Chapter Text
С утра шёл мелкий леденящий дождь; улицы превратились в лужи грязи. Артюр затянул крепче ворот плаща и опустил голову, чтобы вода не попадала в глаза. К счастью, жил он недалеко от места работы, и это позволяло сэкономить на извозчиках даже в такую погоду.
Сколько ещё это будет длиться, раздражённо подумал Артюр, и мысль его относилась не к погоде или работе — к чему-то более абстрактному, чему сам Артюр не мог дать описания, но точно знал, что это отравляло ему жизнь день за днём.
Он прошёл мимо ещё дремлющего под пеленой дождя собора Парижской Богоматери и пересёк пустую площадь, отделявшую его от здания префектуры Парижской полиции. Под входной аркой две тени прятались от дождя, ёжась в тонких форменных кителях, — патрульные, имён которых он не вспомнил. Артюр коротко кивнул им в ответ на приветствие и с силой толкнул входную дверь, тяжёлую и неповоротливую, как само правосудие.
Голос наставницы он услышал издалека, донесённый эхом гулких коридоров, и сразу понял, что мадам Колетт не в духе. Артюр поспешно сбежал по лестнице вниз и добрался до морга как раз к тому моменту, когда она вытолкала взашей двух офицеров, якобы заглянувших за отчётом (на самом деле — наверняка чтобы пригласить Колетт на чашечку кофе, подобные идиотские сцены происходили достаточно часто) и едва не захлопнула дверь прямо у него перед носом.
— Доброе утро, мадам, — поспешно обратил он на себя внимание.
— Заходи быстрее, — она нетерпеливо мотнула головой и, едва Артюр переступил порог, от души хлопнула дверью. — У нас новый труп.
— Давно? — Артюр не глядя кинул на вешалку мокрый плащ и потянулся за рабочими перчатками.
— Ночью прибыл. Документов при нём не было, одет хорошо, но не аристократ. В лицо его пока никто не узнал. На улице дождь?
— Всё утро. Вы опять ночевали на работе?
Колетт пожала плечами:
— Когда поднимешь труп, пусть сварит мне кофе покрепче.
Артюр с улыбкой покачал головой:
— Я лучше сам сварю вам кофе, мадам.
Эта шутка неизменно повторялась между ними каждый раз, когда оба были в дурном настроении, и неизменно же разряжала обстановку — с тех самых пор, как была произнесена в первый раз. Когда Артюр, только что выпущенный из тюрьмы, шарахался от каждой тени в полицейском управлении, где ему теперь предстояло работать, в том числе и от мрачной молодой женщины с глазами, полными непроницаемой печали, которую дали ему в наставники в морге, первое, что сказала ему Колетт — «пока будешь опрашивать труп, пусть заодно сварит мне кофе». От неожиданности Артюр хихикнул. Она улыбнулась в ответ краем губ, и страх наконец отступил.
С тех пор прошло много лет, и Артюру действительно удалось несколько раз реализовать эту шутку прежде, чем он понял, почему не стоит так делать. В конце концов он сам в совершенстве научился готовить кофе так, как любила Колетт — в два раза крепче обычного, со щепоткой корицы и молотого перца. Но шутка осталась, напоминая им обоим о безмолвно заключённом в тот день договоре о взаимной поддержке.
Он прошёл мимо наставницы, на ходу собирая волосы в хвост, в рабочий зал. Мельком заметил, что на стенах, выбеленных извёсткой, с грубыми цементными швами, прибавилось развешанных листов с анатомическими гравюрами — Колетт, должно быть, купила новый атлас. Но поразглядывать гравюры можно будет потом. Пока что внимание Артюра сосредоточилось на мраморном рабочем столе, расчерченном базовыми ритуальными фигурами и формулами, где лежал под круглыми лампами из ярко светящихся сапфиров и металла укрытый простынёй труп — очередной их неинтересный собеседник. Сбросив простыню, Артюр окинул его задумчивым взглядом. Лицо у трупа было совершенно непримечательное и незапоминающееся, даже смерти оказалось не под силу заострить его расплывчатые черты. Одет он был в обычную рубашку из небеленого полотна и рабочие штаны — но слишком гладкие руки с тонкими длинными пальцами выдавали человека, склонного отнюдь не к крестьянскому или заводскому труду. Торговец? Чиновник? Книжник?
Вот сейчас и узнаем.
Артюр прикрыл глаза, сосредотачиваясь — и колкое, ледяное чувство, поднявшись откуда-то из солнечного сплетения, затопило его изнутри целиком и выплеснулось наружу, разлилось по всему залу холодным алым светом. Свет окутал труп, и тот медленно сел, с недоумением оглядываясь по сторонам.
«Люди могут взаимодействовать с миром по-разному, — объяснял много лет назад Артюру старший инспектор Лотреамон. — Ты двигаешь стул, чтобы сесть — это взаимодействие. Ты говоришь слово, и оно услышано — это взаимодействие. Ты чертишь формулу, и она работает — это взаимодействие».
«Я ничего не говорю и не двигаю».
«Верно. Ты, малыш, одарённый».
«Что это значит?»
«Что твой способ взаимодействия ещё более тонкого свойства. Там, где другие вынуждены прикладывать силу и произносить слова — тебе достаточно подумать. И несмотря на то, что твой дар ограничен только взаимодействием с мёртвыми — это невероятная сила. Опасная и для других, и для тебя самого. Поэтому ты оказался в тюрьме; поэтому у тебя нет выбора, кроме как соглашаться работать с нами».
— Где я? — спросил тем временем труп, заставив Артюра вынырнуть из неуместных воспоминаний.
— В морге префектуры Парижской полиции, — ответил он. — Вы мертвы, месье. Наша задача — опросить вас на предмет обстоятельств смерти.
Люди, как правило, по-разному реагируют на подобное сообщение. За годы работы Артюр повидал достаточно истерик, вспышек ярости, слёз радости и облегчения, деловитой раздачи указаний... Но бывало и так, как сейчас — мертвец растерянно оглядел себя и перевёл взгляд блёклых глаз на Артюра:
— Не понимаю. Как я умер?
Позади Артюра раздался негромкий щелчок зажигалки, в воздухе разлился тонкий сладковатый запах дыма.
— Я записываю, — сказала Колетт.
— Ваше имя? — спросил Артюр мертвеца.
Тот задумался и, наконец, неуверенно произнёс:
— Нуари... Огюст... Всё как в тумане... наверное, это потому, что я умер? Это всегда так... странно ощущается?
— Не всегда, — меланхолично разочаровал его Артюр. — Обычно происходит наоборот. Вы помните что-нибудь о своей смерти, месье Нуари?
С куда большей уверенностью тот помотал головой:
— Ничего! Это ужасно! Я могу оформить посмертное заявление в полицию? Вы должны найти моего убийцу!
— Может быть, вас никто не убивал, — возразила Колетт. — Прихватило сердце, случился удар... мало ли что бывает.
— Разве по мне не видно, что я совершенно здоров? — сварливо отозвался Огюст Нуари. — Нет, я уверен, что какой-то гнусный негодяй... на мне наверняка есть колотая рана или что-то вроде того... — он зашарил ладонями по рубашке.
— Абсолютно ничего, — покачала головой Колетт. — Ни единого ранения. Вас нашли неподалёку от кафе «Прокоп», вам это о чём-либо говорит?
— Разумеется, я часто туда ходил. Может быть, решил зайти и вчера. Не помню.
— Возможно, вы неудачно использовали какой-либо ритуал?
— Навряд ли, — буркнул Нуари, и Артюр вновь уловил в его голосе ту же заминку, которая предшествовала его ответу, когда он называл своё имя.
— Месье, не стоит лгать, — сказал он. — Ваше посмертие зависит от нас.
Нуари зло зыркнул на него:
— Я же сказал, что не всё помню.
— Расскажите что сможете. Имя, место жительства, семейное положение, место работы. Какие последние события вы помните.
— Сын, — вдруг сказал Нуари и с силой потёр ладонями лицо, как глубоко утомлённый человек. — У меня есть сын. Ему десять... и он сейчас наверняка совсем один... и он болен, ему нужно давать лекарство в строгом порядке. Какое сегодня число?
— Двадцать третье сентября, — машинально ответил Артюр, с тревогой обернувшись к Колетт.
— Мы отправим офицера, — пообещала она. — Если вы хотите попрощаться...
— Просто скажите, что я уехал в командировку! — неожиданно резко отмахнулся Нуари. — Он должен остаться на попечении Мореля. Луи Морель — это мой помощник, он знает, что делать. Время ещё есть. А я... не хочу его волновать. Мальчик и так нестабилен. Как же досадно... почему это должно было случиться именно сейчас!
— Чем он болен? — спросила Колетт, слегка смягчив тон. Но это не оказалось на Нуари никакого воздействия — напротив, он будто бы ещё больше напрягся:
— Не ваше дело! По крайней мере, пока он не окажется на этом столе.
Переглянувшись с Колетт, Артюр решительно вернул Нуари к прежней теме:
— Расскажите нам всё, что помните.
— Сперва отправьте своих людей к Морелю! — потребовал тот, скрестив руки на груди. — Я всё равно ничего не помню о своей смерти. Но я отвечу на все ваши вопросы, какие захотите. Я просто волнуюсь за моего ребёнка.
Он был не первым и не последним, кто высказывал такую просьбу (хотя обычно высказывали её женщины), поэтому Колетт без удивления поднялась и вышла, чтобы кликнуть первого попавшегося под руку рядового офицера. Пока она занималась этим, Артюр взял её блокнот, чтобы записать показания Нуари.
Как выяснилось, Огюст Нуари так яро беспокоился о сыне потому, что был отцом-одиночкой. Большую часть жизни он провёл во французской миссии в Японии, там же женился на японке, которая родила ему сына, но вскоре выяснилось, что у мальчика редкая болезнь крови. Восточная медицина оказалась бессильна, и месье Нуари с женой решили совершить путешествие на его родину в надежде на достижения западной науки. Расчёт оказался верен — здесь мальчику смогли подобрать подходящие лекарства, и, хотя лечение обещало быть долгим, прогноз давали хороший. Единственное, что омрачило эту радость — мадам Нуари, хрупкий экзотический цветок, не смогла приспособиться к европейскому климату и вскоре умерла от чахотки. Повторно жениться Огюст не стал, ребёнка растил и лечил сам, на жизнь зарабатывал преподаванием восточных языков в Сорбонне. Вскоре у него появился талантливый аспирант, тот самый месье Луи Морель, на которого, как оказалось, можно положиться не только в вопросах подмены преподавателя на лекциях.
— Семнадцатый дом по улице Эколь, второй этаж, квартира 11, и будьте добры, поторопитесь, — добавил он, когда Колетт вернулась с пойманным в коридоре офицером.
Таким образом, месье Нуари вёл уединённую и спокойную жизнь — университет, дом, изредка прогулки в парках или задержки в библиотеке. Врагов у него не было, поскольку его предмет имел к политике самое отдалённое отношение. Последний день, который он помнил, был столь же обычным. Он прочитал несколько лекций по расписанию, потом закончил проверку студенческих работ на кафедре, засидевшись допоздна, и пошёл домой — но проснулся уже на мраморном столе полицейского морга.
— Мы записали все ваши показания, если желаете, можете ознакомиться, — сообщил Артюр.
— На кой они мне? Унести с собой в могилу? — фыркнул Нуари.
— Мой помощник всего лишь следует стандартной процедуре, — сказала Колетт, подойдя ближе. Артюр уловил в её взгляде некое сомнение. — Вы уверены, что ничего не хотите добавить, месье Нуари? Это ваш последний шанс. Далее ваше тело будет подвергнуто вскрытию и изучению в поисках причины смерти, а затем передано службе погребения кладбища. Мы имеем право вызвать вас ещё раз до погребения и, в случае крайней необходимости — ещё раз после. Вызвать одного человека более трёх раз технически невозможно.
Это было неправдой — во всяком случае, для Артюра. Будучи одарённым, без необходимости прибегать к формулам, он мог поднимать мертвеца сколько угодно раз до тех пор, пока тело полностью не разложится. Но это правило было введено ради контроля не только некромантии, но и самих мертвецов — тех, кто не желал покидать земной мир и вцеплялся в штатных некромантов как в последнюю соломинку, утаивая важные сведения лишь для того, чтобы быть поднятыми ещё раз.
Нуари, впрочем, таковым не выглядел. Он бегло пролистал записи Артюра, без возражений расписался и лёг на стол, сложив руки на груди.
— Покойтесь с миром, месье Нуари, — вежливо сказала Колетт, и он вздохнул.
— Передайте моему сыну... — пробормотал он, глядя в потолок. Помолчал немного, потом вздохнул ещё раз. — Впрочем, нет, он всё равно не поймёт. Делайте что нужно.
Алый свет подпространства погас, и Огюст Нуари застыл в той неестественной, угловато-жёсткой безмолвной неподвижности, которая всегда с первого взгляда отличает мёртвых от живых.
— Сукин сын, — тем же вежливо-ровным тоном произнесла Колетт и прикурила новую сигарету.
— Вы думаете, он лгал, мадам? — Артюр пододвинул ей пепельницу.
— Если и не лгал, то многое недоговаривал. Его смерть — определённо не несчастный случай. Его убили, и даже если он не знает, как и за что, мог хотя бы предположить, чтобы упростить нам работу.
— Значит, он скрывает что-то, что для него важнее смерти.
— Идейный. Терпеть не могу таких. Впрочем, это уже не наша забота. Я займусь вскрытием, твоя очередь записывать. Потом приберёшься здесь и отнесёшь протокол старшему инспектору Лотреамону. Кофе, так и быть, сварю себе сама.
— Мадам считает, что его мог убить чей-то дар? — заинтересовался Артур.
Инспектор Лотреамон курировал отдел одарённых и обычно вступал в дело только тогда, когда усматривал возможность завербовать новых подопечных — или когда преступник оказывался настолько превосходящим возможности полиции, что без его способности было не обойтись. Несмотря на то, что и Артюр, и Колетт, как одарённые, находились в его подчинении, большая часть их отчётов ложилась на стол инспектора Жавера из отдела уголовных расследований.
— Всё возможно, — пожала плечами Колетт. — Но дело не в этом, а в том, что Жавер сейчас не в городе. Ты же знаешь, рук везде не хватает.
Она, конечно, была права — из-за политической лихорадки и сопутствующих ей постоянных изменений даже столичной полиции отчаянно не хватало людей, что уж говорить о провинциях. Но Артюру всё же почему-то казалось, что наставница руководствовалась не только этим.
— Мадам не желает высказать инспектору свои соображения? — уточнил он на всякий случай.
— Мадам желает, чтобы свои соображения высказывал её ученик. — Колетт взялась за скальпель. — Достаточно болтовни. Сосредоточься. Наружный осмотр тела показывает...
Артюр поспешно схватил металлическую перьевую ручку и застрочил по бумаге.
И всё же, прибирая зал после допроса, а затем — поднимаясь по широкой мраморной лестнице к кабинету инспектора Лотреамона, он не мог избавиться от странного чувства — кипучей смеси досады и азарта. В большинстве случаев его дара хватало, чтобы узнать и причину смерти, и личность преступника, если это было убийство. Но Нуари мало того, что сам ничего не помнил, так ещё и был убит невесть чем. Ни единого повреждения на теле. Если бы это произошло в результате ритуала, то в подпространстве способности Артюра проявились бы следы. Чей-то дар? Тогда Нуари запомнил бы убийцу или хотя бы обстоятельства смерти, если этот неведомый дар действует на расстоянии. Нападение тварей? Кафе «Прокоп» — место известное и популярное, и находится в самом сердце Парижа, так что если бы там угнездился кто-нибудь опаснее безобидных призраков, уже поднялась бы шумиха. Экзотический яд? Кто знает, чем там травят друг друга в далёкой Японии... Ни один из знакомых Артюру ядов (а учила его Колетт на совесть) не обходился без какого-то характерного признака — пятна на коже, неестественная форма зрачков, осадок на слизистых и так далее. По результатам вскрытия Нуари был совершенно здоров, не считая лёгких проблем, присущих его возрасту. Словно его сердце просто в какой-то момент решило безо всяких объяснений перестать биться, вот и всё.
Может быть, его убил ассистент? Но по какой причине? Да и редко аспиранты с кафедры восточных языков разбираются ещё и в ядах. Опять же, со смертью профессора на плечи ассистента легла теперь ещё и забота о его осиротевшем сыне. Нужна ли Морелю подобная обуза? Уважение к научному руководителю — это одно, но дети... Оставшийся без официальной защиты сирота редко может похвастаться счастливой судьбой, чаще всего он, никому не нужный и обобранный до нитки, оказывается в приюте. Вряд ли этот ребёнок одарённый, подобно Артюру, так что его, когда он вырастет, скорее всего, будет ждать либо тюрьма, либо работный дом. Ах да, это если он вообще доживёт и не умрёт в приюте или на улице, он ведь болен...
Вынырнув из раздумий на пороге кабинета, Артюр толкнул гостеприимно приоткрытую дверь и шагнул внутрь со словами:
— Артюр Рембо, я принёс протокол допроса.
В ответ на приветствие инспектор только нетерпеливо кивнул и протянул руку за бумагами. Несмотря на то, что рабочий день только начался, он уже выглядел хмурым и уставшим. Впрочем, неудивительно. Отдел одарённых переживал не лучшие времена из-за политических волнений последних лет, растеряв почти всех сотрудников. Кроме Артюра и его наставницы, остались лишь двое — Стефан Малларме и Шарль Кро, и они сейчас занимались расследованием в Версале, которое по неведомым Артюру причинам изрядно затянулось.
— Садись, — махнул рукой инспектор и углубился в чтение.
Артюр охотно устроился в глубоком кресле, предназначенном для посетителей, вызывающе закинув ногу на ногу. Каждый раз, оказываясь в кабинете старшего инспектора Лотреамона, он испытывал, как впервые, странную робость. Тяжёлая мебель из чёрного дуба, едкий дым табака — совсем не такого утончённого, как тот, который предпочитала Колетт, — вид на серую массу домов Парижа из окна — всё это превращало всякий раз Артюра в того мальчишку, который слушал неспешные объяснения инспектора о сути одарённости, о том, что ему теперь предстоит выбор между тюрьмой и работой на полицию. Это ужасно раздражало. Кабинет инспектора Жавера с вечно наглухо зашторенными окнами, скудной рабочей обстановкой и развешанными по стенам схемами расследований, а тем более их с Колетт уютный подвал нравились ему намного больше.
— Значит, профессор Нуари не оставил ни единой зацепки для установления своего убийцы, — подытожил Лотреамон, закончив чтение. — Прискорбно. Что сказала мадам Колетт?
«Что он сукин сын», — едва не ответил Артюр, но всё же справился с искушением.
— Что он идейный.
— Похоже на то... А возможно, и не только он.
Артюр вопросительно поднял бровь, и инспектор пояснил:
— Офицер, которого Колетт послала по просьбе покойного месье Нуари, утверждает, что не нашёл ни ассистента профессора, ни ребёнка.
— Вот как? — Артюр нахмурился. — А что говорят в университете?
— Он не стал заходить туда. Только опечатал квартиру профессора, а потом поспешил передать мне весть. Я уже раздал агентам соответствующие указания. Если месье Морель появится в местах с тёмной репутацией, мы узнаем об этом.
— Тогда, может быть, с его коллегами могу поговорить я?
Лотреамон задумчиво взглянул на него:
— Разве у тебя недостаточно работы?
— Все, кто поступил в морг на данный момент, уже опрошены, и показания зафиксированы в протоколах.
— И что же? Ты заскучал? Или по какой-то причине зацепила эта смерть?
Артюр кивнул.
— Ни я, ни Колетт не смогли определить причину, — пояснил он. — И сам профессор не знает. Это... странно. При этом он уверен, что его убили. Возможно, убийца — одарённый?
— Возможно. А может быть, он просто недоговаривает и хочет отправить нас по ложному следу.
— Мы в любом случае обязаны завести дело и начать расследование. И выяснить хоть что-то, чтобы сделать предварительные выводы и либо передать дело инспектору Жаверу, когда он вернётся, либо оставить его в ведении нашего отдела. И... — Артюр замялся, неловко пряча в рукава замёрзшие руки.
— И?.. — подбодрил инспектор.
— Вы взяли меня работать в полиции, потому что я одарённый, — собравшись с духом, произнёс Артюр. — Но я — это не только мой дар. Я хочу уметь что-то ещё.
Он ожидал возражений и попыток переубеждений — но вместо этого инспектор, помедлив, кивнул:
— Хм... Хорошо, не вижу причин тебе препятствовать. Если мадам Колетт не имеет возражений, и если ты сможешь совмещать расследование с основной своей работой, разумеется.
Удивлённый и обрадованный, Артюр слегка поклонился, прижав руку к груди.