Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Юдзи потягивается, зарываясь в розовое худи. Утром довольно прохладно и лёгкий туман обволакивает улицы. Мегуми перебирает связку ключей, наваливаясь плечом на дверь. Дисплей телефона показывает шесть утра, и в такое время Итадори обычно уже спал дома. Но не сегодня.

— Спасибо, что согласился помочь, — Фушигуро находит нужный ключ, пытаясь повернуть его в замке.

— Всё в порядке, — щурится Юдзи, словно кот на солнце. — С Сатору спорить…

Он не договаривает, прикрывая рот ладонью и зевая. Черноволосый же хмурит брови, дёргая ручку, которая легко поддаётся. Мегуми явно недоумевает, а сердце его начинает тревожиться за бар. «Прилетит же кому-то», — думает парень, проходя внутрь.

— Если нас не разрубило лазером, то сигналка не работает, что ли? — Итадори стучит по коробочке, висящей на стене, но ответной реакции не следует.

Фушигуро тревожно оглядывается, проходя вглубь клуба. Юдзи садится на один из барных стульев, медленно крутясь. Бар цел, как и всё остальное, лишь стопка бумаг лежит на одном из столиков. Но она была там и вчера, когда этот жуткий проверяющий заполнял свои формы. Странно, что он не забрал их с собой…

Черноволосый стоит у кухонной двери, из-под которой просачивается тонкая полоска света. Он сильно сомневается, что Инумаки и Оккоцу задержатся хоть на минуту дольше положенного, и это настораживает. Света быть не должно, как и бумаг на столе, как и выключенной сигнализации на пару с незапертой дверью. Мегуми распахивает дверь, и ослепительная яркость режет глаза, а то, что он успевает рассмотреть, добивает его.

Итадори подпирает голову рукой, пока его глаза всё сильнее хотят закрыться. Возможно, стоило поспать, а не устраивать киномарафон, зная, что помогать Фушигуро придётся в любом случае. И Юдзи задумывается насчёт последнего… Что-то давно Мегуми не мелькал в поле зрения, и это совсем немного напрягало. Парень оглядывается по сторонам, понимая, что в главном зале он сидит один.

Фушигуро вскрикивает где-то поблизости, и Итадори чувствует мгновенный прилив бодрости. Он спрыгивает со стула, задевая край барной стойки, и забегает на кухню. Мегуми стоит почти у двери, прикрыв лицо ладонями. Множество вариантов произошедшего проносится в мыслях, но ни один не подходит.

― Что случ-, — взгляд его цепляется за две фигуры у стола, и щёки вспыхивают. Итадори отворачивается в сторону, закрываясь ладонью, словно поп-звезда от папарацци. — Это что за ужас?

Сатору хватает первую попавшуюся под руки вещь и прикрывается разделочной доской. Сугуру же сидит на столе, накрытый одной лишь белоснежной рубашкой совсем неподходящего размера, и неловко болтает ступнёй. Чёрные волосы его растрёпаны, и Итадори кажется, что сейчас перед ними сидит абсолютно другой человек. Это совсем не тот пугающий монстр, ещё вчера пристально следящий за его работой.

— Вы чё так рано припёрлись? — непонимающе произносит Сатору, прячась за тумбой и ища собственные вещи.

Мегуми старается не смотреть вообще никуда, потому что жизнь его к такому не готовила. В каком-то раздражённом смущении он отвечает Годжо, думая, что тот должен ему оплачиваемый выходной. Юдзи, возможно, понадобится два.

— А ничего, что вчера вы нам все мозги вынесли инвентаризацией, которой я и так обычно занимаюсь, — Фушигуро слышит, как ноги владельца ступают по кафелю и как тот разочарованно вздыхает. — А всё потому, что «Ёбаный Сугуру опять к чему-то прикопается! Почему он стал такой сукой? Я же хочу лучшего… Мегуми, завари мне чай, я не выдерживаю»… И можете наконец прикрыть своё достоинство?

— Я такого не говорил! — взгляд ярких голубых глаз бегает из стороны в сторону. Сатору кажется, что сейчас Сугуру явно не должен это слышать. Гето же улыбается кончиками губ, поглядывая на него, будто в ожидании объяснений. — И вообще, выйдите отсюда наконец.

Итадори тут же подрывается, но идёт совсем не в ту сторону. Фушигуро со смешком разворачивает его за плечи и выталкивает через кухонную дверь. Пряжка ремня позвякивает за спиной, и, не рискуя повернуться, Мегуми оставляет некую напоминалку:

— Помойте за собой всё там, Оккоцу удар хватит, если узнает!

— Разберёмся! — громогласно отвечает Сатору.

Итадори идёт впереди, ладони Фушигуро всё ещё на его плечах. Он этого не замечает, бубня что-то будто для одного себя. Черноволосый прислушивается, вскидывая брови и наконец убирая руки.

— А я-то думал, почему «Бесконечность»… Хорошее самомнение у нашего управляющего, — как-то горько усмехается парень.

— Фу, не говори таких вещей, — Мегуми слегка касается своих щёк и жмурится. За спиной слышится скрип лестницы.

Нанами, обмотанный пятнистым пледом, неторопливо спускается по ступенькам, находясь ещё на грани сна. Чуть ли не впервые Мегуми видит его без пиджака; верхние пуговицы расстёгнуты, а галстук расцветки пледа ослаблен. Блондин останавливается на последней ступени и смотрит на наручные часы, как-то тяжело вздыхая.

— Что же вы шумите в такую рань? Сверхурочные от Сатору? — Кенто подходит ближе к Мегуми, проводя по собственной щеке, на которой ещё сохраняется след ото сна.

Фушигуро знает, что Нанами часто остаётся допоздна, но ночевать на работе… В такие моменты черноволосый радуется, что у них абсолютно противоположные должности. И только он хочет объяснить происходящее, как жестом жилистой руки его останавливают. Мегуми словно птенец смотрит на старшего.

— Я совсем не удивлён… Удивился бы, если бы они не закончили так.

— Вы всё слышали? — склонив голову набок спрашивает Фушигуро.

— Спасибо, но в моём кабинете отличная звукоизоляция. Просто за твоей спиной кухонное окошко, — Нанами чуть наклоняется и машет Сатору. Слышится недовольный крик.

Юдзи стоит, поглощённый пучиной хаоса. Когда он только устраивался сюда, то ему казалось, что это будет обычная работа, но с каждым днём эта уверенность меркла всё сильнее. Как его спокойная жизнь вообще смогла превратиться в такое? Безусловно, вопрос интересный.

***

Итадори заходит в дом, щёлкая выключателем в прихожей. Тут всё встречает тишиной уже который месяц. Он ставит небольшой пакет с продуктами на стул и бросает кофту на полку. Ноги гудят после очередной смены в магазине так сильно, что хочется упасть прямо на коврик у двери. Но Юдзи находит в себе силы, чтобы принять душ и быстро приготовить так называемый ужин из того, что было куплено прямо на рабочем месте.

По вечерам в сентябре уже прохладно, и Итадори залезает под плед, включая обогреватель. Котацу — чуть ли не единственная вещь, напоминающая ему о былом домашнем уюте. Теперь, когда он живёт один, мало что способно вернуть это детское чувство. И пока Итадори смотрит на пар, поднимающийся от горячей лапши, раздаётся телефонный звонок.

Юдзи даже поначалу не понимает, что это за звук: звонили ему крайне редко. Он тянется к одной из подушек, хватая телефон и смотря на экран. Сердце останавливается. Так и не разучился скучать? Парень поднимает трубку, прикладывая устройство куда-то к щеке. Он молчит, не зная, что сказать.

— Привет? — раздаётся хриплый голос на другом конце. — Уж думал, ты не возьмёшь…

— Ты не звонил мне почти месяц, — Юдзи закусывает губу.

— Прости, я знаю, что ужасный брат, но работа и личная жизнь многого требуют…

— Я всё понимаю, — оправданий слушать не хочется. Неловко. — Так… Ты же звонишь не чтобы поболтать?

— Да, насчёт этого… — Рёмен долго подбирает слова, что совсем на него не похоже. — Нам срочно требуется официант в клуб, а ты со своей ответственностью идеальный кандидат.

Юдзи усмехается. Вот опять ему что-то нужно. Сколько раз он звонил потому, что хотел поговорить? Кажется, ни одного. И опять из-за него у Итадори поменяется вся жизнь. Новая работа лишь верхушка предложения, и парень знает, что отказать будет слишком тяжело.

— И это значит, что нужно переехать?

— А тебе ещё не надоел Сендай? — с иронией в голосе отвечают вопросом на вопрос. — Только давай без твоей семейной речи.

И даже без «семейной речи» это всё равно было о ней. Итадори кажется, что это может быть его шансом вернуть ту связь, которую они потеряли давным-давно. Работа или жизнь в одном городе сблизит их вновь. Это, несомненно, подкупает.

— Ты уже всё оплатил? — спрашивает Юдзи, хоть и понимает, что в этом нет нужды.

— Ты меня знаешь… Но только первый месяц, потому что тебя я тоже знаю.

Итадори улыбается и вздыхает прямо в трубку. Решение даётся ему тяжело, что-то тянет как можно дальше от этого разговора и не даёт согласиться. И всё же он не может решить свою судьбу за один телефонный разговор.

— Пришли мне в сообщении детали и дай пару дней на подумать.

— Я знал, что ты согласишься! — довольный голос звучит в трубке.

И Юдзи хочет сказать, что ещё ни на что не соглашался, но продолжает молчать. «Тогда увидимся на следующей неделе», — слышит парень и сбрасывает звонок, не попрощавшись. Ну ты чего? Даже если я уеду — мы не перестанем общаться, обещаю. Юдзи прикрывает глаза, его словно душат. И еда, кажется, совсем остыла.

***

Итадори стоит перед дверью в квартиру, адрес которой ему прислали сразу же после телефонного разговора. Понадобилась неделя, чтобы разобраться со всеми делами в Сендае, поговорить с начальником об увольнении и попрощаться со всеми малочисленными знакомыми. Уезжать было грустно, но, запирая дом и оглядываясь в последний раз, Юдзи понимал, что по-настоящему его тут уже ничего не держит.

Он стучит в дверь, сжимая лямку рюкзака и совсем не зная, чего ожидает от этой встречи. С Рёменом они не виделись уже около двух лет, если не больше. И кажется, что Юдзи даже забыл, как тот выглядит. Словно только гипертрофированный образ остался в памяти, коллаж из журнальных вырезок. Замок щёлкает, и сердце замирает на пару с Юдзи у порога.

— Заходить не собираешься? — с неловкой улыбкой произносит Итадори-старший.

Юдзи осторожно делает пару шагов вперёд и хватается за брата. Руки смыкаются на широкой спине, цепляясь за чёрную футболку. Объятья с детства были самым любимым проявлением чувств. Но, кажется, в их семье всю любовь к тактильности забрал Юдзи. Рёмен недовольно мычит, пытаясь выпутаться из ловушки.

— Ну что за телячьи нежности? — недовольно шипит парень, но Юдзи знает, что тот притворяется, и лишь сильнее обнимает.

— Кажется, у тебя проблемы, Рё? — смешком раздаётся женский голос.

Юдзи наконец отлипает от брата и смотрит в сторону звука. Миниатюрная девушка стоит совсем близко к ним. Короткие белоснежные пряди обрамляют лицо по бокам, но всё внимание забирает розово-золотое бра с небольшими оборками. Она пытается дружелюбно улыбнуться, но выходит не слишком хорошо. Если бы Итадори увидел их в ночном переулке, то испугался бы этой девушки, а не своего брата.

— Вы так похожи, — она осторожно ступает по полу и останавливается перед Юдзи, хватая того за плечи. — Это же ты, но моложе. И меньше… Ты был таким нежным, когда мы познакомились…

Незнакомка с обожанием смотрит на Рёмена, слишком громко вздыхая. По его лицу видно, что он сейчас слишком смущён. Юдзи же с любопытством следит за новыми эмоциями на чужом лице. Такое явно не для братской душевной организации.

— Так, всё! — вскидывает руки старший. — Вы оба выставляете меня друг перед другом непонятно кем.

Светловолосая закатывает глаза и выпрямляет спину, скрещивая руки на груди. Отступает на шаг назад — к Рёмену. Юдзи как щенок смотрит на них по очереди и на пару с девушкой ожидает нормального знакомства.

— Это Ураюме, моя девушка, — с интонацией «очевидного» произносит Рёмен.

— Почти жена! — восклицает светловолосая, и Итадори-старший прикладывает руку к груди. Она игнорирует это, обращаясь к младшему: — А ты Юдзи, правильно?

— Как ты с ним живёшь… — кивает головой парень и протягивает руку.

— Ты же знаешь, что это ещё нормально, ― хихикая, она жмёт руку в ответ, обхватывая её двумя своими маленькими ладошками.

Рёмен с какой-то теплотой наблюдает за этой встречей. «Какие они одинаковые», — думает он. Поборов ужасающее желание обнять этих двоих, Рёмен подаёт голос.

— Всё, милости заканчиваем, ребёнок устал и сейчас пойдёт отдыхать перед работой, ― старший открывает дверь, одаривая взглядом девушку. — Успеете поболтать.

― Ничего я не устал, — только и успевает произнести Юдзи, как сильные руки толкают его в спину и захлопывают дверь.

— Вот и отлично, — Рёмен кладёт руку ему на плечо, опуская взгляд и понимая, что тапочки — не лучшая обувь, чтобы шастать по лестничной клетке. — Я снял тебе квартиру прямо под нами. Спокойно, это только депозит. Твоя самостоятельность включится после первой зп, ага?

— Спасибо, — только и отвечает Юдзи. Он удивлён тому, что для него делают хоть что-то.

Старший быстро спускается по лестнице и останавливается перед одной из дверей. Он достаёт ключи из кармана и отпирает дверь. Юдзи несколько восхищён таким жестом. Это получается, что у него почти собственная квартира. И теперь он готовится зайти туда впервые, пока звёздочки интереса маячат в светлых глазах.

— Тут от квартиры, почты и главной двери, — Рёмен отдаёт ключи. — Я зайду за тобой часиков в шесть. Выспись там и всё такое.

Юдзи кивает и сжимает в ладони брелок с непонятным монстриком. За спиной тапочки щёлкают о бетонные ступени, касаясь ступней. Итадори закрывает за собой дверь, когда всё окончательно затихает. Он сразу же включает свет чуть ли не во всех комнатах и заводит будильник на вечер. Подъём через 5 часов 36 минут. До начала новой жизни почти не остаётся времени.

***

— Ну как, волнуешься? — с интересом спрашивает Рёмен, когда они почти подошли к предстоящему рабочему месту.

Юдзи почти ничего не знал об этом заведении и даже не удосужился почитать в интернете об этом загадочном месте. Всё же он надеялся на истории старшего, но тот почему-то промолчал. А теперь они шли по оживлённой улице почти в самом центре города. Часть вывесок словно и не выключалась, а людей становилось всё больше и больше. Квартал развлечений, не иначе.

В самом его центре возвышалось здание, светившееся ярче всех. Множество небольших круглых светильников на чёрном фасаде, подсвеченные ступени и бесчисленные постеры с рекламой шоу-программ. Фиолетовая неоновая вывеска гудела над головой. Буквы её складывали слово «Бесконечность», и человеческая фигура, замысловато повёрнутая у чего-то наподобие шеста, образовывала чёткую восьмёрку. Это место выглядело дорогим, даже дороже, чем несколько вместе взятых клубов, которые они уже прошли. Где вообще работает его брат?

— Я же не первый раз работать собираюсь, — отмахивается Юдзи, разглядывая всё вокруг.

Они заходят внутрь, проходя банкоматы и гардеробную комнату. Идут мимо лестницы, ведущей куда-то в служебные помещения. И останавливаются у широких дверей. Рёмен здоровается с каким-то амбалом со шрамом на лице; он с подозрением смотрит на Юдзи и уже хочет спросить у него что-то.

— Мелкий со мной, — бросает Рёмен, открывая дверь и спасая от охраны.

Юдзи выдыхает, догоняя брата и стараясь не вцепиться в его футболку как в детстве. Старший проходит в зал, оглядываясь по сторонам. Внутри всё выглядит пустым, будто никого нет на рабочем месте. И кажется, что это озадачивает их двоих.

— В это время он уже тут, — недовольно хмурится старший, поглядывая в сторону бара. — Жди здесь.

Юдзи кивает, подходя к бару ближе. С детским любопытством он рассматривает всё вокруг; похоже, тут работает очень аккуратный человек. Итадори подпирает щёки ладонями, смотря на собственное отражение в одном из бокалов. Тот стоит почти на середине стойки, а рядом брошено небольшое белоснежное полотенце. Юдзи пытается представить человека, делающего тут для него какой-нибудь коктейль или протирающего очередной бокал. Чья-то рука с несильным хлопком ложится на его спину, вырывая из раздумий. Грубоватый голос звучит прямо под ухом.

— И чего это мы прохлаждаемся?

Рука исчезает, и Юдзи поворачивается. Парень с почти чёрными волосами стоит напротив него, удивлённо смотря в лицо Итадори. Он хлопает длинными ресницами, явно потерявшись в мыслях. И наконец взгляд, а за ним и голос, смягчается.

— Извините, ошибся, — парень складывает руки в замок, делая лёгкий кивок головой. Озадаченность всё ещё при нём. — Мы пока что не работаем, приходите позже.

Только Юдзи хочет возразить, как сверху звучит такой знакомый голос. И знаком он, похоже, не одному ему. Черноволосый вздрагивает и закатывает глаза, поднимая голову. Рёмен смотрит на них со второго этажа, перевалившись через перила. Незнакомец явно не понимает, почему удивлён он один. Так внимательно на Юдзи ещё не смотрели, его черты будто запоминали для фоторобота.

— Я его, значит, ищу везде, а он вон с кем, — быстро спускается по лестнице старший, за два шага оказываясь у барной стойки.

— Это кто? — шепчет черноволосый, показывая рукой на Юдзи.

— Мелкий, — невозмутимо отвечает Рёмен. — Пока «искали» нового официанта, я уже всё порешал.

— А…

— Сатору в курсе, так что давай, работай, — подмигивает старший. — Торжественно поручаю тебе заботу о нём.

— Камон, ты не старше меня в должности! — сквозит недовольством голос, вернувший былую грубость.

Старший вздыхает, делая полуоборот. Холодный взгляд разрезает всё в помещении на миллион кусочков. В детстве Юдзи часто видел такое, из-за чего невольно сжимается, желая зажмуриться.

— Подумай ещё раз, — с улыбкой протягивает Рёмен. — Я реально сегодня занят, и ты знаешь.

Черноволосый вздыхает, одними губами произнося ругательство, адресованное конкретному человеку. А конкретный человек тем временем скрывается в одном из помещений, о назначении которого Юдзи мог лишь гадать. Если быть честным, то он совсем не знал, кем работал его брат. Ему всегда говорили лишь место, но никогда не должность. И сегодня отличный шанс узнать об этом.

— Что же, — снова вздыхают рядом с Итадори. — Я на самом деле не злобная мразь, если ты так уже успел подумать…

— Всё в порядке, — Юдзи смеётся и мотает головой. — Я вообще ничего не думал.

Парень смотрит на него чуть склонив голову. И Итадори не подозревает, что про него уже успели многое подумать. Интересный. Интересный. Интерес- Чужой ступор заканчивается.

— Фушигуро Мегуми, — черноволосый протягивает руку.

— Итадори Юдзи — отвечает младший, пожимая аккуратную кисть.

Chapter Text

— Если честно, то даже спустя миллион «забот» я всё равно не буду понимать, что должен говорить, — озадаченно произносит Фушигуро.

Юдзи ходит хвостиком за черноволосым, крутя головой во все стороны. Зал кажется огромным, и он совсем не уверен, что справится один. Интересно, что они делали, когда были без официанта? Куда тот вообще мог деться?

— Можешь рассказать, что хочешь, — пожимает плечами Итадори. Он не знает, что проблема в том, что Фушигуро не особо-то и хочет чего-то.

Мегуми вздыхает. Юдзи терпеливо ждёт.

— Открываемся в девять, закрываемся в пять. Но на самом деле тут всегда кто-то есть: не все работают ночью. Кухня и бар начинают около восьми, официанты к получасу. В пятницу и выходные тяжелее всего, но и чаевых можно прилично получить.

— А почему так? — спрашивает Итадори, засматриваясь на софиты и чуть не врезаясь в Фушигуро.

— Потому что в эти дни танцуют… Это, — Мегуми указывает на сцену в центре зала с серебристым шестом, уходящим к потолку, — не элемент декора, а рабочий инструмент.

Фантазия Юдзи тут же рисует высокую фигуристую девушку, поднимающуюся с пола. Её пальцы с длинными ногтями обхватывают пилон, и она замирает в той же позе, что и человек на неоновой вывеске. Итадори отгоняет навязчивые мысли и возвращается к разговору.

— Так вы клуб или стрип-клуб? — со смешком спрашивает он.

— И то и другое. Важная вещь: каждый сезон новое шоу. И, как я понимаю, — Мегуми садится на один из диванчиков напротив сцены, — Рёмен тебя очень любит, раз притащил не просто в пятницу, а в начало сезона.

— А что страшного в начале сезона? — Юдзи чувствует какое-то напряжение. Уже ждёт, что ему расскажут мистическую историю о пропавшем официанте. Но жизнь прозаична: дальше следует лишь рабочая обыденность.

— Ничего. Просто почти все, кто танцует, ходят с недовольными мордами. Ну а из-за такого недовольными становятся все вокруг, — Мегуми задумывается на секунду, поднимая голову на стоящего рядом Юдзи. — Это как в той игре, где надо всех заразить. Не успеет сезон начаться, как почти всё стало красным, а лекарство никто не разрабатывает.

— Но это же только на один месяц? — с надеждой в голосе спрашивает Юдзи.

— Относительно да, — кивает Фушигуро. — Но ты сильно не радуйся. Некоторые ходят с недовольными мордами вообще всегда. И это ещё самое хорошее из того, что о них можно сказать.

— А почему ты так размыто говоришь? Как я буду знать, что эти «недовольные люди» вообще существуют?

— Никак, но, — Мегуми делает паузу, — твоя фамилия и так даёт тебе достаточно информации. Этого пока что хватит, потому что мы сильно отклонились от темы.

Юдзи не совсем улавливает связь между играми, танцорами, недовольством и своей фамилией. Всё как-то наслаивается одно на другое в голове, и он даже забыл, что проходит своеобразный инструктаж, а не просто болтает с барменом.

И если говорить о самом бармене, то Юдзи он уже кажется сложным. В мире Итадори Юдзи быть сложным совсем не плохо. Но всегда хочется найти варианты упрощения, даже если это займёт всю жизнь. И это цепляет, потому что некоторых людей он так и не смог упростить. Мегуми безусловно такой. Старается быть отстранённым и говорить только на языке работы, но иногда забывается, и Юдзи успевает уловить что-то тёплое в нём. И морда его совсем не недовольная.

— Теперь время твоей фантазии, — воодушевлённо произносит Фушигуро. — Я — клиент.

Черноволосый принимает дурацкую позу, закинув ногу на ногу. Взгляд его меняется на что-то томное, а рука свисает с подлокотника совсем рядом с Итадори. Тот чувствует себя странно. Что, если все посетители будут такими? Сложно сказать, плюс это или минус.

— Выпиваешь?

— Нет, — серьёзно отвечает Юдзи.

— А за деньги?

— Тоже нет? — пытается угадать ответ Юдзи.

Фушигуро опускает плечи, принимая человеческое положение и ставя две ноги на пол.

— Что за вопрос в голосе? Это должно быть категоричное нет.

— Категорично нет! — с улыбкой отвечает Юдзи. — Что-то ещё, господин клиент?

— Ты не танцуешь, не оказываешь «услуги», — черноволосый резко изображает кавычки пальцами, — не ходишь на свидания и не оставляешь номерок.

Мегуми останавливается, произнося опять свои слова, но уже в мыслях. Звучит странно, особенно, с его тоном.

— Ну… В смысле, последнее на твоё усмотрение, но лучше не надо, — звучит довольно заботливо, и Фушигуро хмурится. — Слово за слово и от тебя не отвяжутся.

Итадори понимающе кивает. Куда-то ходить или что-то оставлять он точно не собирался. Но в то же время ему была не совсем понятна часть с чаевыми. Если нет ничего «за деньги», то откуда этим деньгам взяться? Это он спросит как-нибудь потом.

— А когда не отвязываются, что делать?

— Если пристают и не понимают слов, то говори, что вызовешь охрану. Если этого не понимают тоже, то… Зови охрану. Женщины после первого отказа успокаиваются обычно, мужики не всегда. Могут начать хватать, так что осторожнее. Что ещё…

Фушигуро поднимается с дивана и обходит сцену, пытаясь понять, что он мог упустить. Хотя он знал, что даже если бы провёл десятичасовую лекцию, то ещё целую неделю к нему подходили по поводу и без, уточняя всё что можно. Эту фазу он проходил почти с каждым сотрудником. И как же было приятно, если они были подобны Юдзи.

Но иногда встречались полные противоположности Итадори. Последний официант был именно таким. И Мегуми всё никак не мог отойти от контакта с ним. Наверное, из-за этого он мог как-то грубовато отвечать Юдзи. Вечное опасение, что сейчас Скуби-Ду снимет маску и появится злодей. Только бы не стать таким как он…

— А что насчёт одежды? — спрашивает Итадори.

— Точно, — что-то он совсем забыл о самом главном. — Форма в помещении для персонала, это на втором этаже. Ты же справишься сам?

— Конечно, что за вопрос? — Юдзи готовится показать всю самостоятельность.

— Отлично, мне просто нужно ещё кучу всего сделать, — Мегуми возвращается за барную стойку.

— Увидимся через пятнадцать минут, — бросает Итадори, перешагивая через каждые две ступеньки на лестнице.

***

Круглые настенные часы показывают почти восемь вечера, но, кроме Фушигуро, Юдзи так никого и не видел. Ему было любопытно, насколько много человек работает здесь. Были ли они похожими или, наоборот, совершенно разными? Он очень надеялся, что сможет подружиться хотя бы с половиной.

Схематичная фигурка человечка в форме внутри жёлтого треугольника была приклеена на дверь ровно по центру. Если думать логически, то это явно было служебным помещением для персонала, о котором говорил Мегуми. Вокруг было ещё несколько дверей, но никаких опознавательных знаков на них не было. Именно поэтому Юдзи со спокойной душой открыл дверь, заходя внутрь.

Он осмотрелся вокруг; свет тут будто горел ярче обычного. Раковина с зеркалом почти у входа, подвесной столик из дерева, парочка скамеек, ряд металлических шкафчиков и два целующихся человека у них. В общем, всё, как и должно быть, думает Итадори, но лишь спустя три секунды до него доходит какая-то неправильность.

Высокий парень с короткими тёмными волосами опирается предплечьем на шкафчики, нависая над кем-то. Единственное, что видно очень чётко — поцелуй и ладонь высокого на чужом животе. Итадори замирает в каком-то ступоре и не знает, как обозначить своё присутствие; дверь за спиной хлопает. Парень перед ним вздрагивает, резко поворачиваясь в его сторону.

— Простите, простите, — сразу же начинает Юдзи, махая руками. — Я просто затупил. Я не подглядывал!

— А Вы кто? — спрашивает темноволосый, явно игнорируя неловкость ситуации.

— Итадори Юдзи, новый официант, — словно перед главнокомандующим отчитывается парень. — Можно на ты.

Высокий смеётся, делая два шага в сторону. Взгляд Итадори тут же фокусируется на втором человеке — парне с платиновыми волосами. Чёлка чуть спадает на глаза, внимательно смотрящие на Юдзи. Выглядит он менее дружелюбным, а из-за его взгляда кажется, что ты готов выполнить любой приказ.

— Оккоцу Юта, — высокий жмёт руку Итадори, а затем поворачивается к светловолосому. — А это Инумаки Тоге. Мы на кухне работаем.

Инумаки вскидывает руку в приветственном жесте, неловко улыбаясь Юдзи. Итадори кивает, робко перебирая пальцами в ответном приветствии. Юта захлопывает свой шкафчик, быстро крутя замок.

— Твой, скорее всего, девятнадцатый; форма внутри должна быть. Закрой его и поверни замок на четыре любых числа — так код установишь.

— Спасибо, — Юдзи хлопает глазами, наблюдая за коллегами.

— Ну, до встречи на смене, мы пошли, — прощается Юта, Тоге лишь пару секунд глядит на Итадори, отворачиваясь к Оккоцу.

Его молчаливость напрягает, холодом обволакивая всё вокруг и погружая в темноту, из которой неотрывно смотрят большие глаза. Высокий делает несколько движений руками, адресованных Инумаки. Тот одаривает его довольной улыбкой и выходит в коридор. Дверь захлопывается, а Юдзи стоит и глупо смотрит на неё. То, что он сейчас наблюдал, явно было жестовым языком.

***

— Тебе идёт! — Мегуми смотрит на Юдзи через бокал, крутя его в руке. Итадори не отвечает, молча садясь на один из стульев. — Ты чего такой задумчивый? Форма так впечатлила?

Юдзи смотрит на Фушигуро совсем немного, а затем резко спрашивает:

— Инумаки глухой? — последнее слово звучит как-то странно, некомфортно. Мегуми оно кажется неправильным, хочется поправить его.

— Слабослышащий… — отвечает черноволосый, и Итадори улавливает тон разговора, запоминает слово. — А ты где его успел встретить?

Фушигуро удивлён собственной увлечённости работой (или новеньким), из-за чего не заметил одного из поваров. Нет, двоих. Если Тоге был здесь, то Юта определённо должен находиться рядом. И это подтверждается следующей фразой.

— Он целовался с Оккоцу в раздевалке, — непринуждённо отвечает Итадори.

Фушигуро вскидывает брови. Нет, факт их отношений не шокирует: об этом знают все работники. Но реакция новеньких зачастую бывает странной. Обычно это отвращение или чрезмерный интерес, но тут ничего из этого не было. На этот раз всё было обычным, и это вызывало ещё большее недоумение.

— И тебя это никак не удивило? — каким-то неверящим взглядом Мегуми одаривает собеседника.

— Ну… Это было неожиданно, — задумчиво протягивает Юдзи, — но просто потому, что я зашёл в момент.

— То есть… — Фушигуро сжимает ножку бокала в пальцах, думая, спрашивать или нет, — для тебя это нормально?

— Да, а что такого?

— Нет, ничего… Просто спросил.

Ещё скажи, что он тебе нравится! Что это за взгляд? Ты реально… Боже, нам теперь не стоит оставаться в одной комнате, Мегуми-чан. А если кто узнает? Да ладно, может и на тебя какой неполноценный посмотрит… Какое же ты разочарование… Тебе самому-то не противно?

— Не знаю, меня больше впечатлило то, что Инумаки оказался не странным непонятно-жутким челом, а просто слабослышащим.

Мегуми почти не слушает Юдзи, продолжающего болтать о коллегах. Пальцы всё сжимают стекло, которое, кажется, вот-вот пойдёт трещинами. Взгляд не сфокусирован, а воспоминания снова обнимают его со спины ледяными руками. У каждого есть то, что хотелось бы забыть. И кто-то не ходит в самые тёмные закоулки своей памяти годами, а кому-то, как Фушигуро, жизнь прокладывает путь только через них. «Если он и его слова ничего не значат, то почему ты так зациклен на них?» — Мегуми вздрагивает, когда Юдзи касается его своей рукой, вытаскивая из собственных мыслей.

— Ты чего завис? — во взгляде чётко прослеживается беспокойство, больно бьющее по Фушигуро. Нет, в этот раз он себе такого не позволит.

Мегуми хватает секунды, чтобы сменить взгляд. И этой же секунды ему хватает на то, чтобы выкрутиться. Итадори, кажется, ничего не замечает, верит, но глубоко внутри он вновь ощущает чужую сложность.

— Задумался, видел ли их когда-то не вместе… — с лёгкой улыбкой отвечает черноволосый. — Кажется, что нет. Не знаю, может Маки и видела Юту одного… Но для меня они как наушники или… носки.

— Маки? — Юдзи цепляется за новое имя.

— Ага, Маки — первая официантка, — черноволосый кидает взгляд на дверь, удивляясь таймингу. — А вот, кстати, и она.

Юдзи заинтересованно поворачивает голову в сторону, и взгляд его остаётся прикован к высокой девушке, идущей в их сторону. Её зелёные волосы собраны в хвост; чёлка завивается на концах, чуть спадая на глаза. Бордовый топ заправлен в голубые джинсы, а рубашка из грубого материала накинута на плечи. Почему-то ей хочется восхититься. И, даже несмотря на то, что Юдзи её совсем не знает, её внутренняя сила всё равно ощущается каждой клеткой тела.

— И кто это тут опаздывает? — Фушигуро тянет последнее слово, показывая на Маки.

— Ничего я не опаздываю, ещё есть пять минут, — с широкой улыбкой произносит девушка, останавливаясь перед Итадори. Она рассматривает его бейджик, а затем внимательно вглядывается в лицо. — Одинаковые…

— Ничего они не одинаковые, — не соглашается Мегуми. — К концу смены ты это поймёшь. Тут вся милота, там вся мерзость.

— А ты, я смотрю, стал ценителем братиков, — со смешком отвечает Маки, поворачиваясь назад к Юдзи. — Вы же братья, да? Отлично.

— Вы ещё наболтаетесь, так что иди переодеваться, — командует Мегуми. — Ты свои «пять минут» на это и потратишь.

— Хорошо, пап, — произносит Маки, кивая Юдзи и закатывая глаза. Последний хихикает. — Но ты не забывай, что у тебя есть помощник. По сравнению с прошлым, этот кажется более дружелюбным.

Фушигуро хмурит брови. Лицо у него такое, словно выпил горького лимонада. А Итадори становится всё интереснее. Кто такой этот прошлый официант? Хотя… Его личность не так интересна, как то, что он сделал. И только Юдзи хочет спросить, как главная дверь хлопает о стену, перетягивая всё внимание на себя.

Парень с тёмными растрёпанными волосами уже более осторожно закрывает дверь, пытаясь отдышаться. Выглядит он так, будто бежал сюда через весь город. Смотрит в сторону бара, явно желая что-то сказать, но кислорода всё никак не хватает. Вскидывает руку, показывая, что сейчас начнёт говорить, и двойной рукав футболки чуть задирается.

— Годжо ещё нет? Слава богу, — делает глубокий вдох. — Всё, я работать… Братья опять… Потом расскажу.

Он быстрым шагом идёт в сторону лестницы, на секунду останавливаясь перед Юдзи. Смотрит на него пару секунд, изучает и словно пытается найти изъян, но не решается тратить время. Думает, что если ты что-то видишь, то так оно и есть.

— Рё, я твою просьбу помню, но потом, — жестом останавливает Итадори, пока Фушигуро пытается скрыть улыбку плечом. Юдзи смотрит на них поочерёдно, Маки же считает, что всё как обычно. — Там уже заходят, а у меня свет не настроен. Я пошёл…

Парень взбегает по лестнице, а следом одна из дверей наверху хлопает. Маки и Мегуми переглядываются, начиная смеяться. Девушка кладёт Юдзи руку на плечо, таким образом желая терпения, потому что это явно не последний раз.

— Мне, кажись, тоже пора, — бросает Маки.

Юдзи оглядывается по сторонам, замечая, что люди и правда начали заходить. Музыка, до этого звучавшая где-то далеко, становится всё громче, ритмично отражаясь от стенок черепной коробки. Маки бежит переодеваться в форму, пока светильники крутятся под потолком. Так и началась первая смена.

***

Первые часы работы Юдзи явно нервничал, боясь напутать с заказами. В вип-зону он старался вообще не ходить, потому что облажаться там было бы совсем ужасно. Слегка подрагивающими руками он быстро записывал заказы, еле разбирая собственный почерк перед Оккоцу. Мегуми же постоянно наблюдал за бегающим к нему для уточнения всего и вся парнем.

— Два «Амаретто Сауэр», один клубничный мохито и что-то про клюкву и гранат написал, но понять не могу, — Юдзи пытался прочитать записи; получалось чуть лучше, чем в первый раз.

— Не напрягайся так — тромб оторвётся, — со смешком отвечает Мегуми. — У нас с таким только одна позиция, но в следующий раз пиши разборчиво. Иначе заставлю идти и переспрашивать.

— Вас понял, жду напитки, — кивнул Итадори, прижимая круглый поднос к груди.

Хоть он и был несколько напряжён, но работать ему нравилось. Даже несмотря на то, что тут было шумно, да и музыка иногда совсем не была по вкусу. С Маки и Мегуми он уже сработался — это радовало. Юта и Тоге пока что ощущались не слишком приближёнными хоть к кому-то здесь, но, по крайней мере, они были снисходительны и дружелюбны. Юдзи старался особо не вдумываться в смысл жестов, которыми они перекидывались почти каждую минуту: там было слишком личное, и это несколько смущало.

— Эти там торопятся? — Маки внезапно появилась за спиной Итадори, кивая в сторону кухни. — Налей мне водички с лимоном, жара ужасная.

Девушка была права: спасал лишь кондиционер у бара, но в самом зале было до ужаса жарко (или душно). И казалось, что никто, кроме двоих официантов, этого не замечал. Увлечённый отдыхом, вряд ли заметишь неудобства. И если говорить о неудобствах, то составитель планировки отлично поработал. Юдзи почти не приходилось пролезать через толпы людей или бояться, что его толкнут, а все старания Фушигуро окажутся на полу. Этот рабочий аспект он представлял себе более ужасным, чем тот оказался.

— Да вроде работают, — Итадори пожимает плечами, чуть пригибаясь и заглядывая в кухонное окошко. — А я, кстати, всё хотел у вас спросить, можно?

— Ну давай, — в один голос отвечают коллеги.

— Кто был тот парень? Ну, который чуть дверь не выломал и с братом меня спутал, — уточняет Юдзи, вспоминая своё первое с ним знакомство.

— Чосо? Да световик наш, — Мегуми ставит перед набирающей сообщение девушкой вытянутый стакан со светящейся жидкостью внутри. Юдзи удивлённо смотрит на напиток, пока детский восторг отражается в его взгляде. — Ваше «Северное сияние».

— У него мелкие жесть буйные, — экспертно заявляет Маки. — Из-за них он либо опаздывает, либо отпрашивается.

— И ему за это ничего не бывает? — спрашивает Итадори, всё ещё следя за переливающейся синевой бокала. Этот взгляд не остаётся незамеченным Мегуми — он уже знает, что будет делать.

— Ну… У него, скажем так, крепкие связи, — со смешком произносит Фушигуро, заставляя Маки закатить глаза.

— Меня злит, что вы всё тут знаете, — обиженно произносит Юдзи.

— Ты тоже скоро всё узнаешь, — Мегуми прикусывает язык, резко чувствуя необъяснимое желание добавить что-то милое в конце. Оккоцу, сам того не зная, спасает его от нежелательной неловкости.

— Вишнёвый штрудель с мороженым и фруктовый торт для третьего столика, — громко объявляет Юта, ставя две небольшие тарелки в зону выдачи.

— Так, давай в випку, а после отвечу на все твои вопросы, — кивает Фушигуро. — И захвати этот чайник, он туда же.

Юдзи покорно берёт посуду, ловко ставя её на поднос. Он бросает последний взгляд на своего «учителя», направляясь в самую жуткую локацию в этой игре. Она точно не будет такой страшной, но люди там напрягают как минимум тем, что их статус куда выше. И это как-то давит, заставляя чувствовать себя муравьём под их ногами.

Итадори поднимается по небольшой лестнице из пяти ступеней, заходя в отделённую лентой зону. Сцену отсюда видно лучше всего, оно и понятно. Столики разделяют небольшие перегородки, а вместо кресел тут целые диванчики. И на одном из них сидит блондин, отрешённо листающий новостную ленту. Одежда его кажется очень дорогой, словно на неё можно купить себе квартиру, а на сдачу сделать там лучший ремонт.

— Ваши десерты и чай с мятой, — произносит Юдзи, ставя тарелки, звякающие о поверхность стола.

— Спасибо, — безучастно отвечает мужчина, на секунду поднимая взгляд.

Юдзи уже собирается уходить, как слышит оживившийся голос, звучащий громче музыки. Мегуми за барной стойкой доделывает тот самый клюквенный заказ, внимательно следя за вип-зоной. «Вот и время первого отказа», — думает Фушигуро.

— Парень, парень, стой, — зовёт его блондин и читает имя на бейдже. —Итадори Юдзи, значит… — ухмыляется он, откладывая телефон в сторону. — Скажи-ка, Юдзи, ты, случайно, не танцуешь?

Chapter Text

Фиолетовые полосы света тянутся по всему залу, оставляя цветные контуры на коже. Юдзи уже вечность смотрит на стакан, отражающий светильники яркими кругами. Он думал, что Фушигуро просто шутит и на самом деле странных гостей почти не бывает. А даже если и бывают, то не в первую смену. Но в жизни, кажется, всегда всё противоположно твоим мыслям. Что не думай — не угадаешь.

— Ну так что? — даже издалека видно всю яркость голубых глаз. Словно безоблачное небо ноября смотрит тебе в душу.

— Нет, я официант, — мотает головой Юдзи, собравшийся с мыслями. Делай так, как учил Фушигуро.

— Ладно, вопрос другой, — хмыкает блондин. — За сколько ты танцуешь?

Итадори чуть не давится воздухом от такой наглости. Чувство того, что он какая-то игрушка на полке магазина, неприятно липнет к нему. Но парень всё ещё пытается сохранять ясность разума. Скандалить в первый день совсем не хочется. А скандалить с кем-то из випа даже страшновато.

— Ни за сколько, говорю же, — продолжает об одном и том же Юдзи.

— Может, тебе купить выпить? Или чего-то другого? — и как продолжает Итадори, так и продолжает голубоглазый.

— Не понимаю, где на мне висит ценник, — с натянутой улыбкой отвечает Итадори. — Если Вы не прекратите, то я вызову охрану.

Кто вообще научил Юдзи быть таким вежливым? Сейчас это явно не к месту. Почему в этом мире ты вынужден быть вежливым даже с самыми отвратительными личностями? Неужели страх бывает настолько сильным? А желание не подвести кого-то? Итадори отчего-то очень не хотелось подвести Фушигуро. Просто покажи, что ты хороший работник.

— Вызывай, — отвечает мужчина улыбкой на улыбку. Его всё это лишь забавляет. — Я, знаешь ли, люблю пожёстче.

— Тогда хотя бы попробуйте торт напоследок, — Юдзи пожимает плечами, забирая поднос и спускаясь с лестницы. Он стискивает зубы, пытаясь освежить мысли хоть немного.

— А фартук тебе идёт. Хорошо, что заказали новый, — кричит блондин в спину Итадори.

Юдзи слышит и совсем не понимает, откуда ему знать такое. Никаких догадок в мыслях, уцепиться абсолютно не за что. Взгляд останавливается на Мегуми, внимательно слушающем очередной нетрезвый заказ. Лицо его выражает одну только сосредоточенность; кажется, что он и вправду увлечён работой. Итадори же рушит эту увлечённость одним ударом подноса о стойку, заставляя черноволосого вздрогнуть и посмотреть на него.

— Третий столик надо вышвырнуть, иначе он не успокоится, — раздражённо отрезает Юдзи, чуть наклоняясь и беря полупустой стакан с водой. Он залпом опустошает его, пока Мегуми с ухмылкой наблюдает за чужим недовольством.

— Его-то вышвырнешь, ага. Он же как Барни из Симпсонов, — Фушигуро реагирует так, будто Итадори рассказал несмешную шутку. — На вот, отнеси ему мороженое.

— Я, что ли, должен это терпеть? — спрашивает Юдзи, пока зрачки его понемногу расширяются. — Я не буду с ним спать!

— Он что, предлагал тебе такое? — пальцы Мегуми сжимают барную стойку, а сам он подаётся чуть вперёд.

— Нет, но посмотри на него, — Юдзи отходит чуть в сторону. — Точно может!

Фушигуро вздыхает, смотря в сторону третьего столика. Блондин уже закинул ноги на подлокотник, продолжая залипать в телефон. Временами он пробовал торт, от которого осталось уже меньше половины, или пытался не облиться чаем. По мнению Мегуми, этот человек явно не мог предложить ничего, выходящего за возрастные рамки детских мультфильмов.

— Боже, тут он обычно может только съесть весь запас десертов. Это наш управляющий — Годжо Сатору. Думаешь, зачем я тебе говорил отказываться от всех предложений? Потому что всех новеньких так разводит.

― То есть это всё была шутка? — Юдзи чувствует себя несколько обманутым. Но его радует, что Фушигуро не забыл об обещании ответить на «все вопросы». До этого момента самым большим вопросом была личность непонятного сладкоежки.

— Ну, шутить он никогда не умел, — Мегуми неловко улыбается, ставя на поднос миску с цветными шариками мороженого. — Заканчивай с ним побыстрее, Маки не одна работает.

Итадори кивает, направляясь в сторону всё того же столика. Людей стало ещё больше, и Юдзи показалось, что шоу начнётся с минуты на минуту. Его несколько удивило одинаковое количество парней и девушек, но, похоже, смотреть на красивых дам приятно вообще всем. Возможно, Итадори бы и сам не отказался от такого шанса, если бы не работа.

Уже подходя к Сатору, он уловил его взгляд на себе. Явно заинтересованный, но уже понимающий, что с шутками ничего более не выйдет. Только сейчас Юдзи понял, откуда тот знал про фартуки и почему так заинтересовался его бейджем. Интересно, какие у него отношения с Рё? Здесь отношение к его брату казалось неоднозначным. Оно и неудивительно: семья и окружающие всегда видят в нас разных людей.

— Что, уже всё рассказал тебе? — по-детски недовольно произносит Годжо.

— Ага, теперь я знаю, что Вы тут, типа, главный, — Юдзи отдаёт очередной заказ. — Мне казалось, управляющий должен быть более пугающим.

— Это явно не то место, где мне стоит быть пугающим, — с улыбкой отвечает Сатору и отчего-то холодок бежит по спине. — Торт хочешь? Да не парься, это уже не проверка.

— Спасибо, но я всё же доверюсь Фушигуро, — отказывается Юдзи. — А Вы… Вы Рё тоже просили танцевать?

— Нет, он и сам справлялся, ― усмехается Сатору.

Юдзи наклоняет голову набок, словно щенок, услышавший писк игрушки. Смысл фразы ускользает от него, ни одно слово не было понятно. Если его никто не просил, то почему? Голубоглазый видит замешательство на лице младшего и поднимает палец вверх, жестом прося прислушаться. Музыка тихнет, всё вокруг просто замолкает. «А вот и Король Откровений, которого все ждали этим вечером», — раздаётся задорный женский голос из динамиков, а затем вновь сменяется музыкой, которая становится агрессивнее, чем раньше. Юдзи поворачивается, замирая в оцепенении. Его фантазии о высокой девушке разбиваются о реальность ещё более высокого брата.

Рёмен, одетый во что-то наподобие халата, замер у пилона. Освещённый лишь одним красным светом, наполовину он остаётся в тени. Но даже так Юдзи понимает, что это его брат. Восхищённые возгласы толпы звучат в голове вперемешку с музыкой. Старший чуть приспускает одежду, оголяя спину; тёплый оранжевый свет тут же пробегает по коже, давая рассмотреть двух драконов, переплетающихся друг с другом. И хоть это всё завораживает, но как минимум трое в клубе не смотрят на Рёмена, они смотрят на Юдзи. Девушка с круглым подносом понимает его шок, парень с бутылкой виски в руке разочарованно хмурится, а блондину как-то смешно из-за всего этого.

— Он что, не говорил тебе, кем работает? — голубые глаза смотрят на всё вокруг как на предсказуемый сюжетный поворот.

— Нет! — восклицает Юдзи, не зная, что нужно делать в такой ситуации. Устроить скандал в первый рабочий день? Вспылить после? Притвориться, что всё в порядке? Наверное, ничего из этого.

— Вы, братики, нравитесь мне всё больше и больше, — смеётся Сатору. — Люблю семейные драмы, но не в рабочее время.

— Предлагаете поговорить с ним в конце смены? — Итадори стоит боком, повернув голову к начальнику.

— Именно, — блондин щёлкает пальцами, возвращаясь к важным делам в телефоне. — А ещё предлагаю обращаться ко мне на ты.

— Простите, не могу, — бросает Юдзи, забирая грязную посуду и спускаясь с лестницы. Блондин ничего ему не отвечает, лишь хмыкает. И на своей спине Итадори чувствует совсем не взгляд голубых глаз.

***

Он относит посуду на кухню, явно нарушая идиллию поваров. У них, словно, свой мир, вторгаться в который даже и не хочется. Юдзи быстро закрывает за собой дверь, подходя к барной стойке. Итадори подпирает голову руками, смотря на людей, поголовно увлечённых шоу. Он вздыхает, переводя взгляд на Мегуми и успевая поймать ответный взгляд зелёных глаз. Юдзи даже не требуется что-то объяснять: черноволосый уловил всё без помощи со стороны.

— Спать не хочешь? — спрашивает Фушигуро, возвращаясь к небольшой минутной уборке на своём столе. — Наверху есть диванчик, если что… В часы шоу всё равно столики почти ничего не заказывают.

— Мне нормально, — отвечает Юдзи, не скрывая улыбки. — Я и так, по-моему, бездельничаю сегодня.

— После таких потрясений я бы тоже хотела бездельничать, — Маки закидывает руку на стойку, поворачиваясь на барном стуле. Юдзи дёргает плечами, заметив девушку.

— Это обычная работа, стоит относиться проще, — говорит Фушигуро, ловя на себе несогласный взгляд Маки.

Юдзи думает, что он точно не имеет ничего против такой работы. Это его бы нисколько не расстраивало, если бы ему просто удосужились сказать. Даже пары слов хватило бы для него, но так посчитал лишь он один.

— Только не бейте стаканы, хорошо? — со смешком просит Маки, а Мегуми тем временем закатывает глаза. Кажется, и для него можно найти неудобные фразы.

«Ладно», — не совсем понимая смысла слов, протягивает Юдзи. Пока Мегуми думает, что сказать, Маки вытаскивает телефон из квадратного кармана фартука, внимательно смотря на экран. Их с Фушигуро взгляды пересекаются, и девушка болезненно вздыхает, слезая со стула.

— Я отойду на минутку, — быстро произносит официантка. — Юдзи, ты за главного!

Итадори смотрит, как девушка идёт в сторону служебного выхода, исчезая за поворотом. Настенный значок мерцает зелёным на стене, раздаётся едва слышимый стук. Мегуми и Юдзи одновременно поворачиваются, замечая лицо Юты в кухонном окне. Выражение его означает что-то вроде «Ну наконец-то», а сам Оккоцу показывает на готовую еду.

— Чем вы так увлечены? — спрашивает парень, пытаясь найти кого-то взглядом.

— Это куда? — Фушигуро берёт глубокую миску с какой-то закуской, в тёмном соусе.

— Маки просила приготовить что-то для Чосо и Нобары. Только её я не вижу… — Юта мимолётно улыбается Юдзи, выглядывающему из-за спины Мегуми.

— Она отошла, Юдзи справится, — заверяет Фушигуро, отдавая тарелки Итадори и обращаясь уже к нему: — Заодно познакомишься по-человечески.

Внимательно выслушав маршрутную инструкцию от Мегуми, Юдзи отправился в новую локацию. Поднявшись по лестнице, завернув в коридор и дойдя до нужной двери, Итадори без стука открыл её. Было это не потому, что он без манер, а потому, что, как ему казалось, этого будет не слышно. Уже привыкнув к шуму, он даже удивился тишине внутри, контрастирующей со всем остальным клубом.

— Маки, ты пришла, — рыжая девушка радостно встаёт со стула, поворачиваясь и снимая наушники. Выражение её лица тут же меняется, когда в человеке у двери она опознаёт совсем не ту, кого ждала. — А ты чё приплёлся?

Юдзи удивлённо вскидывает брови из-за меняющихся интонаций. Он понимает, что именно рыжая объявляла начало номера. Итадори глупо смотрит на своё отражение в стекле напротив. Поднос удерживается одной рукой, пока другая ещё подпирает дверь; свет из коридора полосами лезет из-за спины.

— Почему ты всегда такая грубая с ним? — Чосо, сидящий в противоположном углу, откидывается на спинку стула.

Нобара скрещивает руки на груди и смотрит на клуб, толпу людей и Рё у пилона. Юдзи ставит тарелки на столик у входа, позволяя двери захлопнуться. И в эту секунду девушка осознаёт, что это совсем не Рёмен. Тусклый свет и какая-никакая внешняя схожесть имеют большое значение, особенно, если не знать, что этот до ужаса грубый стриптизёр — не единственный ребёнок в семье.

— Стой, ты не… — рыжая снова поворачивается к Итадори. — Новый официант?

Чосо вопросительно смотрит на Нобару, затем переводит взгляд в сторону двери, всматривается со всей внимательностью. Вспомнив начало рабочего дня, он понимает, что попал в весьма неловкое положение. Но всё же Чосо испытывает некое облегчение, понимая, что Рё не помолодел. И всё же кое-чем он остаётся озадачен, а может даже недоволен. Старший брат, что никогда не говорит о младшем…

— Маки просила принести вам вот это, — Юдзи кивает. — Здесь фруктовая нарезка, что-то из сладкого и сердечки в остром соусе с кунжутом для Чосо.

— Неужели они нашли милого офика… Спасибо, спасибо, — Нобара складывает руки в молитвенном жесте, в последний раз смотря на Итадори и забирая стаканчик с арбузом со стола.

— А я думал это какой-то новый костюм на выступление, — протягивает Чосо.

— Мы так похожи? — спрашивает Итадори, вспоминая, что в детстве их вообще не могли различить. И всё же с возрастом разница становилась чётче. И не сколько внешне, сколько внутренне.

— Если не всматриваться-всматриваться, то да. И если забыть про татуировки, — закидывая в рот квадратики арбуза, отвечает Кугисаки.

— Да, я вот что-то забыл, — со смешком говорит Чосо.

Юдзи неловко улыбается. Тут тоже своя атмосфера, прямо как на кухне. Но между Нобарой и Чосо чувствуется что-то другое. Назвать это неприязнью сложно; они словно не общаются, пока ситуация не вынудит. И даже так их реплики совсем не отвечают друг другу, идут параллельно. Итадори уже хочет уйти, как рыжая останавливает его, продолжая говорить.

— И каково иметь такого брата? — с интересом спрашивает Нобара. Её отношение к Рёмену он уже услышал.

— Он… — Юдзи как-то теряется. Даже и не знает, что можно ответить. — Хороший.

Говорить об однозначных чувствах к далёким от тебя людям очень просто. Говорить о чувствах к близким сложнее, там они ярче, насыщеннее — их хочется оставить при себе. Но говорить о чувствах к близким, имея с ними отношения сродни куче путаных ниток — это кажется совсем невозможным. Словами не выразить всего, что чувствуешь, ломаясь из-за их поступков и слов, а затем обретая силы по той же причине. И Юдзи бы соврал, сказав, что не любит брата. Но чем-то однозначным ты чувства не ограничишь, как ни старайся.

— Не очень убедительно, — рыжие брови поднимаются, совсем не веря. — Спасибо, что у меня нет ни-как-ких братьев. Вот честно!

— Кугисаки, ты что такое говоришь? — возражает темноволосый. — Семью не выбирают!

— Ещё скажи, что тебе серьёзно нравится вот этот цирк с мелкими… Да на месте Зенинов я бы с радостью выбрала что угодно другое, — Нобара резко ставит стакан на угол стола и пинает чужой стул, кривя губы. Чосо лишь вздыхает, качая головой.

— Нельзя так говорить, — кажется, что чужие слова задевают его слишком сильно.

— Мне можно, — рыжая отворачивается и возвращается к работе, надевая наушники обратно.

Юдзи так и стоит у двери, совсем не понимая, что ему нужно сделать или сказать. Темноволосый поворачивается и долго смотрит на Итадори. Неоновая лампа висит сбоку от него, освещая лицо. Какой-то родной образ видится в Юдзи, и Чосо совсем не понимает, откуда взялось это странное чувство.

— У нас тут и посильнее споры бывают, — произносит Чосо, отвлекаясь на минуту и нажимая на сенсор несколько раз. Он смотрит на Рёмена с высоты, обращаясь к Юдзи: — Ты знал, что он танцует?

Итадори мотает головой. Почему-то эта ситуация ощущается предательством. Неужели он был настолько далёк от брата, что тот и словом не обмолвился о работе? Ему всегда хотелось верить, что всё как в детстве. Но это детство оказалось так далеко, что рукой уже не дотянуться. Юдзи бы принял любую работу, но принять такое отношение к себе он не может.

— Надеюсь, вы поговорите после… У всего свои причины, и даже если ты их не знаешь, то это не повод быть слишком категоричным, — Чосо пытается улыбнуться, кивая в сторону Нобары. Лицо её сосредоточено, а сама она, кажется, полностью отдалась музыке.

— Спасибо, — кивает Итадори, цепляясь за дверную ручку. — Мне нужно работать.

Чосо кивает в ответ. Всем им нужно работать, но сегодня почему-то совсем не получается, всё будто валится из рук. А если так было всегда? Кажется, только с приходом Юдзи они стали это замечать. Младший же спускается по лестнице, чувствуя некую опустошённость. Клуб совсем не такой, как магазин. Тут будто все его чувства и принципы перемешивают в блендере. Здесь и правда можно увидеть много откровений, и речь даже не о танцах. Юдзи стоит на последней ступени, а взгляд его останавливается на брате и сплетающихся воедино драконах на широкой спине. Хотел ли я когда-то выбрать семью?

Chapter Text

— Я считаю до пяти, хоть могу до десяти. Раз, два, три, четыре, пять, вышел Рёмен поискать, — старший опирается на дерево спиной, закрывая глаза предплечьем.

Солнечный летний день, белые облака размеренно текут по небу, а цикады щебечут в шевелящейся листве. Рёмену четырнадцать; десятилетний Юдзи наконец-то смог уговорить брата поиграть в прятки. Затея эта с самого начала казалась старшему сомнительной, но отказать младшему он никак не мог. И тихий послеобеденный сон явно не стоил счастливой детской улыбки.

Он открывает глаза, оглядываясь по сторонам. Младший успел отлично спрятаться — дворик был пуст. Сколько бы Рёмен не осматривался, но ни трепет кустов, ни кусочки одежды или обуви, проглядывающиеся через листву, ни скрип дверей — ничего не выдавало Юдзи. Итадори нахмурился, обходя задний двор раз пять и никого не находя. Как ему вообще хватило десяти секунд, чтобы так спрятаться?

Столкнувшись с небольшой проблемой (потерять младшего не очень хотелось), Рёмен спокойно выдохнул и решил действовать в лоб. Если обыскать вообще все места, то обязательно найдёшь, что ищешь. Начав от угла дома и двигаясь вдоль забора, он осмотрел вообще всё, уже думая сдаться. Колёса скрипнули на улице, совсем близко к дому. Старший мотнул головой и прислушался, улавливая голос матери.

—… с вами? Нет, не нужно никого отправлять. Да, я всё привезу, — она отвечала сдержано, явно пытаясь казаться спокойной.

Рёмен прислонился к дощатому забору в попытке уловить слова. Без видимого контекста понять всё было слишком сложно, и какая-то тревога крохотным сгустком засела внутри. Каори осторожно открыла дверь, ещё пару секунд смотря на потухший экран телефона. Женщина поворачивается в сторону, замечая сына, внимательно смотрящего на неё широко распахнутыми глазами в ответ.

— Ты чего тут делаешь? — спрашивает она, неаккуратно заправляя волосы за уши. — А Юдзи где? Вы же погулять собирались…

— Он сказал, что дома ему больше нравится, — Рёмен следует за матерью по вытоптанной дорожке до дома. — Вообще он хотел тебя увидеть… Ты останешься?

— Прости, я только за документами, — женский голос приглушённо звучит внутри дома; старший опирается на дверной проём, прислонившись к нему головой.

— А отец где? — Рёмен смотрит на силуэт матери, мелькающий рядом, но совсем неясный из-за темноты.

Каори прижимает к себе несколько папок с какими-то листами, останавливаясь совсем рядом с сыном. Он смотрит и не сводит глаз, пытается поймать ответ на женском лице.

— Тоже по делам уехал, — говорит она с небольшой тяжестью, прижимая к себе папки со всей силой, лишь бы унять мелкую дрожь.

Каори позволяет себе секундную нежность, протягивая руку к сыну и гладя того по волосам. Женщина целует его в лоб мимолётно, но ощущается это меткой на всю жизнь. Она поджимает губы, перешагивая порог и спускаясь по ступеням.

— Солнышко, помни, что мама тебя любит.

— Х-хорошо… А ты скоро вернёшься? — Рёмен сбегает по лестнице вслед за матерью, останавливаясь на дорожке.

Вечная занятость родителей не позволяла им проводить достаточно времени с детьми. Хотя, после рождения младшего, видеть их дома Рёмен стал чуть чаще. Это не казалось ему несправедливым. Но нежность и ласка всё ещё проходили мимо него, и каждый раз он был готов бездомной собакой ластиться к ним, лишь бы уловить толику заботы. Каори оборачивается, вымученно улыбаясь.

— Не знаю… — она смотрит недолго, бросая последние слова, прежде чем совсем уйти. — Пожалуйста, присмотри за Юдзи.

Рёмен смотрит на закрывающуюся дверь заднего двора, слышит скрип колёс о дорогу и в конце концов остаётся в тишине; лишь листва шелестит над головой. Яркая оранжевая футболка мелькает в стороне, и боковое зрение цепляется за неё железной хваткой.

Раздвинув ветви пестрящего розовыми цветками куста, Рёмен опускается на корточки, медленно кладя руку поверх головы брата. Младший продолжает сидеть неподвижно, явно заинтересованный чем-то другим. Итадори-старший подползает ближе, смотря через детское плечо.

— Я его, значит, ищу везде, а он вон где… Что тут такого интересного? — он пытается понять, куда брат в принципе смотрит.

— Паук ест гусеницу, — Юдзи поворачивает голову, восхищённо болтая.

Рёмен присматривается, замечая между тонкими ветвями прозрачную паутину. Он думает о том, как же легко впечатлить ребёнка. Старший продолжает смотреть на брата с улыбкой. Тот кладёт ладони на колени, опираясь на них подбородком и вздыхая.

— И это получается, что он и меня съесть может, — делает логичный вывод младший.

— Нет конечно, — со смешком отвечает Рёмен, поднимаясь на ноги. — Ты же невкусный.

Паук подёргивает лапками, вгрызаясь в тело небольшого насекомого. Паутина покачивается от ветра. Юдзи запрокидывает голову и смотрит снизу вверх на брата. Младший недовольно морщит нос, становясь похожим на котёнка.

— Сам такой, — с детской серьёзностью говорит Юдзи.

Старший не продолжает отвечать, ероша чужие волосы. Сейчас лучше перевести тему.

— Пошли домой, я тебя всё же нашёл, — Рёмен скрещивает руки на груди.

Младший подпрыгивает и вылезает из кустов. Он поправляет футболку, оборачиваясь на брата.

— Мультики посмотрим? — Юдзи складывает руки в замок, тряся ими перед собой и думая, что это точно поможет его просьбе исполниться.

Рёмен кивает, получая ответную улыбку. Он смотрит, как брат бежит в сторону дома, пока солнечные лучи зарываются в его волосы. В такие моменты он обычно ощущал нечто похожее на счастье, но не сегодня. Старший дёргает плечами, пытаясь скинуть с себя что-то липнущее к спине. Что-то тёмное и полное тревог. Тогда он ещё не знал: завтрак с отцом и поцелуй матери — последнее, что останется у него от родителей.

***

Рёмен запрокидывает голову вверх, раздражённо выдыхая и закрывая глаза. Безоблачное осеннее небо высится над ним, остановившимся на краю дороги. Только на половине пути в школу он вспомнил, что забыл спортивную форму, в какой-то спешке собираясь утром. Самым странным было то, что он никуда и не опаздывал. Если подумать, то он вполне может вернуться домой и успеть прийти к первому уроку.

Зачем-то пробежав половину пути (должно быть для того, чтобы вторую половину стараться отдышаться), Рёмен уже подходил к дому. Повернув за угол, он замер, смотря по сторонам. Незнакомая машина стояла у их дома, настораживая одним своим видом. После исчезновения родителей в тот летний день всё казалось ему странным. Чего-то недоставало в этой истории, а дедушка, переехавший к ним, упорно молчал. Рёмен знал, что даже если тот и не знает всего, то явно мог бы прояснить ситуацию.

Не решаясь идти через главный вход, он вернулся обратно за угол. Открыв дверь заднего двора, Рёмен придержал её, медленно идя к дому по опавшим листьям. Поднявшись по ступенькам, которые даже не скрипнули, он осторожно пошёл вдоль веранды, прислушиваясь. Лишь услышав приглушённые голоса, старший замер за углом у самой ближайшей сёдзи. Говорило минимум два человека, одним из которых был дедушка, второго же он слышал впервые.

— …не стоит искать, — второй голос чуть громче, но Рёмен всё равно вынужден прислушиваться. — Она… не хотела, чтобы с… что-то случилось… Вам следует делать это же.

— Думаете жизнь без родителей… — дед говорил спокойно, голоса совсем не повышал, и атмосфера от такого почему-то была ещё более некомфортной. — …нельзя дать шанс?

Рёмен готов был вывалиться из дверей, лишь бы всё расслышать. Но быть обнаруженным хотелось меньше всего. Единственное, чего хотелось — узнать о произошедшем. Если бы он только мог увидеть их ещё раз… Если бы Юдзи мог.

— …было предостаточно. Она знала, что ждёт… остальных. Всё закономерно, — дверь скользит по проёму, открываясь. Рёмен вжимается спиной в стену, сердце стучит о рёбра. — Надеюсь, это наша последняя встреча.

— Если он ещё жив, передайте, что с детьми всё в порядке.

Мужчина закрывает сёдзи и обходит стену. Мимолётно смотрит за угол — там, как и прежде, никого. Желтеющие листья медленно падают на землю, скрывая следы. Рёмен стоит за забором дворика, смотря перед собой и не моргая. В этот день в школе он так и не появился.

***

Рёмен сидит на детском стуле у кровати Юдзи, держа в руках небольшую книгу. Настенный ночник в форме звёздочки мерцает на стене, а настольная лампа за спиной помогает различать буквы. Иногда он показывает Юдзи чёрно-белые картинки со страниц, на которых тот разглядывает каждую деталь.

— Только её кожа была белой, как бумага… — читал Рёмен голосом из озвучки страшных историй. — И тогда она повернулась. Вместо глаз на неё смотрели большие чёрные пуговицы.

Старший захлопнул книгу, и Юдзи вздрогнул, сжимая край одеяла. Лишь спустя несколько секунд до него дошло, что продолжения не будет. Брат встал и положил книгу на одну из полок, выключая светильник. Теперь только крохотная звёздочка освещала комнату.

— А дальше? — разочарованно произнёс младший.

— Поздно уже, — покачал головой Рёмен. — Надеюсь, тебе ничего плохого не приснится после таких ужастиков.

— Нет, если ты посидишь со мной, — Юдзи перевернулся на бок, поджимая под себя ноги.

— Шантажист, — цокнул старший, возвращаясь. Младший хихикнул, зарываясь в одеяло.

Юдзи смотрит на Рёмена и вздыхает. Старший видит, что тот хочет что-то спросить, но никак не решается. Глаза привыкли к полутьме, и он отчётливо видит, как шевелятся детские губы. Он вот-вот заговорит, и Рёмен отчего-то совсем не хочет слушать. Пожалуйста, только не начинай…

— А когда… когда мама с папой приедут? — неуверенно спрашивает Юдзи.

Ожидаемый вопрос. Прошло две недели с того дня, когда он подслушал дедушкин разговор; с ним он так и не поговорил. И сейчас он больше переживал не за родителей, а за Юдзи. В его возрасте не следует сталкиваться с такими вещами, но и оградить его слишком сложно. Сейчас Рёмен хочет всеми силами удержать этот беззаботный блеск в детских глазах, даже если самому придётся сломаться на множество частей.

— Не знаю… Они надолго уехали, — старший поджимает губы.

— Разве все родители так надолго уезжают? — с досадой спрашивает Юдзи.

— Иногда нужно просто свыкнуться с этим, — Рёмен старается звучать убедительно, подбирая слова.

— И я могу их никогда-никогда не увидеть? — детские глаза раскрываются шире, настенная звёздочка отражается в них.

— Ну что за глупости? Конечно, ты их увидишь, — Рёмен закусывает щёку, сжимая зубы. — Всё, не думай о таком. У тебя ещё есть дедушка, я есть.

Старший поднимается на ноги и поправляет тёмно-синее одеяло. Юдзи вытаскивает руки и кладёт их на пушистую ткань. Рёмен уже хочет пожелать тому спокойной ночи, но детские пальцы хватаются за край рукава. Взгляд светлых глаз просит остаться, остаться не на сейчас — навсегда.

— Ты никуда-никуда не уедешь? — шёпотом спрашивает младший, словно боясь, что кто-то кроме них услышит.

— Никуда-никуда, — также тихо отвечает Рёмен; металлический привкус во рту становится всё ярче.

***

Рёмен тихо закрывает дверь, оставаясь посреди тёмного коридора. Жёлтый свет в самом его конце скользит по полу, выдавая присутствие деда на кухне. Старший знает, что молчать больше не может, им нужно поговорить. И сейчас, когда Юдзи спокойно спит, он сделает это.

Дед сидит у стены и читает газету, кружка с чёрным кофе стоит на столе; пар от неё не поднимается — сидит уже долго. Рёмен включает чайник и достаёт какую-то кружку из настенного шкафа: своей у него никогда не было. Мысли шумят в его голове, как и нагревающаяся вода. Сейчас он, прямо как Юдзи, не может заговорить на волнующую тему. Даже если он придумал фразу — произнести её слишком тяжело. Сжимает руки, заставляя себя.

— Юдзи снова спрашивал про родителей… — на одном дыхании говорит старший, поворачиваясь лицом к деду. — Они же… не вернутся?

Дед поднимает взгляд и сворачивает газету, кладёт её на стол. Рёмен отводит взгляд в сторону, зрительного контакта он не выдержит. В тишине кухни лишь вода пузырится за его спиной, а дед всё никак слова не скажет. Может, он думает, что Рёмену тоже нужно сказать, что они просто уехали. Но он ни за что в это не поверит; образ матери в тот выбеленный летний день всё ещё стоит перед глазами, и такой он не видел её никогда.

— Я слышал твой разговор, можешь сказать как есть, — Рёмен опирается ладонями на кухонную тумбу и смотрит куда-то выше головы собеседника, с интересом рассматривая стену.

— Она связалась не с теми людьми и утянула его за собой, — с каким-то разочарованием произносит дед, и Рёмен знает, кем он разочарован. Каким бы хорошим он не был, но странное напряжение между ним и матерью всегда просвечивало через их улыбки. — Не разбирайся в этом, иначе станет ещё больнее. Просто знай, что вы друг у друга только и останетесь.

Пожалуйста, присмотри за Юдзи.

— Это бы не случилось с отцом, не люби он её, — с горечью отвечает Рёмен и выходит из кухни. Чай тут уже не поможет.

Быстро закрыв дверь собственной комнаты, старший садится на пол и подтягивает ноги к себе. Уткнувшись лбом в колени и закрыв глаза, Рёмен старается сфокусироваться на дыхании, как учил отец. Правда, тогда ему это было нужно, чтобы справиться с приступами гнева, а сейчас — тревоги. Щелчком вскипевшего чайника, слова, услышанные Рёменом, прокручиваются в голове в который раз. Я всегда говорил Дзину, что единственная хорошая вещь от неё — вы двое.

***

— Тридцать пять, сорок, потом… — Рёмен прикрывает один глаз. — Господи, я в банке работаю, или где? Две по десять и тут около пятнадцати… Семьдесят пять тысяч иен за ночь в сумме.

— Бывало и лучше, — Сатору забирает стопку купюр и отсчитывает себе чуть меньше половины. — Ты постарайся.

— Не учи учёного, — цокает Рёмен, чуть ли не силой забирая заслуженную оплату. — Некоторые тебе за месяц столько не принесут.

Блондин меняется в лице, молча соглашаясь. Считать чужие деньги после смен было любимой частью работы. Чуть ли не единственная вещь, из-за которой он вообще появлялся в клубе. Но сегодняшнее окончание смены Сатору ждал даже больше не из-за того, что он, аки император, соберёт дань, а из-за разговора после выступления. Такой Дисней-клуб очень радовал Годжо, он даже сериалы смотреть перестал. Поэтому сейчас он сидит за одним из чистых столиков, делая вид, что листает ленту, но на самом деле это тигр поджидает добычу, ну или просто любуется двумя птичками на водопое.

Юдзи, уже окончательно вымотанный, даже и забыл, что хотел поговорить. Хотел, но уже как-то не хочет. После уборки в зале ноги отказали окончательно, и сейчас он может только сидеть на барном стуле и пустым уставшим взглядом наблюдать за тем, как Мегуми аккуратно расставляет бокалы.

— Сатору отошёл, — Фушигуро стучит пальцами по чужой макушке, не давая Итадори отключиться. Юдзи поднимает щенячий взгляд, показывающий, что он уже передумал. — Давай, вам это нужно… Ты сам говорил.

Юдзи вздыхает и поворачивается, спрыгивая на пол со стула. Рёмен стоит к ним спиной во всё том же белом халате и, похоже, в очередной раз пересчитывает деньги. Младший подходит, и рука застывает в воздухе на секунду, а затем, с большей уверенностью, касается плеча старшего. Мегуми протирает стойку, поглядывая в сторону братьев и зная, что не один он заинтересован в происходящем. Кажется, что весь персонал молча наблюдает за ними, но не выдаёт себя.

— Почему ты не сказал мне кем работаешь? — с ходу начинает Юдзи.

Рёмен замирает, сжимая купюры в одной руке. Он садится на край сцены и смотрит на брата. Ему полностью хочется завернуться в халат и ответить в другой раз, но это лишь внутри так. Снаружи он всё тот же непоколебимый человек, в чьи глаза смотрит Юдзи, ожидая ответа.

— Это так важно для тебя? — устало спрашивает старший. — Теперь ты в любом случае знаешь…

— Мне бы хотелось услышать это напрямую, а не узнать непонятно как, — младший дёргает плечами, не в силах выразить всё словами до конца.

— Я не понимаю зачем, — честно отвечает Рёмен. — Это просто прибыльная работа… Ничего бы не поменялось, работай я тем же официантом или каким-нибудь сантехником.

Юдзи вздыхает, прикрывая глаза. Почему он никогда не слышит его? Почему он никогда не может встать на его место, почувствовать то же самое? Оставшись друг у друга вдвоём, они стали словно соседи. Это слишком сильно ранило младшего.

— Дело не в том, кем ты работаешь… — Юдзи объясняет два плюс два, но этот пример лёгкий лишь для него. — Я просто никак не могу свыкнуться с тем, что мы уже не так близки. Скучать по тому, что было в детстве может и глупо, но я не могу по-другому.

Рёмен тяжело выдыхает, теряясь в чужих словах. Он был (да и сейчас) уверен, что всё в порядке. Старший никогда не переставал любить Юдзи, вот только, кажется, забыл, что любовь нужно ещё и показывать, а не оставлять как «общеизвестный» факт.

— Почему ты решил, что мы не близки? Да, я уезжал, но теперь всё как раньше, и…

— И я даже не знал, кем ты работаешь, — Юдзи вскидывает руки в воздух. — Я не знал, что у тебя есть девушка или жена… Твои отношения с коллективом непонятны мне, а некоторые смотрят на меня с сожалением из-за того, что ты мой брат. Но я никогда не жалел об этом!

Рёмен встаёт прямо напротив Юдзи, возвышается над ним, чувствуя какую-то зарождающуюся пустоту внутри. Младший чуть приподнимает голову, смотря светлыми глазами, которые так ждут поддержки. Рёмен понимает, что ему стоит обнять, утешить, сказать хоть что-то о том, что ему жаль и он всё понимает… Но он продолжает стоять и просто не может переступить через всё это, словно что-то держит его на месте.

— П-прости? — старший говорит это так, словно пытается подобрать к замку код, который никогда не знал. Перебирает цифры — не открывается.

Юдзи извинений хочется меньше всего. Он просто хочет, чтобы их вернули назад. Назад на два года, назад на время отъезда старшего, назад на вечер чтения книжек, назад на солнечный летний день на заднем дворе. Назад на то время, когда всё было проще.

— Не нужно, — качает головой младший. — Я просто хочу знать, что мы нужны друг другу… Я всё ещё думаю, что ты, как и в детстве, любишь зелёный чай без сахара… Но как я теперь могу быть уверен, что ты не стал его ненавидеть?

Юдзи задаёт вопрос и поднимает голову ещё выше, смотрит наверх — на светильники. Рёмен ничего не отвечает, потому что знает, что оно тоже не нужно. Голова начинает болеть уже не от шума, дверь гримёрки хлопает. На сегодня разговоров хватит.

***

— М-да, — протягивает Нобара, подперев щёки руками. Семечки арбуза плавают в стакане. — Он хороший… Ты всё ещё будешь защищать своё мнение?

Чосо держится за спинку собственного стула, наблюдая за тем, как Рёмен уходит, а Юдзи так и остаётся на месте. Замешательство проступает на лице темноволосого, но отказываться от слов он не собирается.

— Ни за что не поменяю его, — парень мотает головой. — Я уверен, что между ними просто какое-то недопонимание.

Рыжая сдувает короткую прядь со лба и, кинув странный взгляд на Чосо, закатывает глаза. Столько работают, а никак не поймёт, что лучше согласиться с рыжей, чем пытаться выдвинуть другое мнение.

— Ты и в детстве, наверное, читал книжки, где всегда добро побеждает, — усмехается девушка, включая какую-то простую мелодию, лишь бы клуб не пришёл в ещё большее угнетение. — Только ничего не отвечай…

Мегуми смотрит, как Нобара ходит по комнате, меряясь мнениями с Чосо в очередной раз. Она взмахивает рукой, держа другой какую-то чашку; с такого расстояния сложно разглядеть её лицо, но Фушигуро уверен, что его украшают тысячи эмоций, сменяющих одна другую. Рядом вздыхают, и черноволосый отвлекается.

— Как прошло? — Мегуми исчезает где-то под стойкой, открывая шкафчики у самого пола и что-то ища. — Я слышал половину… Не думал, что оно так может быть.

Итадори устало смотрит на открытую банку спрайта на барном столике.

— Не хочу говорить, — тихо отвечает Юдзи.

Мегуми сидит на корточках и поднимает голову, взгляды встречаются. Черноволосый с пониманием кивает, наконец вспоминая что ищет. Знакомый звук шагов становится ближе, а Фушигуро тем временем открывает самый дальний ящик.

— Я сам дойду, — произносит Юдзи, и Мегуми на секунду замирает, сжимая руками ненастоящие кубики льда. Только через секунды две до него доходит, что это говорят не ему.

Рёмен стоит у бара уже в привычной одежде, положив ладонь на стойку. Он думает сказать что-то ещё, но Мегуми не даёт этому случиться. Черноволосый опирается на столик руками и поднимается на ноги, прикрыв глаза от лёгкой боли в коленях. Всё же это не то упражнение для конца смены, и его суставы намекают лучше всех. Зелёные глаза открываются и смотрят на Рёмена; чернота радужки напротив всё такая же. Рука исчезает со стойки.

— Напиши потом… — это явно не то, о чём он думал. Последняя фраза только для Мегуми: — Стаканы на завтра не забудь.

Фушигуро вздыхает, посылая Рёмена в спину. Кажется, тот даже так знает, что конкретно ему адресовали. Юдзи щенячьим взглядом провожает брата, решаясь больше не думать об этом хотя бы сейчас. Светить недовольным лицом как-то не хочется. Юдзи думает, что этим он будет только мешать.

В зале кроме них остались только Сатору, всё так же увлечённый своим телефоном, и Маки, заканчивающая уборку столов. Её единственную не привлекают все эти драмы: своих хватает. Блондин же обдумывает произошедшее, уже зная, чем будет занят его следующий месяц помимо работы. Хотя, такие вещи тоже его работа в каком-то смысле. «Тренеры не играют», — думает Годжо с грустной усмешкой.

Нобара спускается с лестницы быстрыми шагами, а вслед за ней идёт и Чосо, но уже медленнее. Кажется, что его энергию она забрала насовсем. Быстро забежав на кухню, рыжая оставляет там посуду, звонко прощаясь, и идёт к бару.

— У вас ещё минут семь музыки, там всё на таймере.

— Подсветка на двадцать минут, — добавляет Чосо.

Юдзи непонимающе смотрит на этот дуэт, дёргая ручку стула и чуть опускаясь. Кугисаки останавливается совсем рядом, смотря на него и Мегуми. Фушигуро готовится к обычному послесменному наставлению, а Итадори с интересом ждёт чего-то.

— Увидимся, услышимся, удачи доработать, — с широкой улыбкой отвечает рыжая. Следов былого недовольства или усталости как не бывало. Она тянет руку к Юдзи и треплет того по волосам. — А ты не грусти, он того не стоит. Начальник, пока!

Сатору взмахивает рукой, а Нобара тем временем подбегает к Маки, обнимаясь с ней. Заулыбавшись ещё сильнее, она тянет темноволосого за длинный рукав. И вот Чосо закрывает главную дверь; только спокойная музыка играет вдалеке, звон посуды слышится всё меньше. Спокойствие опускается на Юдзи, и он расслабляет плечи.

— Итадори, — осторожно зовёт Фушигуро. Юдзи поворачивается, опираясь локтем на край стойки. — Это тебе.

Мегуми неловко улыбается, придвигая к Юдзи стеклянный стакан. Лайм на самом дне, мята по краям и пузырящийся спрайт, в котором плавает светящийся лёд. Итадори изламывает брови, а глаза детским интересом смотрят на переливающиеся всеми цветами кубики.

— Я видел, что тебе понравились те, которые я делал сегодня… — Мегуми кладёт ладонь на собственную шею в какой-то неловкости. — Но Сатору не обрадуется, если я буду тебя спаивать, поэтому я вспомнил про «детский» вариант.

— Так мило, — Юдзи подносит чёрную трубочку к губам, закусывая её зубами. Отпивает холодного напитка, жмурясь. — И очень вкусно.

— Рад, что мои способности хоть кто-то нормально оценивает, — отвечает Фушигуро, оказываясь уже на соседнем стуле с точно таким же стаканом.

Юдзи мотает головой, совсем не понимая, когда тот успел подойти. Итадори выпрямляет спину и свешивает ноги вниз. Они молча сидят, пока взгляды блуждают по залу. Сатору уже успел куда-то исчезнуть, а Маки, похоже, закончила с уборкой и ушла переодеваться. Юдзи вдруг понимает, что он до сих пор сидит в фартуке.

Маки спускается по лестнице, задерживаясь на нижних ступенях и устало вытягивая руки над головой. Она проводит ладонями по щекам, отгоняя сон. Еле заметно приподняв брови, девушка смотрит на парней, которые словно не шевелятся.

— Ребята, пока, — она проходит мимо, не решаясь задерживаться и мешать своеобразной идиллии.

— Пока. До вечера, — в унисон отвечают Юдзи и Мегуми, Маки ухмыляется.

— Мы, что ли, одни остались? — спрашивает Итадори, смотря на закрывшуюся дверь.

Мегуми наклоняется в сторону Юдзи, чтобы увидеть кухонное окошко.

— Если кухня уже закончила, — Фушигуро опирается ладонью на обивку, удерживаясь только с её помощью, — то останемся.

Никакого движения он за стеклом не видит. Да и в целом он как-то ничего не видит: всё заслоняет Итадори. Мегуми смотрит в сторону и встречается взглядом с Ютой, безэмоционально наблюдающим за ними в стороне. Рука соскальзывает со стула, и зеленоглазый подаётся вперёд, ударяясь подбородком о чужое плечо и ойкая. Юдзи непонимающе глядит на Фушигуро, смотрящего куда-то вниз и приложившего руку к подбородку, зелёные глаза не моргают.

— Ты чего? — Итадори наклоняет голову, подстраиваясь под чужой угол обзора.

— Призрака увидел… — могильным тоном отвечает Мегуми.

Юдзи смотрит налево, тяжёлые ботинки Инумаки стучат о ступени, пока он на ходу накидывает на себя ветровку. Оккоцу отлипает от перил и смотрит уже на него, светловолосый показывает кольцо из пальцев и улыбается: куртка надета. Юта закидывает руку на плечи Тоге, а тот лишь прижимается ближе, когда они проходят мимо бара.

— До завтра от нас двоих, — весело произносит Юта.

— Пока, — протягивает Юдзи. Мегуми молча кивает.

Фушигуро перемешивает колотый лёд в своём стакане трубочкой, кусая губы. Атмосфера более чем странная. В клубе кроме них двоих есть Сатору, так что нужно уходить побыстрее — ставить клуб на сигнализацию самому ужасно не хочется. А чего хочется, так это посидеть ещё пару минут. Вещи несовместимые…

— Ну, за пережитый день, — Мегуми будто протягивает свой стакан Юдзи.

Стекло соприкасается друг с другом, мелодично позвякивая. Свет затухает у сцены; только бар остаётся освещённым островком. И в этой полутьме один ненастоящий лёд мерцает в стакане.

— За пережитый день, — отвечает Итадори.

Chapter Text

Уже сколько лет Рёмен ведёт ночную жизнь. Даже несмотря на то, что он работает так не каждый день, это всё ещё ощущается по-странному. Как приходится остальному персоналу он даже думать не хочет.

Пока он жил один, то ему было вполне комфортно. Он не беспокоился о том, что редко бывал дома (вообще не бывал), о том, что большая часть людей существовала в другом режиме. Но теперь, живя с Ураюме, Рёмену было несколько грустно, что, когда он приходил, она или собиралась на человеческую работу или ещё спала. И из-за подобного графика у них так редко получалось провести время вместе.

В это же время Рёмен не собирался бросать столь прибыльную работу. Во-первых, из-за неё Ураюме вполне могла отказаться от своей работы, но пока что лишь довольствовалась свободным графиком. Ей как-то не хотелось сидеть на чужой шее. Правда, Рёмен был не против, посиди она на его шее или ещё где. Ну а во-вторых, Итадори-старший мог не скупиться на подарки и жить на широкую ногу. Это было самым главным плюсом.

Сегодня ему несколько повезло: придя домой и осторожно закрыв дверь, он увидел перед собой девушку, внимательно смотрящую на него. Ураюме была в облегающей футболке и штанах того же цвета со множеством карманов. Кажется, скоро уйдёт. Рёмен молча подошёл к ней и обнял так сильно, словно она была его спасательным кругом в открытом океане. Уткнувшись в светлые волосы, он закрыл глаза.

— Ты чего? — спрашивает девушка, чувствуя, как ладони Рёмена гладят спину.

— Я ужасный брат… — произносит Итадори.

— Это Юдзи тебе такое сказал? — Ураюме не думает, что он, но уточнить стоит. Что могло произойти меньше чем за день?

— Нет… — вздыхает Рёмен, услышав знакомое имя. — Но исходя из того, что я услышал, только так меня и можно назвать.

Ураюме знала, что сейчас уже за семь часов утра. Рёмен никогда не задерживался на работе так долго, и это заставило её слегка тревожиться. А такое внезапное «приветствие» ничуть не успокаивало. Она выпуталась из объятий и посмотрела на парня снизу вверх, положив руки на широкие плечи.

— Сходи в душ, а я пока заварю нам чай, и мы обо всём поговорим, — в тусклом коридорном освещении её глаза казались фиолетовыми.

Рёмен кивнул, быстро целуя девушку в щёку. Всё же она и правда понимала его лучше всех. Он и сам бы хотел расслабиться, но никак не мог отойти от последнего разговора. Доверив всё чужим рукам, Итадори отдался течению. Поток горячей воды обжигал спину, пока он изучал узор на плитке и думал, что всё сделанное им в жизни для и ради Юдзи было неправильным.

***

Взгляд остановился на белом потолке. Шторы плотно задёрнуты и совсем не пропускают свет восходящего солнца. Рёмен держит в руках большую белую кружку с рисунком тигров — наконец-то своя собственная. Горячий чай в ней согревает руки, а мокрые пряди спадают на лицо. Ураюме сидит рядом на одеяле в позе лотоса. Уходить, по её словам, ещё нескоро, просто сегодняшним утром совсем не спалось. И не спалось не только ей одной.

— То есть он не знал, кем ты работаешь? — переспрашивает светловолосая. В её руках простая белая кружка с чёрной каймой.

— Почему это так важно? — чуть ли не по слогам произносит Рёмен.

Ураюме вздыхает. Почему иногда он бывал настолько трудным?

— Смотри, ты хочешь, чтобы тебе доверяли, но что ты делаешь, чтобы тебе доверяли? — эмоции меняются на мужском лице от непонимания к задумчивости. — Проблема не в работе, она в том, что вы братья, а не коллеги… Им можно сказать «привет» и забыть до конца рабочего дня, но с Юдзи-то не так.

— Ну а что, если ему просто не следует чего-то знать? Либо оно ничего не поменяет, либо… — Рёмен замолкает, смотря на пододеяльник. — Ты знаешь…

Ураюме ставит свою кружку на пол и кладёт ладони поверх чужой, соприкасаясь с грубоватой кожей рук. Итадори поднимает взгляд и брови вместе с ним. Смотрит так, что разрезает сердце на кусочки. И этот взгляд, кажется, у них семейный.

— Пора понять, что ему уже давно не десять. Его не нужно оберегать от чего-то, — Ураюме словно заглядывает в душу. — Не пытайся пройти путь за него, постарайся пройти его с ним.

Рёмену всё кажется странным. Чувства внутри него не самые приятные, как смесь всех ощущений. И от этого ещё непонятнее: обычно Рёмен обходится базовым набором эмоций, редко ощущая что-то кроме них. Всегда казалось, что он заложник глупой нейтральной эмоции, как в какой-то игре. Но, как известно, когда кажется — креститься надо.

— Я не знаю… — честно отвечает он, обобщая собственные чувства. — Я теперь даже не уверен, что не сделал ещё больнее, ограждая от всего подряд. И вообще, как я теперь могу быть уверен, что я был хорошим братом? Что меня стоит любить. Что меня любят…

Ураюме выставляет руки перед собой. Выглядит так, будто она защищается от человека с ножом, а не разговаривает с близким. Девушка мотает головой, совсем не соглашаясь со словами Рёмена.

— Только не скатывайся в эту яму, — просьба звучит в её голосе. — Ты, разве, не видишь, как он смотрит на тебя? Удивительно, что столько любви вообще способно поместиться во взгляде. Он хороший человек, но был бы он таким, если бы не ты?

Рёмен хочет возразить. Хочет он этого не из-за того, что есть весомый аргумент, а уже из-за того, что идёт по какой-то прямой самобичевания и не может остановиться. В последний момент он успевает прикусить язык: понимает, что спорить бесполезно. Ураюме всё же права, и с этим стоит только согласиться; за время их отношений Рёмен уяснил это правило на отлично.

— Ладно, мне правда стоит подумать над этим, — Итадори ставит кружку на тумбу и откидывается на мягкую подушку. Мышцы в спине приятно расслабляются. — А делать-то что?

Светловолосая укладывается рядом, положив голову на плечо Рёмена. Какая-то идея отдалённо крутится в мыслях, но не хочет быть пойманной. Футболка приятно пахнет порошковой отдушкой, напоминая что-то домашнее и тёплое. Идея замедляется, давая себя схватить.

— Зови его к нам на ужин на следующей неделе, — Ураюме чуть надавливает подбородком на ключицу парня, заставляя того дёрнуться. — Я всё устрою.

— Вот поэтому я тебя… — Рёмен не успевает договорить, прерываемый звуком уведомлений.

Экран телефона загорается, а само устройство издаёт какой-то неприятный писк, заставляя тебя моментально просматривать всё присылаемое. Итадори приподнимается, и берёт телефон так резко, что чуть не роняет стоящую рядом кружку. Ещё даже не открыв мессенджер, он читает простое сообщение, заставляющее его вздохнуть.

Я дома. Всё в порядке

— Видишь? — Ураюме заглядывает в телефон. — Уверена, он бы написал тебе полотно текста, если бы кое-кто с самого начала выражал свои чувства словами.

И спасибо за работу

— Сам вижу! — нервно отвечает Рёмен, теряясь в том, что ответить. Его обычные холодно-официальные сообщения тут совсем неуместны.

— Даже не думай писать «Понял», — угрожающе говорит Ураюме. — И только посмей влепить точку в конце, иначе я тебя съем.

— Я был бы только рад, — себе под нос отвечает Рёмен, листая одну из панелей появившейся клавиатуры. — Не пришлось бы так позориться…

Светловолосая вздыхает, приподнимаясь на руках и смотря, что же написал полусидящий парень. Удивлённая улыбка расползается по лицу при виде только что отправленного стикера с подмигивающим тигром. Пушистая лапка выставлена вперёд, и почему-то Ураюме сравнивает его с Юдзи.

— Что это? — она не может удержаться от какой-нибудь глупой шутки. — Дед научился отправлять стикеры?

— Никакой я не дед, — мотает головой Рёмен и откладывает телефон. Кружка с уже остывшим чаем снова оказывается у него в руках. — Просто налаживаю контакт с молодёжью, если так можно сказать.

— Боже, просто помолчи, если так можно сказать, — Ураюме смеётся, утыкаясь в чужое плечо лбом.

Старший вздыхает и треплет чужие волосы, слыша ругательства в свой адрес. Слегка испортив чужую укладку, Рёмен допивает тёплый чай, прикрывая глаза от удовольствия. Один камень с его души точно скинут, и зелёный чай без сахара стал только вкуснее.

***

Руки Юты покоятся где-то чуть ниже груди Тоге, а подбородок упирается в светлую макушку. Темноволосого уже клонит в сон, но он продолжает смотреть в экран приставки, временами читая сюжетные реплики персонажей. Вид на мир со скалы открывается что ни на есть самый лучший, и Оккоцу даже сам захотел поиграть, но что-то сложнее «Животного перекрёстка» он так и не осилил.

Очередной квест был выполнен, и теперь Линк (Юта был не до конца уверен, что правильно запомнил имя) задумчиво смотрел на колышущиеся от ветра деревья. Инумаки пару раз нажал на кнопки, выходя из игры; экран моргнул, показывая панель со множеством других развлечений. Парень открыл какой-то незамысловатый платформер, прижимаясь к Оккоцу и натягивая плед ещё выше. Полоса загрузочного экрана поползла в сторону.

— Так о чём это я… — Юта вспомнил, что так и не договорил. В голове уже всё смешалось, явно намекая, что пора отдохнуть. — По-моему, у всех официантов какие-то проблемы с семьёй. Я уже надеялся, что хоть одни будут нормальными.

— Просто их семья работает вместе с ними, — тихо произносит Инумаки, не желая выкладывать приставку из рук.

Юта всегда ощущал какое-то тепло, когда Тоге использовал голос вместо жестов. Это казалось чем-то сокровенным, созданным только для него. Он обнимает светловолосого чуть сильнее, вспоминая, как тот долго не решался и слова сказать в первое время после их знакомства. И всё же до сих пор Тоге редко когда говорит, потому что так и не отошёл от мыслей, что кроме как «глупо шептать», он больше ничего не может. Оккоцу всегда такое расстраивало: даже если голос Инумаки не идеален, он всё равно был для него самым любимым.

— Вот хоть у кого-то из них нет проблем? — Юта задаёт риторический вопрос уже обо всём персонале.

— У Наои? — Тоге пожимает плечами, решаясь не доигрывать. Темноволосый ёжится из-за имени.

— Потому что он и есть проблема, — уверенно отвечает парень. — И вообще, не упоминай имя Господа всуе.

Светловолосый усмехается, выключая приставку и откладывая её на спинку дивана. Он чуть приподнимается, подставляя шею под поцелуи. У них всегда всё хорошо — это можно было говорить с уверенностью.

***

Юдзи казалось, что он сегодня совсем не спал. Просто моргнул, придя с работы, как ему пора возвращаться. И всё же он был больше рад скорому началу рабочего дня, потому что занять себя чем-то дома было нереальной задачей. Именно поэтому сегодня Итадори пришёл даже раньше, чем нужно. Ещё не было и семи часов, как он смотрел на заветные двери, приближаясь к ним с каждой секундой. Охранник на входе спокойно его пропустил, и Юдзи облегчённо выдохнул, расслабляясь сразу же, как только двери захлопнулись за его спиной.

Мегуми был прав, что в клубе всегда кто-то есть. Приди ты в час дня или в час ночи — один точно не будешь. Но из знакомых лиц Юдзи сейчас видел лишь Нобару, занятую работой с самого вечера, и Мегуми, скучающего за баром. Третий человек на сцене привлёк внимание Итадори чуть ли не сразу: его он ещё не видел. Парень спускался вниз головой по пилону, светлые волосы, отдающие каким-то жёлтым (из-за света или чего ещё), темнели на концах и почти касались сцены. Удерживаясь ногами за шест, он протянул руку вперёд, замирая в таком положении. Юдзи засмотрелся, натыкаясь на ряд барных стульев и приходя в себя.

— Ты бы не заглядывался, — произносит Мегуми голосом, пропитанным каким-то скептицизмом.

— Может укусить? — улыбается Итадори, занимая уже полюбившееся место у бара. — И привет.

— Привет, — кивает Фушигуро. — Очень даже может…

Незнакомый парень спрыгивает со сцены и подходит к ближайшему столику, беря с него телефон. Он прикладывает его к уху, садясь на край и сминая собственную футболку рукой. Глаза его выглядят подведёнными, но до Итадори быстро доходит, что это лишь тень, падающая так странно. Их с Юдзи взгляды пересекаются, и чужой ощущается прокручивающимся ножом в животе.

— Поставь ещё раз, — без какой-то эмоции в голосе произносит незнакомец. Он поднимает голову и смотрит на Нобару, стоящую у окна в их с Чосо рабочей комнате. — Ты делаешь свою работу, я свою.

Юдзи ёжится и переводит взгляд, Мегуми за спиной лишь усмехается такой реакции. Всё же с закрытым ртом этот парень казался милее. Нобара что-то быстро говорит в трубку, не убирая вторую руку от лица. Фушигуро полу ложится на барную стойку, и белоснежная рубашка стягивает спину и руки. Локти его широко расставлены, и он касается ими Юдзи.

— Наоя Зенин, — называет имя незнакомца Мегуми.

Да на месте Зенинов я бы с радостью выбрала что угодно другое. Юдзи слышит знакомую фамилию, но всё становится как-то сложнее. Этих «Зенинов» минимум два, но Наоя не похож ни на кого другого. И почему Нобара говорила о них с явным небезразличием, а сейчас совсем не рада телефонному разговору? Итадори придерживает собственную голову рукой, смотря на Фушигуро и ожидая дальнейшую историю.

— Двоюродный брат Маки и мой дядя, — с какой-то тяжестью произносит черноволосый, и Юдзи зависает.

Голос Наои отражается от стен, становясь ещё громче.

— Потому что кто-то не умеет свою работу выполнять. Я не разбираюсь? А ты разбираешься в моей работе, да? Ну вот и всё, — Наоя нервно бросает телефон обратно на стол, уже сквозь зубы добавляя: — Идиотка…

Музыка включается заново. Итадори как-то не верит, что такие разные люди могут быть из одной семьи.

— Да, у меня примерно такое же отношение к этому факту, — вздыхает Мегуми. — По сути, мы с ним просто как знакомые или около того. Но иногда сидишь и такой: «Боже, а он мой родственник…». Короче, неприятная ситуация.

— По нему не скажешь, что он какой-то монстр, — Юдзи косится в сторону Наои, чьи движения максимально плавные и выверенные. Он определённо завораживает.

— Пока стоит с закрытым ртом хотя бы в трёх шагах от тебя, то да, — Фушигуро чувствует запах цветочного кондиционера, исходящий от жёлтого лонгслива Итадори. Внутри что-то щемит. — Постарайся вообще никак с ним не контактировать, так правда будет лучше.

Юдзи ещё не доводилось встречаться с людьми, превращающими каждое своё действие в конфликт. И похоже, что к Рёмену тут относились ещё хорошо. Итадори чувствует, что что-то не так; Мегуми смотрит вроде бы на него, но в то же время на что-то в стороне. Он поворачивается, понимая, что музыка уже не играет. Юдзи снова чувствует себя каким-то муравьём, на которого теперь направили солнечный свет через лупу. Итадори нервно сглатывает: Наоя стоит почти перед ним и прожигает его взглядом.

— Привет? — Юдзи поднимает брови, надеясь, что начинать разговор вообще стоило.

Зенин смотрит на него ещё пару секунд и подходит к бару. Он явно не оценил такого приветствия, игнорируя происходящее. Эмоции на его лице престранные: вроде бы это безразличие, а вроде бы и отвращение. Но насчёт последнего Юдзи всё же не уверен.

— Это кто? — Наоя спрашивает всё у Мегуми, кивая в сторону Юдзи. Тот для него будто не существует, — Опять нашёл себе дружка? И приготовь мне что-нибудь выпить по-быстрому.

Фушигуро закатывает глаза и кивает Юдзи, чтобы тот не обращал внимания. Черноволосый молча ставит стакан с водой перед Наоей, часть жидкости переливается через край, растекаясь по стойке.

— Если бы не пролистывал чат, то знал бы, что Юдзи — нормальный официант на замену тебе, — натянуто улыбается Мегуми.

— А если бы ты был нормальным барменом, то не проливал бы половину, — язвительно отвечает Наоя, вытирая мокрую руку о собственную футболку.

— А если бы Наобито был нормальным отцом, то его ребёнок работал бы официантом, а не стрипом, — натянуто улыбается Мегуми.

Лицо Наои моментально меняется, теперь вместо самодовольной ухмылки его украшает презрение, сквозь которое виднеется злоба. Юдзи третьим лишним наблюдает за происходящим, понимая, что этот «разговор» может зайти куда дальше. Стакан в руке Наои сжимается со всей силы, и Мегуми лишь ждёт, когда тот в него полетит. Но этого не происходит. Зенин лишь сбрасывает стакан со стойки и перегибается через неё, оказываясь совсем близко к Фушигуро. Вода выплёскивается на столик, но стекло не бьётся.

— Жаль тебе в детстве никто язык не подрезал, — сквозь зубы цедит Наоя. — Ну ничего… Думаю, новенький поможет нам туда вернуться.

Наоя поворачивается к Юдзи. Его лицо вновь не выражает никаких эмоций, и это ещё больше напрягает Итадори. Люди, способные обращаться со своим лицом как с маской, явно не те, с кем стоит иметь дела. Итадори поглядывает в сторону Фушигуро, совсем не понимая, что Зенин хочет ему сказать.

— Будешь уезжать — не прощайся с ним, — Наоя бросает последний взгляд на Мегуми. — Мало ли что случится.

Слова Наои, как и весь разговор, не имеют никакого смысла для Юдзи. Это что-то их с Мегуми личное, что-то, что будто тянется уже множество лет и никак не решится. Наоя оставляет их в зале вдвоём, Мегуми вымученно проводит по лицу рукой. Рабочий день начался странно — Юдзи кажется, что он сидит у бара уже вечность.

Chapter Text

Сатору мысленно проклинал себя уже около пяти минут. Но на самом деле это продолжалось пару часов. Собственная импульсивность убила его морально, а осознание того, что она убьёт его и физически, добивало окончательно. Смотря на простирающуюся вдаль реку, блондин дёргал ткань чёрных спортивных штанов, щёлкая ею о бедро. Задумавшись ни о чём, он вздрогнул, почувствовав на своих плечах ладони, крепко сжавшие хрупкие кости.

— Удивительно, — с улыбкой протянул Рёмен. — Ты заставил себя выйти на пробежку.

Итадори вышел из-за спины Годжо, вставая перед ним и заслоняя солнце. Шорты были надеты поверх тайтсов, обтягивающих ноги. Чёрно-красный облегающий лонгслив красовался на Рёмене. Сатору на его фоне чувствовал себя по-странному зажатым, ведь он просто вытащил первые попавшиеся вещи из шкафа, явно понимая, что они умрут вместе с ним.

Если подумать, то больше, чем себя, Сатору ненавидел работников управляющей компании, которых он обматерил, увидев на двери лифта бумажку с надписью о том, что он сломан. Годжо тогда долго смотрел на белый лист, будто пытаясь сжечь его взглядом, а потом вздохнул, разворачиваясь к лестнице и столько же времени гипнотизируя её.

— Прекрасно, невероятно, за-ме-ча-тель-но, — бубнил себе под нос блондин, пройдя только парочку пролётов. — Элитный ЖК, а у нас, блять, не работает лифт. И ты такой умный! Купил. Квартиру. На двадцать четвёртом, мать его, этаже!

До десятого этажа было вполне терпимо, но вот каждый последующий казался Сатору восхождением на Эверест. Оперевшись на стену между пятнадцатым и шестнадцатым этажами, он попытался вспомнить, когда же последний раз появлялся в спортивном зале. Так и не вспомнив даже месяца, Годжо доковылял до квартиры, закрыл дверь и сполз по ней, вытягивая длинные ноги. «Нужно срочно что-то делать с этим», — было единственным, о чём он думал в тот момент.

Именно поэтому в тот же день Сатору, сгорбившись у кухонной тумбы и опираясь на неё руками, записывал голосовое сообщение Рёмену. Всё же, по мнению Годжо, Итадори-старший был самым спортивным человеком, которого он знал. Да и к тому же он был способен загнать Сатору обратно в рамки физических нагрузок. Конечно, в этом списке был ещё Тодзи, но одна только мысль об обращении к нему с таким вопросом вгоняла блондина в какую-то сложную эмоцию. От него поблажек ждать точно не стоило.

— Короче, вопрос такой… Ой, какой вопрос, — Годжо ещё не ложился, и мысли путались в голове, явно не давая построить ему предложение из более чем трёх слов. — Этот… Всё я забыл.

Сатору отправил неудачное сообщение, наблюдая, как Рёмен появляется в сети. Кружок исчезает, и в ответ прилетает лишь несколько вопросительных знаков. Годжо злится, что его желания не могут распознать по одному только набору звуков.

— Я разучился говорить… Короче, ты ещё бегаешь? Если да, то возьми меня с собой на пробежку. Если нет, то зови в качалку, — Сатору поставил сообщение на запись без удержания, изъясняясь и махая руками в воздухе. — Я сегодня помер раз десять, пока поднимался на этаж. Это реально ужасно…

А лифт, типа, не существует? Или это у тебя очередные странные идеи?

Если не пройду двадцать этажей пешком — помру. А стоп)))

Сатору закатил глаза, шумно вздыхая. Да, на этот раз он бы умер при любом исходе. Нажав на кнопку записи ещё одного сообщения, Сатору помолчал пару секунд, смахивая его в сторону и удаляя.

лифт не работает
и мои мозги что-то тоже

Тогда приводи их в порядок и в 6 на набережной.

Только оденься нормально!!!

И вот на такой ноте воодушевлённый Сатору отправился спать, предвкушая занятие спортом. Но, проснувшись через пару часов, он понял, что не хочет примерно ничего. Совсем. И хоть он был начальником, но даже так поблажку в первый раз ему Рёмен не даст. Поэтому Сатору заставил себя подняться с кровати, мысленно приговаривая, что это будет первый и последний раз. Но сейчас, когда Рёмен стоял перед ним и довольно лыбился, ему уже не казалось, что он сможет отвертеться. Ощущение, что его права заканчивались за клубной дверью, растянулось.

— Если я умру — клуб тебе не достанется, — мотает головой голубоглазый. Рёмен закатывает глаза, сквозь смешок бросая: «Больно надо».

— Всё, что от тебя требуется, чтобы не умереть — бежать за мной в темпе, — Итадори скрестил руки на груди.

— Спасибо, что на этот раз без лекций, — Сатору встал на ноги, выпрямляясь и оказываясь лицом к лицу с Рёменом. Разница в росте будто исчезла.

— Только целоваться со мной не надо, — делает шаг назад Итадори.

— А так хотелось, — по-сладкому язвительным голоском отвечает Годжо. — Давай уже, убивай…

***

Фруктовый чай нагревает кружку, жаром обдавая руки Юдзи. Ненавязчивая болтовня с Мегуми сгладила появление Наои, который, что удивительно, больше к ним не приставал и вообще не появлялся в зале. Итадори, уже переодевшийся в форму, по-прежнему ждёт начала смены. Заняться чем-то хочется, но ждать ещё около получаса.

— Маки часто задерживается? — спрашивает Юдзи, осторожно пробуя чай.

— Обычно она уже здесь… — Мегуми едва заметно хмурится. — Видимо, у неё какие-то свои дела.

Итадори обжигается, закрывая глаза и шипя из-за неприятных ощущений. Фушигуро вздыхает, мысленно сравнивая его с котёнком. Он открывает морозильник и кидает кубик льда в чашку. Сам не понимая, почему забыл про настолько очевидную вещь, как охладить горячее.

— А Рёмен когда придёт? — Юдзи моргает пару раз, смахивая выступившие слезинки.

— Если он работал вчера, то должен прийти завтра. Хотя, я за их графиками не слежу, — Мегуми было всё равно когда и кто работал, но раз уж его спросили, то нужно мыслить логически, — но если он ещё не пришёл, то значит и не придёт. Скорее всего в другом месте ставит номер на квартальное.

Юдзи вспоминает про тематическое выступление, которое должно быть уже в этом месяце. Никакого представления о нём он не имел, да и сама идея была максимально размытой.

— А когда оно будет? — Итадори следит, как неровный кубик льда растворяется в воде.

— Через две недели, — Мегуми поднимает голову к чёрному потолку. — В четверг… двадцатого. В этот раз тема рассвет и закат.

— Что-то мне это ничего не дало, — с неловкостью отвечает Юдзи.

— Ну… Нам всем тоже. Это надо быть Сатору, чтобы понимать, что вообще хотят, — Мегуми явно не ценит «гениальности» управляющего. — Но знаешь что?

Взгляд зелёных глаз становится хитрее, Мегуми наклоняется чуть ближе, снова опираясь предплечьями на стойку, чтобы быть ближе к Юдзи. Ощущается это так, словно сейчас Итадори узнает все тайны человечества. Парень ответно приподнимается, смотря на пуговицы на белоснежной рубашке Фушигуро.

— Можешь подружиться с Кугисаки, тогда она любезно поможет тебе составить образ, — черноволосый переводит взгляд на рыжую девушку в окне комнаты на втором этаже. — По-моему, ты ей нравишься больше, чем Рёмен.

— Да я, по-моему, всем вам нравлюсь больше, чем Рё, — произносит очевидное Юдзи. Мегуми смеётся и согласно кивает, убирая руки со стойки.

— И это самая лучшая привилегия в твоём случае, — Фушигуро бросает взгляд в сторону, обращаясь к кому-то другому: — Поздно Вы сегодня! Сатору опять вспомнил про какую-то фигню, документы по которой надо уже завтра предоставить?

Мужчина со светлыми волосами спускается по лестнице, сжимая в руке ключ или от собственного кабинета, или от ещё какого помещения. Юдзи мог дать ему лет тридцать (или чуть больше) даже несмотря на то, что его лицо отражает не возраст, а бесконечную усталость. Светло-коричневый плащ был накинут поверх чёрной водолазки, а шею украшал интересный пятнистый платок. Итадори подумал, что этот человек тоже мог бы помочь ему составить тематический образ.

— Смотри, чтобы он этого не услышал, — мужчина останавливается в паре шагов от парней. — Опять начнёт ныть, какие ужасы про него ребёнок говорит.

— Ребёнок? — непонимающий возглас вырывается из Юдзи.

— Образно, — успокаивает того Мегуми.

Светловолосый оглядывает Юдзи, протягивая ему руку для знакомства. Младший удивлённо смотрит на неё пару секунд, протягивая собственную в ответ. Что же… Один в пользу язв, один в пользу вежливых; но, если считать Итадори, то вежливые явно выигрывают.

— Новые официанты — это хорошо, — без каких-либо эмоций произносит старший. — Нанами Кенто.

— Итадори Юдзи, — учтиво склоняет голову парень, чувствуя, как хватка ослабевает.

Нанами поглядывает на наручные часы. Кажется, что он хочет поскорее уйти отсюда.

— Передай Сатору, что я просмотрел все налоговые декларации. В этом месяце без штрафов. Все бумаги у него на столе. И передай ещё…

Мужчина не успевает закончить, как входная дверь громко ударяется о стену. Сатору вваливается в зал и почти падает на пол. Он держится за дверной косяк и сердце одновременно, а Нанами же в это время лишь нервно цокает, нисколько не удивляясь такому появлению вроде бы главного в этом месте.

— Господь, — Годжо чуть не выплёвывает лёгкие, — чтобы я ещё раз бегал с твоим братом.

Сатору показывает пальцем на Юдзи, отрицательно мотая головой с такой силой, что она, кажется, вот-вот прилетит тому в руки. Он доходит до бара нетвёрдой походкой, перегибается через стойку и берёт первый попавшийся под руку стакан. Открыв кран, Годжо наливает ледяной воды, даже не обращая внимания, что она уже течёт по его подрагивающей руке. Стакан пустеет за пару секунд, пока все молча наблюдают за тем, как блондин пьёт. Вода по-прежнему шумит, исчезая в стоке.

Голубоглазый выдыхает и с громким звуком ставит стакан на стойку. Мегуми дёргается, совсем не радуясь такому отношению к его рабочим принадлежностям. Закатив глаза от такого забивания невидимых гвоздей хрупким стеклом, черноволосый ещё раз оглядывает Сатору. Блондин смахивает мокрые пряди волос в сторону, путая пальцы в волосах; футболка липнет к спине, а лицо совсем раскраснелось.

— С каких пор ты вообще бегаешь? — непонимающе спрашивает Фушигуро.

Итадори, сидящий рядом, неловко сдвигается в сторону из-за того, что Годжо опирается рукой на его стул. Он удивляется тому, с какой лёгкостью Мегуми обращается на ты к старшему. Так непривычно и странно, что даже если бы Юдзи захотел так сказать, то всё равно не смог бы.

— С тех пор, как помираю после пары лестничных пролётов, — шумно дышит Сатору. — Я не могу даже три километра пробежать… А я бежал семь! Статусу, всё же, надо соответствовать.

Светловолосый вскидывает брови и смотрит на Годжо самым скептичным взглядом, который только мог видеть в своей жизни Юдзи.

— Да, и именно поэтому ты очень «статусно» одет сегодня, — отмечает он.

Юдзи с интересом наблюдает за ними, отчего-то сочувствуя Сатору. Вроде бы тот сам просит относиться к нему проще, но как-то оно обидно, что ли… Будто он и не их начальник совсем. Хотя, должно быть, из-за этого почти все работники здесь такие хорошие.

— Прости, любовь моя, но сил идти до дома у меня не было. И вообще, на управляющего дресс-код не распространяется, — голубоглазый гордо вскидывает голову.

— Главное на проверке не появись в таком виде, — качает головой Нанами.

— Уже? — выразительно смотрит Сатору. Общение взглядами — символ близости. Нужно быть не просто знакомыми, чтобы уметь читать друг друга по жестам.

— В следующем месяце, скорее всего.

Сатору издаёт странный звук, означающий, что в серьёз услышанное он не воспринимает.

— Там ещё дожить надо, — отмахивается блондин. — Не первый месяц работаем…

Годжо резко поворачивается, будто ощущая всё вокруг на каком-то странном уровне. Чосо неловко стоит в дверях, понимая, что лучше бы он сегодня вообще не приходил. Выбрав стратегию «Ничего не произошло», он меняет выражение лица на какое-то непринуждённое, спокойно пытаясь обойти бар и попасть в комнату к Нобаре.

— Не первый опаздываем… — вздыхает Сатору, перехватывая Чосо на полпути. — Приветствую опоздавших. Пошли, пара слов есть для тебя.

Годжо закидывает руку на плечи темноволосого, притягивая его к себе и опираясь на него же. Он чуть наклоняется, идя с Чосо нога в ногу и что-то говоря тому на ухо. Темноволосый кивает, уточняя какие-то детали до тех пор, пока оба не исчезают на последних ступенях лестницы.

— Сверхурочные на этой неделе мне не нужны, — устало смотрит Нанами на часы, прикладывая руку к голове. — Про декларации забыл…

— Я передам, — заверяет Мегуми.

Кенто кивает, благодаря черноволосого и со спокойной душой покидая рабочее место. Юдзи с каким-то восхищением смотрит на удаляющуюся фигуру мужчины. Он даже как-то и слов не находит, чтобы описать Нанами. Здесь все слишком разные…

— Можешь даже не говорить, что он крутой, — протягивает Фушигуро, домывая стакан за Сатору.

— Он больше похож на управляющего! — отвечает Итадори, поворачиваясь к бармену и сталкиваясь взглядами.

Мегуми замирает, что-то обдумывая.

— Просто Сатору не любит быть серьёзным и рассудительным, — пожимает он плечами, добавляя со знакомой интонацией: — Это всё глупости людей, которые не могут позволить себе повеселиться. И вообще, я могу быть «крутым» управляющим, только это не круто…

— А вот что круто, так это шоколадный торт! Юдзи, сбегай на кухню, — в унисон заканчивают они, улыбаясь друг другу то ли из-за фраз Сатору, то ли из-за того, что оба поняли о чём говорят, то ли из-за чего-то совсем другого.

***

Нобара закидывает ноги в светло-коричневых джинсах на угол стола, постукивая мартинсами друг о друга. Откинувшись на мягкую спинку стула, рыжая набирает сообщение. Лицо у неё задумчивое, с ноткой беспокойства: Маки ещё нет в клубе.

Ты сегодня придёшь же?

Поглядывая на время и не наблюдая ответа, девушка постукивала ботинком о ботинок сильнее, понимая, что рабочий день начнётся через пару минут. Брови поднялись, замечая присланное сообщение.

Уже бегу. Просто задержалась.

Тут же прилетает стикер с извиняющейся кошкой, смотрящей через экран на Нобару. Та вздыхает, присылая в ответ барашка с сердечком в копытцах и выключая телефон. Улыбка, которую она не может сдержать, расползается по лицу. Дверной замок щёлкает, и Чосо в своей привычной спешке заполняет собой всё внутри комнаты.

— Чего такая довольная? Опять дела любовные? — лицо у темноволосого превращается в неловкий смайлик. Рыжая лишь закатывает глаза.

— Опоздавшим слова не давали, — отмахивается Кугисаки. — Чё, Сатору уже высказал?

Она с интересом поднимает голову на Чосо, выжидая ответа. Тот лишь скидывает её ноги со стола и приступает к работе. Нобаре же начинать совсем не хочется.

— Сегодня он какой-то странный, — Чосо нажимает пару кнопок на панели, следя за светом. — Про опоздание только шутку бросил и просил узнать о проверке в следующем месяце…

— А ты думаешь, он боится, что придёт не тот мужик, что обычно? — рыжая выгибает бровь, подтягивая сброшенные ноги к себе.

Чосо хмыкает, пытаясь обернуть мысль в слова.

— Точно нет… Сатору скорее согласится на любого из инспекторов, кроме одного конкретного.

Нобара усмехается, думая, что Чосо приходится до ужаса нелегко работать в такой драме. Почти все окружающие его люди делились на пары из ничего не замечающего (Чосо, кстати, был уверен, что больше делающего вид, чем правда слепого) и страдающего по этому дурачью. Сам же темноволосый находился в хоть и не слишком стабильных, но отношениях. В своё время он не так уж и страдал, но и ничего не предпринимал. Длились их странные гляделки с Юки недолго, она — женщина властная, поэтому взяла то, что захотела. И Чосо был совсем не против.

— Вот бы этот… Как его зовут? Короче, вот бы он пришёл, — рыжая складывает руки в молитвенный жест. — Пусть нам всем прилетит, потому что он — душнила, но зато эти отвратительные женатики поговорят… Мир, дружба, жвачка, свадьба, квартира, машина и далее по списку.

Чосо качает головой, забывая, какой свет он настраивал до этого и ещё раз смотря в зал.

— А в итоге как было тогда? Сатору ныл всю неделю, ссорился с Сугуру, — Чосо помнит имя, а рыжая на этом моменте щёлкает пальцами, кивая ему, — а потом ещё месяц ходил, будто тот убил сто человек. И ради чего оно было? Чтобы они год не общались?..

— Всё, не говори таких вещей, — ёжится Нобара. — Желаю всем хороших отношений с их любимыми. И себе в том числе!

Чосо вспоминает про свет у входа, переводя взгляд к нему. Торопящаяся девушка проскальзывает через людей, старясь быстрее дойти до лестницы наверх. Темноволосый поворачивается к Нобаре, привлекая её внимание, захваченное идеями о чужом перемирии.

— Маки только пришла, — темноволосый показывает куда-то в сторону толпы людей у входа. — В меня превращается, что ли?

Рыжая вскидывает голову, услышав знакомое имя. Она привстаёт, опираясь на стол и вглядываясь в бесформенное множество. Ей хватает пары секунд, чтобы уцепиться за нужный силуэт. Карие глаза провожают Маки до лестницы, и брови над ними хмурятся. Тонкие пальцы хватаются за наушники и закрывают ими уши. Музыка встаёт на первый план, отвлекая от странного чувства, давящего на грудную клетку.

***

— Виски за третий столик, — кричит Мегуми, лишь бы Юдзи его расслышал в таком шуме. Людей сегодня будто больше обычного, а Нобара, как назло, совсем не жалеет громкости. — Потом ещё вернись, кухня говорит, что там много нести за пятый.

— Выполняю, — кивает Итадори, уже ловко орудуя подносом.

Приспособившись к сложностям работы, Юдзи уже спокойно маневрировал между людьми, даже как-то не задумываясь, что может уронить что-то или разлить. Такое с ним пока что не происходило. А даже если и могло, то он вовремя успевал спасти драгоценную посуду. За это он, безусловно, хвалил себя.

Сейчас, плывя внутри толпы, Итадори мысленно прикидывал, как бы ему быстрее дойти до третьего столика. Взглядом он отмечает самые безлюдные зоны, уже потом задерживаясь им на Наое, который полностью был погружён в работу. Всё же засматриваться на выступление брата казалось Юдзи странным, а вот незнакомый человек вполне себе подходил на такую роль. Зенин делает изящный поворот в воздухе, обхватив шест ладонями; Итадори представить не может, что он смог бы что-то подобное. Но сердце Юдзи останавливается не от мысли об отсутствии способностей, а от звона стаканов на подносе.

Только сейчас он понимает, что смотреть не стоило с самого начала. Отвлечённый, Итадори совсем не следил за людьми и теперь либо разбил стаканы, либо, что было ещё хуже, облил кого-то виски, стоимость которого вычтут из его оплаты. Юдзи тут же захотелось застрелиться. Парень повернул голову, встречаясь взглядом с человеком, послужившим своеобразным препятствием. И в следующую секунду он уже был уверен, что стреляться не придётся: до невероятного жуткий мужчина перед ним сделает всё сам.

Он был широким и высоким одновременно, а намокшая чёрная футболка обтягивала торс. Мужчина взялся за её край ногтями, с не самыми приятными ощущениями оттягивая от себя. Чёрные волосы были немного растрёпаны, чёлка закрывала тонкие брови. Взгляд зелёных глаз медленно поднимался с опрокинутых стаканов на Юдзи. Официанту показалось, что эти черты лица ему знакомы.

— Осторожнее, что ли, — мужские пальцы берутся за стакан и ставят его в прежнее положение. — Новенький?

Юдзи испуганно кивает, не двигаясь с места. Черноволосый чуть наклоняется, разглядывая бейджик. Официант прикрывает глаза, ощущая только спиртовой запах пролитого.

— Итадори… — зелёные глаза ещё раз вглядываются в лицо Юдзи, а у того всё никак не закончится чувство дежавю. — А, так ты мелкий Рёмена?

Младший в изумлении вскидывает брови.

— О… Вы обо мне что-то знаете?

— Он довольно часто вспоминает тебя на перекурах. В чём-то его понимаю… — отмечает мужчина. — Так, хорош забалтывать, нам работать надо.

Юдзи кивает, в последний момент вспоминая, что доставил проблем.

— А, простите за футболку, — Итадори наклоняет голову в жесте извинения.

— Забей, всё равно снимать, — усмехается мужчина, теряясь в толпе.

Парень стоит ещё пару секунд, осознавая, что теперь ему возвращаться к Мегуми и оправдываться уже перед ним. Вздохнув, Юдзи поворачивается и спешит к бару. Теперь он решил стараться не тратить время на болтовню, всё же его ждут вообще все: и бар, и кухня, и клиенты.

— Ты же не будешь злиться? — осторожно спрашивает Юдзи, держа поднос вне поля зрения Мегуми.

Фушигуро со всем вниманием смотрит, явно не понимая, чего ждать. Итадори ставит поднос перед ним. Виски медленно растекается в разные стороны, а светлые капли бегут вниз по стеклянным стенкам.

— Господи… Такая мелочь, — протягивает черноволосый. — На первый раз прощается.

Мегуми машет рукой, убирая поднос и говоря, чтобы Юдзи взял новый, пока ждёт повтор заказа; Маки уже расправилась с пятым столиком, закончив пораньше у себя.

— Ты как умудрился-то? Не заметил стену перед глазами? — с улыбкой произносит Фушигуро, вновь доставая бутылку.

— Засмотрелся и врезался в огромного мужика. И он, похоже, тоже тут работает… Имени не сказал, но сказал, что Рёмен про меня часто говорил, когда они курить ходили. Так мило на самом деле, — Юдзи делится самым интересным, а в глазах Мегуми одни вопросы.

— А как он выглядел? — осторожно спрашивает Фушигуро, будто боясь услышать что-то одно.

— Высокий и с тёмными волосами… А глаза, — Юдзи делает паузу и смотрит Мегуми в лицо. Оно будто накладывается на лицо мужчины; кажется, что Итадори никуда не уходил и всё стоит на том месте, — как у тебя…

— Он же тебе ничего не сделал? — со страхом спрашивает черноволосый. Юдзи видит какие-то схожести между этими двумя. Свист и хлопки звучат за его спиной. Он поворачивается, понимая, что мужчина работает на той же должности, что Наоя и Рёмен.

— А должен был? — Итадори качает головой.

— Я просто спросил… — Фушигуро вскидывает руки в воздух, показывая, что ничего и не должно было случиться. Но Юдзи всё ещё кажется, что ему-таки повезло.

— А кто это? Ещё один твой дядя? — смеётся Юдзи, через плечо смотря на сцену. Футболка и правда больше не нужна.

Фушигуро ставит два небольших стакана на поднос, разделяющий их с Юдзи. Итадори поворачивается, и пятна розово-синего света скользят по щекам и шее.

— Это… — как-то задумчиво протягивает Мегуми. Зелёные глаза останавливаются на светло-карих, чей взгляд будто принуждает ответить как есть. — Это мой отец.

Chapter Text

— Это мой отец, — произносит Мегуми, наблюдая, как глаза Юдзи раскрываются шире.

Итадори смотрит на Фушигуро ещё несколько секунд, сжимая края подноса пальцами. Мысли о том, что он должен что-то ответить и что ему нужно нести заказ сливаются в одну, тревожно пульсирующую в голове.

— Круто, — отвечает Юдзи, хватает поднос и чуть ли не бегом несёт заказ за несчастный третий столик.

Уже на середине пути он понимает, что тупее вещи и сказать не мог. Чувство того, что щёки горят, мешает сосредоточиться. «Зачем? Зачем ты вообще что-то говорил? Боже… Какой ты придурок», — Итадори наполнен неловкостью и стыдом одновременно; ногти впиваются в пластик.

— Извините за ожидание, ваш виски, — Юдзи ставит два восьмигранных стакана на небольшой столик. Двум мужчинам за ним, кажется, абсолютно всё равно на официанта: взгляд их устремлён на Наою.

Итадори прижимает поднос к груди, медленно идя к бару и пытаясь побороть неловкость. Маки появляется справа от него, наклоняясь и всматриваясь в его лицо.

— Чего такой задумчивый? — с интересом спрашивает она. — Клиенты или…

— Я сам… — вздыхает Юдзи. — Облил огромного мужика виски, а оказалось, что он тоже здесь танцует. Я вернулся к бару и пошутил, мол, Фушигуро, это что, твой очередной дядя? А он сказал, что это его отец!

— Так и?.. — Маки не до конца понимает, почему это так озадачило Юдзи. Она, кажется, уже привыкла к жизни в таком хаосе. Когда он окружает тебя с рождения, то становится обычной составляющей повседневности.

— Я ему ответил, что это круто и просто убежал отдавать заказ, — Итадори ударяет себя подносом по голове. Маки даже не успевает остановить его. — За что я такой идиот? Он теперь думает точно так же. Боже… Увольте меня.

Девушка закатывает глаза и отбирает поднос, слегка хлопая Юдзи по мягкой щеке, чтобы тот посмотрел на неё.

— Будешь так реагировать — уволим. Сказал и сказал, подумаешь, — цокает Маки. — Ему работа Тодзи никак, если говорить в целом. Да и отношения их уже давно не как у отца и сына. Не стоит выдумывать себе то, что не существует, мой дорогой.

Юдзи смотрит на девушку так, как смотрят дети на родителей, читающих им интересные книжки. Возможно, и правда не стоит примерять на каждого свой опыт и отношение к вещам. Поднос снова у него в руках.

— А теперь марш работать, я твои столы обслуживать не хочу, — Маки толкает его в спину — прямо к бару.

Итадори только и успевает кинуть короткую благодарность, как девушка уже спешит на кухню за очередным заказом. Зарывшись ненадолго рукой в волосы и мотнув головой, Юдзи возвращается к бару. Мегуми там всё так же занят работой, круглый стакан с чем-то кристально-прозрачным стоит перед ним. Он быстро поджигает жидкость в вытянутом бокале, который держит другой рукой и медленно переливает её в тот, что на стойке. Синее пламя исчезает в стакане, а сам он наполняется персиковыми блёстками, превращая алкоголь в перламутровое нечто. Юдзи изумлённо смотрит на чужую работу: оценить мастерство Мегуми кажется ему чем-то сложным. Он, похоже, сможет сделать всё что угодно максимально качественно и эффектно.

Фушигуро отдаёт заказ одному из сидящих перед баром, поворачиваясь и сталкиваясь с виноватым взглядом. Итадори собачкой пришёл к барному углу, ожидая поручений, потому что от его столиков заказов пока что не было. Мегуми был прав: во время выступлений работает обычно один бар.

— И чего ты так быстро убежал? — с ухмылкой спрашивает черноволосый, убирая одну из бутылок в холодильник.

— Заказ же… — Юдзи кладёт пальцы на собственную шею. Тёплые. — И стыдно стало.

— За что это? За разлитый заказ? — Мегуми приподнимает одну бровь, закатанный рукав рубашки спадает с локтя.

— За то, что сказал тебе, — мотает головой Итадори: он бы не расстроился, вычти кто-нибудь стоимость виски из его оплаты.

— А что ты мне сказал? — «непонимающе» спрашивает Фушигуро.

Юдзи кажется, что бармену не хватает только подрисованных красным рогов. И улыбка у него такая, словно вот-вот вылезут клыки. Итадори кажется, что он знаком с Фушигуро уже пару лет, настолько чем-то близким тот ощущается. И ему хочется надеяться, что Мегуми чувствует то же самое.

— Всё, сейчас буду обижаться уже я, — официант морщит нос в недовольстве. Юдзи с самого детства не мог терпеть такие игры, потому что Рёмен забалтывал его подобным образом на долгие минуты, перетекающие в часы.

— Ладно-ладно, я понял тебя… — черноволосый взмахивает руками, успевая поправить рубашку. — Мне как-то всё равно. Это никогда не было чем-то травмирующим, так что… Можно сказать, что Сатору просто коллекционирует наше семейство. Пока что два — два.

— Что за цифры? — не улавливает Итадори.

— Два Фушигуро и два Зенина, математика, младшие классы, — Мегуми отдаёт очередной заказ. Кажется, что через него их проходит штук по двести за вечер.

— А почему у Маки и Наои одна фамилия, а у тебя и отца — другая? — с интересом спрашивает Юдзи.

— Фамилия матери, — отвечает Мегуми. — По сути это равноценно. Хочешь звать Зенином — зови.

Юдзи теряется из-за такого предложения. Оно кажется ему каким-то по-странному интимным. Звать кого-то другой фамилией, если пожелаешь… Итадори, конечно, мог себе такое позволить в мыслях, но произнести вслух — что-то нереальное. Другая фамилия встаёт поперёк горла, даже звука не давая издать.

— Я подумаю… — лишь бы ответить произносит Итадори, хотя он уже, вроде бы, всё решил.

— Помни, что мне никак, — хмыкает Мегуми, растворяя взгляд в кислотного цвета коктейле. — А теперь давай, отнеси это за третий столик и узнай у других надо ли ещё что-то.

Юдзи кивает, покорно забирая напиток из ледяных рук. Внутри как-то странно после слов Фушигуро. Похоже, что и среди множества людей можно не найти места. До недавнего времени Итадори считал, что большая семья как что-то загадочно-чудесное. Но на самом деле она настолько приземлённая, что его собственная стала казаться ему зубной феей. Заберёт твои зубы и наколдует много-много любви и взаимопонимания. Прекрасный обмен, если подумать. Вот только где найти так много зубов?

***

Юта подпирает щёки ладонями и смотрит в кухонное окно с минуту. Кажется, что новенький официант приклеился к бару. Оккоцу уже сам хочет узнать, что же такое интересное они там обсуждают в миллионный раз. Он вздыхает и качает головой, отворачиваясь и опираясь на тумбу.

— Что за бред?! — недовольно произносит Юта будто в пустоту. Инумаки смотрит на него, ожидая продолжения такой «необычной» мысли. — Сколько можно болтать?

Тоге откладывает венчик в сторону, ещё раз сверяясь с листом заказов. «Кто бы говорил», — усмехаясь собственным словам, быстро показывает светловолосый. Оккоцу закатывает глаза, снова возвращаясь к нарезке овощей.

— Они реально только стоят там и болтают, — остриё ножа впивается в помидор, разрезая его пополам. Сок течёт по пальцам.

«А заказы куда деваются тогда?» — в защиту других интересуется Инумаки. Но даже так его интересует этот вопрос. Если кажется, что никто не работает, то кто выполняет работу? И если они такие профессионалы, то где такому обучают? Тоге бы тоже хотел болтать с Ютой часов шесть и работать только три. Но без них тут как без рук, в этом он был уверен.

— Аргумент, — мелодично протягивает Оккоцу, хитрость блестит на радужке глаз. — Но ты же понимаешь, что я не подразумеваю их работу на самом деле?

Взгляд Инумаки означает привычное «Ты серьёзно?». Юта издаёт такой звук, будто ребёнок выпрашивает у мамы игрушку. Уж очень ему хочется, чтобы с ним согласились. Оккоцу откладывает нож, в потоке эмоций шатая собственный стол.

— Когда это наш хмурый ёжик был так кем-то заинтересован? — Юта произносит это так, что сразу понятно: приемлем лишь один ответ.

Но когда это Инумаки не любил подразнить своего парня?

— Он не заинтересован, — светловолосый прибегает к последнему способу воздействия — голосу. Юта замирает на долю секунды. — Просто кто-то свалился ему на голову, а он вынужден таскаться с ним.

— Типа нельзя быть грубым с детьми? — пытаясь уловить смысл, спрашивает высокий. Инумаки кивает, оценив такое сравнение; Оккоцу же совсем не рад. — Глупости! В смысле… Я о том, что дело в другом!

Светловолосый взмахивает пальцем, спрашивая таким образом, что тогда озадачивает парня.

— Я просто смотрю на них и думаю: жесть, мы были такими же… — необычная ностальгическая эмоция звучит в голосе Юты. Тоге тяжело вздыхает.

«Если ты это не закончишь, то это закончу я. Они, грубо говоря, даже не знают друг друга. Ещё одна выдумка и я кину в тебя…», — Тоге снова берёт венчик в руки и, как меч, направляет его на Юту прежде чем положить в раковину.

— Как хорошо отвечать за нарезку: хотя бы нож не прилетит, — усмехается высокий, выкладывая овощи в металлическую миску, и идёт положить нож в раковину. Тот перекрещивает с венчиком, образуя своеобразный серп и молот. — Но я был точно как Фушигуро! А ты, получается, Итадори…

Юта вроде бы утверждает, а вроде бы и спрашивает. Инумаки мотает головой, ему такие сравнения совсем не по душе. «Я был и есть альфа, а не робкий официант или повар!» — жестами показывает Тоге, и довольная ухмылка расплывается на его лице.

— И это твой главный плюс, — Юта оказывается совсем близко к Тоге, вжимая того в стол так резко, что подставка с ложками падает с грохотом. Ладонь Инумаки сжимает чужое бедро.

Оккоцу подаётся вперёд и тут же замирает: слышится стук в стекло. Высокий поворачивает, всё ещё чувствуя чужую руку, плавно поглаживающую ткань формы. Мегуми со своим вечным лицом нейтрального смайлика виднеется в окне и ждёт, когда на него обратят внимание. Юта убеждается, что не стоило так много болтать, потому что Фушигуро ощущал это на уровне инстинктов. Юта плетётся к другому концу кухни и поворачивает ручку; прокашлявшись, он наклоняется пониже.

— Что-то важное? — спрашивает он, пытаясь закончить побыстрее.

— Ваши заказы, например. Хорош болтать, там ожидание уже за час вышло. И Маки просит вас «шевелить лапками», — неаккуратные кавычки показываются пальцами. Юте кажется, что жестовый черноволосого был бы слишком резким.

— И кто нам это говорит? — с усмешкой спрашивает Оккоцу.

— А я всё успеваю, между прочим! — контратакует Фушигуро, улыбаясь самыми кончиками губ. Не приглядишься — не заметишь.

Юта смотрит через чужое плечо, ничуть не удивляясь тому, кто снова у бара. Мысленно соглашаясь с тем, что работать всё же нужно (особенно, когда этим заняты лишь пара человек на клуб). Но куда же без около дружеской шутки с нотой издёвки?

— Ладно, ты прав. У нас работа, у вас пёся пришла, поэтому всё, — Юта закрывает окошко, не давая черноволосому и слова сказать. Он пересекается взглядом с Инумаки, вернувшемуся к делам. — Спорим, что они уже через месяц будут встречаться!

— Это будет самый жёсткий проигрыш в твоей жизни, — плитка шоколада ломается в пальцах светловолосого, вторя его словам.

Мегуми хмурится, совсем не понимая смысла слов. «У кого у нас и какая «пёся»?», — думает Фушигуро, отворачиваясь от окна и замечая у стойки Итадори. Тот подпирает щёки руками, читая этикетки на бутылках — точно ждёт его. Мегуми в эту же секунду закатывает глаза, понимая, что же Юта имел в виду. Раздражённо выдохнув, черноволосый возвращается к окошку и хватает давно забытый лист, валяющийся где-то под ним. Стук — более громкий и настойчивый — раздаётся в очередной раз. Но сейчас Мегуми просто прикладывает лист к стеклу, даже не желая, чтобы его открывали. Юта неловко улыбается: он и так знает, что там написано. «Я скучал», — шёпотом произносит Тоге. Чёрным маркером поверх мелкой клетки выведено «Никаких сплетен!».

***

Юдзи несёт поднос с горой посуды, в зале остался лишь персонал. Белые тарелки составлены друг на друга, не падая на пол лишь по чистой случайности. Юта ждёт его на кухне у посудомоечной машины и поглядывает на часы. Руки уже болят от напряжения, а ноги почти не чувствуются, да и внимание, кажется, давно покинуло Итадори.

— Точно всё? — Оккоцу повторяет вопрос ещё раз, будучи проигнорированным официантом.

— А? Да-да, — Юдзи кивает, смотря по сторонам и оставляя поднос на столе.

Он выходит из кухни, даже не задумываясь о громко хлопнувшей двери за спиной. Ощущение, что Итадори мог сейчас лечь и просто пялиться в потолок пару часов; сидеть и смотреть в стену, кстати, тоже отличное занятие! Мегуми собирает мусор с пола у бара, подбирая пару потерянных купюр и пряча их в карман. Кто нашёл, берёт себе, правильно?

— Быстро ты! — Фушигуро пытается говорить так, будто у него ещё осталась хоть какая-то энергия.

— Маки сказала, что сама закончит, — Юдзи еле залезает на стул, тут же скидывая лямку фартука через шею и закрывая лицо руками на пару секунд.

— Устал? — Мегуми сидит поодаль на корточках, сминая в руках мелкие бумажки.

— Последние часа три — полный ад, — приглушённо звучит сквозь руки Итадори.

Фушигуро молча кивает, соглашаясь. Выходные всегда были для клуба чем-то сумасшедшим. Во время них найти минутку, чтобы просто остановиться и не думать о заказах, ожидании или выступлении было чем-то невозможным. Мысль, что тебе срочно нужно сделать что-то, была в голове как бегущая строка внизу новостной программы. И даже если на неё смотреть не хочешь, то всё равно уцепишься краем глаза.

— По-моему, Наоя — психопат, раз любит такое, — Мегуми сводит брови вместе, поднимаясь на ноги. — Завидую свето-звуковикам… У них всё спокойно хотя бы.

Юдзи поднимает голову, смотря, как Нобара сидит на столе и болтает ногами. Она закрывает улыбку предплечьем, смеясь над какой-то шуткой. Чосо же что-то ей рассказывает, активно махая руками в воздухе. Становится ясно, кто забрал всю энергию клуба.

— Он поэтому так к людям цепляется? — спрашивает Юдзи. — Внимания не хватает?

Мегуми требуется секунда, чтобы сообразить, о ком вообще идёт речь. Его концентрация тоже постепенно иссякала. Слова Итадори могли бы прозвучать грубо, говори их кто-то другой. Но тут же голос будто наполнен каким-то сожалением, а не насмешкой. Фушигуро такого понять не может.

— Вроде бы у нас одна семья… Но я даже не знаю, что сказать, — черноволосый с самого детства был отстранённым от дел семейных, а в последние годы и вовсе не хотел хоть как-то связываться с ними. Но жизнь иногда вынуждает на не самые приятные вещи. — Конкретно про его семью лучше вообще ничего не говорить… Он этого не переносит.

— У вас такое разное отношение: тебя я могу даже звать другой фамилией, а он… Совсем не такой.

Юдзи пока не особо представляет, что Наоя может учудить при упоминании не тех вещей. Ну не превращается же он в монстра или не хватается за нож в таких случаях. Мысль, наверное, интересная, но проверять её Итадори как-то не хочет. Злиться могут все, поэтому лучше просто промолчать.

— Семья — это так… Ничего бы не поменялось, если бы её не было. Может, было бы и лучше. — Мегуми думает, что последняя фраза всё же лишняя, но назад он её уже не вернёт.

Черноволосый выкидывает мусор, смотря куда-то на дно урны, пока знакомое с детских лет чувство пытается с ним заговорить. Мегуми знает: он совсем близко. Зелёные глаза тут же смотря прямо. Наоя стоит на небольшом расстоянии от бара и поправляет шарф одними пальцами; взгляд его неудобно ложится на них двоих. Напряжение витает в воздухе: что-то вот-вот произойдёт. Голос Маки спасает ситуацию, и все трое рефлекторно поворачиваются на звук.

— Итадори, ты тут пропустил! — девушка поднимает тарелку в воздух. — А вы чего смотрите?

Наоя и Мегуми отворачиваются, Юдзи же нехотя слезает со стула и идёт к ней. Маки сжимает мокрый комок тряпки в ладони и протягивает ему тарелку. Итадори совсем не рад такому; Юта, скорее всего, тоже.

— Ты серьёзно… — Наоя делает пару шагов вперёд, показывая пальцем на Мегуми. Юдзи проходит мимо них, и Наоя кидает на него взгляд, переходя на шёпот. — Ты серьёзно позволишь ему звать себя Зенином?

Фушигуро молча смотрит, скрестив руки на груди. Кухонная дверь хлопает. «Ну я только включил её! Я же спрашивал!», — недовольные интонации звучат в голосе Оккоцу. Но Мегуми, в отличие от Юдзи, извиняться или оправдываться не будет. И даже когда ответ для Наои готов — тот не желает слушать племянника. Лишь нервно машет рукой, не позволяя черноволосому и звука издать.

— Передай Тодзи, что я жду его на улице, — Зенин суёт руку в карман и, найдя там пачку сигарет, сжимает её. Как только он уходит, всё вокруг вновь становится цветным.

Юдзи выходит из кухни с мокрыми руками, вытирая их о фартук, всё так же странно болтающийся на нём: обратно лямку он так и не надел. Итадори расслабляется, поняв, что Наоя уже ушёл; Фушигуро же с каким-то осуждением смотрит на него.

— Не делай так, — Мегуми наигранно ёжится и протягивает полотенце. — На.

— Чего такие недовольные? — голос у Тодзи весёлый.

Юдзи совсем не понимает, почему вокруг никто кроме него и Мегуми не устал. Фушигуро этого, конечно, не показывает, но Итадори почему-то и так знает.

— Оккоцу заставил меня помыть ту несчастную тарелку, — Юдзи быстро вытирает руки и кидает полотенце на стойку.

Оба черноволосых смотрят на него с каким-то вопросом, и официант не может отделаться от ощущения, что внешне это один и тот же человек, просто один старше. И если Мегуми смотрит с вопросом от того, что ему до жути непривычно такое лёгкое общение других людей с его отцом, то Тодзи же совсем не понимает, что у них всех происходит. Скажем так, мир танцующих далёк от мира таскающих.

— Ладно, тут понятно: страдания рабочие, — старший опирается боком на стойку. — А ты-то явно по работе страдать не будешь. Опять…

— Наоя, — со вздохом заканчивает Мегуми, устало закрывая глаза. — К нему никогда не привыкнешь.

— Это точно, — кивает Тодзи. — Хочешь, я с ним поговорю?

Юдзи тихонечко садится на дальний стул, подпирая голову рукой и с нескрываемым интересом слушая. Кажется, что старший Зенин — самая настоящая нейтральная сторона. Итадори отчасти радуется: ему хочется верить, что в каждом можно найти хоть немного хорошего. И для него Наоя пока что тоже не лавкрафтовский монстр: там наверняка всё объяснимо.

— А смысл… Забей, — отмахивается Мегуми, составляя бутылки в ровный ряд вокруг подсветки. — Между нами оно так всегда будет.

— Да… — тянет Тодзи. — Пессимизм у нас наследственный, по-моему.

— Пессимизм, дурацкие волосы и «статусная» фамилия, — со смешком отвечает Мегуми, загибая пальцы. Старший лишь качает головой, успевая показать сыну, что такое «дурацкие» волосы на самом деле. Юдзи смеётся, наблюдая, как мужчина перегибается через стойку и ерошит волосы Мегуми.

— И всё же он должен понимать, что так цепляться не стоит, — заканчивает Тодзи, направляясь на выход.

— Он ждёт тебя на улице, если что, — вспоминает зеленоглазый, приглаживая волосы руками.

Тодзи дверью не хлопает и каких-то негативных чувств после себя не оставляет. Усталость отходит куда-то на второй план, и Юдзи полу ложится на стойку, смотря на Мегуми, сверяющего фактические остатки алкоголя с тем, что должно быть.

— Не думаю, что без семьи было бы так хорошо, — говорит Итадори, и Фушигуро задерживает на нём свой взгляд.

— Может быть, — он пожимает плечами, поглядывая на часы; шесть часов ровно. — Просто пессимизм у нас в крови…

Итадори закатывает глаза на это повторение. Мегуми кладёт какую-то тетрадку на барный столик и наклоняется, быстро записывая что-то. И если он никуда не отойдёт и поднимет голову, то их с Юдзи лица будут прямо друг напротив друга.

— И «дурацкие» волосы тоже? — Итадори пропускает короткую прядь сквозь собственные пальцы, отмечая, что они куда мягче, чем кажутся.

— Но это правда! — возражает Мегуми, продолжая писать. Юдзи качает головой, точно так же не соглашаясь.

— Знаешь, что правда? — Юдзи собирается сказать то, о чём думал полсмены. Мегуми поднимает голову, удивляясь такому маленькому расстоянию между ними. А Чосо будто специально включает над баром тёплую подсветку, заменяющую рассветное солнце, — Та фамилия тебе совсем не идёт… Оставайся Фушигуро.

Chapter Text

— Та-да! — Юдзи спрыгивает с лестницы, привлекая внимание Мегуми. — С днём обновок!

Итадори широко улыбается, показывая новый полностью чёрный фартук, который его обязал надеть Годжо. «Воскресенье — день чёрного», — мысленно произносит парень чужие слова, смотря на Фушигуро в тёмном лонгсливе. Тот постоянно поправляет рукава, спадающие вниз и закрывающие пальцы.

— Красно-зелёная футболка, конечно, хорошо, но… Сатору же опять будет возмущаться, — вздыхает бармен, а взгляд зелёных глаз устремлён куда-то в сторону сцены.

Годжо упирает руки в бока и смотрит вверх — на Тодзи. Футболки на нём уже нет, и Юдзи даже издалека может рассмотреть чёрного дракона, оплетающего плечо хвостом. Блондин мотает головой: что-то ему не нравится. Итадори садится на излюбленный стул, чтобы Фушигуро его лучше слышал. Он расправляет неудобно повернувшуюся на спине полосатую ткань и локтем опирается на стойку.

— У меня просто совсем нет чёрных… — не успевает закончить официант, как голос Тодзи раздаётся по всему этажу.

— Я тебе уже двести раз сказал, что не буду снимать штаны! — мужчина звучит раздражённо. Похоже, он пытается объяснить что-то уже не в первый раз.

Юдзи и Мегуми синхронно поворачиваются на звук, наблюдая преинтересную сцену.

— Алло, мы где? В стрип-клубе! — Сатору отвечать тише не собирается. — Сюда как раз ходят посмотреть на то, как мужики штаны снимают!

Фушигуро-старшему такой расклад совсем не нравится. Он складывает руки вместе и делает глубокий вдох, успокаиваясь. Подходит к краю сцены и опускается на корточки. Тодзи касается грудью собственных коленей и смотрит на Сатору, взявшегося за часть сцены у его ног. Так они почти на одном уровне.

— Я тебе ещё раз говорю, что не буду. Мне и без этого прилично платят, — куда спокойнее отвечает мужчина.

— Что тут сложного? Это просто штаны! — голубоглазый же просто эмоциональный. Хотя, Юдзи бы скорее сказал, что драматичный.

Тодзи сжимает переносицу пальцами, думая, что ответить. Не самый убедительный аргумент приходит в голову.

— Вот сам иди и снимай их, — кивает черноволосый. — У меня тут сын работает вообще-то!

Сатору в непонимании вскидывает руки вверх. Юдзи же моментально смотрит на Мегуми после слов про сына. На лице того никаких эмоций. Он зачем-то берёт пустой чайник и высыпает в него заварку, кидая пару пряностей. Работа — способ уйти от происходящего вокруг? Или такое происходит не в первый раз, поэтому он знает, что делать?

— А, то есть до снятия штанов ему норм? — недоумевает Годжо. — Действительно, лучший папа!

— Я всё ещё жду, когда ты снимешь штаны, — протягивает Тодзи в игривой манере, хлопая глазами.

Мегуми за спиной Юдзи усмехается. «Какие придурки…» — тихий голос заглушается бурлящей в электрическом чайнике водой.

— Ладно! — Нервно отвечает Сатору. «Реально снимет?» — резко произносит Итадори и ёрзает на стуле. Фушигуро отвечает, что такого точно не будет. — Но как только доход упадёт хотя бы на один процент — я заговорю по-другому.

Годжо поднимает голову, а Тодзи как-то скептично смотрит на всё это. В такие угрозы он не особо верит, хоть и знает, что на самом деле может сделать блондин. Итадори продолжает наблюдать за завершением «конфликта», окончательно убеждаясь, что у Мегуми и его отца слишком одинаковое выражение эмоций. И усмехаются, и хмурятся, и даже улыбаются так, словно следуют одной инструкции.

— С чего им падать? Они же не твой член, — цокает старший, поднимаясь на ноги и расправляя спину. — И с каких пор ты так беспокоишься за оборот? Мы оба знаем, что это — не основной источник дохода.

— Всё, — Сатору машет руками, обрывая все слова. Спасибо, что хоть уши не закрыл. — Не говори со мной до завтра.

Тодзи провожает управляющего взглядом, возвращаясь к работе. До открытия остаётся не так много времени. Мегуми ставит на стойку белую чашку и наливает в неё чай. Сатору садится на стул и молча смотрит на поднимающийся от воды пар. Юдзи кажется, что так он похож на обиженного ребёнка. Фушигуро аккуратно пододвигает к нему блюдце с чизкейком и отдаёт маленькую серебряную ложечку прямо в руки. Запахи вишни и луговых трав чётко вырисовываются, стараясь перебить друг друга.

— Опять поругались? — спрашивает Фушигуро, будто ничего не знает.

Сатору, похоже, только и ждал этого вопроса. Даже не прожевав до конца торт, он издаёт звук, полный возмущения.

— Я не виноват, что ваше семейство такое, — голубоглазый делает глоток чая, выдыхая, чтобы сбавить эмоции. — Один ты более-менее вышел, но это я просто тебя таким вырастил!

— Да-а-а, мои отцы — самые лучшие, — смеётся черноволосый.

— Отцы? — Итадори снова падает в яму непонимания.

— Это самая долгая история… — мнётся Мегуми. — Как-нибудь расскажу её тебе целиком. Но если коротко, то какое-то время я жил в доме Зенинов, но это просто ад… Поэтому Сатору забрал меня к себе.

— Спас! — поправляет Годжо. Мегуми лишь бросает на него косой взгляд.

— Для ребёнка безопаснее жить одному, чем с кем-либо из тех, с кем провёл своё детство я, — с некой усмешкой отмечает Фушигуро.

— Я бы тоже не рискнул жить с Наоей… — задумчиво отвечает Юдзи. — А почему управляющий — плохой вариант?

— Са-то-ру, — блондин всё ещё надеется, что его будут звать по имени. — И вообще, ты жил с Рёменом лет пятнадцать. К Наое бы тоже привык.

Мегуми вскидывает брови, выражая недовольство. Всё же Сатору был тем, к кому точно не привыкнешь и за пятнадцать тысяч лет. Фушигуро наливает чай для Итадори в кружку с серо-оранжевыми котятами, которую явно не используют для выдачи.

— Не обращай на него внимания, — легко взмахивает ладонью Мегуми, поворачивая кружку ручкой к Юдзи. — Этот человек начитался статей о лечении простуды и пытался накормить меня луком с мёдом, чесноком и лимоном.

Фушигуро загибал пальцы, а Сатору закатывал глаза. Юдзи же весь сжался, будто ему рассказывали страшную историю. Поверить, что такое и правда могло случиться, не получалось. Рёмен никогда таким не занимался, а лишь прилежно покупал лекарства по списку.

— И этот человек, зная мою любовь к имбирю, пытался убедить меня, что это он и есть, — Мегуми рассказывал так, словно лук с мёдом — самый травмирующий эпизод его детства. — Ты серьёзно думал, что я не отличу любовь всей жизни от мерзости всей жизни?

Итадори смеётся, припадая лбом к ладоням, сложенным на стойку. Похоже, что капля драматичности успела попасть в кровь Мегуми. Это, в сравнении с его обычным состоянием, дорогого стоило.

— Какой ты эмоциональный сегодня, — облизывая ложку, заключает Сатору. — Это… хорошо!

Мегуми тут же меняется в лице. Совсем не хорошо. Отвлекаясь, он на секунду берёт телефон в руки и что-то пишет.

— Согласись, что он бы не вырос таким чудом, если бы не я, — ответственно заявляет Годжо. Чужие руки появляются на его плечах, разминая мышцы спины.

— Чего обсуждаем? — Рёмен обходит Сатору сбоку и перегибается через стойку, доставая ложку из подставки. Он отламывает большой кусок чизкейка, оценивая сладость. Годжо делает такое лицо, будто отрезали часть не от теста с сахаром, а от него самого. — Ой, а вот это мне оставьте.

— Сатору как обычно страдает, — Мегуми отрезает ещё один кусок, жалея управляющего. — Я работаю, а твой брат, должно быть, ждёт нормального разговора с тобой.

Годжо кидает вопросительный взгляд, не до конца понимая, для чего Фушигуро это сказал. Юдзи смотрит на него пару секунд с каким-то испугом, нежели непониманием или злостью. Рёмен же едва заметно кивает — только Мегуми замечает это, но другим оно и не нужно. Если увидишь, что мнусь, то заставь меня поговорить с ним.

— Да, об этом… — Рёмен нервно сжимает руки. — Отойдём на пару минут?

Юдзи кивает и ставит чашку назад на стойку. Сатору одним выражением лица показывает Мегуми, чтобы он в случае чего готовился к разного рода непредвиденным вещам. Фушигуро вздыхает и показывает на торт, прося так Годжо заняться более важным делом: доесть.

Они совсем немного отходят от бара, так что если хорошо прислушаться, то можно понять, о чём идёт речь. Мегуми не считает, что должен быть заинтересован в происходящем, поэтому решает и Сатору отвлечь болтовнёй.

— Я знаю, что ты не любишь извинения, но я даже не знаю, что могу сказать, кроме как «прости», — Рёмен складывает руки в замок, Юдзи же изламывает брови. — Наверное, я и правда мог быть лучшим братом, чем стал. Но никогда не поздно измениться, так?

— Так, — кивает младший с небольшой улыбкой, а старший отвечает такой же.

— Поэтому, в среду мы с Ураюме ждём тебя на ужин в шесть, — Рёмен чувствует облегчение, когда наконец-то озвучивает план. Юдзи тут же меняется в лице. Куда же без встречных проблем?

— Я же не могу… — младший моргает пару раз, а на лице его читается понимание того, что шанс вазой выскальзывает из его рук. — Я работаю, а Маки одна не справится.

Рёмен моментально выходит из ступора, понимая, что эту часть вопроса предугадал ещё давно и даже всё уладил. Он кладёт ладони на плечи брата, прежде чем заговорить.

— Про это можешь даже не думать — не отмажешься! — продолжает улыбаться парень. — Я всё уладил и тебя подменят на среду, поэтому всё ещё ждём. Хорошего рабочего дня тебе, а я пошёл готовиться.

— И тебе! — только и успевает сказать Юдзи вслед уходящему брату.

Всё так странно… Лёд треснул и что-то начало меняться. Младшему кажется, что если он и не вернулся в момент, когда между ними всё было без острых углов и недоговорённостей, то вот-вот прикоснётся к нему. Он сам договорился, чтобы я смог прийти… И только после смены Юдзи понимает, что совсем не знает, кто в клубе способен подменить его. У каждого там своя должность, а некоторым и вовсе противопоказана работа официантом. И Рёмен явно бы не стал просить кого-то со стороны. В век, когда технологии позволяют узнать ответ на большинство вопросов за пару секунд, Юдзи решается не пренебрегать ими.

А если не секрет, то кто меня подменит?

Старший отвечает почти сразу же, и Юдзи смотрит с минуту то на имя на экране, то на стену перед ним. Сопоставить образ человека и его будущий официантский образ совсем не получается. Интересно, знает ли об этом Фушигуро?

***

Мегуми любил свою работу, даже очень. Зачастую он приходил раньше обычного, чтобы убить время и заняться рабочими вопросами. За барной стойкой было куда уютнее, чем в пустой квартире. Да и всегда можно подумать над новыми рецептами. А теперь, с появлением нового официанта, Фушигуро почему-то стал считать своей ответственностью помочь тому с любой проблемой. И кажется, что она не обязательно должна была носить рабочий характер. Как-то слишком серьёзно он отнёсся к чужим словам. Торжественно поручаю тебе заботу о нём.

Поэтому, пытаясь понять, с каким ликёром апельсин будет сочетаться лучше, он как-то даже и не думал, так ли хороша эта забота и к чему она вообще может привести его. Сатору сидел прямо перед ним, разложив документы по стойке и что-то сверяя с написанным в телефоне. Он устало придерживал голову рукой, постоянно хмурясь.

— Никому не советую работать, — себе под нос говорит блондин. — Как ты можешь прям с таким удовольствием разливать спирт по бокальчикам?

— Это только почувствовать можно… — Фушигуро пожимает плечами. — Жаль, ты не можешь почувствовать, какой ликёр лучше: молочный или шоколадный.

— Там же нет шоколада? — как ребёнок, который знает, что его опять обманут, спрашивает Сатору. И, секунду спустя, вздыхает, смотря, как Мегуми отрицательно качает головой.

— Удивительно, что управляющий клубом вообще не переносит алкоголь, — усмехается непонятно откуда взявшийся Рёмен. — Попробуй кофейный: для меня он самый вкусный.

Мегуми поворачивается к стенду с бутылками и взглядом находит чёрную с рисунком зёрен. Бару давно нужна была парочка новых рецептов, поэтому Фушигуро пытался придумать что-то интересное, так ещё и найти тех, кто может это оценить. Сам выпивать он не любил, но что в доме Зенинов, что в первое время работы в клубе, Мегуми мог найти подопытных, способных оценить любую идею. Правда, Сатору запретил такие эксперименты года два назад, потому что для выпивающей стороны они не всегда заканчивались удачно. Зато Фушигуро сразу запоминал, какие напитки лучше никогда не смешивать.

— Кофейный с апельсином… — задумчиво протягивает черноволосый. — И разбавить виски! Слушай, плюсик твоим мозгам сегодня.

— Мне бы кто помог с работой одной фразой, — недовольно произносит Годжо.

— Кстати об этом… — Рёмен откладывает документы в сторону, привлекая внимание управляющего. — Не хотелось ли тебе нового опыта?

Сатору совсем не понимает, куда клонят разговор. Да и сама фраза будто не несёт в себе ничего позитивного.

— Это ты что мне сейчас пытаешься предложить? — с опаской спрашивает блондин.

Рёмен перегибается через стойку и достаёт поднос. Мегуми почему-то всегда бесило, когда через стойку так бесцеремонно пытались «перелезть», но для Итадори-старшего просьбы так не делать будто не существовало. Она просто им игнорировалась, и Фушигуро бесился ещё сильнее.

— Говорю же, новый опыт, — Рёмен кладёт в руки Сатору поднос, кивая тому. Тот продолжает не улавливать. — Мне нужно, чтобы кто-то подменил Юдзи в среду… Я зову его на ужин, а с работой он не сможет прийти, понимаешь?

— Дела семейные… — протягивает блондин, вращая поднос в руках. — В таких случаях я отказать не могу.

— Отлично! Знай, что ты лучший, — Рёмен подмигивает Сатору и поворачивается к Мегуми. На лице того отражён вселенский траур. — Когда Юдзи придёт, то напиши мне, хорошо?.. Если увидишь, что мнусь, то заставь меня поговорить с ним.

Фушигуро кивает и Рёмен оставляет их вдвоём. Черноволосый переводит взгляд на Сатору. Тот уже представляет себя в роли официанта. Черноволосый думает, как бы не приходить на работу в среду. Где его семейные ужины?

— В среду за бар полный процент, — ставит условие Мегуми.

— На основании чего? — Годжо ставит на поднос стакан, пытаясь удержать его одними пальцами. Фушигуро устало сжимает переносицу, наблюдая за ним.

— Смотри, ребята вдвоём — это прям отличная работа. По отдельности — хорошая, — черноволосый изображает руками в воздухе уровни качества, резко опуская ладонь в самый низ. — А вот так будет, если добавить тебя.

— Да не переживай ты так, — отмахивается блондин. — Всё же я — самый крутой официант!

Одно неосторожное движение, и стакан падает на пол, переворачиваясь в воздухе несколько раз. «Упс…» — протягивает Сатору. Мегуми издаёт жалобный писк.

***

Понедельник. Времени до тематического дня остаётся чуть больше недели, а Юдзи так и не придумал ничего интересного, что мог бы надеть. Его гардероб никогда особо не блистал. Главное, чтобы было удобно и практично. И сейчас он смотрел на мерцающую над баром лампочку, понимая, что обязан подружиться с Нобарой как минимум потому, что та может помочь ему. Ну и не мог же Фушигуро посоветовать ему то, что не сработает.

— Сбегай, пожалуйста, до Чосо и попроси его посмотреть проводку. Потому что у меня, по-моему, сейчас припадок случится, — Мегуми щурится, закрываясь рукой. — Сомневаюсь, что так задумано…

Итадори не сразу улавливает, про что ему говорят. Сегодня он какой-то слишком рассеянный и совсем не может сфокусироваться ни на чём. Юдзи лишь кивает и идёт в сторону лестницы, останавливаясь где-то на середине и уже окончательно понимая, о чём его попросили. Света нет не только в коридоре, но и в комнате: ничего не выдаёт чужого присутствия за дверью. Итадори смотрит в бесконечную темноту, склонив голову. Тут пригодилась бы и мерцающая лампочка.

— А где все? — спрашивает Кугисаки, останавливаясь у барной стойки. — Без десяти же.

— Итадори пошёл за Чосо, чтобы тот посмотрел проводку, потому что эта «дискотека» меня напрягает, — черноволосый кивает на светильник над головой. — А ты сама-то почему так поздно?

Рыжая улыбается от того, что Фушигуро совсем не понимает, с чего должен был начаться понедельник. Она ладонями опирается на обивку стула и смотрит прямо в лицо парня.

— Юки вышла из отпуска, а это значит, что в комнате мне делать нечего, — заключает Нобара. — И я бы приходила раньше, будь тут и Маки, но раз она тоже задерживается последнее время, то какой смысл?

— А почему я её не видел? — Мегуми переводит взгляд на почти панорамное окно их комнаты. — Да там даже свет не горит.

— Дурачок… — рыжая стучит по собственному лбу. — Они не виделись больше недели, что ты от них ожидаешь? Как меня это бесит! Будь я тобой — залепила бы кухонное окно чёрным скотчем.

Женские пальцы зарываются в чужие волосы, слегка оттягивая их назад. Юки прижимается к стене, взглядом очерчивая силуэт Чосо в полутьме. Темноволосый целует внутреннюю сторону бедра, проводя кончиком носа по коже. Он стягивает бельё Юки вниз, пока девушка освобождается от юбки, задирая её и разводя ноги шире. Цукумо чувствует, как Чосо осторожно засовывает в неё пальцы, рвано выдыхая и стараясь не шуметь. Он аккуратно слизывает смазку, плавно двигая рукой. Девушка наклоняется вперёд и будто пытается отойти, но сделать этого не даёт вторая рука парня, придерживающая её за бедро. Юки не остаётся ничего, кроме как опереться на широкие плечи, впиваясь в них ногтями.

— Просто не обращай внимания, — Мегуми чужие отношения совсем не напрягают.

Рыжая смотрит на него так, словно Фушигуро сказал вселенскую глупость. Во вселенной Нобары это действительно было таковым.

— Тогда ты просто не обращай внимания на Наою! — широко улыбается девушка. — И налей апельсинового сока, пожалуйста.

— Это другое! — возражает зеленоглазый, но стакан достаёт.

Кугисаки забирает сок и ещё раз оглядывает бармена.

— Ну-ну, — бросает она. — С мякотью же? И трубочку дай.

Мегуми отдаёт металлическую трубочку и ничего не добавляет в ответ. Рыжая же говорит, что пойдёт искать Итадори, потому что «оставлять его наедине с этими — опасно». Юдзи же стоит на углу и чего-то ждёт, а её явно не замечает. Нобара осторожно подкрадывается, пугая его. Итадори вздрагивает, поворачиваясь и радостно улыбаясь ей: его спасение пришло.

— Там закрыто, да? — спрашивает рыжая без всяких приветствий. Итадори кивает и пару секунд смотрит на протянутый стакан, не понимая, что его нужно взять. — Ну, сейчас откроем. Можешь попить, если хочешь.

Юдзи идёт за Нобарой, делая маленький глоток и удивляясь чужому вкусу.

— Ты серьёзно пьёшь сок с мякотью? — Итадори останавливается у двери в рабочую комнату.

— Лучше него нет ничего, — кивает она, дёргая ручку для проверки.

Юдзи хочет согласиться, но Кугисаки тут же стучится в дверь со всей силы. Ощущение, будто ему на голову надели кастрюлю и постучали по ней ложкой.

Юки зажимает рот ладонью, задерживая дыхание; мысли в голове путаются, а всё внимание концентрируется на тёплой ладони, поглаживающей её кожу, и пальцах внутри. Ноги словно сводит, и сдержать стон не получается. Она пытается отодвинуть Чосо, но руки её не слушаются. Сердце бьётся так, что вот-вот остановится. Громкий стук заставляет их обоих замереть. Чосо испуганно смотрит на Юки, вытирая подбородок тыльной стороной ладони. Жестом он показывает ей, чтобы она ничего не говорила. Девушка лишь громко дышит, но даже за дверью такого не услышать.

― Я вас просила не трахаться там, где я работаю! — стук звучит ещё раз. — Пять минут осталось…

— Это Нобара, — в панике шепчет Чосо, пытаясь натянуть женские трусики обратно, но с первого раза не получается: те лишь путаются на кончике каблуков.

Юки ругается, спуская юбку и проводя рукой по волосам в надежде, что она выглядит более-менее. Чосо быстро включает свет в комнате и хватает салфетки со стола, вытирая руки. Он поворачивает замок в сторону и открывает дверь. Кугисаки смотрит на него пару секунд и закатывает глаза, молча заходя в комнату. Юдзи со стаканом неловко стоит в дверях, переглядываясь с неизвестной ему блондинкой. Запах апельсинов и яблок смешивается.

— Запрещаю сексуально активных людей, — говорит рыжая себе под нос, кидая рюкзак на стул.

— Что же, мне пора, — с непринуждённой улыбкой бросает Юки и быстро целует Чосо в щёку, тот, секундой позже, прикладывает к ней руку. — Новый официант, да? Цукумо Юки, администратор. Любые вопросы и проблемы ко мне.

— Итадори Юдзи, — протягивает руку официант, и ему кажется, что девушка не может стоять твёрдо.

— Юки… Юдзи… Мы отлично сходимся! — усмехается она, резко пожимая руку Итадори. — А теперь всем работать, иначе штраф.

— Сок оставь, — командует Нобара. Юдзи бросает на неё взгляд и оставляет стакан на тумбе. Дверь хлопает, разделяя их будто на две команды.

Рыжая качает головой, оглядывая Чосо.

— Ну здравствуй, человек в счастливых отношениях! — шутливо произносит рыжая, включая оборудование.

Чосо вздыхает, выкидывая салфетку в мусорное ведро.

— Завидуешь? — с такой же интонацией спрашивает парень.

— Что за вопрос? Естественно, я тоже хотела спать с Юки… — Нобара прикрывает наигранную улыбку на манер смайлика. — Кстати, Мегуми, просил посмотреть проводку в зоне бара, потому что у него что-то мигает там.

Чосо кивает, думая о том, что же может работать не так. Вести диалог это ему совсем не мешает.

— Сама виновата. У тебя таких шансов сколько было… — Чосо отключает свет над баром. — И есть!

Нобара замечает, как Мегуми непонимающе оглядывает по сторонам в ту же секунду, как гаснет свет. А слова Чосо ей совсем не нравятся. Он вообще ничего не понимает.

— Я тебя прошу, помолчи… Это всё отрефлексировано сто раз, — рыжая наотмашь бьёт парня по плечу и берёт телефон в руки. Открывает новое сообщение и смеётся из-за написанного. — Тут Мегуми спрашивает, какого хрена ты выключил ему весь свет, когда проблема была в одной лампочке.

— А я должен был пойти лазать по стойке во время смены? Вот это у него спроси, — кивает Чосо девушке. — И какой ещё отрефлексировано?

— Всё, закрыли тему, — протягивает рыжая, быстро печатая. — Он говорит, чтобы ты выключил только сломанную. Разве ты так не можешь?

Чосо молчит. Он думает, что ничего не понимают все остальные. В жизни всё работает совсем не так, как в голове.

***

Лампочку Чосо так и не починил, оставив Фушигуро работать без половины света. Возможно, это было бы самой большой неприятностью за смену, если бы не некоторое стечение обстоятельств. И именно по этой причине Юдзи сейчас стоит рядом с клиентом уже несколько минут, пытаясь уговорить того расплатиться.

— Вы же сами попросили счёт, — повторяет он в очередной раз спокойным голосом. Очевидно, что слушать его никто не хочет. — Поэтому теперь нужно его оплатить. Карта, наличные, чек — всё, что удобно Вам.

— Мальчик, я тебе уже сказал, что тут я ничего не должен, — с какой-то угрозой в голосе отвечает мужчина. — А теперь давай, иди работай.

— Хорошо, пойду работать и сообщу, что Вы не собираетесь оплачивать счёт, — размеренно отвечает Итадори, засовывая блокнот в карман фартука и собираясь уходить.

Кость в запястье сжимают, чуть ли не ломая на части. Юдзи чувствует боль, пытаясь притянуть руку к себе, но ничего не получается. Он оборачивается, наблюдая, как поднявшийся мужчина, пошатываясь, железной хваткой держит его за руку. Ощущение, что именно Итадори в чём-то виноват.

— Ты себе проблем захотел? — самоуверенно спрашивает клиент.

— Кажется, их хотите как раз Вы, — отвечает Юдзи, стараясь отодвинуться и игнорировать резкий запах.

Опять эта глупая вежливость. И как обычно плюсик за неё не ставят, да и ничего не отвечают. Правда, Итадори и ответ не нужен: он лишь покадрово смотрит на то, как над ним заносят руку для удара.

***

— Так, ваш столик следующий. Через минуту-две к вам подойдёт официант, хорошо? — говорит Юки заученную схему, обращаясь к группе девушек и краем глаза поглядывая в сторону Юдзи.

Её напрягает, что он слишком долго стоит у одного клиента, чуть ли не на пальцах объясняя ему что-то, но тот всё никак не поймёт. Цукумо догадывается, о чём может идти речь: такие ситуации не первые в её жизни. Она знает, что ничем хорошим это не закончится. Юки пересекается взглядами с Маки, показывая на то, чтобы та взяла себе ещё один столик; Зенин кивает.

— Приятного вечера, — улыбается блондинка и отходит от столика. Она даже не собирается узнавать, есть ли проблемы у Итадори: всё и так видно. Именно поэтому сначала она идёт к центральному входу. Охранник здоровается с ней жестом — уважает. — Тодо, срочно нужна твоя помощь!

Итадори чувствует, что внутри запястья кости вот-вот треснут. И в эту же секунду он видит, как заносят руку для удара. Выглядит как будущая пощёчина или что похуже. Он знает, что ответить по многим причинам не сможет, и просто зажмуривает глаза. Удара не следует.

— Какие-то проблемы? — голос Юки звучит за спиной.

Запястье отпускают, и Юдзи открывает глаза, замечая перехваченную в воздухе руку. Он поворачивается и даже сам пугается вида охранника, который на голову выше него. Кажется, что он состоит из одних мышц, а шрам на правой стороне лица лишь сильнее показывает, что связываться с ним не стоит.

— Вот с полицией и разберёмся, — произносит здоровяк, и Юдзи делает шаг в сторону, боясь оказаться за решёткой. — Есть проблемы, нет проблем.

Он чуть ли не поднимает в воздухе мужчину и тащит за собой. Второй рукой же достаёт телефон и набирает короткий номер, торопясь поскорее выйти на улицу. Клиент лишь ругается и пытается вырваться, но у него ничего не получается. Юдзи провожает их взглядом до самой двери.

— Боже, это вообще кто? — Итадори выдыхает.

— Тодо? Он очень хороший, я бы советовала с ним подружиться, — Юки даёт действительно ценный совет. С такими людьми лучше дружить. — Именно он спасёт тебя от порчи лица, имущества и репутации.

— Репутации? — непонимающе спрашивает Юдзи.

— Не твоей. Клуба, — объясняется блондинка. — Такие вещи нужно уметь отследить до их происхождения. Когда долго работаешь, то потенциально опасных сразу видишь.

— А что будет, если не успел? — уточняет официант. Последствия тоже лучше узнавать заранее.

— Статья в желтушных журналах о произошедшем как минимум. И недовольный Сатору, — вспоминает Юки про самый главный минус. — Такое он плохо переносит.

— Теперь понял, — Юдзи думает, что Сатору много чего плохо переносит.

— Ну вот и славно. Тогда продолжаем работу, иначе оштрафую, — смеётся Цукумо. — Давай счёт, пойду разбираться с тем придурком.

Итадори протягивает чеки и перечень заказов, отмечая круглую сумму, не оставленную клиентом.

— А Чосо тоже штрафуют? — зачем-то интересуется он.

— Такое отрабатывается по-другому, — подмигивает Юки.

Итадори вскидывает брови, ощущая неловкость. Юки это чувство тоже немного перепадает. Девушка понимает, что такие фразы официанту лучше не слышать. В отличие от остального персонала, он ещё не привык к подобным делам.

— Да ладно тебе, можешь пойти и разбить что-нибудь в баре тогда… — говорит Юки, между строк добавляя: — Кстати, за ту зону отвечаю не я.

«Цапнув» Юдзи за плечи для придания бодрости, Цукумо отправляется за Тодо, покачивая головой в такт песни, поставленной рыжей. Итадори переводит взгляд в сторону бара. Мегуми одновременно подаёт два заказа, смотря на них и что-то быстро говоря паре перед ним. Он неловко улыбается и машет руками, меняя стаканы местами. Кажется, перепутал. И в эту же секунду Юдзи понимает, кто же отвечает за бар. Итадори стыдливо закрывается подносом, совсем не понимая, почему его щёки вновь пылают. Дурацкая песня, включённая Нобарой, заедает в голове. Как же это глупо!

Chapter Text

Юдзи садится на кровати, путаясь руками в пледе, кинутом поверх одеяла. После смены сил расправить постель совсем не было, поэтому он просто прилёг и, скорее всего, так и уснул. Не до конца понимая, где он находится, Итадори достаёт телефон из-под подушки и смотрит время. И если хотя бы не доползти до кухни, то он опоздает на работу. Парень ложится обратно на спину и смотрит на потолок в серой тени. Осознание, что сегодня он не работает, накрывает его.

Кажется, Юдзи забыл, что на календаре среда. И если это так, а часы показывают четыре, то он должен встретиться с братом через два часа. В какой-то степени его радовало, что никуда идти не нужно: просто спустись и ты на месте. Но в то же время Итадори думает, что эта мысль будет держать его в кровати как можно дольше, потому что собраться можно и за десять минут. Он свешивается с кровати на половину, кидая руки за голову и сползая на пол почти полностью. Ноги с глухим стуком падают вниз. Итадори шумно вздыхает, вставая сначала на четвереньки, а затем поднимаясь полностью. Сначала нужно умыться.

***

Мегуми приподнимается на локте и смахивает полосу будильника в сторону. Он вздыхает и опускает ступни на прохладный пол. Шторы задёрнуты, но несмотря на то, что день только собирается заканчиваться, в квартире уже темно. Нет, тут и светло-то не бывает обычно. Уже сколько лет Фушигуро не мог нарадоваться собственному уголку, где его никто не будет трогать, где тихо и спокойно, где только он один. Мечтав об этом всё детство, он наконец-то получил свою квартиру. И, конечно же, без помощи «любимых отцов» не обошлось.

Мегуми включает воду и смотрит в зеркало пару секунд. Едва заметная синева виднеется под глазами, и он проводит рукой по лицу, открывая подвесной шкафчик. Каждое его утро похоже на предыдущее. Возможно, кого-то это могло начать угнетать уже через пару недель, но явно не Фушигуро. Это было спокойствие, которого он ждал всю жизнь. Спокойствие, которое давало смысл выключать будильник утром и идти в ванную. Правда, последнее время это спокойствие будто начало тускнеть на фоне Итадори-младшего, появившегося в его жизни слишком внезапно. Вот только Мегуми мог сказать, что просыпаться по утрам теперь хотелось ещё сильнее.

***

Юдзи, не снимая белой футболки, надевает поверх неё чёрный свитшот. В коридоре свет дурацкий, и выглядит он в отражении зеркала очень странно. Ещё и волосы растрёпаны больше обычного, из-за чего приходится расчёсываться уже раз пятый. Итадори наклоняется, быстро обуваясь и думая, что это как-то бессмысленно.

На то, чтобы спуститься, у него есть около пяти минут. Юдзи закрывает дверь, прислоняясь к ней плечом и думая, что он должен сказать в самом начале. Неловкости встречи никак не избежать, и это слишком ужасно. И вообще, он, как гость, должен был что-то принести в качестве подарка? Или же одного его хватит? «Согласимся, что я — неплохой подарок», — думает Итадори, стучась в дверь и секундой позже замечая кнопку звонка. Замок щёлкает, и Ураюме открывает дверь.

— Привет, — девушка запускает его в квартиру. Она опускает взгляд, замечая не завязанные шнурки. — Практично, однако.

Юдзи неловко улыбается, оставляя обувь у входа и делая несколько осторожных шагов вперёд. Ураюме кладёт руки ему на спину, подталкивая в нужном направлении. Рукава её яркой зелёной кофты сползают, и она снова подворачивает их, открывая предплечья.

— Тебе направо, там кухня и обеденная зона. Рёмен там же ошивается, но сегодня он какой-то тревожный, — Ураюме поправляет чёлку, дожидаясь, пока младший откроет дверь.

— Я, кажется, сильно впечатлил его, — Юдзи проходит в столовую, сразу же ощущая запах бульона.

— Не переживай, всё в порядке, — девушка ещё раз быстро гладит его по спине. Ощущается так, будто в ванной взбивают пену. — Иди занимай место, а я сейчас закончу на кухне с якитори и прибегу.

Младший послушно кивает, оставаясь в комнате в одиночестве. Он стоит у стола из тёмного дерева, заставленного множеством тарелок с едой. Внутри всё сводит от голода и домашнего уюта: такого в жизни Юдзи давно не было. Он отодвигает стул, смотря на палочки с рисунком осенних листьев, лежащие перед ним. Напротив же, на подставке, лежат другие — чёрные с золотым рисунком дракона на концах. Сразу становится ясно, кто будет сидеть перед ним.

Балконная дверь раздвигается, и штора поднимается от ветра, залетевшего в комнату. Кажется, сегодня на улице прохладнее обычного. Такая погода для сентября — странность. Рёмен путается в шторе, сгребая её рукой и перекидывая за спину. Он останавливается, с каким-то удивлением смотря на брата, но быстро выходит из ступора.

— Рано ты что-то, — начинает диалог старший, понимая, что сказать нужно даже самую первую глупость, пришедшую в голову.

— Это ты опаздываешь, — улыбается младший, наклоняя голову вбок. Шоколадный запах сигарет ярче всего.

— Глупости, — мотает головой Рёмен, отодвигая стул для себя. И правда, прямо перед ним. — Я никогда не опаздываю!

— Звучишь как управляющий, — подмечает Юдзи. Старший вскидывает брови: такое ему не нравится.

— Не сравнивай нас, — на секунду Итадори прикрывает лицо рукой, изображая обиду. — Мы, конечно, друзья, но я такого не заслужил.

— Думаешь, он правда хороший официант? — хихикает из-за чужой реакции Юдзи.

— Он?! — закашливается Рёмен, округляя глаза.

И такой эмоции на пару с голосом полностью хватает, чтобы показать реальность новой должности. От чего-то Юдзи становится жаль Мегуми. И скорые страдания его он никак не облегчит. В то же время он жалеет, что пропустит смену: похоже, сегодня будет очень весело. Хотя, здесь он тоже скучать не будет.

***

Фушигуро открывает шкаф, привставая на носочки и вытягивая с верхней полки клетчатый красный шарф. Такое резкое похолодание в сентябре не говорило ни о чём хорошем. Хотя, возможность надеть любимый шарф радовала его. Жаль, что показать некому. Мегуми заматывает шею, расправляя полосатые концы поверх белого свитера и накидывая на плечи куртку.

Шапки и капюшоны Мегуми презирал, а просьба надеть их только злила его. Именно поэтому вместо них он надел наушники, поправил волосы и кинул ключи с брелком чёрной собаки в карман. Тучи закрывали небо и ветер больно царапал щёки порывами. Ощущалось это как бег сквозь кусты, чьи мелкие ветви били по всему, до чего могли дотянуться. Всё вокруг будто предостерегало от сегодняшнего дня, но от него деться было некуда.

Фушигуро смотрит на собственное отражение в поверхности стакана, перекрываемое бликом лампы. Чосо всё же отлично справляется с работой. Ощущение, что на него смотрят, неприятно касается внутренностей. Мегуми поднимает голову, замечая перед собой Сатору. У него явно настроение отличное: весь такой счастливый и улыбчивый стоит перед ним в официантском фартуке. Надо же, даже не забыл о просьбе…

— Не улыбайся так довольно, — закрывается Фушигуро будто от софита.

— Да ладно тебе, — протягивает блондин. — Не понимаю, почему ты так скептичен.

— Полный проце-е-ент, — Мегуми пальцами изображает пересчёт купюр, и Сатору не сразу, но соглашается.

Чосо забегает в зал в одной лёгкой ветровке, радуясь, что попал в тепло. Он складывает руки в замок, явно не чувствуя их. Жёлтый рюкзак свисает с плеча и вот-вот упадёт. Темноволосый дёргает рукой, поправляя его, и идёт к бару.

— Что, блин, с погодой? Я не опоздал ценой того, что превратился в замороженное нечто. — Чосо шмыгает носом, кидая вопросительный взгляд на Сатору. Мозги быстро анализируют образ управляющего, пытаясь понять, что именно поменялось. — Завари чая мне… и рыжей. Думаю, она тоже сейчас придёт.

Мегуми кивает, доставая заварочный чайник. Чосо расстёгивает ветровку с не самым приятным звуком, и Фушигуро косится в его сторону, замечая, что под ней одна только футболка. Странно, что такой рассудительный человек временами вообще о себе не думает.

— А где маленькая версия Рёмена? — Чосо показывает рукой будто гладит волосы ребёнка, хоть рост Юдзи совсем не такой.

— У них семейный ужин, — отвечает Сатору, пытаясь представить Итадори ростом метр сорок. — Поэтому я сегодня официант!

— Кто? — Чосо думает, что это очередная шутка. Он смотрит на Мегуми, лицо которого выражает полное смирение. — Это сейчас серьёзно? Боже…

Мегуми натягивает улыбку на лицо, а потом изображает затягивание петли на шее. Чосо осуждающе смотрит на такое и качает головой.

— Видишь! Не всё потеряно, — Сатору поворачивается спиной к световику, показывая рукой на болтающиеся завязки. — Можешь помочь?

Чосо пропускает концы сквозь пальцы, складывая их и завязывая ровный бант. Звонкий голос Нобары звучит за спиной, и он, не отпуская банта, поворачивает голову. Рыжая, одетая в пушистую короткую куртку, смотрит в их сторону, держа за руку Маки. Зенин откидывает волосы за спину, поправляя ворот чёрного свитера свободной рукой.

— Я же говорила! — Нобара показывает на Сатору.

Маки отпускает чужую ладонь и быстро подходит к бару. Кугисаки продолжает стоять на одном месте, а Чосо всё смотрит на неё. Хочет прочитать, о чём же она думает с такими эмоциями на лице. Девушка сжимает ладонь и выдыхает, идя вслед за подругой.

— Какой ужас, — Зенин смотрит на Годжо в чёрном фартуке. — Вы посмотрите на него, он же будет флиртовать со всеми! Его нельзя выпускать в зал!

— Как будто это что-то плохое, — бубнит под нос Сатору.

— Я молчу, я молчу, — успокаивая себя, произносит Мегуми. — Я ни-че-го не говорю.

— Когда-нибудь я пойму, почему вы так к нему относитесь, — Чосо ощущает себя единственным человеком в компании, которому нравится какая-то странная фиговина, на которую остальные смотрят более чем настороженно. И сейчас Сатору и есть эта странная фиговина.

— Ты всегда можешь пойти в зал, а его поставить на свет, благородный ты наш, — вмешивается в разговор Кугисаки, улыбчиво хлопая Чосо по плечу.

— Нет, ну как… — начинает Чосо и не успевает закончить, заставляя всех рассмеяться.

— Ты тоже мне очень нравишься, — кивает Сатору, смотря на время. — Нам, кажется, пора открываться!

Работать не особо хочется, но всем приходится вернуться к своим обязанностям. Чосо забирает чай и тащит Нобару наверх, Маки торопится переодеться в форму, а Сатору забирает поднос из рук Мегуми. Сегодня он постарается.

***

— Ну рассказывай, — Ураюме пробует собу, захватывая палочками кусочек говядины. — Как работа? Как новый город?

Юдзи держит перед собой тарелку с раменом, который кажется ему таким вкусным, что он вот-вот заплачет. Старший поднимает ролл в воздух, уже в который раз избегая лежащий рядом имбирь.

— Работа очень нравится, — с лёгкостью отвечает младший. — Наверное, это из-за людей вокруг. Все работники очень-очень хорошие и такие разные. Я не с каждым хорошо общаюсь, но мне все импонируют в основном.

— Ты им тоже очень нравишься. Явно больше, чем я, — с ухмылкой говорит Рёмен. — И в кого ты вырос таким хорошим?

— Не прибедняйся, — вздыхает девушка, пересекаясь взглядом с Юдзи. — А город? Лучше, чем в Сендае?

— Я, если честно, ещё никуда не ходил, — пожимает плечами младший. — Но при этом мне нужно купить вещей к четвергу, потому что я вообще не тот человек, который одевается в то, что пойдёт для мероприятий.

Ураюме с улыбкой поглядывает на Рёмена. Ей начинается казаться, что Юдзи говорит совсем не о себе. Похоже, сходств у них куда больше, чем можно представить.

— Он такой же, — показывает направо светловолосая. — Ходил бы в мусорном пакете, если бы я ему не покупала ничего. Поэтому, когда видишь, что он хорош одет, то помни, что это моя работа.

— Вот и Фушигуро мне сказал, чтобы я попросил помощи у Кугисаки, — соглашается Юдзи. — Но мне как-то жутковато…

Рёмен взмахивает палочками, давая понять, что ему есть что сказать.

— Она ему помогала с парой образов, поэтому хороший совет. И у тебя определённо есть привилегия, — ехидным голосом говорит старший. — На моём фоне ты выигрываешь по всем пунктам, поэтому Кугисаки, хоть и бывает резковата, отказывать тебе точно не будет. С ней, действительно, лучше дружить.

— А управляющий тебе как? — с интересом спрашивает Ураюме.

— Своеобразный, — самое подходящее, что может сказать Юдзи. Девушка смеётся и согласно кивает. Похоже, его знают вообще все. — Он всё пытается заставить меня звать его по имени.

— Все проходят эту стадию! — вспоминает своё знакомство со «своеобразным» Рёмен. — Тебе лучше смириться… Кстати, а бармен тебе как?

«Фушигуро?» — одними губами спрашивает девушка, и Итадори кивает, переводя взгляд обратно на младшего брата. Напрямую она не была с ним знакома, но временами слышала что-то от своего парня про какого-то хмурого мальчишку с бардаком на голове, которого вечность назад забрал к себе жить Сатору.

— Нравится, приятный, — заключает Юдзи, а Рёмену не хватает подробностей. — Но такой закрытый, что из него многое не вытянешь. Будто даже то, что можно рассказать — не говорит.

— Он такой… — вздыхает старший. — Представить не могу, кем надо быть, чтобы он открылся. Ну, его можно понять: с фамилией отца жизнь сахаром никогда не будет.

Юдзи сводит брови вместе. Зачем они перешли на какую-то невесёлую тему? Итадори неприятное чувство запивает подсоленным бульоном.

— Он же старше, чем я? — спрашивает Юдзи.

— Ему всё те же двадцать два, — отрицательно мотает головой Рёмен. Младшему вообще не казалось, что они с Мегуми одного возраста.

— Ну что за уныние? — цокает Ураюме, придумывая развлечение. — Ёкан будете?

— Конечно, что за вопрос? — от сладостей никогда не отказываются.

— С орехами или обычный?

— А два можно? — в унисон говорят братья, в удивлении переглядываясь.

— Конечно можно, — смеётся девушка, смотря на Рёмена. Тот выглядит таким счастливым, что и поверить сложно. — А ты пока иди принеси стикеры-напоминалки и пару ручек. Воспользуемся самым банальным способом повеселиться!

Юдзи остаётся за столом один, откладывая палочки на подставку и закрывая глаза. Ему так не хватало этой самой банальности, что сейчас она приносила весь спектр положительных эмоций. Вот бы этот вечер никогда не заканчивался, потому что чем дольше он тут сидит, тем больше ощущает, что вот-вот окажется дома.

***

— Это моё, — Маки чуть ли не вырывает тарелку из рук Сатору. — Это и следующее, так что не трогай.

Годжо недовольно морщится, теряясь в этом множестве заказов. Первый час всё было просто и понятно, на второй стало чуть сложнее, а на четвёртый он совсем потерялся. Мегуми старался ему помочь, но не всегда выходило удачно.

— Сатору… Сатору! — зовёт Фушигуро. — Не спи. Держи два заказа за… — он берёт блокнот из рук блондина и сверяется с записями, — четвёртый и седьмой? Вычеркни их только, а то опять попросишь сделать же.

Зелёные глаза тревожно смотрят на удаляющуюся спину. Этот взгляд Мегуми видел иногда, но он не вызывал внутри ничего хорошего. Сатору пока что ничего не испортил и не разбил, но при этом оно давалось ему с большим трудом. Фушигуро знал, что с непривычки Годжо будет слишком тяжело влиться в нужный рабочий поток, и, зная его характер, он был уверен, что о трудностях тот не скажет и помочь не попросит. Так оно и вышло.

Сатору путался в заказах, но из раза в раз пытался всё уладить. Его внешность и харизма, конечно, играли ему на руку. Возможно, в последние годы он даже стал более стрессоустойчивым. И всё же для такой снежинки происходящее было в тягость.

— Милые дамы, это вам, — блондин ставит на столик два бокала с фигурными трубочками.

Сатору вычёркивает половину заказа, не обращая внимания на явный интерес к нему. Он игнорирует вопрос про номер и уходит к седьмому столику. Вот только увиденное ни о чём хорошем ему не говорит. Сатору стоит с наполовину пустым подносом у не менее пустого столика. Здесь его никто не ждёт.

— Ты чего? — осторожное касание вытаскивает его из собственных мыслей.

— Фушигуро сказал, что заказ для седьмого, но тут… — Годжо показывает одной рукой на убранный стол с табличкой «Заказан». Юки задумчиво смотрит на чужие старания. — А это мне куда девать?

— Дай записнушку, — Цукумо вытягивает ладонь, пока Сатору ищет по карманам. В конце концов она сама достаёт блокнот из центрального и открывает его на последнем исписанном листе.

Переворачивая один и тот же лист и временами смотря на то, что стоит на подносе, девушка озадаченно хмыкает. Она прекрасно знала меню, но совсем не могла понять, что такое дал Мегуми на этот раз. Совсем не в его стиле… Юки осеняет, что раз она не может ничего понять, то это — новая позиция. Девушка быстро находит в списке заказов новое название и показывает его Сатору.

— Он просто перепутал одинаковое написание твоим почерком. Это для пятого столика, — Цукумо складывает блокнот и засовывает его назад в карман. Сатору уже хочет уйти, но она останавливает его ещё на пару секунд. — Ты вообще как?

— Нормально, — не сразу отвечает Годжо. — Просто оказалось сложнее, чем я думал.

— Любая работа такая. Официантам было бы тяжело выполнять твою работу, а мне — возиться со всеми этими светилками. Да и намешать что-то вкусное мы бы явно не смогли, — пожимает плечами девушка, кивая на апельсиновую цедру в стакане.

— Да, но я, кажется, полная бездарность. Ещё и туплю постоянно, всё путаю, — с полным разочарованием в голосе отвечает Сатору.

— И ты молча ходишь? Если тяжело, то почему не сказать? — цокает Юки. — Почему все всегда думают, что могут справиться одни?

Она злится и знает, что Сатору не сможет ответить ей. Всегда он так: и в работе, и в отношениях. Наверное, из-за этого Цукумо отправляет его относить заказ, а сама собирает волосы и идёт за фартуком уже для себя.

***

— Итак, я — мужчина до тридцати со сложным характером… Боже, да это кто угодно! — у Юдзи пустота в голове. Кого ему вообще могли загадать? — Мы с ним знакомы?

Ураюме и Рёмен переглядываются и одновременно кивают. Стикер в форме кота наклеен девушке на лоб и на нём выведено ровным буквами Юко Итихара.

— Почему у вас персонажи, а у меня человек? Это же очень сложно! — Юдзи откусывает кусок пастилы, ощущая вкус бобов.

— Ну-ка не спойлери, — шутливо ругается старший, плотнее прижимая стикер с сибой. Юдзи ещё раз читает фамилию персонажа — Урахара. — Думай! Ты справишься!

Рёмен уже готов нарисовать поддерживающий плакат и придумать кричалку. Ему кажется, что это легко. Но вот уже который круг он не может уцепиться за собственную надпись, вечно попадая своими вопросами не туда.

— Я бы мог сказать, что это ты, но это было бы слишком очевидно… — размышляет младший.

— У меня не сложный характер! — не соглашается Рёмен.

— Да-да, мы все об этом знаем, — хихикает Ураюме, воруя половинку ёкана у него.

— У меня есть девушка или жена? — наконец-то задаёт вопрос Юдзи.

Ураюме пытается что-то представить в голове, посмеиваясь. Рёмену вопрос тоже кажется крайне забавным.

— Я даже больше тебе скажу, — игриво произносит старший, — его такое вообще никогда не привлекало.

— Такое — женщины? Что за формулировка! — закатывает глаза Ураюме. Рёмен неловко шипит, показывая жестом, что молчит до следующего вопроса.

Юдзи совсем скоро превратится в Чарли Келли и обозначит на стене все зацепки. Да и этот факт, кажется, не дал ничего нового. Возможно, он просто знает этого человека с тяжёлым характером недостаточно хорошо. В голове появляется вопрос, способный подтвердить невесомое предположение.

— Так, моя очередь, — Ураюме хватает пары секунд, чтобы вспомнить всё, что она знает о себе. — Я — выдуманный персонаж, женщина с длинными чёрными волосами. И «по сути не человек»… Не человек… Я — ведьма?

Юдзи кивает, а Рёмен смотрит по сторонам. Что-то он вообще не улавливает, о ком идёт речь.

— А у меня есть свой магазин? — этого вопроса ей точно хватит. Младший кивает ещё раз. — Юко, это точно Юко!

Ураюме отклеивает стикер и читает написанное. Что же, этот круг не был слишком сложным. Она отдаёт стикер назад Юдзи.

— Отличный выбор! — улыбается девушка. — Не думала, что ты знаком с чем-то таким…

— А познакомьте и меня, — жалобно произносит Рёмен. Двое сразу же поворачиваются в его сторону. — Я вообще понятия не имею, кто я. Мужчина, не человек, выдуманный персонаж со светлыми волосами…

— Тебе надо задать такой же вопрос, как и мне, давай… — намекает Ураюме.

— Я — ведьмак?! — непонимающе спрашивает Итадори. Юдзи вздыхает и переглядывается с девушкой, борясь с желанием ударить себя по лбу.

— Не-е-ет, — протягивают они вдвоём, и на лице Рёмена проступает какое-то вселенское мучение. Он ноет, что совсем не понимает, что от него хотят.

— Я блондин, да? — спрашивает Юдзи, игнорируя чужие страдания сбоку. Сейчас он заест их и всё наладится. В ответ ему утвердительно кивают. — Только не говорите, что я — управляющий…

Младший отклеивает стикер с тигром и читает почерк брата, заваливающийся в одну сторону. Предположение оказывается верным. Но Юдзи не согласился бы, что у него сложный характер. Всё же, он и правда недостаточно знает Годжо. Его такое вообще никогда не привлекало.

— Ты остался один! — Ураюме отдаёт стикер Рёмену, а тот откидывается на спинку стула.

— Всё, я не буду в это играть! Меня обидели! — недовольно отвечает старший.

— И это — человек с нормальным характером? — спрашивает Юдзи. — Враньё!

Девушка смеётся, полностью соглашаясь с младшим. Ураюме говорит, что если Рёмен не угадает за три вопроса кто он, то будет должен им по десять тысяч йен. Такой расклад его совсем не устраивает. Он упирается, называя происходящее вымогательством. Но другого выбора, кроме как задать вопрос, у него не остаётся.

***

Юдзи приходит домой под самую ночь, воодушевлённый и с горой контейнеров с едой, потому что «вдвоём мы это не осилим». Он ставит их на полку в коридоре, а сверху кладёт две купюры. Усмехается и снимает так и не зашнурованную обувь. Спать совсем не хочется: как-то он отвык от режима обычного человека. А смена закончится только через пару часов.

Поэтому, быстро сбегав в душ и съев парочку роллов, Итадори заваливается на кровать, решив перелистать ленту во всех социальных сетях. Занятие, безусловно, интересное. Без работы он скучал по чему-то… по кому-то… Юдзи не думал ни о чём, когда открывал нужный чат. Почему он не может просто взять и написать? Может. И стикер с тигром летит следом.

Как справляетесь? Управляющий там живой?

Мегуми сидел на кровати и долго смотрел на телефон, совсем не зная, стоит ли брать его в руки. «Я просто напишу и всё… А если он увидит подтекст? Нет, какой подтекст? Это — обычное сообщение. Что за глупая невротичность?» Фушигуро десять раз перепечатывал одно и то же, пытаясь убрать из сообщения какие-то странности, которые он один и видел. И всё же что-то приемлемое он не находит, но отступить уже не может. Закрыв глаза, Мегуми жмёт на кнопку отправки.

Юдзи же ответа ждать нужно было долго: на смене Мегуми почти никогда не пользовался телефоном. Поэтому Юдзи отложил устройство в сторону, выбирая что посмотреть перед сном или даже во время сна. Включив что-то про супергероев, он сполз вниз по подушке, переворачиваясь на бок. Вот Итадори закрывает глаза, моргая, но назад не открывает. Мысли плывут, а сам он проваливается в сон. Экран телефона загорается в темноте, но этого никто не замечает. Юдзи лишь сильнее заматывается в плед.

Без тебя сегодня было ужасно.

Chapter Text

То, что никогда не произойдёт — это ты и я.

— Я чего-то не знаю? — вопрошает Чосо, сложив руки на стол. Едва заметные полосы пара поднимаются от кружки.

Нобара вешает куртку на крючок и поправляет пушистый рукав. Она смотрит на кольцо с камнем в форме сердечка и поправляет: ей оно большое. Маки подарила его на прошлый день рождения, но прогадала с размером. Кугисаки это не волновало, она всё равно носила его каждый день. Для неё это как знак, как напоминание того, что когда-то в её жизни были чувства к Зенин. Были…

— Не знаю. А ты о чём вообще? — рыжая совсем не понимает, что хотят узнать.

— Вы держались за руки и так мило болтали… Вот я и подумал, — начинает темноволосый.

— Не думай. Мы, — Нобара садится на свой стул и на выдохе договаривает фразу: — друзья. И зачем я тогда сказала тебе про чувства…

— Да, да, хватит уже играть роль заботливого старшего брата. Я помню, но мы-то с тобой тоже друзья.

Чосо безусловно любил рыжую, как и она его. Но это была одна из самых странных любвей его жизни: с ноткой шутливой ненависти, подколки, но и наполненная заботой и переживанием друг о друге. И два года назад, когда Нобара только пришла работать к ним, Чосо даже подумал, что та запала на него. Думал он так до тех пор, пока не понял, что это лишь манера общения и свойский характер. Правда, понял он это уже после того, как она прямым текстом сказала ему: «Прости, но ты не совсем в моём вкусе… Мне больше ваша официантка нравится».

Да, сначала он посчитал это чем-то несерьёзным, но потом… Потом темноволосый присмотрелся к жестам девушки, к тому, чьё имя она упоминает чаще всего, выборы в чью пользу старается сделать всегда. Чосо хотел, чтобы у неё всё получилось. Вот только Нобара, кажется, не хотела. И такого парень понять не мог.

***

— Подожди, так ты тогда не шутила? Тебе правда нравится Маки? — Чосо спрашивает это просто так, никак не подводит к вопросу. Просто вспоминает, что давно хотел уточнить.

— Ну я же тебе не просто так говорила, что не понимаю прикола всех этих голых мужиков, — кидает на него немного разочарованный взгляд рыжая.

— Так а почему ты не поговоришь с ней? — Чосо думает, что для Нобары это будет проще простого. В духе рыжей быть сильной и забирающей то, что должно быть её. Он так видит.

— А зачем? Меня всё устраивает и без этого. Я же не страдаю, а это — главное, — непринуждённо отвечает девушка.

Чосо такого отношения к чувствам не понимает. Он уверен, что их следует выражать, оказывать знаки внимания и уж точно не держать в себе, закапывая куда поглубже. Для него жизнь в смирении и есть настоящее страдание. Может, Нобара и не несчастна, но и не счастлива.

— Но у тебя же может быть шанс! Разве тебе не хочется взаимности? — непонимающе спрашивает парень. — Стоит хотя бы попробовать. Даже если это не взаимно, то станет легче… Хотя бы не будешь жалеть, что могла что-то упустить.

— Слушай, — рыжая косится на Чосо и опирается руками на стол, — а ты всегда такой нудный? Раз такой умный, то вперёд… Чего ты ждёшь?

Темноволосый выгибает бровь, не улавливая о чём она. Резкая реакция осаживает его, внутри становится неудобно. Кугисаки явно полностью противоположных взглядов. Кажется, так у них будет со всем.

— Юки… — произносит Нобара и видит, как меняется лицо Чосо. Прямое попадание. — Как минимум симпатична, да? Тогда давай, я жду.

Лицо Кугисаки украшает самодовольная ухмылка. Если тебя пытаются задеть или упрекнуть, то ответь тем же. Именно упрёком для неё были слова парня. Разве она просила каких-то советов? Разве её интересовало чужое восприятие? Нет… Но если нет, то почему оно заставило её задуматься на долю секунды и затеряться в мыслях.

— То есть… Если я позову её на свидание, то ты сделаешь то же самое? — улавливает Чосо.

— Пожалуй, — легко отвечает девушка. Она не верит, что темноволосый может удивить её чем-то. Вот только она забывает, что знает его лишь пару месяцев, а он так и не перестаёт временами выкидывать что-то новое. — Ты только поторопись.

— Это угроза? — смеётся Чосо.

— Ну, Юки тоже ничего так… — улыбается рыжая. — Смотри, как бы не увела.

— Глупости, — машет рукой парень. Пусть сначала разберётся с собой.

— Посмотрим, — хитро произносит Нобара.

***

Посмотрели. Нобара даже и забыла про этот уговор, но Чосо, похоже, помнил всё. Он, должно быть, прочитал парочку сомнительных статей, придумал в голове разговор и всё такое. Кугисаки видела его не обычным человеком. Таким, который женщин видел только на картинках. Иногда у неё были действительно странные представления. А Чосо на самом деле подумывал спросить у Сатору, но вовремя вспомнил, что он — совсем не тот человек, который может помочь в любовных вопросах. Тогда ещё ничего не подтверждало предчувствий темноволосого, он просто знал это.

А вот Рёмен сначала посмотрел на него так, будто он сказал полнейшую глупость. Потом что-то прикинул, оценивающе оглядел Чосо и вынес вердикт. Просто подойди, улыбнись, пофлиртуй и спроси, занята ли она днём. Выглядишь ты нормально, характер, вроде, тоже… Ну и всё, какие вопросы тогда? Ясно и понятно, даже воодушевляюще.

Чосо спускается по лестнице впереди Нобары, пока та идёт и не смотрит под ноги, пытаясь не свалиться и завязать шарф на шее. «Как и обещал», — произносит парень, подмигивая рыжей. Она совсем не понимает, что он там ей обещал, но затем видит, куда он идёт, и сердце её замирает.

— Он реально сделает это… — Нобара прикрывает рот рукой, смотря, как Чосо подходит к Юки, заполняющей какие-то документы прямо на ходу.

Маки проходит мимо с подносом и останавливается. Зенин смотрит сначала на неё, а затем на парочку, возвращаясь назад к Нобаре. Тарелки тихонько позвякивают в её руках.

— Опять какие-то ваши странности? — Маки быстро заправляет прядь волос за ухо.

— Мы просто поспорили: его обязанность — позвать Юки на свидание. И если он это сделает… Мне придётся выполнить свою часть спора?

Зенин легко улыбается. Эта дружба, сошедшая не с книжных страниц и экранов телевизоров, очень импонирует ей. Наблюдать за очередными перепалками Чосо и Нобары всегда интересно. И каким бы сильным спор ни был, те всегда возвращались в исходную точку. Точку, в которой всё хорошо.

— Спорить с Чосо — не самая лучшая идея: он может многое, — Зенин осторожно хлопает рыжую по спине, напрягая другую руку и удерживая поднос только ей одной. — А тебе что надо будет сделать?

— Мне?.. — зачем-то уточняет Нобара. — Да ничего серьёзного… Она реально оставляет ему свой номер?!

Чосо мило кивает Юки и оборачивается через плечо, пересекаясь взглядами с Кугисаки. Рыжая не верит, что в своих суждениях парень прав. С ним она ни за что не согласится. И даже если в правоту Чосо она не верит, то уж точно признаёт, что он действительно может многое.

***

Нобара поправляет чёрный шарф, сильнее закрывая шею. Мокрый снег валится на волосы комьями и растворяется под ногами. Чосо догоняет девушку и накидывает той на голову капюшон кофты, торчащий из-под куртки. Она лишь кидает на него недовольный взгляд, но капюшона не скидывает, смиряется.

— Прошёл месяц… — начинает парень.

— И ты уже спишь с ней, — довольно произносит рыжая.

— Я же говорил, что это не так страшно, — для Чосо всё легко. — И откуда ты знаешь?

— Так я права! Всё же ты ей тоже очень нравишься. А она, — Нобара поворачивается к темноволосому и прикладывает пальцы к застёжке-кнопке на чужой куртке, — девушка властная. Берёт то, что вызывающе лежит перед ней — тебя.

Рыжая с силой давит на заклёпку, заставляя ту вжаться в чужую грудину и щёлкнуть. Чосо тяжело вздыхает: вёл он совсем не к этому.

— Я выполнил свою часть, а ты… Продолжаешь мучать себя, — хмыкает парень. Нобара прикрывает глаза на секунду, чувствуя, как снег опускается на ресницы.

— Ты себе что-то выдумываешь, — качает головой рыжая. — Это была просто глупая шутка… Я ничего не обязана делать. Ты — молодец, я нет. Устраивает?

Чосо останавливается, вспоминает недавний разговор. Он просто привык решать проблемы младших. Обязанность… А что ещё сделаешь, если они временами не понимают простых истин? Но если бы все придерживались истин Чосо… Все были бы Чосо, вот только во всём согласных друг с другом не бывает.

— …любит и считает, что ей ничего в ответ не надо. Но с моей стороны это выглядит как какое-то самовнушение. Она же вечность будет «не страдать», пока что-то не пойдёт совсем наперекосяк. А если у Зенин кто-то появится? Она продолжит говорить, что всё прекрасно? Я её не понимаю… — Чосо пропускает прядь светлых волос сквозь пальцы, ощущая прикосновение мягкой кожи.

— Зайчик, — Юки проводит рукой по груди Чосо и придвигается чуть ближе, — ты слишком много думаешь о том, что тебя не касается напрямую. Если человек не хочет помощи, то ему и не поможешь. А она не просто не хочет, она даже не считает, что ей это нужно. С упрямцами всегда тяжело…

Цукумо перекидывает через парня ногу и приподнимается на локте, смотря на его задумчивое лицо. Она неосторожно целует его в губы, спускаясь к шее и устраиваясь на нём поудобнее.

— Наверное, ты права, — отвечает Чосо, обнимая Юки за талию. Она лишь ухмыляется, прикусывая кожу.

Нобара смотрит своими глазами котёнка на Чосо, стоя посреди пустой улицы. Солнце ещё не начало подниматься, и фонарь чертит светом круг между ними. Рыжие волосы торчат из-за краёв капюшона, а растаявшие снежинки скатываются с ресниц по щекам.

— Прости, я иногда могу слишком сильно навязывать заботу. Что-то вроде детской травмы, — хмурится парень.

— Забей, всё нормально, — отмахивается Кугисаки. — Просто… хватит играть в заботливого брата.

***

— …Мы с тобой тоже друзья, — произносит Чосо. — Прошло уже два года, а мне всё чаще кажется, что тебе есть что сказать. Ей, мне и даже себе.

Нобара замирает и смотрит на кольцо на пальце. Она поджимает губы и отводит взгляд. Злится. Но совсем не на Чосо. На себя. Всё чаще ей кажется, что тот был прав с самого начала. Она так пыталась убедить себя, что всё в порядке и чувств больше нет, что действительно поверила. Но сейчас… Одно смятение.

— Я не хочу говорить о том, что чувствую, — говорит так, будто извиняется. Хотя ей и не за что.

— Всё в порядке. Ты знаешь, что я… — Чосо думает, что главное — никого не принуждать. Желающий утонуть не притронется к спасательному кругу как его не проси.

— Всегда готов выслушать, — договаривает рыжая. — Просто слушать нечего. Я давно не понимаю, что чувствую. Ничего или что-то… И я не хочу верить, что любила её всё то время, которое старательно убеждала всех вокруг, а главное себя, что мы просто друзья.

Нобара складывает ладони вместе и подносит их к лицу. Она выдыхает, стараясь успокоиться, пока внутри всё ярче разгорается пламя, сжигая то, что хоть немного поддерживало внутри порядок. Нет, она не признает, что была неправа.

— Притворись, что я сейчас ничего не говорила, — осекается девушка. — Давай уже работать, а то и так много бездельничаем.

Чосо кивает и возвращается к бесконечному множеству датчиков. На душе у него тоже неспокойно. Вот-вот что-то случится. И он очень хочет верить, что случится оно к лучшему.

***

— Опять погрызлись? — Мегуми кивает Чосо, наливая воды в стакан.

― Небольшое несогласие, — хмыкает Чосо. — Завтра всё будет хорошо.

— Она просила передать, чтобы ты сегодня шёл один, — Сатору сидит у бара и смотрит, как растворяется таблетка от головной боли. Он упирается костяшками в щёки и устало моргает.

— Вот как… — тонкие брови быстро поднимаются и опускаются.

Сегодняшняя смена будто всех вымотала, забрала все силы и внутри оставила только пустоту. Темноволосый думает, что раньше такого не было. Но он, скорее всего, просто не замечал. И почему-то ему начало казаться, что без Юдзи тут всё по-дурацки, всё неправильно.

Нобара заходит в квартиру и бросает куртку на полку, какие-то баночки и флакончики падают под весом одежды. Рыжая поворачивает замок и на ходу скидывает обувь. Толстовку она бросает на кресло и залезает под одеяло, позволяя себе наконец-то расслабиться. Усталость поглощает её, откусывает по кусочку и глотает не жуя. Девушка думает, что всё наладится, когда она проснётся. Поэтому Нобара закрывает глаза и проваливается в пустоту. Холодную, липкую — такую, в которой снов не увидишь.

— Всё хорошо? — голос Маки возвращает рыжую в реальность.

Она моргает и смотрит на руку, в которой зажата расчёска. Зенин поднимает руку и протягивает ей краб для волос.

— Забыла, как волосы расчёсывать, — отшучивается рыжая и собирает руками длинные пряди.

Не могу волосы собрать, можешь помочь? Точно. Вот почему она сейчас этим занимается. Отмеряет каждый миллиметр длины и делит волосы так выверенно, словно следует какому-то стандарту. Нобара чувствует запах медового шампуня и то, что в груди всё ноет. Будто лёгкие смяли и выкинули, как бумагу. Кугисаки берёт заколку, обхватывая чужие пальцы. «С чего ты решила, что чувств больше нет?», — рыжая ослабляет хватку и позволяет заколке сомкнуться на прядях.

— Готово, — произносит девушка и берётся двумя руками за рукоять расчёски, поднося её к груди.

— Спасибо, — Маки поворачивается и быстро обнимает её. — Ты супер!

Нобара нервно усмехается и зубья расчёски прижимаются к груди. Ей хочется, чтобы они копьями проткнули её насквозь. Может тогда станет легче? Хотя, наверное, не станет.

— …Слышишь? — Чосо повышает голос, пока Нобара не смотрит на него. — Подай пульт, говорю. Слева… Да-да.

Нобара еле находит его на полупустом столе и отдаёт парню. В голове мысли склеились, перемешались и не дают сосредоточиться на чём-то одном. Темноволосый с беспокойством поглядывает на неё, но молчит. Весь день для неё как набор обрывочных кадров, в котором она перемещается от момента к моменту.

— Как-то мне нехорошо… — слегка мотает головой рыжая. — Пойду освежусь. Последишь, ладно?

— Можешь не торопиться, — кивает Чосо. Замок за спиной щёлкает, и он в каком-то разочаровании сжимает переносицу пальцами.

***

— «Фиолетовый» для Вас, а это, — Юдзи ставит стакан с алкогольным мохито перед девушкой с крашенными волосами, — Вам.

— Можно кое-что уточнить? — парень из компании приподнимает коктейльную карту и показывает пальцем в одну из картинок.

Юдзи ставит руки на стол и чуть перегибается через него, всматриваясь в меню. Он бросает взгляд на русого парня, показывая, что слушает его.

— Джин тоник с огурцом… — читает он. — В смысле… он будет с настоящим огурцом? В стакане?..

— Ага, как на картинке, — Итадори думает, что иногда в меню проскальзывают очень странные позиции.

— Сравни наши с теми, что там, — показывает девушка в облегающем серебряном платье. — Они одинаковые.

— Наш бармен многое умеет, — заверяет Юдзи, ловя на себе одобрительные взгляды. Чем больше хорошего скажешь, тем больше закажут. Но в это же время каждое его хорошее слово было правдой.

— Отлично, тогда нам три джин тоника, — смеётся одна из девушек и неосторожно дёргает рукой.

Юдзи слышит звон стекла и чувствует, как по рукам что-то течёт. Он опускает взгляд и видит, как по столу растекается «Кровавая Мэри», пачкающая руки томатным соком со спиртовым запахом.

— Простите, — быстро извиняется парень с осветлёнными прядями и выхватывает пару салфеток, кидая их на разлитое. — Она очень неосторожная.

— Да ладно, — отмахивается Итадори и ещё раз смотрит на беспорядок. — Получается три джин тоника и повторить вот это.

Юдзи ставит упавший стакан на поднос и кидает рядом пропитавшиеся соком салфетки. «Буду через пару минут, только больше ничего не роняйте», — говорит официант и оставляет друзей в компании друг друга. Хотя бы не придётся битую посуду плюсовать к счёту. Уже неплохо.

— Три джин тоника с огурцом и повтори «Кровавую Мэри», потому что сейчас она вся на мне, — смеётся Юдзи, ставя поднос перед Мегуми и показывая липкие руки.

― Боже… — Фушигуро несколько удивлён, что такое вообще произошло. — Иди, пожалуйста, отмойся, а я пока разберусь с заказом… А, можешь помыть руки здесь.

— Не хочу мешаться, — мотает головой Итадори.

— Тогда не разговаривай с зеркалами! — быстро добавляет Мегуми, не позволяя себе начать спорить, что он нисколько не мешает.

— Не буду! — через плечо кричит Итадори и никак не может убрать с лица улыбки.

Юдзи останавливается перед дверью в туалет для персонала и думает, как её открыть и не сильно запачкать. И пока он размышляет об этом, по другую сторону двери Нобара впивается руками в раковину и смотрит на своё отражение. Сердце почему-то быстро колотится, а дыхание сбивается тревогой. Она ещё раз проводит ледяными руками по лицу и волосам, делая вдох и выдох.

Девушка поворачивает дверную ручку, резко открывая дверь. Глухой удар следует секундой позже. Нобара с ужасом заглядывает за дверь, замечая там Юдзи, держащего перед собой руки в странном изгибе.

— П-прости, — Кугисаки выставляет перед собой руки, зеркаля Итадори.

— Всё хорошо, не извиняйся, — мотает он головой, и пара липких капель падают с его пальцев. Выглядит так, будто руки у него в крови.

Нобара засматривается на них и отступает. Чосо, должно быть, уже потерял её. Юдзи почему-то не видит былой радости на девичьем лице. Сегодня рыжая не такая, как обычно. Всегда улыбчивая, сегодня она погружена в свои мысли. И почему-то Итадори кажется, что хорошего в них мало.

— Ага, — безэмоционально отвечает девушка и исчезает за поворотом к лестнице.

Юдзи ещё пару секунд стоит в растерянности и заходит в уборную, поворачивает кран. Он смотрит, как розовая вода исчезает в раковине. Взгляд его останавливается на самом её краю, где под светом лампочки блестит золотое кольцо с камнем в форме сердечка. Забыла…

***

— Принцесса, — окликает Нобару официант в самом конце смены. Она уже была готова уйти домой, но поворачивается, и карие глаза смотрят на парня. — Ты кое-что забыла.

Итадори подходит к ней, замечая всё ту же эмоцию. Она устало поглядывает на него, совсем не зная, чего ждать. «Дай руку», — быстро говорит Юдзи, вытягивая ладонь. Нобара молча подаёт ему руку с аккуратными пальцами, и Итадори бережно надевает ей кольцо на палец. Она носит его и не обращает внимания на то, что оно ей велико… Памятная вещь должно быть. Непонимающе глянув сначала на кольцо, а затем на Юдзи, девушка сглаживает эмоции на лице.

— Спасибо, — Нобара изламывает брови. За весь вечер она даже не заметила пропажи. — Если бы не ты…

— Пустяки, — машет рукой Итадори и даже не успевает осознать, что его обнимают. Цепляются как за соломинку. Юдзи не остаётся в ступоре, а лишь оставляет руку на женской спине, а другой проводит по волосам. — Ты чего это?

— Тяжёлый день, — тихо отвечает девушка куда-то в фартук. Впервые за сегодня она не чувствует мерзкой тревоги. Тревоги холодной, как её руки, и навязчивой, как незнакомцы поздним вечером. Но сейчас она держится за него. За мимолётное ощущение, что стало легче.

***

Пар клубится под потолком. Нобара прижимается рукой к кафелю, закрыв глаза. Она хмурит брови, закусив губу. Рыжая коротко дышит ртом, почти не издавая звуков. Доставлять удовольствие собственными руками — редкая роскошь для неё. Обычно на такое нет ни сил, ни времени. Но сегодня это просто необходимо.

Чувствуя скорую разрядку, рыжая припадает лбом к плитке. Пальцы подрагивают, держась за мокрые перемычки кафеля; горячая вода льётся прямо на спину. Девушка представляет, как Маки гладит её кожу, а вместо капель воды о её спину разбиваются нежные поцелуи. Нобара резко выдыхает, ощущая дрожь в руках и бёдрах. Она стоит ещё пару секунд и начинает ощущать одну лишь плитку подо лбом. Удовольствие утекает вместе с водой, а внутри почему-то становится пусто.

Кугисаки открывает глаза и смотрит на ступни. Она опускается на эмалированное дно, подтягивая к себе ноги и утыкаясь лбом в колени. Совсем не всхлип удовольствия срывается с её уст. Рыжая и сама не знает, почему плачет. Но слезы продолжают течь по её щекам, смываясь водой из-под душа над головой. Вот только Нобара не способна согреться даже кипятком. Ей кажется, что она вот-вот утонет в пустой ванной.

Chapter Text

— Надеюсь, так можно… Я просто устал и не хочу писать, ну и почему бы нет, — немного неуверенный голос Мегуми звучит в квартире Юдзи, правда самого парня тут нет. — Не знаю, наверное, всё было нормально, но мне так не кажется.

Юдзи выключает чайник, только начавший закипать, и смотрит на время. Пока что никуда не опаздывает. Он садится на кухонный стул и закидывает одну ногу на другую. Еда со вчерашнего ужина стоит перед ним, а рядом лежит телефон, из динамика которого доносится голос Фушигуро.

Тот в очередной раз вздыхает и, судя по звуку, куда-то ложится. Итадори заинтересованно ждёт продолжения истории. Голосовые сообщения ему всегда нравились больше, чем простой текст. Так ему куда проще было отслеживать чужие эмоции и интонации, что здорово помогало обойтись без недопониманий.

— Ты ещё спрашивал про Сатору, — Фушигуро переходит к самой травмирующей для него части. — Он, конечно, очень старался. Но у него вечная проблема, что он старается так, как считает нужным, а не так, как этого хотят остальные. Ладно, допустим… Это ещё нормально, все привыкли. Но он просто не понимает, что такое правила и инструкции. Он им вообще не следует!

Итадори позиция Годжо кажется даже немного правильной со стороны самого Сатору. Да, возможно, это несколько эгоистично, но он точно не тратит свою энергию на что-то бесполезное для него. Человек-выгода, не иначе. Хотя, Юдзи был уверен, что даже в жизни такого человека было что-то такое, где все принципы и убеждения рушились. И именно там появлялась импульсивность, необдуманность действий и всё остальное, что он прятал в повседневной жизни.

— Я очень давно его знаю, и за всё это время он никогда! Понимаешь, никогда не следовал чужим советам, всегда игнорировал правила и делал так, как сам хотел. Если правильно для него и принесёт пользу, то будет делать так, а если нет… Господи…

Мегуми вздыхает, наверное, в сотый раз и замолкает на пару секунд. «Кажется, я опять негативлю… Если буду делать так в жизни, то разрешаю заткнуть», — чуть тише говорит Фушигуро, и Юдзи тепло улыбается. Нет, Мегуми он затыкать точно не станет.

— В общем, этот человек навсегда останется для меня загадкой, — смеётся Фушигуро. Он думает, что ещё сказать, в самом конце добавляя: — Меня радует только полный процент за бар, всё. Больше меня ничего не радует.

Мегуми говорил по слову, и его интонация слишком нравится Юдзи. Он перематывает сообщение назад и слушает последнюю часть ещё раз. Итадори смотрит на экран телефона ещё немного и идёт собираться на работу, думая, что на всё ответит вживую. И одна вещь из всего сказанного волновала его больше всего.

***

— Я всё послушал! — говорит Юдзи, ударяя ладонями о барную стойку.

Мегуми сначала даже не понимает, что это говорят ему. И только после секундных гляделок меняется в лице. Он кивает и протягивает сидящей рядом Маки стакан.

— Только не говори, что он скидывает тебе музыку, — произносит девушка, ставя телефон перед стаканом. Фушигуро закатывает глаза, оставаясь недовольным такой нелюбви к его вкусам.

— Музыку? — переспрашивает Итадори, будто впервые слышит слово. — Нет, я про голосовые.

Зенин вскидывает брови, продолжая смотреться в экран. Она просто кивает, проводя расчёской по волосам. Маки интересно о чём они будут говорить дальше.

— Который раз уже думаю, что ты ненавидишь управляющего, — начинает Юдзи. Маки лишь ухмыляется.

— Не ненавижу… — отрицает Мегуми. — Просто у нас с ним такие вот отношения.

Фушигуро как-то не объясняет, что нужно понимать под фразой «такие вот», и Итадори уже сам додумывает смысл.

— Знаешь, у тебя «такие вот» отношения почти со всеми, — Маки пересекается взглядом с Мегуми, а затем обращается к Юдзи, чуть наклоняясь в его сторону: — От него любви ждать не стоит. И это ещё хорошо, если он тебя уважает, а так…

Зенин машет рукой, и этот жест говорит сам за себя. Итадори как-то не согласен с её словами. Да, Фушигуро очень закрытый и обычно показывает лишь то, что сам считает нужным. Но в то же время Юдзи почти не ощущает этой холодности, о которой говорят другие. И время их общения никак не влияет на что-то между ними: они всегда возвращаются в точку границ, которые ставит Мегуми.

— Кто бы говорил, — цокает зеленоглазый. — Не забывай, что мы с тобой — родственники. Ты точно такая же…

— Мы вообще не похожи, — Маки резко закалывает волосы, расплетающиеся через пару секунд. — Бесит!

— Короче, — Фушигуро переводит взгляд на Итадори, — не слушай её. Вокруг полно людей, с которыми у меня хорошие отношения. А Сатору… Ну, с ним по-другому быть не может, когда-нибудь ты это поймёшь.

— Надеюсь, что это произойдёт тогда же, когда я пойму, почему из меня выходит очень важный работник, — улыбается Юдзи. — Ты так говорил, будто я тут вообще всё делаю, а без меня сразу десять землетрясений, пять наводнений и три пожара.

— Он просто любит всё преувеличивать, — вставляет слово Маки. — С детства. Хотя, тогда он был повпечатлительнее.

Юдзи бросает взгляд какого-то умиления на Мегуми, и возвращается к девушке, что никак не может собрать волосы. В очередной раз она вытаскивает из волос заколку и закатывает глаза. Телефон съезжает и падает на стойку.

— Всё, я сдаюсь, — она с силой кладёт расчёску перед собой и старается успокоиться.

— Помочь? — спрашивает Итадори.

— Забей, — отмахивается Зенин.

Она слезает со стула и забирает свои вещи. Юдзи грустно выдыхает и смотрит, как Нобара спускается с лестницы. Лицо у неё такое, что ничего однозначного не скажешь. Но она явно чем-то озадачена. Итадори косится в сторону девушек, наблюдая, как Маки что-то говорит рыжей и протягивает расчёску, поворачиваясь спиной.

— Нормально… — протягивает Юдзи, кивая в их сторону.

— Не удивляйся так, — сжимает чужое предплечье Мегуми, отвлекая от слишком уж бестактных гляделок. — Кугисаки она доверяет чуть ли не больше всех здесь… И даже так о многом не говорит.

— Что же… Пора искать того, кто и меня причешет, — показывая зубы в улыбке, отвечает Итадори.

Мегуми кивает, потому что знает, что ничего нормального не ответит. А говорить глупости он терпеть не мог. Лучше промолчать и остаться без неловкостей, чем проверять чужую реакцию на слова, что его кандидатуру стоит рассмотреть. Фушигуро думает об этом и пытается не улыбнуться; он отворачивается, хмурясь и силясь вернуть былую серьёзность.

Юдзи никаких изменений из-за этого заметить не может. И ему даже кажется, что его клонит в сон. Всё вокруг такое успокаивающее, тихое, что он прикрывает глаза, придерживая голову рукой. Ждать начала смены всегда слишком странно. Когда-то время пролетает за секунду, а когда-то тебе нужно ждать вечность. И второе обычно ни о чём хорошем не говорит.

— Ребятишки, что случилось? — Нанами кидает ключ на стойку. — Какое-то уныние у вас.

Мегуми вздрагивает и чуть не роняет шейкер на пол, резко прижимая его к груди. Он поворачивается обратно к стойке и смотрит на ключ. Юдзи раскрывает глаза, оглядывая светловолосого. Ему почему-то кажется, что сегодня Кенто более живой, чем обычно. Похоже, отсутствие Годжо играет важную роль в жизни клуба и его сотрудников.

— Да всё нормально вроде бы, — Фушигуро смотрит на брелок с чёрным котом.

— Если Сатору придёт, то отдай ему, — даёт указание Нанами, и Мегуми забирает ключи Годжо.

— А Вы почему так рано заканчиваете? — спрашивает Фушигуро. Для него большое удивление, что их бухгалтер заканчивает не на часов пять позже нужного. Переработка для Нанами — обычное дело, а происходящее явно не было в его стиле.

— Просто уже сам понимаю, что нужно отдохнуть. Так что борюсь с чувством вины и иду домой, — вздыхает светловолосый. — Да, будто там я не буду сидеть с бумажками…

— А зачем так убиваться? — Итадори в вопросе склоняет голову на бок.

Кенто медлит с ответом, замечая знакомые черты в поведении Юдзи. Нанами ощущается совсем далёкое чувство, что хочет увидеться с одним человеком. Обычно он ничего не просит у вселенной, но тут очень хочется, чтобы желание сбылось. Фушигуро вопросительно смотрит на старшего и, кажется, понимает причину ступора. Даже у законченных трудоголиков чувств к близким не отнять.

— А кто же кроме меня мою работу сделает? Если я не буду, как ты говоришь, «убиваться», то ничего хорошего это не принесёт, — отвечает Кенто с какой-то печалью. Хотя, за столько лет он уже даже и привык или же просто смирился.

— Такое отношение к обязанностям очень ценится, но всё же не стоит мучать себя. Переработки мало хорошего дают. А если что случится с Вами? Тогда совсем некому будет работать, — говорит Юдзи, замечая перемены в чужом взгляде.

— Я по-другому не могу, — пожимает плечами Нанами, прощаясь с Фушигуро и ещё раз оглядывая Итадори, говоря уже самому себе: — Как же ты на него похож…

Мегуми смотрит на Юдзи, и тот совсем не понимает, что за повышенное внимание к нему последние пару минут. Фушигуро думает, что Нанами в чём-то прав. Чем-то и правда они похожи… Вот только черноволосый ничего хорошего в этом не видит.

— Ты не первый, кто так о нём волнуется. У нас был до ребят другой повар… — Фушигуро делает паузу. — Он очень близкий друг Нанами. Наверное, поэтому видит в тебе его черты.

— А что с ним случилось? — Итадори чувствует себя несколько некомфортно. Ему кажется, что всё оно к чему-то неприятному идёт.

— В смысле? — Мегуми тупит взгляд, а потом до него доходит. — Боже, ты про… Он живой! Просто он тут больше не работает.

— Я уж подумал… — облегчённо выдыхает Юдзи.

— Это мы с ним просто странно разговариваем. Два человека, которые не могут в развёрнутые предложения, — цокает зеленоглазый. — Прости, что напугал.

— Всё в порядке, — жмурится Итадори. — Просто лучше не сравнивай меня ни с кем.

Мегуми кивает, а сам понимает, что уже слишком много раз не выполнил эту просьбу. И ему было совсем не легче от осознания, что каждый раз сравнивал Итадори совсем не с Хайбарой. Фушигуро, в отличие от Нанами, видел в официанте черты совсем другого человека. Очень близкий друг…

***

Кенто спускается по каменным ступеням, прижимая к себе бумажный пакет из булочной. Для него лучше места после работы не найти. Нанами радует, что до парка идти пару минут, поэтому он в полном спокойствии может отдохнуть и набраться душевных сил перед новым рабочим днём. Такой вечерний ритуал был одной из немногих вещей, которые помогали жить. Нести выпечку домой ему никогда не нравилось — остынет. А так самое настоящее совмещение приятного с полезным.

Сегодня он купил почему-то больше обычного, будто что-то предчувствовал. И из-за этого взял и яблочных штруделей, и круассанов с шоколадом и булочек с корицей. Нанами всегда любил корицу и считал её прекрасным дополнением почти всего, а вот шоколад любил Хайбара, особенно, горький.

Кенто задумчиво смотрел на набережную, сидя под облетевшим деревом. Небольшие ладони закрывают глаза, но он не пугается и сразу понимает, кто это. Вот почему он взял так много…

— И почему мы не работаем? — спрашивает Кенто и осторожно обхватывает пальцы Хайбары руками, убирая их с лица.

— У меня же всегда выходной в четверг, — улыбчиво отвечает Юи. Светловолосый запрокидывает голову, смотря ему в лицо.

— Уже четверг… — с каким-то удивлением произносит Нанами.

— Опять перерабатываешь? — Юи садится рядом на скамейку, придвигаясь поближе и поправляя светлый кардиган в чёрную полосу.

— А как иначе? Скоро сезон госинспекций, налоговых и прочих неприятных вещей, а когда ты ведёшь бумажные дела десяти компаний, то без переработок никуда, — Нанами разворачивает бумажный пакет, ощущая смешанный запах шоколада и корицы.

— Да, у шеф-повара таких проблем не возникает, — жмурится Хайбара по привычке.

— У тебя там никому не нужен финансовый аналитик или как минимум бухгалтер? — спрашивает Нанами, протягивая раскрытый пакет Хайбаре. —Знаешь ли — бери любую — я бы согласился работать у вас, чтобы чаще видеться с тобой.

Хайбара в чувствах тыкается головой в плечо Нанами. Тот лишь улыбается, смотря, как Юи уверенно берёт круассан. Сколько лет прошло, а его вкусы точно такие же.

— Даже если нужен, то я тебе всё равно не скажу, — мотает головой Юи. — Просто дай мне свой график, а я сам найду куда запихнуть хотя бы пять минут себя. Потому что ловить тебя каждый раз по городу мне не нравится.

— Как же грустно, что ты больше не работаешь у нас, — вздыхает Нанами.

На такую претензию (для характера Хайбары это слишком громко, но происходящее всё равно не особо ему нравилось) светловолосый ответить не может. Себя Нанами знает отлично, поэтому и не в силах исправить такое отношение к вещам. Но в то же время его огорчало собственное отношение к чужим чувствам, да и он сам бы хотел видеться чаще. И раньше эта проблема просто не существовала: Юи работал в «Бесконечности», что позволяло этим двоим видеться куда чаще, чем раз-два в месяц.

Проблемы начались тогда, когда Хайбару стал выматывать ночной график. Он никак не мог привыкнуть к жизни с вечера до утра, а не наоборот. И то, что большая часть его знакомых жила именно наоборот, давило на него сильнее всего. А некоторые события из клубной жизни окончательно поставили точку в его отношениях с этим местом и в трудовой книжке. И всё же тёплые чувства к персоналу у Юи остались, поэтому он всегда с интересом слушал о том, у кого что нового произошло. Удивительно, что Нанами, который совсем не был ночным работником, многое знал о происходящем внутри. И Хайбара не мог не улыбнуться, когда услышал это его «у нас». Все понимали, что работай он хоть в сотне мест, но всегда будет подразумевать именно «Бесконечность» под этой фразой.

— Ну и что у вас нового? — спрашивает Юи.

— Нового официанта взяли. Я уж думал, что они никогда его не найдут, — хмыкает Кенто. — Итадори-младший, представляешь?

— Серьёзно?! — Хайбара вскидывает брови, смотря огромными глазами прямо на Нанами. — И что ты скажешь? Очень интересно посмотреть на него… Я даже представить не мог, что у него брат может быть.

— Мы с ним почти не пересекались, но он очень и очень положительный. Забавно, что братские черты у него только внешние. А характер… Чем-то тебя напоминает, знаешь ли, — светловолосый вспоминает недавний разговор. — Представляешь, он попросил меня поволноваться о себе и не работать так много.

Хайбара издаёт звук умиления. Такой разговор ему явно нравится.

— За это ему огромный плюсик! Да и новые люди — это всегда хорошо. У вас всё равно давно ничего не менялось, — Хайбара кусает круассан, ощущая сладость шоколада.

— А теперь, кажется, поменяется вообще всё… Ещё и инспектор непонятно кто в этом году, — Нанами на секунду берётся за голову с левой стороны, и Юи точно знает, что того снова мучает мигрень.

— Обычно ты не беспокоишься… — непонимающе произносит Хайбара. — Есть повод?

Обычно они всегда знали о проверках каждую мелочь, даже если та была «внеплановой», потому что у Чосо были прекрасные знакомые во всех государственных организациях, да и сам Годжо неплохо общался со всеми, кто хоть раз бывал у них в клубе. Вот только в этот раз всё было по-другому. И кажется, что нервничали даже совсем непричастные к делам клуба.

— Чосо говорил, что последнее время у них самих бардак, поэтому поставить могут кого угодно.

— А… — будто вспоминает Юи. — Сатору.

— Я просто не люблю это ощущение, когда не знаешь, чего ждать, — Нанами с детства привык всё планировать, поэтому происходящее не нравилось ему ещё сильнее. — С этими двумя жди чего угодно… Я очень надеюсь, что полтора года им хватило, чтобы повзрослеть и, не знаю… охладеть?

— Ты сейчас точно про них говоришь? — смеётся Хайбара, хоть и знает, что не так уж и весело на самом деле.

— С одной стороны, если Сугуру не появится в этот раз, то сколько лет они бегать будут друг от друга? А с другой… — Нанами откусывает булочку с корицей, заставляя пряность просыпаться на пакет.

— А с другой — они и поубивать друг друга могут, — заканчивает Хайбара.

— Не так радикально, — усмехается Кенто. — Но довольно близко. В общем, просто будем верить, что всё пройдёт нормально.

— Но ты кухню всё равно попроси ножи спрятать, — Юи тянется за выпечкой, получая неодобрительный взгляд от Нанами. — Ну а что?

Хайбара улыбчиво смотрит на светловолосого, и тот не может не улыбнуться в ответ. «Ничего», — Кенто достаёт ещё один круассан с шоколадом, пока над рекой проплывают тучи; Юи ёжится от небольшого порыва ветра. Похоже, им пора идти домой.

***

— Бу! — Юдзи по-кошачьи показывает перепачканные чем-то красным ладони.

— Кого убил? — Фушигуро оглядывает поднос с разлитым на нём коктейлем и перевёрнутым стаканом и кидает всё в мойку.

— Шестой столик, по-моему, — Итадори сдерживается, чтобы не вытереть об себя руки. — Так что повтори «Кровавую Мэри», она как-то не предполагает наличие Итадори Юдзи в составе.

Мегуми смеётся из-за чужих слов, доставая новый стакан и тряпку для стола. Да, с ним уж точно не соскучишься.

— Иди отмойся, а я быстренько разберусь с заказом.

— Заказами, — поправляет Юдзи. — Там ещё три джин тоника с огурцом.

— Их ты тоже на себя вылил? — с ухмылкой спрашивает Фушигуро, и Итадори одаривает его серьёзным взглядом.

— Ничего я на себя не выливал, — цокает официант. — Я же говорю, что это пятый столик.

— Шестой, — специально поправляет Мегуми. Сегодня у него необычное настроение.

— Ясно, ясно, сегодня я вместо Сатору, — обиженно произносит парень. — Жаль, что не могу тебя заляпать.

Юдзи идёт в сторону служебных помещений, чувствуя, что ради таких пятиминуток стоит проливать на себя что-то почаще. Голос Мегуми доносится до него сквозь музыку, чьё звучание совсем не похоже на вкус Нобары.

— С зеркалами не говори!

— Не буду! — по-детски отвечает Юдзи и исчезает за поворотом.

И пока Мегуми занят работой, то даже не замечает прошедшего времени. Он отрывается от стойки, оглядываясь в поисках Юдзи, и не с первого раза замечает его около зоны выдачи, крутящего что-то в руках. Итадори поднимает голову и видит взгляд зелёных глаз на себе, оживляясь под ним. Двумя пальцами он зажимает какой-то кружок, показывая его Фушигуро.

— Что это? — Мегуми поначалу даже не может разглядеть, что такое тот держит в руке.

— Нобара кольцо забыла, надо бы пойти отдать, но она была такой странной, что даже не хочется её трогать, — озадаченно отвечает Итадори.

— В смысле странной? — непонимающе спрашивает Фушигуро. Он почти никогда не видит изменений в чужом поведении и эмоциях. Всегда для него такие вещи были слишком сложными. — Всё же как обычно, разве нет?

— Её будто что-то беспокоит весь день. Может, мне кажется, но сомневаюсь. Что-то правда не так, — Юдзи хмурится, крутя кольцо и смотря на каменное сердце.

— Думаю, тебе стоит отдать его после, потому что твои заказы не ждут, как и пятый-шестой столик, — кивает Мегуми.

Юдзи соглашается и кладёт кольцо в карман фартука. Он забирает поднос и уходит, а Фушигуро продолжает смотреть ему вслед. Что-то ему это совсем не нравится. Мегуми с опаской бросает последний взгляд, думая о том, значит ли это, что странности его поведения Итадори отслеживает так же ловко, как и всё остальное.

***

— Принцесса, — голос Итадори разносится по залу.

Нобара останавливается и оборачивается, совсем не понимая, к кому он так обращается. И начинает не понимать ещё сильнее, когда до девушки доходит, что зовут именно её. Юдзи подходит к ней и просит протянуть руку; та как-то механически подаёт её парню. Мегуми наблюдает за всем со стороны бара, уже забыв к концу смены про кольцо.

— Ты кое-что забыла, — он быстро надевает украшение на палец и отпускает руку.

Нобара смотрит сначала на кольцо, а затем на него, быстро благодаря. Юдзи отмахивается: ещё бы его благодарили за каждую мелочь. Хотя, наверное, для девушки это раз в сто важнее. Терять что-то дорогое сердцу всегда грустно. И пока Итадори думает об этом, то совсем не успевает отметить тот момент, когда его заключают в объятья. Фушигуро вскидывает брови, явно не ожидая такого стечения обстоятельств. Но он быстро говорит себе, что рыжая всегда была такой.

Юдзи что-то отвечает ей, но до Мегуми доходит лишь последняя фраза. Если думать логически, то она о четверге, но кто знает наверняка… Неопределённость Фушигуро не нравится; он смотрит, как женские пальцы держатся за лямки фартука, и как блестит кольцо под светом ламп.

— Напиши мне как будут силы. Нужно кое-что обсудить, — говорит Юдзи, и Нобара кивает. Ты ей нравишься больше, чем Рёмен.

Мегуми сгребает рукой остатки апельсиновой кожуры и бросает в мусорное ведро, наклоняясь вниз. Исподлобья он смотрит на Юдзи, проводящего ладонью по рыжим волосам. Фушигуро понять не может, что такое он ощущает. Происходящее не злит и не огорчает его, и оттого путает ещё сильнее. Он не знает, что в происходящем не так. Да, от неё любви ждать стоит…

Мегуми остаётся один в зале и заполняет инвентаризационный список, рядом отмечая карандашом что нужно докупить. Зелёные глаза замирают где-то поверх листа, и Фушигуро сжимает карандаш. Он осознаёт, что именно встало ему поперёк горла в тот раз. Ему почему-то не нравится, что Юдзи относится хорошо не только к нему, но и ко всем вокруг. Слышится хруст, и Мегуми переводит взгляд на карандаш, зажатый в руке. Сломал.

Chapter Text

Нобара лежит на кровати с закрытыми глазами, раскинув руки в стороны. Пока глаза закрыты, комната будто вращается, а в голове нет никаких мыслей. Она чувствует, что вот-вот провалится в сон. Нужно кое-что обсудить.

Кугисаки раскрывает глаза и смотрит на серый потолок, вздыхая. Девушка понимает, что если сейчас не пересилит себя и не возьмёт в руки телефон, то эта просьба растворится во сне вместе с ней. Рыжая переворачивается на бок, вновь ощущая огромнейшую усталость, пропитавшую каждую кость. Она включает телефон, жмурясь от яркого света экрана. Найти нужный номер в чате не составляет особого труда, и она вдумчиво печатает сообщение, перечитывая его два раза, чтобы убрать опечатки.

Ты просил написать тебе. Не хочу гадать, что за просьба, так что слушаю.

Думал ты проигнорируешь…

Просто я совсем не знаю, что надеть на квартальное, а Фушигуро мне сказал, что ты помогала ему пару раз

Нобара сонно читает сообщение и думает, что это было вечность назад. Она тогда совсем не понимала, почему черноволосый обратился к ней за помощью. Ей он дружелюбным совсем не казался, а даже несколько напрягал. И после пары часов в магазинах напряжение никуда особо не ушло. Рыжая лишь сняла ярлычок «злая собака» и наклеила цветастую бумажку «слишком закрытый». Сблизиться с Мегуми у неё так и не получилось.

не только ему)

Я подумал, что ты можешь помочь мне тоже. Если нет, то ладно

Нобара считает, что Итадори один из множества, кто видит её резкой и такой, что подойти страшно. Но она и не отрицает, что вся проблема в подаче. Зато так её окружат лишь те, кто действительно готовы принять не самый лёгкий характер. И, приняв его, они познакомятся с одними из самых лучших отношений в жизни. Кажется, что если рыжая привяжется к вам, то это навсегда, и она сделает всё, чтобы не отпустить вашу руку никогда.

Почему я должна отказывать?

ближе к четвергу реши

м

Сатору всё равно даёт два выходных обычно.

Отлично, буду ждать!

Ты бы мог просто поговорить со мной об этом в клубе.

Не знаю… Просто мне казалось, что ты меня съешь за какие-то просьбы.

Мужиков не емс

Ну, апельсиновый сок и последняя смена мне это сказали.

А что с соком не так?

Если вы его любите, то я всегда к вашим услугам.

Я тебе ещё не говорила, что ты мне с самого начал понравился?

Итадори улыбается, смотря на сообщения. Его сердце окончательно растаяло в девичьих руках сегодня. Нобара и правда очень хорошая. Она лишь пытается защититься от всего своей резкостью. И иногда даже Юдзи хотелось побыть в роли старшего брата, хоть он и не до конца был уверен в своём старшинстве.

Ладно, не забалтывай меня!

увидимся завтра

Увидимся и спокойных снов!

Нобара присылает в ответ стикер кошки, держащей в лапах сердце, и выходит из сети. Итадори думает, что чего-то лучшего, чем эта должность, с ним пока что не случалось.

***

— А у кого-то сегодня хорошее настроение, что ли… — протягивает Юта, расположившись за деревянным столом на кухне.

Инумаки вырезает листочки из теста, подходя к делу с полной ответственностью. Он старается сделать их одинаковыми, вырисовывая узор ножом и откладывая на бумагу для выпечки. Тоге поднимает голову и протягивает нож, указывая на остатки теста. Оккоцу берётся за рукоятку так, словно впервые в жизни держит его в руках. «Ты разве не сказал, что хочешь помочь?», — с улыбкой показывает светловолосый жестами.

— В этот раз я не куплюсь, — цокает Юта, но разделочную доску всё равно двигает ближе к себе.

— Хорошее, хорошее, — тепло отвечает Инумаки и открывает духовку, ставя круглую форму внутрь.

— Думаю, в этот раз на нас всех разделится отлично, — в предвкушении отвечает Оккоцу. От тыквенного пирога он отказываться не желает.

Инумаки закрывает духовку, совсем не понимая, когда лампочку в ней успели починить. Сатору вечность откладывал вызов мастера, а вся выпечка уже месяц была в стоп-листе. И сегодня днём, когда Тоге забылся и уже на автомате начал всё включать, то совсем не понял, кто так похозяйничал здесь.

Светловолосый подходит к столу и упирается локтями в дерево. Его лицо прямо перед Ютой, и он смотрит, как тот старательно выводит ножом прожилки. Инумаки засматривается на выверенные движения длинных пальцев, приходя в себя, когда Оккоцу уже откладывает нож в сторону.

— Любуешься? — темноволосый поднимает голову.

Инумаки кивает, останавливаясь взглядом на чужих губах. Оккоцу перегибается через стол, сокращая расстояние между ними. Светловолосый долго не думает, притягивая того рукой, пальцы которой путаются в волосах Юты. Тот даже не успевает опомниться и стукается зубами по неосторожности. Тоге пахнет корицей, а губы Оккоцу с привкусом сахарного сиропа. Кухонный таймер пищит, пока улыбки тонут в поцелуе.

***

Юта стучится в окошко, привлекая внимание Мегуми. Тот откладывает телефон на стойку и подходит к стене напротив, опираясь не неё предплечьем и наклоняясь ниже. Он кивает Оккоцу, ожидая какую-то просьбу.

— А детёныша где потерял? — спрашивает темноволосый.

Фушигуро лишь хмурится. Взгляд у него тяжёлый и выглядит он каким-то замученным. Наверное, опять полночи не спал и возился с бумажками по бару. Хотя, он был человеком несколько радикальным и мог сегодня вообще не ложиться. А зачем? Осталось два часа. Юта на такое только кидал взгляд беспокойства да махал рукой. Фушигуро никак не исправить, даже если на куски переломать. Оставалось только радоваться, что он ещё не такой ужасный трудоголик, как Нанами.

— Итадори, — поясняет Оккоцу.

— Он… — Мегуми поворачивает голову и видит, как Юдзи медленно спускается по лестнице, завязывая лямки фартука за спиной. Взгляд Фушигуро смягчается. — Сюда идёт. Ему что-то передать?

— Пусть на кухню зайдёт и поднос возьмёт, — отвечает Юта и закрывает окно.

Мегуми ждёт пока Юдзи посмотрит на него и говорит, что тому надо на кухню. Как только он проходит мимо стойки, то черноволосый подаёт ему поднос. Итадори открывает кухонную дверь и его сразу же обдаёт теплом, а запах печёного теста оборачивается вокруг. Юта вскидывает руку в приветственном жесте, а Инумаки лишь кивает, разрезая пирог ножом.

— В честь того, что духовка магическим образом заработала, этот чудесный человек решил угостить нас всех тыквенным пирогом, — начинает Оккоцу. — Так что отнесёшь его, пожалуйста, Нанами и Фушигуро. Ну и себе, конечно.

— Нет проблем, — кивает Итадори. Такая милость в начале дня очень радует его. — А ребята?

— К ним я сам зайду: всё равно надо с Чосо поговорить, — отвечает Юта.

Он достаёт белоснежные блюдца и выкладывает ни них ровные кусочки. Юдзи думает, что украшения из листьев выглядят как настоящие, а кусочки тыквы лишь дополняют осеннюю картину.

— Так, это наверх, это бар, это нам троим… — Оккоцу мысленно считает людей.

— Маки? — спрашивает Юдзи. — И Юки.

— Точно, чуть про вторую не забыл, — темноволосый вытаскивает ещё одно блюдце. Такую забывчивость ему бы не простили.

— А, управляющий! — как Итадори мог упустить главного любителя всего, что с сахаром.

Инумаки дёргает Юту за рукав, быстро спрашивая жестами, работает ли Сатору сегодня вообще. В клубе его последние несколько дней не видели ни утром, ни вечером. Юдзи чужой разговор понимает, но совсем не знает, что ответить.

— Иди спроси у Фушигуро, будет ли Сатору сегодня, — даёт указание Оккоцу. — Можешь через окно.

Итадори неловко подходит к окошку и дёргает ручку, но ничего не происходит. «Просто поверни», — вздыхает Юта, и Юдзи чуть ли не на половину высовывается из проёма, чувствуя себя максимально странно. Мегуми опирается на стойку спиной и стоит с закрытыми глазами, скрестив руки на груди: пытается подремать хоть так.

— Фушигуро, — зовёт Итадори, и черноволосый тут же открывает глаза, смотря по сторонам и наконец замечая того в кухонном окне. Он рефлекторно усмехается и закрывает рот рукой.

— Что это за ужас? — спрашивает Мегуми и подходит чуть ближе.

— Как вы этим пользуетесь, — неловко отвечает официант. — Эм, меня попросили узнать, будет ли сегодня Годжо здесь.

— Не, — отрицательно мотает головой Фушигуро. — Написал, что до конца недели, скорее всего, не появится.

Итадори кивает и «залезает» обратно. «Нет его», — докладывает Юдзи, поворачивая ручку. «Блин, а я уже отрезал», — показывает Инумаки. И Итадори понимает, что знает, кому отдать кусок.

— А Наоя… — говорит парень. Инумаки и Оккоцу многозначительно переглядываются.

— Он вообще здесь? — Юта надеется на отрицательный ответ. Но то, что он «что-то делает на сцене» его совсем не радует. — Ты серьёзно хочешь делиться с ним после того, как он наорал на тебя?

Оккоцу такого благородства не принимает. «Какой ещё Наоя? Если ты разрешишь, то после смены тебе своим ртом придётся…», — Инумаки смотрит на Юту, показывая тому жестовые угрозы. Итадори отводит взгляд в последнюю секунду, не желая знать, что там будет после смены. А вот темноволосый досматривает, и краснеют уши что у него, что у Юдзи.

— Твои родители правда не знают, кем ты работаешь? — неверяще спрашивает Юдзи.

— Не над… — не успевает заткнуть его Фушигуро.

Наоя поворачивается, держа в руке стакан с водой. Кубики льда медленно бьются друг о друга, а холодные капли текут по стеклу вниз, просачиваясь под пальцы Зенина.

— Что ты сказал? — специально переспрашивает он. Мегуми сквозь зубы шепчет: «Ничего, скажи, что ничего».

— Это как-то неправильно… Что бы такого произошло, узнай они? — Юдзи думает, что тут ровно то же, что между ним и Рёменом.

— Рот закрой, — обрывает Зенин. Мегуми за баром впивается ногтями в стойку. — Ты ничего не знаешь. Как ты можешь что-то понять, если ты там никогда не жил?..

— Зато я там жил, — начинает Фушигуро. — И не строй из себя единственного травмированного. Ведёшь себя так, будто лучше отца. Ты точно такой же, как бы ни старался убедить себя в обратном.

Наоя такого ожидать никак не мог. Он неверяще моргает пару раз и усмехается собственным мыслям. Юдзи переводит взгляд с одного на другого.

— А я с тобой ни о чём не говорил сейчас. Для тебя у меня другие слова есть, — стекло в его руках вот-вот треснет. — Ты бы лучше за языком своего дружка следил. Занял бы его чем…

Зенин фальшиво улыбается и переворачивает стакан в воздухе. Вода хлёстко выливается на пол, а льдинки отскакивают от поверхности. С громким стуком он ставит его на стойку, ещё пару секунд смотря в зелёные глаза. Наоя возвращается к работе. Юдзи же потом был занят собиранием воды и ещё половину смены извинялся перед Фушигуро. Но тот говорил, что всё в порядке. Он уже давно смирился с этим.

— Подумаешь… Ну так что? Или я ему свой отдам, — говорит Итадори. Тоге лишь закатывает глаза.

— Подходя к рычащей псине не следует удивляться, что она станет лаять, — вздыхает Оккоцу, но пирог кладёт.

— Но рычит-то она тоже по какой-то причине, — пожимает плечами Юдзи и быстро ставит тарелки на поднос. Юта не находит что ответить и просто смотрит, как официант идёт к двери.

«Понимаю ёжика… Я бы на его месте тоже растаял», — показывает Инумаки. Юдзи это замечает, но смысла не улавливает. Похоже, какие-то жесты он читает неправильно.

***

— Здрасьте, — Юдзи выглядывает из-за двери и заходит в кабинет Нанами.

Мужчина обложен бумагами со всех сторон и, подперев голову рукой, смотрит в ноутбук. Он зажимает ручку между указательным и средним пальцем и крутит её, пытаясь вспомнить, на чём остановился. Голос Итадори отрывает его от работы, и он поднимает взгляд.

— Это Вам от кухни, — официант подходит к столу и поднимает блюдце с подноса.

— А вот сюда ставь, — Нанами на секунду теряется, но быстро сгребает папки ближе к себе и расчищает небольшой островок на столе. Он оглядывает пирог, предвкушая пятиминутный перекус. Или лучше поесть одновременно с работой? — Это с чем?

— Тыквенный. Ещё там корица, ванильный сироп, сливки. Должно быть очень вкусно, — Юдзи отходит от стола, смотря на пятнистый плед, кинутый на диван.

— Передай кухне благодарность, — чуть заметно улыбается Кенто. — И тебе спасибо.

Юдзи с широкой улыбкой кивает и выходит за дверь. Следующий «клиент» по списку — Наоя. Тот упорно продолжает репетировать одно из выступлений, повторяя одни и те же движений в который раз. Итадори он кажется очень вымотанным, но даже так продолжает работу.

Зенин делает оборот вокруг пилона и хватается за него рукой. Пальцы соскальзывают и тот падает на спину. Наоя не встаёт и лишь шумно дышит. Внутри кипит ненависть к себе, своим способностям и тому, что он ничего не может. Юдзи будто сам ощущает этот удар о пол и морщится. Он подходит к самому ближнему к сцене столику, а Зенин приподнимается на руках и садится, смотря на него.

— Это для тебя, — осторожно говорит Юдзи. Наоя оглядывает блюдце и выражение его лица ничего хорошего не говорит.

— Я выпечку не ем, — говорит он.

— Твой взгляд думает по-другому, — усмехается Юдзи. — Ну, я уносить не буду. Так что если захочешь, то пожалуйста.

Итадори отходит от столика и идёт к бару. А Наоя, кажется, пытается перебороть себя и сказать благодарность. Но такого он пока что не умеет, поэтому «спасибо» от него ждать не стоит. Сейчас уж точно. Именно из-за этого Зенин остаётся играть в гляделки с куском пирога. И, кажется, проигрывает.

— Ваш заказ, — Юдзи ставит блюдце на стойку и придвигает его к Мегуми. Тот с удивлением смотрит на тарелку и вскидывает брови.

— Ух ты, это в честь чего? — интересуется он.

— У кухни сегодня хорошее настроение, — Юдзи садится на стул и прижимает к себе поднос.

Мегуми ставит один локоть на стойку и отрезает ложкой кусочек с тыквами сверху. Он пробует пирог и вздыхает. Сомневаться в способностях их поваров никогда не стоило. Наоя же слезает со сцены и подходит к столу, беря блюдце в руки. Он ещё пару секунд смотрит на еду, будто пытаясь найти какой-то подвох, но его там нет. И в конце концов он пробует.

— А говорил, что не будет, — хмыкает Юдзи.

— А что это вы все едите? — Маки смотрит на парней, держащих одинаковые тарелки. — Сегодня какой-то праздник, что ли?

— Сатору сегодня не работает, — говорит Мегуми, отламывая кусок побольше.

— Да перестань, — смеётся девушка и кивает Юдзи. Он точно посерьёзнее будет.

— Просто осенняя милость. Твой кусок на кухне, — вздыхает Итадори, оглядывая Фушигуро.

«Какие же вы все чудесные», — Маки останавливается и прикладывает руку к сердцу. Юдзи кивает и говорит, что это чистая правда.

— Слушай, а ещё осталось? — шёпотом спрашивает Мегуми. — Давай я их отвлеку, а ты стащишь с кухни остальное.

— Эй, ну-ка никаких преступлений в рабочее время, — осуждающе говорит Маки. — Итадори, не слушай его, иначе плохому научишься.

Юдзи смеётся и говорит, что Мегуми просто может взять его кусок себе. Фушигуро возражает и отвечает, что не так сильно-то ему и хочется добавки. Официант такому не верит и отламывает половину для черноволосого. И как бы Мегуми не упирался, ему приходится принять подношение. Маки решает оставить их наедине, кидая взгляд на Наою. Даже он сегодня какой-то спокойный. И пока она краем уха слушает препирательства парней, то думает, что таких размеренных дней ей очень не хватает.

***

Для Сатору же день тянулся очень долго, что несколько тревожило его. Обычно они пролетали один за другим, но тут… Тут казалось, что пятница никогда не кончится. Он шёл по улице, останавливаясь у клиники и поднимая голову, чтобы посмотреть на вывеску. Годжо выкидывает почти пустой стакан с чаем в урну и взбегает по ступенькам.

Сёко встаёт на цыпочки, чтобы воткнуть папку с картами пациентов на самую верхнюю полку. Стук в дверь отвлекает её, и она не успевает уберечь часть картотеки от падения. Листы разлетаются по полу, и дверь открывается. Сатору просовывает голову в проём и смотрит на подругу, собирающую бумажки сидя на корточках.

— Привет… Чем занимаешься? — спрашивает блондин, прикрывая за собой дверь.

— Ты бы хоть предупредил, — отвечает она. — Да вот, собираю макулатуру, потому что кто-то отвлёк меня.

Сатору вздыхает в извинительном тоне и подаёт девушке часть копий рецептов, улетевших к его ногам. В кабинете ничего не меняется уже сколько лет. Всё так же пахнет лекарствами, всё те же полки, заставленные книгами и какими-то папками, две чашки и чайник в самом углу и самое главное — всё тот же диван, на котором Годжо так любил полежать, когда бывал здесь. Ноги он всегда свешивал через подлокотник, а руки клал себе на грудь. Но сегодня что-то не так. Заметить это трудно, почти невозможно.

— Какой-то новый освежитель? — непонимающе спрашивает Сатору, останавливаясь посреди кабинета и хмуря брови: запах ускользает от него.

— Ты такой наивный, раз думаешь, будто тут что-то меняется, — со смешком отвечает Сёко, вставая на ноги и подавая ему папку. — Поставь на верхнюю.

— Да нет, не думаю, — Сатору никаких усилий, чтобы достать до самого верха, не прикладывает.

Сёко включает чайник и убирает со стола какие-то рабочие принадлежности. Она кивает на стул подле, и Годжо неуклюже усаживается на него, подтягивая ноги ближе. Сейчас он чувствует себя пациентом на осмотре. Главное не забыть, что стул без спинки, иначе точно свалится.

— Когда вы последний раз с ним виделись? — произносит голубоглазый, махая белоснежными ресницами.

— Какой вопрос… — Сёко почему-то ожидала этого, но не сейчас. Она долго думает над ответом, сразу понимая, о ком спрашивают. Просто потому, что больше ни о ком и не могут. — Год назад?.. Где-то около того. Ты?

— После проверки ни разу, — Годжо отводит взгляд и читает что-то невероятно интересное на корешках рабочих папок. — Скоро вот… два года.

Сатору нервно усмехается и берётся за рукав серой кофты. Сёко устало смотрит на друга, протягивая ему кружку с чаем и распаковывая новую коробку конфет. Иери думает, что тот опять одет не по погоде. Этот придурок снова вышел на пять минут в магазин, решив не возвращаться домой, а пойти гулять. Сатору же переводит взгляд на коробку, и в его голове что-то начинает складываться.

— Почему вы просто не решите то, что между вами тянется уже столько лет? — непонимающе спрашивает она.

— Два года не так уж много, — пожимает плечами блондин, отпивая зелёного чая и думая, что в баре он куда лучше, чем это пакетированное нечто.

Девушка мотает головой, соприкасаясь ногтями поверх кружки. Или он умело пытается убежать от сути разговора, или правда не понимает. Наверное, всё вместе. И человека сложнее, чем Сатору, в её жизни ещё не было. Понять, что у него там в голове, кажется, не мог даже он сам.

— Да я в целом… Ваши отношения всегда были с долей напряжения, но последние пару лет только оно и осталось. Почему вы такие?

— Не переживай ты так. Все друзья ссорятся, — кивает ей Годжо. — Когда-нибудь мы точно поговорим.

Иери думает, что всё это бесполезно. Столько лет намёков, а не поменялось ничего. Когда-нибудь… Это когда-нибудь может случиться в следующем тысячелетии. Вот только, кто до него доживёт?

— Са-то-ру, — по слогам произносит Сёко, обращая внимание на себя. Он поднимает взгляд, и видно, что ему зрительного контакта не хочется. — Не ври хотя бы себе о том, что с самого детства у вас всё не как у друзей.

— Я не вру, — возражает Годжо, хмуря брови над голубыми глазами, что словно вспыхнули от эмоций. — А вот ты…

Два стука и дверь быстро раскрывается. Очень молодая девушка в форме делает небольшой поклон и обращается к Сёко, сжимая карту рукой.

— Колото-резаные и обильная кровопотеря, — диктует медсестра. — Без Вас там совсем не справятся.

— Они хоть что-то могут сделать сами? — спрашивает Сёко у самой себя. Она кидает взгляд на Сатору и ставит чашку на стол, — Если хочешь, то можешь подождать. Не знаю, когда буду, но постараюсь побыстрее.

Годжо кивает, крепче сжимая керамическую ручку.

— Вот, тут ещё… — дверь закрывается, и Сатору ничего более не слышит.

Он сидит на круглом стуле ещё пару минут и задумчиво смотрит на коробку конфет. Это его самые любимые: горечь шоколада плавно перетекает в сладость марципановой начинки, что делает их до невозможности вкусными. И он знает, что купить их можно лишь в паре магазинов. Но к ним блондин так и не притрагивается. Чай стынет в пустой комнате.

Блондин спускается к дальнему выходу из клиники, понимая, что оставаться не стоит. Вечно его характер всё портил, из-за чего он до ужаса злился на себя. Останься он, то точно бы наговорил Сёко всякого, а она этого совсем не заслуживает. Но в то же время Сатору совсем не мог понять, почему она прячет от него очевидные вещи? В мире Сатору Годжо лишь один человек знал все его вкусы от и до. Да и освежитель с запахом одеколона Гето Сугуру пришёлся бы клинике совсем не по карману.

Chapter Text

Нобара сидит на пластиковом оранжевом стуле, вытягивая ноги вперёд. Она щёлкает чехлом телефона и прислоняется головой к стене. Ждать рыжая не любит. Тут пахнет как в большой аптечке, а вокруг снуют люди в масках и белых халатах. Утомительно. Уведомление о новом сообщение вибрацией даёт о себе знать. Пальцы быстро вводят код, и девушка видит, что оно от Чосо.

Ты сегодня без опозданий?

Сижу в клинике пока что, но, думаю, успею.
А что хотел-то?

Поставь базу за меня, я опоздаю.

Опять?)

У Кечизу занятия перенесли, ничего не могу сделать.

А ты что в клинике забыла?

— Кугисаки Нобара здесь? — невысокая медсестра выглядывает из-за двери.

Рыжая вскидывает голову и встречается с ней взглядом, быстро кивая.

Плановое. И поставлю.

Всё, давай, моя очередь.

Не теряем друг друга!

Нобара с улыбкой бросает последний взгляд на экран и убирает телефон в задний карман. Она заходит в кабинет, и ничего запоминающегося не происходит. Обычный скучный поход в больницу. И кажется, что со временем тут что-то не так. Идёт в обратную сторону. Кугисаки чувствует запах спирта и то, как игла входит под кожу, а затем она уже у регистратуры. Время здесь течёт странно, медленно. Даже кажется, что в обратную сторону.

— Ну что, голова не кружится? В глазах не темнеет? — любезно спрашивают сотрудницы.

— Всё отлично, — улыбается рыжая, замечая знакомый силуэт. — Сколько там с меня?

Девушка поворачивается к выходу из коридора и вскидывает брови. Маки быстрым шагом идёт вперёд, не замечая ничего перед собой. Она смахивает слёзы со щёк и толкает дверь, выбегая на улицу. Та хлопает с такой силой, что кажется вот-вот вылетят стёкла. Сотрудницы переглядываются, и в этом жесте читается жалость.

— Часто у вас двери вышибают? — подводит разговор к определённому вопросу Нобара.

Женщина с собранными в хвост волосами кивает, говоря, что тут можно увидеть вещи и похуже. Нобара вспоминает истории Сёко, которые та рассказывает за стаканчиком в баре, и какая-то слабость наполняет её тело.

— А вы не знаете, что тут делала та девушка? — невзначай интересуется рыжая.

— У неё сестра тут, а та бегает к ней чуть ли не через день, — отвечает медсестра помоложе и ловит недовольный взгляд коллеги.

Рыжая тупит взгляд в одну точку, сжимая в руках телефон с открытой электронной картой. Уведомление о том, что Чосо уже едет, высвечивается сверху, но она даже не смахивает его в сторону.

— С ней что-то серьёзное? — сердце Кугисаки тяжело бьётся в груди.

— Простите, информация о пациентах только для сотрудников и родственников, — отвечает ей старшая. — Расчёт наличными или картой?

— К-картой, — не сразу включается рыжая, пытаясь ровно приложить палец к датчику.

Она смотрит на свою медицинскую карту как загипнотизированная. Тревога обволакивает всё внутри, и её начинает подташнивать. В глазах всё плывёт, пока чернота сужается, не давая взглянуть хоть на что-то. Последнее, что Нобара помнит — удар об пол и свои мысли в тот момент. Маки никогда не говорила, что у неё есть сестра.

***

— Я, блин, приехал за минуту до начала смены и еле успел всё включить, — немного недовольный голос Чосо отскакивает от стен комнаты.

Он поворачивается на стуле и смотрит на вошедшую Нобару, слабо махающую ему левой рукой. Та стягивает с себя шарф и обматывает им вешалку на ножке. Свет попадает на её лицо, и темноволосый с беспокойством вытягивается.

— Ты чего такая бледная? — Чосо вопросительно моргает, бегая взглядом по комнате.

— Грохнулась в обморок прям на больничный пол, — устало вздыхает девушка, медленно садясь в кресло и показывая бинт на руке, заклеенный пластырем с кроликами. — Такое впервые. И, надеюсь, больше никогда не произойдёт.

— Господи, я уж подумал тебе что-то поставили, — с облегчением выдыхает парень.

Нобара машет рукой и поворачивается в кресле так, чтобы быть прямо напротив Чосо.

— Ну, это всё равно не была бы самая сомнительная вещь, которую я узнала, — рыжая быстро меняет плейлист, возвращаясь к разговору. — У Маки есть сестра?

Она вроде бы и спрашивает, а вроде бы и утверждает. Чосо раскрывает глаза чуть шире, наклоняясь вперёд. Рыжая понимает, что здесь ответа на вопрос не найдёт.

— Ты с чего это взяла? — неверяще спрашивает темноволосый.

— Она выбежала из клиники в слезах, а потом мне сказали, что туда ходит чуть ли не каждый день, — Нобара поднимает брови в утверждении.

— Почему мне кажется, что мы говорим о разных людях? — Чосо жмурится и трёт лоб.

Нобара откидывается назад на спинку стула, заводя руки за голову.

— Думаю… Мне кажется точно так же.

— Так а к чему всё это? Подумай ещё о том, что если мы не знаем, то узнавать и не следует, — Чосо смотрит прямо на рыжую, и почему-то становится до жути неуютно.

— Ну а если ей нужно помочь? Хотя бы морально? Предлагаешь смотреть? Они не умеют просить о помощи: это у них в крови, — эмоционально заканчивает рыжая, сквозь зубы добавляя: — Грёбаные Зенины…

Чосо тяжело выдыхает, задумываясь и поднимая голову к потолку. Наверное, в этот раз она права. Знать и бездействовать хуже, чем сделать хотя бы один шаг.

— Тогда Мегуми может что-то знать… — темноволосый складывает пальцы вместе и подносит их к губам. — Или можешь сразу поговорить с Маки.

Нобара кивает несколько раз подряд, и они вдвоём одновременно поворачивают голову к двери, услышав стук. Та открывается, и Юдзи появляется на пороге. Что-то вспыхивает в глазах девушки.

— Привет! — жизнерадостно машет она, не обращая внимания на былую слабость.

— Привет, — Итадори слегка смущённо улыбается и мнётся в проёме. — Меня Фушигуро отправил… У вас одна песня уже третий раз подряд играет.

Рыжая меняется в лице, быстро поворачиваясь к столу. Кнопка повтора горит зелёным, а музыка начинает повторяться в четвёртый раз. Нобара бьёт себя по лбу, прикрывая ладонью лицо. Чосо чуть ли не перелезает через стол, смахивая на следующий трек. По крайней мере, это была отличная песня.

***

— Ну что, к завтра готовы? — весёлый голос Сатору звучит со второго этажа.

Блондин отлипает от перил и спускается в зал. Мегуми вздыхает, совсем не понимая, что за вечные перепады настроения у Годжо. И сегодня он слишком энергичный, хотя, если верить его же словам, весь день был занят тяжёлыми делами бизнесменов. Фушигуро думает, что сидеть с умным лицом на встречах для Годжо действительно было непосильной задачей.

— А что завтра? — непонимающе глядит Юдзи на Мегуми.

— А завтра вы будете украшать зал, — с широкой улыбкой говорит Сатору. Мегуми закатывает глаза. — Коллективный труд облагораживает!

― Ты звучишь так, будто тебе уже лет семьдесят… Сам-то помогать будешь? — со смешком спрашивает черноволосый.

Блондин неловко трёт шею, отводя взгляд в сторону.

— Управляющему не положено. Тем более что ты там говорил? Без меня все работают лучше, — Сатору поднимает палец в воздух, найдя замечательную отговорку. Мегуми не находит что ответить.

— Посмотрите на него… Какой же ты, — цокает Фушигуро, не позволяя себе сказать лишнего, — чудесный!

Юдзи смеётся, соглашаясь.

— Вот если кому-то работать и не положено, то мне наоборот, — Итадори смотрит на Фушигуро ещё раз. — Через пару минут приду.

— Хороший он, — голубоглазый на секунду поворачивает голову в сторону и возвращается обратно к разговору. — А я тоже, наверное, пойду. Завтра дома побуду. Как-то всё сомнительно вокруг…

Сатору смотрит на брелок с чёрным котом и убирает ключи в карман. Мегуми приподнимает брови, так своеобразно прощаясь с блондином. Он остаётся один у бара.

Кугисаки тихо спускается по лестнице и оглядывается по сторонам, проверяя, что все заняты своими делами. Черноволосый протирает стойку, и Нобара кладёт на неё предплечья. Рука Фушигуро, держащая тряпку, врезается в девушку. Он ойкает и поднимает взгляд, рыжая же наклоняется чуть ближе, приподнимаясь на носочках и упираясь грудью в сложенные руки.

— Пожалуйста, ответь на один вопрос, — негромко начинает Нобара. Мегуми вскидывает подбородок, ожидая дальнейших слов. — У Маки есть сестра?

Взгляд Фушигуро меняется, и он выдаёт многозначительное «оу…». Парень кивает, прикрывая глаза.

— С ней что-то случилось? — спрашивает рыжая, оглядываясь.

Мегуми выдыхает с каким-то смешком и качает головой.

— Прости, но это уже второй вопрос, — он делает шаг назад и закидывает гору ложек в мойку; они с грохотом падают на дно. — Не думаю, что мне следует о таком говорить. Можешь спросить у неё сама, и она расскажет, если захочет.

— А думаешь, скажет? — какая-то наивность звучит в голосе Нобары.

— Не-а, — Мегуми опять качает головой. — Мы так не умеем. Она скажет…

— Что всё хорошо, — заканчивает рыжая одновременно с парнем и забирает коробку апельсинового сока прямо с барного столика. Фушигуро не возражает.

***

Юдзи осторожно ведёт ножницы по краю фигуры, очерчивая ими тёмно-синий месяц. Рядом с ним лежит стопка блестящих звёзд, вырезанная им чуть больше часа назад. Мегуми вытаскивает небольшую лампочку на скрученном проводе из петли и устало вздыхает. Чосо поручил распутать ему несколько гирлянд, и это снова оказалось адским мучением.

— Каждый раз мы обещаем друг другу складывать их аккуратно, но каждый раз я сижу и распутываю их, — Фушигуро волочит лампочки по полу, поднимая очередной спутанный кусок.

— Это такая же, которую он вешает сейчас? — спрашивает Итадори, смотря на Чосо, балансирующего на стремянке.

Мегуми смотрит на темноволосого, а затем опять на гору проводов под ногами.

— По-моему, это синяя, а вешает он оранжевую… Или наоборот, — Мегуми задумчиво вглядывается в цвет лампочек, но это ему ничего не даёт.

— Что он вообще думает сделать? — Юдзи откладывает очередной месяц в сторону, взглядом пересчитывая их и звёзды.

— Сложная система, которую он собирается подключить как одну, и чтобы там был плавный переход от рассвета к закату, — Фушигуро надеется, что верно запомнил чужую идею, описание которой слушал в пол уха. — Представить не могу, что он там делает, но на словах впечатляет.

Юдзи заинтересованно смотрит, как Чосо перекидывает гирлянду через балки, включая её. Та загорается розовым светом. Мегуми неловко смеётся, понимая, что прогадал со всем.

— Почему здесь работают только те, кто могут что угодно? — с досадой спрашивает Итадори.

— Ну что ты… — зелёные глаза смотрят с укором. — Нескончаемая практика и никакой магии.

— Практикуйся не практикуйся, а за тем же баром лучше тебя мне не стать, — вздыхает Итадори.

— Ненавижу, когда хвалят, — мотает головой черноволосый. — Заканчивай это самоуничижение с пользой в мою сторону.

Итадори сгребает в кучу нарезанные фигурки и кладёт ножницы на стойку поверх блестящей бумаги. Мегуми отводит взгляд в другую сторону. Нобара и Маки вешают уже второе пушистое облако с небольшими огоньками вокруг и звёздочками, прицепленными к нему.

— Тогда я пойду наклею вот это и вернусь. Может найду кого там можно похвалить, — абсолютно беззлобно отвечает Юдзи.

Фушигуро сводит брови вместе, кивая. Итадори отходит, оставляя его одного. Мегуми чувствует что-то странное внутри. Ему нравится сидеть так вдвоём, болтать ни о чём, смеяться с чего-то ну совсем несмешного или просто сидеть в тишине. Комфортно, тепло, уютно — все эти слова он мог бы использовать для описания того, что чувствует каждый раз, когда Итадори двигает стул чуть ближе и соприкасается с плечом Мегуми своим. Но вот он уходит, и кажется, что зимним утром ты выходишь из дома: холодно, темно и хочется вернуться назад. Фушигуро замечает, что крутит один и тот же узел в руках уже минуту.

— Ты там как? Закончил? — кричит Чосо, не слезая с лестницы. Мегуми судорожно поднимает голову, отрицательно качая ей. — Господи… Давай быстрее.

Юдзи слышит это и думает, что очень хорошо, когда его работу никто не контролирует и он никого не заставляет ждать. Он спокойно подходит к стене у входа и отклеивает заднюю часть звёздочки, крепя её на стену. Песня на фоне кажется какой-то уж очень знакомой, и Итадори понимает, что знает слова. Он тихонько подпевает, пытаясь вспомнить, чей это вообще голос. И отчего-то она совсем не кажется подходящей вкусу Нобары. Сегодня слушаем мои рекомендации, а то одни и те же плейлисты уже надоели.

— Ты знаешь Такаду-чан? — раздаётся голос сверху.

Месяц прилипает к пальцам, и Юдзи вздрагивает, поднимая взгляд. Мысль о том, что он совсем не знает, о чём (или о ком) его спрашивают мечется в голове. Тодо смотрит на него снизу вверх, загораживая собой выход. Итадори ощущает себя звёздочкой на стене: не убежать.

— Я не интересуюсь айдолами, — отнекивается он.

— А откуда же тебе знать кто она? — усмехается амбал.

— Такада-чан такая крутая, — вздыхает СасакиПодруга Итадори из школы (есть в оригинале)., опираясь на прилавок. — Хочу быть как она!

— Ну что ты опять начинаешь? — Итадори смиряет взглядом коллегу, ставя ящик с яблоками на полку. — Ты и так прекрасна. Тебе не нужно быть кем-то другим.

— Послушай её голос хотя бы, — девушка прибавляет громкости музыки в магазине и ожидает чужой реакции.

«Вот откуда я знаю эту песню. Она постоянно её слушала», — осознаёт Юдзи. Он понимает выигрышную стратегию.

— Раскусил, — цокает Итадори. — Она классная.

Тодо меняется в лице, и Юдзи чувствует облегчение: он правильно ответил. Его шрам больше не кажется таким пугающим, а сам Аой уже не излучает угрозу. Итадори клеит месяц на стену.

— А ты не промах! Какие девушки тебе нравятся? — щурит взгляд Тодо.

— Высокие, с большими ляжками и переменчивым настроением… И чтобы было что-то завораживающее в ней, — задумчиво отвечает официант.

— Мы обязаны стать лучшими друзьями после таких слов, — энергично отвечает парень и хватает руку Юдзи, пожимая её. — Давай свои бумажки, я доклею.

Парень заторможенно отдаёт небесные тела Тодо и благодарно кивает. Тот говорит, что это — мелочь.

— Я сяду? — Юки показывает на стул рядом с Мегуми. Он кивает.

Блондинка залезает на стул и кладёт ногу на ногу, выставляя ступню в красной туфле с высоким каблуком вперёд. Обувь контрастирует с чёрными брюками и приковывает к себе всё внимание. Цукумо заправляет прядь волос за ухо и записывает какие-то цифры в бланке. Мегуми уже разобрался с гирляндами и от скуки решил повырезать звёздочки дальше.

— Как лучше поставить выступления: Наоя-Тодзи-Рёмен или Тодзи-Рёмен-Наоя? Боже, ещё с промежутками надо определиться, — Юки щёлкает ручкой о лоб.

— Рёмена точно последним, чтобы все остались до конца, ― уверенно говорит Фушигуро. — Выручка с бара тогда будет максимальной.

Юки согласно кивает, вписывая Итадори в самую последнюю колонку листа.

— Тодзи в начало, иначе Наоя расстроится, если на него придёт мало людей, — девушка вписывает его имя куда-то в середину, ставя рядом восемь цифр. Мегуми понимает, что это — время.

— Ну, я хоть и в плохих отношениях с ним, но не хочу, чтобы он повесился в гримёрке после, — усмехается зеленоглазый. Юки бросает на него испуганный взгляд. — Просто шучу…

Цукумо склоняется над листом, выводя аккуратные линии чёрной ручкой. Волосы спадают ей на лицо, загораживая обзор. Она слышит, что кто-то подходит.

— Я, кажется, подружился с нашим охранником, — тихо говорит Юдзи, боясь, что его услышат.

— Ты… — только и говорит Мегуми.

— Прекрасно следуешь советам, — с улыбкой отвечает Юки. — Уверяю, тебе оно пригодится.

— Он сказал, что доклеит за меня украшения, — неверяще отмечает парень. Фушигуро вскидывает брови.

— Боюсь спросить, с кем ты ещё подружился, — произносит Мегуми, наблюдая, как Нобара тихо подкрадывается к Юдзи сзади и просовывает ладони под его руки.

— Щекотно, — смеётся Итадори и морщит нос. Рыжая выглядывает из-за него, с улыбкой встречаясь взглядами с парнем.

— Приветики, — говорит Кугисаки. — Как работается?

«Замечательно», — в один голос отвечают Итадори и Цукумо. Фушигуро сидит молча.

— Я чего подошла. Сибуя, завтра в два. Устраивает? — спрашивает девушка.

— Мне минут пятнадцать идти, так что более чем, — кивает Итадори. Он даже как-то и забыл о своей просьбе.

— Лучше доехать, ты там ещё походишь, знаешь ли, — с ухмылкой отвечает рыжая. — Значит, договорились.

Нобара поправляет рюкзак за спиной и застёгивает куртку. Мегуми удивлённо смотрит на неё, и какая-то несправедливость читается в его глазах

— Ты уже всё?! — спрашивает черноволосый.

— Мы уже всё! — исправляет его появившаяся Маки. — Какие-то вы медленные сегодня.

Фушигуро вздыхает. Ему кажется, что всё это лишь сон. Вокруг нет ничего реалистичного. Что там нужно сделать чтобы проснуться?

— До четверга тогда. И без опозданий, — ручкой показывает на них Юки.

— Ага, — кивает Нобара, хватая Маки под руку и уводя подальше. До Юдзи доносится ещё часть фраз: — А в кафе зайдём?

Зенин согласно кивает, и в голосе рыжей слышится её счастливая улыбка.

***

Мегуми и Юдзи возятся с подвесными звёздами, которые совсем не знают куда крепить. Но если Оккоцу и Тоге купили их, то значит куда-то нужно. Чосо тем временем придерживает софит рукой, отвлекаясь на входящий вызов. Он достаёт телефон из кармана и читает имя контакта. Бросив недовольный взгляд, он спокойно выдыхает, прежде чем ответить. Кажется, темноволосый наперёд знает, что будет.

— Да, слушаю, — Чосо прижимает телефон к уху плечом. — Что-что ещё раз. Всего лишь окно? Просто выпишите мне чек, а вечером поговорю с ними…

Парень уже хочет закончить разговор, но моментально меняется в лице.

— Эсо сделал что? Глубокий? Швы наложили? Блять… — ругается темноволосый в трубку, быстро ловя себя на не самых вежливых словах. — То есть… Буду через пятнадцать минут.

Чосо сбрасывает звонок и кое-как прикручивает лампу, чтобы та не свалилась на голову кому-то. Со скоростью света он слезает со стремянки и ищет Юки взглядом в зале.

— Дай, пожалуйста, ключи от машины, — просит он, и девушка спрашивает, что случилось. — Эсо порезался битым стеклом, а они не знают что делать. Я ебал в рот всех этих учителей. Твоя работа следить за ребёнком, чем ты занимаешься?

— Спокойно, — Юки быстро проводит рукой по его плечу. — Злостью ты ничего не решишь. И не ругайся там при детях, хорошо?

Парень замолкает, прикусывая язык. Юдзи удивлённо наблюдает за происходящим.

— Это у него так всегда, когда дело касается мелких, — машет Фушигуро рукой, думая, к чему можно прицепить прозрачные нити.

— Я сам всё решу и вернусь, — убеждает темноволосый.

Юки быстро вытаскивает чёрный ключ из кармана брюк и отдаёт его парню. Тот быстро благодарит её и торопливыми шагами идёт на выход.

— А куртка? — кричит ему вслед Цукумо.

— Плевать, — так же громко отвечает Чосо. В спешке он набирает всем знакомый в баре номер. Сёко точно делает свою работу лучше, чем школьные сотрудники.

***

Чосо возвращается примерно через час, ведя за руку какого-то ребёнка. Небольшой бинт заметен на его руке, но это ничуть не сказывается на его настроении. Мальчик, кажется, очень доволен пережитым опытом.

— Так, посиди здесь, пока я доделаю работу, — Чосо кивает Эсо и бросает на него ещё один взгляд через плечо, возвращаясь назад к лестнице.

Ребёнок не с первой попытки залезает на высокий стул, и Юдзи, сидящий рядом, внимательно смотрит на него. Звёздочки болтаются над его головой. Эсо косится в его сторону, а затем окончательно поворачивает голову, разглядывая незнакомца.

— Чосо твой папа? — интересуется Итадори.

Мегуми останавливается неподалёку, завязывая красный шарф на шее. Сегодня на улице прохладно, так что нужно основательно утеплиться. Он внимательно следит за чужим разговором.

— Нет, мама, — отвечает ребёнок, с полной серьёзностью смотря на Юдзи. На лице того читаются одни вопросы. — Зачем спрашивать? Понятно же, что он мой брат.

— Даже так, — парень вскидывает брови. По характеру о родстве и не скажешь. — Ну замечательно… А рука у тебя как? Не болит?

Мегуми удивляется такой простоте характера Юдзи. Кажется, что с детьми он ладит на все сто.

— Не-а, — мотает головой Эсо. Всё же Итадори его заинтересовал. — Сёко-сан всё зашила. Она классная!

Юдзи не знает кто это, но соглашается. Он треплет ребёнка по волосам и говорит, чтобы тот впредь был осторожен. Эсо недовольно морщится, а Итадори вдруг вспоминает, что утром заходил в магазин.

— Вот, держи, — Юдзи вытаскивает из кармана куртки пачку малиновых леденцов и протягивает её ребёнку. Тот с восторгом вздыхает, и его глаза загораются радостью.

— Спасибо, — широко улыбается Эсо, забирая сладость. Юдзи отвечает ещё более лучезарной улыбкой.

Мегуми восхищён такой лёгкостью так же, как и Эсо малиновыми леденцами. Да, может это что-то простое, но, наверное, поэтому такое чудесное. Юдзи поворачивается, замечая его. Улыбку он с лица не убирает.

— Пойдём? — спрашивает Итадори, и Фушигуро тут же соглашается.

Юдзи идёт по коридору впереди, дожидаясь Мегуми, оперевшись на входную дверь. Между ними остаётся шагов десять, и Итадори выходит на улицу. Фонари уже зажглись, а воздух пропитался прохладой. Парень выдыхает пар, оглядываясь по сторонам и видя лишь пустую улицу.

— Мы пришли самыми первыми, а закончили почти последними, — говорит Юдзи с досадой, смотря, как большая снежинка падает ему на нос.

Он поднимает голову вверх, видя множество белых звёздочек, падающих вниз и кружащихся под жёлтым светом.

— Первый в этом году… — заворожённо произносит Юдзи. — Смотри…

А Фушигуро стоит рядом и смотрит. Но смотрит совсем не на летящий снег. Взгляд зелёных глаз прикован к Итадори. Тому, как он запрокидывает голову, как снежинки тонут в его волосах, как он жмурится из-за них и как счастливо улыбается. И у Мегуми сжимается сердце.

Chapter Text

Рёмен лежит на полу, смотря на своё отражение в зеркальном потолке. Он тяжело дышит, и грудь его ритмично вздымается. Он устал, вспотел, чуть не порвал футболку, упав на пол, и после всего этого решил не подниматься. Его, кажется, начинала мучать жажда, но подняться сил как-то не находилось. Рёмен шевелил губами, повторяя слова зациклено играющей песни, и ждал, когда придёт его спасение. А его спасение, кажется, никуда не торопилось. Поэтому он прикрыл глаза и позволил мыслям раствориться.

— Сэр не возражает, если я вызову такси? — раздаётся голос Тодзи откуда-то сверху.

Рёмен открывает глаза, вновь встречаясь с самим собой взглядом. Зенин закрывает дверь зала и кидает спортивную сумку на пол. Он проходит мимо Итадори и наклоняется к колонке, стоящей на полу, чтобы выключить музыку.

— И долго ты так? — спрашивает Тодзи. — Опять не спал, что ли?

— Ага, поспишь тут, — тяжело вздыхает Рёмен, рывком садясь на пол. Кости болят. Но разве так должно быть в его двадцать шесть? — Сатору вчера весь день гонял по его делам, а я как-то подумал, что заезжать домой не буду и сразу поеду сюда.

— Сомнительная идея, да? — спрашивает мужчина. Рёмен грустно усмехается и кивает. — Давай собирайся. Тебе спать ещё часов пятнадцать.

Итадори ложится обратно на пол, раскидывая руки в разные стороны.

— Можно я тут полежу?

— Не-а. Дома ждут, давай, — машет руками Тодзи. — Лучше выспаться и выступить хорошо, чем не выспаться и думать, что всё было ради отличного выступления.

— Без сна отличным оно не будет… Плавали, знаем, — цокает Рёмен, окончательно поднимаясь на ноги.

Он быстро собирает свои вещи в чёрный рюкзак, оставляет колонку нетронутой и хватает с тумбы телефон, замечая там множество уведомлений. Зенин дожидается момента одиночества. Рёмен же оглядывается напоследок уже у двери, быстро прощается и выходит в длинный коридор, ведущий на улицу. Он читает уведомления, смахивая половину в сторону и надеясь не увидеть там никаких важных поручений. И даже если увидит, то сделает вид, будто не заметил: сегодня он будет спать сколько захочет.

***

— А если так? — Юта поднимает в воздух вешалку с тёмно-синей водолазкой. — Типа… Ночное небо там, а?

Инумаки сидит на полу, перебирая пакеты со старыми вещами в поисках чего-то дельного. Он поднимает голову вверх и внимательно смотрит на вещь. «Какая-то хрень», — показывает парень, мотая головой; Юта цокает, но вешалку назад в шкаф не суёт.

— Это слишком официально, — поясняет Тоге. — Ты ж не Нанами…

— Ла-адано, — Оккоцу снова исчезает в шкафу.

Юта, кажется, уже отчаялся найти что-то подходящее, как посмотрел на то, что отодвигал рукой. Какая-то рубашка всё мешалась ему и загораживала обзор на полки, из-за чего ему приходилось сдвигать вещи в сторону, держась за надоедливую тряпку. Тряпку, которая попалась под руку в самый нужный момент. Оккоцу хватает её с вешалки и поворачивается, выдавая радостное «Вот!». И через две секунды тишины раздаются два смешка, потому что Инумаки сделал ровно то же самое с найденными им вещами.

Тоге держит пару носков с рисунком жёлтых звёзд, а на его руку накинута голубая жилетка с облаками. Оккоцу же показывает рубашку с принтом солнца, луны и едва-едва заметных звёздочек по всей ткани. Юта с облегчением кидает одежду на кровать и падает рядом.

— Ура! Конец мучениям! — объявляет темноволосый. — Носки, думаю, лишними будут, а вот ту белую футболку с длинными рукавами возьми. Подойдёт. Не будешь же ты в одном свитере, или что это?

«Для тебя что угодно», — показывает Инумаки, оставляя найденное на полу и быстро залезая на кровать. Лежать поперёк странно: ноги неудобно свисают, а по бокам места очень много; даже в плед нормально не завернёшься. Тоге подтягивает ноги к себе и укладывается головой на чужую грудь. Юта снова заговаривает, и голос его касается чужих щёк.

— Мне кажется, что я уже начинаю ненавидеть всё, что хоть немного напоминает форму звезды.

Инумаки смеётся, кивая в согласии. Последние пару дней вокруг и правда были только эти пятиконечные чудовища, которые преследовали везде: дома, на работе, на улице. Ты смотрел на вечернее небо и видел их. Даже под закрытыми веками маячили они — звёзды. Чтобы ещё хоть раз на квартальное был космос… Хотя, никто не знал, что именно стоит запретить. Такие темы или Сатору, каждый раз выдумывающего что-то, ломающее мозги в десять раз сильнее, чем было до этого. А запретить, если честно, хотелось и то, и другое.

***

— Ты серьёзно шёл пешком? — кричит Нобара, заметив Юдзи, спускающегося по лестнице. Тот с улыбкой машет ей.

— Я просто люблю гулять, — не убирая улыбки с лица, отвечает парень, как только подходит ближе. — Ну что, куда пойдём?

— Мидтаун? Как тебе? — спрашивает рыжая, беря Итадори под руку.

Кажется, что ответ его особого значения не имеет. В названиях магазинов он как-то не разбирался, а тем более магазинов, расположенных в городе, где он жил всего месяц.

— Можно я просто скажу, что доверяю твоему выбору и сегодня выполняю все твои поручения? Весь в Вашем распоряжении, миледи, — со смешком говорит Юдзи, заходя в открывшиеся двери вагона.

— Всегда мечтала, чтобы кто-то носил за меня все пакеты с покупками. — Нобара садится на свободное место, расправляя руками подол длинной зелёной юбки в жёлто-белую клетку. — Знаешь, как руки болят потом?

И теперь Юдзи знал. Последние часа полтора он носил пакетов пять, если не больше. И его левая рука начинала всё сильнее напоминать о том, что брать всё в одну руку — плохое решение. А как его радовало, когда сотрудники магазинов разрешали оставить купленное на кассе. Но даже так ему приходилось носить множество вешалок. Самым главным же был тот факт, что ему пока что ещё ничего не купили. Вот только сейчас (если он верно предполагал) наступает его очередь. И, ожидая её, он слишком устал. Но всё же смиренно терпел.

— Смотри какие! — Нобара снимает вешалку с горчичными брюками. Ремешок из солнц на цепочке был продет через петли.

— Давай на этом и закончим, — с надеждой говорит Юдзи. Быть увешанным украшениями от и до ему как-то не хочется.

— Тогда надо ещё белую рубашку… И будешь нашим солнышком, — сквозь смешок отвечает девушка.

Итадори кивает, приступая к поиску чего-то подходящего. Под руку ему попадаются лишь какие-то странные модели: слишком короткие, кривые, с дурацкими рукавами — всё не то. Нобара ходит где-то неподалёку и ищет ровно то же, что и он. Временами она бросает на него такой взгляд, будто что-то хочет сказать, но никак не решится. Наверное, даже прокрутив в голове диалог сто раз, всё равно не сможешь сразу сказать задуманное.

— Можно вопрос? — наконец спрашивает рыжая, в эту же секунду понимая, что вернуться в прошлое и заткнуть себе рот не получится. — Ладно, нет. Забей.

— Можешь спрашивать что угодно, — спокойно отвечает Итадори.

Нобара сжимает рукав какого-то свитшота, пока в мыслях её кидает от того, стоит ли вообще говорить что-то серьёзное. Может отшутиться? Спросить о чём-то другом? Но в то же время Юдзи кажется ей человеком понимающим, способным дать верный совет. И всё же ей не хочется, чтобы они оба были правы. Правда, в глубине души она знает, что Чосо всегда желал ей лучшего, пока она лишь довольствовалась худшим.

— Ты считаешь нужным признаваться в чувствах или молча жить с ними? — Кугисаки отпускает рукав.

Юдзи вскидывает брови и поворачивается, держа в руках две вешалки с почти одинаковыми рубашками. Вопрос странный, будто с намёком на что-то. Нобара ждёт ответа, стоя по другую сторону стенда с футболками, отделяющего их друг от друга.

— Ты это ещё у кого-то спрашивала? — прежде чем ответить, уточняет Итадори.

Рыжая кивает. Юдзи понимает, что ответ его сильно повлияет на что-то в чужой жизни. Его взгляд почему-то важен для Нобары. И на это что-то она решиться не может, раз его взгляд — не единственный.

— Сложный вопрос, — хмурится Юдзи. — Хорошо, давай представим, что рассматриваем адекватного и понимающего человека. Ты знаком с ним достаточно, любишь его столько же… Я бы признался.

Нобара вздыхает, подходя ближе и забирая из рук Итадори одну из рубашек. Она вешает её на место и берёт вторую — с круглым воротом и молнией на спине. Ткань у неё приятная — такая, в которой утонуть можно. Девушка поднимает взгляд на Юдзи.

— А если тебе откажут?

— Ты думаешь, это испортит отношения? — спрашивает он. Кугисаки кивает несколько раз подряд. — Боже, ты чего? Если человек тебя ценит, то не станет отталкивать. Он всё поймёт. Не могла же ты влюбиться в придурка!

Юдзи снимает ещё одну рубашку и прикладывает к себе. Нобара морщится, жестом прося повесить на место. Не могла…

— А если ты прям на сто процентов уверен, что не взаимно? Какой смысл? — хмыкает рыжая.

— Ну как можно быть уверенным в чём-то на сто процентов? Если ты не попытаешься, то, возможно, упустишь огромный шанс, — Юдзи кладёт руки на узкие плечи и заглядывает в карие глаза.

— Ну и ладно, — Нобара скидывает руки, неосторожно царапая Итадори кривым концом вешалки. — Чувства есть, но они же не приносят мне каких-то там страданий.

Юдзи тупит взгляд на небольшой царапинке, возвращаясь мыслями к разговору. Он всегда старался говорить о чувствах. Не всегда получалось, не всегда его слышали, но пересчитать тех, с кем он молчал, можно было по пальцам. И в глубине души он хотел, чтобы считать их не приходилось. Если бы Юдзи начинал всё сначала, то многое бы сказал, потому что в тот момент было нужно. Но сейчас он мог лишь с грустью осознавать, что есть в его жизни люди, которым уже никогда он и слова не скажет, не извинится и не выразит к ним чувства.

— Посмотри с другой стороны, — Итадори опирается на стойку с рубашками. — Сколько-то лет счастья или сколько-то лет мыслей «А если бы я сказала? А были бы мы вместе? А как было бы мне сейчас, если бы тогда я призналась?» Ты правда выберешь второй вариант?

— Пошли лучше в примерочную, — разочарованно говорит девушка. — И в ювелирный зайдём, хорошо?

Юдзи видит, как Нобара смягчается. И всё же ей тяжело принять, что она может быть неправа. В её мире такого попросту не бывало. Но она знала точно, что Чосо будет ей гордиться. И пусть это разобьёт её сердце, но она хотя бы жалеть о своём молчании не будет.

***

Фушигуро был довольно флегматичен, малоэмоционален и почти никогда не показывал даже половины того, что чувствовал. Открытость, наоборот, пугала его. Поэтому он предпочитал молча переживать происходящее внутри, а не вытряхивать наружу. Даже его квартира отражала его разум. Ничего лишнего, только он и то, что ему нужно или к чему он привязан. И как он не любил, когда к нему кто-то приходил, так он и не любил, когда его мысли занимало то, о чём думать он не желал. Что-то такое, к чему своё отношение он рациональным назвать не мог.

И вот с таким холодным отношением ко многому он подобрал себе одежду без какого-либо энтузиазма ещё в начале недели, и теперь она преспокойно висела в шкафу, дожидаясь своего часа. Мегуми же завернулся в тяжёлое одеяло, а глаза его бегали по строкам книги о работе криминалистов. Слишком интересно, чтобы оторваться. Поэтому он не вставал уже часа три, зажимая с левой стороны больше половины книги. Ромашка в кружке уже давно остыла, и прикроватная лампа отражалась в чайной глади.

Он был рад, что Сатору хоть иногда давал выходные. Работать Мегуми нравилось, но иногда хотелось никого не видеть. Сидеть дома неделю и никуда не выходить получалось так редко, что каждый такой раз был особенным. Это время почему-то ассоциировалось у него с детством, хоть он и сам не мог понять почему. И вот тяжёлое одеяло на пару со сном придавливало его к подушке, пока сам Фушигуро пытался сосредоточиться на фрагменте разговора с подозреваемым.

Мегуми открывает глаза, понимая, что всё же уснул. Лампа светит над головой, а мышцы шеи сковало от неудобной позы. Просто так он никогда не просыпался. И затёкшая шея явно относилась к «просто так». Фушигуро ищет телефон на тумбе и смотрит на время. Давно за полночь. Флажок о новом сообщении горит под циферблатом. Черноволосый редко получал сообщения и как-то не любил всё это. Почти… И из-за этой маленькой погрешности он сейчас надеялся, что сообщение это от конкретного человека. А если нет, то пусть будет рекламой или ещё чем-то таким. Мегуми открывает мессенджер и понимает, что Нобара — не та, чьё имя он ждал в окошке диалогов.

Привет. Прости, что так поздно, но надень завтра, пожалуйста, ту подвеску с луной, которую я тебе дарила в прошлом году.

***

— Оно горит… Оно точно горит… — обеспокоенно произносит Рёмен, сидя на стуле посреди комнаты.

Ураюме отводит руку в сторону, поправляя завитую прядь волос. Даже стул не всегда помогал компенсировать их разницу в росте, и девушке приходилось вставать на носочки, чтобы закончить причёску.

— Успокойся, — твёрдо говорит девушка. — Ничего там не горит.

— А что там тогда так шипит? — неверяще спрашивает Итадори.

— Неважно. Главное, что не горит, — Ураюме берёт ещё одну прядь и накручивает на щипцы.

Рёмен ждёт, когда это насилие над его волосами кончится. Он уже даже несколько пожалел, что Ураюме смогла уломать его на такое преображение. «Под это выступление тебе нужен нежный образ», — мысленно повторяет парень чужие слова. Но всё же ради этой счастливой увлечённости на её лице Рёмен был готов терпеть что угодно.

— Ты такой милый, — светловолосая в чувствах целует Итадори в щёку и быстро сматывает щипцы.

Рёмен тепло улыбается и самым преданным взглядом смотрит на девушку. Она садится перед ним и достаёт из рабочего чемоданчика футляр с кистями, румяна и ещё несколько каких-то блестящих баночек.

— Надеюсь, на тебе румяна будет видно, — Ураюме быстро наносит их на щёки, замечая небольшую розовость. — Блёстки хочешь?

— Лучше веснушки, — мотает головой Итадори.

— Солнышко поцеловало? — спрашивает девушка, беря в руки тёмный карандаш.

— Пару минут назад, — с улыбкой отвечает парень.

Ураюме вздыхает и сжимает чужое бедро. Такие вещи всегда убивали её. Девушка старательно проставляет солнечные отметины на чужом лице. Рёмен сидит как довольный кот и смотрит на светловолосую не отводя взгляда. Вокруг них полный хаос: раскиданные вещи, косметика, разбросанная по полу, утюжки и фен где-то в стороне — но Рёмен не обращает внимания на это. Сейчас вся его вселенная сконцентрирована на одном человеке. Ураюме закрывает карандаш колпачком и отодвигается, чтобы увидеть результат издалека.

— Готово… Можешь одеваться, — кивает она.

Рёмен ещё раз целует девушку, чувствуя вкус малиновой помады, и стягивает с себя футболку, поворачиваясь к Ураюме спиной. Она быстро пересаживается на стул и смотрит на мышцы спины. Уже настоящие веснушки бегут по ней. Итадори натягивает чёрный прозрачный топ с облаками, расправляя его сзади и поворачиваясь к девушке.

— Ну? — ждёт окончательного вердикта.

— Слов нет, насколько ты красивый, — с пламенем в глазах смотрит девушка.

Рёмен встаёт на колени перед ней и смотрит в глаза. Девушка кладёт ему руку на грудь ровно по середине, чувствуя стук сердца. Этот жест был для неё самым драгоценным. Что-то было в нём такое, что заставляло её растворяться в чувствах до самых костей.

— Знаешь, пока ещё есть время до работы нужно, наверное, порепетировать последний раз, — с ухмылкой говорит парень. — Поможешь?

Ураюме согласно кивает, привставая со стула, и Рёмен подхватывает её на руки. Вот так приятно начинается их четверг. Но четверг у всех разный. Поэтому пока кто-то наслаждается друг другом, кто-то с самого утра на ногах занимается рабочими и семейными делами; кто-то не может понять, как гладить брюки, потому что не хотел с этим разбираться вечером; кто-то красится уже в пятый раз, потому что всё не то; кто-то пьёт чай с мятным печеньем, болтая ни о чём с любовью своей жизни, а кто-то должен думать о работе, но мысли только об этой дурацкой любви. Ну и куда же без кого-то, кто уже пару часов не может найти грёбаную подвеску с луной.

Chapter Text

— Ужас! — восклицает Нобара, смотря на отражение Итадори в зеркале.

Парень поворачивается к ней лицом, поправляя рукав рубашки. Он сильнее заправляет вещь в горчичные брюки и недовольно вздыхает.

— Всё-таки плохо, да? — цокает Юдзи, желая сесть на скамейку в центре комнаты, но оставаясь стоять не месте.

— Это ещё лучше, чем было в магазине! — рыжая подходит ближе и кладёт руки на чужие плечи, оглядывая парня со всех сторон. Нобара смеётся, добавляя: — Жених…

— Перестань, — отмахивается Итадори и захлопывает свой шкаф с вещами. — Я гладил её полдня, а зачем? Чтобы она помялась за смену! Никогда я в своей жизни больше не надену рубашку.

Нобара с улыбкой слушает чужое возмущение и кивает головой. Она припадает к соседнему шкафчику и скрещивает руки на груди. В служебной раздевалке Кугисаки бывает редко: всё же у них с Чосо есть своя вешалка и шкаф. Тут она может лишь кого-то искать, но никак не оставлять вещи.

— Брось, оно того стоило, — не соглашается рыжая, наконец решая назвать причину не слишком ожидаемого визита. — Маки ещё не приходила, да? Понятно… Кстати, подвеску надел?

— Не могу зацепить, — Юдзи быстро достаёт из кармана цепочку, и солнце с извилистыми лучами, висящее на ней, начинает раскачиваться в воздухе.

— Давай, — девушка протягивает ладонь, подойдя ближе. Она ловко расстёгивает замочек и привстаёт на носочки, перекидывая цепь через шею Итадори. — Какой ты высокий…

Нобара продевает острый конец через цепь и защёлкивает замок. Юдзи вновь рассматривает подвеску, положив украшение на ладонь. Половинка луны будто поглощает жёлтый камень солнца. Кугисаки же отодвигает парня в сторону и смотрится в зеркало, поправляя волосы. Её блестящее прозрачное платье опускается ниже икр и почти закрывает чёрные массивные ботинки. Похоже, их она носит всегда. Рыжая проводит по щеке рукой и смахивает с пальцев налипшие медные блёстки. Итадори они несколько завораживают, но разглядывать девушку он считает лишним.

— А если я солнце, то кто ты? — с интересом спрашивает Юдзи, кивая на выход из служебки.

— Звёздная пыль? — пожимает плечами Нобара и выходит в коридор. — Не обязательно быть кем-то определённым. Абстрактность как проявление фантазии, а?

— Думаешь, у других тоже абстрактные образы? — Итадори останавливается у лестницы и берётся за перила.

— У большинства — да, но, — голос рыжей приобретает весёлую интонацию, — луна всегда одна!

Юдзи непонимающе моргает и склоняет голову на бок. Он хочет что-то спросить, но даже как-то и не знает, что именно. Нобара хлопает его по плечу и кивает на нижний этаж.

— Мегуми тебя, видно, очень ждёт, — со вздохом произносит она.

Фушигуро, кажется, занят рабочими делами, но если присмотреться, то можно уловить взгляды, которые он кидает в сторону лестницы. Похоже, Кугисаки права. И знает она о чужом образе куда больше, чем Итадори. И образ тут понятие куда более широкое — что-то совсем не относящееся к сегодняшнему вечеру.

— Так, я побежала, — ненадолго прощается рыжая. — А ты присмотрись, вдруг что заметишь.

Юдзи ещё пару секунд стоит в смятении, прежде чем вернуться к реальности. И первым, что он замечает, становится тот факт, что Фушигуро взгляд уже не отводит. Теперь он полностью сосредоточен на нём.

***

— Можно? Извините, я пройду. Простите, — Юдзи поднимает поднос над головой, пролезая через толпу.

Раньше он думал, что людей в клубе по каким-нибудь пятницам бывало многовато, но сегодня ни в какое сравнение не шло с выходными. И Юдзи даже не мог сопоставить количество гостей с тем, что на календаре был четверг. Удивительно, но сентябрь подходил к концу, а он здесь уже почти месяц. Хотелось задержаться тут ещё на парочку, конечно же.

Юдзи кажется, что он слышит своё имя. Итадори поворачивается и смотрит по сторонам, но взгляд ни за кого зацепиться не может. Кто-то хватает его за рукав рубашки и вытягивает из толпы. Юки смотрит на него сверху вниз: сегодня она на каблуках, что делает её ещё выше. Бра кружевом закрывает рёбра, а тёмные брюки расшиты белыми звёздочками — такими, какими их обычно рисуют дети. На шее у неё висит золотая цепочка и чёрный платок.

— Что случилось? — непонимающе смотрит Итадори. Его редко дёргают для каких-то важных вещей.

— Скажи Фушигуро, что водка в нижнем ящике! — громко говорит Цукумо, перекрикивая играющую музыку. — У него там была последняя, пусть новую откроет. И скажи, чтобы никому не наливал. Я не успеваю следить за всем!

Юдзи кивает, и девушка показывает ему класс, быстро уходя в сторону входа. Работа сегодня кипит сильнее некуда. Интересно, справляется ли Фушигуро? У бара людей всегда много, так что без работы он сидеть точно не будет. И кажется, что он всегда живёт в вечном четверге. Итадори подходит к стойке, у которой почему-то стоит Чосо. Юдзи останавливается рядом и кладёт поднос перед собой.

— Привет, — протягивает он руку.

Чосо сегодня в чёрной рубашке с широкими рукавами, она прозрачная, но из-за внутренней вставки обнажены лишь руки. На его лице нарисована какая-то чёрная полоса, от которой отходят непонятные завитушки.

— О, кто пришёл, — радостно произносит темноволосый, быстро пожимая его руку и оглядывая одежду. — Солнце?

— Ага, а ты?..

— Чёрная дыра, — Чосо ложится на стойку и наблюдает как Мегуми вытаскивает бутылку из подставки.

— Оригинально, — Итадори вскидывает брови и пальцем чертит такую же линию вдоль собственного лица. — А это тебе Кугисаки рисовала?

— Ураюме, — отвечает темноволосый, смотря на диско-шар в центре зала, разбрасывающий блёстки света на людей. Ответной реакции не происходит. — Женщина твоего брата…

— Да знаю я кто это. Ты-то откуда знаешь? — резко спрашивает Юдзи.

Чосо смеётся и подпирает голову рукой. Смотрит он куда-то в сторону.

— Мы с твоим братом в хороших отношениях, а ты… — темноволосый не успевает договорить.

— А ты очень невнимательный, — её голос доносится из-за спины Юдзи.

Официант поворачивается и видит Ураюме, сидящую на самом последнем барном стуле. Она, в плиссированной белой рубашке и чёрном платье поверх, с лёгкой улыбкой смотрит на младшего. Рядом стоит бокал с вином, которое девушка пьёт весь вечер.

— Прости, я вообще тебя не заметил, — взмахивает Итадори руками. — А ты чего здесь?

— Ну, у моего мужчины, — нарочито повторяет интонацию Чосо, — выступление, так что… наслаждаюсь видами.

Мегуми следит за чужим разговором, поднимая вверх бутылку и почти ничего не видя на дне. Он задумчиво опускает взгляд на два стакана перед собой и быстрым движением руки разливает в них поровну.

— Последнюю отдаю, — вздыхает Мегуми и ставит стаканы перед Чосо. Юдзи убирает локоть со стойки и отвлекается от разговора с Ураюме. Взгляды пересекаются.

— Водка в нижнем ящике, если что, — говорит Юдзи, и черноволосый меняется в лице, тут же проверяя этот факт. И удивляется он ещё сильнее, когда это оказывается правдой. — Юки просила передать. И ещё она, кстати, просила никому не наливать.

Итадори кивает на Чосо, который тут же закатывает глаза. Стаканы он отдавать не собирается. «Что? Просто не будем ей говорить», — мотает он головой и, бросив благодарность, спешит наверх. Фушигуро усмехается и нервно проводит пальцами по цепочке, висящей на шее. Юдзи плохо видно, висит ли на ней что-то или ему просто кажется.

— Вернёмся, — мотает головой Итадори. — То есть ты не ревнуешь его?

— М-м-м, — задумчиво протягивает светловолосая. — Меня такое скорее заводит.

— Оу, — шикает Мегуми, подливая вина. — Я прям в нужный момент подошёл.

Ураюме цокает и с благодарностью кивает, смотря на бокал.

— Брось, — она взмахивает рукой. — Просто сам факт, что на него все смотрят и хотят, а он только твой…

Девушка не договаривает и топит слова в алкоголе. Продолжать она не решается.

— Надеюсь, когда-нибудь пойму, — с неловкостью отвечает Фушигуро, поправляя тёмно-серую рубашку, надетую поверх ещё более тёмной, синей водолазки.

Мегуми возвращается к работе, а Ураюме придвигается чуть ближе к Итадори. Она смотрит на его подвеску и дёргает за неё, жестом прося наклониться. Фушигуро же хмурится, объясняя что-то парню напротив и показывая в карту напитков кончиком ложки.

— Ваш бармен очень вхарактерный, — взглядом показывает своё отношение Ураюме.

Юдзи смотрит на Фушигуро, пытаясь увидеть отпечаток чужих слов на нём, понять их значение. Мегуми поворачивается, и изящный взгляд зелёных глаз бежит по розоватым из-за освещения волосам, по чуть просвечивающей рубашке, по узловатым пальцам, держащимся за стойку, и останавливается на лице, так и не решаясь подняться к карим глазам.

— Так… Тебе что-то налить?

***

Нобара нервно стучит ногой по полу, подпевая словам играющей песни. Она смотрит на вращающийся шар под потолком и бегущий по гирляндам свет. Розовый отблеск ударяется о стекло, и дверь комнаты открывается. В отражении видно свет из коридора и как кто-то заходит. Рыжая точно знает кто именно. Она поворачивается на кресле и пальцами сжимает ткань платья; на ощупь как тюль.

— А я тут нам принёс…

— Я должна ей признаться, — выдаёт девушка.

Чосо вскидывает брови и в растерянности замирает в проёме на пару секунд. Он выдыхает и выходит из ступора, закрывая за собой дверь ногой.

— Я удивлён… Полвечера ты молчишь, а потом говоришь мне такое, — темноволосый ставит стаканы на рабочий стол.

— Просто вы все правы. Хотя бы станет легче, да? — поднимает взгляд к потолку Кугисаки. — Ты, вот, с самого утра облегчаешься…

Чосо отпивает из своего стакана и сводит брови вместе. Он переключает один световой режим на другой и бросает взгляд на часы. Тодзи скоро выступает.

— Какого утра? Мы работаем вечером, — Чосо пододвигает стакан ближе к Нобаре. — И кто это «все вы»?

Рыжая настороженно смотрит на свой напиток. А Чосо вальяжно закидывает одну ногу на другую. Ему нужны ответы.

― Ты и Итадори. Говорите как по методичке, — Нобара берётся за стакан и закручивает содержимое в небольшой водоворот.

— Ты всё ему рассказала? — как-то обиженно произносит парень.

— Схематично, — взмахивает рукой девушка. — Не переживай о своих дружеских чувствах. Ты всё ещё самый знающий.

— Не переживал я, — хмыкает Чосо. — И пей уже! Это водка с содовой. Мегуми разбавил семьдесят на тридцать. Вода…

Нобара запрокидывает голову и разом выпивает содержимое. Наверное, он прав. Водка совсем не чувствуется, даже явного привкуса нет. И вместо неё девушка чувствует укрепляющуюся смелость, что с жаром растекается по венам.

***

— Он был очень горячий… Ты никак не успокоишься. Думаешь? Интересно, у него есть жена? Муж?.. Бред. Работать так и быть в отношениях — не особо честно. Это предрассудки. Не особо?! Помолчите!

Юдзи пытается сдержать улыбку и ставит на стол фруктовую нарезку, отдавая два коктейля следом. Девушки коротко благодарят его и забирают заказ, возвращаясь к разговору. Тодзи закончил выступление уже около двадцати минут назад, но разговоры о нём никак не утихали. И, на сколько мог помнить Итадори, скоро была очередь Наои. Сможет ли он оставить после себя такое же впечатление? Юдзи хотелось бы положительного ответа. Всё же ему было несколько грустно наблюдать за бесконечными стараниями Зенина, результатами которых он никогда не был доволен.

— Постой, а ты не знаешь, есть ли кто у вашего Чёрного Бога? — спрашивает коротковолосая девушка. Выглядит она совсем молодо. Настолько, что Юдзи удивляется, как её пропустили.

— Простите, такой информацией не располагаю, — с виноватой улыбкой мотает головой Итадори.

Отвечает ему лишь разочарованный вздох.

— А кто тебе больше всего нравится? — девушка подпирает голову рукой, с интересом смотря на Юдзи. Накрашенные ресницы соприкасаются друг с другом.

— Отстань от официанта, — одна из подруг стучит пальцами по обнажённому плечу.

— Всё в порядке, — отнекивается Итадори. — Одинаково, наверное… Меня, всё же, интересует несколько другой персонал.

Коротковолосая хмыкает и отпивает из бокала. Она, кажется, с вопросами ещё не закончила, но свист, шум и гул аплодисментов перетягивают всё внимание на себя. Юдзи понимает, что это — его шанс вернуться к работе. Он ныряет в толпу, а волны музыки догоняют его, лавируя между людьми. Итадори слышит эту песнюЯ представляю тут Joji — Run. уже в тысячный раз, но она так и не надоела ему. Красно-оранжевый свет, направляется к сцене так, словно заря пылает на небе. Парень покачивает головой в такт, прикрывая глаза на секунду. Кто-то хлопает по спине.

Юдзи поворачивается и видит перед собой парня в чёрной футболке с белым рисунком, стилизованным под что-то лёгкое и мультяшное. Вокруг солнца вращаются планеты, падают звёзды и летают астероиды. Кепка с белым козырьком не сильно скрывает его лицо: спадающая чёлка выполняет это задание куда ответственнее. Итадори в плавно мерцающем освещении видит шрам вдоль щеки и быстро отводит взгляд в сторону.

— Слушай, парень, — незнакомец поправляет цепь с висящей на ней остроконечной звездой, — это случайно не Наоя Зенин на сцене сейчас?

Юдзи хмурится, по инерции поворачивая голову в сторону. Вопрос почти не кажется ему странным, и он отвечает.

— Да, он, а что такое? — уточняет официант.

— Ничего, — мотает головой парень с едва заметной усмешкой. — Просто он мне очень нравится, знаешь ли… Ну, спасибо за информацию.

Незнакомец хлопает его по плечу ещё раз, оставляя в ступоре ещё на какое-то время. Более-менее постоянных клиентов он видел редко сегодня, а вот сомнительных личностей хватало. Казалось, что стабильно раз в пол часа у него точно должны узнать какой-нибудь бесполезный факт, пролить на него же или на стол принесённый заказ, попытаться познакомиться или же вовсе завязать драку. Что-то из этого решалось вежливостью и обаянием, что-то прощалось Фушигуро, а что избегалось благодаря Тодо.

— Контингент сегодня… — вздыхает Юдзи.

— Что опять? — Мегуми рефлекторно берётся за тряпку, и Итадори мотает головой, уже давая понять, что на этот раз дело не в беспорядке.

Юдзи знает, что пока Наоя переманивает всё внимание на себя — можно побездельничать. Он опирается предплечьями на стойку и глядит по сторонам, не находя поблизости никого знакомого. Фушигуро замечает его взгляд и говорит, что Ураюме забрал Рёмен. Официант кивает в ответ и возвращается к делу.

— Просто странные: либо криворукие, либо хотят познакомиться со мной, с тобой, со всеми работниками сразу… — Итадори вот-вот начнёт загибать пальцы. — Даже спрашивали, есть ли у твоего отца жена.

Мегуми закатывает глаза и сжимает переносицу. За столько лет работы он слышал этот и подобные вопросы миллиард раз. Наверное, он даже мог предугадать его и ответить заранее. А может, стоило наконец-то вывесить таблицу «самых популярных вопросов»? Печатать ответы в меню? Что-то явно пора было предпринимать.

— Временами я завидую кухне и вот этим, — Фушигуро кивает на комнату Нобары и Чосо.

— Да это ладно, — вешает метку неважности Итадори. — Один подошёл узнать, «не Наоя Зенин ли на сцене»…

— И что ты сказал? — настороженно спрашивает Мегуми. Юдзи теряется. — Только не говори…

— Что? Что не так? — непонимающе спрашивает Итадори.

— Два алкогольных мохито, три «Звёздных ночи» и… — Маки быстро отлистывает блокнот назад, — веганскую собу для кухни.

Фушигуро кивает, кидая полотенце для рук на столик, и забегает на кухню. Итадори озадаченно замирает у стойки, кидая взгляд на Зенин и хмуря брови.

— Вы чего с ним такие напряжённые? — Маки садится на свободный стул и поправляет ворот чёрной водолазки.

Девушка ставит подбородок на сложенные друг на друга ладони. Костяшки остро выпирают, пока рукава рубашки скрывают запястья. Глубокий синий цвет растекается по ткани, а поверх вырисовываются нити созвездий и полумесяцы.

— Я просто сказал какому-то парню, что Наоя это Наоя, а Фушигуро как-то странно это воспринял, — хмыкает Итадори.

— Какой идиот… — морщится Маки, кидая взгляд на появившегося парня.

Мегуми видит то самое Зениновское выражение лица, передающееся по наследству. Невольно он сам показывает что-то похожее, вскидывая брови, будто прочитав чужие мысли.

— Он тебе сказал? — громко спрашивает черноволосый. Девушка кивает, а Фушигуро нервно цокает.

— Зайчик, ты думаешь, что у них просто так есть эти вычурные имена? — с нотой наивности спрашивает Маки.

— Не-е-ет? — протягивает Юдзи.

— Блять, если «Бесполезные» узнают, то ничем хорошим оно не кончится, — раздражённо говорит Мегуми. — Как я мог забыть о самом важном пункте твоей работы? Какой идиот…

— Успокойся, — приказным тоном произносит Зенин. — Он, может, и заслужил это… Да и вообще, с чего вы взяли, что это реально не кто-то левый?

— А что может произойти? — спрашивает Юдзи. — Я что-то очень сильно испортил?

Фушигуро сводит брови вместе. Ругаться он точно не хочет. Да и тем более он уже решил, что вина полностью на нём. Правда, показывать это он не собирается.

— Надейся, что ничего особенного, — Мегуми ставит на поднос пару бокалов. — Просто так уж вышло, что много жадных до сплетен стервятников развелось.

— Простите, что так получилось, — закрывает глаза Юдзи, склоняя голову.

— В случае чего извиняться не передо мной будешь, — пожимает плечами черноволосый.

— Перестаньте оба, — Маки хлопает Итадори по спине и хмуро смотрит на Фушигуро. — Упаси нас от того, что Наоя узнает об этом.

Итадори стоял как ребёнок, которого отчитывают родители. Но он всё так же не понимал, что такого может случиться. Сейчас не понимал… Но вот если бы Юдзи, отработавший следующую неделю, перенёсся бы сюда, то кинулся на себя как телохранители на президента. И он бы сделал что угодно, лишь бы заткнуть себя и не дать сказать, что человеком на сцене был Зенин Наоя.

***

Итадори несколько удивился, что Сатору появился лишь под самый конец. Мегуми сказал, что обычно от всего этого шума у него болит голова. Сам Годжо ответил, что никак не мог пропустить выступление любимого. Но слова о брате привлекли Юдзи не так сильно, как огромный чёрный кот, отпечатанный на багровой атласной рубашке. Сейчас, когда весь клуб остался уже на собственную вечеринку, жёлтые глаза животного гипнотизировали парня, и он никак не мог отвести взгляда от одежды управляющего. Сатору сидел за одним из столиков с двумя женщинами, оставшимися тут даже после закрытия. Юдзи помнил, что до этого сидели они в вип-зоне, а их одежда ещё ярче указывала на статус.

Годжо скрестил руки на груди, откинувшись на спинку диванчика. Он о чём-то говорил женщине с чёрными волосами и в коротком платье, украшенном созвездиями дракона. Та же была непреклонна и явно возмущалась, без конца поправляя спадающую на глаза чёлку. Вторая лишь сидела между ними, переводя взгляд туда обратно и попивая вино из огромного бокала. Её ноги были вытянуты вперёд, показывая массивные чёрные ботинки, украшенные серебряной цепью. А её бирюзовые волосы струились вниз, располагаясь по всему обтягивающему лонгсливу.

— Ну и как вам подвески? — спрашивает Нобара, сидя на барном стуле и покачивая ногой.

Юдзи возвращается к реальности.

— Какие подвески? — Фушигуро смотрит по сторонам.

— Дурачьё! — рыжая хватает две цепочки и цепляется за украшения, притягивая их друг к другу.

Итадори наконец-то видит полумесяц, на конце которого висит крошечное солнце с красным камнем. Узор на его краях такой же, как и на половине подвески Юдзи. Они с Мегуми одновременно поднимают взгляд друг на друга, и Фушигуро отступает назад. Цепочка выскальзывает из женских пальцев.

— Они, что ли, парные? — с каким-то страхом спрашивает Фушигуро.

— Конечно, я купила твою, наплевав на парность, потому что она подходила тебе, — поясняет Кугисаки. — Но он… Ему только вторую половину.

— А я весь вечер думаю, что у тебя там такое на шее… — вздыхает Юдзи. — Странные у тебя представления о совместимости, конечно.

Нобара закатывает глаза, отпивая ещё четверть мартини из круглого бокала. Смешанный с соком, он совсем не чувствуется. Сатору поворачивает голову в сторону и пальцами зовёт кого-то к себе. Фушигуро замечает это, недовольно хмыкая. Ему кажется, что он уже знает, чего Годжо хочет.

— Даже не думай! — кричит Мегуми. — Его смена уже кончилась!

Сатору смеётся, мотая головой. Всё же он не такой.

— Да пусть подойдёт, — отвечает блондин. — Мы не кусаемся!

— Иди, — толкает Нобара парня в спину и поворачивается к Мегуми. ― Повтори ещё раз.

Черноволосый вздыхает, одаривая своим обычным взглядом управляющего, и «отпускает» Итадори. Он крадётся к столику, а кот всё следит за ним. Солнца на ткани блестят под светом софитов. Юдзи кидает взгляд в сторону, и видит сидящих через пару столиков Чосо и Юки. На спинку стула рядом точно накинута куртка Рёмена, а на столике — телефон в розовом чехле с текущими блёстками.

— Тридцать процентов — это уже огромная прибыль… А у тебя семьдесят пять, понимаешь? — доносится часть разговора между Сатору и его знакомыми.

— Нет, только не об этом… Оно у меня от семьи и пусть там будет, — отмахивается блондин, сводя брови вместе. — Предпочитаю вкладываться в то, что не вызывает у меня плохих чувств.

— То есть это — твоё лучшее вложение? — женщина с бирюзовыми волосами кивает на стоящего перед столиком Итадори.

— Определённо! Ты не представляешь, какой этот парень потрясающий…

Юдзи кидает вопросительный взгляд и смотрит через плечо на Фушигуро. Жалостный крик о помощи читается в этом взгляде, но Мегуми спасти его не способен. С чего вообще Сатору так говорит? Нет. Он точно не пьёт. Это у него просто такой характер, что ли?

— А почему Вы такой радостный? — непонимающе спрашивает парень, чувствуя себя очень неудобно в рубашке впервые за вечер.

— Он всё ещё обращается ко мне на Вы, — шепчет Сатору, кивая подругам.

— Тебе тоже следует радоваться… Премия на дороге не валяется, — лёгким голосом произносит черноволосая.

— Утахиме! — недовольно произносит Годжо. — Рано! Рано!

Невидимая молния летит в Сатору, и он замолкает. Взгляды поднимаются наверх.

— Бухгалтерия всё выпишет в конце недели, — Нанами материализуется позади Итадори, и тот вздрагивает. Светловолосый подходит к диванчику и стучит рукой по спинке. — Кыш, я сяду.

Сатору быстро встаёт и хватает со стола один из бокалов. Пока Нанами пролезает на своё место, кутаясь в синий свитер, голубоглазый всучивает бокал в руки Итадори.

— Надо выпить за твоё успешное… вхождение в коллектив! — Годжо и сам испытывает лёгкую гордость.

— Ой, я не пью… ― Юдзи ищет взглядом куда деть бокал.

— Не пить могу только я, — кивает Сатору, понуро добавляя: — И Мегуми. Он непреклонный.

— Всего лишь бокальчик вина, — протягивает вторая женщина, чьё имя ещё не звучало.

Парень кидает взгляд на Нанами, но он лишь пожимает плечами. Выхода нет. Юдзи вздыхает, закрывает глаза и пьёт. Горло чуть обжигает, но это быстро смывается каким-то фруктовым вкусом. А не так уж и плохо…

— Молодец, — хихикает Сатору, возвращаясь на своё место. — Впрочем, за этим я тебя и звал.

Юдзи качает головой и ставит бокал на самый край стола. Годжо выглядит очень довольно, провожая взглядом официанта и вспоминая, что Рёмен таким милым не был. Прекрасное вложение в будущее, это точно.

— Итадори! — окликает Чосо и кивает на свободное место рядом. — Ты Маки видел?

— Она где-то с Оккоцу и Инумаки была, — припоминает парень. — А что?

— А, ничего, — мотает головой темноволосый. — Скажи Нобаре, чтобы действовала уже.

Опять какие-то игры слов, понятные только двум людям. Юдзи кивает и уже хочет уйти. И тут Юки, не глядя, поднимает вверх стакан и протягивает его Итадори. Отказываться невежливо, да и первый раз был неплохим.

— Давай за компанию, — девушка хлопает по стулу рядом. И парень соглашается.

И так, должно быть, проходит час. Чосо рассказывает о братьях и всевозможных вещах, происходящих с ними, Юки болтает о вечных разборках с поставщиками и каким странными они бывают, а Юдзи говорит о том, каким было его детство с Рёменом. Чосо в этих историях видит отражение себя. И ко всему этому добавляется то, что Юдзи периодически подливают, а сам он не обращает особого внимания на это.

Сам он думает, что полностью трезв. С его взгляда уж точно. Но, кажется, вечер начинает заваливаться куда-то совсем не туда. И Юдзи не может сказать, началось это давно или вот только сейчас. Сейчас, когда у их столика появляется Маки.

— Дай пачку, — нервно произносит она, кусая губы.

Чосо вскидывает брови и встаёт из-за стола, обшаривая собственные карманы. Пусто. Он цокает и лезет в куртку Рёмена, доставая его сигареты и протягивая девушке. Она чуть ли не вырывает их из рук и идёт к чёрному выходу, накидывая на ходу куртку на плечи. Темноволосый смотрит ей вслед.

— Нет, всё, я так не могу, — мотает он головой. — Сейчас приду.

— Опять он о других… — вздыхает Юки.

Чосо подходит к бару и видит там скучающую Нобару. Он отодвигает бокал от её рук и склоняется над девушкой. Та непонимающе смотрит на него. Выглядит всё так, будто он заслоняет ей интересный фильм.

— Хватит тут сидеть, — шумно выдыхает парень. — Маки опять поникшая ходит. Иди и признавайся ей. Надо, надо… Оно где?

— Ты чего такой? — сжимается Кугисаки под тяжёлым взглядом Чосо.

Темноволосый осекается, мысленно давая себе пощёчину.

— Прости. Не подумал, — моментально успокаивается он.

Нобара спрыгивает со стула и хлопает Чосо по спине.

— Да ладно, наверное, ты прав, — соглашается она. — Я бы тут весь вечер просидела. А вот этот бокал уже явно лишний. Она опять пошла курить, да?

Чосо кивает. Нобара выдыхает сквозь зубы и говорит, что наберёт ему в случае чего. Он ещё с минуту стоит у бара в одиночестве, совсем не понимая, почему тут в принципе никого нет. Темноволосый разворачивается и чуть не врезается в Итадори.

— Устал я вас стеснять, — говорит он. — Тут посижу.

Чосо оценивающе смотрит на Юдзи. Что-то есть в нём странное. То, чего обычно не увидишь. Но темноволосый решает не вникать впервые в жизни. Он надеется, что Мегуми придёт и последит за уже барным «мелким». Юдзи кое-как садится на стул, где до этого была Нобара, и кладёт руки на стойку, утыкаясь в них лбом. Он очень устал. Всё плывёт и шумит, а потом просто затихает.

— Эй, малышня, чего спим? — кто-то быстро гладит по спине, выправляя рубашку из брюк.

Итадори поднимает голову, заспанным взглядом оценивая человека перед собой. Фокусируется и вот он… Фушигуро перед ним. Давно он его не видел сегодня. И какие-то странные чувства захлёстывают его.

— Мы вечность не виделись! — радостно говорит Юдзи. — Я рад. Ну, точнее… Рад, что увиделись, а не что не виделись.

Мегуми смотрит на него странным взглядом. Вскидывает брови и улыбается, сжав губы.

— Согласись, что подвески очень крутые? — вздыхает парень. — Я хотел сказать, но подумал, что они тебе не понравились. Кстати, где твоя? Прости, я так много болтаю…

— Ты продолжай, продолжай, — кивает черноволосый. Голос у него, конечно… Что-то изменился. Но кого это волнует?

— Я вообще рад, что мы так хорошо общаемся! Хорошо же? Наверное, с тобой лучше всех. Что-то я… Можно кое-что сделаю? — спрашивает Юдзи, но ответ ему не нужен. Он уже лезет с объятьями к Мегуми. Фушигуро стоически переносит их, оставаясь неподвижной скалой. — Ты будто шире стал… Если не нравится, то я перестану…

Юдзи отвечают, что всё нормально. И он сильнее смыкает хватку.

— Это что за пиздец? — раздаётся голос Мегуми позади.

Юдзи поворачивается и смотрит на Фушигуро, стоящего в паре метров от него. Тот дёргает цепь подвески и неверяще смотрит в его сторону. Тодзи за спиной Итадори пожимает плечами, улыбка тянется по его лицу.

— Чёто я ничего не понимаю, — поднимает руки в воздух Итадори.

— Ты что, пил? — Мегуми подходит ближе.

— Чуть-чуть, — Юдзи показывает пальцами это «чуть-чуть», и Фушигуро протяжно ругается.

— Слышал бы ты то же, что и я, — смеётся Тодзи. — Ну я тебе завидую.

— Пап, — нервно отвечает Фушигуро и сам не верит. Так он говорил очень редко. Почти никогда. — В смысле… Блять.

Входная дверь хлопает. К шуму музыки добавляется смесь голосов и смеха. Рёмен в чёрной кожаной куртке смотрит в сторону бара. Он словно чувствует, что что-то произошло. У Мегуми от такого взгляда бежит холод по спине.

— …Я не верю! — смеётся Ураюме.

— Я тебе говорю, что они переписывали все декларации потом полночи. Вдвоём! — громко отвечает Чосо, врезаясь в остановившегося Рёмена.

Все взгляды устремляются к бару. Потерянный Юдзи смотрит на двух черноволосых и знать не знает, что было пару минут назад. Кажется, что он вовсе сейчас расплачется.

— Что происходит? — спрашивает старший.

— Он где-то напился… — отвечает Мегуми, готовясь к чему-угодно.

— Мегуми, — сквозь зубы проговаривает Рёмен. — Скажи, что это шутка.

Фушигуро лишь мотает головой. Хотел бы он того же. Но происходит лишь то, чего он вообще не желает. Например, приходит Сатору.

— Что тут весёлого? — с интересом спрашивает он.

— Ты чё с ним сделал? — резко спрашивает Мегуми. В его руках только не хватает ножа.

— В смысле? — Годжо окидывает взглядом Юдзи и всё понимает. Блондин звучно присвистывает. — Ты думаешь его так развезло с одного бокальчика?

Чосо и Юки переглядываются как сообщники. Ураюме рядом цепляется за куртку Рёмена, а Тодзи наблюдает за всем как за чем-то нереальным. Ему это снится, или как?

— Я просто хочу спать! — подаёт голос Юдзи и тянется к бокалу на стойке.

— Ну-ка, поставь, — шипит Мегуми и отбирает его, отдавая Юки.

Нанами медленно подходит и достаёт ключи от своего кабинета. Он протягивает их Мегуми. Ничего более разумного не остаётся. Фушигуро злится на себя. Ему вообще не стоило идти с Оккоцу и Инумаки за вафлями, а потом провожать их до метро. Да, тогда было даже весело и клубника была вкусной, вот только сейчас совсем не смешно.

— Пойдём, солнышко, — Рёмен берёт Юдзи под руку, кивая Мегуми.

Тот встаёт с другой стороны, и они втроём медленно идут к лестнице. Юдзи что-то хнычет о том, что кого-то перепутал, но Рёмен совсем не понимает, что вообще происходит. Мегуми же думает, что хотел бы услышать всё, что слышал Тодзи. А как бы он хотел оказаться на его месте. Черноволосый отгоняет от себя странные мысли и переступает порог кабинета Нанами. Если не нравится, то я перестану…

***

Нобара выходит на улицу, и её тут же обдаёт холодом. Заря тускло загорается на небе. И пар поднимается вверх с каждым выдохом. Она прекрасно знает, что Маки за углом. В воздухе едва уловимый запах шоколадного табака, крепкого, не такого, что она обычно берёт. Точно не запас Чосо.

Рыжая прокручивала этот диалог в голове уже миллион раз, но сейчас… Всё разбилось о реальность. Она не знает что сказать, с чего начать. И это дурацкое сердце колотится в груди. Всегда из-за него одним проблемы. Ток бежит по рукам, исчезая на кончиках пальцев. Нобара делает глубокий вдох и такой же выдох, горько усмехаясь.

Кугисаки заворачивает за угол. Мёрзлая земля не издаёт ни звука под её ботинками, она почти бесшумно крадётся. Маки, закрыв глаза, опирается на бетонную стену. У её ног лежит пара бычков, а сама она продолжает курить. Девушка открывает глаза и замирает. Перед Нобарой она сейчас обезоружена, кажется, что и правда загнана в угол. Вот она, готовая рассказать абсолютно всё. И Кугисаки это понимает. Она понимает, что говорить о себе сейчас будет эгоистично. И разговор этот не о чувствах, он о них двоих. О напряжении между ними, о трудностях, о недосказанном, а уже потом о чувствах. И, видя чужие страдания, ей необходимо узнать их причину. Поэтому начинает рыжая совсем не с себя. Маки знала, что рано или поздно оно всё придёт к этому. Она жмурится и слёзы стекают по её щекам.

― Ты никогда не говорила мне о своей сестре…

Chapter Text

Что внизу, что внизу, отсюда нам не улизнуть

Тёмно-синее небо. Жёлтый-жёлтый полумесяц мерцает высоко над головой. Май тянет сестру за руку, поднимаясь на небольшой холм. Деревья шелестят листвой, а ветер раскидывает волосы в разные стороны, набрасывает на глаза и перекручивает на макушке. Зенин весело смеётся и останавливается на самом верху, падая на землю и утягивая сестру вниз за собой. Воздуха не хватает, но девочка продолжает смеяться, раскидывая руки в стороны. Тёплый порыв пробегает сквозь траву, заставляя ту щекотать кожу. Вечерняя свежесть наполняет лёгкие. Май думает, что за свои двенадцать лет никогда не чувствовала себя такой живой. И это спокойствие кажется вечным.

— Не хочу домой, — вздыхает Май.

— Тогда не пойдём, — отвечает Маки.

Старшая прикрывает глаза, ощущая прохладу земли. Её футболка заляпана ею и травяными следами, но как же всё равно на то, что скажут дома. Она уже давно привыкла слушать ругань вполуха, совсем не обращая внимания на происходящее дома. Май же была не такая. С самого детства восприимчивая, уязвимая, но так старалась делать вид, что ей тоже всё равно.

— Как всегда влетит… — девочка ёрзает на земле.

— Им даже повода не надо, — печально усмехается Маки.

— Ты домашку сделала? — Май всеми силами хочет отвлечься.

— Ещё вчера, — гордо отвечает сестра.

Младшая протягивает говорящее за себя «Мда…» и задевает чужую руку своей. Маки такая реакция совсем не по нраву.

— Ты такая скучная! — уверенно провозглашает Май.

— Сама ты скучная! — недовольно отмахивается старшая.

— Нет ты, — мотает головой Май.

— Мы одинаковые, так что обе скучные, — сбрасывает с себя руку Маки.

— Ничего мы не одинаковые, — себе под нос говорит младшая, поднимая взгляд к небу. Одна звезда выделяется в множестве других, и Май поднимает руку вверх. — Смотри, мигает!

— Загадывай желание! Быстрее! — Маки полу садится, запрокинув голову.

Звёздочка отцепляется от бескрайней синевы и падает вниз, рисуя полукруг. Её след исчезает в темноте.

— Ну, что загадала? — интересуется старшая.

Май молча смотрит в ответ, сложив руки на груди.

— Ты серьёзно веришь, что так оно не сбудется? Это же глупости! — цокает Маки.

— Скучная… — шепчет Май. А сестра делает вид, что ничего не услышала.

Тишина затягивает всё вокруг, убаюкивая природу. Время застыло и кажется, что они здесь навсегда. Вечность смотреть на сверкающие точки и ждать звездопада не так уж плохо. Можно даже заявить, что раз в десять лучше обычного. Май привстаёт и двигается ближе к сестре. Она что-то упорно хочет сказать, но слова никак не лезут. Ну же…

— Пообещай… — произносит Май, поворачивая голову к старшей. — Пообещай, что мы всегда будем вместе.

Маки смотрит на бесконечность звёзд, раскиданных по небу. Кажется, что они совсем рядом друг с другом, но на самом деле так далеки. Пальцы сжимают пробившиеся травинки. Обещать что-то до ужаса страшно. В их семье все слова пустой звук. И ты никогда не получишь ни обещанного, ни заслуженного. Но Маки знает, что даже с комом в горле обязана сказать это.

— Обещаю, — отвечает она, и глаза её почему-то слезятся.

***

Маки вращает руку, проводя концом циркуля по листу. Оставив едва заметные засечки, девушка берёт в руки карандаш, отмечая пару точек. Свет лампы падает на лист, отражается от кислотного треугольника и показывает множество царапин и засечек на крышке футляра для принадлежностей. На столе всё сложено кучами, но отодвинуто к стене, чтобы не мешаться под рукой. Девушка склоняет голову набок и смотрит на получившийся облом. Поменьше бы потёртостей и было бы совсем отлично. Дверь в комнату открывается, и Зенин быстро накрывает лист тетрадками, подтягивает к себе учебник и делает вид, что усердно пишет.

— Это я, — голос Май раздаётся за спиной, и Маки тут же выдыхает, поворачиваясь к сестре.

— Напугала… Уже идти? — спрашивает старшая.

— Не, там ещё накрывают, — мотает головой Май.

Она закрывает за собой дверь, проходя в комнату, и садится на самый край кровати. Май бросает взгляд на стол и задерживается на листе. Чертёж накрыт тетрадью по алгебре, но край с чёткими линями всё равно выглядывает из-под обложки. Сестра, кажется, всегда стоит на своём. Способна ли она сдаться хоть когда-то? Май такого и представить не может.

— Всё продолжаешь? — кивает младшая на неприкрытую часть.

— Медицинский меня совсем не интересует, — Маки с ногами залезает на кресло, откидываясь на спинку, что совсем немного отклоняется назад.

— А деньги? Они сказали, что оплатят нам всю учёбу, — Май хмурится, а затем усмехается собственным мыслям. — Вот только забывают добавлять, что эта учёба, которую выбирают они сами. А меня эти цифры на бумажках совсем не интересуют.

— Я уже давно присмотрелась к гранту… В нашем случае только так и можно, — Маки с грустью смотрит на стопку тетрадей, лежащую на краю стола.

— Тебе хорошо, ты умная, со всем справишься, а я… — младшая замолкает и нервно трёт лоб — злится.

Старшая двигает кресло ближе к кровати и берёт сестру за руку. Май поднимает взгляд и поджимает губы. Она не может ничего сделать, так было заведено: Маки лучшая, а Май просто есть. С самого детства это бесконечные попытки угнаться за ней, что оканчивались ничем в хорошие дни и горечью неудачи в плохие. И Май хотела быть как сестра, даже несколько завидовала её силе, но никогда не хотела отнимать её. Она понимала, что всё заслуженно. Так, в один момент, младшая просто смирилась.

— А что ты? Ты тоже умная и со всем справишься, — улыбается Маки.

— Ты всегда так говоришь, — Май хочет убрать руку, но не делает этого. — А я давно уже думаю…

Дверь в комнату открывается и Наоя появляется на пороге. Его он не переступает, будто ждёт приглашения. Хотя, звать его никто не собирается. Он окидывает сестёр взглядом и недовольно цокает.

— Вас там уже десять минут ждут. Нормально, нет? — раздражённо говорит он.

— Господи… — выдыхает Маки, вставая со стула и кивая Май.

Наоя ждёт пока они выйдут из комнаты. Похоже, ему сказали именно привести их. Он плетётся позади, скрестив руки на груди; чёрная футболка натягивается в плечах. Младшая напряжённо идёт вперёд, ощущая взгляд на спине дулом пистолета. «Всё будет хорошо», — шепчет Маки и мимолётно гладит чужую спину. Май думает, что понятия не имеет, что такое «хорошо».

***

Май смотрит на кусок омлета на чёрной тарелке перед собой. Палочки зажаты в её руке, но кусок в горло совсем не лезет. Маки сидит напротив, с удовольствием уплетая собу. Вот она цепляет палочками лапшу и, мимолётно глянув на еду, отправляет ту в рот. Наоя печально отпивает бульон из ложки и подпирает щёку рукой. После переезда Мегуми он стал слишком тихим. Может, это навсегда, а может до тех пор, пока не переживёт эту «травму». Хотя, Май сомневалась, что такого человека способно травмировать хоть что-то. И ей было непонятно, откуда взялась эта печаль. Фушигуро-младший явно недолюбливался Зенином, а тот в свою очередь был чуть ли не основной причиной переезда. Но почему тогда Наоя так остро это воспринял? Неужели в глубине души он хотел быть хорошим? Или же он просто был недоволен тем, что птичка вырвалась из клетки? Май даже завидовала Мегуми в этом вопросе. У неё таких возможностей не было.

— Как в школе дела? — спрашивает отец, сидя во главе стола.

Май тупит взгляд, рассматривая блики люстры на керамике.

— Как всегда отлично, — весело отвечает Маки.

— А ты, Май? — обращается Оги напрямую к дочери, и она знает, что не ответить нельзя. Поднимает взгляд, и сердце её подпрыгивает всё выше.

— Х-хорошо, — отвечает Май.

— Твой учитель по математике говорил, что у тебя некоторые проблемы с процентами и вероятностями. Может, стоит нанять репетитора? — мать встревает в разговор.

Младшая прикрывает глаза. Она ненавидит математику всей душой. Самая отвратительная, скучная, непонятная. Зачем ей знать вероятность того, что купленный чайник сгорит? Пусть лучше считают вероятность того, отцепятся ли от неё родители хоть когда-то. И ответ всегда будет один и тот же.

— Не надо. Там уже ничего не поможет, — хмыкает Май.

— Но ты же понимаешь, что тебе всё равно сдавать экзамены? — спрашивает мать. Младшая лишь хмурится.

— Но я же… Я же могу учиться там, где математика не нужна. Или вообще не учиться! Можно получать деньги и не тратить нервы на весь этот бред, — раздражённо отвечает Май.

— И чем таким ты собралась заниматься? — со смешком спрашивает отец. Всерьёз желания дочери он не воспринимает.

— Я не хочу быть финансистом. Не хочу… Это ночной кошмар, — младшая взмахивает руками в воздухе, показывая всё несогласие — Мне всегда нравились танцы. Открою свою студию… Что-нибудь точно придумаю.

Маки греют душу желания сестры — ей хочется, чтобы у неё всё получилось. Но в то же время ей хочется, чтобы сейчас она замолчала. Для неё так будет лучше. С самого детства им оставалось рассчитывать только на себя. И хвататься друг за друга временами было очень тяжело.

— Придумаешь… Ну-ну, — неверяще протягивает Оги. — Ты понимаешь, что тебе нужна реальная работа, а не что-то эфемерное? Или думаешь дальше сидеть на наших шеях?

Май опускает взгляд, а Наоя шикает. Все эти семейные драмы он терпеть не мог. Да, иногда он сам становился их источником, но сейчас смотреть на это было отвратительно. И парень прекрасно понимал: либо девочки выгрызут путь зубами, либо останутся здесь навсегда. Но страшнее был тот факт, что, даже оказавшись на свободе, не стоит недооценивать «любимую» семью. У них всех были целые кладбища в шкафах, а с рук сходило почти всё. Наверное, поэтому Наоя мило улыбался старшим. Страх, да и только.

— Пойми, что мы тебя любим и хотим только лучшего. Но если ты сама не можешь сделать этот выбор, то наша задача — сделать его за тебя, — мать складывает руки в замок и смотрит на дочь.

— Ни черта вы меня не любите! — качает головой Май и встаёт из-за стола.

Она выбегает в коридор, и слышатся только её удаляющиеся шаги. Маки кидает взгляд на дверь и быстро благодарит за еду. Старшая отодвигает стул и сама идёт к двери.

— Сестрички, как всегда, разочаровывают, — хмыкает Наоя.

Маки оборачивается, впиваясь взглядом в него.

— За собой бы следил… Братик, — ядовито выплёвывает Зенин, захлопывая дверь в столовую.

***

Маки открывает дверь в комнату сестры и тихо заходит. Замков у них никогда не было, так что, даже желая спрятаться, младшая не могла этого сделать. Ночник тускло горит над кроватью, а сама Май лежит отвернувшись к стене.

— Уйди, — говорит она, поджимая ноги.

— Никуда я не уйду, — возражает Маки.

— Почему ты всегда такая? — спрашивает Май и резко переворачивается на спину. — Почему ты всегда идёшь вперёд и не обращаешь на них внимание? Почему? Просто… почему?

Май вздыхает, и вздох её полон разочарования. Она, кажется, разочарована во всём. Какой вообще смысл пытаться? И ей так хотелось, чтобы Маки тоже перестала делать это. Но из-за её целеустремлённости Май просто вынуждена бороться, вот только сил уже нет. Вы же сёстры…

— Я просто не могу по-другому, — пожимает плечами старшая и двигает стул ближе к кровати. — Каждое дело нужно уметь закончить, а оставаться тут я не желаю.

— И ты никогда не думала сдаться? — Май приподнимается на локтях.

— Думала… Просто, — Маки поднимает голову к потолку и ставит ступни на край кровати, — если я сдамся, то ничего хорошего не будет ни у меня, ни у тебя.

Младшая изламывает брови. Неужто она и правда так думает? Май тяжело верить в слова, она привыкла ждать подвоха. Но пора уже понять, что родная сестра — последний, кто воткнёт нож в спину.

— А мне казалось, что ты хочешь свалить отсюда как можно скорее и забыть нас всех, — с какой-то виной в голосе говорит Май. — Вообще всех.

Старшая склоняет голову набок, показывая, что такого она точно не хотела.

— Я никогда тебя не брошу, пойми это уже наконец, — Маки треплет чужие волосы, и Май брыкается, говоря, что старшая снова портит ей причёску.

Старшая тянет руки к рёбрам сестры и сжимает пальцы. Май смеётся и вырывается, отползая к стене, но от Маки не убежишь. Та подбирается всё ближе, готовая к повтору этой войны. Она запрыгивает на кровать и выпрямляется, балансируя на краю. Май накрывается подушкой и пищит, понимая, что её снова щекочут. И младшая вот-вот заплачет, но не от неприятных ощущений, а от того, какие чувства переполняет её. Ощущение, что им снова по двенадцать, а жизнь опять беззаботна. И небо вот-вот развернётся над головой, а свежий ветер пробежит по комнате. Пообещай, что мы всегда будем вместе…

***

Последнюю неделю Маки почти не спала нормально. Ложилась она после полуночи, а вставала когда солнце только поднималось. Досыпать приходилось во время перерывов или после учёбы, но и это получалось не всегда. Начало марта стало полным адом для девушки, потому что нужно было сдать оставшиеся экзамены и собрать документы для поступления. Но теперь, когда три архитектурных университета приняли их, ей оставалось лишь ждать. И это было даже хуже, чем сама подготовка. Маки лежала накрывшись пледом и смотрела в потолок. Луна проглядывалась сквозь светлые шторы и освещала кусочек стены. Завтра она всё узнает.

Утром Маки проснулась разбитой, шея болела из-за неудобной позы, а первые пару секунд она и вовсе не понимала, что происходит. Прикроватные часы показывали двенадцать, и Зенин резко села, сбрасывая с себя спутавшийся плед. Списки уже вывесили, а она, кажется, опаздывала. Первый университет, в десяти минутах от Сибуи, обещал позвонить, если она им подойдёт, но время уже прошло, а пропущенных не было — не подошла. Сначала ей было никак, всё же есть ещё два варианта. Этим Маки себя утешала, пока не втиснулась в толпу, пытаясь отыскать своё имя на доске с результатами. Она была где-то сверху, но лишь в таблице платного обучения. И этот факт неприятно отдался внутри.

Подумаешь… Зенин закатила глаза, больно закусив щёку. Она выпрямилась, поднимаясь по каменным ступенькам в переулок. Отсюда до последнего варианта минут пятнадцать ходьбы. Это было отличным шансом проветриться и взять себя в руки. Маки предпочла не думать о том, что будет, если своего имени в заветной колонке она не увидит. Зачем думать о том, что ещё даже не случилось? Но даже пытаясь убедить себя в том, что всё хорошо, меньше тревожиться внутри она не переставала.

Сердце её сжалось, когда она прошла за ворота и глянула на девушку, сидящую в стороне на бордюре. Та плакала, сжимая край юбки рукой. Рядом сидела её подруга, пытаясь успокоить, но это было бесполезно. Какой-то парень в толпе тряс приятеля за плечи. Маки оттолкнула их от себя, боясь получить неосторожный удар. Людей вокруг переполняли эмоции, но внутри девушки всё было бесцветным. Она проводит рукой по спискам, выискивая имя. Плечи её опускаются, и ей хочется закричать. Вот её фамилия на второй строчке прошедших по гранту. Всё так, как должно быть. Неужто здесь ещё осталась справедливость?

***

— Я поступила! — кричит на весь дом Маки, стоя в прихожей и бросая сумку на пол.

Май выглядывает из-за дверного проёма и раскрывает рот.

— Ты… Лучшая! — младшая кидается сестре на шею и чуть не сносит её, запутавшуюся в обувных парах. — Я всегда знала, что ты всё сможешь!

Маки в последний раз обнимает сестру и отодвигает ту от себя. Зенин сбрасывает туфли с ног и подбирает сумку с пола, перешагивая порожек.

— А ты чего? Мы последний месяц почти не общались, — хмыкает Маки.

— Подумала, что поступлю в следующем. Или не поступлю… Короче, этот год я точно проведу здесь, — Май грустно улыбается и окидывает взглядом коридор.

Маки хочет утешить её, но внезапно появившаяся мать прерывает все любезности. Она держит полотенце в руках и вопросительно смотрит на дочерей.

— Вы чего так кричите? — непонимающе интересуется женщина.

— Маки поступила на архитектурный! — воодушевлённо отвечает Май, только секундой позже понимая, что ей нужно было молчать.

— Что прости? — переспрашивает мать, переводя взгляд на старшую.

Маки кидает взгляд на сестру, пытаясь найти план действий на её лице. Май белеет и прижимается спиной к стене, почти сливаясь с ней. Мать кивает младшей, чтобы та шла к себе, и она покорно уходит.

— Прости, но о чём мы с тобой договаривались? — вкрадчиво говорит женщина. Пытается быть дружелюбной, но так ещё некомфортнее. — Мы оплатим твою учёбу… в медицинском. А ты сейчас делаешь что?

— Вам не придётся ничего оплачивать, — мотает головой Маки. Она понимала, что все мелкие расходы возьмёт на себя, поэтому уже задумалась о поиске работы. — Учёба по гранту, да и жить я тут не особо планирую.

— Ты думаешь бросить нас? Мы тебя растили с детства, чтобы ты потом показывала своё неуважение к нам? Вот так ты относишься к «любимой» семье? — хлопает глазами мать.

Маки не ведётся, она всё это знает. Каждое слово как по инструкции. Тут надавить на жалость, а здесь запугать, а вот тут сказать, что она неблагодарная. Каждый раз одно и то же… Придумали бы что-то новое, или как.

— Перестань пытаться обвинить меня в том, что я не такая, как вы хотели. Ваши мечты не обязаны быть моими. Да и какие же вы родители, если даже не знали, что ваш ребёнок хотел быть архитектором? — с усмешкой спрашивает Зенин. Тут только отвечать тем же. — Я пойду собирать вещи. Больше неудобный ребёнок вас стеснять не будет.

Маки вскидывает руки в воздух, проходя мимо матери. Та явно кипит от злости, но ничего не делает. Кажется, совсем не понимает, почему её ухищрения не имеют никакого эффекта.

— Отец ещё с тобой поговорит! — почти кричит дочери вслед.

— Мне не о чем с ним разговаривать, — отвечает Маки и исчезает за поворотом лестницы.

***

Отец всё же поговорил с Маки. И это был не самый приятный разговор. Он пытался надавить, напугать, поторговаться с ней, но она так и стояла на своём. Оги даже предлагал ей поступить на другое направление пока не поздно. Она, конечно, знала, что уже не время, но связи семьи могли решить любой вопрос. И какой бы смелой девушка себя не показывала, внутри Маки была готова к любому исходу.

— Последний раз… Ты будешь учиться чертить всякое, а не спасать людей, а потом будешь перебиваться второсортными подработками, правильно понимаю? — спрашивает отец.

— Да, всё именно так и будет, — с улыбкой отвечает Маки.

— Что же… Я тебя услышал, но учти, что ничего сейчас не закончилось. Мама же тебе говорила, что мы желаем лучшего? Подумай об этом, — заканчивает отец, жестом показывая дочери, что та может идти.

Маки прикрывает за собой дверь и выдыхает. Май стоит оперевшись на стену. Её глаза закрыты, а руки скрещены на груди. Звук закрывшейся двери привлекает её внимание, и она быстро поворачивает голову в сторону сестры. Виноватым взглядом смотрит на неё, осторожно подходя ближе.

— Прости, я снова всё испортила, — Май вот-вот заплачет, глаза её слезятся. — И теперь у тебя одни проблемы. Прости, я… Ты меня ненавидишь теперь?

— Я? А надо? — качает головой старшая. — Дурочка, ты-то тут причём? Так, наверное, даже лучше. А они бы в любом случае узнали…

Май облегчённо опускает плечи и извиняется ещё несколько раз. Маки же говорит, чтобы та перестала. Она и так была уверена, что долго молчать не будет, да и закончилось всё вроде бы хорошо. Учёба начинается через две недели, а переезжает она через пару дней. За Май всё ещё было боязно, но для начала хотя бы самой нужно было решить все вопросы. И хоть Маки думала, что всё кончилось, оно было лишь прологом.

— …решить кое-какие вопросы. Можешь достать номер кого-то из приёмной комиссии, секунду, — отец пододвигает к себе блокнот, читая название, быстро записанное карандашом, — Токийского университета культуры и искусств. С меня причитается, знаешь же. Давай, жду.

***

Деревья уже вовсю цветут и солнце выжигает своим светом всё вокруг. Маки держит чемодан за ручку, поднимая его по ступенькам. Ей нужно зайти в университет и забрать выписку, чтобы со спокойной душой заселиться в общежитие. Сколько же мороки с этими глупыми документами. И жизни не хватит, чтобы дождаться их полного собрания.

Зенин придерживает дверь и заходит в просторный холл. Она быстро достаёт белоснежную карту-пропуск, полученную в начале недели, из кармана и прикладывает к окошку турникета. Красный цвет не меняется. Маки непонимающе замирает, а затем ещё раз прикладывает карту. Вечером в конце марта тут совсем никого нет из учащихся, и девушка вглядывается в коридор, цепляясь взглядом за человека вдалеке.

— Извините! Извините, у вас тут что-то сломалось, — кричит она, шатая турникет.

Мужчина средних лет медленно подходит к ней и спрашивает, чего она так шумит. Маки объясняет, что она просто не может зайти за выпиской и что её можно пропустить так, потому что всё займёт у неё минут пять. Работник берёт её пропуск и прикладывает к турникету. Никакой реакции. Маки напряжённо следит за каждым действием.

— Она у тебя не работает. С турникетом всё в порядке, — мужчина прикладывает свою карту и окошко загорается зелёным.

— Как она может не работать? — спрашивает девушка.

Мужчина вздыхает и достаёт телефон из кармана, набирая кому-то.

— Вы ещё у себя? Тут какие-то проблемы с пропуском. Не хочет открывать… Что спросить? — работник кидает взгляд на Маки. — Как зовут тебя?

— Зе-нин Маки, — чётко произносит она.

— Зенин. Ей что передать? — мужчина хмурится и машинально кивает. Он сбрасывает звонок и поворачивается к девушке. — Сейчас он спустится. Жди…

Маки мычит в ответ и скрещивает руки на груди, снова оставаясь в холле в одиночестве. Размеренные шаги слышатся всё отчётливее. Дверь где-то сбоку открывается, и моложавый мужчина в очках в тонкой оправе ищет её взглядом. Он останавливается по другую сторону турникета и выдыхает.

— Простите, мы забыли позвонить… Вы нам не подошли, — кажется, что эти слова совсем не то, что он думал говорить.

Маки совсем не понимает, что должна ответить. Шутка какая-то…

— Но я даже не на пятой строчке… Что значит не подошла? — одно с другим в голове не складывается.

— Ещё раз извиняюсь, но так получилось. Мы пересмотрели критерии… В общем, — окончательно теряется в словах.

Девушка наконец-то цепляется за ниточку.

— А почему Вы вообще решили спуститься и лично мне это сообщить? Услышали фамилию? Говорящая, да? — в оскале спрашивает Маки.

— Не понимаю о чём речь, — нервно усмехается мужчина.

— Да ладно, не впервой такое слушать, — Зенин машет рукой и протягивает пропуск. — Я хотя бы на платное могу перепоступить?

— Давайте не к нам, — качает головой мужчина и забирает пропуск.

Маки понимающе кивает и разворачивается к выходу. «Отцу привет», — громко говорит она, и человек по ту сторону турникета ёжится.

***

— Ну и что я тебе скажу… — Маки прижимает плечом телефон к щеке, вытянув ноги перед собой. Листья шумят над головой, закрывая садящееся солнце. — Домой я возвращаться точно не хочу… Но и жить мне негде, понимаешь?

— Ещё бы… С твоими родственничками, прости меня, только на другой планете жить, — хмыкает Юта в трубку. — Адрес знаешь, приезжай.

Маки довольно хихикает в трубку и говорит, что будет через полчаса. С Оккоцу она познакомилась ещё в средней школе, правда он тогда уже был в старшей. На заднем дворе школы, у автоматов. Сначала этот дурной не мог вытащить банку малиновой газировки, тряся автомат на все двенадцать баллов. Маки же сделала это за два ровных удара. Затем Юта чуть не запутался в своих же шнурках и, ухватившись за колонну, задумчиво уставился на стадион.

— А пробежишь быстрее меня? — спросил незнакомый ей паренёк с огромными синяками под глазами.

— Да как нефиг делать, — ответила Маки и потянула его за олимпийку к площадке.

Познакомились они странно, но поэтому, должно быть, и сохранили общение на долгое время. Потом Юта поступил в кулинарный и общение почти полностью перешло в мессенджер. Оккоцу был единственным, кто слушал все гневные тирады о семье, нытьё об учёбе и просто какие-то километровые голосовые сообщения без смысла. Одноклассники полагали, что Зенин встречалась со старшеклассником, но они и представить не могли, что уже девушка была той, кто выслушивал монологи, начинавшиеся с «он такой красивый… И, блин… Боже…», а заканчивавшиеся «понимаешь, мы обязаны быть с Инумаки вместе». Маки каждый раз спрашивала, знает ли этот Инумаки о таком великом финале. А Оккоцу каждый раз говорил, что видит пустое сообщение.

Потом она наконец-то познакомилась с Тоге. И Юта оказался прав: лучше уже никого не будет. Поэтому сейчас она сидела у них на кухне, попивая ромашку и рассказывая всё в очередной раз.

— Поэтому мне сейчас нужна работа… Варианты?

Юта и Тоге переглядываются.

— У нас в клубе официант нужен. Как тебе?

— Оплата нормальная? — интересуется Маки.

— Ну… с нашим управляющим более чем, — отмечает Оккоцу и подливает кипятка в кружку.

***

— Вот тут и работаем, — Юта оглядывается по сторонам, проходя вдоль зала. — Нам, по-хорошему, уже начинать надо, так что Фушигуро тебе всё быстренько объяснит.

— Фушигуро? — переспрашивает Маки. Фамилия редкая, навряд ли кто-то другой… Хотя, так ещё хуже.

— Ага, бармен наш. Человек нелюдимый, малообщительный. Но работник отличный, — поясняет темноволосый. — Вот он.

Парень с шейкером в руке выходит из кухни и замирает у стойки. Он смотрит на поваров и девушку рядом с ними.

— Мегуми?!

— Маки?

— Вы знакомы? — Юта смотрит на их лица. Тоге рядом с ним вздыхает и припадает лбом к его плечу.

Зенин прикрывает лицо руками, а Фушигуро нервно усмехается. От семьи не убежишь. И эта фраза была одной из самых страшных для них. И Мегуми убедился в этом ещё сильнее, когда Маки, еле запрыгнув на барный стул, рассказала ему причину, по которой она — их новая официантка. Черноволосый внимательно слушал, временами делая жест удивления глазами.

— Нет, я знал, что наша семейка ебанутая, но чтобы настолько… — Мегуми выдыхает сквозь зубы. — Ты уверена, что это Оги постарался? А хотя…

Юта косится на него. Раньше таких выражений слышно не было.

— Помнишь, как я хотела в художку, а мне через пару раз стали отказывать даже до просмотра работ, просто услышав фамилию? — спрашивает Маки. — И вот это вот виноватое лицо я с детства помню.

— Ты уверена, что им этого будет достаточно? — с опаской спрашивает Фушигуро.

Зенин переводит взгляд на стоящий рядом бокал и замечает, что тот пошёл трещиной. Она прикусывает щёку и пожимает плечами. Хотелось бы…

***

Маки сидит за столиком. До смены ещё около получаса, так что она просто листает ленту. Мысли о Май забивают всю голову. Они не общались уже неделю. Старшая чувствует вину и то, что она обязана проявлять инициативу. Маки заходит в диалог и отправляет первое за долгое время сообщение.

Привет, как ты? Как дома?

Май тут же появляется в сети.

Мама злится…

А отец?

Он думает, что ты «побегаешь и вернёшься». Типа, другого выбора у тебя не будет.

Плохо думает, значит

Давай лучше про себя. Выживаешь?

Стараюсь)

Они особо не цепляются… Может что-то ужасное планируют, ахахах

Не говори так

Тогда скажу тебе, что девочки из класса очень хотели, чтобы я научила их танцевать…

И теперь я веду свои курсы!!!!!!

Маки смотрит в экран телефона, чуть ли не подскакивая на месте.

Я знала, что у тебя всё получится!

Только сделай так, чтобы они об этом не узнали

Можешь не сомневаться.

И ещё кое-что

Может, ты хочешь встретиться? Мы так давно не виделись

Старшая знала, что Май закончит этим. Она грустно прикрывает глаза, понимая, что ответ только один.

Прости, из-за работы совсем не могу.

В другой раз?

В другой раз.

Май выключает телефон и откладывает его на угол стола. Она забирается с ногами на стул и утыкается подбородком в колени. Внутри что-то саднит. Маки говорила, что её уход из дома не повлияет на отношения, но теперь она, кажется, стала совсем далека от неё.

***

Май сидит на кухне. Она прижимается головой к стене, слушая, как масло шипит на сковородке. Мать достаёт нож из подставки и ставит разделочную доску на стол перед девушкой.

— Чего маешься? — спрашивает женщина.

— Да как-то странно… Не знаю, — вздыхает девушка и морщится.

— Я тебе что сказать хотела, — мать вытаскивает кусок говядины из миски и кладёт на доску. Кровавые льдинки стекают вниз. — Отец недавно встречался с каким-то там главой чего-то. Важный человек, в общем. И сказал, что ты понравилась его сыну…

Май удерживает смешок и глядит на мать снизу вверх.

— Ага… а я при чём?

— Влияние нужно поддерживать, а брак может стать отличной подпоркой, — просто отвечает женщина.

Младшая же, услышав конкретное слово, на секунду выпадает из реальности.

— Ему вообще сколько лет?

— Двадцать восемь.

— Сколько?! Мне только девятнадцать! — руки Май холодеют, и она оттягивает от шеи край футболки. — Это даже старше, чем Наоя…

— Это нормальный возраст. Тем более он видел твои фото, ты ему очень понравилась, — говорит мать.

— Вы показывали ему мои фото? — Зенин чувствует себя до ужаса неудобно.

— Конечно, а что такого? Мы же хотим только лучшего для тебя. Не хочешь учиться — пожалуйста. Но будь добра сделать для семьи благое дело.

Май совсем не знает, что ответить. Обычно Маки заступалась за неё, переключая внимание старших. Но сейчас её рядом нет. Уже целых полгода нет.

— Маки всегда говорила мне, что мы для вас — игрушки. И я ей не верила, постоянно пыталась оправдать вас. Но она-то всегда была права. Каждый грёбаный раз.

— Опять эта Маки… Ты же знаешь, что ей лишь бы обвинить других. А ты у нас хорошая. И мальчик тот тоже хороший, — мило улыбается женщина.

— Мама, ты понимаешь, что этого не будет? Это что-то нездоровое. Такое должно остаться в прошлом, — девушка сидит за столом, сложив руки перед собой.

— Всё, это не обсуждается. То, что у тебя есть — дали мы. Это всё на наши деньги. Так будь благодарна.

— Лучше выставите мне счёт, который я буду выплачивать всю жизнь, — хлёстко отвечает девушка.

— И откуда ж у тебя денег найдётся? — с усмешкой спрашивает мать, нарезая мясо.

— Я уже давно веду уроки, зарабатываю этим. Придётся ужаться, но я могу жить сама по себе. Без вас и вашей «любви», — качает головой Зенин. Она обещала скрывать, но не сейчас.

— Не можешь… Ты тоже хочешь бросить нас? Нет, нет, нет. Никаких переездов. Подумай получше о замужестве, можете первое время просто пожить вместе, привыкнуть… Это — путь настоящей женщины, дорогая.

Май кривит губы и кивает. Она встаёт из-за стола и выходит из кухни. «Что же, придётся стать поддельной, раз быть настоящей — такой средневековый ужас», — думает она, закрывая дверь в комнату.

***

Всю неделю Май прячется у себя в комнате, иногда забегая на кухню перекусить в тихие часы. Но она устала от этого. От давления, притворной любви, лепки чего-то своего из неё. Поэтому она застёгивает замок на чемодане и тихонько открывает раздвижную дверь. Медленно спускается по ступенькам на первый этаж, стараясь не издать ни звука. Девушка выходит на террасу и вдыхает прохладный воздух. Она ёжится из-за того, что стоит в одной кофте. Во дворе темно и лишь маленькие фонарики освещают дорожку до выхода. Май ставит чемодан на деревянную тропинку, протянувшуюся вдоль дома, и всё так же тихо идёт на свет. Девушка вздрагивает, сталкиваясь с матерью, вынырнувшей из другого коридора.

— И куда ты собралась? — шёпотом спрашивает она.

— Я же сказала, что сама могу обеспечить себя. Прости, но мне стоило раньше понять, какие вы на самом деле… Я была идиоткой, — грустно поджимает губы младшая.

— Ты никуда не пойдёшь, — мать берёт ручку чемодана и не даёт ей сдвинуться с места.

— Ты не имеешь права меня тут держать, — повышает голос Май. — Знай, что я сюда больше никогда не вернусь.

Май выплёвывает слова матери в лицо, а та лишь опускает брови. Девушка почему-то чувствует, что они не одни здесь. Кто-то явно слушает их разговор. Она вырывает ручку чемодана из рук матери и быстрыми шагами идёт к воротам.

— Ты знать не знаешь, что тебя ждёт, — кричит ей мать вслед. — Вернись немедленно, иначе я сама верну тебя! Неблагодарная дрянь!

Май выбегает на дорогу, где до неё всё ещё доносится голос матери. Она уже ничего не слушает, смахивая слёзы со щёк. Её ноги тут больше никогда не будет. По крайней мере добровольно в этот ад она не вернётся.

***

Уже через пару месяцев Май чётко осознала, что жизнь её налаживается. И так хорошо она себя не чувствовала очень давно. Теперь она со спокойной душой ведёт уроки по вечерам и понимает, что её наконец-то любят. Не родные люди, но ученики уж точно.

Зенин прощается с девушками и остаётся в зале одна. Она включает музыку погромче и собирает вещи. Уже ноябрь, так что темнеть стало гораздо раньше. И Май торопится изо всех сил. Неприятное ощущение чего-то плохого липнет к ней. Она берёт в руки телефон и бегает по вкладкам, пока не заходит в мессенджер.

Ты можешь меня встретить?

Что-то очень срочное?

Не могу объяснить, просто предчувствие плохое.

У нас сегодня весь день загруженный, так ещё и официантка заболела. Завал.

Понятно.

Напиши, как дома будешь!

Хорошо.

Май кладёт телефон обратно на тумбу и смотрится в зеркало во всю стену. Что не так? Не понимаю. Она надевает чёрный свитер и волосы электризуются. Улыбнувшись своей схожести с домовёнком, Зенин приглаживает волосы руками (что мало помогает) и надевает наушники. Накинув пальто и схватив с полки ключи, девушка выходит из зала, закрывая дверь. Она сбегает вниз по ступеньками и выходит из здания. Стеклянная дверь за спиной медленно ползёт к проёму.

Май включает свой обычный плейлист и кладёт телефон в карман. Белые провода наушников проходят по пальто, обматываясь вокруг блестящей пуговицы. Пара машин проезжает мимо, и улица совсем пустеет. Девушка трёт руки друг о друга, смотря на покрасневшие пальцы. Зенин идёт по зебре, переступая ровные полоски под ногами.

Фонари позади загораются ярче. Резкий удар не даёт ей опомниться. Май смотрит на небо, полное звёзд. Прохладный ветер бежит по земле, на которой она лежит. Маки, должно быть, рядом. Шаги приближаются, а самая маленькая звёздочка падает вниз.

— Маки… — шепчет девушка, задыхаясь. — Я... загадала...

Какой-то мужчина склоняется над ней, загораживая небесную гладь. Тень ложится на его лицо так, что приметных черт не увидишь.

— Просили передать, чтобы ты не думала, что от любящих людей можно так просто уйти. Без их заботы ты пропадёшь, поэтому возвращайся.

Мужчина достаёт телефон из кармана и быстро набирает номер.

— Срочно, девушку сбили на перекрёстке. Сразу же скрылись с места преступления. Да, ждём.

Он сбрасывает звонок и бросает телефон на асфальт со всей силы, наступая ногой. Стекло трескается и экран гаснет. Мужчина поднимает устройство и кладёт его обратно в карман, возвращаясь к машине. Наушники выпали из ушей и лежат рядом. Колёса скрипят об асфальт и всё накрывает глухая тишина. Глаза закрываются, и помехи из наушников смешиваются с сиренами вдалеке. Май, кажется, не чувствует ног.

Chapter Text

Небольшая лампа освещает кабинет белым светом, а на стене качаются две огромные тени, держащие третью. Юдзи с шумом валится на диван, обитый тёмно-коричневой кожей. Мегуми выдыхает и смотрит по сторонам. Плед очертанием висит на спинке кресла у стола.

Рёмен кидает взгляд на младшего, а тот лежит на боку и взглядами встречаться не желает. Смотрит куда-то на неосвещённую стену и думает о своём — путающемся и неясном.

— Пойду за водой схожу, — говорит старший и ещё пару секунд неловко мнётся. — Обезбол всё там же?

Фушигуро кивает, еле слышно давая утвердительный ответ. Рёмен выходит из кабинета Нанами и закрывает за собой дверь ― неплотно, оставляя небольшую щель между ней и косяком. Его шаги становятся всё тише, пока не растворяются насовсем. Мегуми обходит стол и стягивает плед, электрические искорки трещат, ударяясь о кожу черноволосого.

— Какой заботливый… Тоже мне, — цокает Юдзи и ёрзает на диване, чувствуя всё неудобство отсутствия подушки.

— Что говоришь? — Мегуми поворачивается, и край пледа падает к его ногам.

Итадори мычит и чуть машет рукой, ударяя кистью о диван. Фушигуро продолжает стоять у стола и ждать, когда Юдзи договорит. А тот, кажется, даже самому себе до конца объясниться не может.

— Он… Разве можно было подумать, что один ужин всё исправит? — нервно смеётся парень, жмурясь. — Нет, я тоже так думал… Хотел. Но если закрыть глаза, оно что, исчезнет?

Мегуми пару раз моргает и смыкает губы. Он подбирает плед руками, прижимая к груди. И без конкретики понимает о ком идёт речь. И если это понятно, то «о чём» уже не так ясно. Тяжело судить, когда ты не был на чужом месте. Но Фушигуро не мог сказать, что его отношения с близкими были легче.

— Я… Мне хотелось думать, что у вас всё наладилось, — Мегуми хмурится и идёт к дальнему концу дивана, присаживаясь на самый край. — Может, хочешь рассказать, почему ты так относишься к нему?

Юдзи долго молчит. И черноволосый уже думает оставить его, потому что ответа не последует. Но нет… Всё же официант начинает говорить.

— Я не знаю, — мотает головой Итадори. — Каждый раз, когда я об этом думаю, то не могу внятно ответить.

― Твой брат явно не тот, кто мог сделать что-то непростительное по отношению к тебе. К другим… — Мегуми многозначительно мычит. — Но точно не к близким.

Итадори выдыхает. Он знает это. Но ничего не меняется. Все эти слова о семье и её важности уже давно не имеют никакого смысла: он просто стёрся из-за того, что Юдзи не видел подтверждения. Или же специально закрывал себе глаза.

— Просто я дурак, — заключает Юдзи. — Выдумал себе в детстве какую-то фигню и теперь пытаюсь её впихнуть в реальную жизнь… Не работает!

— И что же ты себе выдумал? — тёплым голосом спрашивает Фушигуро и накидывает край пледа на ноги Итадори.

— В детстве… Рё пообещал мне, что никуда не уедет. Мы тогда были с ним близки настолько, насколько это возможно в его положении. Наверное, до сих пор думает, что я не знаю, что случилось с родителями, — Юдзи замолкает на секунду, переключаясь. — Но он уехал. Бросил меня, считай, одного. А в детские годы для меня это было предательством, и мы отдалились. Я, может, и хотел вернуть всё хорошее, но просто не мог заставить себя. Какое-то отвращение, тупая обида, что ли. Ты просто не можешь себя заставить…

Парень повторяется, и Мегуми кивает. Ему знакомо это чувство. Всё так саднит, и что-то неприятное расползается в груди. В его жизни тоже хватало близких людей, отношения с которыми были сложными, ребристыми и шероховатыми — не такими как в книжках, мультиках, фильмах. «Не такими, как у других», — думал когда-то Фушигуро, но с каждым годом всё чётче понимал, что таких как он — большинство. И для кого-то он и есть — «другой». Безусловно, Мегуми хотел вернуть какую-то теплоту в давно забытые хорошие отношения. Но он либо не мог перебороть себя (как и Итадори), либо это было нужно лишь ему одному.

— И в то же время он всегда мог помочь разобраться с делами. Но я просто перестал к нему обращаться… Траты на меня никогда не были проблемой для него. Но любовь… разве она о деньгах? О дорогих подарках? Может, я просто чего-то не понимаю.

Итадори замолкает, думая, наверное, что слишком уж разоткровенничался. Фушигуро же совсем не знает, как поддержать его. Он так не умеет. Как собака слушает и всё понимает, но ничего сказать не может.

— Знаешь, у меня тоже был… есть такой человек. И я часто думаю, что он не плохой. Никогда не был, — вздыхает черноволосый. Какая-то горечь чувствуется в его словах. — Единственное, что плохого было и есть — неумение выразить чувства.

— Не стоило мне так много болтать, — недовольно вздыхает Итадори.

— Стоило, — не соглашается Фушигуро.

Юдзи трёт глаза и ёрзает на диване. Он всё же согласно кивает, кидая робкий взгляд на Мегуми. Как-то неудобно смотреть ему в глаза. Тот, почему-то, понимает всё без слов и идёт к двери.

— Пойду за подушкой схожу, — говорит черноволосый. — Тебе что-то ещё принести?

— Нет, — отвечает Юдзи, говоря уже полузакрывшейся двери: — Спасибо за это.

Мегуми слышит, но не отвечает, плотно закрывая дверь. Выходя, он чуть не спотыкается о какие-то вещи на полу, быстро понимая, что это такое. Фушигуро замирает, пока его мозги складывают между собой пару фактов. Зелёные глаза, кажется, вот-вот прожгут дыру в пачке обезболивающего и тёмно-синей бутылке воды. Он всё слышал.

***

Темнота. Мыслей не существует. Все они плавают в этой черноте, не поднимаясь на поверхность. И в одну секунду это всё исчезает. Дверь открывается, и шаги, пытающиеся быть тихими, всё равно слышно. Ходят прям совсем рядом, туда-сюда, и это ужасно напрягает. Наоя резко открывает глаза и смотрит на замершего перед ним Мегуми. Тот вскидывает брови от неожиданности, но выражение его лица не особо меняется. Всё та же «зениновская морда».

— Извиняюсь, — бросает черноволосый.

Наоя жмурится как кот и устало выдыхает, скидывая ноги на пол.

— Всё нормально, — отмахивает он. — Что-то я и сам не заметил… Чё пришёл-то?

Мегуми не даёт себе и ухмыльнуться, понимая, что старший не меняется, даже если так могло показаться.

— Есть ещё подушки? — он смотрит по сторонам, но видит только одну — ту, на которой спал Наоя.

— На, — он протягивает её без раздумий, и Мегуми теряется. В голове происходит сбой. Нет, такого действия не предусмотрено сценарием. — Что стоим?

Старший не дожидается и кидает подушку в Фушигуро. Тот ловко хватает её и зажимает рукой, пихая куда-то под бок. И Мегуми продолжает стоять на месте, совсем не понимая, что нужно делать дальше. Просто уйти? Что-то сказать? Почему он снова делает это?

— Такси вызвать? — спрашивает черноволосый.

— Сам дойду… — качает головой Наоя. — Отец ещё здесь?

— Должен, но я его не видел, — Мегуми пожимает плечами, мимолётно смотря на тонкую красную полоску на щеке старшего.

— Ну всё, давай, иди, — Зенин машет рукой, будто отгоняет насекомое.

Фушигуро вздыхает, уже привыкший к такому жесту, и выходит из гримёрки. В зале, на первый взгляд, пусто. На паре столиков валяются небольшие горы мусора, стоят бокалы и начатые бутылки. Светильники переливаются каким-то тёмно-красным — багровым — светом, а музыка совсем не играет. Атмосфера несколько зловещая.

Сатору околачивается у своего столика, присев на его край и копаясь в телефоне. И был бы он здесь один, если бы не Чосо, спускающийся с лестницы и бросающий в него чёрный фартук. Годжо ловит его одной рукой и перекидывает широкую лямку через шею. Мегуми останавливается около них и держит подушку в руке. Всё это выглядит до ужаса странно. Обычно смены таким не заканчивались.

— Что делаете?.. — для галочки интересуется Фушигуро.

— Собираюсь убраться в зале, — Сатору проводит руками по волосам, по-странному зачёсывая их назад.

— Всё хорошо? — со смешком спрашивает Мегуми. — По-моему, сюда сейчас метеорит упадёт.

— Ты такой смешной, — Сатору завязывает лямки за спиной. — Просто хочу отвлечься.

Чосо неловко мнётся на лестнице. Он знает почему Годжо сейчас собирается отдраить зал. Отвлечься… Явно не от скуки.

— Ты что, чувствуешь себя виноватым? — спрашивает темноволосый.

— Не думал, что умею так, — пожимает плечами Сатору, ставя тарелки одна на другую. — И скажи Кугисаки, пусть поставит что-то, а то тишина с ума сводит.

Мегуми машет рукой, решая оставить их вдвоём. Сам же проходит мимо Чосо и быстро поднимается на второй этаж. До него доносится ещё пара реплик, но ему как-то особого дела нет. Сейчас он думает о том, виноват ли хоть кто-то из них в произошедшем? Наверное, нет. Глупо искать виноватых, когда нужно заниматься реальными делами.

И всё же, Годжо зря винил себя. Мегуми кажется, что раньше таких качеств у него не было. Во время совместной жизни тот был несколько легкомысленным и беззаботным. Всегда с улыбкой и смешком встречал любое событие. Фушигуро считал, что воспитывать стоило совсем не его самого, а нового опекуна. Но роль эта была отведена не Мегуми. В жизни Сатору уже были «воспитатели», вложившие в Сатору большую часть его взглядов и отношений. И даже так, его самобытность ярко выделялась на фоне правил.

— Она уже ушла, — отвечает Чосо и ловит странный взгляд голубых глаз. Да, не стоит забывать, что они тут всем и управляют. — Ладно, сам поставлю.

Годжо остаётся в зале один. И пока Чосо занят поиском плейлиста, блондин относит тарелки на кухню. Он берёт в одном из шкафчиков мешок для мусора и возвращается назад. Большими шагами пересекает комнату, цаплей идёт по полу и слишком громко расправляет пакет, наполняя тот воздухом. Сгребает в него мусор со стола и кидает на пол рядом с собой. Работа проделана титаническая: можно и отдохнуть!

Сатору редко когда убирал не то что за другими, но и за собой. Лучше накопить мусора и вызвать клининг, чем самому марать руки. Но сейчас он это делал потому, что хотел сгладить произошедшее. Сделать чужую работу равно попросить прощения. Годжо не умел делать такое словами. Ему проще было откупиться: в таком искренность не нужна. А ему в детстве почти всегда показывали именно такой пример. Деньги прощали всё.

— Ты что, обиделся? — недоумевающе спрашивает Сатору.

Он лежит на кровати, перевернувшись на спину и свесив голову вниз. Ноги его закинуты на стену, а руки сложены на груди. Сугуру сидит за столом и подпирает голову колпачком от ручки, которую держит между пальцев. На голос он не поворачивается и только больше сосредотачивается на задании, а не на словах Сатору.

— Ты меня теперь будешь игнорировать? — продолжает Годжо. Ему такое отношение не нравится. Как-то некомфортно от этой холодности. — Ну Сугуру… Пожалуйста, ответь.

— Ты серьёзно хочешь, чтобы я с тобой разговаривал после того, как ты забыл отдать мне записи, о которых я тебя просил всю неделю, потом меня ещё и спросили, влепили треугольник и дали два дополнительных задания, над которыми я сижу уже три часа, — недоумевающе заключает Гето. Раздражения в его голосе совсем нет.

— А чего ты такой злой? — по-детски спрашивает Сатору.

Сугуру вздыхает и что-то размашисто зачёркивает, доставая ещё один черновой лист из подставки.

— Я обычный. И вообще, — Гето поднимает ручку вверх, и Годжо видит на его запястье чёрную резинку для волос. Отчего-то хочется подойти и зарыться в чёрные блестящие пряди, а не выслушивать его «недовольства», — я с тобой не разговариваю до тех пор, пока не извинишься.

Сатору резко сводит брови вместе и издаёт звук наподобие «Хах?!». Что это за условие? Годжо сначала думает, что это шутка, но Гето не шутит. Блондин ещё пару минут молча лежит и пялится в потолок, слушая, как ручку ведут по бумаге. Наконец Сатору не выдерживает. Сугуру же всё это время пытался понять, что от него вообще хотят в задаче. Он прочитал текст раз сто, а сейчас, наверное, был сто второй, и он всё ещё не понимал, что там нужно сделать. Нет, конечно, он мог попросить помощи у Годжо, но чёрта с два! Его гордость сильнее, чем задачка про какие-то заводы.

И, будучи в своих мыслях, Гето даже не сразу почувствовал, как его дёргают за рукав футболки. Сатору стоял рядом и сжимал пальцами ткань, привлекая всё внимание к себе, будто раньше он с таким не справлялся на отлично. Сугуру знает, что ждёт его дальше, и закусывает щёку, пытаясь не улыбаться.

— Ну Сугуру, — вздыхает Сатору, говоря одно и то же во всё тот же сто второй раз. — Ладно, раз ты так хочешь!..

Голубоглазый собирается что-то сказать, и Гето поднимает голову, смотрит на него с едва заметной улыбкой. Нужно сохранять серьёзность! И как только взгляды встречаются, Годжо запинается и ничего не произносит. Выглядит это не так, будто он не хочет говорить, а так, что он просто не может. Ощущение, что эта опция заблокировалась навсегда, как бы Сатору не пытался.

— Ну? Чего я хочу? — с интересом спрашивает Сугуру, хитро сверкая глазами.

— Я был… Я был… пр- — блондин недовольно цокает и сжимает кулаки. — Ты сам виноват! Мог бы, я не знаю, силой отобрать у меня записи. За неделю-то! И вообще, давай сюда карточку. Сам всё решу.

Черноволосый приоткрывает рот от удивления и смотрит, как Годжо берёт пачку листов, хватает карандаш из пенала и забирает вторую карточку с заданиями. Сатору агрессивно вчитывается в условие, и Сугуру смотрит на него подперев щёки руками. До ужаса любопытно, что же он сделает дальше.

— Эта ещё хуже. Какие-то каракули… — хмыкает кареглазый, окончательно оттаявший после такого зрелища.

— Это графики, — всезнающе отвечает голубоглазый. О, вот кто теперь играет обиженного.

Сугуру качает головой и возвращается к своим делам, а Сатору продолжает стоя разглядывать карточку. Наверное, уже придумал три способа решения. Да, иногда Гето завидовал, что его мозги не созданы для такого. Но, в любом случае, были вещи, в которых он был лучше. Так что один — один.

— Ну, если ещё и сможешь объяснить, то расцелую тебя куда можно и нельзя, — черноволосый не особо задумывается о том, что говорит, когда большая часть его мозгов снова занята домашкой.

Сатору теряется в словах, смотря глазами-звёздочками на Сугуру. Эта фраза ранит его за двоих. Он всегда знал, что Гето злиться не умеет от слова совсем. И обижаться тоже не будет никогда. Что вообще такого может произойти, что они поругаются? Даже когда мир расколется на миллион частей, они будут одним целым, — тогда Годжо был уверен в этом.

Сатору убрал уже почти весь зал, таская несчастный мусорный пакет по полу. Он присел на край диванчика, устало прислоняя голову к его спинке. Обычно так Годжо сидел не один. Песня на фоне играет какая-то унылая, нагоняющая тоску (как ему кажется). Блондин ставит локоть на стол перед собой и припадает лбом к руке. Пальцы находят шрам где-то на самом его краю, и Сатору усмехается собственным мыслям. Памятная вещичка…

Голубоглазый сжимает пару светлых прядей, пытаясь не поддаться эмоциям. Он злится из-за тех вещей, о которых думает и которые вспоминает. Нет, не-а, ни за что. Он не будет делать того, чего от него хотят его дурацкие мозги, или что там заставляет его всё это чувствовать? Чёрта с два он признается в том, что всё ещё скучает по нему. Что всегда скучал.

***

— Ну и смена, — Маки тянет руки в воздухе назад и зевает.

— Тот ещё ад, — соглашается Мегуми и ловит выпавший из рук стакан. — Господи…

Зенин смеётся с такой глупости, а Фушигуро лишь цокает.

— Какой-то ты рассеянный сегодня, — Маки открывает стоящую рядом коробку вишнёвого сока и выливает в пустой бокал всё, что осталось.

— Поработай одна за баром, — хмыкает черноволосый.

— Поработай один официантом, — передразнивает она. — Моя мечта: Кирара не болеет или Годжо становится официантом на один день.

Мегуми выбрасывает коробку от сока в мусорное ведро, а сверху кидает всё собранное с рабочего столика. Фушигуро пытается представить Сатору в рабочем фартуке и понимает, что из него работника года не выйдет.

— Ну… кризис среднего возраста ещё не скоро у него, — задумчиво отвечает парень. — Нет, пусть там подальше работает. Ужасно…

Тодзи складывает пополам чёрный шарф, собираясь обмотать им шею. Смех Маки отвлекает его от сборов, и он медленно идёт к бару, лишь повесив вещь себе куда-то на плечи.

— Чего так веселитесь? — улыбается старший.

— Закрой глаза и представь… Годжо официант! — рассказывает страшилку Мегуми.

— Ладно, возможно, это смешно, но я старый для такого, — качает головой Тодзи. — Кстати, Хайбара вам ничего не говорил?

— То, что он думает уходить? — вздыхает Маки.

— Да, он сказал, что парни сами прекрасно справляются, а себе он уже нашёл новую работу, — печально отвечает Мегуми. — Нанами сказал, что для него так будет лучше.

— Годжо не думает нанять ещё персонала на постоянку? Все эти нервотрёпки с временными работниками задолбали! — возмущается Зенин, а затем замирает из-за телефонного звонка. Устройство медленно ползёт по стойке, отображая на экране набор цифр. — Опять неизвестные номера названивают!

— Сбрось, — невозмутимо отвечает Мегуми.

— Да чего вы, — Тодзи поднимает трубку, а Маки лишь открывает рот. Телефон-то её. — Слушаю. Да, она рядом. Что ей передать?

Фушигуро-старший внимательно слушает человека на другом конце провода и переводит взгляд на Зенин. Мегуми напрягается, одними губами спрашивая: «Что там?». Тодзи ему не отвечает.

— Понял, спасибо, — старший скидывает звонок и кладёт телефон обратно на стойку. — Ты сильно не переживай… Май, она… она попала в больницу.

***

— Прости меня, — Маки сидит подле кровати, халат накинут на её плечи. Её пальцы сплетаются с пальцами сестры, поглаживая их.

— Уже было, — с лёгкой улыбкой отвечает Май. — Ты тут ни при чём.

— Мне всё ещё жаль, — старшая боится смотреть в родные глаза, предпочитая им стену напротив. — Мне жаль, что из-за меня и моей упрямости, какая-то случайность сломала твою жизнь. Лучше бы это произошло со мной…

Май меняется в лице и дёргает сестру за руку. Прямо как в детстве. Вот только сейчас на склоне лежит она одна, а вместо звёзд — больничный потолок.

— Не смей так говорить, — голос младшей подрагивает. — Лучше бы это не произошло ни с одной из нас.

Оставшееся время они проводят молча, не смотря друг на друга и не произнося более ни слова. А потом приходят родители. Маки теряется на их фоне, игнорирует их, а когда Май оглядывается, то её уже нет. Младшая остаётся один на один с шакалами. И это очередной день, когда она не сказала Маки о словах водителя. Произошедшее не было случайностью. Это обязано было случиться с ней, куда бы она не пошла и кем бы не стала. От любящих людей не уйти. Вот только, что это за любовь такая?

***

— Яблочный «Кисс», пожалуйста, — Маки протягивает купюру продавцу и забирает пачку.

— А двадцать-то есть? — опомнившись, спрашивает парень.

— Недавно исполнилось, — подмигивает Зенин и выходит на улицу.

Девушка опирается на перила, пытаясь разорвать целлофановую упаковку. Уголок никак не хочет цепляться, и Маки уже хочет зубами разорвать пачку. Мимо проходят люди, не обращая на неё никакого внимания, как и она на них. Да и даже в курилке людей почти нет. Лишь какая-то женщина стоит на другом её конце, болтая по телефону и медленно затягиваясь.

— Не стоит, — раздаётся где-то рядом. — Господь курящих не любит.

Маки оглядывается, замечая у пластиковой перегородки человека. Зелёная ветровка и длинные тёмные волосы по плечи сразу же привлекают её внимание. Она склоняет голову и пальцы перестают искать ярлычок.

— Христианство? — спрашивает Зенин. — Я в это не верю…

— И что же… В Вас-то Он верит, — отвечает мужчина. — Иначе, мы бы тут не стояли.

Маки нервно усмехается. Вот оно как… Значит, он в неё просто не верил.

— Знаете, у нас принято считать близнецов плохим знаком… Хотите сказать, что Господь верил только в меня? Поэтому мою сестру сбила машина и она никогда не сможет ходить? Или он и в меня не верил? Поэтому мои родители ненавидели каждый мой шаг и испортили мне жизнь? Потому что Господь в меня не верил? — резко спрашивает девушка, взмахивая рукой.

— Это не то, что я имел в виду, — осекается проповедник.

— А что вы имели в виду? — равнодушно спрашивает девушка. — Что на всё воля Божья? Его воля считать, что чья-то жизнь важнее, чем жизнь моей сестры? А где была его воля, когда какой-то урод не видел куда ехал?

— Извините, — мужчина отодвигается от перегородки и спешно возвращается на тротуар, шагая по улице.

Маки смотрит ему в спину и швыряет пачку на асфальт. Девушка, пытаясь успокоиться, поднимает голову к чистейшему голубому небу. И где же ты, спасающий всех, потому что «была причина». Наверное, у других причина более важная, чем только заигравшая красками новая жизнь.

Зенин проходит пару шагов и садится на корточки, поднимая пачку. Проскользив по тротуару, плёнка сорвалась, обнажая блестящий картон. Маки срывает целлофановые ошмётки и смотрит по сторонам в поисках урны. Прямо перед ней вырисовывается чёрная вывеска с золотистой надписью «Юридическое агентство Хигурумы Хироми».

***

— Май… Скажи честно, — Маки зовёт сестру, безучастно смотрящую на противоположную стену. Облетевшее дерево вырисовывается на висящей там картине, — ты от меня что-то скрываешь?

— С чего ты взяла? — младшая приподнимается на кровати и подтягивает одеяло.

— Наоя… Он недавно «вспомнил», что в тот день мать сказала, что вернёт тебя.

Май прикусывает губу. Да, точно. Ещё тогда ей показалось, что они там были не одни, кто-то точно слушал. И этот кто-то удивил. Вспомнил бы ещё лет через пять, что ли.

— Хигурума-сан говорит, что материалы по обычным делам собрать не так сложно, — Маки потратила все деньги, отложенные на учёбу, совсем на другое дело. Да и работает уже давно не ради себя. — Ты боишься говорить?

— Не вижу смысла в этом всём... Я пыталась… Не вышло, — горько отвечает младшая. — Может, иногда стоит просто сдаться?

— Пожалуйста, подумай ещё раз, — просит Маки. — Я приду завтра…

Старшая поднимается со стула, поправляя халат на худых плечах. Май сжимает одеяло пальцами. Она устала видеть эти стены и больничный дворик. Она никогда не встанет на ноги. У неё никогда не будет права выбора. Она никогда не вырвется из этой клетки.

— От любящих тебя людей нельзя так просто уйти, — говорит Май вместо прощанья. И Маки думает, что эта фраза о ней. Если бы…

***

Большое красно-оранжевое солнце замерло на небе. Фонарный столб двоится на две стороны, горящей лампой закрывая яркий круг. Небо сероватое, безоблачное и такое же печальное, как и всё вокруг. Нобара подрагивает от прохлады, сжимая пальцы с синеватыми ногтями. Она слушает всю историю внимательно, от и до, но так боится спугнуть открывшуюся девушку.

— Это я во всём виновата, — тихо произносит Маки, закрывая лицо руками и вытирая тыльной стороной ладони слёзы.

Звёзды блестят на её синей рубашке, показавшейся под курткой. Кугисаки делает шаг вперёд и запахивает её, прижимая Зенин к себе. Та утыкается ей в плечо и всхлипывает. Нобара проводит ладонью по распущенным волосам, привставая на носочки, чтобы Маки было удобнее.

— Ты ни в чём не виновата, — рыжая щекой прижимается куда-то к чужому виску и сильнее обнимает. — Ты всегда была на её стороне. И даже сейчас.

Зенин всхлипывает:

— Если бы я тогда её встретила…

— Это бы произошло и с тобой, — отвечает Нобара. — Или с ней одной, но в другой день. Ты бы не смогла быть рядом с ней всю жизнь… Проблема не в тебе, она в твоих родителях.

— Ты тоже понимаешь, что они не успокоятся? Не успокоятся, пока всё не уничтожат…

Маки стоит в лифте и набирает сообщение. Её адвокат всегда на связи, из-за чего временами складывалось ощущение, что он даже не спит. Зенин была удивлена, что Наоя мог знать хоть что-то, но его слова лишь сделали их самую безумную версию правдоподобнее. Хигурума ещё давно предположил, что это не могло быть простым стечением обстоятельств. Записей со всех ближайших камер не было, как и свидетелей. А вот предпосылки были. И всё же он не хотел делать эту версию основной. Разве могут родители так поступить? Верить не хотелось.

— Слышала, что Камисато-сан говорил? — спрашивает одна медсестра у другой. — Бедная девочка…

— Это ты про ту из сто сорок восьмой? — уточняет высокая женщина. Маки быстро выделяет сообщение и вырезает его. Она включает запись голосового сообщения.

— У неё все шансы, но они ничего не делают. А почему? — голос звучит так, что предлагает додумать всё за него.

— Потому что в таких палатах простых не держат, — заключает высокая.

— Если бы твой ребёнок мог ходить, ты бы стала отказываться от этого?

Лифт останавливается на одном из верхних этажей, а двери медленно разъезжаются в стороны. Маки вжимается в стену, оставаясь наедине с собой. Стены съезжаются назад вместе с дверями, выталкивая весь кислород. Запись всё ещё идёт. Она чуть не смахивает её в другую сторону подрагивающими пальцами и судорожно тыкает все кнопки лифта.

Маки выбегает в коридор и машинально идёт на выход. Рука крепко сжимает телефон, костяшками смахивая со щёк слёзы. Она хлопает дверью и сбегает по ступенькам вниз. Телефон вибрирует, и Зенин быстро смотрит на имя контакта. Уже послушал.

— Уроды… Мне плевать сколько у них денег и связей, — злостно произносит Нобара. Мы тоже не такие уж и простые.

— Спасибо, — Маки поднимает взгляд и смотрит в карие глаза.

Полоска солнца ложится рыжей на щёку, задевая глаз и золотом очерчивая радужку. Зенин ещё недолго смотрит в её глаза, подаваясь вперёд и мимолётно целуя Кугисаки. Касается одними губами. Слишком просто и от того ещё искреннее и сокровеннее.

— Прости… — удивляется такому жесту со своей стороны Маки.

— Всё в порядке, — мотает головой Нобара, не пытаясь спрятать улыбки. — Я даже ждала этого.

— Ты же понимаешь, что я сейчас не отвечу тебе? — Маки виновато припадает к чужому плечу.

— Ещё подожду, — легко отвечает Кугисаки и вновь проводит рукой по волосам. — Мне не сложно.

Сейчас её любовь, гирей висевшая на шее, исчезла. Узел развязался, и она всё отпустила. Не стало горечи сожалений и мечтаний. Вот она — реальность, которой так хотелось.

***

Огонёк зажигалки появляется в воздухе, и струйка дыма сменяется через секунду настоящим облаком, быстро растворяющимся в утреннем воздухе. Тодзи ещё раз затягивается и прикрывает глаза. Рядом закашливаются, недовольно цокая. Старший оборачивается и видит Наою в перекосившемся пальто.

— Перезастегнись, — Тодзи показывает на чёрный кружок, вдетый не в ту петельку.

Наоя смотрит вниз и сонно тянет пальцы к пуговицам. Он медленно подходит к Тодзи и останавливается подле, ещё раз морщась от дыма. Но уйти, почему-то, не может.

— Что я пропустил? — спрашивает младший.

— Итадори напился, пока за ним никто не следил, Годжо вычистил весь зал, а Мегуми, как всегда, думает о чём-то своём.

— Между ним и офиком явно что-то происходит, — какая-то загадочная интонация читается в голосе.

— Да, вместе работают, — усмехается Тодзи. Об объятьях он нарочно умалчивает. Наоя лишь мотает головой.

Младший чуть придвигается, то ли это его рефлексы, то ли холодно, то ли какая-то привычка. Он думает, что пальто пропахнет сигаретами, а дома с него, скорее всего, спросят. Место работы он держит в тайне и пока что не хочет, чтобы родители о таком знали. Потом… Может быть, но сейчас он не до конца освободился от их хватки. В такой семье и двух жизней может не хватить, чтобы выпутаться. Лучше бы от него отреклись так же, как от Тодзи. Почему он не мог быть его сыном? Тогда всё было бы проще.

— Знаешь, к нам редко приходят новые сотрудники на постоянку. И каждый раз это заканчивается чем-то таким…

— Плохим? — спрашивает Наоя, вспоминая своё появление. А ещё он вспоминает все россказни о проверке, что была почти два года назад. Неужто было так плохо?

— Не сказать, что плохо, но как раньше уже точно не будет.

Наоя снова кашляет. Сегодня просто паршивый день, как и некоторые до этого, как и некоторые после этого. Иногда так бывает, стоит просто свыкнуться. Тодзи бросает сигарету на землю и потирает замёрзшие руки. Он выдыхает и смотрит на затухающий фонарь. Уже не сигаретный дым клубится вокруг.

— Бесполезные изменения, да? — усмехается Наоя и наступает на тлеющий окурок.

Chapter Text

Ураюме рвано выдыхает и сильнее сжимает ноги на талии Рёмена, стараясь прижаться к нему всем телом. Она кончиками пальцев хватается за его щёки и притягивает лицо ближе; целует и прикусывает губу. Ей кажется, что это было слишком резко, но тот даже и звука не издаёт. Итадори лишь медленно отвечает на поцелуй, будто время для него не движется. Он отвлечённо путает пальцы в светлых волосах девушки, но даже привычно не сжимает их.

Девушка вроде и чувствует всё то же что обычно, но оно какое-то странное, нецелое. Что-то здесь не так. Ей не хватает рук на груди и бёдрах, чужого голоса, губ на коже. Не хватает всего Рёмена! Неужто его подменили в клубе, а настоящего украли? Не очень приятный исход, потому что никакие клоны с настоящим ним не сравнятся.

— Всё хорошо? — Ураюме продолжает держать чужое лицо и смотрит в тёмные глаза, которые в полутьме комнаты кажутся почти чёрными. — Можем закончить, если ты…

Рёмен кивает, и блондинка отстраняется. Аккуратно перелезает на другую половину кровати, скидывая с него ноги.

— Прости, что-то в голове бардак после сегодня, — спутанно отвечает Итадори. — Только об одном и думаю…

— Ты что, фантазируешь о младшем братике, пока я тебя соблазняю? — со смешком спрашивает Ураюме, но нужной реакции не встречает. — Ладно, я мерзкая! Прости.

— Всё так, — слишком серьёзно соглашается он и треплет девичьи волосы.

Рёмен хочет сказать очень много вещей, но совсем не знает, как в полной мере выразить свои чувства. Кажется, его такому никогда не учили. Поэтому сейчас он просто ляжет и обнимет самого понимающего человека в мире. Человека, в котором он никогда не усомнится; даже слов ему не надо, чтобы понять и прочувствовать. И Итадори был безмерно рад, что чувства к Ураюме были одной из тех вещей, которую он понимал на сто процентов. Вот бы так же просто было и с остальным.

Юдзи поворачивается на боку и чуть не падает в пропасть. Ну как… От дивана до пола не так уж и много лететь, но ощущается в первые минуты непонимания кто ты и где ты именно так. Итадори упирается рукой в ковёр и смотрит в потолок. Всё тело будто сковано, болит каждая его часть. Не так, чтобы сильно, но лучше бы не болело. Позади слышится размеренный стук пальцев по клавишами, прерываемый на чирканье ручки и перелистывание каких-то бумаг. Только сейчас Юдзи вспоминает, что у него, вообще-то, смена.

Парень резко садится, и его организм не одобряет этого аттракциона. В глазах темнеет, а мозги будто расплываются внутри черепа, просачиваясь куда-то дальше. Итадори прикладывает руку к голове, пытаясь удержать ту на месте. Он жмурится, уже более аккуратно разворачиваясь.

— Что же ты так? — спрашивает Нанами, не отрываясь от документов.

— Сколько до смены? — спрашивает так, будто от этого зависит вся жизнь.

Нанами переводит взгляд на наручные часы и быстро прикидывает разницу в голове.

— Уже как два часа, — мужчина снимает очки и чуть сжимает переносицу. — Но тебе сегодня можно не выходить.

— С чего бы это? — удивлённо спрашивает младший.

— Годжо чувствует себя виноватым, так что это — твой законный выходной, — Нанами надевает очки назад и чуть щурит глаза, снова привыкая к чёткому виду.

Итадори вздыхает с неким непониманием. Ставит ноги на пол и ложится на них, упираясь грудью в колени. Косточки в спине хрустят, и Юдзи зевает, прежде чем собрать слова в очередной ответ.

— А он тут вообще при чём? — интересуется парень, оглядываясь в поисках воды.

— Ну, поставил тебя в неловкое положение, скажем так…

Юдзи фыркает и чуть морщится от отдалённой боли в голове.

— Так я с Чосо и Юки пил потом. Да и вообще, мне не семнадцать лет, чтобы искать виноватых.

Нанами вскидывает брови. А Итадори просовывает ступню в обувь, обвивая пальцы шнурками. Завязывает банты и, ещё раз потянувшись, встаёт. Он складывает плед и кладёт подушку сверху. Наверное, всё же не приснилось.

— Держи, — Кенто ставит на стол бутылку воды с тёмно-синей этикеткой и тюбик с мятной пастой, а рядом кладёт блистер обезболивающего и запечатанную черно-красную щётку. — Купишь новую. Что? Я просто часто ночую на работе.

— Как скажете, начальник, — посмеивается Итадори и сгребает все новинки в руки.

Светловолосому нравится, что Юдзи не растерял желания трудиться. Даже так он готов выйти на работу. Это, безусловно, задевает что-то внутри Нанами. Точно он, только молодой, полный сил и возможности работать без устали. Давно позабыл каково это. И не то чтобы Нанами жалел, что прежней формы давно нет, но точно бы не отказался вернуть её. Работа убивала медленно и приятно, и за это он её любил.

— Только второму своему начальнику не говори то же, что и мне, — просит Кенто. — Он и так жизнью травмирован…

Помни меня молодым-зелёным,
Вскрыв пелену этих белых дней.

Сатору чувствует, как Сугуру медленно ведёт пальцы против роста коротких волос. Затылок у блондина всегда был выбрит. Вообще, стригся он странно: спереди волосы часто оставлял; наверное, для того, чтобы те отрастали и выбивались в разные стороны, а он потом возмущался. Гето пытался заправлять их за уши, но они были не такими длинными, чтобы долго держаться за ними. Тогда Годжо вздыхал и в сотый раз говорил, что запишется на стрижку. И круг этот было не разорвать.

Сейчас же Годжо лежит на парте, а спина его нагрета лучами солнца. Окно приоткрыто, и по ногам бежит лёгкий весенний ветер. Класс пустой. Только они вдвоём. Один голубой глаз отрывается и смотрит под углом на Сугуру. Тот улыбается и солнечные полосы проходят по его телу. Руку он не убирает, продолжая медленно гладить затылок. И от чего-то Сатору кажется, что он не видел его вечность. Так щемит в груди, будто сейчас там всё разобьётся, растрескается. Он поворачивает голову, рассматривая Гето уже двумя глазами, лишь бы успеть во всех подробностях запомнить каждую черту, словно он не мог найти его в толпе и с закрытыми глазами. Рука сползает на шею, и черноволосый чуть наклоняется. Улыбка, такая же тёплая, как вечернее солнце весны, замирает на их лицах.

— Дома не спится? — спрашивает Сугуру в странной манере.

Сатору хочет переспросить, но сказать ничего не может. Молча хмурится, пытаясь задать вопрос взглядом.

— Встава-а-ай, — тянет черноволосый совсем другим голосом. Рука чуть жёстче гладит шею, возвращаясь на волосы.

Но Сатору знает: лежит он так, что до волос не дотянуться. Класс плывёт, и Сугуру в нём растворяется. И как быстро Годжо проваливается в пустоту, так же быстро он выныривает из неё, смотря уже на свои ноги и продолжая ощущать руку на затылке.

— Проснулся? — голос Тодзи наконец-то обретает чёткую форму.

Сатору поднимает голову. Спина тут же напоминает о себе и сне в неудобной позе. Рука затекла и существует отдельно от тела. Блондин тяжело выдыхает и откидывается на спинку диванчика, оглядывая клуб и возвращаясь к Фушигуро.

— Время?

— Час до открытия. Ребята побоялись тебя будить… Хотя, стоило, — мужчина кивает на подогнутую конечность, и Сатору хмыкает.

Мысли в его голове ещё не оформились. Так много образов плавает там, что Годжо путается. Но, в конце концов, осознает, какие из них настоящие, а какие нет. С каких пор мозги подсовывают воспоминания во снах? Этот жест был самым любимым. Или же он весь… Сатору морщится, окончательно возвращая образ себя самого.

— Буду в кабинете, и попроси мне сделать чаю, — говорит голубоглазый, медленно шагая к лестнице. Кажется, что сейчас ему дважды далеко за тридцать. — И ещё. Не делай так больше никогда.

— Почему? — непонимающе выгибает бровь Тодзи, зачем-то касаясь собственного затылка.

— Просто… Просто не делай.

Сатору ничего не поясняет. Тодзи потом сам всё сложит и лишь понимающе сожмёт губы, дожидаясь чая у стойки. Годжо и самому больно оставлять эту эксклюзивность действий, но мог ли он иначе? Блондин и так позволил звать себя по имени всем, кому только можно. Хотя в своё время таким правом обладало лишь несколько человек, значащих для него слишком многое. Он думал, что так станет легче. Не стало.

— Текилы! — голос заглушает музыку.

— И лайма с солью, — раздаётся позади.

— В лайме со льдом! — расслышав как получилось, добавляет голос.

Маки проходит мимо с подносом горящих шотов, приподнимая его над головой и маяча в толпе. Юдзи заворожённо смотрит на это опасное зрелище, качаясь из стороны в сторону из-за постоянных толчков отовсюду. На смену его не выпустили, как бы он ни упрашивал, поэтому пришлось сидеть у бара: домой уходить он тоже не собирался.

Мегуми быстро вырезает внутренности лайма, хватая бутылку с держателя. Итадори тянется к пульту от кондиционера, прибавляя ещё несколько палочек, подняв руку над головой и привстав. Рёмен проходит мимо, забирая с барной тумбы бутылку воды и кидая взгляд на младшего. Тот замирает и улыбается, махая рукой с пультом. Старший подвисает и едва заметно хмурит брови, а потом отворачивается и, не сбиваясь с маршрута, расталкивает людей на пути. Дверь в гримёрку хлопает, но из шума музыки этот звук так и не выплывает.

— Что это с ним? — спрашивает Юдзи у самого себя.

Мегуми смотрит по сторонам, держа на ладони миску из зелёного стекла с мякотью лайма. С памятью у него было всё прекрасно, так что пачку таблеток у двери он запомнил отлично. Впрочем, как и весь его разговор с Итадори.

— Не знаю… — Знает. — С обеда какой-то замороченный бегает.

— Странно…

— Всё помнишь? — Фушигуро считает своей обязанностью сменить тему.

— Вперемешку. Вроде болтал с Юки и Чосо… потом с тобой? — Итадори говорит это осторожно, будто бы верит себе не до конца.

— Со мной где? — уточняет Мегуми, не чувствуя уверенности в голосе.

— У бара, но, по-моему, это было до, — Итадори проводит пальцами по цепочке, поддевая подвеску и перекатывая солнце. Фушигуро смотрит на это действо и сглатывает.

— А кабинет?.. — про Тодзи Мегуми решает не напоминать. Зачем-то он представил себя на его месте. Вот стоит в объятьях, смотрит в светло-карие глаза, и луна вот-вот сольётся с солнцем.

Черноволосый слишком сильно увлекается этими мыслями, прикладывая стакан с водой к щеке, чтобы хоть как-то успокоиться. Они пылают, а холод стекла совсем не помогает. Разве кондиционер включён на обогрев?

— Так это было! Я думал мне приснилось, — смеётся Юдзи и наклоняет голову вперёд.

Мегуми всё прослушал. Он поднимает взгляд и кивает, надеясь, что это сойдёт за ответ. Подсветка над головой меняет цвет на красный, ярко скользящий по длинным белым рукавам. Лампы в клубе линией меняют цвет, и прожекторы сходятся на сцене. Рёмен делает шаг из тени, обхватывая шест.

— Красный какой-то слишком откровенный, разве нет? — говорит Чосо, прибавляя яркости. Он пытается рассмотреть сцену, уже готовый подышать на стекло и протереть его ради лучшего вида.

— Мальчик, ты работаешь в стрип-клубе, — цокает Нобара.

Чосо ёжится. Такое обращение ему совсем не нравится.

— Что это с тобой? — поведение девушки совсем не похоже на неё обычную.

— Я прихожу на работу довольной раз в год, так что радуйся пока есть возможность, — угроза звучит в голосе рыжей.

Темноволосый ничего не отвечает: себе дороже. Взглядом он находит всех работников клуба, думая, что каждый промышляет что-то своё. Хотел бы он знать, что скрывается за каждым их действием и как они влияют на других. Чосо был уверен, что все здесь повязаны. Поэтому стоило побаиваться такого настроения Кугисаки, ведь ещё неизвестно, как оно отразится на остальных и на нём лично.

— Слышишь? — доносится из-за спины.

Чосо поворачивается и видит Нобару у двери.

— Я отойду, так что следи за музыкой. Через минуты две поставь семнадцатый, окей? — рыжая натягивает рукава белой водолазки ниже и ждёт ответа.

— Как всегда… — вздыхает Чосо, — дверь закрывается, и темноволосый опускается на стул, смотря на ползущую по стеклу красную полоску.

— Слушай, новость не радостная… — Сатору садится на край стола. — Лучше бы ты сказал, что там всё отменилось.

У него в кабинете совсем тихо. Пара ящиков выдвинута, а документы из них свалены на стул, но, похоже, ничего нужного в них он не нашёл. Блондин сжимает губы, слушая ответ в трубке. Почти во всех делах Годжо был до ужаса спокойным. Или умел хорошо изобразить это спокойствие. Мало что могло вывести его из равновесия. Поэтому и сейчас он преспокойно сидел, предвкушая бумажную тягомотину, в которую окунётся его рабочий день.

— Естественно, придётся искать. Не думаю, что у нас они будут такое трясти, но… чем чёрт не шутит на проверках, — усмехается голубоглазый, вспоминая, что последняя шутка была совсем не смешной.

Сатору болтает ногами в воздухе, оглядываясь по сторонам. Одной рукой он берёт папку в тёмном переплёте и кладёт её на бёдра. Та с характерным хлопком ложится на них, и пальцы быстро раскрывают её где-то на середине. Выписки из налоговой, декларации с его подписями, распечатки каких-то сводных таблиц от Нанами. В общем, куча какого-то мусора, как по большей части считал Сатору.

— Короче, поищу, поищу, — Годжо сбрасывает звонок и бросает телефон на гору из других папок. — Кто ж мог подумать, что записи о санобработке так важны…

«Господи, если я их выкинул… Говорил же он: «Храни всё!», — голубоглазый вздыхает и опускается на колени перед столом в очередной раз. Самый нижний и дальний ящик ещё не обследовался им, так что приходит и его время.

Сатору выдвигает его до конца, выкладывая половину папок и скреплённых листов на пол. Он быстро пролистывает их, понимая, что всё это вообще не о том. Кажется, что он уже в пятый раз видит какую-то одну бумажку, размноженную миллионным тиражом. Годжо снова вздыхает, собирая руками всё вокруг себя и складывая на небольшую полочку внутри стола, что находилась над ящиками. Во второй — оставшейся части — найти чего-то дельного он уже не надеется.

Годжо берёт в руки небольшую записную книжку. Та выглядит потрёпано, и что-то в ней есть такое, что вызывает ощущение давно забытых вещей. Здравая мысль отложить в сторону оттесняется любопытством. Блондин быстро пролистывает блокнот, не находя там ничего интересного. Интересного на первые секунды. Но через несколько следующих какая-то карточка с шелестом вываливается из ещё не пролистанных страниц и падает на пол белой часть кверху. Подпись «2006 г.» неловко выведена в самом краю.

Годжо кладёт блокнот на ту же полку и кончиками пальцев подцепляет открытку, которая оказывается фотографией. Он переворачивает её, и всё внутри сжимается. Дыхание на секунду спирает, и кажется, что произошло что-то ужасное. Сатору и сам не понимает, почему его эмоции так похожи на испуг.

— Дай шляпку, — Годжо тянется рукой, но Гето делает несколько шагов назад и пальцы смыкаются на пустоте.

— Зачем? — спрашивает черноволосый и поправляет выбившуюся соломинку. — Тебе и так хорошо!

Сатору вздыхает и тут же шикает. Капля мороженого падает ему на голую ступню. Ещё несколько мелких, бело-розовых, летят на песок рядом. «Тает…» — констатирует он и кусает нижнюю часть, чтобы хоть как-то остановить этот ледник.

— Может уже встанете? — Сёко закрывает рукой солнце, светящее прямо на неё огромным прожектором. Вот она, посреди сцены, видит только этот яркий шар.

— Мы стоим! — хором отвечают мальчики, и девушка лишь качает головой, держа фотоаппарат левой рукой. Серая верёвочка от него обвязана вокруг большого пальца и чуть спадает к запястью.

Иери отходит в сторону, чтобы солнце почти не попадало в кадр. Она смотрит в небольшой квадратик, подбирая кадр.

— Нет, всё же не стоило так стричься, — блондин пытается поправить волосы, но они такие короткие, что сделать это невозможно.

Зачем он вообще захотел чего-то нового? Теперь похож на какого-то замученного ежа или тяжелобольного. «Только если тупостью», — ответила бы Сёко. Сугуру бы с ней согласился. Ему отчего-то нравилось гладить Сатору как короткошёрстую собаку. И Годжо воспринимал это как личное оскорбление, хоть Гето и был от и до искренен в своих отношениях к новому стилю. И жалел, зная, что ещё раз такое не увидит.

— Щёлкаю! — предупреждает Иери.

Сугуру успевает положить локоть на острое плечо и закинуть ладонь на макушку, быстро-быстро погладив затылок. Он довольно улыбается, и Сатору бросает на него взгляд так, что захватывает радужкой не только его, но и солнце. Лёгкость ощущается в руке, и блондин кричит лишь громкое «Не снимай!». Кусок клубничного мороженого падает на песок, ударяясь о него и разбрызгивая волнами песчинки.

— Отличная серия, — смеётся Сёко, щёлкая расстроенное лицо Сатору. — Господи, да купим мы тебе ещё одно.

— Так там такого больше не будет! — возражает голубоглазый, готовый прям тут упасть на колени перед умирающим замороженным молоком.

Сугуру пока берёт фотоаппарат, слушая на фоне нытьё имени «мне нужно именно такое и точка». Он листает фотографии, смотря на медленно летящий кусок мороженого и быстро меняющееся выражение лица Сатору. Вечный пятилетка даже в свои шестнадцать. И сейчас он думает, что не было тех лет, проведённых порознь. А потом Гето снова возвращается к самой первой фотографии. Что-то в ней есть такое… существующее бесконечность. Что-то неизменное и нерушимое. То ли они сами, то ли что ещё.

И этого чего ещё сполна хватает во взгляде Сатору и сейчас. Он смотрит на фотографию уже несколько минут. Тут они ещё одного роста. И Сугуру в белой футболке и этой дурацкой шляпе он не видел уже вечность. Годжо смотрит и теряется. Прямо как и тогда. Всё внутри перевернулось, перемешалось, свалилось куда-то вместе с мороженым, ещё целым на фото и следующие две секунды после.

Для Годжо две секунды его целостности уже давно прошли. Прошли ещё когда он, на качелях, назвал своё имя какому-то мальчику, потому что «так же проще». Ещё в тот момент всё стало решено. Но он думал, что давно растаял в этом песке, а как оказалось… Последнее время жизнь слишком настойчиво напоминала о том, что было. О том, кто был. И Сатору слишком тяжело переживал это. Ощущение, что ему настойчиво говорят об одном и том же, а он и слова не понимает.

— Начальник! — дверь открывается и чуть не влетает в стену. Нобара быстро перехватывает её и закрывает за собой, пересекая кабинет в два шага, слишком широких для её привычной походки.

Годжо вздрагивает, кидая фотографию обратно в ящик и сбрасывая на неё папки. Он хлопает тумбой и чуть не подпрыгивает на месте, вставая на ноги. Сердце колотится, будто его поймали с поличным. Похоже, нужно срочно разобраться со своими проблемами, вот только… получится ли?

— Вы должны мне помочь! — быстро произносит рыжая.

Chapter Text

— Вы должны мне помочь!

Годжо думает, что ему бы самому не помешало найти кого-то, кому он может сказать то же самое. Блондин быстро осматривается по сторонам, понимая, что должен показать огромную занятость. Хватает случайную папку со стола и начинает деловито листать. Нобара прикрывает за собой дверь, делая несколько шагов к середине кабинета.

— Я совсем не заня-я-ят. У меня вообще нет дел и я, конечно же, могу выслушать тебя, — язвительным тоном (самую его малость) говорит Сатору.

— Ага, папку переверните, — рыжая показывает пальцами на наклейку на обложке.

Сатору цокает и закрывает её, бросая на место.

— Ладно, слушаю, — широко улыбается он и начинает собирать все со стола. Беспорядок надоел даже ему.

Нобара мнётся, не зная как конкретнее описать просьбу. По факту она даже не знает, что именно нужно просить. Волшебной палочки у Годжо явно нет. Зато есть, кажется, бессчётное количество связей. И все эти знакомства совсем не совмещались с его характером, а, скорее, были вынужденной частью его положения. Возможно, сам он хотел бы знать лишь одного человека. Больше ему было не нужно. И всегда получалось так, что у него были контакты со всеми, кто был нужен его делам, но не ему самому.

— Вообще, мне не нужна помощь. Она нужна Маки… Её сестре, — издалека начинает девушка.

— Надо же… и как ты об этом узнала? — блондин явно ожидал не этого. Он ждал сломанной штукенции в их с Чосо подсобке, или что там они обычно просят.

— Она сама мне сказала, — после этого ответа Годжо удивляется ещё сильнее. — Май…

Сатору останавливает её рукой.

— Я знаю, что с ней. Можешь не продолжать.

Нобара приоткрывает рот. Её губы высохшие, похожие на оставленный на столе мандарин. То ли из-за того, что она забывает пить воду, то ли из-за того, что терпеть не может увлажняющие средства. Она нервно облизывает их в тысячный раз и не находит слов.

— Тогда почему всё до сих пор так?

— В плане? — голубоглазый заталкивает стопку папок в тумбу, и та еле закрывается. Должно быть, открыть в следующий раз её будет сложнее.

— Если Вы знаете, то почему ничего не поменялось? Если Вы знаете, то она просила помощи. Почему? — рыжая дёргает губами и Годжо чуть жмурится. Только плакать при нём не надо.

— Она знает, что ты говоришь со мной об этом? Чья идея была прийти сюда? — голубые глаза не моргают, пристально смотрят.

Нобара отрицательно качает головой. Маки и так достаточно проблем. Нагружать её ещё сильнее было бы по-скотски, неправильно. Кугисаки разберётся сама. У неё же в жизни всё куда проще, а её саму просили это сделать. Действительно?

— Я предлагал ей помощь, но она сама отказалась. Да значит да, нет значит нет, — просто отвечает Годжо. Для него такое отношение к чужим делам обыденно.

— Это просто глупая гордость!

— Помочь можно только тем, кто хочет, чтобы им помогли. Уж прости, но у меня не благотворительный фонд, — вскидывает руки мужчина так, будто сдаётся в плен.

— Я прошу о помощи для неё. В таком случае помогут? Или это тоже не дела «фонда»? — всё внутри Кугисаки начинает закипать.

Сатору думает, что уже давно не имел ни с кем никаких дел. Даже отвык от такого. И всё же вспоминать семейные традиции по-особому приятно.

— Спокойнее, — Годжо подходит к ней ближе, смотря сверху вниз. — Услуга за услугу. Идёт?

— Сын главы семьи Зенин… По-моему, это слишком сложно. Как такое нормально произнести? — девушка поправляет свитер, делая губы бантиком.

— Ты читаешь, а не произносишь. Главред одобрил, да и тем более тираж уже в продаже с начала недели. Поздно бегать, — отвечает парень и вытряхивает стеклянную пепельницу в урну под столом.

Дверь кабинета открывается и кажется, что потолочный вентилятор перестаёт крутиться на секунду. Как всегда в этом глупом пиджаке, который в редакции никто терпеть не мог. В руке держит пакет из местного продуктового и картонную подставку под стаканчики.

— Так, малиновый фреш для нашей красавицы, — переворачивает светло-розовым, под цвет свитера, стаканом к ней и ждёт, пока сделанные в салоне ногти выдернут его из подставки. Все их принимали за брата и сестру, что бесило её и забавляло его. Никакой схожести она не видела. Даже волосы он осветлял (удивительно, как они до сих пор сохраняли такой живой блеск и густоту), а её были от природы.

Улыбается и берёт стакан. Коллеги.

— И мохито сюда, — ставит картонку на край стола. — Вкуса так и не появилось… Или это жест любви к начальству?

— Мог бы и подать, — цокает черноволосый. — Сигареты?

— Мог бы и писать нормально. Что манера речи, что письма… — девушка хмыкает и переворачивает страницу. — Сам материал тебя вытащил.

Вошедший — выше среднего, но почти никогда не выпрямляющий спину — роется в пакете и достаёт красную пачку, кидая её заказчику. Поворачивает голову, всматриваясь в разворот с фотографией.

— Секси? Считаю, что это — отличное завершение месяца, — показывает пальцем в кадры по краям. — Охранник у них жутковат. Думал, всё мне обломают, если заметят.

— Там что, нет людей с телефонами? — шутливо спрашивает черноволосый, пытаясь содрать целлофан пальцами с короткими ногтями. Просить помочь будет странно.

— С профессиональной камерой явно нет, — разочарованно отвечает светловолосый. — Спасибо моей скрытности и навыкам, супер горячо вышло. У них там ещё был один… Постарше этого. Я прям-

— Всё, не надо! — обрывает девушка и кривит лицо, откладывая журнал. — Впервые в жизни слышу, чтобы люди так себе льстили. Я бы на вашем месте не хвасталась этим, а то и правда что-то пообломают.

Хана отпивает от края, и большая капля падает прямо на страницу. Она шикает и хватает салфетку, пытаясь убрать след взбитого молока с малиновым вкусом. Но бумага лишь идёт небольшой волной. Прямо по кадру, где Наоя смотрит своими подведёнными глазами точно в объектив. «Классная иллюзия? А он же ничего не видел, но фотографии есть», — сказал в тот раз Чарльз, щёлкая на кнопки и показывая кадры Рю. И что тогда, что сейчас Наоя был занят работой, совсем не подозревая о приближающемся конце его спокойной жизни.

— Ты всегда слишком категоричен.

Тодзи резко проводит пальцем по колёсику зажигалки и маленькие искры вылетают из неё. Ветер колышет крошечное пламя, и мужчина заходит за стену. Наоя идёт следом, несогласно вздыхая.

— Который раз я это слышу? — спрашивает парень, пряча покрасневшие пальцы в карманы куртки и сжимая их лишь бы успокоиться.

— Ладно Мегуми, но что тебе сделал новенький? — старший поджигает сигарету и едва заметно улыбается.

Наоя смотрит в стену, рядом с головой Тодзи. Он не может и не хочет объяснять такое. Ты просто ощущаешь, что кто-то тебе не нравится, что при его виде ты чувствуешь только плохое и тебе бы хотелось испортить ему вообще всё.

— Он-то хороший. Кажется. Но меня злит всё, на что этот обращает внимание, — с самого детства Наоя бесился с любой вещи, которая хоть сколько-нибудь нравилась Мегуми.

— Ну я же тебя не злю, — усмехается Тодзи.

Младший закатывает глаза и бубнит: «Это другое». Старший думает, что разницы нет.

— Тебе точно стоит быть добрее к ним всем, — Зенин наступает кончиком ботинка на окурок и поднимает его, бросая в большой контейнер рядом. — Иначе… Получится так, что никто не сможет тебе помочь из-за твоего же отношения к ним.

— Да не надо мне помогать! — Наоя рывком открывает дверь. — Пошли, скоро выходить.

— Это ты так думаешь! — кричит вслед Тодзи. — Если кажется, то так и есть, помнишь?

Наоя качает головой и решает никогда не быть добрее ни к кому (раньше же он был). Делай всё о чём тебя просят наоборот. Никогда не соответствуй ожиданиям и желаниям, особенно, если это твоя семья. Эти люди никогда не заслужат, чтобы к ним прислушивались. Но сейчас это был Тодзи. И от этого Наоя лишь сильнее ломался пополам, потому что даже в такой паршивой семье был тот самый человек, которому ты не мог перечить не потому, что боялся, а потому, что смотрел на него со звёздами в глазах с самого детства.

Мегуми уже в двадцатый раз за пять минут жмёт на кнопку блокировки телефона и смотрит на время. Внутри всё неприятно сжимается от тревоги. Итадори ещё ни разу не опаздывал, да и вообще казался до ужаса ответственным. И если его образ соответствовал действительности, то с ним точно что-то случилось. И сейчас Фушигуро тревожился, потому что… потому что они коллеги? И Маки не справится работать одна, точно!

А Юдзи же бежал по переулкам, потому что так гораздо короче. Хотя, район он ещё не до конца запомнил, но какие-то очертания в памяти всё же были. Да и тем более это почти как Сендай, только чуть больше. С этой мыслью Итадори перепрыгнул небольшой забор с металлической цепью и услышал собственный звонок. На бегу он достал телефон, не глядя принимая вызов.

— Я сейчас не могу говорить, — на одном выдохе произносит парень, слыша в ответ одну музыку.

— Ты где? Уже больше часа прошло! — Мегуми пытается перекричать все звуки. Похоже, ему пришлось уйти с рабочего места, либо его голос о-о-очень громкий.

— Бегу на работу! — Итадори полу вдыхает, ощущая нарастающее покалывание в боку. — Я прос- проспал.

Фушигуро слышит собачье дыхание в трубке, устало прикрывая глаза.

— Я надеюсь, ты уже подбегаешь, иначе Маки тебя съест! Возвращаюсь к работе и жду тебя! — черноволосый сбрасывает звонок и пихает телефон в карман фартука, посмотрев перед этим на время ещё раз. Одиннадцать наступит меньше, чем через полчаса.

Итадори криво запихивает телефон в задний карман — так, лишь бы тот не выпал на бегу. Пара поворотов, и он уже почти у клуба. Слышится что-то вроде гудка, совсем рядом. Юдзи поворачивает голову, не останавливаясь, и видит старика на велосипеде, заезжающего в соседний переулок. Не успевает парень отвернуться, как врезается во что-то и валится с ног, прижимая кого-то к земле. По улице разлетается кипа разноцветных бумажек.

Юдзи не шевелится пару секунд, пытаясь понять, что вообще случилось. Стон боли раздаётся снизу, и Юдзи ойкает, отклоняясь в сторону. Человек под ним (по телосложению это был молодой парень) садится на асфальте, поправляя съехавшую кепку. Он трёт локоть и поворачивает руку, смотря на небольшую ссадину. Фиолетовый свет от далеко висящей вывески не попадает на его лицо, из-за чего Юдзи не может понять знает он человека или нет. Хотя, точно не знает. Люди, которых он мог бы знать, уже работают.

— Простите, я… Опаздываю на работу и вообще не заметил, — виновник быстро собирает какие-то буклеты и листовки.

— Всё нормально, — вздыхает парень и быстро хватает свои вещи, поднимаясь на ноги.

Итадори выпрямляется и отдаёт собранное; он поднимает взгляд и черты лица вырисовываются всё яснее. Шрам вдоль щеки заставляет сердце Юдзи остановиться, напоминая этим о не первой встрече.

— Мы уже встречались? — спрашивает он, чтобы подтвердить догадку.

— Разве? — нервно произносит тот и отряхивает фиолетовую футболку. — Раз так, то… держи журнальчик. Подарок знакомому.

Парень усмехается и проходит мимо Итадори, хлопая того по плечу. Юдзи непонимающе смотрит на глянцевую обложку, а затем оборачивается, но на улице уже никого нет. Вспомнив, что он опаздывает, Итадори возвращается к своему темпу и уже через секунд десять оказывается у двери. Ещё раз кидает взгляд на обложку и быстро заходит внутрь.

— Простите, что так поздно. Журнал уже в клубе. Да, ага. А премия за такое будет? Рад сотрудничать.

Итадори прорывается через толпы людей, аккуратно раздвигает их скопление у бара и прислоняется к стойке. Его сердце тяжело бьётся, отдавая свой стук в уши и виски. Мегуми сразу же замечает раскрасневшееся лицо и наливает стакан воды, зачерпывая льда белым совком и бросая его на поверхность. Стука кубиков о стекло в шуме музыки не слышно.

— На, — Фушигуро оглядывает официанта, замечая какую-то свёрнутую штуку у него под рукой. — А там что? Извинения?

Итадори залпом выпивает стакан, оставляя нерастаявший лёд на дне.

— Скорее изменения, — усмехается он, глубоко вдыхая. — Всучили на улице. Я сбил какого-то парня, который, как мне показалось, уже был в клубе. Помнишь, про Наою спрашивал? У него шрам на щеке, так что запомнил… Понятия не имею что за щедрость была, но вот.

Итадори проводит пальцами по лицу, очерчивая ими треугольник. Мегуми вздрагивает и тянется к пульту для кондиционера, убавляя мощность. Нет, ему не тревожно. Наверняка просто замёрз.

— Дай сюда и беги переодеваться, — черноволосый протягивает руку и уже чуть ли не сам хватает журнал.

— Не до пробежки, — Юдзи отдаёт его и быстрым шагом идёт к лестнице.

Зелёные глаза провожают его до поворота, а затем снова бросаются к обложке. Мегуми знает, что ему нужно работать, но он не может отвлечься от такой вещи, потому что это не первая встреча с изданием. Он быстро делает десяток коктейлей, лимонадов, шотов, отдавая часть заказов на бар и оставляя другую в стороне, чтобы Маки сама их забрала. Оглянувшись, пробежавшись взглядом по всем телам у бара и поняв, что заказов у него нет, но есть пара секунд, Фушигуро тут же схватил журнал и быстро залистал страницы, надеясь не найти там ничего, что могло бы испортить жизнь всем присутствующим.

Пальцы сжимают страницы раньше, чем черноволосый успевает понять их содержание. Множество фото Наои раскидано по развороту. Кажется, будто Мегуми обнаружил чьё-то нездоровое увлечение, а не обычную статью в желтушнике. Хотя, у издания явно было это самое увлечение клубом.

— Сын главы семьи Зенин уже давно слушает других папочек?! — на этом заголовке Фушигуро вообще пожалел, что вышел сегодня на смену. Сквозь зубы он произносит озлобленное: — А текстовик у них всё такой же идиот.

— Какие столики свободны? — Итадори завязывает фартук за шеей и смотрит на Мегуми.

— Никакие. В смысле… Третий, пятый и девятый должны быть. И можешь найти Наою. Как можно скорее.

— Ладно… А что с ним? — Юдзи наклоняется в поисках подноса и находит его на нижней полке тумбы.

— Пока что ничего… — черноволосый поднимает журнал в воздухе и быстро показывает разворот.

Юдзи раскрывает глаза и пытается что-то произнести. Мегуми лишь кивает, полностью понимая такие эмоции. Он закрывает журнал и кидает его куда-то вглубь барной стойки.

— Если найдёшь, то скажи, чтобы сегодня не выступал. Вообще. У него всё равно на самое позднее время стоит, так что скорее всего успеешь найти.

Итадори кивает и принимается за две работы. Никого из сотрудников он ещё не видел. А надо бы: кто-то из них точно знает, где может быть Наоя. Задача нелёгкая, потому что в зале света не так много, из-за музыки мало что слышно, да и найти человека в такой толпе задача сложная. Но и здесь его точно не было. Нужно было искать в гримёрке: на работу точно уже пришёл.

Маки вырывает лист из блокнота и бросает его в кучу мусора с краю барного столика. Она находит новую запись и наклоняется ближе к Мегуми.

— Две «Маргариты» и «Восходящее солнце». А и бутылку рома дай за пятый.

— Будет сделано, — кивает Фушигуро и взглядом находит нужную бутылку на стойке. — Мы накинули пять сотен на неё, если что. И ещё… Наою видела?

Зенин задумчиво сводит брови и отрицательно мотает головой. Её хвост болтается в разные стороны.

— Он неделю в клубе не был. Сегодня первый раз на неделе. А что? — Маки удивлена, что из всех людей Мегуми нужен именно он.

— Да там… Надо. Найдёшь — отправь сюда, — просит зеленоглазый и берётся за полученный заказ.

На первом этаже Юдзи обследовал каждый угол, но Наою так и не нашёл. Прошло уже больше часа таких поисков, а его гримёрка была и вовсе заперта. Итадори понял, что в одном месте, во-первых, видно почти весь клуб, а во-вторых, там есть те, которые знают всё обо всём. Мегуми видит, как официант быстро взбегает по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Усмехается и совсем не верит, что готов тратить столько усилий на, казалось бы, совсем не заслуживающего того человека. А потом снова набирает номер, не отвечающий уже шестой раз. До часа от полуночи остаётся пара минут, до выступления — ещё полтора часа.

— Вы Наою видели? — с порога спрашивает Итадори.

Нобара снимает наушники, переспрашивая. Она выглядит сонно, в красной олимпийке с чёрными рукавами. Её губы ярко накрашены, что видно даже в тусклом свете. Волосы торчат в разные стороны, закручиваясь по бокам.

— Наоя. Видели? — вертит поднос в руке Юдзи.

— Нет, а что с ним? — непонимающе спрашивает Чосо. На нём большая тёмно-зелёная футболка и часы с розовым ремешком на правой руке.

— Мне он срочно нужен, — нетерпеливо говорит парень.

Нобара пытается вспомнить, видела ли она его сегодня хоть раз. Получается размыто. Кажется, всю неделю его не было в клубе. Чосо роется в каких-то бумажках, разбросанных по всему их столу.

— У меня, конечно, нет датчика, приделанного к нему, но могу предположить, что где Тодзи, там и он, — смеётся рыжая и сразу же распрямляет губы, встречая лишь серьёзность в ответ.

— Его я тоже не могу найти! — Итадори уже совсем не знает куда податься. И почему он так ответственно отнёсся к поручению? Он даже не знает, что может такого произойти. Может, это просто блажь Мегуми? Но всё же он ему верил.

— Ну, скоро должен выступать… — Чосо протягивает Нобаре небольшую записку-липучку оранжевого цвета.

— В смысле скоро?! Когда?

С чего они это взяли? Фушигуро же сказал, что не будет никаких скоро.

— Примерно… — Нобара тыкает по наручным часам Чосо два раза и смотрит на время. — Сейчас.

— Почему так рано? Он же в самом конце?

— Рёмен не работ- — Чосо не успевает договорить, как Юдзи хлопает дверью и быстро сбегает по лестнице.

Нобара смотрит на затемнённый силуэт на сцене и прибавляет музыку. Темноволосый вскидывает брови и делает красный свет ярче. Сегодня все какие-то странные. Вернее, всегда.

Итадори останавливается у стойки и смотрит на Мегуми. Тот замер, нервно сглатывая. Чутьё никогда не подводило его уже сколько лет. Он знал, что-то случится сегодня, но сначала списал это на опоздание Итадори. А потом тот притащил этот журнал, и всё встало на свои места.

— Может, скажем ему после? — осторожно спрашивает Итадори, подходя совсем близко.

Фушигуро уже думает согласиться, потому что самое страшное должно произойти, когда Наоя увидит статью. А если он узнает, из-за кого она там появилась… Это была первая мысль. Вторая же полностью сломала логику.

Мегуми идёт по деревянной дорожке веранды. В одной из комнат двери распахнуты, и он останавливается, смотря, что же там внутри. На стене висит накидка, которую совсем не носят. Она здесь вместо картины. Золотые нити складывают цветы на шёлке. Чёрно-белые журавли разлетаются в разные стороны, закрывая лепестки крыльями.

Половица скрипит в стороне, и за этим звуком раздаётся более неприятный.

— Мелкий, ты тут что-то забыл? — Наоя быстро идёт к нему и смотрит туда же, куда и Мегуми. — Не смей это трогать, понятно? В раз сто дороже тебя.

— Это твоя одежда? — интересуется младший, полностью игнорируя грубости в свой адрес. — А почему ты её не носишь?

Зенин закатывает глаза.

— Подарок от партнёров отцу. Всё? — Наоя склоняется над Мегуми. — А теперь иди в другое место, я хочу посидеть тут один. Давай.

Старший толкает Мегуми в спину — дальше по дорожке. Зелёные глаза смотрят на Наою, а тот лишь ждёт уединения. И на такое много времени не отводит, так что Фушигуро просто идёт в показанном направлении. Спорить в свои шесть лет он ещё не умел.

Черноволосый понимает, что видит знакомую вещь, блестящую дорогой тканью в красном свете. И ворот рубашки придушивает его в ту же секунду. Наобито. Он здесь.

— Быстро за охраной, это срочно. Скажи, что, что за Наоей пришёл сталкер. Вот! И быстро!

Итадори думает, что с барменом что-то не так, но спорить не собирается. Всё-таки он знает, к кому можно обратиться с таким вопросом. И пока он старается прорваться к выходу, поднос служит ему щитом. Мегуми лишь напряжённо ждёт, что может произойти дальше. Ему хотелось обычной смены, а в итоге получил вот это.

— У вас весь вечер что-то странное… — Маки ставит грязные тарелки на столик. — Наою, как я понимаю, вы нашли.

— Посмотри туда, — Фушигуро показывает на угол, и девушка раскрывает рот. — Ага, и я понятия не имею что делать. А всё из-за ёбаной статьи сама знаешь где. Сука!

Наоя скидывает халат, медленно спускаясь к полу. Сейчас будет лучшая часть, которую он оттачивал всю неделю. Держится ногой за пилон и вытягивает руку к краю сцены. Как же он рад, что пол здесь чище, чем в зале (что удивляло его не первый раз). И сейчас он должен элегантно приподнять руку и вернуть её к себе, вот только что-то ему мешает. Парень быстро переворачивается и рывком тянет её к себе. Чужая хватка держит его на месте.

— Эй, не лапать, — начинает Наоя и тут же заканчивает.

Лицо отца со звериным оскалом прямо перед ним.

— Что там происходит? — спрашивает Нобара, тыкая в стекло и стуча Чосо по плечу одновременно.

— Какой-то чел пристал к Наое? Забей, сейчас всё решат, — Чосо в ответ показывает, как Юдзи что-то активно говорит Тодо.

— По-моему, ничего не решат, — Нобара снимает наушники и подходит ближе к стеклу. — Мы же не можем просто смотреть? Даже если это… он.

Наобито тянет и тянет Наою на себя, лишь сильнее сжимая руку. Последний думает, что из его глаз звёзды посыплются совсем не от восхищения. Такое с ним бывало редко, потому что он знал, как вести себя дома и как держать язык за зубами, а мысли в голове. И никак не мог предположить, что в его жизни будет такая ситуация. Да, Наоя делал всё назло, но, чтобы столкнуться с ожидаемыми последствиями так резко… К такому он был не готов.

— Ты думал, можешь меня позорить за спиной, и я ничего не узнаю? Я всегда говорил, что твои заискивания перед Тодзи ни к чему нормальному не приведут.

Время оправданий и объяснений позади. Теперь Наоя может ответить так, как всегда, хотел.

— Не думал, что все проблемы в тебе? Сначала научись нормально к семье относиться. Тодзи всегда был лучшим из вас! — Наоя выдёргивает руку.

Волна недовольных возгласов проходит по залу так отчётливо, что Зенин вспоминает о работе. Но вернуться к ней ему не позволяют.

— Сучёныш! Я всегда знал, что ты не стоил ни йены!

Наобито рывком дёргает за ворот чёрной футболки, и та звучно идёт по швам. Наоя чувствует, как ткань обжигает шею. Тяжёлая рука отца ложится куда-то на скулу, и парень вдобавок прикладывается головой об пол. Ещё в детстве он запомнил, как именно ощущается удар отца: как детская обида, как предательство, как несправедливость и как возможность найти потом защиту в единственном человеке. И, наверное, по этой причине он терпеть не мог Мегуми. Как бы часто Тодзи не говорил какой он ужасный отец… Сына он любил, и пережить такой факт Наоя не мог.

Маки, выругавшись, швыряет поднос на стойку и бросается к сцене. Эта семейка точно доведёт её. И нигде нет покоя от них. Она расталкивает всех на своём пути, но получается не слишком удачно. А потом…

— Чосо! Он его ударил! — Нобара закрывает рот руками. — Быстро включи сигналку.

Рыжая скидывает наушники, те ударяются о стол и раскачиваются из стороны в сторону как корабль на волнах. Кугисаки выбегает в коридор, хлопая дверью. Она добегает до лестницы, перепрыгивая по три ступеньки за раз. У сцены скапливается всё больше людей, пытающихся уладить «конфликт». Девушка вспоминает главное, чему учил Годжо: «Проблемы клуба только для клуба. Без лишних глаз».

— Пожар! Пожар! Срочно все на улицу! — как можно громче кричит рыжая, а вслед за её голосом раздаётся сирена — ещё громче.

Клуб замирает, пытается переварить происходящее, а потом выплёвывает это из себя. Маки успевает перехватить руку Наобито; её он совсем не ожидал увидеть. Люди в панике хватают вещи, пытаясь как можно скорее выбежать на улицу; кто-то не забывает прихватить бутылки со стола или еду. Свет в зале включается, ещё сильнее изображая эвакуацию. Мегуми подбегает к Нобаре, которая не заканчивает громко повторять одно и то же.

— Какой ещё пожар?! — Фушигуро морщится от визга сигнализации.

— А ты хочешь, чтобы Наое разбили лицо при всех? — рыжая взмахивает руками. — Ты же точно всё видел! Почему ничего не сделал? Не я его семья!

— Я не знал, что он выйдет так рано. Звонил ему и отправил Итадори искать, за охраной в конце концов! — Мегуми замолкает, не понимая, почему оправдывается. — Какого хера ты говоришь мне что делать? Это даже не мои проблемы!

Рыжая отходит в сторону, смотря на Фушигуро как на прокажённого.

— Мысли шире: проблемы клуба и твои тоже. А свои детские обидки запихни подальше, — Нобара сбегает по лестнице и идёт к сцене. Мегуми чувствует одно лишь раздражение.

Тодо уже держит Наобито за плечи, пока Наоя прижимает руку к лицу, упираясь спиной в пилон. Итадори выводит небольшую группу зазевавшихся людей, которые ещё оставались в клубе. Почему-то он сразу понял, что задумала Нобара.

— Всё в порядке, мы всё уладим и скоро заново откроемся. Ждём Вас в другой раз, — Юдзи улыбается и закрывает дверь за ними, щёлкая замком. Его плечи тут же опускаются.

— Пусти меня, бегемот, — Наобито пытается вырваться, но хватка у Тодо крепкая. — А ты ещё получишь своё. Не думай, что только твоё личико пострадает, сынок. Ты тоже хороша, Оги будет рад знать, где ты прячешься.

— Да-да, пыл свой поумерь, — улыбается Маки, делая губы бантиком. — Или Тодзи давно в гости не захаживал?

Наоя никого не слушает. Для него всё заглушает сигнализация, что было к счастью. Хотя, даже без неё он бы ничего не стал слушать. Уже давно привык заглушать этот голос и учтиво кивать в ответ. Каблуки стучат по лестнице даже громче сирены.

— Вы что устроили? — Юки останавливается на ступеньку выше Мегуми. — Один раз спокойно поработать в кабинете хотела! Чосо, да выключи ты уже этот писк!

Цукумо машет руками и через пару секунд становится тихо. Ну как… Наобито всё ещё слышно.

— Я лишу тебя всего! Ты сдохнешь как собака под забором! Ни нормальной работы, ни денег, ни связей! Мало тебя лупили, крысёныша!

— Ну можно уже успокоиться? — не выдерживает Тодо и встряхивает Наобито как перечницу. Этого хватает.

— Ой, ты поаккуратнее. Он же у нас хрустальный, — усмехается девушка.

Нобара в стороне лишь смотрит на Маки, чувствуя себя так, будто её проткнули насквозь. Рыжая не понимает, откуда у той столько сил держаться перед всеми так крепко. Она должна была жить другую жизнь. И никогда не знать Кугисаки Нобару. Так было бы правильнее.

— Это что? — спрашивает Юки, смотря на сжатые кулаки Мегуми.

— Отец Наои. Сложная проблемка, так что лучше позвони Годжо, — усмехается он, неторопливо возвращаясь к бару.

Проходит мимо кухни и кидает взгляд на выглядывающих Юту и Инумаки. Последний одними губами произносит слово, полностью характеризующее ситуацию. Черноволосый открывает кран и начинает мыть стаканы. Ему нет дела. В этом он пытается убедить себя, держа руки в воде уже минуту. Чосо же наблюдает за всем сверху и уже предполагает, чем им обернётся вот этот цирк.

Юки подходит к Тодо, в ответ он совсем немного наклоняется и кивает ей. Должно быть, говорит ему пойти на улицу. Но она умнее. Наверняка пойдут на задний двор — подальше от любопытных глаз. Итадори стоит рядом, как пёс, которого наругали, а он даже не знает за что именно. Нобара же скрестила руки на груди и постоянно косится на Мегуми, тот тактично «не понимает» взглядов.

Цукумо на ходу что-то быстро набирает в телефоне, не глядя шагая за Тодо. Тот открывает дверь, ведущую на закрытый двор, и Тодзи заходит в зал. Он щурится от яркого света, который совсем не ожидал увидеть, особенно, после ночной улицы.

— А чё у нас центральный закрыт? — спрашивает он, смотря на проходящего мимо Наобито. Мужчине кажется это ненастоящим, и он мотает головой, оглядываясь. — Я ж просто за сигаретами пошёл…

Юки улыбается и жмёт плечами, прикладывая телефон к уху.

— Не спишь? Ну я тебя поздравляю… — Цукумо закрывает дверь и её голос пропадает.

Тодзи идёт по опустевшему залу, словно в каком-то ужастике. Вот-вот из-под стола должен вылезти зомби, но это не происходит. Он подходит к Наое и убирает его руку от лица. Шикает и смыкает губы, качая головой.

— Как получилось? — спрашивает мужчина.

— Да вот так… — Наоя возвращает руку на место. Правда, она должна была быть совсем не там после долгих репетиций.

— На меня можешь не смотреть, — Маки вскидывает руки и падает в мягкое кресло.

«Я вас оставлю», — бросает Нобара и отходит от сцены. Итадори идёт за ней, хватая под локоть.

— Спасибо за это…

― Забей, — отмахивается она. — Лучше принеси ему льда. У Мегуми наверняка есть.

Официант кивает и обгоняет рыжую. Оккоцу показывает, чтобы она не поднималась наверх, а зашла на кухню. Кугисаки думает, что этим ребятам хочется услышать каждую мелочь. Правда, Нобара вряд ли сможет помочь. Она считает, что даже такой человек как Наоя, не заслуживал ничего из произошедшего. И отчего-то ей было неудобно обсуждать всё это.

— Есть лёд? — спрашивает Юдзи, складывая локти на стойку.

— Для тебя да. Но это же не для тебя? — Фушигуро открывает морозилку ногой.

— Что тебе сказала Кугисаки? — говорит в ответ Итадори.

— Ничего особенного, просто девочка думает, что может указывать кому и как себя вести.

Юдзи чувствует неудобство, неприятный осадок. Это кажется ему резким.

— Раньше ты не говорил о ней так… Я думал у вас нормальные отношения.

Мегуми бросает взгляд на Наою, показывающего лицо Маки. Та изображает отвращение и что-то говорит. Зенин смеётся и тут же морщится от боли. «Да как она может быть такой простой?», — Фушигуро не понимает своих чувств.

— Нормальные… Ладно, наверное, она даже права. Стоило подумать, а потом сказать, — Фушигуро наклоняется и достаёт пакет льда. — На. И это тоже.

Наоя поднимает взгляд. Итадори протягивает ему небольшой пакетик, с которого падают капли воды. Синяя этикетка с рисунком морского котика немного неровно напечатана сверху.

— Это от Мегуми, — говорит Юдзи, и Зенин берёт пакет, прикладывая к лицу. Тодзи и Маки переглядываются. — И вот это тоже.

Наоя кладёт журнал на колени, перевернув в нужную сторону. Он пролистывает пару страниц и тут же натыкается на свои фото. Тодзи выглядывает из-за его плеча, а Маки встаёт, чтобы посмотреть на предмет таких взглядов.

— А, так вот откуда… — спокойно произносит Наоя, с досадой добавляя: — Бля, теперь даже домой за шмотками не вернёшься.

— Я могу вместо тебя заехать, — предлагает Тодзи.

— Слушай, они тебе вдобавок чужих вещей накинут, — смеётся Маки. — Просто дом оставят.

Наоя улыбается.

— Ты не… злишься? — спрашивает Юдзи.

— Смысл? — Зенин закрывает журнал. Обложка со знакомым всем названием. — Пошли они. И контора эта, и семейка.

— Согласен. Согласна, — в один голос говорят Маки и Тодзи.

Наоя мнётся, на секунду поднимая голову и убирая пакет со льдом от лица.

— И это… — произнести слова кажется ему чем-то непосильным. — Спасибо вам. Всем. И рыжей передай.

Тодзи поворачивает голову к Наое, а тот отводит взгляд. Не хочет признавать, что ошибся.

— Кугисаки! Кугисаки, стой! — Мегуми бросает полотенце и идёт к остановившейся у угла девушки. — Зря я это всё сказал.

— Всё нормально, самой не нужно было это начинать.

— Бардак в голове, да? — грустно усмехается Мегуми. — Не хочешь чего-то?

— Апельсинового сока если только… Я пойду за вещами, — Нобара кивает наверх, и Фушигуро её отпускает.

Задняя дверь открывается, и Юки заходит внутрь. Она сжимается, прикладывая руку к плечу. На улице явно не лето. Цукумо держит телефон и слушает ответ; выражение её лица меняется от одной неприятной эмоции к другой.

— Стой, стой. Ты сейчас реально только об этом и думаешь? Ладно. Резонно. А я тебе ещё раз повторяю: вы-ход-ны-е, — по слогам произносит блондинка и идёт к бару. — Потом первое число. Кому ты нужен? Припомнят в марте. Ты боишься клубных косяков или, ну… понимаешь. Просто я — нет. Чё так трястись? Зря я тебе позвонила. Всё, иди спи. Никто не придёт. Тогда мы тебя спрячем. Всё пока!

Юки сбрасывает звонок и тут же выключает телефон. Она вздыхает и подпирает голову рукой. Телефон лежит перед ней на стойке, отражая лампы в чёрном экране.

― Ад. Он невыносим! — Цукумо вскидывает брови. — Налей бокальчик, пожалуйста.

Фушигуро ставит перед ней неоново-зелёный бокал на длинной ножке.

— Может, он что-то знает? Будь всё нормально и не касайся его, ему было бы плевать.

— Ага… боится, что покусает злой бывший, — смеётся Юки.

— Ну… — возмущается зеленоглазый. — Они не бывшие.

— Друзья! — с ехидной улыбкой поправляет блондинка.

— Даже в этом я не уверен.

Не уверен в этом был и Годжо, смотревший в потолок. Он мало что видел в темноте, а рука почему-то не поднималась к светильнику. Так что ему оставалось смотреть на узоры, которые придумывал мозг. Одеяло жутко давило сверху, было жарко и холодно одновременно. Кажется, начала болеть голова, а ещё затошнило. В общем, Сатору просто слишком загрузился на ночь глядя. Он должен был научиться хотя бы одной вещи у Сугуру: всегда держать телефон на беззвучном режиме. Собственный покой важнее, особенно, если он такой хрупкий.

— Впервые ты оказался прав, — бубнит блондин, переворачиваясь на бок и накрывая голову подушкой.

Первый день октября. Сразу начинается с понедельника и несёт облегчение. Последние два дня Сатору был на нервах и даже думал закрыть клуб, но так и не решился. Перетерпел.

А теперь он точно знал, что ничего не случится. Возможно, сам Наобито замял ситуацию, возможно, просто удача. Но главное — никаких проверок. Время вышло, и можно было спокойно жить до весны. Этот была бесконечная череда ожиданий, тянувшаяся от одного полугодия к другому. Всё же на Годжо теперь свалилось несколько новых дел. И он, отвыкший от такого, до сих пор не мог влиться в стезю.

— Привет, Чосо же нет? — спрашивает блондин, заходя в их с Нобарой зону.

— В такую рань? — усмехается рыжая и встаёт из-за стола. На ней белая короткая футболка и тёмно-голубые джинсы широкие к низу.

— Вот и хорошо. По твоей просьбе… Собирайся, сейчас поедем.

Кугисаки требуется время, чтобы вспомнить эту самую просьбу.

— Сейчас?! А работа? — непонимающе спрашивает она.

— Чосо и один справится. Да и это не долго, так… формальность. Основной ряд вопросов я улажу после, — Сатору складывает руки в замок и выглядывает из-под чёрных очков.

Нобаре незачем отказываться, тем более, если уладить всё обещают самостоятельно.

— Так официально… Новый имидж? — интересуется рыжая, раскладывая свои вещи по карманам.

Годжо отмахивается. И сам он не особо доволен серьёзности, начавшей всё сильнее проявляться.

— Скажешь тоже, — голубоглазый отвлекается на входящий звонок. «Мистер 10 опозданий», — Чосо звонит сказать, что опоздает и у нас всё накрылось?

Годжо вздыхает и смахивает зелёную линию вверх.

— Проверка будет! — говорит он так громко, что даже Нобара, закрывающая дверь, слышит это.

— Ты мог позвонить на десять минут позже? — весь день испорчен.

— Так я сам узнал… хух… только что, — судя по звуку, Чосо бежит где-то километр третий, если не пятый. — Минуту и я буду, всё расскажу.

— Да ты просто скажи, кто ведёт. Я сейчас по делам. И ты один работаешь, две ставки.

Нобара слышит, как хлопает уличная дверь. Чосо прибежать так быстро ну никак не мог. Она подходит к перилам, вешает на них любимую пушистую куртку и облокачивается локтями. В зале только Фушигуро, Итадори и Юки. Все о чём-то болтают, наслаждаясь последним часом перед началом смены.

— Да как всегда. Но это не точно. Но обещали. И с чего я один? — его хватает только на короткие фразы, между которыми следуют глубокие вдохи.

Годжо немного успокаивается. Ладно, это уже не так плохо. Юки сама уладит все вопросы конвертом, и можно будет даже не закрываться.

— Один, потому что ты сейчас всё одновременно испортил и исправил. Всё, увидимся после пробежки, — Годжо сбрасывает звонок и выдыхает.

— Он как обычно… — говорит Нобара и кидает взгляд на Годжо. — Интересно, кто там ему сливает инфу.

Главная дверь открывается и голоса на этаже затихают. Человек аккуратно придерживает её и без хлопка прикрывает. Чёрное пальто в пол — единственное, что видит Кугисаки. В клубе никто так не ходит. Кроме Тодзи, но комплекция вообще не его. Лица из-за висящего светильника не видно, но рыжая понимает, что это точно проверяющий. Иначе, если бы не столько срочное событие, Чосо бы так не кричал.

— Там, кажись, пришёл инспектор, — она хлопает по плечу Годжо, пытающегося понять, не забыл ли он свои вещи в кабинете.

— Господи, — вздыхает блондин. — Ладно, я справлюсь. Плавали.

Годжо быстро спускается, мысленно произнося заготовленные слова. Сначала он кидает взгляд на бар и сразу же начинает говорить. Все трое смотрят на него как на рушащийся карточный домик, который строили весь день. Взгляд голубых глаз пролетает через весь зал за доли секунды, и останавливается. Годжо не успевает совместить картинку с ожиданиями.

— Норитоши-сан, — радостно протягивает Сатору, запинаясь и в изумлении снимая очки.

Перед ним стоит человек, что всегда в его жизни шёл рука об руку со словом «первый». Первый друг, первая влюблённость, первая горечь ссор, первые слёзы обиды, первое разбитое сердце. Первый человек, которого он не был готов увидеть, и первый человек, которого он желал увидеть.

— Давно не виделись, Сатору, — легко улыбается Сугуру, раскрывая папку с эмблемой государственной инспекции.

Chapter Text

Как всё началось? Это странный вопрос. Обычно тяжело вспомнить, как именно ты познакомился с человеком, в какой момент посмотрел на него под другим углом, когда именно понял, что он для тебя значит. Здесь всё было не так. Сатору чётко помнил каждый момент. Выгравировано на стенах его черепной коробки: не отодрать, не замазать, не стереть. Оно всё там — каждой деталью напоминает о себе.

Это один из дней летних каникул. Тогда ему одиннадцать. Солнце тяжело нависает над площадкой. Металлические цепи качели медленно болтаются вперёд-назад, и мальчик машет ногами в воздухе. Зелёная листва шуршит над головой, пытаясь спрятать в своей тени. Голубые глаза закрываются, и Годжо вот-вот уснёт прям тут. В эту же секунду он чувствует взгляд на себе. Чужое присутствие всегда так ярко им ощущалось, что ни на шаг не приблизишься. Словно у него не два глаза, а шесть или около того.

— Дома не спится? — звучит голос ровно в тот момент, когда широко распахиваются глаза.

Сатору теряется, непонимающе всматриваясь в мальчика перед ним. Такого же роста что и он (даже выше), с чёрными волосами, торчащими в стороны и доходящими до шеи.

— Чего? — только и может сказать блондин.

— Ну… Мне так в школе говорят, когда я на уроках сплю, — новый знакомый смотрит прямо в голубые глаза. — Гето Сугуру, кстати.

Сатору абсолютно пропадает в этой ситуации. Миллион ошибок всплывает в голове, и он совершенно не знает, что нужно делать в таком случае. Для того, кто идёт в пятый класс, Сатору был совершенно не втянут в социальную жизнь. Он мало с кем общался, а сама учёба не сильно интересовала его. В плане… Ему не нужно быть вовлечённым, чтобы понимать очевидное. Так что в школе он откровенно и показательно скучал почти всё время. А что говорить об окружении, то оно казалось ему абсолютно неинтересным. Он не знал, как себя подать, что сказать и как заинтересовать. И проблемы в этом он не видел. Нет смысла общаться с людьми, которые не принесут пользы. Так что обычно Годжо контактировал только с прислугой в доме.

— Надо ответить, как тебя зовут, если ты не знал, — подсказывает мальчик.

— Сатору… — тихо отвечает блондин, продолжая ловить ошибки.

— А фамилия? — Сугуру не может отвести взгляда от этих глаз. Будто уткнулся в небо весеннего дня — холодное и безоблачное.

— Сатору, — настаивает на своём Годжо.

— Сатору Сатору? — ухмыляется черноволосый.

— Нет, просто Сатору, — серьёзно отвечает мальчик. Шутки с ним никому не позволено шутить. — Зови по имени, так же проще. Все эти вещи только раздражают…

Голубоглазый цокает и отталкивается ногами от земли, раскачиваясь на качели. Сугуру опирается плечом о металлическую балку и смотрит на Сатору. Совсем не похож на всё, что было в его короткой жизни до этого.

— Так и… тебе тут одному не скучно? — черноволосый чуть склоняет голову набок, и волосы становятся ещё длиннее.

— Не-а. Я всегда один, — отвечает блондин.

Сугуру хмурится. Тяжёлый случай. Таких расколоть — это надо много сил и времени. Но куда он торопится?

— Ладно. Сатору, — Гето протягивает начальную «с», щурясь. — Из какой ты школы?

— Это рядом с главным храмом. Та, с синей крышей, — Годжо перестаёт раскачиваться.

Сугуру машинально приоткрывает рот и упирается спиной в металлическую балку.

— Ты учишься в центральной академии?!

— Всего лишь, — поправляет блондин и смотрит, как собеседник качает головой.

— Ну да, чего это я? По тебе видно… Наверное, там все такие, — уже для себя делает заметку Сугуру.

— Какие? — Годжо встаёт на ноги и придерживает качели, чтобы те не болтались.

Сугуру стоит напротив и смотрит. Он и правда будет выше. Не слишком сильно, но достаточно заметно. А ещё ест он лучше. У этого Сатору видно выступающие косточки и вены, бегущие под кожей. Таких людей точно не бывает.

— С часами за сто пятьдесят тысяч? Или в футболке из двухсотпроцентного хлопка? — черноволосый широко улыбается и слышит, как пиликают часы на тонком запястье.

— Мне пора домой, — Годжо флегматично смотрит на часы. Обычные. Разве нет? Подарок на какой-то там день чего-то.

Блондин обходит нового знакомого по касательной, и крохотные облачка пыли поднимаются от его кед.

— А попрощаться? — Сугуру смотрит на белую футболку, проходящую по позвоночнику.

Сатору поворачивает голову через плечо и останавливается на минуту. Солнце опускается к земле, и между ними проходит тень от раскидистой вишни.

— Зачем? — слишком искренне спрашивает мальчик. — Я же всё равно снова приду сюда.

— Самоуверенно думать, что я буду ждать тебя.

— Тогда увидимся в другом месте. — пожимает плечами блондин и отворачивается, продолжая идти в своём темпе.

Сугуру смотрит, как тот доходит до конца площадки, переходит улицу и останавливается у огромной чёрной машины. Какой-то мужчина выходит из передней дверцы и открывает заднюю — помогает Сатору сесть и захлопывает за ним. Гето смотрит на всё это, как на какой-то фрагмент из фильма.

Через пару минут он уже сидит на той же качели, глядя на свои ноги и покачиваясь туда-сюда. Какой бы язвой он не хотел казаться, этот блондинчик был прав: Сугуру будет ждать. Хотя бы потому, что так и не узнал его фамилию.

День первый. Жарче, чем вчера. Тяжёлые облака застыли на небе непрерывным ватным куском. Сатору натягивает на глаза жёлтую панамку и садится на узкий бортик песочницы. Его часы показывают примерно то же время, что и в прошлый раз. Терпения не хватает.

День третий. Сатору в кофте на замке с рукавами длиннее его рук. Он пытается открыть бутылку воды с алоэ, накрывая крышку тканью кофты. Тёплый ветер проходит по ногам в шортах, и Годжо с надеждой оглядывается по сторонам. Площадка как всегда пуста. Желейные кусочки алоэ странно ощущаются во рту.

День пятый. Годжо сидит на самой верхней перекладине рукохода и болтает ногами в воздухе. Маленькие розовые лепесточки плывут по воздуху и приземляются в белые волосы. Больше он сюда не придёт.

День шестой. Солнечные лучи пробегаются по площадке. Качели неподвижно застыли, и даже ветер не может раскачать цепи. Сегодня никто сюда не приходил.

День десятый. Небольшое сердце быстро бьётся в груди. Чувства непонятные, и оттенок безразличия едва удаётся сохранить на лице. Сугуру сидит на качели и в одном ритме кидает и ловит небольшой зелёный мячик. Песок отлетает в разные стороны, и в нём уже образовалась небольшая выемка.

— Почему ты ни разу не пришёл? — Сатору перехватывает мячик в воздухе, и Сугуру поднимает взгляд. Недоумение отчётливо читается на детском лице.

— Так… занят был. А ты что, ждал меня? — с ехидной улыбочкой интересуется Сугуру.

— Ничего подобного, — Сатору злится. Обычно всё происходит так, как хочет этого он.

— Ждал, не дождался, а теперь злишься, — продолжает черноволосый.

Блондин вздыхает и идёт в противоположную сторону. Сугуру издаёт непонятный звук, означающий просьбу вернуть мячик, но Сатору не реагирует. Он доходит до скамейки и садится. Сугуру оказывается тут как тут. Достаёт из кармана какую-то пластиковую раскладушку и открывает её, начиная нажимать на кнопки, издающие мелодичный писк.

Сатору внимательно смотрит в экранчик. Кривоватые существа бегают вразвалочку, сопровождая это разными звуками и выпуская светящиеся штуковины во врагов.

— Это что такое? — голубые глаза бегают туда-сюда, стараясь уследить за каждым пикселем.

— Что? — Сугуру не отвлекается от игры. — Ты не знаешь, что такое «Покемоны»?

— Знаю, конечно. Я не совсем дикий, как ты это можешь представлять. Я спрашиваю вот про это.

Сатору берёт раскладушку и тыкает на кнопки в случайном порядке, потом крутит колёсико и смотрит, как персонаж крутится вместе с ним на одном месте. Сугуру вздыхает в некотором разочаровании.

— Игровая приставка. Нинтендо. Никогда не слышал, что ли? — хмыкает черноволосый.

Недружелюбный писк раздаётся из динамика, и картинка складывается пополам. На чёрном экране отображаются два детских лица. Сатору вскидывает брови и переводит взгляд на Сугуру.

— Я куплю новую, — обнадёживает он.

— Зачем? Ты что, думаешь её забрать? — Гето, конечно, не был слишком жадным, но и вот так разбрасываться дорогими (во всех смыслах) вещами он не хотел.

— Я её сломал… — тихо проговаривает Годжо.

— Чего?! — максимально несерьёзно звучит голос. — Ты просто проиграл. Тебя съели, вот и всё. Дай мне.

— Проиграл… — будто впервые слышит это слово. — А что надо делать, чтобы выиграть?

Сугуру нажимает на пару кнопок и экранчик снова загорается, показывая ровно ту же картинку, что и пару минут до этого. Он включает какую-то панельку с собранными существами и их уровнями. Почти все улучшены до максимума.

— Ну смотри, для начала нужно разобраться, против кого ты сражаешься…

Сатору внимательно смотрит на шевелящиеся губы и почти не слушает. Он думает, что таких людей никогда не встречал. Что никто не показывал ему какие-то раскладушки и всяких монстриков на них, никто ехидно не отвечал на каждое его слово двумя, никто не хотел просто провести с ним время. Уже дома он найдёт в кармане тёмно-зелёный мячик, вспомнив, что забыл вернуть его. И так и оставит его на полке — на память. Потому что мало ли, когда в следующий раз он увидит этого Гето Сугуру. Но хотелось, конечно же, как можно скорее.

Родиться с золотой ложкой во рту сразу как-то устраняет множество проблем, но кто может быть уверен, что не добавляет других? Многим хотелось быть им или хотя бы рядом с ним. И как первое, так и второе было вещью невозможной для всех. Ну или почти для всех.

— Господин, Вам нельзя выходить из дому одному. Вам уже несколько раз говорили об этом.

Мальчик пытается просунуть один конец шнурка в другой, сидя на полу прихожей.

— Ничего я не один. Пускай смотрят из машины, только ни на шаг не подходят ко мне, — шнурки распускаются и сползают по краям кед. — Слышали?

Двое широкоплечих мужчин молча стоят у стены с абсолютно безэмоциональными лицами. Голубые глаза видят, как поблёскивает лезвие ножа, прикреплённого к поясу.

— Давайте я завяжу, — прислуга опускается на колени.

Мальчик поднимается и ставит ногу на ступеньку, покачиваясь из стороны в сторону.

— Им всё равно же. Даже не узнают, что уходил, — бормочет ребёнок и прикладывает огромное усилие, чтобы открыть тяжелейшую для него дверь. — И Вы купили, что я просил?

— Это что… самая новая модель? — Сугуру смотрит на блестящий пластик без единой царапины и потёртости.

— Ага, всего лишь тридцать тысяч, — Сатору зажимает кнопку, и игры листаются, показывая цветные иконки.

Черноволосый моргает пару раз подряд, пытаясь прикинуть размер числа и количество нулей в нём. Может, он правда вместо салфеток использует купюры? Или спит на матрасе из денег… Ладно, Сугуру слишком много думал о всяком лишнем.

— Подключись к моей в настройках, — Гето опускается на землю рядом с Годжо и опирается спиной на широкий ствол дерева. Он вытягивает ноги, и трава прячет их почти полностью.

— Уже давно, — блондин смотрит, как персонаж Сугуру загружается в его мире. — Слушай, скоро школа… Как мы будем гулять тогда?

Гето хмыкает и поднимает глаза. Чёрная машина стоит поодаль, и пристальный взгляд ощущается даже сквозь затонированное стекло.

— Твои охранники очень пугают… Зачем такая безопасность?

— Не знаю. Всю жизнь так было… — Сатору быстро нажимает комбинацию клавиш, создавая мощный заряд электричества и убивая несколько противников за раз. Экранчик загорается фиолетовым. — Кстати, можешь приходить ко мне. Первый дом на Береговой улице.

— Как-нибудь обязательно.

— Эй, ну ты чего не помогаешь, — Годжо толкает Гето плечом, привлекая внимание того к игре. — У меня почти не осталось жизней!

Сугуру бросает несколько баночек с эликсиром из инвентаря и смотрит, как шкала здоровья Сатору пополняется. Гето чувствует себя очень странно. Он не хочет ничего обещать, так что просто кивает. Он знает, что это последний раз, когда он видится с Годжо Сатору.

— И мы с Сугуру будем вдвоём вести бизнес! И никого круче нас не будет! И ещё, ещё… Все будут нам завидовать, потому что мы будем получать миллионы… миллиарды иен. В день!

Сатору восторженно машет руками и почти прыгает по комнате. Дедушка с улыбкой смотрит на него, внимательно слушая и кивая.

— Да, новые друзья точно пошли тебе на пользу.

— Он такой классный! И с ним очень весело. И он так хорошо играет в игры… Почему я не учусь в обычной школе? Я каждый день гулял с ним, а как теперь? Глупая школа всегда всё портит.

— Никуда же он от тебя не денется, — дедушка пытается успеть попасть в паузу между мыслями, чтобы хоть что-то сказать.

— Никуда! — Сатору прыгает на ковёр, и тот отъезжает в сторону. Ваза с рисунком бамбука и журавлей шатается из стороны в сторону, медленно падая на бок. Звук битого стекла точно как в мультиках раздаётся в полной тишине. — Ой!

Годжо закрывает рот двумя ладонями и моргает огромными глазами. Дедушка усмехается и закрывает глаза, качая головой.

— Тащи каталог, новую выбирать будем.

Сигаретный дым пролетает мимо, и Сатору морщится. Он встаёт и обходит скамейку, усаживаясь на противоположную сторону. Девушка с короткими каштановыми волосами стряхивает пепел на землю и проводит пальцами по выбивающимся прядкам. Она поправляет чёлку и упирается локтем в коленку, кидая взгляд на друга.

— Прости, вечно забываю, — ухмыляется она. — Ну так и что дальше было-то?

— Мы никогда больше не виделись.

Девушка замирает с сигаретой, сжимая фильтр зубами.

— Чё? — выпрямляется она в недоумении. — А как же бизнес? Как же там… крепкая мужская дружба?! Ты хочешь сказать, что сейчас рассказывал мне два часа про какого-то пацана из детства только для того, чтобы сказать «мы больше никогда не виделись»?

О да, в этом была вся она — Иери Сёко. С ней Сатору познакомился два года назад. Тогда им было по тринадцать. И Годжо, наверное, впервые в жизни понял, что быть ребёнком влиятельных родителей не всегда безопасно. А понял он это в тот момент, когда какой-то мужик упорно убеждал его, что отец настоятельно просил отвезти его в загородную резиденцию.

Его несколько расслабило, что человек, которого он видит впервые в жизни, так много знал о делах его семьи. Звал отца по имени, знал адреса всех мест, где бывает клан. Но уже потом до него дошло, что это должно было послужить тревожным сигналом. И он почти сел в машину, если бы не одно стечение обстоятельств.

— Акито, придурок, тебя мама уже час ждёт! Она же сказала, чтобы ты сразу домой шёл.

Годжо непонимающе смотрит, как из ниоткуда появляется низенькая девчушка и начинает его отчитывать. Его ли вообще? Имя-то не его.

— Тебя разве так зовут? — с ухмылкой спрашивает мужчина и уже хочет взять девочку за плечо. Сатору не отводит взгляда от шрама у губы. А ещё он много раз видел, как блестит лезвие ножа на солнце или как пистолет оттягивает ткань.

Новая знакомая оказывается не промах и тут же хватает блондина за запястье, начиная бежать по улице. Она тянет его за собой, забегая во дворы и выбирая самые извилистые пути. И блондину кажется, что это никогда не кончится, но она наконец-то останавливается у какого-то автомата с газировкой и наваливается на него, тяжело дыша.

— Ненавижу. Бегать. Умираю. А-а-а, — она упирается ладонями в колени и глубоко вдыхает. — Тебе мама… не говорила, что… нельзя с такими уродами… общаться? У него же на лице… всё написано.

— Наверное… — флегматично тянет Годжо. — Как видишь, ничего не случилось.

Через пару лет он услышит: «Тогда мне реально была нужна твоя голова. Сейчас всё это в прошлом. И ты это знаешь». Но тогда отделаться от охраны он не мог ещё полтора года. И оно было к лучшему. Всё же на тонкой шее его голова смотрелась покрасивее.

— В имя-то хоть попала? — совсем не понимает такой реакции девчонка.

— Не-а, — качает головой блондин. — Годжо Сатору.

— Блин! Иери Сёко — представляется она, ещё раз прокручивая фамилию. — А Годжо тот самый или просто однофамилец?

— Тот самый…

— Тогда понятно… Кстати, ты теперь мне должен, — с улыбочкой протягивает Сёко. — Оставь номерок, оплатишь мне обед потом.

И как-то так вышло, что уже два года Годжо оплачивал обед почти каждую неделю. Она была до жути простой: обычная семья, обычная школа. Только увлечение всякими медицинскими штучками не было обычным. А ещё курить в пятнадцать тоже было не совсем нормальным. Хотя, что-то в её характере было… располагающее к такому.

В общем, для Сатору Сёко стала человеком, которому он мог сказать буквально всё, о чём думал. Все семейные ссоры, все проблемы в школе, все недопонимания. А недопонимал он много. Иери отлично объясняла, как работают вещи, потому что сам Годжо не был силён в эмпатии или понимании чувств других. Это Иери привыкла к иногда (почти всегда) странным реакциям на вещи со стороны парня. А вот всем остальным было тяжело. Ему, в общем-то, тоже.

— Да не просто так я это рассказывал! — возмущается блондин. — Ты ещё не поняла?

— И что я должна была понять? — Сёко тушит сигарету о металлический край урны и заправляет блузку за край юбки.

Годжо встаёт со скамейки и нервно мельтешит на месте.

— Давай ещё раз с самого начала.

Всю начальную и среднюю школу Сатору отучился в частной академии. Но ещё тогда он задумывался о том, как сильно ему это всё не подходит. Когда он встретил Сугуру, то сразу подумал, что этого ему и не хватало: обычного человека в его необычночеловеческой жизни. А после появления Сёко всё окончательно решилось.

Именно по этой причине старшая школа была выбрана самая обычная. Ещё немного суеты с бумажками, и вот он в одном классе с Иери. Первое время Годжо даже был в восторге, потому что всё было таким непривычным: в чём-то слишком усложнённым по организации, в чём-то слишком простым по исполнению. В общем, аттракцион что надо. А ещё ему нравилась форма. В чём в чём, а в белых рубашках он смотрелся великолепно. Тем более если они куплены за пару сотен тысяч иен. Наверное, по этой причине он так привлекал чужие взгляды.

— Опять этот мажорик, — смешки и шёпот проносились по коридорам. — А что она в нём нашла? Кошелёк.

Сёко шла под руку с Годжо, который был выше её на три головы.

— Придурки, — смеялась она. — Только дай повод. Ты в голову не бери, хорошо?

Блондин внимательно смотрит по сторонам, находясь на своеобразной экскурсии. Иери тянет его в другую сторону — к переходу между первым и третьим крылом. Он проходит через третий этаж своеобразным мостиком без крыши. Вишня облетает прямо на него, усыпая всё мелкими лепесточками.

— Ещё одно крыло и закончим на сегодня. Пошли лучше потом собы навернём! Как тебе идейка? — Сёко смотрит, как Сатору опирается на перила, вытягивая длинные руки.

— Отличная, — отвечает блондин и прикрывает глаза. Тёплый весенний ветер гладит лицо и треплет волосы.

Сатору поворачивает голову и улыбается Сёко. Та тянет ему руку и хватается за острый локоть.

— Давай, надо укладываться в тайминги!

— Идём, идём, — бормочет Годжо, краем глаза определяя фигуру, идущую им навстречу.

— Нанами, кстати, предлагал…

Сатору ничего не слушает. Всё сливается в абсолютную тишину. Только ветви деревьев шумят листвой. Довольно высокий парень проходит мимо них, кидая взгляд сначала на Сёко, а затем на Сатору. Голубые глаза цепляются за всё подряд: закатанные рукава рубашки, чёрные волосы по шею, ехидный взгляд. И странную чёлку. Сердце Годжо останавливается рядом, и он абсолютно не знает, что делать. Все детские воспоминания вываливаются наружу.

— Сатору! Чего завис? — девушка хлопает в ладоши. — Будто смерть свою увидел.

— Я… Мне… — голубые глаза смотрят на исчезающую за поворотом спину. — Нам надо поговорить.

Старая обида растворилась за секунду, как и возможность нормально соображать. Такого он никак не мог ждать. Сатору стоит и хлопает белоснежными ресницами. Теперь он не успокоится, пока не узнает всё от и до. Кажется, это и правда была его смерть.

Chapter Text

Стеклянная бутылка падает в выемку на самом дне автомата, и Сёко суёт туда руку, доставая напиток. «Малина, имбирь и корица», — читает Иери и смотрит на чуть вспененную розовую воду внутри.

— И как она не разбилась? — задумчиво произносит девушка и протягивает бутылку Сатору, чтобы тот открыл.

— Я, что ли, менее интересный, чем автомат со склянками? — недоумевает Годжо.

Сёко усмехается и качает головой. Крышка хрустит в руках парня.

— Опять начинаешь! Нет конечно. Просто… — Иери делает большой глоток, и пузыри чуть не вылетают из её носа. Она тихонько кашляет и продолжает: — Всё же понятно: берёшь и подходишь к своему мальчику. Напоминаешь ему про «Покемонов», и он у тебя в кармане. Или в этом красно-белом шарике, тут как хочешь.

Годжо вскидывает брови, затем вытягивает длинную худую руку вперёд и берёт бутылку. Медленно пьёт. Ему нравится этот прозрачный сладкий вкус. Прямо как тёртая малина с сахаром, залитая водой. Корицы он не чувствует, и это к лучшему: он терпеть не мог корицу и мёд, хотя и сладкое, и выпечка очень многое значили для него. И отказ от части любимых вещей иногда очень огорчал его. А люди, почему-то, продолжали считать, что без них торты, булочки, напитки и даже обычная еда потеряют во вкусе. Никак нет.

— К сожалению, так не работает. Это же невероятно глупо! Он после пяти-шести лет даже не вспомнит меня, — сетует Сатору и с той же эмоцией качает головой.

— Не проверишь — не узнаешь, да? — с улыбкой спрашивает подруга.

Сатору так не думает. Показаться глупым — один из самых больших страхов в его жизни. Тем более, если глупым его сочтёт человек, чьё впечатление о нём ощущается очень важным. Сначала он считал это абсолютно нормальным, пока Сёко не сказала ему, что в своей жизни можно позволить почти всё и даже то, что другим не нравится. Сатору такое понять было очень сложно, почти невозможно. Наверное, всё идёт из детства.

Какой-то очередной ужин отца с его партнёрами, на котором надо обязательно изображать самую лучшую семью, где все без ума от любви друг к другу. Годжо до жути устал от этих спектаклей, и на его лице очень заметно читалось, как ему всё равно. Могли бы оставить дома и сказать, что он заболел. Но нет же, всем нужна слащавая картинка, будто только от этого и зависит годовой оборот всех фирм, записанных на их фамилию.

— Ты можешь себя нормально вести? — отец выходит в холл ресторана, медленно шагая к полутёмному коридору, в сторону уборной.

Сатору медленно идёт за ним, смотря на стены с картинами в золотых рамках. В высоких позолоченных (или, может, из цельного золота) вазах стоят какие-то растения с яркими пышными цветками, словно выкрашенные вручную. Гипсовые статуи смотрят на проходящих мимо с пустотой в глазах, и Годжо ощущает этот неживой взгляд на спине.

— Я нормально себя веду, — отвечает он.

— Ты, что ли, огрызаешься? — в знакомом тоне спрашивает отец. Тут следует быть очень осторожным.

— Нет, я просто тебе говорю.

Отец останавливается, и Сатору чуть не врезается в его спину. Вовремя притормаживает и встаёт к нему так, что тусклый свет попадает только на его лицо. Подвески из прозрачных камней вращаются на большой люстре под высоким потолком с лепниной, и отблески света скользят по стенам.

— Вот скажи, зачем надо было помогать официантке, которая бокалы уронила? Это глупость — человеку с таким статусом помогать обслуге, и ты это знаешь. И только попробуй ещё раз начать фамильярничать с кем-то из гостей. Доходчиво объясняю?

— Я ей помог, потому что это по-человечески, а не как ты обычно делаешь, — хмыкает Сатору и смотрит прямо в лицо отца. Такое же, как у него, аж противно.

Хлопок. Хлёсткий и резкий звук пробегает по пустому коридору. Годжо не сдвигается ни на метр, оставаясь со всё такой же ровной спиной. Он опускает взгляд и смотрит на несколько мелких алых капелек, упавших на белоснежную атласную рубашку. Одну руку Годжо прикладывает к носу, а другой развязывает чёрный бант. Рукава-фонарики спадают к локтям. Тонкие сосуды совсем не переносят такое отношение.

— Дома ещё поговорим, — отец даже не смотрит на него, сжимая и разжимая пальцы.

Сатору поднимает взгляд вверх, а затем закрывает глаза, рвано выдыхая, как только дверь главного зала закрывается. Он запрокидывает голову и облокачивается на стену. «Единственное, что здесь глупо — ты сам». И тем не менее след остаётся.

Белый потолок, по которому протянута косоугольная полоса света из окна. Сатору смотрит на неё уже минут двадцать, и она, похоже, начинает плыть по концам.

Не может же он просто так подойти и заговорить. Или может? Нет, точно нет. А если это даже не он? О таком Годжо вообще как-то забыл подумать. Но и эту мысль он быстро откидывает. А всё потому, что он нутром чувствует, что это именно Гето Сугуру и никто другой.

В совпадения Годжо тоже верил неохотно. Так что либо он всё возьмёт в свои руки, либо снова упустит. И как же ему не нравилось, если что-то шло вразрез с его желаниями и представлениями. Отцовские гены, как-никак.

Из потока мыслей Сатору вырывает короткий писк, говорящий о входящем сообщении. Он вздрагивает и переворачивается на правый бок. Высовывает руку из-под одеяла и тянется к тумбочке. Телефон закрыт, но верхний дисплей с рисунком чёрного дракона на фоне белой дымки тускло светится, показывая простое «2:12».

В такое время Годжо обычно всегда спал, но он знал одного человека, который только расходился к столь позднему часу. Знал и не прогадал. Сатору моргает пару раз, щурясь от яркого света экрана, а потом читает уведомление «1 входящее сообщение от Нанамин».

— Что же тебе не спится? — шепчет Сатору и переворачивается назад на спину. Он открывает телефон и вытягивает руки над собой.

Годжо, привет! Ты свободен завтра после четырёх? Мне нужна твоя помощь: у меня проект по финансовой математике, который я не успеваю закончить, а все заняты. Если ты сможешь, то будет очень кстати. Заранее спасибо.

Сатору удивлён, что Кенто не прислал ему целое письмо на почту, а ещё лучше — настоящее — бумажное. Но это определённо была какая-то черта его характера. Годжо не исключал, что тот родился с самым серьёзным лицом, которое может быть у младенца, и никогда не плакал. Только говорил, нет, тезисно объяснял, что эта детская смесь ему не подходит, а банановое пюре он любит больше тыквенного.

С ним он познакомился через Сёко, которая знала его с детского сада. Наверное, именно по этой причине их общение растянулось на долгие годы. В любой другой ситуации Годжо не мог представить, чтобы они сошлись. А так, со временем, ты привыкаешь к человеку, как к своим рукам, и уже не хочется его отпускать.

Привет. Без проблем

Напиши, куда приходить

Сатору смотрит отправленное в эту же секунду сообщение с номером кабинета и складывает телефон, возвращая его на тумбочку. Он накрывается одеялом и отворачивается к стене, закрывая глаза. Годжо подтягивает ноги к себе и утыкается носом в складку одеяла. Сон тут же забирает его.

Сатору идёт по коридору с пакетом из ближайшего продуктового магазина. Солнце светит на его лицо, и он едва заметно жмурится. Как жаль, что он забыл очки дома: солнечный сезон уже начался, и для его чувствительных глаз такое было настоящей пыткой.

В северном крыле в такое время уже никого нет, и Годжо наслаждается абсолютной тишиной. Он останавливается у двери с табличкой «E-5», смотрит по сторонам и открывает раздвижную дверь, заходя в класс. Нанами сидит на краю одной из четырёх парт, поставленных друг к другу, и тыкает кончиком карандаша с резинкой себе в лоб, явно пытаясь найти ответ внутри головы. Кенто реагирует на звук открывшейся двери и поднимает взгляд, оставляя карандаш приложенным ко лбу. Сатору поднимает пакет вверх.

— Купил тебе дайфуку с клубникой, банановый сок и-и-и… — Годжо подходит к партам и ставит на них пакет, замечая второго человека, которого загораживал Нанами. — Привет.

Неужели совпадения существуют? Нет-нет-нет. И пока Сатору пытается убедить себя в том, что он просто переутомился и у него уже галлюцинации от переживаний, Сугуру встаёт из-за стола и протягивает руку.

— Гето Сугуру, — взгляд прямо на голубых глазах. Годжо смотрит на лёгкую улыбку, лисий взгляд и самые чёрные волосы в мире.

— Сатору… — пальцы путаются в ручках пакета, но Годжо быстро собирается с силами и жмёт его руку. Кажется, настоящий: из мяса и кожи. Даже дышит и моргает, как живой человек.

Нанами молча наблюдает за этой картиной, потом обходит Сатору и берёт из пакета небольшую упаковку с белой дайфуку. Шуршание её, кажется, приводит этих двоих в чувство, и диалог продолжается.

— А фамилия? — спрашивает Сугуру.

— Зови по имени, — улыбается Годжо и отпускает руку. Он снова сидит на качелях в своей памяти.

Кенто с интересом кидает взгляд на них: да, Сатору не любил, когда его звали по фамилии. Но и всем подряд обращаться по имени он не позволял. Сейчас же Нанами понять не мог, почему тот решил сразу перейти к имени. Очень и очень интересно.

— Как скажешь, — Гето пожимает плечами и садится обратно на стул. А через пару секунд раздумий добавляет: — Тогда ты тоже.

— Что тоже? — маленький Сатору в голове бьёт ложкой по кастрюле.

— Зови по имени, — улыбается Сугуру.

Годжо кивает, потом достаёт из пакета два онигири с лососем и имбирём и кладёт их перед Гето. Тот сначала отказывается, потом всё же принимает предложение. Сатору же пьёт вишнёвую газировку и ест сендвич с фруктами. Нанами обычно ругался на него за это, потому что «никакая это не еда». Но отказываться от сладкого было вреднее, чем есть его. Для нервной системы уж точно. А тем более в сложившейся ситуации.

Если посмотреть на Годжо, то совсем не подумаешь, что с ним что-то не так. Отец, деловые встречи, девять лет учёбы в частной академии и ещё множество фактов из его жизни оставили очень яркий след на этом голубоглазом ребёнке. И теперь никто бы не подумал, что внутри Сатору метался из стороны в сторону и втройне обдумывал каждый жест. Главное — не показаться глупым.

— В общем, — Нанами возвращает всех в рабочую обстановку, — Гето согласился помочь мне на правах знакомого с факультатива по мировой экономике. Так что ты поможешь ему, хорошо?

Сатору кивает. Мировая экономика… «И мы с Сугуру будем вдвоём вести бизнес!» Годжо отгоняет от себя странные мысли. Он ничего о нём не знает, а весь образ основан на детских впечатлениях от лета, проведённого вместе. Сугуру может оказаться вообще чем-то иным, что полностью разобьёт надежды и желания Сатору. Тем более ты ребёнок и ты подросток — это очень и очень разные вещи. Иногда вас объединяет лишь пара схожих черт во внешности — не более. По этой причине лучше сразу не надеяться на что-то хорошее. А ещё лучше — готовиться к тому, что чем-то большим, чем «знакомые» они не станут.

— …черновые таблицы. Из них надо перенести всё в форму, аккуратно. И не забыть сравнить сумму показателей с конечным результатом, потому что я мог где-то недоглядеть. Это, конечно, вряд ли, но не исключаю.

Годжо ещё раз кивает. Обходит парты и садится на стул рядом с Гето. Тот пододвигает ему половину листков и протягивает карандаш.

— Вот тут я часть уже написал, всё сошлось. Ты можешь начать вторую половину переносить. Это вот отсюда, — Сугуру тыкает пальцем в строку с номером тридцать семь.

Очередной кивок. Сатору приступает к делу, записывая цифры ровным подчерком. Не зря же он отходил полный курс каллиграфии в шестом классе. Годжо молча занимается делом, лишь иногда бросая взгляд на Сугуру. Тот внимательно сверяет цифры и складывает результаты на карманном калькуляторе. Годжо же большую часть вычислений вёл в уме: почему-то с детства все точные науки давались ему по щелчку пальцев, хотя большой любви не вызывали. У него в целом любовь почти ничего не вызывало. Наблюдатель с голубыми глазами — вот и всё. Хотя, конечно, близкие были исключением в этом плане, потому что ради них он бы и голову дал на отсечение. Люди и всё что между ними по-настоящему ему нравилось.

Так к семи вечера все дела были почти закончены. Сатору устало откидывается на спинку стула, вытягивая ноги под столом. Сугуру ходит по кабинету, собираясь домой.

— Тогда можете идти, я тут уже всё сам доделаю, — Нанами складывает друг на друга пронумерованные листы. — Спасибо, что помогли.

— Без проблем, — синхронно отвечают Сугуру и Сатору, и Годжо ощущает, как краснеют уши.

Кенто улыбается, А Сатору чувствует, как его хлопают по плечу, и поднимает голову, смотря на лицо Сугуру.

— Тебя ждать? — спрашивает он, и Годжо удивляется такому предложению.

— А, сейчас.

Он быстро складывает свои вещи и встаёт из-за стола, чуть не запинаясь о ножку стула. Потом прощается с Нанами, говоря тому, чтобы он не засиживался допоздна и как следует отдохнул. Тут же выходит в коридор, где солнце перешло на другую сторону, оставив лишь пару оранжевых лучей. А Сугуру идёт рядом, поглядывая в окно на пустую спортивную площадку. Годжо кажется, что сейчас это точь-в-точь сон, где голым идёшь по школе.

Их шкафчики оказываются друг напротив друга, и Годжо не понимает, почему они никогда не пересекались до этого. Может, совпадения всё же существуют? Сатору слушает, как Сугуру познакомился с Нанами, добавляя свои впечатлении о нём. О других всегда говорить легче, чем о себе.

На улице ветер перекидывает волосы Гето из стороны в сторону, а он их поправляет и поправляет. Тогда Сатору и замечает тонкую чёрную резинку на его запястье. Наверное, он не собирает волосы, потому что те ещё недостаточно отросли. Но по их виду можно сказать, что очень скоро всё изменится.

Цикады тихо стрекочут вдалеке, и чайно-оранжевое солнце скользит по зелёной листве деревьев. Сугуру и Сатору выходят за ворота школы, и первый останавливается, потирает шею рукой и смотрит в сторону. Второй ждёт, что сейчас будет.

— Наверное, пока? — Годжо смотрит на Гето, чья тень длинно тянется по ровному асфальту, и выгибает брови, как оставленный на дороге пёс. — Мне тут недалеко, я живу…

Солнце светит на Гето, но он даже не щурится. Снова этот взгляд глаза в глаза.

— На Береговой улице, я помню, — заканчивает Сугуру.

Сатору окончательно убеждается, что совпадений не бывает.

Chapter Text

— Я живу…

— На Береговой улице, я помню, — кивает Сугуру.

Годжо мотает головой и смотрит на мелкие камни под ногами. Дождь был в начале недели, но всё уже опять покрылось дорожной пылью. Сатору поёжился, возвращаясь в своё тело. Почему-то от этой фразы было ощущение, что каждое слово потрогало его холодными руками, хотя уже который день температура не была ниже двадцати градусов даже вечером.

— Почему?

— Что почему? Почему я помню? — спрашивает Сугуру с самой искренней интонацией, будто ему и правда нужно объяснить каждое слово.

Сатору кажется, что сейчас он свалится, и каменная крошка вопьётся ему в колени, оставит ссадины на ладонях, которые пропахнут пылью, может, даже придётся купить новые брюки. Но нельзя портить одежду, особенно дорогую (хотя, для Годжо это не было чем-то трагичным), так что он всё же удержался на ногах.

— Да, да… Как ты вообще можешь помнить такое? — Годжо непонимающе хмурит светлые брови.

— Так же, как и ты, — Гето поднимает плечи вверх и тут же опускает. Они у него не такие узкие, как у Сатору, и, должно быть, не такие острые. — Я просто подумал, что это было бы странно, если бы я начал человеку, который меня не помнит, говорить, что мы с ним на качелях в детстве сидели, и он купил себе Нинтендо из-за меня.

В этот момент Годжо понимает, что думал ровно то же самое. И почему Сёко всегда права? Ему такое не нравится на каком-то внутреннем уровне. Но ситуация в любом случае складывается в его пользу. Правда, ещё так много мелких деталей, о которых он не знает вообще ничего. Но, конечно, в совпадения, судьбу и её красные нити он не особо верил.

Пока с тобой не случится что-то эдакое, верить и не начнёшь. Если вселенная нигде не начинается и нигде не заканчивается, то как можно быть уверенным, что каждое «случайное» событие случайно? А вот с точки зрения финансов и бизнеса из любой возможности нужно уметь извлечь максимальную выгоду. Так что Сатору как-то соединил всё эту белиберду в мысль, что раз Сугуру ничего не забыл, значит так нужно. Просто нужно и всё, без каких-то долгих размышлений и рефлексий.

Но так он думал сейчас, а с годами всё превратится в эти самые размышления, рефлексию и обсуждение одного и того же. И даже когда Сёко скажет ему в сто тридцать седьмой раз точно такой же набор слов, как и сто тридцать шесть раз до, а потом попросит больше не возвращаться к этому, Сатору всё равно пару недель повздыхает и поворочается на её слишком коротком для него диване и произнесёт всё то же самое в сто тридцать восьмой раз.

Годжо зажимает пальцами ключ от жестяной баночки в оранжево-жёлтую полоску и тянет вверх. Газировка шипит и пенится, но не выливается. Сугуру стоит рядом и никак не может подцепить свою открывашку, а только чуть приподнимает её, пока та не соскальзывает с кончика пальца и не щёлкает о верх банки. Он неловко вздыхает и снова пытается открыть газировку. Небольшой белый пакет с названием магазина болтается на его запястье, качаясь из стороны в сторону.

— Проблемы? — Сатору чуть наклоняет голову на бок, а потом протягивает свою газировку Сугуру. — Давай открою.

— Да я сам, — отнекивается Гето, и наконец-то поддевает заветный ключ. Газировка пенится и поднимается на самый верх, растекаясь по руке и падая на землю шипучими каплями. — Ничего не говори.

Сатору молча закусывает щёку, чтобы не засмеяться, и заходит обратно в магазин. Через минуту он возвращается с пачкой влажных салфеток с рисунком собак и подписью в духе «Найди Сибу».

— Мне казалось, ты аккуратнее, — Годжо всё же смеётся, а потом просто продолжает смотреть на Гето с улыбкой, как смотришь на пробегающих детей или собак, виляющих тебе хвостом.

— Ничего смешного в этом нет, — отмахивается Сугуру, Сатору пропускает это мимо небольших ушей.

Годжо садится на изогнутый отбойник и делает глоток. Гето садится рядом, ставит пакет на колени и смотрит на садящееся солнце. Он думает, что же можно сказать, но ни одна мысль не кажется подходящей. Всё какое-то странное и неловкое, слова глупые и их слишком много, будто нельзя выбрать из них правильное. Это как пролистать весь словарь синонимов, а нужного так и не найти.

— Так и почему ты тогда не вернулся? — Сатору поворачивает своё лицо к Сугуру и закрывает правый глаз, на который падает свет.

Гето делает вдох и задерживает дыхание, думая над ответом. Он всё так же смотрит перед собой.

— Я знал, что я не вернусь. Ну, тогда. Так я бы и тут не сидел, — хмыкает Сугуру. — И вообще не собирался к тебе подходить. Просто так получилось.

Он хотел сказать «мозги отключились», но не стал. Решил почему-то оставить такие слова при себе. Вся ситуация целиком ощущалась странно, нереалистично. Как часто люди встречают кого-то из школы, детского сада или кружка по рисованию? Ага. И ещё реже они куда-то идут с ними и слушают, как же сложилась их жизнь, пока они не смотрели на них.

В детстве у Сугуру была огромная книга в синем твёрдом переплёте с глянцевыми страницами. Она лежала на нижней полке тумбы для телевизора, и у Гето всегда не хватало сил поднять её, так что он брался за самый низ и катил её по полу. Так вот в ней были собраны разные мифы и легенды, каждая проиллюстрированная жутковатой картинкой, к которой приближались буквы, но никогда не налезали на неё. И по большей части ему нравилось смотреть на рисунки, нежели читать что-то такое. Хотя, половину он точно прочитал. Это было не сильно интересно, но познавательно: разные объяснения тому, что и почему происходит, причём абсолютно не со здравой точки зрения. Но верить от всего сердца Сугуру так и не начал. В детстве ты всегда законченный скептик.

В общем, он никогда не придёт к тому, что что-то за гранью понимания существует. Но в то же время никогда не перестанет считать, что любое событие в жизни должно произойти. Что-то случилось? Значит так нужно, и всё. Даже если оно разбило и переехало тебя, посмотри, к чему ты из-за этого придёшь через пару лет. Тогда и поймёшь, что всё прошло как надо. Вот и сейчас он просто знал, что был обязан записаться на те экономические курсы, чтобы теперь сидеть на этом отбойнике и объяснять, казалось бы, абсолютному незнакомцу всю свою жизнь. И делал он это просто потому, что не забыл его за почти пять лет.

— Знаешь, в первой серии всегда говорят, что герой переехал в какую-то деревню из-за работы отца. Вот то же самое. Его пригласили ведущим инженером-архитектором в Осаку…

— Хочешь сказать, что Осака — деревня? — Сатору чуть шире раскрывает глаза, хотя они и так у него сильнее всего выделяются на лице. — И это про меня говорят, что я прикладываю карту не глядя, а в салфетнице дома только Фукудзавы…

Сугуру смеётся и не соглашается, мотая головой.

— Насчёт карты я бы поспорил, а насчёт салфеток… кто знает? Дома я у тебя так и не был.

— Ага, ага, вот как придёшь, так и поговорим, — цокает Годжо и мимолётно хмурится. Так странно. Он слишком развязан в общении, слишком резкие обороты себе позволяет, да и даже не старается следить за словами. А потом спрашивает себя, зачем вообще стараться ограничивать себя. Это что-то идущее из детства, что-то фундаментальное.

Сугуру ничего на это не отвечает ему, что на самом деле к лучшему.

— Короче, я переехал в, если тебя это так задело, третий город страны по величине. — Сатору сразу же говорит, что ничего его не задевало. — Прожил там первую половину средней школы, а потом мы вернулись сюда. Что тебе ещё рассказать?

Ребёнок внутри Годжо успокаивается, когда слышит ответ на так давно волнующий его вопрос. В детстве родители спокойно уходили без предупреждения, отец мог исчезнуть на пару дней, может, недель, матери дома, в принципе, почти не было. Он привык к этому. Дети часто плачут, когда взрослые уходят без них, они боятся, что больше за ними никогда не вернутся. У Сатору такого не было. Вообще, Годжо с детства не особо понимал, что нужно чувствовать к людям, которых называл «мама» и «папа», и тем более не валялся у них в ногах и не хватался за штанины с биркой именитого модного дома и подолы платьев и юбок из шёлка, добытого вручную.

Но вот долгое время он чувствовал себя по-настоящему глупо, напридумывав себе разного, да ещё и рассказав всё дедушке. Тот потом спрашивал, куда же подевался его новый друг, а Сатору лишь растерянно пожимал плечами и не находил слов для ответа. По голубым глазам можно прочитать абсолютно всё, так что больше эта тема не поднималась. В таком возрасте уже давно пора знать ответы на все вопросы.

Сатору не плакал и не думал, что его бросили. Просто такую непонятную эмоцию он чувствовал впервые, и она, будучи такой необъятной, совсем не вмещалась в его детские формочки для них. Человек был, а потом его нет, и ты никогда не узнаешь, что произошло в перерыве. А сейчас странно было, что он вернулся, повзрослел без тебя — пока ты этого не видел — но, наверное, тоже думал о тебе хотя бы пару раз (Годжо хотел в это верить).

— Почему экономика? — Сатору кажется, что пора перейти к чему-то живущему в настоящем. Дедушка всегда говорил, что если держаться за прошлое, то в нём и останешься. Но следовать наставлениям у Сатору получалось так себе.

— Это интересно. Мне кажется, в мире мало что работает не из-за экономических связей. Даже политика на ней более чем завязана. Да и для поступления полезно будет… Какое-нибудь управление и ведение хозяйства. Но это как вариант.

Сатору думает, что сейчас свалится назад, и только ноги будут торчать вверх. Упасть с такой высоты не смертельно, но эмоцию передаст очень точно. Не то чтобы он всегда получал желаемое, но и согласиться с обратным было тяжело. Обычно это всё решалось деньгами или связями, а тут… Это более приятное чувство.

Годжо всегда понимал, что такая специальность самая подходящая для него. Во-первых, это у него в крови. А, во-вторых, ему в любом случае придётся разбираться со всеми активами семьи лет в двадцать пять. И его образование будет отличным фундаментов для тонны ценных бумаг, фирм, сетей заведений и холдингов.

— А ты куда ходишь? Я тебя вообще раньше в школе не видел.

— Я здесь из-за подруги учусь. А начальную и среднюю — в частной был, — Годжо подцепляет пальцами ярлычок розовой коробки и достаёт клубничное моти, сразу же кидает его в рот и протягивает коробку Сугуру. — А так на математику хожу, там хоть расслабить мозги можно.

Гето косо смотрит на последние слова Годжо, совсем не думая, что математика может расслабить хоть что-то в этом мире.

— Подруга… Это та девочка, с который ты тогда на мосту был?

— Да, она. Она в «1-C», а я в «1-А», — Годжо поворачивается и взглядом ищет мусорку, потом прицеливается и кидает в неё банку. — А Нанами я как раз из-за неё знаю. Кстати, удивительно, что ты не с Нанами в одном классе.

Сугуру мысленно удивляется, как Сатору быстро понял, что они все учатся в разных классах. Нанами учится в «1-D» — классе, где большая нагрузка по экономике, праву, началам бухгалтерского учёта и менеджмента.

— Да, мне больше нравятся всякие общие предметы: литература, психология, ещё социология очень интересная. Хайбара мне говорит, что это странный выбор, раз я всё равно хожу на экономику, но я бы умер, если бы учил только её всё время.

Годжо удивлённо вскидывает голову. Про это он совсем забыл.

— Ты знаком с Хайбарой?! Почему ты тогда Сёко не знаешь… — задумчиво произносит Сатору.

— Не знаю… — Сугуру пожимает плечами. — А про Юи… Ну я бы с Нанами не общался, если бы с ним не познакомился.

Получается, Сёко стоит в самом центре их пересечения линий знакомств. Но чему удивляться? Да, ты можешь что-то слышать про людей в жизни своих друзей, но даже не помнить их имени и внешности. Таким занимаются либо самые чуткие, либо самые памятливые. Хотя, Годжо не считал чем-то нормальным знать вообще всех людей из жизни Иери. Просто так получилось, потому что она этого захотела.

— Так, тогда я просто обязан вас познакомить! — воодушевлённо произносит Годжо.

Вывеска сзади него загорается белым светом, чётко выделяя чёрную семёрку на ней. Волосы Сатору в таком освещении кажутся ещё белее, он поднимает голову и задумчиво смотрит на баннер, натянутый под вывеской. Реклама «вкусных часов» — ничего примечательного.

— Если она будет не против, а теперь, мне кажется, мы обязаны пойти домой, — Сугуру думает, сколько же времени они тут просидели, что спросят дома, и как ему завтра рано встать.

Годжо встаёт с отбойника, крутится по сторонам, потом забирает пакет из рук Гето и достаёт из него кусочек вишнёвого торта в треугольной пластиковой упаковке.

— Тогда завтра на большой перемене у автоматов напротив стадиона, хорошо? — Сатору устроит только позитивный ответ, но и сам Сугуру не видит причин для отказа.

Гето думает, как попрощаться, а Годжо просто смотрит на него тем самым взглядом. За эти пять лет почти ничего не поменялось во взгляде, который, кажется, способен увидеть, что происходит за стеной магазина, какие драгоценности закопаны в земле, и как крутятся шестерёнки в голове собеседника.

— Тогда до завтра, — Сугуру поднимает ладонь с аккуратными пальцами вверх, и взгляд Сатору снова путается в резиночке на запястье, край которой цепляется за выступающую косточку.

— До завтра, — Годжо делает усилие, чтобы вернуть взгляд на лицо Гето.

Он быстро разворачивается и идёт вдоль пустой стоянки. Сугуру смотрит ему вслед, провожает взглядом до высокого фонарного столба на самом её краю, а потом идёт в противоположную сторону. Их пути вновь расходятся, но пересекутся гораздо быстрее, чем в прошлый раз.

Red Hot Chili Peppers — Don’t Forget Me

Большой свет выключен везде, кроме ванной; лампа на металлической ножке светит из угла оранжевым светом, падающим на пластиковые коробочки компакт-дисков, разбросанные на пушистом ковре. Некоторые из них открыты, но диска нет только в одной. Рядом стоят две высоких стойки, набитые такими же коробочками, в каждой из которых по отличнейшему альбому.

На высокой тумбе розовая лава поднимается со дна вытянутой лампы, стопка книг неровно лежит на самом краю, а самая верхняя вот-вот свалится на пол, но всё ещё балансирует каким-то чудесным образом. Огромный музыкальный центр неподвижно расположился между всей мелочёвкой, показывая громкость воспроизведения на восемнадцать из двадцати.

Сёко качает головой, смотря, как вода медленно плещется из стороны в сторону. Она тихо подпевает песне, высовывая руку из воды и облокачиваясь на холодный бортик ванны. Дверь приоткрыта, позволяя музыке вместо пара кружить под потолком. Иери хочет подлить кипятка и тянется к крану, но прислушивается к музыке внимательнее, совсем слабо различая голос любимой Хейли Уильямс. Обычно в такое время ей никто не звонит, значит трубку точно надо взять.

Она держится за бортик ванны, поднимаясь из воды; капли тут же начинают стекать с волос и кончиков пальцев, и девушка переставляет ноги, наступая на прямоугольный тонкий коврик для ног. Иери хватает полотенце с дверной ручки и небрежно оборачивает его вокруг тела, придерживая с краю, чтобы оно не свалилось, хоть дома и нет кого-то, кто мог бы увидеть её голой.

Сёко быстро идёт в зал, оставляя мокрые следы небольших ступней на полу и чувствуя, как пена стекает с икр и шипит искрами, как кислая конфета во рту. Иери ставит музыку на паузу одним нажатием и берёт с тумбы телефон. Фото Сатору вместе с ней в дорожном зеркале на заставке контакта, там он держит огромный красный леденец и показывает такой же по цвету язык. Иери отвечает на звонок и подносит телефон к уху, но не прикладывает вплотную, потому что ей такая идея не кажется безопасной.

— Ты чё так долго отвечаешь? — тут же раздаётся из трубки, и Сёко радуется, что телефон на достаточном от неё расстоянии.

— Тебе тоже привет, — Иери идёт назад в ванную. — У меня телефон далеко. А ты сам-то время видел?

Она тянет полотенце в сторону и вешает его обратно на ручку, закрывая дверь. Переступает бортик ванной и садится в едва тёплую воду, прижимая коленки к груди. Годжо слышит, как в трубке что-то плещется.

— А, ты в ванной, что ли? — Сатору, в свою очередь, точно стоит на балконе, согнувшись в непонятную фигуру и опираясь на перила. — Я это… Недавно пришёл, потому что мы с Сугуру гуляли.

— С кем? — Сёко на секунду залезает к себе в голову посильнее, перебирая всех общих знакомых, а потом её как ударяет током, хотя телефон всё ещё в руке. — С тем самым?! Подожди… Реально? А как? Годжо Сатору, Вы почему мне ничего не рассказали раньше?

Сатору смеётся в трубку.

— Так а как бы я тебе рассказал, я только что помылся и поел. Совесть имей.

— Ну, — задумывается Иери. — Был бы голодным и вонючим, зато с рассказанной историей. И вообще, это у тебя совести нет, что давно доказано.

— Охотно верю, — отвечает Годжо в язвительной интонации. — И знаешь что? Он меня не забыл! И ещё я завтра вас знакомлю, вот что.

Сёко смотрит на опускающуюся пену, маленькими островками плавающую вокруг неё. Услышанное заставляет её нахмуриться, но чего она хотела, когда дружит с таким человеком?

— И всё же я права насчёт твоей совести. Ты даже не спросил меня! — Иери ударяет по воде ладонью, и мелкие брызги разлетаются во все стороны, пена стекает по стенам, а капли россыпью падают на плитку на полу.

— А ты бы отказалась? — Годжо вдыхает вечерне-ночной воздух, и с его стороны слышен стрёкот цикад. Сёко отвечает отрицательно. — Ну так а зачем тогда спрашивать, если я тебя знаю.

— Ладно, ты прав. Но даже не даёшь мне побаловаться, — цокает девушка и ложится в воду полностью. Её губы отдают синеватым оттенком, а вода совсем остыла. — Завтра где?

— Напротив стадиона, где автоматы, помнишь?

Иери думает, что Годжо давно пора выдать премию, как автору самых глупых вопросов мимо кассы. И всё же она терпеливо отвечает, что не способна забыть место, которое ему и показала. Потом он рассказывает ей из какого класса Сугуру и как Нанами всё разрешил, потом говорит о прогулке, потом о том, как попробовал все клубничные сендвичи в городе, но так и не нашёл ничего лучше того, который Хайбара готовил лично ему. Губы Сёко синеют всё сильнее, пока Годжо, должно быть, не отрывает телефон от уха и не смотрит на время в разговоре.

— Так, мне кажется, у нас ещё полно дел, так что увидимся завтра.

— Давай, — отвечает Сёко и перекладывает палец на кнопку сброса, но Сатору делает это быстрее. Она закрывает телефон и кладёт его на подставку под всякие гели для душа и крема.

Иери тянет за цепочку пробки для ванны, и вода быстро исчезает в сливе. Сёко встаёт, напоминая ногам, как это делать, и задёргивает шторку, одновременно с этим включая воду. Моется она в тишине, потому что если бы пошла обратно в зал, то окончательно превратилась бы в ледышку, и Годжо подумал бы, что его бросили. Для такого, как он, ничего на этом свете не являлось уважительной причиной.

Годжо закрывает дверь на балкон и останавливается посреди комнаты. В комнате горит только небольшая лампа на столе, а часы под ней показывают уже давно наступившую полночь. Сатору бросает телефон на кровать и выходит в коридор. Он вытягивает руки вверх, тянется и широко зевает.

Дома полная тишина, только иногда проезжают машины и совсем тихо переговариваются птицы. Цикад почти не слышно. Годжо медленно идёт вперёд, повернув голову к окну, из которого на него смотрит бело-голубая луна, рядом с которой нет ни одного облака. Пол под ногами нисколько не скрипит, и Сатору не нужно идти аккуратно, чтобы никто не проснулся. Хотя, он не совсем уверен, что дома есть кто-то кроме него и прислуги, которая спит на нижнем этаже.

Годжо обходит почти весь второй этаж и останавливается перед раздвижной дверью. За ней видно небольшие островки света, и Сатору осторожно заходит в комнату. Струйка дыма поднимается от палочки благовония, закреплённой на специальной доске. Сатору делает глубокий вдох: пахнет сандалом и лилиями, стоящими в широкой вазе из белого фарфора с рисунком тигров в каких-то цветущих зарослях. Наверняка ручная работа, которая стоила больших денег, но сейчас Годжо не мог точно вспомнить цену, потому что и не смотрел на неё.

Сатору опускается на татами, вытягивает ноги вперёд и облокачивается на руки, выставленные за спину. Поза странная и долго в такой не просидишь, но Годжо не жалуется. Он запрокидывает голову назад и смотрит на потолок. Запах благовония полностью окутывает его.

— Мне кажется, ты обрадуешься, когда услышишь, что я снова встретил Сугуру. Он прямо как в детстве, вообще не поменялся. Ну, так мне кажется… Ещё он сказал, что хочет поступать на управление хозяйством и ведение бизнеса, а ты точно помнишь, что я тебе говорил. Я тогда ещё разбил вазу, и мы купили эту, — Годжо смотрит на полку; рядом с вазой стоят свечи, чьё пламя медленно покачивается из стороны в сторону. — А завтра я познакомлю его с Сёко, потому что он знает всех из школы кроме неё. Это так странно! Мне кажется, он ей понравится. А ещё оказалось, он уезжал в Осаку из-за работы отца, а теперь снова живёт тут. Это круто, потому что… потому что с ним легко общаться, а ты всегда хотел, чтобы у меня были друзья. Думаю, один точно будет. Хотя, у меня ещё Сёко есть. Но её ты и так знаешь. Ещё мне одобрили заявку на олимпиаду по математике, и я видел задания с прошлого года… Там всё супер просто. Что ещё… А! У папы всё нормально, он купил очередной пакет акций какой-то новой компании, говорит, что они скоро сильно вырастут, потому что думают выпустить какие-то крутые телефоны. А мама где-то в Милане или Англии, точно не знаю. Короче, дома тоже ничего не меняется. Но теперь мне будет что рассказать тебе куда чаще, чем раз в неделю.

Годжо поднимается на ноги и подходит к полке, поправляет табличку, на которой выгравировано «Годжо Ацуко», и складывает ладони в молитвенном жесте, поднося их к лицу и закрывая глаза. Он стоит так несколько минут, и тёплый оранжевый свет пляшет у него на лице и руках, освещает кончики волос и будто согревает кожу. Затем Сатору меняет благовоние на новое — жасминовое с листьями зелёного чая, зажигает ещё одну свечу и окидывает комнату взглядом, задерживая его на фотографии на стене. Он всегда знал, что они одинаково жмурят глаза, и улыбка у них тоже одинаковая.

Сатору возвращается к себе очень поздно и сразу же ложится спать, лишённый всяких мыслей и тревог. Ему снится дедушка, ещё молодой и полный сил, он что-то говорит и показывает огромные цветущие лилии в их саду. Настолько белые, что хочется отвернуться, как от солнца. Годжо просыпается от его лучей, ползающих по лицу, и никак не может вспомнить, что ему снилось.

Chapter Text

Погода сегодня была что надо. С самого утра ни одно облако не успело закрыть солнце, и уже чувствовались липкие пальцы жары, подушечками касающиеся спины под рубашкой. Но в тенистых сырых местах ещё можно было спрятаться от лучей, ищущих тебя в каждой точке земли. На большой перемене, кажется, дел нет ни у кого. Природу заглушают шаги, разговоры, радостные крики и споры. И у каждого здесь своя маленькая жизнь.

Бита со звоном ударяет по мячу. Если на этот раз было достаточно сильно, то счёт в матче станет равным, а там уже можно и вырваться вперёд. Отбивающий бросает биту и бежит к первой базе; такой удар гарантирует и вторую, но всё же лучше не рисковать. Нога касается первой, пока аутфилдер бежит за мячом и замирает у сетки, чуть ли не втыкаясь в неё носом. Мяч перелетает забор и падает на траву, сминая её своим весом. Отбивающий раскидывает руки в стороны и широко улыбается, медленно шагая ко второй, а затем и к третьей базе.

— Хоум-ран! — радостный крик вырывается за пределы бейсбольной площадки, трясёт стёкла в окнах и дверях, и, наверное, его было слышно в соседней префектуре.

Годжо раскрывает глаза, тут же встречаясь лицом к лицу с солнцем и делая шаг назад. В который раз ему кажется, что игры на этом поле никогда не заканчиваются: ни днём, ни вечером, ни ночью, ни в дождь, ни в снег. Круглосуточный бейсбол, правила которого были слишком далеки от Сатору.

— Интересно, они вообще учатся?

Годжо вздрагивает и смотрит по сторонам. Сёко, с широченной улыбкой, стоит у его правого плеча. Она со смешком треплет его по волосам, привставая на носочки. Кажется, Сатору уже давно не стригся, и таких длинных волос, забавно торчащих в разные стороны, Иери никогда не видела.

— У тебя почти ушки, — она пытается пригладить прядки, но ничего не получается.

— И давно ты тут стоишь? — небольшое сердце Годжо успокаивается.

— Ага, не хотела мешать твоей, — Сёко закрывает глаза, поднимает одну ногу и прислоняет её ко второй, а руки складывает в молитвенном жесте, — медитации.

Годжо говорит, что она дурочка, и портит причёску Иери в ответ. Та недовольно цокает и отпрыгивает от Сатору, пытаясь вернуть волосы в прежнее состояние. Он же смотрит на часы, стальным браслетом обхватывающие запястье. Перемена скоро закончится, а Сугуру всё нет. И хоть Годжо не подаёт вида, но очень переживает, потому что где-то рядом с ним ходит мысль, что всё будет, как в прошлый раз. И что он окажется глупым не только один на один с собой, но ещё и Сёко увидит это. И это её сочувствующее выражение лица сделает всё только хуже.

— Ну и что, где там твой мальчик? — с осторожным интересом спрашивает Иери.

— Скоро должен прийти, — Сатору сначала смотрит на часы ещё раз и видит те же самые цифры, а потом смотрит по сторонам, надеясь увидеть Сугуру хоть где-то. Ничего похожего. — Должен.

— Отправь его в ау-у-ут! — раздаётся со стороны стадиона. Табличку со счётом с такого расстояния не разглядеть, но и так понятно, что игра подходит к своему концу.

Годжо медленно ходит из стороны в сторону, ставя одну ногу ровно перед другой, а Сёко пытается разглядеть, что происходит в игре. Ей всегда казалось, что на бейсбол брали тех, кто мог хотя бы раз из десяти попасть по мячу, и ничего завораживающего в этом она не видела. Но сейчас это было единственным развлечением.

Но вот что она видела, так это беспокойство Сатору и как он пытался его спрятать, и как у него ничего не получалось, что только ярче показывало страх, что Сугуру не придёт. Наверное, если это случится, то Сёко найдёт его и убьёт, чтобы у того появилась хотя бы одна уважительная причина поступать таким образом.

— Тебе взять попить? — Сатору смотрит на баночки в автомате, почти прислонившись к нему лбом. От стекла идут волны прохлады, остужая лицо Годжо.

Сёко уже хочет сказать, чтобы он взял ей что-то с вишней или сливой, как слышит очень быстро приближающиеся шаги. Да, кто-то явно старается пробежать все три базы и вернуться домой.

— Подожди… — она показывает вперёд, и Сатору поворачивается, изо всех сил стараясь поверить тому, что видит. — Ничего не покупай.

Сугуру бежит на последнем дыхании и высоко вскидывает руку, чтобы его точно заметили. Иери складывает пальцы в замок у груди и выжидающе стоит под самым краем козырька, Годжо позади неё не знает, что должен делать. И пока он перебирает решения, пытаясь выбрать самое разумное, Гето добегает и останавливается прямо перед Сёко, чуть не падая перед ней на колени. Он шумно дышит, и его лицо всё раскраснелось, а рубашка ещё сильнее липнет к телу.

— Простите. Я опоздал. Простите, — Сугуру упирается ладонями в колени и опускает голову вниз, пытаясь выровнять дыхание. — Учитель. Задержал.

— Теперь ты должен каждому из нас по гранатовой шипучке, — Сёко смотрит на него сверху вниз. — Санкции! Так же говорят на твоих экономических курсах?

— Скорее это штраф, — Гето делает глубокий вдох и выпрямляется. — Санкции это про запрет… и ограничение каких-то действий обычно.

— Ух ты, ещё и отличник! — Сёко демонстрирует Сугуру, будто до этого Сатору его никогда не видел. — Иери Сёко.

Она выставляет вперёд руку и крепко пожимает протянутую в ответ ладонь. Сатору молча наблюдает за всем, даже не думая, что именно так будет выглядеть их первая встреча. Как же сильно они оба не похожи на всех остальных людей в жизни Годжо. И как же ярко он видит в них излюбленные черты.

— Гето Сугуру, — он несколько удивлён такому напору, но, наверное, кого-то другого рядом с Годжо видеть было бы тяжело. — Так что там за гранатовая шипучка? И привет, Сатору!

Годжо улыбчиво протягивает руку, говоря, чтобы с ним здоровались, «как со всеми». Потом он показывает газировку с алоэ и манго, потому что гранатовая ему надоела. Сугуру тянется к карману брюк, отмечая вслух, что Иери знает себе цену.

— Да она в нашу первую встречу стрясла с меня ужин, так что будь готов раскошелиться ещё не раз, — Сатору хитро смотрит на Сёко, та же пихает его локтем в бок. Не то чтобы больно, но ответ хороший.

— Для тебя это всё равно не дорого!

Иери смотрит, как Гето достаёт несколько купюр, свёрнутых пополам, а потом что-то падает из его кармана и с громким шлепком остаётся на бетонном полу. Она наклоняется быстрее него, чтобы поднять коробочку, которая оказывается пачкой сигарет.

— Это что, виноградный «Кэптен Блэк»? — Сёко открывает пачку, внутри которой вдобавок лежит золотистая зажигалка. — Ты мне нравишься всё больше и больше!

Сугуру сначала теряется, а потом расплывается в улыбке. В следующую секунду все трое синхронно вскидывают голову, должно быть, пытаясь увидеть раздающийся вдалеке звонок. Сатору кидает взгляд на часы, понимая, что им, к сожалению, не послышалось.

— Покурим после уроков? — спрашивает Сёко, доставая из автомата свою «шипучку». — У меня ванильный.

— Конечно, тогда встретимся на выходе или около того, — Сугуру отдаёт Сатору его газировку и убирает пачку обратно.

Годжо думает, что всё вышло как нельзя лучше. Вот только единственный минус во всей этой ситуации: он терпеть не мог, когда Сёко курила рядом с ним. А тут ему придётся мириться с ещё одним таким. Сатору разочарованно выдыхает, а Сугуру с Сёко переглядываются и обмениваются ухмылками. Так и началось их знакомство, быстро переросшее в крепкую дружбу, в которой каждый из них не видел себя без других.

***

Сатору держит на ладони дораяки и смотрит на рисунок с котом. Он даже не хочет пробовать, чтобы не портить такую красоту. Сатору переводит взгляд на контейнер у своего бедра, думая взять что-то другое, но это раздумье не оказывается долгим, и Годжо всё же кусает. Он даже уже не удивляется тому, насколько это вкусно.

— Вот почему я люблю всё, что готовит Хайбара, так это потому, что нигде вам так щедро не положат начинку, — Нанами говорит и водит по кругу рукой, в пальцах которой зажат кекс с шоколадом, и его внутри настолько много, что он скоро потечёт по венам.

— И при этом он чувствует баланс, — Сёко держит в руке пакетик с моти разных вкусов. — Я как-то раз попыталась испечь булочки со сливовой начинкой, так у меня они в таких чудищ превратились. Мне это потом в кошмарах снилось ещё неделю!

Все кроме Сатору смеются, наверняка вспоминая свои попытки в кулинарные шедевры. Годжо же всё смотрит на кота, от которого осталась уже половина. Он думает, что красная начинка из бобов теперь выглядит как-то пугающе.

— Всё хорошо? — Сугуру стучит пальцем по макушке Сатору. Тот поднимает голову и сначала смотрит на него несколько секунд, а потом будто заново слушает, что ему сказали.

— Да… Просто этот рисунок… И он на каждой из них, — задумчиво произносит Годжо.

Хайбара пытается скрыть улыбку. Когда он готовил, то и подумать не мог, что какие-то блинчики могут так озадачить.

— Это же трафарет, у меня много всяких формочек для рисунков. Могу в следующий раз тебе с уточкой сделать, — Юи что-то ищет в контейнере, а потом достаёт прозрачную коробочку с ровными тёмно-зелёными кубиками. — Вот, попробуй ёкан с зелёным чаем.

Сатору соглашается на уточку и просит какую-нибудь ягодную начинку. Ну, понятно какую, Хайбара выучил все его вкусы уже давно. Хотя, задание всё равно было сложным: сезон клубники уже закончился, и сейчас она ничем не могла впечатлить. Юи думал, что можно либо найти что-то похожее по вкусу, либо закрыть глаза на окончание сезона, потому что начинка — это совершенно не одно и то же, что свежие ягоды.

Вообще, Хайбара очень любил своих друзей и близких. В целом, он ставил равно между этими словами. И у него плохо получалось выразить какие-то большие эмоции словами или жестами, поэтому он просто готовил. Ведь чем вкуснее еда, тем больше любви ты в неё вложил и тем больше отдашь другим. «Если твоя еда нравится людям, значит и твоя любовь дошла до них», — так ему говорила бабушка, к чьим кулинарным способностям он с самого детства хотел приблизиться хотя бы на пару шагов. Иногда ему и вовсе казалось, что никто в этой стране, а может, и мире не умел готовить как она. Простые подражатели.

— Что думаете делать на каникулах? — Сёко жуёт мармелад и наклоняет голову на бок, чтобы посмотреть на всех сразу. Она сидит рядом с Сатору, а разделяет их лишь коробка Хайбары с едой.

— Как-то ты рано задумалась… — хмыкает Нанами. — Тебе ещё месяц учиться.

Сёко выпрямляется, и что-то в её спине щёлкает. Она вытягивает руки вверх и называет Кенто скучным. Супер скучным.

— Отец предлагал съездить на Гавайи, — Сатору наконец-то съел дораяки, а теперь пытается открутить крышку термоса. — Но я как-то даже не знаю.

— А что такое? — Сугуру забирает термос и с небольшим усилием открывает его. — На.

Сатору делает два глотка: хороший матча, не самый лучший, который он пробовал, но хороший. Годжо отдаёт термос обратно Гето, потому что крышечка всё ещё у него, и он тоже делает пару глотков.

— Да не знаю… Просто вот как-то, — Сатору пожимает плечами, пытаясь так выразить эмоцию. — В этом нет души.

Он знал, что мама вечно будет пропадать или у бара, или на пляже. А ноутбук отца так от него и не отлипнет. Возможно, даже у океана. Причём на пляже, где кроме них троих никого не будет, потому что свой собственный песок, вода и пальмы обязательно должны быть включены в счёт.

— Тебя же никто не заставляет, — Гето ответно пожимает плечами. Если предлагают, значит можно ответить «нет». Всё же просто.

— Ага, не заставляет, — соглашается Годжо и снова просит открыть ему термос.

***

Всегда хорошо провести время с друзьями за чем угодно спокойным. Например, за поеданием всей еды, которую один из вас приготовил. И такие моменты были ещё значимее, когда до конца учебного триместра осталось меньше половины. Тогда ты уже почти расслаблен, ждёшь каникулы, а такие эпизоды просто их демо-версия. Главное не дать опомниться Нанами, чтобы он не понял, что не занимается учёбой, а «прохлаждается». Иери, конечно, не была с ним согласна в таких словах, да и вообще любила иногда (довольно часто) не делать примерно ничего. Хайбара просто был рад провести со всеми время, Гето же теперь не упускал возможности ещё сильнее закрепиться в новой компании, в которой он так или иначе знал всех по отдельности, но благодаря Сёко «объединил всех покемонов в одного суперсильного», как говорил Сатору. А что насчёт самого Годжо, так его просто брали везде, где было можно находиться с голубоглазыми людьми, а он и не противился.

Сейчас же Сугуру смотрит, как Сёко держит сигарету над пламенем протянутой ей зажигалки. Она затягивается, пока кончик тлеет и иногда подсвечивается собственным огоньком. Иери выдыхает дым и кивает Гето, тот прикуривает свою сигарету, вернее, сегодня у него ванильная, а у Сёко — шоколадная, потому что виноградные кончились. Так получилось, что у всех оказались свои дела, а курить у школы совсем неприемлемо, поэтому они вдвоём решили прогуляться до ближайшего парка. Как оказалось, Сугуру тоже был ещё тем любителем найти любую причину отдохнуть. Возможно, Сатору тоже был бы таким, если бы вырос в обычной семье. Но тогда он бы не был Сатору.

Годжо, кстати, прямо сейчас сидит за столом и тыкает в поля тетради в клеточку ластиком от карандаша. Он читает задание третий раз, а справа и слева от него лежит ещё по тетрадке, на краю стола — стопка учебников, рядом с которой голубой стаканчик с карандашами и ручками, маркерами и линейками. Недавно он понял, что без подготовки приходить — дурной тон. Поэтому сейчас разбирал задачки «на подумать» для учащихся в университетах и всё такого рода. Сатору постоянно отлистывал в самый конец, читал объяснение или решение на минимум четверть страницы и ставил плюсик рядом с номером. Из всех решённых заданий только одно было неправильно, да и то только потому, что Годжо не уловил смысла задания. И вообще оно показалось ему неправильно сформулированным.

Кондиционер в комнате работает на минимальное охлаждение и осушение, потому что Сатору очень не нравилась влажность, и замерзал он от любой прохлады. И когда тот шумел сильнее обычного (что-то там начинало старательно работать), Годжо делал небольшие перерывы, откидываясь на стуле и смотря в потолок. Он слышал, как в стакане воды на столе лопались пузырьки; не глядя взял с небольшого белого блюдца шпажку с нанизанной на неё долькой персика. Сатору прикрыл глаза, чуть поёрзав, чтобы удобнее улечься на пару минут. Когда одна из горничных зашла в его комнату, обязательно постучав, но не услышав ответа, то Годжо спал в кресле, свернувшись клубочком и сжимая в руке шпажку с фиолетовой звёздочкой на конце.

— У тебя смешная завитушка на чёлке, — Юи пропускает между пальцами прядку светлых волос Нанами.

Кенто хмурится и пытается заправить её обратно в остальные волосы, но она всё равно отгибается в сторону. Хайбара качает головой и улыбается.

— Как же она меня бесит, — вздыхает Нанами.

— А, по-моему, очень мило, — Юи пожимает плечами. — Кстати, я тут думал испечь чесночный хлеб, а дома никто чеснок не любит. Тебе оставить?

Нанами сразу же соглашается, потому что чеснок идеально дополняет почти всю еду, а особенно всё, что содержит муку. Чесночный хлеб, булочки, багеты, сухарики… Круто, что кто-то пару тысяч лет назад додумался сунуть в печь воду с зерном. А теперь из-за этого Нанами стоял посреди домов, отражаясь в дорожном зеркале и думая, как же сильно ему хочется выпечки. И он понимает, что на Хайбару такое желание свалилось не с луны.

— Знаешь, на каникулах я буду не так занят. Может, съездим к заливу?

— Конечно! — Юи ненадолго задумывается. — А это, получается, только вдвоём?

Нанами смотрит на рыже-белого кота, сидящего на каменном выступе. Тот медленно моргает и ложится на бок — прямо под светящее на него солнце. Кенто подумал, что ему тоже необходимо лечь под солнце и зарядиться энергией, которая по капле растворялась в море дел.

— Только вдвоём, — он поправляет лямку школьной сумке и догоняет Хайбару, ушедшего на несколько шагов вперёд к железнодорожному переходу. — И знаешь, испеки хлеб к тому дню, хорошо?

Гето переводит взгляд на рыбаков в шляпках, спустившихся к небольшим деревянным мостикам вдоль всей воды. Они стояли и болтали друг с другом, пока удочки лежали закинутые в воду. Кто-то, кажется, дремал на раскладном стуле. У таких, должно быть, хватает чутья, чтобы спохватиться в нужный момент и выдернуть какую-нибудь огромную рыбину на леске. Всё вокруг заставляет почувствовать живой каждую клеточку тела, которая сейчас впитывает никотин.

— Годжо сегодня какой-то странный, тебе так не кажется? — Сугуру крутит пачку между пальцами.

— Батарейка села, — отвечает Сёко, смотря, как вопросительно выгибаются брови Гето. — Он очень любит свою зону комфорта, личные границы, какое-то, м-м-м, — Иери зажимает сигарету зубами и делает круг руками в воздухе, — пространство, где только он, а все остальные там, как в гостях. На людях он всегда довольный и радостный, а к нам он уже привык и может просто, не знаю… дышать не по этикету.

— Дораяки, — говорит Сугуру, и теперь уже Сёко повторяет его эмоцию. — Он про этого кота рассказывал так, будто ему снова лет десять.

— Мне кажется в этом нет ничего удивительного. Он же рос в пузыре и почти не истратил свою детскость. Это не ему минус, а нам плюс, потому что он может себе позволить быть любым рядом с нами, понимаешь?

Сугуру кивает. Он вспоминает, как в один из дней они с Сатору сидели под клёном, который уже скоро должен был начать покрывать свои листочки оранжевым. Годжо сидел, прислонившись спиной к широкому стволу дерева, и смотрел, как Сугуру играет. Нинтендо Сатору лежала у него на коленях, потому что его глаза быстро уставали от сменяющихся кадров в карманном формате. И в тот день у него вообще от всего уставали глаза, наверное, поэтому Сугуру вспоминает, что голова Сатору лежала у него на плече.

— Ты что, спишь? — Гето ставит игру на паузу.

— Нет, просто редко моргаю, — Сатору качает головой, не отрывая её от плеча, и Сугуру хихикает, говоря, что это щекотно.

— Ага, ещё молчишь и вообще скоро сопеть начнёшь! — не соглашается Сугуру.

Сатору отвечает на это простое: «Нет, мне просто хорошо здесь». Если бы в тот момент он был знаком с другими ситуациями и ощущениями, то сказал бы, что ему «комфортно», потому что это было более правильным словом. И вместо «здесь» он бы тоже выбрал что-то другое. Потому что ему было без разницы, чем он занимается и на что смотрит, или под каким деревом сидит. Можно было бы даже вырубить их все, потому что для Годжо Сатору «здесь» было равно «с тобой».

***

Пальмы качаются, и ветер перебирает их листья, как волосы. Между двумя самыми крепкими натянут гамак, там же валяется плед, какая-то книжка с цветной обложкой и бутылка воды. Вдалеке виднеется мост из белого дерева и причал с пришвартованным катером. Волны налезают одна на другую, стараясь поскорее добежать до берега, и тут же возвращаются в океан.

Сатору сидит под одной из пальм с самыми широкими и длинными листьями, накрывающими своей тенью почти всё вокруг. Он поджимает ноги к себе и ставит на коленки подбородок. Солнце уже начало садиться, и некоторые его лучи качаются на волнах. Какие-то птицы болтают на отдалённых островках, но их почти не слышно. Должно быть, обсуждают штормовое предупреждение: купаться сегодня нельзя, только помочить лапы у самого берега.

Годжо сидит тут достаточно долго, чтобы все следы его небольших ног смылись водой или песок почти вернул форму. Одна самая большая волна разбивается о берег, и брызги долетают до кончиков пальцев.

— Смотри, обгоришь, — раздаётся лёгкий женский голос над головой.

Мама. В огромной белой рубашке, шортах и купальном лифе с белым бантиком и декоративной тканью с вышивкой ромашек, переплетающихся стеблями. На её шее золотая цепочка, теперь чуть менее заметная на загоревшей коже. Из кармана шорт выглядывает тюбик оранжевого солнцезащитного крема. Сейчас она без своей широкой соломенной шляпы, и белые волосы струятся по плечам и спине, никак не заплетённые.

— Я же под пальмой, — Сатору смотрит вверх — одновременно и на зелёные листья, которыми можно укрыться, и на маму, которая держит в руках небольшую коробочку.

— Потом не жалуйся, — она наклоняется и целует его в лоб, потом ставит на песок контейнер, который тут же чуть-чуть проваливается. Внутри кусочки дыни, арбуза, персиков и клубники. — Тут ещё сезон.

— Спасибо, — Сатору немного улыбается и сразу же кладёт ягоду в рот. — Что папа делает?

— То же, что и всегда: на телефоне, — женщина поджимает губы и ложится в гамак. — Не против, если я тут побуду?

Годжо качает головой. Акира вытаскивает плед из-под себя и берёт в руки книгу. «Вкус ежевики». Она читает описание и переводит взгляд на Сатору, который оставил от контейнера уже половину. …Потеряв друга, главный герой пытается понять, как могут любимые им вещи существовать дальше уже без него. Женщина долго подбирает слова и придумывает, как начать разговор с сыном, с которым её почти ничего, кроме пуповины, не связывало в этой жизни.

— Ты всё ещё скучаешь по дедушке? — осторожно заговаривает женщина.

Сатору неподвижно сидит и смотрит на волны. Он сжимает липкие пальцы и держит их около себя, иначе песок тут же покроет их. Что он сейчас должен ответить? Он совсем не привык делиться с родителями хоть чем-то своим. В доме все индивидуалисты, даже опереться не на кого.

— Всегда буду, мне кажется, — вздыхает Годжо. Он же ничего не потеряет, если ответит.

Мама молчит долго. Солнце уже совсем скоро окончательно уляжется в воду, от которой так и веет прохладой.

— Знаешь, мне тоже его не хватает. Он любил меня, потому что любил тебя.

— Потому что я похож на папу… — отвечает Сатору. — Когда тот ещё был…

— Человеком, — заканчивает Акира. Она тоже помнила те отголоски теплоты и мягкости, которые видела в Сатоши в самом начале их отношений. Потом он обменял их на прибыль.

Акира смотрит на последний лучик солнца, потонувший в океане. Она встаёт на песок, стремительно отдающий тепло её ступням, и складывает плед пополам. Подходит к Сатору и накрывает его плечи.

— Холодает, — женщина проводит пальцами по собственной щеке, стирая слёзы. — Я пойду закажу еду, так что не сиди долго.

Сатору молча кивает, потому что не хочет ничего говорить. Хотя, наверное, мама и так догадалась, просто не знает, что с таким делать. Он слышит, как её шаги становятся всё тише. Годжо вытирает свои щёки и шмыгает носом, сильнее кутаясь в плед. Конечно, он всегда будет скучать.

Chapter Text

— Ты даже не загорел! — Сугуру вытягивает руку вперёд и закатывает рукав рубашки почти до локтя, приставляя предплечье к предплечью Сатору. У Гето кожа, как кофе с молоком, а сейчас ещё темнее — с половинкой молока. Годжо же был срезанными бутонами жасмина, которые хотели засушить.

— Так я и не старался. Мне это нафиг не надо! — Сатору гордо вскидывает голову, и Сугуру чуть не смеётся. — Аристократическая бледность, знаешь ли...

Гето быстро поправляет рукав и застёгивает пуговицу. Иногда Годжо бывает слишком резким в словах или интонациях, но Сугуру понимает, что это никак не меняет его отношения, так что всегда пропускает такое мимо ушей.

— А, кстати, ты же не хотел ехать. Так почему?..

Сатору пожимает плечами и говорит простое «так получилось». Сугуру хмыкает и отводит взгляд от лица Годжо. Сейчас они сидят на скамейке с наружной стороны перехода из одного крыла в другое, и за ними только низкая перегородка, уходящая в правую сторону. Гето поворачивается так, что видит проход в восточное крыло, по которому идёт знакомое лицо, с которым они никогда не общались и вообще не знали друг о друге ничего.

Впервые он заметил её в конце июня, когда Сатору выбирал в школьной библиотеке какую-то книжку по математике. И пока тот листал уже седьмой справочник, Сугуру маялся от скуки, расхаживая туда-сюда позади Сатору. А когда ему и это надоело, то прильнул к Годжо со спины, перекидывая руки ему через плечи и повисая на нём.

— Ну когда мы уже пойдём отсюда? — Сугуру закрывает справочник своими руками и чувствует, как Сатору закатывает глаза.

— Отвали, я тебя не заставлял со мной идти, — Сатору пихает его локтем, но у него не получается скинуть тушу, которая весит гораздо больше Годжо.

Сугуру смеётся и говорит: «Давай быстре-е-е», — а потом перекладывает ладони на плечи Сатору и медленно качает его, как кораблик на волнах. Он смотрит по сторонам и сталкивается с синими глазами. Девушка с ободком держит учебник по химии и смотрит на них двоих, но больше на Сатору, как ему кажется. Гето вопросительно выгибает бровь, и она тут же возвращает взгляд к полкам с книгами.

— Сатору... — шепчет Сугуру чуть ли не ему в ухо. Годжо нервно прикрывает глаза. — Ты знаешь её? Справа стоит, посмотри. Только осторожно.

Годжо сразу же поворачивает голову и смотрит на пустой коридор.

— Всё! — он хватает самый первый просмотренный им справочник по фундаментальной математике и идёт на выход. Сугуру едва успевает за его темпом. — Как же ты меня сегодня достал!

— Так она реально там была, — Гето разводит руки и оборачивается несколько раз во все стороны. Никого. — Ну Сатору... И вообще, зачем ты так резко повернулся!

Синие глаза щурятся, смотря на Сугуру, пытающегося что-то доказать Сатору, расписывающемуся в карточке на приобретение книги на месяц. Годжо поднимает руку, показывая жестом, чтобы тот помолчал хоть немного. Гето приходится смириться с тем, что он ничего не докажет.

Потом — через неделю, когда Сатору убирал класс, а Сугуру сидел на парте и ждал его, болтая ногами. Годжо оставалось домыть доску, и он был свободен, так что старался сделать всё как можно быстрее.

— Эй, работничек, ты там сверху пропустил, — Гето поднимает руку и тычет пальцем в полустёртые цифры и буквы.

— Сам ты работничек, — Годжо привстаёт на носочки и стирает пропущенное. — Лучше бы мои вещи собрал, а не умничал.

Сугуру издаёт странный звук удивления из-за такой наглости.

— Конечно-конечно, Годжо-сама, — Гето кланяется. — Разрешите Вашему достопочтенному слуге после сего сделать вам массаж рук и ног, ведь они целый день трудились, зарабатывая на хлеб наш насущный.

— Да фу, Сугуру! Я сейчас кину в тебя мокрой тряпкой, — Годжо показывает, как целится.

— Я что, противнее вонючего склизкого куска ткани? — обиженно спрашивает Сугуру.

Сатору смотрит на него с таким же выражением лица, как смайлик с палкой вместо рта. А голубые глаза под светом потолочных ламп кажутся ещё больше и светлее, будто сейчас воспламенят всё вокруг. И Гето, несмотря на эту, конечно же, шуточную перепалку, идёт и собирает ручки и карандаши в пенал, а тетрадки аккуратно засовывает в папку. Годжо при виде этого молча показывает большой палец, чтобы не провоцировать новую тупость.

И когда Сугуру хочет сказать, что закончил работу, то замечает, как в окно класса смотрит та же девушка, что была в библиотеке. Как долго она стояла там? Она видела, чем они занимались? Сугуру думает, что с ним что-то не так, и он попал в какое-то хоррор аниме.

— Сатору, Сатору, — зовёт он. Синеглазая улыбается и шагает вперёд по коридору.

— Что там опять? Если это очередная...

— Нет, это... — Сугуру успевает понять, что снова выставит себя глупо, — Забей. Ты закончил?

Пару раз он видел её в толпе у школы, в коридорах на переменах, у автоматов с напитками, у стоянки велосипедов, на спортивной площадке, но он никогда не был ей интересен. Даже в его сторону она не смотрела. А вот когда он был с Годжо...

Сейчас уже сентябрь. На каникулах Гето её, естественно, не видел. А тут у него по спине пробежал холодок, потому что шла она чётко в их сторону. И Сугуру почему-то начал выдумывать, что Сатору её не увидит. Он мотнул головой, выкидывая бредовые мысли.

Девушка останавливается у самого края скамейки, пальцы её рук сложены в замок, и она склоняет голову, чтобы начать говорить. Сатору перестаёт рассказывать, что он делал на острове, и как его чуть не убило упавшим кокосом, и как за ним чуть не погнались обезьянки. Он следит за взглядом Сугуру и оборачивается. Первым делом замечает большие синие глаза, которые раньше нигде не видел, но которые так часто на него смотрели. Он сразу же встаёт, выпрямляя спину и оказываясь на голову выше. Сугуру с интересом наблюдает.

— Годжо-кун, меня зовут Аманай Рико. Возможно, мы где-то пересекались, — Сатору качает головой. — Я заметила твои небесные глаза сразу, как ты перевёлся, — Сугуру удивлённо вскидывает брови и переводит взгляд на руки девушки, в чьих пальцах зажат небольшой конвертик, который он сразу и не разглядел, — а мне всегда говорили, что мои — два океана. Может, ты сходишь со мной посмотреть, что обитает в его глубинах?

Шестерёнки в мозгах Гето крутятся с бешеной скоростью. До чего же сложная формулировка, чтобы позвать человека куда? Сугуру думает ещё чуть-чуть, чтобы наконец-то сопоставить глаза с океаном и конвертиком, в котором (по его предположению) лежат билеты в океанариум. Потом он думает, понял ли Годжо вообще хоть что-то. Может, он выключился на половине. Но нет. Сатору даже здесь превосходит представления Сугуру.

— Ты меня так на свидание зовёшь? — Годжо чуть склоняет голову набок. — Не, мне такое не интересно.

Сатору пожимает плечами, и челюсть Сугуру чуть не ударяется о скамейку. Он бы никогда не позволил себе настолько резко ответить девушке. Слова, жесты, да он даже не сказал банальное «извини». Гето понимал, что «прости» это слишком много для Годжо. Глаза Рико раскрываются ещё шире, хотя куда уж сильнее, думает Сугуру.

— Сатору, ты что такое говоришь?! — не выдерживает он.

Годжо непонимающе поворачивается к Гето. Он не смотрит в ответ, его взгляд прикован к девушке, чьи глаза наполняются слезами, а пальцы сжимают конвертик с рыбками. Она быстро вытирает их рукавом блузки.

— Простите, я... — Рико мотает головой и её губы кривятся. Она разворачивается и быстрым шагом, каким могут ходить только девушки, уходит.

Сугуру тут же встаёт на коленки на скамейку и переваливается через проём в стене.

— Аманай, подожди! Сатору... Ты! — Гето спрыгивает на землю и вскидывает руки с расставленным пальцами на уровне своего лица, дёргая ими из стороны в сторону.

— Что я? — Сатору думает, что это уже шестой раз. А, может, восьмой...

Каждый раз с ним хотели познакомиться, потому что белоснежная кожа, потому что хлопковые волосы, потому что голубые глазища, потому что фамилия благозвучная, потому что всё вместе. И Годжо никогда не был в таком заинтересован. И откровенно говорил всё то же, что было у него в голове. Он не хотел быть забавной игрушкой или брелком на ключах. Таких, как он, не будут любить за внутренности, до них просто нет интереса добираться. С самого детства Годжо в это верил, а обратное ему никто и не пытался доказать.

— Тупой ты, вот что, — Сугуру жмурится так, будто у него приступ сильной головной боли.

Годжо ничего не понимает. Он не чувствует себя виноватым из-за этой девочки. Думает ещё раз. Нет, точно не чувствует. Но вот такая реакция со стороны Сугуру ему не нравится. Он не понимает почему, но ощущение знакомое. Да... Дедушка. Всего несколько раз в жизни тот отчитал его, и все из них Годжо прислушался, сделал выводы и стал лучше (если это то, что следует после нравоучений). Хотя он терпеть не мог всякие советы и наставления. А тут Сатору почувствовал ровно то же самое: в конечном итоге Сугуру добьётся своего.

***

— Сатору, ты совсем тупой?! — лицо Сёко застывает в странной эмоции, которую до этого Годжо ещё не видел.

— Так, у неё ещё один, — Сугуру ставит сумку на край скамейки и кивает Сатору.

Годжо крутится по сторонам и садится. Сугуру что-то печатает на своём телефоне, потом поднимает голову вверх, смотрит на облачное небо и поджимает губы, что-то думая. Потом снова переводит взгляд на небольшой экранчик телефона. Отправляет сообщение и сдвигает экран, закрывая клавиатуру; телефон выключается. За корпусом сразу же появляется голова Сатору, который всё это время смотрел на него, дожидаясь, когда на него обратят внимание.

— Я кушать хочу, — по-детски говорит Годжо. Гето с усилием вздыхает.

Сатору прикрывает глаза и хочет откусить бургер, на половину покрытый бумажной упаковкой. Но его рот остаётся открытым, и он просто пялится на Сёко и Сугуру, которые стоят над ним и закрывают солнечный свет. Руки Гето скрещены на груди, и он попеременно смотрит на друзей. Сугуру сразу же позвонил ей, чтобы узнать, сколько ещё уроков осталось, потому что у Иери должно быть больше опыта работы с такими вещами. Но эта её эмоция уравняла их.

— Так а что не так? — Сатору эмоционально машет рукой, в которой зажат бургер. — Мне Сугуру ничего не объяснил, а ты говоришь то же самое! Как будто я так пойму.

Сугуру и Сёко переглядываются, и Сатору начинает закипать. Снова это ощущение, что на него пришли посмотреть, как на дешёвое развлечение. Годжо хмурится и опускает взгляд. Сугуру садится перед Сатору на корточки и держится за край скамейки, чтобы случайно не упасть назад.

— Сатору, тебе не кажется, что ты был груб, например? — с осторожностью в голосе спрашивает Гето.

Годжо убирает еду обратно в красно-белый пакет и переводит взгляд на Сугуру. У него на лице отчётливо отпечатывается огромный мыслительный процесс, и кажется, что если бы его лоб был стеклянным, то можно было бы разглядеть, как крошечный Годжо бегал бы там в панике, пытаясь обобщить все выводы в один. Потом всё вроде бы прекращается, он просто задумчиво моргает и дёргает губами, пытаясь начать говорить, но не зная, с какого слова надо. В итоге Сатору просто отрицательно мотает головой.

— Не кажется. Не-а.

— Окей, — кивает Сугуру. — Попробуй мысленно встать на её место... Представь себя в такой ситуации. Как бы ты...

— Не хочу, — резко отвечает Годжо. — Почему я должен думать, «а вот если там со мной что-то будет»? Ну, не будет. Всё.

Гето теряется. Если бы его пальцы не сжимали край скамейки, он бы уже сидел на брусчатке. Да, Сёко рассказывала ему какие-то вещи о Сатору, его характере и том, как он не похож на обыкновенного человека. Но всё же Сугуру верил, что на практике с этим легче. Как-то он забыл, что в жизни всё всегда шиворот-навыворот.

— Что ты подразумеваешь под «рос в пузыре»? — Сугуру затягивается и смотрит на Сёко.

— Знаешь, бывают дети, которые мало общались с кем-то своего возраста по жизни, и по ним прям видно, как они не умеют в такое. А Годжо... Он, если захочет, сможет кого угодно заболтать, просто ему это вообще не надо. У него кроме нас никого нет. И я не знаю, с кем он общался, пока мы не познакомились... Ни с кем? Ну, с людьми, которые у него дома работают если только.

— Это плохо? — Сугуру видел, как комфортно Сатору ощущает себя в одиночестве. Он несколько завидовал ему, потому что быть один на один с самим собой это большой труд. Иногда Гето такого вынести совсем не мог.

Сёко поворачивается в сторону и тушит сигарету с внутренней стороны мусорки. Потом встаёт и отряхивает юбку от крошечных кусочков пепла, которые на неё надуло. Она кивает Гето, чтобы тот шёл с ней.

— Я видела, как он общается с другими людьми. Он бывает резким, слишком прямым и всё это граничит с грубостью, как мне кажется, — Сёко медленно прокручивает воспоминания в голове. — При этом он может быть вежливым или учтивым, но только если он знает, что это выгодно. Партнёры отца просят тебя принести им бутылку вина? Да, конечно. На курсах кто-то попросил ручку? Не, я вещами не делюсь. И так во всём. На моих глазах из-за него плакали две девушки...

Сёко пожимает плечами, а Сугуру вскидывает брови. Что за монстра она пытается ему показать?

— Нет, я не говорю, что он ужасный человек или что-то такое. Нет, это не так. Просто...

— Просто его так воспитали?

Сёко вздыхает, задумчиво закусывая губу. Она отрицательно мычит, показывая, что Сугуру неправ.

— Я знаю его чуть больше двух лет, и за это время про родителей почти ничего не слышала. Он вообще не любит говорить про семью. Ты знаешь о нём только то, что он тебе хочет показать, но, конечно, думаешь, что знаешь всё. Подумай сам: отец всегда на работе, это не удивительно. И я сомневаюсь, что мама, имея такие доходы, как-то заинтересована в воспитании детей. Ребёнка. Ну и конечно слухи, что их брак всего лишь по расчёту. Да простит меня Сатору, что я всё это тебе рассказываю.

Да, Гето тоже ощущает какое-то странное чувство, похожее на вину и неловкость, потому что Годжо для них сейчас просто объект для болтовни. Неправильно как-то. Но если Сатору не знает, то, в целом, можно и закрыть глаза. Этим Сугуру себя успокаивает.

— Ну не может же быть, чтобы вот вообще никто о нём не заботился. Он же как-то дожил до таких лет.

— Иногда сама удивлюсь, — по-доброму улыбается Сёко. — Дедушка. Годжо... Годжо Ацуко. Он умер за пару месяцев до моего знакомства с Сатору. И, как бы грубо это не звучало, ему единственному было дело до него. По крайней мере я так это вижу. Сатору очень редко говорит о нём, потому что видно, что это огромный кусок его сердца. Вот он-то, мне кажется, и есть источник всего-всего хорошего в Годжо. Может, ему не хватило времени. Да и отношения пожилого человека с подростком... Как часто ценят в детском возрасте всю любовь и заботу?

— Сатору вполне мог. Есть в нём что-то такое.

— Может быть, — кивает Иери. — Так вернёмся к началу. Тяжело вырасти прям супер чутким и понимающим, если у тебя а)одна из самых состоятельных семей в стране, б)искренне вовлечён в твою жизнь единственный родственник, причём не самый первый по крови, в)ты сам не ищешь какого-то опыта в общении. У него чёрно-белое мышление, он не принимает ничего нового, ничего, что не вписывается в его рамки «нормальности», он всегда говорит прямо малознакомым людям всё, что у него в голове, даже если это может задеть, и он где-то внутри своих мозгов это осознаёт. Сатору просто не думает, что слова значат хоть что-то. Он же сам верит только поступкам. Просто... Просто ему нужен кто-то, кто вложит в него всё, что осталось нетронутым.

Сёко смотрит на Сугуру, вспоминая, как Сатору говорил о нём. Она никогда не смогла бы оказаться на его месте. Да, они хорошие друзья, и Годжо всегда был готов помочь ей всем, на что был способен. Только вот все эти два года Иери тащила его на поводке и напоминала уже изученные команды, но с ней он бы никогда не выучил новую. И её это ранило.

— Сатору, Аманай Рико учится со мной в одном классе, и она спрашивала у меня, встречаемся ли мы. И я ответила: «Нет, ты что, у него вообще никого нет», — даже не подумав, а если бы я хоть чуть-чуть придала этому значение, то отговорила бы её, сказала бы, что есть, что мы с тобой встречаемся, просто я не уловила вопроса... Да что угодно, лишь бы она никогда к тебе не подходила, потому что тебе настолько плевать на обычных людей, что мне иногда кажется, что ты и меня когда-нибудь выкинешь из жизни. Скажешь: «Не, мне друзья не нужны». И всё!

— Сёко, с чего ты это вообще взяла? — в голосе так и звучит, что его задели слова Иери.

— Да с того, что ты со всеми так. Кто мне гарантирует, что ты не перепишешь меня в «просто знакомых»? Мне очень страшно, когда ты такой... Когда ты не думаешь, что кто-то кроме тебя существует.

Сатору смотрит на подругу и просто моргает. Почему она так думает? Это же Сёко. Почему он должен куда-то её выкидывать? Иери же отворачивается и отходит на пару шагов в сторону, достаёт сигарету и закуривает, наплевав на правила и запреты. Только стоит она так, чтобы дым не летел в сторону Годжо.

— Сатору, я понимаю, что тебе может быть тяжело менять свои взгляды или отношение к вещам. Но... ты не станешь хуже, если начнёшь поступать не так, как привык с детства. Не ты один живой и что-то чувствуешь. Согласен? — Сугуру легко улыбается, но Сатору не хочет соглашаться, это он чётко понимает. Но почему-то не может сказать, что Сугуру говорит глупости, и что он не хочет его слушать.

Годжо кивает несколько раз подряд.

— Если тебя о чём-то просят или куда-то зовут. Да даже просто говорят с тобой. Не нужно быть категоричным и сразу же ставить человека в позу противника. Ты сказал Рико, что тебе не интересно пойти с ней на свидание. Да, возможно, это правда. Но людям не всегда нужно слышать такое. Ты не знаешь, как твои слова отразятся на них потом. И сколько раз они будут прокручены в голове. Поэтому я тебя прошу, пожалуйста, постарайся выбирать их тщательнее и быть вежливее, хорошо?

— Ладно... — недовольно выдыхает Сатору. — Но это всего лишь слова! Я всё ещё не считаю, что я сделал что-то ужасное.

— Ты расстроил человека, даже двух, — строго говорит Гето. — Да, может быть, это и были «всего лишь слова». Но твоим поступком было сказать их. Так понятнее?

Сатору вскидывает голову и широко раскрывает глаза. Сугуру усмехается, наблюдая, что слова точно дошли до адресанта. Сёко держит сигарету между пальцев и слушает разговор, пока та медленно тлеет.

— Ты можешь думать, что какие-то люди бесполезны для тебя, что ты никогда не обратишься к ним за помощью... Я в это не верю. Помоги здесь, помоги там, а потом оно вернётся. Возможно, ты не придавал этому значения... Знаешь, говорят, когда даёшь, никогда не опустеет. Да и вообще-

Сугуру встаёт на ноги и поправляет закатавшиеся брюки. Он смотрит на Сатору, который тут же прячет покрасневшие глаза. Гето быстро касается острого плеча.

— Сатору, ты чего?.. Я что-то не то сказал? — интонация полностью пропитана беспокойством.

— Нет, нет, ты... такой же, — Годжо качает головой и быстро вытирает глаза, щурясь, чтобы не заплакать. — Сёко! Мне жаль, если я делал тебе больно своими словами или поступками. Ты очень многое для меня значишь, и я никогда не откажусь от нашей дружбы!

Иери поворачивается, и сигарета падает на землю. Сатору сразу же вскакивает на ноги и хватает подругу, заключая её в свои объятья. Через плечо Годжо Сёко смотрит на Сугуру, который непонимающе сжимает губы. Он и сам не осознаёт, что сделал. И даже не догадывается, что всего лишь одна фраза в самом конце заставила Сатору полностью принять всё сказанное ему. Просто, Годжо уже слышал её раньше.

— И ты что, реально согласен со всем, что сказал Гето? — Сёко вопросительно поднимает брови.

Сатору тяжело вздыхает и смотрит себе под ноги.

— С логической точки зрения Сугуру прав, хотя мне это не нравится. Но теоремы обычно не опровергают, — хмыкает Годжо. — Только как мне перед ней извиниться-то? Ну, как человек.

Сёко задумчиво смотрит на Сатору, который ждёт инструкцию. Гето подходит к ним и хлопает Годжо по спине.

— Есть у меня идея, — рядом с ним загорается мыслительная лампочка.

***

Сатору переминается с ноги на ногу, пока Сугуру что-то в очередной раз печатает в телефоне. Он смотрит на наручные часы раз в несколько секунд, но минуты не меняются, а будто вообще идут в обратную сторону. Годжо переводит взгляд на открытый перекрёсток переходов, на который к тому же выходят окна классов с трёх сторон.

— Ну что? — нервно спрашивает Сатору.

— Пришла, — Сугуру не отрывает взгляд от экрана.

Годжо с облегчением выдыхает и расслабляется хоть немного, наклоняясь вперёд. Аманай не появлялась в школе три дня, каждый из которых Сатору был во всеоружии, ни одно из которых так и не выстрелило. А теперь она наконец-то появилась. Хотя, от этого тоже была какая-то польза: Сугуру и Сёко помогали ему уже четвёртый день подряд, что заставляло его ощущать вину более ярко, потому что в её искупление втянуты и близкие.

За это время он ещё наслушался философии от Гето, окончательно убедившись, что ему и правда стоит быть не таким резким. Теперь в любой момент, особенно, когда совсем не ждёшь, Сугуру мог «сгенерировать ситуацию», а Сатору должен был быстро ответить в вежливом ключе. Та ещё изнуряющая тренировка.

— Итак, ситуация! — Гето задумывается на пару секунд. — Годжо-кун, ты не мог бы прислать мне домашнее задание, я сегодня пропустил урок.

— Эм... — Годжо бы ответил: «В классе много людей, спроси у кого-то ещё». — Да, конечно, подожди пару минут. Нормально?

— Супер! — Сугуру улыбается. — Так... А можешь одолжить мне свой учебник на перемену, я перепишу номера.

Сатору ненавидел делиться вещами. Только его руки могут касаться всего, что принадлежало ему. Но ничего же не случится, если он одолжит кусок бумаги и картона?

— А, без проблем, там закладка внутри, — Годжо поднимает взгляд из-под очков.

— А ты хорошо учишься! — довольно произносит Гето. — Не хочешь сходить со мной в океанариум?

— Очень смешно, — Сатору закатывает глаза, но... — Хочу! Когда ты свободен?

— Эй, а я думал это практика вежливого отказа, — Сугуру не ожидал такого ответа, но решает не отставать. — Ты меня так на свидание зовёшь?

— Тебе кажется! Сам справишься, — широко улыбается Сатору.

— Она идёт, идёт, — Сугуру тормошит Сатору, вытягивая того из размышлений. — Ты всё запомнил?

Годжо быстро хватает коробочку, обтянутую синим бархатом, из рук Гето, и прокручивает в голове пошаговую инструкцию, придуманную и отрепетированную их утроенным мозгом.

— Запомнил, — уверенно говорит Сатору и идёт в сторону Рико, которую держит под руку Сёко.

Ученики проходят мимо девушек, иногда посматривая в их сторону и что-то говоря друг другу. Даже через бетонные стены можно услышать много интересного.

— Иери-чан, если он хочет ещё надо мной поиздеваться, то мне не интересно, — Аманай пытается выпутаться из девичьей хватки.

Сёко, которая потратила целый вечер дома и ещё весь день в школе на уговоры, измученно пытается повторить всё сказанное раньше.

— Малышка, я тебе обещаю, что всё будет нормально. Я знаю, что ты переживаешь из-за слухов, но все переключатся на новую тему, обещаю, — Иери смотрит на одноклассницу с лёгкой улыбкой. — Иначе мы порежем его на куски и сбросим с моста. Идёт?

Рико кивает и смотрит, как люди расступаются перед Сатору. Он останавливается в пяти шагах от девушки и решительно выдыхает. Сёко тут же отпускает руку Аманай и пробегает мимо Годжо, кидая на него мимолётный взгляд.

— Постарайся, — шепчет она.

Сугуру внимательно смотрит на Сатору, на людей вокруг него и Рико, на учеников, высовывающихся из окон. Сёко тут же подходит к нему и говорит, что всё должно пройти нормально. Гето старается не нервничать. Сатору смышлёный, он не будет делать глупости.

— Аманай-сан, я по-настоящему сожалею, что доставил неудобства своим поступком и обидел тебя грубыми словами, — Годжо старается говорить как можно громче. Сёко сказала ему, что все должны переключиться в обсуждениях на него, он это переживёт. — Твои глаза действительно самые красивые океаны, и в качестве благодарности за то, что ты обратила на меня свой взор, и извинения за своё поведение, я прошу принять эту вещь.

Сатору достаёт коробочку из-за пазухи, раскрывает её и в поклоне выставляет руки вперёд. Звёздочки плещутся в глазах Рико. Она осторожно делает шаг-второй к Годжо и кончиками пальцев поднимает в воздух цепочку с подвеской сине-белого кита. Внизу мягкой подложки приклеена табличка с гравировкой чёрным по золотому «С искренним раскаянием от Годжо Сатору для Аманай Рико».

— Как же он хорошо стелет, — Сугуру в восторге качает головой и смотрит на Сёко, всю трепещущую от ожидания дальнейших событий.

— Потише, — тихо говорит Иери.

Сатору поднимает взгляд, и смотрит на Рико. Та недолго думает, окружённая со всех сторон парой сотен глаз. А Годжо думает, что у него сейчас отвалится поясница так стоять.

— Я принимаю эти извинения, — Аманай кладёт цепочку обратно в коробку (интересно, сколько это всё стоило), закрывает крышку со всей аккуратностью и забирает её из длинных пальцев.

— Ты можешь ударить меня по лицу, — сквозь зубы шепчет Сатору. — Для эффекта.

Рико вскидывает брови, но быстро прячет эмоцию удивления. Нет, конечно, он её обидел, но не так, чтобы бить его при всех. Хотя, в его взгляде читается желание, чтобы это и случилось.

— Я не могу, — сквозь улыбку говорит Аманай.

— Надо, — Годжо вскидывает светлые брови.

Сатору выпрямляется, чувствуя, как кровь снова начинает течь по пояснице. Они молча стоят и смотрят друг на друга. Молчание висит в воздухе, и все тигром замерли у воды, дожидаясь добычи.

— А вы чё устроили? — Нанами протискивается к Сёко и Сугуру, а потом подтягивает к себе Хайбару.

Только Сугуру хочет ответить, как раздаётся хлопок, эхом отдающийся ещё три раза. Хайбара шокировано вздыхает и закрывает рот рукой, смотря на Нанами и обратно на Годжо.

— И даже не думай, что после такого хоть одна девушка в этой школе согласится на свидание с тобой. Даже за деньги, — Рико откидывает волосы и разворачивается, направляясь в противоположную сторону и на ходу поправляя ободок.

Сатору прижимает руку к щеке, и тишина тут же растворяется в гуле школьных голосов. Он поворачивается в сторону друзей, замечая Нанами и Хайбару, который дёргает того за рукав пиджака, пока Кенто вопросительно смотрит на Годжо.

— Сатору, иди-ка сюда, — небольшие ступни быстро перебирают по полу. — Я недавно услышал, как ты разговариваешь с...

— Прислугой? — перебивает Годжо, смотря на дедушку широко открытыми голубыми глазами.

— Вот об этом я и хотел тебе сказать... Это очень грубое слово, которое лучше не говорить. Есть же, например, горничные, повара, охранники, если не хочешь конкретизировать (Сатору мысленно разбирает по кусочкам такое сложное слово), то работники.

— Но папа так не говорит, — морщит нос Годжо-младший.

Ацуко хмыкает. Вот откуда оно... Как так вышло, что от осинки родились апельсинки?

— Знаешь, твой папа тоже не всегда говорит правильные вещи. Просто подумай, как будут все делать свою работу, если ты будешь относиться к ним с уважением. Скажу тебе одну вещь, которую ты поймёшь если не сейчас, то со временем: «Когда берёшь, быстро наполняется. Когда даёшь, никогда не опустеет».

Сатору ничего не понял, но запомнил. И больше в их доме он ни разу никому не сказал «прислуга», а со временем и вовсе перешёл на «Вы». А сейчас он смотрел на Сугуру, который стоял перед ним ближе, чем тянется рука, и говорил, что Годжо очень хорошо справился, и что он очень способный ученик, да и вообще классно придумал с пощёчиной. Сёко рядом кивала и смотрела на Сатору.

— Так а ты сам-то что думаешь? — спрашивает Иери, и взгляд голубых глаз переводится на неё, как в замедленной съёмке.

— Я? — Сатору возвращается на Землю. — Да ничего не думаю. Щека только горит...

Но на самом деле он думает. Очень усиленно, если так посмотреть. Но ничего из этого не касается его прекрасного личика или репутации или свиданий с девушками. Нет. Сатору думал только об одном: что за фигню он почувствовал, когда Сугуру сказал ему, со своей обычной улыбкой, что он молодец, а потом быстро обнял. Нет, даже не обнял, а просто схватился за плечи. А потом он резко всё осознал. Ну конечно! Его же просто продуло под кондиционером, вот и вся разгадка. Сатору с облегчением расслабляет плечи, на которых всё ещё ощущаются пальцы Сугуру.

Chapter Text

В какой-то момент жизни Сугуру понял, что время идёт слишком быстро. Точнее, быстрее, чем он успевает прочувствовать его. Вот была осень, и он даже может вспомнить какие-то моменты: как они впятером промокли под дождём, когда после школы пошли играть в автоматы, а потом заболели все, кроме Сатору. Он тогда хвастался своими конским здоровьем, называя себя «сильнейшим», на что Сугуру кашлять хотел. Пока валялся в бреду с температурой, то ему снился совсем одичавший без их общества Годжо, превратившийся в животное навроде снежного барса, кидающегося на людей со своими острыми зубами. Тогда градусник показывал тридцать девять градусов ровно.

Ещё помнил, как целый день потратил на поиск подарка для Сёко. На самом деле он мог бы уложиться в два часа, но увязался Сатору, который с ним обошёл четыре книжных магазина и шесть сувенирных лавок. Годжо вынес из книжных хорошую стопку макулатуры и заставил Сугуру взять три тома манги, на которую он посмотрел с большим энтузиазмом, чем на другие комиксы на стеллаже. А Сатору сразу уловил эту разницу и шагнул широким выпадом к нему со словами «Давай купим?». Сугуру очень долго отнекивался, пока Годжо не устал и не отстал, переключившись на основную цель: подарок для Иери. А потом на кассе к его покупкам как-то случайно добавились все три тома «Триплексголика». И опомнился Гето уже когда карточка Годжо пикнула, говоря о списании денег.

Сёко в итоге была довольна подарками: невероятно огромной кружкой с лягушками в форме сердца и подписью «я тебя препарирую», пластинкой какого-то лимитированного издания музыкального альбома (Сатору сказал, что это созвучно с изнасилованием в уши, на что Сугуру тем же вечером нашёл альбом и послушал; не так плохо, как рассказывал Годжо, на самом-то деле), ещё там был огромный справочник по анатомии, картинки в котором Хайбара разглядывал весь вечер, на что Нанами просил его делать это хотя бы не рядом с ним, потому что он чувствителен к таким изображениям. И, конечно же, футболка с готическим рисунком, в которую вместились бы все присутствующие.

Это он всё помнил, потому что такие моменты не вписываются в обычный день, где всё одно и то же. А одно и то же Сугуру замечал уже давно. Правда, со вторым пришествием (если так вообще корректно выражаться) Сатору в его жизнь однообразия стало меньше. Просто потому, что ты понятия не имел, что там выкинет Годжо на этот раз. Но вообще Гето пугала такая быстрота жизни: всё быстрее и быстрее приближался тот момент, на который у него не было плана. Трудно представить, что можно прожить столько лет, когда вроде бы не особо планировал это. Сугуру осознал себя всего пару лет назад, а до этого просто автопилот в его детской голове, карта памяти в котором повредилась — из детства у него почти нет воспоминаний. Он знает, что вот это было, а про это ему рассказывали, но сам почти ничего не может вспомнить по-настоящему, так, чтобы почувствовать хоть что-то пережитое. Поэтому сейчас он старается запомнить каждый кусочек ощущений от дней, так непохожих на его рутинные недели.

Так Гето обнаруживает себя в моменте, где Сёко говорит, что Сатору не отмечает дни рождения, и подарки ему никто не дарит, потому что он сам об этом ну очень просил. А правда… что подарить тому, кто может купить себе отдельную планету, главное только захотеть. Сугуру очень удивляется такому, потому что все, кого он знал, как-то особенно воспринимали этот день. И какая-то внутренняя вещь не позволила ему смириться с таким фактом. Гето пришёл к выводу, что Годжо просто не знает, как это. Ну, по-людски, как обычный человек на стуле и торт со свечками перед ним. По этой причине Сугуру сейчас стоял перед дверью и слушал удивительно долгий звонок, держа в руке бумажную коробку с клубничным тортом, перевязанную голубой лентой. В другой руке у него был пакет с едой и пакет с подарком, так много вещей и мыслей, как бы сохранить всё целым. Мелодия звонка заканчивается, и Сугуру жмёт ещё раз, пока пакет скатывается у него по предплечью.

Дверь наконец-то открывается, и на пороге показывается Сатору. С растрёпанными волосами, торчащими во все стороны, в футболке в синюю полоску и в серых пижамных штанах. Он выглядит очень заспанным и будто не до конца понимает, что вообще происходит. Возможно, его сонный мозг думает, что всё ещё лежит в кровати, и Сугуру всего лишь одна из частей сна.

— Сугуру?! — удивлённо спрашивает Годжо, осмыслив ситуацию.

В свой день рождения Сатору никогда не ходил в школу. Для него это было лучшим подарком: проспать весь день, потом заказать себе еды и целый вечер провести за приставкой под одеялом. И обычно он никого не ждал, так что услышать звонок в дверь, когда доставщик уже давно уехал, было странно. Вообще, ему иногда напоминал это детское «не ходи с незнакомцами, не бери у них конфетки и дверь никому не открывай», но за всю жизнь ещё ничего не случилось (мозг Годжо стёр причину, по которой он познакомился с Сёко), так что и сейчас он без лишних раздумий открыл кому-то с холодной улицы. Точно, зима же. И только эта мысль появляется в голове у Сатору, как по ногам бежит сквозняк, и чувствуется морозная свежесть в воздухе.

— С днём рождения, Сатору! А теперь пусти меня, иначе я заморожусь, — Гето замотан в чёрный вязаный шарф, у него подтаявшие снежинки в волосах и очень красные щёки.

Сатору берёт всё, что протягивает ему Сугуру, и пускает его в дом. Делает это он очень медленно и неловко, продумывая каждый вдох, потому что ещё не до конца вернулся в своё тело.

— А ты… вообще… что тут делаешь? — Сатору стоит, увешанный пакетами, и смотрит, как Сугуру распутывает шарф, волосы липнут к нему и магнитятся. Гето со вздохом отлепляет их и пытается вернуть причёске нормальный вид, потом замечает зеркало со стороны Годжо и поворачивается к нему, разделяя пряди, на которых растаяли снежинки. Чёрные волосы блестят от воды и света, и Сатору смотрит на них, думая, как сильно они отросли за почти год.

— Ничего, что у моего друга день рождения? — Сугуру вешает пальто на крючок и остаётся в белой кофте с длинными рукавами, вдоль которых идут чёрные полосы. — И что ты мне говорил? Можешь приходить, когда захочешь. Ну вот он я!

Сугуру раскидывает руки в разные стороны и улыбается.

***

— Включи свет, там, сбоку, — Сатору ставит коробку с тортом на большой кухонный остров.

Сугуру требуется время, чтобы найти панель управления и понять, что там тыкать.

— Это ты чайник включил… Ну оставь, оставь. Кондиционер, а это… — Сатору поднимает голову наверх. — Свет. Спасибо.

— Ты поэтому так долго дверь открывал? — Гето садится на барный стул у острова и смотрит, как Годжо разбирает пакет. — Тут пока всё обойдёшь…

Сатору кивает.

— Я на втором этаже живу вообще, — Годжо достаёт две круглых кружки и ставит их перед Сугуру. — Тут только горничные, охрана, если надо. А, садовник.

— Садовник… Ты знаешь, что я хочу сказать, — улыбается Гето.

Сатору морщится, и чайник пиликает, сообщая о девяноста градусах, потому что ровно сто Годжо пить не мог.

— Ты знаешь, что я терпеть не могу, когда ты говоришь с этой своей интонацией «богачи»… — Годжо произносит слово с совсем неправильной интонацией, и Гето смеётся, отрицательно мотая головой. — Ты какой чай будешь?

— Пока не увижу, что ты не спишь на золоте, как Смауг, я не перестану это говорить. И кофе есть?

— Фу! Да и даже так не перестанешь, — вскидывает голову Годжо с какой-то гордостью. Должно быть той, которую у него задели.

Сугуру соглашается на чай, потому что иначе Сатору не выживет в помещении, где будет хоть какой-то запах «этой гадости». Хотя, думает Гето, какая ещё гадость может быть из кофе машины с премиум капсулами и миллионом режимов. Сатору точно не понимает, о чём говорит.

— Кстати, а почему ты один, если тут, как я понимаю, живёт не только твоя семья? — Сугуру вдруг понимает, что за этот час он никого кроме Сатору и не видел.

— Ну, я всех отпустил. Я так всегда делаю на день рождения свой. Отец… у него дела. Мама, по-моему, в Греции, — абсолютно спокойно отвечает Годжо.

Гето застывает с кружкой травяного чая у лица. Тёплый пар трогает его кожу своими мокрыми лапками, и он выдыхает в чайную гладь, поднимая ещё больше. Сугуру возвращает кружку на тумбу, так и не отпив. Сатору перед ним режет клубничный торт ножом, и смотрит на него чуть ли не с сердечками в глазах.

— И тебе нормально? — спрашивает Сугуру, уже позже думая, что это звучит как-то резко, и это не то чтобы его дело. — В плане… Не знаю, тебе не хотелось провести этот день с семьёй?

— Не-а, — сразу же отвечает Годжо. — Тебе кусочек побольше или поменьше?

Сугуру показывает на тот, что меньше. Сатору аккуратно кладёт его на фарфоровое блюдце и даёт чайную ложку с длинной ручкой, которая вообще нужна для напитков. Гето отламывает ею самый край торта, и так они сидят с Годжо в тишине, нарушаемой только лязгом посуды. Да, Сугуру и не надеялся на какие-то откровения, и уже хочет найти другую тему для разговора. Но Сатору не любит соответствовать ожиданиям.

— Я же понимаю, что у них свои дела, так что какой смысл обижаться или там… просить их об этом? Я же знаю, как это будет неловко, — Годжо чуть приподнимает брови, показывая слово эмоцией. — У меня нет какой-то супер глубокой связи с родителями… Что-то кровное, да… Внутренняя вещь, чисто с точки зрения какой-то биологии. Но вот, как определение семьи, мы — полный провал.

Сатору подпирает щёку рукой и взмахивает своей ложечкой по мере развития мысли. Сугуру кивает и отпивает чай. Надо же… Гето хоть и не показывает, но очень удивлён, что Годжо позволил себе рассказать ему что-то о себе обычном, о вещах, которые у него есть независимо от курса валют или удачности сделки.

— А у тебя не бывало, что ты видел другие семьи и думал, вот, почему у них так, а у меня нет?

Сатору задумчиво выдыхает.

— Нет, мне кажется, что нет. Во-первых, я же никогда не знал, как это — иметь семью с картинки из учебника. Во-вторых, все семьи, которые я видел… ну, как можно быть уверенным, что у них нет своих скелетов в шкафах? Это же запросто может быть спектакль для людей вокруг.

— Ты очень циничен в этом вопросе, — с удивлением произносит Сугуру.

Он всегда знал, что с близкими, особенно, с семьёй ему повезло чуть ли не больше всего. Внешность субъективна, мозги тоже, а вот люди… Сугуру не верил в их заменяемость, потому что в жизни есть что-то, что ради тебя почти никто не сделает: жертвовать никто не любит. И вся поддержка родителей, все их ценности и взгляды, отношение к вещами и миру — всё это пышным садом цвело в Сугуру, и он этим очень гордился.

— Просто я очень много вещей видел, — пожимает плечами Сатору. — Сугуру, не задумывайся так сильно об этом, всё хорошо.

Годжо легко улыбается, и Гето заставляет себя поверить в чужие слова. Да, наверное, Сатору виднее, что же он там чувствует. Не все же должны жить так, как ты привык. Сугуру часто напоминал себе об этом, потому что иногда любил с осуждением покоситься на людские «дикости».

Сатору спрыгивает со стула и ставит посуду в раковину.

— Возьми со стола коробку с пиццей, пойдём ко мне в комнату, — Годжо в каком-то нетерпении берёт оставшиеся пакеты. — Посмотрим, что там за подарок!

— Скажу сразу: я старался, — уверенно отвечает Сугуру, хватая коробку из доставки и выключая свет на кухне с первой попытки на этот раз.

— А говорят, что людей, у которых всё есть, очень тяжело впечатлить, — Сатору уже ушёл вперёд, и его голос заглушался стенами.

Сугуру идёт по коридору на звук и думает, что Вселенная явно не обделила Годжо впечатлительностью.

— О, это что, удон с креветками?! — голос Сатору теперь звучит очень громко, и он со всеми эмоциями зачем-то кричит: — Сугуру!

Гето широко улыбается, пока никто не видит. Точно не обделила.

***

Сугуру задвигает за собой дверь и сразу же начинает разглядывать комнату Сатору. Огромнейшее белое одеяло комом лежит на кровати, тёмно-синий плед при этом аккуратно сложен в самом углу. Какая-то книжка раскрыта и перевёрнута страницами вниз у самой подушки (их тут аж три штуки). Небольшая стопка других книг и комиксов стоит на дальнем краю тумбочки, а сверху лежат какие-то бумажки и не клеящиеся стикеры. Там же ночник, кружка с водой и маленький фиолетовый медведь, которого, как мог помнить Гето, купила Сёко очень давно. На полу у кровати, на таком же белоснежном ковре с пушистым ворсом, лежал круглый плеер для компакт-дисков, и в прозрачной части было видно один из них; наушники путались рядом.

Сатору ставит пакет с едой на тумбочку, задевая эту башню из бумаги и едва всё не роняя. Потом чуть ли не прыгает на кровать, которая даже не скрипит под ним, и начинает шуршать пакетом с подарком. Сугуру же подходит к письменному столу и смотрит на вещи уже там. Две полки с учебниками, книгами и парой томов манги, баночка с монетами, наполовину пустая, две фигурки: одна с небольшим Ядоном из «Покемонов», а другая — очень большая, со Скуллгреймоном. из «Дигимонов». Вторая фигурка выглядела жутко, и Сугуру повёл свой взгляд дальше, не желая разглядывать этого скелета, который тянул к нему свои тощие костистые лапы. И тут Гето с удивлением замирает и смотрит на мячик тёмно-зелёного цвета, который лежит у горшка с жёлтым цветочком. Он берёт его в руки, и мышечная память говорит всё за него.

— Это что, тот самый? — Сугуру поворачивается к Сатору и показывает находку.

Годжо поднимает голову и раскрывает глаза. Потом неловко улыбается, и по его лицу видно, как он старается придумать оправдание.

— Ну… я хотел его вернуть, но всё забывал, а потом ты уехал, — Сатору снова опускает лицо и достаёт небольшую пластиковую упаковку из пакета. — Это картридж?!

Сугуру вздыхает и возвращает мячик на место. Так уж и быть, не будем нарушать порядок вещей в мире. Он смотрит, как Годжо распаковывает разноцветный прямоугольник.

— «Перекрёсток животных: Дикий мир», — читает Сатору. — Я о такой не слышал даже!

— Она месяц назад вышла. Подумал, тебе понравится, — Сугуру садится рядом с Сатору. — Играл в первую часть?

— В детстве… О-о-о, — Годжо достаёт следом картонную коробку размером с ладонь. Внутри через пластиковое окошко видно фигурку зебры в джинсовом комбинезоне, в копыто у неё зажата корзина с цветами.

— Это мне положили бонусом к картриджу, — Гето вертит в руках пустую упаковку. Он смотрит на сияющего Сатору, и внутри всё трепещет. — И там ещё кое-что.

Сугуру чуть приподнимается, выпрямляя спину. Пока что он выше Годжо на целых четыре сантиметра, чем он очень гордился, а Иери каждый раз говорила, что это не навсегда, но Гето не верил. Всё, что пишут в книжках по биологии — глупость. Сатору достаёт жёлто-красный шарик, обёрнутый плёнкой так, чтобы он не раскрошился. Голубые глаза с недоумением смотрят на увесистую вещь, а потом на Сугуру.

— Это гигантский леденец? — светлые брови выгибаются в предположении.

Сугуру смеётся.

— Бомбочка для ванны, — Гето переворачивает шар в пальцах Годжо, и тыкает на приклеенный к плёнке стикер. — Клубника-банан. Сёко сказала, что тебе идеально подойдёт… А мама сказала, что это — лучшая фирма. Вот так.

Сатору внимательно вертит подарок, рассматривая неровные красные линии на жёлтом фоне. Потом встаёт и кладёт её на стол, задумчиво вздыхает и переминается с ноги на ногу.

— Ну и глупость же! — Годжо наклоняет голову, заваливая Гето на неровный угол.

— Ты про что конкретно? — Сугуру делает точно так же, возвращая себе положение в пространстве и смотря на друга.

Годжо ещё не до конца научился соглашаться, что может быть неправ, ну или немного заблуждаться. Вот и сейчас он как-то резко осознал, что не просто так люди отмечают день рождения. Сатору не считал себя впечатлительным, но подарки… Как-то очень хорошо Сугуру его чувствовал. Правда, самый последний оставил его в хорошем замешательстве. Но с этим чувством он потом разберётся. И всё же Годжо не собирался говорить Гето, что тот оказался прав, а его первое желание выставить Сугуру за дверь было ну совсем неправильным. Тогда он начнёт очень много о себе думать, а это вредно. В общем, верным ответом на вопрос было: «Про себя». Но…

— Да вообще про всё, — Сатору берёт пульт от телевизора, щёлкая на кнопку. — Ты что из фильмов любишь?

***

Годжо держит бомбочку на ладони и задумчиво смотрит на неё, будто она его главный враг, с которым он сейчас будет биться. Потом тянет за шов плёнки, доставая жёлтый шарик, чьи крошки тут же начинают шипеть на коже. Сатору оставляет упаковку на верхней полке этажерки, опускает кран и переставляет ногу через край ванны, вставая в горячую воду. Кожу тут же начинает пощипывать, потому что температура оказалась куда выше, чем Годжо привык. Он стоит в воде, не доходящей до колен; тепло поднимается от неё, и Сатору осторожно опускается, держа руки над поверхностью воды. Спину и плечи тут же обнимают небольшие волны, и он вздрагивает, словно вернувшись в утробу. Голубые глаза закрываются, и пальцы уходят под воду. Тихое шипение, похожее на наполнитель карамелек, успокаивает, и Годжо откидывается на холодный борт ванной, пока всё в ней красится в золотой цвет, а на краях остаются блестящие полосы.

Весь вечер Сатору думал о словах Сугуру. Почему у них так, а у меня нет? Годжо почему-то подумал, что всё детство старался ни с кем не сближаться, потому что дистанция — его броня. Ничей уход не сможет ранить его, потому что уходить попросту некому. Нельзя почувствовать боль, если ты никогда не был вовлечён в человека. А тут появился Гето… И сегодня Годжо особенно ярко ощутил, что быть одиночкой не весело, не смешно и не интересно. И каким он был дураком, что отталкивал людей, что предпочитал себя, самого умного и самого красивого, всем другим. Но в то же время он думал, а будет ли с другими так же, как с Сугуру? А потому ещё одно: а почему с Сугуру не так, как с другими?

В воздухе пахнет приторной жвачкой из магазина у школы, которую так часто брала Сёко, чтобы перебить запах сигарет. Сугуру брал её за компанию. Но Сатору всегда казалось, что они пахнут дымом и огнём, на что ему отвечали: «Конечно. Ты же не куришь, поэтому и пахнет. А мы уже давно ничего не чувствуем». Вот так и Годжо думал, что ничего не чувствует уже давно. А оказалось надо было просто перебить это всё внутри, правда, чем-то гораздо тяжелее жвачки.

И тут Годжо стало страшно, что вдруг он увидит человеческую семью, такую же клубнично-банановую, даже несколько приторную, и поймёт, что она ему необходима. Потому что на самом деле сравнивать не с чем. Он просто не знает, как это: что-то рассказать, показать, как-то выразить эмоцию сложнее набора базовых чувств. И мысль, что, думая о родителях, можно чувствовать что-то кроме пустоты, сжала все кости. С уходом дедушки исчезла всякая возможность быть хоть немного откровенным. Познакомься он с Сёко немного раньше, смог бы вывернуть хотя бы один карман наизнанку перед ней, но увы. И вдруг появляется человек, который ощущается, как возможность поделиться чем-то сокровенным, сказать всё, что думал последние два года или, может, жизнь. А всё равно не можешь, потому что когда-то давно случайно шагнул за ширму и потерялся. И так и ходишь там, вообще не понимая, слышно ли тебя с другой стороны.

Но Сугуру будто слышал его. Ходил там с радаром или металлоискателем, потому что как-то умудрялся угадать почти со всем, потому что Сатору не мог не прислушиваться к нему, потому что тот умудрялся как-то отпечатать у него в голове что-то новое, даже поверх въевшегося старого. Но Годжо всё равно боялся показаться странным или глупым, сказать какую-то чушь или сделать что-то не то по меркам Гето.

Сатору думал и думал, а вода всё не остывала. Пальцы уже давно покрылись извилистыми морщинами, волосы налипли на лоб и виски. Годжо вытащил пробку из ванны, и вода шумно начала опускаться, оголяя белые плечи и коленки, худую грудь, спину с чётко вырисованным позвоночником, в конечном итоге оставляя Сатору в почти пустой ванной. Только на самом дне, ниже щиколоток, было немного воды. А в самом низу лежала пригоршня золотых блёсток. И тогда Сатору понял, что ни с кем не будет так, как с Сугуру. В этом и была проблема раньше: всем хотелось видеть его под своим углом, переделать, приодеть, смотреть в своё отражение в его глазах, держать в пузыре из банановой жвачки. А Сугуру был не таким: он бы повернул весь мир, чтобы видеть точно так же, как Сатору. И хоть Годжо не был мастером ощущений, но начинал догадываться, как всё это называлось.

Chapter Text

Оранжевые огоньки качаются на свечках в форме звёздочек, а потом в одну секунду разом тухнут. Дым тонкими струйками поднимается от обугленных фитилей, и в воздухе начинает пахнуть теплом и чем-то подгоревшим. Сёко взрывает хлопушку и обнимает Сугуру за шею. Блестящее конфетти засыпает весь пол, стол и диван.

— С днём рождения! Какой же ты старый, ужасно! — трясёт она Гето.

— С Новым годом, — с улыбкой отвечает Сугуру. — Мне только семнадцать.

— Да ему ещё жить и жить, — Годжо треплет чёрные волосы, которые были подстрижены несколько недель назад. Теперь самые длинные пряди едва доходили до кончиков ушей. Но Сатору рад, что чёлка осталась на месте. Это была особенная черта, как опознавательный знак. Сугуру поднимает голову, и ладонь Сатору оказывается у него на лбу. Тень от пальцев шрамом проходит по коже.

Нанами держит в руке нож и смотрит на торт, не представляя, как можно ровно разрезать его на пять частей. Хайбара пальцем в воздухе чертит линии, потому что это банановое чудище — его работа. Кенто следом пытается визуализировать разрезы.

— Давайте сначала подарки, а то я не могу понять… — Нанами прикладывает нож к краю.

— Да левее, — Юи качает головой. — И надо не забыть съесть роллы.

Сугуру хихикает и ставит на колени подарочную коробочку и пакеты. Сначала заглядывает в бумажный пакет с рисунком снежинок. Там зажигалка с гравировкой дракона, свеча с запахом зимних пряностей и картонная коробка для яиц. Гето удивлённо наклоняет голову и открывает её, внутри лежит шесть шоколадных. Сугуру раскрывает одно, машинально отдавая шоколад Годжо. В пластиковом голубом шарике игрушка с белым драконом. Сугуру оставляет её на краю стола. Становится понятно, что такое могла подарить только Сёко. В следующем пакете набор серебряных колец, цитрусовый парфюм и самодельная открытка с Сугуру, держащим над головой учебник по математике и подписью «Old enough to solve all the problems». Определённо Нанами.

— Мне всегда хотелось, чтобы она сама начала справляться, — Сугуру трясёт открытку за край, и Кенто улыбается, полностью соглашаясь.

— Я не понял… — хмурится Сатору, перечитывая надпись на открытке.

— Для тебя там ничего смешного, — Гето убирает открытку обратно, а Годжо достаёт её снова и показывает Сёко, та лишь пожимает плечами.

Сугуру переходит к коробочке, в которой лежит сертификат в музыкальный магазин, который он обязательно потратит в следующем месяце на какой-нибудь новый альбом. Возможно, он даже знает какой. Хотя, не мешало бы и новый плеер купить… Выбрать будет тяжело. Ещё внутри лежит упаковка самодельных печений с предсказаниями, и Гето уже понимает, что все хорошие. На дне — карманная книжка коротких иллюстрированных историй о дружбе. На втором подарке все стало ясно: Хайбара. А третий только подтвердил догадку.

Тогда получается, что простой оранжевый конверт от Сатору. Сугуру открывает его и читает на внутреннем уголке «С Днём Рождения!», выведенное почерком Годжо. Внутри довольно плотные бумажки. Гето достаёт их и внимательно смотрит на какие-то цифры и буквы. «HND» слева, а через небольшой отступ напечатано «OKA». А потом Сугуру всё осознаёт и резко поворачивается на Сатору.

— Это что, билеты?! — лисьи глаза раскрыты шире некуда в удивлении. Хотя, конечно, до взглядов самого Годжо ещё очень далеко.

Сатору кивает.

— С открытой датой, на троих. Я подумал, что ты мог бы съездить с родителями на Окинаву летом… — Годжо поджимает губы, и все на него смотрят. — Тебе не понравился подарок?

Сёко, Кенто и Юи переглядываются через стол. Тягучее молчание обволокло комнату, пока Сугуру смотрит на билеты, а Сатору не может понять, происходит что-то хорошее или что-то плохое.

— Нет, Сатору… Это супер, просто… — Сугуру убирает билеты обратно в конверт. — Это очень дорого. Даже не в плане денег… Спасибо, правда.

Гето встаёт из-за стола и обнимает Годжо. Тот глупо стоит, раскинув руки и будто дожидаясь чего-то ещё. Иери одними губами произносит: «Обними его». В эту же секунду на улице гремит фейерверк, и Нанами вспоминает про роллы, размораживая момент.

— А торт? — кричит Хайбара убежавшему на кухню другу.

— Закусишь! — доносится из-за стены.

— С Новым годом и с Днём рождения, — заключает Сёко, отпивая из стакана вишнёвого сока.

***

Сугуру сонно смотрит на кружку с чаем, потом прикрывает глаза и зевает. Он сидит за кухонным столом, поставив одну ногу на стул и положив подбородок на коленку. На нём жёлтая футболка с рисунком звёздочек, потрескавшихся и местами выцветших от стирок, и домашние серые штаны, очень широкие и длинные.

— Ты чего так рано подскочил-то? — мама переливает тёмную жижу из кофейника в фиолетовую кружку с рисунком котёнка с бантиком. — Спал бы ещё.

— Я выспался, — Сугуру трёт глаза и ещё раз зевает.

— Вижу я, — улыбается Айко.

Мама ставит перед ним тарелку с омлетом и блюдце с тостом с рыбой. Гето невнятно благодарит её, и женщина целует его в макушку, возвращаясь к кофе. Она опирается на кухонную тумбу, ставя ступню в капроновом носке на ручку одного из ящиков.

— Как вчера посидели? — кофе осторожно кружит по периметру чашки.

— Супер… — Сугуру втыкает вилку в омлет и поворачивается к Айко. — Только… Сатору подарил мне билеты. С открытой датой, на Окинаву.

— Боже… — протягивает женщина. — Билеты… Хочешь сказать, что для нас троих?

Сугуру кивает. Смысла отказываться не было никакого, потому что он уже хорошо знал Годжо. Ты никогда в жизни не вернёшь подарок ему. Ну и тем более не очень рационально жалеть его кошелёк. Да и вообще, невежливо отказываться или указывать на цену, какой бы большой или маленькой она ни была. Поэтому… Сугуру находится в той точке, в которой находится.

— Выбирайте дату, — пожимает плечами Гето. — Па-а-ап!

— Что такое? — доносится из-за стены мужской голос.

Через минуту в кухонном проёме появляется статный мужчина лет сорока с очень короткими чёрными волосами, торчащими в стороны. Он заканчивает завязывать галстук, а потом поднимает карие глаза и смотрит на свою семью. В том самом лисьем взгляде жены Тэцуо читает особую эмоцию, говорящую о какой-то новости.

— Сатору подарил мне билеты на Окинаву, и мы можем туда поехать втроём когда угодно, — Сугуру уже съел половину омлета, а теперь развернулся к отцу, смотря на него точно такими же взглядом, как и Айко, и закусывая кончик вилки.

— Ого… — только и говорит мужчина, задумчиво выдыхая.

— Ого, — соглашается Айко и ставит кружку в раковину. — А теперь проверка на вот эти все любовные концепты. У тебя есть мысль, как у меня?

Тэцуо проходит на кухню и открывает холодильник, доставая оттуда нерезаные роллы, оставшиеся со вчерашнего дня. Потом открывает навесной шкафчик и достаёт тёмно-зелёную кружку без рисунков. Наливает из заварника такого же чая, как у Сугуру, и опирается на кухонную тумбу, как жена.

— Есть одна… — наконец-то говорит он. — Ребёнок, ты же помнишь, что мы там были. Это раз. И два… Тебе не кажется, что мы для тебя старые?

— О! Говори за себя! — Айко недовольно проводит рукой по длинным чёрным волосам.

Сугуру смеётся и качает головой.

— У нас, между прочим, очень хорошие гены, — Гето переводит взгляд на маму. — Да же?

Женщина с улыбкой кивает.

— Короче, папа говорит, что твоё лето будет интереснее, если ты его проведёшь с друзьями. Тем более его вряд ли выпустят из рабства, — Айко показывает мужу кончик языка.

— Кто бы говорил… У меня так-то нет второго телефона для работы.

— Без меня всё равно резать не начнут, — хмыкает женщина, а потом снова смотрит на Сугуру. — Нет, если ты хочешь, то мы поедем с тобой. Это без вопросов. Просто… Мне кажется, что тебе лучше будет с тем же Сатору. Отдохнёшь перед школой, а то вы все нормально время проводите раз в месяц. Всё ваши уроки и уроки…

Сугуру отпивает чая и тянется за кубиком сахара. Бросает его в кружку, и небольшой брызг чуть не перелетает за её край.

— Может, ты и права… — задумчиво произносит Сугуру и смотрит на отца, который очень быстро жуёт ролл.

— За столько лет в браке оказалось, что она всегда права, — наконец говорит Тэцуо, заставляя Айко широко улыбнуться.

***

— До конца учебного года остаётся чуть меньше двух месяцев, так что пришло время для любимой вещи всех старшеклассников, — учитель достаёт стопку квадратных листочков и раздаёт каждому в классе по одному.

По кабинету прокатывается гул голосов. Сугуру крутит бумажку для кухонных заметок между пальцами и смотрит на картонную коробку с прорезью в крышке, стоящую на центральном столе.

— Сначала подписываем своё имя и фамилию, подчёркиваем, потом имя и фамилию того человека, с которым хотите быть в одном классе. Сдаём в эту коробочку. Всё понятно?

— А какой максимум? — один из одноклассников поднимает руку в воздух.

Учитель задумчиво смотрит в окно.

— Три человека, хорошо?

— А это могут быть люди из параллели? — тонкий девичий голос доносится со стороны двери.

— В этом и суть, — кивает мужчина. — Ну и надейтесь, что к Вам всем прислушаются. Списки увидите в следующем году. На сегодня всё.

Сугуру собирает сумку и выходит в коридор, вдыхая полной грудью весенний воздух из открытого окна. Он спускается по лестнице на первый этаж, меняет обувь и захлопывает шкафчик сильнее обычного. Потом выходит на улицу, где солнце, только-только выглянувшее из-за облака, пытается поджечь его рубашку. Гето морщится от такого яркого прилива тепла и старается быстрее уйти в тень.

Взгляд его блуждает по улице, пока не останавливается у стоянки для велосипедов. Там, под козырьком, Сёко смеётся, закрывая рот рукой, пока Сатору кривляется. Улыбка тут же появляется на лице Сугуру, и он спешит к друзьям. Иери замечает его на половине пути и тут же толкает Годжо в плечо. Сатору поворачивается, и голубые глаза становятся ярче. Сугуру вскидывает руку и машет.

— Приве-е-ет! Кого ждёте? — Гето кивает на них двоих.

— Угадай, — весело говорит Иери. — Кого написал?

— Вы тоже сегодня этим занимались?! — удивлённо спрашивает Сугуру, будто они не учатся в одной параллели. «Что за тупой вопрос…» — бубнит Годжо, и Гето без слов показывает большим пальцем в его сторону два раза. Сёко улыбается правой стороной губ и полузакатывает глаза.

— А я говорила! — Иери тыкает в худую грудь и поднимает взгляд наверх. Сатору на неё не смотрит.

— Вы что, опять на меня спорили? — Сугуру пытается быть обиженным.

Гето уже привык, что иногда его друзья ожидали от него какой-то реакции, но никогда не могли прийти к единому решению. И тогда на помощь к ним спешил их азартный дух, бегущий впереди них и так и толкающий на споры без какого-то глубокого смысла. Вот и сейчас они, стало быть, поспорили, кого Сугуру написал на бумажке.

— Я ждал, что ты только своё напишешь… — Сатору проводит краем ботинка по насыпи, очерчивая полукруг, отделяющий его от Сёко и Сугуру.

— Ну и мнение у тебя обо мне! — Гето стирает полоску своими кедами.

— Он так-то нас любит! — с гордостью произносит Иери, расправляет плечи. Потом она хлопает Сугуру по спине, и тот наклоняет голову в её сторону с вопросами в глазах. — Он тоже написал тебя.

Годжо кривит лицо, будто это чрезвычайно конфиденциальная информация.

— Кстати об этом, — Гето возвращается к первым словам Иери. — Не хотите поехать со мной на Окинаву летом?

Рот Сатору непроизвольно открывается, но он сразу же накрывает его ладонью. Из-за неё тут же раздаётся приглушённое «Что-о-о?». Сугуру начинает смеяться и говорит, что так получилось. Он поправляет съехавшие на кончик носа очки Годжо и объясняет ситуацию с родителями.

— Блин, — цокает Сатору, — а я даже не спросил, был ли ты там… Я тупой!

— Так держать, Сатору! — Сёко вскидывает кулак. — Ты на пути правильных выводов.

— Отвали, — тянет Годжо и поворачивается к Сугуру. — И ты этого реально хочешь?

Гето сразу же кивает. Если бы он не хотел, узнал бы Годжо обо всём, что он сейчас ему сказал? У него какие-то ну очень странные навыки причинно-следственных связей.

— Соглашайся, — с вызовом говорит Сёко. — Если предлагают — нужно брать. Да же?

— Даже, — кивает Сатору, а потом его глаза широко открываются, и он вскидывает голову. Сугуру знал, что это такое: осознание. — Получается, это нам надо ещё два билета?

Солнце уже начало садиться, и на стоянке осталось не больше десяти велосипедов. В школьном дворе никого не было, а цикады уже завели свои разговоры. Сугуру слышит, как каменная крошка хрустит под ботинками, и поворачивается.

— Сейчас узнаем, — Гето вытягивает руку в ту же сторону, в какую смотрит.

Нанами и Хайбара идут по тропинке из другого корпуса, и Юи очень активно машет руками, что-то говоря Кенто. Потом он замечает оставшихся друзей, ещё сильнее выражает эмоцию и хватает Нанами за руку, начиная бежать. На лице у второго эмоция полного негодования и в то же время смирения. Сатору переводит взгляд на Сугуру и смотрит, пока тот не видит; Годжо, кажется, прекрасно понимает Нанами.

***

Таблички с номерами рейсов и временем вылета меняются раз в несколько секунд на больших экранах. Сумки, чемоданы и рюкзаки гремят со всех сторон, люди ходят какими-то непонятными маршрутами, мимо дорог и указателей, прямо у Годжо под носом. Он поправляет кепку и быстро находит номер своего рейса. Штанины широких шорт соприкасаются друг с другом при ходьбе, а тонкая рука со всей силы тянет чемодан. Как-то на удивление много вещей для десяти дней набралось.

Годжо проходит самую большую толпу людей, стоящих вообще непонятно куда. Нет, серьёзно, там некуда стоять. А потом он нервно дёргает плечами, отрывая взгляд от пола под ногами. Сёко прыгает на месте, и её шлёпки звонко ударяются о плитку, Сугуру держит руку очень высоко, чтобы Сатору точно его заметил. Два чемоданчика стоят лицом к лицу между ними с выдвинутыми ручками.

Нанами и Хайбара тогда отказались. У первого намечался отпуск с родителями, который вся семья планировала лет пять, как мог подумать Годжо. Так что было решено оставить Кенто в его распорядке. А Юи обзавёлся не совсем официальной работой на кухне на все каникулы, что тоже очень осложнило ситуацию. Хотя, в конечном итоге, никто из них не расстроился, потому что каждый проведёт время лучшим для себя образом.

— Ну ты и долгий! — Сёко смотрит на наручные часы. — А что в кепке?

— Лампы припекают, — Сугуру смотрит на высокий потолок и усмехается. Его руки в карманах штанов, и Сатору думает, как тому реально ничего не припекло.

— Просто захотел надеть кепку, — Годжо смотрит по сторонам. — Нам надо на регистрацию. И почему у вас такие маленькие чемоданчики? Я еле запихнул всё в свой!

Иери и Гето одновременно пожимают плечами. Сначала Сугуру тоже сложил половину квартиры, пока мама не посмотрела всё, что он запихнул, а папа не взвесил чемодан, сказав, что там перевес на семь килограммов. Тогда Гето сел на кровать и сложил пальцы вместе, устало смотря на гору вещей, перемешавшихся внутри. А когда Айко прошлась по каждой из них, оказалось, что реально понадобится меньше половины. Так оказалось, что в чемодан можно положить ещё два килограмма. Правда, уже не было надобности.

Сёко же была достаточно сообразительной, чтобы в первую очередь положить всё жизненно необходимое, потом свои вещи, а то, что можно купить — не брать совсем. И её чемодан оказался самым маленьким. Сатору же поглядывал на свой чемоданище, размером с половину него. А он сам был совсем не маленьким и сильно верил, что скоро начнёт расти ещё больше, и обгонит Сугуру, потому что теперь был с ним одного роста, что несколько травмировало Гето. Но ничего, Годжо надеялся, что тот как-нибудь это переживёт.

— Тогда пошли, у нас с сорок первой по пятьдесят первую, — Сугуру ищет взглядом указатель.

Сатору идёт рядом с Сёко и что-то рассказывает ей про то, как всё непонятно в простых билетах. Потому что где он и где обычный зал ожидания. Но Сугуру считает странным другое: кепка ну очень странно сидит на Годжо. За последнее время его волосы сильно отросли, и он не знал, как с ними управиться. И Гето подумал, что кепка-то должна лежать на них совсем по-другому. Он тянет руку к голове Годжо, который тут же поворачивается и смотрит на Гето так, как обычно прицел пистолета глядит в лицо. Его рот открывается, но Сугуру быстрее хватается за козырёк, и снимает кепку.

— Отдай! — Сатору вырывает вещь из чужих рук, закрывая свободной ладонью волосы. Вернее то, что там осталось.

Сёко громко смеётся, держась за ручку чемодана, чтобы не упасть. Ей рефлекторно хочется показывать на Годжо пальцем. Люди безучастно обходят их со всех сторон, даже не одаривая взглядом. Сатору недовольно зыркает на Сугуру, а тот с улыбкой показывает, что отберёт кепку ещё раз, если он её наденет.

Сатору заходит на кухню и видит первым делом записку и деньги, приклеенные к холодильнику магнитом. Годжо отлепляет его и читает отцовский почерк: «Состриги уже наконец свои патлы». Ниже идёт адрес и время записи.

— Что стрижём? Или не определились? — мастер прикладывает сложенные концы ножниц к щеке.

— Есть одна идея… — была у него черта делать всё вразрез ожиданиям. Даже если это могло ему навредить.

Сугуру проводит рукой по коротким светлым волоскам. Прямо как гладить ёжика. Сатору недовольно поджимает губы, но не вырывается. Только смотрит на всё вокруг и сжимает пальцами рукав футболки.

— И как ты на это решился? — Гето не может перестать улыбаться, потому что очень удивлён, а когда его так переполняют эмоции, то он не может их прятать. — Тебе что, не нравится?

Сатору молча катит чемодан за собой.

— Но тебе же идёт, — Сёко пытается не отставать. — Реально хорошо.

Годжо останавливается перед стойками регистрации и шумно вдыхает, колёсики чемодана ударяются об пол. Он поворачивается на друзей, надеясь, что они его спасут. Увы, надеяться на пустые стойки в час пик в большом аэропорту… Не очень умно. Поэтому все трое плетутся к началу очереди, протянувшейся через четыре ограждения.

— Да это быстро, — успокаивает Гето, уже привыкший к такому. И это ещё рейс не перенесли, не задержали и не отменили. Переживать не о чем. Только разве о том, как их фамилии произнесут в списке людей, что не успели на посадку.

— Ага… — протягивает Годжо, загибая обложку паспорта. Он чувствует, как Сугуру локтем опирается на его плечо и снова гладит его по голове. Сатору изо всех сил старается не улыбнуться.

***

— Просыпайся! Просыпайся-я-я, — Сатору трясёт из стороны в сторону ком из одеяла. — Сё-ё-ёко-о-о. Просыпайся!

Одеяло шевелится: что-то внутри него крутится. Спутанные волосы высовываются из свободного края, а потом показываются и сонные глаза.

— Я хочу спать, — одеяло заглушает все слова, и Сатору напрягает уши, чтобы расслышать.

— А вода? И Сугуру уже собирается, — Годжо не хочет сдаваться так быстро, ёрзая на кровати.

Тонкая рука Иери вылезает из-под одеяла и ищет на тумбочке часы. Она хватает их и смотрит на цифры около десяти секунд, осмысляя время.

— Девять утра… — шепчет девушка. — Сатору…

Сёко закрывает глаза и падает обратно на мягкий матрас. Годжо тут же начинает её трясти с новой силой.

— Ну пошли, там сейчас как раз нет людей и почти не жарко, — взгляд у него максимально умоляющий, хоть Иери и не видит, натянув одеяло до самой макушки.

— В такое время нигде нет людей, — замечает Сёко.

В дверь тихонько стучат, а потом она открывается. Сугуру в большущей белой футболке и чёрных шортах стоит в проёме, сонный-сонный, будто готовый отрубиться прямо в кресле у двери. Иери понимает, что он пал в бою с чарами Годжо, который приплёлся к нему в комнату ещё раньше, чем к ней. В подтверждение Гето широко зевает, закрывая лицо двумя руками.

— Я собрался, — сипло говорит Сугуру и припадает лбом к дверному косяку.

— Хорошо. Хорошо. Я сейчас встану, — тяжело произносит Сёко. — Только уйдите отсюда.

— Супер! — довольно произносит Годжо и хватает под руку Гето, намеревавшегося присесть в кресло хотя бы на минуту.

Дверь громко хлопает, и Иери скидывает одеяло на пол, ударяя ногами о матрас.

***

— Намажь щёки, — Сёко протягивает оранжевый тюбик солнцезащитного крема Годжо. — И плечи, а то кожа с тебя потом пластом слезет.

Такая фраза звучит жутко, и Сатору сразу же откручивает крышку, роняя её в песок. Сугуру наводит на него камеру и смотрит через экран, съедающий цвета. Пальцем он нажимает на кнопку и делает снимок, на котором Годжо щедро выдавливает крем на ладонь, а Сёко пытается очистить крышечку от всего, что на неё налипло.

— На сколько хватит памяти? — у Гето не получается стянуть с запястья верёвочку с первой попытки, и она туго обхватывает его руку.

— Ну… — задумчиво тянет Иери. — Если ты даже захочешь сфоткать каждую песчинку, то на Сатору ещё останется.

Сугуру возвращает фотоаппарат и показывает на палатки с едой и сувенирами впереди.

— По мороженому? — Сатору радостно улыбается, показывая щёки с отвратительно размазанным кремом. Сугуру останавливает его и быстрыми движениями пальцев размазывает толстый слой крема. Годжо хихикает и отворачивается. Сёко же наводит на них камеру, но так озадаченно засматривается, что забывает щёлкнуть.

***

— Почему клубничное было только одно? — с тоской вздыхает Годжо, откусывая огромный кусок и тут же жмурясь: зубы заболели.

— Меня больше интересует, зачем ты купил себе эту шляпу, — Иери смотрит на Гето, идущего в соломенной шляпке с початком кукурузы в салфетке. Сегодня без мороженого.

— Тебе тоже что-то надо, — экспертно заявляет он. — А то мозги сварятся! И тебе сегодня не мешало бы кепку надеть! Да-да, не смотри так.

Сатору вздыхает и идёт к воде. Вообще-то они сами сказали ему, что он хорошо подстригся, а теперь что-то возмущаются. Годжо иногда забывал, что для солнца он — лакомый кусочек вместе со своими светлыми волосами и голубыми глазами. Прямо деликатес. Сугуру же грозило куда меньше, потому что он сам по себе был на пару тонов темнее Сатору вообще по всем параметрам. Сёко же придерживалась тактики «это никогда не будешь ты», и солнечные удары в страхе обходили её стороной.

Сугуру за это время успевает сгрызть целый кукурузный початок и попадает им в урну, отряхивая руки от кусочков соли. Потом смотрит на Сатору, который всё мучает своё мороженое, что вот-вот превратится в клубничный суп. Помощь предлагать будет странно.

— Раз такой умный, то дай шляпку, — Сатору тянется к Сугуру, но он уворачивается.

— Зачем? — Гето приподнимает поля шляпы, чтобы видеть Годжо ещё лучше. Брызги воды долетают до ног. — Тебе и так хорошо! Кепки больше пойдут, знаешь ли.

Сугуру язвительно улыбается и держится в паре шагов от Сатору, боясь, что он может что-то ему сделать. Годжо думает, что если никого не убивать, то всё будет в порядке. Сёко достаёт фотоаппарат и смотрит, как эти двое идут по пляжу, готовые вцепиться друг в друга и разорвать на два головных убора, но у Сатору мороженое, а Сугуру не хочет начинать первым.

— Может уже встанете? — Сёко наводит на них камеру, давая пять секунд на раздумья, иначе именно у неё появится и соломенная шляпа, и клубничное мороженое.

***

В номера они возвращаются под вечер, чувствуя, что ноги отваливаются, а плечи очень странно болят. Сатору в своём номере выпивает половину кулера и падает на кровать звёздочкой, смотря на вращающиеся лопасти потолочного вентилятора. В такой позе он и засыпает, с ногами в кроссовках, свесившимися с края кровати. Сугуру же, хоть и очень устал, аккуратно раскладывает вещи, идёт в душ из последних сил, ужинает и уже потом ложится в кровать, мгновенно вырубаясь. Сёко ещё полтора часа сидит в кресле у двери, подпирая подбородок правой ногой и листая кадры с фотоаппарата. Потом она делает всё то же, что и Сугуру, только перед сном, в позе Годжо, слушает музыку, болтая ногами, свешенными с кровати. И ей нужно лечь ниже середины, чтобы это сделать. Сатору же для таких фокусов и стараться не надо. Тем более он уже как два часа сопит на спине.

На следующий день они умирающе лежат в шезлонгах у бассейна. Сугуру задаётся вопросом, зачем нужен бассейн, когда океан в паре сотен метров от отеля. Сатору говорит, что он ничего не понимает в роскошной жизни. «Чё, хочешь сказать, что богачи первым делом строят себе бассейн?». Годжо отказывается отвечать на вопросы, содержащие то самое слово. Гето в качестве пропуска к голосу приходится два раза сходить за безалкогольным мохито, и только потом Годжо поворачивается в его сторону, довольно потягивая холодный лимонад и тыкая соломинкой в кубики льда. Сёко всё это время спит, накрывшись полотенцем, и Сугуру делает несколько кадров на память. А то так весь отпуск проспать можно.

Потом их дни чередуются между совместными вылазками в дикую природу и совместным валянием в шезлонгах за красивым забором. Иногда получается так, что из отеля выходят двое, потому что третий внезапно умер. Сатору умудрился простыть под кондиционером, хотя Сёко напоминала ему не оставлять его включённым на ночь так, будто спишь в морозилке. Годжо отнекивался, говоря, что та сама живёт в ледниковом периоде, а ему просто не повезло. Всё это он доказывал, шмыгая носом и стоя посреди комнаты, завернувшись в одеяло.

Сугуру отдал ему свою аптечку (удивительно, что в таком чемоданище у Сатору не было персонального аптечного окошка) и сказал, чтобы он звонил им в любую минуту. Потом он взял Сёко и пошёл с ней проветриться. Кто знает, насколько прилипчивы микробы Годжо. Главное, чтобы не так же сильно, как он сам. И самое удивительное: Сатору ни разу не позвонил им за этот день. Сугуру думал, что он там уже умер, подавившись леденцом от кашля, но нет. Похоже, Годжо и раньше справлялся с такими вещами сам. И Сугуру от этой мысли стало грустно.

В последний день Сёко сказала, что уже устала ходить, и что видела уже все пальмы и все молекулы воды, а ещё сегодня должен быть день покупки сувениров домой, а всё это Иери терпеть не могла. Поэтому она написала список всего, что Годжо и Гето должны ей достать, и решила устроить одну очень интересную экскурсию под названием «традиционный шведский стол». А Сатору и Сугуру (оба в кепках) отправились в центр, чтобы обойти все магазины (по крайней мере это был их план в самом начале, когда они ещё не устали и были полны энтузиазма).

В итоге шесть магазинов и три лавки были осмотрены ими полностью. Сатору купил всё по списку Сёко: брелки, магнитики, футболку «с "осмысленной" подписью или рисунком "я у мамы дизайнер"», ещё взял серьги с синими перьями, потому что в голове Годжо они отлично ей подходили. Сугуру купил маме подвеску с пальмой, отцу — рубашку с ними же в какой-то классической островной расцветке. И взял вторую такую же, как подумал Сатору, для себя. Ещё он себе взял карточку-фотографию, чтобы повесить на стену и водяной шар с пляжем внутри. Годжо купил подарочную коробку конфет, вазу из зелёного стекла и цветастую фигурку со львом-собакой с ртом в закрытой улыбке. В общей сложности они потратили около четырёх часов, и время давно перевалило за обед.

Сатору выходит из последнего магазина и вдыхает тёплый воздух. Он потягивается, поднимая пакеты с покупками вверх. Скоро возвращаться в номер и паковать чемоданы, а потом лететь в Токио. Удивительно, как быстро может пробежать время. Сугуру идёт рядом, смотря в свои пакеты и проверяя, ничего ли они не забыли. Вроде всё на месте, но он останавливается недалеко от перехода на другую улицу и достаёт свою рубашку из пакета. Годжо вопросительно смотрит на него, а потом видит то, что запомнит на всю жизнь, что оставит след на его мироощущении и что в какой-то момент вспомнится совсем не в подходящей ситуации.

Гето достаёт из карманов всю мелочь, которую получил на сдачу в палатках и на кассах, а потом подходит к мужчине, мимо которого они с Сатору прошли сегодня раз пять, пока закупались. Рядом с ним небольшой кофейный стаканчик с множеством следов от времени, сам он в выцветшей футболке, которую только на тряпки пускать. Он сидит на картонной коробке и смотрит на начинающее садиться солнце. Сугуру загораживает его, и мужчина фокусирует взгляд уже на нём.

— Здравствуйте, это для Вас, — Гето высыпает всю мелочь из ладони в стакан, наполняя его на половину. — И вот ещё.

Он отдаёт запечатанную рубашку, и мужчина удивлённо смотрит на него. Сугуру только кивает, показывая, что не ошибся. У Сатору связь с этой планетой давно потеряна. Так сильно его же давно ничего не впечатляло в этой жизни (с его точки зрения, конечно же).

— Вы даже не знаете, что сейчас сделали, — бездомный забирает рубашку и кладёт рядом с собой.

— Да не оскудеет рука дающего, — неловко улыбается Сугуру. — Надеюсь, размер правильный. Всего доброго.

Сугуру доходит до Сатору, который продолжает пялиться на него тем самым взглядом, по которому Гето понимал, что какие-то шестерёнки у него в голове крутятся изо всех сил.

— И часто ты так делаешь? — Годжо смотрит на мигающий красным светофор, осмысляя ситуацию.

— Когда есть возможность, — Гето пожимает плечами. Для него такое было обычным действием. Оплатить жетон в метро, когда кто-то забыл пополнить карту, помочь донести пакеты старушке, собрать рассыпавшиеся из порванной сумки продукты, спросить, знает ли ребёнок человека, который тянет его куда-то за руку. Обыкновенный минимум. — Твоя семья разве не занимается благотворительностью?

— Нашёл, что сравнить! — с характерным смешком говорит Сатору. — Это же ради статуса, налогов, влияния, репутации, а уже в последнюю очередь ради самой благотворительности.

— Ну да… Влиятельные семьи… — говорит Сугуру в пустоту. — Не знаю, мне не сложно, а люди и запомнят, и им только лучше станет. Да и даже всё, что ты перечислил… Умысел не так важен, если помощь дойдёт до нуждающихся. Типа этот концепт «даже в жестоком мире есть что-то хорошее».

Сатору кивает, потому что он на личном примере знал, что значит эта фраза. Вот только он совсем не задумывался, что у других тоже есть нужда и чувства, что ему ничего не стоит потратить пару минут на какую-то мелочь в стакане. И это если говорить очень грубо. Сугуру всё ещё мог открыть себя с какой-то новой стороны, хотя Сатору думал, что знает уже все из них.

— Сходим к морю? — спрашивает Годжо.

***

Волны наслаиваются одна на другую, вдалеке виднеются мангровые деревья, показывающие тонкие светлые корни из воды. Сатору садится на тёмный песок и снимает кепку с головы, Сугуру оставляет пакеты в стороне, чтобы их никуда не смыло, и падает рядом. Облака закрывают солнце, давая проткнуть себя паре золотых лучей насквозь. Тёплый ветер с запахом воды и водорослей спокойно кружит рядом. Годжо закрывает глаза и делает глубокий вдох, откинув назад голову.

— Спасибо за это, — говорит Сатору. Сугуру внимательно поворачивает к нему лицо. — Ну, что мы с тобой друзья.

Годжо обхватывает колени руками и кладёт на них щёку, чтобы видеть Гето. Он спокойно смотрит на него, пока Сугуру ищет, что ответить.

— Не думаю, что может быть по-другому, — карие глаза поднимаются вверх. — Я рад, что могу что-то для тебя сделать.

Сатору кивает и снова смотрит на волны. Наверное, Сугуру и представить не может, как много делает. Его появление так прочно вернуло землю Годжо под ноги, что он даже не с первого раза вспомнил, как ходить. А Гето всегда был рядом, готовый подать руку или подставить плечо. Сатору часто замечал, что он был рядом для всех, а не только для него. Чем-то похож с Хайбарой, но всё равно был другим. Годжо без раздумий сказал бы: «Лучше». Причём в каких-то недосягаемых чертах, само впечатление от Сугуру не вмещалось ни в слова, ни в цифры, ни в правила.

— Знаешь, я иногда ловлю себя на мысли, что ты похож на моего дедушку, — Годжо после долгих размышлений решается это сказать. Сердце Гето делает паузу. — Он умер чуть больше трёх лет назад… И всё это время мне его сильно не хватало. А потом ты появился. Возможно, это неправильно — так говорить… Но стало даже лучше.

— Ну почему… — вздыхает Сугуру. — В этих словах нет ничего ужасного. Просто, может, ты тогда не мог рассказать какие-то вещи, потому что разница в возрасте, плюс вы родственники. А мы… Почему стало лучше для тебя?

Сатору сжимает мокрый песок в руке, и пена касается пальцев в шлёпках. Кепка лежит у него на животе, и солнце отражается от низких волн.

— Я могу сказать тебе любую вещь. Не думая, уместно это или нужно ли вообще такое говорить. С Сёко я могу думать, что оно не всегда в нужный момент. С ребятами… Для некоторых вещей мы не близки так сильно чисто по ощущениям.

Сугуру кивает.

— Ты и правда можешь мне сказать всё, что думаешь, — лучик солнца целует Гето в щёку, и он жмурится. Этими словами он одновременно и позволяет Сатору открыться, и сам соглашается с ним.

— И прости, что я не всегда могу как-то правильно отреагировать. Или понять ситуацию, или чувства других. Иногда кажется, что со мной что-то не так, раз не могу встать на чужое место. Или думать, а потом уже говорить.

Сатору тоскливо вздыхает.

— Тебе не за что извиняться, — Сугуру хмурится в несогласии и мотает головой. — И с тобой всё так. Это я тебе ответственно заявляю.

Годжо усмехается, потому что это было не первое и не десятое «ответственное заявление» Гето. Но он всё равно верил ему, особенно, когда Сугуру вскидывал голову, подтверждая этим свои слова. Хотя, конечно, Сатору никак не мог выразить свою благодарность, она уже давно переросла его. А если бы и смог, Гето бы не понял, потому что считал, что не сделал ничего особенного; это просто то, как нужно относиться к людям, которыми дорожишь.

— Мы же ещё вернёмся сюда? — Годжо поворачивает голову.

— Конечно, — без раздумий отвечает Гето.

— Вдвоём? — Сатору не знает, почему задаёт такой вопрос. Просто захотелось спросить, и он спросил.

— Если хочешь, то вдвоём, — улыбается Сугуру, и Сатору думает, что эта улыбка куда ярче солнца.

Потом они ещё долго сидят у моря, забыв про чемоданы, про вылет, про ждущую их Сёко, про пакеты с подарками за спинами. Сатору ещё понятия не имеет, как мало таких моментов осталось у них на двоих, и как много времени пройдёт, прежде чем они снова будут ходить по этому песку. Но сейчас всё хорошо, и это главное.

***

В конечном итоге они оказались на волоске от того самого мистического объявления их фамилий в списке людей, снятых с рейса. Сёко ужасно ругалась на них, но Сатору смог задобрить её купленными серёжками. «Как чувствовал», — выдыхает Годжо, давая Гето пять за спиной подруги. «Не думайте, что так легко отделались», — Сёко метает в них взглядом молнию. И весь оставшийся полёт Сатору пускает слюни у Сугуру на плече, но тот не знает об этом, потому что тоже спит. Иери делает последний снимок за поездку, широко улыбаясь на их фоне.

А потом начинается новый семестр. Сатору и Сугуру действительно оказались в одном классе. Нанами, Хайбара и Иери забрали себе оставшиеся три. И это было так странно, потому что теперь парты Годжо и Гето стояли одна за другой, и Сатору мог в любой момент повернуться к Сугуру и что-то ему сказать, или пошутить в моменте, или увидеть двумя парами глаз что-то происходящее в классе, что они потом наперебой будут пересказывать остальным друзьям. Наверное, о большем Годжо и мечтать не мог.

Сейчас он чувствует, как Сугуру гладит его по затылку, ведёт пальцы по отросшим волосам. Сознание медленно возвращается к нему, и голубые глаза выглядывают из сложенных на парте рук.

— Дома не спится? — Гето сидит напротив в абсолютно пустом классе. Сегодня их очередь убираться, и пока они ждали, что всей уйдут, Годжо прильнул к рукам и уснул.

— Ага, — медленно кивает Сатору, прикрывая глаза ещё на несколько секунд. — Как-то сегодня плохо спал.

Годжо нехотя встаёт на ноги и потягивается.

— Быстренько уберёмся и пойдёшь спать, — обнадёживает Сугуру.

— А! Чуть не забыл! — Годжо резко садится на корточки перед портфелем и копается в нём около минуты. Потом достаёт красный конверт и протягивает Гето.

Сугуру неосторожно открывает его, отрывая кусочек уголка. Потом достаёт два билета и начинает смеяться. Сатору непонимающе смотрит на него.

— Прости, прости… — Сугуру старается как можно быстрее успокоиться. — Просто я вспоминаю, что было в прошлый раз.

В руках у Гето два билета в океанариум на обед субботы.

— Мы как приехали, вообще никуда не ходили, — поясняет Годжо. — Вот я и решил… Купить билеты.

— Да я понял, — Сугуру возвращает один из билетов в конверт, а второй оставляет себе. — Тогда в субботу у входа в три, хорошо?

Годжо сразу же соглашается и надеется не опоздать, мысленно считая, сколько времени ему надо на дорогу и на сборы. Выглядеть надо с иголочки.

— Ну тогда тащи веник, пол себя не подметёт, — подгоняет Гето.

Сатору бежит к углу класса, чуть не роняя всё на своём пути. Ещё не проснулся, думает Сугуру.

***

Гето смотрит на часы мобильника. Три часа, три минуты. И только он хочет набрать Сатору, как тут же подъезжает чёрный джип, из которого выпрыгивает Годжо в серой широкой футболке.

— Спасибо! — говорит он в открытую дверь. — Не, потом мы сами доедем. Ага. Спасибо ещё раз.

Сатору захлопывает дверь, и машина тут же уезжает. Годжо поворачивается, и перед ним оказывается Гето в тёмно-синем кардигане, накинутом поверх белой футболки.

— Три минуты, — Сугуру ударяет пальцами по невидимым часам на запястье.

— Да всё мы успеем, — отмахивается Годжо. — И привет!

— Привет, привет, — отвечает Гето, открывая входную дверь.

Они быстро отдают билеты и получают один буклет на двоих с гигантской картой океанариума и памяткой, как быть вежливым с рыбами. Сугуру разворачивает его и смотрит, что находится в каждом зале. Он показывает Сатору, как лучше всего пройти, чтобы успеть увидеть всё. Потому что иногда у него бывали трудности, и в каких-нибудь музеях он мог проходить через один зал по десять раз в поисках галерей, в которых ещё не был.

Так они начали с самых маленьких залов, где, к тому же, можно трогать экспонаты. Но Сатору всё равно долго собирался с духом, чтобы сунуть руку к карпам, хоть Сугуру и читал ему со стенда, что они абсолютно безвредны, потому что зубов у них нет. И вскоре Годжо всё же согласился познакомиться с этими бело-оранжевыми существами поближе. Потом был зал с акулами, но Сатору ни капли не впечатлился, а Сугуру просто было жутко, и он хотел пойти смотреть на что-то менее угрожающее.

Мимо Сатору проплывает косяк неонов. Это зал аквариумных рыб, и неоны считаются одними из самых красивых. Годжо и Гето с интересом рассматривают множество всевозможных мелких и не очень рыбок, попеременно показывая пальцами на самые необычные.

— Смотри, смотри, — Сугуру тыкает в белую рыбу с большими пушистыми плавниками. — Какая красивая!

Сатору соглашается.

— Это… — он смотрит в буклет. — Похожа на бойцовую рыбку. О! Вон ещё одна, только… — Годжо смотрит на чёрную рыбку с поредевшими плавниками, медленно плавающую по следам белой. — Только как-то ей плохо.

— Пойдём дальше, — Сугуру тянет Сатору за руку, отводя взгляд от стекла.

Сатору ещё долго оборачивается, но уже не видит её за другими видами. А потом его внимание перехватывает зал с медузами. Лицо Годжо освещается зелёным светом, исходящим от этих желешек, а Гето идёт по другой стороне — той, где живут голубые медузы, и его волосы подсвечиваются синими полосками. Этот зал понравился ему больше всего, но это пока.

— Уважаемые посетители, уведомляем Вас, что до закрытия осталось тридцать минут. Успейте посмотреть всё, что хотели. Благодарим за посещение нашего океанариума.

— Блин! — Сугуру и Сатору синхронно говорят одно и то же, переглядываясь.

Им надо торопиться, поэтому следующие десять залов они смотрят очень быстро, и уже начинает казаться, что скоро их найдёт сам Немо. Последним остаётся огромный коридор, со всех сторон окружённый водой. И когда они идут по нему, освещённые переливающейся водой, тень накрывает их, и их головы поднимаются: над ними проплывает огромный скат, раскинувший плавники в обе стороны. «Вау!» — шепчет Сатору и радуется, что ничего такого не видел на Окинаве. Хотя, скаты там жить не должны.

Коридор приводит их к последнему залу, стёкла которого идут от пола до потолка по всему периметру комнаты. Внутри почти полностью темно, только от стёкол исходит чёрно-синий цвет, а вдалеке проплывают косяки рыб. У стекла поднимаются оранжевые медузы, болтающие щупальцами в воде. Сатору садится на скамейку и вытягивает уставшие ноги. Сугуру подходит к нему и, немного постояв, садится рядом. До закрытия остаётся десять минут, а они сидят, окружённые медузами, как в смертельной битве, где у них осталось только два патрона друг для друга.

— Спасибо за сегодня, — Сатору устало кладёт голову на плечо Сугуру.

— Тебе тоже спасибо, — если бы не билеты Годжо, они бы сейчас тут не сидели.

Сугуру придвигается чуть ближе, чтобы не напрягать шею Годжо. Он осторожно прикладывает щёку к макушке Сатору, и издалека ему кажется, что за стеклом напротив них проплывают две бойцовых рыбы — чёрная и белая.

— Уважаемы посетители, наш комплекс закрывается на сегодня. Просим Вас проследовать на выход. Спасибо за посещение!

***

Солнце тёплыми жёлтыми лучами пробирается через ещё зелёную листву деревьев. Сатору идёт по бордюру вдоль квартала с обычными домиками, без стоэтажек с подземной парковкой и фитнесс-центром. Сугуру шагает рядом по абсолютно пустой дороге, даже автомобили не припаркованы на этой улице. Кажется, жизнь заснула крепким сном на одной из лужаек, и никто не может её разбудить.

До их домов было примерно полтора часа пешком (должно быть, мало ходили по океанариуму), так что сейчас они идут под вечерним небом, и остаётся ещё около часа. Если бы не перекус в ближайшем кафе, Сатору бы уже упал в голодный обморок.

— Надо найти автомат с водой, — невзначай говорит Годжо.

— Тебе её мало было? — весело спрашивает Гето и оглядывается по сторонам. — Здесь вряд ли что-то будет.

— Ты такой смешной! — цокает Сатору. — Я доживу до ближайшего уж точно! Можешь не переживать.

Сугуру думает, что переживать не о чем. Просто, неужели они зашли в настолько глухой район, что тут даже нет автомата с водой. Хотелось уже сделать перерыв, присесть на скамейку и закурить, потому что на ходу вредно (сидя, конечно же, полезно), а ещё на Годжо всё будет лететь. Тут Гето думает, что «курить» надо вычеркнуть. Последнее время Сатору возмущался каждый раз, когда видел в пальцах Сугуру сигарету. Ему совсем перестала нравиться эта привычка, и он очень хотел отвадить Гето от укорачивающих жизнь вещей. Поэтому Гето каждый раз говорил Годжо для его же спокойствия, что это просто Иери попросила купить пачку, а сам он не курит.

Вдалеке Сугуру видит большой чёрный автомобиль и с облегчением думает, что хоть кто-то тут есть. Потому что внутри него последние несколько минут было какое-то гнетущее чувство. Будто всё вокруг замерло, остановилось и уставилось на него. А сейчас, одним моментом, разморозилось, и кровь побежала по венам жизни.

— …но Сёко сказала, что в этом нет никакого смысла. А ты что думаешь? — Годжо спрыгивает с бордюра и толкает Гето в правую сторону, потому что тоже заметил машину.

— А? — Сугуру мотает головой, вылезая из мыслей. — Прости, прослушал.

Сатору вздыхает, и мужчина, стоящий у автомобиля, кидает на него взгляд.

— Ещё раз. Мы с Сёко недавно спорили—

— Ребятишки, зажигалочки не найдётся?

Чёрные волосы спадают на довольно молодое лицо, и зелёные глаза внимательно смотрят на подростков. Мужчина опирается на дверь чёрной «Шевроле Тахо», согнув одну ногу в колене, держа ступнёй дверь. В руке у него пачка сигарет, одна из которых зажата между зубов.

— Да, конечно, — без задней мысли отвечает Сугуру и делает пару шагов вперёд. Сатору сразу же идёт за ним, недовольный, что никак не может договорить. — А Вы не знаете, где здесь автоматы с водой есть?

Гето крутит колёсиком зажигалки с драконом, и мужчина подносит кончик сигареты к пламени, делая затяжку. Он выдыхает дым и снова смотрит на них.

— Не-а, пока ехал ни одного не видел, — говорит с интонацией сожаления, что не может помочь. — Тут как будто все умерли. Нет такого ощущения?

Сатору с интересом разглядывает лицо мужчины, и зелёные глаза тут же переводятся на него одного. Годжо от такого зрительного контакта становится неловко, и он сразу же хочет объясниться.

— Вы ничего не подумайте, просто я, кажется, Вас где-то видел…

— Я бы запомнил, — мужчина показывает зубы в улыбке, и Годжо переводит взгляд на шрам в уголке губы.

Расширившиеся зрачки тут же сжирают голубую радужку. Тебя разве так зовут?

— Сугуру! Беги!

Годжо толкает его вперёд, и Гето в панике отпрыгивает на пару шагов назад. Сам Годжо дёргается, но Тодзи тут же выбрасывает сигарету и хватает Сатору за тонкую руку, притягивая к себе. Оставшиеся сигареты из упавшей пачки разлетаются во все стороны. Гето видит, как мужчина ударяет Сатору головой об дверцу автомобиля, и как кровь окрашивает его волосы. Годжо, как плюшевый кот, падает на пыльную землю. Сердце Сугуру колотится изо всех сил, и он бросается вперёд.

— Сатору! — кричит он.

Тодзи хватает его и отшвыривает подальше, как будто он ничего и не весит, как будто он сам плюшевая игрушка. У Сугуру внутри всё переворачивается, а когда он приземляется ближе к углу дороги, почти на склон в кусты, то чувствует, как внутри всё сжалось. Гето пытается подняться и сделать вдох, но ничего не получается. И он в панике понимает, что не может дышать нормально. Слёзы непроизвольно катятся у него из глаз, пытаясь смыть боль. Он ползёт вперёд, смотря, как неизвестный мужчина, которому он давал свою зажигалку прикурить, бросает Сатору на заднее сиденье машины, окидывает его самого безразличным взглядом и садится за руль, тут же заводя двигатель и уезжая. Музыка из приоткрытого окна несётся за ним следом.

Сугуру дотягивается до выпавшего из кармана телефона и набирает Сёко. В трубке звучат протяжные гудки, и он смотрит на тлеющую в пыли сигарету, пока сердце хочет вывалиться из его глотки в эту же грязь.

В глазах Годжо всё было совсем по-другому, как в презентации из нескольких халтурных слайдов. Он видит ужас на лице Сугуру, а потом, сразу же после этого, дверь летит на него. Как будто в парке на аттракционе ты падаешь лицом в железяки, но знаешь, что не достанешь, а снова поднимаешься ввысь. Только тут такого не случается, и железяки с каждой секундой становятся всё ближе. Потом Годжо резко вскрикивает, чувствуя такую боль, словно его голова разорвалась на части. Из глаз разлетаются искры, а дальше только густая чернота. Последнее, о чём он думает: «Надо было запретить Сугуру курить ещё давно».

Chapter Text

Тени качаются на стенах, освещённых тёплым пламенем свечи. Сёдзи на четверть отодвинута, показывая задний двор и огромные снежинки, ложащиеся на промёрзлую землю. Такого большого снегопада уже давно не было, а значит завтра придётся половину утра потратить на чистку дорожек. Хорошо для такой работы здесь марать руки приходилось другим. Зелёные глаза смотрят на белые хлопья, стеной валящиеся с чёрного неба, на котором нет ни единой звезды. Будто это сами ангелы отвалились от него и теперь возвращаются на Землю.

Жилистые руки, какие обычно бывали у тех, кто ими и зарабатывал, держали небольшой свёрток, из которого внимательно смотрели на мир точно такие же по цвету глаза. А по форме совсем не похожие. Ген хмурого взгляда был самым сильным у них в роду. Маленький носик дёргается, будто что-то щиплет его, а глаза ещё сильнее сужаются. Младенец начинает плакать, и руки тут же стараются его укачать. Тяжело понять, что хочет тот, кто даже двух слов не знает. Беззубый рот раскрывается в крике, который ничто не может облегчить.

— Да заткни ты его! — раздаётся из-за стены.

Рэйка поджимает губы, сильнее качая ребёнка. Он, кажется, единственный понимал её в этом доме. И единственный мог озвучить всё, что чувствовал. Ей самой иногда хотелось зайтись в зверином вое. Но что делать, если сердце у неё было мягче печенья? И идти против него она никогда не могла.

***

Высокий мужчина заходит в комнату. Щёки его красные от мороза, а чёрные волосы все в ещё не растаявшем снегу. Он отряхивается, и капельки воды с их кончиков разлетаются в стороны. Женщина, свернувшаяся калачиком рядом с младенцем, тут же пугливо открывает глаза и смотрит на мужа. Он улыбается и одними губами здоровается с ней. Она сразу встаёт, совсем невесомо смотрясь в своей ночнушке, и подходит к нему.

— Ты сегодня так долго… — шепчет Рэйка, обнимая мужа и чувствуя, какой он холодный.

— Дела, дела, — легко произносит Хару и целует жену в макушку. Она гораздо ниже, он бы даже подбородок не смог на неё поставить, не согнувшись.

Женщина отрывает лицо от широкой груди, покрытой свитером, который она покупала, и смотрит в такие же, как у недавно родившегося сына, глаза. Никогда не поймёшь, что же за ними стоит. Но Рэйке не было смысла понимать, она просто чувствовала.

— Я хочу уехать отсюда, — говорит она. — Здесь невыносимо.

Мужчина озадаченно выдыхает, и пламя свечи, колыхаясь, играет у него на лице.

— Знаю. И я делаю всё, чтобы это случилось, как можно быстрее, — Хару обходит жену и тихо открывает шкаф. Он стягивает свитер, и затухающая свеча тускло показывает старые и молодые шрамы по всему телу. Зелёные глаза смотрят в сторону.

— Я буду ждать тебя, сколько потребуется, — Рэйка подходит к нему и целует, куда дотягивается — чуть ниже лопатки. А потом обнимает со спины, припадая к ней лбом. Свеча тухнет.

***

Нежно-белые цветки яблони уже начали распускаться. Снег остался лежать только в самых высоких точках страны, и сёдзи были распахнуты с обеда до ужина. Хару широкими шагами идёт по коридорам огромнейшего дома, потому что уже не может держать в себе новость, что уже в следующем месяце у них с Рэйкой и Тодзи будет их квартира. Да, в пару десятков раз меньше, но там она, наконец-то, будет чувствовать себя спокойно.

— Рэйк-, — он заходит в комнату, но никого там не находит.

Хару хмурится и смотрит на аккуратно сложенный футон. Тодзи он тоже нигде не видит. Это странно: обычно она никогда не выходила из комнаты, оставляя её идеально убранной; ещё и без ребёнка. Зенин делает глубокий вдох, пытаясь поймать спокойствие хотя бы на пару секунд. Моющие средства. Очень яркий запах в сравнении с нотами свечей ручного отлива и идеально сочетающимися благовониями. И тут Хару понимает, что не видит вещей Рэйки в комнате. Ему кажется, что это и есть та самая странность, которую он сразу же почувствовал в комнате.

— …на который мы готовы, это — двадцать пять процентов.

— Где Рэйка? — Хару распахивает сёдзи в кабинет брата, и его взгляд впервые за долгое время выражает эмоцию, отличную от усталости и недовольства.

Наобито поднимает палец вверх, жестом прося подождать, пока он закончит важный разговор. Потом он делает пометки в своём ежедневнике, никуда не торопясь, а в это время Хару ходит туда-сюда, сминая татами ногами. Наобито исподлобья следит за ним взглядом, не отрываясь от разговора. Потом медленно вешает трубку и смотрит на старшего.

— Где она? — в нетерпении говорит Хару.

— Рэйка? Она собрала вещи утром и уехала, — без запинки отвечает брат. — Я думал, она тебя предупредила.

Комната переворачивается в зелёных глазах Хару.

— А Тодзи? Тодзи. Где он? — Хару боится услышать то, о чём подумал в первую секунду.

— С мамой, — сердце старшего Зенина берёт паузу. — С нашей, в смысле. Посмотри в её комнате.

Хару кивает и выходит в коридор. Он шагает, как в замедленной съёмке, иногда отталкиваясь пальцами от стены и даже не понимая, куда вообще идёт. В следующем моменте Тодзи уже у него в руках, он слушает что-то про то, как Рэйка собирала вещи и как оставила Тодзи. Что на самом деле она его не любила, что просто хотела от него связей и влияния, что без неё ему будет лучше, потом ещё и ещё, но он уже не слышит. На фоне писка в ушах маячит мысль, что он не верит ни единому слову людей в этом доме. Рэйка никогда бы его не оставила.

***

— Пап, ну ты чё там возишься-то? — черноволосый юноша заглядывает в комнату и смотрит, как отец перевязывает галстук не в первый раз.

— Да не получается у меня! — Хару просто набрасывает на плечи синюю ленту, окончательно опустив руки.

Тодзи смеётся: он галстуки в принципе не носил по этой же причине. Но отцу уже было несолидно таким заниматься. Младший Зенин крутится по сторонам, а потом набирает воздуха в лёгкие.

— Манами-сан! Манами-сан! Завяжите папе галстук, пожалуйста! — кричит он, что есть сил. Голос отлетает от всех стен в доме, и Тодзи надеется, что он дойдёт до адресанта. — Сейчас придёт.

— Спасибо, — кивает Хару. — Раньше мне их всегда твоя мама завязывала…

Мужчина грустно улыбается, сам не зная, зачем решил вспомнить о ней. Тодзи вскидывает брови, не понимая, как реагировать.

— Как думаешь, где она сейчас? — Тодзи припадает щекой к двери.

— Наверное, на лазурном берегу наслаждается лучшей жизнью? — с тоскливой усмешкой отвечает Хару.

Женщина в рабочей форме аккуратно отодвигает Тодзи от прохода и здоровается с отцом и сыном. Хару смиренно стоит, наблюдая, как ловко переплетаются концы галстука между собой.

— Иди пока в машину, ключи на полочке у выхода должны быть, — мягко командует мужчина.

Тодзи тут же исчезает, беспрекословно следуя приказу отца. Домработница поправляет галстук, оставляя его прямо над сердцем. Потом она отходит и смотрит на работу издалека. Даже после сорока Хару всё ещё оставался очень и очень красивым мужчиной. В их семье этого было не отнять.

— Зенин-сан, мне нужно кое-что Вам сказать, — женщина сжимает подол юбки.

— А, да, я слышал, что у Вас сегодня последний рабочий день. Кто же мне теперь галстуки завязывать будет… — Хару задумывается на секунду, а потом снова возвращается в реальность. — А, так вот. Расчётный лист и премию лично от меня Наобито должен передать ближе к вечеру, зайдите потом к нему, хорошо?

— Это я знаю. Как раз по этой причине я и хотела сказать, что… — на лице у неё идёт борьба между собой и совестью. — Она от Вас никуда не уходила. Рэйка любила Вас до последней минуты.

Манами переходит на шёпот, и Хару ничего не понимает. Столько лет прошло. Неужели хочет облегчить душу без страха быть пойманной? Зенин нервно сглатывает.

— Откуда Вы это знаете?

— В тот день я слышала, как она плакала и просила не трогать Тодзи. Ваш брат ей сказал, что он просто… просто покатается с ней. И я сразу же ушла.

Хару складывает руки на затылке, шумно выдыхая. Сердце бешено бьётся, разгоняя горячую кровь по венам.

— Это могло значить что угодно… — мужчина пытается как-то успокоить себя, уцепиться хоть за малейший кусочек рациональности.

А потом он слышит фразу, которая эхом будет звучать в голове каждый раз, когда он будет прислушиваться к шуму мыслей, когда будет засыпать в пустой комнате и когда будет вспоминать о ней.

— Я перестелила татами, потому что не смогла отмыть её кровь.

Мир замер, всё из него исчезло, пропало в шуме и белизне. Вот что на самом деле бросилось ему в глаза в тот раз, но он так и не смог этого понять.

***

— Говори, сука! Что ты с ней сделал? Что? — Хару бьёт брата лицом о стол. Его любимый дорогущий стол. Кровь разлетается на свежераспечатанные бумаги. Вот тебе и договоры, которые и до этого подписывали кровью, даже не догадываясь об этом.

— Ничего! Я ничего с ней не делал! — голос у Наобито весь дёргается, жалобно прося пощады в каждой интонации. — Она уехала. Уехала. И всё.

Хару убирает руку с шеи, и Наобито откидывается на спинку кресла, закрывая лицо руками. Он шмыгает носом, пытаясь понять, ровно ли стоит в нём хрящ. Кровь просачивается через пальцы, звучно капая на пол в тишине кабинета. Лампа белым светом показывает только Наобито и нижнюю половину тела Хару. Тот шумно дышит в попытке вернуть сознание на место.

— Отцу недолго осталось, а потом, по законам семьи, всё отойдёт мне. И ты это знаешь. И поверь мне, придётся ответить за всё, — Хару стискивает зубы, сдерживаясь от ещё одного удара.

— Думаешь это я один?! — Наобито смеётся, качая головой. — Отец терпеть не мог эту её правильность. И ты таким же стал. Из-за неё. Всё по совести, да? Ну вот она, твоя совесть.

Брат кашляет, сплёвывая кровь в мусорное ведро у ног.

— Волкам все дольки, а ежам — кожура, понимаешь? В детстве в тебе это не воспитали: ни оскала, ни клыков.

Хару в ужасе качает головой, выходя из кабинета.

— Я всегда знал, что все вы здесь — животные.

***

Тодзи тихонечко раздвигает сёдзи, на цыпочках шагая по татами. Отец сидит к нему спиной и смотрит на медленно падающий снег. В комнате уже довольно прохладно, и тот думает, как он только не окоченел. Тодзи вот-вот задышит паром, если дверь на веранду останется открытой ещё пару минут.

— Па-а-ап, пошли чай пить, — шепчет Тодзи, продолжая подкрадываться. — Я моти сделал. Сам! Представляешь?

Зенин хмыкает, не наблюдая никакой ответной реакции. На него даже не смотрят! Тогда он, уже не прячась, совсем близко подходит к отцу и берёт того за плечо.

— Пап, ну ты-, — глаза Тодзи широко раскрываются, и он падает на татами. Из груди отца торчит резная рукоятка ножа, который сам Хару дарил ему пару лет назад. Зенин задыхается, шумно хватая ртом воздух. Кровь приливает к лицу, и становится так жарко, что хочется снять с себя кожу.

— Вы что шумите? — Наобито заглядывает в комнату, и рот его тут же открывается.

— Папа! — голос Тодзи срывается на высокой ноте, и слёзы растекаются по щекам. Он держится за нож, а его руки и кимоно пачкаются густой кровью, застывшей от холода. — Да сделайте хоть что-то!

Наобито выбегает в коридор и начинает что-то кричать. Разговоры, шаги, плач, топот ног, шум на улице — всё это не вызывает никакой реакции у Тодзи. Он пусто смотрит на пачкающую всё вокруг себя лужу, которая приближается к нему, сидящему на татами. Бамбук немного впитывает её, но она всё равно медленно подбирается к его коленям. Порыв ветра шатает сёдзи, и снежинка залетает в комнату, падая точно в кровь и тут же тая в ней. Тодзи уже не чувствует холода, хотя губы его точно, как у отца — синие.

Синий сменяет красный, потом красный сменяет синий, потом синий сменяет красный… И так до бесконечности. На бледном лице Тодзи играет свет мигалок полицейской машины. Он в наручниках, стоит между двух сотрудников в форме.

— Это не я, это не я… Он там уже был. Это не я, — Тодзи вот-вот снова расплачется.

— Разберёмся, сынок, — отвечает полицейский, пригибая голову Зенина, чтобы тот не ударился ею об машину. Дверь хлопает.

Наобито видит лицо Тодзи в затемнённом стекле. Он не знает, куда направлен этот взгляд, но очень хочется верить, что не на него. Теперь он остаётся за старшего. Машина выезжает со двора, и Наобито идёт следом, чтобы закрыть ворота. Он выходит на дорогу и складывает руки на затылке, словно его самого сейчас закуют в наручники. Зенин смотрит на растворяющиеся в черноте мигалки и надеется больше никогда в жизни не увидеть эти зелёные глаза на чьём угодно лице. Тодзи больше не переступит порог этого дома. Так и закончилась твоя справедливость, старший брат.

***

Могила. На могиле эпитафия:

«Я умер, но бессмертна мафия».

Наобито открывает глаза и смотрит в потолок. В комнате слишком темно, так что он по воспоминаниям достраивает интерьер. Зенин вылезает из-под одеяла, чувствуя, как всё вокруг пронизывает холод. На улице шумит ветер, а дождь стучит по крышам и веранде. Комнату тут же озаряет яркая вспышка молнии, а следом раздаётся оглушающий треск. Наобито вздрагивает и посильнее заворачивается в юкату. Он выходит из комнаты, заглянув перед этим в кровать сына, который спит на спине, сжимая в детской руке одеяльце. Наое недавно исполнилось четыре года.

По коридору проносится сквозняк, добирающийся до каждой косточки в теле. Наобито ёжится, думая, кто же забыл закрыть окна в такую погоду. Вдалеке слышно, как шумит вода и как ветер бьёт листву деревьев, Зенин идёт на шум, а холод всё больше окутывает его. Наобито зевает, закрывая глаза, и молния мерцает над сомкнутыми веками. Он останавливается перед кухней, слушая раскатистый бой грома, а потом открывает дверь, выпуская новый порыв ветра в коридор. Зенин ищет выключатель, замечая жёлтый свет от открытого холодильника. Ночью у них никто таким не баловался. Наобито осторожно отходит в сторону, чтобы увидеть больше, и в эту же секунду думает, что сделать первым: закричать или выдернуть кухонный нож из подставки. Этого просто не может быть.

— Ну привет, дядя, — Тодзи широко улыбается с набитыми щеками. В руке он держит прямоугольник хлеба с тремя кусками колбасы. Видно, что это только половина от уже съеденного. — Что такое? Не рад меня видеть?

Глаза Наобито бегают по кухне. Перед ним стоит его собственная смерть, и он не очень верит, что это фигурально. Выше, шире, злее. Ничего не осталось от того ребёнка, от которого он избавился пять лет назад. Мокрые волосы прилипли к его лицу, а с их кончиков вода капала на футболку, обтягивающую мышцы.

— Как?.. — ужас в голосе, ужас в лице.

— Что как? — смеётся Тодзи и кладёт бутерброд на стол. Потом тянется в холодильник и достаёт бутылку молока. Жёлтая полоска света проходит по его лицу, подсвечивая шрам в уголке губ. — Хочешь спросить, почему я здесь стою?

— Ты убил своего отца…

Тодзи закусывает губу, реагируя так, словно говорит с необразованным человеком о чём-то высоком. Потом он открывает молоко и щедро отпивает.

— Глава двадцать шестая, статья двести. Убийство родственника по восходящей линии, — поправляет Тодзи, вытирая губы рукой. — Наказывается смертной казнью или бессрочным заключение в связке с принудительным трудом. Только вот я здесь, да? Так вышло, что определённые люди предложили мне поработать на них, а за это я бы вышел раньше, чем никогда. И как же я мечтал об этом!

Тодзи проглатывает оставшийся кусок хлеба за раз и блаженно прикрывает глаза. Наобито начинает соединять точки в рисунок.

— Охрана… Это ты сделал, — Зенин держится на безопасном расстоянии, предполагая, что с ним вообще может произойти в следующие несколько минут. — Как ты мог убить десять человек, которые были выращены для выживания?

— А ты умный. Наверное, глава клана, не иначе? — язвит Тодзи. — Я больше трёх лет резал людям головы без остановки. Как конвейер. И твою я могу прострелить с расстояния в три километра. Только не хочу… Хочу, чтобы ты всю свою жизнь прожил в страхе за черепушку. Да ладно, чё ты погрустнел? Веселее!

Тодзи подходит к Наобито и хлопает его по плечу. Так сильно, что кости прогибаются под этой силой. Хлопки звучат громче раскатов грома. Зенин засовывает руку в карман штанов и достаёт смятую бумажку, вкладывая её Наобито в руку.

— Если нужна будет услуга — звони. Сделаю родственнику скидку, — Тодзи усмехается, забирает со стола нож с резной ручкой и выходит на веранду, исчезая под стеной дождя.

Наобито смотрит на короткий номер, написанный маркером на лотерейном билете. Одной фишки не хватило до выигрыша. Молния попадает в дерево, и ветка с треском отламывается, падая на землю. Пол на кухне залит дождевой водой, а открытая бутылка молока так и стоит на столе до утра.

***

— Алло, — Тодзи держит телефон плечом, сжимая сигарету в зубах. — Привет, чё случилось? Работа… Не, давай завтра. Свиданка. Слушай, я девок пять лет не видел, надо же начать. А сколько платят? Ну, скажи, завтра всё сделаю. Всё, давай. Скинь потом детали.

Зенин смотрит на цветочную лавку с яркой вывеской и множеством декоративных растений, выставленных на улице. Вход оплетают тёмно-зелёные стебли, свисающие какими-то белыми цветочками. Тодзи думает, что женщинам должны нравиться такие вещи, поэтому докуривает сигарету и ровным шагом идёт к магазину. Правда, что конкретно он должен купить?

Колокольчик звенит у него над головой, и запах опавших лепестков, отстоянной воды и срезанных стеблей с первого шага идёт рядом. Пол засыпан пыльцой, листьями и другими частями цветов. Вдоль всего прохода стоят огромные вазы с пышными бутонами и готовыми букетами. Тодзи идёт к стойке, но никого там не находит. Он опирается на неё, дожидаясь продавца.

За стеной раздаётся какой-то шум, будто слон упал на соломенный домик с металлическими чашками. Тодзи смотрит по сторонам, даже не зная, нужна ли помощь. Тут же в зал выходит девушка с огромным горшком каких-то оранжевых цветочков с резными лепестками.

— Помочь? — Тодзи смотрит на неё, прячущуюся за горшком.

— Всё нормально, — она ставит его на пол с ужасным грохотом, и Тодзи почему-то улыбается. — Фух! — девушка переводит взгляд на Зенина. — А Вам помочь?

Тодзи кивает и смотрит на бейджик. «Флорист. Фушигуро Мегуми».

— Мне бы букетик. Приличный. Для девушки.

— А, хорошо. Какие цветы она любит, знаете? — Тодзи смотрит по сторонам и выдыхает. Девушка щурит зелёные глаза в улыбке. — Та-а-ак. Могу предложить или хризантемы, или космею. Хризантемы вот прям рядом с Вами стоят, а космея вон там, в белой вазе.

Тодзи смотрит сначала на одни цветы: красивые. Потом проходит в зал и смотрит на другие: тоже красивые. А как он должен выбрать, если ему всё нормально? Он задумчиво скрещивает руки на широкой груди и смотрит на Мегуми. Та поправляет лямку серого фартука и смотрит на него в ответ.

— Ну что? Какие больше понравились? — спрашивает она.

— Да все. А какие Вам самой нравятся? — Тодзи считает правильным довериться профессионалу.

— Да я, вообще-то, гортензию люблю, — пожимает девушка узкими плечами. — Но… Давайте я Вам хризантему соберу. Это первое свидание?

Тодзи кивает и возвращается к стойке. Он смотрит, как Мегуми собирает букет, заворачивая цветы в упаковочную бумагу, добавляет какие-то веточки и следит, чтобы оттенки сочетались между собой. В глазах Зенина аккуратные женские пальцы заняты какой-то магией. Мегуми перевязывает букет лентой и вытягивает перед собой, рассматривая работу.

— Нравится? — с искрящейся улыбкой спрашивает она.

— Очень, — Тодзи даже не смотрит на букет. — Сколько с меня?

— Три тысячи восемьсот иен.

Зенин открывает бумажник, сразу достаёт фиолетовую и кладёт её на столик. «Спасибо», — Тодзи забирает букет и вертит его в руках. «Конечно, это же моя работа», — Мегуми садится на корточки, начиная искать сдачу. Колокольчик звенит, и она тут же обратно подскакивает на ноги, держа в руках крупную купюру и смотря на ряды цветов. В магазине никого нет.

***

— Вот, и мы с моей подружкой это обсуждали, но ей вообще не нравится, что ты на первом свидании с кем-то целуешься. Но ей даже не дарили букетов нормальных, о чём она может думать? Вот, а ещё…

Весь вечер Зенин слушает и даже не старается вникнуть. Хотя, единственное, букет понравился. Это хорошо. А про себя он и так всё знал. Он смотрит в вырез, подчёркивающий грудь, и даже не пытается скрыть этого взгляда. Потом он оставляет в ресторане хорошую сумму, на которую его пассия вскидывает глаза, зная, что она сегодня с пустой сумочкой. Тодзи вызывает такси к себе в квартиру, прекрасно понимая, чем закончится этот вечер. Но сам он давно не здесь.

Тодзи думает о зелёных глазах.

Зенин смотрит в стену, пока крашенная блондинка обхватывает его длинными ногами за талию. Его ладони сжимают её грудь, гуляют по телу, трогают нежную кожу, вымазанную всеми уходовыми средствами. Его язык у неё во рту, зубы в шее, пальцы в волосах. Тодзи напрягается, ускоряя темп и вжимая подругу в кровать. Дыхание сбивается, и он лицом утопает в подушке.

Тодзи думает о зелёных глазах.

Зенин смотрит в прицел и ждёт, лёжа на крыше высотного здания. Солнце уже не так сильно припекает чёрную футболку, но она всё равно липнет к спине. Пальцы в чёрных перчатках лежат на прицеле. Тодзи поднимает лицо к небу, делая перерыв и крутя затёкшей шее. Колёса скрипят об асфальт, и он сразу же возвращается к прицелу, провожая им машину до входа. Из неё тут же высыпаются люди, и Тодзи примеряет к ним Хорус, пока не находит нужную цель. Пальцы играют с курком, и стекло автомобиля левее головы щёлкает, идя трещиной и в эту же секунду разбиваясь вдребезги. Тодзи почти не реагирует, лишь сжимает челюсть с мыслью, что потратил патрон зазря. Он ещё раз прицеливается, пока люди на земле начинают паниковать, смотря по сторонам и стараясь спрятаться. Цель смотрит по сторонам, и вот её лицо поворачивается точно в сетку. Выстрел.

Тодзи думает о зелёных глазах.

Зенин опирается предплечьями на перила балкона и смотрит на ночной город, на тусклые звёзды в чёрном небе, на свет, горящий в чужих окнах, на людей, идущих куда-то в такое время. Тодзи выдыхает дым и тушит сигарету в пепельнице. Потом он поворачивается к небольшому столику и берёт чашку с травяным чаем в пакетиках. Зенин делает согревающий глоток и возвращается к ночному городу, полной грудью вдыхая свежий воздух.

Тодзи думает о зелёных глазах.

Колокольчик звенит в очередной раз за день, и Мегуми заканчивает с расстановкой демонстрационного букета в тонкую сине-золотую вазу прежде, чем обернуться. А когда оборачивается, то совершенная эмоция непонимания и удивления вырисовывается у неё на лице. Перед ней стоит тот самый парень, купивший у неё букет хризантем неделю назад. А сейчас в руках у него какой-то ужасный букет… гортензий, которые цветут с мая по июнь, хотя сейчас уже октябрь.

— Что это? — с удивлением спрашивает Мегуми.

— Ваши любимые гортензии, — с широченной улыбкой отвечает Тодзи.

Девушка даже не знает, как реагировать. Она смеётся, выходя из-за стойки, подходит к Тодзи, который заглядывает ей в лицо, и берёт букет. Голубые и розовые гортензии напичканы какими-то непонятными веточками, похожими на еловые, ещё по бокам свисают ветви с листочками абсолютно не в тему, а сами цвета между собой почти не сочетаются. Зенин очень ждёт ответной реакции, но слышит грустный вздох.

— Больше никогда не ходите в это место! — просит Мегуми. — Это ужасный букет. Но… Где Вы откопали гортензии сейчас?

Он загадочно улыбается.

— Приглашаю Вас завтра на свидание, где расскажу всё о гортензиях. Адреса, явки, пароли, — уверяет Зенин.

Мегуми удивляется ещё сильнее. Чтобы её звал на свидание человек с такой внешностью (и таким кошельком, который она просто не могла не заметить и которому не могла не удивиться) — это достаточно редкое явление. Примерно с нулевой вероятностью.

— Я даже не знаю, как Вас зовут, — Мегуми разводит руки в стороны.

— Зенин Тодзи, — он протягивает большую ладонь, в которой тут же оказывается маленькая рука.

***

— И ты тогда так мне и не сказал, откуда взял их! — Мегуми сидит на мягком ковре и смотрит на Тодзи, голова которого у неё на коленях.

Он прикрывает глаза из-за света потолочной лампы и улыбается жене.

— Они сами умоляли молчать. Плакали и просил не выдавать, потому что знали, что тогда ты придёшь к ним домой и продашь их на букеты, — шутит Тодзи.

— Знаешь, какие деньги люди платят за несезонные цветы? Вот я не могу представить такие цифры, — Мегуми вспоминает, каких нервов ей стоили все изысканные заказы, и как только они не умудрялись доставать нужные цветы. Разве что не воровали.

— Прекрасно знаю, — он поудобнее устраивается в ногах жены и кладёт руку ей на небольшой живот. — Возможно, когда-нибудь расскажу об этом нашей принцессе.

Мегуми теряется в тёплых чувствах, даже не находя, что ответить. Но всё же она с Тодзи не согласна.

— А если будет принц? — с вызовом спрашивает девушка.

— А откуда ты знаешь? — Тодзи как-то сомневается. Он уже себе всё нафантазировал: у такой тонкой души может быть только такая же принцесса.

— Я же мама. Чувствую, — просто отвечает Мегуми, и маленькая ножка согласно отвечает ей. Тодзи удивлённо смотрит на жену. — Тоже почувствовал?

— Даже если это так, тогда вы оба будете моим благословением, — Тодзи переворачивается и целует Мегуми, чью фамилию взял себе почти полгода назад, окончательно отделившись от своей «семьи», потому что теперь у него она была настоящая, без кавычек и формальностей.

***

Жизнь с ребёнком оказывается совсем не похожа на жизнь вдвоём, потому что расходы вырастают в несколько раз. Все эти бутылочки, игрушки, мебель, одежда, из которой Мегуми вырастает через пару недель. Ах да, имя… Тодзи ни минуты не думал, как назвать ребёнка, даже если это будет мальчик. Хотя, ему говорили, что это — традиционно женское имя. Но Тодзи отвечал, что традиций ему хватило дома, поэтому теперь он не особо их придерживается. Именно по этой причине и по причине, которую он когда-то озвучивал жене, сына он назвал Мегуми. У него были зелёные глаза, как у них двоих, взгляд, как у Тодзи, а волосы, как у Мегуми, непослушным ёжиком торчащие в стороны.

Ещё сложно следить за ним, смотреть, чтобы с ним ничего не случилось, и всегда держать в голове, что он рядом и готов проверить на прочность свои кости. Ещё ты не всегда понимаешь, что он вообще хочет от тебя или от этой планеты. И нужно быть очень сдержанным и разумным в такие моменты. Да и вообще в любые моменты. А ещё у него может что-то заболеть, но он не сможет объяснить, что не так, а просто будет плакать. А ещё он может плакать не от боли, а от голода. Или просто так. Хотя, наверное, просто так не может. Но, вообще, Мегуми плакал редко и был достаточно спокойным ребёнком со взрослым взглядом. И даже так с ним хватало трудностей, а если бы он был более стандартным? Тодзи бы тогда совсем не знал, что делать. И как же ему повезло, что у него была Мегуми. Наверное, она умела читать мысли.

В таком случае стоило надеяться, что его мысли она ещё не прочитала. Потому что, когда у тебя появляется ребёнок, твоя работа внезапно начинает тяготить. Да, оказывается, резать головы всю жизнь — не самый лучший вариант. Прибыльный, но не самый безопасный и не самый надёжный. У Тодзи ещё есть приличный запас денег, которого должно хватить на четыре года активного использования. А Мегуми уже два года, он вот-вот пойдёт в детский сад. Не успеешь оглянуться — школа. И траты будут только расти. Зарплата Мегуми всё равно не покроет расходы полностью. Да и сам Тодзи не хотел напрягать её. Поэтому последние месяцы он очень активно «работал в ночную смену», потому что знал, что жизнь может перевернуться в любую секунду. И если ты не будешь готов, то она просто раздавит тебя.

И Мегуми всё ещё не знала, кем работает её муж. Может, догадывалась, но Тодзи не чувствовал этого. Если бы она узнала, то сразу бы сказала ему прекратить. Она бы никуда его не отпустила, зная, что если быть неосторожным, то жизнь остановится. Тодзи иногда хотел ей рассказать, но совсем не знал, как начать, потому что тогда ему пришлось бы распутывать клубок недоговорок и сокрытий за все эти годы жизни. Хрупкие плечи Мегуми были единственной поддержкой вот уже больше трёх лет. И Тодзи считал, что это ранит её, что он ранит её. Но, в конечном итоге, сам осознал, что нет в его работе ничего хорошего ни для него, ни для его семьи. И продолжать класть в руку пистолет или нож, забирать жизни и деньги в конвертах ранит близких ещё сильнее. И произойдёт это тогда, когда он уже не сможет им ничего сказать. Только суть осознания в том, что оно всегда опаздывает.

Снова «ночная смена». Наобито попросил его съездить на так называемую деловую встречу. Обычное дело для Зенинов, которые либо покупали что-то, что можно продать дороже, либо продавали что-то, что очень трудно купить. В этот раз, как понял Тодзи, одной из группировок понадобилось оружие, так что нужно было подписать какие-то бумаги и передать его в чужие руки. Ничего законного, как и всегда. Но платили очень хорошо. За эти минут двадцать примерно столько же миллионов йен. Обычно он получал около двух-трёх за работу. Поэтому Тодзи сразу же согласился. Сам же Наобито периодически обращался к нему. Страх, а может, осознание, что Тодзи и правда профессионал — ему было всё равно.

В общем, Тодзи поцеловал Мегуми, завязывающую ему красный шарф на шее, потом поднял на руки сына, держащего в руке деревянную жабу, и тоже поцеловал его. Он пах тыквой и чем-то молочным, как пахнут тёплые телята. Мегуми помахала ему, держа на руках сына и сверкая зелёными глазами, которые всегда искрились счастьем. И именно о них думал Тодзи, смотря на заснеженные поля в тонированное стекло машины и трогая пальцами полосатые концы шарфа. Падающий снег тут же сминают дворники, оставляя от снежинок только мокрые следы, стекающие вниз. Рукоять пистолета под пальто неудобно упирается в рёбра, и Тодзи ёрзает, смотря на расцветающие вдалеке фары автомобиля. Через пару минут колёса тормозят, вдавливая снег в землю и обнажая пожухлую траву, спрятанную под ним.

Тодзи открывает дверь и выпрыгивает в невысокий сугроб, в руке у него портфель со всеми документами. С переднего сиденья вылезает какой-то человек из дома Зенинов, впрочем, как и оставшиеся трое в машине. Ехали они сюда молча, за час дороги не сказав ни слова друг другу. Он пожимает руку какому-то человеку от местной банды (может, кому-то главному, может, нет) и открывает портфель, доставая папку документов и раскладывая их на нём же, положенном поверх капота. Жёлтый свет фар перекрещивается друг с другом, показывая падающие снежинки.

— В общем, сто пятьдесят миллионов за весь багажник, — говорит Тодзи. — Там, четыре пары дробовиков двадцать восьмого калибра, пять «Барретов», стандартные пистолеты в количестве, — Тодзи тыкает в цифру в бумагах, — десять штук, плюс патроны ко всему и ещё набор холодного оружия: автоматические стилеты, охотничьи ножи с утолщённым лезвием и кастеты. Короче, всё, как договаривались.

Главный просматривает документы и размеренно кивает, читая содержимое.

— Да, всё отлично. Можем, подписывать? — спрашивает он.

— Да, сейчас дам ручку, — Тодзи отходит в сторону, открывая дверь машины, чтобы взять её из бардачка.

— Да у меня своя есть, — Фушигуро смотрит, как главный засовывает руку за куртку, и его зелёные глаза округляются. Его чутьё работает лучше любого радара: тут никакой канцелярии.

— У него пистолет! — кричит Тодзи, и кровь одного из дома Зенинов тут же красит его лицо. Голова разлетается на части. — Бля-я-ять!

Тодзи выхватывает свой пистолет и с одного выстрела попадает в главного, а потом сразу же отскакивает за дверь. Пули влетают в неё со свистом. Тодзи выглядывает, а летящий снег только мешает обзору. С другой стороны машины падает тело. Он стреляет куда видит, попадая одному из них в ногу. Если повезло, то хватит и двух минут, а потом бедренная артерия сделает своё дело. Выстрелы затихают. Тодзи сидит ещё минуту, а потом хищно озирается по сторонам, смотря на тела, раскиданные по холодному полю. Он обходит машину: все его люди мертвы, а их белеющие лица покрываются снегом. Тодзи переводит взгляд: с другой стороны всё то же самое. Плакали его двадцать миллионов.

Он подходит к чужой машине и не находит внутри денег, в багажнике тоже ничего интересного. Обходит её, случайно наступая на лежащую в сугробе руку. Тодзи задумчиво чешет голову, а в волосах уже целая галактика. Снег скрипит, и он быстро оборачивается, смотря на того, в которого должен был попасть. Мужчина лежит на земле и смотрит прямо на Тодзи невнятным взглядом. Пистолет дрожит в его приподнятой руке. Фушигуро сразу же стреляет, не давая и секунды противнику. А потом падает в снег.

Тодзи чувствует, как под пальто становится тепло в эту холодную ночь. Он выпускает пистолет из пальцев, расстёгивая пуговицы. Шарф, чей красный стал ещё насыщеннее, пропитался кровью. Тодзи в ужасе понимает, что хоть и успел выстрелить, того мгновения хватило, чтобы чужая пуля коснулась и его. Шарф костяным руками обхватывает шею, и от снега поднимается пар.

Тодзи хочет подняться, чувствуя, как темнота подкрадывается к глазам. Тело пробирает холодом, и он смотрит в чёрное небо, с которого так и сыплет блёстками. Как он может оставить сына без отца? Воплотить в жизнь свой самый главный страх: сгинуть на заснеженных полях, оставив близких в этом холоде. Он думает, что Мегуми сейчас спит, свернувшись калачиком в их кровати и уткнувшись носом в его подушку. Другой Мегуми сжимает в руке плюшевого кролика, по-детски сопя. Слёзы застывают в уголках глаз, скатываясь холодными ручейками по щекам. Зима настойчиво целует Тодзи, желая, чтобы тот остыл навеки, и огоньки зелёных глаз понемногу затухают.

Chapter Text

Тихий стук в дверь. Ещё и ещё, повторяется где-то на фоне, в самой глубине сознания. Мегуми приподнимается на кровати и вглядывается в темноту коридора. Только фонарь смотрит в окно белым светом. Стук повторяется, но звучит так далеко, что кажется ненастоящим. Она ложится обратно и тут же открывает глаза, окончательно просыпаясь. Что-то случилось?

Мегуми выходит в коридор, на ходу завязывая лямки халата и включая свет. Она смотрит в глазок и тут же открывает дверь. Бледный Тодзи заходит в дом и припадает спиной к стене, тут же начиная сползать по ней. Сердце Мегуми скачет в груди, а руки начинают дрожать.

— Только не звони в скорую, — произносит Тодзи сдавленным шёпотом и падает на пол, раскидывая обувь с этажерки по всему коридору.

Мегуми закрывает рот руками, чтобы не закричать и не разбудить сына. Слёзы катятся по щекам, попадая в стык между пальцами. Она не знает, что делать.

***

Густой туман обволакивает всё вокруг, и его невозможно вдохнуть. Словно ты в бане, где воздух такой горячий и влажный, что дышать можно только ртом. Тодзи уже несколько часов идёт по бесконечному болоту. Грязь хлюпает у него под ногами, а над головой недвижимо стоят плотные серые тучи. Деревья тянут к нему свои колючие руки, а ягоды на кустах смотрят красными глазами. Туман расступается перед ним лишь на расстоянии вытянутой руки, а дальше — ничего. Может, за краем пустота, может, бездонная яма, но он не знает и просто продолжает идти.

— Мальчик мой! — эхо ударяется об эту пустоту вокруг. — Где же ты, мальчик?

Тодзи смотрит по сторонам, зная, что всё равно ничего не разглядит. Кажется, он и сам выдыхает туман. Нужно просто идти вперёд, потому что на звук идти нет смысла: он тут везде. Иногда становится громче, иногда тише, но до источника никогда нельзя добраться.

— Мальчик! — одно и то же, одно и то же. — Возвращайся!

Тодзи останавливается посреди оврага, по пояс в траве и по голову в тумане. Что-то идёт в его сторону, ломая ветки. Трава идёт рябью, как волна. Колышется, преклоняется перед путником. А потом расступается, и Тодзи оборачивается, валясь в грязь. Волчья пасть вцепляется в шею вместо шарфа, потом в плечо, и шов пальто звучно трескается, как старая плёнка.

— Возвращайся, — шепчут в ухо.

Тодзи раскрывает глаза, вместо серых облаков — потолок. Он дома, замотан в мокрую смявшуюся простынь, и всё тело горит. Тодзи трогает шею, но не находит там рваной раны, с облегчением выдыхая. Следом идёт боль по всему телу.

— Лежи, не вставай, — Мегуми тут же подходит к нему и кладёт руку на грудь, опуская обратно на кровать.

Тодзи отводит взгляд от жены и смотрит на свой бок, обвязанный алеющим бинтом.

— Спасибо, — говорит он.

— Пуля застряла под кожей, я вытащила её и кое-как зашила, но ты потерял много крови, — Тодзи только сейчас замечает покрасневшие глаза и брови, застывшие в изломе. — Очень много.

— Жить буду, — тихо смеётся Тодзи и тут же морщится от боли, копирующей его движения.

Мегуми ничего не отвечает, а просто протягивает в ладони две таблетки: обезболивающее и антибиотик. Тодзи чувствует, как всё вокруг до сих пор кажется ему ненастоящим, туманным. Он почти не помнит, как ехал домой и как старался не отключиться от боли. Трудно верить, что это не случилось, и что он не въехал в ближайшее дерево. Будто сейчас закроет глаза, а откроет уже в другом месте. Он боялся снова оказаться посреди заснеженного поля.

— Прости, что я врал тебе, — зелёные глаза смотрят на Мегуми.

— Самое главное, что ты можешь передо мной извиниться, — качает головой девушка. — Я же не глупая. Не глупая же? Ни один мужчина в моей жизни не собирал домашнюю аптечку. И тем более не клал туда вещи, которыми я пользовалась последние два часа.

— Индивидуальный перевязочный пакет — это очень полезная вещь, — улыбается Тодзи сухими обескровленными губами. — И хирургическая нить с иглой, и скальпель-лезвие. Там, вообще, всё полезное.

— Да, это когда ты мне палец зашил после сильного пореза, помнишь? — Мегуми подносит к лицу Тодзи указательный палец с тонкой белой полоской. — И я же стираю твои вещи, вижу на них иногда всякое…

Глаза у Тодзи раскрываются.

— То есть… Ты понимала, что, возможно, я занимаюсь чем-то таким, но ничего мне не говорила? — он приподнимается на кровати, и рана, усмирённая таблетками, тихонько ноет. Жар отступает.

Мегуми кивает.

— Ты бы не перестал. Сам понимаешь, почему.

Тодзи прекрасно понимал. Это оправданный риск. Риск, на который можно очень хорошо жить.

— Потому что я не умею по-другому. Я люблю вас и хочу дать всё самое лучшее, — тихо говорит Тодзи.

Мегуми обхватывает его ладонь двумя своими и крепко сжимает, давая понять, что Тодзи не один, что она его слышит.

— Я никогда не буду осуждать тебя за всё, что ты сделал в этой жизни. Никогда, — твёрдо говорит девушка. — Понимаешь, когда хочешь защитить свою семью, все остальные страдают. Даже если это — твои близкие, даже если им отведено огромное место в твоём сердце. Выбирая семью, ты выбираешь и страдания других. Это ужасно, но неизбежно.

Тодзи вспоминает отца. Наверное, он был таким же. Где-то мягче, где-то жёстче, но всегда шёл по тем же следам, по проторенной дорожке. Оно бежит по венам у каждого в их семье. Старайся, не старайся, а никак не уберёшь этого из себя, не выжжешь паяльником.

— Я отсидел пять лет за убийство своего отца, — на одном дыхании говорит Тодзи.

Мегуми замирает, продолжая сжимать руку мужа. В её голове сразу образовывается миллиард мыслей. Она не верит, что человек, которого она любила и, казалось, знала, мог сделать такое.

— Я этого не делал. Я нашёл его в собственной комнате с ножом, торчащим из груди. Моим ножом, который он подарил мне на один из дней рождения, — грустно продолжает Тодзи. Сердце ноет у двоих за людей, которых они любят.

— Поэтому ты взял мою фамилию? — Мегуми ближе двигается к Тодзи, не зная, как показать всю важность его слов.

Тодзи кивает и задумывается на время.

— Это очень страшные люди… И я делаю всё, чтобы они никогда не приблизились к вам. А моя работа одна из преград, — заканчивает Тодзи. — Мне жаль, что я мог испортить вам жизнь… Сегодня или когда-то. Такие раны трудно зашить.

— Глупости. Ты говоришь глупости. — Мегуми припадает к груди мужа. — В этом доме все тебя любят. И всегда будут.

Мегуми знает, что под ранами Тодзи подразумевал совсем другие. Такие, которые нельзя потрогать руками или увидеть на снимках. К нему никогда нельзя было подойти со спины: он всегда чувствовал взгляд. И теперь она поняла, почему. Ты всегда должен бояться за жизнь, потому что нет ничего страшнее, чем умереть от рук тех, кто должен был тебя любить.

— Спасибо за всё, что ты для меня делаешь, — Тодзи утыкается в макушку Мегуми, закрывая глаза и вдыхая медовый шампунь. Его сердце обязано биться, пока он не узнает, до какой белизны может очиститься чёрное.

***

— Привет, — Тодзи заходит в кабинет Наобито, и тот сразу же удивлённо смотрит на него. — Вижу, новости ты и сам знаешь.

— Понятия не имею, с чего они взяли, что это сработает, — Зенин складывает все папки со стола в одну стопку. — Но да ладно, о мёртвых только молчать.

Тодзи не впечатлён, что за три дня вопрос оказался полностью улажен. Он рефлекторно прикладывает ладонь к боку и хмурится.

— Как сможешь работать, — Наобито кивает на руку, — набери. Человечка заказали.

— Я как раз по этому поводу и пришёл, — Тодзи сразу же убирает руку. — В ближайшее время возвращаться не планирую, так что ищи новых людей.

Зенин напрягается. Никто не любит, когда их чёткие планы так легко исправляют. А тут ещё придётся с кресла пересесть на табуретку. И это в лучшем случае, а то вообще стоя работать придётся. Тодзи был уникальным человеком в своём роде. А если он работал один, то это была самая выверенная и чистая работа, которую вообще можно было представить. Очень не хотелось лишаться такого функционала.

— А деньги? С каких пор дети воздухом питаться стали? А жёны носить одно платье два раза? — с иронией в голосе спрашивает Наобито.

— Моя семья никак не касается дома, хорошо? — зелёные глаза устало смотрят на кабинет откуда-то сверху. — На первые пару лет у меня есть деньги. Потом будет потом.

— Как знаешь, — Наобито спорить не собирается. Обычно всё возвращалось к нему: даже то, чего он бы не хотел видеть. — Мой номер всегда доступен.

Тодзи выходит из кабинета, задвигает сёдзи и, пройдя пару шагов, опирается на стену, делая глубокий болезненный вдох. Рана, выпутавшаяся из действия анальгетиков, заныла с прежней силой. Он перешил её, убедившись, что ничего действительно не повредилось и не осталось внутри, и теперь шов был под прямоугольником послеоперационного пластыря. Но Тодзи чувствовал, что рана продолжит беспокоить его ещё долгое время.

Он прикрыл глаза ещё на минуту, чтобы переждать волну боли. А когда открыл, перед ним стоял мальчишка лет семи, смотрящий на него с осторожностью и огромным интересом.

— Здравствуй, — Тодзи подаёт голос, выпрямляясь и уже не так сильно чувствуя пульсацию в боку.

Мальчишка смотрит на него и молчит. Карие глаза не моргают, стараясь запечатлеть всё вокруг.

— Тебе чем-то помочь? — вторая попытка.

Мальчишка качает головой и проходит мимо, оборачиваясь в последний раз, а затем исчезая в кабинете Наобито. Только сейчас Тодзи вспоминает, что у того есть сын: Зенин Наоя.

***

— Положи другую руку вот сюда и придерживай ведущую. Ноги чуть-чуть пошире. Ага. И теперь целься, как учились, — Тодзи скрещивает руки на груди и смотрит, как на мишени появляются отметины. Он показывает большой палец и кивает.

Тодзи чувствует вибрацию в правом кармане и дожидается, пока магазин опустеет. Потом ставит коробочку с патронами перед учеником и говорит, чтобы тот занялся пополнением магазина. Сам Фушигуро идёт на выход из стрельбища, поплотнее закрывая за собой дверь и снимая наушники. Тодзи видит красивый номер из попарно повторяющихся цифр на экране и несколько радуется старым знакомым.

— Алло, — Тодзи держит телефон двумя пальцами. — Что случилось, Кон?

— Здравствуй, дорогой. А я слышал, ты больше не работаешь, — на другом конце человек, что отвечал за большую часть заказов.

Тодзи понимает, что распознавать звук выстрелов даже в такой ситуации — профессиональное.

— Четвёртый год уже. Я сейчас устроился инструктором в тир, — Тодзи садится на низкую деревянную скамейку, которая тут же прогибается перед ним. — Как рыба в воде. И все подписывают бумажку, что мы не при делах.

— И что платят? — с неподдельным интересом спрашивает телефон.

— Коммерческая тайна, — со смешком отвечает Тодзи. — Не хочу, чтобы мой прекрасный товарищ умер от смеха.

— Так плохо?

Зелёные глаза смотрят на плакат-памятку оказания первой помощи при огнестрельном ранении. События прошлого, оставившие шрам на боку, всплывают перед глазами. Тодзи моментально моргает, развеивая мираж.

— Плохо ли, хорошо ли… А просто так ты не звонишь. Что надо, Кон? — в делах Фушигуро любил холодную, даже ледяную, прямоту.

— Старым знакомым понадобилась голова мальчишки Годжо. Платят сто пятьдесят миллионов, — сухо диктует голос, покрытый рябью шума и помех на линии.

Тодзи едва ли не присвистывает. За это время его запас почти иссяк. Он помнил, что там должно было остаться около семи миллионов, а Мегуми вот-вот пойдёт в школу. И эта сумма была бы очень хорошим подспорьем для всей семьи. Тем более, Тодзи всё чаще и чаще ловил себя на мысли о втором ребёнке. И ремонте дома. И поездке куда-нибудь. И желании отсрочить ещё на время мысль об утекающих рекой деньгах. Молчание повисло на линии.

— Алло?

— Да здесь я, здесь, — быстро отвечает Тодзи. — А с каких пор маменька не опекает своё глазастое чудо?

— А ты не слышал? Дед умер. Там сейчас всем в доме по двадцать дел в зубы.

— Надо же… И что? Думаешь, так просто будет? — Тодзи как-то не верит, что чья-то смерть сразу может сделать главное чудо семьи «прикасаемым».

— За эти деньги, конечно, не просто, но реально, — опыт говорит словами. — Тем более в тебе я не сомневаюсь.

Тодзи смотрит на неживые рисунки на плакате.

— Прости, но… я не работаю. И возвращаться не планирую, — губы сжимаются в тонкую полоску.

— Ты уверен? Это очень хорошие деньги. Уже чистой суммой.

— Уверен, — отвечает Тодзи, не размышляя ни секунды.

— Окей. Передумаешь — номер знаешь.

Сразу же после этого в трубке звучат гудки. Тодзи убирает телефон в карман и смотрит на свои руки. Сто пятьдесят миллионов. Это несколько десятков лет жизни. Не только его, но и чьего-то ребёнка. Он возвращается обратно в зал, где его ученик уже давно начал стрелять, оставив в голове цели пару отметин. Тодзи слышит, как стальные оболочки пуль разбиваются о мишени; забыл надеть наушники. Он думает о собственной цветочной лавке. Сомнения закручиваются внутри головы.

***

— Держи кружечку, — Тодзи протягивает жене оранжевую чашку с рисунком апельсинов. — Тут ромашка, имбирь, мёд и лимон. Вместе должно работать ещё лучше.

Мегуми улыбается и смотрит на градусник, а затем устало прикрывает глаза.

— Меня уволили, — говорит она, убирая градусник в пластиковый футляр.

Тодзи замирает у раковины, смотря на кухонные шкафчики. Как загипнотизированный глядит на тусклый рисунок, на ручки, прикрученные к деревяшкам, на стыки между дверцами.

— За что? — Тодзи поворачивается к жене и приседает на мойку.

— Сказали, много болею. Я сама устала. Уже третий больничный, — Мегуми отпивает чаю и покачивает головой то ли от озноба, то ли от разочарования.

— Может… Может, ну его? — Тодзи превращается в чертёнка на плече.

— Предлагаешь питаться одним рисом?

Тодзи задумчиво смотрит на баночки с крупами, стоящие на подоконнике. Идея удручающая: после тюрьмы ему не очень хотелось возвращаться к рациону, хоть как-то напоминавшему о тех местах. Озноб пробирает и его.

— Мне пару месяцев назад работу предлагали. Сто пятьдесят миллионов на тот момент, — небольшой женский рот распахивается в удивлении. — Ага. Моих хватит ещё на года три со стрельбищем, а это… я бы даже не посчитал, сколько лет это.

— Тодзи… — так мягко его имя ещё никто не произносил. — Я не могу позволить тебе после того раза. Твоя жизнь это не сто и не двести миллионов.

Тодзи опускается на корточки перед женой, сидящей на кухонном стуле у стены. Он берёт её за тёплые от чашки пальцы и поднимает голову, смотря в зелёные глаза, которые уже столько лет были его маяком.

— Я обещаю тебе, что со мной ничего не случится. Там не будет ничего опасного, просто…

— Пап, мультики скоро начнутся, — на кухню заходит младший Мегуми с пультом в руке. Родители тут же переводят взгляды на него.

Тодзи улыбается сыну, держащему кролика за лапу в другой руке. Мегуми уже пошёл в школу, что казалось ему чем-то невероятным. Время шло слишком быстро, и Тодзи не успевал свыкнуться с тем, как вырастал его сын за сезон. Но с детства в нём была какая-то удивительная серьёзность, которой иногда пугался сам Тодзи.

— Как я мог забыть! — изображая полный шок, старший Фушигуро встаёт во весь рост и протягивает руку сыну.

Тодзи берёт пульт и смотрит на ребёнка, которому чего-то не хватает. Зелёные глаза пересекаются.

— А мама пойдёт? — Мегуми прижимает кролика к себе двумя руками.

— Мам, ты же пойдёшь смотреть мультики? — с улыбкой спрашивает Тодзи.

Мегуми вздыхает, кутаясь в плед и хватая чашку со стола.

— Конечно пойду, — ответная улыбка появляется на женском лице, и она треплет волосы сына. — Что сегодня смотрим?

Тодзи идёт позади, перебрасывая пульт из одной руки в другую и слушая какой-то полный анонс телепередач от Мегуми. Счастье, конечно, не в деньгах. Ему это было понятно всегда. Но как же он хотел, чтобы его счастье не думало о них и том, откуда они берутся.

***

Светлая макушка маячит перед глазами, клонясь то влево, то вправо. Зелёные глаза пристально следят за каждым движением, за каждым поворотом и шагом. В голове у Тодзи миллион мыслей, будто это его самая первая работа, хотя он и никогда не считал, сколько раз делал всё, что сейчас. Правда, тогда это было без раздумий. Тогда никому не было не то что до восемнадцати — до четырнадцати.

Ещё он думал о Мегуми, который сегодня впервые остался в доме Зенинов. Тодзи очень тяжело далось это решение, но другого выбора не оставалось. Хоть сын и был самым спокойным ребёнком, оставить его с болеющей Мегуми он не мог. А больше у него никого и не было.

— Приглядывай за ним, хорошо? — Тодзи наклоняется вперёд, смотря в карие глаза.

Наоя хмурится, смотря на точную копию Тодзи с плюшевым кроликом в руке и цветастым рюкзачком за спиной. Почему это в свои одиннадцать он должен быть нянькой для какой-то мелочи? И его ещё называют дядей… Да, конечно, он для своих лет настоящее совершенство и гордость семьи, но это слово как-то старит его.

— А это обязательно? — Наоя смотрит так, будто ему на ладонь посадили склизкую лягушку.

Тодзи смеётся и треплет того по волосам, другой рукой притягивая к себе Мегуми. Внутри Наои этот жест отдаётся странно: жгучей резью.

— Обязательно, — кивает мужчина. — Вечером за тобой приеду, хорошо?

Копия кивает и подходит к Наое. Тот готов прыгнуть в пруд в саду, но он же должен держаться ровно в глазах такого человека. Поэтому берёт в свою ладонь детскую руку и идёт куда-то, смотря через плечо на Тодзи. Эта мелочь и представить не может, чем обладает.

Тодзи идёт осторожно, шаг в шаг, лишь бы не издать лишнего звука, лишь бы не нагнать тенью. Солнце внимательно следит за охотой, отгоняя от себя все облака. Он чувствует пистолет, спрятанный за ремнём. Зачем-то взял с собой нож. Взгляд на дорогу. Неужели он прям тут всё зальёт кровью? Она же тут останется на несколько лет. Шаг за шагом, ближе и ближе.

И вдруг мальчишка поворачивается, сверкая голубыми глазами. Огромными, если так посмотреть. Ярко выделяющимися на белом лице и смотрящими внутрь тебя. Тодзи тут же становится холодно, будто нет над ним этого солнца, а только снег и мёртвое поле кругом.

— Здравствуй. Ты же сын Годжо Сатоши? — вопрос находится быстро.

Блондин кивает.

— Дать автограф? — с ухмылкой спрашивает ребёнок. — Откуда Вы знаете моего отца?

— Я работаю на него. И он попросил отвезти Вас домой, — Тодзи делает ещё один шаг вперёд.

— Ага, и где же я живу? — Сатору вскидывает голову, зная, каким будет ответ.

— Первый дом на Береговой улице. Но он попросил отвезти Вас в Каруидзаву, в загородный дом.

Годжо с удивлением прислушивается. Про дом простой человек знать никак не мог.

— А почему так срочно-то? Он где сам? — Сатору щурится, пытаясь не дать заговорить себя.

— Соболезную Вашей утрате. Ваш отец хотел сегодня вечером почтить память отца, поэтому решил собрать всех в доме, — Тодзи знает, куда нужно давить, и по детскому лицу становится понятно, что порядок правильнее некуда.

Сатору вздыхает и хмурится, смотря себе под ноги.

— А на чём поедем? — он, кажется, окончательно потерял бдительность и смирился.

— Служебный автомобиль, — Тодзи показывает на машину, припаркованную в нескольких десятках шагов от места, где они стоят.

Сатору кивает и медленно идёт, размышляя вслух про работу отца. Тодзи нажимает кнопку на брелке, и фары мигают оранжевым. Аккуратные пальцы ложатся на ручку двери, собираясь потянуть на себя.

— Акито, придурок, тебя мама уже час ждёт! Она же сказала, чтобы ты сразу домой шёл, — звонкий девчачий голос разрубает всё вокруг.

Годжо удивлённо поворачивается и смотрит сначала на Тодзи, а потом на девочку. Кого она вообще зовёт? Его, что ли?

— Тебя разве так зовут? — с ухмылкой спрашивает мужчина, смотря зелёными немигающими глазами на него, но идущего к незнакомке.

Сатору загипнотизировано смотрит на шрам в уголке губы и качает головой. А в следующую секунду его уже тащат вниз по улице за руку. Тодзи просто стоит, сжимая в руке ключи от машины. Он прекрасно понимает, почему ничего не сделал. Почему даже не попытался. Если бы он хотел, работа уже была бы сделана. От него ни разу не уходил заказ. Но сейчас он думает о плюшевом кролике и о карих глазах. Чем он вообще занимается?

***

— Помнишь, ты в прошлом году отказался от работы? — Мегуми придвигается к Тодзи в черноте их спальни.

Тодзи долго молчит. Должно быть, уже уснул.

— Помню, — отвечает мужчина.

— Ты так и не рассказал, почему, — Мегуми смотрит в лицо мужа, спрятанное в темноте. Даже света из окна не хватает, чтобы разглядеть черты. Она думает о монстрах, спящих с нами вместо близких, и посильнее натягивает на себя одеяло.

— Ему было тринадцать. Я бы просто не смог, — Тодзи смотрит в потолок, слыша, как Мегуми делает быстрый вдох, но не выдыхает. — Я же не чудовище. Не настолько.

Мегуми придвигается совсем близко и кладёт голову на широкое тёплое плечо. Щека у неё мягкая, и она выдыхает, устраиваясь поудобнее: так, чтобы косточки никуда не упирались.

— Ни насколько.

Мегуми не знала, приняла бы деньги за такую работу. Но в то же время для неё не было ничего объективного в работе Тодзи. Она бы никогда не закрыла глаза с мыслью: «Меня это не касается». Это не только касалось её, это было у неё под кожей.

— Ударилась?

Мегуми возвращается из своих мыслей и с вопросом смотрит на Тодзи, а потом понимает, что поджимает к себе ноющую руку.

— Кости ломит. Я в детстве руку ломала, так что… бывает, — она трёт сгиб руки и возвращает её на грудь мужа.

Тодзи закрывает глаза, накрывая своей ладонью женскую, чувствующую каждый удар сердца. В голове целая галактика мыслей. О сыне, о жене, о деньгах, о работе, об убитых им людях. Он думает, что уже не способен на прошлые поступки. За последние годы он размягчился, а пистолет держал только в тире. И то это было не оружие. Его собственный пистолет, кажется, уже покрылся пылью в бардачке машины. Тодзи думает, что нет такой ситуации, в которой он действительно смог сделать такое с ребёнком. Иначе это бы преследовало его до конца дней. Стояло за углом, смотрело в зеркало заднего вида, выглядывало из слива раковины, расползалось по стыкам стен и крошечными глазами-бусинами таращилось из верхнего угла тёмной комнаты.

***

Весна две тысячи шестого года началась с перехода Мегуми в четвёртый класс. С того самого дня прошло около трёх лет, но больше Тодзи никогда не видел настолько голубых глаз. Денег больше тоже не становилось, но Тодзи не особо переживал по этому поводу. Многие так живут, а ещё живут хуже. Поэтому последние несколько сотен тысяч на счету, который тратился из месяца в месяц, не заставляли его тревожиться. А с недавнего времени он перешёл в другой клуб, где персональные тренировки стоили в два раза дороже. В общем, всё было нормально. Ровная непрерывная линия уже долгое время тянулась по его жизненной карте.

— Подсолнух, подсолнух… — Тодзи сидит на кухне, разложив по столу лотерейные билеты и стирая защитный слой квадратик за квадратиком. — Тч, вишня. Да… Сегодня определённо не везёт.

Тодзи зевает и откладывает пятый в сторону, переходя к шестому. Входная дверь открывается, и мужчина выглядывает в коридор.

— Привет! Ну что, как дела? — он видит, как Мегуми медленно снимает туфли и оставляет сумку на тумбе.

Тодзи внимательно смотрит на жену, поздоровавшуюся с ним одними губами, чьи уголки так ушли к низу, что всё было понятно без слов. Мегуми поджимает их ещё сильнее и садится на стул, прислоняясь головой к холодильнику. Она кладёт перед Тодзи жёлтую пластиковую папку на такой же застёжке, внутри которой лежит стопка листочков.

Тодзи сразу же открывает её, доставая все выписки и пробегаясь по ним взглядом. Находит самую свежую, с сегодняшней датой. Пробегается глазами по данным больницы, по персональным данным Мегуми, зачем-то читает их адрес, замечая, как из-за консультационного листа выглядывают зелёные глаза. Тодзи читает графу «Жалобы при поступлении: слабость, быстрая утомляемость, частые простудные и/или инфекционные заболевания, геморрагический синдром в последний год в виде гематом, кровоточивости дёсен, носовых кровотечений». Потом идёт графа с результатами анализов, записанными подряд в несколько строк цифр и букв, перемежавшихся между собой. Тодзи переходит на графу «Диагноз: С92.1 Хронический миелоидный лейкоз (ХМЛ), фаза акселерации».

Мегуми держит в руках букет подсолнухов, широко улыбаясь под солнцем. Мегуми помладше стоит рядом, держась за белоснежное платье матери и смотря в камеру в руках отца. Тодзи отходит подальше, смотря в квадратный экранчик и держа палец на круглой кнопке. Объектив издаёт какие-то жужжащие звуки, нацеливаясь. Он делает кадр, ещё один, а потом видит, как Мегуми смотрит в букет.

— Что там? — достаточно громко спрашивает мужчина.

Мегуми держит пальцы у лица, а сквозь них просачивается кровь. Алые капли бусинами ложатся на ярко-жёлтые лепестки. Тодзи смотрит на цветы, пытаясь найти, чем можно остановить кровь. Мегуми задирает голову, сглатывая и, должно быть, чувствуя яркий вкус. С ладони кровь капает на белоснежное платье, и букет падает на землю.

— Мам, ты чего?

Голос сына звучит издалека. Тодзи уже в другом моменте. Держи кружечку. Что за синяки? Домашнее насилие прямо за моей спиной! Ударилась? Какая-то ты бледная. А чё у тебя такая щётка мягкая? Ей разве можно что-то счистить? Он мог заметить любую угрозу, но пропустил мимо себя главную, придержав перед ней дверь и широко улыбнувшись.

— Это же… Это же лечится? — Тодзи смотрит на блок «Рекомендации».

Он в панике переводит взгляд на Мегуми, чьи губы наконец не выдерживают, ломаясь под этим взглядом. Слёзы скатываются по розовым щекам, и она жмурится, вытирая их концами ладоней. Тодзи швыряет бумажки на стол, раскидывая их вместе с билетами по всей кухне. Он подходит к Мегуми, обнимая её за плечи, а внутри всё щёлкает и трескается. Никогда нельзя было представить себя в ситуации, где любимая жена плачет в твою домашнюю футболку, а ты, кажется, абсолютно беспомощен перед этим консультационным листом.

***

Тодзи слушает гудки в трубке, смотря через улицу на мигающий фонарь. Он делает два шага вперёд, потом четыре назад, потом три вперёд. Гудки продолжаются. Тодзи вскидывает голову и смотрит на чёрное небо. Гудка не следует.

— Кон? Ты слушаешь? — спустя несколько секунд молчания говорит Тодзи.

— Здравствуй, уж не думал, что ещё поговорю с тобой, — раздаётся в телефоне. — Да ещё и с твоей инициативы.

Тодзи сжимает челюсть, качая головой.

— Заказ на мальчишку всё ещё висит? — сразу переходит к делу.

— Сейчас посмотрю, — в телефоне раздаётся шум шагов, стук клавиш и какое-то клацанье. — Подожди немного. А что за срочность?

Сиу Кон — человек, который вытащил Тодзи из болота, который дал ему почти всё, что было у него в жизни. Наверное, он был третьим человеком на этой планете, принимавшим его со всеми поступками и проступками, особенно, когда они приносили ему выгоду. Но на самом деле Тодзи ценил Кона за многие вещи, так что не было нужды что-то утаивать от него — человека, самолично вложившего в его руки пистолет.

— У моей жены рак, — Тодзи снова смотрит на фонарь. В трубке, как и на улице, тишина. — Прогноз плохой. Очень. Я отдал все деньги за палату для неё, но нужно будет ещё.

— Всё ещё активно. Но… — Тодзи замирает. А потом под защитным слоем находит все три подсолнуха. — Теперь предлагают двести пятьдесят миллионов. Инфляция, скажем так.

Он смеётся в трубку, зарываясь рукой в волосы и чуть ли не подпрыгивая на месте.

— Напиши им, что я всё сделаю в ближайшую неделю. Но мне нужен аванс в пятьдесят миллионов, — сердце стучит в груди от облегчения и предвкушения дела.

— Как скажешь, — телефон никогда не пытался отговорить от чего-то. — Думаю, завтра переведут. И это… Всё будет хорошо. Ты у нас удачливый.

— Спасибо, Кон. Всегда выручаешь.

Пальцы тянутся к красной трубке сброса. Фонарь через дорогу ярко мерцает, а затем тухнет. Улица погружается в тишину, и только два зелёных огонька остаются гореть в темноте.

***

Blue Öyster Cult — Burnin' For You

Пыль разлетается в стороны от колёс. Солнце припекает капот, а за окном высотки сменяются домами всё меньше и меньше, со временем совсем превращаясь в лесополосу. Рука стучит по рулю в такт музыке, играющей из радио. Мужчина качает головой, хмуря брови.

— Дом средь долины, дом в городишке; дом мне не мил, нет его для меня; дом в темноте, дом на дороге; дом — не мой путь, там мне не быть.

Burn out the day

Burn out the night

I can't see no reason to put up a fight

I'm livin' for givin' the devil his due

Сатору приоткрывает глаза, но видит всё размыто. Он ворочается на сиденье, чувствуя, как боль разгорается в его голове. Мужской голос заглушает радио, весело напевая слова. Годжо хочет протереть глаза, но не может поднять руку. Спустя несколько секунд до него доходит, что они очень туго связаны какой-то пластиковой штуковиной.

— И я горю, горю, горю для тебя… — пальцы крутят колёсико на приёмнике, делая ещё громче. —… горю, горю для тебя!

Сатору садится на заднем сиденье, ставит ладони на спинку пустого кресла перед ним и вытирает лицо о внешнюю сторону ладоней. Вдоль белой кожи тянется полоса подсохшей крови вместе с какими-то тёмными кусочками.

— О, кто проснулся.

Тодзи быстро поворачивается на него, а потом возвращается к пустой дороге.

— Куда… — сипло говорит Сатору, а потом кашляет. — Куда мы едем?

— Тебе там понравится. Обещаю, — он широко улыбается, показывая белые зубы с острыми клыками. Сатору сглатывает, ощущая новый приступ боли.

— И это были Blue Öyster Cult с их прекрасной «Burnin' For You». Дальше в эфире «(Don’t Fear) The Reaper» от них же.

Тодзи немного убавляет громкость, хоть и очень любит эту песню. В зеркало заднего вида он смотрит на своего важного пассажира. Голубые глаза, один из которых понемногу заливает тонкая струйка крови со лба, в панике бегают по салону.

— Двери заблокированы, можешь забыть об этом. Попытаешься меня душить, и я убью тебя прямо в салоне. Тебе всё ясно? — Сатору несколько раз кивает. — Скажи словами.

— Мне… всё ясно, — слёзы скатываются по грязным щекам Годжо, оставляя чистые полоски, тут же смешивающиеся с текущей кровью. Строчка, что не нужно бояться смерти, доносится до него из другого мира.

Зелёные глаза периодически поглядывают в зеркало заднего вида. Тодзи совсем не знает, что ему делать. Он понимает, что выбора нет никакого, доступная только одна кнопка: убийство.

— В прошлый раз Вы тоже хотели это сделать? — Сатору сидит в углу салона, прижав сцепленные руки себе к груди. — Почему не стали?

— Хотел. Знаешь, сколько дают за твою белобрысую макушку? — Тодзи включает поворотник, хотя на дороге только он. — Двести пятьдесят миллионов. И пятую часть я уже получил.

Сатору смотрит в окно. Пышные поля цветов тянутся за ними следом. Наверное, из его тела потом прорастут такие же, если не красивее. Хотя, смотря, что с ним сделают. В голове у Сатору проигрываются сцены убийств из фильмов, которые он смотрел. Красивые, кристально чистые, не такие, как в жизни.

— Я заплачу в два раза больше.

Машина тормозит, и Сатору влетает лицом в сиденье спереди. Голову пронзает очередная болезненная вспышка, и его чуть не выворачивает в салоне.

— Ты серьёзно думаешь, что я поверю тому, для кого в бардачке лежит пистолет? — Тодзи усмехается, но на лице у него читается сомнение. Глаза Сатору многое видят.

— У Вас пистолет, — Сатору пожимает плечами. — Если что-то пойдёт не так, всегда можно… можно прострелить мне голову. У меня буквально связаны руки.

Тодзи стучит по рулю, закусывая щёку. По радио сменяется очередная песня, тихо играющая на фоне.

— Окей. Окей, — Тодзи включает охлаждение внутри черепа. — Ты платишь мне пятьсот миллионов, а за это я тебя отпускаю. И ты реально хочешь сказать, что у меня потом не возникнет проблем? Что твои родители закроют глаза, на рандеву с дверью машины и поездку на тот свет?

Сатору кивает, и Тодзи начинает смеяться. Это самая безумная вещь, на которую он может пойти. Для такого не должно быть никаких инстинктов самосохранения, а все сигналы чутья должны игнорироваться от и до.

Годжо кидает в противоположную сторону салона, но на этот раз он удерживает голову от встречи со стеклом. Машина разворачивается и едет в ту сторону, откуда приехала.

— Своей головой отвечаешь за слова, — зелёные глаза пристально смотрят на ребёнка в зеркале.

Сатору снова кивает и закрывает свои, чувствуя сердцебиение в каждой точке тела. Он понятия не имеет, где взять такие деньги.

***

— Вылезай.

Годжо еле открывает глаза, сначала вовсе не понимая, где находится. Он испуганно смотрит на мужчину, выглядывающего из открытой автомобильной двери, и дёргает онемевшими руками. Голубые глаза широко открываются, натыкаясь на лезвие ножа, выставленное вперёд.

— Вылезай. Третьего раза не будет.

Сатору быстро переворачивается на сиденье, выпрыгивая на землю и чуть не падая. Ноги очень сильно затекли после такого путешествия, а он даже не знал, в какой части страны находится. Перед глазами вырисовывается двухэтажный дом в обычном на первый взгляд районе. Снизу что-то щёлкает, и боль растекается по запястьям. Сатору смотрит на свободные руки с красными полосами и валяющуюся у ног пластинку.

— Я безошибочно попадаю в очень дальние движущиеся цели, — кивает с улыбкой Тодзи. — Шагай в дом.

Сатору молча идёт вперёд, открывая дверцу во двор. Потом поднимается по лестнице, открывает дверь в дом, заходит внутрь, разувается у порога и перешагивает его.

— Теперь просто вперёд, до кухни, — говорит мужчина.

Годжо заходит в небольшую комнату (особенно для него, привыкшему к кухонному острову и холодильнику с двумя дверцами). И поворачивается лицом к новому знакомому. Пистолет чуть ли не упирается в его лицо.

— Ну? — зелёные глаза держат Сатору приваренным к полу. — Что дальше?

Годжо смотрит по сторонам и кивает на кипу бумажек на столе. Тодзи почти ничего не трогал с того дня, как Мегуми легла в больницу. Нет, раньше. С того дня, когда она плакала на том же стуле, куда он сейчас сел.

— Мне нужен телефон, чтобы позвонить. Мой, наверное, выпал на улице. И напишите счёт, деньги переведут в течение десяти минут.

Тодзи косится на него, как на умалишённого.

— Ты реально думаешь, что банк не заморозит операцию? Тем более, время видел? Всё уже закрыто, — усмехается Тодзи. Деньги есть, а навыка работы с ними ни капли.

— Фамилию мою знаешь? — Сатору сверкает глазами, шагая по лезвию. Он даже не замечает, как переходит на ты.

Тодзи хмыкает и достаёт телефон из кармана, протягивая его Годжо. Тот быстро тыкает на цифры, пока Фушигуро выводит их на листе бумаги, не переставая поглядывать на блондина. Сатору держит телефон правой рукой, чуть отдаляя его от уха, а вторую прикладывает ко лбу, пытаясь там нащупать что-то.

— Иджичи-сан, здравствуйте, это Годжо Сатору. Да, всё хорошо. Можете перевести пятьсот миллионов на счёт, который я продиктую… — Годжо держит в руках клочок бумажки и хмурится ответу. — Что значит слишком много? Ну… Разберитесь, это же Ваша работа.

Годжо не может прямо сказать, что без денег на счету его мозги расплескаются по всей кухне, по тарелкам в раковине, по старым обоям, по поцарапанной столешнице, по магнитам на холодильнике, по каким-то бумажкам на столе, по шкафчикам с едой и по банкам с крупами.

Сатору угукает несколько раз, а потом наконец поднимает взгляд на Тодзи.

— Можно приехать сюда с наличкой? — сердце стучит в груди у Годжо, и рука с телефоном дрожит, но он прижимает его к себе, закрывая динамик.

Зелёные глаза щурятся. Мелкий не сказал ничего, что могло бы выдать ситуацию.

— Окей… адрес с обратной стороны. Но только он, иначе… — Тодзи тыкает дулом пистолета в лоб, и Годжо закрывает глаза, глубоко вдыхая.

Сатору возвращает телефон к уху.

— Второй угол Цветочной улицы, остановитесь у красного почтового ящика. Там заберут деньги. Как приедете, перезвоните на этот номер. Спасибо, до свидания.

Годжо скидывает звонок и кладёт телефон на стол. Его пальцы сжимают бумажку с адресом.

— Здравствуйте, — раздаётся детский голос, и Сатору вздрагивает, смотря в дверной проём. — Пап, всё хорошо?

Голубые глаза переводятся на мужчину, который тут же встаёт и быстро прячет пистолет на холодильнике.

— Да, зайчик, всё отлично, — он отодвигает Годжо в сторону. — Ты сможешь дойти до красного ящика и забрать конверт?

Мальчик кивает, и Сатору кажется, что кто-то распечатал монстра на принтере в меньшем масштабе. Ребёнку на вид лет десять. Может, меньше. У Сатору всегда были проблемы с глазомером. Годжо думает, насколько уже всё понятно в таком возрасте. Он пытается вспомнить себя, вспомнить что-то из жизни.

— Это письмо от мамы? — наивность звучит в голосе.

Сатору видит какую-то сложную эмоцию на лице мужчины, а потом переводит взгляд на клочок бумаги в пальцах. Хронический миелоидный лейкоз. Он чувствует, что наблюдает сцену, которую не должен был видеть никогда.

— Нет, она ещё ничего не писала, — качает головой Тодзи. На лице ребёнка читается досада. Дети кажутся куда понятнее в выражении эмоций.

— А она скоро вернётся домой? — снова ноты наивности и надежды в голосе.

Стандартная мелодия раздаётся на кухне, и телефон скатывается по столу. Сатору кивает в сторону, и Тодзи одним взглядом разрешает.

— Алло. Уже? Да, сейчас мальчик придёт, — Годжо смотрит на пистолет, выглядывающий из-за горшка с пышным розовым цветком. — Потом можете меня подождать там же? Да, домой поеду.

Из коридора слышится возня, но Сатору видит, что Тодзи стоит между кухней и прихожей, смотря на него немигающим взглядом. Кажется, что его глаза светятся в темноте, как у зверей.

— У Вас точно всё нормально? Номер, с которого вы звоните, принадлежит бывшему члену семьи Зенин. Этот человек может быть связан с множеством преступлений. А сейчас вы просите очень крупную сумму денег.

— Да, у меня всё нормально. Я скоро приду, — Сатору весь трясётся, а тошнота липнет к горлу.

— Хорошо, как скажете. Но будьте осторожны. Этот человек убил своего отца.

В трубке раздаются гудки, и Сатору слышит хлопок входной двери. Тодзи возвращается на кухню, открывая один из шкафчиков.

— Ничего лишнего не сболтнул? — весело спрашивает мужчина.

Сатору мотает головой.

— Какой молодец. А теперь иди сюда, — Тодзи жестом подзывает его. — Да иди, не бойся.

Годжо видит разложенную на столешнице аптечку и делает несколько неуверенных шагов. Тодзи окунает вату в какой-то бутылёк, поднимает светлые волосы ладонью и прикладывает её к свежей ране на лбу. Сатору дёргается, шипя вместе с раствором.

— Тебя не тошнит? В глазах не двоится?

— Чуть-чуть. И не двоится, — морщась, отвечает Сатору. Вата движется у него по лицу.

— Возможно, лёгкое сотрясение. Попроси его отвезти тебя в больницу, — настоятельно советует Тодзи, будто это не он добился таких результатов.

Сатору звуком соглашается, ровно стоя и принимая столь странную заботу.

— У Вашей жены…

— Рак? Ага. Прочитал на бумажках? — Сатору ответно моргает. — Теперь понимаешь, зачем мне деньги? Я же не монстр… Просто… — Тодзи устало давит пальцами между своих бровей. — Когда хочешь защитить свою семью, все остальные страдают. Это неизбежно.

— Мне жаль, — Годжо больше не чувствует противной ваты, щиплющей кожу.

Тодзи усмехается, закрывая аптечку и протягивая пластырь.

— А мне-то как жаль… — хмурится мужчина. — Как я Мегуми скажу, если с ней что-то случится? Он каждый день спрашивает, что с ней… А я не могу вообще ничего ответить. Вот тебе сразу сказали про твоего деда?

Сатору качает головой.

— Я его первым нашёл, — мальчишка прикусывает губы, и часть жизни мелькает у Тодзи перед глазами.

— Пап, тут деньги! — входная дверь хлопает. — Очень много!

Годжо вымученно улыбается и оставляет пустую упаковку от пластыря на столе. Тодзи держит в руках конверт, мельком пересчитывая купюры и смотря, как Сатору шнурует кеды.

— Сынок, иди к себе в комнату. Я сейчас приду, хорошо?

Мегуми кивает, поднимаясь по лестнице. Сатору молча застывает у входной двери.

— А правда, что Вы убили своего отца?

Тодзи такой вопрос обезоруживает, оставляет ни с чем. Он долго смотрит на Годжо, пытаясь сойтись с ответом.

— Много будешь знать — мало проживёшь, — Фушигуро вкладывает в чужие руки билет и открывает дверь. — Звони, если понадоблюсь.

Сатору выходит на улицу, смотря на совсем севшее солнце. Замок щёлкает за его спиной, и он медленно спускается по ступенькам на едва гнущихся ногах. Шагает по насыпной дорожке, смотря на заросшие клумбы с яркими цветами, куда красивее полевых. Потом выходит за калитку и идёт по улице до яркой отметки — красного почтового ящика. Останавливается перед знакомой чёрной машиной. Годжо разжимает ладонь и смотрит на почти выигрышный лотерейный билет с двумя подсолнухами и вишней, стёртой наполовину. На самом краю написан номер и простое «Фушигуро Тодзи». Сатору пихает лотерейку в карман и открывает дверцу машины.

Иджичи смотрит на него в зеркало заднего вида, и это заставляет поёжиться. Конечно, ситуации полярные, но вот ассоциации одни и те же. Сатору молча сидит посередине салона, сложив руки на коленях. Голова напоминает о себе отдалённой болью, и Годжо шмыгает, закусывая губу. От слёз она разболится только сильнее, он это знает. Годжо впивается ногтями в кожу, успокаиваясь. Всё нормально, ничего ужасного не случилось, он жив, он дышит, а голова — это временное. Тут он едва не подпрыгивает. Сугуру! Последнее, что помнит, как кричал ему убегать. Сатору сразу же хочет попросить у Иджичи телефон, но только открывает рот, как слёзы непроизвольно начинают катиться у него по щекам. Через несколько секунд Годжо рыдает во весь голос на заднем сиденье служебной машины, уткнувшись лицом в собственные ладони.

Chapter Text

Хруст музыки доносится из наушников, надетых на голову Сёко. Она лежит на кровати на животе, болтая ногами в воздухе и разглядывая очередного монстра, ярко отрисованного на развороте. Как Сатору вообще додумался притащить ей полуторакилограммовую книжку? Наверное, он думает, что Иери живёт на барахолке. Но на всё, конечно же, закрылись глаза, потому что ей книжка очень понравилась. А где ещё найдёшь полную анатомию Чупакабры?

Пальцы Сёко тянутся к чашке слева от неё и упираются в стекло. Иери переводит взгляд на пустоту, в которой до этого лежало печенье. Чаинки плавают на обмелевшем дне кружки на полу, а значит точно пора снова сходить до кухни. Сёко мысленно готовится и переворачивается на кровати, словно спецагент из боевика с кучей взрывов; затёкшие мышцы тут же стараются вернуться в привычную форму, топчась по нервным окончаниям. Девушка морщится и тяжело вздыхает, вставая с кровати окончательно. Сёко скидывает наушники, но музыка продолжает играть. Правда, уже совсем другая песня: её телефонный рингтон. Иери быстро (потому что она знает песню наизусть, а значит, через пять секунд звонок сбросится автоматически) доходит до тумбы и заглядывает в маленький экранчик на крышке телефона. Сёко сразу же отвечает на звонок, ожидая услышать бешеные завывания Сатору на фоне, и как Сугуру пытается его успокоить, пока что-то хочет ей сказать. Ну или Годжо будет хихикать, переделывая каждую реплику Сугуру, и обязательно так, чтобы всем было слышно.

— Я так и знала, что без меня вы не выживите, — Сёко улыбается в трубку, но эмоция тут же стирается с её лица. Это как заходить в комнату со словами: «Что грустные такие? Умер кто-то?» — а там никто это как шутку не воспринимает.

Сначала из динамика доносятся какие-то шуршания и всхлипы, и Сёко уже хочет скинуть, думая, что ей просто набрали карманы Сугуру. Но потом он начинает говорить, обрывисто и спутанно.

— Сёко, я… Сатору какой-то мужик забрал… — Гето всхлипывает, коротко выдыхая в трубку. — Я не знаю. Что делать. Если он… Его убьёт.

Глаза Сёко бегают по стене перед ней, и она чувствует вкус крови из обкусанных губ.

— Так, — Иери просовывает пальцы через пряди волос, стягивая их на затылке и запрокидывая голову. Если это розыгрыш, то она убьёт двоих. Пожалуйста, пусть это будет розыгрыш. — Сейчас думай о себе. С тобой всё нормально?

В динамике слышится прерывистое дыхание. Сугуру отрицательно мычит в трубку, стараясь сдержать слёзы.

— Я не могу нормально дышать. На половине больно уже.

— Ты знаешь, где ты находишься? — Сёко слушает что-то про табличку с адресом напротив. — Вызови скорую, скажи им, что у тебя возможный перелом рёбер. Пусть отвезут тебя в больницу к матери. Я сейчас приеду. Остальное потом. Справишься?

Сугуру снова мычит в трубку, на этот раз утвердительно.

— Ты помнишь, как выглядел тот человек?

— Здоровый, чёрные волосы, — Гето казалось, что он запомнил каждую деталь, но как только перешёл к ним, то все они начали рассыпаться и ускользать от него. — Шрам. Шрам на губе.

Ещё одна полоска кожи отрывается зубами, обнажая розовую слизистую.

— Я уже еду.

Сёко сбрасывает вызов и хватает со стула штаны, запрыгивая в них на ходу. Хватает и сумку в коридоре, надевая зашнурованные кеды и чуть не путая их местами. Потом вспоминает про сумку, забегая назад в комнату и едва не проезжая на ковре её всю. Кружка заваливает на бок, и остатки чая выплёскиваются из неё на кремовый ворс, Иери смотрит на утекающее вглубь пятно секунду, а потом хватает телефон с тумбочки, выбегая в коридор и хлопая дверью. Сёко вспоминает, что с детства ненавидит бегать.

***

— То есть Вас в тот момент рядом не было, правильно? — следователь держит папку на сгибе руки, делая пометки ручкой.

Сёко кивает, смотря на пустой больничный коридор, уходящий в черноту. В воздухе пахнет лекарствами в пластмассовых баночках и стерилизованными инструментами в бумажных пакетах. Колёсики капельниц скрипят по полу.

— Да, Сугуру позвонил мне, наверное, сразу же, как всё случилось. Я сказала ему вызвать скорую и сама приехала сюда. Потом я вызвала полицию, пока ему делали рентген и оформляли. Что с Сатору я не знаю. Но этот человек, он уже…

Телефон начинает вибрировать в руке у Сёко, и она дёргается, смотря на вызывающий абонент. Просто набор цифр. Сердце тут же начинает колотиться, и девушка быстро поднимает трубку. Что она ожидает услышать? Рекламу банка? Миллион долларов выкупом? Мы тебя разыграли, а ты, дурочка, поверила? Молчание?

— Алло. Кто это? — Иери впивается ногтями одной руки в другую, удерживая её у уха.

— Это я. Сатору… — дальше в телефоне и правда молчание, растянутое на секунды. — Сугуру не отвечает на звонки.

— Где ты сейчас? Ты можешь говорить правду? С тобой всё хорошо?

— Всё нормально, я звоню с телефона Иджичи-сана. Что с Сугуру?

Сёко закрывает глаза, с силой жмурясь, как от вспышки света при головной боли.

— У него рёбра сломаны, но жить будет. Мы в клинике, где работает его мама. Адрес знаешь?

Сатору угукает в трубку и диктует адрес в сторону от телефона.

— Тебя, наверное, захотят допросить, так что приезжай поскорее.

Сёко сбрасывает звонок и смотрит на двух сотрудников полиции.

— Так что за человек, Вы говорите.

***

Сразу на входе, только перешагнув автоматические двери, разъехавшиеся в стороны, Сатору видит Сёко, читающую что-то в руках полицейского. Потом она кивает несколько раз и берёт ручку, широким росчерком отмечаясь в самом низу. А в следующий момент её голова поворачивается, и видно, как вдох обрывается на половине. Иери кладёт ручку в папку и быстрыми шагами идёт к Годжо.

— Только не бей, — жмурится Сатору, поворачивая лицо в противоположную сторону.

Сёко смотрит на слишком белую кожу, на футболку, запачканную кровью, на слипшиеся волосы, на пластырь, скрывающий за собой, наверное, бездонную дыру, через которую можно разглядеть что там внутри головы Сатору.

— Где ты был? — Иери хватает Годжо за плечи и трясёт. Голова Сатору качается, как у человечков на приборной панели в машинах на стоянках. Мозги, по ощущениям, ударяются о стенки черепной коробки то с одной, то с другой стороны.

— Полегче, — в глазах на секунду смеркается, и Годжо интуитивно кладёт свои ладони поверх рук подруги, удерживая её от нового раскачивания. — Я всё тебе расскажу, обещаю. Но сначала мне нужно увидеть Сугуру.

Сёко смотрит на Сатору, кажется, совсем издалека, совсем не понимая его действий.

— Сначала сходи в травму, а Сугуру найдёшь там же, в седьмой палате.

Сатору осторожно кивает, не желая сильнее беспокоить мозги. Через два шага он оборачивается.

— Прости, что всё так получилось.

Сёко только прикрывает глаза и машет рукой. Внутри у неё всё держится на честном слове, но нужно же оставаться сильной. Пережить любую трагедию и выстоять. Вот только, стоит ли оно того?

— Господин Годжо, позвольте задать Вам несколько вопросов.

Сатору смотрит на полицейских с эмоцией чистого удивления, будто он и не знал, что с ним захотят поговорить. Будто с ним ничего не случалось.

— С Вами поговорит моё доверенное лицо — Киётака Иджичи. Мне нужно на осмотр, — Годжо элегантно проходит мимо сотрудников и исчезает в повороте на лестницу.

Сёко садится на мягкий диванчик у кулера и опускает плечи, смотря на напольные узоры. Так называемое доверенное лицо любезно общается с полицейскими, и до Сёко доносится часть разговора. Она прислушивается ещё сильнее, понимая, что Иджичи предлагает полицейским забыть о вызове. Иери хмурится, понимая, что это точно просьба Сатору. Но почему он так решил? В его семье в таких случаях разбираются как-то иначе? Или, может, он здесь только потому, что никого другого нельзя втягивать? Сёко мотает головой и берёт пульт с журнального столика, прибавляя громкости настенному телевизору. На сегодня с неё хватит загадок.

***

— А ты всегда такой бледный? — мужчина держит лицо Сатору в ладонях, смотря на рану, покрывшуюся тонкой плёнкой.

— Да я вроде не бледный, — дёргает плечами Годжо.

Он сидит на мягкой кушетке и болтает ногами. За спиной врача — светящаяся доска с тёмно-синими снимками.

— Сейчас голова болит или кружится?

— Болит.

Мужчина кивает.

— А как вообще ты ударился-то? — пальцы осторожно трогают кожу вокруг раны, нащупывая припухлость, и Годжо морщится, дёргая носом.

Сатору хмурится то ли от боли, то ли от мозговых усилий. Он пытается выстроить в голове картинку того, что было пару часов назад, но ничего не выходит.

— Не помню. Я был со своим другом, а потом уже в другом месте, — голубые глаза непроизвольно движутся в сторону, будто увидели что-то интересное.

Мужчина кивает и отходит в сторону, снимая перчатки и выбрасывая их в урну.

— Сотрясение есть, но без перелома черепа, просто сильный ушиб, плюс рассечение. Так что постельный режим, ну… три дня. Книжки не читать, музыку не слушать, побольше спать и в такие ситуации не попадать. Всё ясно?

— Всё ясно, — с такой же интонацией отвечает Сатору. — А! А что с этим делать?

Годжо показывает пальцем на уголок лба. Конечно, мозги оттуда не вытекут, но лучше перестраховаться.

— Можно зашить, если хочешь. Если не шить, шрам останется, а так, может, почти незаметно будет.

— Да пофиг, — машет рукой Сатору. — Шрамы украшают мужчин, как никак.

Травматолог смеётся, прекрасно понимая, что с этим выражением можно спорить и спорить. Всё же за годы работы чего он только не видел. Сатору подходит к доске со снимками.

— Забрать можно? — тонкие пальцы тянутся к небольшому прямоугольнику.

— Да бери, — отвечает мужчина. — Если болеть будет — выпей любое обезболивающее. И своё боевое украшение обрабатывай антисептиком перед сном.

— Слушаюсь и повинуюсь, — Сатору широко улыбается и берёт снимок с доски.

Широкими шагами Годжо идёт к двери, открывая её и прощаясь с травматологом.

— Чтобы больше я тебя тут не видел! — последнее, что слышит Сатору перед тем, как закрыть дверь до конца.

Годжо идёт по пустому коридору, почти к самому его концу, где большое окно разделяется множеством перегородок, из каждой из которых выныривает жёлтый лучик света, скользящий по мытому полу. Взгляд бегает по табличкам, приделанным к стене почти под самый потолок. Сначала идут всякие больничные названия кабинетов, а затем начинаются номерные палаты. Но нужной не оказывается по близости, тогда Сатору понимает, что нумерация тут чередуется, и поворачивается в правую сторону, сразу же натыкаясь на распахнутую дверь и Сугуру, сидящего на крошечном кусочке кровати. Внутри у Годжо почему-то всё сжимается. Похоже, голова всё ещё кружится.

Сатору осторожно подходит к двери и опирается плечом на косяк, просовывая внутрь одну голову. Сугуру поднимает лицо, и чистая эмоция изумления вырисовывается его чертами на бледной коже (об этом говорил врач?). Он тут же подскакивает на ноги, хотя, Сатору помнит, что там говорила Сёко, и думает, что такие акробатические номера не совсем безопасное дело. Вообще, им двоим надо лежать в кровати и отдыхать. Ну, в смысле, каждому в своей, а не в одной. Хотя… Нет, нет. Сатору моргает, думая, что мозги у него точно встали не на то место, а вот бледность со щёк точно сошла. Годжо шагает в палату, и Сугуру тут же цепляется за него, как за тонкую веточку, способную вытянуть из болота. Щека Сугуру падает на острую косточку плеча, но тут же отрывается от неё.

Сугуру хватает Сатору за плечи, точно как Сёко, и вглядывается в его лицо.

— Это же правда ты, Сатору?

Годжо тихо смеётся и склоняет голову на бок.

— Ну конечно я. Кто ещё будет с тобой обниматься на этой планете?

Гето цокает и отходит от Годжо, садясь обратно на край кровати с тяжёлым вздохом.

— Я думал, что больше никогда тебя не увижу. Что ты, может быть, уже мёртв, — Сугуру быстро поворачивает на Сатору, едва не подпрыгивая на кровати. — А что с тем мужиком? Если ты тут…

— Сугуру, — мягко зовёт Годжо, вырывая Гето из собственных мыслей. — Не думай об этом.

Сатору садится рядом, так близко, что между ним и Сугуру ничего не остаётся, даже воздушной прослойки или кусочка света нет между ними. Годжо был впечатлительнее, но он обычно зацикливался на каких-то странных и абсолютно безвредных вещах. Сугуру был другим. Сатору иногда замечал, что тому тяжело выпутаться из своих же мыслей, а голова только подкидывает новые изощрённые фантазии. Годжо замечал, но совсем не понимал, что с этим делать. Если бы он каждый раз зацикливался на всём плохом в жизни, то уже бы бросился с моста. Поэтому помочь Сугуру никак не мог, молча наблюдая и никак не пытаясь примерить такое на себя.

— Как я могу об этом не думать? Мои три ребра напоминают мне об этом на каждом вдохе и выдохе. А ты? Ты же видишь, что у тебя на голове. Чувствуешь. И я всё это время сидел и думал, что больше никогда тебя не увижу, — речь Сугуру становится всё быстрее, и кажется, что он сам не успевает за словами. — Я своими глазами видел, как…

— Сугуру. Всё нормально, — Годжо кладёт руку поверх кисти Гето. — Слышишь? Всё. Нормально.

Карие глаза Гето совсем не понимают, что им пытаются показать. Сугуру хмурится, замолкая и смотря перед собой. Рука Сатору всё ещё накрывает его собственную. Ему стоит верить? Был ли хоть раз, когда Годжо его подводил? Хоть раз, когда тот не держал слово? Сугуру без раздумий ответил бы: «Нет, никогда».

— А! Точно! — Сатору тут же убирает руку и привстаёт на кровати, доставая что-то из кармана штанов. — Купил тут. Один процент от стоимости идёт в фонд борьбы с онкозаболеваниями.

Годжо протягивает Гето два брелка с котами на ладони: один кот чёрный, а другой — белый. Сугуру берёт белого, поднимая его за цепочку в воздух.

— Говорят, курение — отличная профилактика рака. Потому что от сердечного приступа я умру быстрее, чем от опухоли, — смеётся Сугуру, а потом шикает, прикладывая руку к рёбрам.

— Сугуру… — осуждающе протягивает Сатору, хмуря брови.

— Не смешно? — неловко спрашивает Гето, поджимая губы.

Годжо вздыхает и смотрит на чёрного кота, зажатого в ладони.

— От моих рук ты умрёшь быстрее, чем от сердечного приступа, если продолжишь говорить такие глупости. И вообще, ты что, собрался умирать?

Сатору не верит в концепцию внезапного камня на голову из воздуха. Да, последние несколько часов попытались ему что-то сказать, но всё же обошлось. А значит, Годжо Сатору доживёт до восьмидесяти точно. И это ещё если совсем стараться не будет. Он, конечно, не мог представить себя в тридцать, но дожить — запросто.

— Нет, но… всякое же бывает, — пожимает плечами Сугуру.

— Не бывает, — мотает головой Годжо — убеждённый сторонник теории «это будет с каждым, но не со мной и близкими» — Сатору.

— Сатору… Я уже понял, что ты не хочешь это слышать, но ты бы мог сейчас тут не сидеть, понимаешь? Не было бы ни брелков, ни разговора, ни вот этого снимка, — Сугуру показывает на снимок Годжо, лежащий поодаль. — Я рад, что ты воспринимаешь это всё, как просто пшик. Я так не могу. Мне жаль, что я такой.

Годжо морщит нос и шумно выдыхает.

— Никакой ты не такой. Обещаю, что больше никогда не заставлю тебя волноваться, — Сатору широко улыбается, и Сугуру понять не может, чем всё это заслужил.

— Ну что, шпана, как вы докатились до жизни такой? — женщина в медицинской форме заходит в палату, держа руки в карманах светло-голубых штанов. — Сугуру-то ладно, но ты…

— Мам! — недовольно протягивает Гето, испытывая облегчение от её прихода, потому что ещё минута наедине с Сатору точно была бы последней.

— Здрасьте! — Годжо выпрямляется, словно сел на кнопки, и Гето косится на него.

Айко берёт снимок сына и поворачивается к окну, ещё раз повторяя вопрос.

— Мы подрались, — отвечает Сатору. Сугуру ещё сильнее косится на него.

— Да ну? — неверяще спрашивает женщина. — И с каких пор подростки могут сломать… три ребра своему лучшему другу? Или… что там у тебя? Сотрясение?

Сатору кивает.

— Это правда. Просто так получилось, — вмешивается Сугуру, не до конца понимая, почему Сатору сказал такое. Но маму в это впутывать ему вообще не хотелось. Типичное поведение ребёнка, никак иначе.

— Всё у тебя всегда просто, Сугуру, — Айко возвращает снимок сыну и скрещивает руки на груди. — Хорошо, попробуем по-другому. Это был кто-то третий? Отвечаем да или нет.

— Да, — с ходу говорит Сатору, смотря в точно такие же глаза, как у Сугуру. Единственное отличие — лёгкие синяки под ними и морщинки в уголках. Сам Сугуру молчит, понимая, что это не его партия. Айко кивает.

— Кто-то из вас знает этого человека?

— Да, я, — Сатору думает, что если бы Сугуру был девчонкой, то точно такой же, как и его мать. Хотя, даже сейчас внешне они очень похожи.

Айко поднимает глаза наверх вместе с тонкими чёрными бровями.

— Это может повториться? — интонация последнего вопроса.

— Нет, — сразу же отвечает Сатору, кидая взгляд на Сугуру, который молча смотрит на маму, сжимая в пальцах белого кота.

Айко задумчиво вздыхает, качая головой. Её телефон тут же звонит, и она моментально поднимает трубку.

— Да? Ага, да. Реаниматолога вызвали? Уже бегу, — женщина сбрасывает звонок и смотрит на мальчиков. — Позвони папе, пусть заберёт тебя.

— Да я довезу, — бросает Годжо.

Айко кивает.

— Не бегай, не прыгай, сразу ложись, как приедешь. Обезболивающее в аптечке, розовые таблетки, — быстро перечисляет женщина. — Выпей одну, если не пройдёт, то вторую.

— Да я знаю, мам, — протягивает Сугуру, слушая одно и то же в третий раз.

— Всё, всё, — останавливается женщина. — Сегодня отпрошусь пораньше, люблю тебя. Сатору, пока.

Айко выходит в коридор, и только быстрые шаги отражаются от стен. Сугуру, опомнившись, кричит:

— Я- Я тебя тоже! — а потом поворачивается к Сатору, пару раз моргающего на его взгляд.

— А меня? — со смешком спрашивает Годжо.

Сугуру тут же закатывает глаза. И что на это надо было ответить?

***

Этот странный день, кажется, тянулся вечность. Как двадцать четыре часа могут быть длинною в неделю? Да даже за неделю не произойдёт столько, сколько случилось сейчас. Сатору даже забыл, что это должен был быть просто поход в океанариум. Всё после него вытеснило рыб, спокойно плавающих в воде и думающих, что это целый мир для них. Просто к ним никогда акула не заплывала.

— После такого точно надо сигаретку выкурить, — Сёко сидит на скамейке внутри автобусной остановки между Сатору и Сугуру.

— Согласен, — протягивает Гето, смотря на свои вытянутые ноги.

Сатору наклоняется вперёд, смотря на Сугуру.

— Какой согласен? Какой согласен? — дважды повторяет он. — Ты и так дышать, как человек, не сможешь ещё месяц. Курение убивает, запомните, дети.

— Ага, сегодня почти буквально, — устало отвечает Гето и смотрит на большое электронное табло через дорогу с температурой воздуха и точным временем.

Сёко вздыхает, одновременно толкая ладонями плечи по обе стороны от неё, но Сугуру куда аккуратнее.

— Всё, тихо. Мы молча ждём, пока Иджичи разберётся со всеми бумажками, а потом так же молча едем по домам.

Сугуру и Сатору послушно кивают. Тут они сидят уже минут тридцать, за которые Сатору успел рассказать им двоим, что там с ним было всё это время. На лице Сёко эмоция ужаса читалась раза два: на моменте с запертой дверью машины, рассказывая который, Сатору дословно процитировал Тодзи, потому что тот вырезал каждое слово внутри него; и ещё раз — на моменте с обстановкой внутри дома. Иери, должно быть, полностью поняла, почему Сатору сделал то, что сделал. Сугуру же почти на каждом слове дёргал губами, хмурил брови и был совсем не согласен с выводами Сатору. Просто закрыть глаза на всё… В голове Гето такое не укладывалось.

Иджичи выходит из клиники, проходя к стоянке, оборачиваясь и махая рукой. Сатору кивает (без слов), и все трое почти синхронно встают. Сугуру, правда, это даётся тяжелее остальных, кости на такое действие отвечают очередной волной боли. Он на секунду прикрывает глаза, а затем чувствует, как Годжо берёт его под локоть. Сёко идёт впереди, вскинув руки в небо, разминая затёкшие конечности. Её кеды шлёпают по тёплому асфальту, пересекая белую разметку для служебных машин и обходя отбойники. Гето находит лучший момент, чтобы нарушить тишину в тайне от Иери.

— Ты правда просто оставишь всё как есть? — тихо спрашивает Сугуру. — Не наказать человека, на чьих руках столько крови?

Сатору коротко выдыхает, уже совсем не чувствуя тумана в голове. Кажется, впервые за всё время его взгляды идут в стороне от Сугуру. Странное ощущение. Ни капли не приятное.

— Знаешь, жизнь сама прекрасно всё уравновешивает, — Годжо наблюдает, как Гето выпутывает локоть из его пальцев, шагая так, что между ними остаётся расстояние.

«Ужасный фатализм», — думает Сугуру, но ничего не говорит.

***

На лбу и правда осталась заметная белая полоска стянувшейся кожи — шрам. Сатору прикладывает два пальца к нему и трогает объёмный выступ. С того дня прошло почти три месяца, и голова теперь болела с обычной периодичностью, а память полностью вернулась. И только одна вещь беспокоила Годжо: кто-то отчаянно хочет его голову. Может, не так буквально, но смысл остаётся. И эта мысль иногда выплывала на поверхность, заставляя руки Сатору леденеть.

Голубые глаза уже несколько минут гипнотизируют выцветший лотерейный билет с белыми ломаными полосками по периметру. Он лежит на столе, выпавший из какой-то тетрадки, которую Сатору вытащил, пока искал старый учебник. Годжо сунул его подальше сразу, как вернулся домой. Он не считал необходимым иметь номер такого человека в быстром наборе. Хотя, с другой стороны, он мог просто выкинуть билет, но даже не стал думать об этом. Что уже отводило его в сторону других выборов.

Годжо берёт в руки телефон и нажимает на зелёную иконку со значком белой трубки. Свой старый телефон он так и не нашёл, поэтому сразу же купил самый новый на тот момент — «Айфон ТриДжи». Правда, он не помнил, чтобы между его первым и этим был второй, но это мелочь. А отец был прав, купив тот пакет акций: их цена росла с каждым днём, и богатые богатели.

Сатору быстрыми движениями набирает номер и смотрит на строку случайных цифр. Самый обычный номер, ни зеркальных цифр, ни идущих подряд — ничего. Неужели такой человек не захочет выделиться вещью, являющейся гранью между жизнью и смертью? Вот ты набрал одиннадцать цифр, сказал пару слов и кого-то больше никогда не будет в этой стране. Удивительно. Интересно, пользовался ли отец чем-то подобным? Хотя, Сатору заранее знал ответ.

Он снимает кофту со спинки стула и набрасывает на плечи перед тем, как открыть балконную дверь и выйти на улицу. Начало декабря как никак. Сатору доходит до перил и опирается на них предплечьями, немного свешиваясь вниз. Во дворе никого, рядом с домом — за забором — тоже. Годжо смотрит на ярко светящийся экран телефона с набранным номером и выдыхает пар. Ноги в носках чувствуют холод пола.

Сатору прикрывает глаза и интуитивно тыкает на кнопку вызова, поднося телефон к щеке и слыша медленные гудки. Сердце бьётся сильнее, но Годжо знает, что отменить действие невозможно. Да, можно прямо сейчас нажать на красный круг, выключить телефон, закрыть балконную дверь и лечь спать, но… Годжо считал, что должен это сделать. Не просто так билет свалился на него. Гудки прекращаются.

— Слушаю, — раздаётся в трубке хриплый голос человека, вырванного из полусна. — Говорите.

Дрожь пробегает по телу от одной только интонации, которая записалась на внутренний проигрыватель.

— А- Алло, — неуверенно протягивает Годжо. — Это Годжо Сатору, Вы давали мне номер.

В трубке слышится шуршание и скрип.

— Надо же… Прекрасно помню, — Тодзи по-настоящему удивлён такому звонку. — И что? Захотел поболтать, что ли?

— Нет, нет, я… — Сатору морщит нос в раздумьях. — Вы можете убить тех людей, на кого работали в то время?

Если бы Годжо видел его сейчас, то полностью бы оценил всё неверие во взгляде и каждой мышце лица. Но самообладание прочнее любых металлов.

— Пятьдесят миллионов иен, — просто звучит в динамике.

Сатору смотрит на двор, покрытый тончайшим слоем снега. Ни следа, ни тени.

— Хорошо. Завтра в восемь у того же почтового ящика, устраивает? — кровь быстро бежит по венам Сатору, и ему становится так жарко, будто на улице лето, а его по кусочкам сжигает солнце.

— Ага. Отчёт в какой форме нужен?

— Какой отчёт? — непонимающе моргает Сатору. Это ему принесут чьё-то сердце на золотом блюдечке?

— Что работа выполнена в полном объёме.

— Мне хватит звонка.

— Отлично, в течение полугода наберу, — отвечает Тодзи, и молчание повисает на линии на минуту. Цифры плавно сменяются на счётчике времени вызова. Сатору заледенел на балконе уже на восемь минут, что почти бесконечность. — После того раза всё нормально?

Сатору сначала пытается понять, что за «тот раз», а потом поднимает брови до волн морщинок на лбу. Вот он о чём.

— Да, с головой всё хорошо, — кивает Сатору и думает о брелках с котами. — А Ваша жена?

— Спасибо за деньги, — отвечает Тодзи. — Жди звонка.

Годжо слышит быстрые гудки и смотрит на вспыхнувший белым экран. Вызов завершён. Сатору не стал спрашивать, почему такая маленькая сумма (как ему показалось) за явно не одного человека. Хотя, так играла ценность человеческой жизни. Удивительно, но кто-то стоит дороже, кто-то дешевле, а кто-то не стоит ничего.

***

— И что ты смеёшься, а? — Сатору улыбчиво смотрит на Сугуру через стол на заднем дворе школы.

Сугуру качает головой, отнекиваясь и всеми силами пытаясь спрятать улыбку. Зелёная листва шелестит над их головами, а где-то далеко кричат всё те же бейсболисты. Годжо едва заметно жмурится от падающего на стол солнца, и тянется к банке с газировкой, стоящей ближе к Сугуру.

— Я же всегда говорил, что-

Хлопок. Хлёсткий звонкий звук пронзает воздух, накрывая всё тишиной после. Голубые глаза смотрят на Сугуру, и кровь растекается по лбу, капая с косточки челюсти на белоснежный ворот рубашки. Между белых бровей зияет дыра, и только Сугуру с ужасом смотрит на неё, как Сатору падает лицом вперёд, звонко ударяясь лицом о стол и расплёскивая кровь вокруг головы, как перевёрнутое ведро с краской. Жестяная банка падает на бок, а ватные пальцы Сатору окунаются в липкую лужу. Сугуру кричит, но никакого звука не раздаётся.

Карие глаза раскрываются, и Гето смотрит в потолок своей комнаты.

Сугуру быстро садится на кровати, понимая, что крепко сжимает края одеяла. Он расслабляет руку и прикладывает её к груди, чувствуя колотящееся сердце. Куда оно хочет, чтобы его впустили? Гето смотрит на прикроватные часы, показывающие время, немного перешедшее за три часа ночи. Сугуру закрывает лицо руками, прикладывая холодные пальцы к векам. Такие сны стали частыми ночными посетителями в последнее время, и Гето совсем не знал, что делать, потому что не спать совсем он не мог. Хотя, называть такое «сном» тоже было странным.

Пальцы Сугуру подрагивают на кончиках, и он прерывисто выдыхает в руки, успокаивая себя. С Сатору ничего не случилось и не случится. Когда же его проклятый мозг это поймёт и отстанет от него? Гето ложится обратно и накрывается одеялом по грудь. В голове одна мысль сменяется другой, за одной яркой сценой идёт вторая. Сугуру пытается переключиться, но он будто прилип к этой идее, будто больше нечего показать. Вот голова Сатору разлетается на части, не оставляя ничего, кроме красного месива перед Сугуру на манер арбузного фреша. Такое может быть? Вот голова Сатору с жутким хрустом, как разламывают руками розовый персик, валится ему на плечо со свёрнутой шеи. Это же могло произойти, да? Вот блестящее лезвие ножа раз за разом исчезает в животе Сатору, и его губы всё больше становятся похожи на те, какие у него бывают в сезон черники. Если такого не может быть, почему он должен всё это видеть? Губы Сугуру кривятся, и он снова закрывает глаза руками. Даже если Тодзи тогда интересовался не только делами Сатору, тот бы всё равно не озвучил своей догадки: вместе с рёбрами в Сугуру сломалось что-то ещё.

Chapter Text

Пальцы вжимаются в холодную серую кнопку, пока вода изогнутой линией вылетает из фонтанчика. Сугуру согнулся пополам, придерживая волосы одной рукой; карие глаза смотрят прямо в слив, похожий на бездну. Школьный коридор совсем пустой: уроки уже кончились, а до начала секций и дополнительных занятий ещё почти два часа. Вода обволакивает стенки желудка, как лёд сковывает оконные стёкла. Гето выпрямляется, всё ещё держа воду включённой и вытирая мокрые губы рукавом рубашки. Чёрные волосы падают обратно на плечи.

— Сугуру, — раздаётся тихий голос из-за спины.

Гето вздрагивает, и палец соскальзывает с кнопки с резким щелчком. Сугуру поворачивается, смотря на Сатору, который опирается спиной на стену в паре сантиметров от фонтанчика.

— Сатору! Господи! — Гето прикладывает руку ко лбу и прикрывает глаза, сдавленно выдыхая.

— Прости, — виновато хмурится Годжо, отлипая от стены. — Мы две недели не говорили, как люди.

Нет. На самом деле они не говорили, как люди, больше полугода. И школа подходила к концу: оставался последний учебный год. Календарь заканчивал апрель, а о вступительных экзаменах теперь напоминали всё чаще. И чем чаще напоминали об экзаменах, тем больше все переживали, что так и не определились куда хотят поступать и кем хотят быть. А Годжо чётко знал, где и с кем он хочет быть. Но никакой уверенности во взаимности всего этого у него не было.

Это было так странно. Говорят же, что стрессовые ситуации сплачивают. А между ними будто земля на части разломилась, будто лёд под Сугуру треснул, и он уплыл в открытый океан, не зная, что ему делать одному под бескрайним тёмно-синим небом. Да и сам Сатору не мог найтись с ответом. Он будто хватал рукой воздух, совсем близком к краю куртки, к вороту кофты, к концу капюшона, но так далеко от самого Сугуру. Это как то чувство, когда поругался с человеком и видишь его на расстоянии вытянутой руки от себя. Вина и неудобство, которые можно стереть извинениями, но вот только извиняться было не за что. И поэтому Годжо потерялся в этом всём, смотря, как мимо пробегают их спокойные дни.

— С начала года, — поправляет Сугуру, и все органы Сатору колышутся, как желе. — Прости, всё так навалилось… Последний год, экзамены, дома ещё всякое. Подкрадывающееся летнее настроение, сам знаешь.

Сатору кивает, испытывая бесконечное облегчение. В нём нет никакой проблемы, он ничего не портил и не ломал.

— Нам нужно сходить в лапшичную! — Годжо мечтательно закрывает голубые глаза под тёмными стёклами очков. — А то ты скоро просвечивать будешь.

Гето сжимает губы и оглядывает Годжо. За лето он так и не дорос до него, а Сатору ещё больше убежал вперёд.

— И кто это мне говорит? — язвительно спрашивает Гето. — Все собаки при виде тебя облизываются.

Беззвучное «Хах?!» застывает на губах Годжо. Он даже и забыл, как это бывало раньше. А сейчас его сбило с ног огромной волной из такого близкого прошлого. И обычный Годжо ответил бы что-то в такой же манере, свистнув Гето играть в теннисный мячик или ловить фрисби. Но вместо этого он просто рассмеётся, думая, что его Сугуру, кажется, вернулся.

***

— Ого! Это что вообще?

Сугуру смотрит на голубые бумажные пакеты, запечатанные по краю. Шелестящей кучей они лежат в сумке, переливаясь под комнатным светом. Гето берёт одну упаковку в руки, сразу же весомо ощущающуюся на ладони, и внимательно разглядывает длинную палочку с множеством насечек на рукояти.

— Распатор. Им надкостницу от кости отделяют или хрящи прочные убирают, — мама что-то ищет в шкафу, периодически поглядывая на Сугуру через плечо.

Гето хмыкает, убирая упаковку назад в сумку и доставая новую. На этот раз с какими-то ножницами. С очень длинной рукояткой и коротким носиком. Сугуру это чем-то напомнило усики белоснежной бабочки.

— А этим что режут?

Айко снова поворачивается, разглядывая инструмент в стерильном пакете.

— Ничего не режут, это зажим кровоостанавливающий, — вот так странно и пригождаются знания, применимые обычно только на работе. — Пережимаешь сосуды и перевязываешь их. Ну или, может, тебе надо их пережать, чтобы какой-то орган удалить. Разные случаи бывают.

— Хм, прикольно, — Сугуру сжимает губы и думает о Сёко.

Она, получается, станет точно такой же, как и его мама. Будет резать людей на кусочки, а потом собирать их заново. Так странно, что ей это нравилось всегда. Как и Годжо, вечно оглядывающемуся на собственные предпринимательские замашки. Как и Нанами, и Хайбара. Они все знали, чего хотят от этой жизни. И один только Сугуру затерялся в этом жизненном потоке. Точнее, он так и не смог в нём найтись. Гето совсем не понимал, что хочет делать, куда пойдёт учиться и где будет работать. Он попросту не видел себя в таком возрасте, в котором был сейчас. И осознание, что совсем скоро, через каких-то полгода, в феврале, ему нужно будет сдавать последние школьные экзамены, пульсировало в голове, как приступ мигрени.

— Ага, там вообще много всякого. Но ты там сильно не шеруди, мне это всё ещё на работу нести, — Айко поднимает в воздух медицинский халат с мелким рисунком каких-то цветочков и задумчиво вертит его из стороны в сторону.

— Я только смотрю, — с почти невидимой улыбкой говорит Сугуру, со взглядом, направленным точно на инструмент, который он узнает и без профессиональной помощи.

Мысль всё прекратить, кажется, всегда шумела на фоне, пристально следила за каждым движением, и шла шаг в шаг, прячась в тени предметов вокруг. И когда сломались рёбра, сломалась и убеждённость, что в этом мире всё по-человечески. Ты можешь стараться сколько угодно, но это никак не спасёт тебя от возможности оставить мозги растекаться лужей на дороге. Наверное, какие-то надломы всегда были у него внутри, просто так получилось, что всё остальное доломало уже надтреснутое. Карие глаза идут по высеченным полоскам на рукоятке, упакованной в крафт-пакет.

Сугуру не понимал и Сатору, оставившего всё как есть. И лучше бы это было правдой, хотя бы так. Только недели две назад произошла, казалось, совсем незначительная вещь, которая окончательно перевернула мир Гето. Обычный телефонный разговор, ещё больше приоткрывший штору для него.

— Написано, что надо заваривать в восьмидесятипятиградусной воде, — Годжо смотрит на квадратик пакетика, а потом на бурлящую воду, выливающуюся из носика чайника. — Значит надо ещё минус пятнадцать градусов. А то это же сто!

Сугуру смотрит на такое дорогое сердцу лицо, на голубые глаза, изучающие инструкцию, на губы, говорящие такие глупости, совсем несопоставимые со знаниями, хранящимися внутри головы. Потом взгляд переходит на едва заметную полоску на самом краю лба, и внутри что-то щемит, будто турникет зажевал тебя целиком. Гето смеётся, качая головой.

— Какой же ты дурак, — Сугуру укладывается на кухонный островок, смотря на Годжо снизу вверх.

— А что?! — невинно спрашивает Сатору, зная, что все глупости он говорит только с одной целью: услышать этот смех.

Телефон едет по столу, проигрывая одну из стандартных мелодий вызова. Годжо щурится, смотря через стол на вспыхнувший экран и ряд цифр. Он мимолётно хмурится, показывая Сугуру, что отойдёт, а потом резко отдёргивает штору и выскакивает на балкон, прикладывая телефон к уху и переваливаясь через перила. Гето утыкается подбородком в сложенные руки и смотрит на пар, поднимающийся от чашки. Балконная дверь приоткрывается, колыхая штору.

— …уже не позвоните, — приглушённый голос Годжо едва слышно, и Гето выпрямляется, прислушиваясь. Да, так делать плохо, но это же по-дружески. — Забавно, но я понял, что Вы всё сделали, когда один из партнёров отца куда-то пропал. Он мне всегда казался мерзким.

Сугуру не улавливает смысла слов, как ему кажется. Вернее, не хочет этого делать. Где-то в самой глубокой глубине подсознания одинокая мысль светится в черноте. В горле застревает ком, а взгляд бегает по кухне.

— Спасибо большое. Может быть, я ещё наберу Вас, — улыбка слышна в голосе Сатору. Дверь колышется, прикрываясь обратно. — …хорошо?

Последнее, что слышит Сугуру: «Мне жаль». Знал бы Сатору, как жаль было Сугуру. Жаль, что он не смог уберечь его от того случая, от сомнительных вещей, от запачканных рук, от похода по краю бездны. Гето было страшно, что Годжо скрывает от него мысли, копирующие его собственные, скрывает, что тоже не может нормально спать и мучается кошмарами. Но он не понимал одного: ему самому нужно открыться и рассказать абсолютно всё. Потому что читать мысли не умел никто. А главным правилом всего было доверие — ключ к командной игре. И после услышанного тот просто сломался в замке.

Потом Годжо возвращается, отвечая, что по телефону не было ничего серьёзного. Обычная реклама или что-то в таком духе. Сугуру кивает, показывая, как сильно верит в эту сказку для самых маленьких. Сатору сразу же переключает его внимание на совсем остывшую воду, на какую-то сплетню из школы и на домашку. И Гето действительно забывает о всём, что его тревожило. Вот такая вот способность была у этих голубых глаз, почти как вспышка в «Людях в чёрном». Единственный минус: всё превратится в тыкву, как только дверь за спиной Сугуру закроется.

Гето выходит из комнаты, бросая последний взгляд на сумку с инструментами. Всё лежит точно так, как и было до него. Кроме одной незаметной мелочи, ловко присвоенной себе. Сугуру не знал, как использует её и использует ли вообще. Множество мыслей и сомнений крутилось в голове, как листва в осеннем вихре. Но Айко так и не узнала, что в кармане широких штанов её сын вынес скальпель в голубом бумажном пакете.

***

— У тебя всё нормально? — Сёко смотрит, как за спиной Сугуру огромный кленовый лист кружится в воздухе, прокатываясь по земле и переворачиваясь с жёлтой на оранжевую сторону.

Гето поднимает лицо от учебника и пары тетрадей, лежащих на столе перед ним. Между пальцев зажат такого же цвета, как листья, карандаш с оторванной металлической выемкой под ластик.

— Живу, выживаю, — Сугуру сжимает пальцы и подпирает щёки, точнее, их подобие на худом лице. Синяки под глазами исчезают в складках приподнятой кожи. — А ты чего?

— Да чё… — вздыхает Иери, опираясь на руку, выставленную на деревянную скамейку без спинки. — Уже сил нет учиться. Вот этот бесконечный день, где ты одним и тем же занят.

Гето понимающе кивает.

— Я завидую Годжо, — устало произносит Сугуру, вкладывая карандаш между страниц и закрывая учебник. — Ему весь этот бред так легко даётся. Каким бы я был, если бы у меня мозги были нормальными, как у всех.

— Думаешь, у него самые нормальные мозги? — с усмешкой интересуется Сёко. — Эй, это нормально, что ты сомневаешься в себе. Как раз-таки признак человеческих мозгов. Осталось четыре месяца, и все сейчас переживают. Только ты это… не переступай черту.

Гето вглядывается в лицо подруги, спрашивая, что такое она имеет ввиду.

— Вы с ним после того раза совсем другими стали. Не знаю… Иногда вспоминаю вас двоих там, на Окинаве, счастливых и беззаботных. А сейчас Сатору про нас почти забыл со своими подготовками, а ты… Тебя же что-то беспокоит? Это надо себе глаза выколоть, чтобы не замечать!

— Сёко, ты чего, у меня всё нормально, — Сугуру теряется от такого напора, закрывая все тетрадки и запихивая ручки и карандаши в пенал.

Гето встаёт из-за стола на заднем дворе школы, и Иери смотрит на него снизу вверх взглядом, наполненным сожалением и горечью. Когда думаешь, что ты — самый раненый, тяжело осознать, что делаешь близким куда больнее. Сугуру быстро складывает все вещи в стопку и собирается уйти, но Сёко хватает его за рукав, самыми кончиками ногтей сжимая ткань осеннего чёрного пуловера.

— Не смей ничего с собой делать.

Сугуру смотрит в карие глаза, отражаясь в них, как в водной глади холодного озера. Момент, где он стоит, схваченный за край кофты, остановился и покрылся льдом. И это, кажется, продлилось бы вечность, если бы с дерева не слетел ещё один большой лист и с шелестом не упал между ними. Через несколько секунд Сёко сидела в одиночестве и смотрела на кроваво-красный лист клёна, лежащий на столе.

***

Сугуру выходит в коридор университета и садится на скамейку без спинки, вытягивая ноги перед собой и устало закрывая лицо руками. Сегодня был последний вступительный экзамен, результаты которого нарисуют всё будущее каждого из них. Так странно получить результаты через пару недель и доучиваться с этими цифрами. Кто-то будет светиться в коридорах, кто-то превратится в тень, а кто-то и вовсе пропадёт из стен школы. И Гето не имел ни малейшего понятия, в какую категорию он попадёт.

Скамейка чуть сдвигается в сторону: кто-то садится рядом. Сугуру убирает руки от лица и смотрит в сторону. Голубые глаза Сатору направлены прям на него, разглядывая что-то внутри. И или ему кажется, или это правда так, но всё вдруг кажется таким далёким и незначительным, когда вот это чудище генерирует в онлайн режиме очередную глупость, чтобы тебя посмешить. Когда садится рядом так, чтобы плечо шло к плечу, а коленка к коленке. Когда тянется через спину, чтобы приложить банковскую карту к терминалу раньше и получить «недовольный» взгляд. Когда держится пальцами за край кофты в толпе. Когда в рассказах говорит «мы» вместо «я и Сугуру». Когда… Сугуру вдруг мысленно смотрит на множество кусочков пазла, наконец-то перевёрнутых к нему лицевой стороной. Всех этих «когда» было бессчётное количество, и где-то на поверхности он понимал, что кроме дружеского между ними есть ещё много чего. Но Гето просто не мог себе позволить это многое, потому что это бы значило утянуть Годжо за собой.

— Так, так, ага, и чё, и чё, — с улыбкой спрашивает Сатору, изображая полное погружение в их шестичасовой диалог, которого не существовало.

— Сатору… — вздыхает Сугуру. — Меня сейчас насиловали в голову два с половиной часа.

— Тогда пошли проветримся, — Годжо быстрым шагом заходит в настежь распахнутую дверь гардероба и забирает их куртки.

Сатору сбегает по ступенькам, прыгая с последней в небольшой сугроб и поворачиваясь на Сугуру. Порыв ветра одёргивает край шарфа в сторону, и пушистые концы ярко-синего цвета трепыхаются волной. Гето стоит на самой верхней ступеньке, с руками, засунутыми в карманы куртки, и смотрит на ребячество Годжо. До чего же согревающее зрелище.

— Я тут всё думал, может, поступим на одно направление? — вкрадчивым голосом спрашивает Сатору, шагая рядом с Сугуру и поглядывая на него чуть ли не каждую секунду, чтобы прочитать ответы по лицу раньше, чем он что-то скажет.

— Давно думал?

Годжо специально задумывается, хотя ответ уже давно заготовлен. Правда, самый-самый настоящий ответ лучше не озвучивать. Сатору думал об этом с детства.

— Когда мы в первый раз поговорили в начале старшей школы. Помнишь, мы Нанами помогали? И ты тогда мне сказал, что думал о чём-то, связанном с предпринимательством.

— Как же давно это было… — протягивает Гето, возвращаясь в занесённые снегом, покрытые пылью и залитые дождями времена.

— Да… Я тогда сразу подумал, как было бы классно открыть что-то своё. Начать с маленьких вещей, а потом поглощать всё больше и больше отраслей, пока наше лого не станет одним из самых узнаваемых. Круто же? Да?

Снежинки звёздочками мерцают в чистейших глазах напротив. Сугуру прокручивает такой сценарий в голове. И ничего не чувствует. Он поднимает взгляд на Годжо, и открывает рот, но не может произнести ни слова.

— Я… Сатору, я не могу тебе ничего обещать, — Гето видит, как уголки чужих губ опускаются вниз, но возвращаются на место с усилием. — Я не знаю, хочу ли этого теперь. Я… Вообще ничего не знаю. Прости.

Сердце Сатору трескается на кусочки, разрывается со звуком, когда цепляешься рукавом кофты за ручку и резко тянешь, в панике ища потом дыру. Но как? Он же был уверен, что это их общая на двоих мечта. А оказалось всего-навсего фантазия.

— Сугуру, ты чего? Я, конечно, не привык, чтобы мне в жизни «нет» говорили, но ты вообще не обязан! Слышишь?

Сугуру издаёт смешок и щурится, утвердительно мотая головой. Солнце падает на его плечи. Сатору вдыхает зимний воздух, ощущая бесконечный трепет внутри. Годжо хватает Гето за руку и тянет вниз, падая в снег, тут же поднимающийся множеством снежинок в воздух и кружащий над ними. Блёстки медленно опускаются на одежду, на волосы и ресницы. Сугуру от неожиданности вскрикивает, а Сатору смеётся, хватая горсть снега и кидая в него.

— Ну и зачем?! — Гето делает ровно то же самое, но Годжо уворачивается раньше.

— Чтобы веселее стало! Стало же? — почти кричит Сатору, отползая в сторону.

Сугуру встаёт на колени, сгребая снег двумя руками сразу.

— О-о-о, ещё как! — Гето видит в голубых глазах настоящий ужас, и Сатору пытается быстро подняться на ноги. — Ещё как!

Когда Нанами и Хайбара выйдут из университета, они найдут их, краснощёких, с мокрыми от пота и снега волосами, в остатках сугробов. Сатору будет лежать звёздочкой, вычертив под собой ангелочка, а Сугуру сидеть рядом, выдыхая клубы пара. И даже сейчас он не отказал Годжо ни в чём на самом-то деле. А свой первый отказ тот получит через пару лет. Лет, которые пройдут в борьбе с собой, лет, потерянных за сожалениями и бесконечными сомнениями.

***

Прозрачная упаковка с голубой подложкой шелестит в пальцах, разрывающих её на две части. Холодный металл невозможной тяжестью ощущается в руке, и Сугуру закрывает глаза, слушая шум воды. По запотевшему зеркалу, висящему над раковиной, стекают капли воды. Собравшись с мыслями, он закрывает воду и проводит кончиками пальцев по ней.

Гето смотрит на время, прикидывая, сколько ещё он будет дома один, а затем перешагивает бортик и встаёт на дно ванны. Горячая вода тут же начинает покусывать кожу, и Сугуру медленно садится, а футболка тут же прилипает к телу с хлюпающими звуками. В руке зажат скальпель, чьё лезвие, торчащее вверх, отражает свет и искажается в шевелящейся воде.

Сугуру сидит так несколько минут, слушая редкие всплески и настраиваясь. За последние две недели он думал о множестве вещей. Вспоминал слова Сёко, вспоминал всё хорошее, что было, но не думал, что ещё могло случиться. Он, где-то очень далеко, знал, что это вполне способно расстроить дорогих сердцу людей. Но в тот момент уже не будет никакой разницы. Гето просто больше не мог существовать с нескончаемой болью и тревогой, играющей из вкладки, которую никак нельзя найти и закрыть. Сугуру уже давно перестал представлять своё будущее через десять лет, через год, через месяц, через неделю и даже через день. Белый лист, который не примут на контрольной.

Но как же друзья? У них есть кто-то ближе. А Сатору? Он сильный, справится. А о родителях ты подумал? Мёртвый сын или сын-разочарование? Ты просто ведёшься на собственную слабость. Если я это признаю, тебе станет легче? Боль не может быть бесконечной. А если может? Что она подумает, когда поймёт, что ты убил себя её же скальпелем? На этой мысли Сугуру заносит руку вверх, сжимая скальпель так, что он чуть ли не врастает в ладонь. Лезвие чертит полукруг в воздухе, и застывает в миллиметре от руки. Гето вздрагивает, открывая глаза и смотря на вспыхнувший точно так же экран телефона. Два круга разных цветов высвечиваются на экране, пока вместо набора цифр на экране из пикселей соединяется «Сатору». Сугуру закусывает щёку и протягивает мокрую руку к этажерке с шампунями, масками и гелями, доставая из середины мобильник и смахивая зелёную трубку.

— Ну ты и долгий! — тянется из динамика. — Я тут подумал кое-что… Помнишь наш разговор после экзаменов?

Сугуру застывшим взглядом пялится на скальпель в руке.

— Это было неделю назад.

— Да, да. Знаешь, если ты не хочешь, то и ладно. Честно, пофиг! — живо говорит Годжо, а его голос, должно быть, слышно и без прикладывания телефона к уху. — Самое главное, что ты есть рядом и всё! А уж учимся мы вместе или нет… Это же мелочь.

Сугуру угукает в трубку и приваливается головой к плитке. Волосы мокрыми прядями обрамляют лицо с двух сторон, и вода покачивается в ванной.

— Ну, на самом деле не знаю, зачем я тебе позвонил. Просто показалось, что тебе надо это услышать. Ну, что я рад, что мы продолжаем общаться даже после всякого. Не знаю, могли бы уже сто раз поругаться. У меня же тоже характер тот ещё. Да и то лето…

— Да, я тоже рад, Сатору, — голос звучит тихо, потому что если Гето будет говорить громче, то Годжо услышит в нём дрожь. А это последнее, чего бы хотелось.

— Ты чем-то занят?

Сугуру смотрит на своё отражение в воде, идущее рябью. Вода начинает остывать, и футболка липнет к спине, как касается кожи всплывший в мутной реке утопленник.

— Нет, просто спал.

— А… Ой. — Годжо неловко смеётся в трубку. — Ну тогда не буду отвлекать от свидания с подушкой. Увидимся завтра.

— Ага. Завтра, — нос начинает щипать, и Сугуру морщится, пытаясь подавить ощущения.

Гето сбрасывает звонок и сидит с телефоном в одной руке и скальпелем в другой. Инструмент выпадает из пальцев и с громким булькающим звуком идёт на дно, звонко и тяжело ударяясь о него, как бьют в колокол. Сугуру закрывает глаза, и несколько слезинок скатываются по и так влажным щекам. Только сейчас он осознаёт, что Сатору просто не должен был ему дозвониться: всё это время затвор телефона был переключён на беззвучный режим.

***

Летнее солнце светит в окно, прокатывается по столу и исчезает на полу большим бело-золотым пятном. Сатору сидит на одном диванчике, а Сугуру — на другом. И то ли Годжо кажется, то ли он реально стал выглядеть гораздо лучше. Свежее, бодрее, даже синяки под глазами превратились в чуть голубую кожу. Но это надо очень разглядывать Сугуру, чтобы заметить. Хотя, будто Сатору таким не занимался.

Перед Годжо стоит блюдце с красно-белым тортом, сверху которого лежит располовиненная клубника. Перед Гето серая чашка с зелёным чаем без сахара, ещё слишком горячим, чтобы пить нормально. Вообще, Сатору понятия не имел, что они тут делают. Его сюда позвали максимально неожиданно, и он не ожидал от Сугуру каких-то встреч в кофейне. Но всё это вызывало у него такое же сладкое, как торт, предвкушение. Сейчас что-то будет.

— Всё, Сугуру! Я уже не могу терпеть, — произносит Годжо, разламывая торт на две части. — Зачем мы сюда пришли?

Голос у Сатору чуть-чуть нервный, но, всё же, он никогда не отличался настоящей выдержкой в таких делах.

— Потому что у меня для тебя сюрприз, — Гето достаёт откуда-то из кармана рюкзака лист бумаги, сложенный в четыре раза, и протягивает его Годжо.

Сатору с интересом выгибает брови, беря листочек за края, как самую драгоценную реликвию, которая развалится от дуновения ветра, и медленно разворачивает его. Всё нетерпение тут же улетучивается, и Годжо нервничает уже не от него, а от того, что вообще может увидеть внутри. Он ведёт взгляд по строчкам, читая напечатанное. Сугуру держит руки на остывающей чашке, оказывающей ему своеобразную поддержку. Хотя он и однозначно знает реакцию Сатору.

Самое искреннее изумление освещает лицо напортив, сияет в глазах и румянит щёки. Годжо поочерёдно смотрит то на легко улыбающегося в ответ Гето (сердце щемит от фонового осознания, как давно он не видел такого), то на слова о том, что Сугуру зачислен на направление «Предпринимательство и управление бизнесом». Сатору ничего не может сказать, потому что всё теряется на фоне такой новости. Все эти месяцы он даже и не ждал ничего хоть каплю похожего на его мечты. А тут они стали реальностью, именно так, как ему и хотелось. Гето же просто надеется, что чужое счастье сделает счастливым и его тоже.

***

И пока чьи-то жизни переворачивались, как бельё в стиральной машинке, жизнь Фушигуро Тодзи так же не стояла на месте. Кажется, таковой и была его карма. Все отобранные жизни, все выстрелы, все взгляды в прицел, вся кровь, смываемая с рук — всё вернулось разом. Причём самым несправедливым образом, ударив по человеку, который был дороже всех вокруг.

Тодзи винил себя, что не замечал ничего всё это время. Хотя, это было самым глупым обвинением. И полтора года он пропадал в двух местах: в больнице и на работе. Оба этих места не вызывали ничего, кроме ужаса и сжирающей всё внутренней пустоты. Ты идёшь по этим коридорам, где все цепляются за надежду, вгрызаются в неё зубами, впиваются в неё ногтями, лишь бы удержать, лишь бы оставить себе какой-то кусочек. Потом ты заходишь в палату, где от твоей любви с искрами в изумрудных глазах остались слабые косточки, покрытые белейшей кожей, состоящей на половину из синяков. От чёрных локонов волос, переливающихся под солнцем, остались редкие клочки, тускнеющие под светом больничных ламп. И в каждом взгляде, в каждом жесте, в каждом тихом-тихом слове звучит мольба и просьба всё закончить. Но Тодзи просто не мог себе позволить всё отпустить разом. И когда тебе страшно чего-то лишиться, то это обязательно случится.

Дома ты бываешь редко, чтобы поспать пару часов, переодеться и зарядить телефон. И каждый раз ты думаешь, как бы убежать от вопроса «где мама?». Эти два слова заставляли замирать и молча смотреть, пытаясь придумать что-то убедительное на этот раз. Как можно говорить, что она скоро вернётся, если ты уже сам в это не веришь? Пытаешься принять эту правду, чтобы потом было не так больно. Но что делать с болью сейчас? Правильно. Закапывать её на работе. Потому что за неё тебе уже воздалось.

Тодзи стоит в переулке, смотря на человека с перерезанным горлом. Последний в списке, за который он получил деньги семьи Годжо. Кровь волнообразно вытекает из разреза, впитываясь в и без того сырую землю. Телефон вибрирует в заднем кармане, и Тодзи достаёт его, раскладывая рукой, держащей окровавленное лезвие за резную ручку, и смотря на неизвестный номер. Он теперь брал их все.

— Да, слушаю, — холод пронизывает голос.

— Фушигуро Тодзи? Это Национальный Онкоцентр, у Вашей жены, Фушигуро Мегуми, случился кризис. Вам стоит приехать, если Вы хотите успеть попрощаться.

Глаза у Тодзи раскрываются, а вена на лбу отчётливо рисуется под кожей. Кровь приливает к лицу, и в такую холодную ночь становится до ужаса жарко. Как в аду.

— Что значит попрощаться?

— Простите, но шансов почти нет, — звучит из трубки дежурная фраза, которую на линии слышали уже миллион и один раз.

— Так сделайте хоть что-то, чтобы были! — кричит Тодзи, и его голос эхом прыгает по стенам.

Он сбрасывает вызов, и едва сдерживается, чтобы не швырнуть телефон в стену. Рука машинально выхватывает пистолет из-за пояса, и в переулке оглушающей очередью звучат выстрелы. Тодзи разряжает всю обойму в остывшее тело.

Кажется, это было вечность назад, а не полторы недели. Как он забежал в палату и увидел тело, накрытое белой простынёй. Увидел руку, выглядывающую из-под её края. Худую, сине-белую и без кольца на пальце, потому что оно стало до ужаса велико и теперь всегда лежало на прикроватной тумбочке. Тодзи помнил, как упал на колени перед ней, как вцепился руками в прутья небольшой металлической перегородки и стиснул их так, что едва не оторвал её. Тодзи прокручивал это воспоминание в голове раз за разом, слушая гудки и шагая по спальне туда-обратно. Вызов принимают.

— Сатору? Это Фушигуро Тодзи. Я выполнил работу ещё в начале месяца, но смог позвонить только сейчас.

— Здравствуйте. А я думал, Вы уже не позвоните… Забавно, но я понял, что Вы всё сделали, когда один из партнёров отца куда-то пропал. Он мне всегда казался мерзким.

— Я пробежался по его досье, ты недалеко ушёл от правды, — Тодзи сжимает пальцами переносицу и останавливается посреди комнаты.

— Спасибо большое. Может быть, я ещё наберу Вас, — улыбка слышна в голосе Сатору. И Тодзи ни капли не удивляется. Такое затягивает. Он знал по клиентам наверняка. — У Вашей жены всё хорошо?

Тодзи стискивает челюсть, думая о деньгах, чья часть теперь пойдёт не на лечение.

— Она умерла почти две недели назад, — горечь пропитала голос.

Сатору сдавленно выдыхает в динамик.

— Мне жаль.

Тодзи болезненно хмыкает.

— А мне-то как жаль.

Короткие гудки пикают в трубке, и крышка телефона закрывается. Тодзи остаётся стоять перед десятком полупустых коробок, совсем не понимая, как ему быть с вещами. С памятью. Он просто заблудился и пропал среди этих призраков. Телефон падает на покрывало, и Тодзи зарывается руками в волосы, поднимая лицо к белоснежному потолку.

Постояв так несколько минут, моргнув раза три, мужчина ещё раз обходит комнату и открывает дверцу шкафа, начиная складывать вещи. Собирает футболки и кофты, сворачивает джинсы и юбки, смотрит на платья, вспоминая её в них. Ещё здоровую, ещё счастливую, ещё полную сил. Ещё живую. Часть одежды пахнет порошком и цитрусовыми шариками от моли, а те из вещей, которые она носила, пахнут дезодорантом, летними духами, домом, ею.

Тодзи складывает одну из последних рубашек и кладёт её на самый верх заполненной коробки. Потом снова подходит к шкафу и вытаскивает совсем забытые футболки, стопкой закинутые в самый дальний угол. Их даже не надо складывать, и Фушигуро просто несёт их к коробке, пока из проёма между ними не вылетает фотография, проскальзывающая по полу и переворачивающаяся лицевой стороной. Тодзи кидает футболки поверх коробки и наклоняется, поднимая карточку за уголок. Его брови ползут друг к другу, образуя складку. Мегуми держит совсем маленького сына на руках и улыбается прямо в камеру, стоя посреди спальни в белоснежном платье-ночнушке.

— Улыбнись в камеру! — просит Тодзи, держа старый фотоаппарат за тоненькую короткую лямку, которая даже не налезает ему на руку. Видео идёт уже полторы минуты.

— Я и так всегда тебе улыбаюсь, — отвечает Мегуми, укачивая в руках младенца. Маленькие зелёные глаза внимательно смотрят на всё вокруг, и он вытягивает ручку с крошечными пальчиками вверх. — И тебе тоже!

Девушка смотрит вниз, и мальчик хихикает. В этот момент Тодзи точно понимает, что такое дом, что такое счастье и что такое любовь. Все вещи, которых ему не доставало с самого детства, теперь были у него в руках. Фигурально и буквально. Эти воспоминания теперь будут не только в его памяти, но и в памяти фотокамеры.

— Скажи что-нибудь себе через лет десять. Посмотрим, сбудется ли!

— Через десять лет хочу… второго ребёнка. Дочку! Ещё хочу любить своего мужа и своих детей. И быть счастливой, — просто отвечает Мегуми. — Хотя, почти всё и так уже сбылось.

Тодзи качает головой от таких слов, не зная, как выразить эмоцию. Он выключает запись и, не глядя, нажимает кнопку фоторежима.

— Щёлкну на память, хорошо?

Мегуми останавливается, и её нежный взгляд зелёных глаз направлен не в объектив камеры, а на Тодзи. Тёплая улыбка на губах именно для него. Потому что какой смысл улыбаться камере, если за ней стоит он? В этот момент Тодзи уверен, что так будет всегда.

Он стоит, оперевшись на тумбочку, почти навалившись на неё так, что если бы не стена за ней, то она бы уже упала назад. Фотография зажата в пальцах руки, отведённой в сторону. Слёзы капают вниз, лицо горит, а внутри всё вот-вот взорвётся. Это боль, которой, кажется не будет конца. Тодзи утыкается в сгиб руки, стараясь не разрыдаться во весь голос. И если бы он сейчас развернулся к двери, то увидел бы маленького Мегуми, стоящего в проходе и молча смотрящего на него, стоящего посреди пустеющей комнаты с горой картонных коробок. В руке у него был зажат плюшевый кролик.

Chapter Text

Масло шипит громче музыки, включенной на небольшой колонке, оставленной на подоконнике. Хайбара переворачивает небольшие кусочки мяса металлическими щипцами, прибавляя огонь. Сёко сливает воду из кастрюли, отворачиваясь от раковины и поднимающегося из неё столба пара. Нанами режет всё, что можно порезать, начиная овощами и заканчивая упаковками снеков. Сугуру ввинчивает штопор в пробку, открывая следующую бутылку — на этот раз с вином.

— И что бездельничаем, м? — Сугуру чуть наклоняется к Сатору, сидящему на стуле лицом к столу и крутящему головой по сторонам, чтобы рассмотреть каждое занятие друзей со всех сторон.

— Не бездельничаю! — не соглашается Годжо, отпивая из своего бокала. — Если бы не я, где бы ты сейчас руками работал? — Сатору хмурится, когда до него доходит, как странно звучит сказанное. — В смысле… Ну ты понял.

Сугуру смеётся и утвердительно качает головой. Нанами кидает на них мимолётный взгляд, вращая нож в руке и возвращаясь к делам. Если бы ещё вчера Сатору сказали, что он будет пить что-то с крепкостью больше одного градуса, он бы ни за что не поверил. Но Сугуру обладал настоящим даром убеждения, по мнению Годжо, конечно же. Гето же просто знал, что ему хватит одного «ну пожалуйста», чтобы уверенность в голубых глазах дрогнула.

Вообще, никто не удивился, когда Годжо обогнал их всех, развернулся лицом и раскрыл ладонь, показывая ключи, висящие на кольце брелка с чёрным котом. Сатору купили его собственную квартиру. Поближе к университету. Поэтому можно было соединить два повода собраться в один: новоселье и успешное поступление каждого из них. Так что последние часа четыре еда в их тарелках не заканчивалась, а бокалы не пустели больше, чем на минуту.

— Налей, пожалуйста, — Сатору поднимает голову и жмурится от света.

Апельсиновый сок ударяется о стеклянные стенки, смешиваясь с мартини. Гето переворачивает бутылку, выливая остатки в стакан, а потом задумчиво смотря на пустую бутылку. Годжо тихо благодарит и делает глоток: по вкусу чистый сок, ни капли спирта. И, наверное, этим ему всё так понравилось. Потому что даже от каких-то конфет с ликёром он морщился, сразу же закрывая коробку в полнейшем разочаровании. И это было настоящей ловушкой, но об этом он узнает позже.

Сугуру обходит всех предельно аккуратно, боясь попасть под выстрел масла или горячую кастрюлю (эта кухня меньше, чем кухня в доме Сатору, но всё равно больше, чем у каждого из них), потом он ставит бутылку к двум другим пустым, хлопает по карманам и берёт с полки зажигалку.

— Я курить, — он показывает на коридор, не говоря это кому-то конкретному, и растворяется в его черноте.

Сугуру отдёргивает белую штору и открывает балконную дверь. Из коридора раздаётся какой-то грохот, а потом приглушённый смех Сёко. Гето легко улыбается, прикрывая за собой дверь. Оранжевый огонёк появляется в темноте высокой тонкой искрой, и Сугуру вздрагивает, быстро убирая палец с кнопки. Потом он передвигает ползунок высоты огня почти в самое начало, ещё раз щёлкая кнопкой и раскуривая сигарету.

Он отодвигает огромное окно в сторону, облокачиваясь на перегородку и смотря на мерцающий светом фар, окон, фонарей и билбордов город. Сугуру вдыхает тёплый ночной воздух и прикрывает глаза.

— Всё-ё-ё! — Хайбара опускается на стул, расслабляя плечи. — Устал!

В центре стола теперь стоит тарелка с дымящимся мясом, которое пахнет, как известные чипсы со вкусом барбекю. Кенто тут же тянется к тарелке, задевая руки Сёко, ставящей миску с пастой в сливочном соусе. Та ойкает и роняет всё на стол, задевая бокалы и открытые банки, тут же катящиеся по столу. Хайбара открывает глаза, смотря на полный погром, образовавшийся за секунду, которую были закрыты его глаза.

Иери тут же смеётся, подставляя ладони к краю стола и собирая капающую газировку, часть которой просачивается сквозь пальцы и капает в лужу на полу.

— Вам уже хватит, — Хайбара ставит на место все опрокинувшиеся банки и бросает тряпку Иери.

— Да это случайность, — оправдывается Нанами.

— Ага! — соглашается Сёко из-под стола, вытирая липкий пол. — Просто надо всё лишнее со стола убрать и посуду помыть всю.

— Это ты говоришь, что сейчас будешь делать? — со смешком спрашивает Кенто.

Сёко злобно смотрит на него снизу вверх, а потом на её лице рисуется ангельская улыбочка. У Нанами от такого мурашки бегут по спине, но Сёко ещё раз смеётся, прося собрать всю посуду и мусор. Она открывает кран, и музыку опять становится не слышно.

Нанами отодвигает Сёко в сторону и ставит гору посуды перед ней, а потом смотрит на Сатору, который за последние минут пять не сказал ни слова. Что было ну очень необычно. Нет, не так. Это было очень плохим знаком, как если ваши дети вдруг перестали шуметь. И Годжо тоже понял, что что-то про него все забыли. А значит, нужно напомнить о себе. Голубые глаза замирают на Нанами, и тот видит, как шевелятся губы Сатору, пока он делает вдох. Нужно говорить громко, чтобы заглушить музыку, воду, то, что там сейчас болтает Сёко. И Сатору говорит.

— Я люблю Сугуру! — так решительно и резко, что слова отпрыгивают от стен.

Вода будто выключает саму себя, музыка ставится на паузу, все переглядываются. Нанами садится на стул, который чуть не переворачивается вместе с ним. Сёко всё понимает сразу же, кидая взгляд сначала в сторону мусора, а потом на Годжо.

— Мы знаем, не переживай, — спокойно говорит Сёко, забирая полный бокал Сатору и ставя его в раковину. — Мы всё знаем.

Нанами ещё больше выгибает брови, кидая взгляд на подругу. Он лично ничего не знает. Хайбара под столом пинает его ногу, чтобы лицо сделалось попроще. Кенто сразу же зачем-то встаёт из-за стола, а выражение его лица становится таким задумчивым, будто он впервые считает два плюс два.

— И Сугуру знает?! — с удивлением спрашивает Годжо, берясь за ножку бокала и непонимающе опуская взгляд на сомкнутые на пустоте пальцы. Бокал пропал. Голубые глаза заглядывают в каждый уголок кухни. А Сугуру-то тоже исчез.

Сёко пожимает плечами, убавляя воду на тонкую струйку; её руки в пене, которая медленно стекает по пальцам. Хайбара фыркает, смотря на всю ситуацию, а особенно на Нанами, который весь как на иголках. И раз никто ничего не знает, то Годжо сам решает проверить, кто и что знает.

— Слуш- — начинает Кенто.

— Сугуру! Сугуру! — начинает орать Сатору так резко, что Хайбара вздрагивает. Нанами в панике поворачивается в дверной проём кухни. Сёко же морщится, понимая, что в этой ситуации лучшим решением будет оглушить Сатору сковородкой, за что он сам ещё скажет спасибо. Только вот… друзей вроде бы не бьют. По крайней мере не физически.

— Да подождите! — доносится из глубины квартиры, и Сатору выпрямляется, словно пёс, которому показали мячик.

Через минуту Гето появляется на пороге кухни, держа в руке пачку сигарет и красную автоматическую зажигалку. Картина, которую он видит, совсем не похожа на то, что было, когда он уходил. Сугуру вопросительно смотрит на Нанами, стоящего позади Годжо, попутно с этим оставляя вещи на ближайшей полке. Никто ничего не поясняет, так что он обращается к Годжо, вцепившегося пальцами в сиденье стула.

— Что случилось? — спрашивает Сугуру, смотря на то, как весело поблёскивают голубые глаза. До чего же громкий звоночек.

— Сугуру! — в очередной раз повторяет Годжо. Это прямо-таки слово его дня, если не жизни. — Мне надо у тебя кое-что спросить. Ты знаешь, что-

— Не надо! — резко говорит Нанами, хватая Годжо за плечо и закрывая ладонью его рот.

Годжо мычит в подставленную руку, а потом отцепляет её от лица, окончательно понимая, что произошло. Сугуру с полнейшим недоумением смотрит на случившееся, а потом переводит взгляд на Хайбару, застывшего на стуле.

— Нанами! Я же не затыкаю тебя, когда ты говоришь про Хайбару. А иногда очень хочется! — обиженно говорит Годжо, вырываясь из рук Кенто.

Нанами лишь устало выдыхает, чувствуя жар неловкости, растекающийся по лицу и телу. Он готовится к новому раунду, не оборачиваясь на Юи, который теперь смотрит на его спину в тёмно-зелёной футболке.

— Сатору, давай, правда, не будем, — Сёко вытирает руки полотенцем и делает шаг к нему, всё ещё сжимая синее полотенце в руках.

— Да почему?! — по-детски спрашивает Годжо, будто ему не разрешили взять игрушку в магазине. — Я просто хочу, чтобы Сугуру тоже знал, что-

Нанами снова закрывает рот Годжо.

— Нет, ты не хочешь!

Гето продолжает стоять у края стола и переглядываться с Хайбарой.

— Да ладно вам, пусть Сатору скажет, что хочет, — машет рукой Гето. Он подходит к Годжо, которого держит Нанами, и убирает руку от его лица. — Ну так что я там должен знать?

Сатору с благодарностью выдыхает и открывает рот.

— Сугуру, — в очередной раз начинает Годжо. — Я хочу, чтобы ты знал, что-

Сатору замолкает, но не от того, что ему не дают сказать в третий раз. Нет. Он что-то думает, хмуря брови. Сёко даже не замечает, что затаила дыхание, а сердце Нанами отчего-то колотится в груди в каком-то припадке.

— Знал что? — с улыбкой спрашивает Гето.

В голубых глазах разгорается паника, и губы Годжо дёргаются.

— Что меня сейчас вырвет, — отвечает Сатору.

Хайбара закрывает лицо руками.

***

Белый потолок. Очень яркий белый потолок, выкрашенный слишком ровно. Голова едва отрывается от подушки, и Сатору садится на кровати, закрывая лицо руками. Он сглатывает, ощущая першение в горле, и ровно в эту секунду все воспоминания возвращаются к нему. Кровь быстрым потоком проносится по телу, и Годжо падает лицом в одеяло, складываясь почти пополам от стыда.

Из коридора доносятся приглушённые разговоры и звон посуды, пока Сатору медленно шаркает ногами по полу, выглядывая из-за угла. Как только он попадает под луч солнца из окна, все взгляды вместе с тем устремляются на бледное высоченное чудовище. Сугуру сразу же открывает рот с ухмылкой, хотя ночью ему было не так уж и весело.

— Вот сейчас ничего мне не говорите, — смущённо произносит Годжо, желая прикрыть лицо рукой и смотря себе под ноги, пока идёт до холодильника.

— Ка-а-ак скажешь, — протягивает Иери, болтая ногами, сидя на кухонной тумбе у раковины.

Годжо открывает его, достаёт закрытую бутылку воды, щёлкает крышкой и, запрокинув голову, выпивает почти половину.

— Никогда в жизни я больше не буду пить, — говорит он, смотря с некоторым отвращением на тарелку Сёко с двумя тостами с сыром и рыбой, на гору оладий в миске и на овсянку Нанами.

— Ты только что попил, — делает пометку Сугуру, заставляя Нанами хихикнуть.

— А тебя, — Сатору делает паузу и злобно показывает пальцем на Гето, — я лично убью за то, что ты заставил меня попробовать эту хрень.

Сугуру театрально прикрывает рот ладонью в удивлении, встаёт из-за стола, чтобы подлить кипятка, и, обходя Годжо, издаёт такой звук, будто его самого тошнит. Сёко смеётся и чуть не давится соком, всё равно кашляя и закрывая рот рукой.

— Годжо-сенсей, да у Вас ген алкоголика, не иначе, — Хайбара переворачивает блинчик на сковородке.

— Я так вас всех обожаю, — с язвительной улыбкой отвечает Сатору, прикладывая руку к груди и растирая её.

Нанами на этих словах дёргается, смотря на Годжо с какой-то безумно тоскливой эмоцией, как смотрят большеглазые собаки. Сатору пересекает этот взгляд, неловко улыбаясь кончиками губ. Чужая рука всё ещё лежит у него на губах.

***

— И нам задан двойной интеграл, в котором может быть не всегда удобно интегрировать сначала по «икс», а потом по «игрек». А математический анализ существует не первый год, поэтому…

Сатору смотрит на доску, исписанную цифрами и буквами, исчерченную линиями кривых и графиков. В руках он крутит ручку, то снимая колпачок, то надевая его обратно. Взгляд голубых глаз скользит по аудитории, останавливаясь на окнах и сером небе за стеклом, потом прыгает на лампы, висящие на тонких чёрных ниточках под высоким потолком, идёт по стенам и полу, замирая, уперевшись в мятные длинные волосы, тянущиеся почти до пола.

— …запишите, на следующей лекции с этого начнём. На сегодня всё, — преподаватель возвращается к столу и начинает собирать со стола бумажки, укладывая их в портфель.

Аудитория оживляется, наполняясь гулом голосов и волной движений. Сатору моргает пару раз, наваливаясь на плечо Сугуру и заглядывая в его тетрадь, хмурясь в поисках нужного.

— Чё там записать? — колпачок слетает с ручки.

— Смена порядка интегрирования в двойном интеграле, — Гето показывает на аккуратный заголовок.

Сатору в ответ показывает большой палец и быстро записывает тему, захлопывая конспект и сгребая все вещи со стола в рюкзак. Годжо сбегает по ступенькам, останавливаясь у первого ряда и дожидаясь Сугуру, который никогда не торопился со сборами, делая всё плавно и аккуратно. Сатору скрещивает руки на груди и упирается бедром в стол. Как только он поднимает взгляд, перед ним сразу же возникают эти самые мятные волосы. Проплывая мимо, девушка щурит карие глаза, разглядывая его всего лишь две секунды, но отчего-то Годжо кажется, что этот взгляд настоящего оценщика со стажем. Так сороки видят в горе хлама блестящее украшение.

— Мы идём? — голос Сугуру появляется в мыслях.

Сатору поднимает голову, раскрывая глаза и сразу же зачем-то улыбаясь.

— Да… Да. Задумался, — мотает головой Годжо, пытаясь выбросить из головы мятные волосы.

***

Сатору облокачивается на блестящий серый автомат с множеством кнопочек и ждёт, пока наберётся стаканчик горячего шоколада. На шоколад это было не особо похоже, но горячим было, что уже немного радовало. Годжо прикрывает глаза, и так спрятанные за тёмными стёклами очков.

— Привет, — мягкий женский голос со шлейфом сладких духов. Сатору открывает глаза, смотря на уже знакомые волосы и протянутую руку. — Мейко Мейкай, можно МейМей.

— Годжо Сатору, — он отталкивается плечом от автомата и встаёт во весь рост, невесомо пожимая аккуратную женскую кисть. На лице девушки играет странная эмоция. — Мы на одном потоке, правильно?

Мейко кивает с улыбкой.

— Я хотела бы позвать тебя на одну из вечеринок в честь поступления.

Годжо вскидывает брови, переводя взгляд на бредущих по коридору студентов.

— Не, спасибо, я не фанат всяких клубов, — Сатору вспоминает о своих (спасибо Нанами) не сказанных словах для Сугуру и быстро отмахивается от этих мыслей. С его жизнью тусовщика покончено раз и навсегда. Да и ничего там не зарождалось.

Такой ответ совсем не устраивает новую знакомую.

— Да ладно тебе, — она легонько толкает Годжо в плечо. — Там будут все, как мы.

— Как мы?.. — Сатору хмурится в непонимании.

Мейко улыбается, словно говорит с наивным ребёнком, смотря на него сверху вниз, присев в половину роста.

— У меня хороший взгляд: я любой бренд и без этикетки узнаю, но… — девушка берёт Годжо за руку, разворачивая к себе тыльной стороной и стуча вишнёвым ногтем по циферблату часов. — Они… Они всё сказали о тебе.

Глаза у неё почти что такие же, как у Скруджа МакДака. Значки всех мировых валют сменяют одна другую. Сатору аккуратно возвращает руку в своё владение и даже не знает, как безопаснее будет уйти от разговора.

— Я подумаю, хорошо? — ему и думать не надо.

На этот раз ответ хоть немного устраивает её.

— Обязательно напиши мне, если надумаешь, — девушка отдаёт чёрный прямоугольничек и не задерживается ни на секунду, теряясь в коридорах и лестничных пролётах университета.

Сатору смотрит на визитку, на автомате идя в противоположную сторону, совсем забыв об уже холодном шоколаде внутри автомата.

***

— Визитка?! — Сугуру с удивлением смотрит на принесённую Сатору вещь. — С тиснением золотом… С… Что это?

Сатору смотрит на статного ворона, каких обычно выбивают на камне склепов, в самом центре визитки. Конечно, все они собрались не ради этого, но Годжо вспомнил про полученную вещь очень резко, прибежав с ней из спальни и бросив на стол перед друзьями, снова сидящими на его кухне.

Случившееся достаточно сильно будоражило Годжо, который не общался с новыми людьми дольше двух секунд уже вечность. А тем более людьми, которые что-то в нём разглядели, заинтересовались. Такой интерес не мог не пугать его, и тем самым не вызывать только больше интереса.

— Фамильный герб? Наверное, он.

— Боже… — качает головой Сугуру. — Богачи…

Сёко тут же смеётся, говоря, что это её любимая фраза, и что она полностью согласна с Сугуру. А потом ещё раз выясняет у Сатору каждую деталь произошедшего.

— Ну тут даже я удивлён, — пожимает плечами Годжо, ставя на подставку чайник с множеством стекающих по стеклу капелек.

— Да ладно, просто ты ей понравился, — Сугуру вытягивает руки в воздухе, наклоняясь вместе со стулом назад.

Сатору останавливается у него прямо за спиной и, когда Сугуру отклоняет на какой-то невероятный угол от пола, опускает голову вниз, смотря в его лицо. Гето улыбается и тянет руки к плечам Годжо.

— Де-е-еньги-и-и, — тянет Нанами. — Ей понравились его деньги.

— Так она сама обеспеченная, нет? — Хайбара переворачивает овощи на сковородке и присаживается перед духовкой, смотря сначала на поднявшийся ягодный пирог, а затем на таймер.

— Династический брак довольно распространённое явление.

— Для века пятнадцатого, — вставляет свои пять сенов Сёко. — Напишешь и узнаешь.

— Ну чёто вы погнали, — Сатору кладёт свои руки на плечи Сугуру и опускает того вместе со стулом обратно на землю. — И не собираюсь я никуда писать!

— А звонить? — хихикает Гето.

Годжо хмурится, открывая рот и даже не успевая произнести имя до конца.

— Кто кушать будет? — Хайбара оборачивается через плечо, смотря на четыре поднятые руки и улыбаясь. В таком вопросе споров не бывает.

***

— Зайка, поставь, пожалуйста, отметочку за лекцию вчерашнюю, — Сатору по-ангельски смотрит на старосту, опустив очки на кончик носа.

— Годжо, не смей. Называть. Меня. Зайкой, — девушка сжимает ручку в кулаке, а та чуть ли не хрустит от этого.

— А что такое, зайка, тебе не нравится? — невинно спрашивает Сатору, старательно пытаясь на засмеяться.

Утахиме — староста их с Сугуру группы — заносит по-прежнему сжатый кулак над Годжо. И выглядит это абсолютно не угрожающе. Годжо продолжает строить глазки.

— Если бы ты был человеком, то ладно, но ты… Ты… — она ни в коем случае не должна произносить такие страшные вещи, какие бы ей хотелось. Не положено по общественному статусу. — Вот скажи мне, чем ты опять занимался? Надувал шары? Или облизывал почтовые конверты?

Сугуру стоит на несколько ступенек выше по лестнице в лекционной и складывает вещи. И свои, и Годжо. Он закрывает тетрадь на кольцах и поднимает её со стола, как в этот момент кто-то кладёт подбородок на его плечо. Гето аккуратно поворачивает голову, смотря на улыбающуюся ему исподлобья МейМей.

— Что происходит? — шёпотом спрашивает она.

Как так получилось? Не сложнее изучаемых на математике тем. Сатору всё же написал по номеру на красивой визитке. Но ни на какую вечеринку не пошёл, вместо этого его в оборот взял студенческий совет, где он со своими голубыми глазками быстро полюбились всем. И теперь они на пару с МейМей были какой-то его частью, исполняющей какие-то обязанности. Сугуру не особо во всё это вникал, более того, ко всему происходящему он относился с очень большим скептицизмом, потому что Сатору он теперь видел в два раза реже, как и все остальные их общие друзья. Но что он мог сказать поперёк, если Годжо был счастлив?

— Наш красавчик просит отметку за прогулы, — отвечает Гето с блаженным видом.

МейМей смеётся, прикрывая рот рукой, и спускается по лестнице.

— Не заставляй меня прибегать к другим методам, — говорит Сатору таким пробирающим тоном, какого от него нельзя было услышать в повседневной жизни. Его глаза в этот момент холодно сверкают.

Подошедший Гето на этом моменте вскидывает брови от удивления, просовывая руку в свободную лямку рюкзака.

— Ты мне угрожаешь? — Утахиме защёлкивает сумочку и обходит Сатору большим полукругом, как прокажённого, хотя, так она и считала, наверное.

— Эй, ты сама всё додумала! — весело кричит ей вслед Годжо и поворачивается на зрителей этого представления. От прошлой эмоции не остаётся и следа. — Да-а-а… И чё делать?

Сугуру молча подаёт ему рюкзак, пересекаясь задумчивым взглядом с голубыми глазами, потеплевшими в этот момент. МейМей что-то быстро печатает в телефоне, а потом показывает Годжо. Гето выглядывает из-за её руки и смотрит в экран. «Ого!», — только и успевает сказать он.

Не будь злюкой, поставь ему отметку.

Годжо реально очень помогает студсовету.

Я не злюка!!!

И только потому, что ты просишь.

Челюсть Сатору чуть не падает ему в ноги. Такого вообще быть не может. Чем таким он не обладает, что мешает ему и его харизме получать вообще всё? Годжо не верил, что бывают настолько неприступные люди, к которым невозможно подобрать ключик. И, в целом, мятную отмычку он нашёл. Только это всё равно не ключик.

— Да как! — рвано вскрикивает Годжо.

— С женщинами нужно уметь общаться. Это — настоящее искусство, — по-лисьи щурится девушка.

Сатору думает о Сёко.

Сатору думает о матери.

Сатору думает о Сугуру.

Сатору думает о том, откуда взялся последний в его голове.

Сатору думает, что с этим надо что-то делать.

***

— Купил новые, — Сугуру протягивает лаймовую пачку, запечатанную в целлофан.

— Яблоко, — ни для кого конкретного не говорит Сёко, отдирая защитный стикер и снимая плёнку.

Сугуру кивает и попутно достаёт зажигалку. Он осторожно достаёт сигарету из середины и поджигает её, а потом подаёт огонёк Иери. Сёко обхватывает губами сладкий фильтр и быстро раскуривает сигарету, дёргаясь в сторону и выдыхая дым.

— Не заебался? — после минуты молчания спрашивает она.

Сугуру хмыкает, и это переходит в усмешку.

— Заебался, — карие глаза устало щурятся, смотря на облетающие верхушки деревьев по другую сторону реки.

Сейчас всё ровно так же, как чуть больше трёх лет назад, когда они ещё учились в школе, только-только узнавали друг друга, и даже не представляли, что будет ждать их за поворотом, в шуршащем крафт-пакете, по другую сторону гудка в телефонной трубке и в водной глади. Сугуру так удивился, когда нашёл старую фотографию (на самом деле прошёл только год), и не смог поверить, что они были такими детьми. Сейчас по глазам читалось, что с каждым днём взрослость брала своё.

— Почему ты всё-таки решил поступить сюда? — Сёко отводит руку с сигаретой в сторону, выдыхая по направлению ветра.

— Сатору, — просто отвечает Сугуру, и, кажется, больше ничего говорить и не надо. Но он всё равно добавляет: — С каждым днём мне всё больше и больше кажется, что это не моё. Но я же обещал. Я думал, что если он будет рядом, то мне станет легче.

Пепел осыпается с тлеющего кончика сигареты, лежащей между пальцев Гето, упирающихся в скамейку.

— И как? — Сёко смотрит на него большими тоскливыми глазами.

— Мне казалось, что стало. Я убеждал себя в этом. Но где-то на фоне я всегда думаю, что обманываю себя. Его тоже, — мотает головой Гето. — И он тоже… Весь этот его социальный бред. Я так жалею, что не отговорил его туда пойти.

Сёко вскидывает брови, но Сугуру этого не видит, потому что лицо подруги на половину повёрнуто в другую сторону.

— Потому что кажется, что он забыл о нас, да? Что теперь его друзья где-то там, — Иери дёргает вытянутой рукой с растопыренными пальцами, показывая на другой берег.

— Ага… Я не могу смотреть, как он там со всеми милуется. Неужели он реально такой? — непонимающе спрашивает Гето.

— Нет конечно, — качает головой Сёко, выдыхая дым. — Но все там всегда получают своё. А это очень хорошие связи. Я удивлена только тому, что он реально ещё успевает учиться.

Сугуру молчит несколько секунд, пока снова не возвращается к теме.

— Мне МейМей сказала, что у них приняты большие вечеринки на день рождения. То есть для него тоже. А он же…

— Терпеть их не может, — со смешком заканчивает Сёко.

— Ага, — цокает Сугуру, запрокидывая голову с какой-то сложной эмоцией раздумий. — И это они называют «семьёй»! Да они абсолютно его не знают, чтобы таким заниматься! Но я сам… сам не знаю, как это делать в таких масштабах.

Сёко щурится, ощущая во рту яблочную, как шарлотка Хайбары, сладость.

— Есть у меня идея, кто может тебе помочь.

Сугуру дёргается, сначала не понимая, что случилось. Тлеющая сигарета обжигает пальцы и падает на землю. Гето смотрит на небольшой ожог, белым пятнышком проявляющийся на коже, и понимает, что даже не затянулся второй раз.

***

Ветер перебирает ветви деревьев за окном. Дождь мелкими каплями стучит по стеклу, оставляя на нём дорожки слёз. В раковине стоит несколько тарелок, сковородка и три чашки; кастрюля, наполненная водой, стоит на металлической выемке раковины. Сугуру открывает шкафчик и достаёт последнюю стеклянную кружку, сжимая холодные ладони в полутьме кухни. Три маленьких жёлтых лампочки горят на верхушке кухонного гарнитура, а чайник с покрывающейся мелкими пузырьками водой снизу светится ярким синим цветом.

Потом он достаёт из другого шкафчика случайный чайный пакетик и, не глядя, бросает его в кружку, заливая дымящейся водой. Кружка теперь оказывается на столе, и Сугуру садится за него, зевая, прикрыв рот ладонью. Часы на плите показывают чуть больше двух часов ночи, завтра идти на учёбу, но Гето проснулся около получаса назад и, поворочавшись минут десять, решил, что нет смысла лежать в кровати. Нужно развеяться, чтобы захотелось спать, но прогулка в такую погоду точно не принесёт ничего хорошего.

Гето ждёт минуту, чтобы чай поостыл и заварился, потом делает два глотка и запрокидывает голову назад, упираясь затылком в стену и закрывая глаза. Деревья гудят и царапаются ветками, не желая преклоняться, пока дождь косыми линиями падает на землю. Сугуру трёт глаза, понимая, что скоро начнёт замерзать. Он берёт сигареты с холодильника и открывает настежь окно, сдвигая в сторону какие-то жестяные баночки с крупами, пластиковый горшок с нераспустившимся цветком и откидывая в сторону подложенное полотенце. Оконная рама щёлкает при рывке, и в кухню врывается ледяной порыв, вскидывая шторы вверх. Ветер целует бледное лицо, и Гето заправляет волосы за уши, но короткие прядки выбиваются и торчат в две стороны. Они ему уже по плечи.

Сугуру быстро поджигает сигарету и высовывается из окна почти на половину, смотря на тёмную улицу с единственным фонарём в самом её центре. Чёрный, как дёготь, асфальт влажно блестит под ним. Гето вдыхает холодный свежий воздух, чувствуя какое-то секундное облегчение, перемешанное с бесконечной тоской. Первая сигарета заканчивается так резко и быстро, что он закуривает вторую, а за ней и третью. А потом, продрогнув до каждой косточки и даже намокнув от то и дело летящих на него мелких капель дождя, Сугуру закрывает окно полностью, не возвращая все сдвинутые вещи на их место, а только добавляя к ним почти пустую пачку сигарет и дешёвую пластиковую зажигалку.

На ходу он берёт с собой чашку с остывшим зелёным чаем с имбирём, делает маленький глоток и заходит в комнату, как в лето. По сравнению с кухней, тут все пятьдесят градусов. Сугуру шмыгает носом и доходит до стола, стоящего почти у самой кровати. Он смотрит на гору тетрадок, учебников, не начатых книг, две кружки с иссохшими чайными пакетиками, пачку томатных сухариков, несколько жестянок непойми чего (Гето уже не помнил, что он точно пил). Между всем этим раскиданы клочки бумаги, ручки, карандаши, скомканные стикеры, где-то лежит труха от сточенного карандаша, крошки и ещё невесть что. Сугуру закусывает губу, смотря на это ещё с минуту, а потом пододвигая пару конспектов в сторону. С другого края стола что-то глухо падает на пол, но Гето лишь ставит кружку на освободившееся место и залезает под одеяло.

Карие глаза смотрят в объятый серостью потолок, который рассекает белый луч от уличного фонаря. Какие-то мысли всё никак не успокоятся, бесконечно вращаясь внутри головы и прилипая к её стенкам. Может быть, всё прекра———— Сугуру с ужасом замечает, что он снова возвращается к подростковому себе, не понимая, как это остановить. Он закрывает глаза, пытаясь выключить мысли об учёбе, о жизни, о будущем, о Годжо, о доме, о друзьях. Обо всём. Но они делят с ним постель, обнимая такой тёмной холодной ночью. Кому как не им знать, как заставить помнить, сожалеть и обвинять?

Сугуру громко выдыхает, отворачиваясь лицом к стене и утыкаясь в неё лбом. Почему он почти перестал общаться с нами? Со мной? Сугуру сжимает челюсть, жмурясь изо всех сил. Чего ему не хватало? Я же ради него всем этим занимаюсь. Сугуру повыше натягивает одеяло, снова переворачиваясь на спину и открывая глаза. Я не могу ничего с собой сделать. Мне нельзя. Это неправильно. Сугуру закрывает лицо ладонями, силясь, чтобы не закричать в них. Мысли закручиваются в бесконечную однотонную спираль, засасывающую Гето внутрь. Сугуру смотрит в потолок до тех пор, пока розовая полоска рассвета не пересекает потолок по прошлому фонарному следу.

***

— Клубнично-кремовый, но без мёда. Крем не слишком жирный, можно с белым шоколадом.

Хайбара внимательно кивает, записывая в ежедневник все пометки.

— А по декору что?

Сугуру задумывается на секунду.

— Если хочешь, то можно. Но и минимализм тоже сойдёт. Тут на твоё усмотрение.

Юи угукает и делает небольшую пометку в скобках.

— Надеюсь, я не слишком нагружаю тебя, — обеспокоенно говорит Гето.

— Да ты чего! Мы же друзья, а не кто-то там.

Сугуру слабо улыбается, запрокидывая голову и смотря на падающий на окна, расположенные под самым потолком, мелкий снег.

— Классные принципы! — с задором разносится женский голос по коридору.

Гето смотрит на единственный открытый проход, в котором стоит высокая девушка с длинными светлыми волосами. Горловина чёрной водолазки неровно закатана, возвышаясь с одного края. Штаны с множеством не застёгнутых карманов вытянулись в коленках. А на ногах у неё тяжёлые ботинки, обвязанные сверху шнурками по кругу.

— Ты же Сугуру Гето? Есть типаж? — с хищным интересом спрашивает она.

— Люди, которым нравится моя еда! — отвечает Хайбара на вопрос, не обращённый к кому-то из них.

— Хайбара… — напряжённо косится Сугуру. — Мама же учила не разговаривать с незнакомцами.

— Но с ней же всё нормально, — отмахивается он, закрывая ежедневник и убирая ручку. — У меня глаз на такое намётан!

— И ты это говоришь, сидя со мной, — себе под нос произносит Гето.

— Чего? — переспрашивает Хайбара с детской искренностью.

— Кажется, твой друг тот ещё бука, — хихикает девушка, откидывая длинные волосы за спину и оказываясь на расстоянии вытянутой руки. Тень от неё падает на Сугуру, а из-за роста она выглядит ещё более устрашающе.

Хайбара смотрит на маленькие наручные часы, выглядывающие из-под рукава свитера.

— Мне пора идти, — вертит запястьем Юи. — А над тортом я подумаю и пришлю тебе полный рецепт, хорошо? Увидимся!

— Пока-пока! — кричит вслед девушка, садясь на освободившуюся половину скамейки и подпирая щёку сжатой в кулак рукой. — А ты что ответишь?

Сугуру хмурится.

— Сначала скажи, кто ты такая, — скептично протягивает он.

— Юки Цукумо, второй курс «Бизнес-администрирования и цифровых инноваций», — блондинка протягивает руку, большой палец которой продет в отверстие на конце рукава водолазки.

— Сугуру Гето, первый курс «Предпринимательства и управления бизнесом», — он резко и дёргано пожимает руку в ответ.

— Солидно. А куда реально хотел поступать?

Сугуру с удивлением смотрит на Юки, не понимая, как она смогла прочитать неизвестные ей слова. Цукумо тут же смеётся от такой реакции, с иронией копируя чужую эмоцию.

— И чему ты так удивлён?

— Откуда ты знаешь, что я…

— Мечтаешь всё закончить? Ведь ты, как я, а я, как ты, — напевает Юки, наблюдая за всё растущим непониманием. — Да я в этой шарашке училась там же, где и ты.

Сугуру удивляется, что она называет один из лучших вузов страны этим словом.

— Но почему ты всё ещё здесь?

Юки усмехается, качая головой.

— Никто не запрещал переводиться с одной специальности на другую. И я буквально вырвалась из ада. Пока что… в чистилище. Отчисление — рай, но не все хотят быть ангелами, понимаешь? А потерять год не так уж и страшно. Тебе, может, повезёт больше.

— Ты советуешь мне-

— Ага, мне говорили, что ты смышлёный. И справедливый. Знаешь, подумай об «Управлении в государственном секторе». Там можно стать как чудовищем, так и человеком. Сложно, очень сложно, но не невозможно. А здесь… Здесь только один вариант.

Мозг Сугуру сразу же хватается за эту мысль. Своим естеством он это отрицает, будет отрицать до последнего. Но подумав один раз, эта мысль будет всё чаще и чаще блуждать у него по сознанию, напоминая о себе и махая руками, чтобы привлечь внимание, пока Гето не сдастся и не взглянет на неё.

— И что, стоит того?

Юки осторожно просовывает большой палец в отверстие на водолазке, и рукав на конце складывается в гармошку. По мере слов она поднимает его выше и выше.

— Если выбирать между тем, что хотя бы не вызывает у тебя каждодневной ненависти, и… — Юки не заканчивает мысль, а просто выставляет вперёд предплечье, вдоль которого идёт глубокий неровный шрам со следами-полосками от швов, с неаккуратно стянувшейся поблёскивающей кожей. Вечное напоминание.

Гето молча смотрит на него, пока Цукумо не натягивает рукав обратно. Этот момент длится целое тысячелетие. У Сугуру тоже есть свой шрам, уродливый и глубокий. Только его нельзя увидеть. Хотя, может, это и не шрам вовсе, а пока что до сих пор не затянувшаяся рана. Не смей ничего с собой делать. Слова Сёко отдаются эхом в голове на каждый удар сердца.

— Поговорим про день рождения Сатору?

***

Placebo — Plasticine

Серые штанины доходят до пола, а белая безразмерная футболка болтается в талии. Сатору переключает песню на колонке; плейлист был составлен Сёко в самую первую встречу, так что больше он там ничего и не трогал.

Он открывает холодную воду и набирает чайник, громко ставя его на подставку и включая. Потом достаёт из бело-салатового полиэтиленового пакета кусочек батона и кидает в тостер на две минуты. На сковородке уже начал сворачиваться яичный белок, и масло пощёлкивает на поджарившихся золотых краях. Годжо открывает холодильник и достаёт голубую коробочку сливочного сыра, потом кидает её на стол и останавливается посреди кухни.

Сатору смотрит на настенные часы, понимая, что ему выходить через полчаса. Сегодня по расписанию парочка лекций и практик, а потом репетиция технической части одного из мероприятий, которое ведёт Годжо. Что-то там про лучшего куратора, насколько он мог помнить. За последнее время Сатору отвёл, организовал и помог с таким множеством вещей, что все они перемешались в одно бесформенное что-то.

Смотря в начале года на визитку, он вдруг понял, где ему могут помочь забыться. Сатору в секунду осознал, что только навесив на себя сотню обязательств, вписавшись во все движухи и окружив себя бессчётным множеством людей, он сможет отвлечься от всего, что чувствовал. После первой встречи у себя дома Годжо до ужаса испугался, когда вспомнил, что и кому он хотел сказать. Поэтому решил сам отойти в сторону, чтобы не разрушить ничего своими чувствами. Сатору было страшно, что если Сугуру узнает, то больше никогда не будет иметь ничего общего с ним. И он не мог сесть и подумать, что теперь уже по его инициативе они нормально виделись раз в месяц. Не на лекциях, перерывах, в коридорах и случайно на улице, а вдумчиво и с диалогом. Причинить себе боль своими или чужими руками? Сатору выбирал первое. Но в то же время он не мог вырезать из себя эти чувства и мечты, эту благодарность и восхищение, их дружбу и всё, чем они были связаны. Годжо понимал, что, наверное, всегда любил Гето. С самого детства так и остался сидеть на этих качелях с мячиком в руке. И он не знал, как можно жить без этого дальше, как можно лишиться такой части себя.

Холодные капельки воды стекают по внешней стенке чайника точно так же, как горячая вода струями течёт по плитке в душе, на которую смотрит Сугуру. С кончиков слипшихся мокрых прядей падают большие капли воды. После разговора с Цукумо прошло две недели, и Гето был ещё больше погружён в мысли о себе и учёбе. Он так устал от этого бега в хомячьем колесе, что хотелось просто упасть и больше никогда не вставать. Но Сугуру помнил о словах Сёко, о руке Юки, о родителях. Да даже о Годжо он думал. Иногда думал сделать и тыкнуть в лицо, мол, ты во всём этом виноват, посмотри, что наделал. Всё было ради тебя, но ты решил отнестись к этому таким образом, забыв о своих настоящих близких. Потом понимал, что это просто злость говорит за него, а на самом деле никто ни в чём не виноват. Просто он, наверное, всегда таким был. Сломанным. И от этого чувства, что все вокруг правильные, один ты прокажённый и калека, было только хуже. Сугуру не мог выпутаться от пожирающих его мыслей, через которые лучи света уже не могли пробиться.

Вода в чайнике начинает шевелиться, покрываясь пузырьками. Тонкая струйка пара невидимо вьётся из носика. Сатору достаёт кружку, открывает шкаф и без раздумий берёт одну коробочку, а потом кидает в кружку пакетик зелёного чая с имбирём. Затем он выкладывает яичницу на тарелку, а рядом кладёт похрустывающий кусочек батона, щедро намазанный сливочным сыром.

Годжо голодно сглатывает, смотря на чайник со всё поднимающимися клубами пара. Сугуру утыкается лбом в плитку, окружённый горячим туманом, словно сам плавает в кипятящейся воде. Шум душа не может заглушить мыслей в голове Гето. Он знает, что ему ещё столько всего надо делать. Может, на дне рождения Сатору они смогут поговорить, может, он обо всём ему расскажет, может, Годжо улыбнётся и скажет, что всё можно решить и что он никогда не забывал о нём.

Но это были лишь фантазии, в реальности Сугуру думал, что они с Сатору уже давно разошлись по разным путям. Тогда Гето оставалось сказать ему, что он с нового учебного года забирает документы. Сказать обо всём, что он чувствовал, что думал, и как ему не хватало внимательности голубых глаз. Сугуру вдруг понимает, что вместо воды по его лицу текут такие же горячие слёзы. Он пытается смыть их, но те никак не останавливаются.

Песня заканчивается, оставляя за собой тишину длинною в несколько секунд. Пар непрерывно растворяется в воздухе, пока бурлящая вода бросается на стеклянные стенки. Кнопка чайника громко щёлкает.

Chapter Text

— Обалдеть! — кричит Сёко, кружась на месте с запрокинутой головой. Она широко улыбается и во все глаза смотрит на ряд маленьких софитов разных цветов, на серебристые воздушные шары под самым потолком и на блёстки, имитирующие падающий снег. Большой золотистый полумесяц нависает над залом. — Ты это сам всё сделал?

Гето тормозит Иери, чтобы та не врезалась в толпу. Она только смеётся и останавливается на месте, одёргивая юбку и показывая на фиолетовый дождик, колышущийся от кондиционеров.

— Не сам, такое без помощи сделать нереально. За Юки спасибо, МейМей тоже молодец. Кстати, тебе Хайбара давал тестовый кусок? Торт… умереть можно!

— Не так радикально, — хихикает девушка.

— Да… Про Юки… Мы с ней много говорили, пока этим всем занимались. Во-о-от. Я думаю подать заявление на перевод ближе к весне. Управление в государственном секторе.

Сугуру выдыхает, чувствуя толику облегчения. Сёко с удивлением поднимает брови, тут же исчезающие за линией чёлки.

— Поздравляю, — с нежностью в голосе говорит она. — Годжо ещё не знает?

Сугуру мотает головой.

— Я боюсь его реакции. Я же ему обещал, слово давал! — пульсация музыки отдаётся в венах Гето. — С другой стороны, он уже давно от нас отделился. Нет, мы всё ещё друзья больше, чем кто либо, но ты знаешь.

— Он примет это. Да он может сначала посходить с ума, попытаться тебя отговорить, предложить альтернатив. Но потом он примет.

Сугуру упирается пальцами в висок, надавливая и чувствуя подступающую головную боль.

— Глубоко внутри я это знаю. Но на поверхности только страх, что мы окончательно отдалимся. По итогу из-за меня. Это всё равно тяжело, понимаешь?

Иери кивает. Конечно же она понимает, она всегда всё понимала. Это настоящее проклятье понимать, но быть не в силах объяснить другим. Просто стоишь и смотришь, пока рушится одно и строится другое.

— Секретничаете? — подбородок Сатору ложится на плечо Сугуру со спины, а руки сцепляются на груди обручем.

— Конечно, уже все сплетни обсудили, а ты, как всегда, опоздал, — хмыкает Сугуру.

— Ладно, друзья, я оставлю вас на минутку, пойду найду оставшуюся часть, — Иери исчезает в людях прежде, чем ей успевают ответить что-то.

Сатору убирает руки и обходит Сугуру, вставая перед ним. Сегодня он в бело-голубой шёлковой рубашке, струящейся по худым плечам. Гето бросает взгляд на ключицу, выглядывающую из-за расстёгнутых верхних пуговиц.

— Ты реально сам всё это сделал? — неверяще спрашивает Годжо, смотря по сторонам с детским восторгом.

— Мне помогли твои… — Сугуру делает волевое усилие, удивляясь, с каким трудом ему даются простые слова. — друзья.

— Ага, я знаю, что Хайбара должен был печь торт, — кивает Годжо, щурясь и смотря на золото полумесяца.

Сугуру удивляется, что Сатору понял совсем противоположную вещь, но решает ничего не поправлять. Это даёт ему надежду, что мысленно Годжо всё равно разграничивал друзей настоящих и друзей обыкновенных. Красный с синим свет софитов проносится по лицу Сатору, отражается от тёмных стёкол его очков и растворяется в людях. Гето делает шаг навстречу, чтобы хоть как-то заглушить музыку между ними.

— Сатору, я хотел поговорить с тобой, — громко говорит Сугуру, наблюдая, как светлая голова поворачивается к нему. — Я-

Музыка тоже останавливается, но совсем не для того, чтобы послушать их или дать пару драгоценных минут тишины. МейМей в коротком бордовом платье появляется на сцене с бокалом шампанского или мартини, край красного кардигана спадает с её плеча, обнажая широкую чёрную лямку платья. Она улыбается красными губами, ярко выделяющимися на её белом лице, контрастирующими с мятными волосами ниже талии.

— Всем привет! Я бы хотела сказать слово благодарности каждому, кто помог организовать это мероприятие. Похлопайте себе каждый! — хлопки шелестом разлетаются по помещению, и Сугуру морщится со скрещенными на груди руками. — И, конечно же, хотела бы поблагодарить виновника торжества. Сатору! Поднимись, пожалуйста, сюда!

— Прости, это, кажется, надолго, — сжимает губы Годжо, показывая на сцену.

Сугуру качает головой, мол, всё нормально. Его глаза смотрят, как спина Сатору качается между людьми, точно альбатрос на тёмных волнах. Так даже лучше, момент для разговора ещё найдётся. Нечего портить день рождения, думает он.

***

— …теория предпринимательства прошла несколько этапов развития и, конечно же, продолжает его дальше. Первый этап можно отнести к восемнадцатому веку, связав его с…

— Сатору. Сатору, — шепчет Сугуру, придвигаясь чуть ближе к Годжо, быстро записывающему лекцию.

Голубые глаза смотрят вбок, а потом возвращаются к тетради. Годжо очень старается писать и одновременно с этим слушать левым ухом преподавателя, а правым — Гето.

— Что случилось? — шёпотом спрашивает Годжо, ещё раз поглядывая в его сторону.

— Пока я занимался твоим днём рождения, Юки мне очень помогла, — Сугуру кладёт неоново-жёлтую ручку между тетрадных листов.

Сатору кивает и перелистывает страницу.

— Я знаю, она мне рассказывала, какой ты крутой… Как будто я не знаю, — усмехается Сатору, тут же цокая и открывая корректор.

— …предпринимательство рассматривается в нескольких его аспектах: экономическая стратегия, метод-

— Да я не только про организацию. Хотя, я рад, что тебе понравилось настолько, насколько могло.

— На сцену можно было и не звать, — язвительно улыбается Сатору, махая рукой на страницу, чтобы быстрее продолжить записывать. — Но да, было… классно. Только надо каждый месяц бы такое. А-то раз в год торт от Хайбары это грустно.

Сугуру хихикает.

—… конечно же, как тип экономического мышления.

— Не моя идея была со сценой! — звучным шёпотом говорит Гето. — Так вот. Цукумо мне глаза открыла. Я понял, что хочу пере-

— Молодые люди! Я на вас смотрю уже несколько минут. Вы либо слушаете и пишите здесь, либо говорите в другом месте.

— Простите! — стыдливо морщится Гето, добавляя одними губами: — Потом.

Сатору кивает, тыкая ручкой в застывшую белую кляксу. Отчего-то он рад, что Сугуру не дали слова. Что-то очень странное и неприятное тянется от этого желания. Годжо погружается в лекцию, подальше от своих мыслей.

***

В коридорах, как всегда, голоса смешаны в один бесконечный поток звука. Всем куда-то надо, обязательно рядом с тобой и в твоей стороне. Сугуру протискивается между людьми, стоящими у аудитории в узком проходе, и недовольно цокает. Сатору идёт позади него на пару шагов, здороваясь через каждые несколько секунд с одинаковыми лицами.

— Куда пойдём? — Годжо заканчивает приветственную пятиминутку и догоняет Гето.

Сейчас по расписанию у них окно, а значит, нужно найти место, где посидеть полтора часа. И желательно посидеть с комфортом, можно даже полежать. А ещё хотелось бы подальше от чужих глаз.

— Библиотека, — коротко и негромко заключает Сугуру. — Карточку взял?

Сатору шарится по карманам, потом достаёт белую пластиковую карту с его фотографией в левом углу. Приставляет её к щеке и улыбается.

— Молодой… — тянет Годжо, ожидая ответной реакции. Сугуру улыбается и мотает головой.

— Знаешь… — Сугуру идёт не оборачиваясь, смотря прям в длинное окно почти до самого потолка. — Я думал перевестись со следующего курса на другое направление. Просто… Я не знаю, мне невыносимо. Я думал, что стерпится, но нет. И мне очень важно, что ты скажешь. И страшно…

Гето останавливается почти у самого окна, солнечные лучи кругами падают ему на кофту. Он поворачивает голову на Годжо, и видит его почти в самом начале коридора. Тот стоит и о чём-то говорит парню со светлым ёжиком на голове. Сугуру на секунду накрывает волной вселенского отчаянья, и он уже думает снять рюкзак и выбросить его в окно, а потом и самому выпрыгнуть. Или разбежаться и влететь в стену. Скоро он уже поверит, что ему просто не надо ни о чём говорить Годжо. То ли знаки Вселенной, то ли… они уже давно друг другу не ближе, чем незнакомцы. Сугуру впивается ногтями в кожу ладоней, лишь бы не закричать прямо на месте.

***

Гето листает задачник, открывая его на середине и вкладывая между страницами карандаш. Сейчас как раз неплохое время, чтобы сделать домашку, которую задали две недели назад, для следующей пары. Сатору задумчиво сидит перед ним за круглым столом из светлого дерева.

— Прикинь, я теперь, походу, сам организовываю новогоднюю вечеринку, — Годжо сдвигает брови пальцами.

— А что случилось?

— Да там главный ответственный вздумал перевестись, поэтому он сейчас бегает и разбирается со всем этим. Чушь какая-то! — фыркает Сатору. — Ты, блин, с самого начала не мог выбрать, где ты хочешь учиться? Так ещё и плюс головная боль нам всем. Короче, по-тупому поступаешь — будь готов к тупым последствиям. И ему ещё стыдно сейчас… Думать надо было. Стыдно ему…

Годжо закатывает глаза и откидывается на спинку стула. Сугуру молча смотрит на пустой клетчатый лист бумаги, его сердце, кажется, решило установить мировой рекорд по количеству прыжков в секунду.

— А, кстати. Ты на паре-то что сказать мне хотел? — взгляд Сатору возвращает себе прежнюю мягкость.

Карие глаза Сугуру ищут ответ на страничках задачника, но решений там не пишут. Гето сглатывает, поднимая взгляд. Экран телефона Годжо мигает, а потом переводит заставку на окно входящего звонка. Сатору берёт телефон со стола и немигающе смотрит на две трубки. Сугуру успел увидеть, что контакт был подписан, как «отец».

Сатору сидит на диване в зале и быстро нажимает на кнопки приставки. Те легко поддаются ему с пластиковыми щелчками, пока персонаж бегает по уровню. Отец заходит в комнату, смотрит на часы на запястье, потом на сына.

— Что за игрушечки? Уроки сделал?

— Потом. Мне Сугуру показал, как тот уровень в «Марио» проходить. Помнишь, я тебе говорил? Там вообще не сложно оказалось. Там надо было… — Сатору смотрит на опустевшие руки. Наверное, в жизни оно было как-то иначе, но в воспоминании всё меняется, как фотографии в луче проектора, попавшем на стену.

— Сначала работа, а потом всё остальное. Я же тебе уже сто раз об этом говорил. Ещё раз спрошу. Уроки сделаны?

— Да сделаю я, — отвечает Годжо-младший и тянет руки к консоли.

Хлёсткий удар оставляет небольшой красный след на бледной коже. Сатору жмурится и хмурит брови, обида и непонимание тут же зарождаются внутри него, но слёз нет. Он только непонимающе смотрит на отца.

— Ты что делаешь?! — дедушка заходит в зал.

— Пусть научится понимать и выполнять требования, — безэмоционально отвечает отец и берёт в руку кофейник.

— Он — не твои партнёры, — строго говорит Ацуко. — Сатору, иди сюда.

Годжо спрыгивает с дивана и встаёт позади дедушки, прячась за его одеждой. Он нервно переминается с ноги на ногу, совсем не зная, что будет в следующий момент. Взгляд отца острым кончиком ножа чувствуется на коже.

— А от этого что-то меняется? — с усмешкой спрашивает Сатоши.

Дедушка теряется, совсем не понимая, как мог воспитать такого человека. Вот вам и осинки с апельсинками. Наверное, это лишь его вина.

— Думаешь, мне тоже стоило поступать с тобой так? Вырос бы человеком, по-твоему? — с горечью интересуется он.

Сатоши ответа не находит. Ручка кофейника вот-вот треснет.

— Не смей поднимать на Сатору руку, — заключает Ацуко. — По крайней мере, до тех пор, пока я жив.

Годжо блокирует экран и убирает телефон в карман, ловя взгляд Гето.

— Потом перезвоню, — отмахивается он. — Так что там было-то?

— Там… — тянет Сугуру. — Да я забыл уже. Ну, вспомню — скажу.

Сугуру неловко улыбается, а потом переводит тему на домашку. Сатору подсаживается ближе и берёт задачник в руки, убирая карандаш и крутя его в пальцах. Годжо правда верит, что Гето забыл, что хотел ему сказать. Гето же не верит, что парень с его карандашом в руке и мальчик на качелях — один человек, и от этого факта ему ещё больнее, чем от того, что он теперь даже не может сказать ему всё то, что у него в голове. А главное — всё то, что у него на душе.

***

— Опять не отвечает, — Сатоши убирает телефон от лица и смотрит на экран, а потом на секунду закатывает глаза.

— На учёбе занят, наверное, — Акира пытается сгладить эмоцию мужа. — Помнишь, перед праздниками ты ему звонил? То же самое было.

— Рождество это одно. У его родителей годовщина, совесть-то надо иметь трубку поднять, — хмурится мужчина.

Акира гладит широкую спину, обтянутую дорогой рубашкой. Взгляд голубых глаз становится мягче, лёд оттаивает.

— Сатору обязательно позвонит, — мягко говорит женщина и целует Сатоши в щёку. — Пока иди собери все документы в одну папку. Розовая, на клипсе. А я с вещами закончу.

Годжо кивает и выходит из спальни. Акира садится на край кровати и берёт одну из футболок, сворачивая её в прямоугольник и складывая в чемодан. Она совсем не ожидала, что Сатоши на двадцать лет брака купит им билеты в Грецию. Последний раз они были где-то, когда Сатору ещё учился в школе. Но даже так они были не вдвоём. Ну как… Акира была вдвоём с Сатору, пока Сатоши был занят рабочей работой, которой был занят в любую минуту любого дня любого месяца. А тут он сам всё это сделал.

И в последнее время она сама чувствовала, как он потеплел к ней. Что-то внутри него пробуждалось после многолетнего сна. Кто-то, кого она полюбила очень давно, смотрел на неё из-за стекла голубых глаз.

Акира берёт купальник с вышивкой ромашек и бросает его в чемодан. Затем закидывает белую рубашку, косметичку, аптечку, небольшую сумочку с солнцезащитными кремами и спреями от насекомых. Потом встаёт и оглядывает комнату, мысленно пробегаясь по списку вещей. Всё на месте, но чем теперь заниматься ещё примерно три часа до выезда? У Акиры в голове появляется одна навязчивая идея.

— Сатоши, иди-ка сюда! — кричит женщина с алеющими щеками, расстёгивая пуговицы атласной блузы.

Мужчина замирает в дверном проёме, прижимая к груди розовую папку с документами.

***

«Приказываю:

Перевести Гето Сугуру, обучающегося очной формы по специальности «Предпринимательство и управление бизнесом», для освоение образовательной программы по специальности «Управление в государственном секторе» по очной форме в группу F-725 и установить срок ликвидации академической разницы в учебном плане до «14» сентября 2009 г.»

Сугуру перечитывает эти строки уже в десятый раз и смотрит на подпись проректора в нижнем углу. Теперь, когда это случилось, осталось самое главное — сказать обо всём Сатору. В декабре он так ничего и не рассказал. Дотянул до того, что теперь за окнами был март, а Годжо так ничего и не узнал.

Гето спускается с четвёртого этажа по угловой лестнице с высокими ступеньками, чуть не падая где-то между этажами от нервного перевозбуждения. Ощущение, что свобода отрастила ему раскидистые крылья, и даже если бы он не удержался, то полетел бы, а не упал. Юки была бесконечно права.

Сугуру распахивает дверь в солнечный мартовский день и выходит во внутренний двор университета. Порывы свежего ветра колышут волосы, и Гето смахивает чёрные пряди с лица, заправляя их за уши. Лист в его руке норовит вырваться и закружиться в танце с зелёной листвой на деревьях. Да и сам Сугуру бы не отказался от этого. Вдруг он останавливается, смотря через низкую ограду и выстриженные кусты на Годжо. Не узнать его белейшие волосы и высоченный худой силуэт невозможно. Сатору идёт в сторону одного из корпусов, стоящих в тени клёнов. Сугуру, заметив его, радостно кричит, вскинув руку с приказом вверх и размахивая ею. А потом и вовсе переходит на бег, едва ли не перепрыгивая белые деревянные скамейки, чёрные кованные ограды и зелёные цветники.

— Сато-ору-у! Чё, на пары идём? — с улыбкой кричит Гето. Вот сейчас ему ответят, что они идут, а он ответит: «А вот и не угадал!», покажет листок с автографом и всё расскажет. Сейчас уже можно. Хороший момент.

Годжо сжимает лямку рюкзака, накинутую на одно плечо. Красными глазами он смотрит на Сугуру, а голубая радужка ярко блестит от слёз.

— Ты чего? — полушёпотом спрашивает Гето, тормозя за секунду до того, как он бы влетел в Годжо.

— Родители… — едва слышно отвечает Сатору. Его губы кривятся, и по щекам скатываются слёзы. Сугуру тут же обнимает его, и Годжо содрогается у него в руках, мотая головой. — Иджичи мне позвонил сейчас, он сказал, что они уехали в Грецию. У них годовщина. И яхту нашли. Отец арендовал. Она пустая. Он сказал, что там водолазы и полиция. Но что там можно найти? Что?

Сатору говорит сквозь слёзы, цепляясь за плечи Сугуру. Гето еле как складывает из обрывистых фраз внутри плача историю. Неужели Сатору хочет сказать, что с его родителями случилось самое страшное?

— Ещё ничего не известно. Всё обойдётся, слышишь? — Гето отрывает лицо Годжо от своего плеча и смотрит ему в глаза. Из-за разницы в росте это выглядит очень странно. Такой большой человек, всегда с улыбкой и несерьёзностью, а теперь плачет так, будто ему снова однозначное число лет. — Что тебе ещё сказал Иджичи? Что сейчас делать?

Сатору вытирает слёзы и делает глубокий вдох.

— Я не знаю… — шёпот выходит из слипшихся красных губ. Влажная кожа на щеках покрыта красными пятнышками. — Я перестал слушать. Я понял. Отец звонил мне пару дней назад, я не взял трубку. Я часто так делал. Откуда я мог знать, что не успею… — слёзы снова катятся по щекам, и Сугуру притягивает его, чтобы хоть как-то успокоить, чтобы показать, что Годжо не один. — Не успею перезвонить. Я же с этим до конца- — Сатору останавливает всхлипывание. — до конца жить буду. Если их… если их…

Гето кладёт руку на затылок с короткими волосами и прижимает лицо Годжо к плечу. Он смотрит на качающиеся ветви зеленеющих деревьев, на стены с отпавшей штукатуркой, на пустые скамейки, совсем недавно выкрашенные белой краской. Он не знает, что может сделать сейчас. Ему больно видеть такого Годжо. А ещё почему-то стыдно за то, как он подошёл к нему с этой улыбкой и радостью. Странное иррациональное чувство там, где его и не должно быть.

Сатору поднимает взгляд, шмыгает носом и пытается стереть с плеча Гето мокрое пятно.

— Если их… если… ты понял. У меня никого не останется, кроме тебя. Не оставляй меня, пожалуйста. Пожалуйста… Я не вынесу… Пожалуйста…

Сугуру пытается рассмотреть каждую деталь внутреннего двора, запомнить каждую мелочь. Пытается хоть как-то отделить себя от происходящего. Он смотрит и прижимает к подрагивающей спине белый лист бумаги. Ну вот и снова не тот момент.

Chapter Text

Сатору сидит за широким крепким столом и смотрит на свою фотографию в простой чёрной рамке. Тут ему лет восемь, не больше. Об этом говорят яркие синие шорты, которые он и носил когда-то очень давно. Мама сидит рядом с ним на корточках, чтобы быть на одном уровне. Она всегда была очень высокой и худой, хотя… скорее, тонкой. Её волосы выжигают кадр своей белизной под солнцем. Щека Годжо где-то у неё на краю макушки, а материнская рука придерживает его за бок, сжимая кофту на молнии пальцами.

— Сатору, слушаешь? — Иджичи смотрит на Годжо, а тот быстро поднимает взгляд и кивает.

— Да, да… задумался… — Сатору тяжело выдыхает и переводит взгляд на полки с книгами, статуэтками, фарфором, подарками партнёров по бизнесу и остальной чепухой.

Иджичи секунду смотрит на неизвестный короткий номер и берёт трубку, чувствуя, как рукав пиджака натягивается в сгибе локтя. Ему не так много лет, всего лишь тридцать, но в этом доме он работает уже больше десяти. Помнит ещё живого Годжо Ацуко, который сам принял его на работу и всему обучил: как проверять все бумаги, как вести переговоры и мелкие сделки, как брать своё и не продешевить. С ним было гораздо легче, чем с главой семьи на то время — Сатоши. В нём, сколько работал уже на него Иджичи, было куда больше от вещи, чем от человека.

Но теперь, кажется, в семье остался лишь один человек, который ещё даже не знает об этом. Иджичи должен держать себя в руках и всегда оставаться с ледяной головой: этому его научил уже Сатоши. Но откинуть человечность для него было чем-то невообразимым, как добровольно отрезать здоровую руку.

— Здравствуйте, меня зовут Элия Ликкас, я начальник береговой охраны Греции. Мы нашли пустую яхту в нескольких километрах от острова, она была взята в аренду неким Годжо Сатоши. Он оставил Ваш номер в качестве доверенного лица. Как я могу к Вам обратиться? — неровный английский вводит Иджичи в ступор.

— Иджичи. Киётака Иджичи. Могу ли я узнать, что случилось?

— Мистер Иджичи, вчера был сильный шторм, около восьми баллов по шкале Бофорта. И пустая яхта не говорит ни о чём хорошем. По опыту могу предположить, что «пропавший без вести» — максимум, который возможен в такой ситуации.

Иджичи опускается на квадратный пуфик, обтянутый красной кожей, и утыкается взглядом в собственные блестящие чёрные туфли. Как такое вообще возможно?

— А жена? Он должен быть там с женой! Высокая блондинка с длинными волосами. Она знает?

— Человек в аренде сказал, что видел их двоих при бронировании яхты. Так что… новости неутешительные. Могу сказать, что поиски тел займут неделю, в случае если ничего найти не удастся, то статус пропавших без вести снимут по Вашему законодательству. Ваш номер у меня есть, я позвоню в случае новой информации. Меня же можете найти по этому номеру, просто спросите начальника береговой охраны. По поводу остальных вопросов, думаю, лучше связаться с полицией. Информация уже должна быть у них.

Иджичи говорит какие-то дежурные фразы онемевшим языком, потом заканчивает звонок и молча смотрит на рабочий стол телефона. И что он должен сказать Годжо? В голове у него почему-то ярким пятном разливается момент, как Сатору рыдает на заднем сиденье его рабочего автомобиля. Кожа сжимается, покрываясь мурашками.

— Так вот, теперь все права на недвижимость и семейные активы принадлежат тебе. В том числе родовое поместье, три земельных участка, акции различных компаний, банковские вклады, как в денежном, так и в золотом эквивалентах, и прочее. С полным списком можешь ознакомиться на сороковом листе.

— Да, я уже прочитал, — кивает Годжо.

— Тогда, если возражений не имеется, то расписывайся на семидесятой в двух экземплярах. С этого момента ты — глава семьи Годжо.

Сатору чиркает рваной подписью в углу листов и не чувствует ничего. Этот момент он представлял себе абсолютно другим. И возражения у него имелись. Только, что можно сказать судьбе, Богу, стечению обстоятельств и ещё чёрт знает чему? Таких слов Годжо не знал.

***

— …просто я не знал, как тебе об этом сказать. Я хотел. Но подходящего момента всё не было и не было. И я… — Сугуру взмахивает руками и безответно качает головой.

Он смотрит перед собой, сидя на скамейке во внутреннем дворе университета. Солнце с высоты ищет их двоих, спрятавшихся под деревьями, отгоняя от себя облака. Сатору сидит слева, повернувшись к Сугуру боком и провалившись в деревянный изгиб досок. Он смотрит на лицо Гето: на моргающие глаза, на ровную линию носа, на шевелящиеся губы и дёргающийся подбородок. Но большая часть его внимания прикована к небольшому чёрному кругу в мочке уха Гето. Он рисует глазами точно такую же форму, заворачиваясь от краёв к центру, идя точно по едва заметным полосам, блестящим на свету.

— Всё нормально, — Сатору касается плеча Сугуру самыми кончиками пальцев. — Раньше я бы… что-то бы сделал. А сейчас… Главное, что ты здесь.

Годжо кивает и поджимает губы, Гето по-прежнему не смотрит на него.

— Я рад, — Сугуру прикрывает глаза, слыша, как в следующую секунду что-то стучит у него под самым ухом.

— А это что? — с детским интересом стучит Годжо по кругу ногтем.

— Я давно хотел уши проколоть, — улыбается Сугуру, наконец освободившись от хватки его тайны, всё это время ворошившей мысли и лежащей на кончике языка. — И вот ещё!

Гето заправляет волосы за ухо, открывая его целиком. Серебряное кольцо изгибом проходит через хрящ почти в самом верху; на его концах заострённые книзу накрутки. Сатору смотрит на это молча с поднятыми бровями. Почему-то он никогда подумать не мог, что Сугуру хотел сделать с собой такое. Нет, Годжо не осуждал и не был против (даже если так, то это не имело никакого значения). Просто последние минут двадцать вызывали у него какие-то новые непонятные эмоции: Годжо понял, что упустил время, когда их с Гето близость начала истончаться, когда ещё можно было поймать эти ускользающие нити, связывающие их, а теперь он очнулся в моменте, в котором только и оставалось, что видеть результат и молча сидеть с бровями на вершине лба.

***

Сатору тянет стеклянную дверь на себя и заходит в кофейню. Сёко сидит за круглым столиком из светлого дерева в центре зала и машет ему рукой. Годжо улыбается и машет в ответ, расстёгивая чёрную широкую молнию на куртке. Он оставляет её на вешалке, закидывая сверху синий шарф из ангоры. Сатору проходит мимо стеклянной закруглённой витрины, засматриваясь на ровные разрезы тортов, баночки и подставки с пирожными, эклеры с помадкой всех возможных оттенков, песочные корзинки с фруктами, а ещё больше не успевает рассмотреть.

— Привет, — Сатору выдвигает стул, протаскивая его по полу со скрежетом, и морщится.

Сёко вздыхает и трёт уголок тонкой брови. В кофе перед ней появляются круги, расходящиеся к широким бортикам чашки.

— А я надеялась, что ты научился приходить вовремя, пока мы не виделись, — улыбается Иери и подпирает голову рукой, пальцы которой наполовину спрятаны в рукаве мягкого белого свитера с высоким горлом.

Сатору закатывает глаза и берёт ламинированную двустороннюю карточку-меню у официантки, быстро благодаря её. Насмотренные за годы сладкой жизни глаза сразу же выцепляют всё самое интересное оттуда.

— Чай зелёный. Литр, — он следит за тем, как девушка записывает в блокнотик его слова, и продолжает только после того, как та ставит в конце точку. — Сендвич фруктовый. И-и-и, два… нет, три моти: два мятных и один банановый. Спасибо.

Сатору отдаёт карточку и возвращает свой взгляд к Сёко. У неё на тарелке три четвери песочной корзинки с фруктами в прозрачной желейной плёнке и длинная ложка с тонкой рукояткой.

— Я рада, что ты согласился прийти, — мягко говорит Иери.

— Ты же меня позвала, — с непониманием отвечает Годжо.

Он, вроде бы, никогда не отказывался и не избегал встреч с друзьями. Правда, все обстоятельства складывались в сторону нескольких сообщений раз в неделю, возможности столкновения в коридоре университета с вероятностью сорок процентов и ещё нескольких вариантов с большой погрешностью не случиться. То ли так сказывалась учёба, то ли взросление, то ли невозможность со стороны каждого из них поддерживать эти отношения. Хотя, Сатору точно знал, что Нанами и Хайбара общаются регулярно, Сёко и Сугуру, как он думал, тоже. Сам же Годжо часто ловил себя на чувстве отчуждённости и ощущении, что его конечности трансформировались так, что теперь он стал кусочком пазла из другого набора. А в новом наборе у него было несколько приятных знакомых и приятелей, которые помогали ему заполнить брешь в форме его старых друзей.

Ещё во всё это вплеталось ощущение, что всё же он поступает правильно. Потому что его чувства к Сугуру ни во что не упирались. Сатору думал, что если он постарается забыть о своей любви, то она исчезнет. И, конечно же, это не могло сработать нормально. Сугуру теперь был в его жизни реже, чем кассир в магазине у дома, а эмоциональная связь с ним наполнилась шумами и помехами. Но Годжо по-прежнему не поменял к нему своих чувств. Как минимум, он был в этом уверен.

— Уже придумал, что будешь делать со своим дипломом? — Сёко оставалось учиться ещё три с половиной года минимум. Всем остальным — на два меньше.

И как же можно было забыть об этой части. Во-первых, учёба, которая уже подходила к концу. Конечно, у Сатору были мысли, где это можно будет применить. Да и он уже применял. Потому что, во-вторых, абсолютно все вещи, принадлежавшие его семье, упали на него, как обычно падает наковальня на голову в старых мультфильмах. Единственное хорошее в этом всём: Иджичи, который смог взять на себя больше половины вещей, чтобы Годжо раздавило хотя бы не так смертельно, как могло. В основном от Сатору требовались подписи, одобрения и его прелестное лицо на всех важных встречах, а в месяц их было предостаточно.

— Есть идеи… Я бы хотел всё отдать в руки Иджичи, а себе купить землю и играть там в симулятор бизнеса. Спасибо, — Годжо кивает и смотрит на прозрачный заварочный чайник и белую кружку, поставленную перед ним. — Знаю, звучит инфантильно, но и на самом деле я так делать не собираюсь. У меня же в любом случае есть, чем заниматься в последнее время. А у тебя что?

— Практика через полтора года. За это время надо выбрать что-то вроде специализации. Так сказать, что ты хочешь лечить или отрезать, — Иери поправляет волосы, скатывающиеся с плеч. Годжо думает, почему она решила их отращивать в университете, когда каждый год школы приходила с ровным срезом по шею. — У меня как-то ничего с детства и не менялось: травматология и хирургия. Единственная проблема: очень много учить, а ещё больше понимать. Но так…

Сёко отпивает от края своей чашки, не продолжая мысль.

— Нанами думает о магистратуре.

— Да, мы с ним говорили недавно, — кивает Иери. — А Сугуру что?

Сатору испытывает облегчение, потому что начать разговор о нём у него не хватало духу. Он крутил в голове примерные фразы, с которых мог бы начать, но сказать было не под силу.

— Ну, по нему хорошо видно, что он, так сказать, в гармонии со своим решением, — немного нервно произносит Годжо.

— Я была удивлена услышать от него, что ты ни слова поперёк ему не сказал, — Сёко с силой нажимает ложкой на край корзиночки, и блюдце с лязгом поднимает на один из боков. — Он очень боялся тебе говорить.

Сатору раскрывает пластиковую упаковку сендвича и смотрит на большой светильник-шар, висящий над их столиком. Гирлянда с круглыми лампочками протянута через потолочные балки волнами.

— Я же не могу ему запретить. А если ему так лучше, то… — Сатору замолкает и прикусывает нижнюю губу в середине; на его лице появляется эмоция, похожая на скорбь и разочарование одновременно. — Просто, понимаешь, после всего что было между нами… мне кажется, что я виноват во всём, что с ним случалось. Что, в принципе, проблема во мне.

— Сатору, — с полным несогласием говорит Сёко, — ты же понимаешь, что фактически это не так?

— Возможно, с рациональной точки зрения я это понимаю. Но… опять же! Из-за меня ему сломали рёбра, из-за меня он увидел, всё, что не должен был, из-за меня он думал, что я мёртв, из-за меня он учился там, где не хотел. Без меня ему должно быть лучше. А вот это всё я, наверное, делал, чтобы он был как можно ближе ко мне. Ты понимаешь, почему…

Сатору не озвучивает вслух причину, нервно дёргая плечами и откладывая сендвич обратно в коробку. Сёко переполняется эмоциями, но кое-как удерживает их в себе, чтобы не затопить Годжо.

— Понимаю, я всегда могу понять. Но и ты должен понимать, что в твоих словах больше ощущений, чем логики. Если ты говоришь про всё плохое, то где всё хорошее? Ты же понимаешь, что ты о-о-очень близкий для него человек, ближе, чем я, чем Хайбара, чем Нанами. Чем кто угодно. Да, даже сейчас, не смотри так.

— Я не могу ему сказать.

Сатору холодно сверкает голубыми глазами, притаптывая чувства, как снег. Те хрустят у него под ногами.

— Почему?

— В этом нет смысла. Сейчас ему лучше, чем было со мной. А зная его…

Сёко понимает, к чему тот клонит. Она и сама не знает, что у Гето внутри. А если ничего, то с его характером появится жалость и нежелание ранить. И тогда правда никто не будет счастлив. Но даже если Годжо планирует зашить себе рот и сердце, то в таком случае количество несчастных не станет равно нулю. Взрослая жизнь совсем не похожа на романтические комедии, где сценарий написан в пользу героев. В реальности чаще всего всё пишут против тебя и вопреки.

— А ты сам? Ты говоришь, что не хочешь сделать ему больно в очередной раз. Но про тебя-то думать тоже надо, нет?

Сатору смотрит за панорамное окно на вечернюю улицу. Первый ноябрьский снег крупными хлопьями ложится на серые плиты асфальта и вьётся под жёлтым фонарём. Почему-то от этой картины у Годжо внутри всё напрягается. Любая вещь, к которой он прикасался, будто покрывалась отметиной. Как посмотреться в разбитое зеркало или пройти под лестницей — несколько лет несчастий гарантированы. Его друзья, родители, дедушка, Иджичи, даже этот Тодзи Фушигуро, и у того жена умерла. И всех их связывало одно и то же: жизнь Годжо Сатору касалась их жизни.

— Не думай обо мне, — закрывает глаза Сатору, чтобы успокоиться. — Я привык.

***

Снег лежал ровными полосками на тонких ветках деревьев в саду. На земле после закончившегося снегопада осталось ровное высокое полотно обнявшихся снежинок. Февраль в этом году выдался слишком снежным, а стаять, по прогнозам синоптиков, это всё должно было только к апрелю. Сатору задвинул оконную раму и щёлкнул ключом в нижней её части. Он замер у окна ещё на некоторое время, смотря на сине-розовое небо с множеством жёлтых огоньков на горизонте. Последнюю неделю Годжо провёл в родительском доме: так было проще решать дела с Иджичи, за чертой городской жизни с многоэтажками и дорогами было куда тише и спокойнее, а ещё Сатору никак не мог справиться с тоской по матери и отцу. И дом хоть как-то, но помогал ему приглушить это чувство. Плюсом ко всему шёл конец третьего курса, предстоящие экзамены и недописанная курсовая работа.

Сатору задёрнул штору и прошёл через всю комнату к стене с панелью управления домом. Он выбрал зал и задержал одну из круглых кнопок датчика; лампа над кофейным столиком зажглась тёплым жёлтым светом. На столике стоял включённый ноутбук, рядом лежала пара тетрадей, учебник по экономическому анализу и несколько книг по теории организации, корпоративному управлению и моделированию рисков. Годжо потянулся два раза в обе стороны и снова устало сел на белый кожаный диван с округлой спинкой. Он потёр лоб, выдохнул, как рабочий шахты в конце трудового дня, а потом взял в руки раскрытый на середине учебник, поставил на колени ноутбук и снова принялся вчитываться в поток терминов и расплывчатых формулировок.

— Существуют риски, под действие которых, попадает любая из предпринимательских организаций. Также существуют специфические виды рисков, характерные лишь для определенных видов деятельности: так, риски в производстве отличаются от рисков в страховой деятельности, которые в свою очередь отличаются от банковских рисков, — монотонно зачитывал Годжо. — Вау! Ну надо же… Автор этого чтива прям открытие совершил…

Сатору отложил учебник и запрокинул голову, закрывая глаза предплечьем. Если посчитать, то он был занят этим уже часов восемь. Третий день подряд. Наверное, по этой причине смотреть на улицу ему доводилось только через окно. И даже это доставляло куда больше удовольствия, чем пялиться на буквы. На заднем плане в голове тем временем мысли перетекали одна в другую, как песок в часах, пока в конечном счёте Сатору засыпало с головой.

Годжо резко дёрнулся, тут же чувствуя боль в шее и помехи в затёкшей руке. Ноутбук на его коленях мирно спал, выключив экран. За окном небо из сине-розового превратилось в обычный чёрный. Сатору оглянулся, всё ещё не полностью соображая, в каком временном отрезке он находится. И тут до него дошло, что телефон звонил с кухонного островка в шести шагах от дивана. Вот это его и разбудило. Сатору закрыл ноутбук и переложил его обратно на стол, потом попробовал встать и сел обратно. Ноги будто забетонировали. Он вцепился ладонью в спинку дивана и рывком встал во второй раз. Колени, похожие на ржавые механизмы, едва разогнулись. Сатору прикрыл глаза от накатившей болезненной волны, а потом деревянно пошагал к кухне.

— Да иду я, иду, — сипло пробубнил Годжо.

Эти шесть шагов (спасибо, что только шесть) длились целую вечность. Наконец он навалился на мраморный островок, хватая телефон рукой, по которой кровь уже достаточно растеклась. Сатору даже не успел посмотреть, кто там ему звонит, потому что знал, что остался ровно один гудок до сброса вызова.

— Да, слушаю, — Сатору опёрся всем телом на тумбочку, уперев лоб в руку. — Говорите.

— Здравствуй, Сатору… Это Фушигуро Тодзи, помнишь?

Годжо вздрагивает, раскрывая глаза и просыпаясь. Как он мог забыть? Сатору отрывает телефон от щеки и смотрит на контакт. «Фушигуро Тодзи». Не сон, не галлюцинация, не выдумка. Реальность.

— П-помню. Почему Вы мне звоните? — сердце наносит быстрые удары в виски. Прошло несколько лет с последнего их разговора. И, если говорить честно, иногда Сатору и правда забывал, что его с этим человеком связывало хоть что-то.

— Я отдал сына в дом своих родственников, — Тодзи делает долгую паузу, обдумывая свои слова. — Но я знаю, каково это… жить там. А сегодня он попросил меня забрать его, но мне попросту некуда. Я не смогу его воспитать, обезопасить… Он не должен знать, чем я занимаюсь. Я сказал ему, что придумаю что-то. Но единственное, что смог сделать — набрать твой номер.

А правда, что Вы убили своего отца? Много будешь знать — мало проживёшь.

Сатору смотрит на белый диван, на то, как ровно на него натянута кожа, как блестят его деревянные ножки, упираясь в паркет. Так странно сейчас слышать всё вот это от человека, который собирался убить его два раза, в один из которых действительно был готов.

— Может, у тебя есть знакомые, которые могут помочь. Я готов заплатить. Сделать для них любую работу. Вообще любую, ты же понимаешь. Я не могу его подвести хотя бы тут. Я и так сделал для него всё, чего не должен был…

— Ладно, ладно… — Годжо зачем-то взмахивает рукой, хотя в доме он один. — Я завтра приеду на квартиру. У меня там есть комната пустая. Пусть приезжает во второй половине дня. Адрес скину.

Сатору думает, что, наверное, ничего плохого не случится, если он пустит пожить к себе домой какого-то мальчишку. Тем более он ярко помнил (а как иначе?) сына Фушигуро. Но почему-то глубоко внутри Годжо боялся, что, прикоснувшись и к этой части жизни Тодзи, отметит её, как и всё остальное до этого.

— Спасибо. Спасибо. С меня бери всё, что нужно. Деньги, работу…

Сатору задумывается на секунду.

— С деньгами проблем нет, я сам покрою все расходы. Но за это… за это я попрошу об одной вещи. Про неё поговорим позже.

Какое-то время на линии стоит абсолютная тишина. Сатору по-прежнему разглядывает диван.

— Я слышал про твою семью. Соболезную.

— Да-а-а, — протягивает Годжо на выдохе. — Спасибо. В общем, адрес я напишу. Всего хорошего.

Сатору сбрасывает звонок и упирает телефон в подбородок. Он пусто смотрит на комнату, облокотившись на кухонный островок. В голове множество осколков моментов пытаются сложить друг из друга картинку. Поездка с родителями на Гавайи, Окинава, лилии в саду дедушки, заднее сиденье машины Тодзи Фушигуро, печальное лицо Сугуру, снимок головы на светящейся доске в больнице, Сёко за столиком в кофейне, качели из детства, рыбы в океанариуме, этикетка с надписью «Бомбочка для ванны. Клубника-банан», счастливое лицо Сугуру, мальчишка с зелёными глазами и конвертом, набитым деньгами…

Прошло двадцать минут с того момента, как Сатору положил трубку.

***

Вода в чайнике качается из стороны в сторону из-за поднимающихся пузырьков. Годжо сидит на кухне в своей квартире с ноутбуком, допечатывая абзац быстрыми движениями пальцев. Наконец-то кое-как получилось поймать нужный момент и написать за час не десять предложений, а страниц. Осталось только перенести расчётные таблицы, оформить список литературы и заняться заключением.

Периодически Сатору посматривал на электронные часы над духовкой, потому что точного времени ему не сказали, а вторая половина дня уже давно сменилась вечером. Годжо поставил точку в конце абзаца и отставил ноутбук. Посидев с минуту, он встал и взял стоящую рядом кружку, вытащил из неё чайный пакетик и бросил в мусорку, уронив его на пол перед этим. Сатору поморщился, вытирая мокрое пятно носком, а потом ополоснул кружку под струёй холодной воды. Он вытащил последний пакетик зелёного чая из коробки и тоже выкинул её, на этот раз попав в цель.

Пар от горячей воды покрыл стенки кружки, и Сатору поставил чайник обратно на подставку. Дёрнув за край упаковки, он услышал стук в дверь, зачем-то обернулся, потом ещё раз посмотрел на кружку и, бросив упаковку на тумбу, пошёл в коридор. Порыв воздуха сбросил оторванный кусочек блестящей бумаги на пол. Годжо без каких-либо мыслей повернул ключ с брелком чёрного кота в замке два раза и толкнул дверь от себя. На пороге стоял паренёк с чёрными волосами, торчащими в разные стороны из-под полосатой шапки, красный шарф был неровно обмотан вокруг его лица и шеи, свисая передней частью вперёд. На плече у него была только одна лямка огромной тканевой сумки, наполненной какими-то вещами, а вторая, слетевшая, болталась рядом.

— Здрасьте. Годжо Сатору, правильно? — приглушённый голос доносится из-за шарфа.

— Ага, — кивает Сатору и отходит назад в квартиру. — Проходи, не стой в дверях.

Мальчик кивает и переступает порог, скидывая сумку и рюкзак на пол, а затем опирается на стену, тяжело дыша и расшнуровывая ботинки. Годжо всё это время стоит молча и думает, как за эти пять лет черты отца только окрепли в человеке перед ним. Волосы, мимика, твёрдые и чёткие движения, холодный взгляд зелёных глаз… Сатору рефлекторно ёжится, ощущая внутреннюю липкость тревоги. С одной стороны, это невероятно глупо, с другой же… он просто не может сделать ничего с собственной реакцией. Эта вещь сильнее него, она, как плёнка, покрывает каждую клетку в теле.

— Мегуми Фушигуро, — паренёк протягивает тонкую белую руку и держит её несколько секунд в ожидании какой-то реакции. — Отец сказал, что у Вас есть пустая комната, в которой я могу пожить какое-то время.

— А, да, да, — Сатору быстро жмёт руку и кивает вперёд. Мегуми идёт за ним, осторожно осматриваясь по сторонам. Годжо почему-то ярко рисует картинку, как ему сейчас дадут по голове вазой или тяжёлой статуэткой, а потом прикопают в лесу. Нет, сил у него не хватит… Хотя, гены у него вполне себе сильные… Да что за чушь?

— Я тихий, готовить умею, убираюсь регулярно… В общем, проблем со мной быть не должно, — раздаётся из-за спины Годжо реклама.

— Круто, — отвечает Сатору и останавливается перед дверью с мутной стеклянной панелью в середине. — Вот комната… Только она совсем пустая.

Годжо открывает дверь и делает шаг вбок, перед двумя парами глаз предстаёт обыкновенный квадрат. Сначала Мегуми думал, что это фигура речи, но оказалось, что кроме окна, светильника и штор в ней реально нет ничего. Ну хоть стены покрашены в нежно-голубой цвет, а не в психушечно-белый. И на том спасибо.

— Ну, ты там посмотри мебель, закажи… — Сатору чешет затылок. — Пока можешь поспать на диване в зале.

Годжо показывает большим пальцем себе за спину.

— А… а деньги? — спрашивает Мегуми, ставя рюкзак с натянувшейся молнией и сумку на пол по центру комнаты.

— Я плачу. А, вот ещё, — Сатору засовывает руку в карман и достаёт оттуда пластиковую карту. — На. Ты вряд ли потратишь сколько на ней лежит. Еда, вода, одежда. Можешь покупать с неё всё, что тебе надо. Ключи твои на полке в коридоре. Короче, располагайся.

Мегуми молча смотрит на свои вещи. Сумка падает на бок, и свёрнутая в трубочку футболка выкатывается из неё, разворачиваясь на ходу.

— Спасибо Вам, — говорит Фушигуро, но за спиной уже давно никого нет.

Chapter Text

Сатору стоит в арке, ведущей на кухню, и смотрит, как Мегуми открывает шейкер и вытаскивает тёмно-зелёные влажные веточки мяты. Потом он бросает их в мусорное ведро, стоящее посреди кухни, и принюхивается к чему-то внутри стальной чаши. Взгляд Сатору же цепляется за ряд стеклянных бутылок, выставленных вдоль кухонной тумбы. Бутылок с виски, ликёром, вином, джином и всей остальной витриной алкомаркета. Годжо теряется в подборе нужной реакции, а в этот момент Фушигуро как раз поворачивается в его сторону и бесстрашно здоровается.

— Держите, — он суёт Сатору в руки треугольный фужер, быстрым разворотом хватает шейкер и выливает из него кремовое содержимое. Пахнет фруктами в сливках. И ватой со спиртом.

— Спасибо… А что ты вообще делаешь? — непонимающе интересуется Годжо, внимательно смотря вниз.

Мегуми берёт длинный нож с мраморной ручкой и отрезает от круглой медовой груши ровный кусочек. Потом он возвращается к Сатору и надевает на край фужера грушевый разрез.

— Пробуйте, — ровным голосом, в рамках которого звучит приказ, говорит Фушигуро.

Сатору ставит фужер на кухонную тумбу и качает головой.

— Я не пью и тебе не советую, — Годжо думает, что включать родителя идея дурацкая. Кто он вообще такой? Но, с другой стороны, его попросили следить за Мегуми. А он уже как-то не справляется. Совсем не справляется.

— Так я тоже не пью. Но попробовать-то надо, — Фушигуро возвращает бокал обратно в руки. — Тем более, откуда у Вас всё это, — Мегуми окидывает взглядом ряд бутылок и всяких барных приспособлений, — если вы не пьёте?

Сатору снова ставит бокал на тумбочку.

— Это всё от друзей.

— Ага, они пили, а Вы рядом стояли, — далёкая усмешка отдаётся в голосе, но если не прислушиваться основательно, то её легко пропустить мимо ушей. Да уж, эмоциями это создание не отличается.

Сатору вздыхает и уже сам берёт фужер в руки.

— Ладно! Но только один глоток.

Годжо глубоко вдыхает, жмурится и отпивает, запрокинув голову. Холодный кусочек груши проезжает по щеке, оставляя мокрый сахарный след. Сатору жмурится ещё сильнее, а потом спирт обжигает горло, что тут же перекрывается сладким вкусом молочной груши. Годжо садится на стул и ставит фужер рядом, думая над вердиктом. Мегуми внимательно следит за каждым движением в сторону, за каждым взмахом светлых ресниц и шагом голубых глаз. Ничего прочитать и понять не получается.

— Неплохо, — кивает Сатору. — Неплохо, но… резковато. Может, я не фанат спиртовых напитков, может, что-то ещё. Для новичка очень хорошо.

— Я не новичок, — обиженно хмыкает Мегуми, резко скрещивая руки на груди. — И Вы правы. Ликёр, вся проблема в нём. У вас молочный, а нужен «сорок третий». Пряности в составе перебивают крепость виски, плюс нота ванили и цитрусовых. В общем, не соблюдена рецептура.

Сатору снимает грушу со стеклянного ободка и кладёт в рот.

— А ты откуда всё это знаешь? Тебе же?.. Пятнадцать?

— Да не пью я. Я давно прочитал книжку по барному делу. Там просто интересно было, вот я и решил попробовать. Пока не забыл…

Мегуми открывает толстый ежедневник в чёрной коже и делает заметку мелким почерком. Он пишет быстро, жмёт символы друг к другу и сокращает слова. Потом что-то подчёркивает и обводит. Слова идут не по линиям, а хаотично, то сползая, то взлетая на поля. Сатору внимательно смотрит, пытаясь уловить какие-то концепты, но Фушигуро тут же ставит точку и смыкает страницы. Прямо-таки настоящая книга ведьм.

— Спасибо за участие в опыте.

— Да ладно, — отмахивается Годжо, а потом вскидывает брови. — А, я чего пришёл-то. Есть будешь? Я думал еду заказать.

Мегуми кивает и принимается составлять посуду в раковину. Пару секунд медлит в раздумьях, но всё же решается.

— Купите мне алкоголя. Ваш почти выдохся, а остальное я выбросил. Там срок годности прошёл.

Сатору охает, но соглашается. И пока Мегуми моет посуду и надиктовывает список покупок, Годжо допивает весь грушевый коктейль. И одна большая мысль занимает всю его голову. Конечно, срок годности прошёл. В этой квартире кроме меня и тебя уже давно никого другого не было.

***

Сёко смотрит на тонкое серебряное кольцо с бордовым гранатом на своём пальце, приложенном к круглой кнопке звонка. Она зажимает её в третий раз на пару секунд, потом отпускает и задумчиво качает чёрным тренчем, перекинутым через руку. Когда она разворачивается, берясь за перила, дверь открывается.

— Сатору, ну сколько… — карие глаза Иери с интересом открываются пошире, и она замирает с рукой на перилах.

Мегуми смотрит на девушку в чёрной юбке до пола с рифлёными складками, в мягкой широкой водолазке с высоким горлом и с небольшой сумочкой на длинном ремешке. Она прижимает к себе тренч и молча смотрит на него, ожидая ответа. На её бледном лице ярко выделяются красные губы, ровно обведённые по контуру помадой.

— Вы из доставки? — Фушигуро сам понимает, что задаёт невероятно глупый вопрос. Курьеры совсем так не выглядят.

— Я? Нет, — улыбается девушка и качает головой. — Я — подруга Годжо Сатору. Он же всё ещё живёт здесь?

— А, да, конечно, — Мегуми делает шаг обратно в квартиру, сжимая тёмно-зелёное клетчатое полотенце в руке. — Проходите.

Сёко не думает ни секунды и закрывает за собой дверь, скидывая лодочки с закруглёнными носами. В квартире почти ничего не поменялось с последнего раза, как она была здесь. А это примерно два года назад. Хотя, конечно, присутствие какого-то мальчика вызывало много вопросов. И Иери даже не могла выбрать одну из версий. Хотелось бы думать, что Сатору не занят ничем сомнительным.

— А кем ты приходишься Годжо? — Сёко рассматривает стены, как в первый раз.

— Я просто живу здесь, — отвечает мальчик, снимая крышку со сковороды и перемешивая что-то пластиковой лопаткой. Кисло-сладкий запах тут же запускает прилив слюны, и Иери вспоминает, что завтракала около семи часов назад. — Не хотите поесть?

— Насколько вежливо сразу же согласиться? — весело спрашивает Сёко.

— Очень вежливо, — Фушигуро достаёт тарелку и открывает духовку, откуда сразу же поднимается облако горячего пара. — Фушигуро Мегуми.

— Иери Сёко — она вешает сумочку на спинку стула и садится следом.

Мегуми ставит перед ней запечённый с травами картофель и тушёного кролика. Но ещё больше Иери удивляется, когда этот почти ребёнок достаёт из навесного шкафа бутылку красного вермута и шоколадного ликёра. Вилка с золотым картофельным полумесяцем остаётся у неё во рту, пока глаза следят за каждым движением рук, подъёмом бутылок, смешиванием напитков и поиску остальных ингредиентов. Вечность, длившаяся минут пять, привела Фушигуро с бокалом к столу. Вилка выскользнула изо рта, запачканная помадой и блестящая от слюны. Карие глаза посмотрели в зелёные снизу вверх.

— Что ты только что сделал?

— Вишневый мартини в шоколаде. Здесь ещё сливки, гренадин и шоколадный сироп. Вермут, кстати, премиального класса, с достаточно терпким вкусом, но я бы не сказал, что он сильно вишнёвый, как по мне, это сильнее похоже на полевые ягоды.

Сёко больше не задаёт вопросов, а просто пробует, замечая, как в руках мальчика появилась записная книжка с кожаной обложкой. В ту же секунду, как только ягодный вкус соприкасается с её рецепторами, в голове что-то взрывается, как игрушка, набитая конфетти. Вот, значит, как становятся алкоголиками.

— Ты где такому научился?!

— Сочту за комплимент, — Фушигуро поджимает губы, что несколько похоже на улыбку. — Это не так сложно, тут всего лишь понимать, что хорошо смешивается, а что не очень. Ну и пропорции. Чистая математика. Хотя, у меня с ней хуже, чем с этим.

— А ещё сделаешь? — заговорщически спрашивает Иери.

— Там осталось, — Мегуми забирает бокал и доливает ещё одну порцию. — Но сначала опишите вкус и чего не хватило, а чего слишком много.

Странички пополняются новыми записям, потом, пока Сёко рассказывает кто она такая, кем учится и кем будет работать (что Мегуми слушает с неподкупным интересом), настоящая доставка приносит несколько больших коробок с разобранной мебелью. Иери не спрашивает, почему Фушигуро живёт здесь, как он познакомился с Годжо и что их вообще может связывать. Но фамилия кажется ей такой знакомой. Тема плавно переходит на обсуждение Сатору в школьные годы. Вдвоём с Мегуми они смеются с чего-то совершенно глупого, обсуждая его посреди кухни до тех пор, пока дверь квартиры не открывается сама по себе, и его фигура не появляется в коридоре большой тенью.

— А чего дверь не закрываем? Я купил апельсиновой водки и лаймовый сироп, если что.

Слышно, как Сатору разувается и идёт на кухню. А потом замирает в арке и чуть не роняет бутылки. Веки высоко подняты, полностью открывая голубую радужку.

— Сёко?! Ты вообще что тут делаешь?

— Сатору! Привет! — Иери машет, высоко подняв руку и не вставая со стула. — Почему ты не говорил, что живёшь не один?

— Будете есть? — голос Фушигуро добавляется в поток звуков.

Годжо смотрит на пару пустых бокалов на столе, потом на Мегуми, а потом на Сёко. Всё становится так понятно, что он просто ставит бутылки на тумбу, а потом отправляет Мегуми к себе. Тот кивает и говорит, что пока посмотрит, как собирать пришедший стол.

Сатору набирает в чайник воды и щёлкает кнопкой нагрева. Достаёт кружку из шкафчика и пакет с ромашковым чаем. Сёко же протыкает вилкой картошку, крепко схватившуюся внутри, как вся остывающая еда. Годжо ждёт, пока закипит чайник, стоя со скрещенными на груди руками посреди кухни.

— Ты злишься? — спрашивает Иери, подпирая голову рукой и смотря на Годжо.

— Нет. Нет… Я, я рад тебя видеть, — Сатору заливает чайный пакетик кипятком. — Почему ты решила зайти?

— Шла мимо, подумала, что мы давно не виделись… — Сёко пожимает плечами. — Нанами уехал на стажировку в Малайзию, Хайбара уже работает. Сугуру… Я думаю, он вполне на своём месте. А я… я так скучаю…

— По тому, как было? — Сатору встречает молчаливый кивок. — Я тоже. Очень.

Годжо ставит чашку на стол, отодвигает стул от стола и садится ближе к середине кухни, вытягивая ноги по направлению к Иери.

— Так что этот мальчик у тебя делает? — наконец спрашивает Сёко.

Сатору пытается понять, как лучше всё это объяснить. Какие детали нужно показать, а о каких лучше умолчать. Почему-то он вспоминает, как в детстве Сугуру остановился посреди парковки, убрав его руку со своей и смотря с полным неодобрением. А тогда Годжо просто не видел смысла что-то делать с Тодзи. Он тоже человек, у него были причины на свои поступки; причины, которые ярко отозвались в Сатору. И даже сейчас, спустя несколько лет, Годжо всё равно не мог осудить Тодзи за то, что он сделал. Единственной вещью, которая и сейчас не давала ему покоя, было то, как всё отразилось на Гето. О себе Сатору не думал никогда.

— Помнишь, когда Сугуру сломал рёбра? Летом.

Сёко хорошо помнила. Помнила больничный коридор на первом этаже, помнила складки на сером костюме Иджичи (особенно грубую полосу на левой штанине, наверное, он торопился и не прогладил), помнила красные от слёз щёки Сатору, асфальт на парковке вечером, весь в трещинах, помнила пустой взгляд Гето и книжку по анатомии, которую листала на кровати. Это один из тех моментов в жизни, который ты проживаешь и думаешь, что он будет вырезан в тебе навсегда. Так оно и случилось.

Сёко кивает.

— Если ты забыла, то того человека звали Фушигуро Тодзи.

Вилка падает из рук Иери, и Годжо вздрагивает от металлического стука. Вот откуда она помнила эту фамилию.

— Это… его сын? — шёпотом спрашивает Сёко.

— Он попросил позаботиться о мальчике.

— Почему ты согласился? — хмурит брови девушка, смотря на лежащую на полу вилку.

Сатору и сам не знает верного ответа на этот вопрос. Да и кажется, что нет необходимости в какой-то огромной причине, содержащей в себе сакральные смыслы. Что-то делается просто так, без всякой тайны. Ну или же ты просто не хочешь думать о глубочайших внутренних причинах, которые толкнули тебя на это, заставили принять решение.

— Я видел его ещё совсем ребёнком. У них дома, — Сатору берёт кружку в руки и греет ладони. — Сугуру тогда не захотел понимать меня. Наверное, впервые в жизни наши мнения так резко не сошлись. Конечно, всё объяснимо. Но для меня это было… жестоко? Может быть и так… Не могу подобрать правильное слово.

— Они совсем не похожи. Обычный ребёнок. Разве что… его хобби удивляет, — усмехается Сёко.

— Я просто… я знаю многое о его семье. И это, наверное, печально, когда лучшим местом для тебя будет квартира какого-то неизвестного мужика. Я вряд ли смог отказать. Да и так я почти не чувствую себя одиноким.

После этого ещё долгое время не было сказано ни слова. Они вдвоём сидели в тишине, иногда посматривая на упавшую вилку между ними, которую никто так и не решился поднять. А чая в чашке было столько же, сколько и в начале разговора. Но в какой-то момент Сёко всё же нашла правильные в её мире слова.

— Я всегда восхищалась тобой.

— В плане? — Годжо прищурился, стараясь понять суть.

— Когда мы только познакомились, ты казался мне таким… поверхностным дурачком. Безответственный сыночек богатеньких родителей. А потом я поняла, что за этой красивой картинкой, за этой привлекательной оболочкой стоит такая сила. И она не зависит от статуса, от детства, от пережитого. Это просто внутри. Не знаю… Я не смогу это до конца объяснить. Но, не все умеют так прощать, не все умеют так понимать… Да, там… кто-то подумает, что ты поступаешь неправильно, не по какой-то там высшей справедливости. Но разве всё не оттого, что ты что-то разглядел в Мегуми? И в его отце, наверное. И только ты знаешь почему. Никто не узнает и не поймёт, и это нормально. И не нужно гнаться за чьим-то полным принятием и пониманием. Потому что важнее этого тот факт, что ты понимаешь себя. И с самим собой у тебя нет разногласий. А Гето… Гето просто другой, он в другой плоскости живёт и думает. В нём другое вырастили и другое пожинают. И это ни хорошо, ни плохо, просто по-другому. И мне жаль. Мне жаль, что… что у вас с ним вышло вот так. Это не то, как должно быть. И это тоже огромная сила. Отпустить. Я не знаю, что у тебя внутри, но… ты же всё ещё любишь его?

Сёко поднимает глаза и видит, как Сатору смотрит на чайную гладь.

— Я не хочу об этом говорить, — быстро отвечает Годжо, чтобы голос не дрогнул.

Тонкая слезинка скатывается по щеке. Сначала у Сатору, а затем у Сёко. Так старые друзья, оторванные друг от друга палитрой обстоятельств и в эту же секунду привязанные друг к другу морскими узлами, сидят в тишине кухни и глотают слёзы. И ни один из них не решается успокоить другого.

***

Годжо отвлекается от ноутбука и смотрит в квадратное панорамное окно. Мелкие снежинки летают на ветру, забиваясь в стыки стёкол и разбиваясь о плитку тротуаров. Сатору берёт белую чашку зелёного чая и делает большой глоток, который слегка обжигает нёбо. Последнее время он был занят написанием дипломной работы, на которую уходило почти всё время. Годжо не был из тех людей, кто откладывал напоследок важные дела. Он всегда делал всё и сразу, вроде бы это было что-то из детства.

Сатору возвращает взгляд в экран и прыгает по статьям, вдумчиво читая научные публикации по теме. Он полностью поглощён процессом, пока звон колокольчика на двери кафе не выводит его из учебного транса. Нет, посетителей было уже несколько десятков, дело было не в них или дурацком звоночке. То был звоночек внутренний. Годжо полно ощутил, что это не обычный человек, но не обернулся, сдержавшись всеми силами.

— Привет. Я могу присесть?

Голубые глаза медленно поднимаются, пробегаясь по экрану и останавливаясь на худом лице Сугуру. Сердце Сатору выдерживает паузу, а затем начинается биться в каком-то припадке. Он едва заметно морщится, пытаясь никак не показать этой эмоции.

— Да, да… садись, — Годжо быстро сгребает вещи с одной половины стола, двигая их к себе вплотную. Потом он задевает рукой чашку с блюдцем, чуть не роняя её на пол и не разливая всё на стол. Руки леденеют и подрагивают, из-за чего Годжо кладёт их на собственные колени, сжимая пальцы. — Откуда ты узнал, что я здесь?

— Просто проходил мимо и увидел тебя в окне, — мягко отвечает Гето. Сатору думает, что убьёт себя прямо сейчас. Ни этого тембра, ни этих интонаций, ни этой манеры речи он не слышал уже очень давно.

Сугуру не говорит, что прекрасно знает все места, где Сатору обычно проводит своё время. Знает его расписание и какие пары он точно не посещает. Знает тему его диплома: «Управление портфелем ценных бумаг» на примере одной из компаний семьи. А совсем недавно он узнал ещё несколько вещей, которые так странно в нём отозвались, будто ему снова пятнадцать лет.

— Да, я тут… диплом пишу. Две главы осталось плюс по мелочи исправить, — неловко отвечает Годжо. — А ты как? Учёба как?

— У меня всё хорошо. Я сейчас на стажировке в одной из компаний, планирую остаться. Пока что кто-то вроде помощника государственного инспектора.

— Здорово, — кивает Сатору.

Сугуру недолго молчит, поджав губы, а потом сразу ранит, без форы и предупреждения.

— Думаю, ты понимаешь, что мы с Сёко общаемся. И я знаю, что ты живёшь не один. Просто… почему ты так поступил?

Годжо глубоко внутри понимал, что к этому придёт. Что этот вопрос будет во главе всего разговора, что ради него всё начнётся. А ещё он знал, что будет после его ответов и насколько это всё не имеет смысла. Как спорить о цвете наощупь, с закрытыми глазами.

— А ты бы так не поступил? — просто спрашивает Сатору, закрывая документ и все остальные приложения. Сейчас ему будет не до этого.

— Я ещё тогда тебя не понял. Всё это время ты покрываешь убийцу, — Сугуру переходит на шёпот. — И если ты хочешь верить, что ребёнку, а иначе никак не назвать, будет лучше дома у постороннего человека, то ты ошибаешься.

Сатору пытается отключить все чувства. Он не умел спорить с Сугуру, обычно даже и не приходилось. Он всегда соглашался с тем, что думал Гето. Потому что и сам искренне в это верил и считал правильным. А сейчас не мог согласиться с ним. И это значило прямой ответ. Но как ответить тому, с кем диалога не было уже давно? Ответить тому, кому и не требовалось отвечать вслух? Как быть, если раньше всё было так прозрачно и легко, а сейчас рассыпалось от любого звука?

— Это не вопрос морали и закона. И я не буду с тобой спорить об этом. Да, я считаю, что Мегуми будет лучше у меня дома. Ты можешь думать всё что угодно о моих поступках, относить их к любым цветам и полюсам. Это не имеет никакого значения для меня.

— Конечно, ты думаешь, что жизнь в достатке и тепле лучше жизни в казённом доме. Это рациональная мысль, как может казаться. Но ты не можешь быть уверенным, что не проснёшься с ножом в горле. Ты не можешь знать, насколько искалечена психика этого ребёнка от жизни с таким человеком. Даже не вопрос генетики, понимаешь? Я не хочу, чтобы ты беспрекословно слушал меня и поступал так, как хочу я. Сатору, — Годжо вздрагивает, как от пощёчины. Он уже давно не слышал, как Сугуру звал его по имени. Так мягко, что силой раздавливает тебя под собой, — я волнуюсь о тебе. О том, как это повлияет на тебя. Даже если это не покалечит тебя физически, то что будет с заголовками, узнай кто-то об этом? Единственный наследник семьи Годжо живёт с несовершеннолетним беспризорником? Неужели оно того стоит? Ну хочешь ты помогать, ну есть благотворительность. Ну зачем всё это?

Сатору совсем не может понять, почему Сугуру так задевает то, как он живёт свою жизнь. И ещё труднее становится от осознания, что из всех людей вокруг Гето был последним живым человеком, который мог бы дать ему нужный совет. Он был тем, кому Годжо доверился бы весь, со всем внутренним и внешним. Даже сейчас, даже после всего. Он не мог поменять отношения, стереть всю связь со своей стороны, забыть благодарность, дружбу, совместные моменты. Забыть всю любовь. Но даже так Сугуру всё равно ранил его своими словами, своим непринятием, отвержением.

— Сугуру, — холодно прерывает Сатору. — Я не буду говорить с тобой на эту тему. Если тебе нечего мне сказать, то можешь уйти. Либо я уйду сам, если ты продолжишь этот разговор. Перестань видеть во мне того безответственного сыночка богатеньких родителей. Я уже давно осознаю последствия своих выборов и несу ответственность за них.

Сугуру теряется от такого. Годжо ещё никогда не обжигал его льдом так сильно. Он был весь оторван от него, будто видит впервые, будто и не знал никогда. Только глаза выдают его целиком. Два голубых блюдца разбиваются на осколки, дробятся в крошку.

— Хочу верить, что ты не пожалеешь о сказанном, — бросает Сугуру, вставая из-за стола и уходя из кофейни.

Сатору закрывает лицо руками, поставленными на стол поверх закрытого ноутбука и тетради на кольцах. Он пару раз шумно выдыхает, пытаясь поймать волну покоя, но чувства из раза в раз выигрывают у разума. Годжо думает, что проклят, потому что даже сейчас ему кажется, что это он не прав, что Гето всё говорил правильно, что нужно позвать его назад, хоть как-то ухватиться за так резко скинутую ниточку. Но всё это такая глупость, если думать головой. Сатору был готов хоть сейчас отбросить всю свою любовь, всё что так противно колыхалось внутри него. Хотя, на самом деле, не смог бы. Как ни хотел, не смог бы. Потому что это уже была другая ниточка, которая соединяла их с Сугуру до конца жизни. И такое не разрезается и не рвётся.

***

Мегуми лежит на сером диване в зале, вытянув ноги на длинный островок. Он листает книгу с белыми страницами в яркой синей обложке. Название золотыми буквами, подстёршимися из-за регулярного чтения, выгравировано на ней. Сатору проходит мимо, держа ноутбук под рукой, и пытается разглядеть название, но ничего не получается.

Годжо садится на противоположный край дивана, подгибая ноги под себя и укрывая их белым пледом. Затем он ставит куда-то на них ноутбук и продолжает работу. Фушигуро плавно перелистывает странички, не издавая больше никаких звуков, даже дышит он, как мышонок.

— Что читаешь?

Мегуми поворачивает голову в его сторону и закрывает книгу, оставляя палец между страницами. Он поднимает руку вверх, показывая обложку.

— Ремарк. Триумфальная арка, — между разделёнными страницами видно, что до конца осталось около сотни страниц. — Всё ещё уверен, что нон-фикшн гораздо интереснее. Вы читали?

— Так и не осилил, — качает головой Сатору, понимая, что Фушигуро книгу не покупал, а взял с его же полки. Взгляд автоматически перемещается на стену, ровно в выемку между сборником рассказов Маркеса и Палаником. — Но художественная литература мне всегда больше нравилась. Хотя, последнее время только нон-фикшн и читаю: и научные статьи с публикациями, и монографии, и учебники…

Сатору смеётся, на что Мегуми в ответ улыбается.

— А что Вы после учёбы делать собираетесь? В смысле… работать где-то или там… уедете искать себя в буддийский храм?

Годжо вздыхает, вспоминая, что его уже вечность никто не подкалывал.

— Тебе правда интересно? — Мегуми тут же кивает, поудобнее устраиваясь на диване, подтянув ноги к себе. — Вообще, я просто могу дальше заниматься активами семьи. Там несколько фирм внутри страны и офшорные компании, плюсом идут контрольные пакеты акций различных компаний, в основном в сфере технологий и промышленности. Вариантов-то много, только это всё не особо мне интересно.

— Хм…

Мегуми закрывает книгу насовсем и смотрит в потолок, погружённый в большое раздумье.

— А что бы Вы хотели делать? — спрашивает Фушигуро, лёжа со сцепленными на животе руками.

— Ну, раз я почти обученный управленец, то… управлять? — и пока Мегуми не успевает найти противоречие, Годжо добавляет: — Нет, понятно дело, что я могу заниматься этим и сейчас. Только это всё скучно, знаешь, так… по офисному. Уныние в брючном костюме.

— Тогда откройте магазин. Можно столько всего продавать интересного.

— Ну я же не торгаш. Плюс с развитием технологий физические магазины потеряют необходимость. Так что думай дальше, — Сатору сворачивает все приложения, интересуясь разговором всё больше.

— Спа-салон?

— Странно. Да и слишком спокойно, — Годжо снова качает головой в несогласии.

— Спортивный зал? С бассейном и сауной.

Сатору закатывает рукав футболки и напрягает руку. Почти ничего не меняется.

— Я не большой фанат спорта, как можно заметить, — он глупо улыбается и возвращает рукав на место.

Мегуми вздыхает, подкладывая ладони под голову. Тяжёлый случай.

— Ладно… Кинотеатр? А! Нет, — Фушигуро чуть не подскакивает на месте. — Вы же сладкоежка! Откройте кофейню или пекарню. Что думаете?

— Идея с едой интересная, но это как-то… умиротворённо, что ли. Это как спа-салон, только с булочками. По атмосфере.

Мегуми тяжело вздыхает, понимая, насколько тут всё безнадёжно. Вот и что можно придумать для человека, которому всё не так? Не зря говорят: плохому управляющему вечно что-то мешает. Фушигуро мысленно усмехается, как чертёнок.

— Ну ладно, идея с едой вам нравится, но чтобы при этом было живо… Ресторан? Премиум-кухня какая-нибудь? — осторожно спрашивает Мегуми, уже не надеясь на согласие.

— Не, ресторан это… тоже слишком официально… Но вот, что-то в этом есть, — Сатору перебирает пальцами в воздухе, пытаясь ухватиться за ниточку.

— Типа ночной клуб? — Мегуми вопросительно выгибает брови.

В глазах Годжо взрываются огни.

— Да! — он почти подпрыгивает до потолка, но вовремя удерживает себя в руках. — Да. Отличная идея. Это можно будет и карту десертов, и чайную карту, и закуски, и горячее, и барную карту широкую… Много персонала нужно. Помещение найти, всё согласовать, ремонт сделать… Так. Дописать диплом и сесть разбираться со всеми нюансами. И позвонить Иджичи.

Сатору мечтательно запрокидывает голову, улыбаясь озвученным мыслям. Мегуми не выдерживает и тихонько смеётся. Вот что значит увлечься.

— Вижу, идея Вам очень понравилась.

Сатору переводит свой мечтающий взгляд, вдруг что-то понимая. Какой-то план уже рисуется у него на лбу.

— Очень-очень. А ещё больше мне понравилось, что… — Годжо хитро улыбается. — Я уже нашёл себе бармена.

***

Сигаретный дым плывёт по воздуху, растворяясь в вечере. Сёко стоит на открытой террасе, оперевшись на стеклянный балкон и смотря на чёрный город, блестящий жёлтыми четырёхконечными искрами. Февральский порыв ветра перебрасывает волосы на одну сторону, скидывая край чёрного шарфа с плеча. Иери смотрит на бордовый след от помады вокруг фильтра, пока тоненькая сигарета медленно тлеет в пальцах, а пепел падает за край балкона.

В голове узор на плитке в операционной. Белые квадраты с синими полосами, неровно соприкасающимися друг с другом, выложенные так, что рисунок не может сложить полной картины. Голоса эхом перекрывают друг друга, наслаиваются, оглушают, как звон колоколов, растягиваясь гулом.

— Проникающая рваная рана живота, повреждён тонкий кишечник. Внутреннее кровотечение очень обширное, геморрагический шок.

— Артериальное давление восемьдесят, снижается; сердцебиение сто десять, слабое.

— Не могу найти разрыв. Кровотечение не останавливается.

— Давление шестьдесят, пульс падает.

— Остановка дыхания, начинаю непрямой массаж сердца.

Сёко жмурится, прогоняя голоса, смешанные с писком мониторов. Она находит себя на стуле напротив операционного стола, неотрывно смотрящей, как кровавая вата и бинты, хлюпая, падают в мусорную чашу. Окровавленные руки в перчатках зажаты между коленей, пачкая полы халата. Бело-голубая медицинская маска спущена на подбородок, пока неприкрытые губы подрагивают в ужасе.

Колёса катятся по полу, и лёгкий ветерок пробегает по белому лицу. Краем глаза она видит, как двое санитаров завозят холодную тележку и быстро перекладывают на неё тело, накрытое краснеющей простынёй. Сёко медленно поднимается со стула; перчатки тесно стягиваются, холодно прилипая к коже. Мимо проезжают белые ступни.

Иери выходит в предоперационную, стягивая маску деревянными пальцами. Резкий запах холодной крови заполняет собой всё вокруг, врезается в каждую клетку закрытой кожи, впитывается в спрятанные волосы. Сёко начинает резко срывать с себя перчатки, бросая их в мусорную корзину, сдёргивает халат, комкая его в красно-белый шар и швыряя на скамейку. Белый свет выжигает всё, и она закрывает глаза.

Перед лицом чистые руки. Между пальцами — потухшая сигарета, на пальце — кольцо с гранатом. Перед глазами ночной город, живущий и дышащий. Сёко бросает сигарету за перила, оборачивает шарф вокруг шеи и прячет пальцы в рукава кофты в попытке согреться. Она отворачивается от ночи, смотря на Сугуру в длинном пальто, просто накинутом поверх. Тот медленными шагами идёт к ней, держа в руках её собственное.

— И что это ты, сбежал со своего дня рождения? — Сёко вымученно улыбается.

— Обычное дело, — Гето вытягивает руку, и Иери отдаёт ему пачку с зажигалкой внутри без лишних вопросов, забирая пальто. — А ты чего?

— Операция. Я же до этого только мелкие травмы оперировала. А тут… главврач в отпуске, потом авария… — Сёко достаёт ещё одну сигарету и быстро раскуривает.

— В новостях видел, — кивает Гето.

— Ну вот… Головой-то я понимаю, что там ничего нельзя было сделать. Но я же это не забуду. И я прокручиваю каждый шаг из раза в раз; всё было правильно. Всё. А смысл?

Сёко сдвигает брови, качая головой. Сугуру поправляет пальто на узких плечах, поглаживая её по спине. Он стоит полубоком, оперевшись на стеклянную перегородку.

— Ничего больше нужного не сделаешь. Даже если ты думаешь, что тогда могла бы сделать что-то другое. Нет, не могла бы, — говорит Сугуру с нотой утешения в голосе.

Сёко поднимает голову и внимательно смотрит в карие глаза, следует по известным уже много лет чертам лица.

— Мы всегда хотим думать, что всё можно сделать иначе, переиграть, не допустить чего-то… Но нельзя. Иначе мы бы ни на чём не учились. А смерть… — вздыхает Гето. — Смерть всегда рядом. И жизнь. И если смотреть только на одну из них, можно упустить красоту второй или застрять в ужасе первой, — Гето ждёт какой-то реакции на его слова. — Я сейчас говорю глупости, да?

Сёко молча встаёт на носочки, притягивая Сугуру к себе, и целует его. Выдыхает, чувствуя вкус собственных сигарет и вина. Рука с кольцом у Сугуру на щеке, а вторая отведена в сторону; пепел опадает на мокрые доски. Гето стоит, замерев, робко отвечая в последний момент. Иери тут же отходит на шаг и смотрит на удивлённого Гето, в глазах которого одно непонимание.

— Прости, — усмехается она, мотая головой так, что волосы разлетаются во все стороны. — Забей.

— Да ладно… Просто я удивился, — Сугуру не знает, как на такое реагировать правильно.

— Ага, — соглашается Сёко. — Знаешь, ты мне нравился. Ещё в школе.

Сугуру выдыхает. Вот эта ситуация для него тяжелее абстрактного человека с телом на столе и душой где-то вне. Тут оно всё ближе и острей.

— Почему молчала?

Какой хороший вопрос. Только ответ на него требует чего-то вроде историй и чувств других людей. Неправильно.

— Сатору… — Сёко хмурится.

— Чего Сатору? — непонимающе спрашивает Сугуру. Сёко осознаёт, что теперь не только сделала лишнее, но и сказала.

— Так это… — глаза бегают по его лицу. — Он же хочет, чтобы мы все друзья-друзья были, а это бы мешало. В компании либо все дружат, либо нет компании. Что-то такое.

— Ну я так и подумал, — кивает Сугуру и наклоняется к полу, проводя сигаретой.

Сёко едва не качается на тонком ветру, выбрасывая сигарету. Снежинки опускаются ей на плечи, плавно вращаясь вокруг. Сугуру стоит прямо напротив, молчаливо и неподвижно. Его чёрные волосы собраны на затылке, а глаза устало прикрыты. И даже не скажешь, что ему исполнилось двадцать пять лет. Странно осознавать себя и людей вокруг взрослыми. В детстве они казались умными, смелыми, стойкими, способными решить любую проблему. А стал взрослым и думаешь, где это всё?

— Прости ещё раз. Вообще за всё, — говорит Сёко.

— Да перестань, — отмахивается Сугуру, расставляя руки в стороны. — Иди сюда.

Иери осторожно делает шаг вперёд, и руки Гето смыкаются у неё на спине, закрывая от ветра и снега. Сёко зажмуривается и крепче прижимается к Сугуру. Они стоят так недолго, всего несколько минут, но кажется, что уже сменились все времена года, прошли эпохи, сгорели все звёзды, а они так и стоят, застрявшие в третьем феврале.

Момент разбивается о гул голосов, приближающихся к ним. Кажется, все решили найти именинника. Хлопушка взрывается где-то далеко, а потом слышится звонкий смех. Время заканчивается, и Сугуру убирает руки. Сёко поправляет собственное пальто и смотрит снизу вверх, у карих глаз застыли жемчужины слезинок.

— Спасибо, — одними губами, с поблёкшей помадой, застывшей на холоде, говорит Иери.

— Тоже за всё? — тепло улыбается Гето.

Сёко кивает. Жемчужина подрагивает, раскалываясь, и спускается по щеке к углу подбородка.

— Вообще за всё.

Chapter Text

Сатору стоит у стены, прислонившись к ней плечами и чуть спустившись вниз. В руке у него пластиковый стаканчик, который он периодически сжимает так, что апельсиновый сок поднимается к самому краю. Рядом, на одной левой ноге, стоит Юки Цукумо, уперев правую ступню в стену позади. На пальцах у неё балансирует квадратная белая тарелка с полем неоновых шпажек, воткнутых в разные закуски: маслины, нафаршированные лимоном и рыбой, ровные квадратики сыра и фруктовые дольки. Все шпажки сдвинуты в одну сторону так, чтобы на другой стоял пластиковый стакан. Сатору не знал, что там было, но точно что-то алкогольное.

— То есть ты планируешь открыть ночной клуб? Это что-то типа твоей магистерской работы? — широко улыбается Юки, обнажая розовые дёсны.

— Осталась только отделка, еда, бар, бумажки и… персонал, — последнее Годжо говорит с тяжестью. — У меня есть бармен, нашёлся бухгалтер и, надеюсь, шеф-повар. Но нет главного связующего — администратора.

Голубые глаза застыли на Юки. Та ещё не совсем понимает, на что ей намекают. Если уточнять, то говорят прямым текстом. Ну и не то чтобы не понимает. Догадывается, но не может реально рассмотреть вариант, что в ней кто-то заинтересован, как в рабочей единице. Неужели Сатору не мог найти кого-то лучше для такого дела? Или, хотите сказать, уже нашёл?

— Ты сейчас так смотришь по той причине, о которой я думаю? — с плавающей улыбкой спрашивает Цукумо.

— Мне нужен администратор, — повторяет Годжо. — На такую должность можно поставить только того, кому я могу доверить хоть что-то, в ком я уверен. И, если что-то пойдёт не так, я знаю, где искать тебя.

Юки нервно прикрывает глаза.

— Неудивительно, что ты отучился там, где отучился… — безэмоционально говорит Цукумо. — Какие условия?

— Кажется, ты уже согласна. А значит это можно обсудить позже, — Сатору берётся за жёлтую шпажку, закрученную спиралью, и снимает зубами кубик ананаса. — Я в тебе не сомневался.

Цукумо могла бы возразить или отказаться специально, чтобы Сатору жизнь не казалась клубничным тортом, но счета нужно оплачивать чем-то конкретным, на это же конкретное нужно покупать продукты и оставлять это в кафе, ресторанах и торговых центрах. А ещё последняя работа в роли менеджера торгового зала (звучит, конечно, солидно, но на самом деле идёт где-то параллельно с этим словом) была невероятно скучной и однообразной. В объявлении можно было просто написать «ищем выравнивателя банок на полках и любителя одинаковых дней». Наверное, по этой причине предложение Годжо она мысленно приняла в первую же секунду: в ночном клубе не может быть одинаковых дней (скорее всего), а ещё нет никаких банок, которые криво стоят.

— Ребята, пойдём на улицу, — Хайбара развеивает поток сознания, появляясь перед Годжо и Цукумо с какими-то цветастыми тубусами. Он ростом кратно ниже их двоих, так что выглядит ещё забавнее с так сильно запрокинутой головой. — На, это тебе. А эту… — Юи секунду смотрит на невозможный баланс тарелки на пальцах Цукумо. — Эту себе оставлю.

На самом деле Сатору не совсем понимает, почему оказался здесь, на дне рождения Сугуру. Оказался, потому что позвали. Это очевидно. Но почему позвали? Он получил пригласительное точно так же, как его получили Иери, Нанами, Хайбара. Потому что друзья. Всё ещё. И это удивляло. Хотя, больше Годжо склонялся к варианту «так нужно». Потому что не звать только его ощущалось неудобно. Может, Гето думал, что Годжо сам сообразит и не придёт. Последний их диалог из больше, чем двух предложений, был несколько месяцев назад. И всё это так странно, потому что между ними было столько всего, а сейчас осталась только пропасть, куда всё свалилось. А вытянутой над ней руки не хватит. Смелости разбежаться и прыгнуть тоже ни у кого не находилось. Был страх, что толкнут назад.

Сатору на ходу вертит тубус в руках, пока не читает горизонтальную надпись «Покрути и взорви. Красочное конфетти». Оторвав глаза от хлопушки, Годжо понимает, что идёт в толпе людей на террасу, а рядом с ним семенит Хайбара.

— Юи, кстати, а ты ещё не нашёл работу? Я слышал, ты подавался шефом в несколько сеток…

***

Сатору ходит по главному залу, и это уже седьмой круг. Он не перестаёт говорить по телефону, переключаясь с линии на линию и постоянно смотря на барную стойку, замотанную плёнкой по всему периметру, и человека, который ходит около неё и задумчиво смотрит на потолок. Годжо изо всех сил пытается не орать в телефон, потому что Юки сидит за одним из столиков и проводит собеседования, потому что от его крика ничего не решится быстрее и потому что надо привыкать к такому ходу дел.

Вообще купленному помещению не требовался ремонт, даже косметический, но Сатору всё равно решил всё переделать под себя. Всё, кроме концепции заведения, потому что её сохранение было одним из основных пунктов договора купли-продажи. Именно по этой причине Годжо теперь был владельцем не просто ночного клуба, а стрип-клуба. В целом, всё остальное из его задумок никак не менялось.

— Оплата почасовая, плюс чаевые. Цветные волосы, пирсинг, тату можно оставить, — Юки смотрит на девушку с чёрными волосами и розово-фиолетовой чёлкой. — Устраивает?

— Да, круто. Тогда… — она берёт ручку и быстро пишет свой телефон, почту и имя с фамилией. ☆Хоши Кирара☆ — Ваше я всё запомнила.

Цукумо кивает и смотрит на качающиеся складки короткой юбки, пока девушка не исчезает за дверью. Потом делает пометку в планере в графе официантов. Два уже есть. Кирара и ещё один парень, чьё имя она неразборчиво написала, поэтому либо его зовут Хитоши, либо Хаджиме. Но Юки точно запомнила, что он был не сильно разговорчивым и с осветлёнными волосами, которые даже не затонировал. Но ей он показался ответственным (потому что пришёл за десять минут до того, как должны были начаться собеседования).

Неплохо было бы найти ещё одного для подстраховки. Но сейчас по времени должен был подойти парень, который оставлял заявку на должность оператора по свету и звуку. В ожидании Цукумо откинулась на мягкую спинку красного диванчика и вытянула ноги, смотря, как свет отражается в чёрном остроконечном носке туфли. Мама всегда говорила, чтобы Юки не думала о каблуках при своём росте, но ей было всё равно.

С лестницы, ведущей на второй этаж, спустился человек в какой-то конторской форме. Мимо прошёл Сатору, затем остановился и вернулся на два длинных шага назад. Расплывчатое белое пятно на секунду исчезло, а потом снова появилось на блестящей поверхности. Юки внимательно посмотрела на лампочку, но та продолжала просто гореть.

— Ну что там? — крикнул Годжо, смотря на работника.

— Я всё перенастроил, но особо это не повлияло. Часть техники всё равно не видит подключения.

Сатору чувствует, что у него вот-вот задёргается глаз.

— Ну здорово. Я не отпущу Вас, пока всё не заработает, идите дальше смотрите. — Годжо берёт со столика двухлитровую бутылку воды и поворачивается к Юки. — Как дела?

— Нормально. Жду вот следующего, но он… — Юки смотрит на тонкий серебряный браслет часов. — Опаздывает на пятнадцать минут уже. А у тебя что, всё, как и было?

Годжо вытирает рот краем рукава и шумно вдыхает.

— Ага, через жопу. Вот вообще всё. Ну кроме того, за что ты отвечаешь, — Сатору хмурится. — Хотя, даже тут опаздывают. Ну вот просто как так? Я им всё прислал ещё почти два месяца назад: все артикулы, все услуги, всё, что мне надо сделать и когда надо это мне сделать. Что я получаю? По губам-

— Простите! — дверь зала влетает в стену с такой силой, что вся штукатурка должна отвалиться пластом.

Юки и Сатору одновременно поворачиваются на звук, молча смотря на парня в чёрной футболке и с чем-то вроде маллета на голове.

— И за это простите. Простите, что я опоздал. Я совсем не хотел. Просто так вышло. И…

— Понятно, — усмехается Годжо и смотрит на Цукумо. Та не отводит взгляда от этого создания. — Я тебе не подпишу заявление на него.

Сатору возвращается на круги своя, а новенький подходит к столику Юки, неловко отодвигая стул для себя.

— Простите ещё раз.

— Всё нормально. Ты должно быть… — Юки улыбается и опускает взгляд в планер. — Чосо?

Парень кивает и заправляет волосы за ухо с правой стороны. Взгляд Цукумо тут же цепляется за два небольших чёрных колечка. Она не понимает, почему Чосо молчит уже так долго, пока до неё не доходит, что она ещё не задала ему никаких других вопросов. Юки мотает головой и возвращается к собеседованию.

— Нет, ну Вы понимаете, что Ваш человек приехал два с половиной часа назад и, простите меня, нихера не поменялось за это время. Мне что с этим делать? Что значит ждать? Я согласовал все монтажные работы, отправил все детали, всё, что надо будет сделать и подключить. И что я получаю? Ну а как мне ещё разговаривать?

Годжо поворачивается к двери и видит человека с планшетом, смотрящего на него. Он сбрасывает звонок со словами, что ещё перезвонит, и идёт к двери, молясь всем богам, что это доставка мебели. И молитвы оказываются услышаны. Наполовину. Или, может, меньше.

— А почему тут только часть всей мебели? Какие-то листы потерялись, или что? — Сатору смотрит сверху вниз.

— Нет, это всё, что нужно было привезти.

— Нет, это не всё. Тут точно не хватает того, что идёт в гримёрку и кабинеты. Как минимум.

— Ну я за это не отвечаю.

— А кто отвечает?

— Тот, у кого вы всё заказывали. Я только отвечаю за часть доставки.

— Круто, — Сатору сжимает челюсть и снова заходит в контакты. — Стойте здесь, ждите.

До столика Юки доносятся обрывки разговоров, и она может только посочувствовать тому, с чем разбирается сейчас Сатору. И порадоваться тому, что её дела идут в несколько раз лучше. За это время она узнала у Чосо причину, по которой тот опоздал: три младших брата, за которыми следит он один. И эти братья были теми ещё чудищами, поэтому Чосо приходилось бегать извиняться в три раза больше, чем за себя. Это же было причиной, по которой он искал новую работу: каждое чудище хотело есть, новые игрушки и одежду (из которой они либо вырастали, либо которую уничтожали во всевозможных переделках).

— Работа в ночную смену не всем подходит, — Юки смотрит на синяки под карими глазами.

Чосо смеётся и качает головой. На щеках у него проступают ямочки.

— Мне подойдёт отлично… Я тогда смогу нормально укладывать братьев и собирать их в школу. А что по поводу оплаты? Мне на предыдущем месте постоянно задерживали. Но вы кажетесь ответственными людьми. — Чосо кивает на Сатору, ругающегося по телефону. Лампочка над столом мерцает, и он поднимает голову, внимательно наблюдая за переменой света. Глаза щурятся в потоке мысли.

— …присылал ещё два месяца назад. Всё было согласовано с Вами, а сейчас я узнаю, что ничего не готово. Ну а почему я об этом узнаю только сейчас? Проблемы с транспортной компанией… А чья это проблема? А почему я-то опять оказываюсь крайним?

Сатору сбрасывает звонок и опирается на барную стойку. Плёнка скрипит и прилипает к руке. Годжо чиркает подпись на приёмном листе курьера и говорит, чтобы заносили хотя бы то, что есть.

— Всё нормально? — Юки наклоняется в сторону и машет Сатору.

Годжо выглядит так, будто либо прямо сейчас расплачется, либо убьёт всех вокруг. Возможно, всё вместе. Именно в этот момент монтажник выходит из кухни и качает головой.

— Ну и что? Этот вопрос не решится, как я понимаю, да? — Сатору уже не надеется на что-то хорошее.

— Я не знаю, что Вам сказать. Уже как бы сейчас… — монтажник вздыхает и ничего не говорит дальше.

— Не-не, а что значит «уже как бы сейчас»? Никто ничего не сделал, ничего не готово, и все разводят ручками весь день и говорят, что ничего не получилось? А мне-то что делать? — Годжо замолкает на секунду. — Ладно, на сегодня хватит. Вчера весь день ругались, сегодня я уже половину дня на это потратил.

Годжо подходит к столику Юки, кажущимся единственным островком стабильности.

— Ничего не готово? — спрашивает Цукумо.

Лампочка опять мигает, и свет на секунду рассеивается над головой Сатору, как нимб.

— Как тебе сказать… У нас не подключена половина техники, потому что всем похуй. Мебель едет непонятно где, если вообще едет, потому что всем похуй. Никто ничего не знает, потому что, опять же, всем похуй. И ещё… — Сатору медленно поднимает голову и смотрит на моргающую лампочку, — световое шоу началось уже сейчас. Я извиняюсь за обсценную лексику, но сил уже нет.

Годжо прикладывает руку к груди и чуть наклоняется. Чосо поворачивается боком и ещё раз смотрит вверх.

— Скорее всего провода оплавились. Или что-то с трансформатором. А стабилизаторы напряжения тут вообще есть?

Юки неотрывно смотрит на Чосо. Сатору мысленно отходит от варианта с убийством.

— Понятия не имею, но теперь ты отсюда не уйдёшь. А с подключением техники сможешь помочь?

— Я по образованию светоэлектротехник, так что любой каприз за ваши деньги, — спокойно улыбается Чосо, вставая из-за стола, и бросает взгляд на Юки. — Получается, собеседование я прошёл?

— Думаю, это тебе стоит обсудить с моим начальством.

Цукумо собирает вещи, потому что на сегодня все собеседования закончены. И с Чосо они сидели слишком долго, раза в два дольше, чем с предыдущими кандидатами.

— После того, как ты открыл дверь и чуть не снёс стену, я вообще не хотел тебя никуда брать. Но вот сейчас ты реабилитировался моментально. Ничего, что на ты?

— Нет, всё нормально. Я тогда пойду пока посмотрю, что с проводкой в целом. А инструменты у вас какие-то есть?

— Да, за стойкой глянь, я подойду через минуту, сейчас только с твоим начальником переговорю.

Чосо отходит, и через несколько секунд слышится грохот. Из-за стойки выкатывается индикаторная отвёртка.

— Простите, я не знал, что он открыт, — кричит Чосо, и Юки смеётся, прикрывая лицо руками.

— Слушай, надо салфеток найти, — Годжо театрально оглядывается по сторонам.

— А зачем? — Юки непонимающе смотрит на него, застёгивая сумочку.

— Слюни тебе вытереть, — смеётся уже Сатору.

***

На краю стиральной машинки стоит чёрная пластиковая чашка с кисточкой, собравшей остатки краски по краям. Рядом лежит мятая коробка с надписью «Платиновый блонд». Вода бьёт по лакированному дну ванны и барабанит по белой шторке. Почти такого же цвета, какого должны стать волосы.

Жёлтый не был плохим вариантом. Ему самому он нравился или не нравился, но было всё равно. Хотя не затонированные волосы считались чем-то неряшливым, а не стильным. Поэтому пришлось зайти в первый попавшийся косметический магазин и взять краску, стоящую на уровне глаз. Не слишком зависимо от мнения неизвестных людей, но и не слишком безразлично к нему.

Пальцы проходят через волосы, липнущие к лицу и склизко опускающиеся на плечи. Светло-голубая вода течёт по телу, спускается по лодыжкам, пробегает через пальцы и исчезает в сливе. Глаза закрыты, так что приходится делать всё наощупь. Ладонь упирается в кран, и душ роняет последние капли на голову. Шторка с лязгом отодвигается в сторону, и на веки попадает свет одной лампочки, застилаемой паром. Вытерев глаза мокрым предплечьем и оставив небольшие капельки на длинных тёмных ресницах, он оставляет большое красное полотенце на бёдрах. Левая рука опирается на раковину, а ладонь правой вытирает запотевшее зеркало. Брови вопросительно выгибаются сами по себе. Ладонь ещё быстрее стирает с зеркала пелену, как монеткой ищут удачную комбинацию на лотерейном билете. Светло-голубая капелька стекает по лбу и чуть не попадает в глаз, но остаётся на слипшихся ресницах.

— Что. За. Херня? — Кашимо смотрит на влажные волосы, ставшие «Морской волной», но никак не «Платиновым блондом».

Вот почему коробка так легко открылась. Вот почему у краски был такой странный цвет. Вот почему всегда нужно всё перепроверять. И вот почему не нужно зависеть от чужого мнения.

***

Мегуми смотрит на ровный ряд запечатанных бутылок, расставленных по типу алкоголя и цвету этикеток. На одной полке вина от сухих к сладким, на другой вермут и шампанское, потом идут ликёры. Правая половина выделена под крепкий алкоголь: водку, ром, джин, абсент, текилу. В самом низу, куда надо наклоняться, стоит пиво, бурбон, бренди и виски. Их Мегуми обделил вниманием, потому что интересных рецептов на них не нашлось. А если бы было больше времени, он бы расставил по маркам в алфавитном порядке или по размеру, или по цене. Тут оставалось только фантазировать о сортировке.

Фушигуро поворачивается к барной стойке и разглядывает идеально чистую раковину, металлический рукав под бутылки, холодильники с соком и льдом, новые шейкеры, стрейнерыЧто-то типа сита для льда или кусочки фруктов, при переливании коктейля из шейкера в бокал., джиггерыМерный стаканчик, похожий на песочные часы. и целый ряд гейзеровНасадка на бутылку, чтобы равномерно наливать содержимое., которых хватит, кажется, на каждую бутылку в зале. Над головой висят ряды бокалов и стаканов, как прозрачные гирлянды.

— Мне уже не терпится! — Мегуми воодушевлённо хлопает ладонями по стойке.

— Такая же эмоция, — тянет Сатору с ближайшего диванчика. В руках у него какие-то декларации, а на столе стоит включённый ноутбук, окружённый кипой бумажек. — Ты всё сверил по бару?

— Да, всё сошлось. У меня там, как мне показалось, слишком много фруктов было. Я их кухне отдал, сказали, что на десерты пустят. Нормально?

Мегуми смотрит в закрытое окно, обнажающее блестящие намытые столы и плиты. Предполагалось, что через него будет вестись выдача заказов в зал. Но Фушигуро было несколько некомфортно из-за всех новых знакомств и любопытных глаз, которые будут следить за ним через него (он знал, что так будет). Потому что первое знакомство с помощниками Хайбары было очень странным. Эти неловкие молчаливые гляделки, где каждый оценивает друг друга. Имён Фушигуро не запомнил, но образы и детали слаженно легли друг на друга. Один — нервный тощий паренёк с огромными синяками под глазами и чёрными волосами в разные стороны. Мегуми хватило трёх секунд, чтобы представить, как тот будет наглаживать свой китель перед каждой сменой и резать морковку по линейке. Второй был куда ниже, ростом с Хайбару, и ничего не говорил, из-за чего Мегуми сразу же визуализировал унылую рыбу на деревянной разделочной доске. Жуткую рыбу со слишком живыми глазами. Потом высокий назвал его «слабослышащим» и добавил, что если Мегуми знает жестовый, то будет замечательно. Но Мегуми не знал. А ещё ему было странно от нового ощущения: он не понимал, кажется ему, или тревожный реально слишком странно смотрел на молчуна всё это время. Остаток дня эта мысль иногда прокручивалась в голове, как реклама на бегущих лентах. В мире Мегуми Фушигуро на просто коллег так никогда не смотрели.

— Да, но я надеюсь, ты это и во всех бумажках указал.

— Спрашиваете, — усмехается Мегуми, понимая, что к нему ни в каких вопросах не подкопаешься. — Заготовки я завтра днём сделаю.

— Как знаешь… — протягивает Сатору и быстро печатает на ноутбуке.

Нанами сказал, что займётся ведением клуба через пару месяцев, как только найдёт, кому поручить две фирмы, которые он вёл последний год. Поэтому сейчас Сатору ходил на все свидания с налоговой, писал ей письма и настойчиво добивался внимания. Ещё он окончательно уладил вопросы с мебелью, техникой, светом, проводкой, сантехникой, что наилучшим образом сказалось на его нервной системе, хоть и произошло впритык к открытию. Не без помощи Юки и Чосо.

Этот новый паренёк ему приглянулся. Первое впечатление, конечно, размазалось дверью по стенке, но вот что он сделал потом… Годжо глянул на лампочку, ровно горящую у него над головой. В общем, ему оставалось только ждать завтра. И пока все крутили волосы, красились не в тот цвет, искали нужную жилетку под брюки, собирали рюкзаки в школу, наглаживали кители, выбирали между высоким и низким каблуком, ставили десять будильников подряд, чтобы не проспать и не опоздать, нервничали о первом дне и впечатлении, которое произведут на коллег, Сатору с чувством восторга осознавал, что впервые за долгое время является родителем чего-то нового. Что он наконец-то создаёт, а не ломает.

Chapter Text

— Приветик, Мегуми-чан, — Кирара проплывает мимо барной стойки в блестящих чёрным ботинках на огромной платформе. Юбка в розово-фиолетовую клетку качается из стороны в сторону, выглядывая из-под широкой серой куртки; ключи от её шкафчика звенят на ленте с Хэллоу Китти и пушистым брелком. Она поднимается по лестнице с ритмичным глухим стуком обуви.

За последние полгода каждый рабочий день у Фушигуро начинался одинаково. Приветик, Мегуми-чан. Белый топик с бабочкой и короткие джинсовые шорты на широком ремне, которые можно было и не надевать в таком случае. Приветик, Мегуми-чан. Красные кружевные чулки и чёрная кожаная юбка. Приветик, Мегуми-чан. Бархатное бордовое платье и подвеска с огромным крестом на шее. Приветик, Мегуми-чан. Оранжевые колготки с круглыми вырезами вдоль всей длинны и обувь на огромном широком каблуке. Приветик, Мегуми-чан. Шуба из красного искусственного меха и сапоги до колена. Приветик, Мегуми-чан. Атласный топ с полупрозрачными вставками и сумочка в форме сердца. Приветик, Мегуми-чан..

— Рот-то так сильно не раззевай, — обрывает Кашимо, крутя соломинку в стакане с водой. Его ярко-бирюзовые волосы перехватывают всё внимание.

— Что говоришь? — переспрашивает Фушигуро, параллельно с этим потроша апельсин на розовой разделочной доске.

Хаджиме придвигается чуть ближе, упираясь коленями в стойку.

— Я недавно в перерыве забегал в туалет. Так она там с этим монстром обжималась, — Хаджиме едва заметно кивает себе за спину — на сцену.

Мегуми не поднимает подбородка и вообще не шевелится, чтобы по нему нельзя было понять, куда он смотрит. Только рука методично вонзает лезвие ножа в оранжевую кожуру. Зелёные глаза изучают объект сплетни, который сидит на полу, свесив ноги с края и отдав всё внимание телефону. Мобильник в его руках кажется крошечным, способным уместиться на половинке ладони.

Хакари Киндзи был первым и пока что единственным танцором в клубе. Фушигуро мысленно одёргивает себя, потому что самому Хакари этот титул нравился не особо. Он предпочитал никак конкретно не зваться, а просто говорил, что отвечает за шоу. Оно было и неудивительно: Киндзи был крепко сложен, не сухим, но рельефным, кожа его была на пару тонов темнее, чем у всех (Мегуми предполагал, что это автозагар, и почему-то ему казалось, что именно в спрее), да и двигался он достаточно завораживающе, иногда даже слишком. Но Фушигуро такие богатства никак не цепляли. Да и если бы Кашимо знал о его вкусах, то не стал бы бросаться словами в сторону Кирары.

Мегуми не знал, как Годжо нашёл его: по объявлению или это очередной разносторонний знакомый. Но он отлично видел все стороны Хакари по двадцать раз за вечер. Впрочем, не ему одному хотелось разнообразия, и Фушигуро чувствовал, что очень скоро клуб пополнится. Это место было болезненно живым, как непокрытая фасцией мышца, как широко открытая рана. И это значило, что оно обязательно привлечёт к себе что-то такое же оголённое и надрывное. Мегуми ярко чувствовал это, будучи человеком без кожи. И он знал, что такой не один.

Второй такой зашёл в зал в одной футболке адидас с белыми полосами, тянущимися по плечам. А, между прочим, сейчас заканчивался январь. Сатору дошёл от входной двери до стойки за четыре шага, и Мегуми разглядел под логотипом на груди надпись «Balenciaga». Конечно, просто футболкой это быть не могло.

— Сделаешь чай, как обычно? — голубые глаза просят мяты с сушёными ягодами и никакой корицы или мёда. — Я у себя буду. Спасибо.

Сегодня тот редкий день, когда Годжо сосредоточен на работе и ни на чём больше. Кашимо вопросительно смотрит на Мегуми, который ни слова не сказал. Но этого и не требовалось. Несколько лет совместной жизни дали всем взглядам и жестам звук и форму.

Сатору открывает дверь кабинета ключами с брелком в форме чёрного кота и включает свет. Большой круг под потолком вспыхивает жёлтым светом. Разум Годжо захватила одна очень странная идея, от которой он никак не мог отвязаться. Он знал себя и знал, что есть только один способ перестать о ней думать — осуществить её. Поэтому он положил ключи на стол, куда-то по центру, потом сел на тёмно-бирюзовый диван, широко расставив ноги острыми коленками куда-то в потолок, и уставился на главный экран телефона. Он знал, что ему нужно, но никак не мог собраться, чтобы сделать простой звонок. Потом пришла Кирара с большим заварочным чайником, белоснежной кружкой, стеклянной вазочкой с клубничным безе и сезонной фруктовой нарезкой. Она спросила, почему он такой грустный, на что Годжо ответил, что сейчас у него всё нормально, просто задумался по работе.

— Я не про сегодня. Вы же всё поняли, — сказала Кирара, закрывая за собой дверь в кабинет.

Сатору усмехнулся и встал, подойдя к столу. Он налил горячего чая в кружку и посмотрел на брелок на ключах, потом мотнул головой и открыл телефонную книжку. Выбрал один из номеров, куда периодически звонил (где-то раз в три-четыре месяца), и нажал на вызов. Экран телефона на секунду погас, а потом пошли гудки и экран снова засветился. Сатору посмотрел на имя контакта, а потом приложил телефон к уху, опираясь на край стола. Набранный номер принадлежал Фушигуро Тодзи.

***

«Тойота Ленд Крузер» припаркована под облетевшим деревом с заснеженными ветвями. Ключи висят в замке зажигания, и в салон уже понемногу пробирается холод, но жить можно. Руки в чёрных перчатках лежат на руле, пока зелёные глаза сосредоточенно наблюдают за дверью фитнес-клуба. Ждут, когда бизон заколышет травы прерии. Подъезжает машина и останавливается на противоположной стороне, почти у самого входа. Тодзи, не отводя глаз от дверей, тянется к пассажирскому сиденью и наощупь берёт бинокль. В этот раз ему везло хотя бы с тем, что основную машину не меняли, максимум — одноразовое такси, но и это было редкостью.

Знакомое лицо толкает дверь, поправляя широкую лямку спортивной сумки премиум бренда. Тодзи смотрит на время на наручных часах и делает пометку в блокноте. Время, место, номер машины, каждый символ которого уже был выучен. Водитель выходит из машины и открывает дверь, ждёт, пока начальник сядет, и тем самым даёт Тодзи очень много времени на каждую часть происходящего: на записи, на слежку, даже на отдых. С собой у него ничего нет, кроме самых обычных вещей, которыми могут быть у любого нормального человека с собой. Часы — следить за временем, блокнот и ручка — вести распорядок дня, бинокль — наблюдать за живностью в парках, очень успокаивающее хобби. Но ни ножей, ни пистолета, ни чемоданчика с ядами, ни даже кастета. Всё это сейчас ни к чему, потому что был один из самых любимых периодов в работе с людьми. Нужно узнать о нём всё. Каждую слабую точку, каждый момент его дня, узнать каждого, кто бывает рядом, кто любит, кто ненавидит, кто завидует, кто тоже мог бы его нанять. Раньше Тодзи на такое было необходимо месяц-два, иногда больше, но скоро это время сократилось до двух недель. За этим к нему и приходили из раза в раз. Быстро, надёжно и лезвия, как в рекламе бритв, почти не чувствуются.

Фары впереди стоящей машины мигают, и она трогается с места. Тодзи поворачивает ключ в замке и смотрит в зеркало заднего вида. Телефон, который тоже лежит на переднем сиденье, начинает звонить. Неожиданно, и он сразу смотрит на определитель номера, параллельно с этим выезжая на дорогу. Вызов принят.

— Слушаю, Сатору, — Тодзи зажимает телефон плечом и ловит взглядом нужную машину в потоке. Держится чуть поодаль, в другой полосе.

— Привет, с Мегуми всё нормально, если ты хотел спросить. Я по другому поводу звоню, — на ты они перешли уже давно, примерно тогда, когда зашёл разговор о том, что сын Тодзи будет жить у человека, чью голову он должен был отрезать собственными руками. — Я открыл стрип-клуб.

— Да, я слышал. Поздравляю, свой бизнес — это всегда отличная ширма.

Фушигуро сворачивает в переулок и объезжает центральную дорогу через безлюдные улицы.

— Спасибо. Я… — Сатору замолкает, явно собираясь с мыслями для предложения. — Я хотел предложить тебе поработать у меня.

Тодзи только щурится, продолжая движение и снова выезжая на главную дорогу. Высматривает знакомый номер.

— В смысле… Именно тем, кем обычно работают в стрип-клубе?

— Я понимаю, что ты думаешь. Но неужели ты не устал от своих дел? Да и Мегуми тоже работает там за баром.

Тодзи смеётся, включая телефон на громкую связь и бросая его обратно на переднее сиденье.

— Слушай, Сатору, ты реально думаешь, что это очень хорошая идея работать со своим сыном, будучи… стриптизёром? Может быть, я уже слишком старый для такого…

Годжо выдыхает в трубку, слышно, как он ходит по кругу.

— Я понимаю, что это не совсем телефонный разговор, но… Твоя нынешняя работа куда менее этична, чем то, что я тебе предлагаю. Это хорошие деньги, тебе не придётся марать руки, это точно такая же сделка с совестью и… твой сын у тебя под присмотром. А ещё мне нужны люди, в которых я могу быть уверен.

Тодзи понимает всё. Он прожил долгую сложную жизнь, поэтому много для него стало прозрачным за эти годы.

— Конечно же, всё о том, чтобы тебе было лучше, да?

— Не без этого, — сходу соглашается Годжо. — Но и тебе так будет лучше, разве нет? Или ты думаешь, что всегда будешь бить ровно в движущуюся цель?

— Если бы кто-то сказал мне десять лет назад, что это глазастое чудовище будет предлагать мне раздеваться у него за деньги, — усмехается мужчина.

— Моё предложение будет актуально всегда. И я не предлагал тебе раздеваться. Так что, звони, если надумаешь. Ты же знаешь, рано или поздно мы встретимся на любой из твоих работ.

Короткие гудки звучат в салоне, и телефон замолкает. Тодзи останавливается на светофоре и смотрит, как нужная машина проезжает перекрёсток и растворяется за поворотом. Восемьдесят горит красным на светофоре, и зелёные глаза отражаются в зеркале заднего вида. В каких-то моментах Годжо был очень прав.

***

Чёрный кофе болтается в кружке, выпуская белоснежный пар. Мужчина берёт в руки пульт и включает телевизор, бросая его на диван. Новостная заставка пролетает по экрану, и человек застывает у дивана, услышав знакомые фамилии. Быстро перевешивается через диван, хватает пульт и делает громче.

Снег ложится на невысокий памятник. Глаза у Тодзи закрыты, а ладони сложены одна к другой.

— …учредителем юридического агентства, был найден мёртвым в собственном доме. Там же было найдено тело одного из главных нотариусов. Документы, обнаруженные при осмотре места преступления, могут говорить об отмывании денежных средств путём…

— Это мог быть ты.

Замёрзшие губы медленно шевелятся.

Мужчина вздрагивает, резко оборачиваясь. Кружка падает на пол, но не разбивается. Кофе пятном растекается вокруг его ног. Огромный человек с шрамом в углу губы смотрит на него; между ними не больше пяти шагов. Что можно успеть сделать за это время?

— Я вызову полицию, — пятится к дивану.

— Пультом? — Тодзи улыбается и показывает чужой телефон в собственной руке. — Я не собираюсь ничего с тобой делать. И если ты забудешь об этом визите, то я не вернусь.

Фушигуро кидает на стол небольшую папку серого цвета. Там всё, что он собрал на человека перед ним. Все дыры в его безопасности. И все факты, обличающие его заказчиков. Отличное чтиво перед сном.

В последнее время он всё чаще и чаще навещал её могилу. Она всегда давала правильные советы. Потому что Тодзи прекрасно знал, что бы сказала Мегуми. Подсознательно он хотел тянуться к этому золотому свету, чтобы она пришла и вытащила его.

— Если бы не обстоятельства, сегодняшний репортаж был бы про тебя, — Тодзи идёт спиной к выходу, чтобы в последний раз держать жертву на прицеле своих глаз. — Проживи оставшееся достойно.

Тодзи уходит. А снег продолжает падать, засыпая собой растаявший полуостров напротив памятника. Кладбище опустело, и только синие и розовые гортензии остаются мёрзнуть на могиле не в свой сезон.

***

Требуется ассистент руководителя

Ищем активного сотрудника на интересную должность. Опыт работы приветствуется, но мы открыты ко всем предложениям.

Быстрый карьерный рост и полный социальный пакет. От 250 тыс. йен на руки.

Требования к кандидату:

1. Внимательность, ответственность и нестандартное мышление;
2. Готовность работать в любое время;
3. Знание делового этикета и умение пользоваться персональным компьютером;
4. Предпочтительный возраст 21-30 лет, мужской пол.

Информация актуальна на январь–март 2016 года.

Так звучало объявление, на которое Рёмен откликнулся без раздумий. Раньше он не получал больше двухсот тысяч за месяц. И это при совмещении двух-трёх подработок: уборщик, продавец, сиделка для собак, дворник, официант, ночной смотритель. Кем он только не был за последние полтора года.

А сейчас он ждал в приёмной в идеально выглаженной белой футболке. Нервно перебирая пальцы и разглядывая картинки, висящие вдоль стен. Какая-то дурацкая тревога грызла его всё это время. Дверь открылась, зазывая внутрь. Кабинет был небольшой, со стенами под древесину с красным подтоном. Рёмен сел на серый диван, тут же подстроившийся под него.

— Я ознакомился со всем предоставленным моему секретарю. Очень приятное впечатление, — собирательный образ начальника на ножках заговорил с ним.

— Мне тоже очень приятно, — мягко улыбнулся Рёмен. — Я рассказал о себе всё, поэтому мне как-то даже нечего добавить.

Он помнил имя и фамилию на табличке на двери. «Сэйки Фудзита, ответственный за выборочный контроль». Мужчина перекладывал вещи на столе, параллельно ведя беседу. Кажется, хочет показать, что это всё не официально и что не нужно сидеть с ровной спиной, думая о каждом действии и слове.

— Я за столько лет работы отделяю подходящих от неподходящих. Не хочешь выпить? — Рёмен мотает головой, пытается быть вежливым. — По этой причине в приёмке нет толпы.

Виски выливается из бутылки ровными плесками в стакан. Рёмен внимательно за всем следит. Мужчина садится рядом с ним, но не слишком близко. Между ними остаётся ещё две ладони. Итадори ощущает спиртовой мотив в воздухе.

— В общем, ты меня полностью устраиваешь, поэтому я готов взять тебя к себе на работу. Только должен предупредить, что в объявлении указана не вся часть работы.

Так Рёмен и знал. Никто не даст базовые задачки на двести пятьдесят тысяч в месяц. За такие деньги надо будет таскать коробки, мыть полы и спать по четыре часа. Короче, всё то, чем он занимался за двести. Но его это не пугало.

— Пустяки. Я не боюсь грязной работы, — отмахивается Рёмен.

— Я бы назвал это совмещением приятного с полезным, — улыбается мужчина.

Итадори замирает, уперевшись взглядом в ладонь на своей коленке. Рёмену хватает огромных усилий выйти из ступора и вскочить с дивана.

— Успокойся. Мы же просто разговариваем, — с «искренним» непониманием говорит Сэйки.

— Вы… Вы только что… предложили секс за деньги? — Рёмен смотрит на дверь.

— Я ничего тебе не предлагал. Но если ты сам хочешь, — мужчина отпивает из стакана, ставит его на подлокотник и встаёт. Хочет контролировать ситуацию. — Ты милый парень. И я не против за это доплачивать. А тебе деньги явно нужны.

Рёмен продолжает коситься на дверь, но что-то мешает ему убежать прямо сейчас. Он что, сомневается? Нет, это ужасно и не стоит никак денег. Но это потерпеть три минуты. И жить с этим всю жизнь.

— Ты же для кого-то стараешься заработать. И они очень расстроятся, если ты умрёшь от голода. А ты этого так не хочешь. Ты же знаешь, ничего страшного не случится. А потом всё будет замечательно.

Рёмен думает о Юдзи. В голове очень яркая солнечная картинка с какими-то пятнами: зелёная кепка, улыбка со слишком большими для детского рта коренными зубами, пластырь на коленке. Конечно, он давно вырос из этого, но образ младшего брата не подвержен взрослению. Он обещал приехать, обещал помогать, обещал не бросать, обещал быть примером и опорой. Но иногда даже не может купить себе поесть. Что уж говорить о помощи другим. Мысль о Юдзи в конце концов перевешивает всё.

***

Сатору выходит из своего «Порше-Кайенна» и слишком громко хлопает дверью. Он закатывает глаза и ставит машину на сигнализацию. Сегодня по планам у него была встреча с одним из проверяющих. Так сказать, заранее решить некоторые вопросы, чтобы потом не пришлось слушать надуманные претензии. Обычная практика, которой Сатору научился за два года управления клубом. Ещё он очень удивился, когда узнал, что его любимый Чосо имеет связи в городском управлении и всегда знает о «непредвиденных» визитах.

Годжо заходит в нужное здание, проходит приёмную, где для пропуска хватает одного взгляда на него. Неторопливо ждёт лифт, потом нажимает нужный этаж и кнопку закрытия дверей и, стоя в одиночестве, разглядывает себя в зеркальном потолке. Лифт пищит, прося Сатору выйти. В коридоре Годжо по привычке вспоминает, где право, а где лево, и идёт прямо. Нужная дверь маячит перед глазами, но он останавливается в шаге от неё.

— Пошёл ты, урод! — слышится из-за двери, которая тут же открывается нараспашку, как от сквозняка, и ударяется об стену.

Сатору спас непройденный шаг от превращения в дверную отбивную. Но тут же появляется новая опасность. Какой-то парень пробегает мимо него из кабинета, толкая в стену с такой силой, что Годжо едва ли не приложился головой о стену, почувствовав каждую из двадцати четырёх косточек рёбер.

— Боже мой… А-а-а, — морщится Сатору, удивлённо смотря на знакомое лицо, скрючившееся на диване и держащееся за подлокотник. Кажись, не прошёл проверку.

Рёмен глубоко вдыхает прохладный воздух улицы и шумно выдыхает. Его всё ещё потряхивает, но уже не так сильно, как это было в кабинете. Большое облегчение — мысль, что врезать этому мудаку стоило куда больше трёхсот тысяч. Итадори достаёт мятую пачку сигарет из кармана куртки и с досадой вздыхает. Последняя. Потом снова суёт руку в карман и копается там пару секунд, вытаскивая зажигалку, обмотанную чеком. Чек летит в мусорку вместе с пачкой.

Хруст колёсика зажигалки высекает маленькую искру. Рёмен стискивает зубы на фильтре и ещё раз щёлкает зажигалкой. Две искорки и ничего больше. Попробовав ещё четыре раза и почти стерев большой палец, Рёмен вытаскивает сигарету изо рта. Тут же из здания выходит светловолосый тип, в которого он влетел, выскакивая из кабинета, и проходит мимо него.

— Простите! У Вас не будет зажигалки? — окликает его Рёмен.

Сатору поворачивает голову и опознаёт причину, по которой ему пришлось положить в конверт больше денег, чем он планировал. Он осматривает его снизу вверх и наоборот. Интересный типаж.

— Вообще я за зож, но… в машине может валяться, — пожимает плечами Годжо и открывает водительскую дверь.

Рёмен подходит ближе, рассматривая «Порше». Он и представить не может, каких денег это удовольствие могло стоить. Сатору копается в бардачке, но естественно никакой зажигалки там не оказывается. А потом он поднимает глаза на приборную панель и выныривает из машины.

— Чё я туплю! Прикуриватель же есть, правда, я понятия не имею, как им пользоваться.

— А, да там ничего сложного, — бодро отвечает Рёмен. — Я могу сесть в салон?

— Без проблем, — кивает Сатору и сам садится на водительское сиденье. — Годжо Сатору.

Он протягивает руку для знакомства.

— Итадори Рёмен, — быстрое рукопожатие, и Рёмен хлопает дверью со своей стороны. — Вы меня прям спасли.

Итадори нажимает на кнопку прикуривателя и неловко смотрит в окно.

— Надо подождать, пока нагреется, — оповещает Рёмен и смотрит на Сатору. Тот лишь молча кивает. Очень голубые глаза внимательно смотрят на него, будто решаясь что-то сказать. — Вы что-то хотите?

Сатору не может отделаться от мысли, что у его нового знакомства очень притягательна внешность. Выглядит худым, но жилистым. Красивое лицо. Вежливый, даже с какими-то манерами. Рабочая лошадка, не иначе. И клубу очень не хватает вот этой вот вишенки в бокале, главного блюда, чего-то нового и завлекающего. Он просто не может пропустить такое предложение, буквально влетевшее в него на полном ходу.

— Слушай, а тебе случайно не нужна работа?

Рёмен усмехается собственным мыслям. Сатору же шумно сглатывает: в горле у него пересохло от сухого машинного воздуха.

— Нужна-то нужна… Но я сегодня уже пытался устроиться. По-моему, это я в Вас врезался на выходе, — Итадори косится на прикуриватель, который слишком долго нагревается.

— Ага, в меня… Не буду ходить вокруг да около, — мотает головой Годжо. — У тебя отличные данные-

Сатору тянется рукой к бутылке с водой, воткнутой между ним и Рёменом в подстаканник. И тут же картинка распадается на миллион звёздочек. Вкус крови вперемешку с болью моментально освежает. Годжо прикладывает усилие, чтобы сложить одну картинку из трёх и превратить звон в ушах в нормальный звук.

— …меня! — Рёмен дёргает ручку двери. — Зачем ты её закрыл? Деньги есть — думаешь, всё можно? Все вы богатые ублюдки!

Сатору зажимает нос рукой и ничего не понимает. Сквозь пальцы кровь капает на его брюки, и он старается не попасть на сиденье, потому что иначе придётся возиться с химчисткой. Что он вообще о нём подумал? Что он какой-то маньяк и изнасилует его на платной парковке в середине дня?

— Да успокойся ты! У меня свой стрип-клуб! А тебе работа нужна. Понятно? Что ты разорался-то, — шипит Сатору.

Рёмен отпускает ручку двери и разворачивается на Годжо, который чуть ли не умывается собственной кровью. Глаза Итадори широко раскрыты вместе со ртом, и он понимает, что сильно ошибся. Очень сильно. И в эту же секунду прикуриватель щёлкает.

***

Нанами вносит последнюю правку в отчёт и сохраняет документ, откидываясь на спинку кресла. Стук в дверь, и Хайбара просовывает голову в кабинет.

— Привет! Я собрался, — улыбается Юи.

Нанами устало трёт переносицу, сняв очки.

— Не боишься оставлять слепых котят в одиночестве?

Юи смеётся и заходит в кабинет.

— Ты их недооцениваешь… Ещё бы Юта подгибал пальцы, когда режет, и вообще можно не бояться за них. Он хорошо обращается с ножом, но на одну удачу надеяться… — вздыхает Хайбара, присаживаясь на широкий кожаный подлокотник.

— Цена обучения — один палец. Не переживай, ты прорастил в них всё самое нужное. Им повезло, что попался ты, а не какой-то придурок в кителе.

Нанами выключает ноутбук и встаёт из-за стола. Хайбара сегодня закончил раньше, а он зачем-то задержался подольше. Наверное, чтобы пойти домой вместе, как когда-то в школе.

— Я подожду на улице, хорошо? — Юи кивает на дверь.

— Давай. Я быстро, минут пять и готов.

Хайбара спускается по лестнице, проходя мимо бара и прощаясь с Мегуми. Через его спину он заглядывает в кухонное окошко, чтобы ещё раз убедиться, что пока что у Юты все десять пальцев на руках. Нанами убирает ноутбук в сумку, потом достаёт из шкафа пальто и оборачивает шарф вокруг шеи. Ночью о весне пока что не было ни слова.

Кенто задвигает стул, закрывает шкаф и складывает плед на диване. Потом берёт сумку, ещё раз оглядывая кабинет, выключает свет и закрывает дверь на ключ. Он неторопливо спускается по лестнице, ощущая, как ступеньки пульсируют от музыки. Нанами искренне не понимал, как Мегуми или Маки или даже Юта с Тоге могли работать тут в самое оживлённое время. В таком шуме даже ни одну мысль не подумаешь до конца. Внезапно Нанами вспоминает, что сегодня только обедал, и эта мысль сразу же отдаёт в желудок.

— Мегуми! Я ушёл! — Нанами показывает связку ключей в руке, едва не заходя за стойку.

Хайбара стоит на улице и листает приложение для заказа такси. Им с Нанами сегодня в одну сторону или разные? Вызвать ещё одну для него? Поставить промежуточную точку? Для Юи все эти логические перипетии были слишком запутаны. Нет, нужно дождаться Нанами. И было бы отлично, чтобы всё решил он сам.

— Мобилу давай, — громогласно раздаётся над Хайбарой.

Юи испуганно поднимает взгляд, сердце проваливается через петли органов в кроссовки.

— Что простите? — он надеется, что это какой-то розыгрыш.

— Мобилу давай, — парень моложе него и в чёрной олимпийке на замке до горла злобно смотрит ему в лицо с высоты на двадцать сантиметров больше роста Юи. — Или мне её забрать?

Солёный запах нестиранной прокуренной одежды окутывает Хайбару. Он нервно смотрит по сторонам, но вокруг клуба нет никого. И Нанами, как будто специально не выходит.

— Нет, нет. Вот, — Юи протягивает телефон.

Он с детства знал, что если бьют — стой и не отвечай, только закрывайся; если что-то забирают — отдай сам, всё равно потом найдут. Этот телефон не значил ничего особенного для Хайбары. Все фотографии в облаке, никаких секретных данных на нём нет, да и сам он не последний ответ технологий. Зачем цепляться за материальное? Широкий рукав кофты поднимается к плечу, открывая часы из белого золота.

— Эти тоже снимай, — парень показывает на запястье.

Хайбара мотает головой. Это совсем другое. Это подарок Нанами. Дорогой во всех смыслах. Если бы Юи купил их сам, тоже бы снял и отдал. И он понимал, что если сейчас снимет и отдаст, то их потом найдут и вернут. Но он не мог снять их сам и вложить в руки грабителю. Всё естество противилось такому. Хайбара ещё раз мотает головой.

— Я их не отдам. Всё, но только не их.

— Дорогие, что ли? — с интересом спрашивает у себя самого парень и лезет в карман. — Снимай по-хорошему. Или я тебе руку отрежу вместе с ними.

В воздухе щёлкает складной нож.

— Мегуми, а ты не знаешь хорошие рыбные рестораны? — Нанами перегибается через стойку, чтобы его было лучше слышно.

Фушигуро отлично разбирался во многих местах города. И обычно это был премиум-сегмент. Всё из-за Сатору, конечно же. С самого начала их знакомства он почти везде с собой брал Мегуми, а тот был и не против. Он щурится, пытаясь сообразить, что работает в такое время. Один вариант быстро всплывает в голове.

— «Морской конёк» в Гиндзе. Он круглосуточный и там лучшие креветки и раки. Посмотрите по картам.

Хайбара смотрит на дверь, до которой добежать пять шагов. И его взгляд перехватывают. Тепло тут же растекается по телу, и Юи опускает взгляд, замедленно смотря, как лезвие выходит из кофты, а потом снова исчезает в ней. Ноги перестают держать его, и стена тут же ловит тяжёлым ударом его спину.

— Спасибо большое! Надеюсь, Хайбаре понравится.

Нанами неторопливо идёт на выход, обходя людей зигзагом. Кенто закрывает за собой главные двери, проходя служебные помещения и параллельно с этим листая карты. Двадцать минут на машине. Нанами уверен, что такси никто не вызывал и вызывает машину перед тем, как открыть дверь и выйти на улицу.

— Ты ещё не закоченел тут? — со смешком спрашивает Нанами, замирая под мерцающей неоном вывеской. Сумка с ноутбуком падает из его рук.

Хайбара полусидит у стены, пока какой-то парень пытается расстегнуть ремешок его часов. Наконец у него это получается, и он срывает часы, кидая взгляд на Кенто и бросаясь в противоположную сторону. Нанами добегает до Юи, падая на колени и проезжаясь новыми брюками по сырой земле.

— Юи, ты что? Он тебя бил?

Хайбара морщится и кивает вниз. Жар одновременно с холодом пробегает по телу.

— Он забрал твои часы… Я умру?

Нанами не понимает, почему Юи должен умереть из-за каких-то часов. Это же всего лишь какой-то глупый подарок. Он купит ему ещё сто таких. Слабо улыбаясь, Кенто мотает головой.

— Конечно нет, что ты такое говоришь?

Нанами чувствует, как по рукам у него течёт что-то тёплое. Он смотрит вниз, на вязаную кофту Юи, куда положил руку. Большое пятно на пряже влажно блестит под светом фонаря. Нанами переворачивает ладонь и с ужасом смотрит на бледное лицо Хайбары. Для Юи мир медленно теряет цвет, пока Нанами говорит с ним писком в ушах и набирает номер скорой окровавленными руками.

Chapter Text

— Да хватит мне это вспоминать! — Рёмен закатывает глаза. — У меня тогда был ужасный день, между прочим. Я подумал, что ты такой же конченный.

Итадори сидит за барной стойкой рядом с Годжо. Две белых чашки с зелёным чаем стоят перед ними. Одна с сахаром, другая без. Мегуми вытирает бокалы и вывешивает их над любимыми посетителями. Смена закрылась сорок минут назад, и все потихоньку собираются домой.

— Ну можно было и не бить меня, — произносит Сатору с интонацией мистера очевидности, неотрывно пялясь в ноутбук.

— Кто знал, что у тебя такие тонкие сосуды? И если бы с тобой такое случилось, я бы на тебя посмотрел, — недовольно отвечает Рёмен и тянется к своей чашке, чтобы приглушить эмоцию.

Большие руки ложатся на плечи Годжо, и он вздрагивает, пугливо оборачиваясь.

— Ты у нас благородный, пожертвовал бы собой, — Тодзи улыбается Сатору. — Я прав?

Теперь уже голубые глаза затухают. Тодзи заглядывает в ноутбук и смотрит на сводные таблицы.

— Больше так не делай, у меня чуть сердце не остановилось.

— Ой, мы и правда очень нежные, — Тодзи переглядывается с Рёменом, и оба смеются. — Мегуми, нальёшь водички?

Мегуми показывает «окей» пальцами и поворачивает кран фильтра, подставляя только что протёртый бокал. Тодзи залпом выпивает воду и со стуком ставит стакан на стойку.

— Слушай, а что ты делаешь? — мужчина кивает на ноутбук, обращаясь к Годжо.

— Привожу отчёты в порядок. Кстати, Мегуми, отправь мне все свежие бумажки по бару.

Чосо спускается с лестницы и смотрит наверх. Как всегда, ждёт свою подружку — Кугисаки Нобару. У неё только закончился испытательный срок, но эти двое ещё с самого его начала слиплись в одно существо. Правая и левая рука, что-то такое. Мегуми до сих пор помнил, как она зашла в клуб в джинсовых мини-шортах, чёрном топике и в сапогах почти до колена. «А вам диджей не нужен?» — первое, что она ему сказала. Потом на плече нарисовалась кожаная сумка, на руках браслеты с кольцами, а под лямками на красной от загара коже оставались белые следы от купальника. И рыжие волосы, яркие-яркие. Тогда он впервые разбил стакан. Тот просто выскользнул у него из рук.

— А ты думаешь, что кто-то придёт? — спрашивает Рёмен, мельком смотря на Мегуми, машинальными движениями отмывающего раковину оранжевой губкой.

— Конечно. Вот, послушай, — Сатору быстро переключает вкладки и открывает новостной сайт, закреплённый в углу браузера. — Три ножевых или чем может закончиться приятный вечер в клубе. Что это за заголовок вообще? Чосо, иди сюда.

Чосо подходит к бару и вопросительно кивает собранию вокруг ноутбука Годжо.

— Скажи им, что мне сказал, — Годжо закрывает вкладку и возвращается к таблицам.

— А, про проверку-то? Ну, я слышал, что в течение месяца по поводу безопасности точно придут. И могут ещё по мелочам. Ну там… Налоги, пожарка, продукты, алко. По факту любой момент может быть проверен.

— Так никто же не умер, — непонимающе заключает Тодзи. — Тем более чела нашли, вещи вернули.

— Полиция? — наивно спрашивает Чосо.

— Ага, полиция, — усмехается Тодзи, переглядываясь с Рёменом.

— Зря только деньги давал, — вздыхает Сатору, сохраняя файл и закрывая крышку ноутбука. — А сладкого ничего нет?

Мегуми качает головой, смывая пену и выжимая губку.

— Что Нанами? — спрашивает он, выключая воду.

Годжо вздыхает, поднимая глаза наверх.

— Ну что-что… Хайбаре он тут работать запретил. Хорошо он и так собирался уходить. Мне ничего не сказал. Сёко звонила. Сказала, что не таких сувениров от меня ждала. Она Юи оперировала. Только на столе узнала его. Ещё сказала, что я придурок, но как бы не негативно. Короче… — Сатору вздыхает и закрывает глаза, упираясь пальцами в лоб.

— Они же понимают, что ты тут не виноват. Как-будто ты нож тому челу в руки дал, — Итадори крутит пустую чашку в руках, пытаясь поддержать Годжо.

— Ну можно было охрану на выход тоже поставить, — осторожно говорит Чосо.

— Так а кто думал о таком? В абсолютно некриминальном районе с почти нулевым процентом преступности, — отвечает Годжо. — Я уже дал Юки задание найти охранников. И внутри, и снаружи, и в каждой комнате этого здания. И чтобы в каждом шкафчике и холодильнике сидели.

— Вот это и скажешь проверяющему. Отличная тренировка, — Тодзи хлопает Сатору по спине так, словно выбивает ковёр.

— Только зря деньги давал, — мотает головой Годжо. — Я это уже говорил.

— Забей. Проверка — это не смертельно. Главное, что Нанами и Хайбара в порядке. И что ваши отношения не поменялись, — Мегуми забирает чашки со стойки.

— Наверное, ты прав, — вздыхает Сатору.

Он знал, что Мегуми прав. Но Чосо не сказал одну деталь, потому что для всех остальных она не имела никакого смысла. Даже он сам не знал, как много она значила для Сатору. Хотя, ему стоило догадаться, когда в это оказались втянуты их друзья. Годжо ещё раз в голове прокручивает их диалог в начале дня.

— Проверка точно будет. Тем более, если это всё попало в новости. Я поспрашивал, там какой-то молодой парень. Он у них меньше пяти лет работает, так что всё должно пройти гладко, — Чосо опирается на стену в коридоре на втором этаже у раздевалки.

— А кто именно? Или ты не знаешь? — Сатору стоит со скрещенными на груди руками.

Чосо хмурит брови, пытаясь вспомнить имя и фамилию. Потом его лицо озаряется, и он щёлкает пальцами.

— Гето Сугуру. Точно, Гето Сугуру. А что такое?

Сатору молча смотрит на Чосо и качает головой. А это может быть очень даже смертельно.

***

Сатору получил от Мегуми пять сообщений и семь пропущенных вызовов за то время, пока ехал в клуб. Телефон он оставил дома в спешке, поэтому Мегуми звонил ему до тех пор, пока он не забежал в зал с полными паники глазами. Юки ничего не спрашивала у него. В целом, она понимала причину такой реакции. Мегуми было труднее. Гето Сугуру он увидел впервые в жизни, когда тот подошёл к бару, представился, показал удостоверение и попросил приготовить все накладные. Потом он оставил свои вещи за одним из столиков и пошёл на кухню вместе с Юки. С ней Сугуру был очень дружелюбен, говоря про рабочую часть меньше, чем про жизнь в целом.

Они вышли с кухни в тот момент, когда Фушигуро пристально смотрел на стопку документов на стойке. И в этот же момент забежал Годжо, буквально сталкиваясь с Гето, будучи при этом в разных концах клуба. Сатору останавливается, смотря на Сугуру в белой рубашке с какой-то папкой в руках. Сердце бьётся в груди тяжёлыми быстрыми ударами. Мегуми приходится обратить на себя внимание, чтобы как-то привести в чувство Годжо. Он показывает накладные, но Гето говорит ему, что бар посмотрит в последнюю очередь. Потом он здоровается с Годжо. Тот отвечает ему на Вы. На что Гето поправляет его, потому что на ты гораздо удобнее. Фушигуро смотрит на Цукумо, но та лишь сжимает губы в ответ.

Сатору немного трясёт, но он пытается держать себя в руках. Он не знает, почему так реагирует, и старается просто не зацикливаться на этом. Годжо говорит, что покажет всё сам и Юки может заняться своими делами. А потом они поднимаются на второй этаж. Сатору не хочет оставаться с ним один на один, поэтому первым делом приводит Сугуру к Чосо и Нобаре. Но надолго они там не задерживаются, потому что пожарная сигнализация у них работает, а еды или алкоголя нет. Других вопросов к ним не остаётся. И после всех пятиминутных комнат им приходится зайти в кабинет Годжо. Там уже приготовлены все бумаги, выписки, отчёты и накладные. Потому что всю неделю Годжо неустанно ныл каждый день и каждый день неустанно приводил всё в порядок.

Сугуру садится за стол, приступая к делу и внимательно вчитываясь в каждый символ. Сатору садится на край дивана, ближе к двери. Всё это время они общались односложно и только по делу. Никаких личных вопросов. Как-будто между ними не было пятнадцати лет, последние три года из которых всё было совсем неважно. Годжо разглядывает стену под шелест бумаги где-то час. В голове у него точно так же шелестят мысли. Он ненавидит меня? Нет, вряд ли. Может, просто не хочет говорить? Потому что теперь уже не о чем? Мы давно стали чужими, почему я просто не смирюсь с этим? Как всё так могло поменяться? Почему я увидел это, когда стало поздно? И он так сосредоточен на них, что не замечает, как после каждой перевёрнутой страницы Сугуру поднимает взгляд и смотрит на него. Но сам тоже не решается ничего сказать.

— Как у тебя вообще дела? — левой рукой Сатору сжимает обивку дивана, чтобы этого не было видно.

Сугуру неотрывно смотрит на доходный лист за прошедший квартал. Всё размывается в расфокусированном взгляде.

— Хорошо… — просто отвечает Сугуру. Такой обычный вопрос останавливает кровь и задерживает дыхание.

— Да? — спрашивает Годжо, закусывая щёку.

— Да, — качает головой Гето. — А у тебя?

— Тоже. Хорошо, — Сатору заставляет себя улыбнуться.

Следующий час они сидят молча.

— Ну… Всё отлично, никаких несостыковок или недочётов я не увидел, — Сугуру встаёт из-за стола и смотрит на Сатору. — Я бы хотел посмотреть оставшиеся датчики и вернуться к бару. Там и закончим.

Годжо кивает и выходит в коридор. Гето ждёт, пока он закроет дверь на ключ. Глаза цепляются за брелок с чёрным котом, и Сугуру тут же отводит взгляд, не давая и мысли появиться. Потом он смотрит датчики пожарной безопасности, пожарные щиты и запасные выходы. Ни к чему не прикопаешься, да и не особо хочется. Они вдвоём возвращаются на первый этаж. И Сатору испытывает огромное облегчение, увидев Рёмена, свисающего с шеста вниз головой. Он машет ему и в кувырке прыгает на две ноги, поднимая с пола телефон.

— Супер, но можешь добавить яркости красному? Да и давай перерыв на десять минут, — Итадори вешает трубку. — Мегуми мне сказал, что сегодня не работаете. Я решил с Чосо поэкспериментировать.

— Что за слова? Тут Юки вообще-то сидит, — со смешком отвечает Сатору.

Цукумо поворачивается на стуле в его сторону и морщит нос.

— Помолчи, — цокает она.

— Да я намолчался, — тихо говорит Сатору, но Сугуру всё равно это слышит.

Гето забирает все накладные у Фушигуро и садится почти у самого края стойки. Мегуми пытается поговорить с Сатору взглядом, но тот слишком сосредоточен на рассматривании пустоты. Потом он просит налить ему воды и поворачивается к бару спиной, смотря на переливающиеся красным лампочки и плавные движения Рёмена. Так воздушно и легко, что все мысли сразу же испаряются из головы.

Сугуру задаёт Мегуми уточняющие вопросы, просит что-то показать, Юки тоже что-то отвечает, Рёмен говорит по телефону, мимо проходит Юта, останавливаясь и тоже что-то говоря, но это не имеет никакого отношения к пространству Годжо. Его ничего из происходящего не может коснуться.

— Сатору, — мягкий голос Сугуру прокалывает эту защитную плёнку, и Годжо вздрагивает, поворачиваясь на него. — Всё отлично и здесь. В общем-то… Никаких вопросов не было с самого начала, а по ходу дела я не нашёл ничего ужасного. Поэтому остался только один момент, по которому меня сюда и отправили.

— Я знаю, что ты скажешь, — кивает Сатору.

Мысленно он повторяет следующую фразу чуть ни не слово в слово.

— Почему в таком хорошем стрип-клубе, где всё идеально вылизано, нет нормальной охраны? — в голосе у Сугуру нет упрёка.

Годжо задумывается на секунду, прогоняя диалог из начала недели. Все реплики в этом театре уже давно заготовлены.

— Я не думал, что это так необходимо в районе с почти нулевой преступностью.

Гето такой ответ, кажется, совсем не устроил.

— Но это один из основных пунктов при открытии. Самый важный я бы сказал, потому что после каких-то вещей можно и не открыться. Неужели так стоило им пренебрегать? — Сугуру приподнимает брови, и Сатору знает, о чём конкретном он говорит. Ему всё равно на безопасность, было бы всё равно и на случившееся, если бы это был не тот человек, которого они оба знали половину жизни. — Это такая потеря репутации в глазах людей.

— Мне кажется… Или ты сейчас пытаешься пристыдить меня за то, что произошло? Выпиши штраф, или что там. Персонал найдут в кратчайшие сроки, — Сатору смотрит на Сугуру, не отводя взгляда и даже не моргая. — Как-будто это я вложил нож в руки. Или я кого-то прирезал. Не делай из меня чудовище.

Сугуру достаёт из середины своей папки листок в половину от обычного. На нём отпечатана эмблема государственной инспекции, вычерчены все поля и поставлена печать. Гето быстро записывает в неё основания для штрафа, пишет сумму, дату, потом смотрит на наручные часы и дописывает время, оставляя внизу подпись.

— Ты и сам с этим справляешься, — устало отвечает Гето, протягивая штраф.

Рёмен садится на край сцены, вытирая лицо футболкой и тяжело дыша. Он смотрит, как проверяющий что-то долго пишет, пока Сатору сидит, скрестив на груди руки. До этого они о чём-то говорили, не украшая это яркими эмоциями. Или так казалось с расстояния. Один взгляд на Мегуми, и начинает казаться, что он зажат меж двух огней. Итадори смотрит, как проверяющий протягивает Годжо лист, а его губы шевелятся. Сатору тут же спрыгивает со стула, и Рёмен непонимающе хмурится. Лампочки над ним переливаются от розового к красному и обратно.

— Что прости?! — Годжо не берёт штраф, заставляя Гето стоять с вытянутой рукой.

— Да то! — Сугуру шлёпает ладонью с бумажкой о стойку, оставляя её там. — Я всё это время думал, почему ты стал таким. Почему за всё время ты мне ни слова не сказал, не написал, не позвонил. Да потому что ты эгоист! Ты только о себе думаешь. Тебе плевать на меня. И если на меня плевать, то и на всех остальных тоже. Я после Хайбары это понял. Ты всех своих близких ставишь под угрозу, потому что только о себе и думаешь. Да, ты никому нож не давал. Но это ты позвал его к себе. И всё это не чтобы дать Юи работу, Нанами, даже Юки. Всё это чтобы самому было спокойнее. Ты во всём виноват, хочешь ты это принимать или нет!

— Сугуру! — встревает Юки. — Что ты-

Годжо осаживает её рукой. Рёмен слезает со сцены и осторожно идёт к бару на случай непредвиденных ситуаций. Хотя, она уже происходит. Конечно же, всё о том, чтобы тебе было лучше, да? Слова Тодзи повторяются у Сатору в голове. Почему Сугуру так считает? Почему он сейчас говорит ему всё это? Почему не сказал раньше? Как он мог всё это время общаться с человеком, который говорит о нём такое? Как он мог любить его все эти годы и до сих пор?

— Это я эгоист?! Это ты не сдержал обещание. Ты отдалился от меня. Ты сам мне не писал, не звонил. Позвал меня на день рождения и думал, что я прибегу к тебе и упаду в ноги. А за весь вечер ни разу не подошёл ко мне! Просто признай, что я давно перестал что-то для тебя значить! Или ты так и не можешь отпустить то, что было в школе? Это моя жизнь и я выбираю, каких людей в ней оставлять.

Сугуру смотрит на Мегуми. Тот абсолютно не понимает, что он должен сделать или сказать.

— То есть ты реально предпочёл мне наёмного убийцу, который хотел отрезать тебе голову? Ты, блять, сейчас серьёзно? И как будто я не видел в твоих бумажках, что он и сейчас у тебя работает. Я не понимаю, он так хорошо тебя о дверь приложил, или что? Ты не думал, что это ненормально? Стокгольмский синдром такое называют.

— Не приписывай мне никаких диагнозов, я с тобой это обсуждать не собираюсь, — зло отвечает Годжо. Как Сугуру может такое ему говорить? Что вообще было с Годжо, когда он считал, что это — самый близкий для него человек? — Я ещё тогда тебе всё сказал. И повторил десять раз. А ты так и не понял. Ты вообще меня когда-то понимал?

— Ты и сам знаешь ответ. Зачем ты всё это сейчас говоришь? — с досадой спрашивает Сугуру. — Ты совсем не тот, каким я тебя знал.

— Замечательно! Как я рад это от тебя слышать! Потому что я действительно не тот, кого ты знал. И больше никогда не узнаешь. И надеюсь, ты осуществишь все свои морально правильные фантазии, а я ничего и никогда об этом не услышу. А теперь собирай свои вещи и убирайся отсюда! И больше никогда! Слышишь? Никогда не смей тут появляться!

Рёмен появляется между ними, выставляя руки перед Сатору.

— Эй-эй, спокойнее. Что вы тут устроили? Мегуми, не стой столбом!

— Ты не понимаешь! — Годжо отталкивает Рёмена, но тот перехватывает его, не давая приблизиться к Сугуру. — Убирайся! Проваливай! Итадори, пусти меня!

— Вот об этом я и говорил, — Гето забирает свои вещи и ещё раз смотрит на Годжо. — Ты и сам со всем справляешься, Сатору.

Сугуру выходит из клуба и быстрыми шагами идёт к машине. Садится за руль и бросает портфель на переднее сиденье вместе с ключами от машины. На этом же кольце висит брелок с белым котом. Гето хлопает дверью, зажмуриваясь и сжимая руль. А потом на улице звучит протяжный крик, приглушённый машиной.

Сатору вырывается из рук Рёмена и, оттолкнув Мегуми, хватает с полки бутылку коньяка, откручивая крышку. Фушигуро влетает в стойку, прикладываясь о ручку тумбочки бедром, зажмуриваясь от боли. Переборов ощущения, он пытается забрать бутылку, чуть ли не вырывая её из рук Годжо. Бутылка падает на пол, раскалываясь на части, спирт расплывается по полу и воздуху. Но Сатору не останавливается и хватает следующую — с виски.

— Сатору! Хватит! Не смей трогать бар! Ты не пьёшь!

— Мегуми! Это мой бар! Я делаю, что хочу! Я же эгоист!

— Годжо! — Юки и Рёмен кричат в унисон. — Успокойся!

— Нет, это мой бар, и сегодня никто ни с кем не будет ругаться! — Фушигуро ставит бутылку на место и выталкивает Годжо из-за стойки, передавая его Рёмену в руки и рефлекторно прижимая ладонь к бедру. Место прикосновения отвечает болью. — Подержи его. Пока не успокоится.

— Что вы устроили? — Чосо подбегает к ним и хватает Годжо под локоть.

— Вам помочь? — Нобара выглядывает со второго этажа, перегнувшись через перила.

— Уже поздно! — кричит Юки и переводит взгляд на Сатору, у которого по щекам текут слёзы. — Годжо…

— Я всё испортил. Я- Я же даже не хотел всё это говорить. Там правды-то меньше половины, — Сатору вытирает лицо о собственное плечо. — Я просто хотел, чтобы Сугуру было от моих слов так же больно, как и мне. Может, он прав? Что я чудовище…

Лицо Юки искажается, она закусывает губу, даже не зная, что ответить, как переубедить. Рёмен ощущает болезненную пульсацию в голове. Он из тех, кому все присутствующие делают больно. Сегодня все всем вокруг делают больно.

— Блять… — Мегуми пинает осколки. — Посадите его куда-нибудь. Сейчас сообразим.

Чосо усаживает Годжо за ближайший столик, потом отбегает к бару и возвращается со стаканом воды, который ставит перед Сатору. Рёмен показывает, что отойдёт на секунду, а после разрешения быстрыми шагами идёт на выход, хлопая главной дверью. Юки ходит по залу, закатав рукава пиджака и совсем не зная, что делать. Да, она знала и Сугуру, и Сатору (единственная здесь и сейчас), но что ей давало это знание? Она и подумать не могла, что всё может обернуться так.

— Сатору, я не знаю, что случилось… И не понимаю, почему всё так вышло, — Чосо придвигает стакан поближе к Годжо. — Но-

— Я тоже… Заебался плакать. Вообще ничего не понимаю, — Сатору закрывает лицо руками, вытирая слёзы со щёк и громко шмыгая. — Какая же всё это хуйня! Ненавижу…

— Да брось, плакать — это полезно. Не хочешь поговорить? — Чосо поднимает взгляд на Юки, стоящую рядом со скрещенными на груди руками.

Сатору тупит взгляд и думает где-то с минуту. А потом мотает головой.

— Нет, это… Это долгая история. Долгая, нудная и запутанная. И в ней нет смысла, — Годжо хмурится и вытирает несколько слезинок со щеки.

Рёмен выходит на улицу, вдыхая полной грудью и доставая пачку сигарет из кармана. Солнце уже начинает заходить, превращая синее небо в жёлто-розовое. Итадори зажимает сигарету зубами и щёлкает зажигалкой, переводя бегающий по небу и домам взгляд на небольшой ряд машин. Его внимание привлекает одна, в которой сидит проверяющий. Это удивляет Рёмена, и он отходит чуть назад, опираясь на стену спиной и выдыхая дым. Сугуру смотрит в одну точку, прямо в лобовое стекло, и прижимает к щеке телефон. Он сидит неподвижно, только его губы шевелятся, говоря что-то человеку на линии.

Итадори, конечно же, не знал, кто такой Сугуру Гето, кем он приходился Сатору Годжо и почему первым делом он звонил Сёко Иери. Но даже так он почему-то наблюдал за происходящим настолько внимательно, что сигарета большую часть времени просто тлела у него в пальцах. Потом он наконец-то затягивается, ровно в тот же момент, когда Сугуру сбрасывает звонок и швыряет телефон на приборную панель.

Рёмен делает три шага вперёд и подходит к урне, затем прижимает сигарету к металлическому краю, вдавливая её туда. Он хватается за ручку двери, оборачиваясь и ещё раз смотря на машину. Итадори вздыхает и прикрывает глаза, дёргая дверь на себя и исчезая за ней. Сугуру сидит, уткнувшись лицом в руки, сложенные на руле. Его спина при этом содрогается в плаче.

***

Тонкая гирлянда протянута по всем кухонным полкам, освещая комнату тусклым жёлтым светом. Красное вино выливается в бокал из тёмно-зелёной бутылки. Сёко в сине-чёрных штанах и чёрной кофте на пуговицах стоит посреди кухни. Она оставляет бутылку на столе и достаёт из холодильника песочную корзиночку с лесными ягодами, а потом осторожно перекладывает её на тарелку. С тумбы позади Иери берёт зажигалку и розовую свечку в форме буквы «Н». В пакете были ещё и другие, складывающие «С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!» и оставшиеся с прошлых лет. Но сегодня большого торта и такого же праздника никто не предлагал.

Тонкая деревянная ножка протыкает голубику и застывает в холодном креме. Сёко щёлкает колёсиком зажигалки и ждёт, пока маленький огонёк поднимется на почерневшем фитиле. Иери садится на стул и ставит на него правую ногу. Она долго смотрит на оранжевое танцующее пламя, уперевшись щекой в коленку, а потом задувает свечу, продолжая смотреть, как дым тонкой серой струйкой растворяется в кухне. Сёко отпивает вина двумя большими глотками, оставляя в бокале четверть от того, что было, и вытирает рот рукавом кофты.

На углу стола лежит красный люмикс компакт. Сёко нашла его месяц назад, когда разбирала ненужные вещи: что продать, что выбросить, что сдать. И между книгами о медицине лежал он, замотанный в две футболки, чтобы не разбился. Иери прекрасно знала, какие фото и видео на нём, поэтому смотреть сразу не решилась. Отложила до какого-то более значительного повода. И вот настал её день рождения.

Сёко тянется рукой к камере и крутит её в руках. Тонкая и лёгкая, совсем невесомая. Иери нажимает на круглую утопленную кнопку включения, и через несколько секунд экран вспыхивает белым. Сёко переходит из режима съёмки в режим просмотра, листая размытые кадры пола или стен. Кто-то очень профессионально проверял камеру. Тут же её сердце сжимается вместе с пальцами, которые впиваются в красный корпус. Сёко, Сугуру и Сатору пьют из одного высокого стакана из трёх синих соломинок. Сёко смеётся и закрывает глаза, Сугуру очень сосредоточен, а Сатору смотрит прямо в камеру. Иери качает головой и перелистывает фото.

Нанами и Хайбара на кухне Годжо. Из сковородки поднимается оранжевое пламя, и Кенто с поднятыми руками застыл в крике. Юи же максимально спокоен с розово-жёлтым полотенцем на плече. Сёко листает дальше, допив оставшееся вино из бокала. Сёко и Сугуру в зеркале в главном холле университета улыбаются одними губами. Сатору под клёном во внутреннем дворике щурится на солнце. Нанами со стопкой книжек до подбородка. Хайбара поднимает пакет с кексами, которые сам испёк. Иери кусает корзиночку, но вместо крема и ягод ощущает во рту лишь вкус апельсиновой цедры и шоколада. Для неё это всё ещё один из лучших рецептов Юи.

Кажется, Сугуру с сигаретой во рту в темноте. Потом он и Сатору заспанные, с чашками чая в беседке. Это было в загородном доме Годжо на летних каникулах. Тогда всё было так хорошо и беззаботно, никто не знал, что ждёт их через какие-то пять-семь лет. Хайбара в магазине, прижимающий к груди пакет муки, коробку яиц и миллион каких-то маленьких пакетиков с приправами или чем-то вроде. Теперь всё то же самое держит Нанами. Сёко отпивает с горла и щёлкает дальше. Значок в углу экрана показывает, что видео можно воспроизвести. Иери ставит бутылку на стол и включает его.

— Мало памяти осталось, — пол качается из стороны в сторону, пока Иери наконец не переворачивает на себя камеру. Короткие волосы до плеч, никаких синяков под глазами и ровная кожа. — Это «Тест на улыбку». И сегодня мы проверим наших любимых друзей, пока можно записывать.

Нанами вопросительно смотрит, а потом всё же улыбается, поняв условие. Верхняя губа показывает розовые дёсны и ровные белые зубы. У Юи улыбка нежная, с ямочками на щеках, а потом он спрашивает, всё ли верно сделал. МейМей откидывает волосы за спину и аристократично смотрит в камеру, улыбаясь одними концами губ. Утахиме говорит, что это только потому, что она просит. И улыбается широко-широко.

Через время Сёко переворачивает камеру и со словами «мне же тоже надо» улыбается сомкнутыми губами. Потом камера ещё какое-то время снимает пол, пока Иери не кричит два имени, которые когда-то давно шли только в связке друг с другом. Потом земля совсем быстро качается из стороны в сторону и замирает. Камера поднимается.

— А это мои самые лучшие и любимые друзья. Вы попали в «Тест на улыбку». Вам нужно улыбнуться так, как умеете. Кто первый? — за камерой Сёко безостановочно улыбается, давно сдав тест на максимальный балл. — Только представьтесь.

— Я — Годжо Сатору!

Широченная улыбка на сияющем лице Сатору. Сугуру рядом закрывает лицо ладонью и отворачивается.

— Боже, что так ярко. Ты меня сейчас расплавишь…

Сатору хихикает и закидывает руку ему на плечо, притягивая к себе.

— Сугуру, тест на улыбку, улыбнись, — Годжо чуть трясёт Гето.

Сугуру натянуто улыбается в камеру. Специально, чтобы позлить Сатору. Годжо закатывает глаза и цокает.

— Ты специально?!

— Случайно, — Сугуру хитро улыбается и смотрит прямо на Сатору.

— Перестань ехидничать, — Годжо пытается скинуть руку, но Гето крепко держит его. — Да пусти!

— Куда ты от меня денешься? — Сугуру улыбается ещё шире, полностью увлёкшись Сатору и уже совсем забыв про камеру.

— Эй! Тут десять секунд видео, девять… Скажите быстро что-то в конец. Восемь! — Сёко привлекает внимание.

Сатору и Сугуру одновременно смотрят в камеру, потом на друг друга и снова в камеру.

— Всем пока! Мы тебя очень любим, — Годжо и Гето по очереди говорят фразы.

— И друг друга, — подмечает Сёко из-за камеры.

Сатору хмурит брови, а Сугуру смеётся, открывая рот.

— И друг-

Видео обрывается, возвращая Сёко из прошлого в тёмную кухню. Она неотрывно смотрит в маленький экранчик камеры и даже не вытирает слёзы, непрерывно текущие по щекам. Иери резко отодвигает от себя камеру, которая прокатывается по столу и ударяется о стену, оставаясь лежать в центре стола. Сёко, продолжавшая сидеть на стуле в одной позе второй час, сгибается пополам от какой-то невыносимой боли. Слёзы капают на пол, пока она пытается успокоиться. Вот почему она не решалась включить камеру. Иери знала, что там хранятся вещи, которые снимут с неё кожу. И даже если бы Сёко просто выкинула камеру, то ничего бы не поменялось, потому что место в её памяти не закончилась. Она всегда будет знать, что случится потом, не в силах изменить это. Такое, чтобы не разбилось, не замотаешь и в миллион футболок.

***

Тихий стук в дверь кабинета, и она тут же открывается. Сёко поднимает голову и смотрит на Сугуру, переступающего порог. Дверь за его спиной закрывается. Ручка выскальзывает из пальцев Иери, падая на медицинскую карту. Сёко тут же отодвигается от стола и бежит к Сугуру. Он широко раскрывает объятья, хватая подругу и отрывая от земли. Сёко припадает к его груди лбом и крепко сжимает руки на шее.

— Сугуру! Я так соскучилась! — Иери поднимает лицо и рассматривает Гето, даже не веря, что это правда он.

Когда Сёко приняла телефонный звонок, она была где-то между отделениями, только-только после операции. Сугуру спутанно пытался рассказать ей о произошедшем, но она поняла всё только через неделю, когда пришёл Сатору. Когда Нанами написал ей, когда Юи случайно встретил её на улице. Так сложился весь пазл, а вместе с ним развалился и без того шаткий мир Иери. Раньше у неё оставались хоть какие-то надежды, но теперь от её прежних друзей оставалось всё меньше.

На Сатору случившееся мало отразилось внешне. Он был всё так же защищён смехом и хаосом. И вывести на эмоцию его могло только что-то связанное с самим Сугуру. Поэтому о нём теперь не говорили. Но сам Годжо хранил все подарки, фотографии, памятные вещи. И не хотел мириться. Сёко много думала о причинах, но так и не решила, какое удовольствие ему доставляет эта тупая боль. Нанами же в один из разговоров на эту тему ответил, что Сатору просто боится столкнуться с тем, кем стал Сугуру. Он боится не найти там человека из своих воспоминаний. Стало быть, Годжо верил, что боль — единственное, что теперь связывало его с тем, что он потерял. И лишиться её означало лишиться всего, что и так ускользало.

С Гето же всё было сложнее. Он уже много лет был птицей со сломанным крылом, хромой лошадью, бабочкой без пыльцы. А эта ссора ураганом смела всё строившееся последние несколько лет. И когда Гето остановился на краю пропасти, которая разверзлась ещё в школе, он позвонил Иери с одной просьбой — помочь. Сёко быстро нашла хорошую клинику. И это было полгода назад. С того момента от Сугуру только иногда приходили сообщения, что он держится. А сейчас Гето стоял перед ней с белым пакетом из магазина, в шерстяном пальто и надушенный любимым одеколоном. С живыми глазами.

Сёко ставит чайник, достаёт печенье и открывает коробку конфект, купленную Сугуру. Гето смотрит, как чайный пакетик окрашивает воду, и понимает, как же приятно снова оказаться там, где его ждали и где всё так знакомо и привычно. Закрытые шкафчики с лекарствами, стопки книг, карты, больничный запах, белая форма, как будто и не уходил никуда. После лечения ему стало гораздо легче. Будто он зашёл домой и кинул на пол рюкзак с тяжёлыми учебниками и тетрадками. Причём по ним он не учился и в них не писал. Странная эмоция, такая далёкая и забытая. Сугуру вспоминает, как пришёл туда, а ему ответили, что не смогут принять его сейчас, потому что нет свободных мест. И долго не будет. Тогда Гето сказал, что убьёт себя прям на регистратуре, если его не примут. Он не знал, правда это или нет. Но ножницы в подставке приметил взглядом. Женщина за пластиковым окошком молча подняла на него глаза, вздохнула и протянула анкету на планшете.

Но сейчас Сугуру мог сразу уснуть, не ловил себя на мыслях, что с близкими что-то случится, понимал, зачем работает, понимал, почему учился, смог принять многое из прошлого, перестал думать о сне длинною в жизнь и немного дольше, кого-то отпустил и забыл, кого-то простил. Но одна вещь всё ещё оставалась подле него. И её же коснулась Сёко.

Ты думал поговорить с Сатору?

Конечно думал. Много думал. Каждый день думал. Только зачем? Годжо сам ему всё сказал. Он не хочет его видеть и знать о нём не желает. И если Сугуру придёт к нему, то всё повторится. Может, даже хуже. Гето верил, что правильнее будет больше никогда не касаться Годжо. Вряд ли ему это нужно после всего. Наверное, они и общались по инерции всё то время. Других объяснений Сугуру не видел.

— Знаешь, я недавно поняла, что Сатору тебе всегда говорил: «Я люблю тебя», — Сёко держит чашку за тонкую длинную ручку.

— Я ему тоже. И ты нам. Как и мы тебе, — Гето пожимает плечами, не видя в этом никакого волшебства. — Это же правда.

— Нет, тут… Он никогда не врал тебе о своих чувствах, просто… просто ты не думал, что оно может значить другое? Не дружеское.

Сугуру задумчиво смотрит в стену. Каждый раз, когда он это говорил… В голове Гето вихрь звуков крутит мысли. Люблю твою улыбку. Люблю твои глаза. Люблю твои волосы. Люблю твои шутки. Люблю, как ты вздыхаешь. Люблю, как ты со мной споришь. Люблю, что ты любишь. Люблю, как ты меня любишь. Люблю тебя. И теперь Гето ещё больше запутан. А что чувствовал он сам?

— Сугуру? — Сёко машет ладонью в стороне.

— Прости, — Сугуру качает головой и переводит взгляд на подругу. — Зачем ты мне это сказала…

Гето запускает руку в волосы, сжимает пряди в пальцах и вздыхает.

— Знаешь, что самое смешное? — спрашивает Иери и, не дожидаясь ответа, продолжает: — Сатору никогда не использовал «люблю» к вещам или другим людям… Ему всегда всё нравилось, но любил он только тебя.

***

Сёко своими словами толкнула Сугуру в море вещей, которые он предпочитал накрывать тканью или обходить стороной. Но в то же время ему было необходимо такое услышать. Чтобы он перестал отрицать очевидное: Сатору любил его всю жизнь. Но одних только слов Сёко было недостаточно. Случилось ещё кое-что, заставившее Гето однозначно решить всё для себя.

Сугуру много думал после встречи с Иери. И, чтобы как-то уложить мысли, вышел на вечернюю прогулку. Парки, сады, магазины, бары и кафе пролетали мимо, пока Гето не остановился перед книжной лавкой. И без раздумий он туда зашёл, хотя, казалось, ничего не было нужно.

Гето обошёл секции с книгами по интересно звучащим жанрам, потом порассматривал подарочные издания за стеклом, плюшевые игрушки, фигурки, украшения, канцелярию. Взял ежедневник, потому что его нынешний совсем скоро закончится. Потом вернулся за ручками и пошёл на кассу. Но вместо очереди Гето обошёл кассу и стал рассматривать стенд с брелками и закладками. Стикер на нём говорил о новой коллекции книжных закладок с Муми-троллями. Цветные прямоугольные полоски были вставлены в стенд, показывая половину цитат на каждой из них. Сугуру положил ежедневник перед собой и вытащил одну, читая написанное. Цитаты были разные: про семью, про дружбу, про жизнь, про творчество, про честь и смелость. Каждая из них была по-своему хорошая, и Гето вытащил последнюю — оранжевую с одиноко стоящим Муми-троллем в правом уголке. Текста на ней было много, больше, чем на остальных. Сугуру быстро пробежался глазами и застыл.

На мосту можно лежать и смотреть на бегущую воду. Или бегать, или пробираться по болоту в красных сапожках. Или свернуться клубочком и слушать, как стучит по крыше дождь. Наслаждаться жизнью — это очень просто.

Гето перечитал надпись на закладке десять раз с глазами на мокром месте. Ничего особенного в ней не было, но она так зацепила Сугуру, что он не мог отложить её. Наверное, именно в этот момент он окончательно понял, как сильно хочет жить. Без ссор, обид, недопониманий. Он хочет любить и быть любимым. Хочет радоваться и радовать. Всегда хотел. И Сугуру понял, что обязан сделать всё, чтобы помириться с Сатору. Потому что жизнь так коротка, и лучше он всю жизнь будет пытаться восстановить отношения с Годжо, чем столько же молчать и избегать.

Именно по этой причине Сугуру говорит с Сёко о проверке, спрашивая, стоит ли ему попытаться. Та, конечно же, поддерживает его. Потому что и в Сатору цветёт куст сомнений и воспоминаний. Нанами говорит, что Годжо в глубине души каждый раз ждёт, что он придёт. А Юи отвечает, что по такому поводу согласен испечь примирительный торт.

По этим же причинам Гето сейчас выходит из машины, паркуясь ровно на том же месте, что и два года назад. При себе у него почти тот же набор вещей, но совсем другие мысли. И страх. Очень страшно, что всё будет не так, как он надумал. Если всё повторится? Что если Сатору всё же и правда ненавидит его и не хочет иметь ничего общего с ним? Что с ним стало за два этих года? Он же мог охладеть и забыть его.

Сугуру знал Сатору с детства. Познакомился так случайно, чтобы потом молча уехать, вырвать себя из тетради его жизни, как листок. А потом заново вклеить на новые странички. И тогда он подумал, что и не уезжал. На самом деле всё это время они общались, иначе почему так легко им было друг с другом?

Гето терпеть не мог геометрию, научную фантастику, сериалы про повседневность, лук, шумные вечеринки и время с обеда до вечера. Его бесил неоновый зелёный, укачивало в машинах, а кофе нравился ему больше чая. В глубине души он любил жизнь, но не мог принять её целиком и полностью. Часть её была размыта и стёрта смесью отравы из суицидальных мыслей, травм и тягот близости. Остальная часть блекла на фоне боли. Счастье долгие годы казалось ему чем-то нереальным. Он не мог понять, как кто-то может ощущать его или может видеть смысл в том, что делает и ради чего делает. Сугуру любил сухие цветы, оранжевый, кино, безлюдные магазины и консервированные ананасы. Он всю свою жизнь хотел, чтобы его видели настоящим, таким, каким он старательно лепил себя все годы. И только сейчас осознал, что именно Сатору понимал его всегда. Знал обо всём, что он скажет или подумает. Знал всё, что он любит и не любит. Видел его даже с закрытыми глазами, даже если Сугуру стоял у него за спиной, даже если между ними не было слова несколько месяцев. И всё это было только потому, что Сатору любил его. Только по этой причине он его знал и понимал лучше всех.

И Гето осознал, какую ошибку он совершил и сколько лет упустил. В этот раз Сугуру должен был сделать всё иначе. Теперь пришла его очередь видеть и понимать.

Он заходит в клуб, медленно шагает по коридору, смотря на наручные часы. Все уже должны быть на своих местах. Сугуру открывает дверь в главный зал и заходит, придерживая её. Взгляд его тут же встречается с Юки, которая сидит за баром с парнем, который был здесь два года назад. Тогда он держал Сатору. Но сейчас почему-то выглядел моложе. А Мегуми за два года явно возмужал, теперь с отцом у них было ещё больше черт на двоих. Всё же работу за баром не назовёшь антистресс игрушкой. Цукумо удивлённо раскрывает глаза и молча смотрит на него. Фушигуро приоткрывает рот и смотрит то на него, то на Юки. Третий мельком смотрит на него, а потом спрашивает у Мегуми шёпотом: «кто это?». Гето не понимает, неужели у него настолько заурядная внешность, что после такого представления о нём забыли?

Кто-то быстро спускается со второго этажа, и у Сугуру внутри всё сжимается, когда он понимает, что это Сатору. Троица за баром с ужасом смотрит на лестницу (даже третий, которому Мегуми всё объяснил за два таких же тихих слова). Годжо первым делом смотрит на них, совсем не зная, что будет дальше.

— Норитоши-сан, — радостно протягивает Сатору, запинаясь и в изумлении снимая очки.

Сугуру держится под хлёстким взглядом голубых глаз, выбивающих и выбитых из этого мира. Снова этот рюкзак падает с его плеч. Гето раскрывает рабочую папку, прижимая к груди ежедневник с купленной недавно оранжевой закладкой, и улыбается, смотря на Годжо.

— Давно не виделись, Сатору.

Chapter Text

Сатору держит очки за дужку и неподвижно стоит на последней ступеньке, смотря только на Сугуру. Его слова эхом раздаются в голове Годжо поверх набора картинок всех возрастов и эмоций. Чувства разом поглощают его, смешиваясь в грязное месиво. Нужно взять себя в руки, но он просто не может. Тело не отвечает на запросы, оно подчиняется только порывам, диктуемым чужим голосом, идущим разрядом по каждой клетке.

Сатору не замечает, что все взгляды в комнате устремлены на него. Они смотрят и боятся что-то сказать. Они помнят, что было в последний раз. В их головах сейчас именно это слайд-шоу, а не какое-то другое. Юки нервно сжимает ручку в пальцах, а Мегуми тревожно ощущает каждую бутылку на барных полках за спиной. Юдзи непонимающе смотрит на зал и всех вокруг, пока Нобара боится спуститься по лестнице, понимая, что всё это значит.

Но клуб всё же был местом живым, созданием со своим разумом и силой, и оно не могло допустить немой сцены ещё дольше. Большая семья, в которой просто не бывает минуты тишины и покоя. Поэтому всех вокруг от происшествий, а Сатору от его же эмоций, спасает бедная входная дверь, в очередной раз влетающая в стену. Вмятину за ней периодически замазывали, но надолго этого не хватало, потому что эти двое так и притягивались друг к другу. Этой аурой обладал весь клуб.

Сугуру вздрагивает, а Чосо, держащийся за грудь, падает на колени у него за спиной, пытаясь шумными вдохами удержать жизнь в теле. Юки неловко морщится, прикрывая глаза пальцами левой руки. Серебряный браслет часов скатывается по запястью. Сатору мотает головой, прогоняя наваждение и делая шаг со ступеньки.

— Здравствуй, Сугуру, — он смотрит не на него, а на Чосо позади. Так не хочется видеть, что поменялось в знакомых чертах. — Я не думал, что тебя отправят. Но, видимо, кто-то очень беспокоится за моих сотрудников, раз по первой возможности прибегает.

— Это больше плановая проверка. Всё нормально? — Гето вопросительно сводит брови и наклоняется к Чосо.

— Пойдёт, — кивает Чосо, уже окончательно отдышавшись. Потом он берётся за протянутую руку и встаёт на ноги, отряхивая коленки.

Сатору смотрит на этот жест с нескрываемой эмоцией злости и ревности. Сугуру не имеет права подлизываться к его сотрудникам. Но Годжо молчит, зачем-то хочет постараться не спорить. Хотя он знает, что можно было отправить кого угодно, просто сам Сугуру напросился, и Сатору не знал для чего, поэтому бесился ещё сильнее. Он же просил не сметь прикасаться к нему и его жизни. А Гето, как всегда, делал всё наоборот, ещё и у него на глазах.

— Кугисаки! Я жду тебя! — зачем-то кричит Сатору и проходит мимо Сугуру, мельком глянув на того. — Юки, у меня дела, ты сегодня за меня. Простите, вынужден откланяться.

Годжо едва не делает реверанс, выходя из зала и осторожно прикрывая за собой дверь. Сугуру с Чосо переглядываются. Мимо проходит Нобара и останавливается перед ними, застёгивая пушистую куртку до горла.

— Здрасьте. Спасибо, — она кивает Сугуру и хлопает Чосо по плечу. — Сегодня ты опоздал очень вовремя.

Чосо криво улыбается ей в ответ.

— Что это вообще было?! — Итадори не ждёт никаких ответов на свой вопрос, но и промолчать он не может.

***

— Всё нормально? — Нобара пристёгивается на переднем сиденье и боковым зрением смотрит на Годжо, сжимающего руль и прожигающего лобовое стекло взглядом.

Сатору вздыхает.

— Да. Нет… Понятия не имею, — Годжо с силой трёт бровь и поворачивает ключ в замке зажигания. — Все же помнят этот цирк. Позорный.

— Да ладно Вам, — Кугисаки взмахивает рукой. — Со всеми бывает. Вы главное меньше эмоциями действуйте.

Сатору так не умел. Для него всегда самым правильным было то, как он чувствовал. И именно Сугуру пробуждал в нём всё самое яркое. Ослепляющее вспышкой счастье, разрезающую на куски печаль и горячо текущий по венам гнев. Гето всегда был для него слабым местом, удары по которому он так и не научился переносить. Солнышко.

— А ты сама так делаешь? — Сатору выезжает с парковки на главную дорогу и поправляет зеркало заднего вида. Он не пристёгнут и ведёт одной рукой.

Нобара смотрит на своё отражение в боковом зеркале, поджимая губы.

— Я бы хотела быть холодной, слушать мозги. Но… как тогда быть собой?

— Никак. Мозги всем говорят одинаковое, а сердце у каждого разное, — Годжо возвращает вторую руку на руль. — Но это так… моё мнение.

Кугисаки смотрит на дорогу, замерев и вжавшись в мягкое кресло. Слова вьются вокруг, но она никак не может собрать по кусочкам мысль. Сатору же точно так же смотрит на дорогу. Он не включает радио, не ставит свой плейлист, не говорит о чём-то отвлечённом. Нобара знает, что у него в голове точно так же кружатся слова, только он из них ничего не сложит. Годжо просто бесконечно будет прокручивать одни и те же моменты, одни и те же фразы, одни и те же ситуации, пытаясь уловить там что-то новое, найти какие-то очередные объяснения или подтверждения. Почему Сугуру решил прийти именно сегодня? Почему он вообще пришёл? Почему мы тогда перестали общаться? Если бы я тогда промолчал… Я всё ещё значу для него что-то? Можно ли ещё всё исправить? Я же всё ещё-----

— Нельзя делать только так, как чувствуешь, — Нобара поворачивается лицом к Сатору. — Понимаете? Вы же хотите помириться, да? Это у Вас в глазах всё. Но это одна сторона, а другая — гордость. А есть вещи важнее её. Всегда хочется быть правым, ни в чём не виноватым. Только всегда виноваты все. И в голове мысль, что нужно сделать шаг навстречу. А потом…

— А потом другая мысль, что это никому не надо, что поезд уже уехал. Но в то же время я чувствую, что надо, что тянет. Я же знаю его. И себя знаю. И… Ну не может всё просто так быть.

Кугисаки кивает. Это всегда удивительно — видеть в ком-то человека, такого же, как и ты. С собственными чувствами и мыслями. И ей так странно от осознания, что Годжо Сатору не внеземное существо, он всё тот же набор непрерывно делящихся клеток и закрученных цепочек ДНК. Не холодный и неуязвимый, а ранимый и хрупкий. Это только в делах Сатору собранный и непоколебимый, а сейчас, в салоне, где только он, она и их внутренности, сидит со снятой кожей, с глазами на мокром месте и сжимает добела пальцы на руле.

***

— Так, мы сегодня работаем в итоге? Или нет? — Чосо стоит между Сугуру и баром.

— Да работайте, я не даю, что ли? — Гето пожимает плечами. — Я тут не то чтобы по работе.

Юдзи хмурится и косится на Мегуми. Тот слушает, засунув руку с полотенцем в стакан.

— Подожди, — Юки, кажется, всё осознаёт. Только ей надо узнать, совпадают ли её мысли с мыслями Сугуру. — Ты пришёл, чтобы-

— Да, да, — Гето не даёт ей договорить. — Я хочу помириться с Сатору. Проверка — это предлог. А просто так он бы меня сюда не пустил. Я вообще в отпуске!

Юки качает головой в усмешке.

— Как у вас всегда всё сложно… А от нас ты чего хочешь?

— Да ничего. Работайте, как работали. Я же знаю, что у вас всё по полочкам, поэтому сильно придираться не буду. Мне бы только… чтобы Сатору от меня не бегал.

— Этого я тебе не обещаю, — Юки отводит взгляд в сторону, задумавшись о чём-то на секунду. — Но мы с Чосо тебе поможем.

— Мы тоже, — кивает Итадори, говоря о себе и Фушигуро. — Только я вообще ничего не понимаю.

***

Сугуру сидит за столом у сцены и заполняет рабочие бумаги, параллельно с этим занося в ежедневник пометки чёрной ручкой. Если он «на работе», то почему бы ей не заняться? Он максимально сосредоточен, даже несмотря на музыку, которую Чосо включает заново каждые полторы-две минуты. Сегодня клуб не откроют, поэтому кто-то устроил выходной, кто-то занят работой в другом месте, а кто-то привязан к «Бесконечности».

— И почему такой красавчик сидит один? — Тодзи свешивается над Гето и осторожно проводит пальцами по краю его челюсти, совсем невесомо, только кончиками.

Сугуру продолжает смотреть чётко на бумагу и писать. Рука у него не дрожит, выводя ровные мелкие символы.

— Потому что он работает, — холодно отвечает Гето. — Какие-то проблемы? Или мне их создать?

— Не делай вид, что мы не знаем друг друга, Сугуру, — Тодзи наклоняется совсем близком и шепчет в ухо.

Юдзи сидит у бара с липкими руками и весь в апельсиновом соке. У него сегодня нет никаких дел. Совсем. Поэтому он помогает Мегуми. И уже разморозил два холодильника, отмыл все чашки до белоснежного блеска каким-то секретным рецептом с лимоном и солью (Фушигуро до последнего не верил, что это сработает, и минуты две ещё рассматривал обновлённую чайную пару, пока Итадори раз в двадцать секунд оповещал его о том, что он же говорил).

А теперь Юдзи выполнял новое задание: нарезал апельсины на кубики для заморозки льда с наполнением. Мегуми несколько раз сказал ему, что он может так не стараться, но Итадори чувствовал большую ответственность, нарезая квадратики чуть ли не по линейке. Фушигуро лишь иногда улыбался уголками губ, кидая взгляд в его сторону.

Закончив с пятым апельсином, Юдзи поставил локти на стойку, делая перерыв. Прозрачный сок стекал с пальцев по запястьям. Итадори обернулся на почти полностью пустой зал и наблюдал за необычной картиной. Тодзи склонился над проверяющим совсем не в деловой манере. Юдзи хмурится и мотает головой, пытаясь привлечь внимание Мегуми, но тот очень занят своими мыслями. Тогда Итадори тянется через всю стойку и стучит ему по груди тыльной стороной ладони, незапачканной соком. Зелёные глаза сверкают, уставившись на Юдзи, и зрачок поедает радужку.

— Что происходит? — полушёпотом спрашивает Итадори.

— А тебе вообще нормально, что ты хотел прострелить башку своему работодателю, когда ему было в два раза меньше твоего? — Сугуру смотрит снизу вверх, и его нежные черты лица исчезают в неприязни. — Как он вообще с тобой общается?!

— Мы хотя бы общаемся по-человечески… — невзначай протягивает Тодзи. Он всегда знал, куда бить.

Сугуру дёргает, и внутри всё сжимается.

— Тебя это не касается. Ты — причина всего. Как в природе есть плесень, гниение и коррозия, так и среди людей — отрава. И всё равно хватает совести так себя вести.

— Нет, Гето. Мои поступки лишь фактор, и за своё я уже давно ответил. А ты даже после всего держишься за прошлое. И ты, и Годжо. Я всегда говорил ему, что не выгорит. Но вы одинаковые. Он не отпускает, ты не подпускаешь. Потом наоборот. И своими словами ты сейчас только доказал мне всё то, что я и так знал.

Сугуру внимательно смотрит на Тодзи, сжимая ручку в кулаке что есть силы. Обожжённые правдой внутренности пульсируют. Никто так и не помог ему с одной вещью: принять прошлое и перестать зависеть от него. Сатору не был в этом виноват. У него своя правда, свои ценности. Если бы Сугуру прожил его жизнь, он бы поступил так же? Тодзи плохой человек, от этого мнения Гето никогда не откажется. Но был ли прав Сугуру, когда убеждал Сатору отказаться от Мегуми? Был ли прав, когда называл его чудовищем или эгоистом?

Как сейчас он помнил всё, что сказал ему Годжо. И как тогда знал и понимал, что правды там нет. Только боль. Вся боль, которую он причинил Сатору, и которую тот хотел вернуть. Вот кто был чудовищем и эгоистом всё это время.

— Давай каждый будет делать свои дела, ага?

Тодзи сначала сидит на сцене, замерев на несколько секунд, а потом уходит в рабочую комнату; через минуту хлопает дверь на задний двор. Сугуру протяжно выдыхает и утыкается в документы, накрытые подрагивающей мокрой пеленой.

***

Сатору сбавляет скорость, подъезжая ближе к тротуару. Машина ныряет в выемку по её форме между мусорным баком и концом металлического заграждения, выкрашенного в серый цвет. Нобара наклоняется к окну, чуть согнувшись, и смотрит на улицу напротив. За всю поездку она даже не спросила, куда они едут.

В доступной ей видимости было несколько дверей: розово-салатовый цветочный магазин (вряд ли, по дороге их было много, а ничем особенным они обычно не отличались), тёмно-зелёный продуктовый «двадцать четыре часа» (Сатору захотел купить водички? Это тоже маловероятно), бар, который был ещё закрыт, и тату-салон. И если им не надо было уединяться в переулке от любопытных глаз, то он был самым подходящим местом.

Двойная дверь и большое окно из трёх стёкол. И всё было покрашено в чёрный. Над дверью висела вывеска «Страсть» с леттерингом под пламя. На двери белым была нарисована голова тигра — по половине на каждой её части. По окну же полз василиск, оплетая хвостом с узорчатой чешуёй перегородки стёкол. А между ними на стене висела прямоугольная чёрная доска, на которой мелом было нарисовано звёздное небо, на котором чётко выделялось созвездие Южного Креста.

Нобара вышла из машины, слишком сильно хлопнув дверью, но Годжо даже не обратил на это внимания. Он только кивнул на тигриную морду с витиеватым узором шерсти и сощуренными в охотничьем выпаде глазами. Почему они сюда приехали? Сердце Кугисаки забилось чуть быстрее, хотя ничего ужасного её ждать не могло, она это точно знала. Да, Годжо был странным, но точно не тем, кто разберёт её на анатомический макет в подвале тату-салона.

Сатору открывает дверь и ждёт, пока Кугисаки зайдёт в помещение. Над головой гипнотически звенит колокольчик со спускающимися золотыми бабочками на нитях. Вдоль левого края шла красная полустенка с чёрным широким бортом поверх неё. Вся она была увешана эскизами в рамках под стеклом. За полустенкой на чёрном мягком кресле сидела девушка в чёрном просвечивающем корсете, под которым был перламутровый лиф с широкими лямками. Ещё на ней была чёрная длинная юбка в облипку с рисунком крупных перьев от белого к лиловому, из-под которой выглядывали массивные ботинки.

— Сатору! Как давно мы не виделись! — воскликнула девушка, как только колокольчик замолк. Она сразу же встала и обошла своеобразную стойку.

— Кирара, здравствуй. Хакари сейчас занят? — Годжо сдержанно реагирует на тут же подошедшую к ним девушку. Из-за обуви Нобара снова оказалась самой низкой. — У меня тут… семейное дело.

— А, — кивнула Кирара. — Да, у него как раз запись слетела. Он у себя. — Восемнадцать-то есть?

Кирара усмехнулась и кивнула на одну из табличек, стоящих на полустенке. Либо будь совершеннолетним, либо молись. Без возвратов, только снять кожу. Нобара, не зная, что сказать (и нужно ли это вообще), бросила взгляд себе под ноги, сталкиваясь с жёлтыми глазами чёрной пантеры на полу. Рыжая стояла прям в её раскрытом рте, на красном языке между белоснежными клыками. Острые белые усы расходились в стороны.

— Пойдём, — Сатору взял её под локоть и повёл за собой по узкому коридору, в конце которого была тёмно-зелёная дверь с круглой ручкой.

Все стены были в точно таких же эскизах, как и на входе. Да и вообще все рисунки были сделаны в одной стилистике, что говорило о полностью ручной работе над этим местом. Хаотично были прибиты полки с какими-то книгами в потрёпанных тканевых переплётах, свечами в подтёках воска, масками с целым спектром эмоций, мерцающими кристаллами и ещё множеством всякой дребедени, которую Кугисаки не успела разглядеть, врезавшись в остановившегося Годжо. Тот лишь глянул на неё из-за плеча и постучал в дверь из вежливости, а затем сразу же открыл, проходя в просторную комнату.

За небольшим столом из чёрного дерева под белым светом лампы сидел парень с лиловыми дредами, сосредоточенно выводивший линии у себя на руке машинкой. Как только он услышал, что кто-то вошёл, то сразу же выключил её и отложил в сторону, поднимая голову. На его лице не было ни капли изумления.

— О, Сатору. Привет, — Хакари кивает на небольшой диванчик у стены. — Давненько мы не виделись. Наконец-то решился на татуировку?

— Ты знаешь, что я никогда в жизни этого не сделаю.

Сатору делает шаг в сторону дивана и садится на него, пока Нобара молча стоит в дверном проёме.

— Хакари Киндзи, — парень вскидывает руку с начатым рисунком на ней. — Не стой в дверях, гармонию нарушаешь.

Нобара кивает и быстро закрывает за собой дверь. Она осматривает комнату, в которой слились всевозможные культуры: на стене большой золотой китайский дракон, служащий полкой, на полу мозаикой выложен яркий узор черепа, очень напоминающий Калаверу, статуэтки Будды повсюду, бонсай в прямоугольном сером горшочке, гавайские маски, пляжная танцовщица, раскачивающая юбкой. Вся эта мешанина образов создаёт ощущение нереальности происходящего. Тебе просто снится этот день и эта комната, она существует только посреди бесконечной во все стороны белоснежной материи.

— …Слышишь? — Хакари щёлкает пальцами, и Нобара тут же переводит взгляд на него, схлопывая все образы в одну лиловую точку. — Я говорю, где рисунок хочешь?

— А. Ну… — Кугисаки хмурится и оборачивается через плечо к зеркалу во весь рост, стоящему у стены позади неё. Она накрывает правую лопатку левой ладонью и, продолжая держать руку в таком положении, смотрит на Хакари. — Вот здесь. И чтобы по размеру примерно такой же был.

Киндзи мысленно что-то прикидывает и кивает несколько раз так, как обычно кивают в такт музыке. Он принимается убирать своё рабочее место и вытирать чёрную кушетку, отражающую свет лампы.

— А это вообще больно, нет? — спрашивает Кугисаки, садясь на подлокотник дивана, хотя рядом с Годжо места предостаточно.

Хакари опускает спинку кушетки до упора и поворачивается к гостям.

— Больно, когда близкие предают, а это так… просто татуировка.

Сатору тут же вздыхает и закатывает глаза.

— Ну хоть раз без этого можно?

— Ты и сам всё знаешь, — с лёгкой улыбкой отвечает Киндзи, приглашая Нобару к месту.

Рыжая смотрит на затягивающий внутрь себя чёрный несколько секунд, а потом снимает через голову футболку и ложится на кушетку. Она щурится, выдыхая через. Холодная кожа касается тёплой в ожидании иглы.

***

— Итак, что ты… Спасибо, — Юки поднимает голову и улыбается подошедшему с подносом Юдзи. Он ставит на стол литровый прозрачный чайник, в котором заварен апельсиновый чай с пряностями. Две чайные пары идут следом.

— Что-то ещё? — Итадори похож на щенка, который терпеливо ждёт очередного броска мячика. Желательно как можно дальше.

— Нет, спасибо, этого хватит. — Цукумо ещё раз улыбается и провожает Итадори взглядом до бара. — Так вот. Что ты собираешься делать, если конкретно? У тебя есть план? Или хотя бы идеи?

Сугуру сидит напротив, сложив слева от себя в кучу все свои пожитки и подпирая их локтем.

— План… был. Пока я не увидел, что Сатору всё там же. Я думал, что остаться с ним один на один будет не самым сложным, но теперь не уверен. Он делает всё, лишь бы не приближаться ко мне даже рядом с кем-то, так что один на один не останется тем более. Вот и что делать?

К столику подходит Чосо и осторожно разливает чай в две чашки.

— Надо сделать так, чтобы он не додумался, что это не случайность. Простите, что подслушиваю, но я хочу строчку о себе в свадебной речи.

Сугуру вопросительно смотрит на Юки, даже не зная, как правильно отвечать на такие чересчур самоуверенно-слащавые представления о будущем. Как бы Сугуру не хотел верить в самое лучше и утешать себя, но такой сценарий не казался ему реалистичным. На это указывало множество фактов: он не знает, что на самом деле у Годжо в голове, они выросли, они могут быть совсем разными на самом деле. Не стоит думать о лучшем, чтобы не расстроиться, если случится худшее (по этой причине Гето ещё даже не совсем уверен, что ему получится банально поговорить с Сатору за всё оставшееся ему время). План минимум — поговорить. План максимум — вернуть дружбу. А загадывать что-то большее может быть опасно и больно.

— Ты, конечно, мастер что-то такое придумывать… — высоко поднимает брови Цукумо, оставаясь повёрнутой к Сугуру и одними глазами давая Чосо понять, что она его слышала.

Чосо моментально смущается.

— Блин, не берите в голову. Не отфильтровал я что-то.

— Да ладно… — Сугуру тянется к чашке и прячет в ней эмоции. — Я буду благодарен, если вы мне поможете. Это всё. И без Тодзи, если можно.

Юки думает о том, что Чосо прав. Годжо не должен догадаться, что это нечестная игра. И всё должно быть не только без Тодзи. По-хорошему, в плане должны остаться они трое. И Мегуми с Юдзи. Но их роль будет в том, чтобы выйти из плана максимально непринуждённо. Сатору больше всего доверяет Фушигуро и ей. А значит, испугавшись остаться один на один с Сугуру, заставит кого-то из них быть вместо него. И нужно помешать ему. Желательно его же руками.

Мегуми не болеет. Даже с уважительной причиной работу не пропускает. Если надо, то будет и двадцать четыре, и сорок восемь, и семьдесят два часа тут торчать. Надо сделать так, чтобы он заранее договорился с Сатору на другой порядок. Что уйдёт раньше и придёт раньше. Тут им надо будет подумать, для чего. В работе Годжо держит слово, поэтому не сможет оставить Мегуми вместо себя или вместе с собой… И тогда переключится на неё.

Здесь включается Чосо. Годжо привык к его хаосу в семейной жизни. Но в этот раз хаоса будет побольше. Где-то тут Годжо окажется в клетке. Но как он в неё зайдёт изначально?..

Нанами. Кенто Нанами. Конечно. Кто же ещё, если не любимый бухгалтер? У которого тоже появятся какие-то невероятно важные и невероятно неотложные дела. Прямо в тот день, когда ему нужно что-то сделать с документами. И сможет сделать это за него только Сатору. Как тут откажешь старому другу или скинешь его просьбу на других? Так пропадает ключик от запертой клетки.

А причём тут Итадори? Он же тоже есть в этом плане. Да ни при чём, собственно говоря. Тут ответ невероятно банальный. Он там, где Фушигуро, и нигде больше.

***

Мегуми открывает холодильник и смотрит на бледно-розовый, с красными вкраплениями, торт на подложке. Кровавое месиво из клубники лежит поверх крупных тёмных ягод голубики. Фушигуро чувствует, как весь его рот наполняется слюной, и жадно сглатывает, а потом тянется к подложке, доставая торт и сразу закатывая глаза от прохладного запаха сладости и ягод. Фушигуро делает шаг назад и хочет закрыть локтем дверцу холодильника, но какой-то жуткий лязг заставляет его вздрогнуть.

— Итадори, будь осторожнее на кухне, — спокойно говорит он, хотя первая его реакция была, как у крольчонка в ночном лесу.

— Как ты узнал, что это я?! — удивлённо спрашивает Юдзи, поднимая с пола упавшую миску с насадками на миксер и сгребая сами венчики в неё же.

Мегуми ставит торт на главный стол по центру и усмехается, а затем оглядывается в поисках ножа.

— Ну а кто ещё придёт ко мне? Они же не знают, что мы сейчас будем тут делать, — улыбается Фушигуро, снимая один из ножей со стенки.

Инумаки корпел над этим тортом весь вчерашний день, но по закону подлости теперь его старания никто не сможет оценить. Или почти никто. Он написал Мегуми, что с тортом можно делать что угодно, раз клуб закрыт на неопределённое время. И Фушигуро решил не медлить, потому что в кондитерских навыках Тоге сомнений у него никогда не было.

— Что-то типа мой кровавый Валентин? — усмехается Итадори.

— Он самый, — кивает Мегуми, погружая нож ровно в центр.

Итадори достаёт две чайные ложки с длинными тонкими рукоятями, почему-то они нравились ему больше обычных. Потом он разливает заваренный Фушигуро чай (чёрный с ягодным ароматом) и смотрит, как большой кусок шлёпается на его тарелку с ножа.

— Обалдеть, — качает головой Юдзи, заметив идеальный разрез. — Внутри зелёный, а снаружи розовый…

— По-моему, Инумаки говорил, что матча скоро испортится, поэтому надо пустить её… — Фушигуро поднимает в воздух свой кусок и перекладывает его на тарелку. — В расход.

Итадори кивает и берёт свою тарелку на ладонь. Он опирается поясницей на стол, отламывая щедрый кусок ложкой. Там и ягоды, и крем, и бисквит сразу.

— А что ты думаешь о деле с управляющим? — спрашивает Юдзи, параллельно жуя. — Блин. Это один из лучших тортов в моей жизни.

— Ага, — соглашается Фушигуро, опираясь рукой на стол так, чтобы смотреть на профиль Итадори. — А насчёт Сатору… Не знаю, там может быть любой исход. От раскрытых ворот в рай до апокалипсиса.

— Всё потому, что он нечестен с окружающими, а главное — с самим собой.

Непринуждённость в тоне Итадори подкупает Фушигуро, но потом он мысленно произносит эту фразу ещё два раза и не понимает, о чём она. В каком плане Сатору нечестен? Даже если Годжо о чём-то врёт («недоговаривает», как обычно он сам это называет), то какое отношение это имеет к Сугуру? Тем более Мегуми прожил с ним достаточно лет, чтобы читать его (пусть иногда с усилием, но не таким и большим).

— Я не совсем понимаю, что ты подразумеваешь под честностью, — Мегуми отпивает чай, делая такой большой глоток, что боль начинает расходиться в груди. Фушигуро прикрывает глаза, но не подаёт вида, что ошпарил всё внутри.

— Это дедушка так говорил. Всё плохое между нами появляется, когда мы нечестны в своих чувствах. Ты что-то чувствуешь, но не говоришь об этом, а молчишь, отодвигаешь от себя и других, будто оно исчезнет. Но он говорил, что оно станет монстром и съест сначала тех, кого ты любишь, а потом тебя.

Мегуми почему-то смеётся.

— Прости, просто это так по-детски звучит.

— Может и звучит. Но разве ты не согласен?! — Итадори отставляет от себя тарелку и берёт чашку двумя руками.

— Да согласен… Осторожно, горячо может быть.

— Ну вот, какая разница, как что звучит? Суть всё равно в том, что если ты что-то чувствуешь, то нужно сказать об этом, правда же?

Итадори вскидывает брови и поворачивает лицо к Фушигуро. Зелёные глаза до этого постоянно возвращавшиеся к выбритым вискам, к ровной линии челюсти, к губам, в уголке которых остался розовый, как его волосы, крем, тут же погружаются в торт. Мегуми никогда об этом не скажет. Даже под дулом пистолета, даже под угрозой перебить весь бар. Это просто глупое мимолётное увлечение. Так уже было, а они просто похожи. Нет, они совсем разные. И всё равно, оно исчезнет, если ты в это поверишь. Только в глубине души Фушигуро знал, что не поверит.

— Правда. Нужно только сказать, это же так просто, — через силу улыбается Мегуми, чувствуя, как саднит обожжённый ложью и кипятком язык.

***

Ровный белый потолок, на нём нет ни одной неровности, ни одной трещины, ничего, за что можно зацепить взгляд. Лампа с тремя отростками. Окно в половину стены, прямоугольное, серое. Белые простыни, белое одеяло, белая кровать. Тумбочка тоже белая, на ней книги, прочитанные наполовину ещё месяцы назад, толстый журнал с кроссвордами и судоку, две ручки — чёрная и красная. И огненные листья с другой стороны окна. Ветви упираются в стекло, отрываются ветром и летят на землю. Что можно ощутить, наступив на неё голыми ногами? Её холод и то, с какой мягкостью пальцы продавливают её. А если был дождь, то она будет хлюпать под ногами, и можно будет провалиться глубже в грязь. Или даже пройтись по лужам, шлёпнуть по ним так, чтобы брызги разлетелись во все стороны. Так странно помнить все эти ощущения и понимать, что этого больше никогда не будет.

Май неотрывно смотри в окно, и слеза скатывается по щеке. Она слышит, как за спиной открывается дверь в палату, и быстро вытирает лицо о плечо. Маки стоит с пакетом хурмы и халатом, накинутым на её плечи.

— Привет… — шёпотом говорит Май и откашливается. — Привет. Блин, весь день не говорила.

— Прости, что я без предупреждения. У меня выходной, поэтому решила заглянуть. Тем более уже сезон, — Маки поднимает пакет, в котором ярко-оранжевые кругляши лежат один к одному.

Май улыбается. Каждый раз, когда приходит Маки, она чувствует хоть что-то в этом однообразном серо-белом больничном цикле. Проснулся — позавтракал — ничего — ничего — обед — сон — ничего — ничего — ужин — сон — проснулся — позавтракал —

На самом деле, она не понимает, почему её ещё не выписали. Потому что всё, что можно было срастить или заживить, срослось и зажило. И она не понимала, зачем она тут торчит и сколько ещё это будет длиться. Хотя один плюс был — пока что ей не нужно думать, что делать со всей её жизнью дальше. Где и с кем жить, что делать, как справляться самой. И как смотреть изо дня в день обычной нормальной жизни на два неподвижных отростка, от которых она не избавится никогда. Ни оторвать, ни выбросить, ни отрезать. Ни-че-го.

— Держи, — Маки ставит ей на ноги белую миску с помытой хурмой. Никаких ощущений.

Когда она успела это сделать? Она что-то ей говорила? Небольшие побочные эффекты от таблеток, которые ей давали. Всё такое туманное, как будто ты постоянно выходишь посреди фильма и возвращаешься.

— Думаешь, уже спелая? — Май берёт одну штуку и рассматривает пару секунд, а потом кусает.

— Так же плохо, как и всегда, — отвечает Маки, чувствуя, как во рту у неё всё высыхает и сморщивается. — Вяжет ужасно.

— В этом и суть! — Май всегда любила немного незрелые плоды. — Это кайф. В больнице такого не дадут уж точно. Я уже с ума схожу от правильности еды тут.

Маки осматривает палату и кивает на окно.

— Хочешь, потом сходим погулять? Дождь только завтра нарисован.

Май усмехается и кладёт хурму обратно в чашку.

— Не хочу, всё равно я там недавно была. А ты и так целыми днями на ногах. И что значит «сходим»… Я уже никуда не смогу сходить в нормально понимании.

Маки прикусывает щёку, осознав, как неловко выбрала слова.

— Прости. Прости. Я не хотела как-то задеть тебя.

Май останавливает её, сжимая предплечье сестры ладонью.

— Я знаю. И ещё я знаю, что как это не называй, суть одна — ходить я не смогу. — Май бьёт кулаком по ногам под одеялом, а затем пытается притянуть колени к себе. — Я ничего не чувствую. И никогда не почувствую. Я же знаю, что с этим уже ничего не сделаешь. Потому что, если бы можно было, я бы уже могла стоять хотя бы пару секунд. Они бы начали что-то делать, а не просто держали меня тут. А так…

Внутри Маки всё плавится. Она знает, что всё можно исправить. Что можно будет действительно постоять, походить, побегать, попрыгать, потанцевать. Да что угодно можно будет сделать, только стоит ей выиграть суд. Запретить родителям приближаться к ним и их жизням. И тогда всё станет возможно. Но Май ещё нельзя о таком знать. Она не может сказать своей сестре, что её можно поставить на ноги, просто родители этого не хотят. Потому что страшнее, чем думать, что твои ноги больше никогда не зашевелятся — понимать, что всё можно исправить, но тебя лишили права на это.

— Знаешь, я себя даже успокаиваю так. Пытаюсь внушить себе, что я рада, что не смогу ходить. И у меня неплохо получается.

— Что ты такое говоришь?

— Просто я понимаю, сколько времени и сил бы заняло вернуть всё то, что я потеряла. И боль снова вернулась бы. А я не хочу потратить годы на два грёбаных шага. Если это вообще возможно.

Май не замечает, как переходит на шёпот. Как слёзы катятся по её щекам. Как по щекам Маки зеркально бегут такие же. Только причины у них противоположные.

Возможно. Возможно. ВОЗМОЖНО.

Всё внутри Маки кричит, но она не может произнести ни слова, сжимая руку сестры как можно крепче. Это единственное, на что она сейчас способна. И Май уже давно не просит большего.

***

Нобара прижимается грудью к чёрной коже кресла, чувствуя, как игла оставляет след. Сатору сидит сбоку, закинув ногу на ногу, и иногда поглядывает на неё.

— Долго там ещё? — недовольно спрашивает рыжая, не думавшая, что тату-сеанс это настолько муторное занятие.

— Почти закончил, — отвечает Хакари, проводя по коже салфеткой.

— А для чего конкретно это нужно? — спрашивает Нобара. И почему-то этот вопрос начал волновать её только сейчас.

Сатору вздыхает. Почти всегда у него именно так и спрашивали. За всю жизнь лишь пара человек с безразличием отнеслась к такой метке. И Тодзи был одним из них.

— Просто семейная традиция. Все, кому помогает наша семья, обязаны отметить себя таким образом. Радуйся, что мы не живём в эпоху Хэйан: тогда это клеймо выжигалось. А тут вот… человечность и прогресс.

— И-и-и… Закончил, — Хакари выключает машинку и снимает перчатки. — По-моему, вышло прилично.

Он протягивает Нобаре небольшое зеркало. Кугисаки поднимается на руках, и её кожа отлипает от кресла, будто с картонной коробки снимают скотч. Она подносит зеркало к лицу, рассматривая чёрного дракона на лопатке через второе зеркало, которое за ней держит Хакари. Взгляд голубых глаз замирает на женской груди, но никаких эмоций у Сатору это не вызывает.

— Одеться не думаешь? — спрашивает он.

— Будто тебе не всё равно, — отвечает Нобара, дожидаясь, пока Хакари накроет рисунок плёнкой. — Думаю, ты с таким отношением к вещам многое видел.

— И то верно, — усмехается Годжо, открывая бумажник и не глядя доставая оттуда несколько купюр.

Сатору оставляет деньги на столике и идёт на выход, думая, что хоть у него и не было никаких татуировок или меток, чёрный дракон всё равно был неотъемлемой частью его жизни. И это было в сотню раз хуже выжженного клейма.

Chapter Text

Серебристая ложка крутит кофе в чашке, поднимая пену из пузырьков. Сахар на дне уже давно растворился, но Нанами продолжает перемешивать. Он сидит у Сёко в кабинете на кожаном диване, положив одну ногу на другую и смотрит в никуда.

— Там сейчас уже снизу польётся, — говорит Иери.

— Ага... — отвечает Нанами и всё же вынимает ложку, оставляя её перед собой на салфетке. — Я просто всё думаю про это. Про всё.

— Так и что им от тебя нужно? — Сёко, конечно, выслушала всю историю от Кенто. И от Сугуру. И ещё от Сатору. Впрочем, это были три разные истории. Но понятнее одна другую не делала.

— В общем, Юки и Чосо это всё придумали. И мне надо просто «заманить» Годжо туда. Я заморочился. Нашёл все неподписанные им накладные, счета, выписки. Кадровые документы раньше срока подготовил. И, да простит меня Фушигуро, собираюсь сказать, что не закрыта подотчётная сумма по бару.

— А это не лишнее? Поверит он, что с баром что-то не так... — даже она понимает, насколько щепетилен Мегуми в вопросах его работы.

— Это если не получится по-простому. А я очень надеюсь, что получится.

— И когда ты будешь звонить? — Сёко внутренне радуется, что впервые не оказывается втянута в эту дружескую драму.

Хотя, ты всегда в неё втянут. И когда хочешь лучшего и делаешь для этого всё, и когда не хочешь ничего, и когда варишь карамель на рабочей кухне, и когда стоишь под светом хирургических ламп со скальпелем в руках, и когда переворачиваешь ящики, лишь бы найти копию копии без подписи.

Нанами ставит чашку на стол рядом с салфеткой, на которой уже высохло небольшое кофейное пятно, на которое прилипла кончиком ложка. Он так и не сделал ни глотка.

— Надо сейчас.

— Почему сейчас? — Иери смотрит на часы в кабинете. 19:43. Случайное время. Потом на календарь. Третье октября. Случайный день.

— Потому что они хотят, чтобы всё случилось завтра, — отвечает Нанами, выбирая в контактах номер Сатору. Гудки тянутся из телефона, и Сёко напряжённо привстаёт, опираясь предплечьями о стол, как будто желая дотянутся до Нанами.

— Алло? — неуверенный голос Годжо звучит из динамика. — Ты чё мне звонишь?

— Я знаю, что мог бы тебе написать, просто я сейчас занят... — Нанами поднимает голову и хищным взглядом режет по столу. Потом бесшумно встаёт с дивана и в один шаг хватает со стола стопку карт и бумаги, начиная перекладывать их рядом с телефоном, параллельно чиркая на пустом листе. Сёко смотрит на это, широко раскрыв глаза, понимая, что вряд ли бы придумала такое. — И мне не очень удобно переписываться... Так вот. Мне нужно, чтобы ты завтра приехал в клуб и подписал пару накладных, отпускных, выходных и всех ых. Как ты на это смотришь?

Нанами и Сёко задерживают дыхание.

— Ты там бумажки для видимости перекладываешь? — Сатору смеётся со своей же шутки. — Ну как-то ты меня не убедил... Ты же сам можешь это сделать: подписывать умеешь.

Нанами морщится, как от боли. Легко точно не будет.

— Так я тебе о чём говорю. У меня сейчас прям плотно по графикам, и я даже на полчаса не вырвусь. А накладные за сентябрь, я без них не смогу месяц закрыть. Я просто только вчера вспомнил о них. Которые на всю заморозку. Ты их отдельно откладывал в жёлтую папку, я ещё тебе тогда сказал, что забуду про них, а ты сказал, что напомнишь. И что?

— Напомнил... Так а ты же уже закрыл месяц.

— Так-то оно так. Закрыл. Но закрыл-то я его без папки с накладными, подписанными тобой. Мне налоговая что скажет на пару с тобой?

Сатору тяжело вздыхает в трубку.

— Ладно. Приеду.

Сёко радостно вскидывает руки к потолку и одними губами говорит: «Ура-а-а!». Нанами ей улыбается и возвращается к разговору.

— Супер. Если будет желание, то у меня в кабинете на столе лежит отдельно фиолетовая папка, там вот тоже можешь заранее всё поподписывать, посоставлять. Тебе понравится.

— Специально говоришь, когда я уже согласился? — усмехается Годжо.

— Ну а ты как думал? — теперь и Нанами может расслабиться. Кажется, Сатору забыл о Сугуру. — И ещё одна мелочь: сверить бы подотчётные по бару и кухне. Так что напиши Мегуми.

— Как раз хотел. Всё, давай, работяжка. Я пойду тренироваться: учиться держать ручку в руках, вести линию, все дела.

— Давай, если что, звони, — Нанами скидывает звонок ровно в тот момент, когда Иери начинает смеяться.

— Надеюсь, он реально поверил в этот бред... — Сёко складывает ладони в молитвенном жесте. — Какой же он дурак.

Нанами возвращает стопку карт на стол и сминает исписанный лист, бросая его в мусорную корзину.

— И какие же мы ужасные друзья, — добавляет Кенто.

***

Чосо лежит на кровати, на боку. Перед ним его телефон, на котором уже двадцать минут длится звонок с Сугуру. Он смотрит, как Юки ходит из спальни в ванную и обратно, с собранными в хвост волосами. Прямоугольник жёлтого света изломом тянется по полу и залезает на постель.

— Короче, я тебе повторю ещё раз: можешь расслабиться, Нанами же написал, что он согласился.

— Ну ещё не вечер... — голоса из динамика и из ванной накладываются друг на друга.

Чосо качает головой.

— А вам не говорили, что вы какие-то одинаковые?

Чосо краем глаз замечает вспыхнувший на тумбочке экран. И телефон Юки тут же начинает вибрировать, но она этого не слышит. Чосо приподнимается на локте, чтобы посмотреть, кто звонит так поздно. Хотя ответ он знает.

— Может быть... Но я вроде не в твоём типаже на высоких блондинок, — язвит Сугуру.

Чосо бы засмеялся и пошутил, потому что тут всё было очевидно. Но он только думает, кто бы это ему говорил.

— Юки! Тебе тут Сатору звонит! — кричит Чосо, чтобы перебить шум воды. — Юки! Слышишь?!

— Чего?! — судя по звукам на Фоне Сугуру, лежащий, как и Чосо, в своей кровати, сейчас запутался в одеяле, выпутался из него, перевернулся и напрыгнул на телефон. — Не сбрасывай! Оставь звонок со мной!

Юки заходит в спальню, прижимая к половине лица полотенце. Маленькие капельки застряли у неё в ресницах или скатываются по лбу, исчезая в полотенце. Она шмыгает носом, и Чосо замечает, что другая половина блестит перламутровым — не смытой маской.

— Чосо! Ты слышишь?

— Да слышим мы! Молчи! — Чосо кивает на телефон, жалобно скулящий на тумбочке.

Цукумо отряхивает руку от воды, вытирает её тем же полотенцем и принимает звонок на последнем гудке. Потом включает громкую связь, кладёт свой телефоном рядом с телефоном Чосо и опускает на колени у кровати.

— Юки! Я тебе написал, ты не ответила. Я подумал, что и трубку не поднимешь. — голос Годжо звучит обеспокоенно-нервно. Но что-то подсказывает Цукумо, что за неё он волновался где-то процентов на двадцать пять.

— Прости, святой начальник, что моя сексуальная жизнь стоит выше тебя! — Юки улыбается всеми зубами и смотрит на Чосо. Он открывает рот, но не может ничего сказать. Только одними губами произносит «В смысле?!». Сугуру, за стеклом второго телефона, сидит с поднятыми тонкими бровями, совсем немного догадываясь, зачем Цукумо это сказала.

— Так! Я этого не хотел и не хочу слышать, — Годжо сразу отрезает всю необходимость Юки придумывать что-то. — И вообще, я звоню с поручением по работе: можешь завтра приехать и подписать за меня бумаги? Точнее, это не вопрос. Я просто почему-то это так спросил, но это не вопрос.

Сугуру закрывает лицо руками, склоняясь над телефоном. Чосо продолжает смотреть на Юки, мысленно молясь, чтобы она что-то придумала. И чтобы это сработало.

— А у тебя что случилось? Дела какие-то? — Цукумо выдерживает паузу. — Или ты боишься, что он тебя съест?

— Это не смешно.

— А кто-то разве смеётся? — сквозь улыбку спрашивает Юки, поглядывая на уткнувшегося в подушку Чосо. — Хочешь, я приеду и побуду с тобой? Нанами не может? Потому что он хотя бы умеет подделывать подпись.

— Если бы мог, я бы тебе не звонил... Ладно! Давай вечером. После пяти. Надеюсь, его там не будет уже, — Сатору молчит около минуты, как будто пытаясь что-то придумать, но потом сдаётся. — Ну вот я хочу какую-то гадость сказать про него и не могу!.. Я же знаю, что он слушает, пусть скажет хоть что-то.

— Кто слушает?.. — осторожно спрашивает Юки, смотря на Чосо, один глаз которого выглядывает из-за уголка подушки. Секунды на звонке с Сугуру продолжают прибавляться, пока он неподвижно сидит над телефоном.

— Кто-кто. Сугуру в пальто. Ну Чосо конечно же. Обычно он в таких разговорах постоянно со своим ценным мнением, а сейчас тишина. Быть не может, чтобы он молчал.

— Вообще-то я всё слышу. Вы безнадёжны, вот что я вам скажу, — обиженно говорит Чосо откуда-то из подушки.

— И с чего ты это взял?

— Началось... — вздыхает Цукумо.

— А я про Юки тоже ничего плохого сказать не могу. Вот и думайте, почему.

Цукумо улыбается и берёт Чосо за руку, переплетая пальцы.

— Короче, до завтра. В пять тебя жду.

— Пока, Цукумо, пока, безнадёжный человек.

Сатору скидывает звонок, оставляя их втроём.

***

Мегуми катит низкую корзину по полу перед собой и смотрит в телефон. Он идёт медленными шагами вдоль стеллажей в магазине, проходит холодильники с заморозкой, бакалею, бытовую химию, ещё несколько поворотов и останавливается где-то между, отпуская ручку, которая тут же падает на него и остаётся у бедра. Фушигуро берёт телефон двумя руками и печатает ответ на сообщение.

ты сегодня будешь?

Нет, собирался к маме сходить.

Достаточно уважительная причина?

более чем))

Нанами спрашивал про подотчётные по бару и кухне

давай завтра тогда, утром

Итадори с собой возьми

чтобы не скучно было

Окей.

Мегуми отрывает взгляд от телефона и смотрит на Юдзи, показывающего ему две пачки попкорна для микроволновки, — розовую и тёмно-голубую. Он стоит через два прохода от него и трясёт упаковками в воздухе. Кажется, руки у него уже затекли, но он не может опустить их, пока Фушигуро не ответит.

— Какой хочешь? — громко спрашивает Юдзи, сначала поднимая розовый выше, а затем синий. — Сладкий, с ванилью? Или солёный, с морской солью?

— А ещё что-то есть? — кивает Фушигуро.

— Остальные не очень! Или ты хочешь провонять сырным? — со смехом спрашивает Итадори. — Или, может быть, со вкусом огурцов?

— Фу! Оставь это там, где ты увидел, — Мегуми мотает головой. — Давай два солёных!

Итадори исчезает между рядами и возвращается буквально сразу же с тремя упаковками тёмно-голубого цвета. Он бросает их в корзину к стеклянным бутылкам с газировкой, онигири, и целой упаковке с хурмой.

— На всякий случай, — Итадори пожимает плечами и невзначай заглядывает в телефон Фушигуро, где всё ещё открыт диалог с Годжо. — Значит, я могу остаться на ночь?

— В смысле? — Мегуми щурится, пытаясь никак не поменять эмоций на лице.

Из-за всего бардака на работе, Итадори сам предложил Фушигуро провести время вместе: прийти к нему домой, посмотреть фильмы. Ещё тогда Мегуми вообще не понял, к чему такое предложение. Все друзья так делают? Вроде бы да. Они же друзья. Но, кажется, на поверхности было, что Юдзи вечером собирает свои вещи и идёт к себе домой. Потому что они друзья. Хотя, разве друзья не могут остаться у тебя на ночь? Мегуми хочет выдернуть себе волосы вместе с мозгами.

— Ну, Годжо же написал тебе, чтобы я завтра пошёл с тобой. По-моему, проще сразу вдвоём пойти от тебя, нет? — карие глаза мягко смотрят на Мегуми. — Тогда можем посмотреть вообще всю трилогию! О! И я могу на ужин сварить сливочный суп! Это дедушкин рецепт. Мы его капец обожали в детстве с Рё... Хочешь?

Мегуми теряется от такого напора, от такой вовлечённости. Может быть, уволиться и уехать прямо сейчас? Невероятно глупая мысль, но во всех неудобных ситуация это всегда первое, о чём он думает. Вечно это ощущение, что ты попал в капкан и только остаётся, что отгрызть себе лапу.

— Да... Да, давай, — Фушигуро мотает головой и смотрит, как Итадори бежит на поиски всех ингредиентов, как щенок бежит за любимой игрушкой.

Фушигуро убирает телефон в задний карман и берётся за ручку корзины, продолжая стоять посреди стеллажей, холодильников, ламп, ценников, упаковок, этикеток и покупателей. Он стоит, сжимая и разжимая ладонь, боясь пошевелиться, будто понимая, что сейчас наступил на пластину капкана, и стоит ему потянуть приманку, как механизм тут же сработает, захлопнув острые зубья на нём.

***

Всё должно было пойти совсем не так. По крайне мере Сатору хотел на это надеяться. Он хотел надеяться на это, когда сидел в машине, припаркованной у клуба, и стучал пальцами по рулю, смотря в зеркало заднего вида. Там его ждали собственные голубые глаза со светлыми бровями и светлыми ресницами, с едва заметными синяками на белой коже, с сеткой капилляров и вен, близко проходящей под ней. Тогда он мысленно прокрутил ближайшее будущее: зайдёт, Юки уже там (он видел, как она зашла пару минут назад), быстро всё подпишет, поболтает с ней, если всё будет хорошо, то задержится на чай. Потом достал телефон и написал Мегуми, узнал, будет ли он сегодня: с ним всегда как-то спокойнее. Но у него сегодня очень личное дело. Годжо задумался, есть ли в клубе хоть кто-то из полноценной семьи. Почти все, как один... Он усмехнулся этой злой иронии, выходя из машины. Это место, как магнит.

Сугуру оказывается там (непонятно почему). Сатору никак не реагирует на это, наоборот, даже здоровается с ним. По-человечески. Почему-то он сам удивляется такому. И даже как-то поддерживает с ним разговор о природе и погоде, пока Юки не приносит ему документы. Годжо подписывает их и думает, что это вообще сейчас было. Хотя, больше он думает о том, как это естественно и просто было. Вот он забыл на минуту о всех этих глупостях, и как сразу всё хорошо. А потом Цукумо звонит Чосо. Со своим обычным звонком, что кто-то из детей опять убился сам или убил кого-то в школе или всё вместе. И Юки ну никак не может остаться. Выбегает со всеми своими вещами, и, если бы Сатору знал обо всём, то дал бы ей премию за такую отличную игру.

Только он ничего не знает, и вместо этого нервно звонит Нанами. Звонит и умоляет его приехать. Очень долго и настойчиво умоляет. Возможно, не без угроз. Так что Нанами (у которого на самом деле нет никаких важных дел) вынужден приехать. Сугуру же всё это время сидит за столиком, работая на ноутбуке и слушая, как Сатору на втором этаже в своём кабинете совсем не знает, что ему делать. Спуститься и остаться тут один на один он не может. Сугуру подняться тоже не может. Тревога начинает просыпаться где-то совсем далеко, но Гето уже ощущает её приближение. У него есть дурацкая вера, что всё должно получиться (они же все вместе что-то придумали и сделали, как иначе?), хотя страх, что Сатору и шанс вернуть хоть что-то с ним сейчас исчезнут, приклеил его к месту. И если он будет просто сидеть, то глупая уверенность ему не поможет. Ему вообще ничего не поможет.

Где-то в одной из точек мысленного шторма появляется Нанами, который спрашивает у Гето, почему тот смотрит на пустую таблицу уже несколько минут. Сугуру отвечает, что это всего лишь рабочий процесс. И говорит, что Сатору у себя. И что он не знает, как с ним быть. Кенто поправляет очки и поднимается по лестнице, понимая, что сейчас решающий ход, и он остаётся за ним. Не считая того, что останется им двоим — чёрному и белому котам.

Сатору сидит в своём кабинете на диване, сцепив руки в замок. Нанами закрывает за собой дверь, доходит до стола и кладёт туда все взятые снизу документы, а потом выразительно смотрит на Годжо.

— Ты не хочешь поговорить с ним?

Сатору поднимает голову. Его взгляд быстрее губ.

— Я не могу! Я- Я боюсь, что опять наговорю ему... Мне просто стыдно. Я это понял недавно. Мне просто стыдно за всё, что было между нами. Но я не могу ему сказать ничего. Не могу извиниться... Потому что мне стыдно...

Нанами ощущает странное размытое чувство вдалеке. Кажется, сегодня опять заболит голова.

— Тогда иди туда и сиди молча. Хорошо? — сил на любую драму у него нет. — Я закончу с этим, — он хлопает по стопке ладонью два раза, — а ты, может, найдёшь, что сказать.

Сатору нехотя спускается на первый этаж. Он знает, что ему стоит послушать Нанами. Но что он должен сказать? Этого он не знает. Поэтому сейчас он просто сядет у бара и будет ждать Нанами. Сугуру же всё это время сидит за ноутбуком и боковым зрением наблюдает, как Сатору медленно переступает ступеньку за ступенькой, потом заходит за стойку, наливает себе стакан воды, садится там же и смотрит на него. Гето не поворачивает голову, но всё прекрасно видит. Он не решается ответить ни жестом, ни словом, потому что знает, что Годжо должен сделать ещё хотя бы один крошечный шаг, чтобы принять от него все остальные.

Нанами же в этой время осторожно выходит из кабинета Сатору и на цыпочках идёт в свой, поворачивая ключ в замке так медленно, что даже крохотного щелчка механизма не слышно. Потом он прикрывает за собой дверь и поворачивает нижний замок так же неслышно, выдыхая в безопасном месте. Похоже, сегодня он тут останется надолго. И только Кенто заканчивает раскладывать диван, достав из шкафа ортопедическую подушку и пятнистый плед, как его телефон вибрирует на столе.

долго ещё???

Пока занят. Тебе скучно там?

нет, просто во все игры я уже играл

а телефон скоро разрядится

зарядка в машине

а если я выйду, то я уеду

мне нельзя

Тебе нельзя.

Потерпи ещё полчасика, скоро закончу.

Сатору вскидывает голову к потолку. На оставшиеся семь процентов он сейчас прочтёт, как помириться с другом детства, с которым ты не говорил пару лет, а ваши отношения в том же детстве сломались и на самом деле твои чувства к нему никогда не были полностью дружескими. Хотя, вряд ли кто-то сможет помочь ему в этом. Телефон мяукает уведомлением в руке.

Что там Сугуру?

мне начинает казаться, что он ждёт меня

Нанами усмехается. Жаль, что сегодня он забыл взять с собой книжку. Нужно поискать что-то в кабинете, а ещё привезти на будущее. Хотя, пусть это будет последний раз.

Тогда сделай уже что-нибудь.

Сатору смотрит на сообщение так долго, что проценты заряда падают ещё на два. Потом он выключает телефон и кладёт его на стойку. Встаёт со стула и на нетвёрдых ногах идёт к столику Сугуру. Главное не думать о том, что он сейчас делает, иначе тут же дёрнется направо и побежит на парковку. Сердце колотится в груди, когда Годжо садится напротив Гето и даже боится подышать первые секунды. В ушах только шум крови, которую выплёвывает сердце, поэтому слова Сугуру он читает по его губам.

— Я не хочу, как в прошлый раз, хорошо?

Сатору кивает. И от этого становится немного легче.

— Я тоже не хочу.

Годжо запускает руку в карман штанов и выкладывает на стол вместе с двумя пластиковыми картами, чеками, жвачками, тремя монетками и сливочной карамелькой свои ключи от кабинета. Ключи с брелком в виде чёрного кота.

Сугуру знает, что он хочет этим сказать. Он увидел их ещё в тот раз. Наверное, Сатору не знал об этом. И не знал о другом. Поэтому открывает портфель, стоящий рядом с ним, и достаёт оттуда свои ключи от машины, кладя их рядом с ключами Годжо. Видеть брелок с белым котом на них он никак не мог.

— Это так странно... Я перевешивал свой с рюкзака на ключи от дома, потом на ключи от квартиры, потом ещё на что-то, а сейчас он висит на клубных, потому что я чаще всего ношу их с собой. И я никогда не задумывался о том, почему это делаю.

Сатору задумчиво смотрит на две пары ключей, которые лежат перед ним. То, что отняло их друг у друга и самих себя, теперь напоминает о том, что они значат.

— Когда мы... Когда это случилось между нами, я думал, что это единственное, что у меня осталось. Потому что мы были ужасными, но... но это всегда напоминало о том времени, когда мы ещё всё могли исправить.

— Разве уже поздно?

— Нет... — Сатору качает головой. — Нет... Мне просто страшно, что мы уже совсем другие. Что у тебя в голове образ, которому я уже давно не соответствую. И у меня то же самое.

— Если ты так хочешь сказать, что наши отношения проще разрушить и построить на их месте новые, чем пытаться починить старые, то ладно. Я согласен на всё, лишь бы иметь возможность поговорить с самым близким для меня человеком. Хочешь познакомиться по новой, Сатору Сатору?

Годжо думает, что всё внутри него смяли в комок этими словами. Сейчас он не хочет ничего. Нет. Хочет только одного: чтобы у него не дрогнул голос, когда он будет отвечать Сугуру. Но этот вопрос так его обезоружил, что ему только остаётся защищаться. И Сатору смеётся. Смеётся, запрокинув голову, чтобы глаза предательски не заслезились.

— Ладно, я оказался неправ. Ты такой же придурошный, и это никакой не образ, — Сатору прикусывает губу. — Если ты что-то хочешь посмотреть, пошли на кухню... Я покажу... Всё равно долго ждать...

Нанами смотрит на наручные часы перед тем, как их снять. С последнего сообщения Годжо прошло больше часа. Что-то почитать он так и не нашёл, но нашёл потрёпанную книжку с судоку. Вполне сгодится. Да и запасная зарядка всегда была у него в кабинете. Кенто проверяет телефон, на котором два новых сообщения за последние пять минут. Не от Сатору.

Привет-привет.

Как всё идёт?

Юи. Нанами тепло улыбается, открывая мессенджер.

Из плюсов: Годжо отстал от меня час назад.

Из минусов: сегодня ночую здесь.

Плюс может стать минусом, если они убьют друг друга.

По-моему, там сейчас что-то другое происходит.

🤞🤞🤞

Годжо успевает подумать позже, чем произносит это. И Гето зачем-то на это соглашается. Так просто переводит тему с личного на рабочее, говоря у него за спиной, что бы он хотел увидеть на кухне. А Сатору уже почти поверил, что он здесь реально только из-за него. Только он совсем не знает, что будет делать, когда они туда придут. Покажет коллекцию ножей Юты? А что потом?

Сугуру же радуется, что идёт позади, и Сатору сейчас не видит его непонимающего лица. Поэтому он безостановочно что-то мелет про нормы и про сроки, про график уборки и про то, как там всё было в прошлый раз. Почему Сатору решил пойти с ним на кухню? Но это в любом случае хороший шаг. Даже очень хороший. Но неужели они сейчас реально будут смотреть на кастрюли и холодильники?

Сатору заходит первым, Сугуру за ним. Кухня вся сияет чистотой, разве что не пахнет, как набор химии. Белая плитка и сталь рабочих поверхностей сливается в одно слепящее множество. Так болезненно, что Сугуру резко понимает, что либо он делает это сейчас, либо не делает никогда.

— Я люблю тебя.

Сатору смотрит на стол, где видит белое пятно-отражение лампы. Он слышит слова Сугуру и думает, что это какие-то слуховые галлюцинации. На пустой кухне они даже звучат с таким эхом, будто это всё в голове. Годжо медленно поворачивается, его глаза бегают по комнате, смотря на бар через окошко в стене, на ножи, воткнутые в подставку, на деревянные разделочные доски, присыпанные солью, на стаканы, стоящие у стойки, на его телефон, лежащий там же. Каждая мелочь вырезается у него в голове в этот тягучий момент.

— Что ты сказал? — взгляд замирает на лице Гето вместе с телом.

— Я люблю тебя, — повторяет Сугуру, смотря прямо в голубые глаза. — Прости меня. Пожалуйста.

Сатору мотает головой. Так обычно реагируешь на новости, после которых твоя жизнь разбивается вдребезги. Сугуру делает последний шаг ему навстречу и кладёт свои руки на его шею. Глаза Годжо широко распахнуты. Он смотрит на Сугуру, на его прикрытые глаза, на спадающую на лоб чёлку. Он ощущает его пальцы у себя на лице, как их подушечки теперь вжимаются в его щёки. Ощущает, как тонкие губы Сугуру осторожно прижаты к его губам.

Вот и всё.

Chapter Text

Я люблю тебя. Я тебя люблю. Я. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Люблю. Люблю. Я люблю тебя. Я Люблю Тебя. Я. ЛЮБЛЮ. ТЕБЯ. ЛЮБЛЮ. Я ЛЮБЛЮ. Я. ТЕБЯ. ЛЮБЛЮ. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ ЛЮБЛЮ Я ТЕБЯ

У Сатору горят щёки, и кровь в висках стучит вместе с этими словами. На поцелуй он почти не отвечает, потому что он никогда не думал, что такое может быть. Нет, он мог что-то представить мимолётно и не всерьёз, но чтобы вот так…

Он же так старался держать себя в руках. А сейчас эта волна чувств просто врезалась в него вместе с губами Гето.

Сугуру открывает глаза и смотрит на него, не зная, отойти или остаться рядом. Но ничего не говорит. Он уже всё сказал и сделал. Годжо сжимает ладонью за спиной стол изо всех сил, стараясь удержаться за реальность и набраться хоть немного смелости для своих слов.

— Я тоже люблю тебя, — шепчет Сатору, и слёзы скатываются у него по щекам. — Всегда любил. И теперь я могу это сказать. Прости меня. За всё.

Сугуру качает головой. Как это странно. Они говорят друг другу одно и то же только сейчас. Неужели это не могло случиться раньше?

Сатору запрокидывает голову и отодвигает от себя Сугуру на пару шагов. Он закрывает лицо руками, и Гето замечает, как тот начинает дышать по квадрату. Ещё со школы он перепробовал множество схем, но почти все они не давали никакого эффекта. Хотя, квадрат он никогда не пробовал. Он казался ему слишком простым. А если не помогало сложное, то простое помочь никак не могло — так думал Сугуру. Возможно, стоило пересмотреть этот вопрос.

Сатору стирает наполовину впитавшиеся в кожу следы от слёз и делает последний выдох. В его голове теперь почти такой же порядок, как и был до того, как он зашёл на кухню. То есть его отсутствие.

— Дурацкая вещь, но работает, — неловко говорит Годжо.

— Хотел сказать, что попробую. Но надеюсь, что больше не придётся.

Сатору поджимает губы, не зная, что на это ответить. У них так много вещей, которые им нужно обсудить. Возможно, слишком много. Он чувствует себя крошечным человеком у самого низа скалы, уходящей в непроглядную высь. И теперь ему точно не удастся просто обойти, он обязан забраться на самую вершину. Пройти каждый подъём, ухватиться за каждый выступ и пролезть там, где это кажется невозможным.

— Я не думал, что ты… что так будет, — Годжо опускает взгляд. Неловкость стелется по всей кухне туманом.

— Что я тебя поцелую? — спрашивает Сугуру, и Сатору чуть не вздрагивает, поднимая взгляд. То ли ему показалось, то ли он и правда услышал в его голосе прежние лисьи ноты. Похоже, неловкость чувствовал он один.

— И это тоже. Знаешь, сейчас я чувствую себя максимально глупо, потому что… Зачем я это сделал тогда? Наверное, ты был прав, что я плохой друг. Но я просто слишком сильно любил тебя и боялся, чем это может закончиться. Что если я скажу тебе, то потеряю и свою любовь, и своего друга, что самое страшное… А в итоге так и вышло, — Сатору усмехается, качая головой. — И потом я начал думать, что ты понял это. И поэтому стал отдаляться. Тебе было противно. От меня, — голос Годжо разбивается о воспоминания юности.

Сугуру берёт Сатору за руку, заглядывая в глаза.

— Почему? Я никогда не отдалялся от тебя. Никогда не хотел. И мне не было от тебя противно, — Гето читает вопрос во голубых глазах. — Да, даже из-за Тодзи. Я не разделяю твоей привязанности, но… Больше он никогда не встанет между нами.

— Просто ты тогда перевёлся и… Не знаю почему, но я очень ярко запомнил тот момент, когда ты показывал мне свои проколотые уши. И я подумал, что это не ты. Что я не знал тебя таким. И я начал думать, что ты всё это делаешь, чтобы перестать быть похожим на того, кого я изначально полюбил. Стать непохожим на него, отделиться. А я всё равно продолжал тебя любить даже так. И делал этим тебе только хуже. И тогда я подумал, что лучше будет оставить тебя.

— Ты очень любишь додумывать за других, как я слышу, — с лёгкой улыбкой подмечает Сугуру, перебирая пальцы Сатору. — С чего ты вообще взял, что я хотел, чтобы ты меня оставлял? Что мне не нужна была твоя дружба? Твоя помощь, твоя поддержка? Твоя любовь? Ты сам?

Годжо хмурится. Об этом он никогда не думал. Он всегда думал только о том, как что-то убрать, выкинуть, отделить. Ему казалось, что другое и не нужно. Только почему он так думал?

— Я не знаю, — честно отвечает Сатору. — Ты никогда не просил меня об этом.

Нужно ли о таком просить? Это сложный вопрос. Возможно, без правильного ответа.

— В школе… всё началось ещё тогда. Я не хотел обременять тебя своими проблемами. Но даже так ты был единственным, кто помог мне пережить это, — Гето мельком вспоминает лето, ставшее переломным для всех.

— Я знаю. Я догадывался. Видел. Но… Я боялся. Внутри я понимал, что это из-за меня всё. Поэтому я просто смотрел. Был рядом. Как мог. Пока мог.

Сугуру качает головой. Многие вещи он перерос и переосмыслил.

— Ты был ребёнком, как и я. Что ты мог сделать? А всё что мог, ты и сделал. И я тебе за это очень благодарен, — Сугуру улыбается, смотря на Сатору. Он задерживает взгляд на его лице, будто запоминая и так выученные черты.

Годжо вопросительно сводит брови. Он не понимает, почему Гето так смотрит на него. В карих глазах же на ребёнка накладывается подросток, а на него взрослый по кругу. Эти три одинаково разных человека сменяют друг друга, и Сугуру просто не может сказать, как благодарен за то, что сейчас стоит перед ними. Буквально. Если бы не Годжо, то сейчас он был бы… Не здесь. Позже Сугуру обязательно расскажет обо всём, но в данный момент для него это было слишком. Он не мог открыться так сильно, так до конца. Как бы не хотел.

— Прости меня за всю боль, которую я тебе причинил. Прости за то, что закрывал глаза. Прости за то, что отдалился. И, пожалуйста, обременяй меня. Я готов. Иначе зачем это всё? Даже если у нас ничего не получится после…

Сатору прикрывает глаза. Извиняться это очень тяжело. Особенно по-настоящему и искренне. Когда ты действительно вкладываешь всего себя в это «прости».

— Что значит «ничего не получится»? И, конечно, я тебя прощаю. Мне не за что тебя прощать, и я давно простил тебя, — тараторит Гето. Его сердце замирает в ожидании ответа.

Сатору улыбается кончиками губ на вторую часть слов Сугуру.

— Вдруг мы поймём, что… отношения всё же не для нас. И… я всё равно хочу с тобой снова стать друзьями. И тогда тебе придётся обременять меня своими проблемами. Понимаешь?

Сугуру чувствует лёгкость в груди, расходящуюся в стороны. Это лучшее из всего, на что он мог надеяться. Он несколько раз кивает в полном согласии.

— Знаешь, я всегда очень переживал за тебя. Мне было страшно, что с тобой случится то же, что и со мной. Или что-то хуже. Поэтому я пытался контролировать тебя и твой круг общения. Я не мог понять, почему ты общаешься и работаешь с Тодзи. Всё ещё не могу… Может быть когда-нибудь, но не сейчас. Я не смогу извиниться за это, но прости за мои слова о тебе и Мегуми. Я ошибался.

— Я всегда это знал, — пожимает плечами Сатору. — Потому что сам был придурком. Ты тогда всё равно был прав. Потом. Про Юи. Не знаю, почему вы все со мной общаетесь ещё. И не отреклись от меня. Это худшее, что могло случиться из-за меня. И мне правда стоило нанять охрану. Я просто не хотел этого признавать от стыда, от вины и от всего остального.

Сугуру всё ещё помнит день, когда узнал о том, что Хайбару пырнули ножом у клуба, как вчера. Жуткое событие. И он правда не знал, почему для них всех оно прошло так незаметно. Всё равно этот крест Годжо придётся пронести ещё достаточно, пока он не бросит его где-нибудь, после чего об этом можно будет даже шутить.

— Возможно, душевный разговор тебе нужен не только со мной. Они всегда были твоими друзьями, если ты не забыл.

— И твоими тоже. Что они скажут об этом? — Сатору разводит руками.

Сугуру поднимает взгляд, делая вид, что он совсем не знает, как много ими было сделано ради них двоих.

— А что ты скажешь?

— Что я рад. И что я хочу тебя поцеловать, — Годжо смотрит на Гето с каким-то вызовом. Но он тут же теряется, когда Сугуру кивает ему, одними глазами говоря, что он тоже этого хочет. Только теперь первый шаг не за ним. Он стоит даже не на расстоянии вытянутой руки и ждёт.

Сатору не знает, как подступиться. Это сложно. Сугуру не сводит с него глаз, что заставляет нервничать ещё больше. Годжо приближается к нему, но не к лицу. К шее. Он утыкается в неё, оставляя на ней несколько неосторожных быстрых поцелуев. Гето выдыхает в усмешке, запуская пальцы в светлые волосы, будто подтягивая за них к своему лицу.

Сатору останавливается у челюсти, прикусывая кожу на ней. Пальцы левой руки слабо блуждают по границе между ремнём брюк и рубашкой, выбивающейся оттуда. Сугуру сам, в нетерпении, поворачивает голову так резко, что чуть не стукается своими зубами об зубы Сатору. Свободной рукой он прижимает Годжо ближе к себе, чувствуя тепло тела, и как оно расслабляется, когда язык Сугуру проходит по губам Сатору и оказывается во рту. Этот поцелуй совсем другой по ощущениям. Жаркий, обжигающий лицо и шею. Такой, что хочется вжаться друг в друга, пробраться под кожу.

Сугуру выпутывает пальцы из волос Сатору, спуская руку по шее к плечу, от плеча по руке к талии, а потом ещё ниже — к поясу штанов. Но Гето не переступает этот барьер, он только обходит его, скользя ладонью по ширинке и ощупывая контур члена Годжо без смущения. Сатору же замирает, рвано вздыхая от такого, и смотрит на Сугуру.

— Хочешь, чтобы я продолжил? — полушёпотом спрашивает Гето.

— А это не странно? — Годжо напоминает испуганного котёнка. К такому продолжению сегодня он точно был не готов.

— Нам по тридцать… Это обычно, — с усмешкой отвечает Сугуру.

— Тогда хочу.

Сатору возвращается к поцелую, чувствуя, как пальцы Сугуру оттягивают край штанов, ныряя вниз. Он задерживает дыхание, переставая отвечать на поцелуй сразу, как ощущает мягкую ладонь Гето на своём члене. Мурашки искрами расходятся по телу. Сугуру отрывается и смотрит на него с улыбкой, сначала изучая пальцами головку, а потом обнимая ими ствол и начиная медленно двигаться вверх и вниз, продолжая смотреть на Сатору. Кровь горячо и жадно вбирается его сердцем. Он выдыхает через рот, подаваясь навстречу к Сугуру.

Годжо становится тесно. Он хочет ещё. И как можно быстрее. Поэтому стягивает штаны до колен, давая Гето место для движений. Он усилил хватку, заставив Годжо заскулить, и принялся быстрее дрочить ему, то и дело оголяя головку. Сатору впился ему в плечи, чтобы удержаться, пытаясь что-то сказать. То ли как ему приятно, то ли как он хочет ещё быстрее. Но вместо этого дёрнул рукой, снимая с волос Гето резинку. Та шлёпнулась на пол, распуская его чёрные волосы следом.

— Ты красивый. Такой красивый, — зашептал Сатору, чувствуя, как Сугуру предательски замедляется.

— Кажется, кто-то сейчас кончит, — Сугуру прильнул к уху Сатору, медленно целуя его.

Годжо замотал головой, отталкивая от себя Гето. Всё смущение превратилось в смесь интереса и желания. Сатору опустился на холодный пол кухни, чувствуя твёрдую плитку коленями. Было неудобно и неприятно. Но скоро это сгорит в жаре момента.

Сугуру понял, чего тот хочет, и у него больно заныло внизу живота от возбуждения. Взгляд прикрытых голубых глаз из-под светлых ресниц так и просил расстегнуть ремень. Какое-то время Гето и сам не верил, что это происходит. Как-будто он смотрел со стороны на них двоих. Именно когда холодный металл стола касается его кожи, он приходит в себя. А следом за этим его член оказывается во рту у Годжо. Сначала он берёт в рот только головку, осторожно, будто боится сделать лишнего. Но Сугуру хватает и этого, чтобы чуть не кончить. Одного этого взгляда снизу вверх и тёплого влажного рта. Он стискивает пальцами стол, выигрывая себе время наслаждения.

Сатору ёрзает на коленях, следом делая несколько движений головой, с каждым разом заходя всё глубже. Годжо помогает себе рукой, второй медленно скользя по собственному члену. Конечно, у него не было большого опыта, но от того, как он старался и от собственных мыслей Сугуру, ничего другого и не требовалось.

Язык Сатору обошёл обнажённую головку в первый раз, заставляя Сугуру инстинктивно дёрнуться вперёд. Годжо закрыл глаза и сосредоточенно нахмурился, повторяя движение и продолжая надрачивать в одинаковом ритме для них двоих. Язык Сатору во второй раз обошёл головку члена Сугуру. Низ живота у него начал сокращаться мелкими вспышками.

Сугуру почему-то подумал о языке тигров, какой он у них шершавый. Такой, что вроде бы может снять кожу с человека. Он точно читал об этом или слышал где-то. Потом подумал о языке Сатору, мягком и упругом. Его тёплом и влажном рте. Их первой встрече на качелях. Сатору-ребёнке и Сатору-взрослом. О вызывающих глазах под белыми ресницами и взгляде снизу вверх.

Не в силах больше терпеть, Сугуру отпрянул от Сатору, хватаясь за свой член и сгибаясь пополам. Оргазм выжимает его, заставляя застонать и кончить себе в ладонь. Сердце Гето размашисто стучит в висках ещё минуту, пока он, всё ещё не разгибаясь, не смотрит на Годжо. Тот шумно дышит, полусидя. Его футболка и кафель перед ним поровну запачканы спермой. Сатору замечает на себе взгляд и глупо улыбается.

— Не так я себе представлял первый разговор, — он пытается встать, но без помощи Сугуру получается плохо.

— А первый раз? — смеётся Сугуру.

— Это я себе не представлял, — отмахивается Годжо. — Нужно всё убрать… У меня в кабинете должны быть вещи. Если тебе…

Сугуру мотает головой, ополаскивая руки в кухонной раковине.

— Нормально. Тебе нужнее.

Годжо всё ещё стоит посреди кухни, пытаясь понять, мог ли он сегодня вечером упасть в ванной и удариться головой. И как же ему хочется надеяться, что нет.

— Ты слышал? — Сугуру вопросительно косится на входную дверь.

— Что слышал? — Сатору, поглощённый новоиспечёнными радостями не слышал вообще ничего. Он уже давно в другой реальности.

— Показалось, что кто-то пришёл, — Сугуру для самого себя спишет это на шум воды или что-то ещё.

Годжо машет рукой. Он объясняет, что никто прийти не мог, потому что из-за самого Сугуру все в небольшом отпуске. И почему-то (от таких ярких эмоций, конечно же) он совсем забыл о своей переписке с Мегуми. И вспомнить через несколько минут о ней будет уже слишком поздно. Зато Сатору наверняка убедится, что это всё точно не сон. Или нет?

***

Вернувшись домой, Мегуми первым делом принёс одеяло, под которым спал Итадори, к себе в спальню. День сегодня был по-настоящему странным. От и до. Фушигуро всю ночь не спал и ворочался под вторым одеялом без пододеяльника. Оно пахло залежавшейся в шкафу вещью и неприятно касалось тела. Он думал о Итадори в другой комнате. О том, что всё это значит и значит ли вообще хоть что-нибудь. Поэтому, когда зазвучал его будильник, он с неким облегчением сбросил с себя этот кокон, и начал собираться на работу. Но там тоже не обошлось без какого-то бреда. Сатору и Сугуру… прямо у него на глазах. Он ещё долго не сможет выкинуть эту картинку из головы. И это странное саднящее чувство каждый раз, когда он теперь смотрит на Годжо. Он не мог понять, что это.

Фушигуро идёт на кухню, включает свет и осторожно достаёт чистую миску, поворачивая голову. Образ Юдзи стоит у плиты, тщательно размешивая суп. Мегуми внимательно наблюдает за ним, замечая, как щепетильно он подошёл к готовке. Из курицы убрал все кости, отмерил молоко и воду, овощи нарезал, как по форме — квадратиками один к одному.

Мегуми включает плиту и ждёт, пока суп начнёт покрываться маленькими пузырьками. В это время Итадори снова рассказывает ему, каким привередливым в детстве был Рёмен и как он почти ничего не ел. Ему не нравился запах еды, вкус еды, для него всё было слишком сладким, слишком солёным, слишком кислым. И тогда дедушка вспомнил про этот, как его называли, «детский суп». И когда он его, как котёнку, подал, тот с закрытыми глазами сунул ложку в рот, уже готовый выплюнуть, но ему так понравилось, что дедушке пришлось варить на три дня вперёд.

Мегуми, конечно, с трудом верил, что такой человек мог падать в обморок от капусты или рыбы. Хотя, только Юдзи знал эту сторону своего брата. Для него он навсегда останется тем привередой.

Но было в этом супе и ещё одно открытие для Фушигуро. Уже более личное. Он написал Годжо, что планировал поход на кладбище. Для него это очень уважительная причина. Но он соврал. Ради него, конечно, но соврал.

Хотя Мегуми никак не мог знать, что Юдзи останется у него и что будет готовить этот сливочный суп. Тот самый сливочный суп, который готовила ему мама. Ровно по той же причине, по которой его готовили Рёмену.

Фушигуро знал его рецепт, он даже пробовал несколько раз сам, но постоянно получалось не так вкусно. Нормально, хорошо, иногда даже очень, но не так. И это расстраивало сильнее, чем если бы получилось плохо. А у Итадори получилось. И когда он только кончиком языка ощутил этот вкус детства, он сразу понял, что это и наказание за ложь и обещанная встреча с матерью.

— Знаешь, я бы добавил соевого соуса для глубины вкуса.

Мегуми поднял глаза на Юдзи, осознавая, чего ему не хватало во время готовки. И всё же, сидя на пустой кухне рядом с пустой миской, Фушигуро был не прав в своих выводах. Глубина вкуса была не в специях и соевом соусе.

***

Фушигуро протирает стаканы, расставляя их как по линейке за баром. Вокруг него непрекращающийся галдёж. Вот и начало настоящей рабочей недели. Все успели наскучаться друг по другу, родились новые тайны и сплетни, а за уголком ещё большие стоят и ждут.

— И что он реально это сказал?! — Нобара бьёт ладонями по бару, не веря услышанному.

— Ну да! Пятнадцать процентов каждому сверху! — отвечает Итадори, тут же слушая, кто и на что потратит эту прибавку.

Только Мегуми улыбается уголками губ и закатывает глаза. Вспышкой перед глазами снова проносится увиденное неделю назад. Улыбка пропадает с губ.

— Слушайте, а я не понимаю, чего он такой счастливый стал-то? — Юта влезает в разговор, говоря лицом к Инумаки, притянув того к бару. — Нет. Даже шутку придумать не могу.

Итадори бросает взгляд на Фушигуро. Тот его отбивает, прячась под баром и с кряхтением доставая с нижней полки что-то. Его рука показывается из-под стойки, как кость мертвеца из сырой могилы, и журнал шлёпается перед всеми. Многоголосый вдох расходится по залу. Кажется, все они синхронно прочитали название журнала «Бесполезные изменения».

— Давай, листай, — командует Ютой наконец вылезший Мегуми. — Ага, ага, дальше. Стоп! Ну-у-у-у.

Юта открывает главный разворот. Там Сатору подпирает голову рукой, на его лице широкая улыбка и он смотрит… На Сугуру, сидящего напротив него. Ещё одно фото, уже с другого ракурса, показывающее Сугуру с поднятым бокалом. Фото, где они в конце вечера сидят рядом друг с другом. Фото, где они на улице. Гето курит, стоя напротив Годжо. Следующее фото. Сигарета зажата у него в пальцах руки, отведённой в сторону, пока он целует Сатору.

«Бизнесмен и холостяк Годжо Сатору впервые замечен на публике со второй половинкой. Что о нём известно?»

— Реально?! Чего?! В смысле?! А как так получилось?! — Нобара попеременно смотрит на них всех. Потом только на Фушигуро и Итадори. — Почему вы двое выглядите так, будто знали это раньше?

— О! Вы тоже это прочитали! — Чосо подпрыгивает в стороне, пытаясь рассмотреть, вокруг чего все столпились. — Прикол, да?

— Ты знал? — быстро спрашивает Кугисаки. Ей не хватает только ножа.

— Нет, — так же быстро отвечает Чосо, мотая головой. Хоть бы ты поверила… Рыжая с прищуром смотрит на него ещё несколько секунд, а потом переводит взгляд за спину, хмурясь и возвращаясь к журналу.

Чья-то рука ложится Чосо на плечо. Он оборачивается, сталкиваясь взглядом с Наоей.

— Слушай, в мужском датчик дыма не работает нихрена. Ты посмотрел бы. А-то соблазняет… — Зенин вскидывает брови, начиная обходить Чосо.

Чосо пару секунд раздумывает, о чём вообще говорит Наоя. И потом понимает, раскрывая глаза.

— Ты же не куришь в туалете? — он окликает поднимающегося на второй этаж Зенина. — Скажи, что я не прав!

Наоя оборачивается на самом верху лестницы, улыбаясь в оскале. Он только пожимает плечами и исчезает на втором этаже. Чосо ругает и пинает последнюю ступеньку. Работы точно не убавилось.

Зенин останавливается перед кабинетом Годжо. Он кладёт ладонь на дверную ручку, но не поворачивает её. Нервничает. Постояв так ещё с минуту, закусив щёку и нахмурившись, Наоя всё же заходит в кабинет Годжо, сталкиваясь с Маки в дверях. Она бросает на него быстрый взгляд и даже не здоровается и не прощается на выходе. Зенина это приводит в замешательство, и он даже не успевает съязвить, только непонимающе смотря ей вслед и закрывая дверь. Что она здесь делала так рано? Конечно, Наоя думал, что только у него одного могли быть личные просьбы к Годжо. Сатору же сидел и окрылённо печатал на ноутбуке. Вокруг него на столе множились коробки с бумагами.

— Ты что-то хотел? — не поднимая головы, быстро спрашивает мужчина.

— Да… Да, — Наоя, потерянный в совсем другом сценарии реальности, крутит головой и смотрит на кажущийся ему новым кабинет. Перед дверью он три раза прокрутил этот диалог, и его первоначальные реплики отскакивали от зубов. — Я хочу новый номер поставить. С девушкой. На тридцать первое.

— С девушкой… — Годжо сверяется с бумагами и берёт в руки телефон, начиная что-то печатать сразу в двух местах. — Тебе пропуск для неё нужен?

— Ну и разрешение, — мнётся Наоя.

Как-будто концепция заведения не предусматривала женщин. Или так ему казалось. Вслух это не обсуждалось и нигде не писалось, но… Их не было. Никогда. Потому что ему нравятся только мужики?

— Ну я это не увижу, к сожалению. А так… почему нет? — Сатору на секунду поднимает глаза на Наою и улыбается ему. — Интересная идея. Да и нам давно пора что-то новое сделать. Я скажу Цукумо, чтобы она сделала пропуск, у неё заберёшь послезавтра, хорошо?

Годжо слишком легко согласился. Обычно его даже на какую-то мелочь нужно было упрашивать с презентацией. А тут… Наоя был рад, что не струсил, как обычно. С самого утра у него было странное предчувствие, что ему нужно просто пойти и поговорить на этот счёт (Тодзи, который больше месяца слушал про эту идею, сказал ему, что именно сегодня благоприятнейший день для того, чтобы попытаться).

— А почему Вы не увидите?

— Так я уезжаю. Поэтому сейчас быстро раскидаю всю работу и забуду о ней… на месяц точно. Цукумо и Нанами о вас позаботятся, — с усмешкой отвечает Годжо, щёлкая ручкой несколько раз. — А! Я забыл спросить. Девчонку-то как зовут?

Наоя смотрит на тумбу позади Сатору. На ней фоторамка, сливающаяся по цвету с самой тумбой. А из-за стекла на него смотрят двое — молодой, даже маленький начальник с мороженым и мальчишка в белой футболке и соломенной шляпе. Раньше он эту фотографию здесь никогда не видел.

— Зовут… — протягивает Наоя, отводя взгляд от фотографии. — Рика. Оримото Рика.