Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Искомый кабинет обставлен в лучших традициях аристократов: обшит красным деревом, с редкой позолотой по краям широких прямоугольных панелей с затейливой резьбой. Позади стола Консула — выгнутые стеклянные панели, служащие одновременно и окном, выходящим на парадный плац, и экраном. В правую стену вмонтирован шкаф, обшитый сенсорными панелями. Ни одной книги, ни одного документа или занятной вещицы не достать, не имея биометрического ключа.

Миднайт Скайрайс провела ладонью по столу. Длинный, монолитный, из цельного куска чернильно-чёрного дерева-гиганта, плода скрещивания секвойи и местной флоры. На столе ничего лишнего. Встроенный планшет с заблокированным экраном. Стекло твёрдое, пуленепробиваемое. Даже плазмой не разъест. Сколько же денег было спущено на эти разработки?

А это что?

Длинная коробка — внутри кисти, какие-то чернила… Миднайт потерла в пальцах, обтянутых перчаткой, сухую пыль, напоминающую золу со смолистым запахом. Странно. Замашки богачей, переводящих бумагу.

Если это только не что-то очень ценное.

— Ищи бумагу, — бросила она сообщнице, проникшей следом за ней. Та ответила недоуменным взглядом, а в руках застыл стемпер со свежим отпечатком самой леди Рэд, ближайшей соратницы Консула.

Миднайт качнула головой. Не может быть так просто, чтобы документ оказался за одной из этих панелей или вовсе в электронном виде под заблокированным экраном.

Слишком… Просто. Насколько она знала Консула, эту нечитаемую личность с эксцентричными замашками, всё могло быть…

Им нужен всего один приказ. Тайный приказ, по их данным, отданный не ранее пяти часов назад, касающийся смертной казни — человека невинного, близкого, но попавшего под горячую руку Великого Консула Валенсиано, жестокой женщины родом с Терры, захватившей власть над всем Нилом почти тридцать лет назад.

Элизиум понемногу роптал, подхватывая отголоски настоящих бурь гражданских городов, уставших от бесконечного угнетения и жертв во имя несуществующей войны.

«Её нет, но она грядет, — все динамики на перекрестках исторгали хорошо знакомый, сильный голос, — и она превзойдет своими ужасом и опасностью все войны человеческого мира, что вы знали до сего дня» — слова Валенсиано еще долгое время эхом блуждали в голове. Эта женщина была превосходным оратором — её слова могли внушить надежду и азарт, когда ей нужны были солдаты, а могли, как и сейчас, посеять сомнения и страх перед будущим. У вас будет война. Не у меня. Вряд ли эти слова были ошибкой. Вы не знаете, а я предчувствую, говорила она. Но что толку от предчувствий, когда на убой идут невинные, родные и друзья, а кто не согласен — в застенках падают под расстрелом во имя «воспитательных мер»?!

Чудовищно.

Несправедливо.

Мария де Гранц с тихим рычанием отодвинула ящик — ничего, кроме заряженного ствола и какого-то мусора. Обрывок ткани, пузырёк с ядом — не иначе, золотое кольцо без гравировки… Мария вздёрнула бровь и достала из футляра чистый стемпер, и, аккуратно сняв с кольца отпечатки, закрыла ящик.

Миднайт вздохнула. Отошла на пару шагов, скрутила растрепавшиеся, опаленные черные волосы в куцый хвост на затылке. Окинула кабинет разом цепким взглядом. Кабинет леди Рэд они уже осмотрели. Она, имя которой менее известно, чем её страстная любовь к красному цвету, вернейшая из соратниц Валенсиано, всегда стоящая подле её левого плеча. Рэд была едва ли не страшнее самой Валенсиано — немногословная, непререкаемая, непримиримая. Одно время даже ходил слух, что именно ей и быть следующим консулом, в чем сомнение граничило лишь наполовину с истинным положением дел. А оно было таково, что Валенсиано не собиралась покидать свой пост ближайшую жизнь. Кабинет леди Рэд во многом, конечно, надёжней, ведь никто из лидеров не хранит важные вещи в своем кабинете. Но когда приказ о казни их друга, обычного старшего лейтенанта, стал важным, тайным? Без сомнения это была ловушка. Для них, вдохновителей идейного бунта.

Ищущий взгляд зацепился за камин — ещё один пережиток буржуазных замашек. Миднайт приблизилась и ткнула носком сапога полено. Надо же, террианское дерево. Цвета «дерева», а не цвета чернил. Поленья для растопки лежали полусгоревшие, а в золе еще мелькали красно-золотые тлеющие лучины. Зола, зола… а рядом, словно наспех брошенный, скомканный лист с обугленным углом.

Мария тоже заметила его — метнулись одновременно, едва не разодрав заветный комок пополам. Мария развернула его первой. Голубые глаза жадно въелись в строчки — а взгляд так и застыл, укрытый стеклянной пеленой. Девушка нервным движением отвела длинную светлую челку — увиденное все же не мерещилось.

Переглянулась с Миднайт.

На днях её команде был отдан приказ лететь на Терру, были рассчитаны все координаты, вплоть до использования червоточины Эльпиды или черной дыры в соседней галактике, если что-то пойдет не так…

На документе — черным по белому — был отдан приказ уничтожить будущий экипаж «Актины», отдельным столбцом перечислялись имена «неблагонадёжных» — их близких. Миднайт нервно провела рукой по виску, стирая холодный пот. Теперь было ясно, отчего Валенсиано так хотела казни Риги — именно он рассчитал по заказу Лейно их маршрут до Терры и обратно. Еще несколько человек, конструировавших корабли — «Актину» и «Атлас», были отосланы как можно дальше — за пределы Элизиума, в помощь исследователям на северо-восток диких земель Нила. Где там могли пригодиться инженеры и конструкторы военных космических кораблей не знал никто, но и те не стали дергаться, дабы не стать разменной монетой в затяжной, холодной войне с Карвоном.

Но как странно… Обуглен как раз тот угол, где Валенсиано на особом участке бумаги оставила свой отпечаток пальца. Подпись, которую подделаешь разве что стемпером. Да только ни у кого доселе не было отпечатков Валенсиано.

И эта подпись… Печать… Уничтожена. Зола была тёплой, приказ меньше часа как потерял свою силу. Но по спине ровным строем шагали мурашки.

— Мария, ты это видишь? Что это, что нам делать?

— Бежать, у нас нет другого выхода, — де Гранц сипло выдохнула ей на ухо. — Как можно дальше. Угоним какой-нибудь корабль, есть один маршрут, который не вызовет подозрений.

— Он слишком хорошо известен.

— Но он проходит в опасной близости от дыры, никто за нами не пустится в погоню. У них нет лучшего пилота чем ты, Найт.

Миднайт потрясла головой. Дезертировать? Ученые вроде Марии или Карбонеро еще могут, знания — это всё, но…

— Не выйдет. Несанкционированный полет засекут и не успеем мы преодолеть пояс зеркал, как нас тут же тормознут. Это не выход.

— В любом случае надо предупредить остальных. А сейчас… надо вызволять Штрауса — его-то точно живым не отпустят.

— А это? — лист с обугленным краем так и просился обратно в камин. — Его ведь пытались сжечь? Он недействителен…

Ее собственная рука немного дрожала. Мария нахмурилась и покачала головой.

— Вряд ли кто ещё знает об этом — по внутреннему каналу высших офицеров не было оповещения. Скорее всего, здесь побывал кто-то ещё… До нас. Но кому выгодно?..

— Бумагу надо положить, где она и лежала — иначе засекут раньше времени… — сама себе ответила Мария и скомкав приказ, бросила его обратно в камин. — Кто бы это ни был, наше присутствие не должны засечь. Ты идёшь?

— Подожди…

Здесь же, в золе, лежало ещё кое-что. Деревянная шкатулка с детским замком. Детский — потому что это была головоломка, одна из тех, которую её заставляли решать в далёком полузабытом детстве, в секторе А-3.

Миднайт повертела коробочку в руках. Её охватило странное чувство. Точно это не маленький затёртый ящичек, а самый настоящий ящик Пандоры.

— У нас нет на это времени, — раздражилась Мария.

Под откинутой крышкой, до того потёртой, что узор не складывался, лежала парочка украшений на синем бархате. Кольцо — серебряное, массивное, с крупным рубином, чьи грани складывались в чёткую восьмилучевую звезду. Под самим рубином, где его крохотными зубчиками обхватывала серебряная кайма, прятался неприметный механизм: видимо, кольцо можно было открывать когда-то, и оно даже открывалось — о чем свидетельствовало натертое место на самом краю толстого ободка, но, провозившись некоторое время, Миднайт признала, что все тайны кольца так и останутся нераскрытыми.

— А ты думала, там будет флешка с архивом? — фыркнула Мария, потеряв интерес. — Оно пусть и массивное, но все равно слишком маленькое.

Миднайт её уже не слышала. Отодвинув кольцо, она потянула за цепочку — она тонула в бархатной подушке, и второе, то, что она прежде приняла за кольцо, закачалось перед её глазами.

— О-о… Разве это… Не твоё?.. — шепнула Мария, нервно оглянувшись: то ли шорох за дверью, то ли послышалось…

Но это было не кольцо, а лишь подвеска в виде массивного кольца, куда мог влезть не один палец. В стертом, потемневшем от времени силуэте угадывались элементы чешуек и витых граней — стертых до почти идеальной глади, но вершину кольца так не стереть — то была голова, инкрустированная крошечными глазками-изумрудами, с зубами, сжимающими другой конец. Змей, без конца и начала.

Миднайт заворожённо смотрела на него — как когда-то в детстве.

Ватными пальцами нашарила под плотным воротом костюма кожаный шнурок, спрятанный — в ладонь лег практически идентичный змей, не столь побитый временем, да и вместо глаз были одни лишь лунки — но тот самый, которого она нашла в далеком детстве, еще в Сити, где таскалась бродягой-беспризорником от проулка к проулку, где и впервые встретила Марию и Ригу…

— Ого… надо же, вы у одних ювелиров затариваетесь, — Мария хмыкнула и, не касаясь пальцами, оглядела находку более придирчиво, одновременно извлекая из набедренной сумки еще один чистый стемпер, — очень похож. Только твой четче отлит, да и изумрудов нет…

— Смотри, а один изумруд сколот — змей будто подмигивает, — Миднайт усмехнулась, завороженно всматриваясь в зеленые камни-очи. Такое ощущение странное…

Миднайт тряхнула головой, окончательно распустив хлипкий узел непослушных волос. Мария потянулась своим инструментом к кольцу Валенсиано. Но Миднайт перехватила её руку.

— Не надо, — она торопливо закрыла шкатулку и до боли в пальцах сжала в руках. — Пора уходить. Мы слишком задержались.

Мария открыла было рот, чтобы ответить, но на Элизиум тяжелой волной опустилась тревога. Вой сирен забил перепонки, глаза залил противный ало-оранжевый свет.

"НАПАДЕНИЕ. НАПАДЕНИЕ. ВСЕМ ПРИЙТИ В БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ. НАПАДЕНИЕ. НАПАДЕНИЕ. ВСЕМ…"

— Что…? — Миднайт застыла, но Мария схватила её за запястье и потащила к выходу. Шкатулка выскользнула из рук, рассыпая содержимое.

Миднайт попыталась затормозить, но подруга уже увлекала её прочь, так и не дав вернуть тайник Валенсиано на место.

Захлопнулась дверь. Еще несколько секунд слышны звуки торопливо удаляющихся шагов. Еще несколько мгновений — и жизнь кабинета гаснет, вместе с осевшим облачком угольной пыли. Даже редкие всполохи далеких взрывов как сквозь плотный слой подушек — не слышно, не важно — даже не разгоняет холодный мрак с углов потолка.

У самого камина — покорёженная ветхая шкатулка, пережившая столь многое, что впору обратиться прахом, агатовая россыпь, кольцо со звездой и холодный серебряный змей, единственным зелёным глазом вперившийся в рубин.

Chapter Text

Терра встретила их обволакивающей ночью и громким шумом живой планеты. За спиной еще искрилась проложенная посадочным модулем дорога, очерченная густым дымом. Земля была вспахана, местами неплохо так выжжена, не спеша оседали первые клубы пыли. С жалобным скрежетом отлетел выбитый люк.

Прибор ободряюще пискнул, подтверждая наличие кислорода и приемлемой для дыхания атмосферы, и вслед за люком полетел осточертевший шлем. Ирма ван Лейден сделала глубокий вдох. Упоительно.

Низкий гул ударил в уши. Так звучит гравитационный колодец — микроколебания воздуха, дрожащие, как тонкие струны, сплетающиеся в единый, низкий рёв Терры.

— Не могли посадить ровнее, мы же носом полхолма вспахали! — Ирма развернулась. Позади, в проеме вылетевшего шлюза остановилась Мария де Гранц. Она раздраженно разъединяла крепления, как только её собственные датчики дали добро дышать здешним воздухом. Но снять шлем было недостаточно.

— Я не стала бы на твоем месте этого делать, — сонно пробормотала Ирма. — Кто знает как нас встретят.

Впрочем… плевать на возможные угрозы, когда самый настоящий Ад остался далеко позади.

— Да мы же теперь никуда на нем не полетим, понимаешь?! Мы не сможем даже вылететь на орбиту и пристыковаться к кораблю, не говоря уж о дальнейших полётах, — Мария с рыком рассерженной кошки отшвырнула шлем куда подальше. Глубоко вздохнула и покачнулась, закашлялась. Ирма хмыкнула. Свежий кислород, будучи в избытке, пьянил и окислял клетки куда агрессивнее, чем специально синтезированные для дальних полётов изотопы.

На землю со скрежещущим, пронзительным звуком опустился трап.

— Неужели.

Облокотившись о края дыры на месте шлюза, на них обеих уставился Рига Штраус, штурман и помощник капитана.

— Может, поможете всё-таки? Миднайт неслабо приложилась головой, а Джеймс так и не пришел в себя, он едва дышит. Мария, проверь, в целости ли автомедик.

Ирма поволочилась обратно.

Кабина управления была начисто разнесена в хлам. Панель практически расплавилась от критического давления и скоростного вхождения в атмосферу, и теперь, кажется, даже накопители данных не представлялось возможным выломать.

Джеймс лежал ничком, защитное стекло его шлема было разбито, и сквозь трещины сочилась кровь.

— Это он сажал челнок?

— Должно быть он, — отозвался Штраус. — Я отключился, едва мы вошли атмосферу, — Рига показал на нос, и Ирма заметила полустёртые потеки крови.

— Как странно, — пробормотала она. — Я тоже отключилась. Нужно чтобы проверили и нас с тобой. Эльза и Мира целы? Джеймс совсем плох.

— Мария и не таких вытаскивала, — заверил её рыжий. Ирма хмыкнула — не ей спорить, она знала Марию де Гранц совсем в другой ипостаси.

В кабине экипажа тоже был разгром, но все находящиеся здесь уже пребывали в сознании: Эльза склонилась над Миднайт, их пилотом и капитаном, и проверяла её состояние одним из портативных инструментов. Мария помогала другому медику, Мире Скайрайс, отодвинуть тяжелый ящик и добраться до автомедика.

— Джеймс, — констатировала Ирма, и Мария соизволила обратить внимание на тело у неё на руках.

— Неси его наружу.

Мария бросила спальник прямо на землю и подала знак уложить бессознательного Халпаста. Мира уже волокла автомедик, размером с неплохой дипломат.

— Зрачки реагируют… Мира, достань грелки, он весь ледяной. Достань антисептик и обезболивающее, а также автошов. У него всё лицо изрезано.

— Плохие новости, — Эльза, третья из сестёр Скайрайс, вышла на трап. — У нас нет воды. Последняя канистра пробита.

— А собрать?

— Мы не в условиях отсутствия гравитации, чем я тебе соберу?

— Возьми ручной насос, мне ли тебя учить?

— Миднайт сказала, нужно быстро.

— Она уже очнулась? — осведомилась Мария, не отвлекаясь от манипуляций. — Тогда хорошо, выведи её сюда, её тоже нужно проверить.

— Приборная панель занялась, как только мы попытались выломать накопитель данных.

— И зачем он ей понадобился так срочно…

— Эльза, скажи Риге, чтобы вскрыл охладители, там должны были остаться криогранулы, — Ирма поднялась со спальника и похлопала по карманам. — Эта дрянь… — скривилась на покореженный челнок, — все равно уже не полетит.

— Звучит обнадеживающе, — хмыкнула Мария.

— Уж как есть. Напомни мне, почему мы не оставили на корабле оператора?

— Потому что иначе кто-то бы остался отрезанным от остальных либо здесь, либо на орбите, — отозвалась Миднайт из недр модуля, — я достала блок! Но панели ко-нец!

— Потушили?

— Рига тоже подумал о криокапсулах и загасил его. Эльза ушла искать насос, если он вообще уцелел, — Миднайт, наконец, показалась в проёме выбитого шлюза. На лбу красовался яркий кровоподтёк, а волосы наполовину опаленные, наполовину остриженные — теперь едва ли прикрывали шею.

— Как мы, — акцентировала Ирма, — уцелели — вот в чем вопрос. Я так понимаю, ты тоже отключилась когда мы входили в атмосферу?

Миднайт рассеяно кивнула. Почесала нос.

— Да… помню, я пыталась оставаться в сознании, и Джеймс крикнул по связи отдать управление ему, у него сопротивляемость высокой тяге получше, чем у нас. Возьми, — приблизилась и сунула Ирме блок в руки, — займись. Нужно перебросить данные в ручные терминалы, пока эта штука окончательно не сыграла в ящик.

— Разочарую тебя, электроника барахлит с тех пор как мы вышли на орбиту. Сейчас она окончательно накрылась. Магнитное поле здесь просто сумасшедшее.

— Альтернативы?

— Я попробую разобрать уцелевшие блоки и устройства, и достать квантовые микросхемы — где-то они точно были. Но износ наших устройств в таком случае станет только вопросом времени.

Миднайт снова скрылась, чтобы помочь Риге Штраусу продолжать спасать вещи с разваливающегося модуля, отдав короткий приказ разбивать лагерь.

— А разве у нас не должен включаться автопилот в аварийных ситуациях? — Мария покосилась на Лейден. — Почему тогда Джеймс садил?

— Вопросы не по адресу. У меня нет капитанского доступа к системам. Можешь спросить Халпаста, когда он очнется. А я пока починю кое-что.

— Думаю, лучше пока сосредоточиться на низменных потребностях. Эльза, — Мария повысила голос, вызывая ту из недр челнока. — Бери свои канистры и Ирму. Пойдете на разведку. У неё нюх на воду. Наберите полные баки, но не пейте что попало. Кто знает, может вода здесь отравлена.

Ирма прикрыла глаза.

— Ну-ну, не куксись, — Мария криво усмехнулась. — Нам всё равно пополнять запасы.

— А ты уверена, что на этой планете есть пригодная к употреблению вода?

— Раз есть воздух, которым можно дышать, то и вода наверняка есть, — Миднайт вернулась и опустилась рядом с Ирмой, протягивая гидро-анализатор. — Смотри, что Штраус нашёл. Но если ты так не хочешь, пойду я.

Ирма осклабилась. Она терпеть это не могла. Перехватила гаджет.

— Ну уж нет, ты с побитой головой будешь только обузой.

Миднайт вздохнула.

— Возьмите с собой оружие. Но не автоматы. Они слишком шумные.

Ирма похлопала себя по бедру, куда был уже приторочен бластер.

— Не боись, у меня всё под контролем. Эльза, на тебе канистры.

— Надеюсь, туземцы, если они есть, не поубивают нас сразу, — пробормотала Мира. Она покинула корабль последней, и смотрела как Мария приводит Джеймса в чувство.

— С Ирмой — точно нет, — заверила Миднайт. Последняя бутылка воды нашлась в её рюкзаке и потому Мария, не испытывая угрызений совести, тут же изъяла её.

Чтобы найти воду, пришлось углубиться в лес, что рос к северу — так определил компас — оставляя длинным ножом зарубки на встречных деревьях. Ирма, почти на две головы выше Эльзы, старалась идти как можно тише, но неизменно встречала лбом хлесткие ветки высоких деревьев. Не снимая плотных перчаток, она сорвала первый попавшийся листик — как знать, может, сок был ядовит. Темно-зеленые листья с внутренней стороны имели удивительный алый оттенок с бликами золота. В учебниках по террианской флоре они были другими. Ирма покрутила сорванный листок в руке и, хмыкнув, осторожно стала спускаться, по поросшим мхом валунам, ощущая, как земля под ботфортами становится все мягче и рыхлее. Эльза с канистрами наперевес не отставала ни на шаг.

— Почему вниз?

— Вода всегда течет в низины, — отрывисто ответила ван Лейден. Она внезапно остановилась, и Эльза уперлась носом ей прямо в спину.

Впереди виднелся слабый просвет. И это-то в глухую ночь.

— Странно, да? — шепнула Ирма, не оборачиваясь. — Но ручей, я думаю, именно в той стороне — слышишь, как много звуков? Так всегда у водопоя, — она кивнула на жирного жука, вцепившегося в зеленеющую кору почти на уровне её глаз.

— Но я ничего подозрительного не слышу.

— В том-то и дело… — пробормотала Ирма, тряхнув неровно обкромсанными голубыми волосами, изрядно испачканными в крови и грязи. — Выбора нет. Идем.

Неровное, но мягкое сияние источала сама вода: вблизи, у самой кромки сияние становилось незаметным, к тому же вокруг роились тучи светляков.

Эльза присела на корточки у воды и, не касаясь воды, с интересом наблюдала за целым семейством птиц, рассредоточившихся по мелким камням как раз вокруг природного отверстия в каменной кладке и как будто по очереди опускавших блестящие клювики в бьющий ключ. Какие странные тут ночные птицы.

— Погоди, — Ирма протянула ей гидро-анализатор. — Нам нужно убедиться, что она пригодна для питья.

— Я не забыла об этом.

Анализатор гордо демонстрировал идеальные показатели. Такого не то что на Карвоне, на Ниле, в стакане воды у Консула — и то не встречалось.

Вода была прохладной и свежей, и с первой горстью, плеснутой на лицо, Эльза почувствовала небывалое облегчение — вместе со всей пылью, золой и запекшейся кровью в землю стекали все ужасы и боль, тянущиеся за ними следом из самых глубин космоса. Ирма, не в силах насытиться, жадно хлебала воду целыми пригоршнями.

«Если и ставить лагерь, то только здесь», — отчего-то с тоской подумала Эльза, подставляя под струи пустую флягу. — «Изгваздаем ведь всё»

Шли назад, ориентируясь по собственным зарубкам в неловком молчании. Ирма одной рукой тесно прижимала к груди четыре фляжки, до отказа заполненных водой и молчала о чем-то своем. Эльза — о своем, таща две десятилитровые канистры. Но нести было непривычно легко: то ли сказывалась польза искусственной гравитации на корабле при удвоенной тяге, то ли то, что воду удалось найти столь быстро, то ли сама вода придала небывалого заряда бодрости и сил.

В лагере уже развели костёр. Сидели полукругом, ожидая последних двоих: Рига, бдящий у огня, привычно-задумчивая Миднайт с опаленными космами и свежей перевязкой на голове, которую повязала Мира, её же близнец-альбинос; сама Мира сонно расчёсывала пальцами бесцветные волосы и щурилась на пламя; напротив них расположилась Мария, а оклемавшийся Джеймс растянулся на земле рядом, заняв почти всё оставшееся у огня место. Возвращение Ирмы и Эльзы было воспринято уставшими, но искренними улыбками и тихими возгласами.

Миднайт распределяла паёк: сухие, местами поломанные галеты, консервы, спресованные батончики из какой-то углеводной бомбы. Никто не жаловался. Они едва-едва вырвались из ада.

— И что будем делать? — спросил Рига, зачерпнув ложкой содержимое консервы и передав банку следующему.

— За нами точно не пошлют? — нервно спросила Мира, потирая руки у огня. Она стянула свои тоже, порядком укороченные белые волосы в узел и убрала под капюшон. В темно-розовых глазах читалось явное беспокойство.

— Не утрируй, — вздохнул Рига. — Валенсиано невыгодно посылать погоню за семеркой дезертиров. Да и маршрут, который я проложил, очень опасен, а с нами, — он отсалютовал галетой Миднайт, — был лучший пилот, мастер виражей и гравитационных маневров. А вот если мы надумаем вернуться… тогда конечно, нас ждет трибунал и смертная казнь. Но покажи мне того дурака, кто добровольно вернется в Элизиум?

— А кстати, — вмешалась Эльза, — где мы, в конце-то концов? Я не знаю этой планеты.

И все шестеро уставились на Миднайт.

Миднайт вздохнула. Что она могла сказать?

— Генерал, вы хотели меня видеть? — Миднайт застыла в проеме, но Томас Лейно не обернулся, только сухо кивнул и указал на скошенный табурет. Место встречи было странным. Один из узлов канализации, где когда-то давно она собиралась с друзьями и где зарождался бунт против Валенсиано. А он — Лейно, её протектор, решил встретиться с ней здесь… Ловушка? Очень вероятно. Рука опустилась на кобуру.

— Тебе незачем опасаться меня. Если бы я желал навредить, я бы выдал вашу штаб-квартиру сразу мадам Валенсиано.

Лейно стоял у стены, где обычной краской была нанесена схема переходов. Но канализацию несколько раз перестраивали, поэтому она давным-давно утратила свою актуальность. Здесь не был слышен свист снарядов — не далее как сегодня утром, в шестом часу, едва они с Марией покинули кабинет Валенсиано, Повстанческая Армия Новообъединенного Карвона атаковала Нил. Бои длились уже несколько часов, и сама она находилась в одной из башен штаба, откуда велся прицельный обстрел нападавших, но они рассеялись по обесточенному Элизиуму на сверхзвуковых истребителях, и попасть в них было крайне трудно. Тогда-то на её частный передатчик пришло срочное сообщение от Лейно.

Мягкий, даже вкрадчивый голос генерала заставил вернуться в реальность.

— Вы меня слушали, первый лейтенант Скайрайс? Я редко делюсь своими мыслями, — Лейно сложил руки за спиной и обернулся. Миднайт тут же вытянулась в струнку.

— Вы говорили о Хуане Карбонеро, разыскиваемом второй спецслужбой вот уже пятнадцать лет. Безуспешно. Мое будущее задание связано с ним?

— Почти, — темные глаза генерала сощурились. — До меня дошли слухи, что он отправился в экспедицию на Терру. Есть основания предполагать, что это правда.

— И что же он там хочет найти? Нам говорили, что на рассеивание радиации и восстановление Терры уйдет не одна тысяча лет, и люди могут забыть о том, чтобы вернуться туда.

Вместо ответа Лейно протянул ей флешку.

— Несколько лет назад я получил последнее, весьма любопытное донесение, всё здесь. Сейчас же отправляйтесь на Терру, тем маршрутом, что проложил второй лейтенант Штраус. Ваша задача — расследовать, пригодна ли все еще Терра для жизни. И разыскать Карбонеро.

Это же чистое самоубийство. Мысли Миднайт были написаны на лице.

— Решать тебе, — протянул Лейно.

— Мы… должны доставить Карбонеро на Нил? — Лейно уставился на неё угольно-черными зрачками, словно хотел, чтобы она сама прочитала приказ между строк.

Возможно… возможно ли это? Каждый ребенок знает, что полет на нынешнюю Терру — это билет в один конец.

Почти не слыша стука сердца, Миднайт неслась по переходам наружу, туда, где в последний раз видела их. Пусть назовут трусом, пусть — дезертиром, но она только недавно обрела семью, и её надо было спасти. Цена… цена станет известна потом. В конце концов, в их рядах будет опытный диспетчер — Рига Штраус, второй лейтенант, который проложил этот опасный путь. … Её друг детства, лучший друг.

Ирму, уроженку Карвона, выцепили прямиком с позиции, где она караулила один-единственный истребитель, на свою неудачу выбравший сектор Е. Уговорить идти без всякого шума и сопротивления — почти бессмысленно. Пообещать новую жизнь? Ха. И кто поверит? Только не Ирма ван Лейден, сбежавшая из огня на Карвоне, да попавшая в полымя на Ниле. Только не она.

Мария, пусть не и верила генералу Лейно, но с предложением Миднайт согласилась сразу — своими глазами она видела тот документ с обугленным краем. В момент, когда Миднайт всё же сумела уговорить Ирму, Мария отмыкала карцер, в котором держали Ригу. Ирма с видимым удовольствием приложила охранника прикладом. Он упал на пол с разбитой головой. Рига же, изможденный и посиневший от холода, с привычной ухмылкой и расслабленностью блаженного самоубийцы всё так же доводил предельно собранную Марию до зубного скрежета.

Последние трое находились в лазарете — Джеймс, которому латали осколочную рану и небольшой химический ожог, и сестры Миднайт: Мира и Эльза, штатные медики Элизиума. Они же, казалось, были менее всех готовы уйти. Только казалось — почему-то они уже знали обо всём. В конце концов, мертвый «заговорщик» или псевдо-дезертир на длительной миссии — какая теперь разница?

Миднайт коснулась ладонью экрана, развёртывающего курс их полета в 3-d формате. Скорректированный курс предлагал прыжок через червоточину, и они — теоретически — могли бы выскочить в Солнечной системе где-то на задворках орбиты Урана. Мария на фоне по давней привычке вела односторонний разговор с ИИ корабля, имитируя бортовой журнал.

Камеры переключились на Систему Триединства. Сотни и тысячи крохотных точек, движущихся по хаотичным траекториям, словно это они хозяева своей судьбы. Джеты-камикадзе, до сих пор атакующие Элизиум, сражения тяжелых флотилий на орбитах Карвона и Анцвига — должно быть, консул Валенсиано уже отдала приказ разворачивать флот и бомбить вражеские корабли.

Сколько таких было полетов и сражений в её жизни? Счет шел на сотни и десятки. Ракеты вспыхнут, как крохотные квазары, и рассеются в пыль. Истают искрящиеся хвосты комет и сиренево-розовые марева туманностей, и наступит всепоглощающая — куда ни посмотри — первобытная темнота.

Когда они обогнули дыру Тиамат в центре системы, и корабль перешел в управление бортового робота, у неё нашлось время просмотреть материалы.

И что же? Лейно подсунул ей какой-то устаревший шифр времен предыдущего тысячелетия, написанный от руки и просто отснятый на камеру. Она не знала этого языка. ИИ «Тоби» проанализировал файлы, но не распознал ни языка, ни письменности. Единственное совпадение — «камень», о которых что-то вполголоса успел пробормотать генерал, прежде чем выпроводил из укрытия. «Камни, нужно найти проклятые Камни», сказал он, стремительно удаляясь в сторону башни Валенсиано, а Миднайт даже не успела окликнуть его. И вот опять… взгляд скользил по шифру по диагонали. Пока всё походило только на очень дурную шутку. Ничто из выданного дешифратором не имело смысла.

Последним файлом прикреплялась видеозапись. По ту сторону экрана в камеру пялился печально известный Хуан Карбонеро, находящийся неизвестно где. То ли живой, то ли давным-давно мёртвый, если верить слухам про путешествие на Терру.

Запавшие глаза безумца на измождённом лице. Светлая кожа обтягивала кости, сухой тонкий рот искривлялся в усмешке безумца. Временами соскальзывая на непонятный журчащий, но странно певучий язык, Хуан сбивчиво приводил аргументы в пользу грядущей войны — той самой, что сулила им Валенсиано далеко не один год.

Только речь не шла о нападении Карвона. Карбонеро говорил о совсем-совсем другом. Его бредни можно было отнести к легендам об Апокалипсисе — что в клочья разорвет весь обозримый мир от самой Терры до раздираемой междоусобицами конфедерации уцелевших человеческих колоний. Нечто, что уничтожит всё, оставив одно лишь нич-то. Карбонеро, талантливый учёный, как ты понимаешь слово «ничто» в рамках законов Вселенной? Бесконечное сжатие? Следующий за ним толчок, словно первый стук сердца — рождающий новый мир?

У Миднайт раскалывалась голова. Пока больше было похоже на то, что Карбонеро двинулся по всем направлениям сразу.

«Осколки предыдущих миров и демиургов — вот то самое Пламя, что они ищут, — лихорадочно шептал динамик, — и мы станем его частью после того, как все закончится. Я не вернусь. Я буду ждать его здесь, на нашей родине… Смирись, брат, смирись, в смирении благо… Ведь всё во славу его»

Как хорошо, что все остальные разошлись по своим койкам. Миднайт оттянула уголок глаза и свернула проигрыватель. Точно сумасшедший. К тому же, согласно тайному досье, у Карбонеро не наблюдалось живых родственников, как минимум вплоть до седьмого колена. С кем он там мог побрататься, с Лейно, что ли? Они совсем разных полей ягоды…

Новый Апокалипсис возможен только в одном случае — если пошатнуть монолитный трон под Валенсиано. Тогда их привычный мир лопнет, как мыльный пузырь, и вражеские колонии Карвона и Анцвига доразрушат всё то, что оставит после себя гражданская война.

Как же хорошо, что они не там, а здесь. Миднайт прикусывала галету самыми кончиками зубов. Эльза задала хороший, правильный вопрос. Да вот только ответы не понравятся никому. Незадолго до входа в так называемую «Солнечную» систему она заметила, что координаты, забитые Ригой в бортовой журнал и автопилот, были подправлены в последнюю минуту. Число расхождения было чудовищным.

Но всё же это было очень похоже на Терру. Флора, фауна — всё, как будто сошло со страниц методички. И ни следа радиации. Как странно…

— Нет, — Мария тряхнула головой и указала в сторону стены леса, где уже успели побывать Ирма с Эльзой и поделиться впечатлениями: — Вы просто взгляните на них. Фантастическая высота, не находите? По последним данным, вся экосистема Терры была перенесена под землю, и ни о каких лесах речи не шло, они были все выжжены радиацией! На Терре не должно было остаться жизни и неотравленной воды.

— Сообщение от Хуана явно было послано по сжатому лучу, — Ирма прикусила губу, анализируя файлы данных видеозаписи. — Оно зашифровано, если бы Лейно не переадресовал его тебе лично, Миднайт, вряд ли ты смогла бы его взломать и просмотреть. Мало шансов на то, что она подделана.

— Даже если бы мы проскочили через сотню кротовых нор — а не всего одну! — мы бы не смогли обмануть ограничение по скорости света и перемахнуть в то время, когда на Терре еще росли леса, — Мария фыркнула и присосалась к своей фляге. Что ни говори, вода здесь была фантастически вкусной. Это не прогнанные через десятки фильтров отходы их собственной жизнедеятельности.

— Ирма, ты смогла починить электронику? Нам нужно просканировать местность, чтобы знать, куда идти.

— А мы куда-то собираемся?

— Если это всё же Терра, то на поиски Карбонеро. Если нет… — Миднайт развела руками, — нужно разыскать очаги цивилизации, а там сориентируемся.

— А если их нет, этих очагов?

Ответа на резонный вопрос никто не знал. Миднайт в который раз пожала плечами и Ирма, махнув рукой, ушла в свою палатку, которую делила с Мирой.

Костёр практически догорел, и пятеро человек разошлись спать — кто лёг под открытым небом, а кто, вроде Марии и Миры, отправились внутрь корабля, разгребать завалы и устраиваться там же на ночлег.

Двое оставались на стрёме.

— Стало быть, Терра? — Рига надкусил галет, едва Миднайт поделилась с ним своим открытием.

— Тебя не пугает расхождение в цифрах? Ты же не мог так ошибиться.

— Не мог, — согласился Рига. — Но и корабль сквозь червоточину пилотировала ты — и что теперь? Какой смысл искать кто прав, кто виноват? Главное, здесь есть воздух и вода. Пропитание мы себе добудем. Не переживай ни о чем и ложись спать. Я постерегу.

— Ну надо же, всё-таки улетели, — равнодушно констатировал женский голос. — И кто же у нас такой великодушный?

— Я не мог поступить иначе. Ты не можешь распоряжаться за всех нас, — Томас Лейно остановился позади кресла, развернутого к панорамным окнам. Валенсиано Даниэль с равнодушной, блёклой улыбкой наблюдала за отсветами сгорающих в атмосфере вражеских джетов. В зажатых пальцах дымилась сигарета.

Томас поморщился и поставил на стол бокал с янтарной жидкостью.

— Надеюсь, террианское, — лениво откликнулась Даниэль. — Терпеть не могу местную дрянь. А что же ты, Крона? — быстрый, жалящий взгляд суженных серо-стальных глаз в сторону угла, где у стены застыла рыжеволосая Крона Рэд. Пальцы рук первого советника Рэд подрагивали от внутреннего тремора. — Ты с ним согласна?

Советница не ответила.

— Пожалуй, я слишком сильно затянула поводок, — голос консула наполняется грустной иронией. — Но жребий брошен, и время вспять уже не повернешь. По крайней мере, — она невесело рассмеялась, — во второй раз мне этот подвиг не повторить.

— Только не говори, что ты вновь умываешь руки. Цена твоей прошлой ошибки — наш брат, — тихо, угрожающе шипит Лейно.

— Я знаю, — голос становится ледяным. — Не смей винить в его смерти меня одну. Это был его выбор. И он его сделал.

Единственный присутствующий в кабинете мужчина делает шаг к креслу. Рыжеволосая женщина в углу спохватывается, но тут же опускается на пол, устало прикрывая глаза. Жаль, не заткнуть уши, чтобы спастись от очередной головной боли и этого унылого, непрекращающегося грохота. Крона тянется к наполовину опорожненной бутылке и отпивает с горла. Томас следит за этим краем глаза неодобрительно, но молчит. Переводит взгляд.

С кресла у окна поднимается женщина — высокая, с коротко остриженными волосами с заметной проседью. На удивительно молодом лице почти не видно морщин — только чуть резче обозначены скулы, и серо-стальные глаза сухо высверкивают, уже не сдерживая своего огня.

— Знаешь, что это? — Валенсиано поднимает руку повыше, дабы брат разглядел. В руке зажата цепочка, на которой качается полустертый кулон в виде змеи с изумрудными глазами.

Томас сдержанно кивает.

— Это принадлежало нашей матери. Твой герб.

— Я нашла его утром в золе камина. Вор не взял ничего: ни колец, ни важных документов… ничего, можешь себе представить?

— Хотя этот приказ, — подает голос Крона Рэд, махнув зажатым листком с обугленным углом, — лежал не там, где мы его оставили.

— Скажи еще, ты не специально его у камина бросила и запомнила место, — отмахнулась Валенсиано.

— Я предвидела, что такое может случиться, — ровно отвечает Рэд, снова отпивая из бутылки.

— И кто только здесь побывал? — насмешливо тянет Валенсиано.

Ответ не требуется. Ответ очевиден. Даниэль переводит взгляд на довольно щурящегося брата и непроницаемое лицо кузины. Змей занимает положенное ему место на её груди, террианское виски, предназначенное для этого дня, обжигающим потоком стелится по горлу. Песчинки на любимых часах, презрев гравитацию, начинают падать вверх.

В ящике ждёт пистолет.

Chapter Text

Время здесь летело незаметно. Остальные разбрелись кто по палаткам, кто остался ночевать под открытым небом. Рига вот уже несколько раз сверялся с наручными механическими часами — прошло уже несколько часов, а небо оставалось всё таким же чёрным. И даром что звёзды красивые. Это было ненормально.

— Будь это Терра, то и период обращения вокруг своей оси соответствовал бы нормам, — пробормотал он. Всё-таки, Миднайт была права. Но разве могли существовать две идентичных планеты? Неисповедимы пути.

Первой проснулась Ирма. Некоторое время она осоловело вертела головой по сторонам и наконец, заметила его.

— Сколько я проспала?

— Семь с половиной…нет, почти восемь часов.

— И ты не ложился?

— Нет.

— И не хочешь спать?

— Мне было чем себя занять. Я не устал.

Когда глаза совсем начали слипаться от раздумий, он вскарабкался на еще теплый металл корабля и пробовал осмотреться. Его зрение мало-помалу привыкало к темноте, да и звёзды светили очень ярко: он смог рассмотреть долину реки, у которой они столь удачно приземлились, бескрайнее море леса к северу, и ни одной живой души. Ни одной постройки, ни одной дороги.

Ни единого следа человека, кроме рваной полосы перепаханной земли позади них.

Мария бы уперлась в свои научные постулаты, и сказала, что это всё неправильно.

Миднайт, по обыкновению, мрачно посоветовала бы держать оружие наготове.

Ирме и не пришлось бы говорить.

Никому, никому из них — ни Эльзе, ни Марии, ни Джеймсу никогда бы не пришло в голову расслабиться.

Все ждали угрозы. Все ждали подвоха.

Ирма вздохнула и потянувшись, выбралась из спальника. Она назойливо мельтешила перед глазами и резала глаз своей голубой шевелюрой.

— Могу поклясться, что когда я ложилась спать, звезды были другие… — пробормотала она, запрокинув голову. — Они сдвинулись, что ли? Вон то созвездие, на серп похожее, теперь над лесом.

— Тебе кажется, — пробурчал Рига.

— Ну знаешь, в отличие от некоторых, я приспособлена ориентироваться по звёздам, — оскорбилась Ирма. — Может, Солнца здесь и вовсе нет? Как и Луны.

— Не сочиняй, как бы все эти деревья вымахали без света? Да и не будь солнца, здесь и вовсе не было бы жизни, и действует же на это место какая-то гравитация… — с неуверенностью закончил Рига.

— А ты видел Солнце? Ну, когда мы подлетали?

— Да, — он сказал это таким тоном, что веры ему не было. Да и бред какой — прилететь на планету, которая не вращается вокруг своей звезды? Что за чушь. С Луной та же история — здесь были бы чудовищные приливы и отливы, и экстремальные условия в целом.

Но странное дело — она не могла припомнить, была ли Луна. Кажется, они все… просто отключились в какой-то момент?

— А кто сажал корабль?

— Джеймс, он подтвердил. Автопилот вышел из строя, а у нашего Джея удивительная выдержка.

Когда проснулись Мария и Миднайт, разгорелся ожесточенный спор. Ирма предлагала немедленно начать изучать местность, Миднайт не хотела далеко отходить от корабля. В нём еще оставалось много полезной начинки.

Аргументом в пользу Скайрайс был Джеймс — он был ранен еще с момента побега с Элизиума, и тяжелый перелет не добавил ему здоровья. Было решено оставаться до тех пор, пока он не сможет передвигаться самостоятельно. Мария в свою очередь обещала поставить его на ноги как можно скорее. Ирма советовала экономить таблетки.

Мария де Гранц и Ирма ван Лейден с трудом выносили общество друг друга.

Время отщитывали по механическим часам Риги. Прошло без малого несколько суток — ни Солнца, ни Луны. Всё так же шелестит ветер, всё так же гнется к земле трава, трещат цикады, негромко кричат птицы. Ирма подстрелила нескольких из автомата.

Их мясо, слава кому бы то ни было, тоже оказалось пригодным.

— Нужно спуститься к реке, — за ужином твердила Ирма, — там должна быть рыба. Нам всё равно что-то нужно есть. Галет надолго не хватит.

— Я не хочу отпускать тебя одну, — Миднайт, негласный лидер по званию, покачала головой.

— Я справлюсь. Но мы не можем всё время оставаться на одном месте. Если мы не можем прозондировать местность при помощи спутников, нужно справляться самим.

— Я не спорю, — согласилась Скайрайс, выковыривая галетой остатки консервы. Птичек она надкусила едва-едва. — Но сейчас это неразумно, мы еще не решили, что делать с челноком.

— Ирма права, — прохрипел Джеймс. — Если есть хоть малейшая доля вероятности, что этот мир обитаем разумными существами, нас вскорости найдут. Вряд ли наше вхождение в атмосферу прошло незамеченным.

— Лучше взять с корабля самое необходимое, — добавила Ирма. — Нагрузить рюкзаки, и двинуться в путь. А модуль… ничего не остается, как уничтожить.

Миднайт нахмурилась. Не сказать, что это не приходило в голову ей самой.

Ирма продолжила:

— Не вижу смысла оставлять его целым. Вы хотите вернуться на Нил, в Элизиум? Нет. Он подлежит восстановлению? Не нашими силами. Были бы здесь доки для межзвёздных кораблей, они бы были на орбите, согласно конфедеративному уставу. Но здесь нет даже космопортов. Здесь нет ни-че-го. Мы можем проголосовать, в качестве компромисса, — она развела руками.

Итоги голосования подвел случай.

По негласному соглашению, дни (вернее, ночи) коротали за потрошением внутренностей корабля. Собирали вещи, утрамбовывали рюкзаки, снаружи росло количество тюков. Мария упёрлась и категорически отказалась уходить, не забрав с собой автомедика, запасные батареи и прочие примочки медтехника.

Миднайт была той, кто предложил спустить остатки гранульного топлива и законсервировать в герметичном ящике.

— И что же, мы с ним потащимся?

— Нет, мы можем его закопать. Жечь его всё равно небезопасно. А так… как знать, может и пригодится.

Мария разделила его по четырем ящикам.

Они закапывали последний, неглубоко зайдя в лес, когда со стороны чащи донеслись подозрительные шорохи. Рига и Ирма насторожились. Производимый шум отличался повышенной громкостью и неуклюжестью. Звериный шаг тих и осторожен, будь то волк или лисица, или даже медведь (а они повстречали даже их), но этот хруст был громкий, пока что отдаленный, словно некто продирался сквозь лесную чащу свирепо и стремительно.

Кто-то спешно вытер жирные от дичи руки о штаны, кто-то мигом стряхнул с себя сонную усталость. Эльза, стоявшая ближе всех к мерно шипящему костру, плеснула окислителя — и пламя взвилось почти до небес, жадно слизывая ночную прохладу.

— Вещи подальше, за костер, в камыши, — негромко приказал Рига, сжимая ладонь на кобуре.

Из леса вырвалось…нечто. В свете ярко-белого костра удалось хорошенько их разглядеть.

То ли запредельно грязные люди, то ли жертвы радиации… если такое в принципе возможно. Жертвы экспериментов времен Последней Солнечной?

На серых, а у некоторых — грязно-бурых лицах горели звериные, желтые глаза с вертикальными зрачками. С покрытыми гнойными струпьями лицами, заживо гниющие существа источали самое настоящее зловоние. В раззинутых ртах, издающие пронзительные, гогочущие звуки — частокол кривых зубов, больше похожих на колья.

Их было около десятка, вооруженных холодным оружием, кривым и почерневшим. В воздухе витал запах свежей крови.

А вот и туземцы. Сложно их назвать существами разумными — разумные бы попытались установить дипломатический контакт.

Не долго думая, Штраус выстрелил в первую рванувшуюся к ним тварь. Пуля прошила её насквозь и тело упало с глухим стуком. Стало быть, с огнестрельным оружием эти аборигены незнакомы. Увидев смерть сородича, они с сиплым улюлюканьем бросились вперед, в лобовую, бессмысленную атаку.

Мария буцнула неподвижное, мёртвое тело.

— Ну и вонь. Здесь целая река, сложно помыться, что ли?

— Можешь сказать, что это за вид?

— Я это руками трогать не буду, — Мария брезгливо надавила кончиком сапога на тело и перевернула, чтобы увидеть обезображенное лицо с деформированной челюстью. — Гуманоиды: вижу две руки, две ноги, голова с приличествующими отверстиями… Не проси его препарировать вот так сразу. Я не хочу заразиться… чем-нибудь.

— Итого двенадцать, — Эльза закончила подсчет. — Сжигать будем?

— Нет.

— Да, — одновременно произнесли Рига и Миднайт.

— Почему «да»? Дым только привлечет к нам внимание!

— Уже привлёк, если ты не заметил. Что важнее — они нападали на нас с рукотворным оружием, железным, Рига. А значит, какое-никакое, а развитие у них есть. Дар речи тоже — если ты не заметил, они пытались координировать атаку.

— Я, знаешь ли, маленько занят был.

— Так вот. Они наверняка не знают о других видах оружия, кроме холодного. Пули надо извлечь — Мария, займись, — де Гранц скривилась так, будто ей не пули сказали извлечь, а предложили убитых на ужин, — а тела сжечь.

— А челнок? — донеслось от Ирмы.

Миднайт мученически вздохнула и сжала пальцами переносицу.

— Ничего не поделаешь. Его тоже.

У одного из трупов было забавное украшение на поясе — Эльза заметила, когда тащила освобожденные от пуль тела в общую кучу. Это была голова — но голова ребенка. Светлокожего, светлоглазого. Лицо было похоже на человеческое. Уши были отрезаны.

Она сглотнула. О находке она расскажет потом. К тому же, Миднайт приказала собрать их оружие в качестве трофея. Никто даже не стал спрашивать, зачем — предыдущие её аргументы были разумными, и спорить никто не стал ни тогда, ни теперь.

… С урчащим шипением плазма пожирала всё: обшивку, втиснутый в пазы люк, разбитый вдребезги экран панели, сидения, скафандры… Ирма выпустила повторный залп. Раскалённое добела вещество впечаталось в хвост, проделав огромную дыру в обшивке. Тлеющие края ширились, и остатки металла тяжелыми каплями падали на землю.

Даже самым не сентиментальным из них зрелище резало глаза. Эльза отвернулась и окинула взглядом высокие, под завязку набитые рюкзаки и вздохнула. Может, по словам Миры, в том, чтобы идти по бескрайнему полю под одними лишь звездами и в компании друзей и впрямь было что-то романтичное, любой позитивный настрой пасовал перед неизвестностью.

Пока сгорающий корабль освещал путь, они спускались в низину — туда, где виднелась зеркальная лента реки. Джеймс присвистнул, указывая вдаль рукой — в противоположной течению стороне виднелись гряды гор, укутанные тяжелым туманом.

— А перед рассветом горы всегда в тумане, и пусть рассвет немного не наш случай, — весело прокомментировала Мария, поправляя лямку рюкзака, — горы — это всегда отличное убежище. По крайней мере, не будем, как на ладони.

— А где горы, там исток рек, — устало выдохнула Ирма. Многочасовой марш-бросок давал о себе знать. Желудок недовольно выл с голоду, но Мария решительно наложила лапу на все их пилюли, служившие пищевыми заменителями, вместе со всеми отправившись выискивать хоть что-то съедобное вокруг краткой стоянки. — Вода чище, трава зеленее… И, надеюсь, они не заселены этими тварями. Отстреливать по одному их утомительно.

— Я же сказала, — пропыхтела идущая следом Миднайт, — слишком рискованно направо-налево светить плазмой. Хорошо хоть, топливо перепрятали.

— Не беспокойся, — заверил Рига, — под пепелищем перерытая земля точно заметна не будет. Да и закопали мы о-о-очень глубоко.

На очередной стоянке Ирма сумела побороть окончательную смерть аккумулятора на своем планшете, сочинив портативную зарядку из подручных средств, изъятых из корабля. Недаром она слыла хорошим инженером — на такого даже у Валенсиано не поднялась рука поставить печать на прошении о вивисекции.

К нему удалось подключить видеорегистратор, выломанный из приборной панели. При более тщательном изучении отдельных кадров удалось рассмотреть небольшое скопление света к северо-западу от гор. И смутно различимое движение. Вряд ли это были массовые миграции светляков.

Свет — это цивилизация. Цивилизация — это кров, пища, какая-то уверенность в завтрашнем дне. К тому же, неподалеку от облюбованных Марией гор.

Рига по-прежнему надеялся, что они на Терре, и где-то там их ждет уцелевшая горстка людей. Расстраивать его не хотелось, однако…

Они собирались пройти прямиком через лес, у границ которого случилась стычка, но чаща встретила их поначалу странными запахами, а после странными колебаниями воздуха, как если бы они вели наблюдение сквозь огонь. Словом, объективная реальность плясала, а тем временем от земли поднимался тяжелый молочный туман. Начались галлюцинации.

Ирма была к ним устойчива: пришлось обвязать товарищей веревкой за талии и заставить идти за собой, как на поводке. А потом долго-долго прикладывать к лицам кислородные маски.

Идею о массовой миграции светляков отмели сразу. В виду её абсурдности при такой важности момента.

— Ну, от некоторых запахов и не такое бывает, — с сомнением комментировала Мария, едва оклемавшись и проверяя себя на заражение и тяжелые металлы в организме. — Но чтобы целый лес…

Им пришлось делать приличный крюк, загибая к северо-западу и вновь оказываясь посреди широких полей. Именно там-то, на открытой местности, их нагнали.

Разведенный во время привала костер осветил крадущуюся к ним тень. Эльза была на часах, а потому заметила её первой и подскочила на ноги, выхватывая пистолет.

В круг света вошел высокий человек.

— Кто? — воскликнула она. Лицом он похож не был на тех тварей. У него была светлая кожа, не тронутая морщинами или язвами, длинные волосы, уложенные в замысловатую прическу. За спиной виднелись допотопные лук и колчан со стрелами. В руке он сжимал недлинный кинжал.

Эльза навела прицел прямо на его чистый, широкий лоб.

Незнакомец прижал ладонь к груди и что-то отрывисто, певуче произнёс.

Как же. Глупо было надеяться, что они будут говорить на одном языке.

От разведенного шума проснулись остальные. Рига тут же оттеснил её широким плечом и встал между лагерем и незнакомцем.

— Кто ты? — громко повторил он её вопрос.

Незнакомец вытянул руку с кинжалом и бросил его в траву. Показал пустые руки. Указал на себя.

— Laeghen Taurion.

Эльза отметила, что у него на редкость мелодичный голос. Да и звуки речи были вполне распознаваемыми.

— Reega Strauss.

— Elza Skyraiss.

Лаэгхен смерил их тяжелым, подозрительным взглядом. Он осматривал их, изучал. Рига и Эльза не оставались в долгу: они заприметили и уши странной формы, и одежду непривычного кроя приглушенных, коричнево-зеленых тонов, и вплетенные в прическу перья и бусины.

— Он индеец, что ли, — буркнула Эльза. — Но, по крайней мере, на человека похож.

Подошла Миднайт. Лаэгхен тут же вперился в неё взглядом.

— Что он сказал?

— Пока только свое имя, как я понял. Его язык мне вовсе незнаком.

— Пробовал забить в распознаватель речи?

— Нет.

Но даже это не дало ничего. Ничего, даже отдаленно похожего в базе данных, забитых в их ручные терминалы. Лаэгхен смотрел на все их манипуляции с явственным любопытством.

— Что будем с ним делать?

— Он говорит на местном языке. Нужно постараться наладить с ним контакт.

Миднайт жестами на горло, губы и уши попыталась показать ему, что они хотели бы научиться. Лаэгхен, как это ни было странно, согласился стать им невольным попутчиком. Мария всё время твердила, что это подозрительно и что он рано или поздно заведет их в ловушку.

Но делать было нечего — им нужен был проводник, кто-то, кто знал этот мир и мог научить местному наречию. Ручные терминалы со встроенным искусственным интеллектом помогали в этом немало. Но сама Миднайт, Мария и Рига схватывали на лету и вскоре могли использовать простые фразы на местном языке — синдарине.

Ночи складывались в недели, недели — предположительно — в месяцы. Они шли неспешно, позволяя себе впитывать новый мир. Так, Лаэгхен поведал, что время здесь исчисляется циклами оборотов звёзд, что земля, по которой они странствуют, зовётся Белерианд, а сам он — лаиквенди, что значит «лесной квенди». А квенди — это «тот, кто говорит»…

Где-то на горизонте проступало то самое море движущегося света — Лаэгхен наполовину жестами, наполовину уже знакомыми словами объяснил, что там находится большое поселение неких голодрим. А те твари, которых они повстречали, назывались орки.

…Примерно одну седьмую цикла созвездий назад, он увидел, как самая настоящая звезда, больше любых других, рассекла небо, пронзила рисунок Менельвагора и, махнув на прощанье огненно-голубым хвостом, скрылась к югу от Эред Ветрин.

Этот круг созвездий выдался очень насыщенным: сначала к пустыне Ламмот, что к западу от Эред Ломин, причалили корабли калаквенди из Страны Валар, о которой среди его народа ходило множество легенд. Все пришедшие в Митрим эльдар были закованы в железо, и в глазах их полыхало пламя, о которое любой из его народа боялся обжечься. Они накрепко решили обосноваться в Эндорэ, устроив грандиозную битву, штурмуя саму Железную Твердыню — кажется, даже утратив своего короля, они не оставили этих берегов и не бежали. Напротив, они верно обживались у берегов большого озера, регулярно заезжая за свои границы, считая своим долгом уничтожить как можно больше порождений Зла.

А уж следом — эта невероятная звезда. Бросив всё на свете, как малой мальчишка, он пустился за ней в погоню. Он даже загадал желание: такие моменты, что захватывают дух, нередко несут в себе знаки или даже отпечатки древнего Замысла. Никто ему не воспрепятствовал. А было бы кому? На всём свете он был один.

А встретил… пусть они и обладали даром речи, они всё же не были квенди. Лаэгхен лишь интуитивно ощущал разницу, глазами видя только то, что они похожи, пусть уши были странной, округлой формы, а черты лиц, пожалуй, слишком резкими и грубыми, сознание — открытым и непонятным.

Ясно было одно: они не несли в себе зла, и просто шли туда, куда устремлялся их взор. Он был уверен, что та звезда была связана именно с ними.

Сначала он думал привести их домой, в родной лес, но что-то удержало его. Он шел за ними по пятам долго, и видел, как волновался лес Бретиль, и как клубился туман чар королевы Мелиан. Стало быть…

Случайно или не случайно — но двигались эти не-квенди как раз в сторону поселения голодрим. Они ведь чем-то походили на них, и пусть нет в странниках того Света в лицах, что сами калаквенди называли Светом Древ. Нет, в этих удивительных не-эльдар был другой свет — он точно так же навеки запечатлелся в их глазах, неземной и слишком яркий. Так в глазах эльдар навеки нашла свое отражение любовь к звёздам.

Звёзды.

Вот оно что.

Сияние их глаз, сокрытое на самом дне маленьких черных значков, напоминало далекий небесный отсвет. Пусть они сами этого не видели — их пламень не сжигал, как сжигал пламень тех, кто пришел из Благословенного Края, но мягко сиял, трепеща, как огонек свечи на ветру. Слишком хрупкий, слишком далекий — начинающий расцветать только сейчас, попав в материнские объятия Арды.

Chapter Text

Лаэгхен оставил их у самых берегов огромного, бескрайнего озера, в тени огромных деревьев — так, чтобы их присутствие как можно дольше оставалось незаметным. И пусть за эти долгие месяцы он научил их охоте, а также сработал лук и стрелы, они казались ему совсем малыми детьми. Но оставить их всё же пришлось. Владыка Белерианда призвал его.

Пришлось вновь разбивать лагерь. У озера, именуемого Митрим и больше смахивающего на неплохое внутреннее море, были неплохие природные заслоны. Местность с трех сторон окружена горами, что особенно хорошо — только горы и разделяли их с «гнездом» тех тварей на севере. Лаэгхен упоминал, что те самые орки плодятся и и обитают как раз на севере, в самых северных горах, именуемых Эред Энгрин. И сказал это ровно тогда, когда довел их до места назначения, даже не посоветовав повернуть на юг.

Делать было нечего. Посиделки у скромного костра, собиравшие весь немногочисленный отряд для срочных и просто дежурных обсуждений и решений внезапно важных дел стали почти что традицией, без которой ни один день не считался завершенным. Посиделки, даже зачастую наполненные угнетенным молчанием, были своего рода якорем, нитью, скреплявшей всех присутствующих, домом, куда мог вернуться каждый.

Нынешнее собрание не отличалось от всех остальных — ни прошедших, ни грядущих. Мария, на пару с Мирой, потратила немало сил на стирку уже порядком запачканных и свалявшихся спальников и одежды, и теперь жалась к теплому боку Джеймса, обхватывая его предплечья ледяными пальцами. Рига меланхолично поворачивал нанизанную на палочки рыбу, грея руки о большие и гладкие камни, подобранные на побережье. Рыба призывно шкварчала и вспыхивала медно-серебристыми боками, источая соблазнительный запах.

— Ну и что теперь? — повторила свой вопрос Ирма. В ответ на первый, заданный еще по прибытию сюда, они разбили лагерь, пусть и не совсем это она имела в виду. И этот вопрос висел в воздухе до сих пор, пока не был вновь озвучен.

На исправно работающих часах — семь часов вечера.

— Ты хочешь спросить о том, как скоро нас обнаружат? — меланхолично поинтересовался Рига, подняв палочку и оценив степень прожарки ужина. Ужин слегка подгорел с одной стороны, но с другой был все еще сыроват. Недовольно цокнув, он вернул рыбу на место. — Думаю, скоро. Вопрос в том, будут ли они дружелюбны к нам так же, как наш остроухий приятель.

— Интересно, он вернется?

— Я не стал бы на это рассчитывать.

— Может, самим попытать счастья и сходить на разведку? — предположила Ирма.

— Тебя в худшем случае схватят, повяжут и поволокут в свой стан, а мы и не узнаем что с тобой стало, — урезонил её Штраус. — Подождём. Миднайт?

— Не возражаю. Мне чертовски лень идти куда-то. Плечи просто отваливаются.

— Так нам готовиться к нападению или как? — снова вклинилась Ирма.

— Лаэгхен говорил, что раз мы не орки — значит, не враги.

— Слабый аргумент.

— Их больше, — резонно заметила Мира. — В любом случае придется договариваться, а ваших пуль на всех не хватит. Поэтому давайте постараемся мирно. По крайней мере, мы сможем хоть как-то с ними объясниться.

— Или свалить всё на нашего остроухого приятеля.

— Только его здесь нет, умник. Эй, Мария, ты куда?

Мария встала на ноги и отряхивалась от налипших травинок.

— Хочу прогуляться. Пока мы никуда не собираемся, я хочу немного осмотреть здешнюю растительность. А ты, Эльза, мне поможешь. Здесь инструкций нет, готовых порошков нет и больше халтурить не удастся.

— Когда это я халтурила…! Вы же сами насильно перевели меня в медштаб!..

Вода успокаивающе шелестела о берег, раз за разом накатывая на песок и оставляя мелкие ракушки. Миднайт угнездилась на толстых ветках разлогой ивы, которая всем отошедшим от лагеря служила ориентиром, и уставилась на горизонт. Горизонтом служило облако света на противоположной стороне озера — было интересно наблюдать, как выбранные для созерцания скопления сверкающих точек начинают двигаться туда-сюда.

Время от времени они отделялись и разъезжались в разные стороны от поселения — и Миднайт вздрагивала, сжимая ладонь на кобуре. Дозоры — а это наверняка были они — пока обходили их стороной. Спасибо Лаэгхену — он знал, где им расположиться на время. Дать прийти в себя. Конечно, глупо было ожидать, что голодрим заявятся сразу по их прибытию. Ведь они сами только обживали эти края, как сообщил их проводник. Но шли дни, они уже давно восстановили силы, Мария с Эльзой сагитировали еще и Миру, и втроем теперь пропадали полях и лесах, каждый раз принося охапки новых растений.

Травяной чай стал приятным разнообразием ежедневной рутины.

Миднайт вытянула ноги, и откинулась на ствол, распластавшись на ветвях в позе пойманной в паутину мухи. Спина понемногу побаливала, а вокруг было так тихо и скучно, что хоть вой — да только Луны нет.

В голове царила блаженная пустота. Так хотелось бы костерить ненормального Лейно на чем свет стоит, и его махинации с маршрутами, но, в конечном итоге… всё не так уж и плохо? Они живы, здоровы, при оружии, в обитаемом, пригодном для жизни мире. Чего еще надо?

К исходу дежурства, когда она уже спускалась тормошить Ирму и зажгла фонарик, чтобы навести порядок в своем рюкзаке, несколько ярких точек голодрим в третий раз выехали за пределы «светового скопления». Миднайт, по привычке насторожившись, быстро подтянулась на ветке и вскочила на вершину ивы: точки снова устремлялись вправо — а там лес. Может, охота, кто их знает.

Миднайт снова спустилась и легко пнула торчащие из-под навеса палатки ноги — Ирма до своего изрядно похудевшего рюкзака, служившего ныне подушкой, так и не доползла, разлегшись на каких-то чертежах. Карвонка в ответ дернулась и протестующе замычала, отмахнувшись от неё рукой.

— Вставай-вставай, — уже не так громко повторила Миднайт. — Можешь посмотреть, как голодримы из леса выезжать будут.

— Кто? Куда? К нам, что ли? — Ирма сонно приоткрыла глаз, но в полутьме увидела лишь удаляющиеся в сторону дерева серые ботфорты.

— Ага. Который раз — и всё к нам, да не доедут никак. Много хочешь.

— А мне кажется, все-таки к нам… — Ирма продрала глаза и сощурилась. — Подойди и сама посмотри.

Миднайт нехотя отвлеклась от наведения порядка в своем рюкзаке и обернулась. Точки показались с той стороны леса, откуда немногим ранее с дикис дикими восторженными возгласами золотодобытчика выскочила Мария, отчаявшись найти хоть какое-нибудь растение, не имеющее земного аналога. Огни стремительно увеличивались в размерах, при этом их сильно трясло. Верхом, что ли, ехали…

— Надо же. И сотни лет не прошло, — устало прокомментировала Миднайт. А она только хотела лечь спать. Уже был слышен перестук копыт — всадники стремительно приближались. — Эй, подъём!!

Ирма отбросила свой хилый рукодельный лук и бросила в едва тлеющий костёр пару таблеток окислителя. Всё равно их уже заметили. Она высоко подняла самодельный факел над головой, другую руку положив на бедро, с притороченным длинным мачете.

— Ты ведь специально для них зажгла факелы, да? — сон с Марии слетел, как шелуха. Она недовольно кусала губы.

Ирма обернулась к ней:

— Не понимаю, чего ты нервничаешь. Рано или поздно пришлось бы с ними столкнуться. И лучше рано, нежели поздно.

На открытое пространство, сделав небольшой крюк, выехало несколько всадников — они объехали небольшой лагерь, сжимая их в кольцо. Раздалась незнакомая отрывистая речь — чем-то похожая на язык Лаэгхена, но от того не более понятная.

Ирма всё так же держала факел над головой, застыв в обманчиво-расслабленной позе: рука лишь слегка касалась рукояти длинного ножа. Свет ярко очерчивал её покромсанные голубые волосы — наследство Карвона, обветренное лицо и синие глаза.

Прямо перед ней спешился всадник, тот самый, что прежде хорошо поставленным голосом озвучил свое появление. На нем был шлем, который он снял и зажал под мышкой. На плечо молодого мужчины легла хитро заплетенная тугая коса удивительного серебристого оттенка. А её гордому обладателю даже высокая Ирма доставала едва ли до подбородка своей макушкой. Она медленно выговорила слова приветствия на синдарине, — был шанс, что очередной остроухий знает язык своего сородича.

— Звезда… да осветит путь. Твой. Я — Ирма ван Лейден.

Чертовски сложный, зуболомный язык.

— Да осияют звёзды твой путь, прекрасная дева. Имя мне — Келегорм, сын Феанора, — он добавил еще что-то, с вопросительной интонацией, на что Ирма лишь мучительно нахмурила лоб. Она различила только слово «народ».

«Рандир», так назвал их Лаэгхен.

Пока она собиралась с мыслями, серебристоволосый окинул взглядом проснувшийся лагерь: несомненно, он заметил и настороженного Ригу Штрауса, и Джеймса Халпаста, но отчего-то парламентером здесь выступала женщина. Интересно.

— Вы не синдар, да? — с толикой небрежного любопытства произнес Келегорм. — Кто вы?

— Рандир.

— Странники? Что же… А я охотник. Как зовется ваш народ?

Ирма пожала плечами и, пристально следя за прочими вооруженными всадниками, и не подумавшим спешиться, повторила:

— Рандир.

Келегорм заметил её реакцию и подал знак опустить оружие.

— Откуда вы держите путь?

Ирма мельком обернулась на Ригу. Рига красноречиво поднял глаза вверх. Разве что пальцем не показал. Но Келегорм уловил его взгляд и, нахмурившись, вновь посмотрел на девушку.

— Так откуда? — теперь настала очередь Ирмы усмехаться. Она подняла палец к небу:

— Вы и сами увидели. Оттуда.

— Так не бывает.

«Полярные ночи в субконтинентальном поясе тоже невозможны. Но, как оказалось, всего лишь маловероятны»

Ирма лишь пожала плечами.

— Зачем вы пришли? — Этот допрос был справедлив, ведь этот народ занял эти края ранее. Но черт, как же бесил этот высокомерный тон! Но в какой-то мере было забавно наблюдать, как замешательство искажает это надменное лицо с хищным прищуром светлых глаз, и как та же эмоция сквозит если не в закрытых шлемами лицах — то в дерганых, неловких движениях сильных рук, нервно сминающих поводья.

— Мы не враги, — уклончиво ответила Ирма. Но, судя по взгляду, остроухого ответ не устроил. И снисходительно (наслаждаясь каждым изменением черт на лице) продолжила: — Мы пришли сюда жить. Больше некуда.

Келегорм хмыкнул. Как-то… понимающе, что ли.

Сухо обронил:

— Здесь небезопасно, а вы нарушили наши границы. Если вы ищете приют, вы найдете его на том берегу, у народа нолдор.

Ирма так же сухо кивнула, поджав губы, но всё же отсалютовала на прощание.

— Благодарю. Прошу прощения за вторжение.

— Надеюсь, мы скоро увидимся, — Келегорм легко вскочил на крупную в яблоках лошадь и, бросив еще один, но на этот раз — задумчивый — взгляд на Ирму и окруживших её раньяр, отдал приказ как можно скорее возвращаться в лагерь. Доложить королю-регенту.

Они были непохожими ни на кого — разительно отличались от них ростом, цветом кожи, волос и глаз, поведением и еще целым набором мелких качеств, которые сложно вычленить с первого взгляда. Они не походили даже друг на друга, как походили темноволосые и светлоглазые нолдор или же синдар на своих дальних родичей-тэлери.

Как и говорил его младший брат, они дышали юностью, но судя по глазам — были измучены, и лица их хранили отпечатки долгих тревог.

Они всё же пришли — пришлось выслать настоятельное приглашение и отряд в сопровождение, и пусть зная, что податься им больше некуда — они пришли с поднятыми головами и не торопились склоняться в поклонах.

Признаться, он и сам не знал, когда в нем проявилась эта королевская властность, отцовское высокомерие, давившее на плечи едва ли не сильнее, чем корона и массивная рубиновая королевская цепь.

Канафинвэ Макалаурэ чувствовал себя сидящим на троне почти так же естественно, как и пришедшие странники — у его подножья. Их предводитель болезненно примечателен — высокий, с алым всполохом рыжих волос, туго стянутых на затылке, с резкими высокими скулами и острым, недоверчивым взглядом карих глаз. Чуть осторонь, но так же впереди остальных держалась молодая темноволосая женщина с необычными золотыми глазами — она-то и решила прервать затянувшуюся паузу.

Их правитель выглядел молодым строптивым юношей — хотя, разумеется, ничего из этого не было правдой. Да, от его надменного, но пытливого и отчасти заинтересованного взгляда сдавливало в груди, а стоявшие рядом с троном пятеро других разномастных, но таких похожих друг на друга нолдоров уверенности не прибавляли.

Несколькими днями ранее за ними вернулся сребровласый посланник Келегорм, ныне стоявший по левую руку от восседающего на троне юноши. Вернулся — потому что прочитанное им послание подразумевало их прибытие в чужой лагерь в одностороннем порядке. С насиженным, но не самым комфортным лагерем расставались легко. В тронный зал же вошли плечом к плечу — нолдоры благородно не потребовали снять с поясов мачете. Присутствующие в тронном зале и сами были при оружии.

— Мы благодарны за добрый прием в этих землях, — осторожно, словно пробуя почву, проговорила Миднайт, почти не размыкая губ. — Меня зовут Миднайт Скайрайс. А вы, стало быть…?

— Король-регент Канафинвэ Макалаурэ, — сидящий на троне слегка кивнул. На его лице проступило легкое удивление. — Давно мой народ обживает эти земли, и знаком с местными народами, однако, таких как вы, мы прежде не встречали. Мой брат сообщил мне, будто вы утверждали, что пришли с небес.

Миднайт коротко кивнула.

— Для нашего народа это естественный способ передвижения.

— Стало быть, вы можете отправиться обратно? — проницательно поинтересовался король.

— Нет. Наш корабль потерпел крушение и нам ничего… не осталось, кроме как остаться здесь.

Король откинулся на своем удобном троне.

— Я предлагаю вам свою защиту, — властно заявил он. — Темный Властелин вернулся в Сирые Земли, и весь Белерианд поднимется против него. Полагаю, вы видели его слуг.

— Темный Властелин? — недоуменно переспросила женщина, переглянувшись с остальными рандир. На их лицах явственно проступило вежливое недоумение. — Мы прежде не слышали о таком.

— Зато наверняка сталкивались с его слугами, — король Канафинвэ позволил себе тень снисходительной улыбки, — мы зовём их орками.

— Орков? — вмешался рыжий, мешая синдарин со странными, незнакомыми словами. — Видели. Они примитивны, они не такая уж и проблема. И из-за них столько шуму?

— Назови свое имя, ранья, — с нажимом произнёс стоящий у трона Келегорм.

— О. Меня зовут Рига Штраус. Второй лейтенант.

— Почему ты считаешь, что они не представляют для вас большой проблемы? — поинтересовался Канафинвэ.

— Их легко убить.

Келегорм рассмеялся.

— Ты зришь в корень, ранья! Да что только ты станешь делать, если ты будешь один, а их — несколько сотен? Эти твари плодятся, как черви, — младший брат короля сплюнул в сердцах. — Но они — лишь доля чудовищ Железной Твердыни. Не будь так самонадеян.

Канафинвэ поднял руку, прерывая его словесный поток.

— Кто же тогда Тёмный Властелин? — снова заговорила золотоглазая женщина. Миднайт. — И что может он?

Канафинвэ коротко окинул её взглядом. Поначалу он не обратил на неё должного внимания, приняв за лидера другого, но, даже несмотря на видимую обособленность, она невольно приковывала к себе внимание почти неощутимой аурой гнева и властности — держалась, как настоящий предводитель. Одно ясно — с ней считаются. Это наблюдение может пригодиться в последующем.

— Пока вам нужно знать лишь одно: он тот, кто создал их. Он тот, кто направляет их разорять наши поселения и не оставляет пленных.

— А договориться с ним можно?

Его лицо странно дёрнулось.

— Нет.

И сказано это было таким тоном, что Миднайт не захотелось уточнять.

— Это всё, что вам пока следует знать. Присоединяйтесь к моему народу, — заключил король нолдор.

— Какая вам в том выгода? Вы ведь не знаете нас. Что вы хотите от нас взамен?

Король поднялся со своего трона и медленно сошел с возвышения. Встал прямо напротив Миднайт: она оказалась ему практически по грудь. Лицо его выражало дружелюбие, пусть глаза оставались всё так же холодны и безучастны.

— А вы — нас, — тихо сказал он. — Но так вы не присоединитесь к нашему Врагу. Взамен мы предоставим вам кров и пищу. Остальное же прибережем для дальнейших бесед, у нас будет еще время узнать друг друга. Вы вольны идти. Морьо, будь так добр.

Келегорм неспешно отлепился от стенки трона, по которой успел уже вальяжно растечься и, перебросившись парочкой фраз на другом языке с хмурым черноволосым нолдором, приблизился к Миднайт, заискрившись обманчивой белозубой улыбкой во весь рот.

— Прошу простить меня и моего старшего брата — он был излишне строг с вами, но в последнее время у него и так много забот, а тут еще и я о вас рассказал. Как видите, — он развел руками, — это целиком и полностью моя вина. Здесь меня зовут Туркафинвэ Тьелкормо — это на нашем родном языке, квенья. Но если пожелаете, останусь для вас Келегормом. О! Ирма ван Лейден, верно?

Ирма вскинула брови, удивленная таким вниманием, и хотела было что-то ответить, но Келегорма перебил тот самый хмурый нолдор.

— Морифинвэ Карнистир, — он слегка кивнул. — Я второй младший брат нашего короля. Мне поручено разместить вас. Разговоры и расспросы, — он смерил брата недовольным взглядом, — лучше оставить на завтра, как и было велено.

Миднайт сухо кивнула. Оглянулась, поманила остальных за собой. За дверями их еще ждали их тяжелые тюки, к чести нолдоров — не разобранные на составные части.

— Ирма ван Лейден, — она остановилась, и ухвативший её за локоть полузнакомец потянул её назад.

— Просто Ирма. Не стоит каждый раз называть мою фамилию, — она скривилась.

— Фа-ми-ли… что? А, хорошо, — он отмахнулся. — Мы не окончили наш давешний разговор, припоминаете, Ирма?

— Вы не слышали? — Ирма вывернулась из некрепкого захвата и отошла на полшага. — Всё завтра.

— Не стоит быть такими упрямыми, — Келегорм посерьезнел. — И если думаете сбежать — тоже. Вы, конечно же, не пленники, но за пределами нашего лагеря действительно опасно. Вам чертовски повезло, что за всё это время вы не подверглись серьёзным нападениям со стороны орков. Мы то и дело отбиваем их на этом берегу. И вас тогда мы тоже приняли за врагов.

— Это простительно. Мы поначалу думали так же — про вас.

Келегорм улыбнулся и отпустил её локоть.

Комнаты им отвели в том же небольшом здании, где обосновался король. Они были маленькими, с узкими, но длинными кроватями и грубыми шкафами. Уже в отведенной комнате, которую Ирме пришлось делить с Марией и Миднайт, последняя едва слышно поинтересовалась:

— Что он хотел от тебя?

— Кажется, или он вправду настолько благородный, что тащит в дом всех бродяг, или же это была нелепая попытка втереться в доверие со всеми вытекающими, — сонно пробормотала в подушку Ирма. Всё — завтра, завтра! Вон, с кровати белобрысой уже доносился характерный присвист.

— Я всё же надеюсь на благородство, — всё же добавила она спустя минуту, раскрыв глаза. Ирма со стоном вытянула ноги и повернула голову в сторону Миднайт. Её золотые глаза едва уловимо поблескивали в тусклом звёздном свете, льющемся через полуоткрытое окно.

— А ты?

— Мы кажется хотели начать новую жизнь?

— Ну что за дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос? — проворчала Ирма, переворачиваясь на другой бок. В спину долетел едва слышимый смешок и невнятная возня, которая вскоре затихла. — Но как-то слишком явно для того, кто хочет втереться в доверие, ты так не думаешь?

Миднайт подняла голову — она уже почти спала, даже глаза были закрыты.

— Успокойся. Нет смысла сейчас переваривать всё это. Подумаем завтра… И над словами этого Келегорма…и о том, кто такой этот Враг…, — она сладко зевнула и снова откинулась на подушку.

От подушки пахло лавандой и чем-то еще.

— Найт! — Ирма сердито хлопнула ладонью по простыне. Миднайт блаженно безмолвствовала, впервые за долгие месяцы ощутив кровать и сравнительно мягкий (уж мягче земли и спальника) матрас. — А если они захотят подробностей, то что мы скажем? Что дезертировали? Таких не принимают нигде, сама знаешь. Стоит ли вообще оно того?

Миднайт снова завозилась и оторвала лохматую голову от подушки. Медленно раскрыла глаза и даже подперла щеку кулаком, устремив сонно-задумчивый взгляд куда-то в сторону то собеседницы. Ирма грешным делом подумала, что та уже заснула с открытыми глазами.

— Насчет первого мы уже успели обсудить все с Ригой. Мы проложили маршрут… он оказался неверным. В этом есть доля правды. О Валенсиано, о бунте, о нападении Карвона — ни слова. Мы просто летели на Терру с миссией от Лейно. А стоит… Черт его знает. Давай спать уже.

— Ладно, — Ирма вернулась на спину и натянула тонкое покрывало по подбородок.

Уже отпуская сознание в теплые воды сна, Ирма расслышала горький шепот окончательно разбуженной Скайрайс:

— Я так устала всё время что-то строить, продумывать… Нахрен всё это. К черту.

Chapter Text

Следующим условным утром, которое по-прежнему ничем не отличалось от ночи, раньяр вновь препроводили в королевский чертог, но в зал поменьше, вход в который прятался прямиком за троном. Помещение выглядело куда как попроще — обычные стены, выбеленные известью, один-единственный… гобелен? знамя? — раньяр в этом мало что понимали. Это было багровое полотно с вышитой золотой звездой о восьми лучах. Четыре крупные, четыре поменьше. Прямо под звездой расположился высокий резной стул, находившийся во главе длинного стола.

Количество выставленных тарелок и приборов намекало, что они тоже приглашены на трапезу.

Канафинвэ, уже без короны, уже был здесь. А вместе с ним всего двое из тех, что присутствовали вчера вечером: уже известные Туркафинвэ и Морифинвэ.

Король жестом пригласил за стол. Его приближенные заняли места по его левую руку, место же справа ненавязчиво оставалось пустым. Черноволосая женщина замешкалась, и место, предназначавшееся их лидеру, занял рыжеволосый мужчина.

К еде, бесхитростной даже для аманэльдар, странники не прикоснулись. Одна из женщин задумчиво изучала содержимое тарелки, не касаясь даже приборов. Макалаурэ взял кувшин и наполнил кубок рыжеволосого.

— Вчера у нас было мало времени на знакомство. Сегодня же предлагаю продолжить нашу беседу. Меня, полагаю, вы помните, — Канафинвэ позволил себе легчайший намёк на улыбку. — Будьте моими гостями. Я поднимаю эту чашу за вас.

Рыжеволосый улыбнулся, вторя его жестам, но взгляд странника оставался острым и трезвым. Он позволил себе лишь один глоток. Остальные настороженно наблюдали.

Наконец, он кивнул. Сказал нечто отрывистое на незнакомом языке.

— Wine.

Макалаурэ видел, как Морьо потемнел лицом. Но рыжий предводитель раньяр повернулся снова к нему и улыбнулся:

— Прошу нас простить. Здешняя пища всё еще непривычна для нас. Лучше сначала её испробует кто-то один, не так ли?

— Настолько непривычно? — тон голоса стал по-королевски жёсток и отрывист. — Из каких же вы дальних краёв?

— Очень дальних, Ваше… — рыжий запнулся, тщательно пытаясь выговорить слова на синдарине, но тонкий слух музыканта слышал непривычный акцент — звуки смешивались в его рту, становясь нечеткими и гулкими, как грохот мелкой гальки в барабане, — Вы-со-чес-тво.

— Ве-ли-чес-тво, — мрачно вставил Морифинвэ. Издевательски, по слогам.

— Прошу прощения, — рыжеволосый коротко дёрнул уголком рта, словно это его ничуть не задело. — Я представлюсь заново. Меня зовут Reega fon Strauss. Имя — Рига. Штраус — моя фамилия.

Рига фон Штраус оглянулся на свою соседку: ту самую черноволосую женщину. Она опустила голову, изображая поклон. Голос её был значительно тише, но выговор был отчетливей.

— Midnite Skyraiss.

Все последовавшие за ними имена были точно так же непривычны слуху. Они совсем не ложились на звучание ни синдарина, ни тэлерина, ни даже архаичного варианта квенья, который еще знал Финвэ и наставник Румиль.

— Eerma van Laiden, — голубоволосая девушка с синими глазами — та самая, с которой вчера говорил Турко.

— Maria di Grantz, — дева с золотистыми, как у ваниар, волосами и голубыми глазами. Вид у неё был почти такой же холодный и надменный, как у кузины Нэрвен. Макалаурэ она показалась неприятной.

— James Hulpast, — юноша, по виду младше остальных, с непривычно тёмной кожей, и примечательным горизонтальным шрамом на щеке. У него были очень тонкие губы, карие глаза и коротко, неровно остриженные черные волосы.

— Meera Skyraiss, — еще одна со свистящим именем. Лицом она так же походила на черноволосую, как Тэльво походил на Питьо. Только вот волосы её были белыми до полупрозрачности, тонкими, а в глазах был тёмно-розовый отсвет. В целом, она выглядела очень болезненной и белой, как утонувшие в окровавленных водах Альквалондэ.

— Elsa Skyraiss, — представилась последняя девушка. У неё тоже были эти необычные золотые глаза и каштановые волосы, и она выглядела более беззаботной и любопытной, чем остальные. Еще одна «Скайрайс». Стало быть, эти три девицы — представительницы одной семьи, если один корень в их именах был дан по принципу, что и «-финвэ» в атарессэ детей Феанаро.

Мира задумчиво изучала тарелку. И Мария, и Эльза уже отметили, что здешняя живность и растительность подозрительно похожи на террианские. И пусть Рига божился, что маршрут был проложен именно до Терры, их взаимные переглядки с Миднайт подтачивали эту уверенность. Тем не менее… Здесь были каша с орехами и изюмом, дикая птица, жаренная на костре, ягоды и… вино. Рига его уже попробовал, и она под пристальным взглядом Марии, так и не притронувшейся к своим приборам, пригубила напиток.

— Ну… как? — шепотом спросила Мария.

— Больше похоже на сладкий разбавленный сок, — пробормотала Скайрайс. Не намеревались же их споить с самого утра? Если они всё еще были нужны для конструктивных переговоров. Яда вроде нет… Вся посуда и приборы — сплошь из серебра, и ни одного темного пятнышка. Но кроме вина не было больше ничего. Одинокий графин с водой стоял на расстоянии вытянутой руки, и потянуться за ним сейчас…

— И кто же из вас предводитель? — король, вертя инкрустированный красными камнями кубок, тем временем полностью сосредоточил свое внимание на Риге. — Должно быть это…

— … это я, — перебила его Миднайт.

Канафинвэ отметил, как эта женщина уверенно положила ладонь на запястье рыжеволосого, сжав с видимой силой.

— Вы? — он выгнул бровь. Непохоже.

— Я старшая по воинскому званию, я же была капитаном корабля, — невозмутимо отвечала Миднайт Скайрайс.

— Так вы воины, — задумчиво акцентировал Туркафинвэ Тьелкормо. — Я не видел у вас мечей.

Она улыбнулась.

— Мечи, очевидно, свойственны вашей культуре. Они эффективны в ближнем бою, особенно, один на один.

— Один на один? — Тьелкормо насмешливо выгнул бровь. — Вы довольно оптимистичны.

— Ничуть. Если на вас нападет противник, вооруженный мечом или хотя бы кинжалом, вы же не будете отстреливаться луком? А если противников больше чем двое или трое, даже меч не столь хороший вариант.

— Однако, я видел у вас нечто похожее на мечи.

— Это мачете. Они полезны и в быту.

— Занятный у вас быт, — негромко заметил Канафинвэ, встретившись с ней взглядом. Миднайт улыбнулась. — И все вы — воины и воительницы?

— В большей или меньшей степени, — Миднайт старалась отвечать обтекаемо. Беседа всё более походила на допрос, и, как бы ни урчал живот, она не собиралась сдаваться лишь бы поскорее набить желудок. — Мы все здесь милитаристы, — употребив незнакомое слово, она тут же пояснила: — Наше государство опирается на свою военную мощь, и представители практически всех профессий имеют воинскую подготовку. Да, мы все здесь можем сражаться, но каждый из нас умеет кое-что еще помимо этого.

— Например?

— Я, — взяла слово светловолосая девушка, сидящая напротив Морифинвэ, — Мария де Гранц, экзобиолог и биохимик. Но также я умею составлять рекарства и лечить, если потребуется.

— Я просто медик, то есть, целитель. Нас здесь двое таких, — добавила светловолосая Скайрайс, лицом похожая на Миднайт. — Эльза, — самая юная на вид девушка улыбнулась, кивая, — и я — полевые врачи, работаем на поле боя. Такие, как Мария — в тылу.

— Такие — это какие?

— Умные, — Мария очаровательно улыбнулась. Тьелкормо осклабился, Ирма ван Лейден фыркнула. Она была занята тем, что пилила ребром вилки кусок мяса. Не ела. Просто чтобы себя занять.

— Это довольно сложно объяснить, — Миднайт вновь переняла инициативу, но голос её был напряжённым. Она строго посмотрела на Марию де Гранц и та, ухмыльнувшись, перевела взгляд на своего смуглого спутника. — Мы не знаем таких слов на вашем языке. Но Мария может изучить болезнь и составить лекарство. Она изучает новые… виды, и использует их в лечении. Такие целители у нас высоко ценятся, и их держат подальше от боевых зон.

Канафинвэ кивнул, вновь отпив из кубка. Такой ответ его устроил больше.

— А что же вы?

— Я — пилот в звании первого лейтенанта. Была помощником капитана одно время, при координации военных действий. Рига фон Штраус — штурман, второй лейтенант.

— Что это значит?

— Я прокладывал безопасные маршруты для кораблей.

— Стало быть, и сюда тоже вы проложили дорогу?

— Да.

— И вы прибыли сюда на корабле?

— Да.

— Странно… — протянул Канафинвэ, — мои дозорные не докладывали ни об одном корабле, причалившем к берегам Эндорэ за последние несколько лет.

— Такая темень вокруг, — хмыкнул Рига Штраус, — что неудивительно, пропустить один.

Миднайт хмуро взглянула на него.

— И где же ваш корабль? — елейно поинтересовался Тьелкормо.

— Мы уничтожили его. Он был более непригоден.

— Уничтожили?

— Сожгли.

По лицу всех троих — Канафинвэ, Туркафинвэ и Морифинвэ — пробежали тени. Король явственно дёрнулся — несколько капель вина упали на стол. Как будто они сказали что-то очень нехорошее.

— Сожгли? — повторил король.

— Да.

— Мы не видели зарева.

— Не всякое пламя пылает настолько ярко. Это было очень далеко отсюда.

— Я расставил дозорных вдоль всего берега. Прибрежный правитель Кирдан также очень пристально следит за гаванями Фаласа и Бритомбара. Не было. Никаких. Кораблей.

— Мы прибыли не по воде, — спокойно ответила Миднайт. — А по воздуху.

— С неба, — весело заключил Келегорм. — А я думал, «оттуда», — он ткнул пальцем в потолок, — это была шутка.

— К нашему сожалению, это была не шутка. Наша навигация вышла из строя, корабль столкнулся с внеземным телом и получил повреждения. Нам пришлось садиться здесь. Увы, после жесткой посадки он был бесполезен и ремонту не подлежал, — Миднайт говорила очень спокойно, едва ли не монотонно. — Потому мы его уничтожили, чтобы замести следы. Ведь не каждый день пришельцы падают с неба?

— Не каждый день, — согласился Канафинвэ. — Но чем вы подтвердите свои слова?

Миднайт переглянулась с Ригой. Рыжеволосый покачал головой. Многое стояло на кону, однако…

— Есть способы. Однако, на данный момент мы знаем о вас куда меньше, Ваше Величество. Вчера вы говорили о Темном Властелине и о его воинстве. Вы предлагали нам кров и защиту, но вместе с тем вы настаиваете, чтобы мы не покидали границ вашего поселения. Вы неискренны.

Канафинвэ немного приподнялся и наполнил её кубок. Ему это не составила труда — он был очень высок для обычного человека, и рука была пропорционально длиннее. Такой жест от Короля…

— А вы смелы, госпожа Миднайт.

— Я не госпожа, — негромко возразила она. — Я лейтенант.

После она и Рига имела с Королем и, как оказалось, его братьями, к которым прибавился еще один — Куруфинвэ, еще одну беседу за закрытыми дверьми. Рига был очень недоволен и злился на неё после, но, признаться, выбор был у них небольшой. Миднайт предоставила им документы с корабля, свой личный планшет, имеющий долю заряда, и бластер. Последний — она предупредила — не рекомендовалось разбирать, испытывать на ристалищах и вообще трогать без присутствия кого-либо из рандир. Или раньяр — так это звучало на местном наречии.

Также им выделили небольшую постройку по соседству с королевским обиталищем. Здесь были такие же выбеленные стены, скудная, но сносная походная мебель, были даже лампы — круглые шары, источающие голубоватый или золотистый свет. Природу света «Феанарова светильника» они понять так и не смогли. Разбирать тоже не стали — из уважения, которое нолдор должны были проявить и к их настоятельной просьбе.

За ними, конечно же, следили. Стража состояла из четырех высоких молодых нолдоров, полных энергии, которой хватало чтобы круглосуточно жизнерадостно трещать под окнами, сменяясь попарно дважды в сутки. Стоило кому-либо из пришельцев выйти за порог — один из стражников устремлялся следом, оправдывая это заботой об их безопасности и необходимостью продемонстрировать поселение чужакам. С этим тоже приходилось мириться. Они и вправду были здесь чужаками.

Первые несколько дней не было никаких вестей: им исправно приносили пищу несколько раз в день, но запретили охотиться или промышлять собирательством в лесу под известным предлогом, предоставили местную одежду — пусть из приятных телу, натуральных тканей, но всё же слишком длинную и непрактичную; а также некоторые обязательные мелочи для быта — будь то мыло (точнее, какие-то мыльные корешки), кадки для воды и кусочки смолы для чистки зубов. Здесь также были бани, но в домике раньяр оказалось отдельное помещение для банных процедур.

На них, конечно же, глазели. Мария скрежетала зубами — мало того, что травы не собрать и не разложить по классам и видам, так еще и в бесплатный зоопарк пришлось переквалифицироваться. Король, естественно, осторожничал. Миднайт и Рига терпеливо ждали, пока пятый брат, Куруфинвэ, закончит изучение их вещей.

Еще две недели спустя, Куруфинвэ вернул Миднайт документы и личные вещи, вроде одежды и мультитула — аналога террианского швейцарского ножа, который королевский брат нашел весьма занятной вещицей. Планшет вернулся с окончательно севшим зарядом и слегка поцарапанным титановым корпусом и разошедшимся швом — видимо, Искусник, как его здесь называли, он же в поселении главный кузнец и мастер на все руки, так и не догадался о его назначении, и даже разобрав его на возможные детали, не приблизился к разгадке. В этом Рига и Миднайт помогать ему не стали.

Планшет пришлось отдать во власть Ирмы — оставалось только надеяться, что он еще подлежит ремонту. У их инженера еще оставались кое-какие подручные инструменты. Более того, на Ирме ван Лейден лежала более важная задача: сообразить устройство для поддержания заряда из подручных средств.

Чтобы раздобыть эти средства, требовалось заполучить доверие местной власти. Мультитул пришлось подарить, но это стало лишь каплей в море.

Последними вернули мачете, метательное оружие Джеймса (проводив ножи и звёздочки подозрительными взглядами, но воздержавшись от комментариев), а вот бластеры, запасы плазмы в пуленепробиваемых колбах, и некоторые образцы взрывчатых веществ нуждались в объяснении и наглядной демонстрации их возможностей.

В просторном, но немного захламленном помещении по соседству с кузницей находился сам Его Величество Канафинвэ, а также двое его братьев: пятый Куруфинвэ и, неожиданно, третий Келегорм. Последний появлялся уж подозрительно часто, словно для него не находилось иных дел.

— Это оружие нашего мира, — неторопливо начал Рига, взвешивая массивное и навороченное оружие. Его серебристый корпус также был немного поцарапан, но в целом, было заметно, что Куруфинвэ до предельного был аккуратен — если уж исследователя не разворотило внутренностями наружу. Штраус ухмыльнулся и передал бластер обратно в руки Канафинвэ.

— Вы обнаружили что-то смешное, Рига фон Штраус?

— Я приятно удивлен, Ваше Величество. Ваш брат оказался настолько прозорлив, что, расковыряв все остальные наши приспособления, всё же воздержался от того, чтобы расковырять именно это — иначе бы все проблемы вашего Темного Властелина были бы разрешены в одно мгновение.

— Звучит впечатляюще, — уж каким-каким, а впечатленным Канафинвэ не выглядел. — И каким образом они были бы решены?

— Взрыв. Все сооружения смело бы в считанные секунды, и на этой живописной местности еще бы долго ничего не росло. С большой долей вероятности плазма отравила бы озеро, а поскольку оно подпитывается подземными источниками — их тоже, а река понесла бы в себе яд по материку. Возможно, его и было бы слишком мало, чтобы убить всех в вашем Эндорэ, но здоровья бы точно поубавилось.

— Из чего сделан этот яд? Разумно было бы иметь противоядие, — вставил Келегорм.

— Это только в переносном смысле «яд», — пояснила Миднайт. — И противоядия у этого вещества тоже нет. Оно создано искусственно, для массового и окончательного разрушения. Всё, к чему прикасается раскалённая плазма — сгорает или же, под его жаром, истаивает на молекулярном уровне.

— Для чего же вам понадобились столь опасные вещи?

— Для чрезвычайных ситуаций. Это оружие не для одинокого противника, а для массового поражения. Я бы не стала её использовать… без надобности.

— Вообще не стоит, — не согласился с ней Рига. — Никогда.

— Возможно ли её уничтожить?

— У нас нет таких средств.

— Я полагаю, — Куруфинвэ повертел колбу в руках. Плазма внутри неохотно плескалась — не доведенная до критических температур, она была практически бесцветной и гелеобразной, — если мы попытаемся уничтожить эту плазму — то неминуемо отравим эту землю… А если использовать огонь, случится то, о чем вы говорите.

— Именно, — глаза Миднайт странно поблескивали.

Келегорм повернулся к брату.

— И что делать тогда?

Но Канафинвэ не сводил глаз ни с Миднайт, ни с Риги, медленно переводя взгляд с одного на другого.

— А что вы собирались делать при помощи вашего оружия?

Миднайт неопределенно пожала плечами:

— То же, что и вы делаете со своим. Убивать врагов, — за что получила от Штрауса несильный тычок в спину.

Вперед подался Куруфинвэ, доселе обдумывающий какую-то мысль.

— Какова его мощь?

— Бластера? — Рига выгнул брови. — Я же только что сказал. Но запасы ограничены, а воспроизвести её производство здесь невозможно. Мы не хотели бы использовать её без критической надобности.

— А что тогда с этим собирались делать?

— Спрятать. Использовать в самом крайнем случае. И советую вернуть их нам. Всё равно мы одни в полной мере представляем что это, и как этим пользоваться.

Келегорм яростно хлопнул ладонью по столу, и собирался было возразить, но был безжалостно пресечен старшим братом:

— Хорошо, — Канафинвэ поднял правую руку. — Я всё равно хотел вернуть их вам, но теперь я вижу, что вы честны передо мной и не будете применять его моему народу во вред. Я надеюсь, вы не держите на меня зла за долгое ожидание. Впредь будет иначе.

— Иначе — это как? — Рига подозрительно сощурился. Король посмотрел на него пристально, словно обдумывал правильность уже принятого решения.

— Я надеюсь, вы присоединитесь к моему народу. Я позволю вам изучать наши ремесла и стать здесь теми, кем вы хотели бы. Я слышал, ваши целители негодуют из-за того, что их не пускают в лазарет, — губы короля тронуло слабое подобие улыбки.

Миднайт смотрела на него. Он вообще мало улыбался. Его ненамного младшие братья выглядели стократ моложе, чем он сам, пусть и на его лице совсем не было морщин.

Тяжёл груз ответственности, не так ли? И как давно ты король, Канафинвэ Макалаурэ? И сколько тебе еще отведено?

— Они будут весьма рады услышать эту новость, — сухо ответила она. — Благодарю вас.

— В таком случае, я хотел бы узнать, чего вы хотите взамен на вашу помощь в будущем?

Рига встрепенулся.

Миднайт поймала его встревоженный взгляд и едва заметно качнула головой. Речь ведь не шла о бластерах. Бластеры шли только в приложении к ним — к раньяр. И, зная их силу, никакой владыка не захочет иметь неподконтрольные ему элементы где-то на задворках своих земель, без каких-либо гарантий и уверенности. Их — практически насильно — оставляют здесь. Чтобы изучать, охранять, использовать.

Ничто не ново под луной.

Но, справедливости ради, Канафинвэ Макалаурэ обернул свою королевскую волю во вполне удобоваримую обертку. Даже возразить нечего. Кроме того, как всё еще ничтожно мало они знают об этом мире.

— Мечи и обучение фехтованию, я полагаю, — Рига вопросительно покосился на спутницу. Миднайт кивнула, выдавив слабое подобие улыбки. Эх, Рига. Она повернулась к королю:

— Но я предпочла бы вначале выучиться вашему языку и письму. А также больше узнать о вашем мире и вашей войне. Это будет справедливо.

Король совсем не удивился.

— Хорошо, я лично займусь вашим обучением, госпожа Миднайт.

«Лейтенант», подумала она, но смолчала, прикусив язык.

— Я буду ждать вас, леди, завтра утром. Я пришлю за вами.

— Хорошо. Я поняла, — Миднайт не чувствовала ничего, кроме смятения.

— Тогда позвольте откланяться, — король кивнул им и своим братьям и размашистым шагом покинул вотчину Куруфинвэ. Келегорм выскользнул за ним, что-то восклицая вдогонку на нолдорском наречии.

— Заберете сейчас? — во взгляде кузнеца сквозила нечитаемая эмоция. Он все еще сжимал колбы в руках.

— Да, — Рига потянулся за своей сумкой, лежавшей тут же, на столе. — Я думаю, не стоит затягивать. Миднайт! Прекрати залипать. Держи.

— А? Да, держу…

Пряный запах приближающегося ливня хлынул в лицо, как только они покинули мастерские. Слух моментально наполнился рокотом камней, переворачивающихся под массивными колесами повозок, перестуком подкованных копыт, фырканья лошадей и журчащими переливами квенья — родного наречия нолдоров. Рига облегченно выдохнул и потеребил прилипшую к телу рубаху. Тесемки ворота запутались в распустившихся огненно-рыжих волосах, и он расслаблено подставил лицо теплым каплям.

— Хорошоо-о-о…

— Я первая в душ, — скороговоркой выпалила Миднайт и первая, прижимая к груди объемистую сумку, припустила по стремительно намокающей грунтовой дороге.

— Хорош душ — полутораметровая бадья леденющей воды и ковшик, — пробурчал Рига, наблюдая, как вздымаются комки грязи под сапогами Скайрайс. — Подождала бы! Всё равно там наверняка сейчас Ирма плещется…

Он нагнал её только у самого порога. Остановил, ухватив за локоть, и потянул на себя. Развернул к себе лицом, крепко охватив острые плечи. Сердце гулко колотилось о ребра. Миднайт недовольно проворчала:

— Это не может подождать до того, как мы зайдем в дом?

Из-за угла медленно вынырнула угольная макушка Алассиона — самого трескучего индивида, которого только можно было встретить. Следом за ним выглянул его верный товарищ, прозванный среди своих же Сарнилем — из-за наоборот, вечного перманентного выражения абсолютного равнодушия на лице, в том числе и на товарища по дежурству. Товарищу по дежурству это же никогда не мешало — весельчак Алассион, наоборот, был не только весьма говорливым, но и заядлым любителем слухов и сплетен — с невероятно острым зрением и слухом этого народа он был почти идеальным соглядатаем.

Недовольно зыркнув на прилипчивого стражника, Рига наклонился к Миднайт и перешел на родной язык.

— Он так легко нам поверил. Он не долго продержится королем.

— Он нам и не поверил, — Миднайт фыркнула. — Кто здесь наивный — так это ты. И впредь попридержи язык. Даже если мы говорим на нилу — подозрений возникает к нам еще больше. А нам нужно их доверие куда больше, чем им — наше. Мы совсем ничего не знаем о здешнем мире. Придется подстраиваться. Одно хорошо — кажется, он понимает, что мы не желаем им зла. Он даже согласился обучать меня.

— Он будет следить за тобой, — догадался Рига. Скайрайс кивнула.

— Именно. Он все еще хочет разузнать о нас как можно больше. Как и мы — о них. Вариант с обучением самый… взаимовыгодный. Весьма благородно с его стороны. А ведь на Ниле бы уже пытали.

— Не говори только, что он тебе понравился.

— И в мыслях не было.

— Тогда просто не подведи.

Миднайт презрительно фыркнула, вывернувшись из его хватки, и стремительно зашагала в дом.

— Ну что за изумительная в своей инфантильности насмешка! — Джеймс обернулся. Уже десятое за последний час восклицание, не имеющее адресата. Мария сидела за столом, пытаясь навести порядок в собственных записях и вшить прибавившиеся листы в их бортовой журнал. Но Джеймс отчетливо видел, что её прям распирает от гнева и бешенства.

Джеймс подпер голову рукой.

— Раз уж ты перешла на такой высокий слог, значит, всё действительно плохо.

Мария фыркнула.

— Странно, что этот Канафинвэ одну Миднайт пригласил изучать квенья и письмо. Она ведь просила, чтобы обучили всех.

— Странно, что он сам вызвался, — заспорил Халпаст. — В жизни не поверю, что это сделать больше некому. — А ведь он даже не сказал, сколько будет длиться занятие.

— Заняти-я, Джей. Здесь не цивилизация, никакой стимуляции мозговой активности нет и в помине. Придется трудиться по старинке.

— Ты злишься поэтому?

— В том числе, — Мария помахала самодельным блокнотом перед его носом. — Я уже несколько дней только и делаю, что копирую свитки местных целителей, однако я ни объясниться с ними не могу толком, ни прочитать ничего. Мне остается только наблюдать и повторять за ними, будто я мартышка подопытная. Знал бы ты, как это раздражает!

— И всё-таки… Разве он не король? Ты не думаешь, что для Найт это может быть опасно?

— Не разводи панику. Найт не маленький ребенок и у неё своя голова на плечах, — огрызнулась Мария. — Для неё это столь же роскошный шанс изучить местных, как и для них — нас, держа кого-то поблизости. В худшем случае, мы просто станем дополнительными боевыми единицами без права голоса, но это мы уже проходили. Но попади лично мне какой любопытный образец на операционный стол — думаешь, я бы доверила это кому-то другому? Вот так и этот…. Ка-на-фин-нэ… Странное имя.

Джеймс поморщился.

— Но и мы не образцы, а живые люди. Такие же, как и они. Ну ладно, у нас уши круглее. Может, у них мода такая — уши обрезать, или мутация, или еще что…

— Не представляю, ради какой цели могла возникнуть такая мутация, — Мария продолжала задумчиво перелистывать страницы, её бормотание постепенно сходило на нет. — Всё в мире должно иметь свою цель, Джеймс, дабы оправдать свое существование. Что до ушей… что ж, это неплохой повод понаблюдать за ними пристальнее. Это любопытно, раз уж, — она скривилась, — со мной даже на контакт идти не хотят.

— Тогда что ты собираешься делать? Будешь ждать, пока Миднайт сможет перевести всё это?

— Возможно. Здешние врачи те еще… личности. Та девушка, что дала мне это, — Мария помахала тетрадкой, — Кам-пилос-сэ, кажется? — вообще ничего не смыслит в медицине. Когда я была в лазарете, лишь краем глаза удалось взглянуть, что там происходит — запах стоит такой…

Тетрадка хлопнулась на стол и Мария запустила пальцы в волосы.

— Там у нескольких человек предцинговое состояние, а они их лечат молитвами и местным вариантом кваса. Говорят, учениц Эсте среди них мало. И такого не случалось ранее, по их словам, — Мария вздохнула и сплела пальцы, удобно устроив подбородок. — Когда я им посоветовала нарвать шишек и сосновых иголок разве что пальцем у виска не покрутили.

— Цинга это серьезно, — Джеймс задумался. — Но это больше болезнь моряков, а они…

— Уже несколько лет как пересекли море. Я не знаю, как они высчитывают месяцы и года в таких условиях. Я на них смотрела — и кажется, будто это случилось недавно. Но мне сказали, что болезнь свалила их уже на берегу. И прежде такого вовсе не случалось. За всю историю — ты можешь себе такое представить?

— Тогда откуда у них вообще целители взялись? И что за ученицы Эсте?

Мария пожала плечами.

— Видимо, какой-то известный целитель. Но здесь её точно нет. И если это она, или он, научили их танцам с бубном, то мой целителю почет и уважение, — Мария фыркнула. — Это вообще нечто. На что они надеются, перевязывая рваные раны, и воя над ушами свои странные песни? Брр! Среди таких сейчас Мира и Эльза крутятся, видимо, они вызывают большее доверие, нежели я. Но без нормальных лекарств раненым будет трудно стать на ноги.

— Значит, тебе самой придется по памяти составить сборник лекарственных растений и отыскать их, — заключил Джеймс.

— Не придется, — Мария кивнула на свитки. — Они у меня уже есть, нужно столько скопировать, перевести и досконально изучить. Знаешь, кто помог их достать?

— Кто?

— Один из принцев. Я запамятовала, как его зовут, но вид у него мрачный и он заведует казной и всеми припасами. Целители, в том числе, отчитываются и перед ним тоже. Спасибо ему, — Мария молитвенно сложила руки, но в её исполнении жест выглядел насмешкой, — за крышу и хлеб насущный.

— Но не будешь же ты к нему обращаться каждый раз?

— Разумеется, что нет. Но и альтернатива в виде этих… певичек тоже не выглядит радужной перспективой.

Мария подперла рукой подбородок. Знакомство, случившееся всего несколько часов назад, началось с не той ноты.

Четвертый принц тогда застал их в разгаре спора, из которого выяснил, что Мария пришла с желанием обучаться здешним целительским традициям и помочь своими силами, да только главная лекарша с трудновыговариевамым именем — Кам-пи-лос-сэ, насмерть встала на защите своих позиций.

Мария закатывала глаза и ругалась сквозь зубы.

— Значит, ты хочешь, чтобы я бросила здесь всё, дабы не только сопровождать тебя, но и выделить тебе прислугу?

Она подозревала, что в селении могут обнаружиться личности со стандартным истеричным темпераментом, но встретить кого-то подобного здесь, в лазарете… Кампилоссэ оказалась юной девушкой с не самым простым характером, упрямой, как ослица, и столь же неразумной — это было слишком даже для первого впечатления. Сама она была прямой и плоской, как гладко обтесанная палка, с высоко заколотым пучком темных волос, убранных цветами. Растрепанные пряди только подчеркивали её бледное, будто светящееся лицо с высокими скулами и пронзительно-серыми, будто запавшими глазами.

— Я прошу лишь помочь мне исследовать местность, мне нужно знать, какими травами вы пользуетесь и где они произрастают. Кое-что я знаю и сама, но здесь такая темень, что мне легко ошибиться. Я уже поняла, что у вас зрение острее нашего, когда видела женщин-собирательниц с набитыми корзинами. В конце концов, это ради вашего же блага, — Мария изо всех сил старалась держать лицо и сохранять доброжелательный, увещевающий тон, ведь от нежелательных слушателей их отделяла лишь тонкая серая ткань полога. А ведь ей здесь еще жить и осваиваться. — Разве ты хочешь, чтобы у них выпали все зубы и начали кровоточить челюсти?

— Не смей мне говорить, что делать.

Мария сузила глаза:

— Но я вижу, что ты делаешь. Эти ваши… шаманские пляски и песни не помогают. Твоё так называемое лечение даёт им ложную надежду, и оттого лишь хуже. Кто научил тебя таким методам? Разве тебе не рассказывали о проявлениях болезней и как их лечить?

Целительница скрипнула зубами.

— Откуда тебе знать? Они перестали действовать с вашим появлением.

— Тогда как они должны действовать? Расскажи мне.

— Песни исцеления облегчают душевную боль и телесные муки, направляют силу духа, который исцеляет тело, — вмешался третий. Кампилоссэ сложилась в низком поклоне, а Мария опознала в незнакомце одного из принцев, что и вчера, и сегодня находился подле короля. Как там его? Морьо?

Она решила повторить подсмотренный жест и вежливо склонила голову.

— А если тело не исцеляется, то в чем причина? В неправильном тексте песни или в недостаточной силе духа?

— Прежде нам не доводилось проверять, — отрезал принц. — Но может, ты поведаешь нам, в чем причина?

Он откинул полог, приглашая её войти в святая святых, в лазарет. Кампилосссэ только пискнула:

— Принц Морифинвэ!

Морифинвэ, значит. Ей следует запомнить это сложное имя. Мария аккуратно осматривала спящего юношу, забывшегося неспокойным сном. Он был болезненно худ, но нижние конечности и дёсна отекли, развивался воспалительный процесс. Осторожный расспрос под присмотром принца убедил её: цинга.

— Он ходил в море?

— Что?

— Подобная хворь наблюдается у тех, кто слишком долго находится в изолированном месте, достаточно далеко от источников питания. Это могут быть плавания, разработка особо глубоких шахт, выход в космос, в конце концов. Но в таком случае достаточно лишь правильно питаться, и не доводить до такого. Какой у вас рацион в последнее время?

Кампилоссэ смерила её недовольным взглядом.

— Имеешь в виду, последние несколько лет? Вяленое и сушеное мясо — то, что мы привезли с собой, кончилось, а в здешних лесах дичь с каждым разом редеет. Грибы, если находим… Злаковое — что осталось. Молоко, сыр, рыбу. Овощей у нас практически не осталось, мы экономим, как можем.

— Беда, — Мария покусала ноготь, пытаясь вспомнить террианские источники нужных витаминов. Оставалось только надеяться что здешняя флора больше похожа на террианскую, чем она думает.

— Мне известен целый морской народ, который только и делает, что выходит в море, и прежде подобного у них не было.

— Я говорю то, что вижу сама, принц Морифинвэ.

— Это излечимо?

— Разумеется.

После короткой справки, он и распорядился поделиться с ней свитками и даже выделил помощницу, которая бы сопровождала её за границы поселения в поисках полезных растений. Это была маленькая победа. Кампилоссэ скрежетала зубами и Мария с раздражением осознавала, что попытками бескорыстной помощи она лишь заработала себе врага.

Отдав последние распоряжения, принц удалился, а Кампилоссэ отправилась исполнять выданное поручение. Мария повернулась в сторону коек, на которых временным сном забылись трое нолдор. Их кожа приобрела нездоровый оттенок, испарину, у одного уже наблюдались кровоподтеки.

Один коротко простонал и раскрыл глаза: зрачки заметались, и он попытался приподняться, но не смог.

— Голова болит? — Мария сочувственно посмотрела на него и взяла губку, принявшись оттирать выступивший на лице пот. — А мышцы?

— Ус-тал… — его губы едва шевелились. — Болит…

— А зубы? Зубы сильно болят? Десна?

— Нем-но-го…

Мария вздохнула и отвела тому волосы со лба, приложив прохладную губку.

— Не переживай. Сейчас ваши девушки вместе с обедом принесут чай из шишек и ягод — это поможет вам восстановиться. Жаль, конечно, что у вас нет овощей, но я уверена, ваши правители скоро что-то придумают.

— А вы...?

— Ах, прости, я — Мария, та что из раньяр. Недавно ваш король очень помог нам, и теперь мы возвращаем долг, — совесть немного кольнула, будто она нечаянно покривила душой. Но какая разница, что сказать страдающему — правду или полуправду, если для него не важно ничего, кроме скорейшего выздоровления? — Как тебя зовут?

— Хильяран. Прошу прощения, я не могу подняться…

— Лежи, — Мария несильно надавила ладонью ему на грудь, заставив нолдо обратно лечь на подушки, — тебе вредно сейчас вставать. Я не могу точно сказать, насколько прогрессировала твоя болезнь, но тебе прежде всего нужно укрепить кости и хорошенько отдохнуть.

За спиной послышался шелест. Мария обернулась — край полога едва заметно трепетал, впустив толику прохладного воздуха, а в нескольких шагах остановилась незнакомая нолдиэ со светло-каштановыми волосами, заплетенными в косы. Она казалась значительно моложе, чем Кампилоссэ. В руках она держала поднос с тарелками и слегка дымящимися чашками.

— Так быстро? Хорошо, очень хорошо. Давай сюда, и буди остальных.

Девушка подняла на неё испуганные карие глаза и склонила голову:

— Госпожа Мария де Гранц. Меня зовут Йестэмирэ, и отныне я буду в вашем распоряжении. И можете называть меня просто Йестэ.

— Поняла. Тогда поговорим позже, — Мария забрала поднос и поставила его на стул между кроватями Хильяарана и еще одного полусонного эльда. Она взяла две небольшие тарелки с жидкой кашей, посыпанной россыпью сушеных ягод, и протянула одному, а затем второму. Йестэ усаживала третьего, заботливо взбивая пышные подушки. — Хильяран, можешь сам есть?

— Конечно, — казалось, он даже немного обиделся, грубовато выдергивая из рук протянутую тарелку. Мария повернулась к другому — тот тоже кивнул, несколько неуверенно принимая тарелку.

— Хорошо, тогда ешьте. После выпейте отвар, позже заберут подносы и заодно проверят ваше самочувствие, — Мария ободрительно улыбнулась и кивком показала Йестэ идти за собой.

— Итак. Что ты знаешь и умеешь?

— Я знаю свойства некоторых трав, могу варить отвары, следить за больными…

— Ясно, ничего особенного. Собирать, засушивать умеешь?

Йестэ смущенно потупилась.

— Ладно. А местность знаешь?

— Знаю. Я много раз ходила в леса с госпожой Кампилоссэ — я знаю места, где есть много растений, самых разных, но большинство из них мне незнакомы. Я знаю хорошо только те, что росли в Амане, но тут таких пока не встречала.

Мария цокнула.

— Тогда бери корзины, ножи, полотенца и идем собирать.

— Прямо сейчас? — Йестэ округлила глаза.

— Прямо сейчас. Заодно расскажешь по дороге, какие такие растения были в Амане и чем вы тут всё время занимались.

Йестемирэ унеслась в сторону складов, а Мария, сложив руки, еще некоторое время наблюдала за Хильяраном, вновь забывшемся поверхностным сном: нутром она чуяла, что здесь что-то не то. Не так они болеют, как она привыкла видеть. И уши эти неправильной формы… Ах, как невовремя нашлась эта девчонка! Но ничего, случай изучить их еще представится.

Стрелка на механических часах показывала без пятнадцати восемь вечера — звезды за окном повторяли вчерашний рисунок, а Миднайт смотрела на ровные столбцы рун — тенгвар, по-здешнему, которые ей предстояло изучить. Она до сих пор не могла свыкнуться с мыслью, что сам король изъявил желание стать ей наставником.

Тенгвар нужно было писать слева направо, как обычное человеческое письмо, однако правила письма были мудрёные.

— Эту письменность изобрел мой ныне покойный отец, Куруфинвэ Феанаро — он значительно упростил руны сарати, которые были придуманы мудрецом Румилем и использовались всеми аманьяр до тенгвара, — Канафинвэ тогда прошел в кабинет сразу после очередного совета и уселся прямо на стол, закинув ногу на ногу. Миднайт со всеми письменными принадлежностями расположилась за соседним, напряженно следя за каждым его движением.

— Значит, у вас две системы письма?

— Верно. Сарати ныне используется нечасто, но прежде это был любимый инструмент мудрецов аманьяр, — Канафинвэ взял навощенную дощечку, предназначавшуюся для тренировки письма, и начертил острым стилусом с металлическим наконечником несколько знаков. — Знаки можно писать слева направо, справа налево, а также сверху вниз, что сослужило службу не только учёным нолдор, но также мастерам, когда потребовалось гравировать рунами камень и металл. Я преподам тебе их позже.

— Так вы используете одну письменность или две? — не поняла Скайрайс.

Нолдо повернулся к ней. Он выгнул бровь, смотря на неё пристально ровно с минуту, а после согнал с лица тень легчайшего раздражения.

— Вы слышали, госпожа Скайрайс. Сарати ныне используются для гравировки. Мои клинки покрыты ими, — он указал на стену за своим столом, где висело оружие в ножнах.

Миднайт восхитилась. Ей, как и остальным, только предстояло выучиться прилично махать тяжелой железякой, чтобы при этом не убиться самой. Стоило ли говорить, насколько были поражены местные, узнав, что они не держали в руках «приличного» оружия.

— Вы используете парные мечи? — Маглор не ответил, предпочтя не озвучивать очевидное. — А можно взглянуть поближе? На руны?

Личное оружие — вещь едва ли не священная для солдата. Если, конечно, речь не идет о расходниках, случайно подобранном пистолете без биометрического замка и прочем. Джеймс к своему автомату относился трепетнее, чем к любой боевой подруге. Даже выцарапал на прикладе какой-то значок, сугубо символический, просто утверждая свои права на вещь.

А тут настоящие мечи. Миднайт протянула обе ладони, с трепетом принимая королевскую сталь. Навершие рукояти инкрустировано драгоценными камнями, на самом лезвии переплетались искусно вытравленные символы сарати и рисунок из ветвей и листьев.

— Это… очень тонкая работа. У нас бы назвали подобное шедевром, вершиной мастерства. И уж точно не сражались бы подобным... — пальцы скользили по светло-серой поверхности, как если бы проверяли на пыль музейный экспонат. Пыли, естественно, не оказалось. — А что здесь написано?

— Моё имя, «Канафинвэ Макалаурэ». И заклятие, которым мастер скрепил свою работу.

— А зачем заклятие? Чтобы меч убивал лучше?

Она вновь касалась ненароком того, чего не понимала. Темный властелин-бог на севере, искажённые твари, заклятия… Миднайт никогда не видела ничего, что могло бы подтвердить реальность этих безумных утверждений, а здешние, видимо, верили в некое…волшебство? — непоколебимо.

— Эти клинки предназначались мне, и они не станут служить никому иному. Любой, кто присвоит их себе, от них же и погибнет.

— Все, взявшие меч, от меча погибнут, — пробормотала Миднайт, возвращая чужую собственность. Где-то она уже это слышала. — Это же логично. Меч нужен для сражения и войны, и если кто-то выжил в первом бою, совершенно необязательно выживет в следующем. С каждым новым сражением вероятность погибнуть лишь возрастает. А подписать — неплохая идея. Если потеряется, можно узнать, кому нужно возвращать пропажу.

— И часто у вас теряется оружие?

— Всякое бывает. А ты веришь, что рун достаточно, чтобы… ну… заклятие сработало? — Миднайт чувствовала себя неловко, если не полной дурой — еще бы, говорить о таких вещах, о которых-то и детям на её родине говорить стыдно.

— Наш мир создан музыкой и речью, — спокойно пояснил Канафинвэ. — Слова подчас смертоноснее любого меча, и приносят больше бед, чем неосторожный взмах клинка, — он прикрыл глаза, и неожиданно поведал: — Прежде я был известен как поэт и музыкант, и пусть слова и письмена я использовал иначе, нежели тот мастер, что сковал этот меч, сила слов мне ведома как никому другому. Этому же я попытаюсь тебя научить — постичь не только нашу речь, но наши традиции, обычаи и законы, суть вещей, скрытую за словами и рунами, а незнание столь простых вещей может окончиться бедой.

— Что ж… Хорошо, — на самом деле, ни черта не хорошо, ведь казалось бы, чего проще — если хочешь что-то сказать, то скажи. Написать — напиши. Но нет же… Если бы сейчас светило солнце, подобное заявление можно было бы назвать «громом средь бела дня». — Если позволите, у меня последний вопрос. Вы — вождь своего народа, король. Мы лишь пришельцы, гости в вашей стране. Отчего вы пожелали лично обучить кого-то из нас?

— Вождем я не был никогда, — отрезал мужчина таким голосом, что Миднайт едва удержалась, чтобы не попятиться. Голос разрезал паузу, что тот гром, — Пусть ныне я ношу корону, не за мной следовал сей народ… Что до твоего вопроса — у меня есть опыт в этом деле. Теперь же приступим.

Кивком указал на соседний, небольшой стол, немного расчищенный от прежде наваленных на него вещей. Сам же взял кусок какой-то черной пластины в тонкой оправе и мел, принявшись чертить тенгву за тенгвой, сопровождая их произношением, названием тенгвы и инструкцией правильного начертания.

Неожиданно больше всего времени Канафинвэ уделил именно произношению — и Миднайт невольно отметила, что у него необычайно сильный и звучный голос — голосовые связки дребезжали так, что казалось от такой близости лопнут её собственные барабанные перепонки.

— Палатальные гласные… вы меня слушаете, госпожа Скайрайс?

— Да, конечно.

Отчего этот человек не стал оратором? Для этого все задатки. Если бы за пропаганду был ответственен человек с подобным голосом, миллионы бы шли на смерть, как на пьедестал. Ну или гражданским артистом, на худой конец… Канафинвэ проводил её заметки подозрительным взглядом, но ничего не сказал, а сразу же перешел к следующей теме.

Закорючки на дощечке становились более немыслимыми и замысловатыми. Предыдущие двадцать четыре вряд ли можно было сразу распознать в цельных словах и предложениях. Миднайт они все казались одинаковыми, к тому же оказалось, что знаков — то есть, тенгв — для гласных не предназначалось.

— А что насчет гласных?

— Для них отдельных тенгв нет. Гласные обозначаются надстрочными знаками над предыдущей согласной. Они называются техтар.

— Это вот эти точки?

— Да, это эти точки, — Канафинвэ закрыл глаза и сжал переносицу. — Я сейчас объясню вам техтар и как записывать слова. До завтра вы должны всё выучить.

— Да я уже поняла, — Миднайт тихо вздохнула.

— Сложно? — неожиданно услышать в его голосе тень сочувствия.

— Думаю, не сложнее, чем выжить здесь. Я выучу ваши квенья и тенгвар, не беспокойтесь, — она адресовала ему усталую улыбку и, неожиданно, он улыбнулся ей в ответ. — В конце концов, это необходимое условие для жизни среди вашего народа, король Канафинвэ.

— Зови лучше Макалаурэ. Канафинвэ слишком громкое имя, когда мы наедине.

Миднайт буквально почувствовала стадо ледяных мурашек, бегущих по спине. Она нервно усмехнулась:

— Тогда и вы не зовите меня госпожой и леди. Я никогда не была ни той, ни другой.

Но возникшая, чуть дребезжащая теплота пропала, и Макалаурэ только сухо кивнул, отойдя дабы поставить свою учительскую пластину на место. Миднайт явственно ощутила неловкость. Но король смежил веки и потер переносицу, подхватив её дощечку и задумчиво изучая начертанное за урок. Его зрачки совсем не двигались, и создавалось ощущение, что он всего лишь сильно задумался. Или же сильно устал.

Миднайт встала из-за стола.

— Вы, должно быть, устали? Я думаю, тенгвар можно отложить на завтра или на более удобное вам время.

Макалаурэ встрепенулся и отрицательно качнул головой.

— Нет. Я задумался, садитесь обратно, — хотя по нему было видно, что он ни капли не раскаивается и мысленно всё еще не здесь. — Я хочу сегодня завершить с вами азы, они не такие уж и сложные, — нолдо резким движением вернул себе листы и отстранился, удобно устроившись на столе. — Итак, техтар…

Уже поздней ночью Миднайт вырвалась с королевского урока и, одурманенная техтар и лабиовелярными согласными, поплелась по направлению к выделенному им дому, мечтая только о кровати и, быть может, самую малость — о бадье, полной холодной воды, после которой можно заползти под теплое покрывало и отключиться до условного утра.

Планам не было суждено сбыться: единственной бодрствующей в доме оставалась Ирма, и, похоже, она дожидалась именно её.

Лейден сидела в гостиной, отбивая раздраженный ритм по низкой столешнице и сверлила ненавистным взглядом белую отштукатуренную стену, за которой Рига и Джеймс видели уже десятый сон.

— Чем обязана? — Миднайт широко зевнула и присела рядом на софу.

Ирма заговорила не сразу. Она молча поджимала губы и всячески распространяла вокруг себя ауру гнева и недовольства.

— Слышала твой разговор с Ригой.

— И? — Миднайт лениво приоткрыла веко и повернула голову, чтобы видеть Ирму. — И что тебе не понравилось?

— Он должен был быть конфиденциальным? — резко осведомилась Ирма.

— Нет, с чего ты взяла? Услышала и услышала. Всё равно еще ничего неизвестно, чего волновать вас попусту, — Миднайт вздохнула, почувствовав сверлящий взгляд и села, сонно потирая виски. — Мы здесь одни, понимаешь? Нет ни Карвона, ни Анцвига, ни Нила — нет извечной войны между всеми. Зато здесь есть какая-то другая война. Нужно быть предельно осторожными и не отсвечивать лишний раз.

— У нас это превосходно получилось, — с иронией отметила Лейден.

Миднайт кивнула чугунной головой.

— Есть еще масса всего… Что предстоит узнать и выяснить. Их историю, причины этой войны, что они планируют делать после… Как они планируют воевать. Какой они видят нашу роль? Это очень сложно, это на грани политики — но, увы, нас слишком мало, чтобы быть реальной силой.

— У нас есть оружие, которого нет у них.

— Нет, Ирма. Мы не будем идти на конфликт. Это ясно? — они уставились друг на друга глаза в глаза. Ирма дёрнула головой, голубые волосы крупными кольцами упали на обветренное лицо. Она раскинула руки по обе стороны софы и запрокинула голову, вперившись в потолок так, как если бы сквозь него могла видеть звезды.

— ....А знаешь, что мне это всё напоминает?

— Что?

— Нашу первую встречу.

Ослепительный белый свет, голубовато-зеленый кафель. Инициированные баночки с формалином, стоящие на полке вдоль левой стены. Брошюры, мелкие справочки, нескончаемые дневники с лабораторными наблюдениями и бесценными пометками. Стол с микроскопом, рядом расстелена серая ткань с аккуратно разложенными инструментами.

Позади стола, у правой стены — кушетка. На кушетке постепенно отходит от наркоза девушка с обритой головой, повязанная эластичными ремешками.

У кушетки стоит некто в белом бесформенном костюме, белой же дыхательной маске и защитных очках с тонировкой.

Бритая под ноль пленница приоткрывает глаза и тут же зажмуривается, не в силах справится с режущим белым светом. Некто в белом насмешливо фыркает и проявляет проецированную на стену панель.

Девушка, постепенно привыкнув к свету, пристально щурит темно-синие глаза и пытается вспомнить, как очутилась здесь.

Но её тут же отвлекает новое действующее лицо, яростно контрастирующее со всей лабораторной обстановкой — в черных штанах со множеством карманов, которые плотными резинками обхватывали лодыжки, в черной же куртке с отличительными знаками офицерского состава. Это была женщина — более тонкокостная, чем мужчины, но с лицом измождённым, запавшими глазами и лихорадочным взглядом золотых глаз. Ирма узнала её. В прошлый раз она выглядела лучше. Впрочем, нынешний вид черноволосой женщины сочувствия в ней не вызывал. Женщина кивнула надсмотрщику, взъерошила короткие темные волосы и уставилась на пленницу.

Бритая молча смотрела в потолок.

— Обычно у нас всё начинается с допроса, — пленница только фыркнула, но Миднайт невозмутимо продолжила: — Однако ты отдельный случай. Поэтому я просто попрошу тебя представиться и сказать, почему ты находилась на нижнем уровне Железных Казематов Карвона.

— Пленница.

Надсмотрщик фыркнул, но офицер решительным жестом оборвала смешки.

— Это и так ясно. Обычно на нижний уровень помещают особо опасных преступников, которые по некой определенной причине должны пока остаться в живых. Но тебя, очевидно, не щадили. Мария, — черноволосая кивнула на «белого», — корпела над тобой несколько недель, вытаскивая с того света.

— А покой причине я нужна вам живой?

«Черная» снисходительно усмехнулась:

— Враг моего врага — мой друг. Если ты особо опасна для Карвона, но по-прежнему ценна, для нас ты будешь намного ценнее. И мы не будем обходиться с тобой так жестоко.

— Какая честь, — бессильный яд на языке пленницы. — Ирма. И к этому имени мне нечего прибавить.

— А как же фамилия? — брови «черной» комично сложились домиком.

— Тебя не учили элементарной вежливости?

— Осторожней, ты по-прежнему в моих руках. Меня зовут Миднайт Скайрайс. Но это имя мало что тебе скажет.

— Ван Лейден. Довольна?

Миднайт кивнула надсмотрщице в белом:

— Поищи в базе данных, — а после повернулась к снова завозившейся Ирме. — Осторожней, я же предупредила. Твои раны не так легки, как могло показаться. Карвонцы, признаться, знают толк в изощренных пытках.

По Ирме было видно, что она хочет огрызнуться, но она лишь бессильно откинулась на подушку.

— Чем же ты им так насолила? Тебя нет в их базе данных.

— Вы взломали её?

Миднайт улыбнулась.

— Мы полностью захватили Казематы. Взломать их охранную систему и информационную базу было легко. Но твое имя нигде не числится. Оно точно настоящее?

Ирма обреченно вздохнула.

— После всего… Стала бы я лгать? Для меня смерть желанней всего, но вы меня не отпустите, пока не сознаюсь, верно? — Миднайт смотрела на неё, не мигая. — Я — Ирма из клана Лейденов. Клана больше нет, зато гладиаторские пещеры под Ареной Розы забиты моей родней.

— Уже не забиты, — представленная Марией наконец избавилась от маски и очков, оказавшись блондинкой с прикрытым левым глазом. Голубой правый смотрел лишь с малой каплей исследовательского интереса. Она повернулась к девушке-офицеру, гневно воскликнув: — Какой идиотизм — растрачивать столь редкий, ценный генофонд! Эти твари совсем распоясались…

— Мы всех перебили, — ровно ответила Миднайт Скайрайс. — И посаженных чинуш, и всех, кто с ними сотрудничал из местных.

— А пленные? — взгляд пленницы въедался под кожу.

Скайрайс пожала плечами.

— Возможно, некоторым удалось сбежать. Там была настоящая бойня. Итак… сколько ты пробыла в Колизее?

— Шесть лет… Семь, восемь — ты думаешь, у меня доставало сил считать дни и недели? Отправь меня к этим безумцам, — кивок в сторону светловолосой, ощерившейся оскалом, — и они разложат на моих костях и мой биологический возраст, и потенциал генофонда, и даже сколько раз я трахалась с тюремщиками, — злой плевок. Миднайт осталась непроницаемой.

— Немалый срок. Ты пыталась бежать, верно? Иначе бы тебя не посадили на самый глубокий уровень.

— Успела достичь седьмого вала, прежде чем меня схватили.

— Далеко, — во взгляде Марии мелькнуло уважение. — Но, согласно докладу, с тобой был кое-кто еще.

— Мой младший брат. Я успела его перебросить на ту сторону, но меня саму схватили.

Миднайт подала знак, и Мария заткнулась прежде, чем задала следующий вопрос.

— Я услышала достаточно. На самом деле, я пришла с посланием: Великий Консул Валенсиано предлагает тебе гражданство Нила. Ты обретешь свободу, получишь необходимое лечение, и будешь восстановлена в правах, как представитель человеческой цивилизации, — синие глаза пленницы нехорошо блеснули. — У тебя будет испытательный срок, не без этого. Если пройдешь его успешно, получишь место в Элизиуме. Возможно, когда-нибудь, ты сможешь разузнать о судьбе своего брата. Если для тебя это все еще важно.

Ирма лишь усмехнулась пересохшими губами.

Ирма приняла протянутую чашу с местным алкоголем, когда Миднайт решила устроиться рядом, бок о бок.

— Тогда… Ты мне пообещала всё: новую жизнь, стабильность, даже возможность отыскать Вали. Но что в итоге? Я оказалась втянута в новую войну, в новые интриги… Ты мне пообещала выбор без права выбора, как бы парадоксально это не звучало. У меня не было иного выбора, кроме смерти, но…

— …смерть не была для тебя выходом. Ты жаждала жить и насмехаться над теми, кто когда-то бросил тебя умирать. Незавидная судьба, но лишь одна из многих — тех, кто так же как и ты, пришел однажды в Элизиум. Я увидела в тебе человека похожей судьбы, и не могла не протянуть руку. Это Мария тогда нашла тебя на нижнем ярусе, — Миднайт усмехнулась. — Она рассказывала, как хотела добить тебя — повисшую на цепях, изможденную, в окровавленном гнилом тряпье… Но ты открыла глаза. Ты смотрела на неё с такой злобой, какой нет у истинно мертвых. Тогда она решила забрать тебя на свой страх и риск. Даже я не ожидала от неё такого.

Ирма фыркнула.

— Всё равно веры ей нет.

— В тебе, быть может, веры и не найдется, зато ей верю я, — Миднайт поднялась, опираясь на её плечо, похлопав напоследок. — И смотри: как она дала шанс тебе, так и нам теперь дают шанс на жизнь. Будет здоровой дуростью отказаться от него, как думаешь?

— Ты права. Терпение и вера в лучшее. Что нам еще остается?

Миднайт ухмыльнулась.

— Быть людьми, Ирма.

Chapter Text

Недели стекали неспешной вереницей трудовых будней, пока раньяр старались подстроиться под размеренное течение жизни нолдор. На глазах пришельцев селение стабильно разрасталось, в теплицах, освещаемыми лишь теми «урановыми» светильниками (как утверждала Ирма), всходили первые побеги, склады пополнялись продовольствием. Местное население абсолютно точно было знакомо с сельским хозяйством, однако пища поступала на склады и столы только посредством охоты и собирательства. Увеличивалось поголовье овец и коров, которых вначале можно было пересчитать по пальцам, табуны лошадей. Но потомство рождалось слабым и хилым, а приглядывающий за ними — внезапно! — принц Келегорм, мог лишь побороться с нависшими над ними тенью и смертью.

… Должно пройти немало времени и смениться немало поколений, прежде чем потомство заморских лошадей и коров привыкнет к здешнему климату. Ирма что-то слышала о том, что в земле за морем, некоем Амане (или Валиноре) был свет от древ, серебряный и золотой, что делил время на дни и ночи. Светящиеся деревья, подумать только… Какой интенсивности должно быть свечение, чтобы освещать целый материк, пусть и небольшой? Это ненормально. Это уже радиация. Ирма подперла подбородок рукой, остановившись у загона и наблюдая, как высокородный принц принимает роды у кобылы.

… Может, оттого эти мутанты имеют такие странные уши и как будто светящиеся глаза? И светильники их эти… Убрать бы от греха подальше, вдруг они с примесью урана.

Тем временем, кобыла явно умирала, не в силах разродиться. Принц возился рядом, и в конце концов просунул руку в её нутро. Ирма следила за действом, как за редким представлением. Однако. Из того, что она смогла понять из ругательств Келегорма — жеребёнок лежал как-то не так, и его манипуляции были призваны облегчить муки его дорогой породистой кобыле.

Кобыла жалобно взоржала, послышался противный хлюпающий звук и, спустя вечность, уместившуюся в несколько секунд, раздался тонкий, дребезжащий визг новорождённого.

Вскоре жеребёнок уже сосал молоко, покачиваясь на несоразмерно длинных конечностях.

— Ты опять здесь, — Келегорм ополоснул руки в подготовленном тазу и окинул взглядом несколько загонов, с которых слышалось мерное похрапывание. — Почему не на ристалище?

— Прогуливаю, — остроухий шутки, очевидно, не понял, и она пояснила: — На ристалище я закончила. Один выигрыш, проигрыш и ничья.

— Против кого?

— Против Штрауса. Коронвэ всё еще не хочет ставить меня в пару с кем-то из ваших и давать приличный меч, — не оборачиваясь на собеседника, Ирма неспешно двинулась прочь от левады. Эти исполинские создания внушали ей трепет и восхищение, но не признаваться же. Не терпелось поскорее научиться ездить верхом. — Говорит, только покалечиться могу. Джеймс обычно приходит рано утром, а после уходит к Карнистиру. Целыми сутками у него пропадает. Поэтому я могу тренироваться только с рыжим.

— А как же все остальные? — Келегорм говорил лениво, растягивая слова. Он не торопился: животные, один за другим, неспешно подходили к изгороди и тыкались мордами в подставленные ладони. Очевидно, они его любили. Создавалось впечатление, что он из одной вежливости поддерживает беседу.

— Остальные пока не при этом деле. Трое приписались к этим вашим… — Ирма щелкнула пальцами, выуживая подходящее слово, — лечителям, и они совсем немного заинтересованы в фехтовании, — Ирма вспомнила саркастическую усмешку Марии, когда поступило данное предложение. — Миднайт приходит лишь поздней ночью, а Коронвэ, понятное дело, в это время уже спит. Разумеется, она знает азы, но спаррингов пока не было.

По правде говоря, Ирма подозревала, что и Миднайт тренируется где-то с кем-то втихую, потому что приходила ночевать не менее взмыленная и с порой отсутствующим взглядом. И как убитая спала до следующих петухов.

Тропинка огибала левады и загоны с мирно жующими коровами, овцами и прочим скотом, далее шли мастерские, кузницы, ближе к центру — склады, жилые помещения, лазарет. Откуда-то доносились звуки стройки. Селение имело четкую планировку и разделение «кварталов», однако в воздухе витал флёр поспешности и временности, что ли.

Они шли в тишине, думая каждый о своем — вернее, Келегорм просто конвоировал её назад, и наверняка оставит в покое, едва они достигнут небольшой площади в центре, подобию городской ратуши. Ирма просто шла, пиная мелкую гальку и вздымая пыль, и раздумывала над тем, как бы провести остаток дня: может, всё же попытаться подступиться к пятому принцу и выпросить не тренировочный, а нормальный клинок?

Что-то подсказывало, что надменный Куруфин ответит отказом. Хотя на днях она как раз побывала в его кузне и видела, что клинков там предостаточно, разной длины, формы, и даже метода ковки — и Искусник даже снизошёл до небольшой лекции об этих самых отличиях. Одни клинки ковались еще его отцом — каким-то очень знаменитым, легендарным мастером, о котором если и говорили, то шёпотом, с толикой то ли ужаса, то ли восхищения, то ли всего сразу. И никогда — в присутствии коронованных особ. Были тренировочные клинки, детские, для женской руки…

Женской руки…

Ядовитая усмешка Марии, хлесткие движения полевых хирургов, полупрозрачная ручка Миры, сжимающая в кулаке пару отравленных игл. Их медики никогда не бывали бессильны. Их тренировали, но тренировали по-особому. Медкорпус всегда учили стоять насмерть.

Ирма остановилась, озаренная внезапной мыслью.

— Знаешь… — она осеклась: принц как раз обменивался приветствиями с кем-то, а она и не заметила, будучи слишком погруженной в себя.

— Я тебя слушаю.

— У вас существует практика рукопашного боя?

— Извини? — его серебристые брови насмешливо изогнулись, а на губах проступила снисходительная усмешка. — Думаешь, без оружия мы бессильны? Эндорэ достигли не школяры с молоком на губах, а воины нолдор, ранья Ирма.

Ирма подняла руки в примирительном жесте. Усмехнулась.

— Спокойнее, Вашество. Я говорю о том, есть ли у вас систематическое обучение. Отработанная система приемов нападения и самозащиты, когда оружия внезапно нет. Или если противник намного крупнее и сильнее, неужели у вас такого нет? Даже для женщин и детей?

— Мы не выпускаем женщин, не умеющих сражаться, а уж тем более детей, за пределы поселения, — надменно ответствовал Келегорм.

Ирма пожала плечами.

— Дело ваше.

Не готовая бить рука даже с ножом в руках бесполезна. Верно, кулаки и подсечки мало чем помогут от вооруженного противника, но одного лишь желания выжить — пусть даже любой ценой — мало. Катастрофически. Мало.

«Бей! Бей! Бей! Бей!», скандируют трибуны. Призыв к убийству единогласен с набатом крови в разрывающихся перепонках.

Хрупкий, полупрозрачный подросток с разбитой головой лежит вниз лицом на оранжевом песке.

«Бей! Бей! Бей! Бей!», кричит сердце, кричит тело, кричит душа, если она есть в этой поверженной клетке из мяса и костей.

Полуденный отсвет родной звезды играет на кончике острия. Подросток поворачивает голову. Третье веко слабо мигает, на неё устремлен полуживой взгляд.

«Бей! Бей! Бей! Бей!»

Ирма знает, что если не убьет его, то умрет сама. И пусть даже мальчишка из родственного клана. Пусть он кровь и плоть от её земли. Ему сегодня суждено умереть, чтобы его кровь напоила её собственную жизнь.

Бей!!!

— Сдается мне, ты забываешь, что здешние воины — поголовно мужчины, и мы склонны драться с малых лет, — Келегорм наклоняется к ней, и его тугие незаплетенные локоны хлещут по носу. Взгляд нолдо саркастически искрится. Ирма повела плечами, стряхивая шелуху воспоминаний.

— В детских склоках и мы нередко участвовали, но я говорю об определенных стилях и техниках, о тактике рукопашного боя. Неужели у вас совсем не существует традиции боевых искусств?

Келегорм нахмурился. Искусства? До недавних пор он и Макалаурэ вообразить не мог с чем-то потяжелее концертной арфы или флейты из жадеита, ведь искусство — это дар творения. Но что уж говорить, даже руки певца и менестреля, грубевшие прежде лишь от струн, теперь творили невообразимое с клинками из отцовой кузницы.

— Нет. До некоторых пор у нас и на фехтование смотрели с неодобрением, что уж говорить о боевых искусствах, — а эти странные создания даже убийство возводят в ранг искусства. — А какие они существуют?

Голубоволосая ранья, тоже ускользнувшая в ворох собственных мыслей, задумчиво почесала нос.

— Какие?.. Их сотни, если не тысячи, я знаю всего лишь с десяток приемов, которые мне однажды преподали. В рамках общей боевой подготовки.

— Расскажи, — потребовал Келегорм.

— Ты с ума сошла? — Джеймс вскидывается, едва переступив порог столовой. Наружу из окон льются соблазнительные запахи горячего бульона и печеного на углях мяса, но мужчина не реагирует на них, взглядом впившись на спокойно восседающую в торце стола Ирму. — Я видел тебя с тем… парнем.

— О-о-о, — Мария, заглянувшая на обед, отщипнула кусок мяса и отправила в рот, не сводя со взмыленной карвонки насмешливого взгляда. — Уже успела?

Ирма раздражённо отмахнулась.

— Мы всего лишь тренировались. Если ты не заметила, они поголовно выше и крупнее нас, и мне было интересно, смогу ли я выстоять против подобного врага.

— Они нам не враги, — тихо возразила Миднайт. Ирма оглянулась — старшая Скайрайс устроилась в углу помещения с какими-то конспектами, доселе невидимая и неслышимая.

— И не друзья, — подчеркнул Джеймс, наставив на Ирму кончик вилки, — а ты взяла и не просто помахалась рукавами, а вполне уверенно демонстрировала способы захвата и высвобождения из него. А если они однажды решат от нас избавиться?

Ирма потёрла шею, переглянулась с Миднайт. Та пожала плечами и вновь уткнулась в конспекты.

— Не думаю, что им это выгодно, — Мария ответила слегка невнятно, дожевывая уже третий кусочек мяса. — Они всеми силами пытаются нас завербовать. Мы им не друзья, как и они нам — пока что. Но им этот мир известен, мы же тут совсем гости, нам сейчас выгоднее подстраиваться. Так что… — она послала Ирме ослепительную улыбку, — Ирма зарабатывает нам баллы доверия. Они увидят нашу искренность, и сбавят обороты слежки, — Мария кивнула на окно, за которым стражники отбывали повинную. — А отказ делиться хоть чем-нибудь только усугубил бы наше положение. Найт, я верно говорю?

Миднайт кивнула.

— Не стоит благодарности, — огрызнулась Лейден. — А ты, Скайрайс? Не рано ли ты сегодня? Приползаешь обычно за полночь.

— Сегодня какой-то военный совет, а я, как ты могла догадаться, не в списке приглашенных, — Миднайт отразила кривую ухмылку. Она выглядела очень усталой. На квенья — языке нолдор, отличном от синдарина, она изъяснялась бойчее любого из них, так как почти всё время проводила подле местного короля, служа мостом между раньяр и нолдор.

Ирме такой широкий жест от представителя власти казался очень подозрительным. В этом они с Марией были удивительно единодушны, но Миднайт как будто наплевала на всё, включая осторожность, с тех пор как они переступили границы селения. Опаивают её там чем?

— Выходит, у тебя сегодня выходной? — цепко ухватилась Мария за нужное.

— Если бы… Мне велено прочесть и пересказать всё это, — Миднайт потрясла кипой листов, — завтра. Так что сегодня я буду ночевать со светильником.

— Не в спальне, — отрезала Ирма. — Этой гадости не должно быть с нами рядом.

— Почему это?

— Я не понимаю принципа его работы. Здесь нет естественных источников света, которые могли бы оправдать свечение, светильник явно не органической структуры, посему выходит что это именно излучение. Ничего хорошего.

— Хм, возможно, ты права. Но прочесть всё равно надо, — Миднайт вздохнула. — Может, и вам успею пересказать.

— Больно надо слушать нолдорские сказки.

— Это не сказки. Если хочешь знать, у них нет художественной литературы, в особенности прозы. Стихи — это сколько угодно, их целые свитки… Но нет ни романов, ни повестей, ни новелл. Это странно. Учитывая, что прочие виды известных искусств в наличии.

— Кроме боевых, — вставил Джеймс и покосился на Ирму. — раньше.

— Нос не дорос меня учить, сопляк.

— Тихо!

Внутрь тяжелым шагом прошел Рига, на ходу избавляясь от перевязи, на которой болтался меч. Ирма пригляделась и мысленно возопила — настоящий, не тренировочный!

— Больше никаких склок, — твердо проговорил Штраус, смерив взглядом всех присутствующих. — Я надеюсь, вы помните, что здесь нет ни Нила, ни Карвона, ни Анцвига. Мы здесь пока еще никто, семеро бродяг, и свары между собой не выставят нас в лучшем свете. С неумеющими держать себя в руках разговор короткий.

— Пристрелят, как бешеных собак, — меланхолично добавила Мария. Потянулась за кувшином. Рига взглянул на это с недовольством, но препятствовать не стал.

— Пьешь среди дня? Разве ты не на дежурстве сегодня?

— Мира и Эльза сами справятся. Им полезно иной раз вылезти из-под моего крыла. Быстрее вырастут, — …что, конечно же, было неправдой. Ирма иной раз заставала Марию за какой-то писаниной, или напряженно перешептывающейся о чем-то с Миднайт. Честно говоря, ван Лейден было плевать — не заговор же они плели, усиленно втыкая в топорные изображения местных травок.

Гомон нарастал. Голова от переутомления и недосыпа раскалывалась, перед глазами плясали мухи. Канафинвэ Макалаурэ жалости не знал: это Ирма и Мария были уверены, что Миднайт приползала за полночь и уходила с рассветом, на деле же ей приходилось бодрствовать по паре суток к ряду, ведь выносливости у местных было куда как больше… Король Канафинвэ умудрялся принимать приближенных с важными донесениями и прочтениями, составлять какие-то планы с пятым братом, отправлять разведчиков в дальние дали во главе с третьим, обсуждать вопросы довольствия с четвертым… Шестой и седьмой были редкими гостями в поселении.

Миднайт потёрла свинцовые веки. Посему выходило, что их семеро… Но еще одного из старших она прежде не видела. Канафинвэ — он первый или второй? Ах да, он же регент… Кажется, его отец мёртв? Значит, всё-таки второй.

…Опять мысли уводят не туда. Ей еще вникать в «Краткий очерк истории Нолдор», составленный лично для неё Канафинвэ собственной персоной. Будто у него сто рук и как минимум три головы. Шесть голов, если так подумать.

— … я же не лезу в твои отношения с Карнистиром, а тот так и вообще взглядом убивать может — так что перестань преувеличивать! И хватит щелкать клювом, Джи, — пока ты со мной препираешься и тратишь время на аргументы, я съем всё сама. Миднайт правильно говорит — от нас не убудет, а в обмен возможно и мечи нормальные перепадут, — Миднайт поднимает голову, с трудом отвлекаясь от мыслей. Градус напряжения в столовой спал: Ирма весело подмигивает, накладывая себе жирные куски птицы, а Джеймс кисло смотрит на доставшиеся ему печеные плоды и необглоданный копчик. — В наших же интересах, чтобы они смогли правильно отбиваться от врагов — чем больше их, тем меньше орков. Меньше орков — ближе конец войны, верно? — Ирма оптимистично жестикулировала оторванной утиной ножкой, разбрасывая вокруг себя лучи приторной радости и жизнелюбия.

Миднайт только покачала головой, возвращаясь к своему домашнему заданию.

Ей так не казалось. Продираясь сквозь запутанные тексты и и многочисленные пометки на полях, оставленные автором, она всё больше уверялась в том, что здешняя война не так проста. Пусть вслух были озвучены высокие цели — избавление мира от Темного Властелина и его тварей, она подспудно чувствовала, что это всего лишь зыбкая ширма праведности. А где-то за ней тянется обычный кровавый след…

Макалаурэ предоставлял ей тексты, как он утверждал, начиная с самых «лёгких», с легким уклоном в философию, рассуждая об устройстве мира и основных вехах бытия эльдар. Одним из первых изученных текстов были «Законы и Обычаи», что было в целом логично — будучи осведомленным в здешней правовой системе, можно избежать лишних ошибок и недопониманий.

Чего Миднайт не ожидала, так это их библейской простоты и наивности. Не было многочисленных поправок к пунктам «законов», призванных закрыть обнаруженные лазейки, не было и упоминания прецедентов для разрешения спорных ситуаций, даже каких-нибудь поучительных историй, которые обычно впаривают необразованным новичкам — и тех не было!

Пользуясь возможностью изучить сочинения наставника в его отсутствие, Миднайт хорошо повеселилась, вполголоса комментируя сырые и наивные рассуждения еще, должно быть, совсем юного Макалаурэ о природе жизни и смерти (причем в самом романтическом, даже концептуальном аспекте), о природе речи и тех, кто речью наделён, о цели существования и творения как таковом… Ситуация осложнялась необходимостью постоянно выписывать незнакомые слова и конструкции, которыми обрамлялось и без того отягощенное повествование о Сотворении.

Этот кусок, походивший на летопись, был внезапно выдернут из контекста общего учебного плана, а на справедливый вопрос Канафинвэ ответил, что история важна для понимания существующего положения вещей, причин и мотивов. У Миднайт было стойкое ощущение, что он плавно подталкивает её к нужной ему трактовке истории.

Что ж, пусть так. Но, как там говорила Валенсиано? «Истина всегда одна, любые её версии это ложь»к/ф Облачный Атлас?

Миднайт поплелась в спальню, чтобы отключиться до условного утра. Снилась какая-то совершенная фантасмагория, где Валенсиано и король Маглор спорили до хрипоты, убеждая каждый в своей правоте.

— Еще есть вопросы? — деловито поинтересовался Маглор, едва урок был объявлен законченным. Голова разрывалась от сотен вопросов, ибо на этот раз король заставил её читать, решив, что за прошедшую ночь преподанные руны уместились в её мозгу. Темп он задал немилосердный. Да и Миднайт бессовестно проспала, из-за чего урок оказался весьма сжатым, но, тем не менее насыщенным. Но вопросы были, и много.

— Есть, но они касаются вашей природы, — она свела брови. — Общее самоназвание — квенди, ведь так?

— Так. Спрашивай.

— В тексте «Айнулиндалэ», — язык едва ли поворачивался, выговорить такое, — говорится о неких «Детях Илуватара», Перворожденных и Последышах. Далее, говорилось об их природе, как о дарах — бессмертии и смертности. Перворожденные — это, я так понимаю… вы. А кто же тогда Последыши? Где живут, как они выглядят — похожи ли на нас с вами?

— Признаться, мне думалось, что вы — первые из Последышей, тех самых, которым завещана Арда, но теперь я понимаю, что был далек от истины.

— Завещание — это неплохо… — пробормотала Миднайт. — До этого еще дожить надо. Да и нас слишком мало, чтобы зваться полноценным народом. Сколько там квенди было в начале, сто сорок четыре? И все по парам. Нас всего семеро, хотя…… двое мужчин на пять женщин, не наоборот. Иначе было бы сложнее.

Маглор нахмурился.

— Что это значит?

— Преобладающее количество женщин более оправданно с точки зрения размножения.

— Почему же?

Миднайт воззрилась на него, не мигая. Канафинвэ хмурил брови, и вправду, казалось, не мог увязать логическую цепь. Даже с учетом «Законов и Обычаев», предписывающих иметь всего одного супруга на всю жизнь… кто на самом деле в строгости соблюдает законы, особенно касающиеся настолько личного?

— Вы же знаете, как ваш брат Келегорм разводит лошадей? У него есть один племенной жеребец, наиболее перспективный с точки зрения…ммм…генофонда, и целый табун кобыл, которых он будет крыть и плодиться. Хотя жеребцу там дел на пару минут, куда проще за короткий отрезок времени заделать штук двенадцать жеребят, ведь это определяется количеством кобыл в стаде, а не количеством жеребцов.

— Но как это относится к эрухини? Разве может один мужчина иметь больше чем одну женщину… — тут Канафинвэ осекся и закончил, неожиданно быстро: — Это не в наших Законах и Обычаях.

— Но ведь и не запрещено? — уцепилась Миднайт.

— Никто не станет брать себе другого супруга, ибо квенди любят лишь раз в жизни. Любовь и определяет их союз. Никак иначе.

— Вот как, — ранья откинулась на кресле и как будто бы задумалась. — Романтично. А если кто-то из супругов погибнет, а потомства у пары нет? Вы же на войне, как будете восполнять войско?

— Мы шли сюда за победой — или смертью. Подлость и несправедливость в высшей степени подвергать свое дитя такому испытанию. Разве ты хотела бы родиться и расти когда Враг в любую минуту может заявиться на порог и забрать твою детскую жизнь? Разве бы пожелала своим родителям лишиться любимого ребёнка?

Лицо раньи было странным. На нём не отразилось и тени тех чувств, что он ожидал увидеть — смущения, растерянности, стыда или печали. Лицо Миднайт Скайрайс демонстрировало равнодушие, поразительное отсутствие сочувствия его словам. Лишь слегка искривилась линия тонких губ.

— Вы, должно быть, будете удивлены, но вот вам первое и нерушимое правило жизни: «плодитесь и размножайтесь». Будь то война, разруха, еще какая-то беда… Не существует ни единого поколения, которое не знало бы войны. Я родилась, была война, я росла — была война, я выросла и стала солдатом, чтобы воевать, — Миднайт пожала плечами. — А число людей моей родины по-прежнему составляет не меньше десяти нулей. А вам как будто наплевать, что вы все можете вымереть в какой-то момент, и по этой земле будут ходить только эти ваши… орки.

Маглор не спешил спорить. Напротив, задумался над другим. Ранья говорила о вымирании, что было не совсем верно. Для квенди всё еще существовали Чертоги, где лишенные плоти эльдар дожидались возвращения в мир. «Смерть» для нолдор была не более чем прорехой на полотне, которую все еще можно было заштопать.

У Миднайт Скайрайс забавно вытянулось лицо, едва она услышала это замечание. Она молча уставилась на него, и покосилась на все еще зажатое в руке перо и испачканные чернилами пальцами.

— То есть, чисто теоретически, если вас сейчас ударить ножом в сердце, вы выйдете из каких-то Залов за морем и снова сюда приплывете? Это как так вообще… — Миднайт встрепенулась, подпрыгнула на стуле, ухватив какую-то мысль за хвост. — А кто-то уже так возвращался? А вы потому регент, что ждете своего отца?

Макалаурэ хмыкнул.

— Нет.

Она разочарованно опустилась назад. Прикоснулась пальцами к вискам, принявшись за забавные, кругообразные движения. Взгляд лихорадочно бегал туда-сюда.

— Тогда совершенно ничего не понимаю…. А если убить не-квенди, они тоже попадут в Залы?

— Я этого не знаю. Знают лишь Валар.

— Довольно глупо полагаться только на чьи-то слова, а не на факты. Вы даже не проверяли, есть ли в самом деле души мёртвых эльдар в тех Залах, но воспринимаете данное утверждение как непреложную истину.

— То же могу адресовать и вам.

Миднайт взмахнула руками. Король располагал не меньшим запасом скепсиса по отношению к раньяр, чем она — к нолдор. И так и выводил её на экспрессивные, несвойственные ей жесты.

— Я знаю наверняка, что никто из убитых людей, ранее мною виденных, не возвращался назад в каком-либо виде, — разве что цифровая проекция, но, объективно говоря, это был не человек, а всего лишь оцифрованный субстрат из составленных при жизни аудио- и видео-записей, фотографий, сообщений и составленных на их базе поведенческих алгоритмов. Это и человеком назвать нельзя. Но нолдор знать об этом не нужно. Слишком… слишком для тех, кто все еще пользуется мечами и луками. — А у вас есть родственники, которые умерли сами по себе, от старости?

— Я не знаю, что такое «старость», но… — на его лице мелькнула тень. — Есть.

Миднайт вздохнула, сжав переносицу. Как много мест, где они все еще не могут состыковаться подобно корабельным шлюзам, сделанным по разным стандартам.

— Старость — это износ организма, когда телу всё сложнее бороться с болезнями; также изнашиваются кости, суставы и прочие ткани, органы перестают работать исправно, кожа становится менее эластичной и сморщивается, как кожура у высушенного яблока, глаза видят всё хуже, слух тоже подводит, — перечислила ранья. — Это как дом, который рано или поздно ветшает, сколько его не подновляй. Люди, конечно, ветшают раньше, но и способов продлить жизнь достаточно. Ваш… родственник, умер таким образом?

— Нет.

Миднайт не стала расспрашивать дальше. Упоминание загадочного родственника немного изменило атмосферу, но она всё еще ни на йоту не приблизилась к пониманию этого странного «бессмертия», и как оно работает.

— А… если я, или вообще кто-либо, не станет вас тыкать мечом насмерть, и вообще пытаться убить, сколько вы можете прожить?

Долгий, протяжный вздох. Наверняка он не ожидал когда-либо в жизни услышать подобные вопросы.

— Вала Намо, Владыка Судеб, … — его губы поджались, — однажды поведал нолдор, что земли за пределами света Амана будут принадлежать Второму Роду — Последышам, Смертным, Гостям на этой земле. Им суждено недолго пребывать в Арде, а после они уходят за круги мира, а куда уж — то даже Валар неведомо. Что до квенди… наш удел навеки оставаться в мире и разделить с ним его судьбу, — текст явно был не его. Словно услышанное сотню раз было всего лишь повторено в сто первый. Похоже, это единственная известная ему разница — и та на словах.

— Обнадеживающе.

Но как сложно!

— Я непременно поведаю вам больше, — его голос, казалось, даже взгляд, на мгновение смягчились. — Когда вы будете готовы. Вы жадны до знаний, это похвально; но всему свое время.

А не дал он ей упрощенного варианта потому, что читать труды по истории эльдар и уж тем более по истории Арды могут далеко не все представители их народа в силу запущенности текстов и склонности летописца постоянно отвлекаться на собственные домыслы и рассуждения.

К тому же, теперь он мог назвать не один десяток вещей, в которых с Румилем он был не согласен.

Миднайт сняла медный чайник с крюка в камине и разлила кипяток по глиняным чашкам. Марии это как будто и не нужно было: она выглядела взвинченной, из ушей едва ли не валил собственный пар. Они находились в столовой вдвоем, единственные бодрствующие до самого позднего часа, согласно своим часам.

— В общем, что-то в этом роде. У меня нет никаких вещественных доказательств, только то, что меня заставили читать.

— Угу. Напоминает Идеологию.

— Я подумала о том же, — Миднайт покачивала чашку в руке, не спеша пробовать чай из трав, принесенных Марией из леса. Гранц уверяла, что они имеют всего лишь лёгкий седативный эффект, но Миднайт не торопилась проверять его на себе — зная страсть давней подруги к несанкционированным экспериментам.

— Но знаешь что? Они ведь действительно отличаются от нас.

— В самом деле? Острые уши и высокий рост еще не всё?

— Еще не всё. Они на удивление выносливы, ты ведь тоже заметила? Они могут несколько часов махать молотом в кузне, после вспахивать землю, выезжать на разведку, готовить пищу и напоследок упражняться с мечом. И даже после этого они не отходят ко сну, а занимаются дальше остальными делами! Я наблюдала лично: двое суток в среднем, иногда по трое. А еще, — Мария пошевелила пальцами, — у них удивительно устойчивые к заразе организмы. Воспалительный процесс от цинги как рукой сняло, стоило лишь наладить правильное лечение. Как они это назвали? Подтолкнуть тело в нужном направлении, показать ему, что нужно делать. А раны? Те, кто ранеными приезжают с дозоров, не умирают от гангрены, воспаления и потери крови, и при этом здесь даже нет антибиотиков! Они просто пугающе выносливы. Не говоря уже о поистине кошачьем зрении и орлином слухе. Клянусь, они слышат даже то, как я ругаюсь шепотом в соседней комнате!

— Вижу, это всерьез тебя впечатлило, — Миднайт решилась отхлебнуть, покатала каплю на языке и нашла легкий, травянистый вкус достаточно приятным, чтобы выпить весь чайник. Эта трава хотя бы не вызывает привыкания? — Ты еще не знаешь, как они нас называют. «Последыши» — каково?

— Как… анатомично, — Мария поморщилась, но её лицо тут же стало задумчивым. Мария закусила большой палец, неожиданно посетовав.

— Жаль, я не видела здесь беременных женщин.

— Сдались они тебе?

— Если они настолько выносливы, как думаешь, проходит процесс родов? А процесс полового созревания? А ежемесячное кровотечение?

— Я думаю, все эти вопросы ты можешь задать своим новым подружкам в лазарете, — Миднайт издала легкий смешок и вновь присосалась к чашке.

— Просто поразительно, — Мария если и вправду восхищалась, то делала это с крайне недовольным видом. Любые новые переменные в её мысленных уравнениях рушили ей всю картину.

— Может, они бессмертные из-за особенностей здешней природы?

Мария хмыкнула.

— Ну, зайцы здесь вполне себе смертные.

— Я другое имею в виду.

— Я знаю.

— Тогда, может, и мы сможем такими стать? — Иногда вопросы Скайрайс звучали как те, которые вполне мог задать ребенок, но не офицер, имеющий степень по астромеханике. Даже если астромеханика и биология были совсем разными предметами, все они подчинялись одинаковым законам физики. Мария вздохнула и отставила чашку.

— Миднайт. Мы разные биологические виды, продукт разных планет и звёздных систем. Это априори невозможно. По крайней мере, я никогда не слышала, чтобы фундаментальные силы другой планеты влияли на структуры нашей ДНК и РНК. А если бы и повлияло, то почти наверняка изменения были бы несовместимы с…

Мария замерла на полуслове. Миднайт отвлеклась тоже: посреди их разговора в комнате вспыхнул чужеродный источник света, и по тёмной, моренной поверхности скользнул луч чистейшего белого света, пролившийся из окна.

Время возобновляло свой бег. Словно стук крови в висках и под горлом — там, где рождается звук — падали в забвение секунды одна за другой. Луч скользил по столу, отмеряя ночь.

Где-то снаружи доносились звуки, возгласы, лязг оружия. Миднайт отчетливо могла разглядеть вьющиеся витки пара над чашкой. Взгляд Марии напротив — задумчивый, глядящий сквозь пространство куда-то внутрь себя.

Ноги сами подняли тело, руки сами открыли дверь. Полярная чернильная ночь в одно мгновение стала белой: яркое светило, мало походящее на что-либо известное ей, вытянутой формы, непринужденно скользило высоко в небесах, рассекая облака точно корабельной кормой.

Какой же это странный мир.

Дорога от их дома до дома короля была короткой, выложенной светло-серым щебнем, который мягко искрился и шуршал под её ногами. То тут, то там она натыкалась на нолдор, покинувших свои дома: они таращились на новое светило, громко переговаривались, куда-то спешили в полном облачении. Странно, что до сих пор за раньяр никто не послал. С другой стороны — такая суматоха… Для них это тоже в новинку.

Миднайт постучалась один раз, второй. Королевское жилище пустовало, не было даже стражи. Удивительно. Скайрайс толкнула дверь: та оказалась вовсе незаперта. Так, до кабинета Канафинвэ Макалаурэ она добралась без препятствий, и внутри не было его самого.

Как странно, в очередной раз подумала она. Эти люди вообще ничего не слышали о мерах предосторожности? Или здесь настолько в новинку шпионаж и преступность, что стражи научены бороться только против «темных тварей», кем бы они ни были?

Окно также было приоткрыто: оно было достаточно большим, чтобы в него мог протиснуться любой нолдо, даже самый широкий в плечах. А там едва ли не каждый был ростом под два метра, а то и больше… в случае принцев и их короля. Ушел ли последний прямо в окно, едва появилось это?

Миднайт подошла к окну — отсюда было видно намного лучше. И правда вытянутой формы… снизу и впрямь очень похоже на лодку, но яркое гало мешает разглядеть, что именно там наверху светит. Стоит ли вслед за «Луной» ожидать такое же «Солнце»?

Внутрь ворвался холодный ветер, зашуршав разбросанными по столу бумагами. Миднайт скосила взгляд. Некоторые она узнала сразу — те самые записи, которые она мучила совсем недавно. Неплотно закупоренные чернила, брошенное наспех перо с металлическим кончиком, какие-то свежие листы, сшитые бечевкой.

Похоже на какие-то… летописи. Или дневник. Почерк слишком неровный, даже несколько… нервозный.

Она аккуратно подобрала записи, подмечая, что чернила уже несколько подсохли. Знания квенья не хватало, и она могла лишь вырывать определенные слова из контекста. Да и эти странные руны с завитками гласных поверху… к такому она не скоро привыкнет.

«Глас… На-мо», «клясться»… «речи», «огонь кораблей», «смерть», «плен»… А вот тут имя собственное, похоже… «Ма-и? -ти-мо».

Где-то совсем рядом зазвенели голоса. Времени было мало. Миднайт спохватилась, вспомнив про терминал, который все еще таскала с собой всюду по привычке. Заряд они берегли, да и батареи межзвёздным экипажам всегда выделяли самые мощные… неплохо бы конечно найти альтернативный источник подпитки, но это уже дело Ирмы и Джеймса.

Миднайт разблокировала устройство и открыла сканер — так эти записи не пропадут под тоннами бумаг, и она сможет вполне спокойно их переписать и разобрать написанное на досуге… В качестве тренировочного материала, разумеется. Хотя что-то подсказывало, что на подобных, сырых страницах, подчас записываются очень важные вещи.

Дожидаться, пока возвратившиеся принцы поднимутся в кабинет, она не стала — сиганула в то самое окно.

— Слышала новости? — когда наступило настоящее утро, Миднайт убедилась в своих подозрениях — Солнце радовало теми же странными формами, что и Луна. В столовой её приветствовал Рига, салютуя глиняной чашкой, покрытой светло-зеленой глазурью с причудливым рисунком.

Стол у них оказался из светлого дерева, резьба на стульях складывалась во вполне себе четкие сюжеты. Стены и потолок — не просто выбелены, а разрисованы цветами и листьями. В кромешной тьме подобного и не заметишь. А видели ли нолдор? Мария упоминала о том, что их зрение острее кошачьего, и, видно, искусства и страсть к украшательству была им не чужда. Или это скорее говорило о том, что свет здесь когда-то был — но прежде? Или это такая долгая полярная ночь? А что, если график света и ночи здесь не нормирован?

Мысли наводнили голову столь же быстро, как крысы — водосточные канавы. Живучие твари.

— Что за новости?

— Дозорные докладывали, что где-то на севере шел бой. Примерно в то же время, что и взошло… это. Странный у них спутник. Может, новозахваченный… Гравитация обтешет его. Наверное, — к концу фразы Рига уже засомневался и заткнулся.

— Звезда точно такая же, — рассеянно заметила Миднайт, всё еще разглядывая набор из глазурованных чашек. — А что за бой?

— Не знаю, Алассион лишь зашел с утра — я уже встал, когда в глаза бить стало, проморгался, а остроухий тут как тут. Говорит, чтобы будил всех, кто еще не встал — и быть готовыми к бою в случае чего. Кажется, он и сам не знает.

— Тогда подождём, — кивнула Миднайт. — Нам нечего лезть на рожон. Пусть сами разбираются.

— А ты? Выглядишь так, будто совсем не спала.

Это и впрямь было так. Поначалу Миднайт решила переписать все страницы, что накопировала, но разумно предположила, что, начни кто-то рыться в её вещах, такие записи могут счесть подозрительными, тем более, она совсем мало догадывалась о содержимом.

Пришлось зажечь маленькую настольную печку из ажурно сплетенного металла, и под полусонное ворчание Ирмы тихо скрипеть грифелем и вчитываться в тенгвы, сверяясь с учебными записями и составленным собственноручно словарем, который что ни день пополнялся новыми значениями.

Первые страницы вещали о каких-то «речах», «затемнении» или «помутнении», еще упоминался Намо, некий Вала, о которых она читала в тексте Айнулиндалэ.

«Слёзы … — без числа? —… прольете вы; … даже — звук? — ваших рыданий не перейдет… гор. Гнев Властей — о, в смысле, «боги» — лежит на Доме Пламенной Души…. — Миднайт потерла висок. Что за дурная привычка, изъясняться эвфемизмами?

… и он ляжет на всякого, кто пойдёт за ним, и настигнет их, на западе — стало быть, эти два слова обозначают «север» и «юг» — … и на востоке.

Дальше слова были смазаны и плохо различимы, как будто стёрты рукавом: «Клятва …предать их. Всё, что… во имя добра, … злом; и проистечет то от предательства брата братом и от … страха? — предательства. Обездоленными станут они навек… …. можете быть сражены и сражены будете… … и не найти сочувствия …. …тенями печали для юного народа, что придет позже. Таково Слово Властей»

Нехило. Многое, конечно, непонятно и фрагментировано, но и того, что понятно… хватает. Значит, есть некие Власти, которые порицают какую-либо помощь дому этого…Пламенного Духа. Шла ли речь об этих нолдор?

Остальные страницы немного проясняли прочитанное. Слава богам, удаче или Вселенской Машине, Макалаурэ не зря наседал на неё и мучил с рассвета до заката, заставляя запоминать слова если не письменно, то на слух. И слава опять же кому-бы-то-ни-было, дальнейшие строки были сжатыми и отрывистыми, больше похожими на конспект.

Автор, Макалаурэ, как видно, описывал события. Сухо, жестко и будто бы жестоко по отношению к самим событиям и их участникам. Вот только… в них фигурировал и он сам, именуя себя принцем и Вторым сыном Пламенной Души. Вероятно, следовало называть его «Феанаро», а ведь это имя порой мелькало в разговорах…

Изрядное количество места на пергаменте посвящено некой Клятве, не приводя её дословного текста. Это вполне могла быть какая-то личная тайна, и Миднайт усовестилась лишь на миг, переключаясь на следующую страницу.

«Вала Намо определил Рок Нолдор.» Власть-Судья, стало быть. Определил — тоже понятно, Судья ведь. Рок? Это слово было непонятно. Нолдор — это те самые, которых королем являлся Макалаурэ.

Рок… что там выше говорилось про Властей? Написанное выше скорее напоминает злое обещание, или даже проклятие, что-то из рода «Чтоб ты провалился в Ад» или «Ты будешь умолять меня о пощаде, да только я не дарую тебе легкую смерть».

Осознание пришло вместе с шагом холодка по загривку, топорща волоски на шее. Миднайт еще раз пробежалась глазами по строчкам перевода, смяла бумажку и бросила в миниатюрную печку. Дела…

— Эй! — Рига щелкал пальцами прямо перед ней и Миднайт встрепенулась, вынырнув из воспоминаний в полусонном оцепенении. Стоит ли говорить? Ведь что выходит: Власть-Судья определил Проклятие Нолдор. Но чем же оно подкреплено? Никакой Судья не станет отпускать преступников, что бы они ни совершили, на вольные хлеба, не нацепив им на руки ограничители и не вживив чип в мозг, отслеживая потенциально опасную активность.

Конечно, не с технологиями этого мира… Миднайт пошевелила пальцами, даже не заметив, как обожгла кончики о края горячей чашки. Хотя кто его знает, этот странный мир. У них что спутник-Луна, что Звезда — такой странной формы, будто новообразовавшиеся, с еще не рассеявшимся протопланетным диском. Но разве может обитаемый мир образоваться вперед своей звезды?

Дела…

— Если кто-нибудь придет еще, зайди за мной, пожалуйста.

— А ты? — насторожился Штраус. — Ты будешь тут сидеть?

— У меня еще есть… домашнее задание. Нужно закончить до тех пор, пока король призовет.

— Не думаю, что это произойдет в ближайшее время. Такая суматоха… — Рига кивнул за окно. — Ирма и Джеймс унеслись недавно, выяснять.

— Как вернутся, тоже сообщи. Что до нас… нам лучше пока вести себя тише воды, ниже травы.

— Ты уже что-то успела натворить?

— Нет…

Небольшой отрывок, имевший гораздо больше лирических оттенков, представлял собой мало полезного. Это было нечто вроде черновика какого-то стиха или песни — Миднайт плохо разбиралась в этом, но уже знала, что Канафинвэ Макалаурэ был известным музыкантом и поэтом.

Как странно личные записи, напоминающие дневник, перемежались с отрывками недописанных стихов со сложными оборотами, набросками мелодий (по крайней мере, все эти длинные и местами прерывистые линии с пляшущими знаками и точками очень походили на нотные строки). Она и впрямь копалась в чьем-то белье.

В иной ситуации она почувствовала бы отвращение к самой себе, перелопачивая излияния чужой души, но будучи здесь, в чужой стране, так далеко от привычного мира… В попытках выжить, у неё не было другого выхода.

Миднайт мотнула головой, заталкивая лезущие в глаза пряди в куцый хвостик на затылке.

«Вождь тэлери Ольвэ отказался давать нам корабли, не помогли ни увещевания, ни благородный гнев за нашего убитого короля и деда, друга Ольвэ — народ тэлери — из трусости ли или из жадности, отказался помочь нолдор в нашей нужде, позабыв о доброте нолдор и о выстроенном нами Альквалондэ».

Альквалондэ… стало быть, какой-то город за морем. Она была права — эти нолдор тоже пришельцы на этих землях, но прибыли сюда на обычных кораблях. Миднайт была не профи в человеческой психологии, дабы разложить его личность по стилю письма и наклону почерка, но даже она видела, как наивные и обиженные строки сменяются высокомерием и презрением к описываемым вещам и личностям. А после наполняются ужасом, который слишком велик, чтобы оставить его в безмолвии.

«Отец приказал сжечь корабли, после того, как Майтимо спросил, следует ли первым перевезти Финдекано Отважного»

Майтимо. Она видела это имя выше, правильно вычленив из череды незнакомых слов. Должно быть, это тот самый потерянный брат. Странно, но почти за всю историю дневника Макалаурэ, это едва ли не единственное упоминание о самом старшем из братьев.

«Отец погиб в первой Битве-под-Звездами»

«Майтимо взят в плен»

«Пусть отныне я и Верховный Король, мне отнюдь не просто сдерживать натиск младших братьев»

И наконец…

«Я знаю, что мой народ недоволен и тайно ропщет, но они не были принуждаемы к Исходу, а я, как правитель, не могу позволить им погибнуть напрасно»

Это было всё. Глаза покраснели от усталости, а в груди уже шевелилась невнятная, какая-то каменеющая жалость по отношению к этим… нолдор. А может, это сопереживание? Но если эльдар и роптали, то этого было почти не видно. Но если взять и эти косые взгляды в их сторону, и малопонятные шепотки, и даже слегка гнетущая атмосфера…

Интересно, так ли себя чувствовала Великий Консул Валенсиано Даниэль, когда только-только зарождалась Революция?

Chapter Text

Уже ближе к вечеру, когда протянулись тени и небо окрасилось в ярко-алый цвет, явился Алассион и велел им не высовываться. Отменялись и занятия по фехтованию, и уроки устной и письменной речи, и даже самовольные прогулки («самовыгул», как ранее сыронизировала презрительно Ирма). По всему выходило, домашний арест.

— Это связано с… восходом светил? — Мария изогнула бровь, встав в дверях и не спеша выпускать гостя из дома. Сам виноват — открыл двери, как к себе домой, прошелся до гостиной, где удачно обнаружил всех семерых пришельцев и тоном королевского глашатая объявил королевскую же волю.

— Нет, — отрапортовал остроухий.

— Ты же понимаешь, что если мы не услышим внятную причину, то и приказ сможем в случае чего проигнорировать? К примеру… в случае смертельной опасности.

— Я не думаю, что она вам грозит.

— Да, пока мы за этим весьма надежным частоколом, — Мария красноречиво закатила глаза. — И когда за одни лишь нормальные сутки происходит столько всего. Еще утром я слышала, что где-то со стороны…ммм… блеклого светила, предшествующего текущему, был замечен какой-то бой. И большое войско. Нам придется прорываться?

— Надеюсь, не придется, — Алассион напрягся. — Вам не о чем беспокоиться. Но на всякий случай соберите вещи. Король размышляет над тем, чтобы перебраться на другой берег Митрим, оставив лагерь.

А вот это было уже интересно.

На все целиком справедливые возмущения Марии мало кто среагировал как подобает. У Миднайт залегли тени под глазами и, воспользовавшись передышкой, она поглубже закопалась в свои бумажки. Ирма тоже была занята — пока был момент, она пыталась реанимировать хотя бы один терминал, потому что её поторапливала всё та же Миднайт. Рига ругался с обеими на предмет влезания и не-влезания в дела нолдор, где он решительно стоял на последнем.

Это при том, что Куруфин проявил неожиданную щедрость и выдал материалы на некоторые компоненты для ремонтных работ вроде мотка медной проволоки, лишь бы раньяр отстали и не отсвечивали лишний раз.

Так думала Мария, разделял её мнение и Джеймс. Но Джеймсу это вовсе не помешало заливать глаза местным алкоголем, на что Гранц пренебрежительно фыркала, что-то в стиле «дорвался» и «о-силы-небесные-ну-что-за-идиот». И впрямь, какой идиот будет напиваться, когда впереди довлеет лишь неясность грядущего дня?

… Да каждый второй.

Мария закрыла дверь за Алассионом и направилась в сторону гостиной. Все разбрелись, и на небольшой тахте, служившей когда диваном, когда спальным местом, расположились мужчины, деля бутылку на двоих.

Она встала в проеме, не выдав своего присутствия. Рига и Джеймс разожгли камин и завороженно следили за танцем огня на древесной трухе.

— …даже не представляешь, какие выводы она порой высасывает из пальца, одним словом… — Рига икнул и передал бутылку. — Бессмертие! Проклятия! Это даже звучит смешно.

Джей что-то согласно промычал.

— И где ты вечно достаешь алкоголь, складский ты черт? Неужели вновь решил подворовывать? — Джеймс отрицательно замотал головой, но Штраус не сжалился: — Учти, Миднайт хоть и ходит как опоенная, но она тебе голову открутит, если ты всё её старания умножишь на ноль. А Мария все жилы выдернет и пустит на нитки для операций.

Мария тихо хмыкнула. Вот ведь рыжий черт.

— Найт не расскажет. Она тоже под домашним арестом.

— Знаю, — плеск бутылки. — Но память у неё хорошая. Если бы еще и мыслила логически… А так только разволновалась из-за какой-то чуши и ходит сама не своя второй день.

— Считаешь их проклятие чушью?

… По правде говоря, Мария считала точно так же. Миднайт поделилась с ними находкой почти сразу, строго-настрого велев не распространяться и не обсуждать при остроухих. Как будто кто-то и поверил бы в подобную религиозную ересь! Да, пусть ненормальность организмов остроухих подтверждало само круглосуточное бдение Марии в лазарете, но всё остальное… Нельзя вешать всех собак только потому, что подтвердилось лишь что-то одно.

Голос Джеймса доносился как из-за толстого стекла. Будто бы они находились по разные стороны камеры. Внутренность головы мерно раскачивалась из стороны в сторону, грозясь выплеснуться. Мария облокотилась о стенку и промассировала виски. Пьянчуги по-прежнему то ли не замечали, то ли не обращали на неё внимания. Алкогольные пары в воздухе уже были ощутимы.

— … Я не знаю.

Очередной день на вторую неделю заточения ознаменовался ощутимым похолоданием. Ветер был свеж, но колюч, а в небе, заляпанном неаккуратными розовыми пятнами отблеска дневного света, чудилась серость стали. Будто кто-то нарочно стирал с неба изрядно надоевшую, будто скованную ненавистным льдом, синеву. Джеймс в который раз оправил ворот жутко тяжелого плаща, который при любом неправильном движении сползал назад, грозясь удушить за шею. В поле причины в посмертном протоколе явно значились бы эти десять кило меха дюжины тощих лис. Мария бы умерла от смеха, пополнив ряды трупов в родном морге.

Хотя, услышав, что Джеймс какими-то правдами и неправдами добился «пропуска на выезд» Марии было не до смеха. Напротив, она поджала губы и бросила: «будь осмотрителен», и попыталась было всучить бластер.

Недружественный лагерь второй половины нолдор — хотя какая там половина, если их визуально (по тому же морю флагов — или «знамён», как тут говорят) было куда больше — стоял в опасной близости от селения, но ближе к Черной Твердыне, где засел таинственный Моргот.

Король Канафинвэ Макалаурэ еще с неделю назад велел всем в срочном порядке паковаться и готовиться к скорому переезду на другой берег, добровольно оставляя обжитый комфортный лагерь новоприбывшим, от которых не веяло не то что благодарностью, но хотя бы призраком дружелюбия.

Пояснять подобные нюансы раньяр, конечно же, никто не собирался.

А дозоры, куда подвизался сам Джеймс Халпаст, нужны были как раз первой партии народа Маглора, обживавших противоположный берег — чтобы защищать от набегов орков, и в целом следить за ситуацией. Перевозить то да сё. Раньяр по-прежнему не давали слишком много свободы, но Джеймс, каким-то чудом, исхитрился. Наверное потому, что из всех семерых он умел быть непримечательным более всех остальных.

Несколько часов назад в сторону «недружественного лагеря» выехал король Маглор — Джеймс сам видел — в компании двух неуловимых братьев, рыжих близнецов, что в принципе были редкими гостями в селении.

Поводья пришлось перехватить и натянуть — конь под ним то ли был не в восторге от всадника, то ли чем-то встревожен. Джеймс не умел считывать эмоции животных, а потому лишь тихо ругнулся. В проклятых доспехах, в которые он был упакован, он задыхался. Причем задыхался не только в доспехах, но и в этом мире в целом — чувствовал себя каким-то сжиженным веществом, газом на пределе давления, которое вот-вот взорвет свою темницу.

И даже воздух, казалось, травил его. Или кислород сжигал клетки втрое, нет, впятеро быстрее нормы. Да какая, к чертям её, норма.

Виновато ли в том паршивое настроение с самого утра, два с лишним часа сна, язвительный комментарий от Марии и обескураженные, словно бы обманутые выражения лиц друзей, рой навязчивых мыслей и круговорот незнакомых лиц — он не знал.

Лошади под остроухими, кажется, тоже волновались. Странно. А солнце в самой срединной точке неба, где ни облачка, только сизое уныние и поднявшийся колючий ветер. Даже растительность под копытами лошадей еще не оклемалась от многолетнего инея и все еще оставалось какой-то серо-синей.

Линто, предводитель отряда, вдруг резко скомандовал разворачивать.

Джеймс всё пытался справиться со своей кобылой.

— Да ты успокоишься или как? — лошадь всхрапнула и встала как вкопанная. — Ну что ты будешь делать…

Воздух разрезал тонкий-тонкий свист, буквально на грани слуха, тоньше писка летучей мыши или словленной радиоприёмником пустой волны… Джеймс досадливо цыкнул, запоздало пожалев об упакованном в седельную сумку шлеме.

… Он даже не знал, верит он во всё это безумие или нет. На сто процентов, на семьдесят, тридцать, десять… Знал одно: страшно. И страх этот отрезвляет. Сердце усерднее гоняет кровь по артериям, зрение как будто становится чётче, и как будто замедляется время, захватывая его в пузырь мнимой безопасности.

Слишком медленно. Стрела просвистела у самого уха и вонзилась в землю там, где были передние ноги вставшего на дыбы коня командира.

Джеймс пожалел, что не стал брать с собой бластер. Как самонадеянно.

… И пространство вдруг стало вязким, поплыло, захватив в удушающие масляные объятия. Время замерло, и целый мир стих.

Лагерь дражайшего дядюшки был разбит всего лишь в паре часов неспешной езды к северу от озера, открытый всем ветрам и с прекрасным видом на Ангамандо. Посланник от Нолофинвэ прибыл с новым днем, точно мчал наперегонки со светилом цвета Лаурелин. Послание предназначалось для арана Феанаро, которое Канафинвэ принял лично с сардонической усмешкой.

Дражайший дядя назначил встречу дорогому брату у истоков безымянной реки, что подпитывала Митрим с западной стороны, под плотной стеной гор. Пришлось разослать отряды во все стороны, дабы бдели и отбивали возможную угрозу, ведь на данной земле и горы были не то чтобы дружелюбны, но разве он мог отказать дяде, столь пламенно ожидавшем встречи с полубратом?

Из братьев пришлось согласиться только на Амбаруссар. Средние… не то чтобы годились для дипломатической встречи, его бы и одного хватило, но младшие братья справедливо рассудили, что исходя из послания, неожиданно объявившиеся родственники нагнали их не с самыми теплыми чувствами. Терять еще одного никто не хотел.

Макалаурэ хмыкнул, поправив сползший плащ. Ветер был… и впрямь неприятным сегодня.

… Стало быть, шли через Льды? Занятно. Занятно и глупо.

Жалел ли он о сожжённых кораблях? Может быть. Не так, как Майтимо — сердце сжалось, но… отец был прав, оставляя сомневавшихся и ропщущих на том берегу. Что ж…

На ветру издали полоскался сине-серебряный стяг, измятый и потрепанный. Маглор вернулся дожидаться Нолофинвэ в шатер, приказав страже пропустить дядю и его сына беспрепятственно, пожелай они войти с оружием или без.

Макалаурэ не сомневался, что Ноло жаждет повторить тирионскую сцену, приставив меч к его шее.

Тем печальнее, и немного — забавнее, была сцена, когда дражайший дядя увидел венец нолдарана — не на Феанаро. И даже не Нельяфинвэ.

— Светлая встреча, Нолофинвэ.

— Почему это ты?!

Крик принадлежал Финдекано.

Дядя явился не один, и даже не только с первенцем — с ними заявился и Финдарато, и даже Артанис. Вид у последней был крайне воинственный — она даже потрудилась облачиться в доспехи и явилась с мечом наголо, что только позабавило его. Но Амбаруссар напряглись.

Финдекано выступил впереди своего отца, и Макалаурэ окинул его взглядом: всё такой же. И почти отцов огонь в глазах, и золотые ленты, и… нелепая, неуместная прыть.

— Почему я вас встречаю? Полагаю, это очевидно.

— Не очевидно, — враз севшим голосом перебил Ноло. Он будто бы на мгновение подкосился, но удержался на ногах — заминка вышла практически незаметной. — Не очевидно, Канафинвэ. Где мой брат? Где твой брат?

— Наш отец погиб, а Майтимо…захвачен в плен, — Финдекано подался вперед, но Макалаурэ отрезал, сделав усилие над собой. И лучше ему быть мёртвым.

— Когда?

— Уже очень давно. Звёзды совершили полный оборот не менее двенадцати раз с тех пор.

— Вы пытались его спасти?

Канафинвэ поджал губы.

Этот разговор не имел смысла. Более всего на свете он ненавидел оправдания — и вдруг обнаружил себя в ситуации, где ему приходилось оправдываться. Финдекано будто бы враз позабыл все ссоры и размолвки, что разделили его с Руссандолом еще со времен изгнания отца, а с Исходом эта пропасть только ширилась. Теперь же Астальдо был потрясен, но потрясен был и Ноло, и даже Артанис. Финдарато молчал.

Очевидно, дядя хотел приставить меч к шее брата, бросить в лицо самые хлёсткие слова, разразиться бранью наконец или даже вызвать на справедливый бой — да только Феанаро на месте не оказалось, у отца не было даже могилы. Не было и его старшего сына, Третьего Финвэ.

Была только замена, Командующий Финвэ с венцом нолдарана в волосах, выглядящий столь… непривычно и неправильно.

Макалаурэ приказал подать мирувор и хлеб, испеченный женщинами Первого Дома. Сейчас всё не так как прежде, как могло бы быть, как должно бы быть. Но сейчас просто необходимо примириться с дядей.

Артанис гневно отвергла хлеб и питьё, вихрем покинув шатёр.

Дядя разломил коймас на четыре ломтя, молча отдал по ломтю и сыну, и племяннику. Макалаурэ он протянул последний.

— Я не буду говорить о радостях встречи, племянник, — его голос был тих, но сохранил властность. Всё под стать хрупкой и удушающей атмосфере едва начавшихся переговоров. — Но Феанаро был моим братом. Новость о его смерти разбила мое сердце. Прими мои соболезнования. Мой сын… Аракано, также погиб в недавнем бою. Я разделяю вашу боль.

Они подняли кубки вопреки тискам, сжавшим сердца с обеих сторон. Амбарто пихнул Амбаруссу, и они встали рядом — за левым и правым плечом старшего брата. Макалаурэ почти наяву слышал их лихорадочный шёпот в осанвэ, когда они принимали с его рук куски его ломтя хлеба из рук Ноло.

— Я сожалею о смерти Аракано, и о смерти всех погибших во льдах, — лицо Макалаурэ искривилось, он едва пригубил своё питьё. — Наш отец говорил о свободе выбирать свою судьбу, но здесь его слова долгое время казались лишь утешением наших надежд. Но…. вот вы здесь. Я не буду говорить о Роке Нолдор или сетовать на Валар — мы оставили их за спиной. Значит, вы выбрали то же, что и мы. И пусть этот выбор означает Проклятие Мандоса — мы все, в конечном счете, выбрали его. Ибо мы все здесь. Кто был не согласен — тот уже нас покинул. Понимание того, ради чего жить и по чьему указу — к каждому приходит само.

В глазах Нолофинвэ было ни капли сочувствия. Как и в глазах Канафинвэ — раскаяния. Казалось, они говорили поверх этих строк, при помощи осанвэ, но не соприкасаясь душами.

— Не стоит их жалеть. Ныне они свободны ото всех печалей.

— Мне уже начинать волноваться? — хмуро спросила Мария, отстукивая тяжелый ритм по дубовой поверхности стола. Остановившийся позади Алассион выдохнул.

— Еще остается вероятность, что они выехали навстречу отряду Канафинвэ или… что-то их задержало. Нужно дождаться владык.

— Вы не будете высылать разведку?

— Принц Морифинвэ пока не отдавал такого приказа.

Не сказать, что она хорошо разбирается в людях (квенди?) — в характерах, в общем. Но Карнистир ей казался достаточно порывистым и вспыльчивым для того, чтобы выслать еще один отряд вдогонку, если что-то идет не так. А что-то совершенно очевидно шло не так.

— Кто еще в курсе?

— Я отыскал пока только тебя, — Алассион впервые позволил себе некоторую вольность, присев на табурет напротив. В огромном доме и вправду находилась она одна. Все рассеялись, едва Канафинвэ с младшими братьями выехали за пределы селения, точно и не было «домашнего ареста». — Моринфинвэ наказал ожидать возвращения брата.

— Точно ничего не известно?

— По крайней мере, мне. Я всего лишь посыльный, — он поднял руку, предугадывая порыв девушки: — Не стоит идти к нему сейчас. Он и сам неспокоен. Но… Разве вы, как воины, не должны быть к подобному привычны?

Мария оттарабанила по столу еще раз, откидывая взмокшую прядь со лба. Да, такое у неё случалось впервые — сердце просто грозилось выбить ребра и выскочить наружу.

— К такому нельзя привыкнуть, ты и сам должен понимать, — и он, идиот безмозглый, даже не взял с собой бластер!

Кто-то замер в дверях, одновременно с раздавшимся скрипом. Мария обернулась.

— Найт? Ты всё слышала?

Миднайт так и не отпустила злосчастную ручку, чувствуя, как потеют руки. Прикрыла глаза, спасаясь от нарастающего панического беспокойства в голубых глазах напротив.

— Найт?

— Я только что встретила Морифинвэ… Он посылал отряд вдогонку, только что вернулись. Привезли раненых. Джеймса среди них нет.

Мокро. Холодно. В пробитых сапогах хлюпает болото, болото же льется сквозь латные прорехи, и вода вперемешку с потом и кровью струится по телу. Нескончаемый, гниющий лес обступает со всех сторон. Едкая вонь змейками вьется у чернеющих стволов, и этот туман…

Ни черта не видно. Откуда, к чертям, здесь, на равнине, вообще столько воды?! Знакомые нолдор рассказывали что-то о топях Сереха, но по его прикидкам, они должны быть очень далеко от дозорного маршрута…

Джеймс споткнулся о корягу и грузно рухнул в стоячую воду, скрытую под густой ряской. Его мутило, ломило тело, саднили раны. И этот сковавший его покореженный металл своими выбоинами прорезал одежды, впиваясь в кожу, выпивая кровь… Джеймс бессильно подергал тесемки — они тлели, обжигая пальцы, пропитывались едким дымом, но не сгорали. Халпаст глухо застонал и поднялся. Доползти бы до тверди.

И не вестись на эти огни.

Огни — он помнил, он читал про это — это всего лишь природный газ, продукт многочисленных разложений, оттого и случаются крохотные огоньки, даже миражи — нанюхаешься тут всякого…

Это эти самые треклятые огни заманили его сюда, чтобы тело его стало огнем. Он поежился. Привидится же такое — латы тлеют… Разум будто заволокло алкогольным туманом вкупе с продолжительной бессоницей — все труднее становилось трезво оценивать ситуацию.

Он взобрался на небольшую влажную насыпь и принялся сдирать измятый, как тряпица, доспех, что пристал к нему, как вторая кожа. Хоть бы не заклял его этот Куруфин…

Джеймс вновь неуклюже потянулся к креплениям на спине, в то время как болото всё больше наливалось свечением — волны света, скользящие по каемке воды, всё больше напоминали полярное сияние. Как солнечный ветер… Откуда здесь?

Джеймс развалился на крошечном клочке земли и уставился вверх — голые черные ветви жадно царапали ночное небо. Где-то у края взвилась розовая лента далекой туманности. Звёзд не сосчитать.

Он улыбнулся потрескавшимися губами.

— Ради такого вида и стоило пройти сквозь мрак и холод.

Поразительно, как быстро и как бережно часы одиночества вымывают из души всю боль и тревогу. …на сердце холод проберёт, вдали от дома тьма и лёд… Сияние танцевало уже вокруг островка, дыша первозданным пламенем.

Может это всё очень долгий сон?.. А он всё не проснется.

Свистит град стрел, еще одна чиркает по острому уху Линто, и Джеймс наверняка слышит отборную брань, да только плохо различает слова. Следом над равниной разливается протяжный вой — то ли волки, то ли так сильно свистит ветер в ушах. Так холодно, что они замерзнут напрочь, да так, что потом только ампутировать. Следом пришел смрад. Он спустился с гор, именуемых Эред Ветрин — стек, как пропавшее молоко, комками, рывками, и хлынул вниз.

В лагере точно должны заметить подобное зрелище. Как жаль, что он не захватил свое оружие.

Так легко сказать — рожден на войне. Рос на войне. Жил на войне. Жить на войне отнюдь не то же самое, что жить войной.

По правде сказать, Джеймс никогда не выносил вид крови и трупов — бывших людей, с широко распахнутыми ртами и обнаженными белками глаз, глядящими в пустоту. Его всегда коробило от мыслей, что приходили при виде подобного.

И пусть он храбрился и бахвалился, как подобает солдату Элизиума, дабы не потерять место и не быть засмеянным собственными соратниками, он никогда не хотел узнать, куда смотрят эти пустые глаза. Что видят.

Все говорят, что страх смерти — естественен. Но от этого не легче. Сможет ли он, как тот, захваченный вместе с ним нолдо, откусить себе язык, дабы не попасть в плен?

Он вспомнил, как его стащили с лошади, он отбивался неумело своим мечом (небеса, бластер!!!), потом его придавило упавшей бездыханной лошадью, и он лежал с ней практически лицом к лицу, видя эту развороченную, неестественно выгнутую мощную шеи, безжизненные глаза…

А потом его откопали, и вовсе заткнули сальной, пропитанной мочой и смрадом тряпкой, дабы он не поступил как тот нолдо. От резкого запаха аммиака и отвращения слезились глаза, разрастался ком тошноты. Он шел как в полудрёме мили и часы, шатался как пьяный, ибо паника схлынула, оставив после себя лишь дрожь в ногах и странное, почти буддийское смирение перед неминуемым.

А может, он просто до сих пор не поверил в окруживший его театр. Театр ведь? Какие реалистичные подмостки. Его вело.

Место, куда его притащили спустя вечность, просто огромное, потрясает до глубин души. Где-то на краю сознания скребётся полуоформленный, тупой человеческий восторг: до чего же высокие колонны… Они теряются где-то в высоте, такой непостижимой, что не разглядеть потолка. Какой прочности должны быть подпоры и потолочные балки, чтобы поддерживать всё это великолепие?

Приходил в себя на черном, зеркальном полу, ковыряя камень. Оникс? Обсидиан? Всей массы минерала в мире не хватит, чтобы выложить эти бесконечные полы…

Он не жил. Не существовал. Значит, спал?

Пленители исчезли, рассеялись, словно дым, провалились, впитались в стены. Исчезла тряпка, исчезла аммиачная вонь, даже едкий привкус растворился без следа. Эхо разгоняет лишь скрежет отросших ногтей по странным зеркально-черным плитам.

Нет даже ощущения присутствия кого-либо. Нужно встать… и идти? Здесь не существует ни право, ни лево, вперед или назад. Всё одинаково тонет во мраке. Лишь неясный тусклый свет из ниоткуда помогает удостовериться, что пол не кончится на следующем шаге и он не упадет в пропасть. А так… Сплошная чернота, поедающая зрение, слух и даже мысли.

…Черный хлоровый дым ласкает ноги — Джеймс запоздало, притупленно чувствует, как горит и прикипает к сапогам кожа. В остальном он продрог до мозга костей. Холодно. Страшно. Или всё-таки не страшно? Еще с минуту назад он ощущал стук собственного сердца, болью отдающий в груди. А теперь даже его нет. Лишь сосущая обреченность беспомощного наблюдателя, созерцающего самый странный сон в своей жизни.

Не верь же путник никому, когда идешь ты через тьму!

Сердце заколотилось бы в горле, но пропал и пульс, и ощущение конечности — тело. Он мог бы рассеяться по этому залу, но его держит мысль — и мысль же порождает его.

Здесь нет ни зги, ни Дьявола, ни Бога.

А может, так и выглядит он — сущий Дьявол, но бесплотный? Сущий ли он в самом деле? Или был ли то пьяный бред обезумевшей Миднайт или же наоборот, безумен был Рига, отрицая то, чье существование столь же очевидно, сколь существование звёзд и черных дыр? Это как стоять перед стеной и утверждать, что её не существует. Но что тогда мешало бы пройти вперед?

Джеймс заметался — из стороны в сторону, от верха до пола. Если это сон — то как проснуться?. Если же это реальность — да будь она проклята.

Бога нет, Бога нет, Бога нет. Бог есть? Он взмолился. Не призрачному воображаемому свету, не собственной душе — он молил саму пустоту.

Дьявола нет. Дьявол есть?

Дьявол был. Дьявола нарекли Душителем, Восстающим в Мощи. Он незримо присутствовал — Джеймс подспудно знал это, но всё же надеялся, что это не так — во всём, в каждой темной частице, заволокшей это огромное пространство. Джеймс впитывал его дыхание, его пронизывающий отовсюду взгляд…

Не виден путь, коль скрылся свет, Луны не видно, Солнца нет!

Кошмар отступал.

Возвращались звуки. Возвращалась тошнота. Джеймс медленно раскрыл глаза. Холодные руки медленно разжимали сердце в его грудине, уступая место треску пламени.

Луна видна. И Солнце есть. И Путь мой чист — и звёзд не счесть.

В отступающей темноте ему чудилась одобряющая усмешка.

Пелена падала с глаз и теперь он ясно видел, откуда вышел на своих ногах. Железные ворота захлопнулись с оглушающим скрежетом.

А он, Джеймс Халпаст, душой устремлялся прочь, прочь от тех мест, не чувствуя ни страха, ни облегчения — не чувствуя ни-че-го.

— Повелитель?

— Я сущий.

Снился ли ему этот долгий-долгий сон? Как он очутился на болоте, с кровью самоубившегося Талиона на руках. В ушах — эхо криков огненных подземелий. В голове — первозданная пустота. В глазах — проступающий рисунок теней из медленно подкрадывающегося пламени…

Джеймс что есть силы ударил латной перчаткой по рассыпающейся стали на груди. Стремительно холодели конечности, душа толчками выходила из растерзанной раны.

— Кто-нибудь, найдите меня…

Chapter Text

— Ты им настолько доверяешь?

Миднайт прикрыла глаза. Штраус уже не впервые поднимал эту тему, подступаясь каждый раз с новой стороны. По правде сказать… она и сама не знала, почему доверяет. А потому застыла с упакованными одеялами в руках.

Рига не сдавался.

— Мы прожили с ними от силы пару месяцев, но уже ведём себя так, как будто мы часть их народа, такие же подданные. Сказали собирать вещички — как быстро собираем! И переезжаем в спешке неизвестно куда…

— Известно куда — на другой берег, — негромко ответила Миднайт, отмерев. — Мы не уйдём далеко. Джеймса до сих пор ищут.

— Как же.

— Не только он пропал.

Не говорить же ему, что и сами нолдор не верили в успех поисков? Мария как-то поймала Амбаруссар в попытке расспросить, но остроухие близнецы ретировались, не сказав и пары слов. Разумеется, у них были дела поважнее. Тот самый второй народ, или вернее, «вторая половина нолдор», что замаячила на горизонте. Миднайт тоже не удавалось добиться аудиенции у короля.

Но что еще оставалось делать?

— Что ты предлагаешь? Напасть на них? — устало спросила она. — Говори, предлагай идеи. У меня их нет.

— Мы могли бы отправиться на поиски.

— Этим занимается отряд под началом Линталайэ, который был в дозоре. Местность они знают куда лучше нас, а мы толком не владеем еще ни мечами, ни луками — какой от нас толк?

— У нас есть….

— … и растратим его попусту. Но шуму наделаем точно больше нужного, — Миднайт откинула одеяла просто на пол и упала на тахту. Скоро этот дом займут новые постояльцы, а они на том берегу будут довольствоваться шатрами и палатками… Хотя вполне может статься, что их тоже займут строительством.

Больше, чем вопросы доверия, её занимали планы короля нолдор на будущее. Неужели они остановятся на том, что просто переедут на другой берег и обустроят там новое поселение? И будут все жить у одной воды, кормиться с одной реки… Не похоже на правду. Если бы кто спрашивал её — она бы уехала как можно дальше, южнее, или заняла бы местность в горах, где проще отстраивать оборонные укрепления. Отряд, в котором был Джеймс, распылен без следа, и только Линто, раненный тремя стрелами, принятый за мёртвого, избежал участи быть пропавшим без вести.

— Поверь, никто из нас не хочет бросить Джея. Но если ты спрашиваешь меня, то я и впрямь не знаю, что еще мы можем сделать.

Рига цыкнул и пропал с поля зрения. Хлопнула входная дверь, впустив холодный воздух, Миднайт перевела потерянный взгляд на злосчастные одеяла. В чем-то Штраус был прав. Неужели они впрямь готовы идти у кого-то на поводу?.. Миднайт вздохнула и потерла виски, крепко зажмурившись.

Дверь снова хлопнула. Рига?.. Нет, Мира. Они уставились друг на друга как зеркальные отражения. Мира по обыкновению собрала волосы в пучок на затылке, задрапировалась в какое-то темное шерстяное платье и теперь смотрела на неё глазами замершего оленя. В руках — огромная корзина, явно тяжелая.

— Не думала, что застану тебя здесь.

— Где еще мне быть? — огрызнулась старшая. Да, явно не в запыленном домике на задворках вселенной с тюком одеял наперевес. Тогда, где место Джея? — Что в корзине?

Мира без слов отодвинула полотно, закрывавшее содержимое. Какие-то травки, банки-склянки — лекарское добро. Мария в последнее время как с цепи сорвалась и, не имея возможности самой переступить черту поселения, гоняла какую-то девицу из нолдор в обмен на обучение. Не сказать, что обмен равноценный… но выбирать не приходилось.

Миднайт тронула губу.

— Тебе будет неудобно тащить в корзине, — Мира сухо кивнула и сделала шаг в сторону, дабы её обойти.

Почему-то, глядя на сестру, вспомнилось, что близнецы были здесь редким явлением. До того редким, что Амбаруссар, которые в первые недели их добровольно-принудительного переселения странствовавшие где-то в лесах, по возвращении тут же взялись допытываться о близнецах женского пола, взявшихся из ниоткуда. Выцепили немногословную Миру, долго её о чем-то допрашивали. А после удивлялись, как это близнецы могут быть настолько независимыми друг от друга — так, что порой и вовсе забывали о существовании другого.

В последнее время Мира всё молчаливее и молчаливее. Миднайт слышала её болтовню всего пару раз — и то, в контексте медицинских терминов и каких-то лазаретных историй.

— Если тебе есть, что мне сказать, просто скажи.

— Ничего, — выдохнула ей сестра. С истончившихся губ, покрытых сеткой облупившейся кожи, сорвалось облачко пара. — Вернулся дозорный отряд. Мне позволено осматривать и лечить дозорных, может, что-то узнаю о Джеймсе.

Она отодвинула полотно с корзины. Внутри были свежие бинты, какие-то скляночки, горшочки — Миднайт мало что в этом понимала.

— Тогда поспеши.

… Значит, снова ничего.

Тогда еще, пару дней назад, король Канафинвэ вернулся в лагерь взвинченный и накалённый до предела. Он не срывался на приближенных и не повышал голоса, но одно лишь его обледеневшее выражение лица и едва покрасневшие от напряжения губы вынуждали остерегаться его недовольства.

Миднайт пыталась — правда, пыталась. Когда привезли раненого нолдо по имени Линталайэ — того самого, кто ныне возглавлял поиски — тогда к выжившему не допустили даже Марию, и всю ночь под стенами лазарета они простояли с ней вдвоем, слушая заунывные песнопения «учениц Эстэ».

— Его найдут, найдут, — и непонятно, кого Мария утешала больше: Миднайт или — почему-то — себя.

Все одеяла были упакованы, хрупкие вещи — сложены в плетеные корзины, и всё только и дожидались, когда прибудут повозки с того берега, чтобы забрать последнюю партию народа. Миднайт так и не легла спать, заняв себя настройкой механических часов. Было бы здорово, если бы здесь течение времени соответствовало террианскому — с другой стороны, вопросов бы только прибавилось.

Место за столом напротив было занято Марией — она спала, уронив голову на светлую поверхность и что-то бормотала во сне. Был уже разгар полудня, когда, наконец, пришли новости.

— Разведчики Нолофинвэ обнаружили кого-то живого в топях Сереха, — поделился Алассион. Миднайт застыла в дверном проёме и слышала, как Мария отрывает голову от стола.

— Это же по ту сторону гор?!

Стражник кивнул.

— И где… где тот выживший сейчас? Это Джеймс? Он из наших?

— Мне это неизвестно. Но Нолофинвэ поделился с нами новостями, потому что на выжившем были наши доспехи.

— Джей был в доспехах тогда? — Миднайт резко повернула голову, хлёстнув Алассиона несобранными волосами. Мария осоловело хлопала глазами, кутаясь в длинный шерстяной кафтан, который просто, как одеяло, накинула поверх своей нильской униформы.

— Да. Его нашли?!

— Еще неизвестно. Он в сознании?

Алассион снова покачал головой. Миднайт только заметила, что у него самого вид был порядком уставший и помятый. Точно несколько дней не спал. Хотя Мария клялась и божилась — они это могут!

— Не знаю. Мне вообще не было велено докладывать вам, но я знаю, что вы всю неделю ждали вестей.

Неделя. Прошла целая неделя.

— А где остальные раньяр?

— Эльза и Мира уже отправились на тот берег. Рига поехал с ними, но должен вернуться, чтобы помочь перевезти вещи. Ирма на полигоне, тренируется.

— Полигон?

Миднайт сдвинула брови. Сбитая с толку, она совершенно растеряла слова.

— Место, где тренируются, — подсказала Мария, встав рядом. — Где мы можем найти короля Канафинвэ?

— Его здесь нет, — нолдо вздохнул и протянул руку, сжав предплечье Марии. — Молитесь, уповайте на эстель.

Мария тряхнула плечом, чтобы сбросить чужое прикосновение, но эльда уже отстранился и покинул порог.

— Что вообще такое «эстель»?

Между Первым и Вторым и Третьим домами всё было однозначно. После того единственного разговора, где Макалаурэ принял единоличное решение оставить народу Нолофинвэ их уже отстроенный и укрепленный лагерь, им не было нужды встречаться вновь. Со своей задачей справлялись гонцы и вестовые птицы, которых успел обучить Турко.

Но эти загадочные странники… были неспокойны. Миднайт Скайрайс старалась сдерживать их, но Макалаурэ видел, что попытки столь же тщетны, как попытки Валар примирить потомков Мириэль и Индис. Неровен час, сбегут в неизвестность в попытках отыскать своего собрата.

Он их понимал. Майтимо однажды точно так же исчез без следа. Жив ли, мёртв ли… Хвала Эру, если мёртв. Если жив, то все эти годы… в глазах Финдекано он видел отражение своего решения. Он видел лицо трижды предателя, насквозь ледяное и закостеневшее.

Нельзя позволить им сбежать и действовать по своему усмотрению. Лучше пойти на уступки — сколь угодно малые, ибо на большее на этой черной земле надеяться не смели. Они были в сердце лагеря нолдор, они были воинами — какими-то сбежавшими воинами, о чем он узнал совершенно вскользь, и предавший однажды (он знал по себе) предаст вновь.

И всё же, теперь он сжимал поводья, в стороне ехал немногословный Амбарусса, в лагере Карнистир оставался за главного. Тьелко и Курво уже обустраивали другой берег. Амбарто возглавил небольшой отряд разведчиков и уехал на север, чтобы разузнать, каким образом выживший мог оказаться по ту сторону Эред Ветрин за столь короткое время.

— Мы стали встречаться чаще, чем в Валиноре, племянник, — Макалаурэ слегка наклонил голову. Приближенный дяди с суровым лицом и неприязненным взглядом (будто бы ему не плевать) указал в сторону наскоро обустроенной левады, где нолдор Второго и Третьего домов держали немногих выживших лошадей. Их было не больше десятка — до ужаса исхудавших, хромоногих клячей. И всё же жажда жизни в них была так же сильна.

Дядя разнуздывал своего коня, подаренного ему еще отцом — сердце Макалаурэ сжалось на миг. Конь зафыркал, завидев его, и начал рыть копытом землю.

Нолофинвэ остановился вполоборота к нему и долго-долго гладил жеребца по морде, пока тот не позволил покорно снять с себя уздечку и удила. Нолофинвэ сбросил ремешки на невысокий столбик и похлопал норовистого коня по крутой шее, отправив прочь.

— Я его назвал так в память о твоем отце. Чтобы не забывать, как можно обращаться с подобным характером. Металл может быть гибким и податливым, если его хорошо разогреть, может быть непробиваемым и крепким, если его закалить, а может и вовсе раскрошиться, как песчаник, если он окажется сырым.

Внутренности заледенели от внутреннего гнева. Канафинвэ лишь усилием воли сдержался. Не сейчас.

— Ты никогда не был силен ни в кузнечном мастерстве, ни в работе с камнем, дядя.

Нолофинвэ будто не услышал укола.

— Раута мне и впрямь напоминает моего брата. Не в обиду самому Феанаро, ведь я его любил.

На горизонте вновь замаячил тот нолдо, что проводил его сюда. Тот о чем-то спорил с Амбаруссой, оставшемся с лошадьми. Дядя взглянул на них лишь мельком, в голосе его едва ли звучала толика интереса.

— Но ты ведь примчался в такую даль не за пустыми разговорами, племянник. Что тебе нужно?

— Дошли слухи о твоей находке в топях.

Дядя скосил на него взгляд — пристальный и немигающий, как у орла Манвэ. Выдержал паузу, взвешивая, давать ли ответ. Точно его племянник не о живом эльда говорил — а так, о мимоходом оброненной вещи. Впрочем, этот юноша, хоть и мало походил на нолдо, очевидно был важен, раз венценосный племянник потрудился прибыть лично, едва новости достигли его лагеря.

Раута, негласный лошадиный вожак их отряда, непрестанно ржал и отказывался ступать дальше, беспокойно дергая ушами и пытаясь сжевать удила.

Нолофинвэ и сам не понимал, чего им понадобилось так далеко от заслона Эред Ветрин. Военачальнику и правителю достаточно увидеть равнину Ард-Гален с высоты горных вершин, но сам он, подобно мальчишке, хотел своими ногами пройти, своими руками прикоснуться к месту, где в последний раз ступала нога старшего брата. Племянник сказал, что у Феанаро нет могилы — где-то здесь, на одном из пологих холмов он сгорел, и пепел его ныне покоился под высокой травой.

Высокая трава сменилась топью. Раута беспокойно ржал и кусал поводья, но он только сильнее сжимал коленями опавшие лошадиные бока и понукал идти вперед. Но очевидное беспокойство Рауты передалось другим, и только любопытный и отчаянный, как и его погибший хозяин, Суро склонил голову, ощипывая черными губами растущие у самой земли болотные колючки.

— Он чует кровь, — вполголоса объяснил Айканаро. — Там, впереди, кто-то еще живой.

«Или недавно погибший», закончил он про себя.

Он соскочил на землю и потрепал Суро по холке. Темно-серый в яблоках любимец Аракано ткнулся в плечо нового хозяина и, осторожно ступая, повел его твердой тропой.

Там, среди мерцающих огоньков и множества разлагающихся под водой трупов, они отыскали необычно смуглого юношу с обескровленным лицом, наполовину погруженного в зловонную воду. Его лицо от правой скулы до самой переносицы было рассечено давнишним шрамом — но и без него, этого юного нолдо в доспехах Первого Дома было не признать. Губы, ссохшиеся и побелевшие от налета, едва шевелились, а полуоткрытые глаза смотрели прямо в толщу воды — в зеленые лица мертвецов. Будто бы не он говорил с ними, а они не оставляли его.

«Морок?», только и успел подумать Нолофинвэ, когда другой его племянник, Финдарато, уже успел соскользнуть со своей лошади и устремился вперёд.

— Бедняга! — Айканаро отстранился, позволив руке с отцовским кольцом коснуться лба юноши. Лицо Инголдо исказило беспокойство, сменившееся смятением. — Я совсем не слышу его орэ. И фэа не могу ощутить, она будто…

— Ускользнула, — закончил Айко, перехватывая предплечье старшего брата. Потянул наверх — не ровен час, оступится на здешней нетвердой земле и упадёт под воду, к этим спящим лицам. — Ему недолго осталось.

— Он еще живой. И на нем доспехи… — Нолофинвэ поджал губы, признав характерный стиль учеников Феанаро. — Забираем его, нельзя оставлять его так. Если его фэа и впрямь стремится в Мандос, она не найдет пути среди этих проклятых болот.

Он не помнил лица этого юноши, столь непохожего на остальных нолдор. Но даже если и так, ему все еще оставалось что сказать сыновьям старшего брата. Полу. Брата.

Айканаро с легкостью подхватил беднягу на руки и усадил на Суро, крепко перехватив поводья.

Нолофинвэ поднял руку, отдав сигнал о возвращении для тех, кто дожидался их на берегу болот. Здесь более нечего было делать. Всё, как и рассказывал его ныне венценосный племянник — эти топи были и впрямь местом жуткого побоища, и ни высокая зеленая трава, обманчиво растущая на берегах, ни нежные трели сумрачных птиц не могли скрыть неприглядную тень грязной смерти. Из воды на него смотрели одинаково пустыми глазами и твари Моринготто, и даже смутно узнаваемые лица, которые он навеки сотрет из бессмертной памяти.

Раута сделал нетвердый шаг вперед и замер. Стало так тихо. Ни плеска воды, ни хриплого лошадиного дыхания. Нолофинвэ обернулся, чтобы поторопить племянников.

И обомлел.

«Морок!»

«… и даже эхо ваших рыданий не перейдёт гор…»

Скорбное лицо немо разевало рот, но вместо звука голоса Намо с них стекал лишь сизый смрадный дым. Молочный туман скрадывал черты, но неотрывный взгляд глаза-в-глаза выдавал Феанаро. Полные призрачные губы искривились, как у ребёнка, вот-вот готового зарыдать, протянулась рука — Нолофинвэ чувствовал зловоние рассеявшегося праха на расстоянии пальца.

Это был призрак, видение. След — но никак на Огненный Дух. Его брат никогда не был… таким. Это всё… обман.

Призрак распахнул руки, в ушах зазвенел немой крик, и видение осыпалось белыми тлеющими искрами пепла, истаяв в тумане болот.

Его разбудил лишь оклик оруженосца.

— Мой король, что вы увидели? Прикажете остановиться?

Нолофинвэ внезапно почувствовал как свежий ветер овевает его лицо — холодный и резкий, будто бы он все еще брёл во Льдах.

— Прикажу. Возвращаться… — оглянулся: призрачный пепел тонул в смрадных водах.

Это и вправду был тот самый ранья, Джеймс. Он лежал на грубой походной постели из травы, шкур и чьего-то плаща, и на него мало кто обращал внимания. Целители Нолофинвэ были сосредоточены на тех, кто пострадал в недавней битве, где погиб Аракано.

— Питьо, его нужно забрать, — младший приблизился и ответил так же негромко:

— Разве его не опасно так везти?

— Я не вижу видимых ран. Его нужно отвезти к его родным. Они и так уже извелись.

— И извели тебя, — проницательно заметил Амбарусса. Он тоже, как и Курво, не одобрял своевольного поведения этих… раньяр. Но Макалаурэ они были зачем-то нужны, да и Тьелко отнесся к ним благосклонно. В частности, он время от времени уделял время деве с необычными волосами цвета лазурной морской глади, чтобы обучить ту фехтованию.

Тьелкормо Куруфин ничего не говорил, но Амбаруссар наслушались его ворчанья и, признаться, разделяли опасения. Едва взошло новое светило, как они нашли беды на свою голову, и впутали еще это неожиданно проникшегося Макалаурэ. Что уж говорить о той черноволосой деве, что могла свободно входить в его дом. Амбаруссе она была неприятна и непонятна еще по одной причине: совершенно не похоже было на то, что у неё была столь же близкая сестра, как у него самого — брат. Эти девы-близнецы были схожи лишь лицом, но их речь и манеры, осанка и даже взгляд разнились. И, что самое странное — одна не замечала существования другой.

Для них, у кого семья значила всё, и семеро братьев стояли стеной против всего мира подобная разобщенность скорее была проявлением Искажения, но никак не того, за что они боролись. За Свет. За Правду. За Эстель.

Тело раньи было легким и податливым. Его голова безвольно болталась из бока в бок под пристальными и неприязненными взглядами целительниц народа Ноло, которые даже не приблизились, чтобы дать напутственное слово для больного. Амбарусса решил везти его в своем седле — всё же, он был лучшим всадником, чем старший брат.

Макалаурэ был же во власти своих серых дум. Он даже не заметил Финьо, который провожал их взглядом из тени прохудившихся палаток. Признаться, Амбаруссе тоже было на него плевать, пусть он и был лучшим другом Майтимо.

На ранью, безвольной тряпкой покоившегося на шее его коня, в целом, тоже было плевать.

Раньяр столпились у ворот — трое, остальные трое уже были на том берегу. Дева, похожая на ваниэ, впилась в безвольное тело перед Амбаруссой. Черноволосая — та самая почти-что-наперсница Кано, удержала её за запястье.

Голубоволосая Ирма скрестила руки на груди и прислонилась плечом к воротам.

— Бедолага Джей. Эта планета так и норовит его прикончить.

Странные слова — Амбарусса даже не успел их толком обдумать, как Ирма сама приблизилась к нему и легко стащила бессознательное тело с лошади.

— Странные слова ты выбираешь для радости, ранья Ирма, — негромко сказал Макалаурэ, передавая поводья.

— Будь ты посреди пустыни, не стал бы лечить захромавшую лошадь. Добил бы, да и дело с концом.

Ранья Миднайт шикнула на неё и обратилась к нолдор:

— Не обращайте внимания. У неё злые шутки. Где они его нашли?

— В топях Сереха, — пояснил старший брат. — Далеко отсюда.

— И впрямь, — обронила ранья. — Далеко.

Мария жестами указала на одну из свободных коек. Помещение, отведенное под лазарет, было практически пустым — недоставало раненых и самих кандидатов на заселение, да и почти все целительницы уже успели перебраться на тот берег. Оставалась только несносная Кампилоссэ, сейчас застывшая у изголовья.

Всё, что видела Мария — тело, покрытое холодным потом и поверхностное, прерывистое дыхание. Зрачки едва реагируют на свет. Они пытались разбудить его — всеми доступными способами, от болезненных щипков до прокола кожи острым скальпелем (под испуганные возгласы остроухих целительниц) — ничего.

Диагноз был неутешительный.

Кома.

— Что будем делать? — лениво поинтересовалась Ирма, едва удалось выпроводить охающую Кампилоссэ под благовидным предлогом. Мария механически накладывала пластырь на небольшой порез на руке Халпаста, который она оставила самолично. Кровь текла, на свертывалась — ничего сверхъестественного.

Ничего, кроме набора симптомов, достаточно характерных для коматоза и анамнеза, который утверждал, что Джей не мог так долго протянуть в подобных условиях без капельниц и надлежащего поддержания жизнеобеспечения.

Она была сбита с толку. Исходные данные были, но уравнение не складывалось. В нем оставалась лишь одна переменная — та самая, о которой ей думать не хотелось.

«Уповайте на эстель».

В их мире бы сказали — «уповайте на Бога», но непременно с долей насмешки, с сарказмом, ведь для их мира Бога не существовало. Те, кто хоть на что-то уповал кроме самих себя, говорили полушёпотом «уповайте на милость Валенсиано».

Валенсиано была единственным богом их мира. Самопровозглашенным и под стать самому миру — жестоким.

— Ждать.

— Как долго?

— Сколько придется, — вмешалась Миднайт. — Держи, Лейден, твои часы.

— И зачем они мне?

— Отмерять время. Будем сменяться у Джея каждые четыре часа. Четыре часа дежурства, восемь часов перерыва. Так, пока он не очнется.

— … или пока не умрет, — закончила Ирма, оглянувшись на бессознательное тело. Халпаст в целом больше походил на свежий труп, чем на человека, имеющего шанс очнуться. — Кто первый?

— Я, — бесцветно отозвалась Мария. — Идите. Мне нужно еще подумать.

Никто спорить не стал. Ирма ушла — по её словам, позаимствовать птицу у Амбаруссы, дабы отправить весть на тот берег, а Миднайт направилась к Маглору — он говорил, Джеймса нашли на болотах? Будь так, ядовитые испарения могли объяснить его состояние. Но Мария протестовала. По её данным, у Джеймса не было объективных причин равно как и умереть от чего-то подобного, так и оставаться в живых.

«Парадоксально», так сказала де Гранц. «Но как есть. Но я обязательно разберусь со всем этим».

Любопытно. Если всё-таки души существуют, и собираются в каком-то определенном месте этого мира, то можно ли как-то с ними взаимодействовать?

Вряд ли у этих беспечных нолдор прежде были причины проводить телефонную линию в Чертоги.

К исходу третьего часа звук разбивающихся капель просверлил ощутимую дыру в черепе. Глаза слипались. Разумная мысль не шла. Джеймсу было не лучше и не хуже. Мария развернула свой инструментарий и пробовала одно за другим, вплоть до электрической симуляции мышечных сокращений. Джеймс лишь на пару мгновений сбился с ритма дыхания, но оно выровнялось.

Как будто его увлёк самый прекрасный сон в его жизни, а злобная лекарша выставляла против него целую армию будильников.

Датчик показывал температуру тела тридцать два и пять. Джей уже должен быть мёртв. Его состояние напоминало анабиоз, только вокруг него не было амниотической жидкости, и тело не было подключено к системе жизнеобеспечения в рамках анабиоза для длительных перелётов.

Если динамика не изменится, а, иначе говоря, статика останется статикой… Ирма правду говорила. Хромую лошадь посреди пустыни лучше добить. Нерационально тратить на неё ресурсы.

Мария тяжело поднялась на ноги. Если сюда вскоре переселятся другие нолдор, нужно организовать Джеймсу какое-то подобие приватности и перенести его в более укромное место. Или поставить ширму, на худой конец.

На короткое время заглянула Кампилоссэ. В последнее время они практически не пересекались, сохраняя вежливо-холодный нейтралитет и абсолютно взаимно избегая встреч. Но сейчас остроухая лекарша прошла прямо к ней и опустила на низкий стол, где в кучу были свалены инопланетные инструменты, поднос с дымящимися чашками.

— Поешь, — сказала она неожиданно мягко. — Ты бдишь с самого утра. Голод и усталость плохие помощники.

— Я не могу понять, что с ним, — Мария грызла солёный ноготь. — Не могу, не понимаю.

— Он блуждает, — Кампилоссэ хватило лишь взгляда. Странно, что раньяр не могли разглядеть столь очевидную истину.

— Где?

— В незримом мире, где мы встречаем марева и сны. Боюсь, сейчас он видит отнюдь не те, что посылает благословенный Владыка Ирмо.

— Не знаю такого, — бесцветно ответила ранья. — Я знаю, что он спит. Я не знаю, почему я не могу его разбудить. Он должен или умереть, или проснуться. Его состояние ненормально.

Медленный вдох и выдох. Нолдиэ взяла чайник и наполнила пустую чашку. Она сама отбирала травы, проваривала их и пела над ними. Они успокаивали разум, согревали душу и расслабляли тело. Самое то для издёрганной, измученной странницы. Пусть она была злой и колкой, неприятной, насквозь пропитанной искажением — она была беспомощна так же, как и они когда-то. Беспомощна, но боролась.

— Это мирувор. Выпей.

Тонкие пальцы в мелких порезах, с обкусанными ногтями выхватили чашку из рук и в одно мгновение опрокинули содержимое в горло. С губ сорвалось облачко пара, но Мария де Гранц как будто и не заметила, что обожглась.

Кампилоссэ ушла, и прошло совсем немного времени, прежде чем механические часы, оставленные Миднайт, коротко завибрировали. Через пару минут послышались тяжелые шаги Лейден.

Ирма опустилась рядом, опустив на земляной пол тяжелую сумку. Внутри что-то гулко громыхало, да и взгляд у карвонки был цепким, сосредоточенным. Она разом выхватила взглядом состояние Марии и мотнула головой:

— Ничего?

— Ничего.

— Я отправила сообщение на тот берег. Если повезёт, они будут здесь завтра. От Эльзы и Миры пользы больше, чем от нас.

— Угу.

— Вставай, — Ирма немилосердно встряхнула её плечо. — Иди, прогуляйся и проспись. Сейчас от тебя мало толку. Свежие мысли приходят только после сна.

— Сейчас твой черед? А Миднайт?

— Ушла говорить с остроухими. А у меня тоже появились кое-какие идеи. Я разобрала кое-что из нашего, — кивнула на сумку, — попробую собрать одну штуку. Может, разбудит твоего симулянта.

Ноги сами привели к знакомому дому — теперь в окнах не горело так много света, как прежде. Больше не было нужды. Если так подумать, со времени восхода Анара — так здесь называли Солнце — она больше здесь не бывала.

Миднайт как раз раздумывала над тем, стоит ли ей беспокоить короля сейчас — к тому же вопрос был таким глупым, что вряд ли предполагал важный ответ. Справедливости ради, расспрашивать нужно было тех, кто Джеймса нашел — представителей противоположного лагеря, таинственных родственников местной королевской семьи.

Дверь распахнулась сама. На землю уже спустились сумерки, и король предстал перед ней неожиданно простоволосым — без венца, парадных одежд и примечательных украшений. Он был без плаща, в распахнутой рубашке и простых штанах. Только на руке оставалось рубиновое кольцо, которое показалось смутно знакомым. Миднайт слишком засмотрелась на примечательный звездчатый рубин, и потому не сразу расслышала слова, сказанные хриплым голосом.

— Госпожа Миднайт.

Макалаурэ посторонился, пропуская девушку внутрь.

Бумаги лежали точно так же, как и несколько дней назад — видно, совсем к ним не притрагивался, странно.

— Итак? — он аккуратно обошел её и присел на край стола, руками упираясь в столешницу. Миднайт отстраненно следила за его движениями, краем сознания отмечая некую вольность движений и позы.

— Что — итак?

— Вы же зачем-то пришли сюда. Мне хотелось бы услышать причину. Я не читаю мысли, — у стола стоял красивый золотой канделябр с растительным рисунком. Отблеск золота тонул в темно-серых глазах напротив — те попросту поглощали любое тепло.

Миднайт сглотнула, сжимая в кулаке холщовую ткань простых штанов. Холодно, чертовски холодно.

Макалаурэ тяжело вздохнул и сдернул с кресла свой сброшенный плащ, подбитый мехом, чтобы накинуть Миднайт на плечи. На доли секунды задержал руки на её пальцах, слишком холодных, и отстранился, поворачиваясь к столу.

Она стояла ни живая, ни мертвая, обледеневшими кончиками пальцев цепляя пушистый соболиный мех.

— Кто те…. тот народ, которым вы оставляете лагерь?

— Пришедшие вместе с новым огнем — другая часть нашего народа, оставленная на том берегу. Их предводитель младший полубрат нашего отца и наш дядя, Нолофинвэ, — он говорил размеренно и гулко, и словом не упомянув ни о чем из того, о чем она тайком прочла в его тайных записях.

Нолдо пошарил рукой по многочисленным записям, бесцеремонно смахивая на пол прочие важные бумаги, в том числе и недавние донесения, и письмо дяди, отправленное вместе со спасенным братом, и наброски ответа.

— Ах вот оно где, — Канафинвэ говорил нарочито негромко, еще тише, чем в трапезной, создавая иллюзию некой интимности разговора, что, естественно, было лишь игрой восприятия. Так казалось самой Миднайт.

Он продемонстрировал небольшую сшитую книжицу, и Миднайт её тут же узнала: это её страницы она фотографировала и переводила, личные чувства и записи самого Макалаурэ — слишком личные, чтобы какая-то вторженка копалась в них безнаказанно.

— Знаешь, что это?

Миднайт отрицательно мотнула головой. Канафинвэ усмехнулся.

— Это черновик моей будущей летописи. Не так давно я разговаривал со своим дядей Нолофинвэ, и выяснил, что у нас разные взгляды на то, что когда-то нас разделили.

Миднайт облизнула сухие губы.

— Хотите записать свою правду.

Ту правду, которая про проклятие, или же ту, которая про клятву? Ту правду, где пропал некий Майтимо и сгорели корабли для Финдекано Отважного или ту, где он ныне Верховный Король?

— Так это называется? — Макалаурэ задумчиво коснулся подбородка и выглянул в окно — то самое, через которое она сбегала после взлома и кражи личной информации. — Кажется, я понимаю смысл этих слов.

«Вряд ли»

Неожиданно на ум пришли записи Лейно, за чтением которых она коротала часть полёта — тогда они показались настолько бредовыми, что она быстро забросила их. Но кажется… кажется… что-то оттуда было знакомым. Или нет?.. Миднайт мотнула головой.

— Вы со мной не согласны?

— Напротив. Сколько людей, столько мнений. В таком случае, боюсь, на Севере — она кивнула в сторону окна, — тоже своя правда. Своя история. Как знать, вдруг там тоже есть летописцы?

— Зачем Врагу это?

— Затем, что если он победит, никто не усомнился в его правде. В том, что он поступал как должен, и боролся за правое дело. Историю пишут победители, — она опустила взгляд. — А там можно и недосказать, и переврать. Всё равно, что сочинить свою историю с нуля.

— Он не победит, — губы Маглора сжались в тонкую линию. — Он, Душитель, никогда не победит.

— Хорошо, — покладисто согласилась она. — Да и вряд ли те существа могут читать и писать.

Его взгляд будто потеплел, в глазах заплясали искорки смеха. Он остановился у канделябра, обхватив его ножку, и двинулся вдоль стола, заваленного всякой всячиной. Таким — простоволосым, не обремененным даже видом власти и забот, он казался и впрямь красивым. А еще молодым. Сколько ему лет? Если они и впрямь бессмертны, то он мог быть куда как старше, чем казался. Прежде он казался ей почти что ровесником, или же едва ли старше Риги и Ирмы.

Миднайт зажмурилась, не в силах совладать с чувствами, прорастающими внутри ледяным кустарником. Но уже не было той обезоруживающей неуверенности, преследовавшей её до порога его кабинета. Она кусала губы. Джеймс.

Какая, в самом деле, разница, за какую правду воюют нолдор и по какой причине кто сжег корабли — кто они такие, чтобы вот так просто судить? Им ли, дезертирам, предателям и просто людям, которые жаждали жить? Им ли, кто не раз ошибался, ни разу не сказав и слова против жестоким приказам Валенсиано, покорно, словно скот, терпели высокомерие и холодность мадам вышестоящих… Кто они? Всего лишь шахматные фигуры, из-за прихоти движения Вселенной ставшие у власти. Кем были сами раньяр? Солдатами с оружием в руках. Что им мешало так долго откладывать восстание, терпеть всё это?

А эти эльдар приняли их, как своих родичей, потерянных и заблудших, отогрели. Не задавали вопросов, не раскладывали на пыточном столе — что та же Мария сделала бы даже без приказа, а Миднайт даже не подумала бы вмешаться. Если бы Арда и Нил поменялись местами, кто сказал, что судьба нолдор была бы лучше?

Миднайт отвела взгляд.

Да, они не рассказали всего, о том же Проклятии и Клятве — в самом деле, имели ли это для тех, кто не верил во всю эту чушь, хоть какое-то значение? В конце концов, это даже не их дело. Да даже если оно и имеет место… От него никуда не деться, если эта сила фундаментальна так же, как гравитация или ядерное взаимодействие.

В чем тогда они виновны? Лишь в том, что не стали теперь пренебрежение и равнодушие к себе? В том, что решили сами вершить свою судьбу?

Они достойны сочувствия — не жалости и не презрения.

— Леди Миднайт?

— А? — она отшатнулась. Видимо, Канафинвэ не раз пытался дозваться, поэтому и подошел так близко, склонившись почти в половину своего роста. Миднайт доставала ему едва ли до груди. — Простите, я…

— Ничего страшного. Я говорил, что понимаю ваши порывы. Я сам уже… утратил надежду. А ваш собрат здесь, с вами. Еще есть эстель. А теперь ступайте отдыхать. Завтра будет тяжелый день.

… Опять эта эстель.

Кажется, Миднайт интуитивно понимала, что оно значит. Надежда? Что еще могло быть применимо ко всему происходящему…

Ранья поклонилась без лишних слов и так же, пребывая в каких-то своих думах, выскользнула за дверь.

Макалаурэ провел рукой по волосам, окидывая взглядом ворох документов, раскиданных по полу. И что на него только нашло?

Квента Нолдоринва… Он повертел в руках стёртую книжицу. В голове всплыли слова Миднайт вперемешку с её невысказанными мыслями — он свободно читал их в её душе.

История — это то, что сочиняют и пишут победители. Смысл учить её? Вся она наполовину лжива. А что не солгано — недосказано. И именно из-за этого мы поколениями повторяли те же ошибки, и так ничему и не научились.

Стоит ли… Стоит ли писать о них — о смертных, блуждавших среди звезд и спустившихся вниз, в этот роковой час? Помощь ли они несут или бедствия? Он вспоминал потускневшее золото глаз, когда Мария яростно выплевывала ядовитые слова. Стоит ли винить Миднайт в том, что она коснулась слишком личного — Клятвы, но — не стала их винить? Столь же ясно он прочел не просто сочувствие — понимание — в её душе.

Не стоит. Она, как и он, отчаянно пытается защитить своё, в меру своих сил, идя против своей души.

Макалаурэ отбросил книжицу в камин. Пусть горит. Вместе с его юными мыслями, мечтами и предубеждениями. В обездоленных Сирых Землях нет места беспечности вечно юного Валинора.

Он понимал чувства отца, который в ночь перед сожжением кораблей за собственным шатром сжигал единственный привезенный сюда портрет матери — здесь, ничтожным пред волею Моргота чувствам не было места. Отец это понял первым из всех.

Chapter Text

Новый день и вправду был тяжелым. Король Маглор настоял на том, чтобы народ Нолофинвэ как можно скорее перебрался в их лагерь, и начали с больных и раненых — тех, кто сильно ослаб и не оправился после перехода через Льды, и те, кому посчастливилось выйти живыми из первой для них битвы с морготовыми тварями.

Нолофинвэ враз потерял и сына, и брата, и племянника. Вероятно, брат и племянник были мертвы уже давным-давно, и вместе с невесткой Эленвэ приветствовали Аракано в Чертогах, но… В одночасье лишиться сына и вместо брата увидеть племянника… второго сына.

Финдарато вызвался сопровождать первый отряд переселенцев, и Нолофинвэ не стал возражать. С ним так же отправлялись Айканаро и Ангарато, Артаресто же и Артанис, равно как и его дети, оставались с ним. И Финьо куда-то запропастился… следовало его найти и на переговоры с местными эльдар — им нужны были лошади, карты, припасы.

Финдекано следовало учиться, ведь теперь он наследовал своему отцу-правителю. И пусть Макалаурэ носил венец Финвэ, как в свете Смешения Древ, было ясно: единым народом им впредь не стать.

— Феанарионы зря времени не теряли, — презрительно фыркнул Ангарато. — Разве что дворец не отстроили.

— Не было у них на это времени, — Финдарато окоротил его.

Границу отмерял добротный частокол и ров, через который опрокидывалась перекладина, удерживаемая двумя цепями. Достаточно широкая, чтобы в ряд проехали четыре всадника. Стражи было немного: Финдарато уже знал, что значительная часть народа Феанаро отбыла на другой берег, но внутри ему показалась какая-то суматоха.

И впрямь: в стороне от лазарета, с конца небольшой улицы шли, переругиваясь, двое: его кузен Тьелкормо и незнакомая ему дева с лазурными, как перья сойки, волосами. Роста и стати дева была такого, что могла даже посрамить Нэрвен.

— … как будто я вас спрашивать стану — можно мне ехать или нельзя. Я от сопляка отличаюсь по крайней мере тем, что знаю, какой стороной колоть мечом и куда направлять дуло пистолета — точно не в собственный висок!..

Дальнейшая полуразборчивая брань смутили чуткий слух, и Финдарато отвлекся, а вскоре и вовсе потерял интерес к тому, что слышал.

Их встретила Кампилоссэ: известная ученица Эстэ — многие помнили её еще по Аману, как незамужнюю девицу с вечно суровым лицом — так, что даже самые отважные нолдор боялись к ней подойти, но дети с рассеченными коленками так и висели на ней смешливыми пухлыми виноградинами.

Но это были светлые воспоминания тирионского детства, и нынешняя Кампилоссэ отличалась от прежней себя так же, как любой другой из нолдор.

Комнаты внутри строения, отведенного под лазарет, были почти пустыми: был занят лишь самый дальний угол, откуда доносился странный ритмический стук, шум, напоминающий сиплое дыхание, но разглядеть что-либо не представлялось возможным из-за широкой плотной ширмы.

Кампилоссэ уловила его любопытство и обратилась к кому-то, кого он не видел:

— Мария, они пришли.

Из-за ширмы вышла девушка с золотистыми волосами, собранными в небрежный низкий хвост. Голубые глаза еще больше придавали сходства с ваниар, однако Финдарато не помнил, чтобы кто-либо из ваниар кроме Эленвэ и Лаурэфиндэлэ ушли в Исход. Лицо её было незнакомым, уставшим, посеревшим, а под глазами залегли тени.

— Мария, — повторила Кампилоссэ, — это принц Финдарато. Это он спас вашего друга.

Её взгляд оживился. Имя у неё было тоже непривычным. Девушка приблизилась быстро, остановившись лишь в паре шагов.

— Рад знакомству, госпожа, — осторожно приветствовал незнакомку. Её оживившийся взгляд не выдавал дружелюбия, но вдруг она резко склонилась в странном, неуклюжем поклоне, сжав руки перед собой:

— Благодарю вас, вы спасли нашего Джеймса.

«Они не из нолдор», вдруг понял он. Расхристанные волосы Марии свободно падали на плечи, не сплетенные ни в одну косу, открывая взгляд на странные круглые уши. Мария бросила ему еще пару скомканных благодарностей и вернулась назад, за ширму.

Финдарато указал пальцем и спросил Кампилоссэ:

— Я могу туда пройти?

— Думаю, Мария вам не откажет, — нолдиэ ответила обтекаемо и отвернулась, сосредоточив свое внимание на своих новых пациентах. Как бы то ни было, не доверять ей смысла не было — и даже целители Второго и Третьего дома не выражали недоверия, ведь сами когда-то учились у неё.

За ширмой скрывалось такое же простое походное ложе, на котором раскинулся тот самый юноша, которого он повстречал на болотах. Теперь он был умыт и расчесан, и чем больше Финдарато смотрел, тем больше уверялся — они не нолдор.

— И даже не эльдар, — отозвалась та самая Мария. — Не как вы.

— Кто же вы тогда? — вежливо поинтересовался гость.

— Здесь называют раньяр, или рандир, как вам больше нравится. Мы зовем себя людьми.

Финдарато кивнул и, наконец, распознал то, что производило привлекший его шум — и, видимо, причина того, почему Мария сбежала от него так быстро, не дав сказать и пары слов. Дева склонялась над телом юноши, к чьим рукам и шее были прикреплены странные штуковины, и металлические нити от них уходили в сторону. Сама же дева склонялась над телом, отнюдь не бережно тыкая его странным продолговатым предметом из металла. Каждый тычок оставлял за собой едва различимый след и короткую дрожь пальцев спящего.

— Что вы делаете?

— Не мешайте мне.

— Разве вы не делаете ему больно?

— Иногда боль отрезвляет, — коротко бросила дева. — Электростимуляция — лучший вариант стимулировать нервную систему и разбудить мозговую активность. Если не так, то он вообще не проснется.

— Тело спит, потому что его душа блуждает, — возмутился Финрод. Такое варварство! Дева не прекращала своего занятия, тыкая металлической штуковиной в разные места на теле — руки, ноги, шея, грудь. Вполоборота головы она смотрела на открытый ящик — только сейчас нолдо заметил, что верхняя часть имеет плоскую блестящую поверхность, и на ней бесшумно и быстро сменяются разные узоры. Дева следила за ними очень пристально.

— Не знаю, где она там блуждает, но лучше бы ей поскорее вернуться, пока я не решила провести ему трепанацию черепа, — с неожиданной злобой огрызнулась Мария, обращаясь даже не к нему, а к спящему. Финрод снова ничего не понял, но звучало угрожающе.

— Если Темное Око смотрело на него, и боюсь, если он отверз перед ним свою душу… Ему будет сложно очнуться. Тьма губит всякий свет.

— Наоборот, — бросила Мария. — Это свет выжигает тьму, и он более губителен, чем тень. Свет сам по себе не только жизнь, но и яд, что сокращает её. На редкость загадочная штука. Термоядерные процессы внутри Солнца зародили жизнь на Терре, а термоядерный взрыв на Терре её прекратил.

— Боюсь, я вас не понимаю.

— Демагогия всё равно здесь не поможет, так есть ли смысл развивать её? Поведайте лучше, это ведь вы его нашли? В каком он был состоянии?

Принц, представившийся Финдарато, рассказал. Точнее, подтвердил всё то, что и так было известно: Джеймс был найден в глубоком беспамятстве в самом сердце болот. Он мог отравиться газом, ядовитыми испарениями разлагающихся растений. Кампилоссэ как-то сказала, что многие из них можно было бы применить в качестве лекарств — но до того, как тени болот коснулись их.

— Я не целитель, и в моих руках нет дара. Да и не ядами он отравлен, но Темной Мыслью, — Марию коробило от этих туманных формулировок. Целитель, дар — всё едино. Она знала, как бороться с ядами, вирусами, бактериями. «Тёмная Мысль» ни о чем ей не говорило. Что она собой представляет? Какие её составляющие? Как с ней бороться, на что она влияет?

Мария остановилась на мгновение, чтобы дотянуться до руки Джея и прощупать пульс. Датчики автомедика, работающего на резервном питании, показывали то же, что чувствовали её пальцы — пульс был, едва различимый и нестабильный. Для них, людей — он был в длительном анабиозе, априори невозможном для человека без вспомогательных средств и необходимой среды для тела. Но что-то же стало таковой средой, только вот что именно?

— И как… побороть эту Темную Мысль?

— Если его дух силен, он справится.

Джей, Джей… Это ведь то самое, что ты когда-то выцарапал на своем автомате — «человеку дано по силам его». Только Мария и могла разобрать твою писанину.

Эльдар одновременно и отличались от людей, и в то же время были поразительно похожи. Неудивительно, учитывая, что местная цивилизация почти след в след повторяла человеческий путь.

На их глазах разворачивались свитки чьей-то чужой истории. Короли и принцы, предательства и переходящая, как проклятое знамя, корона. Пропавший наследник, осиянный несмертной славой герой.

Еще совсем недавно, три или пять дней тому назад, в их лагерь примчался еще один гонец — всё выспрашивал, нет ли в их лагере какого-то заблудшего принца.

Миднайт подавила рвущийся наружу стон и запустила ладони в волосы, оттягивая их к затылку. Наступил новый день, новый месяц — об этом ей утром возвестил Алассион, попутно передав последние новости. Какой-то очередной принц, пропавший в неизвестность… Не один из многочисленных братьев короля Маглора — и хорошо. У неё и так отваливались ноги после того как она четыре часа качала здоровенную деревянную дуру авторства Ирмы, пусть и начиненную усилителями и транзисторами, чтобы выжать из него слабенький ток для Джеймса. Ни встать, ни пойти. А Ирма — ничего, как скакала на ристалище с вечера, так, должно быть, и скачет до сих пор.

Только бы не светило это гадкое солнце прямо в глаза…

Это случилось тогда, когда в состоянии Джеймса наметились подвижки, и одной глубокой ночью он всё-таки пришел в себя — ненадолго, хлопая осоловелыми глазами и издавая какое-то невнятное, бессвязное бульканье. Тогда у его постели дежурила Мира — и это было лучше, чем если это были Рига, Ирма или сама Миднайт, которые вряд ли смогли адекватно оценить его состояние.

Среди ночи примчалась даже остроухая Кампилоссэ — та самая, на которую Мария ей жаловалась долгими ночами — чтобы проверить состояние Джея какими-то своими методами. Приходил и новый гость — светловолосый принц из народа Нолофинвэ, что нашел Джея на болотах. Он едва коснулся лба Халпаста, вновь впавшего в беспамятство, и с посветлевшим лицом констатировал, что его душа возвратилась.

Что бы это ни значило.

Значило это и кое-что другое: раньяр могли быстро собираться и отчаливать на другой берег, ведь и так уже порядком засиделись, пока Джеймс не был в транспортабельном состоянии. Он и сейчас не то что был в состоянии самостоятельно передвигаться, но Мария заверила их, что раз уж проснулся, то пойдет на поправку.

С ними в лагере оставались лишь король Маглор, принц Амбарусса, старший из близнецов и принц Тьелкормо, который по указке старшего брата оставлял половину имевшегося скота и лошадей новым поселенцам.

И сегодня, наконец, они должны были отправиться в новый дом, погрузив Джеймса на недавно пригнанную с того берега телегу.

Но было еще слишком рано. В уголках выбеленных стен еще прятались предрассветные тени, в распахнутых окнах гулял свежий утренний воздух. Такой упоительный…такой… на Ниле никогда таких не было. Миднайт вдохнула его полной грудью. И только потом запоздало включился мозг: шум! Вот что её разбудило в такую рань.

Странные звуки, напоминающие стремительное вращение лопастей гигантских конвертопланов, взволнованные крики, вой, плач… Как будто кошмарный сон наложился на реальность, и теперь уже не люди, а эльдар сражались с пришельцами с вражеской планеты.

Миднайт слетела с кровати единым движением. Она по-прежнему спала в военной униформе Нила, потому просто выхватила оружие из-под кровати и поспешила наружу.

У самой двери её дёрнул Штраус.

— Стоять!

— Стою, — выдохнула. Перед глазами всё еще плясали черти и плазменные вспышки. — Что там снаружи?!

Рига пригладил пятерней волосы. Его вид полностью отражал её состояние: шальной блеск в глазах, румянец, не сошедший со сна, и весь такой же расхристанный, словно пьянствовал неделю.

— Я такого в жизни не видел! Орёл, гигантский, размером с вертолёт! Миднайт, Богом клянусь, он разговаривал!

— Ты, кажется, еще не проснулся.

— Сама посмотри! — и подтолкнул двери.

Миднайт сделала неуверенный шаг вперед, положив ладонь на ручку. Рига тяжело дышал позади, словно этот самый орёл воскрес из пайкового сублимата и гнался за ним до самого порога.

Что бы там ни было… распыленный в воздухе наркотик, бьющие фонтаны пива или вертолёты размером с орлов — старший лейтенант Скайрайс покрепче перехватила пистолет и вышла наружу.

Снаружи действительно был орёл. Нет, не так — Орёл. Даже из-за нахлынувшей со всех сторон темноволосой остроухой толпы его не так-то просто было пропустить — кипенно-белая голова с гигантским желтым клювом, которым только гусеничные цепи раскусывать — возвышалась над всеми и высматривала кого-то крупным круглым глазом. По прикидкам, этот… птерозавр был почти вдвое выше среднего эльда, а то и втрое.

Птица клюва не разевала, чтобы заговорить, как уверял Рига, но и такого видения было достаточно, чтобы усомниться в трезвом рассудке.

Миднайт спустилась по стенке на ослабших ногах и нырнула в переулок, срезая путь к лазарету, где по-прежнему находился Джеймс, и ночевали Мария с Эльзой впридачу.

Снаружи доносился многоголосый шум, но ни Кампилоссэ, ни Алассион не врывались, чтобы их поторопить, пусть только они с Джеймсом и задерживали отправление в южный лагерь. Мария проснулась чётко через четыре часа, чтобы сменить дежурство у кровати Халпаста и проверить его состояние.

Температура тела понемногу стабилизировалась, и уверенно держалась на отметке тридцать пять и пять — минимальной для здорового человека, но уже не гипотермия. Эльза тихо копошилась рядом, сматывая гениальное изобретение Ирмы, ради которого пришлось пожертвовать половиной их электроники. Ничего, соберет заново, уж медная проволока не должна быть в дефиците у тех, кому знакома сталь.

Мария смутно помнила, как кто-то подходил, интересовался что это за штука такая интересная, которая должна держать мышцы в тонусе и симулировать сокращения микротоком. Ей было лень объяснять, всё, до чего сузился её мир в последний месяц — ритмичное нажатие кнопки четыре часа в день без перерыва и проверка жизненных данных.

Когда Джеймс очнулся, она уже не чувствовала своих пальцев и предплечий. В ближайшие два месяца она так и сказала — «не собираюсь поднимать ничего тяжелее ручки». Но, кажется, даже тренировка письма этого… как его… квенья станет для её сведенных спазмом рук сущей пыткой.

Шум приблизился и стал отчетливее.

Снаружи кто-то то ли кричал, то ли плакал, то ли всё разом. Эльза повернула голову в сторону двери, выглянув из-за ширмы: и в то же мгновение она распахнулась.

Первой влетела Кампилоссэ — наполовину одетая, растрепанная и даже заплаканная. Следом быстрым шагом шел незнакомый юноша — его одежда была заляпана грязью и кровью, черные волосы, поблескивающие золотыми шнурками, стояли дыбом, будто он на пути повстречал целый ураган.

Но примечательнее всего была его ноша — необыкновенно длинное, поистине огромное обнаженное тело, завернутое в плащ.

В этом-то и тело признать было сложно — сплошная рана, струпья, ссадины и кровоподтёки, восковая, как у мумии, кожа, виднелся клок волос непонятного болотного цвета и… рука, оканчивающаяся обрубком, обмотанным в тряпицу. Эльза как стояла, так и замерла. Мария не потрудилась даже отвлечься, колдуя над новым раствором для портативной капельницы.

Тем временем, это…изрядно отбитое (живое?!) тело уложили на соседнюю койку, и следом в полупустую палату влетел еще один, с короной на голове. Не Маглор.

— Финьо! — воскликнул тот. — Финьо!

Тот, с золотыми шнурками, обернулся и шикнул.

— Тише, отец. Взгляни… взгляни — это Руссандол.

Эльза, по-прежнему никем не замеченная, вытянула шею. «Русса» кажется означало «рыжий». Но в том грязном клоке волос, больше похожем на клубок выброшенной на берег спутанной бурой водоросли, трудно было признать рыжину. Лицо… его не было видно. Названный «Финьо» опустился у постели на колени, заслонив собой лицо «Руссандола» и что-то сбивчиво зашептал на грани слышимости.

Послышались рыдания.

— Где Канафинвэ? — осведомился тот другой, что в короне, у Кампилоссэ. — Почему его нет в лагере?

— Утром отбыл на южный берег.

— Пошлите за ним, немедленно. И созови всех целителей.

Кампилоссэ замешкалась, неуверенно поклонилась — но не тому, что в короне, а рыдающему «Финьо» — и стремительно вынеслась вон.

Мужчина в короне поднял голову и, наконец, заметил посторонних.

Технически, посторонним как раз являлся-таки он, ведь прежде Эльза не видела ни его, ни этого Финьо. Но судя по реакции и отношению Кампилоссэ, этой высокомерной лекарши, чье слово в целительских палатах было весомее слова короля Канафинвэ, это был кто-то очень высокопоставленный.

— Кто ты? — спросил он спокойно. — Что ты делаешь здесь?

— Я… — она растерялась, болезненно наморщив лоб. Где-то сзади раздался кашель — а она и не заметила, как прежде стерильно пахнущие палаты наполнились смрадом и запахом заживо гниющего тела. — Я…

— Мы целители, — рядом встала Мария, вновь вернув себе холодный безразличный вид, — сегодня должны покинуть это место и отправиться с народом короля Канафинвэ на южный берег.

Финдарато что-то упоминал о примечательной деве, походящей на ваниэ, но с ледяным взглядом, достойным суровости свиты Вала Намо. Должно быть, это та, что ждала недавно найденного юношу с болот и ныне лечила его.

Только теперь Нолофинвэ заметил ширму. За ней явно кто-то был.

Но теперь это было не важно. Важен был Нельяфинвэ — и вернувшийся (О, Валар, из Ангамандо!) Финьо.

Скрепя сердце, Нолофинвэ вынужден был признать, что на долю его несчастного племянника выпало куда больше, чем любому, кто пережил переход через Льды. А может быть, даже больше, чем тем, кто утонул или замёрз.

В этом изувеченном, лишенном огня пленнике Майтимо было трудно узнать. Зеленовато-жёлтое тело, точно отлитое из воска, кожа, натянутая на костях, кривые, неправильные углы когда-то прекрасного тела, за чей референс любой скульптор был готов отдать свой передний зуб.

Первым делом целители обрезали волосы. Мягчайшей губкой обтёрли тело, счищая поверхностную грязь, заскорузлую накипь свернувшейся крови, под которой проступало всё больше ран, больше шрамов, перекрывающих один другой, торчащие осколки кости, проглядывающие сквозь кожу.

Ноло с ужасом осознавал: с таким эльдар не живут. Попросту невозможно выжить.

Едва занялся полдень, когда явились феанарионы. Вшестером.

Первым, разумеется, влетел Канафинвэ — простоволосый, без венца, в каком-то простом походном плаще.

Нолофинвэ последние три седмицы слушал проклятия и стенания Финдекано в адрес второго сына Феанаро. Как можно — оставить брата, Руссандола, на смерть?! Врагу, в оковах. Там, где нет ни шанса ни на жизнь, ни на смерть.

Раздался треск. Нельяфинвэ всё равно без сознания — не узнает как Макалаурэ сломал нос, а Финдекано рыдал навзрыд вперемешку с проклятиями. Как надменные Куруфинвэ и Тьелкормо стояли истуканами в дверях, не смея приблизиться к постели брата. Как покорно стерпел венценосный Канафинвэ все ругательства и мученический, смертельный стыд.

Прежде ему казалось, что в Хэлкараксэ все его чувства замёрзли, навеки уснули.

Прежде им казалось, что всех их чувства сгорели, остыли, и затмивший солнце пепел забил лёгкие, застил глаза, забил уши.

— Нельо, — Макалаурэ и не обратил внимания, как кровь из разбитого носа перестала капать, пачкая поношенный плащ.

Нельо лежал, практически утопая в подушках и одеялах, бессознательный. Запали щеки, веки, рот превратился в сплошную рваную рану. На бритой голове не осталось ни клочка волос — Кампилоссэ, глотая слёзы, тихо поведала ему, как пришлось накладывать швы прямо на череп. Будто бы там, на скале — о Валар, подвешенным на скале — Нельо раскачивался на своей цепи и бился о камень, силясь размозжить себе голову и умереть.

Ладонь была невесомой, хрупкой, бумажной. Макалаурэ отчетливо видел рисунок сине-зелёных вен, красные всполохи плоти под восковой кожей, пересчитывал недостающие ногти на левой руке. Правой руки не было. Не было нескольких зубов. Некоторые кости рук и ног, неоднократно сломанные, срослись неправильно. Целители сказали — придется ломать снова. Не сейчас, если они хотят выцарапать Майтимо из морготовых лап, чтобы успеть спросить его, успеть сказать… как он сожалеет. Как любит, как скучает.

Слёзы, мешаясь с кровью, сочащейся из разбитого носа, падали на свежие простыни.

— Он не умрёт, — безэмоционально сказал Авартур, тот, из народа Нолофинвэ, что заботился о его брате всё это время. Целитель ткнул пальцем в тонкое черное кольцо, впившееся в кожу истончившейся, как у цыплёнка, шеи. — Вот причина.

Chapter Text

Майтимо, он же Нельяфинвэ, он же Третий и законный Верховный Король Нолдор — вот что за болезненная тайна, державшая народ нолдор столь близко от стана Врага. Почему Маглор втайне морщился, когда его называли «Ваше Величество» или «Король».

И этот законный король ныне лежал без сознания, такой жалкий и… такой непохожий на существо, имеющее шансы выжить.

С его «прибытием» верхом на том самом Орле, Джеймса перевезли. Из уважения ли или из проснувшегося чувства такта — ныне он спал, просыпался и помалу приходил в себя в том самом отведенном раньяр доме, который они так и не покинули.

На самом деле, уже была готова и телега, и взмыленный Тьелкормо с дикими глазами рявкнувший: «делайте что хотите!» считай, дал добро взять лошадей, чтобы переправить Халпаста на южный берег. Опасения оставляли разве что орки, когда-то разгуливавшие у берегов Митрим как у себя дома, но они смели надеяться, что с приходом второй половины воинственно настроенных нолдор энтузиазма у тварей поубавится.

Мария свои услуги эльдар не предлагала: целителей, хранителей и добровольной стражи, круглосуточно бдящей у дверей в персональную палату загадочного Руссандола хватало.

Джеймс все чаще задерживался в сознании, уже мог давать односложные ответы, и в целом соображал. Когда Мария таки выяснила, что когнитивные функции не пострадали и Джей не останется овощем, все дружно выдохнули. Он по-прежнему едва ел, едва пил, но капельницы свое дело делали.

Приоритеты пришлось пересмотреть — принудительно, пока в один прекрасный пасмурный день на их пороге не заявился без стука Куруфин, их персональный ночной кошмар, точащий зуб на каждого из них.

Широким шагом пройдя в гостиную, он мигом выцепил нужные ему лица.

— Ты, — ткнул пальцем в Марию, — и ты, — неожиданно, в Ирму, изогнувшей бровь. — Берите свои… приспособления и ступайте со мной. Немедленно.

Мария откинула простынь и придирчиво оглядела лежащее перед ней тело. Ужасное зрелище. Даже по их меркам… Осмотрела руку, испачканную кровью, сосуды были перевязаны, осколки кости вычищены. Жаль, здесь нет бионических конечностей, да и без вживления чипа пользы от него никакой. Кровь продолжала идти.

Мария открыла ящик и нашла герметичный пакет с пластырями. Сняла защитный слой. Витаминная прослойка из нейтральных клеток все еще была пригодна. Приспособить бы… Заживление пойдет лучше, если дать истощенному организму фундамент для заживления.

Нолдор с удивлением наблюдали, как ранья достала полоску ткани, уже смоченную чем-то блестящим и липким, и, сняв наложенную на культю повязку, наложила свою.

— Не за этим, — вмешался Курво. — Здесь.

Указал пальцем выше груди.

До того Мария как-то не обратила внимания на голову.

— Это что… ошейник?..

Тонкий обруч из матового черного, или вообще серебристого металла плотно обхватывал бумажную шею, сквозь которую проглядывали зеленоватые вены. Мария постучала ногтем по металлу. Так странно, если смотреть дольше — то вовсе он не черный, а какой-то… радужный, как пятно нефти на асфальте.

— Не дело целителя снимать такое. Ты же… кажется, кузнец?

— Не получается снять, — Куруфин кивнул на руку. — Видимо, из той же дряни, что и те кандалы. Финдекано осталось только отрубить руку, — его голос дрожал от гнева. То ли на упомянутого Финдекано, то ли на ситуацию вообще. Мария поскребла ошейник ногтем. — Я знаю, у вас есть… еще вещи. Вещь, что пожирает всё, вы сами так говорили.

Посмотрел почему-то на Ирму, до сих пор подпиравшую стену. Она смотрела на все манипуляции с крайне заинтересованным видом, что у Марии не осталось даже сомнений: сравнивает. Может, даже злорадствует. Карвонка всё-таки. Даже если бы Ирма любезно согласилась посмотреть на странный сплав, вряд ли это чем-то помогло этому несчастному.

Отвернувшись, Мария снова сосредоточилась на выдвинутой задаче. Решение вряд ли устроило бы воспылавших надеждой родственников.

— Тогда проще даровать твоему брату более легкую смерть, нежели это. Мне… — встретив разъяренный взгляд, она пробормотала, — нужно посоветоваться.

— Это к Эльзе, — лениво донеслось со стороны Лейден. — Я пойду, схожу за ней. Всё равно от меня здесь толку нет. И зачем только звали, — картинно вздохнув, развернулась на выход.

Мария с трудом удержала лицо. Ну точно, Ирма злорадствовала. Не над этим беднягой — нет, а над ней, Марией. Ведь это именно она когда-то заработала себе славу непревзойденного мастера дознания и врача, играющего с жизнью и смертью. Тех, кого она еще минуту назад распинала на пыточном столе, снимая слои плоти, как с луковицы, удерживая буквально на грани жизни и болевого шока — в следующие минуты она могла запустить реанимационный процесс и буквально вытащить жертву с той стороны. Под такой пыткой раскалывались все.

Ирма ван Лейден была первой и последней, единственной из тех, кто щерился ей в лицо кровавой улыбкой и с насмешкой сносил все её жалкие потуги. Тела карвонцев иные, закалённые, да и ван Лейден неспроста была заперта на самом нижнем уровне Колизея подобно бешеному зверю, на которого не нашлось кнута.

И теперь Лейден, испробовавшая на собственной шкуре всё искусство де Гранцев, открыто смеялась над ней — это был вызов, который она не могла принять.

Никто из фамилии де Гранц не вступал в конфронтацию (будь то медицинская палата, стол переговоров или реальное поле боя) не зная, а уж тем более не диктуя правил игры.

Куруфин вздернул бровь. Некую Эльзу он помнил довольно смутно. Но Мария, что представлялась более опытной и зрелой, сейчас выглядела смятенной и смущенной, без конца ощупывая морготов ошейник.

Эльза выглядела очень юной — едва ли справила совершеннолетие, Куруфин бы и резца для детской фигурки ей не доверил. Но Мария и Эльза обменялись многозначащими кивками, и первая освободила место у постели.

— Ты уверена? — шепотом, на нилу, спросила Мария. Эльза хмурила брови, ощупывая кольцо из металла точно так же, как и она мгновения назад.

— Я же всё-таки полевой хирург, у меня есть подобный опыт. Впрочем, там было немного иначе. У нас же осталось обезболивающее?

Мария поджала губы.

— Должны быть запасы. Почти весь истратила на Джеймса.

— Понятно. — Эльза положила руку на лоб. Впервые она видела Руссандола так близко. Кажется, он так и не приходил в себя. На лице его раны и жёлто-лиловые ссадины горели особенно ярко. Бедняга! — Вряд ли он что-то почувствует. Он тоже в коме?

— Не знаю, — отозвалась Мария, — их тела совсем не такие как у нас. Вот если бы кто-то пожертвовал свое тело во благо науки…

— Говорите на квенья! — напряженно вставил Куруфин.

— … тогда я бы ответила точнее, — скривилась де Гранц, покосившись на недовольного нолдо.

— Мы не знаем таких слов на вашем, — бросила ему Эльза и отмахнулась. — И будет быстрее и проще, если я буду говорить, не задумываясь о переводе.

— Тогда что ты будешь делать? — Куруфин не отступал.

— Дайте подумать… ошейник… довольно тонкий, и легко смертельно ранить его, — кивнула на коматозного пациента, — если пилить чем-то. Да и в целом легко поранить, взгляни, он буквально сплавился с кожей. Но… Если… если, — Эльза прижала большой палец к губе и прикусила, — если взять особый скальпель, может, и получится разрезать его, что ли. Но дальше… Мари, здесь точно нужен обезбол, самый мощный, который у нас есть. Лимфатический пластырь, чтобы изолировать рану, биогель и… кроветворное. Вряд ли он перенесет интенсивное лечение.

Мария скрестила руки.

— Я могу попробовать поставить ему капельницу, но и прогнозировать ничего не могу.

— Хорошо. Всё равно выбора нет… — пробормотала Скайрайс. — Тогда… как подготовишь всё, тогда и приступим.

Эльза развернулась к Куруфину. Этот мрачный индивид всегда вгонял её в ступор — слава небесам, они практически никогда не пересекались. Он сверлил её мрачным взглядом.

— Ну?

Эльза развела руками.

— Нужно время, чтобы подготовить всё необходимое. И… боюсь, всё-таки придется резать наживую.

Нолдо весь подобрался.

— Что ты имеешь в виду?

Эльза свела брови. То, что он сейчас услышит, ему явно не понравится.

— Эта вещь… — пальцы легко пробежались по матовому, тонкому ободку, — практически впаялась в плоть, иначе её не снять. Очень тонкая работа. Мария должна подготовить… лекарства, чтобы облегчить мне работу.

— Если вы убьете моего брата…

— То вздернете на ближайшей ёлке, — закончила Эльза. — Я помню.

Для операции Эльза потребовала изготовить особую койку: верхняя её половина должна была подниматься и устанавливаться на перекладины, которые бы также были встроены в каркас кровати и таким образом регулировали высоту подъема туловища. Раньяр любезно предоставили чертёж, и Курво, и даже Ноло, мимоходом узнавший о требовании, нехотя оценил его по достоинству: такое ложе во многом облегчало жизнь для тех, кто не мог самостоятельно сесть. Также Эльза потребовала приделать мягкие ремни, которыми можно бы было надежно закрепить тело Руссандола.

— Разумеется, Мария подготовит самое эффективное обезболивающее, но мы не знаем, каких пределов достигла его выносливость. Если он очнется и начнет брыкаться в самый ответственный момент, боюсь, я могу его случайно убить.

Слова, сказанные устами хрупкой женщины, рост которой едва ли был выше средней хрупкой тэлэрэ, никто не хотел воспринимать всерьёз. Но Руссандол всё не просыпался, и даже на песни его фэа больше не откликалась. Орэ странствовала, подобно орэ раньи Джеймса.

Но Джеймс — и Маглор, и Куруфин видели это собственными глазами — очнулся, и хотя он больше спал, чем бодрствовал, он больше не казался безвольной тряпичной куклой.

Настороженно они следили и за манипуляциями Марии де Гранц: Кампилоссэ относилась к ней с недоверием и предубеждением, Авантур смотрел на все её действия с неодобрением, но молчал: во Втором Доме мало кто знал об этих странных круглоухих квенди, а феанарионы не спешили проливать свет на эту тайну.

— Что это? — сейчас у постели Руссандола (то ли Руссандола, то ли Майтимо, то ли Нельяфинвэ — Мария уже запуталась) дежурил Финдекано.

Она была занята сменой раствора для капельницы — не самой эффективной, на самом деле, ведь она толком не знала, как среагируют тела этих странных гуманоидов на инопланетные препараты.

— Он не может самостоятельно есть, — просто ответила дева, — это просто полезные вещества, которые мы получаем из пищи, растворенные в особой жидкости. Они напитают кровь, а кровь напитает тело. И у тела появятся силы, чтобы бороться со своими ранами.

— Ты сможешь вылечить Майтимо таким способом?

Похожая на ваниэ светловолосая дева задумалась на мгновение, а потом качнула головой.

— Вряд ли. Это лишь верёвка, брошенная утопающему. Выбраться он должен сам.

Лицо собеседника посерело, он поджал губы и отвернулся. Мнимая доброжелательность улетучилась. Мария хмыкнула. Не так давно что-то подобное говорил другой остроухий в адрес Джеймса.

Повесть о спасении была короткой.

Финдекано сказал, что нашел его подвешенным на скале. Его правую руку сковывали кандалы, и цепь была вбита в породу Тангородрим. Он висел под самой вершиной, куда могла добраться только стрела, но никак не эльда.

Слава Манвэ, который послал Финдекано самого Торондора, короля Орлов.

Макалаурэ жалел, что не видел его сам, но ему успели пересказать не раз. Говоря откровенно, он много о чем жалел… Он смежил веки, блуждая в полусне. Вправленный нос немного саднил, но ему было всё равно.

Финдекано сидел неподалеку, отказавшись уходить этим вечером, отказавшись доверить Майтимо — ему. Астальдо наигрывал на арфе — она была порядком потрёпанной и затёртой; позолота, нанесенная еще в Амане, давным-давно осыпалась, чернели лунки выпавших камней. Финдекано сам, одной глухой ночью, поведал ему, что взял арфу в полубезумии отчаяния и только с ней одной ринулся в Ангбанд, надеясь, что Вала, однажды творивший Музыку Арды, дрогнет. Вала не дрогнул. Но Руссандол едва живым голосом отозвался на его отчаянную песнь, и так кузен смог отыскать брата.

Песнь едва дрожала золотистой нитью, опутывая его кисти, кружась призрачным венцом у головы Майтимо, легчайшими перышками нот касаясь его истончившихся губ и закрытых век.

Струна песни натянулась и прервалась — в назначенный час явились Эльза Скайрайс, Мария де Гранц и Ирма ван Лейден. Эльза раскрыла на столе принесенную коробку, внутри которой оказались разнообразные тонкие инструменты с серебристыми наконечниками. И… те самые ампулы, которые раньяр назвали опасным оружием.

Майтимо установили в полусидящем положении, тщательно проверив надежность креплений ремней. Его волосы на висках и затылках были тщательно выбриты — так, что видна была дорожка швов. Макалаурэ сглотнул, но взгляд отвести не посмел.

Это он… это он его обрёк.

Жгло, невыносимо жгло.

— Отойдите подальше.

Эльза Скайрайс натянула на голову странный предмет, закрывающий верхнюю половину лица прозрачным оранжевым стеклом, нижнюю половину лица скрыла под маской. Натянула толстые перчатки и достала ту самую ампулу со знакомым и сияющим веществом. В другой руке она сжимала серебристую палочку с острым наконечником на одном конце и маленьким прозрачным отсеком на другой. Туда же странное вещество и перетекло. В нос ударил резкий запах. Эльза влила в странный нож всего ничего — несколько крохотных капель, но их хватило, чтобы кончик лезвия раскалился добела.

— Что это, — онемевшими губами шевельнул Маглор, не отводя глаз от того самого «оружия». Разве не эту вещь они называли самой опасной, ядом, способным отравить весь Белерианд? Обманули? Ноги не гнулись, но он стремительно поднялся.

Но Эльза уже повернулась к Финдекано:

— Ты что, играть собираешься? Я, конечно, не могу тебя выгнать, но этим ты только помешаешь мне.

— Эта песнь придаст ему сил, — спокойно возразил Финьо, положив твёрдые пальцы на струны.

— Группа поддержки, — вставила Ирма, убирая волосы. Она остановилась чуть в стороне от кровати Майтимо, точно и не собиралась принимать участие в операции. — Как и я.

— Ты группа помех, — огрызнулась Мария, натягивая свои защитные очки.

— Тогда сыграешь сразу после того, как мы снимем эту дрянь, — продолжила Эльза, с плохо скрываемым неодобрением покосившись на инструмент на коленях. — Если я собьюсь, твоему брату уже ничто не поможет.

С этими словами ранья повернула свой нож сияющим кончиком вверх.

Его крохотное лезвие было всего лишь с четверть пальца длиной, кончик был острым и полым. Ирма вполголоса назвала это «плазменной ручкой», а лезвие — «пером». Рукоятка крошечного и плоского ножа была сделана из какого-то минерала, походящего на алмаз и заполненного той страшной субстанцией.

Раньяр Миднайт и Рига настаивали, что это вещество способно уничтожить всё. Отравить, разъесть, вспенить.

Именно это он и наблюдал: крохотный скальпель входил в металл, как в масло раскалённый нож. Белая повязка, которой ранья перехватила лоб, уже пропиталась потом.

— А ты зачем здесь? — тихо спросил Маглор. Ирма панибратски ухмыльнулась и сжала его плечо.

— Дабы вы не отвлекали мастеров своего дела. Есть вопросы — обращайтесь ко мне.

— Что это за минерал?

— Ах, это… У нас его называют адамант.

— Адаманты есть и в наших краях. Непохоже.

— Надо же, у нас есть общие слова, — казалось, Ирма совсем не удивлена. — Кажется, для таких понятий даже слово придумано… Когда звучит одинаково, но означает неодинаковые вещи. Кристаллическая сетка адамантов на девяносто процентов копирует алмазную, на остальные десять — фуллереновую. Классная штука, выдерживает экстремальные температуры и давления. Эти кристаллы выращивали по лекалу как раз для подобных целей.

Маглор не стал говорить, как мало понял из её слов. Отец бы точно заинтересовался, но даже он не стал бы интересоваться чем-то посторонним, когда жизнь Майтимо висела на волоске.

Отец бы такого не допустил.

Он бросил взгляд на Финдекано, до крови вцепившегося в струны.

Мария раскрыла свой странный плоский сундук, о котором немного раньше рассказал Финдарато, и прикрепила прозрачные наклёпки на тех местах, где сильнее всего проглядывали вены Майтимо. Плоская поверхность верхней крышки вспыхнула, зазмеились неровные линии зеленого цвета. С правой стороны столбцом бежали знаки.

— Я приступаю, — коротко сообщила Скайрайс.

Мария сощурилась, едва кончик лазерного ножа уперся в металл. Тонированное стекло давало около семидесяти процентов в минус к светочувствительности, но всё равно смотреть было невозможно долго. Эльзе придется делать передышки каждые несколько секунд, чтобы не травмировать собственную сетчатку.

— Ирма, — вполголоса позвала Мария. В голову пришла безумная идея. — Сходи в дом и принеси мне одну вещь.

— Надо же, — лениво отозвалась та, — ты продержалась ровно полминуты с момента начала операции, а уже взялась командовать.

— Мне нужны кое-какие вещи. Они в футляре с биометрическим ключом и гравировкой IdG на поверхности. Пожалуйста, — Мария даже отвернулась от автомедика, транслирующего жизненные показатели.

Ирма подняла руки, капитулируя, и вышла.

Эльза разогнулась и отвернулась от своего инструмента. Глаза за стеклами очков блестели.

— Куда она вышла? Мне нужно закапать глаза.

— Это и я могу, — не обращая внимания на ворчание со стороны нолдор, Мария сдвинула очки и закапала ей успокаивающий препарат. — Я хочу взять образцы этого болезного, раз уж представился случай. Жаль, не подумала об этом раньше.

— А что эти скажут?

— Ничего не скажут, мне всё равно придется собрать кровь, чтобы проверить совместимость с биогелем и искусственной кровяной плазмой. Всё-таки хочется проверить, чем их кровь отличается от нашей.

Ирма вскоре вернулась — Эльза успела сделать еще около десяти передышек, прежде чем добралась до середины толщины ошейника. Эльза чувствовала, как ткань рубашки липнет к вспотевшей спине. Как было невыносимо жарко спящему — страшно представить. Его губы были до того сухими, что трещины на них напоминали иссохшие русла рек. Мария исправно следила за его показателями и пока не давала тревожных сигналов.

— Снимай, — наконец, скомандовала Эльза. С тех пор как она взялась за свое страшное орудие, прошла вечность.

Металл шипел и пузырился, и Ирма, тут же материализовавшись сбоку от изголовья, едва успела подхватить осколки щипцами, чтобы вязкие раскаленные добела капли не упали на пациента. Эльза действовала быстро: аккуратно срезала слой за слоем, как можно ближе подбираясь к коже, а Ирма щипцами перехватывала лоскуты металла и отбрасывала их на поднос.

Мария поднялась со своего табурета и тоже склонилась над Руссандолом, прижав к его запястью серебристый, попискивающий предмет. Его сигналы что-то значили: она время от времени хмурилась, косясь на свой чудо-сундук, и бросала отрывистые слова на своем языке. Эльза только кивала.

Оставался последний миллиметр, граничащий с живой плотью. Мария успела ввести анестетик и искусственную кровяную плазму держала наготове, но как знать… таким по живому… она никогда прежде такого не делала — химической плазмой. Это был экспериментальный вариант, придуманный когда-то ей лично, но это был первый раз, когда его приходилось использовать — не в лабораторных, а в почти что полевых условиях.

Эльза сцепила зубы и продолжила резать. Налобная повязка разбухла от пота и практически съехала на очки.

Жила на шее под её рукой вдруг натянулась, мельком она успела выхватить едва заметное движение челюсти.

— Держите его! — она отстранилась, уводя интенсивный свет из поля зрения больного, как тот вновь распахнул зажмуренные веки и рванулся. Без капли самосознания во взгляде. Ирма ухватила пациента за плечи и прижала его к спинке койки. Этого хватило: Руссандол обмяк и провалился в забытье опять. Но частота дыхания уже изменилась.

Мария нахмурилась. Пульс сбился с ритма, то учащался, то замедлялся. Что-то было не так. Он не должен был чувствовать боли — пока. Эльза еще не начала его резать.

Эльза чувствовала странное головокружение, слабость в ногах. Потребовалось немало воли, чтобы силой сконцентрироваться на работе и прогнать из памяти эти блеклые, серые глаза. Благо, теперь они на неё не смотрели — Руссандол был без сознания.

— Прости, — прошептала она на квенья. — Надо потерпеть, надо потерпеть… Держись, ты же вон сколько вытерпел, остался последний шаг, и ты будешь свободен…

Оставался последний миллиметр. Она не должна думать о чужой боли, если хочет сделать всё правильно.

Использованная «ручка» полетела куда-то к подносу, Эльза уже не обратила внимания на длинный, тонкий звон, а схватила обычный лазерный скальпель, чтобы поддеть кожу под тончайшим участком спиленного ошейника. Потом поддеть, перекусить щипцами остаток, и осторожно, как нежнейший влажный слой луковицы, снять кожу…

Эльза сглотнула и не удержалась от того, чтобы покоситься на Марию. Та отказалась делать это, многократно доведённая насмешками Ирмы. Что-то с де Гранц было в последнее время не так.

Плевать. Нужно закончить, закончить, а потом — всё…

— Мария, вижу кровь, готовь кожу, пластыри и спайки.

— Всё готово.

Перед глазами от напряжения настойчиво плясали мухи, но Эльза видела судорожно бьющиеся жилы под кожей, бисеринками проступающие капли крови. Полузадушенный, сиплый хрип над ухом…

— Потерпи, еще немного, потерпи…. Зафиксируйте голову!

Там, под затылком, ошейник впивался прямо в кость. Мария хлопотала спереди, прилаживая к кровоточащей, освежеванной шее лоскуты стволовой кожи, лимфатический бандаж и бог весть что еще, но самый ад был сзади.

Им доводилось видеть много раненых, облученных, обожжённых, перемолотых в кровавую пыль. Даже самые ужасные раны, вроде торчащих осколков кости, гниющей заживо плоти, рытвин в мышцах, оставленных паразитами — всё это было пройдено в теории, закреплено на практике, отточено до действий по протоколу. Одних — лечить в первую очередь, других — отвозить в тыл и надеяться, что они доживут до помощи, третьих добивать на месте. Анестетиков хватало не на всех.

Согласно старому закону, каждый умирающий имел право на обезболивающие и седативные препараты. Принципы гуманизма, которые, увы, соблюдались только на бумаге.

С этим… Руссандолом поначалу было точно так же. Мария давала меньше десяти процентов на то, что он выживет. Больше полпроцента только за то, что оказался не человеком. Больше одного процента — за то, что его в живых держало какое-то чудо.

Чудо оказалось проклятием, ошейником. Распилить ошейник не удалось даже заклятыми мечами, которые ковал еще Феанаро, поэтому эльдар пришлось обратить свои взоры на раньяр, как на последнее, неиспробованное средство. В том была вина Финдарато — он обратил внимание на то, что несчастный юноша, найденный на болотах, смог очнуться. Виной тому было искусство врачевания, которого он прежде не видел, и которому не было названия в их языке.

А эта… плазма охотно разъедала черный металл, шипела и пузырилась, словно боролась за право пожрать живую плоть.

Макалаурэ, едва взглянув на него, назвал его «воплощенной черной волей Бауглира».

Бауглир, что значит «душитель».

Но ничто не сравнится с видом рассеченной кожи на хрупкой шее, где один небольшой надрез — и кровь хлынет фонтаном, и для Майтимо всё закончится.

Искусство странников было велико. Это не было в полной мере врачеванием, ведь Эльза Скайрайс держала в руках почти что резец, и аккуратно спиливала куски ошейника, контролируя путь странного вещества.

Воля Бауглира таяла на глазах, но вместе с ней — как оказалось — таяла и жизнь Нельяфинвэ.

— Всё, — руки дрожали, и скальпель полетел к остаткам ошейника. Эльза покачнулась и отошла к стене, в блаженстве чувствуя опору. Руссандол не сводил с неё странного, опустошенного взгляда.

Казалось, песни он тоже не слышал: всё смотрел и смотрел, не в силах ни выругаться, ни задать вопрос.

— Мари, как показатели?

Мария хмурилась. Пульс с момента «пробудки» сбился с ритма, и с тех пор то учащался, то замедлялся. Что-то было не так. Эльза уже успела и снять ошейник, и наложить бандаж на поражённые участки шеи, но… Мария стрельнула взглядом на пластырь с биогелем, который напротив, только напитывался кровью… Словно её ничего внутри уже не держало, когда регенерационные процессы уже должны были запуститься. Впрочем, химическая плазма токсична… не успел ли он получить дозу выше нормы?

Судя по выражению лица, Эльза подумала о том же.

— Что происходит? — Ирма перевела взгляд с одной на другую, а потом покосилась на данные показателей в автомедике, в которых понимала едва ли пятое на десятое. — Судя по вашим лицам, что-то пошло не так…

— Его пульс слабеет, а кровотечение не останавливается, — Эльза кивнула на бандаж.

— Тогда скажите им, — лицо Лейден стало жестким. — Его родные заслуживают знать.

Ирма кожей чувствовала волнами исходящую от Эльзы внутреннюю истерику. Мария точно не слышала их обеих, а всё шептала что-то себе под нос и качала головой. Потом она очнулась:

— Что сказать?

— Что до… звезды это лечение.

Мария взлохматила волосы и пробормотала:

— Его тело… тело отвергает универсальные частицы, что я прежде ввела… не отвергает, а, как будто не видит… Ирма, до чёрта ему физическое лечение! Что делать, что делать… — её взгляд забегал и вдруг остановился, и голос сразу же изменился, став твёрже: — Ирма, подай мне мой футляр.

Мария стянула перчатки и прижала палец к биометрическому ключу. Замок пискнул, обнажая небогатое содержимое: строгий ряд пронумерованных ампул. Ирма, едва завидев бирки, взъярилась. Слишком хорошо она знала эти… препараты. Многие из них испробовала на собственной шкуре. И как… как этой белобрысой сволочи только в голову пришло просить принести это?! Она их всех тут и похоронит.

— Что за дрянь ты уже задумала его вкачать?!

Времени не было на непохороненные травмы Лейден, но Мария выразительно постучала кончиком ногтя на ампуле номер двадцать два.

— C.R. drg… Разве это не запрещенная хрень?

— Что за C.R. drg? — поинтересовалась Эльза. — Что ты хочешь ему вколоть?

— Он теряет много крови и, скорее всего, уже получил хороший удар по иммунной системе и, если он умрет, нам не поздоровится следом за ним, — они препирались молчаливыми взглядами с добрую минуту, прежде чем Ирма, поджала губы и отошла, но только на шаг и — в сторону койки. Уже неплохо. Но Мария всё же решила снизойти до короткой справки:

— Запрет из-за его токсичности всего лишь красивая сказка. C.R.drug это дословно «криогенный реанимационный препарат». А запретили, потому что в свое время на Терре были масштабные протесты против его повсеместного использования, так как старики возраста «восемьдесят-плюс» не торопились освобождать рабочие места и давать дорогу молодым. Даже слоган был «размножься и умри», и тогдашнему правительству пришлось наложить вето на медицинские исследования и изъять препараты из фармацевтического рынка.

— Если он не токсичен для человека, то что насчет существа другого биологического вида? — справедливо усомнилась Ирма.

— Хочешь стать испытуемым? — Мария улыбнулась. — Ты у нас хоть и человек, но ряд карвонских мутаций уже позволяет вас выделить в отдельный подвид. Homo carvonis, как тебе?

— Когда ты перестанешь быть полезной, я сверну тебе шею, так и знай, — Ирма ответила не менее нежной улыбкой.

Эльдар — к их чести — благоразумно молчали, слушая препирательства целительниц. Но это отнюдь не добавляло спокойствия к чаше весов, особенно вид Руссандола с его кровоточащими сосудами на шее и бездействие раньяр. Наконец, Ирма ван Лейден отцепилась от де Гранц и Эльза кивнула следом, допуская Марию с очередной странной жидкостью к телу.

Маглор приблизился — его никто не стал останавливать. Эльза и Ирма выглядели не менее напряженным, одно лишь лицо светловолосой девы оставалось непроницаемым и сосредоточенным.

— Что случилось?

— Если коротко, ваш брат сейчас проигрывает свой бой с тенью. Немного сдал на финише дистанции, — ответила Ирма.

Финдекано услышал и подошел следом — даже ближе, обхватывая бумажное запястье Майтимо. Взгляд кузена стал совсем отчаянным.

— Что она делает?

— Помогает выиграть нам — и ему — время.

— Он холодеет! — воскликнул Финьо.

Ирма невозмутимо кивнула.

— Да. Придется потерпеть, но это не смертельно. Наоборот, он будет как лягушка в зимнем пруду — оттает и снова будет прыгать, если повезет.

— Если? — уточнил Маглор.

— Если, — тихо подтвердила Эльза.

Ирма позволила себе напоследок блеклую, сардоническую усмешку:

— Думаю, теперь вы можете петь что хотите. Со своей стороны мы сделали что могли.

Её тихий, негромкий голос наковальней упал на её хрупкий позвоночник. Потолок странно дёрнулся, и от столкновения с полом Эльзу уберегли мозолистые руки карвонки Ирмы.

… Мелодия — что тут отрицать — была красивой, глубокой и какой-то пронзительно-светлой: это всё, что она могла понять своим скудным на эмоциональность интеллектом. Это самое светлое вытесняло все остальные чувства из груди, оставляя её в одиночестве, один на один с собственной душой, и только кто-то невидимый, неощутимый, щедро вливал в неё надежду.

Ирма с бессознательной Эльзой на руках покинула больничные палаты, и Мария осталась одна, наедине с пациентом, наедине с данными автомедика, наедине со странными песнями не менее странных нолдор. В зажатых пальцах кармином за стеклянной стенкой переливалась собранная кровь.

Chapter Text

Сейчас Миднайт как никогда скучала по третьесортному виски, насквозь отдававшему спиртом и резиной (ибо дешевый синтезированный вариант перегонялся в бочках из токсичной нильской древесины, но что солдату не смерть — то упражнение на печень), чтобы хоть как-то заглушить назойливый рой мыслей и просто дать сознанию дрейфовать где-то на границе объективной реальности.

Штраус развалился ровно напротив, соревнуясь непонятно с кем в скорости опрокидывания кружек.

Бледный, как утопленник, Джеймс занял место во главе стола и смотрел на пьянку с невыразимой тоской.

— Хоть вкусно?

— Не особо, — Миднайт скривилась, но снова потянулась за пыльной бутылью. — Странное послевкусие. Я как будто зубной пасты наелась.

— Так запивай быстрее, — булькнул в кружку Штраус, — и всё, что бесплатно — вкусно.

— Если тебе кто причиндалы в рот сунет, тоже так скажешь?

Рига закашлялся, еловое вино пошло фонтаном, обрызгав лицо Миднайт. Ирма, остановившись в дверях, расхохоталась.

— Пьянствуете, лодыри?

— Мы ждем новостей, — апатично отозвался Джеймс, протянув Скайрайс салфетку. Рига все еще отфыркивался. — Порадуешь или огорчишь?

— Если огорчу, сам подставишь голову, чтобы петлю поудобнее было закинуть? Между прочим, всё из-за тебя.

Джеймс скривился.

— Говори уже.

Ирма не торопилась отвечать. Приблизилась к столу, схватив недопитый бутыль и промыла горло.

— Действительно, гадость. Но всё еще лучше причиндалов, а? — подмигнула Риге и, не дожидаясь гневной тирады, вернулась к ответам: — Эта рыжая махина вроде бы очнулась, нас выставили практически сразу, как он открыл глаза. Попробовал бы не открыть! Мария в него всадила тройную дозу лидокаина и еще какую-то запрещенную хрень, любой бы уже откинулся… Но вроде бы живой, раз по наши души еще не пришли и Эльза не болтается на ближайшей ёлке.

Миднайт вскочила.

— Что?!

— … Зато я принесла сувенир, — Ирма бросила на стол что-то, завёрнутое в обрывок ткани. Джеймс с интересом уставился на черные матовые осколки металла, спрятанные в пожёванный платок.

— Что это?

— Сувенир из северной крепости — настоящая редкость! Осколок ошейника.

— И зачем он тебе?

— Джей, не скажешь, что за металл?

— Понятия не имею. Я похож на индикатор?

— В какой-то мере. Индикатор творящегося пиздеца вокруг. В любой сомнительной ситуации выпиливаешься первым.

Ирма никогда его не жалела. Джеймс поджал губы и смолчал.

— В общем, эту штуку, — Ирма постучала самим кончиком отросшего ногтя по железяке, словно брезгуя касаться его более плотно, — не взяли даже их мечи и пилы: а я видела, что рубят они вообще всё. А потому-то обратились к нам, и Эльза, твоя умница, — кивнула Миднайт, — не придумала ничего лучше, чем использовать плазму и лазерный скальпель с радиационным модулятором.

Миднайт мученически прикрыла глаза.

— Она приняла лекарства?

— Не знаю. Не маленький ребенок, своя голова на плечах должна быть, — Ирма отмахнулась. Рига поднял голову:

— Что, ты взяла, и не заметила, брала ли она?

— А мне это и не нужно. Лучевая болезнь мне не грозит. А что у нас на политическом фронте? Когда переезжаем? Есть новости?

Миднайт покачала головой. Если вкратце — пока она неслась в лазарет после лицезрения громадного птерозавра в обличье орла, её перехватил Куруфин и в двух словах дал понять, что пока Нельяфинвэ Майтимо не встанет, никто никуда не уедет. В особенности — раньяр. И теперь было ясно, почему. Но как будто бы это они были повинны в нынешнем состоянии этого Нельяфинвэ!

— Я бы на твоем месте поспал, — казалось, ни к селу ни к городу ввернул Рига, обращаясь к одной только Миднайт. На самом деле, он улавливал её состояние как самый совершенный детектор. — Я возьму на себя твою работу, нас всё равно никто пока не трогает. К тому же, других домашних заданий не предвидится.

Миднайт тихо усмехнулась и присосалась к горлышку. Гадость или нет, но чем дальше, тем становилось тяжелее предугадать чем обернется завтрашний день и найдется ли там хотя бы минутка, чтобы не думать.

В голове было совсем тесно от мыслей и, на самом деле, много о чем нужно было спросить короля Канафинвэ — короля ли? — но это и вправду, может подождать.

— Теперь ему нужен отдых. Как можно больше сна и отдыха. Организму нужны ресурсы, чтобы восстанавливаться, — Мария массировала виски, тщетно собирая мозги в кучу. Едва двое скоморохов закончили петь, пульс каким-то чудесным образом восстановился, и пациент задышал ровнее, спокойнее. Его коматозно-обморочное состояние плавно перетекло в глубокий сон. Хотелось бы верить конечно, что и её безумная идея здесь также дала свои результаты… Температура тела к утру тоже постепенно приходила в норму — в норму для эльдар, ведь и в этом они не как люди. Но Мария скрупулёзно подсчитала и записала разницу во всех пунктах.

Эльза с Ирмой отдыхали в соседней комнате, и на подхвате была Кампилоссэ, пока они с Эльзой вновь не поменялись. Кампилоссэ не уходила, как и Финдекано с косичками — этому странному народу вообще не нужно было много сна, страшно представить, как устроена их нервная система. Маглор и Куруфин приходили ненадолго и уходили, но это мельтешение раздражало до зубного скрежета.

Впрочем, Мария чувствовала себя не просто уставшей, не просто, как говорят, «выжатой как лимон», а сублимированной, дегидрированной и перетёртой в порошок. Может быть, еще немного спрессованной. Рыжий пациент всё не просыпался, и параллельно за отслеживанием его состояния, освободилось немного времени перенести информацию с ручного терминала в письменный вид. Заряд доживал свои последние дни, пока все резервные носители энергии были перепрофилированы для медицинских целей.

Поставила очередную капельницу. Будь то мифически запрещённый препарат или шаманские песни, что-то этому Руссандолу помогло, и тело, наконец, начало напитываться полезными веществами. Жаль только, что предыдущие вливания вылетели в трубу. Мария вздохнула, припомнив, как несколько часов назад вместе с Кампилоссэ явился незнакомый целитель с лицом, похожим на запрещающий знак.

Они о чем-то пошушукались с умным видом и ткнули на прозрачный пакет с витаминным раствором. На тот момент — предпоследний.

— Научи меня как делать это, — Кампилоссэ ткнула на опустевший пакет и сиротливо торчащий из зелёной вены катетер.

Мария перевела грустный взгляд на автомедик, искусно маскирующийся под дорожную сумку. Индикаторы запасов искусственной плазмы крови, антисептика, обезболивающего, биогеля для регенерации щедрым слоем нанесенного на свежеосвежеванного Руссандола — всё это было на нуле.

— Я израсходовала все запасы, — почти. — Так что учить вас нет смысла. Через несколько часов я его поменяю, и на этом всё.

— Разве ты не можешь изготовить еще?

— Вряд ли. Эти вещества изготавливали особые умельцы очень далеко отсюда, да и здесь нет составляющих.

На самом деле, если постараться… но это займет очень и очень много времени, сил и понадобятся эксперименты и добровольцы, а подобных ресурсов у неё не было. Пока. Да и… Мария зевнула, чувствуя приятную, тупую опустошенность — сил, откровенно говоря, не было ни на что. Ей даже ночевать здесь пришлось — ковриком у постели больного.

— Сейчас ему нужна диета. Очень лёгкая пища. Вероятно, он голодал в течение долгого времени, и не сможет нормально есть. Надеюсь, его пищеварительная система еще восстановима.

Спаситель с золотыми косами обмолвился, что, возможно, он висел на той скале годами. Сам освобожденный мученик ему об этом поведал или догадался по каким-то подсказкам — кто ведает. Но судя по состоянию тела…. он мучился уже очень долгое время, и только эта неведомая, страшная сила, заключенная в кольце черного металла, не позволяла ему умереть.

Будучи на Ниле, Мария бы возопила от восторга и всенепременно бы попыталась протестировать эту штуку, не погнушавшись отрезать живые части тела по обе стороны ошейника. Но… это был просто ошейник. Он не магнитился, не вступал в реакции, его невозможно было даже поцарапать… Только плазма справилась — самый редкий материал, который только мог добыть современный ей человек. Нильские запасы были строго ограничены и индексированы, и до сих пор оставалось загадкой, как целый корабль с запасами плазмы, мог остаться без охраны.

Мария тогда успела только перебрать, осмотреть осколки, прежде чем вихрем вернулся Куруфин и без лишних слов забрал покорёженные куски металла.

…И тщательно старалась об этом не думать.

Пришел час сменяться. Эльза вошла, уже предельно собранная, точно не она ночевала за соседней стенкой, с возможностью разве что вымыть лицо и руки и обтереться влажным полотенцем в нужных местах — домой их, понятное дело, пока не отпускали.

Без предисловий Скайрайс осмотрела раны. Ночью некоторые снова открылись, засочился гной, и, Мария с Кампилоссэ полночи провели, хлопоча над Его Величеством Нельяфинвэ.

— Эль? — Эльза повернулась. — Я хочу немного проветриться, заодно схожу за едой, — дождавшись усталого кивка, Мария с тяжелым стоном поднялась на затёкшие ноги. — Что тебе принести?

— Что-нибудь. Можно супа. И лепёшек.

— Всё будет, и даже чай.

Призрак улыбки коснулся губ. Эльза отсалютовала ей и вернулась к делу. Кампилоссэ потопталась немного и тоже вышла — наверняка отдавать приказания младшим целителям или поварам — кто её знает.

Рыжий, даже рыжее, чем Штраус, тихо спал, и даже цвет лица казался немного здоровее, чем еще вчера.

Эльза по привычке нащупала его ладонь и сжала, на мгновение забыв, что хотела считать пульс. Ладонь была по-прежнему сухой и бумажной, сморщенной и какой-то высушенной. Понадобится немало времени, чтобы мышцам вернулся тонус, и он смог бы хотя бы удержать карандаш в правильном положении.

Можно было только немного помочь. Эльза принялась легко-легко, мягкими, не травмирующими поглаживаниями тормошить мышцы, скрытые под жёлтой обветренной кожей.

Ей снилась огненная птица, и золотые искры гроздьями сыпались из-под её крыльев, с пронзительным криком падающая с неба. За её полётом кто-то наблюдал — она не видела её лица, но видела, как рвется тяжелая королевская цепь в чужих бледных руках.

Эльза проснулась и почувствовала, как вздох застрял в горле. Негнущимися пальцами она пошарила по кровати, нащупывая край. Нужно обуться и найти воду…

Кровати?

Эльза подняла чугунную, звенящую голову и оглянулась. Молочные лучи скользили по узнаваемой комнате их дома в поселении. Она ведь ощупывала практически атрофированные мышцы пациента, пытаясь определить, с чего начать… Когда она успела заснуть так крепко? Кто перенес её сюда? Ранее эльдар не проявляли такой заботы. Может быть, в порядке исключения, за заботу о спасенном Руссандоле?

Эльза провела рукой по волосам — те, наоборот, у корней были горячими и мокрыми от пота. Что за чертовщина ей снилась?.. Сон ускользал, как вода сквозь песок. Образ сгорающего феникса мутнел, оставалось только холодное сияние, льдисто-серых, как вечная мерзлота, глаз.

— Приснится же, — Эльза добрела до комнатки, служившей им умывальней и зачерпнула полную горсть ледяной воды из бочки. Плеснула себе на лицо.

— Проснулась? — дверь с громким скрипом открылась и в проеме встала посвежевшая Мария. — Чего так смотришь?

— Разве ты не на дежурстве? Кто остался с… ним?

— Пост приняла Мира, да и его верный пёс с косичками снова там, будто тот мёдом обмазан, а не биогелем. — Мария фыркнула, на ходу сбрасывая сапоги и явно нацелившись на ценный водный ресурс. — Ты не представляешь, как у меня ноют ноги.

— Только не проси их размять, — Эльза скептически покосилась на обмотанные дурно пахнущими портянками ноги Марии. — Неудивительно, ты почти сутки не разгибалась.

— Как и ты. Не переживай, я возьму только корыто и пойду, у меня еще есть дела. Смою и усталость хотя бы немного, и запах.

Эльза смутилась.

— Да ладно тебе, не всем же быть благоухающими эльдар. Между прочим, твой Руссандол тоже не розами пах.

— Ты-то на скале не висела, ходя под себя небеса знают сколько времени, — огрызнулась та. — И почему это «мой»?

— Твой первый личный пациент, — Мария усмехнулась своей самой снисходительной улыбкой. — С чем тебя и поздравляю.

— А что твой пациент?

— Джеймс? Можешь с ним поздороваться — он в столовой сидит.

— Чего сидит?

— Смотрит, как другие бессовестные беспробудно спят после стихийно инициированной бурной пьянки в присутствии того, кому пока еще нельзя разрушать свои нейронные связи пагубными соединениями алкалоидов. Но ты вполне можешь с ним поболтать — кажется, за время своего отсутствия он изрядно соскучился по общению, — выдав вышеприведенную фразу, Мария усмехнулась сама себе и бодро подхватив корыто и ведро, выветрилась.

Эльза почесала нос и задумчиво покосилась на бочку. Кажется, никто не будет против, если она нагреет прям всю воду, имеющуюся здесь.

… В гостиной — где они изредка собирались после долгого дня и рассказывали об эльфийских требованиях и причудах, было удивительно тихо, учитывая, что в доме присутствовали почти все обитатели.

Как и говорила Мария, двое спали ничком за столом, третий же — Джеймс, бодрствовал, рассеяно комкая в руке какой-то комок ткани. Воздух был пропитан винными парами. Эльза с недовольством посмотрела на опорожненную бутыль.

— Хоть вкусно было?

— Я не пил, — вполголоса ответил Джей. — Но прямая цитата: «вкус как у зубной пасты».

Эльза вздёрнула бровь. И поделом этим лодырям.

— А какой был повод? Уж не праздновали ли?

— Вряд ли это можно назвать празднованием, — Джеймс подкинул в воздух что-то черное и тут же поймал. Оно было до того маленьким, что Эльза так и не поняла, что это было. — Скорее, наоборот.

— Что случилось? — свела брови. — Мы же… справились, разве нет?

Джеймс вздохнул и подался вперед, упираясь подбородком в сложенные ладони. Вид у него всё еще был болезненный, под глазами залегли глубокие тени.

— Ты проспала полтора дня, понятное дело, что ты не в курсе. Сегодня утром, когда и ты, и Мария отдыхали, меня навестили.

Джеймс вздохнул.

Тогда рядом с ним находилась Мира, которая до этого уже успела наотрез отказаться участвовать в спасательной операции и по каким-то, лишь ведомым ей одной причинам, более всех сторонилась контакта с местными. Она разбиралась в медицине почти так же хорошо, как Мария, поэтому с ней должно было быть спокойно.

Но Мира сидела весь день с деревянной спиной и бесстрастным лицом, уткнувшись в записи. Даже квенья учила молча, не шевеля губами и не издав ни звука. Обронила только: «пока герои и героини творят свои подвиги, кто-то должен выполнять работу». Джеймс тоже думал о своем. Тишина была комфортной, располагающей к тому, чтобы окунуться в недра памяти, где воспоминания последних месяцев плавали обрывками в вязкой пучине.

Джеймс молчал. Подвиг… Мира рассказала, что Марию и Эльзу привлекли к лечению старшего брата Канафинвэ, спасённого из Ангамандо, только потому, что эльдар увидели, как их усилия по спасению Джеймса не прошли даром.

Ангамандо. Это слово отдавалось тупой болью в затылке, звоном в висках и непроглядной чернотой в глазах. Кажется, его летаргический сон оставил значительные прорехи в памяти и, хотя Мария уверяла, что он прошел все когнитивные тесты, он чувствовал, что что-то не так. Что-то уже никогда не будет как прежде.

Пока Миднайт и Рига с утра заливали глаза вином по одной им понятной причине, Ирма, привычно внеся разлад в их камерную пьянку, усвистала в неизвестном направлении, Джеймс цапнул со стола оставленный ван Лейден свёрток и полдня рассматривал огрызок того самого знаменитого ошейника.

Вертел его и так, и эдак, но — он мог поклясться чем угодно — что это не было металлом в том смысле слова. Металл был известен ему, как и всякому человеку, работающему с ним.

Вкус металла имеет кровь, как и наоборот — в большинстве случаев. Обычный металл имеет вкус боли в зубах, холода и немного соли. Но этот осколок имел запах смерти. Джеймса конкретно переклинило — никакого другого определения он найти не мог. И… будто бы слышал тонкий безудержный вой — до того тонкий, что слышал его только на периферии звука, но не был же он летучей мышью!

Он сжимал эту проклятую вещь, но его руки дрожали. В непроглядной черноте материала ничто не отражалось — он буквально поглощал весь спектр света и походил на что-то… напоминающее о бесконечно черном и холодном универсуме, оставшемся за небесами.

Джеймс запомнил считанные секунды своей мнимой смерти, как первый рассвет этой земли. Он был в открытом космосе, в скафандре, один — он летел сквозь пространство. Он не запомнил ни далекого свечения звезд, ни отблеска туманностей — хоть между ними было тысячи световых лет или всего лишь один — вокруг была неизменная пустота.

Одиночество.

Холод пробирал до костей, стук крови отдавался шумом в ушах, и только сердце отчаянно боролось за жизнь.

Его должны были подобрать, он должен был зацепиться за трос — и он зацепился. Но то всепоглощающее чувство, что ты один — что ты навеки будешь один — въелось ему под кожу, обволакивая внутренности ледяной пленкой.

Так ли себя чувствовал тот несчастный эльда по имени Руссандол?..

Одиночество — вот о чем был тот ошейник, вот что пел слышимый лишь ему бездонный вой. Что за темная, предвечная сила, которую воплощал тот, кто сидел в твердыне на севере? Стоила ли та, нильская война той, на пороге которой они замерли сейчас?

Тогда-то они и явились. Мира с Джеймсом, на самом деле, первыми узнали, что спасательная операция увенчалась успехом. Но — не для них, как парадоксально это ни звучало. Джеймс даже подумал, что их пришли «убирать», как непременно случилось бы на Ниле, и Мира подобралась тоже, сжимая под мягкой курткой пистолет.

На пороге стоял Куруфин — признаться, самый неприятный из шестерых братьев, именно тот, что месяцами ранее впервые осматривал инопланетные устройства и оружие. Он с усмешкой отметил и побледневшее от напряжение лицо Джеймса и Миру, с каменным лицом сжимавшую оружие под курткой.

— Я пришёл только поговорить.

— Плохие новости? — уцепился Джеймс.

— Отнюдь. Мой брат пришёл в себя, без ошейника, и в целом чувствует себя лучше, чем раньше, за что я — мы — весьма благодарны вашим целителям.

— Разве в таком состоянии он может говорить?

— Поверь, ранья, есть и иные способы сообщить братьям о своем состоянии. Прежде Майтимо мечтал только о смерти.

Это короткое мгновение откровения обернулось настоящим допросом. Куруфин, как и многие другие до него, в очередной раз потребовал подробного рассказа — где случилось нападение на равнине, каким образом, сколько было нападавших, почему они не успели затрубить в сигнальный рог… Что он запомнил — хотя своей памяти Джеймс не доверял, а интересу принца Куруфина — и подавно; откуда вновь начинается отсчет его памяти — осознал ли он себя впервые после нападения в шатре Второго Дома, или, может, на болоте или — еще где-то, много раньше?

Джеймс был наслышан о Морготе, о Тени и прочем таком. Видел ли он что-то подобное, получил ли опыт сродни тому, что имел несчастный старший брат этого надменного юноши? Джеймс болезненно морщился, точно напряжение памятных извилин приносило ему боль и говорил: не знаю, не помню, вряд ли, всё хорошо, мне лучше, спасибо.

А потом…

Эльза пощелкала у него перед носом, возвращая в реальность. Подлитый ему в глиняную чашку травяной отвар уже был едва тёплым.

— Словом, — сказал Джеймс, — нолдор расселяются, и забирают нас с собой. По отдельности.

Chapter Text

Голова гудела, как с хорошей попойки. Миднайт раскачивалась перед зеркалом, борясь с невероятной тошнотой, ударами несуществующего колокола внутри черепа и зачем-то оттягивая к вискам внешние уголки глаз.

Мысли нестройной толпой шарахались из одного угла в другой, сталкивались, заваливались, как горизонт перед ней и накатывали друг на друга, как тошнотворные волны.

Разделиться… Урвать каждый себе по куску и увезти куда-то за тридевять земель и упрятать за семью замками. Кто они в конце концов — питомцы, трофей или люди, наделённые свободной волей?!

Мира была права, когда наотрез отказалась участвовать в той операции и прикинулась не смыслящей в подобных делах. Чертовски, мать её, права.

Что делать? Зашкаливающий кортизол в крови требовал выхода, предпочтительнее — ударом в чье-нибудь смазливое лицо.

Миднайт зачерпнула очередной ковш ледяной воды и с удовольствием опрокинула на — и «в» — себя. Жажда внутри не утихала. Где-то неподалеку вперемешку с проклятиями стонал Рига. Кажется, они пили чтобы… чтобы…

… гениальный способ отвлечься от проблемы, которая с похмелья кажется просто неподъемным куском скалы.

Когда она окончательно оклемалась на улице уже был вечер, и шарахающиеся туда-сюда нолдор понемногу сворачивали движение. Всё больше прибывало нолдор из другого лагеря, но и остатки народа Маглора во главе с ним самим не спешили покидать берег, соглашаясь с необходимостью проконтролировать состояние спасённого брата до транспортабельного минимума.

А значит… он должен быть у себя и можно потребовать объяснений.

Миднайт медленно скинула нолдорские одеяния — рубашку, плащ, какие-то штаны и облачилась, словно в родную кожу, форму военно-космического флота Нила с эмблемой конфедерации справа на груди. Миднайт когда-то, очень давно, поинтересовалась значением и происхождением символа: три закручивающиеся в круги спирали образовывали равнобедренный треугольник, заключённый, в свою очередь, в еще один круг.

В результате недолгого копания в сети выяснилось, что правительство конфедерации выбрало в качестве герба довольно старый и сакральный — для религиозных индивидов — символ, в попытках приобщиться к Террианским смыслам и объявить прямую преемственность. У знака было несколько вариантов начертаний: три круга, три лепестка, три ноги…

Жерар, сокурсник, ушедший в отделение дознания и тайно применявший опыты на военнопленных, тогда посмеялся и сказал: «Три ноги — это какой-то древний вариант пятого колеса у машины? Если не запасная, то лучше отрубить». Наверное, чем-то подобным руководствовалась Консул, захватив и практически уничтожив карвонскую цивилизацию.

Миднайт вздохнула и потёрла большим пальцем блестящий трискель, в Новом Времени символизировавший триединство трех планет конфедерации: Нила, Карвона и Анцвига — с Нилом, естественно, наверху. Как ни крути, любая символика, любая претензия на «помазание» в конце концов выглядит просто глупо. Это работает только для простачков, которым ничего не остается, кроме слепой веры.

Но… как бы то ни было, в родной форме она чувствовала себя более защищенной, чем если бы облачилась в нолдорские доспехи.

Стража у дома короля приветствовала её кивками и слабыми улыбками, распахнув двери. Узнали, или уже получили распоряжение на её счет?

Кабинет Канафинвэ располагался не так уж далеко от входа. Пройдя приёмный покой, зал для обедов и какую-то каморку, Миднайт коротко постучала в двери. Они распахнулись с той стороны почти сразу — Макалаурэ оказался прямо за ними, держа руки на ручках от обеих створок. Окинул её взглядом, отметив непривычное облачение, хмыкнул и посторонился, приглашая внутрь.

— Я вас давно жду, госпожа Миднайт Скайрайс.

Глубоко вдохнув, она шагнула внутрь, игнорируя дрожь, враз пробившую кончили пальцев. Макалаурэ закрыл за ней дверь.

Комната тонула в полумраке. Миднайт видела перед собой лёгкий беспорядок, скрадывающийся под наползающим пологом ночи, одинокую свечу на чистом столе, два стула, один из которых послужил временным шкафом, пока другие вещи были в процессе переезда в дорожные сундуки.

Нолдо все еще стоял у дверей, сжимая ладонью кованую ручку. Будто задумался.

— Раз ждали, тогда, может, вы и начнете? — Миднайт сделала ровно три шага по направлению к столу, но остановилась, развернулась и скрестила руки на груди. — Желательно, без экивоков и как можно более подробно: о том другом народе, о своем спасенном брате и о том, как наша помощь послужила поводом развезти нас по разным землям. Если вы, конечно, не задумали это много раньше.

— Тогда, пожалуй, нам не хватит времени до самого рассвета.

Канафинвэ отпустил ручку и двинулся к ней. Коротко взглянул, прежде чем обойти хорошо знакомый стол, ныне очищенный от бумаг, и усесться за ним.

— Но я думаю, что могу сократить продолжительность этой повести, если вы признаете, что были здесь в ночь восхода ночного светила и смотрели мои записи.

— Смотрела, — Миднайт не стала отпираться. — И многое по сей день нахожу непонятным и маловероятным. К примеру, если говорить о роке и проклятии, которое якобы разделило два народа. Но разве подобные вещи могут быть материальными и влиять на мир?

— Слова, — негромко поправил Канафинвэ, — слова влияют на мир.

— Но разве не вам решать, хотите ли вы услышать и воспринять эти слова? А если вам прикажут сложить голову или… — Миднайт осеклась. Вряд ли она имела право голоса в подобном вопросе. Быстрая смерть или отложенная, с дидактическим посылом — ведь всё это и ей хорошо известно. Не потому ли их отправили якобы на Терру, чтобы якобы забрать какого-то сбрендившего ученого? — Забудьте. Возможно, вы правы.

— Хорошо, что вы это понимаете, госпожа Миднайт. Что касается народа моего дяди — это слишком давняя история, и пропасть между нашими домами чем дальше, тем только глубже. Однажды, быть может, я поведаю вам причины: было бы интересно послушать, как две половины одного народа рассудили бы не-квенди, живущие по иным законам. Сейчас важно одно: они нам не союзники, но и — надеюсь — не враги. Не такие, как Моргот.

— А Моргот — он же тоже бессмертный? — осторожно переспросила Миднайт, не дождавшись приглашения, села на стул рядом.

— Тоже? — нолдо невесело рассмеялся.

Если так подумать, кажется, это впервые, когда она слышит здесь смех от кого-либо. Канафинвэ прикрыл глаза рукой, и она видела только искривленные в сардонической усмешке губы. Так, с открытой лишь нижней половиной лица, он был удивительно похож на человека. Глаза! — подумалось ей, — всё дело в глазах.

— Прежде он звался Мелькор, и до начала времён он, как рассказывал владыка Манвэ, принадлежал к числу Валар, был рождён прежде других и являлся сильнейшим из всех, — он отнял руку от лица. — Но его обуяла зависть и алчность, жажда обладать нашим миром единолично и она, видно, владеет им до сих пор.

Рассказ получился долгим. Миднайт слушала, не перебивая, пока Канафинвэ Макалаурэ, играясь с подрагивающим пламенем одинокой свечи, разворачивал свою долгую повесть, и предания «до отсчета времени» о войнах Валар за владения в Арде переплетались с пробуждением первых квенди, великим Походом, где Миднайт впервые услышала о дедушке принцев — короле Финвэ и о том, как его двоеженство стало началом раскола нолдор.

На самом деле, понять боль Феанаро было нетрудно — это как остаться последним неусыновленным ребенком накануне закрытия детдома. Или, что банальнее, быть единственным кому не хватило пайка, потому что кто-то из вышестоящих недосмотрел, недосчитал, присвоил или махнул рукой на несоблюдение фабричной нормы. Ситуация фантастическая, как и сравнение — ведь в людском обществе ни повторное вступление в брак, ни сиротство, ни борьба за наследство не являются чем-то необычным. Но здесь нолдор были словно слепые брошенные щенки, вложившие свои жизни в руки существ, никогда их жизнью не живших, и воспринимавших все подачки как святую букву закона.

— …Мой старший брат, Нельяфинвэ Майтимо Феанарион — законный Нолдоран, наследник нашего отца и деда. Довольно давно он, отправившись на переговоры с Врагом, попал в засаду и был захвачен в плен. Мне, как его преемнику, было наказано покинуть берега Митрим и уйти далеко на восток, чтобы сохранить брату жизнь и, возможно, вернуть его.

— Но вы не ушли, — вставила Миднайт. — И не поверили.

— Нет, — Макалаурэ отвлекся от огонька и посмотрел прямо на неё. Свет от огня едва ли затмевал собственный свет его глаз. Миднайт даже засмотрелась. Так необычно. Интересно, Мария тоже замечала подобное? — И с тех самых пор судьба Майтимо была неизвестна. Я считал, что он погиб.

— Тогда его спасение не иначе, как чудом, не назовёшь.

Губы Канафинвэ сжались в тонкую линию.

— Или милостью Манвэ. Финдекано, старший сын Нолофинвэ и наш… кузен, — он запнулся, — кое-что рассказал мне. Надежды на спасение Нельо не было, и лишь стрелой можно было закончить его страдания, но Манвэ смилостивился и послал Торондора.

— А это кто?

— Король Орлов. Вы должны были видеть.

Ах вот оно что — Король Орлов, и как она только сама не догадалась? Миднайт самой то зрелище упорно казалось галлюцинацией, сочиненной не до конца проснувшимся мозгом, но увы… этот мир становился всё безумнее. И приходилось душить злую иронию на корню.

Впрочем, она отвлеклась от проблемы гораздо более насущной. Миднайт выпрямилась на стуле, перехватывая взгляд эльда.

— А что до нас?

— А вот это… — его взгляд тоже протрезвел, стоило схлынуть волне неприятных воспоминаний, — уже другая проблема, косвенно связанная с моим братом. Вы, полагаю, в курсе того, что сделала ваша сестра.

— Сняла ошейник.

— Это был не обычный ошейник, это были оковы. Порабощающие волю, дух и тело. Чтобы снять Нельо со скалы, Финдекано пришлось отрубить ему руку.

— Погодите. Со скалы?

— Со скалы. Моргот подвесил моего брата на вершине Тангородрим, — Маглор указал кивком на окно, словно за ним своим человеческим зрением Миднайт могла бы разглядеть очертания вражеской твердыни, располагавшейся за сотни миль и за еще одной грядой гор Эред Ветрин, — неизвестно, сколько он пробыл там. Но, лишь благодаря этой жестокой пытке его спасение стало возможным.

— Какие отчаянные слова. Разве вы не пытались его спасти?

— Нет. Я думал, что он погиб, — повторил он свои слова и встал, чтобы отойти к окну. Снаружи доносился какой-то шум и, возможно, он счел это достойным своего внимания. Или, чтобы отвлечься от неприятных ощущений, которые доставляли её вопросы. Миднайт подумалось, что Канафинвэ должен был не раз повторить эту фразу самому себе, прежде чем она стала для него единственной правдой. Это был жестокий способ и жестокий выбор, но не ей судить. Джеймса вот, тоже не они спасли. А всё тот же…другой лагерь.

Её озарила догадка.

— И вы полагаете, что на Джеймса повлияли… подобным образом?

— Более того, я склонен думать, что он тоже побывал в Ангамандо, — нолдо закрыл ставни. В комнате стало еще темнее — и Миднайт догорающий столбик сальной свечи показался зловещим. — Иначе, как бы он оказался так далеко от места пропажи отряда и, более того, цел и практически невредим? Тел иных эльдар не нашли.

— Я слышала, командир отряда выжил.

— Его приняли за мертвого. Остальных же увели живыми.

Миднайт нахмурилась.

— Но, когда Мария навещала его, он не говорил ничего подобного. Он же ничего не помнил…

— Потому что таков был приказ.

— Это принц Куруфин, да? — Миднайт запустила руки в волосы. Теперь картинка складывалась. До этого дня его презрение и недоверие казались банальной ксенофобией или чем-то вроде этого, но в последнее время он стал еще подозрительнее и, более того, заявился к Джеймсу с Мирой. Мира была изрядно напугана, хотя, к своей чести, и не подала виду. Однако его намерения были очевидными — отослать Джеймса как можно дальше, но оставив под присмотром нолдор, а оставшихся…выходит, что тоже. Вот Ирма посмеется, когда узнает. К злой самоиронии она склонна больше всех.

Сквозь шквал обрушившихся на неё, словно лавина, чувств, она вдруг почувствовала прикосновение к предплечью. Для заледеневшей от подступающего ужаса и потерявшей чувствительность кожи это было сродни ожогу. Миднайт отпрянула.

Ладонь, застывшая у её предплечья, замерла, и опустилась на стол. Макалаурэ оказался совсем рядом, фактически за её спиной.

Сжал её за локоть.

— Успокойтесь. Нет нужды остерегаться меня или моего брата. Позвольте мне всё прояснить, — дождавшись её кивка, нолдо отпустил её и отошел. — Вина?

— Нет, — охрипшим голосом. — Благодарю. Предпочту выслушать на трезвую голову.

— Вряд ли вы сейчас мыслите трезво.

— Вряд ли вы были более трезвы, когда клялись своей Клятвой, — парировала она. Он вздохнул — максимально сохраняя самообладание, но проигнорировал укол.

— В таком случае, я должен вам детально прояснить, кто и что такое Валар. Пока вы, наконец, не поймёте, почему это так важно.

Миднайт и понятия не имела о том, как сыграет свою роль посланца «благих вестей». Благими они не были, с какой стороны не глянь. То Арда у них плоская, как тарелка, что никакую сову не натянешь и теорию гравитации не прикрепишь, то неведомые силы, зовущиеся то ли Властями, то ли Стихиями, и имеющие вполне осязаемое воплощение, вдруг оказываются способными на такое, что ученые вроде Марии или Жерара не пожалели бы по половине от каждого парного органа, лишь бы иметь возможность разобрать все местные механизмы фундаментальных взаимодействий.

Макалаурэ не соврал, и не отпускал её до самого рассвета. Стража косилась с подозрением, глядя на её бессонный помятый вид и истерзанные завязки на рукавах, которые она дергала, не в силах справиться с накатывающими волнами иррационального ужаса. Может быть, всё-таки стоило согласиться на вино?

Или нет, неизвестно, до чего бы она напилась тогда. Вино у этих остроухих коварное — бьет внезапно, да так, что напрочь отшибает и контроль, и память. Это с Ригой они еще разбавляли.

По всему выходило, что… Джеймс мог попасться в ловушку — но, пока не очнулся и не пришел в себя Нельяфинвэ, чтобы сравнить, никто не осмеливался сказать наверняка. Более того, Канафинвэ вполне однозначно заявил, что не собирается тревожить своего брата подобным. «Пустяком», мысленно и злобно завершила за него Миднайт. И держать его вблизи короля всё равно что иметь бомбу замедленного действия за пазухой. Рванет с вероятностью пятьдесят на пятьдесят.

Миднайт подозревала, что вчера (или уже позавчера?) Джеймса и Миру как раз такими аргументами и осчастливили. И если-де раньяр пожелают остаться под защитой нолдор, придется считаться с их мнением.

— Разумеется, вы вольны идти и жить любой жизнью, которой пожелаете, но в таком случае ни я, ни кто-либо из моих братьев не может обещать вам кров и защиту, не зная, с чем имеем дело, — сказал Канафинвэ, когда аргументы и контраргументы уже иссякли и за окном занимался рассвет. Миднайт опустошила к этому моменту целый кувшин воды и сидела, зарывшись руками в волосы. — Если же Курво прав, и ваш собрат попал под влияние Ангамандо, то он становится опасен и для вас.

— А если ваш собственный брат, который сейчас лежит беспамятный на койке, очнется не таким, то как бы вы поступили? — хрипло спросила она. — Бросили бы его? Заперли? Убили?

Она не видела, но догадывалась, что каждый вопрос как удар плетью наотмашь. О, конечно же, он подумал обо всех возможных исходах. Не может человек (не-человек, разумный индивид), принимающий холодные и жестокие решения однажды, враз перемениться и начать думать по-другому. Особенно когда и первый, и второй случай касался родного брата. Хотя как знать, какие между братьями тут отношения.

— Не знаю, — тихо ответил он.

— Милостью будет позволить ему умереть, — расшифровала она вслух. О да, за один только этот вечер она успела уже неплохо открыть этого нолдо с разных сторон и понять, какими дебрями ходят его помыслы.

Канафинвэ ничего на это не ответил.

Зато они пришли к согласию в другом: раньяр имеют право рассудить самостоятельно, куда и с кем из принцев отправиться. За исключением одного лишь Джеймса: Карнистир, который не-Куруфин, но такой же молчаливый и более хваткий, высказал желание забрать Халпаста с собой, потому что якобы что-то понимал в стойкости духа и сопротивлению влиянию извне. Здесь альтернатив не было и Миднайт пришлось согласиться.

Стала открытием и смежная новость: братья тоже разделялись, успев за время пребывания у Митрим разослать разведчиков и к северу, и к западу, и к востоку, и к югу — вплоть до поселений других квенди на разных точках карты Белерианда. Ждали лишь пробуждения Нельяфинвэ и его решения.

Остановившись у дверей в знакомый (не-родной) дом, Миднайт ощутила явственное желание закурить. Она в жизни никогда не курила и лишь испытывала тошноту, стоило кому-то из сослуживцев проигнорировать существование курилки.

На пороге её встретила Ирма — с таким разочарованно-отстраненным выражением лица, что Скайрайс невольно ощутила дежавю.

— Стало быть, опять бегала к своему королю, свернув хвост в дулю и принимала решения в одиночку. Так? — встала прямо в проёме, не позволяя войти.

— У тебя есть предложения получше? Валяй? — слишком устала, чтобы спорить. Толкнув Лейден в плечо и заставив отойти, Миднайт прошла внутрь.

В гостиной все были в сборе, за исключением Эльзы. Её же, Миднайт, отсутствие явно давно заметили и только ждали её возвращения. Ирма догнала её в два шага.

— Проходи, не стесняйся. Воды, вина?

— Воды и плюнуть не забудь, — Миднайт криво усмехнулась. — Потому что новости, которые я вам принесла на хвосте, вам, очевидно, не понравятся. Где Эльза?

— На вахте, — Ирма вернулась, сунула глиняный кувшин и чашку ей в руки и рухнула в любимое кресло Миднайт, развалив ноги. — Следит за рыжим и вероятно, вытирает ему слюни.

— Следи за словами, — посоветовал Рига. — Может, благодаря тому, что Эльза и Мария его спасли, нас тут еще не пришили всех!

Мария кривилась и прятала лицо. Она тоже держала в руках чашку, но Миднайт уже ощутила витающие в воздухе винные пары. Самые сильные — исходили как раз от неё и Риги. Ирма, на удивление, была трезвее всех. Только цеплять всех продолжала, как обычно.

— Так, — Миднайт приблизилась к низкому топчану, служившему диваном, где расположилась троица из Марии, Риги и Джеймса, и щедро плеснула на первых двоих из кувшина. Вода быстро стекла по собранным волосам и попала за шиворот. — Мне сейчас нужны трезвые головы. Я так понимаю, обсуждаете разговор Джеймса и этого Куруфина?

Мария что-то согласно промычала. Хотя вот она вряд ли принимала агрессивное участие в обсуждении.

— Ирма права, я была у Канафинвэ. К сожалению, мне не удалось убедить его, что Джеймс не находится под чьим-то там влиянием. Но, — Миднайт акцентировала, попеременно уставившись на Ирму, и на поникшего Халпаста, — и ему не удалось убедить меня в обратном. Поэтому, мы пришли к консенсусу.

— «Какому-никакому»? — добавил Штраус.

— Никакому, — фыркнула Ирма.

— Сами решайте. Мы вправе уйти и сами жить свою жизнь как нам захочется — но тогда на помощь и взаимоотношения с нолдор мы рассчитывать не сможем, мне это ясно дали понять. Я знаю, есть какое-то королевство в лесу, о котором говорил Лаэгхен; есть поселения на побережье и в южных лесах. Есть еще какой-то совсем непонятный народец, живущий в горах — не на вершинах, а внутри гор где-то на западе.

— И?

— Если хотите знать мое мнение: нет никаких гарантий, что там мы не столкнемся с тем же.

— Так и думала, — Ирма прикрыла глаза. — Это весь кон-сен-сус?

— Нет. Если мы остаемся с нолдор, то остаемся и играем по их правилам. Раз нолдор сами разделяются и поделят земли между собой, мы тоже разделяемся и тоже имеем право выбора, куда и с кем.

— За исключением Джеймса, — подала голос Мира.

— Карнистир изъявил желание помочь тебе, — Миднайт взглянула на Джеймса. — Если тебе такое предложение интересно, тебе стоит поговорить с ним. Но… ничего еще не решено. Все ждут, когда очнется Нельяфинвэ Майтимо и скажет свое слово.

— Эльза как раз с ним, — напомнила Ирма. — Надеюсь, твоя младшенькая не подправит твои ночные труды по своему разумению.

Ирма криво усмехалась.

Миднайт закатила глаза, махнув рукой.

— Я, пожалуй, пойду отдохну. А вы, — она не смогла подавить зевок, — обсудите и расскажете потом, к какому решению пришли, — кивнула Ирме: «если хочешь что-то мне сказать, то говори».

— Хорошо, — Лейден хлопнула по бёдрам и встала. — Тогда провожу тебя.

Комната, которую Миднайт занимала вместе с Марией и Ирмой, располагалась на втором этаже постройки. Деревянные ступени скрипели под ногами, или же слух слишком обострился.

— Ты хоть понимаешь, что разделение нас ослабит, — прошептала Ирма, идущая следом. Шёпот больше походил на шипение.

— Смотря для чего тебе нужна сила, — Миднайт остановилась на середине лестницы и развернулась, опираясь на перила. — Против кого ты собираешься сражаться? Против тех, кто покалечил Джеймса? Так нолдор им тоже не друзья. Или против нолдор? У тебя есть причины?

— Твой выбор есть не что иное, как размен пули на петлю, — Ирма вытянула руку и сжала перила с такой силой, что они скрипнули. — Хочешь, чтобы мы оказались с ними в одной связке? Добровольно?

Миднайт наклонила голову, разглядывая Ирму, словно бы подопытную под новым углом.

— Знаешь, все люди связаны друг с другом. Верой ли, идеологией, нацией, стороной. И у каждого подобного сборища свои правила игры, которые ты либо принимаешь, либо нет. Если не хочешь принимать — будь анархистом и ты вольна идти куда хочешь. Но с анархистов и спрос другой.

— Разве ты не хочешь жить своей жизнью, по своим правилам?

Ирма продолжала наседать, поднявшись еще на одну ступеньку, и теперь возвышалась над Скайрайс всем своим немалым ростом. Миднайт практически дышала ей в грудь, приходилось задирать голову — до ломоты.

— Хочу, но, боюсь, такая жизнь будет очень недолгой. Твои правила в игре действуют, пока не находится кто-то, позволяющий себе не принимать их в расчёт. Понимаешь? В конце концов, если тебе станет невмоготу, ты сможешь уйти. Мы сможем уйти, — Миднайт исправилась, искривив губы в горькой усмешке. — У нас ведь есть уже опыт, не так ли?

Ирма молчала.

— Никогда не смей говорить, что это нас ослабит, — Миднайт потянулась, чтобы дотронуться до чужой обветренной ладони, но замерла на полпути. Отстранилась. — Считай это шансом наконец прожить жизнью, которой у тебя никогда не было. Да, мы будем по отдельности. И ты впредь сможешь не оглядываться на наши...чужие решения. Не этого ли ты всегда хотела?

Эльза петь не умела. Это не было чем-то, что обычно входит в систему изучаемых предметов на Ниле, и не являлось даже популярным факультативом. Подобное бесполезное и бесперспективное умение могли себе позволить разве что гражданские, да и те, кто побогаче и беззаботнее — песни и музыка на Ниле были, но сгенерированные искусственным интеллектом и синтезированными голосами. Словом, для только-только осваивающегося в чужой системе человечества музыкальные способности не стояли на первом месте.

Но, бывало, кто-то пел, мурлыкал себе под нос и отстукивал ритмы пальцами по столу. Кто как мог и как умел, никто обычно не учился.

Эльза мурлыкала под нос бессвязную песенку, которую сочиняла тут же, на ходу, и бездумно прописывала тенгвы, которые еще недели три тому назад каждому выдала Миднайт, веля учить местный алфавит.

Совсем рядом раздался звук, чужой. Эльза встрепенулась, испещренная кривыми письменами бумажка соскользнула на пол. Покрутила головой, никого. Только она и больной на койке, и датчики.

Взглянула на экран ручного терминала, транслирующий данные с датчиков — дыхание опять сбилось, стало поверхностным и учащенным. Мария говорила, что данный организм уже не раз выкидывал что-нибудь такое, что в их мире было бы уже из ряда вон, а этот — ничего — держался. Эльза потрогала чужой лоб — испарина.

Пока меняла повязки, глупая песня вновь полилась сама собой. Может, песни уж не такие и глупые, раз они способны стабилизировать состояние даже такого безнадежного пациента — уж она-то видела, случилось на её глазах. Мария тогда впала в свою молчаливую истерику, но уже потом. Такое с ней бывало только тогда, когда всё шло не так как надо или было необъяснимо. А тут как раз два попадания из двух.

— Тенгва мальта, тенгва мальта, — напевая, бормотала она, мысленно выписывая перед глазами черты. Монотонные пассы руками над перевязками и примочками косвенно закрепляли изучение.

— Замолчи, — вновь раздался звук. Едва слышимый, но звуки отчетливо собрались в слово. Эльза замерла, разворачивая голову вниз. В сером измученном взгляде едва уловимо мерцало сознание. Тёмно-рыжие ресницы отбрасывали длинную тень в неровном свете свечей. — Замолчи, — взмолился он. — Никогда…не…слышал чтобы…искажение…было настолько…жалким.

Эльза не сразу соотнесла едва различимое шевеление губ с тем, что её пациент, наконец, очнулся.

Она натянула на лицо улыбку и нервно хихикнула, не зная, что делать первым: подбирать рассыпавшиеся по чужой койке листки, предложить воды или сигналить во все колокола.

— Ну знаешь, — выдавила она. — По крайней мере, мне удалось тебя разбудить.

Chapter Text

После того как очнулся Нельяфинвэ Майтимо Феанарион, время взревело реактивным двигателем. Вокруг очнувшегося нолдорана всё время кто-то был: братья, лекари, советники. Эльза только качала головой, безропотно отдав бразды лечения Кампилоссэ: уж больно неловким вышло первое знакомство с королём.

Внутри их небольшой компании тоже витала недосказанность и неуверенность — друг в друге и в завтрашнем дне. Так Эльза узнала и о ночных беседах Миднайт с Канафинвэ (что теперь было частой причиной зубоскальства Ирмы и еще более мрачного настроения Штрауса), и о странной договорённости «поделить» раньяр между собой. Ну, или поделиться самим.

— Как-то так, — Мария долила воды в стакан, еще сильнее разбавляя вином. — Я, когда протрезвела, сразу Найт и сказала: ты думай как знаешь, а я поеду с Джеймсом. И она мне такая сразу: «влюбилась, что ли?» Какое там!

— А разве нет? — Эльза ходила взад-вперед по крохотной кухоньке, в надежде отыскать остатки съестного. Но была только корзина, накрытая салфеткой, и подсохшие, трехдневной давности, булочки. — Не она одна так думает. Ты над ним разве что крыльями не хлопаешь.

— Мало ты понимаешь, — Мария раздражённо дернула рукой, и смахнутый со стола кувшин превратился в черепки. — Если уж остроухие разглядели что-то в его состоянии, то я и подавно! Только у меня нет нужной аппаратуры, чтобы отследить, что с ним стало не так.

— А что с ним не так?

— Всё не так, — буркнула де Гранц. — Не могу объяснить. Но он будто… более осторожный стал, что ли. Так бережется тело, которое недавно наставило себе синяки. С ним то же самое, но с психической или когнитивной стороны. Не могу понять. Но если этот Карнистир в этом понимает — то я своего шанса не упущу.

— А я думала, ты просто не хочешь оставлять Джея наедине с этой бедой.

— И это тоже, — Мария пригубила из своей чашки и облизнулась. — Если разделяться, некоторым точно попарно придется. Их семь, и нас… семь. Я поспрашивала, кто и куда. Куда — пока непонятно, но, к примеру, рыжие близнецы точно будут вместе править землями. Если к ним отправится кто-то один, то я смогу поехать с Джеймсом.

— Странно это как-то.

— Да уж… — Мария подперла голову и весело улыбнулась Эльзе. — Не этого мы ждали, когда летели вязать Карбонеро, не правда ли?

— Я думала, мы дезертировали.

— Одно другому не мешает. Дезертирам же тоже нужно куда-то возвращаться, если не пристать. А тут без хорошего подношения о возвращении и думать не стоит.

Возобновились сборы задержавшихся на этом берегу остатков Первого дома на другой берег. Если верить слухам, Нельяфинвэ Майтимо уже отдавал какие-то приказы. Эльза в это мало верила: сама слышала от Кампилоссэ, что несчастный эльда то и дело проваливался в кошмары наяву и бредил, будто бы верил, что все еще находится в подземельях Ангамандо.

Те, кто его слышал, покрывались испариной и едвали не седели — и, что важно (как настояла Мария), получали сведения из первых рук. Эльза понимала, почему для де Гранц это было так важно — вероятно, она составляла какие-то свои тесты и сверяла получаемые, пусть и путём слухов и сломанного телефона, данные с показаниями Джеймса. Джеймс капризно поджимал губы, отфыркивался и замыкался, но Мария неустанно тормошила его. Они то и дело везде появлялись вместе, шушукались, держались под ручку, будто бы самая что ни на есть парочка. Оба отрицали. Ну и пусть, не её это дело.

Мария и Джеймс вскорости отправлялись на тот берег первыми, чтобы поближе познакомиться с Морифинвэ Карнистиром и окончательно подвести, так сказать, черту. Эльза завидовала их решимости и какой-никакой, но определенности будущего.

Миднайт тоже была чем-то занята, как оказалось позже, училась ездить верхом под чутким надзором и градом саркастичных комментариев от Ирмы. Что ж, им всем придется научиться. И не только ездить верхом, но и сражаться на мечах или копьях, стрелять из лука, добывать себе пищу, печь хлеб, строить дома… Всё, что в системе координат делали только первобытные общества. Эльза коротко смеялась и быстро подрядилась в помощницы Кампилоссэ — по крайней мере, нолдор оценили эффективность датчиков и показателей, которые чутко отслеживали даже те моменты, когда Нельяфинвэ вот-вот впадет в буйство или истерику.

… За этим было грустно наблюдать. Такой рыжий великан, больше чем вдвое выше неё, испещренный шрамами и язвами, с обритой головой, где сквозь отраставшую рыжину еще проглядывали скобы швов, которые только предстояло снимать. Даже его поведение после пробуждения разительно отличалось от подобного у Джеймса, их даже сравнивать казалось кощунственным.

Незнамо как, её, одну-единственную из раньяр, вновь допустили присматривать за таким важным для всех нолдо. И дорогим, бесспорно.

И он сам, стало быть, привык к её «искаженным» песенкам и неправильному произношению квенья.

— Ты, — как-то хрипло сказал он, пялясь в потолок, — слишком странное и неправильное создание, такое не мог придумать даже Моргот.

— Это же хорошо, — ответила Эльза тогда, проверяя бандаж на медленно заживающей шее, — тебе нужно как-то якориться в реальности. Специально для тебя буду учить квенья как можно менее рьяно.

Он состроил какое-то подобие ухмылки, показав отсутствие нескольких зубов с правой стороны. «Надо будет поговорить с этим умельцем о зубных протезах», сделала себе пометку Эльза, мысленно содрогаясь от перспективы встречи с тем самым Куруфином, которого Миднайт успела окрестить ксенофобом.

Следующие два месяца были наполнены шумом больничной палаты, гомоном активизировавшихся советников, которых Нельяфинвэ принимал полулёжа в постели, восторженными восклицаниями Верных Первого дома, обнадеженных восстановлением Нельяфинвэ в качестве третьего Нолдорана.

Руссандол чувствовал себя намного лучше и пытался уже вставать, но ослабленные мышцы на ногах не позволяли сделать более двух шагов. Тем не менее, он заявил, что намерен переехать на другой берег и окончательно освободить лагерь для Второго Дома. Порой он о чем-то говорил и с Нолофинвэ — за закрытыми дверями.

Накануне переезда грянула и новость: Нельяфинвэ был намерен передать корону своему дяде, тому самому Нолофинвэ, и за весь Первый Дом отказаться от притязаний на власть над всеми нолдор.

Хлёстко отдающий приказы хриплым низким голосом, приструнивающий разношерстных братьев одним лишь взглядом… Нельяфинвэ Майтимо оказался тем самым фундаментом, свинцовым раствором, заново скрепившим рассыпавшиеся блоки отцовского наследия.

Он не мог не восхищать. Особенно после того, как Рига и Миднайт растолковали ей истинные намерения, сокрытые под передачей короны: это был мудрый политический ход, якобы объединяющий все три дома нолдор под рукой Нолофинвэ, имеющего наибольшее число сторонников, но и обязующий нового нолдорана защищать также интересы Первого Дома взамен на их «верность». Не мог не восхищать!

Тем более, что даже таким, держащим спину ровно только благодаря подпорке, восседающим на подушках из-за неокрепших ног и с обезображенным шрамами лицом и телом — он оставался для своих братьев и последователей, коих было немало — единственным законным правителем. Его стали в глазах страшились, но он был покрыт всеобщим уважением и трепетом, и ни на секунду не давал усомниться, что он по-прежнему — Король.

Пир Примирения как раз пришелся на середину лета — подумать только, они пробыли в этом мире уже больше полугода! — где и состоялась торжественная передача короны. Только короны — королевскую цепь, в которой Нельяфинвэ на своих ногах явился на пир, он не отдал.

А уж после пира, когда они обустроились в новом лагере и в новом доме, глава Первого Дома призвал раньяр к себе.

— Стало быть, вы и есть те самые странники, о которых я столько наслышан, — без обиняков начал он.

В тёплом каминном зале находился только он сам, его второй брат Канафинвэ и четвертый брат Морифинвэ Карнистир. Раньяр же были приглашены в полном составе. Как в первый раз, при знакомстве с королём-регентом Макалаурэ, но на сей раз обстановка была более неформальной.

— Я благодарен вам за участие в моем спасении от пут Врага, — он вальяжно, с истинно королевской грациозностью салютовал в сторону Эльзы и Марии (о второй, видимо, уже был осведомлён), — но позвал вас не за этим. Мои братья известили меня о событиях прошедших месяцев, и в частности, о предложении присоединиться к нашему народу. С некоторыми оговорками.

Он замолчал, ожидая ответа. Раньяр переглядывались. Миднайт чувствовала едва ли не жжение в затылке, пробуравливаемое Штраусом и Лейден. Мария с Джеймсом, насколько она знала, уже давно определились. Мира подозрительно хранила нейтралитет.

— Да, — Рига первым прочистил горло. — Всё так.

— И что же? — почти мягко поинтересовался Нельяфинвэ. Миднайт перехватила направленный на неё взгляд Канафинвэ, вежливо удивлённый. Она прикрыла глаза. На сей раз, не ей решать. В их рядах балом правила не монархия, а демократия.

— Поздно переобуваться, — высказалась Ирма. — Для нас очевидно, что, куда бы мы ни пошли, всюду встретим то же отношение и те же вопросы. По крайней мере, сейчас мы знаем кто такие нолдор, а вы знаете нас, очень даже качественно.

Миднайт пришлось приложить усилие, чтобы не столкнуться взглядами ни с Канафинвэ, ни с Нельяфинвэ. Благо, Лейден хватило такта прямо не сказать о задолжавшим раньяр нолдор — благодаря всё тому же Нельяфинвэ и спасавшим его Марии с Эльзой.

Четвертый брат, Карнистир, побагровел лицом и выступил вперед. Но Нельяфинвэ поднял руку.

— Хорошо. Я вижу, что вы честны со мной. Что ж, полагаю, дальнейшие обсуждения о распределении земель и ваши пожелания с кем куда отправиться можно решить позже, в более частном порядке. Господин Джеймс Халпаст, госпожа Мария де Гранц, я намерен говорить с вами наедине.

Мария встревоженно смотрела на то, как Миднайт, Рига, Эльза, Мира и Ирма один за другим покидают каминный зал. Миднайт шепнула только: «мы будем ждать вас неподалёку, не бойтесь», прежде чем выйти. Тишина, нарушаемая лишь шорохом длинных нолдорских одежд, была почти что каменной. Джеймс был мертвенно-бледен, впервые столкнувшись с прошедшим огонь и воду Ангамандо нолдо лицом к лицу.

Нельяфинвэ развернулся к Карнистиру:

— Призови Линталайэ, командира того отряда. Я намерен разобраться с этим случаем раз и навсегда.

— Каким образом? — раздался тонкий, высокий голос светловолосой, похожей на ваниэ, девушки с льдисто-голубыми глазами.

— До меня доходили разные слухи и сведения. Один мой брат утверждает, что ваш друг побывал в плену в Ангамандо, другой — что разум господина Джеймса всего лишь смущен и из всех нас наиболее подвержен воздействию Темной Мысли, которая есть нынче везде в Белерианде, и от неё не укрыться, — Нельяфинвэ усмехнулся, дёрнув порванным с правого края уголком рта. — Вы и вовсе вряд ли представляете себе, кто такой Моринготто.

— Вы правы, не представляем.

— Тем не менее, единственный из всех находящихся на обеих берегах Митрим, кто в полной мере представляет себе кто такой Моринготто — это я.

— Брат, — начал было бывший король-регент, застывший скорбной статуей за креслом старшего, но был прерван поднятой рукой.

— Не спорь со мной, Кано.

Дверь отворилась, и Мария увидела смутно знакомого нолдо: с длинными, мышиного цвета волосами, заплетенных в несколько кос, в зелёном одеянии разведчика с наброшенным на плечи черным плащом.

— Аран Нельяфинвэ, Линталайэ явился и готов служить.

Нельяфинвэ снова махнул рукой. Мария только заметила — это была та самая правая рука без кисти, но теперь к запястью крепился весьма искусный протез, облаченный в перчатку. Настолько правдоподобно, что она далеко на сразу заметила подвох. Впрочем, будь она чуточку менее нервозной из-за такой внезапной аудиенции…

— Расскажи мне, что произошло, когда твой отряд разбили несколько месяцев назад.

— Докладываю. Нас обнаружили разведчики Моринготто. Они зашли с солнечной стороны, хорошо скрываясь из-за холмистой местности и тени Эред Ветрин. Аглор погиб первым, потом подстрелили мою лошадь, и я оказался под ней без сознания со сломанной ногой — вероятно, поэтому меня приняли за мертвого и оставили. Когда я пришел в себя, среди мертвых не было лишь троих: Айлора, Талиона и ранья Джеймса. Это всё, что я могу поведать, аран.

— Так. Стало быть, еще Айлор и Талион, — сказал Нельяфинвэ, будто что-то припоминая. Он повернул голову к Джеймсу: — Ты. Помнишь их?

Помнил ли он? Смешной вопрос. Что есть воспоминание, как не воспоминание о воспоминании? Каждое новое «воспоминание» не возвращает человека к увиденному в прошлом, лишь к тому, что «вспоминалось» в последний раз. Подобное и близко не назовешь хоть сколько-нибудь объективностью.

Айлор и Талион… Айлор, кажется, был чем-то похож на Линталайэ, с такими же пепельно-светлыми волосами и ледяным взглядом, суровый и неразговорчивый. Талион… единственное, что вспоминалось — это почему-то кровь на руках, много крови, которая в этом воспоминании принадлежала Талиону.

Но Джеймс помнил и ровно противоположное: то, как его самого так же оглушили и он не сознавал себя вплоть до момента когда его привезли в лагерь Второго Дома. Тогда откуда это воспоминание про кровь? Он наморщил лоб, силясь вспомнить, и ничего. Дико разболелась голова.

— Помню, — наконец, сказал он. — Они были с нами в отряде.

— А что случилось с ними потом? Они попали в плен? — когда вопросы задавались подобным тоном, хотелось подчиниться. Но, боги небесные, если они есть, как раскалывалась голова!

— Не знаю. Не могу ничего вспомнить. Словно между нападением и моим пробуждением в лагере одна лишь пустота.

— Лукавишь, — усмехнулся владыка. — Если ты не помнишь события и лица, то чувства ты свои можешь вспомнить?

— Страх, — отчеканил Джеймс. — Страх, как будто, как будто…

Он повернулся к Марии, словно бы она могла помочь ему подобрать слово. Она распахнула глаза и наклонилась к нему, обхватывая теплыми ладонями его руку, вцепившуюся в собственное колено:

— Джей?

Практически немо, на границе звука, он шевельнул губами:

— Как будто меня вышвырнули в шлюз. Без скафандра. И я ничего не могу сделать.

Мария успокаивающе похлопала его по тыльной стороне ладони.

— Мы глубоко внутри гравитационного колодца, Джей. Здесь не будет ни шлюзов, ни скафандров. И везде есть кислород, даже в воде — правда, растворенный.

— Утешила, — улыбнулся он.

Отняв руки, Мария повернулась к Нельяфинвэ, который задумчиво внимал их недолгому разговору всё это время:

— Это вам о чем-нибудь говорит, владыка?

— Страх не рождается из ниоткуда, — нолдо откинулся на спинку кресла. — Всегда есть причина, пусть даже она выжжена из памяти. Я своего слова и обещания не изменю: вы можете ехать с моим братом Карнистиром в Таргелион. Он присмотрит за вами.

— Мы будем узниками?

— Нет, — вмешался Карнистир. — Бездельничать вы не будете.

Мария негромко рассмеялась, чувствуя, как неуловимо жжёт уголки глаз. Стадо мурашек маршировало вниз по спине, и тело, еще с мгновение назад скованное единым спазмом, постепенно расслаблялось.

— Что думаешь? — тихо переспросил Кано, едва все раньяр разошлись. — Ты веришь ему?

— Даже если нет, всё это слишком поразительно. Не добить раненых, быстро схватить одних и отступить — уж больно не в духе орков, особенно если они действовали по приказу. А они действовали, — не дожидаясь дальнейших расспросов, Майтимо продолжил сам, потянувшись за кувшином вина, — и нашли кого искали. Стало быть, эти странники действительно необычны, раз Моринготто взял одного и подбросил, словно яйцо, обратно к нам.

— Так ты думаешь, что он тоже побывал в Ангамандо? Разве это безопасно, оставлять его среди нолдор? — забеспокоился Макалаурэ, и тут же осекся.

— Верно. Ты забываешь, дорогой братец, что я тоже там был. И много дольше этого бедолаги, — Майтимо отпил, катая полузабытый вкус на языке. Та ранья, что присматривала за его ранами — Эльсэ, кажется, всё норовила отобрать приносимое ему слугами вино. Приходилось её осаживать. Хотя и груб с ней он тоже не был: помнил, кто именно снял его ошейник. Нельяфинвэ потянулся правой культей к шее, еще защищенной искусственным воротом и повязками, под которыми скрывались медленно затягивающиеся раны. Пока не вспомнил, что пальцами правой руки больше не может коснуться. — Кого решил забрать с собой?

— Что?

— Передо мной можешь не притворяться. Уж я тебя с пелёнок знаю. Позволив им выбирать, ты всё же должен был предусмотреть, что они крайне ограничены в свободе своего выбора. Так, лидер их должен быть под рукой. Рыжеволосый, подумать только, — пробормотал Нельо практически в бокал.

— Не он, — перебил Макалаурэ. — Дева, что сидела рядом с ним. Черноволосая.

— Их предводитель — дева?

— Да, так они сказали. И она действительно принимает многие решения.

— А остальные?

— Сообща, насколько я видел.

— Стало быть, ты рассчитываешь, что эта дева отправится с тобой.

— Я бы не хотел вешать на тебя подобный груз. Если Моринготто их ищет, то лучше, если для твоих земель будет меньше риска.

— Меньше ли? — протянул Нельяфинвэ. — Вот уж не знаю. Ведь и в Химринг придется кого-то забрать.

— Разве не ту целительницу, что присматривает за твоими ранами? Она будет полезна и после того, как ты окончательно исцелишься.

— Именно, — кубок с гулким стуком опустился на невысокий столик. Нельо прикрыл веки. Истончившиеся, бумажные. Макалаурэ подавил неуместное желание прикоснуться к изувеченному лицу брата. С момента своего пробуждения Майтимо отказался от материнского имени и не позволял к себе прикасаться, если это только не были целители или Куруфин, вознамерившийся воссоздать утраченные зубы. — Ступай, Кано. У нас впереди еще много дел.

Ни для кого не было секретом, что нолдор не собираются задерживаться на гостеприимных берегах Митрим. Как раньяр стало известно после Пира Примирения, вечно отсутствовавшие близнецы Амбаруссар, самые младшие представители Первого Дома, как раз возглавляли отряды разведчиков, уже очень долгое время назад посланные Канафинвэ исследовать земли Белерианда, чтобы составить карты земель.

Решением Нельяфинвэ Первый Дом уходил на север, оставляя более защищенные и плодородные места Второму и Третьему Домам. Он был твёрд в своем решении видеть пики Тангородрим со своих земель и вести с Моринготто неутомимую войну столько, сколько потребуется.

Земли, что он выбрал себе, позднее назовутся Рубежом, или Пределом Маэдроса — по его синдаринскому имени. Это был самый скверный кусок земли, прямо под носом Врага, где на голом, обдуваемом всеми ветрами холме Химринг, будет возведена одноимённая цитадель. Эльза Скайрайс отправлялась с его народом, связанная обещанием приглядывать за своим «первым личным пациентом». Маэдрос проявил неслыханную щедрость, предложив присоединиться к его народу и числу Верных. Не сказать, что других альтернатив не было, но, как-никак, эта рыжая громадина не внушала ей такого ужаса, который нолдо внушал той же Марии — что было крайне занятно наблюдать.

Канафинвэ Макалаурэ отводились земли на западе от гряды северных холмов, между двумя рукавами реки. Стратегически она была едва ли не важнее будущих владений Маэдроса, ведь судя по картам — местность открытая и наименее защищенная, именуемая Вратами. И второй брат почти в одиночку принял решение забрать на свои земли Миднайт Скайрайс, как лидера раньяр. Эльза знала, что такой исход был наиболее очевиден, и вместе с тем была удивлена ссоре, что единовременно возникла между давними друзьями: Миднайт и Ригой Штраусом.

Рига переживал это разъединение едва ли не сильнее всех, и даже говорил лично с Канафинвэ, но тот был непреклонен, хотя и предложил Риге отправиться с ними во Врата, которые граничат с Химрингом.

Это могло бы стать выходом, но Миднайт решительно была против. О, разумеется, она должна была понимать всю подноготную такого решения — и всю его опасность. Для себя, для остальных. Но Найт решительно стояла на своем:

— Отправляйся на юг, в земли Амбаруссар, и возьми с собой Миру, — сказала ему Миднайт за закрытыми дверями. — Я знаю, ты не хочешь чтобы я лезла на рожон, но я уже известна как лидер раньяр, и поэтому должна нести ответственность. И то, что меня будут держать в поле зрения, тоже не является чем-то необычным. Для них я буду гарантом верности раньяр. Ну а ты… ты должен быть в тылу, как человеческий командный пункт. И принимать решения издали, как я — на линии огня. Только беря во внимание две разных точки зрения, мы сможем найти решение. Ты согласен? И сбереги мою сестру, я доверяю её тебе.

Верно… Миднайт не Эльза, не Мария и уж тем более не Ирма ван Лейден, никогда не следящая за своим языком. Она знала военное дело и училась тонкостям политики, когда Томас Лейно решил взять её под крыло. Даже если его протекторат обернулся их восстанием и дальнейшим бегством, он мог по праву гордиться своей протеже. Но гордился ли на деле? Скорее уж обрадовался, что избавился таким нетривиальным способом от весьма опасного субъекта.

Рига провел рукой по кожаной обмотке рукояти — его собственный, персональный меч, откованный еще пару месяцев назад в нолдорских кузницах по личному приказу Маэдроса. Некоторые воины нолдор косились на их клинки с клеймом Первого Дома, но уж лучше так, чем направо и налево светить тем, что они пришельцы-с-другой-планеты. Тем более, когда после памятного разговора с Марией и Джеймсом Нельяфинвэ заявил, что они должны уметь обороняться и должны быть неотличимы от нолдор. Мимикрировать, затаиться.

— Мне ясно одно: Моринготто о вас уже известно, а потому за вами будут охотиться. Годы и десятилетия, столетия — столько, сколько потребуется. Неустанно, его слуги будут загонять вас в угол, пока у вас не кончится дыхание — и тогда вас схватят, и неизвестно, чем всё обернется, — так сказал он, и на его шее, видневшейся сквозь распахнутый ворот, виднелся толстый, кольцом опоясывающий её шрам. Нельяфинвэ Майтимо куда лучше остальных узнал Моринготто, и его слова, пусть и пропитанные сверх необходимого нотами трагизма, однако, пробирали до самых костей. Но понимал ли он в полной мере, что может случиться, попади они в его руки?

Понимали ли они сами? Рига не до конца был уверен в этом. Моргот, Враг или как там его — наверняка еще не явил себя во всей своей красе. Он выжидает, прощупывает границы, выясняет на что способны нолдор, куда они отправятся, как будут готовиться к противостоянию. И его нельзя было недооценивать.

Схожим образом мыслила и Мира, младшая сестра Миднайт. И пусть обе были близнецами, даже для окружающих было бы крайне тяжело их спутать. Мира Скайрайс говорила еще меньше сестры, еще неохотнее, всегда предпочитая отсиживаться в тени. Но именно Мира опередила его, заявив, что отправится вместе с ним в земли Амбаруссар — просто поставила его перед фактом, прежде чем уйти вновь по своим делам.

В теплицах было оживлённо. Первым в далекий путь отправлялся народ Карнистира, увлекая за собой Марию и Джеймса. Эльдиэр из числа учениц неких Эстэ и Йаванны заготавливали травы, пекли дорожные хлебцы-коймас, варили бодрящее питьё, зовущееся «мирувором»… и прочее, и прочее. Мира с неудовольствием опустила взгляд на свои ногти — поломанные, с набившейся под них грязью. Руки были испачканы по локоть соком обрезаемых стеблей и листьев, которые она собирала вместе с нолдорскими женщинами с самой зари. Она ни на одну секунду не забывала о том, что еще многому предстоит научиться: выправить произношение, отточить до совершенства письмо, местной системе счета, а также другим, более приземленным вещам, которыми люди на Ниле не занимались сотни и тысячи лет: ткать, шить, выращивать еду, охотиться, строить дома, ездить верхом и много, много чего еще. Хотелось бы верить, что у них будет на это время.

Что она однозначно умела делать хорошо — наблюдать, не вмешиваться, анализировать. Оставаться как можно более хладнокровной. Делать то, что на её родной планете называлось прогнозом, а здесь — даром предсказания. Откровенно говоря, не нужно быть семи пядей во лбу, не нужно видеть какие-то пророческие сны и слушать «тревожное пение ветра в серебряных кронах», чтобы понимать: всё происходящее ныне лишь передышка, затишье перед бурей. Правильно Рига сказал, что сейчас таинственный Враг из Ангамандо будет только наблюдать за ними — так же, как и они за ним. Это одно из правил войны, охоты — если можно так сказать, и эльдар только предстоит выучить этот урок.

— Ты рассудительная, я это знаю, — сказала ей Миднайт накануне её решения. — Ты сможешь удержать Штрауса в узде, чтобы он не натворил дел. Нам нужно, чтобы кто-то был как можно дальше от земель этого Моринготто, от линии фронта, когда таковая будет проведена. Ты будешь далеко от политики, насколько это возможно — я знаю, как ты это ненавидишь. И сможешь наконец делать всё, что тебе заблагорассудится. Вы будете там вдвоем, вам нечего бояться, пока вы будете друг у друга. А там… думаю, мы скоро увидимся вновь.

Мира блекло улыбнулась и несильно сжала её руку. Вряд ли… вряд ли Найт имела в виду что-то сверх сказанного, но раз уж она так любезно предоставляет возможность быть ближе к… Даже если причины размолвки Риги и Миднайт были столь очевидны, почему она не может попытаться?

Впоследствии, Рига больше не старался переубедить Миднайт — он и не смог бы; подспудно он чувствовал её отчуждение и сосредоточился на разработке плана крепости Амбаруссар, в которой им предстояло жить с Мирой. Никогда он еще не чувствовал себя так странно. Там, в Элизиуме, работа в генштабе не казалась чем-то зазорным, работой для физически отсталых или чем-то в этом роде — нет, она была скорее почетной. И так повелось с незапамятных времен — предводитель, полководец и его советники, главный связист и прочие командующие всегда располагались в тылу армии, чтобы координировать её действия. Но хотел ли он этого? Есть ли это правильным?

Последняя, Ирма ван Лейден, уезжала в Химлад, располагающийся к югу от Химринга и граничащий с лесным королевством Дориат. Послание от дориатского короля было на слуху: он имел дерзость прислать гонца и провозгласить себя королем всего Белерианда и потребовать вассалитета от правителей народа нолдор. В самом Химладе намечались двое братьев-соправителей: Келегорм и Куруфин. Не лучшая опция, но, в отличие от остальных, Куруфина она не опасалась, и была намерена бороться за свою лучшую жизнь в этом гиблом месте.

Грубая ткань лазаретного рабочего платья тяжело шуршала по рассыпанному гравию. Эту местность сложно назвать садом — но деревьев здесь было наибольшее количество во всем поселении, были даже и плодовые, цвел можжевельник.

Джеймс шел немного впереди, пиная носком сапога комки жухлой травы и дорожной пыли, уставившись в никуда. Или же наоборот — слишком глубоко в себя.

— Было бы слишком очевидно сказать, что ты сам не свой, — сказала Мария, поднимая тяжелую от росы юбку, чтобы не поскользнуться на мелких камешках — чертовы платья, к которым приходится привыкать! — Но, поверь, замыкаться в себе не стоит. Все мы здесь в одной лодке, и открытых шлюзов можешь не бояться.

— Я не замыкаюсь, — глухо отозвался он, остановившись. — Я просто чувствую себя странно. Что до лодки… я чувствую, что шлюз изнутри заварен.

Мария глубоко, терпеливо вздохнула. У Джеймса глаз на спине не было, поэтому он и не мог увидеть выражение её лица.

— Ты делаешь успехи — изъясняешься почти так же как остроухие, — Мария приблизилась к нему и тоже запрокинула голову: что он там увидел такого, чего не видел раньше? В предрассветных сумерках таял свет звёзд. — А если без метафор?

— А без них и не получается. Ты же сама говорила: если не знаешь нужных терминов в науке, объясни своими словами. Ты же умнее меня, может, и сама найдешь ответ.

— К моему сожалению, я не Энигма: не могу просчитать все возможные вероятности того, что с тобой случилось и отобрать наиболее вероятные, чтобы после отсеять те, которые подходят под твои субъективные мироощущения, — Мария потянула Джея за рукав, и они вместе присели на траву, под раскидистой грушей, где уже наливались плоды. Жаль, что они отправляются первыми и она не сможет увидеть полный цикл этих прекрасных растений. Такое на Ниле и днем с огнём не сыщешь, и в лаборатории не вырастить.

— С тех самых пор мне всё кажется как будто ненастоящим, — глухо продолжил Джеймс, по-прежнему избегая встречаться с ней взглядом. — Будь я…дома, то решил бы, что сплю после того как мне сильно простимулировали мозг — помнишь же эти эксперименты?

— Помню, сама через это проходила, — это был один из самых странных опытов соавторства Карбонеро и Нювона: стимуляция мозга находящихся в анабиозе людей, которые, пока летят из точки А в точку Б многие световые годы, могли бы приобретать опыт внутри симуляций. — Но для этого нужны вживленные в мозг чипы, а у нас таких нет. Любой сбой магнитной системы корабля превратил бы нас в пускающих слюни идиотов, — Мария похлопала его по плечу. — Так что не думай об этом. Или ты всё-таки хочешь проверить, проснешься ли ты по ту сторону шлюза?

Он ощутимо вздрогнул под её ладонью.

— Не стоит этим шутить.

— Ты так напуган… Что же с тобой произошло? Ты был там? Помнишь что-то?

Джеймс молчал некоторое время, прежде чем разомкнуть губы и тяжело уронить:

— Был.

— Он мучил тебя?

— Не знаю. Но я там был. Иначе, как бы я помнил кровь Талиона на руках? Я там был! Но как и когда — не знаю, ничего не знаю, — Джеймс схватился за голову. — Только пустота и холод, только темнота… Но что я тебе рассказываю?! Ты же ничего не смыслишь в этом, ты лишь ученый, а я — эксперимент! — вдруг он вспылил, вскочив на ноги. Мария отшатнулась, выставив руки в защитном жесте. Джеймс проследил за ней и горько усмехнулся: — Вот видишь? Ты не то, что не понимаешь, ты боишься. А чего тебе бояться? Бреда сумасшедшего? Иллюзии, смешанной с реальностью?

— Я боюсь понять тебя неправильно. Ты нарочно пытаешься меня испугать. Скажи же, в конце концов, что ты перенес?

Джеймс снова уставился на небо с таким видом, будто оно хранило все ответы на его вопросы. Сумрачно-серое, оно медленно раскрашивалось разводами рассвета, и звёзды мерцали будто бы из последних сил, прежде чем их смажет солнечный свет.

— Может быть, я видел Путь. Считай меня сумасшедшим, если хочешь. Но на краткое мгновение… совсем малое, когда не стало ни крови, ни холода, ни страха, я вдруг почувствовал, что я там — в пустоте — не один. Как знать, может, человечество слишком рано отправилось покорять межзвёздные просторы? Может, мы и не должны были при жизни так стараться, чтобы презреть гравитацию, и лишь дождаться смерти?

Он обернулся, чтобы взглянуть на Марию. В её льдистых, обычно равнодушных глазах сейчас было ни капли насмешки, но и ни капли сочувствия. Да, она смотрела пытливо, как ученый, столкнувшийся с чем-то неизвестным, непонятным, а потому слушала со всей внимательностью и серьёзностью. Пусть Джеймс сам себе не верил — но его несло, и плотина внутри рвалась, и грязные воды несли перед собой всё, что застоялось за эти месяцы. Пусть не верит, пусть поверит. Ему ли не всё равно?

— Я думаю, мы, как люди, здесь не одни. В то мгновение я почувствовал, что будто бы вернулся домой. Я думаю… я думаю… может, мы еще повстречаем здесь тех, кто будет похож на нас.

— Всё возможно, — согласилась Мария. — Ты напрасно боишься, что я подниму тебя на смех: я так же думаю, что этот мир ненормален, и сводит нас с ума себе под стать. Ты не видел, как мы с Эльзой лечили Маэдроса: с такими ранами не живут и не выживают. Просто поверь мне: они совсем не люди. Но разве человечество знало других разумных существ? Сколько десятилетий, сколько столетий, поколений и ресурсов наши предшественники потратили на то, чтобы найти хоть искру разумной жизни в других системах? И так было маловероятно, что это будет что-то, похожее на жизнь на земле. Практически невозможно. Но вот мы — здесь. Где — здесь? Миднайт и Рига божились, что мы прилетели на Терру, да только мы знаем, что Терра непригодна для жизни и вряд ли будет ближайшие тысячи лет. Но мы видим плодовые деревья, воду, оружие из заточенного металла… Скажи, какая вероятность увидеть мир, столь похожий на наш? Меньше нулевой, Джеймс. Но меньше нуля не существует ничего в физическом мире.

Мария поднялась, отряхивая подол от налипших травинок.

— Вот теперь и думай, кто здесь сумасшедший: ты, я или мы все вместе.

— Все вместе, — улыбнулся Джеймс, протягивая ей руку. — Может, мы и стареть перестанем, остроухим под стать.

— Сказочник.

— Но ведь же есть биологическое бессмертие, ты сама рассказывала.

— Оно не так работает, как ты думаешь. Пойдём обратно?

Джеймс улыбался — одними глазами. У него был узкий разрез век, и чернильные зрачки поблескивали, как маленькие черные звёзды, затягивающие свет. В уголках глаз скрадывались морщинки, и он казался живее любого другого остроухого, что ходили по этим же дорожкам. Мария улыбнулась в ответ и сама потянулась к нему навстречу.

Возможно… возможно они вернутся однажды домой, в Элизиум — самыми кривыми дорогами, какие только можно придумать. Может быть, они смогут проложить мост, подобный тому, что был в людских головах на заре представлений об устройстве мира. Может, станут камнями моста для других, и лишь частичками звёздной пыли на чьих-то подошвах пронесутся через всё пространство и вернутся.

Возможно.

Эльза видела сон. Он приплыл из ниоткуда — теплый и ласковый, как нагретая августовским солнцем теплая вода. А она плыла в лодке, тщетно ищущей, куда прибиться.

В её руках тлели угольки и сгорали лучины, осыпаясь теплым, щиплющим пеплом. Он был везде: на руках по локоть, под аккуратными ногтями, пятнами оседал на карминовом платье с золотым шитьем, которое ей так нравилось.

— Тебе не больно? — лицо, испещренное знакомыми шрамами, склонилось над ней низко-низко, чужая левая рука обхватила её кисть и развернула к себе ладонью. Её светлая, чуть тронутая золотым отблеском кожа оставалась невредимой, даже не покраснев. — Как так? Ты совсем не чувствуешь боли?

— Когда-то давно мне безуспешно пытались привить ген саламандры, который отвечал за устойчивость к огню. Но тогда бы моя рука покрылась чешуйками, — Эльза хихикнула. — Но как видишь, обошлось.

— Чудеса какие-то. Тебе её заколдовали?

— Да я шучу! Всё живое горит в огне, — Маэдрос замолчал, поджав губы. Тени, упавшие на его лицо, прорисовали почти что гневное выражение. Его густые рыжие волосы спадали ей на колени, укрывая их разговор от посторонних. Эльза шепнула: — Но я огня не боюсь. Даже если мне суждено когда-нибудь погибнуть в пламени, оно должно быть сильнее моего.

Chapter Text

Время разбилось хрустальной чашей и зависло блестящими осколками в остановившейся вечности.

Канафинвэ давно устал от красивых эпитетов и метафор, но мир продолжал творить свою дикую и безумную песнь, свивая струны из его души и безжалостно их терзая. Отстраивая свою крепость во Вратах, названных его синдарским именем, он отстраивал самого себя, возводил огромную каменную стену внутри своей fea, ограждая сердцевину своего огня, из которого рождался его дух. Что-то до того маленькое и хрупкое, что возьми его чужая рука — оно изойдет черной кровью и тенью.

Он никогда не знал болезней. Он гладко обтачивал камни своей крепости — закладывал камни вместе со своим народом, чувствуя, что должен, как хозяин и господин, приложить к этому руку. Как и Феанаро когда-то, вложивший в Северную Крепость последние лучины своей тлеющей души.

Был ли отец по-настоящему жив, после того как создал Камни? Должны ли его сыновья сделать или сотворить что-то такое, чтобы застыть кристаллически неизменным изваянием в вечности?

Вечность. Здесь, в Средиземье он начинал понимать окончательный смысл этого понятия.

Что он должен делать, окончательно достроив свою неприступную крепость, расположившуюся прямо меж стыком холмов Химринга и скалистых изножий Эред Луин — во что вложить свою душу? Посвятить себя музыке?

Нет, стать ею.

Вскользь оброненные за прощальным пиром слова третьего брата о увековеченной в песнях и преданиях славе посеяли в душах ядовитый плевел, который уже давал первые всходы.

Макалаурэ плотнее намотал поводья на руку, остановив коня. Над головой кричала птица.

 — Это ты. Это всё ты, Миднайт. Ты спустилась со своей звезды в Арду и привнесла смятение в мою душу.

Он приручил не сокола и не ястреба — ворона, что Турко всенепременно окрестил бы или неправильным выбором, или очень странным. Впрочем, Канафинвэ было плевать. У птицы был всего один глаз и мощный черный клюв, которым он рвал мясо убитой охотниками лани.

Ворон даже не посмотрел на Линто, отнимающего его еду, смерив его простым прямым взглядом единственного глаза. Но следующей после охоты ночью Макалаурэ проснулся от настойчивого стука в плотные ставни. Сумасшедшая, безумная птица! Пришлось впустить.

Он тогда не спал — работал до самой поздней ночи, а после кормил ворона теплым мягким мясом, служившим начинкой для пирога. Имя ему дала Миднайт, и Макалаурэ оценил горькую иронию (или же насмешку), после того, как она перевела имя с её родного наречия. Витунн, Зрящий. Миднайт никак не пояснила свой выбор, обронив лишь, что ворон будто бы и не глядит на них своим единственным глазом — значит, в другую сторону, но всё же смотрит.

Витунн беспокойно захлопал крыльями над головой хозяина и опустился на протянутое предплечье, впиваясь острыми когтями в толстую тисненую кожу наручей. Издав утробный звук, ворон умолк, уставившись единственным глазом в самую гущу лесной чащи.

— Думаешь, нам стоит углубиться? Оторно, ступай, — гнедой жеребец упрямо мотал головой, беспокойно роя копытом землю. — Не хочешь? Тогда мне стоит спуститься и идти самому.

Буйная поросль, не знавшая ни рук целителей, ни земледельческого орудия, жестко пружинила под ногами. Нолдо обдало дурманным, сладким запахом неспешной жизни — до того сладким и манящим, что за ужином, стало быть, и не потребуется вина. Витунн оглушительно каркнул, отрезвив его разум вместе с ниоткуда взявшимся пронзительно свежим ветром, унесшим все сладкие запахи. Ветром с Севера.

Его Врата — просторная пологая равнина, поросшая долгоцветом и горькой полынью — здесь нет таких густых и неприступных лесов; от заката к северу стягивались ало-синие знамёна. Но перед тенью Севера мёрк даже величественный Анар — золотые жилы тонули в грядущей черноте.

Лорд Маглор распахнул глаза и резко сел на смятой постели.

Никогда еще Ирмо Лориэн не слал ему таких снов.

Ему не снились сны с самого Исхода семьдесят пять лет назад.

Chapter Text

Хорта склонился над спящим хозяином и аккуратно прихватил черными губами заостренное ухо, скрытое под спутанными прядями темно-серебристых волос. Тьелкормо тряхнул головой и отвернулся в другую сторону, наслаждаясь бесконечным шумом над головой. Охотник не спал: вслушивался в торопливый говор потревоженных соек, расположившихся на соседнем дереве; легко усмехнулся с причитаний бурой белки, уже позабывшей, где зарыла свой осенний клад; кто-то из лесных обитателей напряженно переговаривался о высоком двуногом вторженце — куда выше и крупнее тех, кто забредал сюда ранее, да еще и облаченный в твердую, блестящую ночным светом плоть. Хорта презрительно фыркнул на наглую сороку, привлеченную невиданным блеском колец на пальцах хозяина.

На сей раз хозяин решил выбраться без Хуана — огромный волкодав остался в крепости, получив осторожное распоряжение следить за смертной пришелицей с волосами, как вода.

Тьелкормо поднял веки. Над головой — предвечная зелень с рваными лоскутами весенней синевы. Небо местами по-зимнему серое, но тяжелые облака уже отходят к северу, подгоняемые встречными ветрами. Глупо полагать, что брат снова спустит с рук столь долгое отсутствие, оправданное благовидным предлогом, чтобы избежать все прибывающих обязанностей. Порой Курво еще и в Валиноре становился совсем невыносимым. А теперь они остались один на один.

Нет, пусть Турко не был столь умным и разносторонним, как Майтимо, не был схож с Макалаурэ и уж тем более с Куруфинвэ — он всё же был сыном Феанаро и Нэрданэли. Бывали и те, кто вот так просто сносили его со счетов, предпочитая равнять его с Амбаруссар, хотя он был третьим по старшинству среди семерых… В Валиноре у него не было забот, кроме как за забавами и любимым делом прокормить семью, а после с друзьями завалиться в чей-то пустующий без родителей дом и упиваться сладчайшим вином и танцами до самого утра. Но то Валинор… Тьелкормо не мог сказать, сильно ли его изменило Средиземье. Разлука с родителями — да. Медленно, но необратимо, он костенел, укрывался плотной, непробиваемой шкурой, а вместе с зорким взглядом и чутким слухом становился сильнее любого хищника. Тьма шла из сердца — сочилась тонкой неощутимой струйкой, но всё же, он был первым, кто почуял крадущийся запах гари.

Он резко сел и затряс головой. Пошарил по траве в поисках бурдюка с недавно набранной ручьевой водой и осушил в несколько мощных глотков. Под пальцами не хватало лишь длинной, путающейся белой шерсти. Но Хуан охраняет эту… Ирму ван Лейден.

Эльда поднялся, разминая затекшие мышцы. Солнце близилось к полудню — ответственный лорд не может позволить себе отлучиться надолго, сам отец такого никогда не приветствовал, в бытность их принцами Форменоса.

Отец, отец… Видишь ли ты своего третьего сына, который станет смертоносней и стремительней сапсана? Тьелко ухмыльнулся, отпуская поводья и вплетаясь пальцами в гриву, пуская Хорту в свободный галоп. Бессмысленно заниматься философией — она формулирует красивые вопросы, так же красиво ускользая от ответов. Всю эту неприспособленную к жизни велеречивую мудроту стоит оставить Румилю и той доброй половине королевского совета Финвэ, что осталась в Тирионе, да ваниар.

В Средиземье философия одна — сплотиться и выжить, как научил горький опыт Майтимо. Умереть или победить.

— Не нагулялся? — недовольно поинтересовался Куруфин. Впрочем, такие вопросы всегда оставались риторическими, а третий свободолюбивый брат всегда считал отвечать на них ниже своего достоинства.

В детстве, они, бывало, дрались и выдирали друг другу косы и больно оттягивали острые кончики ушей, теперь же, повзрослев, они воспринимали едкие подколки скорее как данность, без которой невозможно их дальнейшее общение.

— Я смог подобраться ближе на сей раз, — невозмутимо ответил Турко, усаживаясь на длинную скамью в пустующей трапезной. Служительница, завидевшая лорда в дверях, спустилась в кухни, чтобы через некоторое время поставить перед ним поднос полный горячей еды и с поклоном удалиться, взмахнув длинной светлой косой. Нолдо проводил её долгим взглядом. — Эта дева… Разве она из нашего народа?

Брат отмахнулся, сев напротив и подтянув себе блюдо с горячим хлебом.

— Мэриль из лаиквенди. Арэмир взял её в жены две луны назад.

— Арэмир? Копейщик? Который был третьим подмастерьем у отца, но и десяти смешений не продержался?

Курво хохотнул.

— Да, отец долго его терпел. Или он отца… Во всяком случае, дерево обтесывает он хорошо — копья получаются легкие и не летят по кривой, если пустить. Так что там с Дориатом?

— Я смог перебраться на тот берег Ароса, Нан-Эльмот, что лежит к востоку, был виден как на ладони. Я не отошел далеко — пусть и река в том месте была мелкой, я перебрался вброд вместе с Хортой, но дальше побережья я не отошел. Меня не пропустил дальше этот знаменитый Пояс. Но я готов спорить, я ощущал на себе десятки взглядов, и даже, может, слышал звуки знаменитых водопадов — но я и головы не мог повернуть, не то что шагнуть, — Курво сосредоточенно сверлил его потемневшим взглядом. Тьелко вздохнул, устало отведя прядь волос за уши. — Я тебе не крыса, чтобы так надо мной издеваться.

— Крысы не могут поведать мне о своих ощущениях, — резонно заметил Куруфин. — А ты можешь.

— Не для меня все эти тонкости. Я просто чувствовал себя странно. Не плохо, не дурно, и никто не подавлял мою волю. Надо мной возобладали инстинкты. И они мне говорили убираться оттуда подальше.

— Безосновательная тревога… — протянул тот, — наши разведчики докладывали мне иное. Стало быть, чары Мелиан действуют на всех по-разному.

— Говорят, орки гибли прямо у Пояса, с тех пор они обходили Дориат десятой дорогой, а после нашего прихода — через Нан Дунгортеб, но за все пятьдесят лет там пытался пройти всего один орочий отряд, и тот сгинул.

— Где водится потомство Унголианты… — Курво стал совсем задумчив. Не то, чтобы Турко подсознательно где-то собирался признавать себя трусом, но младший братец в такие моменты всегда настораживал. А Турко редко когда мог сопротивляться его пылу в виду нахлынувших гениальных идей.

— Я не настолько безумен, чтобы ехать еще и паучьё проверять, — предупредил он.

— Я и не собирался. Мне вдруг стало интересно — все ли границы охраняемы синдар? Водопады — понятное дело, ведь наверняка любимое место развлечений для их дев, к тому же со стороны нолдорских границ, — Куруфин мрачно усмехнулся, — а как же северные границы?

— Северные границы — самые же и опасные, их должны усиленно охранять и патрулировать. Стражи там будет больше всего. Наоборот, им незачем усиливать дозоры со стороны эльдарских владений, и раз уж Мелиан все равно никого не пускает…

— Финдарато получил разрешение посетить Дориат, как кровный родич Элу Тингола, вместе со своими братьями и сестрой. Их встреча состоится в День Середины Лета. И они совершенно не умеют держать язык за зубами.

Тьелкормо пожал плечами и спокойно продолжил трапезу, неторопливо запивая вином.

— Недаром мы порезали их родственников в Альквалондэ… — старший брат поднял на него недоуменный взгляд. Редко кто в Первом Доме касался этой темы. — Что же. Элу слишком трус, чтобы выступить с нами в союзе против Моргота, и той же трусости достаточно, чтобы не пойти на нас войной, если Третий Дом пожелает мести.

— Как успехи Тьелпэринквара? — Туркафинвэ в свойственной ему манере лениво свернул непривлекательную тему, закинув ноги в изящных, «выходных» сапогах на стол.

Он смотрел на Атаринкэ и не узнавал его. Да, он слишком схож с отцом — характером, статью и даже лицом. Умений у него хватает, гениальности… всё же он не совсем был Феанаро. Феанаро довольно трудно было разгневать настолько, чтобы он мог таить злобу и ненависть годами — это всё же не в сути эльдар. И только Морготу было под силу изменить, нет — распалить отца настолько, что был ослеплен собственным гневом, упивался им и жил в последние годы только по остаточной инерции гаснущей ненависти к младшим братьям. В итоге осыпавшись пеплом разочарования, оставив последние искры пламени в руках сыновей.

Нет, Атаринкэ был совсем другим. Легко раздражаемый, воспламеняемый — он не гас, но и не давал пламени выйти из-под контроля. Он обращался с самим собой, как может обращаться кузнец с дорогим куском металла, чтобы сделать из него свой меч. Он был себе и кузнецом, и мечом одновременно — чтобы безжалостно перековывать и казнить других.

Тьелкормо порой откровенно опасался его. Таким ли был его брат раньше? Нет. Даже в нем, первом наставнике нерадивого, но слишком разумного пятого брата, не было столько черноты в душе. И это он — вечно науськивавший малолетних Карнистира и Атаринкэ на проказы старший брат.

Не так должны вести себя младшие и старшие… Стоило ли написать Майтимо? Нет, он сразу же вынесет проблему на всеобщее обозрение, и тогда уж горького вина не избежать. Макалаурэ?..

— Не поверишь — в подмастерьях Арэмира… — Тьелко отряхнулся от пыльных и липких, как паутина, мыслей, и изобразил на лице живой интерес. — Если и попаду в Мандос, отец меня и там убьет и отправит на Пути Людей, с глаз долой. Я не хочу поручать Тьелпэ ковку мечей — пусть пока литью поучится, да палки для наконечников тесать. Он не унаследовал ни пыла отца, ни моей усидчивости. Стоит ли сослать его к Амбаруссар? — он задумчиво повертел кубок в руках и посмотрел на Турко.

— Шутишь? Тогда из твоего сына совсем ничего путного не выйдет. К тому же там эти… — Тьелкормо скривился. Он не выказывал этого ранее, но только Куруфин и знал, что третий брат питал странную, ничем не оправдываемую неприязнь к рыжеволосому предводителю раньяр и его спутнице, больше походившей на несчастный призрак. — Кстати, что там наша…?

— В данный момент? Сидит у себя.

Курво развалился на стуле, широко расставив ноги, и раз за разом наполнял свой всё опустошающийся кубок вином. Его явно что-то гнетет. Тьелкормо нахмурился, но решил промолчать. Брат давно уже взрослый мужчина, когда придет к какому-то выводу — тогда и расскажет.

Позднее, на ужин подавали виноградное вино, сладкое, привезенное из гаваней Кирдана Корабела. Вино было густым, сладость так и скрипела на зубах, а из основных блюд были некрупные перепелы, начиненные травами, свежий ячменный хлеб и густой суп из бобов. Ни к обеду, ни к ужину Ирма так и не спустилась.

Тем же вечером в птичью башню прилетела посыльная птица от Макалаурэ. Брат, как обычно, счел оповестить своих младших, но не самых ближних соседей о зачистке, проведенной на неделе — несколько небольших орочьих караванов нашли новую лазейку, позволявшую обходить бдительный Химринг — в мелких топях Малого притока Гелиона, начинавшихся у пологих холмов, наиболее отдаленных от Майтимо. Линто, оруженосец Канафинвэ, нашел в той местности небольшое бесплодное ущелье, в одном из своих рукавов переходившее в самый настоящий каменный мешок — там как раз и нашли настоящее гнездовье малых орков — скрюченных, тщедушных созданий с непропорциональными телам головами и конечностями, прозванные наугрим Белегоста гоблинами — местной поганью Синих Гор.

《…Король гномов Белегоста, Гунуд-дур, в разговоре с Карнистиром, ставшим его соседом, как-то упомянул, как до восхода наугрим вытравливали и вырезали целые кланы в недрах родных гор…

— Плодятся, как тараканы, — ворчал слегка захмелевший гном, оглаживая золотисто-рыжую бороду с золотыми кольцами-креплениями. — Самое великое дело Черного, размножаются в десятки раз быстрее гномов, они ловкие, мелкие и юркие, и гораздо умнее тупого орочья.

— Уж ли самое великое? Твари куда массивнее и тупее орков стали спускаться с гор. Редкие клинки могут рассечь их шкуру.

— Тролли. Ночное племя. Их губит солнечный свет. Так же, как и гоблинов. Но тролли обращаются в камень. Редкий дар Махала. Создатель с каждым новолунием всё менее благосклонен к нашему народу.

Гунуд-дур уже довольно стар. Он правнук основателя Белегоста. Наугрим живут долго, но они не бессмертны. Праотцы их жили тысячу лет, но жизненный срок их потомков куда как короче. Но Гунуд-дур хоть и стар, но довольно мудр и благожелателен к новым соседям, в отличие от принца-наследника Белегоста Азагхала и короля Ногрода, Тхалука. Тхалук довольно молод и не так давно занял престол. Но у него уговор с Тинголом, и они водят тесную дружбу. Нам поведали, что в Ногроде обучался кузнечному мастерству один из темных эльфов, какой-то дальний родственник короля Дориата, хотя Нельо этому не верит. Все родственники Тингола находятся при его дворе в Менегроте…

Однако, гномы Белегоста заинтересованы в союзе с нолдор, но для этого в следующее посольство должен войти и Куруфин. Надеюсь, ты сможешь на него повлиять и переломить его упрямство. Надеюсь на тебя.

Канафинвэ Макалаурэ,

Лорд и Повелитель Врат》

Тьелкормо свернул пергамент и поднес его к пламени. Этой доброй привычке он был обязан именно доставшейся Химладу ранье Ирме, в начальных порах много поведавшей о военном опыте своей родины. Она рассказывала о разведке и контрразведке — обманной информации для врага, но Тьелкормо сомневался, что орки зайдут дальше обычного выискивания вражеских эльдарских отрядов поблизости. Однако сведения были не лишними, и он запомнил их, отложив в памяти для неопределенного будущего. Все же, Моргот был не так глуп, как его творения, и уж точно не глупее нолдор. До таких хитростей вроде обманной разведки мог додуматься и он.

Пламя быстро пожрало послание и противно шипело на чернильных местах. Тьелкормо с какой-то затаенной грустью смотрел на исчезающий, размашистый почерк старшего брата, осознав, что вещи связанные с другими братьями он будет видеть нечасто. Через месяц после встречи нолдор Третьего Дома и Менегрота Нолофинвэ запланировал Пир Объединения для эльфов Средиземья у истоков Ивринь. Собственно, это и послужило для Финдарато еще одним благовидным предлогом для встречи с надменным родичем.

Но до того Куруфин должен поехать в Таргелион к Карнистиру… Чтобы помочь тому договориться с гномами, кажется, по большей части все еще настороженных по отношению к новым эльдар. Склонить принца-наследника на сторону Первого Дома… Что ж, только Куруфину это и под силу, если наугрим отдают предпочтение прикладным умениям, связанных с кузнечным и огранным ремеслом.

Вот еще одна странность. Тьелкормо бросил догорающий клочок письма в камин и поворошил полуистлевшие поленья и золу. Со времени их прощания у Митрим в своих письмах братья ни разу не упоминали раньяр, которых решили стеречь от внимания Моргота и по возможности выудить все полезные знания, которыми те когда-то были готовы поделиться. Слишком ценные личности, неужели они совершенно не принимают участия ни в каких делах? Или же давешняя шутка про шестьдесят лет жизни обернулась правдой?

Нет. Ирма ван Лейден почти не изменилась с тех пор. Пусть и прошло так мало времени, но лицо её, и тело оставались совсем нетронутыми временем, как и у эльдар. И вела она себя также, как и годы до этого. Но и она никому не посылала писем и не рвалась навещать других. С виду это казалось нормальным — всё как у эльдар, замедленное чувство времени, идущее врозь с быстрой сменой сезонов за окном, тот же отрешенный от мира вид. Хотя нет. У Митрима Ирма ван Лейден вела себя по-другому. Изменилась ли она внутри?

Тьелкормо давно не разговаривал с ней один на один, как частенько бывало в Митриме. Единоутробная сестра Хорты, кобыла Мойна была подарена Ирме на её праздник четыре года назад. С тех пор они предпочитали держаться на расстоянии. Даже держаться в седле и править лошадьми обучал её не он, а Тьелперинквар. С ним и его отцом Куруфином они общались куда как более тесно.

Может, она и сможет на него повлиять?

Но Куруфин думал иначе. На следующий день, утром, когда они снова встретились за завтраком, но на сей раз в покоях младшего брата, Курво завел совсем иной разговор, не дав старшему брату начать первым.

— Я долго обдумывал нашу вчерашнюю беседу. О Дориате, — нетерпеливо пояснил он, отмахнувшись от раскрывшего было рот Турко, — и его границах. И стражах. Учитывая наши отношения с непосредственными родственниками синдар — тэлери, нам следует заиметь если не друзей, то хотя бы немного информации до Финдарато. Речь идет не о скорости, а о качестве этой информации. Информация «с полей» может вполне оказаться правдивей и более обремененной реальными фактами, чем то, о чем они собрались говорить на своих танцульках.

Атаринкэ довольно усмехался своим мыслям, смакуя ягодное вино, которое привезли из Таргелиона. Но Тьелкормо давно снова не разделял его настроения.

— Качество информации? Звучит так, как могла бы сказать ранья Ирма.

— Это и есть её слова. И друзья понадобятся тоже ей.

Куруфин скалился, довольный своей придумкой.

Туркафинвэ залпом осушил свой кубок и следом за братом забросил в рот кусок жареного мяса в листе салата. Он должен поговорить с Тьелперинкваром.

Макалаурэ сосредоточился на неровных, теснящихся одна на другой торопливых тенгвах послания из Химлада. У Турко всегда был неважный почерк, но стиль письма, непривычно сухой и ровный, идущий вразрез с его мыслями, выдавали волнение писавшего. Исходя из всего выходило, что Куруфину просто стоило развеяться и вырваться в Таргелион, в новую и благоприятную для его деятельного духа среду, заточенного в просторах Химлада, как в клети. Ему куда больше по душе пришлись бы горы и холмы, отошедшие старшим братьям, и Айканаро с Ангарато из Третьего Дома.

Отношение к Ирме было тоже не совсем понятным, но откуда бы Тьелкормо знать, оговаривалось ли это между самой ранья и Куруфинвэ? Все же раньяр куда умнее и прозорливей, чем казалось в Митриме.

Макалаурэ покосился на неглубокий шрам на тыльной стороне ладони, идущую прямиком от большого пальца до основания кисти, оставленную Витунном. Сам ворон расположился на вершине одного из столбцов широкого ложа, пристально высматривая что-то в узком окне-бойнице. Своеобразная отметина, напоминающая об ответственности. Пролилась его кровь из ладони, но не её — от орочьего ятагана. Он уже и не помнил, за каким орком он послал её тогда в холмы без должного сопровождения. Или же отпустил? Что ей могло там понадобиться?

За годы, проведенные бок о бок с нолдор, раньяр обучились многому, но сами не спешили раскрывать всех секретов. Макалаурэ знал, так как видел собственными глазами, что письма им ни к чему: они обменивались информацией, не покидая своих комнат, используя тонкие прямоугольные рамы, залитые черным матовым стеклом, и лишь изредка рябь света пробегала по их поверхности. Он не спешил выуживать из Миднайт Скайрайс все секреты — неспешно, медленно подступал, как охотник к спящей добыче, наученный многолетним горьким опытом Туркафинвэ. Она же следила за каждым его движением в её сторону пристально, как потрепанный ворон, охраняющий своё гнездо.

…Ей на помощь пришел лаиквенди из народа Дэнетора, чьи остатки после смерти вождя перешли под защиту Дориата. Тот самый, что когда-то привел раньяр к нолдор и тот самый, пытавшийся увести их к королеве Мелиан еще до первого восхода солнца. Лаэгхен из Зеленого Народа. Они вернулись в крепость Врат, и нандо правил конем, а темноволосая женщина сидела позади него, обхватывая пальцами его кожаную куртку.

В самом деле, требовалась ли ей помощь в банальном сражении с орками? Миднайт ныне хорошо владела клинком — длинным и тонким, с половину её собственного роста, и заточенным лишь с одной стороны. У раньяр не принято называть клинки, и меч её оставался безымянным, пусть искусство её росло день ото дня.

Витунн неодобрительно каркнул со своего насеста и тут же замолк: пламя свечи неосторожно коснулось тонкой бумаги, которую лорд еще совсем недавно залил чернилами, чтобы мир не увидел фальшивых нот, но отрывки песни еще были видны, и ныне съедались огнем.

Стоит ли написать Карнистиру сейчас?.. Он тронул губы кончиком пера, пачкая их горькими чернилами. Давняя привычка родом из Амана.

Карнистир в последних своих письмах неявно, мимоходом давал понять о своем беспокойстве. Он поселился в отведенных ему землях намного раньше остальных и первое время зачисткой орков в северо-восточном регионе вплоть до подножий Эред Луина заведовал именно он.

《….Что до раньяр, они и сами не знают причины, отчего остаются неподвластными времени и старению, подобно эльдар. Но могут ли они, как и мы, видеть сны, что посылает Ирмо? Видимо, они, как и мы теперь, подвластны теперь лишь самому Создателю. Непривычно тебе читать подобные рассуждения, верно, старший брат? Я пишу тебе, ведь Нельо не поймет моих нынешних тревог. Ты всегда лежал к чему-то тонкому и неосязаемому, ты видел глубже и дальше, чем Тьелкормо. Ты, мой дорогой брат, нередко говорил, что музыка льется из наших и глаз и душ, превращая наш мир в сотни дорог, по которым мы идем, по которым нам суждено пройти, или же по которым мы могли бы идти. Твои слова так напоминают то, что мог бы сказать майа Олорин — помнишь, я рассказывал о нашей с ним встрече, когда отец в первый и последний раз повез меня на Таникветиль?

… Их феар изнашиваются. Ты знаешь, о ком я говорю. Джеймсу все пятнадцать лет, что мы покинули Митрим, снятся эти проклятые дороги, вьющиеся среди звезд в небесах, и спасу от них мне нет. Они порой рассказывали мне поразительные вещи о мире, что они оставили. Об Элизиуме. О том, как они тысячелетиями убивают друг друга, и смерть от брата или от сына не является чем-то невозможным. Ты знаешь, кем они были раньше? Но и это не главное. Джеймс видел Последышей. Они пробудились на востоке Эндорэ и следуют за солнцем на запад — к Престолам. Но их они не встретят, ведь благость Амана не для них и не для нас, не так ли? Какая жалость. Но Последыши пробудились, и они чувствуют свое племя. И Моргот чувствует тоже. Он проложил себе путь к ним через феа раньяр. И этим я обеспокоен. Я будто бы пригрел стервятников в своем доме…》

Морифинвэ, как всегда, недоговаривал. В письме едва ли уловишь его привычную язвительность и едкие слова — он всегда был на язык острее Атаринке. Приезд младшенького его наверняка осчастливит. Макалаурэ откинулся на спинку резного стула и обвел взглядом письменный стол, за которым работал. Дни становились длиннее, но разгоряченный алый свет уже обволакивал горизонт.

Раздался осторожный стук в дверь. Вошла служительница, неся тяжелый поднос с обедом в подрагивающих руках. За ней неслышно следовал Линто. Макалаурэ кивнул, и оруженосец запер за вышедшей Антавэн двери. На столе оставалось незаконченное письмо.

— Где сейчас Лаэгхен?

— В птичьей башне, мой лорд, осматривает соколов. У одного из них было перебито крыло, — Линто замер у дверей. Он явно пришел не за этим, но побороть праздное любопытство Кано был не в силах.

— Он целитель?

— Я бы сказал, что он знает язык зверей и птиц, как лорд Тьелкормо, но я не слышал, чтобы он говорил с ними на их языке. Зато птицы хорошо понимают синдарин. Он всерьез увлекся идеей сделать из них соглядатаев и разведчиков.

— Идея Миднайт, я полагаю, — Макалаурэ поднялся и наполнил чашу вином из графина. — Я слушаю тебя, Линто.

— Мы перехватили орка-посланника, направлявшегося от лесов Нан-Эльмота в сторону Синих Гор.

— Орк-посланник? Это что-то новое.

— Он знает синдарин, — невозмутимо ответил Линто. — Меня это очень насторожило, ведь и документ, что был при нем, написан рунами Дориата.

Макалаурэ отставил кубок.

— Где он сейчас?

— В подземной темнице. Я приказал не давать ему еды, только воду.

— Он что-то сказал?

— Множество бранных слов, преимущественно на орочьем наречии, — Линто чуть усмехнулся, но под строгим взглядом лорда вновь посерьезнел.

— Тебя забавляет эта ситуация? А ведь их предки были эльдар… — Канафинвэ провел тонким, мозолистым пальцем по искусному литью кубка, переходя на тонкий обод стенок, рождая почти неслышный, тонкий звук. Взгляд упал на арфу, стоящую у левой стороны изголовья, в углу и окна. Вся покрытая пылью — даже ворон ни разу не садился на неё. Струны замолкли, музыка застыла звуком лопнувшего стекла. — Не давать ему ни еды, ни воды. Сроку три дня. Повесить на цепи. К исходу второго дня не заговорит — повесить вверх ногами.

Линто ощутимо вздрогнул — благо, лорд отвернулся к нему спиной.

Двадцать лет. Жалких солнечных лет. Они меняли его лордов до неузнаваемости. С молчаливым, слегка задержавшимся поклоном, Линто скрылся за дверьми. Длинный, выложенный холодной каменной кладкой коридор ярко освещался факелами. Но холод, поселившийся вдоль этих стен, не спасали даже гобелены, сотканные вышивальщицами Малиннэ. Водопады, отливающие светом Тьелпериона и Лаурелина, сады Ваны, сотканные из воздуха нежные майэр — от всего этого веяло холодом, мертвым холодом.

Линто мог лишь вообразить себе ту боль и тягость безумия, что медленно, но неотвратимо настигнет отвратительное, но живое создание в подземной темнице. Лорд замыкался в себе всё больше день ото дня, и уже лет тридцать из его комнат не доносились переливы струн. В шепот огня и его собственное размеренное дыхание ворвались новые звуки. Торопливые, слетающие шаги по крутой влажной лестнице с хлестким перестуком крепких каблуков. За поворотом мелькнуло длинное, тёмное платье и неубранные в прическу длинные черные волосы. Взгляд, сверкнувший золотом.

Миднайт, подхватив черную юбку из тяжелого бархата, в буквальном смысле летела вниз, минуя скользкие ступеньки, прямиком во внутренний двор — пересечь его и успеть в птичью башню до Лаэгхена, начавшего проявлять нездоровый интерес к тем редким письмам, что слал Рига, в обход их редких сообщений на планшетах. Всемирной сети тут, ясное дело, не было, поэтому их местечковым инженерам и гениям мысли пришлось изгаляться, чтобы перенастроить их на манер раций, покрывающих невероятные расстояния. Ирма тогда невнятно сослалась на бешеное магнитное поле Арды, которое ей не давало покоя с момента приземления, но быстро свернула тему, аргументируя нежеланием оставлять хоть какие-то отпечатки информации в пятом пространстве. Джеймс пропорционально ожидаемо его растущей паранойе её решение поддержал и предложил использовать перекрестные коды, основанные на исчезнувших земных диалектах, чтобы максимально обезопасить без того редкую переписку. Но, благодаря этим редким встречам «в онлайне» они могли не беспокоиться друг за друга, неспешно выводя на обсуждение насущные проблемы и вопросы.

Но лишь один вопрос оставался немо звенящим в воздухе — они уже должны были умереть. Состариться, одряхлеть, устать хотя бы психически, созреть умственно и обратно деградировать до старческого маразма — но этого не было. И это пугало. Каков тогда предел их жизней?

Лаэгхена в башне не было. Дородный грач с красивым фиолетовым отливом острых крыльев нехотя протягивал лапу с привязанной трубочкой бумаги.

— Кхати, верно? — птица одобрительно щелкнула клювом, подставляясь под ласку скользнувшим по гладким перышкам пальцев. — Спасибо. Не хочешь поесть? У меня сегодня на обед запеченная тыква. Если хочешь, могу достать тебе семечки. Хочешь?

Миднайт ласково улыбалась, оглаживая Кхати под клювом и по смоляной макушке. Кхати спешно перелетел к ней на плечо.

— Думаешь, ему понравятся семечки? Ему бы мяса, или жучков каких, — Линто облокотился о каменную арку, остановившись у пустующих слева насестов. Солнечный свет заливал его обветренную кожу, путаясь в светло-каштановых, выгоревших в полях волосах. — Опять не будешь читать и сожжёшь? Макалаурэ уже начинает беспокоиться.

— Не он ли говорил мне, что не будет лезть в мои дела? Зачем ему тревожиться? — Миднайт фыркнула и отошла от нагретой стены, приблизившись к воину. — Дай пройти.

— Ты на кухню? Я сопровожу тебя, — Миднайт смиренно кивнула головой. Если Линто чего-то хочет, от него ведь не отвяжешься. — Лорду ни к чему разлад среди раньяр. До него дошли слухи, что вы в длительной ссоре.

— Ему-то откуда знать?

— Слухами земля полнится, — Линто откровенно веселился. — Может, какая птичка ему напела?

— Дай-ка угадаю. Зеленая и зовут её Лаэгхен. Тоже мне, друг.

— Кстати о Лаэгхене, — Линто обхватил её плечо и низко-низко склонился, чтобы достать её ушей: — Я слышал, он хочет, чтобы его приставили охранять тебя.

Миднайт резко повела плечом, сбрасывая руки Линто.

— С чего бы? Я прекрасно справляюсь со всем сама. К тому же, война не за горами. Будет мне стимул не расслабляться, а продолжать оттачивать владение оружием.

— Ты же женщина, в конце концов! У нас хватает мужчин, готовых воевать. Зачем идти туда тебе?

— Я хочу понять, почему я всё еще жива, — отрывисто, ломко. Совсем по-детски несерьезный ответ, которым ребенок-подросток может огрызнуться в ответ. Миднайт поджала губы. Она не любила войну, ненавидела кровь, огонь, тлеющие трупы, воющие воронки, смрад смерти, пересохшее от крика и жажды горло, крыс в окопах, трупных мух и весь тот ужас, остающийся по окончании войны, сухой печатью заслонутый на документах.

Но когда еще так отчаянно хочешь жить, не смотря ни на что? Ни на вселенские миссии и замысли, невзирая на клятвы, долги, философские и анатомические вопросы. Вернуть ту жажду жизни.

И правду говорили когда-то. Лучше уж сгореть, чем истлеть — хотя они и не тлеют, а медленно варятся в собственном пепле. А может, просто еще не настало их время? Время жестоко, ведь придумано людьми. Оно всегда выжидает нужный момент.

— И ты думаешь, что ответы ты найдешь на поле битвы? Что у тебя вообще будет время их искать? Милая моя, ты вообще думаешь, о чем говоришь?

Линто развернул её к себе, встряхнув, как холщовую куклу, и пригвоздив к земле прямо у входа в кухни-кладовые, откуда доносились соблазнительные запахи поспевающего ужина. Молодая женщина с золотыми глазами напротив спокойно встретилась с ним взглядами, стойко выдерживая немое сражение.

— О чем разговор? — за их спинами внезапно вырос сам Лаэгхен. Он протянул было руку, чтобы избавить девушку от стальной хватки оруженосца, но Миднайт остановила его, опалив предупредительным взглядом. Развернулась к Линто, спокойно отвечая.

— Ты тоже забываешься, Линто. Но, пожалуйста, запомни это: лишь в момент, граничащий с гибелью, мы познаем истинных себя.

Она поклонилась, разжимая складки платья, и передала Кхати, напомнившем о себе несильным щипком за ухо, Лаэгхену.

— Покорми его за меня, пожалуйста, и отправь домой, — Кхати встрепенулся и коротко каркнул. Лаэгхен с улыбкой в искристых ореховых глазах ответил:

— Он говорит, что не полетит обратно без ответа. Хозяйка будет ругаться.

Письмо, спрятанное за пазухой, внезапно кольнуло, смявшись острым углом.

— Оно от Миры?.. Что же, — Миднайт коснулась груди, запахнутой под горло плотной тканью платья. Она нащупала очертания своей змейки, уже успевшей потерять второй изумрудный глаз, — тогда я прочту его. А меня звал лорд. Я пойду.

Линто и Лаэгхен только переглянулись и проводили стремительно удаляющийся вверх по лестнице силуэт взглядами.

— Что он хочет?.. — Линто покачал головой, давая понять, что не ответит.

— Я хочу показать тебе кое-что, — Макалаурэ кивнул двум стражникам, и те отперли дверь. Он прошел внутрь первым, и первое, что она почувствовала — смрад. Тяжелый, резкий, поначалу вызывающий головокружение отвратительный запах гниения и подступающей грязной смерти.

— Он мертв?

— Нет, — Канафинвэ смерил пленного орка равнодушным взглядом и, подхватив тут же стоящее ведро, окатил его холодной водой, приводя в сознание. Орк встрепенулся и поднял на них красные, воспаленные глаза.

Миднайт внутренне содрогнулась.

— Скажешь что-нибудь, Гортак? — голосом лорда можно было бы заморозить насмерть без азота. Он прошел на середину каменного мешка и остановился, глядя в глаза пленной твари с высоты своего роста. Сама Миднайт доходила ему едва ли до груди, и сейчас была заслонена от яростных взглядов его широкой спиной.

Гортак издал харкающе-булькающий звук, давясь отчаянным смехом. Миднайт передернула плечами, не отводя взгляда. В самом же деле, что ему еще остается? Он на грани голодной смерти, о чем говорит желтая кожа, облепившая череп, вздувшийся живот и слюна, вперемешку с остатками рвоты, нитью вьющаяся из пораженного гнилью рта.

— Зачем ты меня сюда привел? Думаешь, при мне он скажет что-то?

— Нет. Я не думаю, что он вообще что-то скажет, — Канафинвэ повернулся к ней, послав нечитаемый, почти пустой взгляд. Чего же он ждет? Миднайт внутренне холодела.

— Уж не думаешь ли ты, что я знаю, как развязать ему язык?

— Уж не ты ли говорила, как у вас пытают пленников?

— Если ты хотел знать способы пыток, мог спросить и у своего брата, — огрызнулась та. Лицо эльфа медленно обратилось в маску, холодный взгляд жег лицо. Нечего все время оглаживать больные мозоли. — Не пытки развязывают язык. Они призваны замучить жертву, с перевернутой вниз головой много не надумаешь.

— Уж не жалеешь ли ты Гортака?

Он впервые использовал его имя, разговаривая с ней. Хитер. Всегда ли он таким был? Миднайт вопрошающе посмотрела на него: «чего, чего ты хочешь?»

— Я не жалею его.

— Ты равнодушна к его страданиям? — его тон даже нельзя было назвать вкрадчивым. Нет, в нем было что-то такое, что неприятно дергало жилы.

— Гортак сделал свой выбор, — орк смотрел на неё, широко разинув пасть, издавая протяжный, утробный звук, пародируя умирающую псину. То ли впрямь решил поиздеваться напоследок. — Он сделал свой выбор, когда родился. Когда впервые вышел в поле, грабить поселения и убивать. Когда решил стать чьим-то доносчиком, шпионом. Гортак сделал свой выбор, когда отказался сказать, кому и от кого нёс бумаги, написанные киртом Даэрона из Дориата. И он же сейчас сделал выбор в пользу своей смерти. Но чего ты ждешь от меня, Канафинвэ? — он смотрел на неё прямо, не мигая, будто гигантский змей с пленительным взглядом, подавляющий волю. — Какой выбор должна сделать я?

— Я ждал этого вопроса. Но я хочу спросить тебя сам, — он взмыл над ней, подобный хищной птице, пристально впиваясь в её лицо взглядом, — какой выбор сделала ты, когда тебе там, в твоем мире у далекой звезды, дали в руки оружие и отправили убивать себе подобных? Какой выбор сделала бы ты, если что-то настолько ценное, способное решить судьбу не только твоей семьи, но и всего мира, находилось в чужих руках, владело чужими помыслами, алчными и жестокими? Какой выбор ты бы сделала, получив ключи от Арды?

Он говорил...о Клятве? Миднайт отшатнулась, ошпаренная этим внезапным напором, вспышкой гнева не по адресу. Она уж тут при чем?

В самом деле, не мог же он прочесть те записи, которые Лейно успел выгрузить в съемную память бортового корабля и последние годы она только и делала, что переписывала их вручную и силилась разобрать. Совершенно сумасшедшей находкой были и физические записи, возможно, оригиналы тех странных документов? — вшитые в подкладку запасного костюма капитана корабля, который она прихватила с собой на модуль, а после — с самого модуля... Она обнаружила их сравнительно недавно, перебирая немногочисленные собственные пожитки и придя к печальному выводу, что даже суперпрочная ткань элизиумской формы для межзвёздных полётов приходит в негодность после стольких лет. Во время стирки те документы и обнаружились...

Стало быть, он их видел? Кто-то донёс? Верно, ведь, кажется, шифр (письменность ???) походил на тенгвар...

Эру, проклятая вселенская машина, если ты есть! В висках запульсировала кровь. Ни черта не понятно. Ни дьявола, ни орка.

Миднайт прикрыла веки — под ними кружились созвездия и соцветия туманностей. Первый полет, последний полет, червоточина, мерцающие вспышки и след от реактивного двигателя, больше походящий на ледяной мост, стремящийся в темноту без конца и начала. А она... будто бы брела на обочине, и стопы её тонули в пучине.

Кто дал тебе ключи от Арды?

Миднайт нахмурилась. Чудная, совершенно иррациональная мысль крутилась перед глазами, в шально поблескивающих глазах орка, следивших за ними неотрывно, с вызовом. Миднайт смотрела в его матово поблескивающие бледные зрачки.

— Карбонеро… — наконец выдохнула она. — Карбонеро как-то сказал мне, что если бы мы — все семеро — умерли в самом младенчестве, не случилось бы бед позабытого прошлого…

А ведь откуда было ей знать, в пятнадцать-то лет, кто они — семеро? Их же было тогда только трое. Она, Рига, Мария.

Может ли это быть связано? Невнятные слова Лейно про «проклятые камни» показались странными еще тогда, когда спешила по подземным переходам в доки. Что-то кольнуло в мозгу, стоило Маглору вскользь поведать о Сильмариллах. А что, если всё это — Хуан, «проклятые камни», Терра-которая-не-Терра — имеет связь? Нет, бред, подмена понятий, притягивание за уши. Да, ведь мало ли, про какие камни могла идти речь? Это вполне могли быть адамантовые кристаллы с очень редкой конфигурацией кристаллической сетки, удивительно резонирующих с известными человечеству энергиями, ставшие одной из причин разорения Карвона. Такие же, в очень и очень небольшом количестве, были когда-то впервые обнаружены на Терре и Венере. С чего бы ей было думать о Сильмариллах?

…Хуан. С глазами синими, как сапфиры. Серебрящаяся седина когда-то роскошных волос. У Хуана взгляд человека пережившего все беды мира. Заклятый друг Валенсиано и вечный её оппозиционер. Глаза синие, как сапфиры… Перед глазами стояла Ирма — стояла на коленях, закованная в цепи, и злобный, как штормовое море, примечательный карвонский синий взгляд, высверкивающий из-за спутанной копны пыльно-голубых волос. Могли ли они быть дальними родственниками, по примеру многочисленных ветвей Скай?

Виски обручем сдавливает мигрень от внезапной, глупой догадки, от которой она неосознанно отмахивалась все эти впустую потраченные десятилетия. Перед глазами почти черно, и она попятилась, спиной уткнувшись во влажную стенку подземелья. Её покосило, и она вцепилась в кого-то дышащего и живого, проливающего жар на её озябшие пальцы.

— Мой лорд… — она столкнулась с его сочувствующим, понимающим взглядом. — А что, если… Если... это Арда... не Терра, то есть, Терра... О боги... Все семеро... почему мы должны были умереть?!

Гортак позади захлебывался каркающим, леденящим душу предсмертным смехом.

Chapter Text

Виньямар возвышался над заливом десятками белых стен. Во время частых штормов волны, пережевывая гальку, гневно бросались на мраморные причалы, разбиваясь на сотни осколков. Турукано помнил Альквалондэ. Море помнило разрушенные гавани. Ульмо помнил окровавленные тела эльдар, кормившие прибрежных рыб. А Виньямар — построенный уже не Турукано, но Тургоном — был живой памятью осиротевшим городам эльдар. Те многие из Второго Дома нолдор, последовавшие ни за Нолофинвэ, ни за Финдекано, обрели здесь беспокойный покой.

Здесь их не тревожили ни набеги орков, ни темный взор Моргота. Единственные ворота были выдолблены в подножии горы Тарас, другие же подступы были невозможны из-за непроходимых скал Эред Ветрин, оградивших Хитлум и вечно штормящий залив. На том берегу, в Ламмоте, были сожжены корабли. Поздними вечерами, когда Васа возвращалась на Запад, а пламя Дневной Звезды заливало горизонт, отражаясь в воде, Турукано вспоминал алое зарево великого пожара. В мыслях Моргота нолдор навечно сберегли горькую память о братском предательстве, зачем ему искать беглецов в проклинаемом ими месте? Память о боли сродни первой ране — взлелеянная и бережно оберегаемая.

Этой ночью вместе с темным, завывающим с востока ветром, к нему приехал Финдарато. Старый друг, лучший из братьев — он приехал внезапно, осветив собой все последующие предгрозовые ночи. До того его единственным солнцем была подрастающая Итариллэ, прятавшаяся от холодных прибрежных вод в самых отдаленных, вырубленных в скалах покоях и лабиринтах Виньямара.

…В ночь приезда, разделив хлеб и вино, Финдарато предложил ему ехать на северо-восток, в Невраст. Тургон вертел в длинных, мозолистых пальцах тонкую ножку стеклянного бокала с багряным сладким вином.

— Зачем?

Финдарато улыбнулся ему блаженной улыбкой — той, которой не могли противостоять даже Карнистир и Феанаро, привечавшие лишь его одного из рода Арафинвэ. Луна и звёзды запутались в его волосах и утонули на глубине зрачков — вместе с ним их спокойный, успокаивающий свет достиг Виньямара.

— Дедушка рассказывал о великих озерах Средиземья — помнишь? Эльдар трех родов пробудились у Куивиэнен, но были ведь и другие озера… — Финдэ улыбался сам себе, наслаждаясь родным шумом волн. — Так он рассказывал и о Митрим. Но озеро Линаэвен… Синдар твоего и моего края говорят, что оно одно из немногих, куда еще не добредали орки. Нетленная еще природа… Говорят, те болота — остатки садов дочерей Йаванны, ныне затопленные водой.

Тургон недоуменно приподнял брови.

— Ты хочешь поехать туда ради болот?

— Я хочу съездить с тобой на охоту, брат. И рыба там жирная, и птица откормленная, непуганая. Животные удивительные. Похожие на огромных ящериц, длиною в рост взрослого эльда, зеленые, и шкуру не пробить. Горбатой Рыбой — так синдар их называют.

— Я знаю. Мне приносили их шкуру — она вся покрыта шипами на спине, а на животе слишком мягкая. Не знаю даже, куда её применить. Я бы ею щиты обшивал, да мало их… крокодилов этих.

Златоволосый кузен обворожительно улыбался, совсем как в детстве, когда желал любым невероятным способом заполучить запретный леденец.

— Давно мы не были на охоте, братец. Я предчувствую перемены и долгую разлуку — неужели ты откажешь мне? Вообрази себе приключение, как тогда, когда мы срывали цветы Ваны для твоей матушки, — Финдэ отсалютовал ему бокалом вина и пригубил.

— Приключений на нашу долю и впрямь, выпадет немало, — задумчиво проговорил Тургон, отправляя в рот горсть виноградин, привезенных послами из гаваней Фаласа. — Но поедем.

Финдарато отвели один из внутренних покоев королевского правого крыла, у белой дозорной башни, где любил проводить время правитель Виньямара. Над выложенной на крыше синей слюдой всегда кружили чайки. И они всё время кричали. Той ночью Артафиндэ так и не уснул.

Внутренние покои сухи и теплы — Тургон вместе с талантливейшими из своих строителей-нолдор, в число коих входил Нурмо, выстроили целую систему отопления жилых пещер прибрежного города. Финдарато водил рукой по стене — где выкрашенной цветным мелом, где укрытой теплыми гобеленами. Проступали рисунки морских, нетронутых эльфами берегов; подводных пространств, откуда росли высочайшие из гор; пастбища. Удивительно видеть это здесь — в таком белом, но таком затененном месте, где море в вечном гневе на обитателей.

Камин был не зажжён — он отказался. Воздух его каменных покоев был пропитан холодной влажностью, было сыро и зябко — даже цветы, высаженные во внутренних крытых галереях, источали едва уловимый, бледный запах, не пропитывавший эту сырость. И всё же так отчаянно напоминало Альквалондэ. И Белокаменный Тирион. Маяк, который Тургон только-только начинал выстраивать, грозился высотой достигнуть Миндон Эльдалиэва. Он уже так любил этот город, что хотел остаться здесь навечно — старая, как детство, мечта: соединить два родных города воедино.

У дверей все еще оставался эльда, проводивший его в сокрытый город. Пониже многих нолдор, с темно-русыми волосами и удивительными глазами, напомнившими болотистую поросль, опутанную ярко-зеленой тиной. Почуяв взгляд, лаиквендо оторвался от созерцания гобелена и повернулся.

— Нравится ли тебе здесь, Галдор?

— Я ощущаю гнев Владыки Вод, но я следую за тем, кого признал своим владыкой, как и весь мой народ, — ровно ответил тот, гася все смешинки на дне зрачков. — К тому же, темные народы боятся его куда больше нас. В Виньямаре мы в большей безопасности, нежели прочие владыки голодрим.

Финрод вздохнул.

— Ты ведь поедешь с нами к Линаэвэн?

Галдор неожиданно сверкнул улыбкой.

— А как же. Без меня вы совсем заплутаете в наших болотных краях.

…Служители гасили трепещущее пламя свечей и светильников, накрывая их колпаками из разноцветного стекла. Огонь таял, задыхаясь без кислорода.

— Галдор — глава моих разведчиков и синдарской общины Виньямара, — так пояснял Тургон, едва наступил следующий день. Синда больше не ходил за ним по пятам, но ореховые глаза, казалось, следили отовсюду. — У него остались привычки разрозненных мориквенди, скрывавшихся в лесах и строивших жилища на деревьях, как гнезда — легкие и хрупкие. Оттого и кажется, что они всё видят и слышат.

— Но мои глаза и уши еще не отказывали мне в помощи. Неужели ты стал следить за собственным народом, подобно старшему дяде?

— Не говори со мной о нем, — резко одернул его Тургон. — Не заговаривай здесь о Пламенном Духе. Здесь он далеко не в почете. Но я не слежу за своим народом так, как думаешь ты — синдар Галдора следят лишь за тем, чтобы город не был посещаем или покидаем без моего на то ведома и дозволения. У нас дружественные и сильные соседи, но в недрах Эред Ветрин сидят твари не светлее тех, что копошатся в горах гномов. И они не спешат показываться мне, а у меня мало эльфов, чтобы жертвовать ими и идти зачищать горные туннели.

— Иногда я думаю, был бы ты лучшим преемником для Нолофинвэ, чем Финдекано? — задумчиво спросил Финрод, но тут же покачал головой. — Нет, не стал бы.

— Не стал, — согласился тот. — Моргот страшится тех, кто скрывается в тени, но победы вечная игра в прятки не принесет.

— Ты говоришь так… Отчего же ты поступаешь иначе?

Тургон снова отвернулся в сторону моря: оно стенало и гудело, успокаиваясь с наступающим рассветом.

— Я не столь безрассуден, как мой отец и брат. Всё, что я могу — это ждать.

К берегу, с ровной, размытой лестницы, выдолбленной в белых стенах, спускалась Итариллэ, держа в хрупкой ручке серебристые сандалии. Впереди нее, держа юную принцессу за руку и сдержанно посмеиваясь, спускался статный, видный эльда.

— Эктелион, — выдохнул Финдарато, проследив за взглядом отца Идрили. — Я и не узнал его.

— Богатым будет, — отстраненно заметил Тургон. — Так синдар говорят. Рядом с ним моя Итариллэ повеселела. Мое сердце радуется этому.

Финрод понимающе улыбнулся. Вот бы и Нэрвен нашла мирное пристанище для своего сердца… А пока она только тем и занята, что донимает старших братьев своим совершенствующимся искусством фехтования. Признаться, он пусть и был её старшим братом, но всё же струсил и сбросил заботы о несносной сестре на Артаресто, равно как и достройку Минас-Тирита вместе с его рвами и оборонными ограждениями. Внезапно его осенило:

— А где же Ириссэ? Она даже не вышла поприветствовать меня.

Турукано вместо ответа только вздохнул и покачал головой.

Стало быть, опять сбежала на север.

— Вы, нолдор — весьма занятный народ. Вам нужно всё и сразу, — отметил Галдор, когда они покинули Виньямар и двинули вдоль западного изножья Эред Ветрин.— Селения — так непременно каменные и неприступные, доспехи из тяжелого металла, а клинки порой и вовсе не перекуешь.

— Разве это плохо? — спросил златоволосый воин в зеленом плаще, ехавший по правую руку от короля. — Городов наших не достать темным тварям, доспехи не пробить, а клинки не сломаются даже под ударом молота. И нолдорской стали не коснется темная длань, ибо обожжет. Наш вид внушает им страх, страх же гонит их прочь и защищает наши семьи.

— Тебе впору было остаться в Виньямаре и сочинять стихи, Лаурэфиндэлэ, — фыркнул Нурмо, натягивая поводья и равняясь с Галдором, — или более того, подле юбки своей матери в Валмаре. Там и сил распылять не надо. И красноречие в большей цене.

— Ты и сам сейчас хотел бы там оказаться, не так ли? — легко отпарировал Лаурэфиндэ — тот, кого Галдор знал как Глорфинделя, приближенного друга и родича короля Тургона. Его нрав был легок и весел, но он не знал воина суровей, чем Глорфиндель — он был наставником в военном деле не только для доброй половины синдар, но он же учил и самого Галдора, и нолдор, и управлялся с клинком куда лучше Тургона.

Нурмо ничего ему не ответил, посмурнев.

— Что до твоих слов, друг мой, — наконец ответил сам король, — ты прав во многом: крепкие стены Форменоса не защитили Финвэ от смерти, слова Манвэ о любви и смирении не спасли от ужаса темноты. И мы спешим жить. Крепкие стены — чтобы защитить семьи, клинки, чтобы враг не добрался до стен. Я предчувствую, что и они мало защитят от Бауглира, если он решит бросить на нас все силы… Я чувствую его в воде, в воздухе, во всех металлах Эндорэ — его мощь больше, нежели мы воображали в Амане. И нам нужно торопиться, прикладывать все силы, чтобы найти то другое, что может спасти наш народ.

Галдор крепко задумался. А после медленно промолвил:

— Мы строили свои селения на деревьях. И мы тоже спешили жить. Раньше мои родичи населяли земли от самого Митрима до Линаэвен, вплоть до мест нынешних твоих владений. Нас не трогали ни орки, ни тролли.

— Отчего же вас тогда так мало осталось? — вмешался Финрод.

— У нас перестали рождаться дети. И у нас было все меньше женщин — мы брали себе жен из других родов, из дини. Вы называли их авари. Они-то вовсе никуда не торопились, а потом и вовсе исчезли.

— А что означает «дини»?

— «Молчащие» или «немногословные». Они редко говорят о себе, ежели приходят в другой род для супружества, и молчат вплоть до самой смерти.

Финрод на краткое мгновение потерял дар речи.

— Разве они умирают? Они же эльдар!

Синда вздохнул и покачал головой.

— Я того не знаю. И спросить ныне не у кого. На моей памяти, они просто однажды исчезали вместе с рассветом, будто и не было их вовсе. Моя матушка так забрала мою сестру. Они ушли — равно что сгинули.

— А у Куивиэнен?

— Они давно покинули те берега. Место рождения всех родов ныне осквернено орками. Это наибольшее из их гнёзд — там их плодится больше, чем в Железных Горах. Туда они идут служить.

— Немыслимо… — прошептал Глорфиндель.

— А ты думал встретить там Татья и Тати? Нет, дружище, они наверняка ныне составляют компанию Феанаро в Последних Чертогах, — фыркнул Нурмо. — Но как они допустили это? Разве Эльвэ не защищал весь Белерианд до нашего прихода?

Галдор изумленно приподнял брови.

— Серый Плащ? Здесь было много битв, я их не застал — был совсем ребенком, — он отвел взгляд. — И не все из них закончились победой. Погиб Дэнетор, который был вождем данов — ближних родичей дини. Но после падения Дэнетора они покинули свои леса и смешались с народом Дориата. Всё, что мог сделать Тингол в те темные времена — защитить свое королевство и свой народ, чтобы ни одна темная тварь и ни один темный помысел не проникли туда.

— Почему же другие не ушли к нему?

— Чтобы не дать заполонить все наши земли Тьмой. Мой отец от моей матери еще слышал пророчество о красных кораблях, что придут из-за моря — и они были красными, в красном огне… Я видел зарево, поднимавшееся выше пиков Эред Ветрин. О белых звездах, что рухнут с небес. И свет, что был лекарством небесным, станет ядом земным. Так сказали моей матушке. Они все были из дини, и все однажды просто исчезли.

— Белые звёзды… — Финдарато запрокинул голову. На небе ярко сияла лишь Валакирка — серп Валар, символ нерушимой их власти над всей Ардой. И Валар были той неотвратимой силой, что занесла этот серп над Эндорэ.

Болотистый берег был окутан запахами стоячей воды. Лошади осторожно трогали копытами землю, ступая среди гигантских зарослей. Ступни всадников утопали во влажной траве.

— Нам надо разбить лагерь на том берегу, в буковой роще. Там суше, чем здесь — эти деревья воды пьют больше, чем рыбы, — оповестил Галдор, правя коня к северному берегу. Туман скользил у кромки воды, устремляясь следом. — Скоро рассветет. Все кошки спят, но мы можем поохотиться на лося или кабана — еще по-зимнему холодно, они должны еще держаться вблизи болот и хвойных лесов. Ближе к предгорьям уже начинаются сосны и пихты.

— Так и сделаем, — Тургон подал своим воинам знак, и пятеро отделились, опередив Галдора. — Там и будет привал.

Палатки из серо-зеленого плотного сукна, напоминавшего парусину, стояли кругом — ровно посередине растапливался валежник и буковый хворост для костра. Он понемногу коптел, дымился, разгорался неохотно. Галдор взял в сподручные Нурмо и вдохновенно возился с огнем. Глорфиндель и Леголас, брат Галдора по деду, пристроились на поваленном дереве неподалеку и проверяли стрелы. Леголас любовно подчищал бурое оперение стрел и проводил пальцами по древку очередной стрелы, нашептывая вполголоса.

Глорфиндель смотрел на него искоса.

— У самого-то стрелы, должно быть, уже заговоренные, — рядом с ним внезапно опустился Эктелион.

— У кого они и должны быть заговорены, так это у тебя, — буркнул златовласый нолдо. — Мне впору полагаться только на собственную меткость, пусть и взгляд мой не столь заточен.

— Уж сохатого ты углядишь, — весело отозвался Леголас, занявшийся уже переплетением кос. — Там достаточно не быть рассеянным, хоть рога у них ныне не так крепки, как по осени. Зато и мясо нежнее — они телятся в это время.

— Мы пойдем на лосей с детёнышами? — Финрод возмутился. — Мы в Амане никогда не охотились в то время, как звери начинали давать потомство.

— Здесь тебе не Валинор, — Галдор поддержал Леголаса и запахнул плащ. — Здесь мы добываем мясо в любое время, чтобы не голодать. Идёмте. Нам следует найти их жир — место, куда они придут кормиться, и там сесть в засаду.

Нолдор расступились, и Галдор решительным шагом двинулся в сторону палатки короля, где Тургон переговаривался с вернувшимися разведчиками, чтобы оповестить о начале охоты.

— А порядки-то сродни Дориатским, — Леголас хохотнул и последовал за кузеном.

Глорфиндель ничего не сказал — он всматривался в светлеющие чащи позади. Стояла тишина — такая, как в ту бесконечную ночь в Валиноре, и не вздохнул ни лес, ни одинокий зверь.

Тургон ехал четвертым — позади Леголаса и Галдора, и Глорфинделя, опередившего старого друга. Они вглядывались в промозглую тишину весеннего утра. Сохатые ходят тихо: как лошади, неспешно месят копытами мягкую землю, безмолвно ощипывают толстыми губами траву и черпают стоячую воду, огромными тенями плывут сквозь туманную дымку.

Леголас затаился в зарослях, накинув тетиву на изгибы лука — и теперь напряженно вглядывался перед собой. В зеленых одеждах, темно-русый и кареглазый — он сливался с темной растительностью стоячих топей, а яркие и шумные голодрим могли только помешать. Кто-то всхрапнул. Леголас подался вперед: темными облаками, всего в нескольких метрах, шло лосье стадо. Он дождался, пока с ним сравняется последний из бредущих, сосчитал до пяти, натягивая тетиву — и выстрелил.

Дичь застонала, валясь на левую ногу — древко стрелы глубоко вошло у правой лопатки. По зимней, не до конца сброшенной шубе сочилась густая кровь. Лосиха едва слышно стонала — у неё не было рогов, она пыталась встать. Всполошенное стадо давно ринулось прочь, разбежавшись по заросшим чащей звериным тропам — раненая подымалась одна, глаза её заплывали.

Выстрел раздался снова. Финродова стрела прошила горло.

— Зачем было стрелять в самку? — яростным шепотом спросил он, подскакивая к ней.

— Дело все равно сделано. Её нужно освежевать, — Тургон поднялся следом и остановился рядом с убитой добычей. — Галдор, Финрод — идите за мной.

Крупный полосатый зверь, мелькнувший совсем недавно у лосьего жира, пропал с поля зрения. Галдор объяснил, что эти крупные кошки довольно опасны и часто встречаются у таких, еще никем нетронутых, озер. Крупный полосатый хищник, которых обнаружили еще авари, или тигр — на синдарский лад, предпочитал нападать из засады, потому нужно было выйти на открытую местность. Удар лапы этой кошки мог разбить череп или проломить позвоночник, но его шкура, еще по-зимнему теплая и плотная, мясо, кости — всё это манило исчезнувших аварских охотников.

— Они делали вино из их костей, — сказал Галдор. — Как и змеиное масло — всё это применяли почти против всех недугов, включая усталость и черную немочь, насланную Морготом. Он у них священным животным считался, тигр этот. Правителей так и звали.

Тургон смотрел поверх зарослей: тигр встретился с ним глазами, ярко-оранжевыми, с круглыми зрачками, и тотчас скрылся. Галдор поднялся на ноги.

— Он теперь не подойдет — умная тварь, знает, что мы его видели. Лучше нам вернуться назад.

— Ты иди. Я хочу постоять у воды.

Галдор поклонился.

Тургон подступил к кромке озера — они далеко отошли от болот, и он видел чистую воду, мелкую гальку и слегка илистое дно. По озеру скользила едва заметная рябь от водомерок, отдаленно слышалось мерное кваканье.

Финрод оставался позади — запрокинув белокурую голову, он смотрел в серое, неприветливое небо. Наползал туман.

— Не пора ли нам возвращаться, брат?

— Мы должны оставаться здесь, — глухо произнес Тургон. — Не слышишь? Вода зовет.

— Это, может, Салмар… Он последний из майар, которого слышали в Средиземье. Моряки Кирдана взывают к нему, что в пресных водах, что в морских, — Финрод присел рядом и зачерпнул горсть воды. Острыми каплями она скатывалась по мозолистой коже, возвращаясь в озеро. — Раньше я мог колдовать с водой и говорить с Амариэ.

— С тобой играла Уинен, а ты до сих пор в это веришь, братец, — вода и впрямь завораживала. Рябь становилась гуще. Тургону пришлось отступить на шаг дальше от воды. — Что-то мне спать захотелось, Финдарато.

— Спать? — тот подскочил на ноги. — Но разве можно спать здесь?..

Волны. Темные волны, вымывающие стены Виньямара. Синий щит с белым крылом. Серебристая чешуя брошенной наспех кольчуги, бредущий по покинутому залу одинокий, побитый морем эльда.

Он был в огромных ладонях — и Финрод, беспомощно спящий, лежал рядом с ним. Перед ним было лицо — узнаваемое из сотен тысяч, не скрытое ни шлемом, ни чешуей, ни тиной. Ульмо глядел на него — пронзительным и пронзающим был его взгляд, окунувший нолдо в пучину. Тургон замер, бездвижный. Ульмо дунул: он слышал Улумури, и видел Салмара, восседающего на ныряющем в глубину огромном ките — вглубь, где тонули леса и горы, пепельные холмы и крохотные крепости.

Ульмо дунул еще раз, и голос Вала зазвучал внутри, поднимаясь шквальным морем и разбиваясь об ушные перепонки. Ищи сокрытое место — так сказал он. Найди чистый родник, воздвинь город — и правь там, и орлы Манвэ защитят твой город. Правь там, пока я не призову тебя. Ищи сокрытую долину, ищи!

Волны омывали его — и тёплые, и холодные. Тургон очнулся — легкий прибой смачивал его волосы, накатывая на лицо и заливая рот илистой, мутной водой. Он резко сел, занявшись мучительным кашлем. Рядом с ним стонал от фантомной боли Финдарато. Вскрикнул — и сел, онемевший.

— Милость Валар! — воскликнул он и поглядел на Тургона. Братья смотрели друг на друга без звука, без движения, содрогаясь от призрачных ледяных вод.

Гляди на Север, сдавивший свет земной. Стань Волею моей, незримой тишиной. Неси свой свет, пока есть что нести, храни огонь, покуда он горит. Настанет час — без сожалений уходи, настанет смерть — останься и гляди.

Финдарато едва слышно шептал в саму пустоту. В глазах его еще стояла озерная вода. Тургон смотрел на брата — его слова оказались вещими. Их разлука приблизилась, и дороги расходились уже здесь. О чем говорил с ним Ульмо? О тайном граде? Тургон тяжело поднялся на ноги.

Вода озера Линаэвэн успокоилась. Туман отступил, и тучи разошлись. Вдалеке слышались голоса эльдар, зовущие короля и его кузена.

— Финдэ, нам пора возвращаться. Нас, кажется, обыскались.

Финдарато провел рукой по лицу и откинул назад влажные, струящиеся осенним золотом волосы. Очертания лика Вала таяли в отражении воды, его волосы обращались водорослью, глаза раскрылись ракушками моллюсков. Видение рассеялось, на водную гладь упали первые солнечные лучи. Тень слегла, и он теперь знал точно: ему нужно ехать в Дориат, говорить с Эльвэ и Мелиан. Она майа, она может поведать больше о тех бедах, которые сулил Владыка Вод. Пока есть что нести… В видении он видел факел — большой и каменный, закрепленный на стене глубокого подземелья, и он таял — камень таял, пока не стал тоньше, чем свечной огарок. И его огонек едва тлел, пока совсем не угас. …Дориат! Скорее в Дориат, на поиски ответов…

…Прощание с Виньямаром шло хоть и размеренно, но умышленно оставляло ощущение спонтанности, скомканности, недосказанности. Ириссэ Финдарато так и не увидел, надеясь повстречать на Мерет Адертад, куда Нолофинвэ уже начал слать приглашения. Финдарато ехал послом в Дориат, подолгу нигде не задерживаясь. Его удручали многие вопросы: истории озера Линаэвэн, рассказанные у кострищ Галдором и Леголасом, молчащие авари, короли-тигры, орочье логово у Куивиэнен, Ульмо и надвигающаяся гроза. Финрод путался в многочисленных видениях и догадках, как в липкой паутине — нити налезали одна на другую, спутываясь в один грязный ком, а имеющейся информации было недостаточно.

Эльвэ знал много — куда больше, чем всякий живущий эльда в Белерианде, и не только потому, что имел в супругах майэ. Он был здесь едва ли не от самого Пробуждения, сын Энеля и Энельи — хитрый старый лис, в манерности и придворных искусствах не уступающий даже вождям миньяр.

Финдарато правил коня на северо-восток, в Бретиль. Там, у Тейглина, их ждал второй отряд третьего дома: младшие братья и сестра, составлявшие другую половину посольства в Дориат. Он нашел их лагерь у каменистых, лысеющих отрогов — краев богатой дельты реки, серо-зеленые, тусклые шатры и палатки выгодно терялись на их фоне.

Артанис выглядела взбудораженной и разгневанной одновременно, даже её косы, уложенные обычно в идеальный сверкающий венец, выглядели слегка растрепанными. Но надвигающуюся бурю Нэрвен заслоняла широкая спина и еще более спутанная грива на голове Айканаро. Финдарато спешился и тепло обнял каждого, задержав руку на плече Артаресто, его первого младшего брата и верного помощника, и попытавшись заглянуть в глаза Нэрвен: она спешно отводила взгляд и кусала губы. Была непробиваема, как и всегда. Он коснулся губами её лба и отошел, чтобы отдать приказ готовиться спускаться в ущелья, очерчивающие условную восточную границу закрытого королевства Эльвэ.

В ущелье под самим Бретилем протекал узкий, но глубокий и каменистый Тейглин. Его воды были настолько темны, что в матовой глади можно было увидеть свое отражение. А если приглядеться, подсвечивая мягким светом Феанарова светильника — попробовать различить силуэты дориатских дозорных первой западной заставы. Ущелье было глубоким, и свет мало проникал сюда, заслоняемый разлогими ветвями многолетних сосен, елей и пихт, растущих вплоть до сухих обрывов. Кони шли покорно, слегка похрапывая, ведомые молчаливыми дозорными. Финрод едва смог коснуться осанвэ их светловолосого предводителя, но тот моментально наглухо закрыл свое сознание, сверкнув предостерегающе-сухим взглядом.

Белег Куталион. Его можно было узнать по широкому развороту плеч, толстому луку, выше половины его роста; впрочем, очевидное лидерство говорило за него. Финроду оставалось только покориться, надеясь на более радушный приём за границей Пояса Мелиан.

Волшебный Пояс охватывал не все густолесье центрального Белерианда: он охватывал собственно Дориатский лес, Нелдоретский и восточную половину Бретиля, граница проходила как раз в паре миль от речного «перекрестка» — слияния Тейглина, Эсгалдуина и еще пары притоков в Сирион. И, собственно, пересечение этой магической границы ощущалось…необычно. Так он себя не чувствовал даже ни под взглядами Сулимо и Элберет, ни перед очами воплотившегося ради пророчества Намо Мандоса. Финрод прошел будто сквозь толщу воды, но очень мягкую и податливую, сродни желе. И чувствовал себя одновременно обнаженным, обнаженным как дух перед самим создателем: мысль текла свободно между хроар, обтекая стволы деревьев и тая дымкой впереди. Он мог поклясться, что на миг уловил в своем сознании взгляд прекрасных фиалковых глаз.

Предводитель молчаливых дориатских дозорных отпустил отряд обратно, оставив с собой тройку синдар. Он устало провел рукой по вспотевшему лбу, откинув липнущие прядки льняных волос и улыбнулся:

— Долго же мы вас ждали, внуки Ольвэ. Звёзды осияли нашу встречу, и я радуюсь вместе с ними, Финдарато Инголдо.

Финрод поклонился, прижимая руку к сердцу.

— Звёзды осветили наш путь, Белег Куталион. Я благодарен, что ты встретил нас.

— Я проведу вас в Менегрот. Владыка Элу повелел мне всюду сопровождать гостей Дориата, пока они не решат, что устали от моего общества, — он несколько устало улыбался, демонстрируя неглубокую ямочку на правой щеке. — Вы уже можете седлать ваших коней — далее дорога будет крепкая и мощеная, отстроенная наугрим Ногрода, как и переправа.

Белег же предпочел идти пешком, петляя в поисках гномьей дороги: она была, неширокая, но крепкая и гладкая, и проехать можно было только узкой колонной.

— Пусть у нас не бывает ни осени, ни зимы, тропы наши узкие и, хоть и приметные, но если с них сойти, обратно уже не вернуться — так они зачарованы Королевой Мелиан. Раньше у нас бывали непрошеные гости, теперь же их нет. Но Владыки предупредительны и осторожны — впрочем, они смеют надеяться, что с приходом народа татьяр… — он обернулся, поймав внимательный взгляд Финрода, — станет куда легче.

— Он готов выслушать нас?

— Да. Вы сможете поговорить с ним на балу, в честь Цветения Папоротника. Конечно, если вы его отыщете, — он кивнул невысокому эльда, стоявшего рядом с ним, и тот юркнул в конец образовавшейся колонны.

— Бал? Папоротник? Разве он цветет?

— Говорят, цветёт… — задумчиво протянул Белег. — Моя подруга Неллас вот уже пятьдесят лет уверяет меня, что видела розовую почку накануне Первого Солнца. Но ей могло и привидеться в темноте…

Белег двинулся вперед.

— А что значит, если мы его отыщем? — из-за плеча Финдарато выглянул еще один златовласый нолдо, с куда более резким серым взглядом и строгими косами, скрепленными на затылке. Ангарато.

— В Папоротниковую ночь принято скрывать свои лица. Так уж вышло, что эта ночь и торжественный приём выпадает на один круг светил… Вам должно понравиться.

Через некоторое время, проведенное то в смятенном молчании — у нолдор, в размеренном и даже чуточку облегченном — для синдар, Белег остановился. Тропинка обрывалась под его ногами, прячась в земле и густых зарослях. Перед ним свисали тугие ивовые косы, которые он отодвинул рукой. В нетленную лесную тишь ворвался веселый речной грохот и переливчатый смех искристых волн с мириадами бликов.

Финрод прищурился, отгораживаясь тыльной стороной ладони от игры света. Белег с одним из спутников уже вышел наружу и звал за собой. Переправа представляла собой дивное слияние белого камня и крепкой светлой древесины — подобной он доселе не видел. Он остановился в начале моста: дерево еще источало слабый приятный запах. Ангамайтэ склонился рядом над перилами из резного камня.

— Удивительно, правда? Это точно не работа синдар.

— Ты слышал, что сказал Куталион? Это работа мастеров Ногрода. Уж на что они ненавидят дерево, по слухам, но как они его перевили с камнем. Показать бы отцу это. Или дяде…

На молчаливый укор в глазах Ангарато старший покачал головой: не время для распрей. Не время помянуть былое, когда будущее народа только зарождается. Белег остановился рядом: его юные, но ставшие чересчур говорливыми спутники уже вовсю развлекали спутников Финдарато и младшую сестру. Артанис, казалось, оставила свой неясный гнев позади и наслаждалась рассказами о Менегроте, порой граничащими с фантастическими. Куталион следил за ними лишь краем глаза, но с интересом вслушивался в разговор арафинвионов.

— Наугрим так и называют это дерево на кхуздуле — железняк. Насколько я знаю, оно очень неприхотливое и растет даже на бесплодных склонах Синих Гор. По-моему, единственное из деревьев, заслужившее их любовь. Оно и лекарственное, по слухам.

— А что из него делают?

— Что-то от кашля, — Белег пожал плечами. — Я не лекарь, да и кашля у эльдар сроду не видел. Это больше по наугрим: они же дышат горной пылью.

— Так, а что насчет папоротника? Вы и вправду верите, что он цветет?

— Это традиция такая. Повелось еще с тех времен, когда Мелиан поселилась в Нан-Эльмоте, а Элу вместе с ней. Их и искали тогда… Говорят, тот, кто нашел папоротник, смог отыскать дорогу в Нан-Эльмот и найти Владык. Или же наоборот — Эльвэ нашел папоротник, и по его цветущим следам отыскал Мелиан. Разное говорят. Неллас уверена, что тот, кто найдет и сорвет цветок, сможет открыть самую большую тайну. Или же любовь найти, — он снисходительно улыбнулся. — Но данам поверь, так и грибы ночью хороводы водят вокруг живых источников.

— А ядовитые — вокруг мертвых? — фыркнул Ангарато. — Ох уж эти женщины. Фантазии...

— Потому-то мы и охраняем покой наших владений, — терпеливо заметил Финрод. — Пусть лучше жены и дети верят в грибные хороводы и живые источники, чем в… то, во что нельзя нам верить. Во всесилие Моргота, например, — практически шепотом закончил он.

— В этом ты прав. Кстати, не говорите так о грибах в присутствии принцессы. Она верит Неллас и всему, что она говорит, — Белег отвернулся и двинулся вслед перешедшим на другой берег. Но спустя шаг остановился и так же негромко предупредил: — Но не вздумайте и с Элу говорить о Моринготто, особенно в ночь праздника.

Финдарато крепко задумался, пропустив бурчание Ангарато в спину синды мимо ушей.

— Курунир же не бывал в Средиземье? Что же они так помешаны на грибах тогда? Нет, ты слышал, братец? Грибные хороводы! Лучшей шутки я в жизни не слышал!

— Хоть где-то до сих пор вечное лето, — невпопад согласился тот.

Стены Менегрота оплетало множество цветущих лиан. Огромные разноцветные бутоны свешивались над головами, источая легкие манящие ароматы. Искусная резьба, иллюстрирующая легендарное Пробуждение и не менее легендарную встречу Владык, ручейками стекала по каменным воротам, наглухо отгораживающих внешний мир от мира Менегрота.

Белегу хватило легкого касания, и они распахнулись.

За воротами скрывался многоуровневый лабиринт из тысяч легких лестниц, оплетающих гигантские стволы деревьев, берущих начало в невыразимой глубине, и уходящих за каменные своды подземной столицы.

— И это тоже магия Мелиан? — слабо проговорил Айканаро, даже не пытаясь прикинуть приблизительную высоту и возраст этих исполинов.

— Не совсем… Это древние растения, что росли еще в Альмарене. Королева смогла сохранить ростки немногих и еще до самого Пробуждения перенесла их сюда. За ними ухаживали энты до её возвращения в Эндорэ.

— Энты?

— Пастыри деревьев, дети Йаванны. Они выглядят, как деревья, но их телосложение, как у эльдар. Есть руки, ноги, голова, лицо… Но по сути они — деревья. И язык их медленный-медленный, не всем дано его понять и выучить. Идем, друзья мои. Владыки уже ждут вас.

— А мы ведь даже не отдохнули с дороги! — взволнованно шепнула Нэрвен, цепляя Артаресто под локоть. — Почему бы не дать нам хотя бы привести себя в порядок? Там же будет весь двор!

Белег оглянулся, перескакивая на новую лестницу.

— Не волнуйтесь, моя леди: я веду вас не в Зал Торжеств, а в Каминный. Там будут только Владыки. А после вы отправитесь отдыхать.

— Это невежливо, не засвидетельствовать почтение, — шикнул Артаресто. — Что с тобой, Артанис? Ты стала капризной.

Младшая сестра только сердито тряхнула переливчатыми локонами. Один из спутников Белега, высокий и с тугими серебряными косами, едва ли не запнулся, засмотревшись.

Слухи об Эльвэ не лгали: его рост заставил посрамить заслуженные прозвища Майтимо, Турукано и Аракано, уже отошедшего в Чертоги. Его супруга была пониже, но у Финдарато все равно в голове возник неуместный вопрос: как при таких родительских внушительных данных подыскать принцессе Дориата подходящую пару среди прочих, невысоких синдар? Но он быстро отогнал эту мысль и церемонно поклонился.

Эльвэ ограничился кивком и жестом пригласил сесть на длинные лавы, оббитые мягкой тканью и пухом. Каминный Зал оправдывал свое название: он был небольшим (как для внушительных размеров Менегрота) и в меру уютным. Но, несмотря на это, и на вино с легкими закусками, стоящими между софами, Финрод ощущал себя как в Валимаре на приёме Ингвэ, а то и вовсе в Ильмарине, где бывал лишь однажды.

Мелиан осматривала гостей мягким, обволакивающим взором из-под темных ресниц и молчала. Неопытному глазу (не-калаквенди или же раньяр — и с чего он вспомнил их сейчас?) не столь была бы заметна разница между воплотившейся майэ и обычной эльдиэ. Но в ней что-то… сквозящее во взгляде, в плавных, слегка птичьих движениях, в самой её сути — как будто бы вся магия Менегрота в ней одной, и она довлела над ними земным отражением Небесного Серпа.

Молчание разорвал его собственный голос, приветствующий Владык. Финдарато и сам не знал, откуда в нем взялось это волнение, когда его не возникало даже в Подзвёздных Чертогах, когда Манвэ согласился дать ему единственный урок Песен.

Эльвэ долгие годы властвовал над Белериандом — он знал это. А теперь он явился к нему в дом, один из нолдор, занявших все земли от севера до юга, от склонов Синих Гор и до Хитлума и Ламмота, оставив ему его величественный лес — во всей стати Элу Тингола сквозили эти невысказанные слова, неуловимые даже осанвэ.

Но потом король улыбнулся, распахнув объятия.

— Как же я рад вас видеть, внуки моего любимого Ольвэ и Финвэ — лучшего из друзей! Расскажите же мне, расскажите же всё!

Бал был назначен ровно к исходу месяца — когда ночное светило поднималось к самой Валакирке, так высоко, будто стремилась покинуть пределы Ильменя. Синдар верили, что Итиль, не иначе как еще один младший дух, полюбивший их земли, в эту единственную ночь роняет свои слезы на землю, и там рождаются цветы уйлос в виде серебристо-белых звёзд.

Нолдор коротали часы и дни за разучиванием дориатских танцев, редкой охотой в сопровождении Келеборна, Орофера и Амдира в ожидании бала, когда они смогут официально говорить с Элу Тинголом. Белег спустя неделю своих частых отлучек «по делам дворца» вскоре совсем пропал из виду.

Финрод же чувствовал себя полностью очарованным этим местом. Он любил шум волн, и ночной бриз, летящий в лицо; морскую свежесть, гулкий рокот, разбавленный воплями чаек — но здесь было так тихо, и так спокойно. Искусность наугрим в отделке каменных стен столицы поражала разум и воображение — он замечал и искусственные ветви деревьев из меди, с редкими цветками из золота и янтаря; глубокие фонтаны и источники, вода из которых стекала в мраморные желобы и по невидимым трубам, сокрытых в стенах, шла во внутренние покои Менегрота; редкие, но не случайные выбоины «потолка» имитировали звёздное небо, что особенно удавалось в яркие лунные и безоблачные ночи. Здесь было свежо, не было затхлости и замшелости, как в заброшенных, исчерпанных шахтах — это был эльфийский город, такой же светлый и просторный, но по-гномьи крепкий и тщательно сокрытый.

Финдарато осторожно тронул пальцем ствол гигантского дерева, одного из немногих наследников Альмаренских лесов. Их начинали уже украшать к Папоротниковой Ночи, увешивая лиловыми и розовыми фонариками. Прекрасное место.

Вала Ульмо велел ему строить город, и он его отстроит.

Бал был полон сюрпризов: в отличие от валинорских традиций, пара эльфов, открывавших бал, выбиралась жребием. Эльвэ не скупился на костюмы и маски ни для своих придворных, ни для своих многочисленных гостей, демонстрируя всю щедрость и богатство Дориатского королевства. Сам же он, облаченный в охотника Оромэ, легко угадывался благодаря своему росту, но и стоял в отдалении от толпы, склонившейся над благоухающими вазами с цветами.

На ножке двух из цветков будут повязаны сверкающие ленты, вышитые самой принцессой. Сама Лютиэн тоже была где-то здесь, наряженная и спрятавшаяся, как и все, под маской: отовсюду слышались смешки и шепотки — эльдар то и дело пытались угадать личности своих соседей.

Финдарато подавил вздох: дева, остановившаяся по другую сторону от вазы, вытянула пышную голубую розу, к которой он было потянулся. Она поднесла розу к лицу: её поразительная маска, имитирующая лиловые и лазурные чешуйки плавно переходила в венец, с ответвлениями в виде плавников из легкой меди, покрытой розово-лиловой перламутровой эмалью. Пышное платье было в тон синим, а лиф был инкрустирован россыпью аметистов и сапфиров, складывавшихся в затейливый узор.

И на конце длинной ножки голубой розы свисала синяя лента, вышитая рыбками из серебряной нити.

— Как вы так угадали, прекрасная дева? — он обворожительно улыбнулся, протягивая ей руку. Но она лишь смешливо прикрыла рот бутоном и отошла в центр, ожидая Короля Папоротниковой Ночи. — Неужели сама Лютиэн?

— Нет, это не она, — рядом с ним остановился невысокий темноволосый синда в маске с темно-синими и зелеными перьями. Он прижимал флейту к груди. — Её высочество не любит пышные наряды.

— Думаешь, она не могла бы принарядиться ради забавы?

Синда посмотрел на него сквозь прорези маски, в карем, по-оленьи мягком взгляде затаилась нечитаемая эмоция. Он кивнул на пустующие руки собеседника:

— Вы еще не взяли свой цветок.

…Он выходил в центр зала, сжимая в руке тонкую веточку колокольчиков маллоса. Его лента была белой, золотые нити сплетались в удивительный узор не то огня, не то огромного лабиринта, рассеченного молниями.

Удивительно, как красиво легли крохотные маллосы на пышные, томно изогнутые лепестки розы. Девушка вела: они держались за руки, а вторую руку она вынудила положить себе на талию, свою же она положила ему на плечо. Они стояли близко — ближе, чем стоят благонравные танцоры нолдор, что уж говорить о пораженных синдар. Они кружили по залу, то ступая нога в ногу, то расходясь по разные стороны, но вновь сливаясь в одно целое. Музыка стекала с её глубоких сапфировых глаз, сквозила в льдистом аромате синих роз, таяла под их ногами, сливаясь с одинокой игрой флейты.

Играл тот самый синда, прикрыв глаза.

Танец закончился — они разняли руки. Дева отошла на достаточное расстояние и присела в поклоне, адресуя его не то владыкам, не то самому Финдарато.

Эльвэ вышел вперед, ведя под руку Мелиан.

— Снимите свои маски. Народ должен знать Владык Папоротниковой Ночи.

Финрод скинул свою маску, превращавшую его в благородного орла. Дева же неторопливо выпутывала шелковые шнурки из голубых волос. Эру! Как он мог не заметить?

Он встретился с её сапфировым взглядом, внезапно возвратившем ему память об утробном стоне Улумури, о словах Ульмо и о ледяных водах, потопивших Белерианд.

Эльвэ хлопнул в ладоши.

— Приветствуем же избранных этой Ночи! — Король обернулся к ним, лукаво улыбаясь. — По законам Дориата, только в эту ночь, если вы к исходу Итиля найдете папоротниковый цвет, то имеете право просить о чем-либо Владык Дориата — и мы бессильны вам отказать. Финдарато Инголдо и, — он перевел взгляд, — Ирма ван Лейден.

Chapter Text

Единственный брод Эсгалдуина за границей Пояса был едва тронут отравленной паутиной — эльфы Тингола должны были регулярно зачищать русло реки, ведь иначе она была бы просто перенасыщена ядом. Пауки не показывались, попросту забившись на дно ущелий Нан Дунгортеб после памятной охоты, организованной наследным принцем Финдекано еще двадцать лет назад. В ней участвовали младшие братья Третьего Дома, Ангарато и Айканаро, сам глава Первого Дома, Нельяфинвэ, и её неразлучная парочка из Аглона.

Ирма опустила руку по запястье в прохладную воду. Она не покрылась ни уродливыми пятнами, ни волдырями. Вода была прозрачной и даже пахла, как чистейший родник. Не скажешь, что такие чистые воды берут начало в тех скалах, что еще хранят эхо крика Моргота. Ирма перехватила волосы кожаным шнурком и провела влажной ладонью по шее, попутно выуживая остатки забившихся листиков и веточек. Вместе с листиками-прутиками от волос отставала и темная краска, серыми ручейками стекающая в рукава.

Ирма хмыкнула, отжав голубеющий хвост в ручей. Обычно краска не смывалась так просто.

— Вот как значит. Что ж, этого следовало ожидать…

Но нужна ли паукам вода? Если крохотная толика чар так воздействовала на её, отчаянно неприродный окрас, то что бы стало с пауками? Вода ненавидит ложь. Кто так сказал? Кто-то из эльфов, лаиквенди, живущих ныне в крепости Куруфина и Келегорма… Странно, как тогда на чистую же воду не вывели еще Первый Дом, с их-то прошлым.

Она задумчиво заколачивала затычку в седельный бурдюк, оглядываясь на темную стену леса по ту сторону Эсгалдуина. Зачем тогда вообще здесь брод? Ах да… возможно даже для стражников, отпугивающих потомство Унголианты от Нелдорета. По слухам, Нелдорет наиболее густонаселенный после Менегрота в Дориатском королевстве. Но кто даст проверить?

Если только Тингол и Мелиан все еще заинтересованы их скромными смертными персонами. Ирма закрепила сумки на боку Мойны и медленно, несмело, ступила в воду. Мойна неохотно всхрапнула, но двинулась следом, меся копытами мелкую гальку. Если бы только они были чуть более чувствительны к той магии и чарам, которыми были пропитаны каждые молекула и атом этого чудного мира. Если так, то в их распоряжении была бы целая, всемирная сеть из сотен и тысяч маленьких ручейков, речушек и подземных водных жилок могущественного водного организма. Правда, весь этот организм не кто иной, как Вала Ульмо, и он же единоличный властитель и конечный адресат всей той несметной информации, которую несет вода. Небось, уже и осведомлен о том, как она движется к Дориату, даже разглядел кто туда идет, смыв темную басмовую краску с голубых волос…

Остается только надеяться, что её авантюра с магнитным полем Арды и ноосферой останется незамеченной для Владык Арды. Хотя бы до поры до времени. Пока они не покинут этот мир и их сообщения, предназначенные лишь друг для друга, сотрутся с памяти этого мира, как следы на песке.

…Джеймс передавал, что он уже нашел их — их сородичей, их народ, их людей. Тех, кого они должны были забрать под свое крыло, воспитать, как малых детей, сделать наследниками бесценных знаний, чтобы они не зависели ни от кого. Но как оно бывало всегда, наполеоновские и, несомненно, благородные планы Риги Штрауса пошли ко дну, так и не глотнув воздуха. Моргот оказался еще на один шаг впереди.

Поэтому они все еще здесь, в Белерианде, повязанные с проклятыми эльфами — не только с Первым Домом — со всеми, ибо на всех лежит роком безразличие далеких Валар. Но оставался еще один островок псевдо-аманского блаженства, где правила одна из айнур — едва ли не последняя «светлая» на этой Эру забытой земле.

Майа Мелиан, супруга Элу Тингола, королева Дориата. Она могла поведать очень многое, если бы захотела.

Мойна ступила на твердый берег и встряхнула хвостом и длинной светлой гривой. Ирма вплела огрубевшие пальцы в холку, подтянулась и вскочила в седло, направляя лошадь вперед.

Время нещадно поджимало, многие из лордов нолдор — наиболее благоразумные, как Финголфин, Маэдрос и Маглор — понимали, что долго Моргот ждать не будет, у них и так было слишком много времени… Если Он сам не дал его. Поэтому они все отчаянно торопились — Карнистир на востоке заключал союзы с гномами, Мария и Джеймс отчаянно темнили, изредка посвящая кого-то в свои планы, Миднайт едва подавала признаки жизни, возможно, ненапрямую действуя через Маглора, Эльза так и вовсе замолчала, вскоре после того, как из замка Химринг отбыл Рига, оставив Миру где-то в лесах у Амон Эреб. Хоть бы живы были все… к моменту их будущей встречи.

Не так давно, может быть, с полмесяца назад с несомненно долгим визитом в Аглон наведалась Ириссэ, или же, по-синдарски, Арэдель, любимая сестра Келегорма и его же компаньон в охоте и юношеских играх времен Валинора. С тех пор Ирма его — лорда Келегорма — и не видела толком. Зато Куруфина и его сына стало, пожалуй, слишком много. Куруфин, что уж там, был умен и хитер, изворотлив даже — чего, по слухам, не было у самого Куруфинвэ Старшего. Он же и начал эту тему — намеками да окольными разговорами убеждая её отправиться на разведку к границам Дориата. Умелец… Его же самого в срочном порядке старший брат отправлял в Таргелион, для закрепления союза с наугрим, но он обещал дождаться в Аглоне хороших вестей.

Может, оно и к лучшему, что вода смыла басму? Голубой, еще кое-где заляпанный черными пятнами цвет так вызывающе мелькал на фоне зеленых зарослей… Ей всего-то и надо, что попасть в Менегрот. По неизвестным причинам, на многочисленные послания Первого и Второго Домов Тингол отвечал молчанием, пусть последнее письмо было написано рукой Миднайт, открыто заявившей о себе и готовности встретиться в ответ на давешнее предложение. Иначе, зачем посылать тогда Лаэгхена к Первому Дому? Воистину, вот уж у кого непостижимая логика. Пусть сам Лаэгхен, видно, совсем укоренился в крепости Врат. Но политические закулисные игрища лучше оставить для искушенных умов.

Та же Миднайт очень любит игру генералов.

Лес Нелдорета встретил её звенящей тишиной. Кое-где еще слышался хлопот крыльев, беличья возня в кронах, шорох насекомых во влажной земле…и ничего. Ирма поудобнее перехватила поводья и повернула Мойну вбок. Если здесь и есть Пояс, она должна была уже приблизиться к нему. Но она не чувствовала ничего из того, о чем говорил Келегорм — ни страха, ни тревоги, ни отчаянного, непреодолимого желания — ни вперед, ни назад. Ни-че-го.

Она тронула ногами бока своей пятнистой кобылы, и та неспешной рысью, по звериным тропам направилась вглубь, туда, где лошадиный слух улавливал шум воды.

Далекий рокот водопада становился громче. Она теперь смогла отделить шелестящие от дуновения листья от шепота воды, урчание мелких булыжников, окатываемых ледяной струей и мерный плеск серебряных рыбок, выпущенных неосторожным зверьком из лап.

— Это так странно… Мы будто бы уже внутри… Как тогда… — но тогда они с Эльзой набирали воду у невзрачного ручья, а теперь она стояла у небольшого, но внушительного водопада, который, судя по гладким, даже стертым бокам прибрежных валунов был излюбленным местом местных нимф.

Ирма осторожно приблизилась к берегу и зачерпнула воды, в который раз окатывая ею раскрасневшееся, вспотевшее лицо, смывая дорожную пыль. Душный лес, он пах чем-то пряным и сладким, как разросшийся сад в разгар августа.

Вода искрилась, и сотни брызгающих капель отражали солнце, пробивавшееся сквозь щели из разлогих зеленых веток. Мир, словно лопнувший вакуум, наполнил уши природным шумом, сплетавшихся в один-единственный утробный голос.

Оттого, наверное, новый, высокий, мелодичный звук не показался чем-то чужеродным. Как и зеленеющие в тени того берега глаза напротив, сквозь тысячные брызги отраженного в водопаде света.

Ирма задумчиво вертела в пальцах темно-синюю розу, источавшую густой сладкий запах. Пальцы сами собой методично очищали стебель от толстых шипов, оставляя дивную красавицу совершенно беззащитной. Она сама, в этом «русалочьем» наряде очень выделялась среди светло-зеленой и мерцающей серебром толпы синдар, уже рассосавшихся по разным закуткам Зала Торжеств. Финрод уже успел куда-то пропасть, поэтому ей пришлось остаться наедине со своим цветком и своими мыслями.

А что, если присобачить бутон какого-нибудь розового цветка к папоротнику? Может быть, в сумке найдутся остатки клея. Нет, уж кто-кто, а Мелиан подвох заметит.

Цветок безжизненно упал под стол, а сама Ирма облокотилась спиной о колонну и потянулась к кувшину из цветного стекла, наполненного зеленым яблочным вином. В отрывистую мелодию флейты вплетались переливы арфы и легкое дуновение свирели. Скользнувшая мимо темноволосая высокая эльфийка с пленительными серыми глазами, ярко сияющими даже сквозь пелену образа, окинула её заинтересованным взглядом, но тут же растаяла в толпе.

Спустя пару минут ленивых поисков глазами Финдарато обнаружился в компании Тингола. Судя по лицам, они несли серьезную, но не лишенную заинтересованности и увлечения беседу. Но где тогда королева? Ирма приподнялась, еще раз окинув взглядом зал. Но перед ней тут же вырос высокий синда с живыми, серо-зелеными глазами.

— Господин стражник, — Ирма ответила на его приветственную улыбку. — Внезапность входит у вас в привычку. А ведь мы не на охоте и не на поле боя.

— Вы все еще помните меня, леди? — он принял её руку, склонившись над костяшками пальцев.

— Вас забудешь, Куталион, особенно когда именно вы привели меня сюда и обещали… — она вздохнула, встретив лукавый предостерегающий взгляд. — Да много чего обещали.

— Я обещал вам и танец. Позволите?

Он протянул руку. Детская, вернее, дориатская вариация придворного танца, где партнеры кружат по залу, изредка, «на взлетах», соприкасаясь лишь кончиками пальцев.

Белег ступил первым, неторопливо делая взмах рукой и наклоняясь, меняясь с ней позициями.

— Ты хочешь дать мне совет? Может, лучше подскажешь, где искать папоротник?

Он только загадочно улыбнулся.

— Но ведь папоротник не цветет… Я это знаю наверняка. Иначе это против законов ботаники, так не может быть.

— Я и половины не понял, госпожа ван Лейден, но ты права. Папоротник никогда не цвел.

— Это значит, что и Тингол никогда ничего не сделает, особенно против своей воли? Хитро. Но зачем тогда вообще всё это устраивать? — Ирма крутанулась вокруг своей оси, скользнув пальцами по простертой ладони. Мозолистая…

Белег не отвечал, продолжая танец. Пары вокруг кружили, вверх взмывали десятки — если не сотни — лиловых, голубых, желтых и белых рукавов, и лицо её спутника терялось в разноцветном вихре. Она бы давно сбилась с танца, если бы страж дориатских границ твердой рукой не удерживал её подле себя.

В шелесте этих одежд и едва расслышимых звуков она будто бы наяву снова услышала плеск того водопада.

— А не должна ли ты ехать на запад, в Химлад?

Он спокойным, размеренным шагом ступал по знакомым булыжникам, проходя под водопадом. Перед ней остановился синда — высокий, не ниже Тьелкормо, широкоплечий и светловолосый. С её зрением, не на зависть эльдар, издали его и впрямь можно было бы принять за Феанариона. Но это был всё же не он.

Она молчала. Эльда возник так внезапно, а она так непростительно халатно ушла в свои мысли и не заметила, как мелькнула тень на другом берегу. Ведь так и умереть недолго…

— Меня зовут Белег Куталион. Звезды осияли нашу встречу, дева из раньяр, — он приложил руку к сердцу и слегка наклонил голову. Ирма следила за ним с заметным напряжением. Демонстрировал, что знает её. Говорит, что неопасен?

— Осияли, да… Вы знаете меня? — звёзды. Откуда здесь, среди бела дня, звёзды?

— Ваш цвет волос весьма редкий, если не сказать — единственный в своем роде. Вы, верно, Ирма ван Лейден.

— А вы осведомлены ровно настолько, что это заслуживает восхищения, — прохладно произнесла Ирма. — Владыки Дориата уже знают, кто есть кто из нас? — Интересно знать, кто же такой правдивый и болтливый в нашем окружении. Лаэгхен, не иначе.

Белег сощурился.

— Королева Мелиан — из майар, она Эру наделена многими дарами. Она знала о вашем приходе.

— Она видно, знает, и зачем мы здесь? — Ирма закусила губу, раздумывая под его пристальным взглядом. С эльфами и так было нелегко, а тут целая айну, пусть и воплощенная…

— Ты можешь пойти вместе со мной в Менегрот и спросить их сама, леди Ирма. Я передаю тебе приглашение Владык Дориата.

— Не ищи его, — тихий, но звучный голос Белега вернул её в реальность, едва их руки снова соприкоснулись.

— Кого?

— Принца Финрода. Вы сюда пришли разными дорогами, и разные же пути уведут вас отсюда. Так или иначе, вы должны пройти этот путь поодиночке. Как пришли одни…одни же уйдете, — туманно закончил тот.

— Где-то я уже слышала такой посыл, — так Миднайт очень любит говорить. Мы рождаемся в одиночестве, живем в одиночестве, изредка пересекаясь с другими, и умираем тоже — в одиночестве. Ирма остановила танец и отошла к колонне. Белег учтиво следовал за ней. — Ты не мог бы изъясняться понятнее, друг мой? Сделай скидку на то, что я не эльда и не читаю в душах.

Он устало прикоснулся тыльной стороной ладони ко лбу, потирая кожу и глядя на неё из-под упавшей на лицо тени. Он заговорил спокойно и мягко, будто бы увещевая её, как ребенка.

— Когда ты будешь готова, Владычица Мелиан заговорит с тобой. Тебе следует лишь подождать. У Владык много забот.

— Это значит, я здесь надолго? — с едва затаенной тоской протянула она. Белег улыбнулся, и Ирма краем захмелевшего разума отметила, что у него, оказывается, ямочка слева.

— Тебе так не нравится здесь, леди Ирма?

Она отмахнулась.

— Не зови меня леди. Леди — это титул, а мой единственный титул — это третий офицер ван Лейден. Или сержант ван Лейден… Как больше нравится.

— Прости, но я совсем ничего не понял, госпожа.

Ирма лениво отмахнулась и тут же спохватилась, вспомнив о чем-то.

— Погоди, но ради приличия я же должна прогуляться в лес?

— Ты можешь, — все так же загадочно ответил Белег. — Ты многое можешь найти.

— Грибы, например. Я страшно проголодалась. Но если я съем еще одну тарелку мяса, вон тот с флейтой… в общем, думаю это будет уже сильно заметно.

Белег проследил её взгляд на «вон того с флейтой» и весело хмыкнул, опознав знакомого эльда.

— Впрочем, я пойду туда, если ты меня будешь сопровождать. Иначе я заблужусь.

— Королеве следует идти с Королем.

— Мой Король меня променял, — пожаловалась Ирма, опустошив свой бокал еще раз. — Впрочем, я могу тебя короновать, и все формальности будут улажены.

Белег ничего не успел ответить на это, истинное женское замечание — общий веселый гомон прервал звон лопнувшего стекла, и высокий, разгневанный голос. В наступившей звенящей тишине и вакууме, нависшем над Тинголом и несколькими золотистыми макушками, виднеющихся с того угла, Куталион под шумок подхватил смятенную Ирму под локоть и незаметно покинул зал вместе с ней.

— Ушам не могу поверить, Ангамайтэ! — Артанис вскинула руку, чтобы треснуть несносного старшего брата кулаком по плечу — совсем, как в детстве, но тут же её опустила. Скрипнула дверь личных покоев, и рядом нарисовался Финдарато.

— Рано или поздно они бы узнали об этом, — процедил младший арафинвион, усаживаясь в кресло под пристальным взглядом старшего брата. — Не нужно так на меня смотреть, ты же сам ярый поборник правды и не-умалчивания.

— Это не тот случай, — Финрод потер виски. — Ты мог удержать язык за зубами хотя бы в этот светлый праздник, в день нашего приезда! Хотя бы до Мерет Адертад.

— Не знала, что на День Воссоединения Нолдор будут приглашены синдар, — заметила Нэрвен, прервав протестующий возглас Ангрода.

— По крайней мере, должны были. Мы должны заключать крепкие союзы, пусть и ради будущих войн, в этом я с дядей согласен. Все свободные народы Эндорэ должны объединиться, а не взращивать вражду между собой. И не лелеять её, Ангамайтэ! — воскликнул он. — Я не прошу тебя полюбить Феанариони, как родных братьев, но не вреди хотя бы тем нолдор, что пошли за ними!

— Они шли за ними и в Альквалондэ, — зло огрызнулся Ангрод.

— Вместе с ними был и дядя. И Финьо, и Турьо тоже. И те нолдор, что шли за ними, — из-за спины Финдарато послышался негромкий голос Артаресто. Он прошел внутрь и присел на подлокотник кресла Ангрода. — Впрочем, Ангрод и не сказал самого ужасного.

— Не сказал. Но рядом была леди Мелиан, а этого было достаточно, чтобы она увидела дальше и поняла больше, чем было сказано. А от Тингола она, ясное дело, скрывать не будет.

— Всё равно, постараемся же пока избегать этой темы, — устало сказал Финрод. — В случае вопросов, с ними буду говорить я. А что еще не сказано, то пока лишь слухи. Мелиан не могла увидеть слишком много, Ангрод был последним, кто пришел в Альквалондэ. А тогда уже всё закончилось.

— Я полагаю, в таком случае, Элу Тингол захочет услышать разъяснения непосредственного от короля нолдор, от дяди, — Ородрет опустил руку на плечо Ангрода и несильно сжал его. — Он мудрый правитель, и не станет слушать слухи и недомолвки. Он пожелает говорить об этом с Нолофинвэ, а для этого поедет на Мерет Адертад, где будет и Первый Дом.

— И раньяр, — внезапно вставила Нэрвен. — Где Феанариони, там и эти… Владыки заинтересованы в них, я слышала от принцессы Лютиэн, что Мелиан давно прозрела их приход в Арду, и до Мелиан знали это…

— Здесь есть уже одна, — заметил Аэгнор, доселе молчавший. — Разве они не могут расспросить её?

Финрод покачал головой.

— Она не из тех, кто скажет много. Самые…знающие находятся далеко от нас. Я думаю, леди Ирму пригласили сюда чтобы передать послание Владык для остальных раньяр — не для нолдор Первого Дома.

— Интересно, что же такого они ей скажут, — хмыкнул Ангрод. — Неужели они и впрямь так важны, что даже такая гордая птица, как Эльвэ, поедет ради встречи с ними к Ивринь?

— Кто знает, младший брат, кто знает…

Финрод наконец разжал вспотевший кулак и с запоздалой досадой обнаружил там смятый колокольчик маллоса.

Белег поклонился в последний раз, проводив уже трезвеющую леди до выделенных ей покоев. Ирма слегка смазанными движениями цеплялась за косяк двери и причудливую мраморную лепнину, украшавшую арочный проход, и всё никак осмеливалась нажать ручку.

— Думаю, этой ночью всё же ничего искать не придется, — пробормотала она.

— Я выясню, что произошло на празднике и расскажу завтра, — заверил Куталион. — А сейчас тебе следует пойти отдохнуть.

Но девушка только оживлялась.

— А что я могла бы найти такого в лесу, если бы пошла туда сейчас? Помнится, ты рассказывал столько историй…и про Неллас… и про восход первого солнца. И про Альмарен. И про падающие звезды. Ты про нас говорил, про раньяр?

— Звезды падали и раньше, — резонно заметил Белег. — Но никогда они не пересекали черты Илумбара, и летели дальше, в Предвечную Пустоту. Ваша звезда упала первой.

— Актина. Нашу звезду назвали «Актина».

— И что же это значит?

— «Луч». Забавное название, правда? А о скольком говорит… — Ирма хихикнула и наконец открыла дверь. — Доброй ночи, Белег Куталион.

— Доброй ночи, госпожа Ирма, — он почтительно склонил голову уже перед закрытой дверью, а после стремительным шагом направился в сторожевые — ему предстояло разделить с братьями дозор этой ночи.

Можно быть и полным дураком, но все равно понять — что-то будет. Поворачивая ключ и не спеша поворачиваться лицом в сторону своей спальни Ирма смутно предчувствовала — что-то будет. Что-то уже произошло. Пусть еще были слышны отголоски веселого празднества, и по пути им с Белегом встретились множество влюбленных пар, и просто гуляющие умиротворенные эльдар, но воздух изменился — стал густым и тягучим, и вовсе не напоминал дурман ароматного сад в разгар лета.

Увидев на прикроватном столике небольшую вазочку, наполненную водой, Ирма с досадой вспомнила, что и её цветок, и ленточка с рыбками осталась на столе. Да и когда ей было думать, когда внезапно решительный и непреклонный Куталион стремительно уволок её прочь из зала? Как будто её могли в следующую же минуту растерзать за неизвестные грехи…

Ирма распутала тесемки тугого лифа и громко выдохнула, когда платье крупными волнами и мягким стуком драгоценных камней спало на пол. Рядом с вазочкой из лилового стекла опустилась и её диадема с искусно сработанными плавничками неизвестных мастеров. Только оставшись в исподнем, Ирма заметила еще одну дверь с искусной резьбой — маленькую, скрытую за тонким шелковым гобеленом.

Она накинула на плечи халат из темно-бордового шелка и толкнула дверцу. Дверца вела в густой сад, пропитанный жасминовой свежестью и освещенный лишь танцующим облачком светлячков.

— Я ждала, что ты придешь, Ирма ван Лейден.

Она обернулась и встретилась с яркими, фиалковыми глазами, будто бы подернутыми легкой дымкой. Жестом Мелиан пригласила присесть рядом с ней на белую скамью посреди целой гущи огромных, как луны, белых цветов.

— Вы не хотели говорить со мной там, где много народу, да? — Ирма будто бы стряхнула с себя вместе с вычурным платьем слой манерности и совсем ненужных придворных забот, которые, в общем-то и не касались её даже.

Мелиан тоже уже избавилась от маскарадного наряда и предстала перед ней в простых, но по-королевски изящных сине-золотых одеждах и парой причудливых шпилек в собранных волосах. Впрочем, рядом с ней, даже будучи в бордовом халате Ирма не чувствовала себя неуютно.

Королева смотрела на неё почти с материнским расположением — этот удивительный фиалковый цвет не мог быть ледяным.

— Здесь и дышится легче, не так ли?

— Всё верно, госпожа, — Ирма окинула назад вымытые, блестящие свежей лазурью волосы за спину и склонилась перед Мелиан в изящном полупоклоне. — Но говоря «здесь», вы имеете в виду Арду или же этот сад?

— Видно, Белег совсем тебя запутал, — Мелиан настоятельно похлопала по скамейке рядом, вынуждая девушку сесть рядом.

— Наоборот, он даже слишком много мне разъяснил, пусть и в своей невыносимой манере, — Ирма вернула королеве улыбку. — Он стал мне добрым другом.

— Я думаю, он будет рад это услышать, леди Ирма.

Мелиан замолчала. Она склонилась над одним из белых цветов, размерами напоминающий цветок гигантской кувшинки, и осторожно провела пальцами по его звездчатым краям. Они желтели.

— Он вянет?

— Нет. Он становится золотым… Когда он совсем свернется, он расправит свои лепестки вновь и все будут восхищаться его цветом и запахом. Сейчас эти цветы совсем не пахнут. Удивительное превращение его ждет, не правда ли?

— Отчего же не было этих цветов на празднике? Насколько я могу отсюда видеть, я узнаю почти все цветы, кроме этих, лунных.

— Я не могу знать, какой из них сможет со временем озолотиться, а какой — нет. И далеко не каждый найдет отражение своей фэа в этом цвету.

— Одно и то же растение дает разные цветы? Мужской и женский цвет? — Ирма склонилась ближе. Но и правда, эти цветы совсем не отличить. Они были все белые, и все о семи концах. Но как Мелиан, майэ, не могла отличить один от другого? Загадка.

— Всё верно.

— Ты так же и не знаешь, есть ли в самом деле папоротниковый цвет, госпожа?

Мелиан тонко улыбнулась.

— А что тебе сказал Куталион?

— Что он никогда не цвел, — Ирма даже попыталась передать ту загадочную интонацию, которой порой любил говорить Куталион.

— Он прав, — Мелиан просто ответила, не посмотрев на неё. — Но как не родился еще эльда, что был бы судьбой своей и фэа под стать этому лунному цвету, так и может, пока не настал час и тому? Кто знает, — она поднялась скамьи и поманила за собой. — Давай прогуляемся. Запахи этого сада очень хороши, чтобы не задержаться здесь подольше.

Ирма послушно склонила голову.

— Эльвэ не слишком любит бывать здесь, — неожиданно поделилась Мелиан, слегка поведя головой в сторону. Пара тугих смоляных локонов выбилась и спала красивыми кольцами на плечи. Ирма невольно залюбовалась. Эта майэ определенно знала, что делает, когда воплощалась. — Но наша дочь разделяет со мной прогулки по этим тропинкам, знает все цветы и с какой целью они пришли в этот мир. Некоторые из них пришли вместе с Лютиэн, и потому я не могу сказать, что они были предпеты светлой Йаванной.

Ирма не поверила своим ушам. Мелиан прямо ставила под сомнение то, что многие из нисси нолдор, которые были в ученичестве этой самой Йаванной, возводили в ранг непреложной истины. Как так? Но она постаралась не выдать своего удивления, вслушиваясь в речи воплощенной айну.

— Может ли стать такое, что цветы покинут этот мир вместе с кем-то?

Мелиан замерла, склонившись над очередным цветком. Кажется, это и были те самые нифредили, расцветшие в день рождения Лютиэн. Ирма поспешно добавила:

— Те лунные цветы, например. Они будто бы ждут определенного часа.

— Всё может быть.

Мелиан разогнулась и остановилась, скидывая мягкие туфли и ступая во влажную траву, углубляясь в заросли прочь от проторенных тропинок. Ирма медлила, придерживая края халата на пышной груди. Его подол, как и подол исподнего легкого платья давно намок от влаги — здесь как будто бы совсем недавно прошел сильный дождь, хотя оранжерея казалась крытой, с прорубленными в потолке мелкими, словно россыпь звёзд, отверстиями, откуда лился звездный же свет.

Королева остановилась в тени, протянув ей руку.

— Знаешь, народ наугрим часто говорит, чтобы найти истинное сокровище, порой нужно сходить с проторенного пути, а порой — и с заведомо верного, — она приподняла подол своего темного платья, демонстрируя голые ступни, в мелких, совсем крохотных порезах (должно быть, от камешков или диких цветов) испачканные в комьях земли. — Но оно стоит того.

Королева была удивительной. Она чем-то напоминала умудренных жизнью, размеренных и непоколебимых смертных матерей, никогда не устающих склониться над упавшим малышом и успокаивающим, мягким голосом говорящих «не плачь» в ответ на разбитую коленку. Была ли принцесса Лютиэн таким непоседливым, шумным ребенком? Ирме на миг вспомнилось, что она сама никогда не знала матери или подобной заботы — смогла ли Мелиан увидеть это сквозь толщу выстраданных, прожитых лет? Впрочем, двадцать восемь человеческих лет и они же, на двадцать лет законсервированные во времени — пустяк для такого существа.

На краткий миг, она позволила себе это. Ирма торопливо скинула так и не переобутые бальные туфли и протянула руку Мелиан, схватившись за мягкую ладонь. Королева с переливчатым смехом увлекала её все дальше от тропинок и сладких бутонов, залитых мерцанием светлячков.

То тут, то там алым цветом вспыхивали то куст гибискуса, то красные лилии в неприметном черном пруду. Королева увлекала её все дальше. Среди плавных изгибов лиан и дикого плюща робко проглядывали тонкие усики паучьих лилий, ликорисов, не осмеливающихся показаться чужому взгляду. Этот уголок был освещен редкими цветами, как фонариками.

— Многие из них цветут лишь ночью, а некоторые — лишь один день в году, — Мелиан скользнула пальцами по многослойному желтоватому цветку, прятавшемуся в густом кустарнике. — За одну ночь они должны отдать свою красоту миру, осиять его — и далеко не каждому дано увидеть их искрометное величие. Зачастую и семена, оставшиеся после них, погибают.

Ирма напряженно слушала, комкая в руках свисающие темно-бордовые рукава. Удивительно, как их фигуры причудливо сливались среди этих цветущих огней. Мелиан говорила тихо, понижая голос, будто бы делясь самым сокровенным, оглаживая еще не знавшие ласки бутоны — вдали от всех, вдали от собственного короля — давала бесценный совет.

— Некоторым из вас суждено вспыхнуть ярко и рассеяться, оставив после себя так немного… Кто-то из вас будет цвести долго, отчаянно, втайне надеясь что его найдут, примут и полюбят. Но как и завещал Всеотец, все мы после себя должны что-то оставить, будь то строки в песнях, раны в душах или же раны мира…

Мелиан подняла фиалковый взгляд — потемневший и подернутый серой пеленой — она смотрела сквозь неё и сквозь себя.

— Но даже если непроторенная тропа принесет много боли, это не значит, что вы должны перестать идти. Идите вперед, и не оглядывайтесь ни на кого. Единожды выбрав свой путь, проследуйте по нему до самого конца.

Ирма прерывисто вздохнула, вслед за Мелиан. Она видела, как по щеке королевы скатилась мутная капля, исчезнувшая в рассыпавшихся черных волосах. Глаза королевы блестели, как омытые водой аметисты. Их грани преломлялись, отражали друг от друга звездный свет и завлекали в пучину, но она побоялась туда заглянуть. Ирма отвернулась, выцепив взглядом огненный паучий цветок, скрывшийся между лиан.

Мелиан предвещала слишком много боли — для неё, для раньяр, для всех, даже для себя самой. Ирма отчаянно пыталась стряхнуть с себя наваждение, но бессильно: будто бы груз всего мира навалился на неё, погребая под собой. Королева говорила безумные вещи, словно сама став безумной на краткие мгновения. Она попыталась высвободить руку, но перед внутренним взором внезапно вспыхнула кровь. Бесконечный, темный холодный лес, курганы снега и темные озера крови.

— Будь сильной. Вы — дети Вечного Мира, и лишь Эру стоит над вами, — Мелиан отпустила её, напоследок соприкоснувшись подушечками пальцев. Ирма будто бы наяву увидела знакомые золотые глаза. — Скажи ей. Скажи ей не бояться. Над вами только Эру. И лишь Эру судить вас.

Chapter Text

— Твой ход, — Мария утвердила черный камешек на расчерченной доске и откинулась на подушки, потянувшись за недопитым кубком, оставленным на невысоком прикроватном столике.

«Римская» ложа, на которую она опиралась спиной, была наспех завалена платьями и обрывками исписанной бумаги. Рядом с собой и чашей для своих черных камешков Мария поставила почти исчерпанную чернильницу. Пером она что-то задумчиво вычеркивала на подсохшем, неподатливом пергаменте.

Джеймс сидел напротив, скрестив ноги. Он лениво наблюдал за сменой эмоций на лице девушки и неторопливо месил белые камешки в деревянной чаше, будто пребывая в своеобразной медитации. Перед глазами рябило черно-белое поле. Черные камни постепенно перекрывали ему кислород, хотя очков у Марии накопилось едва ли больше.

Джеймс переместил вес тела на другой, еще не стертый локоть и задумчиво уставился на партию.

— Три твоих группы под угрозой смерти. Неужели тебе безразлично — выиграть или проиграть?

— Я бы даже сказала — всё едино, — пробормотала та, не отрывая взгляда от пергамента. — Белые в конечном счете всегда побеждают черных… — вино легко скользило по гладким стенкам, когда она раскручивала бокал в своих пальцах, сжимая хрупкую ножку. Мария привстала с полулежащей позы, оправляя сползший халат и поудобнее перехватив его вышитым поясом. Джеймс смотрел, как колыхаются легкие занавеси из мягкой полупрозрачной ткани за её спиной, открывая вид на широкую террасу, примыкавшую к покоям Марии. Снаружи доносились отголоски легкого бриза с Хелеворна и далекие окрики эльдар.

Мария всё так же не проявляла интереса к игре. Джеймс поднял руку с зажатым в ней белым камнем.

— Мне убить их?

Она подняла взгляд, одновременно поразив его пустым, сквозным взглядом.

— Но у меня всегда будет на один камень больше. Даже если я и проиграю… — Мария будто бы не слышала его. — Стоит ли мне использовать его в последний момент или защититься сейчас?

Джеймс пожал плечами. Было уже невыносимо смотреть на черно-белую рябь, разостлавшуюся перед ним. Глаза быстро уставали и напоминали о себе тупой, изматывающей болью, будто бы набитые песком и клочками волос.

— И всё же, мне до сих пор интересно, почему создатели игры в го решили сделать на один черный камень больше. Ведь даже в шахматах одинаковое количество фигур, пусть у белых и преимущество в первый ход.

— Шахматы придумали индусы, — Мария неторопливо щелкнула ногтем по столешнице, выискивая свободные пункты. — А го была придумана еще раньше них в Чжун-го. Они даже «трупы», — она кивком головы указала на мертвые группки и своих, и чужих камешков, — не убирают с поля. А они, знаешь ли, мешают жить и двигаться дальше. Шахматы определенно имеют больше логики. Преклоняюсь перед индусами.

— К сожалению, жизнь не всегда логична и наделенные разумом существа тоже не всегда ею руководствуются. К слову, — Джеймс тоже подтянулся к столику и ухватил с широко блюда гроздь дикого винограда, — У индусов, даже, кажется, у буддистов есть верование в столкновение или даже «волнение» неких элементарных божественных частиц, что и порождает…ммм…всё? Суть в том, что хоть они позитивные, негативные — их столкновения хаотичны и не подвержены никакой логике. В этом, наверное, и заключается смысл жизни? Как думаешь?

Мария лениво пережевывала виноград. Взгляд её сделался стеклянным.

— Я думаю, что кому-то из нас нужно поспать. Сначала ты увлекся китайцами (ненадолго), теперь перешел на буддистов, а кто будет дальше? Египтяне? Вавилоняне? Или всё же двинешься на запад?

Халпаст тихо цыкнул и завалился на спину, скрестив руки под головой.

— Почему ты не хочешь задуматься об этом?

— Давай лучше вернемся к го, мм? Он намного полезней. Может, и придумаем, как переиграть Азагхала на политическом поприще.

— И всё же?

— А почему тебе так нужно докопаться до древних? Пусть себе покоятся с миром, — Мария закинула в рот бусину винограда и стала сгребать камни со стола. — Я бы все-таки подумала об Азагхале. Или Ногроде.

— …Они мудрыми были, — Джеймс упорно её игнорировал. Гномы и более близкое с ними знакомство его совсем не прельщало. Пусть и выгоду сулила оно больше. — Возможно, знай мы их лучше, многие дилеммы смогли мы разрешить, — он резко сел. — Я же вижу, как мучаешься ты. Ты видишь, как мучаюсь я. Были бы те, кто дал нам совет…

— Я дам его тебе, — довольно резко одернула его Мария. Черные камни с гулким, рокочущим шумом скатились в чашу. Хлопнула крышка. — Думай своей головой. Учись на своих ошибках. Никто не может быть тебе лучшим советчиком, чем ты сам.

— Ты же сама была бы не против, если бы кто-то захотел решить твои проблемы.

Она не нашлась, что ответить. Только открыла рот, чтобы выдать очередную тираду, но тут же передумала и отвернулась, присосавшись к кубку с иссушенной жаждой. Джеймс тем временем рассуждал.

— Хотя знаешь… Если размотать этот клубок дальше… Как ты говорила? Египтяне, вавилоняне и кельты? Что будет, если в конце окажется вот это?

— Что — это? — она повернулась.

— Хелеворн. И эльфы, и всё Эндорэ. И Валар, и Моргот, и орки. Ведь, как ни крути, мало какие понятия из всего этого оказались нам незнакомы. Ну…?

— Джеймс. Я прошу тебя. Меньше мыслей, больше дела. Знаешь, что я скажу? Я нахожу твой интерес к го оправданным, но ко всему остальному — нет. У нас на носу война, и нам не до философских мыслей. Ты ведешь себя, как столетний старикан, которому на старости лет и поговорить-то не с кем.

— Мари, — голос говорившего дрогнул. — А ты взгляни на меня.

Она понурила голову.

— Я вижу.

Он вздохнул.

— Камни черные, камни белые… Если посмотреть, неважно, каким камнем ты пожертвуешь, а какой образует костяк новой группы — они все одинаковы. Не то что ладьи, ферзи, короли и пешки. В конце концов, они разделят исход на всех.

Мария поджала губы. Отличительная фишка Гранцев — в упор не признавать того, что априори. Она это слышала далеко не впервые. Но Джеймс сегодня был больно разговорчив. А Карнистир будто бы невнимателен — они уже несколько часов провели здесь, в незапертых покоях, не потревоженные никем и ничем.

— Триста шестьдесят одна клетка, — он медленно чеканил слова.– А победитель в конечном счете забирает всё.

— В шахматах, — напомнила Мария. — В го просто образуются мертвые и живые зоны. Всё, что ты получаешь здесь — это очки.

— Как будто бы заранее бессмысленная война. Победа сродни поражению.

— Почти все мировые войны старого мира были такими. Бессмысленными и отчаянными. Во славу человеческих амбиций, — и даже твои обожаемые древние, подумала она. Но не решилась произнести вслух. Джеймс был сродни пламени свечи: в какую сторону дует ветер, туда оно и колышется. Если подуть сильнее — загаснет совсем.

Он и сейчас…

— Тогда как охарактеризовать амбиции Моргота? Что им движет? Что надеется получить в итоге? Чем править? Может, ему известно что-то такое, что обеспечило ему такую жажду?

— Эльфы считают иначе. Для них он хтоническое, беспричинное зло. Для которого все мы одноцветные камни. Не ладьи, не ферзи и не пешки. Мы все одинаковы. В этом ты, конечно, прав.

— Я не это… — Джеймс вздрогнул, обернувшись с раскрытым ртом. Отстучав трижды, неизвестный нажал медную ручку и медленно отворил дверь.

В проеме показалась высокая фигура лорда Морифинвэ. Мария деловито поправила халат на груди, запахнув его плотнее.

— Мог бы и подождать, — вмиг сменил тон Джеймс, переходя на квенья. — Леди все-таки не одета.

— Я не смотрю, — Карнистир отвернулся, сжав пальцами переносицу.

Мария отмахнулась.

— Да чего уж там, я не в одном исподнем.

— Ты незамужняя женщина! — зашипел Джеймс. — Какие слухи о тебе пойдут?

— Обо мне и так много слухов ходит — и не померла же, — в тон прошипела та. — К тому же я, незамужняя, в запертых спальных покоях с двумя мужчинами — куда уж до моей одежды?

— Довольно. Я всего лишь на пару слов. Не стал посылать слугу… Еще до заката здесь будет мой младший брат, Куруфинвэ. Как Макалаурэ и писал, он прибудет для заключения некоторых…договоров с Гунуд-дуром. Мария, ты не могла бы распорядиться…?

— Могла бы. Больше никаких сюрпризов не предвидится?

— Полагаю, что никаких, — Карнистир задумчиво уставился на расчерченную доску с остатками неубранных белых камней. — Что это?

— Да так… одна стратегическая игра. Джеймс решил потренироваться в тактиках, — Мария подарила напарнику выразительный взгляд.

— И как? Успешно? — оживился эльф.

— Полагаю, что нет, — буркнул тот. — Основные стратегии я плохо помню, а сочинять новые слишком долго. Вспоминаю всеми силами.

— Не трудись. Мы всегда можем написать Миднайт.

— А она разве знает? — на лице лорда отчетливо читалось саркастическое сомнение.

Мария фыркнула.

— Уж поверь мне. Ты-то её и близко не видел, разве что пару раз. Она знает больше, чем говорит. Из неё информацию надо щипцами вытягивать.

— А раньше можно было и шоколадками… — в сторону проговорил Халпаст. Мария несильно ткнула его кулаком в плечо. — И почему ты не сказала мне о ней сразу?!

— Их тут нет. В общем, — сказала она, обращаясь уже к Карнистиру, — надо как-нибудь попросить её записать стратегии го, если она их еще помнит.

— Иероглифами, — опять едва слышно шепнул Джеймс. Мария прикусила губу, подавив смешок.

— Ладно. Прекращайте хихикать и начинайте уже что-то делать. Мы отправляемся в Белегост третьего дня на рассвете. У кхазад праздник Сияющего Огня.

Мария оживилась.

— Балтайн?

Карнистир кивнул.

— Это день почитания супруги Махала. Это один из немногих их праздников, не посвященных самому Аулэ. И только на таких можно присутствовать не-наугрим.

— Должно быть, интересное зрелище. Ради богини растений они выползут из своих пещер?

Карнистир не ответил, лишь коротко посмотрел на всё ту же открытую всем ветрам террасу и безмолвно покинул покои.

— Всегда он так…

— Должно быть, мы чересчур много трещим для него. Он так быстро устает от нас… — протянул Джеймс, снова падая на подушки. Апатичное настроение растаяло без следа. Даже спустя двадцать с лишним лет застывшей псевдо-эльфийской жизни у них еще наскребались искры задора, раздуваемые порой до пламени. Особенно на праздниках. И это было прекрасно. — Мари, подай мне лимонной воды.

— С твоими аппетитами у нас все запасы кончатся, — проворчала та. — А обмена товарами с Кирданом не будет до самого окончания Мерет Адертад.

Карнистир задумчиво листал расчетную книгу. К концу подходил уже третий увесистый том, огарок свечи спешно оплывал и шипел на задумавшегося эльда. Гора Рерир, на которой стояла крепость, просто изобиловала разнообразными, в том числе доселе неизвестными, рудами и горными породами. Еще более необычными казались разлогие, просторные влажные пещеры — напоминающие те огромные черные, как голодные рты, дыры в горах Пелори с их северной стороны, располагающихся почти у берегов Эккайи, темного, предвечного моря Пустоты, где тонули любые лодки. По рассказам отца, там, в глубинах Вайи, окутывающую Арду плотным коконом, под корнями мира — обиталище Ульмо.

Если же Ульмо всегда живет там, почему же он не разглядел гнезда Унголианты у самых своих краев?

Пещеры же Рерира блистали. Подземные воды, берущие начало в корнях горы, сливались в пещерах в маленькие, но опасно глубокие ледяные озерца, которые, в свою очередь, именно здесь давали начало Большому Гелиону.

Он подумывал, по примеру Тингола, пригласить кхазад отделать эти пещеры, превратив их в жилой комплекс, как любят говорить его любимые раньяр. Но эта идея погасла, так и не разгоревшись. Отчасти — из-за смутной неприязни к трусливому лесному королю, правившему еще более неумелым народом, которые все дружно спрятались за юбкой воплощенной майа, отчасти — из-за недоверия к этому низкорослому, на первый взгляд неотесанному, но оттого еще более опасному и хитрому народцу кхазад. Показать им пещеры Рерир! Отдать добровольно ключи от его крепости.

Сейчас пещеры пустовали, образовав временный склад для скоропортящихся запасов провизии и добытых руд. Раньяр как-то говорили между собой о какой-то лаборатории, которую они могли бы создать там. Во благо нолдор, разумеется. И это было последней, и самой главной причиной его железного «нет». Раньяр, которым он не доверял с самого начала. Те самые, двое самых загадочных раньяр, тот самый ранья, через душу которого Моргот проложил себе дорогу до самых Непришедших.

Он всячески старался как можно меньше времени проводить с ними, пересекаться — по мере необходимости. Благо, слава о его нелюдимости только играла ему на руку. Но с другой стороны… Что сказал бы отец? Что его воинственный, никогда не сдерживавший гнева четвертый сын струсил, как последнее ваниарское отродье. Как Турукано, окопавшийся в своем песке и скалах.

Он вцепился в стол побелевшими пальцами. Мог ли он? Раньше, когда целый народ не стоял за его спиной, он посмотрел бы в глаза хоть самому Бауглиру в короне с Сильмариллами, но горький опыт брата научил его сдерживаться. Мало-мальски.

Горячий воск зашипел, капая на рабочий стол, прямо у сгибов расчетной книги. Карнистир передвинул её подальше от света. Дожидаться Мерет Адертад он не мог — тогда эти самые раньяр наконец воссоединятся, и кто знает, какими будут их дальнейшие действия. А они нужны ему уже сейчас. Но как справиться с этими голодными стервятниками?

Вот оно что. Вот что напоминал её взгляд — незамутненный, сверкающий небесной голубизной взгляд Марии де Гранц. Она будто бы чего-то ждала. Не чего-то, но чьей-то неминуемой смерти. Недаром вспомнилась её давнишняя (около четырех лет назад, когда они только отстроили крепость, оградив глубоким рвом) просьба. Вернее, желание. Схватить орка живьем. Доставить ей. В те самые, еще толком не изученные и не обработанные пещеры. Разделать его, как убойную свинью…

При мысли об этом ему стало дурно. Он видел пару раз, как она убивала их там — на своем рабочем столе, длинном и низком. Но она всегда была недовольна. Всегда хотела еще и еще. Недавно она снова заговорила об этом — о пещерах и её личном уголке. Моргот, что же она хочет отыскать в их телах? Ладно, если бы она убивала их до того, чтобы препарировать — нет, порой она их оставляла живыми столько, сколько они могли протянуть.

Карнистир зарылся пятерней в волосы на затылке, ослабляя хвост. Тьма клубилась в них жирными змеями, клокотала темным пламенем, требуя выхода. При всем том знании, что раньяр вроде как смертны, он, положа руку на сердце, ответил бы, что смерти именно этих двоих ждет больше всего. И они, видно, это понимали. Эру Единый. Не поминай его имени всуе.

Куруфин прибывал на закате — а ему следовало подготовить не только комнату, но и кузницу. Вопреки всем расхожим слухам о том, что кузница являлась его первым и единственным домом, это было далеко не так. Пусть он и был Куруфинвэ Атаринкэ, но всё же не Куруфинвэ Феанаро, который и вправду мог жить там неделями. Куруфин же появлялся там по мере необходимости, никогда не питая великой страсти. Нет, он был умельцем, умельцем увлеченным — но уж он-то знал, что у младшего братца были и другие интересы. Этих проблемных раньяр стоило отдать ему. Но великий и мудрый Нельяфинвэ рассудил иначе. Впрочем, кузница вполне могла понадобиться, если Куруфин сочтет искусство наугрим и самих наугрим достойными его сотрудничества. Вот уж правда, отец таким не был.

Естественно, он привезет с собой свои инструменты. Возможно, прихватит кого-то в сподручные. А та голубоволосая? Нет, здесь ей делать решительно нечего. Встретятся на празднике Воссоединения, как и все.

В дверь осторожно постучали и, не дожидаясь ответа, на пороге возник его оруженосец.

— Что-то срочное?

— Посланники из Врат, мой лорд. Всего трое. И без обоза. Ехали налегке. Видно, что-то срочное? Лорд Макалаурэ извещал вас?

Карнистир потер пальцами виски. В груди скручивалось смутное предчувствие.

Миднайт Скайрайс. Никто иной не мог больше приехать в такой час. Никого иного он и не мог бы послать. Карнистир загасил свечу, привычным жестом прихватив фитилек двумя пальцами и вышел, оставив Аннайро запереть двери.

Женщина сидела внизу, во внутреннем дворе. Рядом с ней стояло двое: он помнил всех троих, включая Линто и Лаэгхена — довольно странного образчика родом из Дориатского королевства. Но, видно, ему Макалаурэ мало-мальски оказывал доверие, раз приставил охранять эту женщину.

Миднайт обернулась на звук шагов и учтиво поклонилась. Она не скрывала своей облегченной улыбки.

— Приветствую тебя, Карнистир. Куруфин еще не приехал?

— Не хочешь с ним пересечься?

— Мне придется, — она расстегнула плащ, скрепленный восьмиконечной звездой, и повесила на сгиб руки, проигнорировав дернувшегося Линто. — Впрочем, мы не враги друг другу, чтобы я чуралась его общества. Но до его приезда мне нужно переговорить со своими — они могут спеться на определенной почве. А это пока нежелательно.

— Мой брат не передавал послания? — Морьо жестом пригласил идти за ним.

Пару раз она уже была здесь, в замке Хелеворна, но очень давно (естественно, по их, людским меркам). Здесь почти ничего не изменилось — замок был крепким, надежным, без излишеств лепнины и резьбы, которую любят синдар и особо творческие нолдор, но тем не менее, вопреки прозвищу своего повелителя, он был светлым. Открытым всем ветрам. Здесь было множество террас, предназначенных и для хозяйства, и для приемов, и просто совмещенных с жилыми комнатами. Так непривычно было видеть рябящую густую растительность, обвивающую стены — тот же дикий виноград и крохотные, «карманные» садики, разбитые на тех же террасах.

Вся крепость была спроектирована так (в чем-в чем, а в зодчестве, изобретательности и новизне мысли Морьо не откажешь), что ветра могли спокойно и беспрепятственно гулять и пронзать своими сносящими потоками хоть первые этажи, хоть верхние, заботливо укрывая её и от внезапных циклонов, и от последствий сезона дождей. Она будто бы парила над озером — обманчиво невесомая, обманчиво светлая.

— Нет, но он пожелал моего присутствия на празднике Балтайн. Он считает, что я смогу в случае чего и сдержать Марию с Джеймсом от нежелательных действий, и склонить наугрим к союзу не только на торговой почве.

— Для этого сюда едет и Куруфин, — буркнул Карнистир. Привычная гневливость, которую он давно отпустил или же просто очень хорошо научился подавлять, скручивала внутренности узлом. Неужели старшие братья сочли его неспособным самостоятельно справиться с норовом кхазад? Сам Маэдрос говорил, что только он со своим характером им под стать.

— Не злись, — мягко произнесла Миднайт. — Я наслышана о проблеме с принцем-наследником Белегоста. Будь он зеленый юноша, его норов можно было бы перебить. Но ему около двухсот лет, ведь так? Он достаточно зрел даже для эльдар. Ты писал, он хитер, как лис… С ним надо осторожничать.

— Со всеми кхазад надо осторожничать. Что же, твой приезд к месту.

Миднайт тонко улыбнулась.

— Рада это слышать.

— Что же, — Карнистир остановился у лестницы, что вела в боковое, восточное крыло, откуда открывался поразительный вид на Рерир. — Твои покои подготовлены напротив комнат Марии. Не заблудишься.

За резной дверью из красного дерева отчетливо слышалась хмельная непринужденная болтовня, плеск и какой-то мелодичный стук. Миднайт глубоко вздохнула и нажала ручку.

Смех прекратился. Две макушки — светлая и темная — синхронно повернулись к ней с полуиспуганными взглядами. Впрочем, они вскоре стали насмешливо-укоризненными.

— Ну надо же. Вспомнишь солнце, вот и лучик, — Мария захихикала. — Только о тебе вспоминали.

Миднайт тихо фыркнула. Вот ведь...Алкоголики несчастные. Она проводила взглядом несколько пустующих бутылок и ворох чищеной цедры рядом с Джеймсом.

— Что обо мне вспоминать-то? Я еще не померла, — она опустила ручку и неспешно опустилась в пустующее кресло, буркнув себе под нос: — Как с вами только Морьо уживается?

— Ты лучше спроси, как мы с ним уживаемся. Нас-то ты не жалеешь, госпожа старший лейтенант, — Мария трагично прикрыла веки и прижалась затылком к согнутым в коленях ногам Джеймса, полностью перебравшись на его сторону. — А с ним же не выпить, не поговорить, и на охоту не съездить.

Джеймс сонно растекался по роскошному ковру и что-то невнятно булькал. Миднайт кисло оглядела представшую картину. Видел бы этих хваленых Маэдрос... Мария повернула голову к ней.

— А ты как тут оказалась?

— Приехала верхом. Маэдрос настоял, чтобы поехал кто-то из Врат — или Макалаурэ, или Ромайон. Который ближайший советник Макалаурэ. Ни тот, ни другой, разумеется, не захотели оторваться от своих дел, поэтому оторвали меня. А ведь никто мою работу делать не будет.

— А чем ты занимаешься?

— Подсчитывала сбор урожая. У нас он всегда скудный, но у нас скота много. Что на шкуры идет и дальше на переработку, что на мясо, или на еще что. Кано еще велел спросить Карнистира насчет его садов на скалах, может, что и мы придумаем. А так…деньги сижу, считаю. Добываю непосильным трудом. С братьями-то Кано не поторгуешь, а их брать откуда-то надо.

— У гномов много денег, — пробормотала Мария, почесав висок.

— Так вот чтобы вы их не упустили, для того я и приехала. Королева-то у Гунуд-дура есть?

— А чего ты без обоза с дарами?.. Не знаю, в отношении женщин они очень закрытый народ. Это тебе не люди, чтобы через бабу к мужику подобраться. А было бы здорово, — Мария преувеличенно-грустно вздохнула и подперла подбородок ладонью. В правом ухе блеснула изящная изумрудная сережка. Миднайт удивилась, но виду не подала.

— Тогда придется по старинке, — Миднайт откинула плащ на ложу, прямо поверх платьев. Под плащом оказались мужская туника и мужские же брюки, сплошь темные, и без вышивки.

— Шантаж, убийство и грабеж?

— Пуля, яд, тупой в висок? — пробулькал Джеймс с ковра.

— Не настолько по старинке. У вас самих дары есть?

— Не знаю. Зато будет Куруфин. Я полагаю, он за них ответственный. Рыбак рыбака…

— Пусть Тьелпэ в жертву принесет и не мучается.

— Это эльфы, а не люди. Людям его принесем. А может и тебя, Джеймс, раз такой умный. Глаголь, Миднайт, мы внимаем, — Мария повелительно махнула рукой и откинулась назад. — Пить-то будешь?

— Только воды, спасибо. Я ведь совсем только с дороги. Кажется, у меня даже кости гудят… А вы тут что, в го играли? — она только заметила отодвинутую в сторону доску и пару чаш со сдвинутыми крышками.

— Мы не преуспели. Ждали тебя с твоими обманными стратегиями.

Миднайт встретила её настороженным взглядом.

— Так я с ними и приехала.

Даже Халпаст поднял голову, издав малопонятный придушенный звук.

— Астронавты снова в деле!

— Он мне уже целую неделю мозги полощет всякой фигней, в частности — вопросами о смысле жизни, — доверительно шепнула Мария. — Так что не обращай особо на него внимания.

— И как продвигается?

Та отмахнулась. Миднайт задумчиво терла подбородок, осматривая комнату. Вот уж кто явно барскую жизнь вел. Её покои во Вратах были в два раза меньше, еще и без террасы. Зато холодные. И почти дверь в дверь с Ромайоном. Тот любитель будить её ни свет ни заря, даже когда сам лорд дает себе вольную.

Джеймс заворочался и встал. Миднайт вздрогнула, только-только заметив посеревшие пряди волос, тщательно зачесанные назад и перемежавшиеся с черными.

— Джеймс, ты…

Он тряхнул головой и сжал переносицу, пытаясь продрать глаза. Должно быть, и голова у него кружилась знатно, после опорожненных-то трех кувшинов.

— Правда... Не обращай на меня внимания и не говори ничего. Пока. И никому. Я всё расскажу, когда соберутся все. А пока рассказывай, с чем ты приехала.

Миднайт прерывисто вздохнула и насилу оторвала взгляд от лица Джеймса — уставшего и помятого, с несколькими явными морщинами, прорезавшимися на лбу и скопившихся в уголках глаз. Она перевела обеспокоенный взгляд на Марию — а та нет, осталась такой же, как и много лет назад у Митрим.

— Ладно, — она стянула наплечную кожаную сумку и вытряхнула несколько дощатых свитков.

Джеймс вконец оклемался и, увидев, что она привезла, восхищенно присвистнул.

— Ты и вправду… — он подхватил первый свиток и, развязав веревочки, развернул. И вправду: на тоненьких узких дощечках сверху вниз змеились черные иероглифы. — Это чтобы ни один подлый эльф не прочел?

— И не только эльф. Это стратегии войны — всё, что я успела переписать с планшета. Я сделала это довольно давно, когда мы только разъезжались, и вообще… В информационной памяти остались только те документы, которые достались мне от Лейно, но о них позже. Это переписанные экземпляры, поэтому я оставляю их вам. Но я бы хотела, чтобы вы поделились с Карнистиром — не научили его их читать, конечно же, — а…выборочно, я полагаю. Я сама потом поговорю с ним.

— Ты собираешься…воевать с гномами?

— Пока нет. Но пусть они и заверяют нас, что ненавидят Моргота, полностью доверять мы им не можем. Как и не можем доверять Дориату и вольным народам лаиквенди. Плохие союзники — наши худшие враги.

— Вот я прямо слышу, что твое увлечение историей войны не прошло даром, как у многих из нас.

— Если бы прошло даром, меня бы здесь не было, — отрезала Миднайт.

— Так каков план действий?

— Куруфин привезет богатые дары, это верно. Он должен привезти какой-то новый образец (руку, спорю, приложила Ирма) оружия, и, собственно, какие-то драгоценности. Подозреваю, что валинорские.

— Но Первый Дом далеко не так богат, как тот же Финдарато. Пусть они и плыли на кораблях, а не тащили всё это…

— Просто Финрод оказался и прозорливей, и запасливей. Может быть, он и сыграл бы важную роль в переговорах с Гунуд-дуром — он в этом мастак… — Миднайт потерла переносицу. Мария смотрела на неё с недоумением и толикой восхищения: казалось, Миднайт была в курсе абсолютно всех событий мира эльдар. Да что там, влиться в их общество так, чтобы не казаться чужеродной и считаться с её мнением! Это было определенно сильно. — Но суть в том, чтобы не задобрить кхазад, а показать, что мы сильный и самодостаточный народ. Куда сильнее их, и это им нужна наша помощь, а не нам их.

— Имея в виду «наша» ты говоришь про нас? Людей?

— Нам светиться особо пока не стоит. На первый взгляд мы можем и за эльдар сойти — но это если далеко стоять и гномы будут захмелевшие, — Миднайт скосила взгляд на Джеймса. Тот понимающе фыркнул. — Мы, конечно, козырные карты, но и разыгрывать нас сразу не стоит. Нам просто нужно их…обмануть. Заставить их поверить в то, что у нас есть нечто, чего у них нет. И заставить их страстно этого возжелать. Тогда они и придут к нам.

— Я поняла… — Мария задумчиво вгрызлась в яблоко. Она предложила его Миднайт, но та покачала головой. — Балтайн — только вступительный этап, не правда ли? Главное действие развернется на Мерет Адертад. Там как раз соберется вся нолдорская знать. И синдар. И, возможно даже кто-то из фалатрим. Будем играть сразу на два фронта?

— С синдар так-то попроще будет. Во-первых, они сами эльфы. Во-вторых, они больно в нас, раньяр, заинтересованы. От Ирмы новостей не слышно?

— Она говорила с Мелиан, — Джеймс притворно ахнул, картинно прикрыв рот. Мария погрозила ему кулаком. Вздохнув, Скайрайс продолжила: — Подробностей я не знаю, но она скоро должна возвращаться в Аглон. Надеюсь, с хорошими новостями. Кстати, насчет новостей…

Джеймс совсем стал на подушках и сел ровно.

— Я тебе поражаюсь всё больше. Откуда ты всё знаешь?

— Кано получил письмо от Финдарато. Они дружат, знаешь ли. Ну, если не дружат, то общаются лучше, чем те же Морифинвэ с Дортонионскими.

— Это уж точно. Тому палец в рот не клади — дай их только облить помоями. Образно.

— Думаю, он и прямо не отказался бы, — протянул Джеймс, зевая. Солнце медленно таяло, склоняясь к западу, а на восток, куда выходили окна, медленно наползали алые полосы, спускаясь на заоблачные вершины Синих Гор.

— Финдарато был приглашен на тот же праздник, аккурат к которому туда и нашу Ирму принесло… Опуская подробности, встретили их достаточно хорошо, но вот насчет новостей… — Миднайт вздохнула. — Боюсь, Тингол узнал о резне в Альквалондэ. Весь Хитлум, да и Маэдрос ждут его действий. Но пока тихо. Мелиан говорила с Ирмой уже после того, как Ангарато проболтался.

— Уу… Элу наверняка в бешенстве, да?

— Говорю же, не знаю. Вроде бы, Ангарато не говорил об этом прямо, но что-то упомянул вскользь… Кано не вдавался в подробности. Но что союз с Дориатом под угрозой — это точно.

— Ты же говорила, они плохие союзники.

— Так говорю я, но Нолофинвэ и Маэдрос думают иначе.

— Тебе следовало поехать с ними.

— Мне следует быть там, где я сейчас, и оставаться верной своему выбору.

Мария сузила глаза, впившись в недрогнувшее лицо Миднайт ехидным взглядом.

— Ты хоть знаешь, насколько двусмысленно это прозвучало? Ты там уже клинья подбиваешь?

— Ничего я не подбиваю, — устало сказала Скайрайс. — И вы уже достали со своими шуточками. Я хотела сказать, что перебежничество — не для меня. Набегалась уже. Хватит.

Она встала на ноги, подобрав плащ.

— Ладно, мне пора идти, приведу себя в порядок.

— Не пойдешь вниз? Я думаю, Морьо мог забыть отдать приказ о еще тройке человек в нашем суперском походе на гномов, — шутливо заметила Мария. Миднайт остановилась в дверях и медленно обернулась. Взгляд её был нечитаем.

— Ах да… Забыла сказать. Но я буду говорить об этом с Карнистиром, но вы-то знать тоже должны… В общем, на Балтайн никто из нас не поедет.

Мария взвилась, сразу же подскочив на ноги. Тонкий халат соскользнул с белоснежных плеч, и девушка осталась в одном исподнем платье.

— Чего-о-о?! Ты хоть знаешь, как долго мы к нему готовились? Ты не можешь вот так…

— Могу. И я тоже не поеду. И, пожалуйста, не кричи. А если намерения наугрим не так дружественны? Я не могу вами рисковать.

— Ты говоришь одно, а думаешь совершенно другое. Морьо-то точно узнает настоящую причину.

Миднайт еще раз глубоко вздохнула.

— Не могу же я сказать ему, что бросаю его в авангард, а вас оставляю здесь в безопасности. Ни в политике, ни на поле битвы нет места личным чувствам. Но мы — всё, что у нас есть. Нас только семеро.

— Их тоже…только семеро, — меланхолично заметил Джеймс.

— Тем не менее, это полностью оправдано. Как я сказала, мы не можем показаться им сейчас.

— Ты говоришь о нас, даже о себе, — с болью в голосе заметила Мария. Её глаза предательски потеплели, — как об инструментах. Как просто о новейшем оружии, которого пока не знает ни Моргот, ни наугрим, ни Элу Тингол. Что ты делала там, во Вратах? Набивала нам космическую цену?

— Берегла вас, как могла, — глухо ответила Миднайт. — Но ты меня сейчас не поймешь. Может быть…потом. Спокойной ночи, Мария, Джеймс.

Ей не ответили. Миднайт тенью скользнула за дверь и направилась к своим покоям. Они были незаперты: у самого окна стояла большая медная ванна. От воды еще поднимались серебристые струйки пара, но они быстро таяли с каждым вздохом ветра, задувавшего в комнату.

Она скинула плащ на пол. Потянула тесемки рубахи и…обернулась. В углу, в кресле, кто-то сидел. Как она сразу не заметила?

— Линто, — выдохнула она. — Что ты здесь делаешь?

— Тебя жду, — буркнул тот. — Лорд повелел охранять тебя днем и ночью, а ты как засела у своих, так и всё. Не доверяю я им. О них что только тут не говорят.

— Не находишь, что сплетничать со мной о моих же друзьях как-то некрасиво? — мягко заметила Миднайт, но не скрывая своей усталости.

— Красиво или не очень, но о них страшное тут говорят. Порой совсем небылицы… но и то, что я узнал по Митриму или обрывкам новостей во Вратах. Не доведет такая дружба до добра.

— А до гроба? — Миднайт рассмеялась, глядя, как насупился Линто. Он тряхнул светло-каштановыми волосами и встал, пряча кинжал за пояс. — Ну, друг мой, не сердись. Я не со зла. Мы же люди, знаешь… не бояться же нам, в самом деле? А что до Марии и Джеймса. Может, эльдар и справедливо их опасаются, но мне-то опасаться нечего. Я Марию с детства знаю. Вместе и еду воровали в детстве, и сырую картонку над головой, — она ностальгически-горько усмехнулась. — Считай, названная сестра мне. А что жестокая — так не от хорошей же жизни, верно? У нас у всех свой груз за спиной.

— Вы еду воровали? — Линто, казалось, услышал только это. Он плюхнулся обратно в кресло. — Неужели там, откуда вы родом, с вами, детьми, не могли поделиться пищей просто так?

Миднайт покачала головой. Ненужные воспоминания о трущобах Тысячного Города зашевелились, разбуженные, в голове, но она тут же отогнала их прочь. Не раскисать! Утром не поднимется кровати и даже с Морифинвэ говорить не сможет, а будет еще и Куруфин. На него одного много душевных сил надо.

— Давай оставим этот разговор на следующий раз, ладно? Обещаю, как-нибудь я тебе расскажу. Я уже хочу спать и смыть усталость. И ты, ступай, отдохни.

Линто со скрипом поднялся на ноги.

— Я-то пойду, но недалеко: лорд Канафинвэ велел тебя стеречь, я и буду.

— Что мне грозит здесь? Правда, Линто, иди спать. Неизвестно, что завтра решится. Иди-иди.

Миднайт почти с материнской нежностью подхватила его под локоть и торопливо вытолкала за дверь, проследив, чтобы нолдо скрылся за поворотом и спустился вниз, где ему и Лаэгхену отвели комнаты в казармах.

Заперев дверь на ключ, она на краткий миг прижалась лбом к холодному металлу ручки, а после скинула с себя пыльную, пропитанную потом одежду и залезла в теплую воду. Усталость моментально прижала её тело свинцовым грузом. Она и не помнила, как заснула, так и не выбравшись из воды.

Куруфин прибыл поздно, практически за полночь. Карнистир всё это время не сомкнул глаз, выставив дозорные отряды. Младший брат, представший перед ним, напоминал намокшую и вывалянную в грязи злую ворону: по дороге случился сильный ливень, и совсем размыло дороги. Повозки тянулись очень медленно из-за приставшей к колесам глине. Впрочем, и конным тоже пришлось несладко.

Куруфин с порога потребовал горячую купель и кувшин вина. От расспросов брата решительно отмахивался, обрызгивая всех ледяными каплями со слипшихся волос.

— Что ты, что Макалаурэ! Дайте хоть продохнуть куда.

Воинов Куруфинвэ спешно разместили в гостевых комнатах казарм, сам Куруфин, умытый, пропаренный и в чистых одеждах, медленно поглощал приготовленную пищу, с удобством разместившись в кровати Морифинвэ. Сам Морифинвэ пока на это никак не реагировал. Отъестся, разговорится — и может проваливать. Это ему, Карнистиру, еще перед двумя старшими отчитываться. Да и хотелось узнать, что эдакого придумал Куруфин в дар королю Белегоста. Как мастер мастеру, разумеется.

Куруфин раздирал несчастного фазана пальцами, совершенно не заботясь о том, как он выглядит. Холодное мясо было божественно вкусным, как и запеченные вместе с ним фрукты и орехи. Даже не хотелось вспоминать о последнем дне пути, когда их застала негостеприимная погода.

— Что ты привез в дар Белегосту?

— Золото.

Карнистир поморщился.

— У них и своего навалом. На митрил они бы еще как взглянули. Но это слишком просто.

— Валинорское золото. И камни — первые рукотворные самоцветы нашего отца. Удавшиеся, разумеется. Те, к которым приложил еще руку Аулэ, их любимый Махал.

— Не думал, что вы взяли с собой те, первые камни. Но что скажет Майтимо? Это же отца… — Карнистир недоверчиво уставился на брата. Куруфин, любимый сын и Атаринкэ, сам бы никогда не смог так запросто расстаться с любыми творениями отца — даже первейшими из них. Это было по меньшей мере странно.

Куруфин оторвался от поглощения пищи и уставился на него потемневшими глазами.

— Единственные камни, существующие для нас отныне — Сильмариллы. И если мы хотим вернуть их обратно, нам стоит чем-то пожертвовать. Взамен мы получим армию наугрим.

— Не всё так просто. Они примут подарки, как данность, и вовсе не выставят свою армию взамен. Они разумны и хитры: им нужно что-то большее. Что-то…

— …за чем они придут сами? — оскалился Куруфин. — Да, мне тоже напели эту песню. Умно, кто бы это ни придумал.

— И что это будет?

— Что-то интересное.

— Я надеюсь, не меч? Дарить на такие великие праздники кхазад оружие без отдарка — страшное преступление. А гномы, ясное дело, отдариваться не будут.

— Что ж, тогда просто посмотрят. Хватит с них и золота.

Карнистир стукнул по столу пальцем. Куруфин придвинул к нему второй кубок, предлагая наполнить его. Тот покачал головой.

— Не хочу наутро вставать с туманом в голове. В этом и была задумка, верно? Так что ты там притащил?

— Я притащил… Вот это, — он вытащил из-за пояса неприметный складной нож, прятавшийся в одном чехле с кинжалом.

У него была изогнутая ручка, покрытая ярко-голубой эмалью с каким-то малопонятным геометрическим рисунком, и абсолютно черное, обсидианового цвета лезвие.

— Что это за металл?

— Не знаю, Ирма не сказала. Но смотри в чем штука, — он легко коснулся лезвием стола, а после надавил — и нож скользнул внутрь, в толщину дерева, как в растопленное масло.

Карнистир рассерженно зашипел на него. Куруфин довольно сложил нож.

— А рукоятка? Как она не плавится под его давлением?

— Она и не будет плавиться. Ирма сказала, что это практически полярный ему металл.

— А это всё, что он может? — Куруфин задумчиво повертел складной ножик в руках. Яркая эмаль била по глазам, отражая голубыми искрами пламя свечей по всем уголкам комнаты.

— Не знаю. Она не вдавалась в подробности. И сказала же сразу ножик вернуть. Он ей дорог.

— Он и мне был бы дорог, — задумчиво пробормотал Морифинвэ. — И ты его так просто отдашь?

Голубой отблеск скользнул по глазам Куруфина и загас в его антрацитовых зрачках.

— Не знаю. Но и она сказала, что металл этот опасен прежде всего для тех, кто не знает, что он из себя представляет. Если узнаю все его свойства, заберу себе. В конце концов, он и правда сможет достаться мне без лишних движений. Стоит только подождать.

— Но сколько… — Карнистир запнулся. Куруфин смотрел на него с язвительной усмешкой. — Ждешь-не дождешься, братец?

— Признаю, без неё станет немного скучно. Но там и Тьелпэ подрастет, и мне будет, чем заняться.

— Он и сейчас не ребенок.

— Ребенок-ребенок. Страшно наивный и страшно ленивый. Разве что за этой ходит хвостом, да со ртом открытым. Главное, что учить его не отказывается — и то хорошо.

Куруфин замолчал, дав понять, что не хочет больше развивать эту тему.

— А как ты нож собрался показывать? Не боишься, что леди Скайрайс заинтересуется, откуда он у тебя?

Тот отмахнулся, присосавшись к чаше. Его губы алели от вина, но взгляд оставался таким же цепким и ядовитым.

— Она и не поедет. Точно тебе говорю. А нож… просто поиграюсь как-нибудь.

— Дело твое. Главное, чтобы ты дело не запорол, — Карнистир налил себе воды и отхлебнул. Рана с каждым днем подходила всё ближе к земле. На Балтайн, должно быть, можно будет разглядеть очертания таинственной ладьи, прежде чем с новым циклом она вновь воспарит ввысь.

— Когда мы едем?

— Послезавтра с рассветом. А теперь брысь. Твои покои через пару дверей. Налево.

Chapter Text

Черноволосая женщина, ныне — приближенная и посол воли его старшего брата, отстукивала лишь ей понятный ритм по гладкой поверхности стола. Удивительно, как совпали их мысли, и впервые — всех троих. Она даже не стала возражать или задавать вопросов, завидев нож, не принадлежавший Куруфину — лишь как-то слишком понимающе, даже одобрительно хмыкнула, и опрокинула в себя второй кубок вина.

За Миднайт, не отступая ни на шаг, возвышался её верный сопровождающий (и Карнистир уже начинал понемногу сомневаться, её ли верный, или же все-таки Макалаурэ) Линто. Морифинвэ знал его еще по детским играм и чисто юношеским сборищам в благом Амане, пусть сам Линто никому из Феанариони не был близким другом там, зато он очень открыто проявил свою лояльность Первому Дому здесь, уже у Митрим, во время недолгого правления Канафинвэ. Была ли в том заслуга женщины? Что вообще будет (если будет), если кто-то из эльдар решится связать себя узами брака с такими, как раньяр? Признаться, он никогда не задумывался об этом — предпосылок и причин тому не было. Да ему и сейчас не особо интересно, что там происходит во Вратах — пока это не грозило его брату. Впрочем, Макалаурэ был умнее и мудрее едва ли не всех из них — насчет Майтимо он не решился бы утверждать.

Куруфин также сохранял молчание. Джеймс и Мария на завтраке не появились. Видно, оттого их подруга так угрюма. В самом деле, им-то, какое до этого дело?

Добив блюдо из куропатки, Куруфин решительно отодвинул от себя приборы и встал из-за стола. Окинув присутствующих тяжелым взглядом, он коротко поклонился и покинул трапезную.

Миднайт шумно вздохнула. Её платье было настолько туго завязано, что Карнистир вообще сомневался, что она дышит. Странная мода раньярских женщин.

— Ты потому согласилась со мной, что не хочешь подставлять своих друзей опасности? — лениво поинтересовался Морифинвэ.

Миднайт качнула головой.

— Я думаю, нашу интеграцию в широкие круги Эндорэ лучше провести на празднике Нолофинвэ. Мы еще не знаем, как отреагируют гномы на вас. Ни к чему подавать сразу две смены блюд. У них может случиться несварение.

Она позволила себе задумчивую, ехидную улыбку. Взгляд у неё был такой, точно стол стал стеклянным, и она с интересом разглядывала то, как любимые собаки лорда грызутся за подкинутые кости. Впрочем, никаких собак там не было и в помине.

— А что насчет ножа Ирмы ван Лейден?

— Я не возражаю, и этого достаточно. Как и не возражает сама Ирма. Мир не обрушится, если он побудет у Куруфина пару недель.

— Я бы хотел услышать твою причину. Ведь что-то есть, — Карнистир откинулся на высокую спинку стула и уставился на Миднайт из-за полуопущенных ресниц. Она была намного ниже его, и это не причинило ему больших неудобств, как было бы в случае с более высокими Нельо и Кано. — Это как-то может навредить нолдор?

Миднайт подняла взгляд.

— Если бы и навредило, думаешь, я бы сказала это? Порой ты задаешь… очень странные вопросы. Но помни, за этот поход я тоже буду отвечать.

Ему было нечего ответить. Даже если всё так, как она сказала… Исход битвы в равной степени зависит как и от благоразумия военачальников, так и от верности их солдат. Могла ли она быть на все сто процентов уверенной в лояльности Марии и Джеймса? Судя по застывшему, восковому лицу Линто, перехватившему ищущий взгляд лорда — верный Макалаурэ думал о том же.

В самом деле… Когда всё стало настолько плохо, что они стали сомневаться в друзьях и врагах? Зависит ли это от природы самих раньяр? Или же это Искажение, неслышно подкравшееся в самый ответственный момент?

Карнистир закусил губу. Вино неприятно горчило, отдавая кислым послевкусием у самой гортани.

— А где тот, второй? Из лаиквенди, — спросил он.

— Лаэгхен? Должно быть, отсыпается в казармах. Ему вскоре заступать на пост.

— Стерегут тебя? — он позволил себе легкую усмешку. Миднайт вернула её ему.

— Стерегут.

Она поднялась со стула и, отвесив легкий поклон, удалилась в сторону гостевых покоев. Линто бросил еще один обеспокоенный взгляд через плечо на лорда, а после — почему-то в окно — и широким шагом последовал за Миднайт Скайрайс прочь.

Она стояла у окна. Оно представляло собой узкую, двустворчатую бойницу с решеткой за цветным стеклом. Миднайт подергала крученые железные прутья, и обессилено упала в кресло. С окна на колени падал мутный, алый отсвет. Теплые дни вплотную подобрались к плодоносным владениям Карнистира, и даже изножье гор порой не спасало от духоты, клубившейся над Хелеворном. Здесь было тихо, прохладно и немного пыльно. Её собственные покои в крепости Врат были открыты всем ветрам в любое время суток. Миднайт терпеть не могла духоту и недостаток кислорода, даже если приходилось кутаться в десяток шкур зимой, ибо пламя камина постоянно задувало.

Она с тоской думала о родных степях, раскинувшихся под рукой Макалаурэ между Великим и Малым Гелионом. Если записи, переданные ей Лейно из архива самой леди Рэд правдивы, то скоро эти степи вместе с Ард-Гален станут сплошным пепелищем, где никогда больше не быть ничему и никому живому. Даже саламандры не живут в остывшем пепле, так она писала. Согласно рунической подписи, написанной тенгваром, автора летописи звали Нарайвэ. Феникс. А леди Рэд вызывала только эти ассоциации.

Миднайт задумчиво тронула пальцем губы. Их все еще пекло от вина. Внезапная догадка поселилась в сознании и полностью завладела им. Она не могла не нервничать. В последнее время, слишком много всего наслаивалось одно на другое, и наружу всплывало всё то, что доселе пряталось от неискушенного ума. И слишком любопытных глаз.

Скрипнула дверь. Без стука, в комнату вошел Линто и снял с себя пояс вместе с ножнами. Он опустился в кресло напротив, расслабив сведенные плечи. Миднайт задумчиво дергала собственные вечно растрепанные волосы и на вольность не обратила внимания.

— Тебе не стоит так волноваться, леди. Лорды тебе доверяют.

— Я не волнуюсь, — Миднайт усмехнулась и нервно провела рукой по волосам, убирая их со лба. Они были влажными. — Но порой меня действительно сковывает страх. Перед тем, что будет. А ведь будет война, да? Долгая-долгая война…

Линто молчал, его ореховый взгляд сочувственно скользил по её лицу, отмечая каждое нервное движение одеревеневших от беспокойства лицевых мышц.

Миднайт резко мотнула головой.

— Впрочем, это пройдет. Я знаю, что волноваться бессмысленно. Это ничем мне не поможет. Так что…

— Это из-за давнишнего разговора с Макалаурэ, я прав? Ромайон рассказывал мне, что это как-то связано с твоим прошлым, которое связано с Ардой… Честно говоря, я не совсем всё понял из того, что он рассказал мне. Вероятно, он и сам неверно услышал.

Она досадливо отмахнулась.

— Ромайон обладает удивительным даром появляться в нужное время и в нужном месте. Понимаю теперь, почему он его приближенный. Кано, несмотря ни на что, любит быть в курсе всех дел… Но это и в самом деле очень странная история. Я хотела бы рассказать это уже всем на Мерет… Своим и, может быть, Маэдросу и Карнистиру.

Она замолчала всего на мгновение, уставившись на рисунки алого витража в окне: стекольщик явно хотел передать в картине белериандскую осень, а получился белериандский пожар. Всё будто бы гибло в огне, и отсвет алого пламени заливал комнату, падал на её лицо и тонул в её собственных золотых глазах. Лаэгхен часто говорил, что хотел бы их нарисовать, да красок подходящего оттенка не было. Лаэгхен… Она думала о нем с грустью. Несмотря на более очевидную открытость и преданность Линто, располагающего к беседе, Лаэгхен сумел её понять лучше, хотя и сам оставался непонятым и непонятным. Его раковина казалась едва ли не прочнее её собственной.

Миднайт решила быть откровенной. Она узнавала это ожидание в глазах Линто, ставшего ей другом. Он сам часто говорил, что друзья для того и нужны: чтобы поддержать, выслушать и услышать. Ирма была далеко, Рига — еще дальше. Она откинула голову назад и, прикрыв глаза, неспешно заговорила:

— Ты все еще хочешь это услышать? То, как я жила там, и почему эти бумаги оказались у меня.

Линто тихо фыркнул.

— Домыслы и вольные размышления уже завели меня в тупик. — Впрочем, не меня одного, подумал он. Но она назвала его Кано.

Миднайт не торопилась.

Она откинулась на спинку кресла и уставилась в открытое окно: алый витраж более не слепил взгляда, и комнату заливал темно-синий полумрак. Сильный сквозняк задул даже свечи.

— Ночь — лучшее время для откровений, не так ли? — тихо спросила она. — Пусть сейчас всего лишь сумерки. Но в темноте никто не боится обнажить свои тайны. Впрочем, так, наверное, только у людей. Изначально…нас было трое. Я, Мария, Рига. Мы так называемые дети улиц. Сироты, если тебе так угодно. Но понятие родительства и семьи в мое время сильно изменилось. Всё стало слишком…искажено? Полагаю, ты поймешь, о чем я говорю, позже. Но не в этом суть. В какое-то время мы смогли поступить в Академию — место, где готовят военных, разной направленности. Мы все служим в военных силах, но у нас есть и свои целители, и свои изобретатели, работники пищевой промышленности… словно отдельный город-государство внутри другого государства. Анклав. Я и Рига учились быть воинами в прямом смысле этого слова, в отличие от других.

— А как же твои сестры? Ты говорила, что вас было трое. Что насчет твоих сестер, Эльзы и… Миры — вы же близнецы?

Миднайт покачала головой.

— Это уже совсем другая история. Как мы встретились… и как не искали друг друга. Это другое, прошедшее. Впрочем, — она глубоко вздохнула. — Это и не объяснит того, что произошло во Вратах при активном участии Ромайона.

Она улыбалась, будто бы вспомнила что-то очень смешное. Но она кусала губы: Линто с его острым зрением (вполне обычным, как считал он сам, но раньяр видели намного хуже) заметил несколько запекшихся прокусов. Может быть, она притворялась, как делал это Мелькор в Амане или Король Феанаро перед братьями и отцом. А может быть, для неё это — привычка.

— Нас обвинили в государственной измене и ряде военных преступлений. Какие-то действительно были совершены — вольно или невольно, по приказу вышестоящих или нет, конечный пункт для нас всех был один — смерть. Но мы её избежали, чудом. Может быть, звезды и вправду подстроили всё: и нападение таких ослабших карвонцев в союзе с Анцвигом, и отсутствие Великого Консула в подходящее время… И такой удачно пустующий корабль со всем необходимым на борту. И Лейно, казалось, отдал какой-то бредовый приказ только для виду. Лететь на Терру, старый дом моего народа, покинутый и отравленный. Лететь туда это самоубийство. Но в итоге,  — она развела руками, — мы здесь.

Линто молчал. И, кажется, даже не дышал. Миднайт рассказывала все эти вещи с таким спокойствием, с улыбкой на лице.

— Я слышал, уже от самого лорда… Тогда, когда ты впала в беспамятство после пыточной камеры, где держали того орка. Он сказал, что…

— … Арда — прошлое моего мира? — Миднайт сардонически усмехнулась. — Возможно, это так и есть. Почти все записи — а они оригинальны, что странно — они очень хорошо сохранились для своего внушительного возраста — сделаны рунами тенгвара. Это я уже поняла здесь, когда Канафинвэ решил обучать меня. Некоторые написаны киртом, но другой рукой. Я анализировала почерк. Но только один автор подписался. Нарайвэ. Феникс — так было приписано нашим письмом.

— Огненная птица?

— Да. Подозреваю, что это женщина. А феникс — это практически то же самое. Это птица, сгорающая в собственном пламени и возрождающаяся из собственного пепла. Никогда не слышал о фениксах?

— Это впервые. Откуда мне?

Внезапно вспыхнувший отблеск в золотых глазах Миднайт тут же померк. Она устало откинулась обратно.

— Мало ли. Эта женщина очень подробно описывала то, что происходит сейчас, примешивая собственные суждения и оценку — так, как будто бы пережила всё это. Или переживала тот момент. В любом случае, неплохо бы её отыскать.

— Среди тех, кто увлекается летописями и чужими языками, мне известны только наш лорд, лорд Финдарато и лорд Артаресто из Третьего Дома.

— Вряд ли она как-то связана с ними.

— Ты прочитала всё?

— Пока нет. Макалаурэ велел их спрятать и не читать. Язык очень странный, будто бы…изменившийся со временем. Он сказал, очень отличается от аманского варианта, на котором мы разговариваем сейчас.

— Мы уже говорим не так, как в Тирионе, — Линто негромко засмеялся, обнажая ровные зубы.

— Чего смеешься?

— Ты слишком много переживаешь и видимо, всё из-за этих летописей. Раз уж даже Кано велел тебе их не трогать… — он покачал головой. — Должно быть, так и нужно поступить. По крайней мере сейчас. Он очень волнуется о тебе. А ты слишком сильно забиваешь этим голову. Предоставь это ему.

— Вот так и рассказывай всё, что хранишь… — прошептала Миднайт в пустоту. — Там могут быть предсказаны целые битвы, смерти, исходы… А вы говорите — оставить…

— Но ведь лорд уже прочел что-то, верно?

— Прочел. Что — не знаю. Он был очень расстроен. И сказал никому не говорить. Без подробностей.

— А ты все равно хочешь?

— Уже и не знаю.

— Такие дела должны решаться на военных советах. Да ты и сама это знаешь, леди Скайрайс. Кем бы ни была эта женщина… если это женщина, конечно… мы должны быть ей благодарны. И не принимать спешных решений. Да и твой Лейно — как знать, вдруг, он прислал вас в помощь? Может, в том замысел Эру.

Миднайт фыркнула.

— Какой ты фантазёр. Может быть, ты скажешь, что Лейно — и есть Эру? Феанариони призвали тьму предвечную на свои головы и его именем клялись. Он не откликнется.

Не нам, так ей.

— Можешь идти, Линто. Я буду собираться. Отбываем завтра утром.

— Ты не дождешься возвращения Карнистира и Куруфина?

— Нет. Я хочу как можно скорей быть… дома.

Она смотрела вслед уходящему Линто и увидела, как «на пост» у её гостевых покоев в Хелеворне заступает Лаэгхен, больно молчаливый и отчужденный в последнее время. Миднайт тяжело поднялась, с трудом собирая онемевшие мышцы и кости и взялась за вещевой мешок, попутно вспоминая всё то, что произошло в тот день.

По комнате растекся размеренный стук в дверь. Мерный рокот коснулся углов и ушей. Два удара, второй глухой.

— Входи.

Миднайт проскользнула неслышной тенью внутрь, так же тихо запирая за собой дверь. Раньше, намного раньше, когда они только отстроили крепость и распределялись комнаты, Канафинвэ намекнул, что нахождение незамужней девы в мужской спальне с запертыми дверьми приведет к не очень хорошим последствиям для репутации первой. Да, как оказалось тогда, нисси и нэри вовсе не было чуждо распространение разного рода сплетен и толков. А с появлением в их рядах инородных чужаков почва для молвы стала куда плодородней.

Миднайт тогда держалась очень невозмутимо, ответив, что разговоры, не терпящие посторонних ушей, будут всегда. С чем новоявленному лорду пришлось согласиться.

Она, как всегда, была облачена в глухое темно-серое платье со скромной отделкой, наглухо запахнутым до самого горла, несмотря на теплое весеннее время. Он и сам старался одеваться как можно темнее, но легче, находясь в родных стенах.

Видно, даже прошедшие почти двадцать лет не заставили её изменить своей скованности, как общей и главной черте своего характера.

— Зачем я тебе понадобилась на сей раз?

У него было много вопросов. Жаль, она не умела читать в душах эльдар, не могла, как Консул, ментально выпотрошить голову наизнанку и обнажить все мысли (научиться бы, да как?), поэтому оставалось смиренно молчать.

Макалаурэ кивком головы указал на соседнее кресло рядом с писчим столом. На нем лежали знакомые бумаги с полувыцветшими рунами. Миднайт старалась туда не смотреть.

Что так пристально высматриваете ты и Витунн в черте неба, до того, как Валакирку заслонит Серебряный Цветок ?

Почему письма Риги Штрауса ты раз за разом оставляешь без ответа и жжёшь, не распечатав?

Она стремительно обернулась. Голос в её голове замолчал, а Макалаурэ невозмутимо продолжил вслух:

— Я вспомнил наш разговор о сновидениях. Ты говоришь, что люди очень любят толковать сны.

Выдох. Она обескураженно покосилась на нильские документы и снова на лорда. Но всё же ответила:

— Это зависит от природы сна. От веры в её природу. Если вашими снами распоряжается Ирмо Лориэн, то вам лучше знать, шлет ли он вам красивые картинки для отдыха или желает что-то подсказать. Но Ирмо всего лишь Владыка Снов, он не Намо, который знает судьбы.

— Один из Феантури, ему ли не знать. Я чувствую, грядет долгая война — ту, что я видел во сне месяц назад, до послания Нолофинвэ.

…Но перед тенью Севера мёрк даже величественный Анар — золотые жилы тонули в грядущей черноте…

— Хочешь сказать, до предпосылок? — Миднайт скрестила руки на груди и встретилась с темно-серым, напоминавшее предгрозовое небо, взглядом. Сейчас в этом внутреннем небе царила видимость штиля. — Умение предвидеть будущее, проанализировав все предпосылки настоящего… Тут ничего удивительного. Твоя голова тебе выдала то, о чем ты думаешь, когда бодрствуешь. Вряд ли в этом замешаны Валар. Вы же теперь полностью свободны от их власти, не так ли? Весь Первый Дом. Но ты звал меня не для праздной болтовни о снах и грёзах. Так для чего же?

Её слух был не так чуток, как слух любого эльфа, но всё же она уловила едва различимый шорох за дверью. Это были длинные одежды, цеплявшие пол: такое мало кто носил. Это точно не дозорные и не постовые, отличающиеся чеканным, но неслышным шагом, и не бряцанье доспеха вернувшегося с застав. Некто замер за дверью. Макалаурэ делал вид, что ничего не слышал.

— Эти записи, которые ты дала мне, — он кивнул на бумаги Лейно. — Не рассказывай никому о написанном.

— Почему?

— Я не могу быть уверен, что это правда. А если и правда, то так не пишет никто из нолдор. Писавший это, — он колупнул ногтем ветхий пергамент, — очень хороший лингвист. Но при этом… авторов двое. Подписавшийся Нарайвэ — автор дополнений, и заметок, это видно по стилю и слогу, и по чернилам. Первичные же чернила были позже обновлены — это тоже видно — и я не могу сказать, кто мог бы ими пользоваться.

— Они какие-то особые? — лорд медленно кивнул.

— Существует много разных видов чернил. Еще в Валиноре… в Тирионе, Румиль для ученых Ламбенголмор учредил разные чернила. Для старших — одни, для младших — другие, как и для учеников. Также существуют чернила для тайнописи, мы их сейчас используем для посланий птицами, они есть нолдорские, синдарские, тэлерийские… По крайней мере, если писавший это, — он снова ткнул пальцем в одну из строчек, — следовал Тирионскому уставу, я мог бы предположить, кто это мог быть или откуда.

— А по стилю письма?

— Это другое. Он очень похож на тот, что ввел в стандарт для летописей Румиль, а позже мой отец, привнесший изменения. Тем не менее, летописями и лингвистикой занимается не каждый нолдо, а все, кто так или иначе занимался, состояли или были учениками гильдии Ламбенголмор. Как и я, — он скрестил пальцы, установив локти на подлокотниках. — Мне известны стили и течения всех из них. Румиль, мой отец, Атаринкэ, Финдарато, Артаресто, Ромайон, Нолтармо, Лаурванель, Эктелион, Хисвэ… Если судить только по стилю, это — никто из них. Разве что кто мог взять себе ученика, и тот под влиянием синдарина и белериандских диалектов и жаргонов мог быть автором. Но и в этом я не уверен.

— Тогда что? Хоть что-то, написанное там, может быть полезно.

Макалаурэ вздохнул и на миг прикрыл веки. Он выглядел, словно старый учитель перед юным чадом состоятельных родителей, которому не мог вбить в голову азбучную истину.

— Ты сама читала их?

— Совсем немного. Мне до сих пор многое непонятно и трудно прочесть. Есть совсем… не синдаринские и не квенийские слова. Я ненамного продвинулась. Только про Битву после Великого Мира. Битва, после которой стало темно. Мне непонятно. Это в переносном смысле?

— Эта заметка была приписана. Изначальный текст почти невозможно прочитать. Но дальше яснее. То, что заставило меня насторожиться — он был написан так, будто писавший находился…. Как ты любишь говорить? По ту сторону баррикад.

— Мне совсем не ясно, — пробормотала Миднайт.

— Это мог написать кто-то из Ангамандо. И эти записи могут быть происками Отца Лжи.

— Думаешь, его могущества хватило бы, чтобы дотянуться до моего мира?

Повисла пауза. Маглор, словно змея, застыл и, не мигая, смотрел на танцующее пламя настольного серебряного канделябра. Вскоре он заговорил, и его голос звучал совсем глухо:

— Почему ты решила, что Арда — это прошлое твоего родного мира?

— Это… — дверь пронзительно скрипнула, и Миднайт дернулась в сторону, едва ли не опрокинув тот самый канделябр. Маглор тут же схватил его, задев её руку. Его ладонь была довольно грубой, сухой и горячей. Миднайт отвлеклась на мгновение, заглядевшись на красивое кольцо с массивным звездчатым рубином на его указательном пальце, когда сам лорд повернулся к посетителю.

Это был Ромайон. В длинных одеждах, его рукава практически мели пол. Миднайт слегка сощурилась. За дверью определенно стоял этот эльф, который смерил её сейчас долгим, чуточку презрительным, в остальном — абсолютно нечитаемым взглядом. Впрочем, его неприязнь была почти взаимной. За исключением того, что Миднайт было совсем не до него, пока дело не касалось того, что принадлежало Нилу.

— Мой лорд, письмо из Химринга. Оно для госпожи Скайрайс. Но печать вашего брата, — Ромайон, игнорируя сощуренный взгляд Миднайт, с поклоном передал его в руки Канафинвэ.

— Я понял. Ты можешь идти, — Маглор вертел плотный конверт в пальцах и, когда дверь за советником закрылась, протянул его Миднайт.

— Я полагаю, если там что-то действительно важное, то ты дашь мне об этом знать. Но нам нужно миновать гнев нашего друга, он может быть очень словоохотлив до порицаний, — предгрозовые тучи в его глазах поредели. Миднайт знала, что внутри он явно обрадовался своей мальчишеской выходке. Но разве Ромайон старше? — И… если ты пока не готова говорить об этом, мы можем отложить разговор. Время до праздника Нолофинвэ еще есть. Надеюсь, ты будешь разумной, и не станешь болтать об этом в Хелеворне. Ни к чему сеять панику раньше времени. Мы должны все обдумать и проверить, — он позволил себе скупую полуулыбку и поднялся. — Можешь идти.

— Но разве… я не должна прочесть письмо при тебе?

— Зачем? — Маглор искренне изумился. И улыбнулся только шире. — Ступай. Я тебе верю.

Тогда… Он принял верное решение, и тут не поспоришь. Время дороги до Таргелиона, за это короткое время, проведенное в замке Хелеворна и здешний благодатный, свежий воздух, вода, вытекающая из горных недр и налитая в кувшин на её прикроватном столике. Мысли будто посвежели вместе с телом, задвигались, зароились — сухая шелуха покинула голову, оставив после себя приятную легкость.

Миднайт встряхнула мягкую куртку из крашеной зеленой кожи, разгладив резкие сгибы, и откинула её на кровать. Туда же полетел и свежевыстиранный, сменный плащ. Другой она уже запихнула на дно мешка. Доставать его и перекладывать наверх чертовски не хотелось, но после стольких размышлений на всё тело напала зверская лень. Она растянулась на широкой кровати.

На самом деле… Нарайвэ на полях одной из страниц написала нечто очень интересное. Очень странное и очень интересное — как раз на полях той главы, когда наступила «Вторая Предвечная Ночь». В том смысл тысячи молитв — чтобы светила свой не изменяли ход. Молитвы лгут… Дальше текст становился непонятен. Его будто бы чем-то размыло. Остались только бурые неприглядные пятна.

— Так на стих похоже… — пробормотала Миднайт. Чертовски клонило в сон. Её одолевало странное желание дополнить строчки — знать бы как? Могло ли это быть заклинание? Еще одно пророчество? Изречение, сродни чему-то такому?

Молитвы лгут. И боги лгут? Время лжет? Есть ли что-то, целиком сотканное из правды-истины? Нет. Истина слепит глаза. А ложь бережет от слепоты.

Миднайт уснула, так и не скинув своего тугого платья. Она спала, и всю ночь вдыхала пыль из плотного покрывала.

Пыль клубами вздымалась из-под десятков конских копыт, в ушах свистел ветер. Карнистир вместе с братом скакали во главе отряда, и алые плащи с золотыми звездами тяжело бились на встречном ветру. Дневная Звезда не щадила всадников, и вся дорога до Белегоста была пропитана удушающей жарой, пылью и дурманом, поднявшимся с полей.

К вечеру третьего дня протоптанные земляные дороги, которыми пользовались эльфы Таргелиона, сменились ровной, мощеной гномьей дорогой из белого камня. Уставшие лошади мерно отбивали ритм по гладким плитам, и эхо перестука подков ныряло в складки гор. Они были у изножья Эред Луин. Они возвышались над Таргелионом огромной, непреодолимой стеной: хотя сам Карнистир слышал, что по другую их, восточную сторону тоже есть вход в крепость наугрим. За ними простирался огромный и неизведанный Эриадор. А где-то за ним — Куивиэнен.

— Тоже думаешь о том, есть ли за этими горами, в Эриадоре, еще гномьи города? — с ним поравнялся Куруфин, натягивая поводья и останавливаясь.

— Среди синдар, пришедших из Дориата, ходят слухи о первом гномьем королевстве, столь богатом, что Элу и не снилось, — медленно проговорил Морьо. — Город первого праотца гномов. Он, стало быть, богаче чем весь Белерианд.

Куруфин изогнул бровь.

— Уж настолько и богаче? Один Финдарато несколько мешков валинорских драгоценностей протащил через весь Хэлкараксэ. Они смогут потягаться с ним?

— Не ёрничай, братец. Нам это только предстоит узнать.

Карнистир тронул пятками коня и первым выехал на длинный мост, поднимавшийся, стало быть, к главным вратам Белегоста. Но перед ним была лишь огромная, гладко обтесанная стена. По краям, лицами к чужакам сидели исполинские статуи древних королей кхазад, с бородами до самых пят и коронами размером с их собственные головы. Они смотрели пустыми глазницами перед собой, воплощая всё могущество и непоколебимость Третьего Народа.

Маме бы понравилось, подумал Карнистир. От этого зрелища могло бы захватить дух, будь у него здесь другие цели. Нолдор никогда не строили подобного. Возможно, это — следствие и удел смертности, оставаться в памяти потомков такими — возвеличенными, обожествленными и лишенными искры жизни. Он ничего не произнес вслух: рядом все еще находился язвительный Куруфинвэ.

Они остановились у начала моста. Некоторое время было тихо. Только слышалось хлопанье крыльев, мерный, отдаленный стук и пронзительный птичий свист. Едва птица замолчала, часть стены, не выше метров четырех в высоту, раскололась на идеально симметричные половины и распахнула тяжелые каменные двери.

Гномы приветствовали их степенно. Возможно, некая медлительность была свойственна этому народцу, но пока Карнистир видел перед собой лишь долгий, не лишенный лишних формальностей церемониал приветствия. Гном внимательно изучил приглашение, с которым приехали эльфийские лорды, список даров, внимательно, но не опасаясь показаться бестактным, пересчитал прибывших и отдал пару приказов на хриплом, рокочущем языке. Повозки с дарами для гномьего короля разгрузили и унесли в боковые галереи.

Карнистир терпеливо ждал. Стылый пот медленно скатывался по спине, пропитывая пыльные одежды и застывал: здесь, уже внутри Белегоста, но совсем недалеко от врат, было холодно. Сами гномы вышли им навстречу в роскошных верхних одеждах, с нашитыми металлическими пластинами разной степени драгоценности, крупными камнями и богатым мехом. У всех, поголовно, была чрезмерно густая растительность на лице, не закрывавшая лишь угольки-глаза, и заплетенная в мудреные косы с металлическими же зажимами.

— Махал благословил день нашей встречи, господа искусного народа. Меня зовут Бьорк, сын Гйорка, — представился первый гном, у которого и черные волосы, и борода перемежались с толстыми и широкими прядями морозной седины. — И я буду вашим сопровождающим в великой гномьей крепости Габилгатхол. И я же беру ответственность за вашу безопасность и спокойствие перед королем Гунуд-дуром и первым принцем Азагхалом. С вашего позволения, теперь, когда формальности улажены, я провожу вас в тронный зал.

Карнистир поклонился.

— Моё имя Карантир, сын Феанора. Мой брат — Куруфин. Звёзды осияли час нашей встречи, Бьорк, сын Гйорка, — имя непривычно скатывались на зубах, и Карантир, с усилием и медленно выговаривал их. Гном смотрел почти с отеческим одобрением. Лёд первой встречи треснул, когда тот добродушно усмехнулся в усы.

Сам дворец находился на верхних ярусах Белегоста, но так называемый тронный зал — был ровно в центре города. К нему вела прямая и широкая дорога от самих врат и послы шли, не сворачивая. По словам Бьорка, их дары уже должны были доставить по боковым галереям, которые значительно упрощали и ускоряли путь.

Трон, как и ожидалось, был каменным, с искусной, но простой резьбой. За спиной Гунуд-дура не наблюдалось никаких сюжетов и интересных смыслов, он был предельно прост и в то же время внушителен. Гунуд-дур был уже стар: белизны в его волосах было едва ли не больше, чем у Бьорка, однако взгляд был его живым и цепким. У него были удивительно светлые глаза. В них отражался блеск камней, вставленных на высоких шестах на манер фонарей — алмазы и адаманты чистейшей воды, они ловили в себе свет, льющийся крохотными ручейками откуда-то с потолка («оконных» вырезов в горе) и яркими пятнами света освещали зал. Гунуд-дур, со стоящим по праву руку рыжеволосым наследником сидел в одном, Карантир и Куруфин встали напротив — в другое. Придворные короля и отряды эльфийских лордов остановились сзади, будто бы в подступающих сумерках. Отовсюду виднелись лишь их белые лица и сверкающие взгляды.

— Приветствую вас, эльфы народа Махала из далекого Валинора! — громкий и низкий голос короля тяжело раскатился по залу. Карантир усмехнулся про себя: определение не совсем верное, но тем проще расположить к себе детей Аулэ. Особенно, когда рядом с тобой стоит тот, кто и впрямь ходил в учениках Вала.

Куруфин, судя по улыбке, думал о том же. И Карнистир был рад, что решил прислушаться к совету Майтимо и Макалаурэ, а младший в кои-то веки решился принести немного пользы на политическом поприще. Он чувствовал некоторое облегчение, когда Азагхалу продемонстрировали подарки нолдор и его глаза заблестели не алчностью, а некой…заинтересованностью. Веселой заинтересованностью.

Всё складывалось как нельзя лучше.

Им повезло приехать аккурат к празднику начала лета по календарю кхазад, пусть и для эльдар это была лишь поздняя весна. В Белегосте оказались огромные крытые галереи, вырубленные и скрытые среди многочисленных складок гор, уступов и угрожающих навесов. Королевская семья, двор и эльфы заняли наивысшую из галерей, откуда открывался потрясающий вид на расстилавшийся под ними Белерианд. Здесь не было ни запаха пыли, ни затхлости, лишь откуда-то сочился едва уловимый можжевеловый аромат.

Бьорк, снова спрятав добродушную усмешку в пышной и причесанной бороде, сказал:

— А что бы вы не думали, господа эльфы, нам вовсе не чужды творения Кеми. Всё же, раз уж она жена Махала, её мысль не была вложена нам во вред, и многие из её даров являются для нас лекарством. Пусть и кхазад ставят камень и металл выше дерева, но и то, и то, дает весьма интересный результат в союзе, не правда ли?

И, как-то странно посмеиваясь, удалился. Куруфин отхлебнул немного того пойла из кубка, к которому уже некоторое время принюхивался, и, немного поморщившись, поинтересовался:

— Чудно говорит, да?

— Если привыкнешь, то это облегчит тебе изучение кхуздула. Ты приглянулся королю и его сыну.

— Король от меня в восторге, чего о юном Азагхале пока не скажешь. Он слишком порывист и горяч, ему не до определенных тонкостей. Когда он станет королем, ездить сюда будем только в компании Майтимо. У него опыт в делах с молодежью.

— Надеюсь, мы и впрямь повадимся сюда ездить. И за дружбой, а не за разрешением конфликтов, — внезапно строгим голосом припечатал Карнистир, поглядев сверху вниз на брата. И пристукнул пальцем с массивным кольцом для пущего эффекта.

Куруфин запрокинул голову и расхохотался. Эль, покрытый густой пеной, плеснул за борт прямо на его сапоги.

— Ты и впрямь только что был похож на Макалаурэ. Разве что тот побледнее будет, красномордый.

— Этот красномордый тебя пьяного обратно не потащит до покоев, так и знай. Мы не в Амане, и за маменькиной юбкой ты уже не спрячешься. Нам еще разговоры с королем вести.

Куруфин успокоился, но головы не поднял. Он уставился на крошечную заплатку неба, видневшуюся сквозь природные щели в «потолке».

— Праздник только начинается, старший брат. Давай посмотрим, кто быстрее опьянеет — я или Гунуд-дур? Могу поспорить, участие еще и Азагхала будет только на руку. А ты просто смотри. Ты же совсем не умеешь пить, — он растянул рот в очередном хищном оскале и снова расхохотался.

Пенный эль лился рекой.

Молодые гномы и гномки, утанцевавшиеся у костров Балтайна, которые могли быть неплохим световым сигналом для половины Белерианда и самого Моргота впридачу, расселись по длинным лавкам, рассосались по группкам и вели оживленные, пьяные и громогласные беседы. Сам король со своими приближенными только подавал им весьма красочный пример — за его спиной уже скопилось изрядное количество опорожненных бочонков, а эль все подносили и подносили. Гномы совсем не признавали вина. Но и в то же время яро утверждали, что и «плохо после эля никогда не бывает». А кому бывает, «тот не гном». Сам Карантир был солидарен с тем, что он не гном, но подтекст фразы и отцовское воспитание (что противоречило наставлениям старших братьев) заставляли брать его пинту за пинтой и участвовать в какой-то глупой игре на выпивание. Компания молодых гномов разделилась на две части и, казалось, даже поставили на его «хваленую эльфийскую выдержку». Кажется, они даже что-то сказали о синдар, падающих под стол после первого бочонка. Морьо злобно захрипел и опрокинул в себя следующую пинту.

Куруфин краем глаза взглянул на разгулявшегося старшего, и вновь сосредоточил всё свое внимание на настольной игре, в которую предложил сыграть король. Нолдо командовал черными фишками, в начале игры расположившимися небольшими группками по четырем сторонам клетчатой доски, и пытался захватить короля или хотя бы занять его трон, окруженного своими белыми в центре.

Игра казалась простой, особенно если учитывать значительное преимущество черных в количестве, но и сам гном оказался соперником искушенным.

— Эту игру стоило бы назвать «окруженный король», — хмыкнул Куруфин, двигая черную фишку. Гунуд-дур упрямо не давался, продолжая уводить своего короля на южный угол. — Он в отчаянном положении. Моих фигур все еще больше.

— Надежда никогда не умирает. Так ведь говорят эльфы? Всегда остается последняя надежда — надежда на небо. На создателя, который держит небосвод и смотрит на землю. И сейчас для белого короля и его четверки солдат я тот, кто держит его небо, — Гунуд-дур сделал следующий ход. Куруфин неосторожно дернулся, сожрав еще одного солдата, но открыв прямую линию до северной угловой клетки. — Тебе шах**, принц Куруфин.

У него будто бы мир замкнулся. Сузился до черно-белых фигур и ряби клеток. Он моргнул. У раньяр похожая игра называется Го. Очень похожая игра…

Мария ядовито усмехнулась, отпинывая кончиком туфли доску. Камни сыпались на пол. Женщина была изрядно пьяна, и Джеймс лишь с сочувствующим — не извиняющимся — видом посмотрел на вошедшего младшего лорда.

— Почему черных больше? Всего-то на одного. Но разве белые не победят в конечном итоге?

— Тебе важен именно цвет камней или цвет того, кто ими управляет? — ровно спросил Куруфин, будто бы и не заметив её прищура.

Мария хрипло рассмеялась и долила вина — ему и себе, проигнорировав Джеймса.

— А ты хорош... — она направила на него палец, раздумывая. — Знаешь, заезжай еще как-нибудь: я научу тебя одной классной стратегии. И неважно, кто ты — черный или белый в итоге. Король и пешка все равно падают в одну коробку.

— Это ты к чему? — голос Джеймса догнал его, когда он уже был у дверей. Но заинтересованность в ответе на миг остановила его.

— А разве Первый Дом — не королевский дом? Даже если они прокляты. Были белые, стали черные… Или они белые просто на фоне черного Моргота?

Куруфин оторвал черную пешку от доски. Подумал, и перевел её на несколько клеток в сторону. Он перекрывал возможную «вторую линию», но все еще оставлял первую незащищенной.

— Зачем ты так сделал? Мне остался один ход, — король гномов задумчиво дергал ус. Он переставил короля в безопасный угол.

— Проиграй битву, но выиграй войну. Иногда выгоднее отступить и выждать.

— А ты хорош, — заметил гном, обнажив оббитые серебром зубы в добродушном оскале. — Я непременно сделаю наставление Азагхалу: ни в коем случае не ссориться с нолдор. У них опытные стратеги.

Куруфин разделил его смех и опустошил еще одну пинту.

— Я думаю, если вы присоединитесь к празднику короля Финголфина на Ивринь, мы сможем обменяться секретами ведения войны.

— Вы планируете продолжать войну?

— Мы планируем довести её до конца. Она развязана задолго до нас.

Король важно кивнул, сцепив на животе узловатые, но крепкие пальцы с многочисленными массивными кольцами. Он приказал подать жареного мяса.

Оно было красным, кое-где виднелись ребра. Гномы отрывали мясо руками и, не стесняясь, перемалывали его во рту прямо с костями.

— Позволь мне задать тебе вопрос, принц Куруфин.

Нолдо вежливо склонил голову, прижав руку к сердцу. Принц Азагхал придвинулся поближе, а его царственный отец тем временем степенно продолжал:

— К вопросу о войнах и битвах. Мои подданные, как тебе известно, при пересечении границ Габилгатхола и тронного зала, осматривали твое оружие. Мои кузнецы, которые были среди них, хвалили мастера. Да и я, хоть и зрение мое притупилось, все еще вижу хорошую сталь и отличаю хороший клинок. Его ковал ты?

— Мой отец, он же мой наставник. Он был непревзойденным мастером. Сам Махал признавал его мастерство. Пусть и клинки отец ковал в тайне от него, готовясь к Исходу.

— Он же сковал твой черный кинжал?

Куруфин непроизвольно дернулся к поясу, где висели малые ножны. Непривычно голубые глаза Гунуд-дура лукаво блеснули.

— Я видел, лорд, как ты прочищал им себе путь, когда застрял в верхнем люке галереи, когда хотел выбраться наверх, — кончики ушей эльфа горели, благо, гном не видел их под волосами. — Ты его вгонял в породу, как в теплое масло.

Нолдо на миг прикрыл веки и перевел дыхание. Хорошо, что Морьо уже изрядно пьян и сидит так далеко от него. Его язык мог быть жгучей перца.

— Не так хотел я продемонстрировать его возможности. Но мастер мне неизвестен. Зато я знаком с владельцем.

— И кто же он?

— Она, — поправил эльф. — Дитя звездного народа.

Зрачки Гунуд-дура расширились, а принц-наследник, учтиво поклонившись эльфу, склонился к отцу, и буркнул пару слов на кхуздуле. Король не менее удивленно воззрился на принца, а после — на Куруфина. Казалось, весь хмель испарился из его взгляда. Он вновь стал кристально-ясным и серьезным.

— Дитя звездного народа? Не те ли, что явились с небесным огнем за два оборота звезд до восхода дневного светила?

— Полагаю, что именно те. Они мало говорят о том, каким путем они пришли в Арду.

Король, услышав ответ, расслабленно откинулся обратно и выдохнул. Он улыбался одними глазами — лукаво и по-отечески, но вскоре и это видение исчезло. Они слишком скоро вернулись к прежнему разговору, обсуждая мастерство Феанора и ученичество у Аулэ. Но Куруфина не покидало ощущение, что, открыв путь белому королю на северные клетки, он смог выиграть даже больше, чем рассчитывал. Правда, следующим ходом, короля надо подтолкнуть западнее, к озеру Ивринь. А ведь он явно заинтересованная сторона. Как бы не оказалось, что раньяр на пару с Мелиан могли разыскивать и гномы...

Эта женщина из рода Скайрайс все же иногда так права... Макалаурэ досталось такое умное сокровище! Она с удивительной точностью смогла предугадать реакцию короля наугрим.

Эти стратегии… Пока они были подозрительно легки. Он задавил зашевелившийся в углу сознания червячок сомнения и улыбнулся Гунуд-дуру. Тот как раз предлагал Искуснику задержаться в Белегосте подольше и обещал посвятить в тайны кхуздула. А на Мерет Адертад можно отправиться уже отсюда вместе...

Всё было хорошо. Всё шло очень хорошо… Дожил бы отец до этого дня, а не очертя голову бросился под бичи валараукар… Кто знает, может, отец и самого Элу переломил бы.

Хмель уже не казался таким горьким и кислым, мясо было вкусным, наугрим были полезными и расположенными к нолдор. Раньяр были умными, он был умнее. И он сможет всё обратить во благо нолдор. Смотри, отец. Смотри из-за спины самого Мандоса. Смотри и гордись своими сыновьями. Мы переломим Рок и обратим его вспять.

Chapter Text

Его владения прозваны Пределом Маэдроса — как будто им уже суждено стать последним рубежом. Ард-Гален широка и пустынна, здесь нет холмов и гор, и Моргот видит всё, как на ладони. Макалаурэ писал в одном из своих давних писем, что вскоре она будет укрыта всеми знаменами Белерианда. Изорванными, опаленными, втоптанными в кровь и грязь. …Мог ли солгать Владыка Снов? Или все же прав был отец: здесь они сами творцы своей судьбы. Проклятие Намо только подтверждало это.

Нолтармо, первый советник, остановился рядом. Он протягивал лорду какие-то бумаги. Сам Маэдрос всматривался в предутреннюю серость, в которой едва угадывались очертания соседних холмов.

Эльза перевела взгляд туда же, но ничего странного не заметила, и продолжила свой путь в крыло целителей замка. Маэдрос сам проектировал свое обиталище, опираясь, по слухам, на чертежи Форменоса, где жил последние годы в Амане. Оттого, наверное, сам замок был хоть и внушительной постройкой, но с довольно незамысловатой архитектурой, достаточно широкими и прямыми коридорами… В общем, планировка была спартанской и удобной: здесь даже новичку было несложно ориентироваться. О нежелательных чужаках и возможных захватчиках лорд не допускал и мысли. Это обнадеживало и без того непростую жизнь здесь, на севере.

Заботы о здоровье лорда вскоре после полного переселения на Химринг плавно перетекли на плечи старшего целителя — пока единственного нэри в целительских палатах, Эстанно. Его имя как раз-таки и означало «Дар Эстэ», мать его прозрела, так прозрела, ничего не скажешь.

Эльза поудобнее перехватила корзину с высушенными ягодами, грибами и прочим полезным скарбом, который тащила с кухонных подвалов, и толкнула массивную дверь. Такие родные вот уже десять с лишним лет палаты встречали, как и всегда, сонмом разнообразных запахов. Она решительно поставила корзину у ближайшего стола перед одной из знакомых эльфиек, и в несколько широких шагов достигла окна на другой стороне, распахнув его.

Свежий утренний воздух хлынул ледяным потоком, и весь стоявший здесь шум будто бы рассеялся. Эстанно, врачевавший нолдо со сквозной раной, потерявшего много крови в стычке у западных холмов, только фыркнул и приказал еще совсем молоденькой служительнице поставить ширму. А после кивнул уже и Эльзе.

— А ты займись кроветворным, — ранья машинально качнула головой и вернулась к своей корзине. — И приготовь еще снадобий для дальних палат — они подходят к концу, а воинов к нам все прибывает.

Аллвэнтэ, её давняя напарница, уже перебирала и раскладывала по горшочкам и коробочкам принесенные корешки, листики и прочую мелочь. Между этим она старательно принюхивалась к каждому. Это было сродни её отличительной особенности: оттенкам запахов, по её словам, её научила валиэ Вана, и Аллэ умела распознавать не только виды растительности, но и их состояние: старость, болезненность и даже усталость.

— Ты что делаешь? — Эльза отложила в сторону пустующий сверток и выдвинула один из небольших ящичков, в котором хранилась солодка.

— Пахнет по-иному. Ты разве не слышишь? — Аллэ протянула ей горсть сильно пахнущих древесных срезов. Она принюхалась.

— Дерево как дерево. Что я должна такого учуять?

— Какой ты целитель, раз не отличаешь дерево от кустарника, — пробурчала Аллэ.

Эльза только развела руками.

— Для того и придумано их хранить раздельно, а не в куче.

— Мне кажется, они стали пахнуть… чище. Почти как в Амане, — Аллэ мечтательно улыбнулась и стрельнула глазами куда-то за спину Эльзы. Где все еще возился с перевязкой Эстанно.

— Не выдумывай. Мне нужна омела. Она ведь в дальних кладовых?

— Нет, держи, — Аллэ пододвинула квадратную коробочку с высушенными ягодами и вернулась к созерцанию Эстанно и его подопечного. Подопечный уже употребил макового молока и не мешал целителю колдовать над раной.

— Лорд их совсем не щадит, — заметила Эльза. — Я же помню его. Он стоял на третьей стене. А тут вдруг дозор. С чего бы?

— Говорят, заснул на посту. Лорд Маэдрос очень жестко следит за дозорными и караульными. Это, наверное, и правильно — любой их проступок может стоить кому-то жизни.

— Уж проще принять более решительные меры, чем одиноко разъезжающие отряды у края долины. Кто знает, сколько их там шастает по Ард-Гален, — Эстанно разогнулся и бросил испачканные инструменты и тряпки на железную посудину. Он омыл руки и сел рядом с ними. — Еще я слышал от Орассэ, что лорд много времени проводит над военными планами и перепиской с араном. Значит, войне быть.

— Ей в любом случае быть, — невесело откликнулась Эльза. — Еще ждать двадцать лет или нет — вот в чем вопрос.

— А тебе разве твоя сестра не говорила, когда приезжала в Химринг? — вклинилась Аллэ. — Она ведь наперсница лорда Макалаурэ! Она уж точно должна знать, будет битва или нет? И тот, рыжий и страшный, что вместо лордов Амбаруссар приезжал…

— Тот «рыжий и страшный» и моя сестра вхожи в военный совет, но не я. Члены Совета не могут распространяться о планах, стратегиях и о прочем таком, — Эльза перевела взгляд на сверток. Отчего-то стало грустно. Сколько лет она боролась с мыслью о собственной никчемности? Так ведь и Ирма, и Джеймс — они ведь тоже прибывают в незнании, ведь так? Она выдохнула: — От меня толку изначально немного, а то, что я могла бы что-то знать, могло принести много вреда. Я мало умею защищаться. Лорд и так меня никуда особо не пускает, и то верно. Мне лучше сидеть здесь.

— Это странно, — Аллэ вытянула из корзины горсточку орехов и принялась их лускать под неодобрительный взгляд старшего целителя. — Твои родичи занимают такие высокие посты, а ты — нет.

— Раз так, — Эстанно оттер руки свежим полотенцем и уселся на стул рядом. — То лорду безопаснее держать тебя перед глазами, а не «здесь». «Здесь» у всех со временем меняется.

— Мне это ни к чему. Мне по душе спокойная жизнь, а не бесконечные разъезды туда-сюда. Нет разъездов — нет приключений и волнений. Нет волнений — нет проблем. Равно как и избытка ромашки и крапивы в кладовых. У нас и так зелени немного.

— Для тебя найдется, — заверил Эстанно и хлопнул её по плечу. — И где мое кроветворное?

 — Уже бегу.

Эльза покинула передние палаты, на ходу завязывая темно-синий передник (чтобы уж точно в очередной раз не замызгать свое светлое рабочее платье), и помчалась по боковой винтовой лестнице вниз, чтобы сократить себе путь. Но на последнем пролете её остановил Файнолмэ, кастелян. Еще одно доверенное лицо лорда Маэдроса. Эльза поклонилась. Файнолмэ пусть и выглядел добродушным и не таким чопорным, как Нолтармо, но подсознательно до сих пор внушал ей страх и ужас. Особенно после того случая, как в их комнате с Аллэ он совершенно случайно обнаружил мышь — вернее, не мышь, а хомяка, которого Эльза притащила из садов, чтобы показать подруге, какие животные считались в качестве домашних на Земле. Крику было.

— Эльсэ, — она поморщилась, в очередной раз услышав квенийскую обработку её имени. — Ты где была? Лорд искал тебя.

— В Палатах, — она изумилась такой претензии, и потрясла перед кастеляном бумажным свертком, наполненным корешками и сушеными ягодами омелы. — Я только что оттуда. Мне нужно приготовить снадобье для Талиониона. Он потерял много крови.

— Да, я слышал о нем. Но тебя искал Нельяфинвэ. Сделаешь свое дело и зайдешь к нему, — он вдруг смягчился: — Это не горит, но не заставляй его ждать.

— Я поняла.

Проходя через малую кухню, где эльфы уже сновали туда-сюда, доготавливая обеды для обитателей замка, Эльза привычно цапнула горячую булочку, отточенным и едва уловимым движением отделив её еще от горячего противня, и юркнула в смежное помещение, которым обычно пользовались целители. Кто-то уже любезно натаскал воду в бочку, пустовавшую еще пару часов назад, так что она спокойно принялась за работу, попутно зажевав добытую булочку со сладкой грушей.

Приготовление снадобий, вместе с перетеркой, отжимом и нарезкой различных ягодок, срезов коры, сушеных соцветий и прочего отняло достаточно времени, поэтому, закупорив еще горячий кувшинчик со сваренной настойкой в палаты, и поставив остывать остальное, Эльза уже не чаяла найти лорда в его покоях.

Солнце было почти у зенита. Вот это-то и раздражало больше всего в повседневной (казалось бы, да, для выходца чисто человеческой цивилизации, нелояльной по отношению к другим расам) жизни среди эльфов: у них-то много времени в запасе, целая вечность, но даже находясь почти в военном режиме они никак не хотят оптимизировать свое времяпровождение и всё тянут до победного. Ненапряжно, неторопливо. Один Майтимо, казалось, просыпался от своего эльфийского оцепенения и начинал шевелиться. А сейчас его задерживает именно она. Оставалось надеяться, что это что-то важное, иначе время потеряет и она.

Лорд обнаружился уже покидающим кузницы: Канумо еще что-то радостно и вдохновенно выкрикивал лорду вслед. Явно озабоченный какими-то непростыми мыслями, тот только рассеяно кивал и продолжал свой путь. Эльзу он заметил не сразу: взгляд его на какое-то мгновение расфокусировался, порыскал по территории внутреннего двора и вновь сосредоточился на девушке.

— Я тебя искал, — буднично заметил Маэдрос, приблизившись в два шага. В его голосе не было укора — наоборот, он разглядывал её с неким полуотстраненным интересом. — Давно тебя не видел.

Эльза торопливо поклонилась, сложив руки на животе. А после подняла взгляд: Маэдрос все так же смотрел на неё.

— Вас что-то беспокоит, мой лорд?

Он усмехнулся.

— Вряд ли ты можешь разрешить то, что беспокоит, — он кивнул куда-то в сторону крепостных стен, которые с севера и запада возвышались над поселением на добрый десяток метров. Оттого и Анар те, кто жили практически под этой стеной, видели, что называется, только в зените. На юге и востоке же поселение вгрызалось в скалистые отвесные холмы. Там вроде были тайные тропы Химрингских разведчиков, но любой другой, будь то эльф или человек, особенно орк — рискнул сорваться в узкое и мертвое ущелье, откуда не было выхода. Суровый нолдорский размах. — Но пройдем в мой кабинет. Я хотел поговорить с тобой.

Эльза молча пропустила его вперед. Взгляд её был прикован к стремительно удаляющейся спине, обтянутой темно-бордовой коттой без какой-либо отличительной вышивки. Отличительную вышивку вполне себе заменяли огромный рост и огненно-рыжие волосы, превращающие лорда в гигантскую головешку.

— Ты внесла свое имя в списки сопровождающих меня на Мерет Адертад? — Майтимо начал сразу, как только ступил на порог своих передних покоев. Эльза вошла следом, мимолетно окинув взглядом его ничуть не изменившийся кабинет — она бывала здесь, очень давно. Высокие стрельчатые окна свободно пропускали свет. Лорд сел за свой стол у высокого окна и кивком указал на кресло перед собой.

Он позвал её ради этого? Списки были поданы еще полмесяца назад, утверждены и вскоре подходили к концу последние приготовления. По распоряжению Эстанно она вместе с Аллэ как раз занималась приготовлением лекарственных запасов в дорогу. Эльза перевела дух (что едва получалось, под таким-то открыто направленным на неё взглядом — обычно Майтимо имел дурную привычку утыкаться в карты и бумаги во время разговора) и торопливо пояснила:

— Сопровождающих вас лекарей назначал Эстанно. Едет он, с ним еще двое помощников из нэри, которые будут отозваны с дозора Ройнамо. Вы уже подписали приказ об их возвращении… — Маэдрос отрицательно мотнул головой и поднял руку. Эльза замолчала. Он сжал переносицу.

— Я говорил не об этом. Разве ты не собираешься увидеть своих сородичей? Сестер?

— Я…это…

Эльза смутилась: она, конечно, думала об этом, но Эстанно тогда отчего-то не захотел её слушать, а идти к лорду просить разрешить этот вопрос… Она беспомощно подняла на него взгляд. Нельяфинвэ изумленно выгнул бровь, пересеченную шрамом у самой переносицы и нетерпеливо продолжил:

— Ты разве не говорила об этом со своей сестрой, когда она была здесь три месяца тому назад? Или с Ригой Штраусом, месяц тому назад?

Её взгляд невольно заметался, в попытках найти в мебельной обстановке намек на более-менее внятный ответ. Ладони стремительно потели, но она не могла их оттереть о ткань рабочего платья, дабы не выдать неуместного волнения. Нельяфинвэ такого не терпит… Что ему сказать? Забыла? Думала, что она поедет по умолчанию?

— Я внесу свое имя, если еще не поздно, — она склонила голову. Однако, следующий вопрос застал её врасплох.

— Ты так боишься меня?

Эльза снова встретилась с ним взглядом. Лорд не гневался: но было в его лице любопытство, причем любопытство холодного оттенка, граничащее почти с презрением или даже подозрением в некоем предательстве. Но эльфы не испытывали презрения ни к кому, кроме как к Врагу и его черным слугам. И предателем она уж точно не была. Да и лорд всегда относился к ней хорошо — если так можно выразиться об их редких, сугубо рабочих встречах. Но и молчать и боязливо заикаться в его присутствии — в её понимании тоже почти преступление. Хотя бы против душевного спокойствия и здоровья своего лорда, которому она присягнула и не желала дурного. Присягнула по своей же глупости или недальновидности (по крайней мере, именно так отозвалась об этом событии старшая сестра ровно три месяца назад — остальные-то раньяр до сих пор подобного не сделали), оттого и не отделяла себя теперь от общей массы нолдор. Стоило ли признаться в этом лорду Маэдросу? Но что тогда он скажет о сестрах, в частности, о Миднайт, не принесшей присягу (о чем лорд может и не знать, между прочим), но вхожую в Военный Совет?

Признаться Эльза могла только в одном: она запуталась. В ворохе своих мыслей, их причин и следствий.

— Нет, я не боюсь, — он криво усмехнулся.

— Твои глаза тебя выдают. И ладошки тоже, — он кивнул на её руки, давясь полупридушенным смехом. Она все-таки вцепилась в свою юбку.

— Это не из-за страха, — как можно спокойнее пояснила Эльза, хотя внутри в унисон колотились все органы. — Вернее, не из-за боязни вас. Я поступила недальновидно, не позаботившись о своем участии в делах раньяр и заставив вас решать за себя. Это отнимает ваше время. И только сейчас я осознала свою вину.

— Времени у меня полно, — он приподнял брови, окинув еще раз тем — нечитаемым — взглядом с приподнятой дугой бровей. — Но в этом ли вся причина?

Эльза пожала плечами. Ни к чему примешивать сюда старшую сестру — у той и так проблем навалом, а это крохотное бедствие локального масштаба в её мнительной душонке только надбавит весу тревог.

— Полагаю, что да, — Эльза в который раз наклонила голову, как болванчик, думая, что на этом аудиенция окончена, но, видимо, лорд был решительно настроен на продуктивную беседу.

— Тебе нравится здесь?

— Не смею жаловаться. Меня все устраивает, — Эльза выдавила легкую улыбку. — Безопасно, вольно и занимаюсь любимым делом.

— Безопасно было в Валиноре, но Химринг как раз самое небезопасное место в Белерианде, и ты должна это понимать.

— Понимаю, как понимаю и то, что вы взяли на себя эти земли не ради забавы.

Наступила пауза. Маэдрос отстукивал пальцами неровный ритм и задумчиво смотрел куда-то её за спину, потом отвел взгляд в сторону. Эльза ждала, сжимая коленки и уставившись на дверь по левую сторону от окон — та вела в спальню.

— Мой следующий вопрос может показаться грубым и стать причиной неловкости для нас обоих, но позволь все же спросить, — нолдо задумчиво закусил губу и упорно прятал взгляд.

— Я вас слушаю.

— Почему все-таки ты пошла за мной?

Эльза выгнула бровь и сжала губы, не дав им расползтись в улыбке. Нельяфинвэ Майтимо сейчас выглядел смущенным — хотя и смущался он не как все обычные эльдар. Его лицо, наоборот, побледнело, будто бы он испугался собственных слов, и редкие веснушки на его лице проступили ярче.

— Я приглядывала за вами со времен вашего спасения, — она запнулась. Не привыкла не доводить дело до конца? Неет. В разговоре с эльфами трудно не подбирать слов и не оглядываться на их чувства. Совсем не так, как с людьми. — И потому пошла следом. К тому же, я знаю, что на подвластных вам землях куда больше риска для воинов, и лишний целитель не помешает. Или вы к тому, почему здесь я, а не, скажем, кто-то другой из моих товарищей? Если так, то я думала, вы узнали ответ еще там, у Митрим.

— Как я уже и говорил, я благодарен каждому, кто пошел за мной. Особенно тем, кто не повязан клятвой присяги, или — кто не был, — он снова усмехнулся. — Впрочем, я понял, что ты хотела сказать... пусть и не сказала. Благодарю тебя, Эльза Скайрайс. И впредь — не стоит меня бояться, — его улыбка стала шире, и совсем уж... хищной.

Она летела с верхних галерей быстрее ветров Манвэ. По пути до спасительных Палат ей попались Файнолмэ и Нолтармо, причем первый придирчиво уточнил, сколько вещей она берет с собой, и поместится ли это всё в два мешка стандартного размера; к тому же — едет ли она верхом или в повозке, в таком случае, не логичней ли будет сундук? Эльза оторопело таращилась на кастеляна, попутно прикидывая и суммируя полученные новости в уме — из чего получалось, что лорд просто… решил повеселиться? Вот же… Её имя было внесено в списки еще недели две тому назад, правкой самого лорда и утверждено тогда же. Рррыжий эльф!

Следующим был Нолтармо — он перехватил её у капитально насевшего кастеляна и отвел в уголок, развязав малопонятную и мутную беседу, из чего выводилось, что неплохо бы ей переубедить лорда в одном щекотливом вопросе, плюс подсунуть еще один расклад возможного стратегического размещения, который лорд и рассмотреть-то не пожелал (потому что, видите ли, очень похоже на мысль Нолофинвэ!). Нолтармо еще пару раз справился о её настроении, самочувствии и еще кое о чем — голова просто кругом шла! — сунул в руки вышеупомянутый свиток и отчалил.

Эльза протяжно вздохнула, запихнула карту за пазуху и потащилась в сторону целительских помещений — под крылышком строгого и воинственного Эстанно её вряд ли кто-то тронет, пусть хоть трижды Нолтармо, помноженный на Файнолмэ и самим Маэдросом присыпанный.

Аллэ протянула ей кружку с дымящимся чаем. Там плавали ярко-оранжевые и сиреневые лепестки. Она отчетливо угадывала запах чабреца, который был подсунут Аллэ от неудачливого поклонника. Неудачливого, потому что вот — хозяйственная эльфийка не нашла яркому полевому букету применения лучше, чем в успокоительных и ароматных настоях.

— Поишь меня тем, чем мы — дозорных? — с иронией спросила Эльза, принимая напиток. В пустынных и выложенных камнем холодных коридорах пальцы быстро коченели. От горячих стенок деревянной чашки маленькими иголками тянулось тепло. — Эстанно, ты знал?

Старший целитель хмыкнул.

— Я был в этом даже уверен. А вот твои сомнения наоборот, стали для меня сюрпризом. Станет ли лорд препятствовать воссоединению родных?

— Он и не препятствовал… — пробормотала Эльза.

— А вот мне всегда было интересно, почему твоя сестра, живущая во Вратах при лорде Канафинвэ, имея такое влияние, не могла позаботиться о тебе заранее, ну, когда приезжала? Или же она позаботилась, но ничего не сказала тебе об этом? Разве сестры так поступают? — Аллэ негодующе мотнула светло-русыми кудряшками. — Тебе не кажется несправедливым, что многие знают больше, чем ты? Почему, например, лорд Нельяфинвэ прислушивается к её советам, когда здесь есть ты — из того же рода?

— Аллвэнтэ, — успокаивающе начал Эстанно, — ты еще совсем юна и многого не понимаешь. Госпожа Миднайт и господин Рига взяли на себя эту ношу, поскольку они — старшие из них; подобно тому, как ведет себя наш лорд со своими братьями, так действуют и они. А принадлежность к одному роду не означает одинаковые таланты и желания ума и сердца. Сама посуди, мог бы стать лорд Туркафинвэ полноценной заменой нашему лорду, как лорд Канафинвэ? Хотя и старшие не схожи.

Аллвэнтэ испуганно округлила глаза.

— Что ты такое говоришь, Эстиэ! — эльфийка покачала головой. — Но почему тогда старший из раньяр не последовал за старшим из наших лордов?

— Всё идет так, как надо, — Эльза задумчиво сминала бока чашки. — У меня нет ни таланта, ни способностей в военных делах, ни, откровенно говоря — желания. За лордом Нельяфинвэ я пошла потому, что привязалась к нему и ко многим из вас. Но и пойти с кем-то я не могла, как это сделали Мария, Джеймс, Рига с Мирой. Но они — совсем другое дело. А мы должны были разделиться, и лордам известна причина. Сосредоточить две «головы» в одном месте — очень рискованно, особенно, когда наш противник из Валар. Я не хочу думать о худшем, но лучше уж я, чем Миднайт или Рига. Или Мария. Те, кто могут принести больше пользы.

— Ты не должна так говорить! — Аллэ возмутилась, вскинув взгляд на Эстанно, ища поддержки. И запнулась. — Погоди…тебе что, пришелся по сердцу наш лорд?

— Нет! В смысле, ну… я не думаю о том, что мы могли бы… — она замахала руками. — Нет-нет-нет! У меня и мыслей таких не было? Куда мне?

— Ты хороша собой, — заметила Аллэ. — И глаза у тебя красивые. Как золото.

— Золотокующий у нас лорд Макалаурэ, — со странной интонацией заметил Эстанно.

— Да хватит вам! Я же… я же человек! Смертная!

Они замолчали. Эльза, устыдившись своей вспышки, снова ухватилась за чашку. Чай уже совсем остыл.

— Но ты ведь… еще не умираешь, — осторожно заметил Эстанно, доливая горячей воды. — Ты сама упоминала, что срок вашей жизни максимум до восьмидесяти лет, и вы увядаете, становитесь совсем непохожими на себя.

— Как трухлое дерево, — вставила Аллэ.

Эльза усмехнулась и закусила губу.

— Да.

— Так почему нельзя? — невинно поинтересовалась эльфийка, мигом возвращаясь к теме разговора.

— Потому не время о таком думать, — Эльза щелкнула её по лбу и усмехнулась. — Вдруг я после первого поцелуя, как заколдованная из сказки, превращусь в дряхлую старуху и рассыплюсь в прах? Для нашего бедного лорда это будет сильным ударом.

Взрыв смеха, который подхватил и Эстанно, разбудил Талиониона, задремавшего на койке у окна. Одна из старших целительниц, работавших в дальней палате, выглянула из-за дверей и гневно шикнула. Эльза утирала слёзы и дула на пальцы, ошпаренные горячими брызгами.

Дорога до Ивринь была долгой: они проезжали через Химлад, останавливаясь в Аглонской крепости на ночь, уезжали уже с присоединившимися отрядами лорда Тьелкормо и сына Куруфинвэ — Тьелпэринквара, которого не было видно. Ирмы среди них не было, но Эльза уже знала, что она, как и лорд Куруфинвэ, прибудут на праздник не с нолдор. Ирма до сих пор находилась в Дориате, а не дождавшийся её возвращения младший из братьев уехал в Таргелион и теперь задерживался у гномов.

Макалаурэ и Карнистир выехали раньше на целых две недели — как раз тогда, когда Миднайт должна была вернуться из Таргелиона, что Эльза узнала уже от своего лорда. Ранья ехала как и все, верхом, а повозки были забиты лишь необходимым грузом — теплыми тканями, запасами еды, лекарств и оружия. Её лошадь была смирной и покладистой, главный конюх очень долго и придирчиво выбирал наиболее смирную кобылу (они все здесь были еще чистокровными потомками валинорских скакунов, которые от мала до велика умели и любили показывать характер, особенно, как оказалось, не-эльфам) и в итоге остановился на белоснежной Лоссэа. Она бывала смирной только после ежевечерних подношений в виде яблок — как говорится, в награду за еженощные труды.

Майтимо, поглядывая иногда на неё через плечо, нередко фыркал, смотря, как она пытается управиться с поводьями и строптивой кобылой. Она ехала немного впереди остальной свиты — но все равно за спинами лордов, их советников и нескольких воинов, разведывающих дорогу. Её постоянным соседом был разве что неопознанный нэри из свиты Тьелкормо в шлеме с замысловатым литьем и ярким плюмажем, да Нолтармо, всерьез вознамерившийся пропихнуть свои гениальные планы на стол Маэдроса.

Эльза весело фыркнула. Мысль прозвучала крайне…двусмысленно. Особенно после разоткровенничавшейся в ночь перед отъездом Аллвэнтэ.

— Я слышал о тебе поразительные вещи, — сказал Нолтармо, в очередной раз поравнявшись с ней. Эльза хмыкнула. — Когда вы достигли нашего лагеря, тебе было двадцать четыре. Сейчас тебе должно быть около сорока пяти, верно? Ты даже эльфийского совершеннолетия не достигла по нашим меркам. А ведь ты упоминала, что вы живете в лучшем случае до шестидесяти.

Эльза утвердительно промычала. Бодро метущий из стороны в сторону хвост коня Майтимо здорово гипнотизировал. Боль в спине тут же отозвалась, сигнализируя, что она слишком низко склонилась к холке. И что она там хотела разглядеть, под чужими-то копытами? Девушка мотнула головой и обратила внимание на надоедливого советника.

— Это то, что так поразило вас?

Советник покачал головой. И медлил с ответом.

— А сколько тебе лет, Нолтармо?

— Я на сорок шесть лоар старше лорда Нельяфинвэ.

— А сколько лорду Нельяфинвэ? — невинно поинтересовалась Эльза, попутно прикидывая, сколько же длились они, эти сорок шесть лоар. Это для людей разница в сорок шесть лет — разрыв в целое поколение.

— Дай-ка подумать… Он родился в 1220 году Древ. Когда мы покинули Валинор, шел 1495-й, — нолдо склонился к Эльзе. В серых глазах искрились смешинки: — Выходит, я значительно старше тебя. Ну, как думаешь, сколько мне?

— Если ты мне еще скажешь, сколько будет, если перевести этот ваш лоа на год Раны* ... — протянула Эльза, как тут послышался низкий голос лорда, в котором отчетливо слышалась усталость:

— Мне идет две тысячи шестьсот восемьдесят первый год на нынешний пересчет.

— А мне, стало быть, уже за три тысячи, — Нолтармо подмигнул. — Я ровесник короля Феанаро.

Почти четыреста лет разницы… Все равно очень солидно. Ей вдруг подумалось: а сколько лет Аллэ? А Эстанно? Эстанно редко когда не называл Аллэ юной глупышкой. А если ей в пересчете тоже за тысячу перевалило? Если один валинорский год — все равно что здешние десять… Это сколько-то однолеток получается, не счесть!

Эльза мотнула головой.

— …он женился, едва ему выполнилось пятьдесят, — продолжал нашептывать Нолтармо с ностальгической полуулыбкой. Про кого, интересно? Майтимо ведь не женат… — И почти в том же году на свет появился наш лорд. Я его даже на руках держал, а он и не помнит! Обещал я его отцу за ним приглядывать… — выражение лица нолдо сменилось. Теперь он говорил полушепотом — но куда там! Эльфы с их слухом и треск белки за пару миль услышат. Нолтармо ощутимо погрустнел, но спина Майтимо так и оставалась царственно-прямой: — Король Феанаро просил обещать перед своим последним боем. Он как знал…

— Зато теперь он не знает тревог, — осторожно заметила Эльза. — Мертвым ведь все равно?

— Не знаю уж, как там у вас, раньяр, но королю Феанаро, как и остальным почившим, не может быть все равно. Он вечность будет глядеть на полотна Вайрэ.

— Вайрэ?

— Она вышивает на гобеленах всё то, что происходит в Арде, и то, чему суждено случиться вскоре, — шепнул эльф с другой стороны. Он всю дорогу не снимал шлема с вычурным литьем, поэтому она до сих пор не знала, кто ехал рядом. Эльза рассеяно кивнула.

— Это определенно…жестоко.

— А во сколько лет у вас справляется совершеннолетие? — живо поинтересовался все тот же незнакомец, мигом повернув разговор в другое русло. Эльзе даже показалось, что все едущие поблизости эльфы обратились в слух. Все равно болтали-то только они с Нолтармо на пару.

— У таких, как я или мои друзья — в четырнадцать. У гражданских — в шестнадцать.

— Это как? Кто такие мирные? — Эльза зажевала губу. В квенья не было такого слова, как «гражданский», поэтому она и сказала «мирные».

— Те, кто не воюют. А те, кто принес воинскую присягу или происходящие из чисто военных семей, в четырнадцать или даже раньше — по выпуску из Академии — считаются совершеннолетними. Но малолетних гениев очень мало. И их редко бросают на передовые, а готовят к узкой специализации. — Понятное дело, не найдут дураков, готовых разбазаривать столь редкие таланты на линии огня.

— Это например?

— Ну… изобретатели оружия, например. Лазутчики, разведчики, полевые целители… Или очень своеобразные целители… — опять же, слов «специфический» в квенья не существовало. Опять пришлось бы объяснять, перепрыгивая с пятого на десятое.

— Четырнадцать лет… Так мало. Моему племяннику пятнадцать лет, а он еще с деревянным мечом играет, — прошептал Нолтармо. — Как так у вас могло произойти?

— Такова наша культура, — Эльза пожала плечами. — Теперь-то и мне это кажется диким и неправильным, но мы попросту не знали иного. Впрочем, это и к лучшему. Те, кто умеет защищаться и нападать, имеют больше шансов выжить. В природе всё так и действует. Ты же видел, как кошки своих детей учат, едва те встают на лапы? Думаю, всё это зависит от срока жизни. Кошки живут меньше человеческого, и уж точно меньше, чем эльдар. Вы вовсе бессмертны… и вам некуда торопиться.

Нолтармо рассеянно кивнул. Но эльф в шлеме не дал ей молчать:

— А расскажи что-нибудь еще! О своем мире.

— Ты не видишь, что дева уже устала тебя развлекать? Угомонись, — слева от таинственного всадника возник лорд Туркафинвэ, проведя рукой в стальной перчатке по ярким перьям на шлеме незнакомца. — Тьелпэ, потерпи хотя бы до привала.

— Мне не в тягость, лорд Тьелкормо, — Эльза широко улыбнулась, — все равно заняться больше нечем.

— Тебе-то может и нечем, храбрая целительница, а моему племяннику стоит глядеть в оба, — младший феанарион подмигнул. — Чтобы в случае чего вы не подверглись опасности. В народе нолдор мало дев. Каждая на счету.

Эльза беззлобно фыркнула. Тьелпэ, должно быть, смутился, и теперь рваными движениями пытался поправить скособоченные алые перья. И как она сразу не догадалась, что это не просто личная охрана третьего лорда? С таким-то шлемом.

Она вздохнула и перевела взгляд. После недели пути от Химлада поначалу живописный вид переставал радовать: леса, леса, леса… Изумрудные, хвойные, дремучие и не очень… Сплошные леса… А озеро Ивринь было у самых подножий Эред Ветрин. А гор на горизонте — ни слуху, ни духу.

— А сколько нам еще ехать до Ивринь? — отчаянно воскликнула она в спину отъехавшему Тьелкормо.

— Через пару дней мы приблизимся к водопадам Сириона — там переправа, — лорд подмигнул и стремительно выехал вперед.

— Мы слишком близко подойдем к Поясу Мелиан… — задумчиво сказал Нолтармо.

Глаза Тьелпэ, виднеющиеся из-под металла, блеснули.

— Нам дадут пройти.

Тьелпэ не солгал: при пересечении Сирионских водопадов, где была одна-единственная сухая дорожка, граничащая с таинственными Сумеречными Озерами, насквозь пропитанными магией Мелиан, им не чинили ни единого препятствия. Дориатские пограничники и носу не казали. Тьелкормо сказал, что это хороший знак, особенно после слухов, донесшихся после возвращения части Третьего Дома в Хитлум.

Вскоре после того они стали лагерем у правого берега реки Нарог. К юго-востоку от них возвышался холм Амон-Руд, и вершина его горела алым цветом. Эльфы говорили, что-то просто цветы… И было в них что-то…безрадостное.

Привал длился три дня: отдыхали взмыленные кони после внушительного марш-броска, отдыхали эльфы и военачальники, пересчитывалось добро в телегах и утрамбовывалось по новой, дабы не лишиться всего при очередной тряске на каменистых дорогах на самых подходах к владениям Второго Дома.

— Нам осталось меньше недели, прекрасная целительница, — заметил Тьелкормо, ступая мимо греющихся у костра кружка эльфов, среди которых были и Эльза, и почему-то Тьелпэ. — Если, конечно, Майтимо поднажмет. Впрочем, чем ближе мы к Финдекано, тем глаже дороги, не так ли?

Эльза пропустила это зубоскальство мимо ушей. Лорды Химлада тем и славились, что любили подначивать старшего брата в любви ко Второму Дому. Точно ревнивые малые дети, ей-Эру.

Она снова повернулась к Тьелпэ, готовясь продолжить рассказ о Тысячном Городе, в котором провела часть детства, а нарастающий гомон оповестил о дополнительных остроухих слушателях. Эльза улыбнулась:

— На нашем языке название звучало как «Бабилум». Если говорить честно, это отсылка к старой легенде, когда Бог решил наказать целый город за гордыню, и в одночасье жители заговорили на тысяче разных языков… Оттого и наш город, со всего лишь созвучным названием, получил прозвище «Тысячный». Но у нас и вправду раньше говорили на тысяче наречий, пока не ввели закон о едином языке.

— А каков он был? Сильно отличается от Химринга? — спросили из темноты. Костер выбросил в воздух сноп алых искр.

— Очень. Дома высокие и тонкие, и касаются облаков. Расстояние между ними небольшое, и в одном таком доме живут сотни семей. В самом городе проживало людей больше, чем нолдор в Белерианде, — Эльза ехидно показала зубы. — Впрочем, это и не сильно хорошо. У нас перегружены были как наземные, так и подземные, и надземные дороги. Там было, как в улике с шершнями, — она цокнула языком, выныривая из воспоминаний. — И воздуха мало... Воздух стоил куда дороже золота и самоцветов.

— А как вы защищались? У вас были враги?

— Конечно были. И по виду некоторые из них, кстати, очень напоминали орков. Разве что умнее... А город… как бы сказать? Его защищала невидимая стена. Она отражала все удары извне, — Эльза почесала подбородок. — Как-то так. С какой силой нападающий бил стену, с такой силой стена била нападающего.

По кругу пронесся восторженный вздох.

— А если бы в Химринге было так…

— И в Валиноре!

— Нет, Валинор ведь был отравлен Морготом изнутри…

— У вас был мирный город?

— А если это один город… Были у вас другие города?

Эльза замахала руками.

— У нас было так много городов, что, в конце-концов, одной планеты… мира стало мало. И мы начали заселять другие, — совсем как уруки. Эру Единый, до чего названия видов похоже. Уруки… совсем как орки.

— А теперь и за Арду принялись? — сидящий по левую руку эльф из народа Тьелкормо, совсем ненатурально вылупил глаза. Эльза рассмеялась, старательно отгоняя мысль, что этот нолдо зрел в корень.

— Что ты! Нас для этого слишком мало. И как видишь, у нас до сих пор нет детей, — она развела руками, все еще посмеиваясь. — Нет, мы просто… потерялись? Да, мы потерялись. Мы хотели навестить нашу старую планету — родину всего человечества, но спутали дороги… Космос такой халатности не прощает.

— Космос… это там? — нолдо поднял палец к небу, где виднелось созвездие Валар.

— Да, там…

— Мудрец Румиль говорил, что там Чертоги Безвременья и сам Эру.

Эльза пожала плечами.

— Я не видела ничего такого. Может быть, не разглядели или летели слишком быстро. Хотя… мы просто падали. Нам было не до того. Точно, не до того. Если бы мы расшиблись, мы бы его очень скоро увидели.

— Хотел бы я увидеть Эру Илуватара, — мечтательно произнес воин. Эльза присмотрелась к новому знакомцу: у него были каштановые волосы, сплетенные сзади в мудреную линию косичек, и типичные для нолдор, прозрачно-серые глаза. Он смотрел на черное небо так, будто оно исполняло желания. Эльза не понаслышке знала, что уж что-что, а небо если их и исполняет, то для начала выкручивает наизнанку.

— И что потом? — спросил второй.

— Я бы сказал ему… — нолдо хитро прищурился и радостно выдал: — Много хвалебных слов! Написал бы оду лучше, чем сам лорд Канафинвэ.

Эльза фыркнула. И не одна. По «кружку» пронеслось сдавленное хихиканье, которое вскоре переросло в дикий хохот, пусть каждый и смеялся о своем; а пламя, гнездящееся на розовеющих углях, подкидывало снопы искр в такт.

Когда они доехали до Эйтель Ивринь, все берега был уже усыпаны разноцветными шатрами с развевающимися флагами; у западного берега еще сохранялось открытое пространство, оставленное для торжественной части и народных гуляний. Отряды Майтимо и Турко присоединились к более многочисленным представителям Врат и Таргелиона: лорд Макалаурэ вышел вперед и приветствовал прибывших. Карантир вместе с небольшим отрядом выехал навстречу Амбаруссар, добиравшихся совсем уж причудливыми путями.

— Я думал, вы встретитесь по дороге. Карнистир на рассвете получил сокола, отправленного с побережья Гинглит. Они вскоре прибудут с посланцами фалатрим. Едет сам Новэ, владыка Гаваней.

Майтимо скривился, как от зубной боли. Макалаурэ усмехнулся и продолжил более мягким голосом:

— Хотя я слышал, здесь его называют Кирдан Корабел. Не знаю уж, к чему такому прибег Нолофинвэ, что он согласился приехать.

— Отец говорил, что наш полудядя и мертвого достанет, — рядом нарисовался и Турко, уже раздавший половину поклонов знакомым девам из Врат и Таргелиона. — Упертости ему не занимать. Зачем столько дев притащил, Кано?

Теперь уже скривился и Певец.

— Я должен лишать желающих праздника? В этой части Белерианда безопаснее, чем во Вратах, покуда там нет меня.

— Кого ты оставил?

— Я оставил Ромайона. Он очень увлекся подсчетами, переданными от Карнистира, и теперь всё пересчитывает и перепроверяет.

— Понятно. До сих пор не успокоился? — Макалаурэ тонко улыбнулся и пожал плечами.

Туркафинвэ посмотрел ему куда-то за спину и вдруг громогласно изрек:

— Леди! Давно вас не видел. Вы хорошеете день ото дня. Неужели мой старший брат расщедрился на цветные нити ради такого случая?

Миднайт не изменяла своей любви к темным одеяниям, разве что теперь могла похвастаться ярким изумрудно-золотым шитьем по вороту и запаху. Она хмуро посмотрела на третьего феанариона, которого неожиданно поддержал и Макалаурэ:

— Миднайт, в самом деле, могла бы и принарядиться для праздника.

— Что ты такое говоришь, брат! Разве тебе недостаточно празднично?

Майтимо только и оставалось, что переводить взгляд с одного на другого, наблюдая за перепалкой.

— То-то я смотрю, среди ваших спутников совсем нет дев, лорд Туркафинвэ. Стало быть, не только ткани, но даже нитки все на вас одного и ушли, — ядовито откликнулась Миднайт и повернулась к Макалаурэ, не сбавив мстительного тона: — Вас не нашел Айнурион, советник Арана, но велел поинтересоваться, почтите ли вы нас своим пением на пиру.

Макалаурэ состроил удивленное лицо, которое так и говорило: «А меня-то за что?» и сказал:

— Я найду его и поговорю с дядей об этом сам. Так и скажи.

Миднайт неглубоко поклонилась и, напоследок опалив Турко нечитаемым взглядом, удалилась.

Майтимо задумчиво уставился ей вслед.

Атмосфера грядущего праздника ощущалась…странно. То эльфов приводили в восторг разноцветные ленты и фонарики на ветках деревьев, яркие шатры, веселый гомон, яркие наряды. Праздничная суматоха раскинула опасную воронку, в которую затягивало всех жителей Эндорэ: и нолдор, хозяев праздника, и гостей-синдар и лаиквенди, послов фалатрим, и даже приехавших последними наугрим — их ярко-рыжий предводитель важно расхаживал от шатра к шатру и будто бы случайно обменивался приветствиями с эльфийской знатью — словом, всех эрухини, но только не их, не раньяр.

Прошло всего несколько дней, как подтянулись и Рига с Мирой, и даже немного припозднившиеся Ирма с дориатцами, но…

Они будто бы избегали друг друга. Было видно, что каждого из них гнетет своя мысль, и что они — впервые — опасались друг другу открыться. Они отдалились. Так бывает с людьми, разлученными временем и длинной дорогой — стали почти чужими, отголосками родной крови, водой с воды.

Эльза видела мельком старшую из близнецов: Миднайт на пару минут подошла к лорду Макалаурэ, когда тот приветствовал своих братьев, а сегодня Эльза видела, как она о чем-то тихо-тихо переговаривалась с Марией. Джеймса не было видно совсем. Эльза отчаянно не хотела себя жалеть, уверяя себя, что в Химринге остались её друзья: Аллвэнтэ и Эстанно, да и с Нолтармо она сблизилась. Жизнь била ключом! Но там, а не здесь.

Это казалось ироничным и эта тупая боль поселилась в сердце. Несносная жалость к себе, одиночество, одиночество, ненужность, бесполезность, беспомощность, нерешительность. Следовало меняться — но как? Стоило признаться самой себе — она так привыкла быть всегда за спиной Миднайт, угрюмой, пессимистичной, но решительной и жесткой, там — за её спиной — всегда было уютно и безопасно. Но теперь это одиночество гнуло их всех — но некоторые ломались.

В эпицентре чужого праздника жизни оно казалось хуже, чем нолдорское Проклятие Севера и Клятва вместе взятые. Они-то держались вместе. Братья феанариони держались друг за друга, смеялись и хлопали друг друга по плечам — так, словно и не было этих двадцати лет. Майтимо обнимал Финдекано и Финдарато, к ним порой присоединялся Макалаурэ, и они рьяно что-то обсуждали, словно не было бесконечных Льдов.

А они… всего лишь люди. Трусливые люди. Они остались ими, не смотря ни на что. И к этому выводу, видно, пришли все из них.

Это был день открытия праздника. Они, гости, сидели на расшитых цветами Домов покрывалах, между ними стояли блюда в хрустальных вазах и подносах; в ветвях деревьев качались разноцветные фонарики и ленты, шумели развешанные колокольчики, отдавая ласковыми переливами. Эльдар разместились лицами к воде, и смотрели на поверхность озера с каким-то затаенным выражением лица, и многие склоняли головы, ступая на изумрудный ковер под ногами. Ивринь оказались группкой небольших озер, но их воды были куда чище и искристей, чем туманные глубины Митрима. Может быть, из-за того, что они восполняли свои воды за счет водопадов, низвергавшихся с Эред Ветрин…

Представители всех Трех Домов сидели по центру на небольшом земляном возвышении, по обе стороны от них — Азагхал, принц Белегоста, Кирдан Корабел, Даэрон и Саэрос из Дориата. Раньяр затесались где-то в толпе.

Нолофинвэ поднялся на ноги, сжимая в руке кубок с вином. Все взоры вмиг обратились к нему.

— Я рад приветствовать вас всех здесь и в этот час, представители вольных народов Белерианда, мои родичи и добрые друзья, — он повернулся в сторону посланцев из синдар, фалатрим и наугрим. — Я приветствую вас на Празднике Воссоединения. Я надеюсь, что отныне, как и на заре времен у берегов Куивиэнен, мы будем дружны и увидим друг в друге друзей и братьев. Для того, чтобы одолеть ту Тень, что разделила нас; для того, чтобы беречь и поддерживать наши узы, покуда стоит Арда…

Нолофинвэ пустился в пространные размышления на тему объединения эрухини, как причины возникновения Замысла Всеотца, и Эльза хоть сколько-нибудь перестала его понимать, даром что ребята-нолдор по соседству не давали заскучать, поясняя в два голоса в оба уха. Она смеялась с каких-то нелепых комментариев и пила вино. Пару раз словила снисходительный и смеющийся взгляд Майтимо и, кажется, даже салютовала ему бокалом. Он салютовал ей тоже и улыбался лукаво-лукаво…

— Завелся… — тихо шепнул Нолтармо, подсев с соседнего ковра.

— Ты что! — шикнула Эльза, но советник только отмахнулся.

— Так было и на дне его Звезды, когда ему было впервые позволено отведать вина перед всем честным народом — тогда он тарахтел даже больше, и на каждом празднике с тех пор — наш-то почивший король их не всегда жаловал. Но тут есть для кого изгаляться: только погляди на вон тех, из Дориата.

Эльза медленно перевела взгляд, выискивая Даэрона — первого мудреца и советника Тингола, темноволосого эльфа с приятным и округлым лицом, но цепким и надменным взглядом. Он, не отрываясь, смотрел на Нолофинвэ, словно мог заставить кубок того выпрыгнуть из руки.

Она вдруг почувствовала чей-то взгляд, направленный в спину. Она обернулась: Миднайт смотрела на неё, будучи отделенной несколькими покрывалами справа. Кивком головы и парой жестов сестра указала, что после торжественной части она ждет в стороне шатров нолдор Канафинвэ. Сладость вина сменялась горечью. На языке стало совсем кисло… А лица веселящихся и порой заглядывающих ей в лицо эльфов стали бумажными. Искусственными. Шелухой.

Спустя некоторое время, когда сыновья Арана (а это было видно) активными подпинываниями уговорили отца свернуть речь и сесть наконец, раньяр подтянулись к шатрам Канафинвэ, где Миднайт провела их к своему. Она по-прежнему оставалась негласным лидером, хотя еще добрых двадцать лет назад эта важная «должность» без лишних перипетий была препоручена ею же Риге.

Но Рига не перечил ей. Он молчал и трогательно сжимал худую ручку Миры. Мира совсем спала с лица — её лицо осунулось, под глазами залегли синие тени. Она напоминала восставший труп.

Эльза с трудом отвела взгляд от старшей сестры. Жест Риги уже не казался таким трогательным — казался лопастью весла, брошенного утопающему.

Миднайт терпеливо ждала, пока все любопытные взгляды обратятся к ней.

— Не буду начинать с долгих предисловий, подобно Арану, — она попыталась улыбнуться, но уставшие глаза с головой выдавали её. Арану. Она признавала себя подданной, одной из народа нолдор. — Скажу одно: я рада видеть всех вас. Кого-то я видела совсем недавно, кого-то — впервые за годы, прошедшие с Митрим. Я рада, что вы все живы и смогли присутствовать здесь.

Она обвела их взглядом. Она набрала в грудь побольше воздуха — по крайней мере, так показалось Эльзе. Будто бы собиралась с силами.

— Но, к сожалению, эта встреча обернется для нас многими горькими вестями. Я предчувствую это, как и ваши вопросы — я знаю далеко не все, только поверенную мне тайну. Я думаю, не стоит больше это оттягивать. Джеймс, прошу тебя, сними плащ.

Все повернулись в его сторону. Эльза подумала — казалось бы — простое замечание, когда кто-то игнорирует правила. Но нет.

Смоляные вихры Джеймса — предмет его гордости, истинный цвет воронова крыла — был перемешан с пепельными волосками. Неуместными, ужасающими, непредвиденными. Он был самым младшим из них — ему было всего двадцать три, когда они высадились в Арде, на год младше самой Эльзы. И все же сейчас он выглядел старше их всех — остальных, застывших в возрасте до тридцати лет. Его лицо прорезали первые, ороговевшие мимические морщины, глаза будто бы запали — и глядели глубоко, цепко.

Теперь Эльза понимала взгляд Эстанно и Аллэ, когда говорила с ними о природе человеческой смерти.

Эру Единый, он ведь уже умирает!

Миднайт и Мария смотрели на него, не отводя глаз. Джеймс смотрел на них с благодарностью, игнорируя застывшее выражение боли в их глазах.

— Как… — первым прочистил горло Рига. — Когда это началось?

— Еще у Митрим, я полагаю, — голос Джеймса осип. — Но тогда это не было так заметно, слишком мало времени прошло.

— Это…

— Это Моргот, — за Джеймса ответила Миднайт. — Это он. Карнистир писал, что он проложил Путь через душу нашего Джеймса. И именно это продолжает отнимать его жизненные силы.

— Ты хоть понимаешь, как это звучит? — вскинулся Рига. — Это же бред!

— Бред — слушать россказни Миры и жить вдали от всех, словно отшельник, и игнорируя то, что происходит в мире, — зашипела Ирма, неожиданно вклиниваясь в разговор. Эльза сохраняла испуганное молчание, переводя взгляд с одного на другого. Она видела, как в глазах Лейден блеснули слезы. — Ты до сих пор веришь, что всё, что происходит — самовнушение? Как это, должно быть, самовнушился Джеймс, чтобы стать таким!

— Или вы, а не я, — мягко рассмеялся Халпаст, пытаясь сгладить накалившуюся атмосферу. — Я-то старею согласно правилам, как нормальный человек, в отличие от вас.

Миднайт отрицательно качнула головой. Но мало кто обратил внимание.

— Откуда тебе знать, что я там делал! — Рига подхватил её змеиное шипение. — Уж точно по балам не разъезжал!

— Остановитесь, — Мария обвела их ледяным взглядом. — Если тебе, Рига, не нравится, никто тебя не держит, к тому же, твой голос в меньшинстве. Мира, как видишь, не возражает. Но помни, что нам следует держаться друг за друга, а не розниться. Так что сядь и, пожалуйста, послушай. Миднайт, продолжай.

Миднайт вздохнула.

— Я и сама не уверена, что это за Путь, но с ним разберемся после. Нам важны причины, а не следствия. А причина вот какая: помните основы теоретической жизни и изучения пара-измерений? Их называют пятым и шестым.

— А четвертое куда дели? — съязвила Ирма.

— Я не буду вдаваться в подробности и тратить время на формулы и на напоминание пройденного материала. Важно, что это вспомнила я. Моя теория в том, что наш жизненный путь, определенный нам свыше — Богом или движением дхарм, или какими-то пересекшимися параллельными в центре сингулярной аномалии — всё равно! — есть прямая линия, которую мы должны пройти от начала и до конца. И мы шли. Параллельно друг другу, пока нам было по пути, — она сделала паузу, ненадолго задерживаясь на каждом взглядом. Они внимали безмолвно. — Мы шли… каждый отдельно, пока путь наш не прервался на середине. Мы будто бы ступили в червоточину — и застряли в ней. Как в болоте. Ни влево, ни вправо, ни наверх. Только вниз, глубже и глубже.. И мы будем вариться в ней до тех пор, пока не найдем способ выйти. Это сродни отметке «пауза» — и наша жизнь застыла, — Миднайт вздохнула: Эльза видела, как тяжело вздымается её грудь под платьем из темного бархата, прямо под стать Первому Дому. Сестра была красивой. Миднайт договаривала почти шепотом: — соответственно всё то, что мы ни сделаем здесь — всё в конечном счете обнуляется.

— И что теперь? — спросила Ирма с выражением то ли полной безнадеги, то ли полного безразличия на лице.

— Я тоже не думаю, что вечное существование в замороженном виде — это хорошо. Но лучше пока нам не париться на этот счет, — ответила Мария. — Лучше подумать, что делать с Джеймсом.

— Может, оставите меня в покое? — тихо поинтересовался у неё Джеймс, взяв её ладонь и заискивающе улыбнувшись. Мария выдернула её, будто ошпарившись.

— Ну уж нет. Я на твои уговоры больше не поведусь.

— Тогда всё снова возвращается к этому «Пути», — Мира тоже наконец подала голос. — Потому что всё, что мы имеем — это вот эту причину. Чисто теоретическую и абсолютно абстрактную, — она повернулась к Риге, вопросительно заглянув тому в глаза, но он сразу же отрицательно качнул головой.

— «Путь» ненамного от неё ушел, скажу я тебе, — буркнул Джеймс. — Но то, что я знаю, это то, что это Путь Людей. Которым они приходят в Арду и уходят из неё. И они уже появились здесь.

— Это значит, конец нашему одиночеству? — Рига откинулся на колени Миры, одним движением распустив отросшую тугую косу. Они снова смотрели друг другу в глаза: и та тайна, которую они делили на двоих, не укрылась от чужих глаз.

Конец нашему единству.

Эльза потрясенно подняла голову и уставилась в затылок Миднайт, скрытый густой копной тяжелых волос. Она могла поклясться, что эта чужеродная, пессимистическая, но правдивая мысль, из ниоткуда появившаяся в её собственной голове, могла принадлежать только ей.

И…судя по направленным на неё взглядам, мнение Миднайт разделяли Ирма и Мария.

Chapter Text

После разговор никак не клеился. Опустошенные и потерянные, они покинули шатер. Сама Миднайт вышла одной из первых, пропустив вперед Марию и Джеймса. Каждый из них спешил уединиться, чтобы осмыслить, переосмыслить, понять, принять.
В голове крутилась лишь одна мысль: судьба, Арда или сам Эру не делали им подарка — наоборот — они отнимали последнее, что у них было.
— В конце концов, мы никогда не станем эльфами. Некачественная подделка — вот наш предел. Или — в конечном счете — нелепая пародия на самих себя. Ты понимаешь, о чем я? — Мария остановилась. Бредущая позади Эльза остановилась, осознав, что Гранц обращается не к ней. Она поспешила юркнуть за дерево с разветвленным столбом и оттененное высоким кустарником: они почти приблизились к самой кромке воды одного из малых прудов Эйтель Ивринь, скрытой в роще.
С другой стороны вышла Миднайт. Даже не стоило ожидать кого-то другого. Эльза затаилась, понимая, что этот разговор был по умолчанию «тет-а-тет». Они, раньяр, становились слишком похожими на правящую верхушку человеческого мира. Впрочем, они и есть люди, и это навеки осело в их генах. Мария упомянула, что они станут лишь пародией — как на эльдар, так и на людей. О чем это она?
Миднайт, казалось, задумалась над тем же. Их мысли нередко совпадали, быть может, тому виной неожиданное осанвэ сестры — как, почему и откуда, Эльза так и не решилась спросить. Миднайт неопределенно качнула головой, и дала очень странный ответ:
— Бессмертные души в смертных телах.
Смертные души — в телах бессмертных.
Суждено одному рассыпаться в прах,
Троим — в агонии путь в бессмертье.
Двоим не найти спасения — ни на том берегу, ни на этом
Последний остается смотреть и молить о смерти.
Эльза вся обратилась в слух, слегка подавшись вперед и разводя пальцами в стороны колючие ветви. Могло ли это быть сказано невпопад? Но Мария, кажется, не удивилась совсем.
— Это та самая Нарайвэ? — тихо спросила она. Эльза напрягла слух. Что за Нарайвэ? Эльфийка из Врат?
Миднайт утвердительно промычала в ответ, не отрывая взгляда от своих ног. Мария сложила руки на груди и смотрела туда же. Они будто бы боялись смотреть в глаза. Друг друга? Некой ли истины, которую они делили пока только между собой?
— Тебе не кажется, что каждое её слово идеально ложится на нашу историю? И всё то, что должно, по её словам сбыться…
— Идеально подходит под наши возможности? Я знаю. И это меня пугает.
— Ты хочешь уничтожить наше оружие? Все наши знания? — Мария по-прежнему говорила тихо, но её тон нарастал. Она возмущалась. — Это то, что защищает нас! Единственное, что может спасти нас!
Миднайт молчала.
— Впрочем, ты права, Найт, — прошептала та, закусив большой палец. — Лучше уж так, чем то…что описано там. Ты поэтому запретила говорить?
— Да. Иначе всё именно так и случится. Ты видела, каким стал Рига?
Миднайт присела на миг и подняла небольшой камень. Это была округлая галька, поэтому и «лягушка», которую она попыталась пустить по поверхности воды, утонула сразу. Сестра неожиданно гневно ударила голой стопой по воде, сбросив туфлю. Мария будто бы и не заметила этой вспышки, лишь задумчиво согласилась:
— Хорошо, что он был всего лишь диспетчером. Он не тот человек, кому можно отдать всю власть.
— Верно, — Миднайт, не отрываясь, смотрела на воду так, будто она была повинна во всех смертных грехах. Её платье из тяжелого темно-серого бархата намокло по подолу. Мария кивнула на него.
— Красивое, кстати. Решила все-таки угодить Макалаурэ?
Миднайт вскинула голову. Её волосы, заплетенные на затылке на эльфийский манер и убранные под сетку с теряющимися серебристыми цепями в смоляных волосах, разметались по оголенной шее и ключицам. Жаль, отсюда Эльза не видела её взгляда. Должно быть, он горел. Она редко видела старшую сестру в гневе или ярости, но по всей стати, в особенности — по гордому развороту плеч — было видно всё.
Мария понимающе усмехнулась.
— Ты прекрасно выглядишь, и не надо так смотреть на меня. Ему хоть понравилось?
— Это не то…
— Как раз то, что я думаю. Я не виню тебя — прекрасно вижу, чем он понравился тебе.
— Это не то, о чем я хочу говорить, — настойчиво закончила Миднайт. Мария пожала плечами.
— Как скажешь.
Очередная пауза продлилась недолго. Мария зябко повела плечами и, немного потоптавшись, просто плюхнулась в траву. И Эльза, и Миднайт посмотрели на неё с изрядным удивлением: в их компании Мария была известна своей брезгливостью, а здесь, во влажной траве и у воды, чего только не водилось.
— Так он знает?
— Совсем немного. Он сам не захотел читать дальше.
— Объяснил почему?
— Нет, но я догадываюсь, — Миднайт, аккуратно подобрав подол, тоже села, но на некотором расстоянии — как и стояла. — Если можно так сказать… Мне кажется, что он видит свою Клятву как некий… гарант свободы, или что-то в этом роде…
Но это же далеко не так! Вряд ли Майтимо, каждое утро, отчитывая или же просто выслушивая постовых, думал о Клятве, как о свободе… Вряд ли Макалаурэ думал так — когда его земли так незащищены? Тем временем, сестра продолжала:
— …В Амане, под властью Валар, у них не было даже своих собственных законов, придуманных их умом: они подчинялись тому, что законом оглашали Валар. Тебе рассказывали про прародителя Финвэ и его жен? У людей даже бы не задумывались о таком… — она покачала головой. — Даже когда у власти стояла Вера. Все понимали, что человек имеет право быть не один, тем более, что супруг ушел добровольно. Тем более, когда нужны потомки. Тем более, — она снова сделала акцент, — что он единственный был лишен счастья, когда счастливы были все вокруг. Это ли справедливый закон?
— Это прецедент, — тихо ответила Мария, — эльфы любят лишь раз за всю жизнь. Так случилось… А ты вспомни о Феанаро. Кажется, Индис принесла ему еще больше боли.
— Это детский эгоизм. В конце концов, он тоже был счастлив. Не тогда, но потом.
— Тебе ли говорить о детском эгоизме? — усмехнулась Мария. Впрочем, что Мария, что напрягшаяся Эльза, понимали, что он останется без ответа.
Эльза выпрямилась, зашуршав сатиновым платьем, и уже была готова покинуть свое убежище, как тут Мария озвучила вопрос, который все это время крутился у Эльзы в голове:
— А что сейчас подразумевает свобода нолдор?
Миднайт пожала плечами.
— Они сами ответственны за свою судьбу? Раньше они могли обвинить во всем Валар, включая Моргота, за преступления последнего, теперь они могут обвинить лишь себя и распоряжаться собой сами. Наверное, так. Я не эльф, Мария — откуда мне знать, что в них и в их жизнях изменилось?
— Секретничаете? — Эльза вздрогнула, отпрянув от потеплевшего ствола и повалившись в оплетенной паутиной кустарник. В волосах тут же оказалось с десяток прутиков и листочков. Может быть, даже и умелец-паучок, оккупировавший этот кустик еще до неё. Сдавленно зашипев, она сползла на землю и подгребла под себя колени. В таком виде ей все равно уже не появиться перед честным народом — так чего терять? Особенно, когда есть шанс услышать нечто, что Миднайт никогда и ни при каких обстоятельствах не расскажет своим сестрам.
На сцене появилось новое действующее лицо. Благодаря хорошо поставленному голосу и нарочито-громкой манере Ирмы, никто не услышал возню Эльзы, и сосредоточили всё внимание на ярко-голубой шевелюре, которая виднелась прямо над примятым Эльзой кустом.
Ирма, понимающе и слегка ехидно усмехаясь и предусмотрительно подобрав полы своего выходного лилового платья, привезенного из Дориата, приблизилась к сидящим у озера.
— Не хотите прогуляться до во-он того берега? Эльфы уже начали разбредаться, а это место весьма популярное, как я погляжу, — сказав это, Ирма едва уловимо дернула головой в сторону, где хоронилась Эльза.
Эрушки! Она зажала себе рот рукой. Ирма обнажала зубы в привычном оскале. Эльза вдруг вспомнила то чувство страха, которое её охватывало, когда она встречалась с Ирмой в первые годы её редитации* — они встречались очень редко, но аура вокруг последней ван Лейден всегда была пугающей. Мария, которая когда-то занималась карвонской пленницей и Миднайт, под чьим началом это всё и происходило (к тому же, именно она и приволокла Ирму с Карвонских казематов, не имея на то приказа или разрешения) этого будто и не замечали.
— Много слышала? — меланхолично поинтересовалась Миднайт.
— Не так много, как хотелось бы. Но смею надеяться на краткий синопсис. У меня тоже есть, чем поделиться. Обещаю, вам понравится, — Ирма наклонилась и, ухватив обеих за локти, рывком поставила их на ноги. Сила в её руках всегда была завидной. Она и ростом превосходила многих — так, она тому же Маэдросу доставала не до пупка, а до солнечного сплетения, а Туркафинвэ доставала до основания шеи. — Ну же, идём-идём. Время не терпит, а у нас много тем для разговора, не так ли?
…они ушли.
Эльза, кряхтя, выбралась из-под куста и сама приблизилась к воде, вглядываясь в свое отражение. И без того немудреная прическа была испорчена — легче только на тех самых прутиках доплести венок из растущих поблизости мелких соцветий. Платье было испачкано землей и травой. К тому же сатин… Оставалось только надеяться, что эльфийские чудо-средства для стирки смогут всё это оттереть, плюс, что эльфы все еще веселятся на той поляне с песнями и плясками, и никого по дороге до своего шатра она не встретит.
Она подобралась, но спереди вновь раздались шорохи и приглушенные голоса. Эльза застонала от бессилия: она даже не догадалась взять с собой плащ. Может, стоило дождаться сумерек или понадеяться на то, что востроглазые эльфы не разглядят пары-тройки неприглядных пятнышек? Тем более, что землю она уже оттерла.
Эльза отступила в сторону, под сень ивы, и пошла по обочине, стараясь проскочить мимо незнакомцев как можно быстрее и незаметнее. Голоса тем временем усиливались: либо кто-то переходил на повышенный тон.
— …ты прекрасно можешь справиться с этим сам, Нельо! Разве пример твоего отца тебя ничему не научил?
Нельо. Эльза замерла, но отступать уже было некуда. Тем временем, нолдор приближались. Майтимо что-то фыркал, и тряс головой: отсюда уже были видны отблески рыжих кос.
К ним присоединился третий голос, более мирный, но властный:
— Посуди сам, наш народ еще не готов. Потребуется время, чтобы отковать нужное количество доспехов, после — обеспечить армию всем необходимым, для этого нужно время! К тому же, мы пока не можем доверять наугрим. Они присматриваются к нам — даже я это заметил, пусть увидел только сегодня. Сохраняй холодную голову, Нельяфинвэ.
Аран! Трое появились из-за поворота, но они были слишком увлечены беседой. Голос, который она расслышала первым, принадлежал Нолтармо. И сейчас он был куда серьезней, чем она привыкла его видеть. Он на пару с Нолофинвэ что-то рьяно втолковывал лорду Первого Дома: и, казалось, впервые на её памяти, разделял мнение с Араном.
Оставалось только надеяться, что эти трое повторят путь предыдущих троих и уйдут куда-нибудь на другой берег, ни разу не оглянувшись.
Но Майтимо её заметил. Виноват ли в том Итил, который, как назло, появился из-за редких облаков и упал на её новые золотые серьги, или природная эльфийская чуткость, но лорд вдруг резко повернулся и столкнулся с ней взглядом — пронзительным, настороженным и властным. Из всех троих он более всех производил впечатление Верховного Правителя. В принципе, он бы им и был…
— Эльсэ, — она в очередной раз скривилась: ну сколько можно? — Ты чего там спряталась?
— Ты упала? — голос Нолтармо вмиг стал выше на пару тонов. — Ты не покалечилась?
Эльза стыдливо повернулась, зажимая рукой наиболее яркое пятно. Нельяфинвэ сощурился, цепко выхватывая светлый силуэт из тени:
— Упала? Где ты так?
Эльза замахала руками, отрицательно мотнув головой — будто бы мельтешение могло скрыть её позорный вид.
— Аа, да неважно, все в порядке уже! — Не говорить же им, тем более при Аране, что она просто ползала натирала животом местность под кустом? Тем более понятно, что она делала это неспроста: — Я пойду, переоденусь…
Её лорд поднял культю.
— Подожди, — он отстегнул традиционную восьмилучевую фибулу и стянул с плеч легкий алый плащ с такой же звездой. — Держи, прикройся.
Он, казалось, вовсе не испытывал неловкости. Которую, кажется, сейчас ощущали все присутствующие. Аран отвернулся в сторону пруда и почесал нос.
— П-п-прикрыться? — Эльза сглотнула. Но если она вдруг появится в его плаще… Нолтармо озвучил рвущийся наружу вопрос:
— Но, Нельо! Что подумают эльдар? Дева, в твоем плаще… Толков будет куда больше, чем просто от пары прутиков в волосах.
— Они подумают, что ничего странного в этом нет: Эльсэ присягнула мне, и как любой другой нолдо, имеет право носить алый плащ со звездой. К тому же, не мой же шатер она покинула в таком виде… — спокойно парировал тот, все еще сжимая в руке ткань. — Что ты стоишь? Держи.
Эльза, красная, как спелый томат, выскочила из-под ивовых ветвей и выхватила ткань, спешно пробормотав слова благодарности. Майтимо понимающе усмехнулся и продолжил более галантным тоном:
— К тому же, красный прекрасно сочетается с кремовым цветом твоего платья. Что подумают? Наверное, что у меня хороший вкус. Доброй ночи, Эльсэ, — он приложил культю к сердцу и отвесил неглубокий церемонный поклон. Может, то была игра света, или воображение воспаленного разума — но она точно видела лукавую, почти ребяческую усмешку на обветренных и покусанных губах Майтимо.
Нолтармо поспешил повторить за ним и даже Нолофинвэ, отвлекшийся от увлекательного исследования лент в своих волосах, чуть наклонил голову. Они удалились, вполголоса возобновив прерванный разговор. Никто из них более не оборачивался.
…Должно быть, красное от стыда и смущения лицо тоже прекрасно сочетается с красным плащом, волочащимся за её ногами, точно невестин шлейф. А ведь в какой-то книжке про средневековье жених на венчании укрывал плечи будущей жены плащом со своим гербом. Эльза со свистом запахнула плотнее плащ, завернувшись в него, как нетопырь в свои крылья. От подобных мыслей едва пар не валил из ушей. Она очень постаралась больше ни о чем не думать и поспешила окольными путями в лагерь, чтобы не пробежать сигнальным флагом по всем центральным «улочкам».

Ирма пускала «лягушек» так, будто делала это всю жизнь. Она, в свою очередь, называла эту игру «блинчиком», причем с такой уверенностью, что можно было подумать, что Карвон и впрямь когда-то изобиловал озерами, реками и прочими водами — а не был безжизненной, марсианской пустыней с потрескавшимися красными руслами рек.
Ирма перехватила задумчивый взгляд Миднайт и хохотнула:
— Я думаю, перед таким взглядом вода скорее опустится или расступится, но камень не понесет всё равно. У тебя тяжелая рука и тяжелые же мысли — ты должна пускать его легко. На, попробуй.
Камень мягко скользнул по воде и так же плавно вошел вглубь, стукнув какую-то рыбешку.
— Все-таки хорошо, что ты не пошла в целители.
От их булькающего смеха уже гудела земля под ногами.
Миднайт щелкнула языком и разогнулась.
— Я думала, мы собрались здесь не для того.
Миднайт оглянулась назад — Мария подавилась рвущимся наружу смехом и поспешно отвернулась, прикрыв ладонью рот.
Ирма распустила шнуровку платья на груди. Миднайт и как-то притихшая Мария следили за каждым движением с неприкрытым изумлением.
— Вряд ли ты что-то важное прячешь в лифе. Эльфы, конечно же, до такого пока не додумались, но всё же…
Ирма отрицательно качнула головой, оставив комментарий Миднайт без ответа. Она ухватилась за подол и одним рывком стянула с себя тяжелое лиловое платье, оставшись в белом исподнем. Миднайт выпучила на это глаза и шикнула:
— Ты совсем с ума сошла? Здесь тоже могут следить! — Мария, как в подтверждение её слов, отступила на шаг и заглянула за ближайшее дерево. Но ван Лейден не смутилась совсем:
— Если это приличные нэри, то они сразу же уйдут. Давайте, вы тоже, — она указала подбородком на такие же дорогие наряды Миднайт и Марии. — А то совсем испачкаете. И ложитесь рядом, со мной.
…Мария осторожно задрала белую сорочку до колен и опустилась на сухую траву, где Ирма растянулась уже во весь рост. Миднайт лежала рядом, положив голову на её руку и поджав под себя ноги. Мария умостилась меж их локтей — было немного неудобно, и она совсем не видела их лиц, находящихся выше. Зато она видела небо. Черное-черное небо с редкими звездами — вокруг леса эльдар жгли костры и факелы, и свет из лагеря растекался над лесом и тянулся выше, к самой мезосфере, где плыл Тилион — но здесь эта сфера называлась Ильменом.
— Чувствую себя очень странно, — пробормотала Миднайт, сильнее натягивая подол на коленки. По голым ногам гулял холодный ветер.
— Всё потому, что надо выбирать нормальную длину.
Мария ущипнула Ирму за бедро.
— Мы тут полураздетые лежим втроем — что подумают, если увидят?
— Подумают, что у нас свобода любви. Тройничок.
Миднайт недовольно покосилась на невозмутимую Ирму и вновь напомнила:
— Я думала, мы ушли сюда, чтобы поговорить о вещах более важных.
— «Это», — Ирма скривилась, — тоже важная вещь. Тебе уже за пятьдесят перевалило, а всё девственницей ходишь… Это не есть нормально.
— Правда, что ли?! — Мария моментально забыла о сферах и повернулась к Миднайт. Та залилась краской.
— Это не ваше дело.
Мария ахнула.
— Обалдеть…
— И на могилах растут цветы, — буднично сказала Ирма. — Это я к тому, что не вечно же страдать и разговоры посвящать страданиям. Хотя, тебя послушать и посмотреть — твоя жизнь и есть сплошное страдание. Давай тебе кого-нибудь найдем?
— Ригу попросим, — Миднайт отчетливо скрипнула зубами. Мария ухмыльнулась: — Он тебе нравился, я помню.
Та только глубоко вздохнула и перекатилась на спину. Но на влажной траве становилось все холоднее.
— Я где-то читала о таком — что у раздетых не остается тайн. Как будто человек снимает ложь вместе с одеждой.
— Это всё психология, — поправила Мария. — Умные книжки.
— И умная я, — добавила Ирма.
— Всё верно. Вряд ли эльдар практикуют такое, когда у них есть осанвэ.
— Хотя им полезно бы, — едва слышно прошелестела Миднайт. — …Ирма?
Мария вывернула шею под немыслимым углом и уставилась на Ирму немигающим голубым взглядом. Та задумчиво перетирала в пальцах одну из неровно остриженных черных прядей Миднайт.
— По правде говоря, сначала я должна была рассказать это одной тебе… — Мария фыркнула. — Но теперь я понимаю, что это бессмысленно.
— Так значит, ты слышала всё.
— Не суть важно, — Ирма поморщилась. — Будь сильной. Вы — дети Вечного Мира, и лишь Эру стоит над вами, так сказала она. Скажи ей. Скажи ей не бояться. Над вами только Эру. И лишь Эру судить вас.
Ирма отпустила волосы Миднайт и встретилась с ней взглядом. Та спросила:
— Почему ты решила, что речь идет обо мне?
— Она показала мне твои глаза. Золотые глаза.
— У одной из её сестер они тоже золотые, — напомнила Мария. — Почему тебе не подумалось об Эльзе?
— Потому что… Миднайт, ты же что-то решила, ведь так? Эльза просто бы не решилась… Эта айну чувствует мысли и помыслы — она не читает их, но чувствует, как они меняют мир, — Ирма закусила губу. — И мне от этого не по себе. …Нет… это точно не она. Это ты.
— Ты сейчас говорила про ваше с Джеймсом надругательство над здешней ноосферой?
— Мария, это эксперимент, сколько раз тебе говорить? Но больше мы этого делать не будем.
— Что не будем? Я не понимаю, — Миднайт оторвалась от созерцания звёзд и переводила взгляд то на светлую макушку Марии, то на Ирму.
— Быть «онлайн». Слишком опасно. Я и подумать не могла, что айнур могут почувствовать столько всего. Но хорошо, что она не смогла понять самих посылов. Но это не значит, что не сможет кто-то другой…
— А что еще она говорила?
— Много всего… о цветах. Вроде того, что они могут появиться вместе с кем-то, и исчезнуть вместе с этим «кем-то».
— Например?
— Например, цветы нифредил расцвели в Нельдорете в час рождения Лютиэн, принцессы Дориата.
— Ты видела её?
— Нет. Мелиан убеждена, что над ней довлеет что-то едва ли не серьезнее, чем-то, с чем пришли нолдор. И мы.
— А над нами что-то довлеет?
— Чья-то Воля, что привела нас сюда.
Ирма поднялась и подтянула колени к груди.
— Она сказала, что этот кто-то слишком силен. Проложил нам путь сюда, подготовил его… Но здесь над нами его власти нет.
Миднайт прикрыла глаза.
— Эру?
— Не знаю. Но кто-то явно сильнее Моргота. Или сродни ему. Мелиан сказала, что это Искажение. Может, это воля Мелькора, но действующая сама по себе. Как будто необратимый процесс, программа, или еще что… — Ирма снова крутила в пальцах кольца волос. — Она говорила слишком убедительно.
— И она всё равно не пытается нас остановить, убить, — Мария выгнула бровь и оглянулась на разлегшуюся Миднайт с выражением бесконечного скепсиса на лице: — А наоборот — толкает нас жить дальше и ни в чем не сомневаться? Это не кажется ловушкой?
— Да у нас просто другого выбора нет. Нас и так мариновали двадцать лет. Что-то да будет. Мы просто должны быть готовы.
— А что-то дельное она сказала? — сонно промычала Миднайт. — Заклятие там, проклятие или предсказание…
— Нет. Но я, думаю, могла бы спросить у неё толкование твоего.
— Ни в коем случае, — отрезала Мария. — Мелиан-то ладно, она никогда не вмешается, но Тингол может сотворить какую-нибудь… проблему. К тому же там говорится о семерых. Нас — семь, но семь и феанорингов. Под описание подходят и они.
— А ведь и правда… Нолфингов с самим Ноло — четверо, арфингов — пятеро…
— А я думаю, речь всё же о нас.
Миднайт улыбнулась. Но уголки её губ тянулись вниз. Она глубоко вздохнула и поднялась на ноги, подхватив свое смятое красное платье.
Мария обернулась.
— Ты куда?
Миднайт поджала губы, продолжая давить из себя какую-то невнятную, виноватую улыбку. Ирма смотрела на неё с пониманием.
— Есть еще кое-кто, кому я задолжала разговор. Мне пора идти.
— Ты пойдешь так? — Мария ткнула пальцем на белое тонкое платье, свободно струящееся по ничем не скованному телу.
Миднайт посмотрела на свои босые ноги и слегка выступающую грудь.
— Умные психологические книжки, ведь так?..
Мария непонимающе смотрела ей вслед, пока белое, всё уменьшающееся пятно окончательно не смазалось и не растаяло в лесной мгле. Она повернулась к Ирме:
— Но я ведь не совсем это имела в виду.
— Знаешь, я иногда тоже её не понимаю. Как ты любишь говорить? Небеса всё равно не обрушатся, — Ирма крутила в пальцах гальку. — …от такого. Но что наделала я?
— А что наделала ты?
— Ты помнишь наш разговор? Ну… с которого всё началось, на Ниле еще… После отмены моей аннуляции*, — Ирма отшвырнула гальку в озеро. Камень сразу ушел на дно. — Ты тогда пришла в мою камеру.
— Должно быть, я была не в себе, раз приходила к кому-то в камеру с разговорами.
— Ты была пьяна, или под воздействием, — Ирма ухмыльнулась. — Но тот разговор с одной из вернейших последователей Великой Валенсиано я запомнила на всю жизнь.
Мария беззвучно распахнула рот.
— Тогда!
— Да-да. Странно, почему это вспомнилось мне только сейчас? Когда разговоры о гипнозах уже не так актуальны, как, скажем, на Митриме. Когда для нас всё только начиналось.
— Уж не про эксперимент Виль и Жерара ты говоришь?
— Я не знаю, кто такой Жерар, но про Виль я слышала многое. От тебя, — Ирма продолжала всматриваться в её лицо. — Всё еще не вспомнила? Да, в том неадекватном полубреду ты рассказывала, что N314 скончался, не вынеся нагрузки, и Виль требовала новый материал. Ты была раздосадована, что меня признали подлежащей восстановлению, — Лейден криво усмехнулась, обращаясь к воспоминаниям. — А мне тогда было уже все равно. Но я слушала весь тот бред…
— Что я тебе рассказала тогда? И почему ты говоришь это только сейчас, со мной? Как это связано с тем, что ты натворила — уже здесь?
— Не знаю… Может, потому, что это касается только нас двоих? Ты в соавторстве с Валенсиано Даниэль и Одершванк Виль родила на свет ту идею, а я частично воплотила её в жизнь? Все те особи скончались, когда вы отключили все их чувства, а Валенсиано отрезала их чистое восприятие самих себя.
— Она не отрезала его. Оно…вымылось, — прошептала Мария. — Боже, что мы творили…
— Зверства вы творили. Ради чего всё это?
— Но что я рассказала тебе в камере?
Ирма поджала губы. Хотелось бы ей, как и тому несчастному Немо — отказаться от «я», отказаться от памяти, забрать из этого мира всё то, что привнесла в него. Она подтянула ногой свое платье и достала из небольшого мешочка, пристегнутого к поясу, тонкую пластину — перепаянные остатки личного планшета, с обрывками данных. Обрывками — потому что….
Остается только надеяться, что её авантюра с магнитным полем Арды и ноосферой останется незамеченной для Владык Арды… Может, те мелкие изменения в силовых и информационных потоках Эндорэ смог заметить только «локальный» ангел? Мелиан, для которой даже такая мелочь казалась существенной. Или же всё наоборот? Если уж заметила она, то заметили и далекие Валар? А Бауглир — и подавно?
Но в последнее время они ограничивались короткими сообщениями, которые несли в себе мало важного — самое-самое они отложили до Мерет Адертад, если не успели нанести визит друг другу раньше. Но кто знает, может и этот эффект бабочки вскоре обрушит лавину на их головы?
И если из-за этой их ошибки погибнут не только они семеро…
Лишь с подачи Марии и Джеймса она смогла понять, куда приложить результаты старых опытов над человеческим сознанием. По словам первой, каждый мозг (не душа, в которую Мария никогда не верила) обладает потенцией выйти за пределы самого себя и мысленно — импульсом — дотянуться до другого, как тело с помощью порой неуловимых для обоняния феромонов передает определенную информацию другому телу. Пусть и совсем иного вида.
Но как заставить бесчувственный, безмозглый предмет из стекла и стали думать, передавать, хранить, выливать в поле и выкачивать из него мысль? Настроиться на волну живого тела? Оставалось лишь признать многолетний и запасливый гений Гранцев и Одершванков, сумевших отыскать зачатки разума в самом начале эволюционной цепочки… Именно её, эту плазму, обезличенную и отученную от побочных реакций, на которые только способен новорожденный, еще обучающийся и познающий бессознательный организм, они использовали в своих множественных целях — от созидательных вплоть до разрушительных.

Белые стены. Белый пол. Черная решетка посередине комнаты — это не совсем камера, здесь нет ни кровати, ни туалета, ни умывальника — ничего. Может быть, это комната для «передержки», может быть — для особого рода пыток. Но нет. Она только что узнала, что в этой комнате, покрытой девственной белизной, три дня назад скончался Немо Триста четырнадцатый. Ей суждено было стать следующим Немо — и погибнуть так же, как и он — лишенным зрения, затем слуха, обоняния, после — атрофируют все нервные окончания. И сознание, загнанное и запуганное, останется наедине с собой.
По ту сторону решетки, на полу и разведя в стороны согнутые в коленях ноги, сидит Мария де Гранц. Ирма помнит её: Мария была первой, кого она увидела после многих месяцев одиночества в Яме — на нижнем уровне Третьего Каземата, где они копошились внизу, как могильные черви. Оттого и Яма, откуда выгребли уже более десяти тысяч «постояльцев» для Гостевой, куда за десять лет до того утащили её собрата из клана Лервенов. Как поживает ныне тот, чей желудок употребил его?..
— Думаешь о тех, кто был здесь до тебя? — Мария выглядела чем-то расстроенной.
— Мое восстановление порушило твои великие ученые планы? — в тон отозвалась Лейден. — Ты могла быть повежливее со мной. Сам ваш Великий Консул признала меня полезной и лично спасла от аннуляции.
Мария де Гранц фыркнула.
— Я бы на твоем месте так не радовалась.
— Так плохо живется? — Ирма притворно посочувствовала. — Ничего-ничего, когда-нибудь и на твоем веку случатся казематы. Там с пленными обращаются все же получше, чем здесь, в этих красивых стенах.
— Да уж, получше… — светловолосая девушка вновь зажевала губу и уставилась на свои начищенные ботинки. — Можно ли отыскать разум в неживом?
— Ты можешь вскрыть любой труп, если ты об этом, — Лейден насмешливо выгнула брови. Она вдруг засмеялась какой-то своей мысли. — Сколько уж столетий прошло, а люди все мечтают об упырях.
Мария пожала плечами и откинулась назад, к стене.
— Нет, в изначально неживом. Не флора и не фауна. Камень? Пластик? Металл?
Ирма не ответила.
— Ты просто не хочешь говорить со мной об этом.
Пленница продолжала молчать. На этот раз она даже притворилась спящей — или чрезмерно уставшей. Мария полностью скопировала её позу, скрестив руки и ноги. Сон в этой камере накатывал удушливыми диоксидовыми волнами.
— Понимаю… Ты все еще пленная — полуофициально, пусть тебя скоро и освободят, после ряда процедур, конечно. Но сейчас нас с тобой разделяет решетка.
— Ты думаешь, решетка — единственное, что нас разделяет?
Мария подалась вперед.
— Тебе могут подчистить память, ты в курсе? Лишить тех воспоминаний, где эмоции скачут выше допустимой для солдата нормы… Память о любви, о потере, память о ненависти, — Ирма подняла на неё стеклянный взгляд. — О том, как твоего близнеца утащили на убой, о том, как ты не смогла перекинуть мальчика через высокие стены…
— Ты видела их. Ты видела мои воспоминания.
— Ты хочешь спросить — как?
— Я хочу спросить — что тебе с них? Если мне подчистят память, ты лишишься этих рычагов управления мной.
— Я буду руководить этой операцией. Я могу тебе их оставить.
Ирма усмехнулась, качнув головой. Зачем это?
— И какова ваша цена, доктор?
— Поговори со мной, — взгляд Марии — неожиданно — стал почти умоляющим. — Поговори со мной. Мой брат тоже стал постояльцем.
Она закрыла глаза, точно поддавшись сну. Некоторое время они молчали.
— Ты можешь начать с растений, — тихо произнесла Ирма. — Их поведение и существование примитивно. Оно всего лишь бездумно чувствует и избегает того, чего — на своем же уровне — не понимает. Почему растение с растением может сплестись и срастись, а с камнем — нет? Или почему так не может камень?
— Они совершенно разные? Противоположности.
Лейден качнула головой. Мария спросила снова.
— У них есть что-то общее? Набор атомов и молекул? Всё состоит ведь из электронов и ядер… Одинакова суть их первичного набора — что? Суть, изначальное предназначение? Что-то, что на том уровне объединяет их.
Ирма усмехнулась.
— Читала я как-то… Растительная душа развивается и становится животной. Животная — человеческой. Человек становится просвещенным, — Ирма подняла глаза к потолку. — Другой человек присвоил всем этапам числа. Так ноль стал единицей, единица — двойкой, и так до девяти. Десятка обнуляет прогресс.
Мария засмеялась.
— Это бред. Как бы ноль ни старался, ему не стать единицей.
— Может, и так. Ноль у него обозначал пустоту. Как знать, мир же возник из пустоты? Или пустота — это всё, в своей предельной концентрации? Потом — бац! — и взрыв. Атомы, молекулы, газы и планеты. Как знать?
— Я хочу, чтобы предмет служил передатчиком и хранителем мыслей, а не присваивать ноликам значение полной единицы, — Мария зевнула. — Но это бред, прости. Разум или есть, или его нет. Из нуля единицы не сделаешь, но единица вполне может стать двойкой.
— А если ноля больше не существует?
Мария искривила линию губ.
— Это невозможно.

— Я вспомнила.
Ирма посмотрела на неё через плечо. Её глаз сузился и превратился в щелочку.
— А ты вспомнила, как спустя годы сказала совсем другое? Ты признала эту теорию. Когда Виль и Жерар синтезировали образец c Пелагика. Именно пелагику мы использовали как первооснову для этой…Plasma Arma. И помнишь, как вы объясняли идею плазмического бластера еще тогда?

— Ты знаешь, как действует плазма на простейшем, первичном уровне? — спросила Мария. Она, как Виль и Жерар, стояла по ту сторону толстого стекла, полностью облаченная в белый защитный костюм-скафандр. Её голубые глаза, сквозь толщу желтых очков, стали совсем оранжевыми. Виль и Жерар еще над чем-то копошились на заднем плане.
В толстой перчатке Мария сжимала небольшую пробирку с синтезированным веществом, первоосновой которому служила пелагика, привезенная с одноименной незаселенной планеты. Эта вещь грозилась стать прорывом в милитаристской сфере — ныне все средства бросали на ведение бесчисленных войн. И новые открытия и изобретения приспособляли для них же. Ирма уставилась на пробирку с интересом. Все-таки хорошо, что Виль отвлеклась от своих зверств над людьми с их беззащитным сознанием и восприятием, и переключилась на что-то такое…умертвляющее несчастных сразу.
— Нет, я мало с ней сталкивалась.
— Она сводит организм с ума. На уровне клеток. Клетки ведь живые, не так ли? Именно их искали все наши предки на чужих планетах, ведь именно они — первое и неоспоримое доказательство жизни… Мы целиком состоим из биллионов и триллионов этих крохотных клеточек, они живехонькие, пусть и чувствуют всё на примитивном уровне, но коллективно, — Мария ликующе сощурилась и потрясла пробиркой. Вещество покачивалось, как жидкость, но оно наслаивалось само на себя, как вязкий прозрачный пластилин, смешиваясь в причудливые формы.
Жерар за её спиной хмыкнул, бросив быстрый взгляд в спину Марии. Виль что-то коротко шикнула из-за своей маски, и де Гранц вернула ей образец, после вновь повернувшись к «стеклу переговоров».
— Это коллективное бессознательное?
— Так раньше рак появлялся. Помнишь такую болячку? Клетки коллективно сходили с ума, пока их не научились уничтожать абсолютно нейтральными… Запрограммированными на одно действие.
— Я слышала от Миднайт, что тогда кровь переливали, — возразила Ирма. — Те лейкоциты, кажется… те клетки, что были способны бороться, искусственно размножали и снова закачивали в кровь.
Мария кивнула.
— Но это было слишком затратно и долго. Впрочем, способ с бесчувственной и малоразумной плазмой был экспериментальным, и так и не вышел в широкие массы… Впрочем, он и не сильно помог. То есть, помог кое-что понять, но отнюдь не вылечить. Да и болезнь тоже немного продержалась. Всего-то еще лет двести…

Нынешняя Мария, уже натянувшая на себя верхнее эльфийское одеяние, все еще стояла босая и пробовала пальцами ног коснуться еще по-весеннему холодной воды. Воспоминания висли над ней грозовыми тучами, надутыми от кислотных испарений. Взорвутся вот-вот — и сотрут её без следа. В наказание и назидание.
По крайней мере, именно так она и восприняла повисшую с уходом Миднайт здесь атмосферу. Молчание Ирмы было совсем гнетущим. Она кинула на неё осторожный взгляд и шепнула:
— Я, кажется, поняла, к чему ты ведешь. Но не совсем. При чем тут наша плазма к разговору о нолях и прочем?
— Пелагика и синтезированная из неё плазма были безликими. У них был изначально один постоянный набор — постоянно меняющийся, волнующийся, как океанические волны. Но их битье об атмосферу не давало результата, пока в своей лаборатории вы не решили их облучить и посмотреть, что будет.
— Да, некоторые клетки стали стремительно делиться. Это было ново и удивительно.
— Точно вы запустили жизненный процесс, — уточнила Ирма. Мария кивнула. — Это сделала я. Понимаешь… Арда тоже имеет какое-то поле. Я бы назвала его псевдо-магнитным. Информационное тоже есть. Но оно по большому счету пусто. У эльфийского мозга, или сознания — не знаю, откуда искать — странная природа, вовсе не похожая на человеческую. Может, это связано с их бессмертием и тем уделом, что дал им их демиург? До прихода людей выборка слишком мала. Но Джеймс… Всё потому, что все наши радары и компасы сбивались из-за северного сигнала. Я тогда не придала этому значения, просто перенастроила их и все. Но мои колебания и импульсы не считать — я проверяла это много раз. Думала у вас так же. И это верно… И твои, как и Риги, как и Миднайт. Джеймс — почему вы не рассказали о его состоянии сразу?! — воскликнула она. Словив такой же измученный взгляд напротив, она уже продолжила совсем тихо. — Он — вот кто оставляет след. Он слал много сообщений — мне, в частности. Так-то просто их не понять, но всё же…
Ирма зажмурилась, словно боль была наяву.
— Все еще не понимаю, что ты хочешь сказать…
— Это как сообщение, оставленное на песке или влажной земле. Его можно прочесть — вовремя или правильно сняв верхний напыленный слой. Возможно, но сложно. И это сообщение на бескрайнем затерянном берегу еще нужно найти. Знать, где искать. Так вот, чтобы ты понимала — айнур одни из тех немногих, кто могут и знают.
— Мелиан! — воскликнула Мария. — Но как много…?
Ирма медленно качнула головой. Спутанные пряди спали ей на лоб и скрыли её измученный взгляд.
— Если бы Мелиан. Она всего лишь майа. Мелькор.
Мария де Гранц почувствовала, как сжались стенки горла и задушили рвущийся наружу звук.
— Ты сделала…что?..

Земля вокруг затухшего кострища была сухой и жесткой. Несгоревшие ветки валежника и мелкие угольки кололи кожу — было слишком жарко, и кожаная подошва сафьяновых туфель липла к ступням, так что Миднайт вообще предпочла их снять.
Рыжеволосый мужчина напротив с заострившимися чертами лица протянул ей бурдюк.
— Опять вино?
— Нет. Это цитрусовый сок, из Гаваней Фаласа. Я до сих пор помню, как он нравился тебе. Сто лет его не пили.
Миднайт приняла бурдюк и сделала глоток.
— Он будто бы газированный. Много на солнце был?
— Они его так и пьют. Я его разбавил — а то тебе совсем плохо станет.
Рига смотрел на неё из темноты — свет падал лишь на левую сторону лица, но она видела, как пристально он рассматривает её.
— Ты почему так…неодета?
Миднайт вытянула ноги, погрузив их в еще теплую золу. Белый подол уже был изрядно испачкан. А изысканное платье из винного бархата покоилось, аккуратно сложенное, рядом. Она откинулась назад, опершись на ладони. Мужчина напротив оставался монолитно непоколебим.
— Это последний способ побыть полностью открытым.
— В последний раз? — тихо переспросил Рига.
— Полагаю, что да. Я видела кольцо на руке Миры. Как давно?
— Когда я вернулся из Химринга, — он сам сделал глоток и шумно выдохнул. — Когда я понял, что ты не ответишь ни на одно моё письмо, что бы я там ни писал.
Миднайт отвела взгляд.
— Я догадывалась об их содержании. И я не могла… да и сейчас не могу ответить тебе так, как тебе хотелось бы. У меня только один вопрос: вы оба… не пожалеете о своем решении?
— Нет, — его карие глаза наполнились отсветом пламени, которого не было. — Никогда. Я не могу оставить её, как и она не оставила меня. Она — не ты, но она рядом со мной.
Рига поджал тонкие губы и облизнул их, старательно отводя взгляд. Миднайт сидела перед ним — прямая и открытая, как прежде, когда-то очень давно. Пусть и взгляд её не был таким же наивно-отстраненным и полным искренности, как в тот день, когда они встретились на одной из разрушенных улиц Бабилума. Ему было тринадцать, и он тогда только стянул теплые, но изорванные сапоги с мертвого Сида. Миднайт было десять, и все её ценности составляли недавно найденный серебряный змей с одним тускло-зеленым треснувшим глазом, и Мария, которая готовилась встретить свою одиннадцатую зиму. У Марии ценностей не было.
Миднайт произнесла совсем тихо, на грани шепота, будто бы в ответ на его мысли:
— Я всегда думала, что тебе нравятся блондинки. Ты всегда смотрел на Марию, а после…а после была Мира.
В воздухе до сих пор витали невысказанные слова. Скайрайс отвела взгляд — теперь же, спустя годы и десятилетия, озвучивать их не было смысла. Рига жестко усмехнулся. Но он и в мыслях не мог назвать её глупой. Но всё же пояснил:
— Я ни на кого не смотрел. Какая была в том нужда? Мы были нищими, а когда я вступил в подходящий возраст и начал получать хоть какое-то довольствие, я не тратил свои деньги даже на шлюх. Ты помнишь, на что они уходили?
— На твою пневмонию. И на еду, — Миднайт закусила губу.
Взгляд Штрауса потеплел. В уголках его глаз появились морщинки.
— Я помню — ты всегда была голодна.
— А ты выплевывал последние куски своих легких… — её взгляд заволокло белой пеленой. Перед глазами снова летел снег — густой, как мороженое, удушающий снег. Она снова видела февраль — грязный и невероятно снежный февраль, третий, но не последний зимний месяц Нила. Не менее жестокие вёсны уносили больше жизней, чем зимы и осени.
Рига кружился в танце с Марией. Ему было уже семнадцать, Марии исполнилось четырнадцать. У Марии были длинные, но немытые волосы, в котором их благородный пшеничный цвет можно было только предположить. Её собственные волосы едва закрывали шею — они всеми своими колючками стремились вверх, превращая её в измочаленного воронёнка. Тринадцатилетняя Миднайт сидела на корточках у подъезда в заброшенный дом, и куском крошащегося угля выводила на снегу движения танца.
Для Штрауса этот танец должен стать последним. Но он танцевал с Марией де Гранц — это был день её рождения, и Рига планировал кружить по окровавленному снегу до последнего своего вздоха, чтобы запомниться. Стать чем-то значимым. Хотя бы в жизни этой маленькой и неумытой девчонки.
Но настоящим подарком для них стала встреча с ней. Она возникла прямо перед Миднайт, белыми сапогами сминая её угольный рисунок. Валенсиано любила белое. Должно быть, некоторые считали её ангелом, как и они тогда. Некоторые кляли и говорили, что дьяволу белый — цвет печали, только под стать. Но тогда, когда чиновники, семьи и работные дома отвернулись от них, только дьявол протянул им руку. Руку в белой перчатке.
…Рига, которому было двадцать два, стал для неё первой любовью. Может быть потому, что иных мужчин в окружении она не знала так близко, а потому вовсе и не смотрела на них; может быть, потому, что он выделял её из остальных — да, позднее у него случались увлечения и даже длительные отношения по тем меркам, но они оставались по-прежнему близки — «островок семьи» в новом, диком и неизведанном мире Элизиума.
— Миднайт? Миднайт!
Она вздрогнула.
Лицо улыбающегося из окна своей вахтовой молодого офицера Штрауса сменилось посеревшей и потрескавшейся от времени восковой маской, в которой едва-едва можно было угадать то лицо. Что сподвигло его десять лет назад, в том первом и отчаянном письме признаться ей в любви? Любви такой же долгой и отчаянной. Во въевшемся под кожу чувстве. Миднайт тогда читала его в присутствии лорда — письмо принес Ромайон и передал ему сразу — но текст был на их языке, которого эльфы не знали. Они оба — и Ромайон, и Макалаурэ — считали, что птица с поврежденным крылом, в темную ночь и лютую непогоду могла доставить только важные, тревожные вести.
Но это было лишь нелепое, любовное письмо.
Миднайт разодрала его в клочья и бросила в огонь.
Она ушла к себе, не сказав ничего.
— Да посмотри же ты на меня!
Она вздрогнула. Восковая маска на миг отстала от кожи — Рига выглядел встревоженным, а его руки — горячие, цепкие и сильные руки — впились в её плечи, обтянутые лишь тонкой белой тканью.
— Ты в порядке? — с тревогой спросил он и, поймав вполне осознанный взгляд, отстранился. Плечи еще пару мгновений хранили его тепло.
Миднайт выдохнула.
— Да.
Штраус сглотнул. Он тяжело повел плечами и стянул с себя котту. Под коттой у него не было даже камизы.
— Ты чего?
— Откровенность за откровенность. Я женился на Мире не просто так. И не из мести тебе, — каждое слово, она видела это — давалось ему с трудом. Он корчился, будто глотал слишком большой кусок. — До того, как прийти на Амон Эреб, мы много времени скитались по лесам в надежде найти лучшее, более сокрытое и защищенное от глаз место, — Миднайт смотрела на него, не отрывая глаз. — И мы его не нашли. Но мы нашли кое-что другое. Ты… что тебе сказала Ирма?
Миднайт молчала и, казалось, даже не мигала. Рига вздохнул и пояснил, продолжая сминать свою вышитую котту в руках:
— Не думай, что я ничего не знаю и не вижу. Я не Эльза, но я и не ты. Я не стану молчать. И расскажу тебе о том, что узнал. А поскольку, — он сардонически усмехнулся, — вся информация плывет в руки тебе, то и тебе… я думаю, решать.
— Я слушаю, — прошелестела Миднайт.
— К югу от Амон Эреб есть лес, Таур-им-Дуинат. Он лежит как раз между Гелионом и Нарогом. Но Темные Эльфы называют его Таур-на-Хардин, Лесом Южной Тиши. Ты не слышала о данах и дини?
— Совсем немного. Так синдар и лаиквенди называют авари. Лаэгхен мне что-то говорил… будто бы они возвращались обратно к Куивиэнен. Они часть того народа, что шли с дориатцами, но повернули назад. И не дошли…вроде бы, — Миднайт задумалась. Лаэгхен, на самом-то деле, очень не любил эту тему. Но у него был брат, который ушел в Невраст, и он мог приехать вместе с Тургоном… Можно было расспросить и его.
Рига покачал головой.
— Не думай об этом много. Здешние мориквенди многого не расскажут. Так догадываешься, почему Лес Южной Тиши?
— Дини, или Молчащие, — медленно протянула Миднайт. Из-за них?
— Да. Они там оставались много лет, и ушли всего несколько лет назад, когда нолдор стали расстраиваться и объезжать новые земли. Как, например, Амбаруссар. Их энтузиазм, должно быть, спугнул их, и они снялись с места. Но некоторые там все же остались.
И он, наконец, признался:
— Я говорил с ними. Вместе с Мирой. И это после их слов я женился на ней.
— Это было предсказание? — он читал фразы Миднайт буквально по губам. Её голос сел — от волнения ли, или от нежелания говорить? Рига догадывался, что её что-то гнетет, но не мог заставить её говорить больше, чем она желала или считала нужным.
— Вроде того. Ты готова его услышать? — и, не дожидаясь её ответа, он медленно проговорил:
Смертные души — в смертных телах.
Бессмертным даны оковы Арды.
Суждено ли вам рассыпаться в прах?
Или даны ключи от Земли?
— Это всё?
— Вторая часть у Миры. Там что-то про лекарство небес и земной яд… — пробормотал он, потирая бровь. — Она же, та сказительница из Молчащих, поведала мне, что если я не хочу идти в Пустоте один, я должен с кем-то связать свою душу.
— Не бери женщину с золотыми глазами. У неё иная судьба, — сказала эльфийка. Рига смотрел на неё, но не видел отличий с человеческой старухой: кожа этой женщины была темной, как постаревший пергамент, покрытая карминовой, зеленой и черной краской. В глазах едва виднелся проблеск жизни. Лицо она скрывала под тяжелой вуалью. Должно быть, эта диниэ была очень-очень стара.
— Миднайт. Я хочу сказать тебе кое-что. Прислушайся ко мне, прошу тебя, — Рига наконец, отшвырнул свою котту, куда-то в сторону её платья, схватил её за запястья и горячо зашептал: — Позволь дать тебе последний совет, как старый друг и старший брат, кем тебе я стал: подумай о том, что ты выбираешь. Подумай хорошенько: стоит ли он того? Если ты привяжешься к нему душой, ты не спасешься.Обратного пути не будет. Выбери кого-то смертного, молю тебя! Иначе я — мы — потеряем тебя навсегда. Мы не встретимся — ни на том берегу, ни на этом.
Миднайт резко вскинула голову и уставилась на Ригу расширившимися зрачками. Послышалось ли?
— Не ты первый говоришь мне это, — она горько искривила губы. — Что в том того, что он мне понравился? Вы говорите так, будто какой-то рок мне дышит в спину, и я делаю какой-то роковой выбор. Ты женился, чтобы избежать одиночества. Чем я хуже?
Рига вздохнул и отстранился, но не разжал рук.
— Думаю, я должен услышать то, что ты говорила Марии и Ирме — расскажешь мне?
Миднайт подняла на него взгляд и покачала головой.
— Я не скажу им и того, что услышала от тебя. Лучше бы нам жить, а не избегать уготованной жизни. Даже если она уготована и расписана кем-то наперед — мы все еще выбираем. И, обещаю тебе, когда придет этот час — я обязательно, — она напоследок чуть сжала его пальцы, — я обязательно хорошо подумаю.
Рига улыбнулся. Это было очень похоже на прощание. И пусть это, должно быть, случилось слишком заранее, но главное — что все слова были уже сказаны.

Ваша песня — нема.

В день их свадьбы Мира рыдала у него на плече. Она рыдала не от счастья — она рыдала от одиночества. Одиночество, что неожиданно накрыло их глухой и плотной волной.

Ваши слёзы — пусты.

Это было ошибкой с самого начала. Пусть лучше бы их казнили там, на Ниле. Пусть бы они предстали перед трибуналом, нечестными и несправедливыми обвинениями хоть от Валенсиано, хоть от Лейно — они все, все заодно. Мьёлнир бы не умерла в одиночестве. Эрих не погиб бы напрасно. Они должны были попытаться — довести ими начатое дело до конца.

Но да будет легко
По Мосту вам идти.

Chapter Text

Нолофинвэ расстелил карты. Подробную карту Хитлума с точными расположениями застав в Дор-Ломине, Неврасте и Митриме, который снова отошел к синдар, он отодвинул поближе к Маэдросу для изучения. Синдарские добровольцы были не очень хорошо вооружены, и Аран первым делом указал на это внимание. Нельяфинвэ задумчиво кивнул и склонился над картой, пестрившей горными кряжами и надломами.

Дортонионом правили Ангарато и Айканаро, но он не был обтянут горной цепью так же туго, как владения Нолофинвэ. На северной границе с Ард-Гален пестрели холмы — выше Химрингских, но более пологие и плодородные. В самом начале собрания они вполголоса отчитались перед своим старшим братом и Араном Нолофинвэ о зачистке Эхориат на западе и Эред Горгорот на юге — в них копошилось новое, почти неизведанное племя малых орков — гоблинов.

— Эхориат изгрызены ими, как дерево муравьями — они лишь с виду крепки и монолитны, внутри же… Может ли камень выглядеть больным? …Но именно так всё и выглядит, — Ангамайтэ сжал переносицу. — Будто гниет изнутри. Знаю, Финдарато, ты приказал засыпать их пещеры, однако…

— Однако мы хотим использовать их в своих целях, — более воодушевленно подхватил Айканаро. — Укрепить — переделать? — оставшиеся, прорыть дополнительные, выдолбить почти у самой кромки… и использовать их как еще одну линию обороны и для тайных вылазок.

— А вы не думали о том, что гоблины запомнят расположение своих галерей? — огрызнулся Майтимо. — Нет, их определенно нужно засыпать.

— А если их использовать как ловушку как раз для таких умников с хорошей памятью? — откликнулся Тьелкормо со своего угла. Шатер, конечно, был не походным, но и очередное собрание, созванное инициативой Нолофинвэ происходило отнюдь не в замковой обстановке. Поэтому многие, так же как и Тьелкормо, довольствовались набитыми чем-то мешками вместо роскошных кресел и обитых бархатом стульев. — Расставить дозорных…

— И сидеть ждать? Нет, это будет лишь бесполезная трата времени и воинов Дортониона. А если они все понадобятся, к примеру, в Ладросе? И к тому моменту, как они уйдут, гоблины вновь заполонят свои подземелья. Нет. Засыпать и точка.

— Я тоже с этим согласен, — поддержал Нолофинвэ. — Ни к чему давать им преимущество. И пока в тактике обмана Бауглир превосходит нас — нельзя ему с первой битвы давать и шанса.

Тем временем Маэдрос распрямлял целой рукой еще одну карту — выполненную в тусклом цвете, потрепанную временем и без современных обозначений их земель — не было ни Врат Маглора, Эйтель и Тол-Сириона, но к югу от Химринга, от самого Таргелиона вплоть до Бретильских лесов на западе и холмов Андрама — на юге, расстилались Земли Покинутых.

Над его плечом тихо возник Макалаурэ, дотоле ведший тихую беседу с лордами Дортониона и Финдарато. Финдарато остался поодаль, погрузившись в себя.

— Это Эгладор?

Майтимо кивнул.

— Так называл свое королевство Эльвэ до Первой Битвы за Белерианд. Кто принес эти карты?

— Даэрон из Дориата. Он составлял их, — откликнулся Аран.

— У него есть схемы наступлений и точки битв Первой войны за Белерианд? Насколько я знаю, именно после гибели Дэнетора на холме Амон-Эреб Мелиан воздвигла Завесу.

Нолофинвэ медленно повернулся к нему, все еще не отрывая взгляда от изображения болот Сереха — они очень сильно его интересовали весь этот час. Складывалось ощущение, будто дядя всерьез обмозговывает какую-то очередную гениальную идею. Впрочем, зная дядю…

— Должны быть. Послы из Дориата все еще здесь — следует послать за ними? Тингол должен понимать, что владыки Белерианда и их представители собрались здесь не только ради веселья, — Ноло посерьезнел и бросил острый взгляд на второго сына — Турукано сидел в другом углу, ровно напротив Тьелкормо, и старательно не отсвечивал. — И еще нужно знать, кто привел армию Тингола к победе. И почему оказалось так, что Кирдан был в глухой осаде вплоть до прибытия Феанаро.

Это был первый раз с поры пересечения Льдов, когда он смог назвать своего брата по имени — и без тени проклятий.

— А что, кроме Даэрона и Саэроса из Дориата никто не прибыл? — вновь подал голос Тьелкормо. Воздух звенел от источаемой им иронии. — Они — мудрецы, и в их праве составлять летописи и переписывать с чьих-то слов карты; но для настоящего дела нам нужен очевидец и прямой участник тех событий.

— Такой найдется — не стоит беспокоиться, племянник, — Ноло тоже не смог удержаться от шпильки. Майтимо, если б имел на то время, закатил бы глаза к потолку — дядя, его почти ровесник, порой совсем не мог удержаться от мальчишеского поведения. А ведь сам Турко был ровесником Финьо. — Среди послов был и Маблунг, личный страж Эльвэ и первый его полководец. Прислать его — и вправду широкий жест со стороны короля синдар.

Маэдрос выдохнул и все-таки возвел глаза к потолку. Кано оттеснил его от карты и взял слово.

— У Моргота должно было быть по крайней мере две армии, чтобы противостоять двум городам-крепостям Кирдана и союзу Эльвэ и Дэнетора. И основные — и самые удобные — проходы в их владения это как раз… — он провел пальцем и ткнул в пространство меж рукавов Гелиона, — мои Врата. Они достаточно широки, чтобы армия орков протиснулась сквозь холмы Химринга и Эред Луин за несколько дней. Неудивительно, что Эльвэ не смог сообразить.

— Не забывайте еще про Дортонион, — хмыкнув, вмешался Айканаро. — Холмы пусть и выше, чем во владениях Первого Дома, но их достаточно легко было перейти. Конечно, тогда еще орки боялись Эрех Горгорот куда больше, чем сейчас — они верили, что еще жива Унголиант, но по-прежнему остаются перевалы Анарха и к востоку — Аглона.

— Значит, все эти проходы и перевалы укрепляем в первую очередь.

Тьелкормо в который раз фыркнул со своего насеста.

— Уже сделано.

Аран послал ему удивленный взгляд.

— Все равно нужно убедиться, что ни один гоблинский недоросток…

— Мы возвели укрепления в Аглоне еще до того, как отстроили собственную крепость в Химладе. Аглон слишком полюбился морготовым тварям, и первое время нам только и приходилось, что отваживать и истреблять их.

Маэдрос, кивнув, подтвердил:

— В самом узком месте перевала, где в ряд могут пройти от силы лишь четверо эльфов, скалы абсолютно неподъемны с северной стороны; моими братьями и самим Аулэ там обозначена четкая граница — дальше скалы снижаются, но перед тем там стоит крепость с несколькими вратами — из мощного частокола, оббитые железом и отлитые из стали…

— Жаль, Курво не слышит твоих дилетантских описаний, — хохотнул Тьелко. — Но на деле все гениальней и проще: пока недруг пытается прорваться сквозь ворота — а они высоки — их отстреливают лучники со своих постов в скалах. Их не видно — особенно, когда Анар стоит в ту пору, когда снизу просто невозможно поднять взгляд вверх. А дорога еще узкая, — Тьелко развел руками, — у гоблинов и орков не будет шансов. И да, смею заверить всех присутствующих, там постоянно находится кто-то из нас: либо я, либо Курво. Чаще всего Курво — он вечно находит причины что-нибудь усовершенствовать в механизме отведенной ему части обороны.

— Так значит, он еще несовершенен? — тихо спросил Финдарато. Но никто не обратил внимания на это замечание. Нолофинвэ кивнул и повернулся к Макалаурэ. Тот усмехнулся:

— Рассмотрю все предложения, кроме тех, где нужно вручную возводить скалы между Химрингом и отрогами Синих Гор. Такое под силу разве что наугрим, а они потребуют большую плату.

— Не время для шуток, Канафинвэ, — строго одернул его король, — предложение мое простое: твои Врата должны стать одной из ключевых точек будущих битв. Они максимально незащищены и опасны — военачальники Моринготто вряд ли станут изобретать колесо и искать обходные пути: их совсем немного. И к таким местам нам нужно стягивать войска.

— Что ж, весь твой урожай и доход уйдут на постройку казарм, братишка, — прокомментировал Турко.

— Не забудь передать нашему младшему брату, чтобы в его кузницах не гасили печи: мне понадобится много стали.

Маглор вперился острым взглядом в затихшего брата, но его внимание отвлек шелест полога: Айнурион пропускал вперед Даэрона и Маблунга. Они обменялись поклонами с Араном и присутствующими здесь нолдор — при этом троим присутствующим из Первого Дома достались осторожный — от Маблунга и настороженный — от Даэрона взгляды. Маэдрос краем глаза отметил, как напрягся Ангамайтэ.

— Вот, — Даэрон встряхнул рукавом и протянул Нолофинвэ свиток. — Я не стал класть его к тем картам. Он чрезвычайно ценен, и у него нет копий, поэтому я предпочитаю носить его всегда при себе.

— А мы можем сделать копию? — Нолофинвэ развернул карту с обозначенными наступательными и оборонительными (и даже обманными) продвижениями нынешних иатрим и лаиквенди в Первой Битве. — Я понимаю, почему ранее вы остереглись от копирования: но в Огражденном-то королевстве какова надобность?

Даэрон вздохнул, но ответил Маблунг:

— Разумеется, вы можете. Это наша обязанность — передать их вам. Пусть и вклад наш совсем невелик.

Нолофинвэ поднял брови.

— Ваш вклад?

— Наш народ не оправился от прошлых потерь, Король Нолдор, — ровно ответил Даэрон, — Король Элу и Королева Мелиан создали Огражденное Королевство, чтобы спасти и оградить своих подданных от бед войны.

Маэдрос отчетливо услышал, как фыркнул Макалаурэ. Но брат искусно притворился, что просто наглотался пыли.

— Понимаю, — протянул Нолофинвэ. — Это мудрое решение. Мудрое, но недальновидное.

— Элу Тингол, который зовет себя Владыкой Белерианда, должен быть благодарен за то, что его соседи — потомки Финвэ, такие же эльдар, — неслышно поднявшийся Тургон крепко ухватил разразившегося Ангамайтэ поверх локтя — из-за длинных, многослойных рукавов этот жест выглядел куда безобиднее, но арафинвион упрямо продолжил: — Но может статься и так, что соседями будем не мы.

— Замолчи, Ангрод, — Финдарато отвлекся от своих дум и вышел вперед, опалив брата предупредительным взглядом. — Как бы ни случилось того, о чем ты наговорил сейчас. Аран говорил о том, что помощь Эльвэ может стать роковой в решающий для Белерианда час — и в этом я понимаю их двоих. Но я все же осмелюсь дать ему совет подумать об этом на досуге, — он повернулся к напряженному Даэрону. — Мы скопируем эту карту. Дозволишь ли ты, советник Дориата, или имеем ли мы на то дозволение Владыки Элу — говорить с Маблунгом, который командовал в тех битвах?

Нолофинвэ красноречиво посмотрел на дориатского посла. Племянник смотрел на синдар прямо и открыто — и Маблунгу на миг почудилось, что на них смотрит сам Эльвэ — но его черты вмиг растаяли, и наваждение рассеялось.

— Да, — выдохнул Даэрон и церемонно поклонился. — Но я останусь здесь.

Нолофинвэ кивнул.

— Тогда что ж, начнем.

Маблунг медленно приблизился к столу — нолдор следили за ним настороженно. Он был высоким — как для синда, мускулистым и крепко сбитым. Цепкий ястребиный взгляд, смуглое, обветренное лицо с выступающими скулами — многое говорило о нем, как о хорошем воине, страже — но никак не о дворцовом жителе.

Он задумчиво окинул взглядом карту.

— Ты, Аран Финголфин, был прав: армий было две. Они прошли через Митрим и Врата Гелиона, которые ныне зовутся Маглоровыми, — он правильно угадал в стоящих позади высокого рыжеволосого эльда двух черноволосых нолдор именно Маглор и склонил голову, — та часть армии, прежде чем её одолел король Элу, продвинулась вплоть до Оссирианда — всё земли от Таргелиона до Амон Эреб были разорены и покрыты пеплом. Вы помните? Здесь долгое время не росло ничего.

— Да, урожай был донельзя скудным первые годы, — подтвердил Маэдрос. — Кажется, только восход плода Лаурелин помог этим землям.

Маблунг кивнул.

— После того, как Дэнетор был убит на Амон Эреб… Синдар загнали орков в Таур-и-Мелегирн…

— Таур-и-Мелегирн? — Тьелкормо повернулся к Майтимо. Тот поморщился:

— Возможно, наш дорогой друг имеет в виду Таур-им-Дуинат, который лежит к юго-западу от владений Амбаруссар.

Маблунг несколько рассеяно кивнул, не отрывая взгляда от карт:

— Да. Лес Великих Древ… Он назывался так в пору существования королевства Эгладор и до возвращения Моргота из ваших краев, — нолдор сделали вид, будто не слышали эту ненарочную шпильку. Маэдрос охолодил младшего брата одним взглядом, но тот следил за Маблунгом с видом ученого. — Там жили энты, великие пастыри деревьев. И до сих пор там остались хуорны — деревья, которые были нами разбужены… Древоброд хотел вырастить из них достойных преемников-стражей… Но из них получились только стражи.

— Они съели орков, — со странной интонацией произнес Маглор, переглянувшись с братом. Он не был удивлен своей догадке. — Творения Йаванны… Как могло дойти до такого?

— Хорошо, что они не продвинулись дальше, — оборвал Маэдрос. — Но на следующий раз мы не можем им позволить пройти так далеко. И вторая армия… У Кирдана не достало сил?

— Да. Но Эгларест и Бритомбар — надежные крепости. У Саурона нет сил на море.

— Саурон?

— Его первый наперсник, — шепнул Маэдрос через плечо. — Лаиквенди зовут его Гортхаур. Нам повезло, что Оссэ еще до Пробуждения вернулся к Ульмо. Ибо дела обстояли куда плачевнее.

— А почему Кирдана нет здесь? — спросил Айканаро. — Он же приехал в Ивринь.

И посмотрел на Айнуриона. А тот — на Даэрона. Даэрон пожал плечами.

— Он имел разговор… С кем-то из ваших. Кто-то златоволосый.

— Точно из наших? — поинтересовался Ноло, окинув взглядом присутствующих племянников. Из златоволосых не присутствовал только Артаресто — но он вообще не прибыл на праздник и предпочел остаться в крепости Минас-Тирит. Или же на этом настоял Финдарато…

— Я не различаю нолдор всех Домов, — Даэрон наморщился и замолк.

— Вряд ли это Лаурэфиндэ, — вполголоса хмыкнул Тургон. — Больше таких у нас нет. Мало кто из потомков ваниар последовал за нолдор.

Маэдрос нахмурился, но тут же отмел мысль. Но он увидел, как напрягся Финдарато, уставившись на плотно запахнутый полог шатра. Снаружи виднелся лишь силуэт Айнуриона, стоявшего на страже.

— Сколько длилась осада Бритомбара?

— Около сотни солнечных лет.

Маэдрос задумчиво уставился на линию побережья. В самом деле — у Кирдана было самое выгодное положение. На стороне фалатрим майар Ульмо, и бесконечные морские ресурсы — они могли выстоять хоть три сотни лет в осаде. Между крепостями холмы… Но пока из этого вряд ли что можно выжать. Разве что возвести последний оплот обороны — на совсем крайний случай. Нет, не стоит думать об этом. Не стоит. Они должны непременно победить в этой войне.

Маэдрос подался вперед и расставил руки, тяжело придавив металлическим протезом карты.

— Я предлагаю вот что…

Нолофинвэ слушал внимательно. Маэдрос утверждал, что необходимо расставить основные силы цепью там, где нет гор — в горах оставить отряды, составом немногим больше дозорных, по большей части состоящих из хорошо вооруженных синдар и лаиквенди, более привыкшим к стратегии «выскочил-ударил-спрятался» и лучше знающим горные тропы. Зачищенные гоблинские пещеры засыпать. Основные силы сосредоточить в Таргелионе, Вратах Маглора, Ладросе и Топях Сереха…

— Я возьму командование на топях, — медленно проговорил Ноло. — Я хорошо их изучил за прошедшие годы. Они таят в себе множество ловушек — как для тела, так и для разума.

— Не стоит рассчитывать на то, что орки попадутся в ловушки того, чего у них нет, — фыркнул Тьелкормо. — Куда вероятнее там погибнет эльда.

— А что до раньяр? — внезапно поинтересовался Ноло. — Я нашел одного тогда…в топях. Как он?

Маэдрос оглянулся на Маглора. Тот поджал губы.

— Он живет в Таргелионе. Куда проще спросить Карантира или самого Джеймса. Он приехал с ним.

Маэдрос уловил перемену в голосе брата — тот старательно зажевывал проблески эмоций, но не отводил взгляда, как бывало при его неумелом вранье там, в Амане.

Что с ним?

Плохо. Маглор был лаконичен. Это не для посторонних ушей.

— Ты хочешь стянуть на топи раньяр, дядя?

— Не всех. Они бы оттянули на себя внимание Моргота. Разумеется, они были бы там не одни.

— Я думаю, такое лучше обсуждать только в их присутствии и непосредственно с ними, — железным тоном отозвался Маэдрос. — Я не собираюсь подставлять их под удар и сделать их аперитивом для орков.

— Аперитивом? — насмешливо повторил кто-то. — Тогда, я полагаю, мы — основной прием пищи?

— Ага, а гномы — на десерт, — фыркнул Ангарато.

— Тогда уж мы, — подхватил мрачную шутку Маблунг. — Синдар трудно достать из Дориата.

— Тогда вы деликатес, а не десерт.

— Довольно! — Маэдрос громыхнул стальным протезом. — Мы на Совете, а не на рынке. И отставить шутки на подобную тему. Будто вы уже проиграли.

Маглор перебил его:

— Пошлите за раньяр. За Ригой Штраусом или за Миднайт. Кого первым найдете.

— Кано, ты и вправду рассматриваешь вариант дяди использовать их силы на болотах?

Макалаурэ медленно кивнул.

— Я слышал от Миднайт… у них есть вещи…

— Я понял, не продолжай, — и продолжил, понизив голос: — Ты хоть понимаешь, насколько это опасно для них? Их души уязвимы перед Морготом. Ты сам говорил. Один из них теперь увечен.

— Не совсем, — Кано закусил губу. — Но и впрямь, это решать не нам.

— Мы согласны, — отчеканила Миднайт, с удобством устроившись на набитом мешке, любезно предложенным ей Келегормом. Она сидела, закинув ногу и на ногу и слегка покачивая ступней. Её поза могла показаться вальяжной — но Айнурион прервал их с Ригой разговор, когда они уже перешли к первой стадии сближения и примирения, первой и беспроигрышной — потому они оба находились слегка под хмелем. Впрочем, Макалаурэ заметил это едва ли не с порога.

— Может, вы для начала обдумаете и сообщите завтра? Мы уезжаем не сегодня и не с утра. Время еще есть.

— У вас, эльфов, время всегда есть, — фыркнула Миднайт. — А Моргот думает иначе. И он не станет медлить. И я вполне в здравом уме, и я говорю: мы согласны. Болота не предназначены для строевого шага, заколдованные или Эру знает какие — так и вовсе. Нужен небольшой отряд, и только для привлечения внимания, ведь так? Конечно, гораздо лучше будет заманить их туда и убить их там…

— Но болота могут и с вами сыграть недобрую шутку, — вклинился Финдарато. — Что вы будете делать с этим? Джеймс и так уже пострадал.

— Он пострадал от ядовитых испарений. Это главная опасность болот, — Миднайт прикрыла глаза. — Но её обойти можно.

— Можно сделать специальные маски, — пояснил Рига, — в них дышать будет отнюдь не легче, но яда не наглотаемся, по крайней мере.

— Их хватит ненадолго, — резонно заметила Миднайт.

— Это верно, но нам и необязательно надолго засиживаться. Главное заманить туда орков, и взорвать болота к чертям.

Последнее он сказал, перейдя на родной язык. Миднайт тихо хихикнула.

— Конечно, помощь нам бы не помешала.

— Я могу предложить отряд под командованием Белега, — сказал Маблунг. — Или небольшую группу. Не знаю, что скажет Элу насчет меня — но те болота он знает хорошо.

— Совсем недавно ты говорил, что дориатрим истощены предыдущей войной, — заметил Нолофинвэ.

— Так и есть. Владыка не выставит полноценную армию, но…

— …помочь раньяр он может? — догадался Ноло. — Что же, это лучше, чем ничего. У меня только один вопрос.

— По словам Владычицы Мелиан, если кто-то из раньяр попадут в Ангамандо, Эндорэ придет к точке невозврата. И поскольку мы не можем повлиять на их решение…

— Довольно, — Миднайт подняла руку. Её глаза отчаянно слипались, и неторопливое, ровное слияние квенья и синдарина было как теплая вода по заиндевевшим мускулам. — Поступайте, как знаете.

— Вы пойдете туда все вместе, Миднайт? — спросил Маэдрос в абсолютной тишине.

— Да. Мы пойдем вместе.

Она поднялась и склонилась в вежливом поклоне. Она покинула шатер, но еще оставался Рига. Венценосные представители перевели на него взгляды.

— Нам будет легче действовать плечом к плечу. Разрозненность не пойдет нам на пользу. Как-то мы уже участвовали в подобном. Что осмелюсь посоветовать и вам — не разрозняйтесь. Это приведет к большой беде.

Финрод широким шагом покинул шатер одним из первых. Он не знал, где и кого искать. Говорить с Марией, узнать, о чем она могла говорить с Кирданом, или же сразу прояснить все неясности в разговоре с другой, с Лейден? Ульмо в давнишнем видении ясно показал её образ. Но зачем? И к чему?

Его слова вновь зазвучали в голове, словно Вала стоял за спиной. Настанет смерть — останься и гляди… И вновь этот тающий, как огарок, факел, в пещере…

Он нашел пещеры, о которых говорил Ульмо. В пещерах Нарог, еще давно обжитых гномами-карликами, до прихода нолдор внезапно ушедших на Амон Руд. Другие гномы, из Ногрода, ранее бравшие участие в отделке Менегрота, вместе со строителями и архитекторами из нолдор сейчас отстраивали в пещерах будущий Нарог-Ост-Ронд. Финдарато предчувствовал, что его будущее королевство станет богатым и великим, но никогда еще в Белерианде богатство и величие не обращалось еще большими богатством и величием. Этого-то и стоило опасаться.

Погруженный в свои мысли, он и не заметил, как знакомыми дорожками вышел к лагерю Третьего Дома. Он заглянул к Нэрвен, но та отсутствовала. Звёзды и Рана светили необычайно ярко, и праздник явно не спешил заканчиваться. Стоит ли упрекать сестру в том, что она слишком увлеклась танцами? Вот бы нашла поскорей того, кто ей по душе…

Он сел на нагретый камень возле потухшего кострища. В комьях золы застыли отпечатки босых ног. Он последовал чьему-то неизвестному примеру и тоже скинул сапоги, погрузив пальцы в еще теплый пепел. Позади остановился Галдор — его давний знакомец, ставший другом за время пребывания в Виньямаре.

— Ты шел за мной?

— Нет, — лаиквендо обошел его и сел напротив, скрестив ноги. — Просто увидел тебя, бредущего в своих грезах. Но, как я мог судить по твоему лицу, мысли твои явно невеселы.

— Порой Валар посылают воистину неразгадываемые загадки, — вздохнул Финрод. Огонек на дне болотистых глаз Галдора блеснул.

— Я понимаю тебя. В таком случае, ты можешь только подождать и попробовать снова.

— А если я не рассчитаю время? Забуду, забудусь… Правы были Рига и Миднайт, когда говорили, что времени на самом деле немного.

— Для них.

Финдарато качнул головой.

— Нет. Для всех нас. Его очень мало — мощь Моргота велика. У него Сильмариллы, что так важны не только Первому Дому — всем нам, они символ нашей эстель. Но чем дольше они у него, тем больше свет отравляется тенью. Искажается.

— Они благословлены Валар.

— А мы ими же прокляты, — Финдарато посмотрел на огни вдали, мерцающие между деревьев. — И помощи от них ждать не стоит. Нам нужно торопиться.

— А в чем твоя загадка? — спросил Галдор. — Может, я могу помочь.

Финрод прикрыл глаза.

Настанет смерть.

Холм, поросший алым цветом. Дорога, ведущая в пещеры, кажется, становится все длиннее и длиннее, но никак не короче. Маленькие ступни — подростка или женщины, изранены и исколоты репейником. Кровь прорастает цветами настолько красными, что их видно за милю. И всюду много снега. Она не дойдет. Она погибнет здесь — в шаге от Нарог-Ост-Ронда. И с воем голодных волков сплетаются детские крики.

Останься и гляди.

Сейчас это мнится лишь проклятием и наказанием. А может и платой — за столь прекрасный город. Но кто знает, что это значило на самом деле?

Финдарато улыбнулся, и лед в его серо-синих глазах треснул.

— Всё хорошо, друг мой. Я думаю, загадка эта вполне мне по силам.

— У нас послание для эльтаури, — Даэрон отвесил сложный и витиеватый придворный поклон — хотя по нему было видно, как ему не нравится кланяться не-синдар, тем более смертным и примкнувшим к народу голодрим. Ирма, глядевшая из-за плеча Риги, принявшего свиток, наконец узнала эти ореховые глаза и ярого почитателя мелодии свирели и Лютиэн. Она улыбнулась и помахала ему рукой.

— А почему эльтаури? — спросил Рига, ломая восковую печать. — Что это вообще значит? Эрушки, здесь написано вообще зубодробительно.

— Так нарекла вас Королева Мелиан, — коротко ответил тот. — Эль’тйаур, если быть точным. Это на аварине. Иатрим теперь произносят иначе.

— Вот уж точно, — скривилась Мария. — Не надо нам такого счастья. Раньяр куда проще и привычней. Что оно вообще значит?

— «Прародитель звездного рода», — с расстановкой, слегка пафосно произнес Даэрон. — Мне неведомо, почему Королева нарекла вас именно так. По мне, так, как вас называют голодрим, более близко к правде.

— Знаешь, до этих твоих слов я был склонен остаться ранья, — пробормотал Рига. — Но коли уж это так тебя возмущает, можешь меня звать прародителем звездного рода, мне очень нравится. Звучит солидней, чем бродяга.

— Эру Единый, — простонала Мария. — Стоит ли говорить, какие из нас прародители? И главное — для кого?! Просто читайте уже.

— Не вижу в этом никакого смысла, — пробормотала Ирма, отнимая у Риги свиток и разворачивая его. — Это что, кирт?

— Я изобрел эти руны еще во времена Эгладора, — с нескрываемой гордостью пояснил Даэрон. — Это официальное и единственное письмо Дориата, им же пользуются гномы.

— То-то я думаю, значки похожие… — Ирма пробежалась глазами по строкам. — Но я почти ничего не понимаю. На синдарине я говорю еще кое-как, но письмо… Правила совсем не те, что в тенгваре.

— Естественно, — оскорбился синда, но был тут же перебит.

— Верни мне, я знаю кирт, — Ирма пожала плечами и отдала послание Риге. Он погрузился в чтение — послание было длинное, почти на два локтя.

— Что там можно было понаписать так много?

— Клянусь, что половина, это только вступление, — промычал Штраус. — Я все еще на приветствиях и официальном наречении нас «эльтаури». Я, как и Ирма, не вижу в этом смысла. Впрочем, силы с ними. О! Началось…

Почерк принадлежал явно самой Мелиан. Как еще объяснить то, что написанное оживало и останавливалось перед его глазами — Валар и эльдар, которых он никогда не видел, первые Пробудившиеся и первые Похищенные; Куивиэнен и Нан-Эльмот, куда сама Мелиан попала, как в ловушку. Всё двигалось, и одно действие порождало другое, дыхание ветра с запада превращалось в бурю на востоке; на заре времен Аулэ возводил горы, и Мелькор рушил их одним ударом мысли. Два светильника, Альмарен, после Валинор — совсем мгновение. Он и не вдумывался, что писала Мелиан — просто наблюдал, как разворачивается ускоренная и сжатая история старого и нового мира. Но был ли в этом смысл? Горят корабли — на западном берегу и после — на восточном, в Лосгаре. Встревоженные синдар смотрят на алое зарево, и далекую битву на болотах. Как на сцене, одним за другим появляются и феаноринги; падает яркая белая звезда в бескрайнее поле рядом с самой Завесой, и вдруг — действие уносится далеко-далеко, за Синие Горы. Море огней. Среди деревьев, прореженного, вырубленного леса идут согбенные тени, укрытые толстыми шкурами.

Рига оторвался от чтения и глотнул воздуха, как будто вырвавшись на поверхность. Люди. Первые люди идут сюда, к Синим Горам с востока.

Но послание не заканчивалось. Навстречу Последышам с Запада поднималась еще одна тень — смазанная и черная, и яркая до слепоты в глазах. Именно так Мелиан описала Мелькора, которого видела она, но никто из них.

Перед глазами снова сыпались звёзды — как снопы искр, они опадали на землю и гасли на полпути. Наползала тьма. Звёзды горели лишь на одиноком, холодном холме и на великом озере, раскинувшемся далеко за горами — и их свет осушал его. Он видел почерневшие от старости руки, сжимающие рукотворный эльфийский светильник. Старик повернулся и посмотрел ему прямо в глаза. Это было слишком, слишком по-настоящему.

— Мордэг? Это ты?

— Ну, что там? — Ирма настойчиво дергала его за рукав.

Рига вздохнул и свернул свиток. Эти глаза... Они были очень знакомы. Кому они принадлежат?

— Скажу, если расскажешь наконец, чем обернулась твоя встреча с Финдарато.

Ирма удивленно подняла брови. Даэрон, все еще остававшийся здесь и сохранявший неприступное молчание, перевел на них недоуменный взгляд.

— И ты говоришь об этом сейчас? Я же говорила тебе, я и словечком не перекинулась с ним. Уж больно скромняжкой он мне тогда показался. А причем тут он?

— Да так, — он пожал плечами. — Ничего. Просто вспомнилось.

Он посмотрел на Даэрона и приподнял брови, как бы спрашивая: «Ты еще здесь?» Синда склонился в ответ и безмолвно удалился с кислым лицом, выполнив свою миссию.

— Так что в письме? — повторила вопрос Миднайт. — Там должно быть что-то важное.

— Просто летопись Арды. От самого её сотворения. Ничего особенного. Не пойму и сам, для чего оно нужно было.

— И как так получилось, что ты единственный знаешь кирт, — протянула Мария, оттягивая сережкой ухо. — Прямо загадка.

— Мне это ничем не помогло, поверь, — Рига сунул свиток за пазуху. — Расходимся, эльтаури. Время уже недетское. Скоро солнце взойдет.

— Иди ты, — шикнула Мария. — Эльтаури, понимаешь…

Спустя неделю бесконечных переговоров, пиров и королевских выездов на охоту, которые грозились тянуться до самого скончания мира, венценосные нолдор, наконец, засобирались по своим землям. Амбаруссар подгоняли больше остальных, хотя их земли были ближе, чем у того же Майтимо — но им пеняли тем, что крепость на Амон Эреб все еще не достроена, а пора было уже готовиться к войне.

Рига проверял снаряжение. Стрелял из лука он неважно, в отличие от Миры, поэтому проследил лично, чтобы её колчан был полон стрел с приличным оперением и заточенными наконечниками.

— Ты чего так беспокоишься? — Мира подтащила свою дорожную поклажу и пристроила её к седлу. Хвост её кобылы метался из стороны в сторону.

— Ты обращаешься к лошади или ко мне?

Она закатила глаза.

— К тебе, естественно.

Рига улыбнулся и взъерошил её белоснежные волосы, не собранные в косы.

— Я просто предвкушаю радости стройки. Ничего такого. Ты же знаешь, это сродни понедельникам, которые я так не любил.

Мира цокнула и смерила его недоверчивым взглядом.

— Не хочешь — не говори.

— Женатики, вы готовы? — Ригу прилично приложили по плечу с оглушительным хлопком. Он обернулся. Амбарусса. Младший.

— Женатики — это двое мужчин, — проворчала Мира. — Вроде бы квенья — твой родной язык, а так выражаешься.

— Увы, литературу и риторику нам должны были преподавать в более сознательном возрасте, а в Исход мы пошли гораздо раньше, — Амрод состроил страдальческое лицо. — Так что, чего нахватались, того и достаточно. Главное, что Нельо вовремя фехтовать научил.

— И в стройке Форменоссэ мы принимали участие, — за спиной Амрода возник и старший близнец.

— Что-то не видно. Двадцать лет строимся и никак не достроимся. У нас города за это время возводили.

— Никак и разрушить их было легче легкого, — Амбарто с чувством кивнул словам брата, важно поднявшего палец у небу. — А мы строим на совесть.

— Лентяи. А еще старше меня, — Рига вздохнул. — Чтобы ты знал, Бабилум за всю свою историю еще ни разу не был захвачен.

— Но справедливости ради, он и строился не двадцать лет, а гораздо больше. Тем не менее, он и по площади, как половина Белерианда, если уж на то пошло.

Амбарто совсем ненатурально схватился за голову.

— Половина Белерианда! Может, и ваши архитекторы нам на голову свалятся? У нас места много.

— Еще чего, — Рига фыркнул. — Нас вам недостаточно? Предостережения брата помните? Я вполне себе неплохой архитектор, да и отсвечивать нам неположено. Если в Арду свалятся еще семь человек, у Моргота удвоятся шансы.

— Лорды, нам пора ехать.

Амбарусса оглянулся и махнул рукой.

— Мы уже идем, Эрестор.

Амбарто протянул руки к Мире и, весело проигнорировав ревнивый взгляд Штрауса, подсадил её на лошадь, несильно хлопнув ту по крупу.

— Со всеми попрощались? Тогда отправляемся, ребята.

Рига правил коня прочь из лагеря. Краем глаза он увидел Миднайт, стоявшей в толпе провожавших — она одними губами, как и прежде, желала ему удачи.

Они возвращались, как и ехали в Ивринь, в компании эльфов-фалатрим и их предводителя Кирдана, который как раз одним из первых решил распрощаться с остальными владыками эльдар и вернуться в свои гавани. Они ехали вдоль Гинглит, левого притока реки Нарог, спускаясь прямо к южно-фаласскому тракту, который раньше соединял селения Фаласа с Дориатом, а теперь еще тянулся до леса Нимбретиль, к устьям Сириона, где Амбаруссар по плану Маэдроса должны были отстроить мост, и достроить дорогу до Амон Эреб, создав таким образом еще один торговый путь. Но это были пока только планы, и кто знает, когда им суждено претвориться в жизнь.

Они расстались неподалеку от Таур-Эн-Фарот, и пусть Кирдан и приглашал их погостить в Эгларесте, но тень гнева Маэдроса довлела над оссириандскими нолдор, и они спешили домой.

— Что же, тогда просто помните: врата Эглареста и Бритомбара всегда открыты для вас, друзья, — Кирдан улыбался в свою густую бороду, столь удивительную для всех эльфов, но Амбаруссар ответили ему тем же. Расставание было теплым и таило в себе много надежд на светлое будущее. Они разъезжались с легкими сердцами.

Плиты белого камня крошились под железными подковами — камни будущего тракта были наспех брошены вдоль обочин. Эрестор недовольно морщился, оглядывая царящий вокруг хаос.

— Ну, по крайней мере видно края дороги, — весело прокомментировал Рига, опережая эльфа.

— В темноте лошади могут споткнуться, — парировал тот. — Это неудобно и неэстетично. Это выглядит, как мусор.

— Строительный мусор, — важно подметил Амбарто.

— А что еще важнее — строительный материал, — более равнодушно скорректировал Амбарусса. — Мы его еще используем, как достроим крепость. Сейчас у нас более важные задачи.

— Мы не можем оставить его валяться так! У меня нехорошее предчувствие.

— Эру ради, Эрестор! — Рига отпустил поводья и воздел руки к небу. — Будто кто-то тебя покарает за то, что они лежат по бокам для будущей дороги. Я вот вижу одни плюсы: их в принципе не придется тащить теперь так далеко, от самых гор. И платить гномам за доставку.

— Кхх, говоришь так, будто это пицца, — буркнула Мира. — И прикусил бы ты язык, за кару.

Далеко впереди раздался звериный вой.

— Уже прикусил, — растерянно пробормотал Рига. — Мира, назад!

Амбарусса натянул поводья и ринулся назад, к хвосту отряда, выкрикивая короткие приказы. Скарб и обоз — внутрь, стать кольцом, лучники и целители — в центре. Рядом с Амбарто уже выстраивались копьеносцы.

— Они могут окружить нас! — выкрикнул Рига.

— Тогда смотри назад! — Амбарусса пронесся мимо, как ветер, к брату.

Одни были пешими, другие — верхом на диких волках с густой шерстью. Майтимо как-то рассказывал, что наперсник Моргота Саурон выводит каких-то ужасающих тварей размером с Хуана во владениях Ангамандо, а порой и сам обращается в подобную тварь и учит свои творения беспричинной жестокости и силе. Что-то из этого он слышал от других пленников Ангбанда, а что-то — видел сам, с Тангородрима.

Пешие орки были безжалостно смяты под окованными копытами и нанизаны на копья. Тогда-то и ударили всадники: передовые эльфы не успели выдернуть копья из грузных тел, и были опрокинуты. Его собственный конь поднялся на дыбы, и Риге стоило немалых усилий удержаться в седле.

Краем глаза он заметил рывок. Отразил. В ушах стоял шум. Атилла проломил копытом череп уже мертвого орка и, следуя руке всадника, что есть мочи помчался вперед. Он был огромным и мощным, как таран, пусть без положенных доспехов. Рига ухватился за его гриву и на полном ходу врезался в волка, уже терзавшего мертвую лошадь. Под их весом трепыхался еще живой нолдо. Орку, что стоял над эльфом, он успел только отсечь руку. В него самого врезался еще один.

Над ушами свистели стрелы. С бело-зеленым оперением и черными ощипанными щетками вместо перьев. Один эльф получил рваную рану — один из первых, Рига краем глаза видел, как какой-то из близнецов, окруженный своими воинами, подхватил того в седло и вырвался назад, к целителям, у которых остальные бойцы кольцом и намертво держали оборону. Среди них была и Мира, его жена.

Их, нападающих и свободно лавировавших между врагов было мало. Становилось еще меньше. Они старались не пропустить ни одного дальше, к обозу. Но орки рассыпались, как камни по шахматной доске, и они беспрерывно двигались и роились, как термиты, подгрызавшие везде и сразу.

Атилла оглушительно заржал, и Рига вовремя успел увернуться — натомест орк упал с рассеченной от уха до уха шеей. Тяжело дыша, он убрал выхваченный мачете обратно и вновь ухватился за поводья. В его сердце неминуемо наползал страх — за отряд, за Миру, за нолдор, за тех, кто остался в других землях. И за себя — он не мог погибнуть так рано, так глупо.

Мира обессиленно упала в грязь. Очередная стрела была пущена неправильно — и пусть она саданула какому-то орку аккурат в бок, предплечье отдалось жгучей болью, а тут еще один из её защитников вступил в схватку, намертво держась там, где стоял.

Вокруг был не хаос — была бойня. Она боялась моргать — боялась открыть глаза и увидеть вновь выжженную плоскость земли, сплошь усеянную трупами с белыми глазами. И всюду смрад, дерьмо и трупные мухи.

Её вывернуло. Мира скрутилась в три погибели, сплевывая под свои колени, пачкая и сапоги, и чьи-то штаны. В глазах было по-прежнему бело, и тело колотило так, будто она голая стояла на вершине горы. Среди всех шумов громче всех был стон, и яснее всего было видно оседающее тело и кровь, мешающаяся с лужицей её тошноты.

Она себя не помнила. Помнила только, как извинялась — а перед кем, не помнила тоже.

Она слышала одинокие выкрики Амбаруссы, отдающего команды, быть может, даже рёв Риги где-то вдалеке, очень вдалеке. Сейчас она слышала только частое дыхание умирающего за неё эльфа и хрип орка, которому она всадила стрелу в горло.

Брешь в кольце, которую не заткнешь умирающим эльфийским телом. Но ряды смыкаются — Мира это слышит, пока наспех, интуитивно докапывается до самой важной вещи в обозе, спрятанной в ворохе её платьев и украшений. Она понимает, что паника, паника — орков (наверное?) не так уж и много, они просто не могли пройти незамеченными мимо стольких владений, они справятся, справятся, следует дождаться подмоги…

А если её не будет?

Когда она выхватывала оружие и развернулась обратно, держа его твердыми руками перед собой, когда неожиданно громким и властным приказом командовала расступиться, когда выскочила слепо вперед…

Она видела его взгляд. Его испуганный карий взгляд. Всем своим лицом, на таком большом расстоянии — она все равно разглядела это лицо, он кричал: НЕТ.

Когда она нажимала курок, она невольно задалась вопросом: а почему нет? Ведь сейчас они умрут все. Орки поймут, что сюда — соваться не следует.

Небо озарила вспышка в сотню дней — слишком яркая для черных созданий Арды, слишком яркая, чтобы её не заметили…

Клочья земли опрокидывались и проваливались в трещины. В шуме вырванной земли тонул беспомощный скулёж и визг. И в этом оглушительном шуме…она очнулась.

Из облака пепла и пыли возникла рука и с силой опустила бластер вниз, а после выдернула его из рук, снова заблокировав его на предохранитель.

— Довольно, Мира, довольно. Всё кончилось.

Рига появился следом за своими руками, перемазанный в пыли и крови — черной и алой. Он привлек её к себе и сжал в кулаке копну её волос. Мира вжималась в его изорванный камзол и тряслась, не в силах успокоиться.

— Всё хорошо, хорошо… Мы живы. Многие живы. Успокаивайся, давай. Не раскисай, ты молодец. Молодец…

Как она могла его пронести? Сначала на Мерет, после сюда… и всё без его ведома. Они справлялись, они побеждали. Что с ней произошло? Благо, в месте, куда она выпалила, не было ни одного эльфа. Просто повезло. Хотя многих опрокинуло и они наглотались земли. Многих побило камнями. Опасно, опасно. Рига сжал её сильнее и отстранился.

— Приди в себя. Возьми себя в руки. Раненым нужна твоя помощь, слышишь? Кого ты так отчаянно спасала? Не медли!

Поднятые пыль и грязь оседали. В этом сером тумане проглядывались первые силуэты. Эльфы кашляли, поднимались на негнущихся ногах — но поднимались.

— Рига? Рига, ты здесь?

— Я здесь, Амбарусса.

Рыжий эльф возник из ниоткуда, пеший, хромая на одну ногу.

— Что это было, Эру б его драл?

— Взрыв. То, что оркам видеть не полагается. Это моя ошибка, — Рига поморщился. — Я найду Атиллу, нужно проследить, чтобы ни одна тварь не улизнула и не доложила Морготу.

— Хорошо. Я и Равамирэ поедем с тобой. Наши кони целы.

— Хорошо, — Рига приложил грязные пальцы к губам и свистнул. Во рту ощущался вкус крови и огня — уже давно позабытый, жженый металл. Где-то сбоку послышалось обессиленное ржание.

— Атилла ранен, — Амбарусса перехватил его за плечо.

— Им займутся. Возьмешь того, кто уцелел — и поедем. Немедля.

— Да.

Облако стремительно оседало — Равамирэ вылетел из него одним из первых, потирая забитые пылью веки. Воспаленными глазами, они всматривались вдаль.

— Видишь кого-нибудь? — спросил Амбарусса. Равамирэ покачал головой.

— Их было около четырех дюжин.

— И это против наших двадцати пяти… У нас отряд был куда больше дозорного.

— Их тоже, — мрачно заметил Рига. — Это не разведчики и не обычный налетный отряд. Я бы даже сказал — караван.

— Или его часть. Если это всего лишь ударная сила… где же тогда остальные?

— Есть ли у них женщины? — Равамирэ отвлекся от холмов и обернулся. Амбарусса скривился.

— Как-то же они плодятся. Не вываливаются же они, как гномы, из горных дыр. У них должны быть… орчихи…и орчата. Майтимо рассказывал об этом. Раньше они ловили эльдиэр, из авари, лаиквенди…

— Но что? — спросил Рига. — Не получилось?

Нолдо поднял брови.

— Нельзя эльда принудить к чему-либо. Они сразу покидали свои тела и уходили в Мандос.

— Тогда почему не ушел твой брат? Почему тогда так много пленников?

— Огонь в нем горел слишком ярко, — голос Амбаруссы чуть дрогнул, да и в целом звучал неуверенно. — Не знаю. Может, воля Моргота не давала ему уйти.

Рига поджал губы.

— Всё понятно.

— Но непонятно, как эти твари преодолели многие лиги, земли гномов, Карнистира и Макалаурэ, не говоря уже и Химладе и Химринге, и добрались сюда, — со злостью выплюнул феанарион. — Как?!

— А может, они и не с Севера пришли, — медленно проговорил Рига, отводя поводья в сторону. Незнакомый жеребец послушно повернулся правее. — Может, они пришли с той стороны гор.

 — Где Куивиэнен? — Равамирэ едва подавил возглас. — Где остались авари?

Рига представил себе перспективы и сглотнул.

— Я не знаю. Но следует написать твоим братьям и поскорее добраться в Амон Эреб — если они всё же пришли с Севера, это не могло остаться незамеченным.

— И следует отыскать их караван, — Амбарусса закусил губу. — И истребить его под корень. Чтобы ни одного отродья не осталось. Вплоть до последнего ребенка.

Рига оглянулся на него. От такого резкого поворота заныла шея — но зрелище стоило того. Амбарусса выглядел так, будто сам был горящей головешкой. И даже не его растрепавшиеся волосы намекали на это. Равамирэ склонил голову, принимая приказ своего лорда и развернулся к остальным.

— Ты скажешь, я не прав? — медленно проговорил феаноринг. — Ты так смотришь.

— Нет, ты рассуждаешь верно, — так же медленно ответил человек. — Я на твоем месте поступил бы точно так же. Не пощадил бы никого.

Chapter Text

На сей раз она вошла без стука. Аккуратно присев и надавив локтем на ручку, Эльза отпихнула ногой тяжелую дверь и скользнула в проем, держа в руках серебряный поднос с хрупкими склянками и ворохом бинтов. В кабинете лорда ожидаемо не было, и дверь в спальню была отворена — оттуда доносились голоса. Один из них принадлежал раненому Майтимо, другой — Нолтармо. Последний, судя по тону, явно отчитывал первого.

Эльза повысила голос, чтобы её услышали.

— Мой лорд, я могу войти? Время перевязки.

— Это мужская спальня! — возмутился советник. Голос Майтимо звучал более устало:

— Сейчас она — целитель. Входи.

В руке лорд сжимал письмо. Он был нахмурен — и явно не от боли, его изувеченная за время пыток спина давно потеряла чувствительность. Эльза поставила поднос на расчищенный прикроватный столик и принялась раскладывать инструменты.

— Ваши раны снова загноились, их придется чистить и надрезать кожу, — пояснила она.

— Да делай, что хочешь, — отмахнулся тот. Эльза поджала губы и перехватила взгляд Нолтармо: тот покачал головой, призывая к смирению.

— Тогда я приступаю. Прошу лечь на живот и не шевелиться.

— Камиза пристала к спине, — обеспокоенно сообщил Нолтармо. Он оглянулся в поисках одеяла или простыни, чтобы прикрыть наготу лорда.

Эльза обеспокоенно коснулась пальцами потемневшей и набрякшей от выделений ткани, та с неохотой поддавалась.

— Придется обрезать. Такое количество крови и гноя все равно не отстирать. Ложись, лорд, чего на меня смотришь?

Вздохнув, тот опустился на живот, но вытянул вперед руку с письмом. Эльза нахмурила тонкие брови и кивнула советнику.

— Я уверена, лорд, ты его уже выучил наизусть, за всё то время, что я бегаю туда-сюда. Поэтому отложи и не мешай тебя лечить, — Эльза злилась, и потому перешла на «ты». Впрочем, Майтимо давно сам призывал её к этому. Письмо забрал Нолтармо.

Ранья взяла ножницы и предупредила еще раз:

— Не шевелись.

— Я могу разговаривать? — тихо произнес нолдо.

— Можешь, только не со мной, пока я тебя тут режу, прости за фривольность, — пробормотала Эльза, склоняясь над загноившейся раной. — Вот вроде бы эльф, а регенерация на таком уровне… Хуже, чем у людей…

Тишина перемежалась с равномерным чирканьем ножниц и хрустом полотна. Эльза рванула полоску бинта и смочила его в неглубокой посудине.

— Как над спиной измывались-то… — пробормотала она. — Аукается спустя столько лет… Дыба? Плети? Человек бы не выдержал столько всего…

Майтимо не ответил на этот вопрос.

— На юге появились орочьи караваны. Из ниоткуда. Прилетел ястреб Амбаруссы.

— И что ты намерен делать? — размеренно поинтересовалась Эльза, прикладывая к его спине что-то приятно-прохладное. Это что-то холодными концами потянулось к пояснице и потекло по бокам, оставляя после себя щекочущее покалывание, а затем — онемение. Майтимо недовольно поерзал. Потерять чувствительность спины совсем…

— Один уже нашли и уничтожили, я слышала об этом. Но где один, там будут и другие… Откуда они идут?

— Они могли прийти с востока? Из-за гор? Кряж где-нибудь да кончается, — предположил Нолтармо, потерев нос. Запах лекарств сильно щипал нос, а он то и дело что чихал, едва переступив порог Целительских Палат.

— Скорее всего. Но зачем им там быть? Не плодятся же они там, когда Моринготто так далеко на Севере?

Эльза откинула ошметок мертвой кожи на посудину и взяла пинцет — множество медицинских инструментов, столь привычных её руке, она заставила отковать местных кузнецов, и их умения превзошли все ожидания. Жаль, здесь не было электричества и умных роботов, какими бы она могла осуществлять более сложные манипуляции. И руку, например, бионическую сделали бы для Нельо. Хотя это скорее инженерный вопрос.

— А может, и плодятся. Или из Утумно дошли.

— Во времена Утумно еще не было орков — и ты бы это знала, если бы прилежно учила историю, Эльза, — глухо и ворчливо отозвался Майтимо.

— А ты не учил медицину, — парировала Эльза. — И не смог нормально и адекватно среагировать на собственное ранение. И не думаешь, что для меня уже давно прошла пора попреканий за несделанные уроки?

— Старшего брата в нем и Моргот вовек не задушит, — со смешком отозвался Нолтармо. — Привыкай — он и со мной так порой себя ведет. — поправился он, увидев скошенный на него взгляд лорда. — Таков наш лорд. Отец всему народу.

Лорд тихо фыркнул.

— Так что там с караванами? — спросила Эльза. — Мы сейчас собираем все силы здесь, на севере. Юг остается незащищенным — разве что под защитой Кирдана. Но фалатрим сидят в своих крепостях, а не в открытом поле. Если туда придет враг…

— В этом-то и проблема. Там же находится где-то и Тургон со своим Виньямаром, но его город сокрытый, и вряд ли он захочет, чтобы его обнаружили.

— Проблема-то общая, — резонно заметила Эльза.

— Знаю. Но я должен разобраться с этим сам.

— Ты не можешь утаить это от Арана. Если даже ты не знаешь, откуда они пришли — проблема становится общей. Как и угроза.

Эльза повернулась к Нолтармо.

— Придержи, пожалуйста. Мне нужно взять бинт.

— Может, лучше я возьму?

— Бинт, Нолтармо, — Эльза сузила глаза и опасно понизила голос, и советник тут же покорно замолк, как и Майтимо.

Эльза откупорила склянку с какой-то прозрачной жидкостью и смочила в ней кусок марли.

— Чем ты опечалена? — спросил Маэдрос.

— Ничем, с чего бы мне? Я в порядке. Разве что разволновалась вдруг не к месту, — забормотала целительница, склоняясь над рваной раной. — Не бери в голову, мой лорд.

— Женщины, — со знанием дела выдохнул советник. Эльза раздраженно мотнула головой.

— Мне следует поехать на Амон Эреб и поговорить с Амбаруссар лично. И самому съездить на разведку.

— А Химринг на кого оставишь? Финдекано должен прибыть на днях — вы хотели обсудить военные планы, — заметил Нолтармо. — Я, конечно, могу, но…

— Вот на Финдекано и оставлю, — выдохнул Маэдрос. — Планы оставлю Эльзе.

— Будто я в них разбираюсь, — проворчала та. — Поднимайся, буду пеленать тебя.

Маэдрос послушно сел.

— К тому же у тебя под носом целый военный советник сидит. Не стоит его игнорировать, — она покосилась на натурально надутого Нолтармо. — По-моему, кто тут злой и опечаленный, так это вы двое.

Эльза закончила перевязку и сложила вещи, грязные тряпки и инструменты на поднос. Уже в дверях она обернулась и произнесла:

— К тому же, неправильно это — оставлять свои земли на управление чужого лорда, пусть он и твой кузен. Неужели так ты хочешь отплатить Второму Дому за смерть Аракано и других? Ты не можешь позволить им править здесь, когда ты — Нолдоран по праву.

Нолтармо кивнул, тут же посерьезнев.

— И если уж ты собрался платить по счетам, ты должен откупиться тем же. Что стоит медная корона Макатано, сделанная на берегах Пробуждения? Кровь — железо, а не медь, ты же знаешь. Ты готов отдать жизни своих братьев?

— За исполнение Клятвы, — уточнила Эльза.

— И чтобы искупить свои грехи, — с нажимом добавил советник.

Они оба уставились на Майтимо.

Он схватился за голову. Ужасная боль сдавливала голову. Как тень железного венца, отлитого из крови пленников Ангамандо, которым, насмехаясь, короновал его Моринготто там же, у ног своих.

— …И чтобы снять Проклятие Севера, — добавил еще один голос.

Маэдрос поморщился от боли в спине, словно его опять полоснули мечом. Обрубок руки пульсировал, словно его снова сжимали тиски Тангородрима. Он обернулся туда, где слышал голос.

— Ты…

— Мне ли этого не знать, — медленно промолвил тот. — Не оттого ли вы, эльдар, нарекли меня Фэантуром?

Маэдрос резко сел. Воздух стоял в горле замшелым камнем, а в лицо дул промозглый утренний ветер из распахнутого настежь окна. Пот на лопатках был холодным.

Мы обманули смерть и отняли её победу по праву.

Ничто не может одолеть нас.

И мы рады ступить в Ад, зная

Что затем мы воспрянем.

Light of Aidan — Lament ©

Кость качнулась на ребре в последний раз, и, откинувшись назад, гордо продемонстрировала тройку. Майтимо вздохнул и передвинул фишку — красная фигурка обреченно съехала по змеиному хвосту на целых три пролета замка вниз.

Младший брат остался сидеть с неестественно выпрямленной спиной, отрешенно созерцая вид за окном.

— Твоя очередь, — напомнил старший, подталкивая кубики ногой в сторону Макалаурэ. — Ты уже в шаге от выигрыша.

— А тебе, как всегда, не везет. Зачем предложил?

— Это первая игра, которой я тебя научил, — хмыкнул тот.

— В этом вся причина? Но мы оба предпочитаем игры посложнее… Заскучал по детству?

— Может, и заскучал, — кубики Макалаурэ в сумке показали девятку. Одного балла не хватило, чтобы дотянуться до лестницы, которая бы доставила его сразу на верхний этаж. Брат неопределенно пожал плечами и откинулся обратно, сгрудившись на своем уголке узкого подоконника.

— Тебя совсем не радует Химринг?

— Меня не радуют причины, по которым ты позвал меня. Ты нужен здесь, как военачальник. Я не смогу заменить тебя снова, — меж бровей Макалаурэ пролегла морщина. Так она делала его даже старее Кирдана с его бородой. А ведь Кирдан был ровесником Татьи. — Ты очень опрометчиво поступаешь. Только подумай, чем снова это может закончиться.

— У нас за спиной собирается армия, и кто знает, какая окажется больше? Где их ставка? Откуда идут? Сколько еще осталось там, где мы не знаем? Я не могу гадать, это роскошь.

— Амбаруссар могут справиться сами, — настойчиво повторил брат. — Они не одни. Гномы тоже обеспокоены — мне известно содержание тех писем, что шлет Карнистир. И если ты уедешь в такой час… Я не смогу разорваться меж своими землями и Химрингом. Кто будет защищать Врата?

— Ромайон? Я помню его, он хороший воин. И твоя Миднайт неплохой стратег.

Макалаурэ скривился, будто съел лимон — ту яркую желтую штуку, что отец как-то привез с Эрессэа. От Майтимо не ускользнула перемена в его лице, пусть он и довольно быстро совладал с эмоциями. В последние годы, его лицо мало меняло свое выражение.

— «Моя» Миднайт уже давно не во Вратах. И не вернется до выступления. Она уехала в Таргелион.

— Весьма опрометчиво отпустить её в такой час.

— Опрометчиво позволить ей остаться. Если она погибнет — то навсегда, — Макалаурэ прямо посмотрел на него. — Как и все они. Я не говорю сейчас об их пользе или каких-то знаниях… Но сможешь ли ты принять — и простить себе — их смерть — окончательную? Я — вряд ли.

— Она идет на болота.

— Уже не идет. Я отговорил.

— Вряд ли она откажется от своих слов участвовать в войне, — насторожившись, он внимательно следил за лицом Макалаурэ. Не может быть, что…

— В войне пусть участвует. Но не в битве. Она все еще женщина, каким бы воином она ни была ранее. К тому же…болота… думается мне, они отказались от затеи, что предлагали ранее.

Брови Майтимо, обкусанные огнем и шрамами, искривились и затерялись под сенью выпавших из косы волос.

— Отказались? Они должны были сказать мне об этом.

— Но теперь командование перенимаю я, — обманчиво мягко напомнил Макалаурэ. — Не так ли? План остается тем же… Но с некоторыми изменениями.

— Вот же ты…и лис, братец.

— Уж шерсти рыжей в тебе побольше, Руссо, — усмехнулся Маглор. Но вышло откровенно криво. Он вновь бросил кубик. Семерка. Голубая фигурка миновала соблазнительные лестницы и достигла вершины. — Но смотри… не приди последним, как здесь.

Майтимо перевел взгляд на свою костяшку. Его фигурка очутилась в котельной — среди чанов и язычков пламени, красная на красном. Между ним и младшим братом был разрыв в шесть этажей. А та коварная змея, что опустила его так низко, была серебристой, как форель, и в черных пятнах, будто испачканная в золе. Он зачарованно провел пальцами по рисунку. Змеёныш скалился, насмехаясь над ним.

Кубики плавно перекатывались в огрубевшей ладони, задевая тонкий шрам, идущий от кончика большого пальца вверх, к локтю. Говорят, в азартных играх не везет тем, кто более удачлив в прочих, более благородных делах. Но мог ли он себя назвать благородным? Он вновь перевел взгляд на отрешенного от мира Кано. Рассказать ли о ему о Фэантуре, который явился ему во сне?

Нет… Вала весьма прозрачно намекнул, что задача эта лишь для него одного. Пожертвовать братьями, чтобы снять Проклятие Севера? Бред какой-то. Не в духе Валар идти на подобные сделки. Они стражи Света и Закона Эру, Стихии и сами Закон во плоти, это больше в духе…

…Моргота.

— И всё же я настою еще на одной партии, Кано.

Канафинвэ, уже свесивший ноги, чтобы соскочить с неудобного подоконника, оглянулся на него через плечо и издал совсем мальчишеский хмык.

— Не забудь то же самое повторить под Черными Вратами. Он оценит.

Эльза прикрыла глаза и с наслаждением вдохнула по-утреннему морозный воздух. Здешний ветер не принес с собой ничего, кроме прохлады — ни запаха цветов, ни можжевеловых кустарников. Аглонская крепость больше была под стать Куруфину. Монолитная и неживая.

Её уединение на террасе разрушилось с приблизившимися, нарочито шаркающими (иначе бы она не заподозрила их приближения) звуком шагов.

— Уныло здесь, правда?

Эльза наклонила голову.

— Лорд Тьелкормо.

— Ты даже не удивишься моему появлению? — этот нолдо был бодр и весел. Он сверкал белозубой улыбкой так, будто одной стрелой убил трех тигров и кабана в придачу.

— Охота была удачной? — вежливо поинтересовалась она. Но Тьелкормо вдруг переменился и слегка поджал губы: искры в его глазах еще тлели. Может, не стоило? Правила приличия требовали поддержания разговора, раз уж лорд разделил с ней блаженное ничегонеделание на террасе.

— И почему все прекрасные девы уверены, что я не создан ни для чего иного, кроме как охоты и битвы? Все встречают меня одним вопросом.

— Утро, — отчеканила Эльза. — Ваши плащ и сапоги в пыли и грязи. Вы бодр и весел, а также за вами слава Охотника, ученика самого Владыки Лесов. Еще вопросы, лорд?

Тьелкормо рассмеялся.

— Не буду больше спорить с тобой, милая Эльза. И как твой острый ум еще не прославил тебя? Но полно… Ты была почти права. Я приехал с заставы Высоких Ворот с хорошими новостями.

— И вы решили разделить их со мной, а не со своим братом, или же своими приближенными?

Турко прищурился. Одинокий луч пробился из-под нависшей гряды серых туч и скользнул прямо в его искрящийся зрачок. Он стал совсем серебристым. Как блики на озере.

— Отчего же вы, эльтеры, знаете о нас всё, когда мы о вас — ничего?

— Отчего же вы ничего не знаете? Ваши старшие братья знают больше, чем мы того хотели, а некоторые иные — больше, чем знаем мы сами. Но поверьте, что ни те, ни другие, ни третьи в нашем лице вовсе не в восторге от такого знания.

Нолдо усмехнулся.

— Не думай, что я не в состоянии оценить заумную шутку. Но всё же, давай начнем сначала? Кто твои родители?

— Я не знаю.

— Ты не знаешь, чем они занимаются?

— Вероятно, больше ничем, или тем же, чем и до моего рождения. Но я не знаю.

Тьелкормо поднял с перил какую-то гальку с отпечатком ракушки — и как она только тут оказалась? — хотел было швырнуть её, но предпочел вглядеться в отпечаток какого-то древнеэндорского аммонита.

— Ты родилась в том же городе, что занял бы половину Белерианда?

— Нет, я родилась на корабле, а он бы занял всего лишь одну десятую Белерианда.

— Такой огромный корабль?

— Он вёз остатки нашей уцелевшей расы. Погоди, а разве Ирма тебе ни о чем таком не рассказывала?

— Может, и рассказывала, да только я не слушал, — Тьелкормо сжал камешек в руке и все-таки швырнул куда-то в сторону птичьей башни. Оттуда донеслось далекое восклицание. — Вот ведь негодяй. Каков, а? Спит на посту, пёс… — он повернулся к Эльзе со все той же шальной усмешкой на полных губах. Таких красивых губ даже у редкой красавицы не найти. Не зря шепчутся и в голос говорят по всем углам, что лорд Аглона — Прекрасный. — Я думаю, ему и трех дежурств не хватит. Думал, раз лорды разъехались, можно и вздремнуть часок-другой… Как с этим только мой брат справляется?..

— Насколько я знаю, у нас никто не спит на постах. Лорд Маэдрос жесток в гневе.

Тьелкормо посмотрел на неё удивленно, но всё же согласился:

— Вообще-то, я имел в виду Курво… Меня-то частенько тут не застать — всё в разъездах. Но Нельо… Бывает за ним такое. Он как с Ангамандо вернулся… — он осекся. — Впрочем, не стоит о таком говорить, уж тем более за его спиной. А что за корабль такой, с десятую часть Белерианда размером? Весь народ нолдор не перевезти на одном королевском борту Ольвэ, там с десятка два понадобилось, не меньше — я не считал… А ведь еще по Льдам шли. И в Тирионе остались многие.

Эльза уставилась на горизонт. Как выглядит тот город-призрак, с которого ушли все жители? Проклятые богами жители? И что за король ныне правит теми жалкими остатками народа?

— Как печально, должно быть, выглядит ваш город, — А город-то из белого камня. Печальный цвет.

— И ammё, — вырвалось у него. Эльза сделала вид, что не услышала.

— Мои родители тоже, вероятно, родились на том корабле. Он летел в космосе десятки лет. Многие из его жителей спали, многие доживали там свои жизни, проживали их, даря жизнь новым поколениям… Это был как целый мир… Крохотный искусственный мир, заключенный в железную коробку без входа и выхода.

— Тогда почему ты не знаешь хотя бы имени матери?

— У нас… всё сложно было, — Эльза неловко коснулась затылка, глядя, как Тьелкормо оперся на перила и уставился на неё с неподдельным интересом. — Особенно с деторождением, понимаешь… В последние века нашего родного мира — родного для нашей расы — естественное деторождение было редким случаем. Из материнской утробы, через нормальное зачатие, ребенок наследует… — она запнулась, не находя нужного слова. Квенья еще чужеродно ощущался на языке, но и в нём нет таких понятий, — он берет наследие родов отца и матери. Многие болезни и…пороки? Недостатки внешности, слабости ума и сердца. А когда стал вопрос выживания людей как вида — людей стали… делать? — в капсулах. Таких небольших стеклянных коробочках. Конечно, у них были родители — у всех из них. Те люди, которые дали им часть себя, из чего мы и…получаемся. Не знаю, как сказать на квенья…

— Я тоже, — беззаботно отозвался Тьелкормо, хотя взгляд его было не прочесть. — Никогда не ходил на уроки Ваны и Эстэ. Отец тоже как-то обошел этот вопрос стороной, хотя уверен, он знал больше, чем любой другой эльда.

— У нас тоже была традиция заговаривать с детьми об этих делах в возрасте их совершеннолетия, — Эльза грустно усмехнулась. — Но это так давно кануло в лету… В общем, те, кто выходили из таких коробок — они были идеальны, совершенны. Те, кто их выращивал, как клубни в грядке, очищали их наследие от всех болезней и шероховатостей. И все получались одинаковые…. Одинаковые в своей совершенности. Со здоровыми сердцами, костями, идеальным зрением и слухом — насколько это возможно для нас, людей. Но на корабле такого не сделаешь. Все ресурсы отходили на поддержание жизней уже живущих.

— Но вы родились. От таких же… совершенных родителей.

— Да. Но это совсем иная история, — Эльза погрустнела. — Не будь её, мы бы знали свои настоящие фамилии и имена. Но у нас есть то, что есть. Как бывает в маленьких закрытых обществах, у нас стали происходить перемены. Плохие перемены. Я не знаю подробностей. Но точно знаю, что по приказу последних протекторов, в корабле везли эти…яйца. Человеческие зародыши, которых нужно было вырастить в коробочках. Ведь знали, что многие живые люди не доживут… или не переживут этот полет. Остальные узнали. И было…многое. Уж не знаю, кто победил, и родилась ли я на том корабле из коробки или вышла из утробы матери, но дети были отняты у всех. Мы росли отдельной общиной. Тем, кто видно, что был связан кровным родством давали одну фамилию. Так мы стали Скайрайс. Кстати, — Эльза улыбнулась. — У всех остальных фамилии тоже начинались на «Скай», что означает «Небо». Скайуокеры, Скайлайты, Скаййорты… Так что, видно, те другие хотя бы по бумагам могут считаться нам родственниками.

Тьелкормо уже не смотрел на неё. Он задрал голову вверх — туда, где лениво рассасывались тучи. Будто и не слушал её совсем последние несколько минут, не отрывая своих серебристо-стальных глаз. Эльза едва слышно вздохнула и оправила тяжелый серый плащ на плечах и спрятала под полы пальцы. Они совсем замерзли и стали красными, как и её новые сафьяновые сапоги со вздернутыми носками.

Понемногу, по крыше забарабанил легкий дождь. Феанарион спрятался обратно, словив несколько капель в пушистые волосы, не стянутые привычно в низкий хвост, и только тогда снова повернул голову вниз, в её сторону:

— Мой вопрос будет в духе моего отца и брата, Кано. Что значит вторая половина?

Эльза моргнула.

— Чего?

— Твоего второго имени. Скай-райс. Что значит второе?

— О. Это «Восхождение». Да, скорее всего так. Или «Возвышение», как больше нравится.

— Восхождение на небо? Красиво звучит, — Тьелкормо высунул руки за перила. Дождь радостно наполнил его широкие ладони звенящими каплями. — Дождь пошел. Теперь, всю грязь смоет наконец.

— Боже! Я ступила в эту мерзость, — Ирма сдернула с ноги сапог и, неловко балансируя, вытряхнула воду. — Вообще-то я слышала, что в болотах чистая вода. Природный фильтр и всё такое.

— Да, так и есть. В обычных болотах, — подтвердила Мария, ощупывая длинной палкой кочку впереди. — Но это просто напичкано трупами. Как тебе такая фильтрация, а?

— Ни о чем, если честно, — Ирма махнула рукой, разгоняя дымку у глаз. Дышать становилось тяжеловато — маска потяжелела, и начинала основательно давить на уши. Мария стремительно таяла впереди. — Нам нужно поторопиться. Каков вообще план действий? Он ведь поменялся, не так ли?

Голос Марии доносился, как из-под толщи воды. В собственной голове.

— …Джеймс вспоминал, что здесь очень много газа. Точнее, он говорил про свечения, а они без чего-то такого не возникают. Здесь слишком влажно… Боюсь, план Миднайт не сработает.

— Брось, его у неё не было. Тогда ей было нужно просто выбороть нам место в битве и дать возможность развернуться. Слишком долго мы сидели по своим комнаткам, как прилежные весталки.

— О да, — буркнула Ирма. — Тогда зачем мы идем так далеко?

— Нам просто нужно найти твердь, чтобы я смогла спокойно взять пробу, — пробормотала Мария.

— Ты что, эту штуку с собой тащила? Дура, а если нас поймают?

Мария отмахнулась от яростного шипения позади.

— Если тащить это все в крепость, уйдет много времени. Лучше сделать все сразу.

— И ты так легко просчитаешь, какой вирус наиболее…сопоставим со здешней средой?

Мария кивнула.

— И много от чего орков косит? — невинно продолжила Ирма и закашлялась.

— Поберегись, не дыши ртом. Не делай себе же хуже.

— Как будто я сейчас глюк поймаю. Я, в отличие от вас, обладаю очень крепким иммунитетом. Меня и чума не возьмет.

— Тьху на тебя. Я говорю про маску. Всё, — палка с характерным, мягким стуком уперлась в камень. Валун полностью порос мхом и лишайником, вокруг еще рос колючий кустарник. — Места немного, но нам хватит.

— Давай уже быстрее, и смотаемся отсюда. Я всей душой ненавижу это место.

Мария отодвинулась назад и скинула с плеч рюкзак, тут же закопавшись по самую шею. Ирма устроилась совсем близко, спина к спине, свесив вниз одну ногу и, оперевшись на колени, уставилась в мутную воду. Из воды на неё глядело лицо.

— По правде говоря, и смотреть страшно, и не смотреть — невозможно.

— Только хотела тебе сказать, — Мария осеклась и вывернула шею под максимально возможным градусом. — А ты уже… Не боишься их вида?

— Хорошо, что у них глаза закрыты.

— Откроет — сразу кричи.

— Спасибо за новую фобию.

— Не благодари, — Мария ловко свесилась со своего насеста и зачерпнула в тонкую колбочку болотной воды и тут же вставила в титратор.

— У тебя и все необходимое сохранилось? — хмыкнула Ирма.

— Я очень экономила. Титры я почти не использовала. Разве что при экспериментах с орками.

— Наслышана о твоих зверствах в Таргелионе. Судя по письмам, Карнистир очень напуган. Хотя по нему и не скажешь.

— Он не напуган, — протянула Мария, запустив процесс анализа. — Он недоволен, что вся эта грязь творится в его владениях. Но выбора у него особо нет: магией с ними не справиться. Нет универсального заклятия, чтобы выкосить всех орков подчистую. Заклятия нет, но пандемию организовать-то можно.

— А почему нет? Здешнее пандемическое заклятие общеизвестно, как Проклятие Севера.

Мария усмехнулась.

— Уж Морьо-то такой силой не обладает. И даже Финдарато, если бы очень захотел.

— Если Морьо такой талант, почему он братьям не поможет?

— Он обладает тем, чем обладает каждый эльф от рождения. Разве что работал над этим… Я не знаю. Ничего такого в моих глазах он не увидел, но и мысли, и душу читает очень неплохо, — она хихикнула. — Жаль, конечно, его, но я думаю исключительно на нилу (прим. язык Нила).

Прибор коротко пискнул, и на экране заструился ряд символов.

— Что там?

— Тебя это удивит, — светлые брови Марии исчезли под выбившейся из косы длинной челкой. — Но вода чистая. Можешь пить.

— О мой бог. Только не говори, что после такого эти инферналы встанут и пойдут нас убивать.

Мария медленно покачала головой, и потянулась к сумке. Оттуда вскоре появился еще один тонкий стеклянный картридж для смены титров. Он был наполнен густой черной кровью. Мария вновь принялась копаться в своей портативной лаборатории.

— Я хочу посмотреть, растворится ли в этой воде некоторые элементы их крови…

— Т-клетки? А они разве могут?

— Могут, — Мария кивнула. — Это что-то вроде полного форматирования данных для крови. Не хочу вдаваться в подробности, это долго… Но, если мои опасения подтвердятся, то Моргот над своими тварями поработал очень хорошо… Вот черт. Продуманный мужчина. Такого бы у нас приняли с распростертыми объятиями.

— А можно краткий комментарий для тех, кто не в теме? — едко поинтересовалась Ирма. — Чем это нам грозит?

— Полной адаптацией орков к чужеродной, и даже враждебной среде. Конечно, если это не огонь эльфийских душ, и не закачанный им в вены воздух, — огрызнулась та. — У них очень гибкая иммунная система и устройство организма в целом. Моргот очень постарался над их начинкой, и пренебрег внешним видом, чтобы обвести нас вокруг пальца. Или Валар — кто его знает… Но то, что он гений — отрицать нельзя. Видишь? — Мария потрясла недавно использованным картриджем. Кровь как будто посветлела. — Нормальная реакция с чужеродными элементами — загустение. И зараженная чем-то кровь… она другая. Этого невооруженным глазом не видно, но с анализами, — Мария кивнула на еще один прибор, извлеченный из рюкзака. — Короче, никак. Только взрывать к чертям.

Ирма вновь уставилась на лицо под ногами. Эльф (а это, несомненно, он — не орк же) лежал с видом оракула, или монаха, пребывающего в глубокой медитации много десятков лет. И как только люди так выживали — не во сне, но без еды и воды?.. Люди.

— Кровь! — Ирма ахнула. — А как же наша кровь? В нашем организме ведь живут вирусы, не так ли? Но у нас к ним иммунитет!

— Вирусы так долго не живут, не дури. Память о них — да, но не они сами. Идея хорошая… — Мария задумалась. — Но не реализация. Орки могут и не попасть под удар. Но эльфы, гномы — кто знает? И люди — если они придут? Мы не можем так рисковать.

— Но у тебя, совершенно случайно, не затерялся какой-нибудь ма-а-аленький огородик вирусов и вредоносных бактерий?

Мария хмуро посмотрела на неё исподлобья.

— Нет.

— Очень жаль.

Мария нащупала палку и тяжело поднялась на ноги, закрепляя под грудью лямки рюкзака.

— Идем, мы слишком засиделись. Джеймс и ребята из синдар уже давно ждут на берегу.

— Могли и с нами пойти, чего уж там, — пробурчала Ирма, соскальзывая на приглянувшуюся палке кочку. — Ух!

— Что там?

— Да так… ничего, — Ирма с некоторым разочарованием уставилась на вспоротую острым углом валуна ладонь. И как так только получилось? Она оглянулась назад. Так и есть. Темное пятно расползалось в лишайнике, а крохотные капельки, стекающие к локтю, разбивались о нетленную гладь прямо над тем самым лицом.

Она потянулась за запасным платком в карман и обвязала руку, опустив закатанный рукав.

— Ты там утонула? — их с Марией вновь разделяли толщи воды.

— Не в этой жизни.

Вздохнув, Ирма ван Лейден последний раз оглянулась на мертвеца. Вода над ним все еще была розоватой. Его глаза были по-прежнему закрыты. Она передернула плечами и быстро устремилась прочь, нагоняя Марию.

Год спустя. 22-й год Анара и Исиль.

— Меня зовут Мальгалад, — высокий и плечистый синда склонился в вежливом поклоне. Его золотисто-русые волосы, сплетенные в мудреную многоуровневую косичку на затылке, неловко свесились на нос. — Маблунг послал мой отряд к вам.

— Да уж, спасибо, — Рига улыбнулся и отзеркалил синдарский поклон. — Я, кажется, помню тебя. Ты часто мелькаешь на южных границах. Когда мы зачищали Фаласский Тракт…

Эльда поспешно закивал.

— Да, да. Мы виделись. Мой сын Амрот… спасибо тебе, ранья, твой меч отвел от него смерть.

Рига неловко улыбнулся. С синдар всегда было сложно. Он оглянулся назад, на Джеймса, удобно устроившегося в тени: тот пустующим взглядом уставился на колыхающиеся полы походного шатра.

— Когда мы выступаем?

— Второго дня от сегодня. Мы увидим отблески кольчуг и щитов народа Финголфина за много лиг от Барад Эйтель, — хмыкнул Штраус. Увидев, как замялись синдар, он пояснил: — По внутреннему периметру Дортониона зажгутся сигнальные огни. Для нас и Артаресто. То есть, Ородрета, брата Финрода. Он держит остров Тол-Сирион. Джеймс? Не хочешь ничего добавить?

Джеймс покачал головой.

Полы шатра, на которые он непрерывно смотрел, наконец, откинулись, и внутрь прошел еще один синда — с туго забранными в узел серебристыми волосами.

— Куталион, как дела на границе?

— Ни шороха, ни крика. Будто выжидает не только наша сторона.

— Не видно огней с нашей стороны?

— Темно, хоть иглы ищи. А почему вас, раньяр, лишь двое?

— Опасно нас бросать всех сразу в одно место, — буркнул Рига.

— На совете Маблунг слышал совсем другое…

— Так было нужно… — Рига уставился на карту, смутно обрисовывавшей границы топей. — Если мы хотим успеть вовремя, с места нужно сниматься уже сейчас. Переход на ту сторону Ривиля к Ард-Гален по меньшей мере занимает сутки. А мы с поклажей.

Мальгалад перекинулся с Белегом парой коротких фраз и вышел отдать приказы.

Белег тем временем приблизился к столу. Пальцы Риги скользили по карте Белерианда, словно двигались по своей воле.

— А где другие? — вполголоса поинтересовался Куталион. — Вы оставили их за линией войск? В безопасности?

— Никто из нас никогда и нигде не будет в безопасности, — хрипло ответил Рига. Он указал на точку рядом с холмом Рерир. — Миднайт здесь, в главной ставке Карнистира, моя Мира тоже должна быть там. Мария и Ирма страхуют нас позади, в Химладе. Если пойдет что-то не так…

— Мы не должны надеяться на женщин. Мы должны защищать их, а не посылать вместо себя в бой.

Рига хмыкнул.

— Этих оставь… Эко мы попали сюда, да вовремя. Из огня да в полымя.

Белег поднял голову.

— О чем ты?

— Да так… Не бери в голову, — Рига отмахнулся и собрал карты в кучу. — Сворачиваемся. Нам пора выступать.

Он посмотрел Белегу вслед и негромко поинтересовался у Джеймса:

— Тебе как? Легче?

— Намного. Мне кажется, я все еще переполнен той черной дрянью. Но я готов к переходу, — Джеймс нахмурился. — Не считай меня слабым.

— Я не считаю, — Рига не сильно сжал его плечо. — Ты не слаб, но эта слабость — твоя, перед болотами. Смотри, чтобы она не стала для нас роковой. Иной раз Мальгалад может и не подоспеть. Нас слишком мало, мы не можем позволить себе твою смерть.

Джеймс усмехнулся обескровленными губами. Его кожа натянулась на острых скулах, как истончившийся от времени желтый пергамент.

— Не беспокойся на этот счет. Я еще всех вас переживу.

Рига ободряюще похлопал его по спине.

Они стали лагерем у Ладроса. В назначенный час прибыли его братья из Химлада и Амбаруссар. Старший Амбарусса склонился над картой, пока младший вполголоса разговаривал с Майтимо.

— Это здесь, — Амбарусса ткнул пальцем северней одной из многочисленных бухт Фаласа. — В низине Арверниэн.

— Вы даже не доехали до леса Нимбретиль? — поинтересовался Тьелкормо.

Амбарусса кивнул.

— Да. Мы тотчас же послали птиц в Амон Эреб и Кирдану, но ни там, ни там нападений не было. Мы словно с призраками столкнулись.

— Они не могли прятаться в лесах?

— Нет. Помнишь, Кано говорил, что в южных лесах деревья предпочитают орков на обед?

— Они от любой живности не откажутся, — хмыкнул Тьелко. — Я когда-то посылал разведчиков в Таур-им-Дуинат. Они выбрались только потому, что как и я, были учениками вала Оромэ. Еще один водился с майар Йаванны, потому и смог утихомирить тех…чудовищ. Во плоти древесной.

— Кто остался в Амон Эреб?

— Треть нашего гарнизона. Кирдан обещал выставить дозорные отряды на каждые три мили Южного Тракта. Они знают те места как свои пять пальцев, мимо них ни одна мышь не проскочит.

— Можно ли обойти тот лес с южной стороны?

Куруфин переглянулся с Тьелкормо. Тот мотнул головой и пожал плечами.

— Я думаю, можно. Но у нас нет карт той местности. Скорее всего, где-то там кончаются Эред Луин, и можно попасть на ту сторону материка, — он потер подбородок. — Ты хочешь спросить, водятся ли там орки? Тогда я не знаю, Нельо.

— Мы прочесали весь Оссирианд и Арверниэн, и не нашли никаких следов больше. Похоже, тот караван был один.

— Вы уничтожили всех?

— Всех до последнего орчонка, — хмыкнул Амбарто. — Уж можешь быть в этом уверен.

— Еще бы я не был, — пробормотал Майтимо, вспомнив побоище под красными холмами. Но после того сражения ему пришлось сняться с места и нестись во весь опор в Химлад — Куруфин прислал встревоженное письмо. Снаружи послышались громкое бряцанье доспехов и голоса. Он отвлекся от своих мыслей.

Нолдо, в полном облачении стоявший на страже, молчаливо откинул порог и пропустил новопришедших. Майтимо повернулся и изумился.

— Финдарато? Ты рано. Ты писал, что задержишься.

— Я знаю, — улыбнулся тот. — Но это ведь хорошо? Элу, оказалось, сдержал свое обещание и прислал два отряда — они с раньяр уже где-то схоронились в топях. Пока мы их искали… Я думал оставаться там, но мы нашли их. И, Майтимо, — Финдарато отстегнул ремни с ножнами и отставил их, усаживаясь за стол, — неужели ты послал их в полном составе? Разве это не рискованно?

Он нахмурился.

— Нет. Их там всего двое. С чего ты взял?..

Финдарато перевел дух.

— Тогда хорошо. Знай, Майтимо, пусть я и поддержал тебя во многом, затея с топями мне вовсе не нравится.

— Иных вариантов пока нет, а нам нужно заткнуть все проходы в Южный Белерианд. Если грамотно расставить силы, можно обойтись и малым отрядом. Даже отрядом из синдар под предводительством раньи. Мы должны сосредоточиться на Черных Вратах.

Финдарато качнул головой.

— Ты совсем не знаешь тех болот. Они запутают и сведут с ума любого, будь то сильный духом и телом, будь то глухой к Песне или ученик самих Фэантури, каким ведомы любые Пути… Там властью обладает лишь Моргот.

Фэантури. Он снова будто наяву увидел те белые глаза из сна. Фэантур был укутан в плащ из золы и тумана, и под низко надвинутым капюшоном не виднелось лица. Только белые, без зрачков, бездонные глаза-провалы. Спросить ли совета у Финдэ? Раньше он был куда более частый гость в садах Лориэна, чем весь Первый Дом во главе с Фэанаро — а они каждый год ездили туда, где лежала Мириэль, чтобы почтить её память.

— Майтимо? Майтимо! О чем ты задумался?

— Ноло рассказывал, что видел там призрак отца. Может, там и впрямь так опасно, и мне стоило…

— Не стоило, — перебил его Тьелкормо. — Ты нужен здесь, ты — главнокомандующий восточного гарнизона, как ты можешь засесть в каких-то болотах? Однажды ты там уже засел…

Финдарато легко встряхнул его за плечо, и Турко замолк.

— Когда мы выступаем, Майтимо?

— С рассветом.

Маэдрос сжал переносицу. Так бывало, когда мысль заседала в голове настолько глубоко, что становилось больно. И есть она, и нет её перед глазами. Она настойчиво крутилась на поверхности, и ускользала, как вода сквозь песок.

«…Насколько мне известно, как и тебе, мой дорогой брат, далеко на востоке с восходом Васы должны были пробудиться Второрожденные дети Эру. И если орочьи караваны потянулись уже с Востока, ты знаешь, что это значит. Нам не стоит медлить. Я предлагаю свою помощь. Амбаруссар могут отправиться в Оссирианд на их поиски, а я — в холмы Андрама. Со мной поедут наугрим. Это общая проблема, ведь путь на восток преграждают их горы, и, возможно, мы сможем узнать, каким именно образом эти твари проникли в Белерианд, минуя залы Ногрода и Белегоста»

Майтимо насилу оторвался от завораживающего танца пламени в отцовском светильнике — и перевел взгляд на застывших под его взглядом Амбаруссар. Его голос зазвенел от напряжения.

— Вы узнали, каким образом те твари проникли в Белерианд?

— Нет же! Ты же с нами там был, Нельо! В красных холмах много ущелий, в которых они хоронились — тогда ты сам сказал, что возможно, они плодились там и выжидали своего часа, — тот, что помладше и потемнее, Амбарто, свел в переносице брови, практически зеркально отражая старшего брата.

— Тогда почему это известно Карнистиру? — Майтимо осекся. Нет, откуда?

Амбарто вновь изобразил ту же эмоцию — недоумения.

— Откуда ему? Он даже не первый, кто затрубил тревогу. Он закопался в холмы вместе со своими гномами, и носа оттуда не казал, пока ты не написал ему из Химлада. Ты что, не помнишь ничегошеньки?

— Майтимо? — теперь уже к ним присоединился и Тьелкормо. — Ты давно спал?

Финдарато тенью возник рядом.

— Что с тобой происходит? — шепотом спросил он. — Мы можем отложить наступление?

— Нет, — прохрипел феанарион. — Мы не будем. Эру, я должен во всем разобраться.

— В чем?

— Давно ли к тебе являлись Валар, Финдарато?

Финдэ зажевал губу. Огонек в голубых глазах замерцал с опаской. Но он ничего не ответил. Майтимо вздохнул, провел ладонью по вспотевшему лицу и отстранился.

— Не бери в голову.

— Тебе и впрямь, нужно поспать, Нельо, — Финдарато смерил его подозрительным взглядом и напоследок чуть сильнее, чем обычно, сжал плечо.

Скажи мне, ты можешь мне сказать.

Майтимо притворился, что не слышал.

— Морок, — выдохнул он. Гортхаур, верный майа Моринготто, его наперсник и главный из военачальников — никто иной более не способен на столь изящное сплетение явного и иллюзорного. Но как майа мог прокрасться в его сны? И был ли это он?

— Что? — Тьелко, оставшийся последним, был смущен.

— Морок, Тьелко. Отправь гонца к Артаресто — я помню, Саурон умеет заклинать воду, и морок поднимается от неё. Тем, кто будет сражаться у Сириона, придется несладко.

Chapter Text

По цепи, один за другим, в холмах от Химринга к востоку зажглись сигнальные огни. Карнистир отдал приказ выступать.

Их войско перешло Большой Гелион еще два дня тому назад, и они послужили хорошей передышкой перед более длительным переходом и последующей битвы. Позади форт, вырубленный в скалах Рерира. На западном конце Врат эльфийское зрение уже могло различить ярко-алые знамена Канафинвэ.

Карнистир гнал свое войско вперед и сам мчался впереди с несколькими приближенными — солнце било в глаза, но тьма, нависавшая над твердыней Моргота, опережала его.

Еще до рассвета он встретился с Макалаурэ.

Старший брат в откованных еще их отцом латах и собранными для шлема волосами менее всего напоминал первого менестреля Валинора, и более всего — командира, как того хотел отец. Морьо не удержался от короткого хмыка. Впрочем, это было далеко не впервые, когда он видел Канафинвэ таким.

Кано повернулся к своему знаменосцу и отдал пару коротких приказов.

— Сколько еще у нас есть времени?

— Около трех часов. Их достаточно, чтобы продумать план наступления.

— Разве у тебя его нет?

— Есть. Но мне нужно и тебя посвятить в него, — на привычный выпад Кано и бровью не повел. — Окончательный план я составил в пути. Взгляни.

— Мы выступаем после Дортониона?

Кано кивнул.

— За нами Врата, и как только две армии схлестнутся, некоторые отряды морготовых тварей могут проскочить — ведь нам неизвестно точное количество…

— Тогда мы рискуем.

— Майтимо будет выступать вместе с войском Химлада и Турко во главе. Вместе с ними — Ангарато и Айканаро. Нельо знает, и счел мой вариант верным, — Макалаурэ сощурился и потер лоб. — Мы должны быть осторожными и не допустить их проникновения дальше в наши земли. Пусть я и оставил там Ромайона… Там воинов меньше, чем здесь. Наугрим…?

— Наугрим пройдут со стороны Рерира. Их поведет Гунуд-дур. Таким образом, мы возьмем Моргота в тиски.

— Да. Значит… Йамель, созови командиров.

Знаменосец коротко кивнул и скрылся в ставке. Макалаурэ развернул тяжелый пергамент, пестревший множеством пометок и расчеркнутых линий.

Моринготто опережал их на несколько шагов. Ард-Гален была затоплена пламенем, что свободно лилось из самих Черных Врат, распахнутых настежь. Когда-то густая поросль трав и кустарников превратилась в кипящее пепельное месиво — алое зарево пожаров виднелось от Эйтель-Сириона до Белегоста — к закату прискакал гонец.

Макалаурэ туже натянул поводья и пристально вглядывался сквозь пелену сереющей завесы из дыма, поднимавшегося от тлеющей земли. Его рука была поднята, словно он вот-вот отдаст приказ. Где-то там уже сражался Нельо.

— Воины не смогут дышать этой дрянью. Те маски, которые изготовляли раньяр… они не помогут надолго, — Карнистир остановил коня рядом. — Нам остается только… ждать? — он отчетливо скрипнул зубами. Макалаурэ ничего не ответил, вглядываясь вдаль.

— Я думаю, у нас нет выбора, — рядом остановился еще один всадник, без шлема, но зато в причудливой маске, больше напоминавшей забрало, скрывавшей всё лицо. Из-за темного стекла сверкнули знакомые глаза.

Макалаурэ нахмурился.

— Ты что здесь делаешь? Я тебя отправил в Таргелион не за тем, чтобы ты сейчас скакала в первых рядах. Морьо, ты…

— Ты её попробуй привяжи, — буркнул тот. — Эта женщина крепость изнутри разнесет и Морготу ни камня не останется. Пусть лучше свой энтузиазм на Ангамандо направляет.

— Давай обсудим наши претензии после, — предложила Миднайт с прохладцей. Пусть взгляд Кано, предвещающий ей персональную бурю на десерт, после битвы, оттенялся толстым стеклом самодельных очков, ей все равно было не по себе. Хорошо, что можно не трудиться сдерживать лицевые мышцы — под этим самодельным «забралом» авторства таргелионской парочки она могла хоть рассмеяться и выдать наружу хриплое сипение. — Если у меня не будет опыта в здешних битвах, то и грош цена моим советам и опыту моего мира.

— У меня есть и мои советники, — напомнил Макалаурэ, не отрывая взгляда от затененной линии горизонта.

— Говорила ли я про тебя? — откликнулась Миднайт, но тот уже её не слышал. Только Йамель на миг задержал на ней взгляд и поинтересовался у лордов:

— Мы не можем отправить разведку?

— Нет. Орки будут реагировать на любой шорох — им что враги, что друзья — все одно.

— Сомневаюсь, что эти твари заводят себе друзей, — хмыкнул Карнистир.

Миднайт пожала плечами. Дортонионская цепь полыхала по всему периметру, ярко и ослепительно. Орки боятся огня, но прямо под скалами, где сходятся земли Химринга и Дортониона, тянутся тонкие щели — их так же легко пропустить, как и упасть и погибнуть.

К сожалению, всё, что им оставалось — томительное ожидание. Миднайт повернула коня назад и вернулась к своему отряду, под командование Тальятара, куда пристроил её Карнистир.

Едва ядовитый смрад спал, объединенные армии Макалаурэ и Карнистира схлестнулись с орками. Они ударили мощной лавиной, словно бы и не было где-то впереди Нельяфинвэ. Отряд Макалаурэ бросился в самое пекло, туда, где схлестнулись первые ряды.

Тальятар отпихнул её назад, под панцирь из щитов, но напор орков был сильным, слишком сильным. За доли мгновений их разметало по полю боя: Миднайт прикрывалась чьим-то оброненным щитом, и рубила, рубила, рубила… Оркам не было конца. Из-за заливавшего лицо смога и крови она не видела никого: ни Тальятара, ни Йамеля, ни знамен Первого Дома. Вокруг было зловоние, трупы с белеющими зеницами, кровь и темнота. Солнца не было.

Дортонион горел. От открытых равнин Ладроса до холмов Аэлуина — везде, куда ни падал эльфийский взгляд. С холмов срывались ливни стрел, и подступающие темные легионы становились курганами, по которым, словно полчища муравьев, взбирались новые порождения зла. Вокруг стелился дым — воины братьев-феанарионов остановились на холме, ожидая протяжного звука рога. Лордов конь нетерпеливо рыл землю копытом, но его всадник всё всматривался в сизую пелену искрящегося пепла и далекие отсветы стали. Наконец, Нельяфинвэ Майтимо отдал приказ.

Неудержимой лавиной, глотком свежего воздуха эльфийские воины с востока ворвались в единый кишащий смрадом и гноем организм, подтачивающий когда-то зеленые холмы Дортониона. Затрещали копья и сминаемые конницей эльдар кости орков, хлынула черная кровь. Рыжий лорд ворвался в нестройные ряды орков и гоблинов одним из первых, ослепляя тварей одним видом своим. Новый меч, откованный его младшим братом, рубил коротко и жестко: одни, с рассеченными лишь до кости шеями падали, судорожно роя землю узловатыми пальцами, другие безжалостно сминались под копытами Рава-сурэ, третьих, если те и сумели броситься на лорда, безжалостно пронзал крылоподобным лезвием, закрепленным на культе.

Говорят, орки не могут смотреть в лица калаквенди — они боятся света, плещущего из их глаз, изнутри освещающего их лица. Может, так оно и было, но тогда им, возможно, казалось, что они сгорают в пламени — столь же неистовом и губительном для них, как гнездившееся в глубинах Ангамандо пламя для эльдар.

Майтимо с силой отбросил окровавленное тело и оглянулся — позади него двигалось войско, но кое-где отделившиеся группы светлыми островками маячили в непроглядной гуще врага. Сам он прорвался далеко — к изножью холмов Дортониона, где впереди расстилались груды мертвых тел. Но там, где только-только начал рассеиваться густой дым, были видны скользящие отблески пламени.

— Валараукар, — он помнил их еще с Даур-ну-Гилиат, когда огромные, источающие губительное пламя темные духи окружили Феанаро. А где-то там сейчас бьются Ангарато и Айканаро. Нельяфинвэ оглянулся, сдерживая Равасурэ: солдаты, пробившиеся с ним, остановились, едва переводя дыхание и ожидая приказа. — Подайте мне копье. За мной!

Они зашли сзади, натянув пропитанные каким-то зельем маски, почти не задыхаясь от повисшего в воздухе пепла и запаха крови и гари. Глаза щипал едкий смрад, но рычание и визг орков был лучшим ориентиром. А после впереди замаячили окутанные темным облаком серы с летящими во все стороны снопами искр огненные майар Моргота, теснившие горстку эльфов к стенам холмов, в сторону скалистых расселин.

Майтимо поудобней перехватил толстое копье, скользящее в вспотевшей ладони, и с силой вонзил толстый наконечник под ребра валарауко, едва успевшему обернуться. Копье застряло в дымящейся плоти, зацепившись зазубринами наконечника о крошку костей. Дух издал высокий визг, и звук эхом раздался под нависавшими над ними холмами.

— Тесните их назад, в Ард-Гален! Не дать им пробиться к холмам!

На него обрушились десятки ятаганов и легких мечей, но они скользили по доспехам, даже не царапая их. Первый майа рассеивался дымящимся пеплом и Нельяфинвэ старался не думать, до чего же это походило на золу, что оставил после себя отец.

Он смотрел точно в глаза — огненные провалы — уже другому майа, чью голову венчали бычьи рога.

Орки разом куда-то исчезли; Майтимо подхватил копье, высившееся из груды пепла. Глаза и лоб заливало от горячего пота; дышать становилось все труднее, и он сдернул маску, вобрав носом воздух. Уши заложило от шума и брани, но он еще различал эльфийские голоса, возгласы и сиплые крики. Майтимо бросился вниз, уходя из-под огненного кнута и с силой ударил клинком по тонким ногам, оканчивающихся несуразными чешуйчатыми лапами с четырьмя толстыми пальцами. Валарауко пошатнулся, но устоял на своих упругих лапах и с диким ревом замахнулся снова. Нолдо успел увернуться снова, но кнут все же ощутимо лизнул по латам, пылающим кончиком скользнув под крепления на плече. Майтимо сжал зубы и повернул меч, направляя коня точно под ноги демону. Клинок скользнул куда-то в брюшину, в тонкую щель, где искрилось пламя.

Майа взвыл, но все равно он оказался крепче, чем тот, предыдущий. Хлыст скользнул по ногам, и Рава-сурэ заржал, вздымая копытами землю. Отрубленная кисть балрога и его хлыст с шипением опустились на землю. Майтимо ударил еще раз, поворачивая коня назад: с отрубленной головы лилась шипящая кровь, раскалявшая лезвие клинка до предела.

С Запада донесся звонкий звук рогов, оповещавших о прибытии нолфингов. Майтимо оглянулся: его эльдар еще бились, еще стояли, а дым едва-едва начинал рассеиваться. Но солнца не было.

— Отступаем, отступаем! Назад, к укреплениям!

Им нужно было найти разрозненные остатки воинства и ударить снова. Но искаженный народ, как и смрад, издаваемый им, казалось, проник везде. Эльдар вокруг него закопошились и подняли щиты: окружив его кольцом и отбиваясь от кривых ножей и ятаганов, они продвигались назад — туда, где виднелись высокие синие знамёна.

Это всё больше напоминало Битву-под-Звёздами: но в этот раз свет источали не звёзды. Майтимо со свистом отсек руку орка, протянувшуюся сквозь щит. Но тут воздух разрезал оглушительный свист, где-то вдали полыхнул ослепительный свет, за ним последовал грохот. Майтимо отвернулся на миг и что есть мочи сомкнул веки — этот свет, что тянулся с его спины, на краткое мгновение обелил весь мир — исчезла не только тьма, но и лица, и краски, и даже шум.

Он пришел в себя резко, будто бы залпом вдохнул раскаленного воздуха, вырвавшись из толстых объятий воды: в ушах шумело, а зрение вылавливало лишь смутные, размазанные тени, метушение, блеск. Удар по спине повторился. Кто-то склонился над ним. Майтимо мотнул головой, направив все силы в слух:

— Мой лорд! Мой лорд! Вы слышите меня?

— Слышу, — прохрипел он. — Что за чертовщина это была?

— Это было со стороны Дортониона. Точно не знаю — откуда. Но орки бежали.

— Давно?

— Около часа назад. Уже взошла Васа, и они начали отступать в тень.

— Тот свет… навредил им?

— Многие говорят, что там, где это случилось, многие твари истаяли, как тени.

— Эру Великий… Кваро, собирай воинов. Пошли весть другим лордам, мы должны их перебить до того, как они вновь зароются в свои норы.

— Слушаюсь, мой лорд.

Майтимо с трудом поднялся на ноги — как оказалось, он завалился на бок, и его придавило остывшее тело балрога — он даже не смог рассыпаться в пепел. Голова не пострадала, но он при падении умудрился рассечь себе лоб, и запекшаяся кровь застыла на лице вперемешку с сукровицей. Он наскоро обтерся и распрямился во весь рост, сняв шлем. Мир вокруг него вращался, как если бы он находился в центре гончарного круга.

Вместо зеленой Ард-Гален перед ним расстилалась черная пологая равнина. Ровный слой черно-белого пепла толстым покрывалом укрыл некогда плодородные земли, и белые комья золы кружились в воздухе, как снег. Этот саван загасил последние очаги битвы. Тишина. Отовсюду тянулась оглушающая тишина.

Кварондо подвел к нему коня. Зрачки Рава-сурэ были какими-то шальными: они тряслись, как потревоженные лягушачьи икринки. Майтимо успокаивающе провел ладонью по морде жеребца и потрепал холку. Конь неспокойно перебирал копытами и душил встревоженное ржание в горле, совсем, как храбрый нолдо.

— Тихо, тихо… Всё кончилось… Ты узнал, что это было?

— Это было в Топях. Еще никто не знает, что точно там произошло. Оттуда нет вестей, и неизвестно, есть ли выжившие.

— А что Артаресто?

— Отступил в Минас-Тирит. Синдар молчат. Нолофинвэ прислал весть собираться в стане Ладроса.

— Где Кано? Где мои братья?

— Лорд Финдекано уже в Ладросе. От ваших братьев не было вестей, но с востока видны знамена лорда Карнистира.

— Хорошо… — Майтимо тряхнул головой, и пепел полетел на землю с удвоенной силой. — Собирай воинов и раненых. Последних нужно доставить в Химринг.

— Уже доставили, мой лорд. Те, кто еще могут сражаться, пожелали остаться. Павшие…?

— Много?

— Потери больше, чем нам того хотелось, но меньше, чем ожидали. Наши ряды не прорежены столь сильно, как у лордов Дортониона.

— Не хочешь говорить число?

— Я пока не смог подсчитать. Если отдадите приказ собрать тела…

— У нас нет на это времени сейчас, — Майтимо вскочил на коня. — Собирай выживших, мы должны уже выдвигаться.

Кварондо поклонился. Его лицо в свете неестественно-белого солнца казалось восковым.

— Ты знаешь что там произошло? — крикнул Макалаурэ. Мощь его голоса перекрывала свист ветра и лязг оружия. У Миднайт болели глаза, и лорд отпихнул её к себе за спину. Они увидели эту вспышку издалека — она была как обух в пылу битвы. Тогда, казалось, замедлилось всё: и сила орочьего удара, направленного в челюсть Тальятара, и её собственный меч, который она силилась выдернуть из доспех поверженного противника, и языки пламени, казалось, въевшиевся в обнаженную голень. Знамя Йамеля, падающее со скоростью в миллиметр в секунду…

Ослепительные лучи прорвали полог из мрачных туч и дотянулись до самой Васы — впрочем, не о небесном светиле стоило волноваться. Даже Черные Врата, казалось, отразили тот ослепительный свет. А в голове стучало набатом только одно:

Болота.

Рига.

Джеймс.

Эта штука могла быть только у последнего.

Миднайт сильнее сжимала рукоятку меча, и смотрела слезящимися глазами вперед. Бой нещадно трепал и терзал её волосы, распущенные из-за сбитого шлема, то скрывая её от пронзительного взгляда лорда, но являя её перед ним.

Их армия еще никогда не совершала настолько мощный марш-бросок.

Армия Моргота еще никогда не встречалась с подобной техникой.

А они еще не раз столкнутся с последствиями чьей-то глупости.

Господи. Господи!

— Рига. Рига…. Ты здесь? Здесь?

Джеймс слепо протягивал руку. Лёгкие раздирало огнем: дышать было одновременно и непривычно легко, и тяжело, как никогда более.

— Гром и молнии на твою голову, псина плешивая, — голос, скрипучий, как старое дерево, раздался откуда-то сбоку. — Если мы выживем и доберемся до своих, я вывезу из Таргелиона всё, что только с тобой связано. Включая Марию тоже.

— Рига… я совсем ничего не вижу.

— Я вижу разные оттенки темноты. Это пройдет…. Должно пройти. Ты где, друг?

— Слева… нет, справа. Протяни руку…. Это ты?

— А кто еще? Мертвецов раскидало на мили вокруг. Они уже много лет не реагируют на призывы живых.

— Где эльфы?

— Не знаю. Белег отшвырнул меня в овраг за мгновение до… Может, он скатился вместе с нами. Мальгалад же сзади был со своими ребятами, я и не знаю, где он.

— Вот черт…

Вода, жидкость — липкая и рвущаяся, как слизь, облипала потяжелевшие брюки и застряла в сапогах. Джеймс почти не ощущал зловония — голова сама была как чугунный колокол, облитый бетоном и зарытый под землю, с забитым пространством.

Он с шумом и чувством высморкался и отер руку о штаны. Дышать стало как будто легче. Рядом раздался похожий звук.

— Легче? — усмехнулся Джеймс.

— Легче. Попить бы. Бочонка два гномьего пива и спать. Хоть здесь.

— Здесь не нужно. Иначе и нас припишут к мертвецам и сожгут во славу победы. Мы хоть… победили?

— Ты своей шипучкой раскурочил не только половину армии, но и ландшафт изрядно подправил. Я думаю, Моргот надолго «завис».

— Надеюсь, по эльфам не попало.

— Я старался направить за самые задние фланги темных, ведь передние подавно смешались…

— Готов к гордому прозвищу убийцы и обладателя первого в этом мире звания родителя геноцида? — голос Риги звучал не столько мрачно, сколько устало.

— Если я и впрямь ослеп, это можно сравнять с божьей карой.

— Мы и так наказаны по самое не хочу. Ты где там? Стоять-идти можешь?

— Могу. Вот только куда? Не видим ни я, ни ты. Звать кого-то не вариант.

— Я хочу найти сушу. Я уже нашел какую-то палку, осталось не подхватить пневмонию или еще что похуже.

— Хуже пневмонии будет только её процесс. Здесь нет антибиотиков. Либо сам прирежешься, либо исхаркаешься гноем.

— Нда…

Рига взвалил на себя легкое тело — за последние несколько лет Халпаст порядком истощал, а сейчас и вовсе напоминал бумажный скелет. Даром, что ломило кости и жжение циркулировало по телу вместе с кровью — ноша его почти не ощущалась.

Прочищенным носом он ощущал гнилое дыхание и запах смерти. Крови. Палка впереди то грузла, то щелкала по мелким осколкам камней. Вода в сапогах хлюпала не хуже, чем эти самые сапоги по лужам и грязи.

— Попробуй кого-нибудь позвать. Только тихо.

— Белег? — голос Джеймса задребезжал, словно у столетнего чахлого старикашки. — Эльф? Эльф!

Никто не откликнулся.

— Плохо дело. Мы даже не знаем, сколько… — Рига осекся. Откуда-то сбоку доносился шорох и плеск. Если это прорвало борта оврага, и в их недокотлован льется вода… Нет, звук больно не похож.

— Ранья? Это ты?

— А что, не похож? — Рига вздернул голову. Звук доносился откуда-то сверху. Голос был вроде знаком, но неясен. Но на удивление бодр.

— Знаешь, у нас в Дориате говорят, что когда птица гадит — случится непременно что-то хорошее. Этому, конечно, мало кто верит, но иатрим сочинили это в утешение тем, кого птицы не очень любят.

— Хочешь сказать, что мы по уши в говне?

Голос издал нечленораздельный звук.

— Скорее всего нет, но очень похоже. Что твой товарищ? Он жив?

— Жив, — одними губами вымолвил Джеймс.

— Он совсем плох. Белег, это же ты?

— Я Мальгалад. Белег еще не пришел в себя, но скоро очнется. Нас знатно потрепало.

— А получилось? Получилось?

— Ты что, ничего сам не видишь? — в голосе Мальгалада отчетливо сквозило изумление.

— Очень плохо. Джеймс — совсем ничего. Я не вижу даже, откуда льется свет. Сейчас день или ночь?

— Анор уже опустился за горизонт. Я держу факел. Погоди, я его передам… Аватур, возьми.

Сверху доносилась невнятная возня. Затем чваканье, шорох… Кто-то спускался.

— Мальгалад… — его собственный голос казался чужим. — Погоди… Я хочу быть уверенным, что это ты.

Кто-то вздохнул.

— Хорошо.

Его лба коснулась прохладная ладонь, и прикосновение несло облегчение. Его уставшего мозга коснулось какое-то светлое, освежающее видение: Мальгалад показывал ему его самого, собственными глазами. Он сам в этом видении был чист и вымыт, и синда протягивал ему дориатский хлеб.

— Это лембас. Кусочка хватит, чтобы насытить взрослого мужчину. А это мирувор… Слышишь его аромат?

— Пахнет мёдом. И цветами. Не знаю, чем больше. На вкус не такой сладкий… Запах меня обманул.

Эльфы, сидящие вместе с ним у костра, рассмеялись.

— Он восстановит твои силы. Нам выходить с рассветом, ты должен быть свеж и бодр.

— Честно, я бы съел и весь лембас.

Мальгалад вновь рассмеялся.

— Ешь. Видно, ты никогда такого не ел. Отчего же жадничать?

Его рта коснулся прохладный металл. Кто-то осторожно вливал ему в рот сладко-освежающий напиток. Он вдохнул и закашлялся.

— Очнулся?

— Да… Почему глазам так холодно?

— Я нанес мазь. Не тревожь повязку. Это не проклятие, с этим и я могу справиться. Твой друг сейчас спит, если ты хочешь о нем спросить.

Рига закрыл рот. А потом все же спросил:

— Какой день сейчас?

— Идет третий от завершения битвы. Воины собирают павших.

— Много… — голос внезапно вновь осип. К его рту опять поднесли флягу. Напившись, он продолжил: — Много наших полегло?

— Не так много, как было бы, не примени вы тот свет.

— Значит…наш отряд уцелел?

— Погибло десятеро. Линдэвен скончался от горячки вчера на рассвете. У Мисталада не было… половины тела, когда я его нашел — в его голосе звучала горечь, — Он просил прервать его мучения.

— Ты не убил его. Ты помог ему. Моргот — вот кто убийца.

— Красивыми словами правды не изменишь.

— Но ты помог ему. Ты избавил его душу от страданий, что ведет к искажению. Тогда он точно «спасибо» тебе не сказал бы.

— Откуда ты знаешь, что это ведет к искажению?

— Я в отличие от тебя общался с эльфом, который имел неудовольствие провести двадцать лет в Ангбанде и пообщаться со многими искаженными.

— Я тоже с ним общался, — хмыкнул Мальгалад.

— Да? Когда же?

— Совсем недавно. Он приходил сюда.

— Постой… а где мы?

— Мы в Барад-Эйтель. Здесь собрались все лорды. Я думаю, они ждали, пока вы придете в себя.

— Ох, не такая уж я и ключевая персона.

— Ключевая персона должна объяснить, что же все-таки произошло, — со стороны донесся новый голос.

— Маэдрос, — сказал Рига.

— Именно. Как твои глаза?

— Надеюсь, видеть буду. Я кроме холода ничего не чувствую.

— Всяко лучше, чем помирать от боли. Джеймс?

— Еще не приходил в себя, — за него ответил Мальгалад. — С ним дела обстоят немного хуже. Дориатские целители приглядывают за ним.

— Разве я не присылал учениц Эстэ?

— Не так уж они и способны оказались, лорд Маэдрос, — в голосе синда отчетливо сквозила желчь.

Рига вздохнул и помотал головой.

— Тебе пока нельзя вставать, — предупредил его нолдо. — Половина твоего тела — сплошной ожог.

— Вы будете проводить собрания у моей постели? — ехидно уточнил Рига.

— Почему нет? Я ведь пришел, чтобы выслушать тебя.

— И то верно, — Рига отвернул голову. В ушах саднило. — Остальные…?

— Леди Мария и Ирма удержали Аглон. Туда прорвалось совсем немного. Тьелкормо уже вернулся в Химлад, чтобы зачистить земли. Твоя жена в Таргелионе, туда враг не добрался — гномы намертво держали оборону, и линия ни на миг не провисла. Земли Маглора стали основным полем битвы, но Ромайон не сдал крепость. Орки не ушли далеко. Миднайт ранена, но жива и в сознании.

— Серьезно ранена?

— Рана затягивается медленнее, чем мы ожидали.

— Мы же не эльфы, все-таки, — в голосе Риги еще звучало напряжение, но оно пошло на спад. — Где она?

— Здесь, в Барад-Эйтель. А теперь, — голос эльфа стал строже, — когда я ответил на твои вопросы, ответь и ты на мои. Этот свет… ваших рук дело?

— Да.

— Что это было?

— Разновидность взрывчатки. Мы направили её в тыл врага, за несколько миль от их последнего фланга назад. Взрыв должен быть очень мощный, и затронуть их ряды только до половины, чтобы не затронуть наши линии.

— И у вас почти получилось. Могу поклясться, что даже Кирдан видел эти последствия.

— Мы победили?

— Да. Кровью меньшей, за что я должен вас благодарить, — теперь в его голосе не было ничего, кроме усталости.

— Много погибших?

— Около восьмой части. Намного меньше, чем в Дагор-нуин-Гилиат, — ладонь Маэдроса опустилась на его плечо и несильно сжала. — Спасибо.

Рига улыбнулся ему обескровленными губами.

— Это обманный маневр, — медленно проговорила Миднайт. — Моргот все время отвлекал нас на мелкие отряды, чтобы нанести удар по Дортониону. Он в любом случае выиграет — он хочет отрезать наши армии от снабжения и сообщения, а заодно уничтожить большую часть эльфийских земель. Мы должны разделиться.

— Думаешь, Химлад не устоит?

— Мы не можем знать, сколько орков прошло мимо нас, пока мы стояли здесь и ничего не делали, — огрызнулась она. — Они ударили, как только прошел последний отряд. А дальше не было времени думать. Насколько хорошо защищена Аглонская крепость?

— У них достаточно орудий, чтобы смять их армию. А Высокие Ворота еще нужно пройти.

— Разве нет других подступов? Курво должен был придумать тайные ходы, ведущие к крепости.

— Если у Курво и впрямь они есть, только он их и найдет. Не думаешь ли ты, что таким образом Моргот только загоняет нас в ловушку и те силы могут быть намного меньше тех, что подступают?

На виске Миднайт вздулась вена.

— Я не знаю, мой лорд.

— Нам нужно как-то одолеть этот туман. Огонь с этим справится?

— Боюсь, нам можно уповать только на ветер. Какой там из Валар заведует ветрами?

Макалаурэ отвернулся от неё и заговорил с Йамелем.

Миднайт фыркнула. Он порой совсем как высокомерный мальчишка, не знающий себе цены.

— Мы будем действовать согласно намеченному плану, — сухо произнес Канафинвэ. — Держись меня.

Они вступили в бой одновременно с высоким пением рогов. Карнистир держался в тылу, на востоке, где линию обороны перенимал король гномов Гунуд-дур. Миднайт была в той битве лишь половиной сознания: другая половина не могла не думать об Аглоне, куда направилась ровным строем часть морготовой армии. Эта часть сознания отчаянно твердила «побыстрее разобраться со всем здесь и двинуть назад».

Поэтому она едва не пропустила удар, вернувший её уплывшее сознание. Картинки рядом и сбоку сменялись, как в кино. Она судорожно вздохнула и распахнула глаза, но увидела перед собой лишь чье-то синеющее лицо. Полузадушено вздохнув, она постаралась отпихнуть незнакомого убитого эльфа. Вокруг на неё навалились груды смрадных трупов. Грудную клетку словно изнутри полоснули кинжалом, пронзив одновременно и сердце, и легкие. Миднайт бессильно прошипела и приподнялась на локтях, высвобождая придавленные кем-то ноги. Принялась копошиться, выискивая выроненный клинок. Ага, вот он! Миднайт потянула знакомую, украшенную рельефным узором рукоятку, и лезвие с нежным чавкающим звуком выскользнуло из остывшей раны. Недавний противник лежал в неестественной позе, с вывернутой шеей и смотрел ей прямо в лицо. Когда она успела его так...?

Спину Миднайт пробрал мерзкий могильный холодок и она с новым рвением принялась выкапываться наружу. Неплохо бы укол адреналина, подумалось ей, — так бы боль отошла на второй план. Зато какой шикарный откат случился бы потом! О том, что будет «потом» думать не хотелось.

…Вступая в битву, ей отчего-то отчетливо казалось, что она её переживет, как и многие следующие. Но то, что будет за ними, скрывалось за плотным морозящим туманом. Будет ли это бесславная смерть, спокойная кончина в постели или от вражеского клинка, воткнутого в спину — думать не хотелось. Тогда, сжимая сыромятные поводья или падая с отчаянно ржущей подбитой лошади, она знала — не умрет, не сегодня, не так.

А теперь всё это казалось тупыми бреднями — особенно когда отчетливо стало ясно, что Маглоровой спины давно не видно, войска здесь нет, и она тут одна — живая среди моря начинающих гнить трупов. Сколько она провалялась без сознания? Когда она упала? То мерзкое создание хорошо приложило её своим оружием — но его топор, по счастью, лишь смял поверхность шлема, прорубив гребень, то ли орк руку не так занес… Одним словом — Фортуна. Слава Фортуне.

Миднайт нашла крохотный пятачок земли и со стоном откинулась на спину, обещая себе немного полежать и встать, чтобы идти — куда-нибудь. Если ей повезло, то эльфы подались в погоню, и они еще вернутся; если ей не повезло — то они вернутся, притопчут её мимоходом (если она всё же умудрится вновь откинуться) или же они уже тут закончили и потопали в сторону Ангамандо или топей, где Рига и Джеймс хотели утопить часть орочьего войска. Кажется, она видела ту вспышку света, что замедлило время… Лицо Тальятара…. А потом пусто.

«По крайней мере, остальные в крепостях», — подумалось некстати. За исключением мальчишек, но куда их только кривая не заводила. Миднайт со стоном перевернулась на спину и уставилась на слабо сияющие звезды. По кайме горизонта небо еще пылало огнем. Не хотелось думать от слова совсем — ни о топях, ни о Риге, ни о Маглоре, ни о чем. То ли дело подумать о смерти, например.

Вот интересно — когда они здесь умрут, они попадут в потусторонний мир Арды, или свой? А может «иной мир» на все миры — общий?

Боль в груди поутихла. Далекий голос сознания ненароком предположил, что это оттого, что ввиду недалекой смерти все чувства тела начали «отключаться». Миднайт мрачно посмотрела в темнеющее небо и попыталась подняться — в груди обожгло огнем. Из горла вырвался хрип, но она поднялась на дрожащих ногах и встала. Вдали, ближе к Ангамандо, слышались звуки битвы — и так явственно, как она их не слышала?

Миднайт двинулась было вперед, но воздух точно вышибло из легких, а от острой боли помутнело в глазах. И она осторожно опустилась на чье-то тело, повторяя себе, словно мантру «не отрубаться», от которой еще больше тянуло в спасительную жаркую темноту.

С тех пор солнце взошло еще три раза. Эльфы отбились сравнительно малыми потерями, к замку добредали эльфы с просторов — без крыши, замерзшие и голодные. Несколько опечаленный молодой и пылкий Анганахто, которому не довелось поучаствовать в битве, тренировал их. Вскоре к Барад-Эйтелю пришло и войско Амбаруссар — они разбили шатры за пределами крепости, Рига, покореженный и бессознательный, вместе с таким же Джеймсом, почивал в лазарете. Но вопреки даже тем вестям, привезенным Амбаруссар из Химлада — всё в порядке, Аглон отстоян, пусть даже Тьелпе чуть не погиб, высунувшись однажды ночью на разведку (Ирму, приставленную Курво приглядывать за ним, мало удар не хватил, но всё обошлось), и всё там более-менее в порядке — все пребывали в замершем состоянии: мучительно ждали вестей с Севера.

Обе армии были измотаны, но эльфийские короли знали: им нужно сделать последний рывок, чтобы наголову разгромить остатки огромной армии Моринготто. Войска Второго Дома оттеснили оставшихся орков и спустившихся во время первой битвы со своих скал гоблинов ко внутренней стороне Дортониона сразу с двух сторон — со стороны Топей Сереха и Ард Гален, Нельяфинвэ Майтимо перекрыл все пути отступления со стороны Ладроса. Многие орки бежали в Нан Дунгортреб — скалистую долину, которую когда-то избрала своим жилищем Унголиант, а ныне обитали там её ужасные потомки, которые, издалека почуяв запах крови и тьмы Моринготто, уже сплетали сети и, пощелкивая жвалами, предвкушали роскошную трапезу.

Остальные же были разбиты о скалы Дортониона. Васа сменилась Раной, последние отзвуки битвы стихали. Майтимо, встретившись с королем и кузенами-лордами, отдавал последние приказы: вырыть братские могилы павшим, раненых отправить в лазарет, сжечь всё то, что осталось от орков. Погребальные костры всю ночь освещали остывающий Дортонион.

Ранним утром Майтимо, собрав остатки армии, отбыл на северо-восток, в Лотланн, где ранее условился встретиться с братьями и где была расположена первая линия тыла вместе с ранеными. Полевой лазарет встретил его горькими запахами целительных снадобий и припарок, смешанный с гнилым запахом крови и потом взмыленных коней. Лорд отдал Рава-сурэ на попечение подскочившему юному эльда-оруженосцу и широким шагом направился к раскинутым палаткам.

На сухой земле расположились воины — без лат и кольчуг, с перевязями разной степени пропитанности кровью — одни смеялись, расположившись вокруг небольших костров в вырытых ямах, мешая что-то в походных котелках, другие, привалившись к товарищам, спали беспокойным сном. Некоторые, заметив приметную стать, спохватывались, вскакивали и вразнобой приветствовали лорда, снова и снова делясь с ним радостью долгожданной победы.

Майтимо кивал, улыбался краем рассеченных губ, и продолжал свой путь. У одного из шатров ошивался Гелир — он, не заглядывая вовнутрь, говорил с кем-то, изредка повышая голос, чтобы тот, кто находился внутри, его услышал. Майтимо осторожно приблизился, вслушиваясь в разговор — который, однако, оказался монологом — Гелир рассказывал кому-то подробности боя, благодаря за оказанную помощь.

Голову осенила догадка. Лорд положил руку на плечо Гелира, и тот, повернувшись, отскочил, протараторив извинения и, засмеявшись, добавил:

— Прошу прощения, мой лорд, я всего лишь навсего рассказываю леди Эльзе, как всё прошло. Она очень просила.

— Почему она здесь?

— Она прибыла вместе с остальными целителями. Говорит, здесь их помощь нужнее, а многих раненых попросту не доставить в крепости в их состоянии.

Майтимо отрывисто кивнул и, откинув полог, шагнул внутрь. Гелир, поклонившись, тут же скрылся.

Эльза разогнула спину. Она колдовала над спиной какого-то эльфа — наискось шла глубокая рана. Майтимо от входа видел, что рана уже была воспалена, и края начинали гноиться. На лице Эльзы виднелись крупные капли пота, а повязка на лбу уже была мокрой.

— Как он?

— Эта ночь будет для него решающей. Я сделала всё, что могла. Ему остается только бороться. Мариллэ пела над ним целительные песни. Она пела, а из раны сочилась черная кровь — она-то и была причиной воспаления, но Мариллэ сумела отделить одну от другой, представляешь?

— Представляю, — Майтимо бегло осмотрел бледную девушку. Её скрещенные руки покоились поверх покрывала. А на одном из пальцев внезапно обнаружилось кольцо. Майтимо обхватил ладонью потертое запястье и спросил: — Откуда оно?

Колечко было самым простым — из старого золота, отчасти напоминало перстень, а на месте печатки был выгравирован полустертый рисунок — Майтимо не смог разглядеть поближе, потому что девушка мягко высвободила руку, поднеся его к лицу. Эльза приоткрыла веки и мутным, полуосознанным взглядом разглядывала перстень. Она вздохнула. Рука рухнула на покрывало, и Эльза прошептала:

— Это кольцо мне отдала Миднайт, оно её… старое, когда мы в последний раз виделись еще… — спохватившись, Эльза попыталась сесть, но слабость сковала тело, и она бессильно упала Майтимо в руки.

— Что такое? — он отвел её к низкому табурету и усадил. Эльза потерла лоб и наконец сняла насквозь мокрую повязку. У неё были красные глаза — глазное яблоко было покрыто целой паутиной алых сосудов. И прежде ярко-золотые глаза потемнели.

— Я слышала, Маглор с войском стали неподалеку. Вы стягиваете силы для последнего выступления? А Миднайт? Она же с ним? Она не знает, что я здесь?

Он покачал головой. Недавно примчался гонец из войска Макалаурэ и сообщил, что младшие братья преследовали врагов до самых Железных Врат, и теперь возвращаются обратно, но сначала похоронят павших. Про сестру Эльзы не было ни слова.

— Я уверен, они скоро будут здесь. А пока тебе следует отдохнуть — мы пробудем здесь ровно столько, пока раненые не оправятся и не смогут идти.

Он собрался было уходить, но Эльза внезапно цепко ухватилась за край его оборванного плаща.

— Постой… Что ты сейчас собираешься делать? — эльф нахмурился, прикидывая.

— Мне нужно проследить за организацией лагеря, а что?

— Ты не знаешь, куда Орменель дел мой меч? Он мне нужен… Он забрал его зачем-то, как только я приехала.

— Зачем?

— Я его… — увидев настороженный взгляд, она запнулась. — Я лезвие… еще до битвы вытравила в яде, на всякий случай…и боюсь, как бы кто…

— Я понял. Что-то еще?

Эльза судорожно сглотнула, вдруг обретя совершенную ясность разума. Нельо стоял у полога и выжидающе смотрел на неё. Серые глаза поблескивали в полумраке, но выражение их она не смогла разгадать.

— А …. Ничего. — и тут же торопливо добавила. — Будь осторожен. И… удачи.

Но Майтимо — став на миг обычным Майтимо — сощурился, на губах проскользнула усмешка.

— Спасибо. — Он вышел наружу.

Эльза, судорожно вздохнув, откинулась к стенке, уставившись вверх и почти мучительно ожидая прихода Орменеля вместе с её клинком, с чем переносить все свои душевные метания было не в пример легче.

Она выдохнула, неуловимо падая в кратковременный, изматывающий сон, где на грани подсознания и воспоминаний причудливо вырисовывались узоры и силуэты далекого, неизвестного мира, скрытого под пологом долгой ночи.

Уже ощутимо смеркалось, когда войска троицы Феанарионов развернулись обратно на юг. Младшие братья ехали рядом, Турко весело поддразнивал брата, который все еще беспокоился за сына, оставшегося в еще небезопасном Химладе. Турко в ответ лишь посмеивался, заявляя, что Тьелпе не девчонка, и вполне может отстоять родной замок, к тому же он сам лично учил племянника. Макалаурэ ехал в глубокой задумчивости. Легкий ветер, принесшийся откуда-то с востока, с Карнистировых гор, трепал слипшиеся и растрепанные косы, шлем мерно позвякивал, прикрепленный к роскошной сбруе крупного — еще валинорского — вороного скакуна. Слух внезапно зацепился за Турково «девчонка», «Ирма», и Кано встрепенулся.

Покрутил головой, и Йамель, ехавший поодаль от лорда, споро подъехал. Макалаурэ спросил его абсолютно бесстрастно:

— А где леди Миднайт?

Йамель смешался и закрутил головой, но, не найдя в первых рядах, нужного лица, торопливо обронил «Я сейчас найду её» и скрылся в темноте.

Он появился снова через некоторое время, когда впереди показались удручающие неровности — груды тел, припорошенные белым, как снег, пеплом, обломки копий, резко выделяющиеся на фоне еще светло-серого неба, и тяжелый, мертвый запах. Почему-то белый цвет напомнил о Тирионе. О матери, о белом мраморе её статуй. Кано дернул головой.

Йамель нагнал его и остановил коня. Он склонился к лорду и тихо, отрывисто прошептал:

— Её нигде нет, мой лорд, — сердце пропустило удар. Канафинвэ ничем не выдал замешательства. Он слегка нахмурил брови:

— Когда мы отъезжали к Ангамандо — там, — он кивнул вперед, — еще оставались живые?

— Возможно, мой лорд. Но я не уверен — лорд Карнистир тогда распорядился всех раненых доставить в лазарет, а если бы она была среди них, нам бы сказали. Ластамо отчитывался — неспособных идти дальше было около тридцати, но все мужчины.

— Значит, она среди тех…

— Это моя вина, мой лорд. Я видел её еще до взрыва, но после… Ластамо, впрочем, мог ошибиться — тогда была такая суматоха, — поспешил заверить его Йамель. — Я могу поскакать вперед… Я надеюсь, что леди могла уйти и сама. Она крепкая и сильная.

— Я на это очень надеюсь, — отрывисто произнес Макалаурэ и, кивнув братьям, пришпорил коня, передав знаменосцу приказ:

— Всех павших осмотреть, некоторые могут быть живы, и их еще можно будет спасти. Найдешь Миднайт — найди меня. Орков сжечь — но подальше от эльдар, понятно?

— Да, мой лорд.

Вторично Миднайт очнулась, когда её тело кто-то куда-то волок за ноги. Она скользила спиной по песку, пеплу, отчаянно смердящим телам, а кто-то, кто её тащил, все время пыхтел и перехватывал её отдавленные ноги так, что они вспыхивали старой болью. Вдали замаячили отблески пламени.

«Меня хотят сжечь?»

Миднайт отчаянно захрипела, уцепившись руками за какого-то раненого орка, сопротивляясь дальнейшему движению. Эльф обомлел, стоило неизвестному мертвому в шлеме воспротивиться стаскиванию в погребальную яму. Он отпустил ноги неизвестного и осторожно приблизился к голове, протянув руку к забралу. Оттуда раздалось яростное шипение:

— Ты кого хоронить вздумал, наглый…. — раненый захрипел, попытавшись встать.

Юный Сорондил опешил, но всё же снял с него шлем. В темноте блеснули темные глаза и белая кожа, покрытая запекшейся кровью и пеплом. Волосы были опалены, но воин был вполне узнаваемый. Сорондил почти задохнулся от неожиданности.

— Леди!

Леди повторно зашипела, хватаясь за его предплечье, и эльда помог ей сесть.

— Леди, вы помните меня? Я Сорондил, мы как-то тренировались вместе! Леди, пожалуйста, только не теряйте сознание… — нолдо подхватил её за плечи и опер на чье-то тело. Миднайт смотрела на него полубессознательным взглядом.

Сорондил вскочил на ноги и закричал, призывно замахав кому-то рукой. Она различила встревоженное лицо… Он подъехал ближе. Карие глаза, полные губы, нос слегка крупноват, круглые скулы… Йамель? Живой!..

В третий раз она очнулась, сидя впереди кого-то в широком плече, привалившись к груди всадника всем телом. У всадника был темные растрепанные косы, которые метались за его спиной на периферии зрения и периодически лезли ей в лицо, и еще подозрительно знакомая позолота на доспехах. Миднайт задумчиво поскребла её ногтем, пришла к выводу, что позолота «приклеена» достаточно прочно и наскрести на новое кольцо взамен отданного ей не светит.

Кольцо рук, удерживающих её на коне, сжалось сильнее, и знакомый голос констатировал:

— Очнулась.

Вместе с завидным умением различать голоса, вернулась и способность чувствовать и видеть — было уже довольно прохладно, позолоту на доспехе она увидела благодаря отблеску факелов, голова напоминала массивный колокол с гулкой пустотой под ним в состоянии относительного покоя, грудь больше не сдавливали латы, впрочем, как и всё тело — и куда они делись? — взамен она обрела незавидную перевязь в виде покромсанного багряного плаща. Миднайт попыталась глубоко вдохнуть, но вдох застрял в груди, заставив её скорчиться от новой боли.

— Потерпи, — добавил голос, — скоро мы прибудем в лагерь и я сдам тебя на попечение твоей сестре.

— Кому? — тупо переспросила она.

— Сестре твоей. У вас цвет глаз еще одинаковый, — в голосе послышался смешок.

— Эльзе? А ты… тоже этот…. Золотой… — В голове было настолько смешано, что квенья мешался с родным нилу. Золотой…. — Мака… мальта? Нет. Ты Лаурэ.

— Верно. — В голосе проскользнули нотки изумления. Миднайт на какое-то время снова замолчала. Лучше молчать, хуже пропойцы с пропитыми и прокуренными мозгами. Она не удержалась.

— Мы победили?

— Да.

«Действительно. Проиграли бы, меня бы так никто не вез»

— Лучше молчи, побереги силы. Позже я всё тебе расскажу, — Макалаурэ угадал её мысли. Макушки слегка коснулась рука в плотной перчатке, тут же вернувшись обратно.

Миднайт расслабилась, убаюканная едва уловимым теплом и слабостью в теле, и, растекшись по чужой груди, заснула.

…Победу праздновали с широким размахом лишь спустя год, стянувшись в Барад-Эйтель. Майтимо приветствовал всех гостей, включая кузена Финдекано, оставшегося представлять остальные дома на праздничном пиру. Нолофинвэ с младшим сыном спешно вернулись с основными силами в Хитлум, причем Турукано очень торопился в Виньямар, и выглядел до того задумчивым и серьезным, словно в Неврасте его поджидала новая, более серьезная битва. Айканаро и Ангарато остались отстраивать родной Дортонион, остальные так и не появились, вычистив Западный Белерианд от вражеских набегов.

— …и в памяти всех свободных народов Белерианда эта битва навек запомнится как Дагор Аглареб — пусть Моргот видит, что эльдар еще полны силы, и меж эльфийских лордов нет розни!

Чертог взорвался бурей одобрительных восклицаний и звоном кубков, и лорд Нельяфинвэ занял свое законное место во главе стола.

— И всё-таки тогда Майтимо мне солгал, — Рига отставил свою пинту гномьего пива и уставился хмельным взглядом на боевую подругу.

— Чего это?

— Ты же никогда не была в Барад-Эйтель, верно?

Миднайт насторожилась.

— Верно. А что случилось?

— Да так…

— Ты про то, как меня потеряли? — она иронично усмехнулась. — Но нашли же. Он скорее всего не хотел, чтобы ты разволновался и начал дурить. Он же был в такой же ситуации.

— Скорее, как ты.

— Потому и знал, как лучше. Я с ним согласна. А твои глаза…?

— Уже восстановились. Не сотка, конечно, но лучше, чем у Джеймса.

— Он что-то совсем сдал, — Миднайт пригубила вино из бокала, найдя взглядом Джеймса и Марию. Последняя, в новом нежно-розовом платье со струящейся тканью, подхватив товарища под руку, что-то весело щебетала и всеми силами старалась отвлечь Халпаста от мрачных мыслей. У неё это даже получалось. — А где Мира? Я же видела её.

— Последний раз, когда я её видел, она сдавала Амбаруссар по полной программе Майтимо. Видимо, я видел её все-таки в последний раз, — Рига театрально смахнул слезу. — Они её застебут.

— Они даже слова такого не знают, — проворчала Миднайт. — Скорее всего, она… А, танцует.

— С кем? — всполошился её муж.

— Я его не знаю, — меланхолично ответила Скайрайс и, подхватив бокал, встала со скамьи. Она случайно поймала взгляд Канафинвэ, направленный в их сторону, приветственно кивнула и отсалютовала полным вина кубком. Он, усмехнувшись, ответил ей тем же.

Её новое голубое платье было сшито из настолько тонких тканей, что она временами ощущала себя голой. Но Лириллэн, что пошила ей платье, твердила без конца, что она не может явиться на праздник в черном. Пусть даже в темно-синем. Или темно-зеленом. Единственный, кто обладал привилегией ношения черного — Карнистир, и он не собирался ею делиться.

Она зябко повела руками по плечам, остановившись на террасе.

Здесь было хорошо. Сладкое вино, присланное Кирданом с его южных полей, слегка кружило голову, заставляло любить весь мир — от непроглядно-черного неба с далеким домом на звездах до недружелюбных холмов Рубежа, покрытых хвойными лесами — широкие лапы далеких сосен и елей слегка трепетали на ветру, и Миднайт вполне могла себе вообразить, что холмы танцуют и волнуются в такт звонким эльфийским песням. Некоторые эльдар высыпали во двор, другие разбрелись за пределы крепости, впрочем — недалеко — стражи на стене и дозорных башнях бдили, со смехом переговариваясь между собой и возясь, точно дети.

Рига уже куда-то успел смыться в компании Джеймса, Мария взахлеб болтала с Ирмой, делясь недавними впечатлениями — Тьелкормо поддался её уговорам и таки поймал ей орка живьем и она все время, ожидая вестей в Аглоне, провела тет-а-тет с пленником, раскладывая его в буквальном смысле на части. Эльза не смогла приехать.

Сюда, на террасу, музыка почти не долетала — она и в главном чертоге не всегда была слышна из-за гомона. Высокие лорды разбрелись кто куда — Финдекано сразу же узурпировал лучшего друга и увел пить поближе к камину. В замке царила атмосфера всеобщая атмосфера расслабленности и вечного лета.

Миднайт задумалась, не сразу заметив, что она не одна. Она медленно отставила кубок рядом с унесенным из зала кувшином на перила и обернулась. Макалаурэ подошел ближе и оперся о перила рядом, некоторое время молча созерцая блестящие звезды.

— Как думаешь, это надолго? — спросил он. Миднайт еще раз окинула взглядом волнующиеся холмы и покачала головой.

— Нет, не стоит себя обманывать.

— А что тогда стоит делать?

— Вы и вправду не знаете, или так хотите узнать мое мнение? — Кано дернул уголком губ, прикрывая веки.

— Думаю, и то, и другое. И всё же?

— Если честно, я бы предпочла прожить полную жизнь, — Миднайт с сомнением повертела кубок в пальцах. — Полную и радостей, и тягот… Без этого это будет не жизнь, а так… всего лишь сухая глава из учебника по истории. Скучно, серо и безрадостно. Я всё смотрю на звезды и… — она осеклась. Макалаурэ внимательно слушал каждое её слово.

— И?

— В Элизиуме я жила. У меня было всё, о чем я тогда могла только помыслить, даже толика свободы, в самом-то деле. Борьба с людьми и с собой. А потом я сбежала. И куда? Зачем? Я снова как в клетке. Но здесь у меня не хватает смелости на то, что в Элизиуме я привыкла брать, не спрашивая, как свое.

— Брать, не спрашивая? — Макалаурэ наклонил голову. — Я многого о тебе не знаю. Ты кажешься куда тише и спокойней.

— Ты тоже, мой лорд. Временами.

— Ты чего-то боишься?

Миднайт пожала плечами.

— Может, я просто стала медлительней, под стать эльфам. А может я стала слишком замысливаться над причинами и следствиями. Над судьбой. Вдруг всё предопределено? Или это что-то, что я должна выполнить, и меня будет за гранью ждать что-то, словно награда своего победителя?

— Не стоит делать что-либо ради награды, — возразил Макалаурэ. — Так ты никогда не станешь счастливой.

— Я знаю. И поэтому я просто предпочту жить и поступать так, как хочу я, а не кто-то другой. Я устала гоняться за тем, чего нет. Раньше я думала, пусть всё будет так, как должно быть… А после… Откуда мне знать, что должно случиться?

— Никак. В том-то и отличие Последышей от Перворожденных, — словив недоуменный взгляд, Макалаурэ рассмеялся тихим, бархатным смехом: — Нам многое рассказывали о людях. Потому отец и хотел вернуться в Эндорэ — не дать вам занять все земли. Я же хотел увидеть тех, кто волен от предвидения и сам определяет свою судьбу. Как видишь, — он грустно усмехнулся, — теперь и я познаю это.

— Из-за Клятвы?

— И из-за неё тоже. В каком-то смысле наш слепой зов к Эру выдернул нас из привычного мира квенди, и теперь мы словно подвешены между бессмертием и человеческим уделом.

— А ты хочешь? Хочешь стать свободным, как мы?

— Я бы хотел сам решать судьбу, изменить предначертанное. Я нолдо, я сын Феанаро, и я не могу спокойно принять тот удел, что нам предречен был Валар.

— Скажи, Кано… А, ладно, — Миднайт отмахнулась от навязчивых мыслей, тряхнув головой, скрывшись под отросшими прядями непослушных волос.

— В чем дело? Говори, — он обернулся и посмотрел прямо в глаза. В этот момент Миднайт почувствовала себя почти равной ему — нет, что почти понимает его, такого далекого и отчаянно гордого нолдо, почти свободного, скованного лишь именем Эру.

— Это и впрямь неважно, наверное…. Я сама не знаю, что хочу у тебя спросить. Хотя… — Миднайт задумчиво посмотрела на багряную гладь, заключенную в золотых стенках. Вино было холодным, но неистово обжигало изнутри. Прямо как… — Но неужели ты хочешь бороться с судьбой только посредством Клятвы?

— А чем же еще? — иронично улыбнулся он. — В ином я останусь обычным квенди: искусство, любовь, супруга, дети… Ими не сломаешь Рок.

— Откуда тебе знать? — с жаром возразила Миднайт, изумляясь самой себе. Словно разом вернулась на многие лета назад, когда она еще была смертной. — Во многом, именно дети продолжают и улучшают дела своих родителей. Они видят новые пути. Как вы со своим отцом. Он погиб, но привез вас сюда и своей Клятвой толкнул вас — вперед ли, вниз, в пропасть… Вы увидели и узнали нечто новое, а вашим детям предстоит это «новое» изменять и пользоваться им. Без них у Эндорэ нет будущего. Как его не было в Валиноре.

— Ты так думаешь? — резко спросил он. — Ты там никогда не была.

— Не была, но чтобы судить, я использую рассказы тех, кто жил там, — она развернулась к нему всем телом и смотрела прямо в темнеющие, как предгрозовое небо, серые глаза. В них отражалась она сама. — Я сужу, сравнивая свой мир, Эндорэ и известный лишь по рассказам Валинор. А там…словно время застыло в своем зените.

— До тех пор, пока Моргот не омрачил его, — он отвернулся.

— Ты говорил, другие остались, чтобы излечить его от зла.

— Но это невозможно.

— Вот видишь. Ты и сам признаешь это. А вы пошли вперед. Да, Валар обещали вам расплату. Но еще не время платить по счетам — не сейчас, пока вы не узнали вкуса настоящей жизни.

— Чтобы в момент наивысшего счастья её отобрать? — Макалаурэ горько усмехнулся. — Я и не знаю, хотел ли я бы этого…

— Может быть. Но боги безжалостны, когда мы сами решаем выбирать свою судьбу. В этом, если хочешь знать, человеческий удел, наше счастье и горечь — жить, словно каждый день — последний, и уходить без сожаления, зная, что ты делал всё, чтобы ни о чем не сожалеть, когда настанет этот час.

— Ты бы стала прекрасным сказителем, Миднайт, — прошептал эльф, внезапно низко-низко склоняясь над ней. — Каждое твое слово дышит провидением, незнакомым мне. Как знать, что будет, если я прикоснусь к нему?

— Не знаю. Быть может, тебе предстоит это еще узнать, — смело прошептала она в ответ. — Как и всем нам.

Она почувствовала его руку на спине. Макалаурэ резким и плавным движением привлек её к себе, заставив уткнуться себе в грудь. Он обхватил её двумя руками, защищая своим жаром от пронизывающих ветров с востока. Миднайт медленно дышала на свои ледяные пальцы, некстати вспомнив, что так же он держал её, когда увозил с поля битвы в Лотланн.

— Наверное, всё еще можно изменить.

— Наверное, — согласился он, устремив взгляд на Север, откуда каждый день на них глядела угроза и пока она снова не вырвалась на свободу, следует жить… Эта слишком юная по сравнению с ним девочка-эльтер действительно права. Жить, пока позволяет спящая Клятва, жить, пока еще можно найти, ради чего.

— Миднайт, ты помнишь, что сказала мне вчера, накануне пира?

— Я сказала, что ты мне дорог, и что я не хочу потерять тебя, как родного мне человека, — медленно проговорила она, со стыдом вспоминая тот невозможно отчаянный момент. — Ты можешь не придавать этому значения, так даже хорошо.

Миднайт попыталась отстраниться, упрямо посмотрев в его глаза, странно молчащие, как и он сам. Макалаурэ обхватил горячими пальцами её подбородок, поднимая её лицо.

— Это слишком большой дар, чтобы так его отвергать.

— Твоё право, — проговорила она одними губами, отчаянно упираясь в его грудь.

— Всё верно. Моё.

Маглор наклонился ближе и легко коснулся чужих губ. Одна его рука легла на затылок, зарываясь пальцами в густые волосы. Миднайт, прерывисто вздохнув сквозь прикосновение, обвила руками плечи приникшего к ней нолдо.

И сердце заколотилось часто-часто, до снедающей боли, едва не падая вниз, под ноги Маглора, чтобы разбиться на миллион осколков.

Chapter Text

Тьелкормо задумчиво покачивал в руке кубок, приподнесенный ему знакомой втородомской девой: она смущенно улыбалась ему, даже пыталась стрелять очаровательными глазками — взмахивала ресницами из-под опущенных век, смотрела будто бы в его сторону, но куда-то дальше. Демонстрировала неглубокую ямочку на правой щеке. В этом и правда была какая-то прелесть. Но прелестней всего было то, что казалось, больше никто кроме него не замечал — действо на балконе.

Три…пять…семь… Братец оторвался от своей девицы. Отсюда не разглядеть, но он готов спорить, что она сейчас прячет взгляд и пятится назад, словно это не она и не по своей воле отдавалась чувству мгновения назад. Таковы все женщины. Такими их создал Эру. Нолдо усмехнулся своим мыслям и вновь задумчиво присосался к вину.

Что об этом скажет Майтимо?

Вероятно, ничего.

Вино горчило на языке и оставляло кислое послевкусие. Редкостная дрянь, даже Морьо, скупой как сотня майар Феантури, выставляет лучше из своих погребов.

— На что смотришь, брат?

Рядом возник Куруфин. В щеголеватом плаще с подбоем из винного бархата, с изысканными тонкими кольцами в собранных волосах. Тот улыбнулся хитро, по-лисьи, будто уже готовился раскусить будущую проказу старшего брата и развернулся в сторону балкона.

Тьелкормо сделал будто бы неосторожный шаг и дева, в легком и почти абсолютно прозрачном платье оступилась и разлила свой напиток. Та самая финголфиновская кислая дрянь тут же очутилась и на груди девы, промочив насквозь платье, и на новых сапогах Тьелкормо, и даже каплями осела на восьмиконечной звезде, вышитой на плаще Куруфинвэ.

— Ох, моя леди, приношу свои извинения!

Лорд Химлада тут же расцвел самой соблазнительной из своих улыбок, подхватывая незнакомую эльдиэ под локоть. Куруфинвэ уже был отвлечен: он с недовольным видом снял с себя плащ и воззрился на брата.

— У вас промокло платье, — ороговевшие пальцы легко скользнули от набрякшей на плече ткани вниз, к кисти. Дева пунцовела и не роняла ни слова, с замиранием сердца ожидая следующих слов и действий прославленного третьего лорда. Тьелкормо ненавязчиво обхватил её плечи, укрывая её промокший и полупрозрачный стан от посторонних взглядов. — Позвольте, я провожу вас до ваших покоев.

Дело было сделано.

Тьелкормо тайком подмигнул Ирме, величественно проплывавшей мимо него в своих многослойных шелках, привезенных в добром количестве из Дориата: её под руку уже вел очередной светловолосый партнер, выводивший её в центр зала. Она ответила ему такой же лукавой улыбкой.

— Ада?

— И где же тебя носило? — проворчал Куруфин, оглядываясь на сына. Тьелпе держался невозмутимо. Взгляд отца скользнул по синим одеждам сына и фыркнул. — В тебе столько огня, а ты гасишь его волной.

— Я опоздал, потому что не мог выбрать тунику. В итоге пришел в той, что шили мне на прошлый день зачатия, а мне так и не удалось её надеть, — Тьелпе усмехнулся так же хитро, как и его дядя. — Нам нужно ладить со всеми родами эльдар, и если этого не можешь сделать ты, отец, это сделаю я. Для тебя.

— Облачившись в эти тряпки?

— Всё начинается с малого. К тому же, — Тьелпе горделиво вскинул голову, чтобы отец разглядел отблески его нового венца. — Мало кто не поймет, из какого Я рода.

— Хорошая работа, я не видел её, — Куруфин пробежался пальцами по острым лучам, выложенным из ограненного граната. — Но на прием к Финвэ я бы тебя в такой не пустил. Тебе повезло, что здесь собрались по большей части синдар и полунолдор.

— Да, ада, — Тьелперинквар кивнул головой и растворился в толпе.

Куруфин остался один. Он снова посмотрел в сторону балкона — ветер мел там листья, и не хватало лишь легких волн персикового тюля, как на родительской любимой террасе в Тирионе. Там никого не было. И он направился туда, подхватив оставленный братом кубок.

Рана показалась из-за облаков во всей своей красе. Серебряный цветок ночи распустился пышным цветом, щедро озаряя сиянием эту дивную ночь. Куруфин облокотился на перила и смотрел на игру цвета за пределами Иллуина. Музыка, доносящаяся из зала, исчезла, оставив его в обволакивающей летней тиши, наполненной песнями цикад и сверчков. Снизу доносился плеск: юные полунолдор наверняка отправились на водный забег по фонтанам. Нолофинвэ ностальгировал по Тириону куда больше, чем показывал. Впрочем, многие фонтаны в их родном городе и впрямь проектировал именно он…

Куруфин отклонился от перил и сказал в сторону:

— Нолофинвион вознамерился показать весь свой певческий талант. Лучше бы это был ты.

— Заметил меня, все-таки.

— Не заметил, если бы не вздыхал так, словно хотел посрамить Манвэ и всех его майар объемами своих легких. Ты порой прячешься так хорошо, что тебя и днем с огнем не отыскать.

Макалаурэ улыбнулся и снова закрыл глаза, удобно устроившись в своей нише с удобной подушкой из сплетенных плюща и дикого винограда.

— Ты так соскучился по моим песням?

— Я не говорил этого.

— Приезжай во Врата. Надеюсь, теперь у меня будет время для новых песен.

Макалаурэ тоже уставился на луну и звезды, всем своим видом дав понять, что больше не намерен поддерживать беседу. Но Куруфин сделал вид, что не понял.

— Не хочешь сыграть со мной в одну настольную игру? Я научился ей, когда гостил в Белегосте. Король был столь любезен, что подарил мне набор.

Песнопевец ответил, не отвлекаясь от своих мыслей:

— Неси.

Черные окружали белых, сосредоточившихся в центре. Белый король был в значительном меньшинстве. Куруфин выбрал черный цвет.

Макалаурэ понимающе хмыкнул и двинул одну фишку наугад. Куруфин отзеркалил ход с противоположной стороны.

— В чем смысл игры?

— Приведи своего короля в одну из угловых клеток. Я же буду всячески этому мешать. Но ни одна черная пешка не вправе занять «троны» короля.

— Вот как, — Макалаурэ двинул первую пешку еще на две клетки вперед. Куруфин тут же её «съел». — Занимательно.

— Действительно. Когда я еще играл с принцем Азагхалом, я подумал, что подобная игра есть у всякого разумного народа. Гномы, люди, даже у нас была такая игра. Aran avanie. Кто её придумал? Румиль?

— Скорее всего. Но в неё играли еще я и Майтимо, ко времени рождения Турко игра уже не была столь популярной, — Макалаурэ задумался, что-то припоминая. — Даже во времена юности отца она пришла в упадок, и преподавалась только в королевской семье. Но я всегда больше интересовался историей и сутью таких игр, а не самим процессом.

— И в чем суть?

— В том, чтобы защитить короля? Эту игру еще изобрели миньяр, они развивали тогда искусство тактики, понятное лишь им. Теперь я понимаю, зачем это было нужно. Они всегда были малочисленны, и впоследствии это пригодилось их воинам и Ингвэ. Татьяр научились уже тогда, когда погиб Тата. Кстати, название придумали тоже наши предки… Со временем Аран Аваниэ стала забавой, а после стала никому неинтересна, — Макалаурэ подтолкнул еще одну фигурку «на стол» Куруфину. Атаринкэ с жадностью и азартом поглощал подсовываемые братом фишки. — … Потому что стала не нужна. А зря.

— Да, потому что исход, где король уходит, не самый лучший для его народа, — Куруфин усмехнулся и снова отзеркалил ход. Макалаурэ задумчиво проследил за его движением и уставился на доску. — Что такое брат? Ты же играл в такие игры.

Тот улыбнулся.

— Право, Курво, тебя до невозможного просто одурачить.

Перед королем белых величественно открывалась прямая линия… Куруфин уставился на доску. Старший брат остался все тем же весельчаком с лукавинкой, и не мог отказать себе в такой шалости… Да и умения ему не занимать.

— Ты поступил нечестно, заговорив меня, — хмыкнул проигравший.

— Здесь, как и на поле битвы, нет места честности. Я играю с тем, что есть. А есть у меня не только руки, — Макалаурэ поднялся, расшитым рукавом сметая фигурки в сторону. Они гулко перекатились по черно-белому полю и ссыпались с доски. Брат некоторое время следил за их движением и пояснил: — Но пока у меня есть голова на плечах…и мой голос, — Макалаурэ посмотрел ему в глаза, точно решаясь что-то сказать. Но, как всегда, он решил не в его пользу. Он сухо кивнул и вышел. Вид его был все таким же отрешенным.

Голос Финдекано возвысился, набирая силу и отдаваясь гулким эхом под сводами. Всё вокруг замерло, и только Нолофинвион прерывал тишину песней о силе надежды, об истории Таты.

Куруфин опустил взгляд на белую фигурку. Кого на её месте представлял одержавший победу Макалаурэ? Финвэ? Отца? И Финвэ, и Тата в конце концов победили. Они выжили, чтобы потом их жизнь была отнята нелепейшим образом — как взмах рукава. Тата еще был жив, когда Финвэ отправился в Валинор, чтобы увидеть свет. Он сохранил татьяр для лучшей жизни, и исчез, оставаясь у берегов Куивиэнен, пока последний из его народа не отправился в путь. Во время Перехода погибли многие; где теперь тот, кто ведал о судьбе первого вождя?..

Но следует вернуться к нынешнему. Они выиграли очередную битву за Белерианд, и Ангамандо осажден. Моринготто понадобится время, чтобы взрастить новое дееспособное поколение орков в том же количестве. Бессмертны ли они? Кто знает… Куруфин заново расставил фигурки. Эльтеры учили, что всегда нужно предполагать наихудший исход. Смотреть на свои крепости и армии глазами врага, который хочет не захватить — уничтожить, до последнего ребенка, вымыть всю эльфийскую «грязь».

Были ли у них слабые места?..

Раскрасневшаяся Ирма плюхнулась — не опустилась — на свободный стул за каким-то круглым столом. Зал перед глазами все еще бесновался и кружился, и кубки с вином упрямо не давали себя поймать, хоть и стояли ровно. Кто-то сунул ей этот кубок прямо в руку. Ирма благодарно мотнула головой и потянулась за следующим — кувшином, но и тут её предупредительно опередили и налили сами. Но «кто-то» решил все-таки предупредить:

— Кажется, вам уже хватит.

— Всем не хватило, а мне да? — У неё отчаянно заплетался язык и мысли, а после танца с каким-то светловолосым нолдо из дома Нолофинвэ вообще было дурно. Кто же с ней говорит? Голос был и знаком, и не очень. — А ты кто?

Некто глубоко вздохнул.

— Я — Финдарато.

— О. Чего надобно?

— Я думал, что задолжал вам танец… Еще с Дориата. Но похоже, — Финдарато, судя по голосу, еще и улыбался. — Вам это и не особо нужно. То есть, опять же, хватит.

— Опле…опр…денн… Да! Хватит. Финдарато, если вас не затруднит… — Ирма протянула руку. Плохо было уже ощутимо. Понятливый эльф поднялся и, подав ей свою руку, куда-то потащил.

Через некоторое время ей в руки сунули теплую чашку. Пахло вкусно. Она отхлебнула и резко вдохнула воздух.

— Как же горячо! — Она распахнула глаза, и мир поразительно обрел ясность. А король Финдарато — не пять, а два глаза.

— Лучше?

— О, намного. Но танцевать я все равно не пойду, не сочтите за…

— Вы выносливы, госпожа ван Лейден. Но дориатские наряды, нолдорские вина и танцы плохое сочетание. А также ваша стремительность. По скорости передвижений вы превзошли Турко.

— Он тоже любит быстрые танцы? Не замечала такого, — Ирма пробормотала уже в чашку. На вкус, похоже, чабрец, душица, мёд… Она глотнула еще. Зубы неодобрительно отозвались о температуре. — Ух, хорошо… Спасибо большое.

— Пожалуйста, — Финдарато рассеянно улыбался, накручивая на палец пряди роскошных золотистых волос. Ирма охотно залюбовалась. Если показывают красоту — надо созерцать, так она думала. Даже если пощупать нельзя — пусть… Кто запретит? — Вы умеете петь?

Девушка хлопнула глазами.

— Никак нет…

— А песни знаете?

— Слышала одну… Про какой-то ручей и заблудившегося эльфа. И еще одну, казарменную…. Там что-то про эльфиек другой народности….

Финдарато сморщился.

— Эти песни знаю и я. Я спрашивал про песни вашего народа.

— О. Я уже и забыла их. Я музыку любила лишь поскольку-поскольку: чтобы послушать, расслабиться… В тексты я вслушивалась редко. Я вам тут не помощник.

— А они отличаются? Наши песни и ваши?

Ирма пожала плечами.

— У нас, кстати, тоже были струнные инструменты. Кажется, наш мир и ваш и отличаются всего лишь одним: отсутствием других рас, кроме как людей. Остальное уже дело времени и развития. А музыка… Я думаю, она одинаковая везде. Ритм, рифма, мелодичность….

— Я как-то слышал… Ваша подруга, Мария, пела Джеймсу Халпасту, когда его душа блуждала. Он тогда находился в нашем лагере. Он говорил, что пошел на её голос. Услышал эту песнь. Про что она была?

— Про стремление к небу, — Ирма обнаружила, что они стоят в каком-то коридоре, но у окна. Оно было узким, решетчатым, и звезды казались еще более далекими. Она запрокинула голову, с жадностью вдыхая тоненькую струйку впорхнувшего ветерка. — Люди во все времена стремились к звездам. Обжигались, воевали, падали, стремились наверх… Нет, скорее, это песня про стремление взобраться наверх. Если окажется что-то еще выше открытого космоса, люди туда захотят. Я так думаю.

— Выходит, люди жадноваты.

Ирма пожала плечами.

— Нолдор — нет? Вы отправились так далеко….и за Сильмариллами. Да, в них заключен свет и всякое такое… Но вот он свет: звезды, Луна и Солнце — плоды ваших Древ. Чего еще нужно?

— Моринготто убил нашего деда.

— Вы же сами говорили, что эльдар бессмертны. Он, чай, не смертный — вернулся бы из Чертогов.

Ирма замолчала. Финдарато молчал тоже. Он хмурился, закусив губу, и тоже смотрел на звезды. Музыка, доносящаяся из зала, сменила тему. Она полилась плавнее, журча, как ручей, превращающийся в полноводную реку. Она прикрыла глаза, позволяя себе расслабиться.

—…. Звёзды мерцают вдали, нам мнится бесконечный полет, мы оставили дом позади, нас ждет лишь бескрайняя ночь, — пробормотала она.

— Что? — Финрод выглядел смущенным. Точно, она же говорила на родном языке…

— Так кстати вспомнилось — строка из той самой песни… … — нахмурившись, Ирма поспешно перевела напетое и пояснила: — Что пела Мария. Я не помню её полностью, услышала однажды отрывок. Цепляющая мелодия.

— Удивительные у вас песни. А о чем она? — тут же оживился нолдо.

— Да о всё том же — расширении и покорении горизонтов. Примерно ваш случай — оставить свой дом и променять его на неизвестность, лететь бог весть куда в надежде найти свой райский сад. Как-то так. «Райский сад» — это как ваш Аман, но для людей. На заре человечества нам такого не отсыпали, — Ирма сардонически усмехнулась сама себе. Есть еще старые креационистские сказки пустынных народов, но на то они и сказки. Вскоре такие же появятся и у карвонцев. Кажется, Финрод догадался что она имела в виду и уточнил:

— Но ты в это не веришь.

Ирма пожала плечами.

— Как знать. Рай для каждого свой. Это символ надежды, конечного пристанища, где всё хорошо и благостно. Людям также сулили встречу с умершими родными и близкими — ну, примерно как у вас с вашим Мандосом. Но вот я вижу вас, здесь, среди орков и прочей мразоты, и диву даюсь: у вас всё было, почему же вы ушли? Впрочем, можете не отвечать, я догадываюсь каков будет ответ.

Ирма допила содержимое и отставила на подоконник.

— Кажется, я готова танцевать. Ваше предложение еще в силе, о король?

Финдарато подал ей руку, и они сплелись пальцами, втекая в зал уже танцуя. Кто-то смотрел на них с интересом, кто-то и вовсе не смотрел. Ирма без устали напоминала себе, что сегодня праздник. Наступило долгое лето, и в сердце нет места печали. У неё уверенный в себе, красивый и статный партнер, к тому же эльфийский король; она уже больше двадцати лет ест вкусную и полезную еду, пьет вино, а не перебивается казарменными пайками; нет даже закулисных интриг, все до предельного ясно и четко. Осталось только мужа найти, а то до свадьбы эльфы божатся что ни-ни. Ирма невольно расползлась в улыбке. Финдарато, не найдя причины, просто ответил ей тем же. Она ощущала прилив сил и неотвратимый душевный подъем. Даже была готова встать с рассветом и умчаться в лес наперегонки с ветром постреляться с пограничниками-синдар.

— Вы веселы, Ирма. Хорошо, что это так, — сказал Финрод. — Я оставляю за вами право посетить Нарготронд в любое время. Согласны?

— А как же. Только учтите, я одна не приеду, — она ответила ему со смешинками в глазах.

— Я учту, — улыбнулся тот.

Как и обещалось самой себе, внутренний будильник сработал ровно с петухами. Пусть будильников для неё не существовало вот уже двадцать с гаком лет, тело, застывшее во времени, как в юрских льдах, срабатывало как четкий механизм. Ну или как законсервированный в своем вечном возрасте вампир.

Ирма лежала и смотрела в потолок своей гостевой спальни. Он был низким, облицованным темным деревом. Нолофинвэ штукатурку не жаловал. Но по-своему даже было интересно: потолок в углах был словно из лепнины, а на деле — из дерева, изукрашенного резьбой. Как капитель, только без собственно колонны.

Сон до конца еще не отошел, потому смешался с предстоящими планами на охоту. Стоило накануне обрадовать Туркафинвэ, но пусть ему будет сюрпризом. «Внутренний Туркафинвэ» предстал почему-то с хвостом, низко завязанным на затылке (и почему-то черноволосым), с рогом, наполненным вином и закинутыми на стол ногами. Ирма подумала сквозь полудрёму, что где-то уже наблюдала эту картину. Этот Келегорм был похож еще и на Куруфина, и на адана с раздвоенным тяжелым подбородком. На деле у настоящего Туркафинвэ была лишь небольшая, едва заметная впадинка на подбородке, которая очень ему шла и неизменно притягивала взгляд.

Ирма довольно причмокнула во сне и распахнула глаза, резко сев. Солнце с прежнего места не сдвинулось, и все также противно светило в узкий проем. Кто придумал вставать по утрам? И охоту по утрам? Вчерашний задор куда-то делся, но она была твердо настроена менять свою пресную жизнь.

Нолдо если и был удивлен, но виду не подал. Он уже вывел своего коня из стойла и подтягивал ремни сбруи. Хуан беспокойно вертелся у его ног. А обычно так спокойненько себе лежит…

— Утречка, — Ирма зевнула и прошла мимо него.

— Ты рано, — констатировал Тьелкормо, отметив, что дева прошла в сторону конюшен. — Тебя ждать?

— А ты не на охоту спешишь?

Эльф пожал плечами.

— Она всегда может затянуться. Не хочешь составить мне компанию?

Ирма посмотрела на него со странным выражением во взгляде, сочетавшим в себе и удивление, и сомнение, и даже гениальный упрек.

— Если бы не хотела, я бы так рано не вставала. Да, Хуан? — она широко улыбнулась и присела. Привычки привычками, но в холке Хуан вполне утыкался мордой ей в живот, а на корточках она вполовину была ниже. Хуан радостно залаял и ткнулся мокрым носом в лицо. — Надеюсь, ты пойдешь со мной. Твой хозяин и так гениальный охотник, не то что я… Мне понадобится твоя помощь, — она почесала его там, где по идее, у псов могли находиться щеки. — Я все лелею возможность настрелять какой-нибудь дичи больше, чем он.

Тьелкормо хохотнул.

— Пойдем на косуль? Мойна крепкая, десяток унесет.

— Ага, если я еще по одной на плечо возьму, одну Хуан в пасти понесет, и на спины нам еще… Нолофинвэ столько не съест, — она едва удержалась, дабы не показать лорду язык. Он вообще часто реагирует как-то не так. С ним надо поосторожней. Ей еще его оруженосца очаровывать… Арайквэ, несмотря на свое имя, был самым прелестным созданием в Химладе и краснел тоже очаровательно. Она заметила это тогда, когда, пытаясь отодрать насквозь пропитанную кровью рубашку от голой спины и просила его о помощи. Они оба были ранены, но она пришла к целителям на своих ногах, и дожидаться лишних свободных рук не было времени… Ирма, витая в своих мечтах, не сразу заметила, что её окликают в который раз. В конце концов, лорд просто ткнул её под ребра.

Она взвилась и отскочила.

— Это неприятно, вообще-то!

— Хочешь, чтобы я приятно делал? — поднял брови тот. Вид у него был откровенно не расположенный к флирту. Ирма фыркнула.

— Еще чего, потом отбиваться от твоих воздыхательниц… Целее буду.

— Поехали, — отрывисто сказал тот и натянул поводья. Гнедой конь всхрапнул и оставил после себя облако пыли, вынесшись за ворота. Ирма потрепала свою кобылу по холке, направив следом. Хуан согласно гавкнул, оставшись рядом с ней, и потрусил впереди.

Келегорм ждал её на небольшой опушке. Он уже стреножил коня и завалился под какое-то дерево. Когда Ирма выехала на поляну за ним, он посмотрел на неё пристально, нечитаемо. Она спешилась. Пусть он и оторвался на значительное расстояние и время соответственно, настрелять он вряд ли кого-то успел… ммм…собирался ли?

Она опустилась на землю под деревом ровно напротив. Тьелко прикрыл глаза и откинулся назад. Ирме некстати вспомнилась Аредель…. Кажется, это его подруга детства, тоже прославленная охотница. Но она со своим другим братом, Турукано, в сокрытом городе… Он даже, кажется, не участвовал в битве. Из-за неё это его так…? Ирма задумчиво подобрала палочку — не палочку, скорее, какую-то лозу, гнулась очень хорошо. Она принялась ваять из палочки-лозы какую-то фигурку. Раньше она лепила разных самодельных и самопридуманных зверюшек из мягкой глины или мокрого песка для младшего брата, Вали… Он очень любил трехногих пузырей с шестью глазами и ртом по всему периметру. И нередко добавлял этим кособоким пузырям рога или лишний глаз. Палочка превратилась в ломаную букву «W», а после она отбросила её. Он-то не видел свою Аредель каких-то двадцать лет, а она даже не знает, выжил ли Вали после того, как она перебросила его через ту стену… Саму-то её поймали при этой, последней попытке побега.

Ирма вздохнула и снова перевела взгляд на нолдо. Тот тоже смотрел на неё.

— О чем задумался? — она подперла голову рукой и подтянула колени к груди. — Битвы кончились, нечем руки занять?

— У меня всегда найдется занятие, — хмыкнул эльф. — А ты? Как тебе Златовласка? Вы танцевали весь вечер.

— А ты ревнуешь, что ли? — весело фыркнула она. — Знаешь, я никогда не скрывала своего пристрастия к блондинам. Ничего не могу с собой поделать. На твою красоту неземную я любуюсь каждый день, — тут уже зафыркал сам Тьелкормо, услышав знакомые едкие нотки, — а такой экземпляр на глаза мне редко попадается. Выжимаю из ситуации всё, что могу.

— А как же Арайквэ?

— Ему нужно отдохнуть от меня, — Ирма царственно взмахнула рукой, давая неприсутствующему нолдо вольную. Она свободно выпростала ноги и блаженно вздохнула, улегшись поудобнее. Солнце не светило, листья были приятно-зеленые. Блаженное ничегонеделание. Вот так она и проигрывала: может, эльф и сам настреляет, а она его разговорами отвлечет?

— Я уж было обеспокоился, что ты наметила следующую жертву.

— Так хочешь однажды ею стать? Светленькие в Химладе заканчиваются. Твоя очередь близко — трепещи, Феанарион, — зевнув, сказала она и потянулась.

— Уже.

— Что дальше делать-то будем? Я слышала, Майтимо согласовывает с Вторыми и Третьими планы осады, постов и смены дозорных… Но это понятно. Дальше что?

Келегорм не ответил. Он зажевал травинку и запустил пальцы в шерсть теплого Хуана под боком. Пальцы нащупали позвонки на шее собаки и осторожно массировали их. Пес любил эту ласку еще с тех времен, когда был щенком. Ирма на другой стороне полянки не издавала ни звука. Хорошо, когда женщина умеет замолчать, когда нужно. Голова беспрерывно гудела после вчерашней нис, а так хорошо всё начиналось…

— Тьелкормо?

— Зови просто Тьелко, — как-то глухо произнес нолдо. — Курво и Морьо заключили какой-то договор с гномами, будет возня туда-сюда… Дел будет много. Нужно будет сеять, охотиться, заготавливать… Новая битва разразится в момент, когда мы будем менее всего готовы. Я предчувствую это. Но мы все равно…должны быть готовыми.

— Каламбур какой-то говоришь. Сколько у нас лет? Пять? Десять?

— Не знаю. А что планируешь делать ты? Или же правильней…вы? У вас свои идеи, свои цели, — Келегорм сложил руки под головой и уставился вверх, будто бы не с ней говорил. — Я до сих пор не могу понять, почему вы выбрали остаться с нашим родом.

— Коней не меняют на перепутье, — брякнула та. Нолдо приподнялся и посмотрел на неё в упор. — Что ты так смотришь? Не знаю я, не знаю! Помрем что так, что так… Шансы против него невелики.

— Вы могли бы отправиться обратно.

— Могли бы. Да там не лучше было. Ты же знаешь, — заметив его недоуменный взгляд, Ирма пояснила: — Я знаю, что ты говорил с Эльзой и о чем.

Охотник фыркнул.

— Не фырчи, она все же мой боевой товарищ… Звучит-то как. Ты хотел, чтобы всё это рассказала я?

Эльф не ответил. Ирма последовала его примеру и снова откинулась на траву.

— А смысл? Ты не спрашивал, я не говорила. Да и об Амане и твоей жизни я не спрашивала тоже.

— Почему? Тебе же это интересно?

— Интересно. Я спрашивала у других, — Ирма поджала губы. — Ты же лорд, важная шишка, все дела…

— Это не причина.

— Нет… неэтично. Если ты вдруг хочешь поделиться со мной о своей юности и детстве — я выслушаю тебя всегда, понять — не пойму, наверное… Я могу понять лишь тебя нынешнего, того, кто передо мной. В чем разница между тем Тьелкормо и нынешним? Ты одинаков, как ни посмотри. Только одни черты заострились, другие потускнели. Поэтому кажется, что теперь у тебя другое лицо. Со мной так же. Можно понять, почему я стала такой, и что меня закалило, или во что я вылеплена; но содержание всё то же. Металл, когда куют… его химический состав, ну…суть не меняют.

— Я тебя понял.

— Точно? Я вот тебя нет. Ты мрачнее Карнистира.

Она поднялась на локтях и посмотрела туда, где лежал Келегорм. Он находился в такой же позе, но улыбался. С характерным лишь ему прищуром, но светло-серые глаза всё еще были скованы льдом. Ирма вздохнула. Поди пойми этих эльфов… Поскорее бы людям появиться на свет.

Она поднялась и привычно потянулась — спина отозвалась приятным хрустом, как и фаланги пальцев. Нолдо стремительно прошелся мимо неё и, расстреножив своего коня, вскочил в седло. Он развернул лошадь и посмотрел ей в глаза, теперь уже усмехаясь одними глазами.

— Едем?

Ирма подмигнула:

— У меня есть идея. Проведем время с пользой. Что скажешь?

Над Ардой поднималась её звезда, приближаясь к зениту.

Chapter Text

Рига сжимал во сне крепко, основательно подмяв её под себя. Мира едва ли не задыхалась, ощущая себя как в стальных змеиных кольцах. Она не могла его в этом винить: должно быть, во сне он представлял Миднайт — такой, какой запомнил. Простуженной, с хриплым голосом и красными глазами — когда они втроем с Марией бродяжничали закоулками Бабилума и её сестра загибалась от болезни лёгких.

Рига был удивительно рыж. Есть светло-рыжие, есть рыжие, приближенные к русому или каштановому цвету, или к меди, как Нельяфинвэ. Нет, у Риги волосы были будто вымочены в застарелой крови… Мира пропустила длинную прядь сквозь пальцы: жесткие и колючие. Рига заворочался во сне и притиснулся сильнее, крепче, скользя острым подбородком по её макушке и утыкаясь тонкими сухими губами в её темя.

Он был сродни звезде. Алому гиганту, минувшему свою зрелость, выжимавшему из себя последние соки и крохи тепла — дарил их ей одной без остатка, не в силах предложить иное. Мира прижала его кисть к губам. Солнце прокралось в их комнату и уже щекотало ей веки. Пора было вставать. Эльдар, наверняка, уже все поднялись.

Она осторожно тронула мужа за локоть. Тот замычал недовольно, отворачиваясь и размыкая стальной круг своих рук. Мира сразу же почувствовала, как её тело начало остывать.

— Рига, Рига… вставай. Уже рассвело.

— И мы вновь пропустили рассвет, — лениво проговорил он, размыкая веки.

Она понимающе улыбнулась и села на кровати, потягиваясь.

— Мы выпили слишком много вчера. Еще успеется.

— Каждый рассвет по-своему прекрасен.

— Ты прав. Но и день тоже.

Супруги неторопливо одевались. Рига педантично засовывал пуговки в петельки котты, Мира, трижды причесавшись и переплетя косу, устало смотрела в собственное отражение в медном зеркале. Ну что за копуша ей досталась?..

Наконец он повернулся к ней, мелькнув в отражении зеркала и сверкнул одной из своих малоестественных, рекламных улыбок. Не хватало золотого зуба.

— Ну что, идем?

Она вздохнула.

По пути, в длинном коридоре им встретилась Миднайт: похоже, она снова провела бессонную ночь наедине с собой и своими мыслями, не знающими устали. Она походила на потрепанную жизнью ворону, её такие же жесткие, как у Риги, волосы строптиво выбивались из кос, заплетенных на эльфийский манер — они обхватывали её макушку и затылок, как венец. Но Миднайт, едва завидев их, неожиданно цепко ухватила сестру за локоть и оттащила в сторону, попутно кивнув Риге, чтобы тот продолжал свой путь без жены.

Краем уха он услышал начало их разговора.

— …Помнишь, ты говорила о внушениях? Так вот, помнишь когда….

Рига фыркнул. Есть ли у эльдар такое зелье, как зелье забвения? Или что-то, помогающее спать без снов и сновидений. Если у них есть Вала Снов, и они с ним, как и прочими Валар, нынче не в ладах, оно у них определенно должно быть. Иначе они сойдут с ума быстрее, чем Моргот до них доберется.

Он распахнул двери, что вели в трапезную. Длинный стол почти пустовал. В торце сидел Майтимо, и, придерживая культёй с железным набалдашником кусок мяса, методично его нарезал. Также был Карнистир, Джеймс, Мария, о чем-то вполголоса переругивавшаяся с Карнистиром, еще кто-то из малознакомых нолдор… Всё.

— А где все?

— Кто к завтраку не вышел, тот завтрака не съест, — философски отметила Мария. — Сам-то опоздал! Твою любимую кашку уже скушали.

Рига сморщился.

— Не люблю я овсянку, сколько раз говорить.

— А где Ирма? Химладские?

— Ирма с одним Химладским прохлаждается в лесу и вкушает лесные же плоды. Ждем их только к обеду. Так сказал персональный шпион в лице Тьелпэ, — Мария, игнорируя неловкие жесты присутствовавших безымянных нолдор, схватила кувшин с вином и самолично разливала его по кубкам.

 — Когда ты Тьелпэ завербовать-то успела, разбойница? — усмехнулся Рига, опускаясь напротив парочки. Рядом сели Миднайт и Мира, продолжающие что-то увлеченно обсуждать. Похоже, они уже пришли к взаимопониманию. Рига почувствовал облегчение. Одной недомолвкой меньше, хорошо.

— Мальчика никто не вербовал, он — просто находка. Главное, чтобы его больше никто так не пользовал, — добавила она еще тише, приноровившись говорить так, чтобы особо ушастые и остроухие не слышали. — Тёмные, в смысле. Болтушка он еще та.

— А Эльза что делает? Я не видела её и еще вчера спросить хотела, но такая суматоха...

— Она больна. Сейчас, полагаю, спит в своей собственной постели, в Химринге,  — вместо неё вдруг ответил Майтимо. — У неё был жар и я не мог потащить её в дорогу. А ведь как знал, что ей нельзя так много пить...

Мария вылупилась на него. Ничего себе осведомленность, и сказал таким покровительсвенным тоном...

— А сколько она выпила? Может, она просто отравилась? У всех разная переносимость, - вмешалась Миднайт.

— Кажется, два кувшина, — он вздохнул. — Это только то, что я видел сам.

Рига с чувством покивал, словно бы заседал вот так с высокими лордами каждый день, умелец светских бесед. Мария покачала головой и уткнулась было в свою тарелку.

— Это вы еще пьяных Ирму и Миднайт не видели. С Марией в придачу, — не унялся Штраус, за что получил ощутимые тычки под столом и под ребра, да еще порцию змеиного шипения с двух сторон. — А что такого? Предупрежден — значит вооружен. Им еще жить с вами на одной территории.

— Предатель, — меланхолично резюмировала Миднайт. — Мира, будь другом, придуши его подушкой во сне.

Мира кротко улыбнулась. Какой-то нолдо, слышавший весь разговор, воззрился на них с ужасом. Майтимо только дернул уголком губ, оценив шутку.

Рига повернулся к Джеймсу, меланхолично давившему пропеченное мясо перепела вилкой.

— Вы еще долго тут будете?

— Уже надоел? — хмыкнул тот, не поднимая глаз. — Амон Эреб-то застроена уже?

Рига почесал затылок. Амбарто — тот, который помладше, клялся и божился, что Южный Тракт практически выложен. С дорогами он справлялся куда лучше, чем с замковыми стенами.

— Что, нет?

— Та да, да! Даже библиотеку сделали. Зеленым мрамором обложили… Осталось книжки придумать, записать словами и заткнуть ими стеллажи. Мы даже гобелен туда повесили.

— Гобелен? — Майтимо оживился. — Неужели девы из лаиквенди сильны в ткачестве?

Рига посмотрел на него удивленно.

— Нет… Он у близнецов и раньше был. Ну такой… Там изображен фонтан и купающиеся эльфийки.

— Довольно фривольная картина, как для библиотеки, — задумчиво прокомментировала Мария, ломая хлеб. — Настраивает…мм….на написание литературы несколько иного толка.

Майтимо, видно, понял о чем речь — его уши стали вишневыми. Откуда такие интересные знания о подробностях, когда эльфы-то позиционируют себя иначе (существами высшего порядка, соединяющимися только духовно), Рига пока решил не уточнять. Амбаруссар, в особенности старший — язык без костей, может ненароком и проболтаться… Пару-тройку раз. За вином или настойкой из цветов персика.

Рига перевел взгляд на свое блюдо. Птица выглядела довольно аппетитно, медовые груши так и притягивали взгляд. Он взял её в руку и надгрыз, пачкая ворот рубахи сладким соком. Трапезная снова наполнилась легким жужжанием возобновившихся личных разговоров.

— …так вот, если предположить, что те россказни Консула и есть своего рода внушения, или обман, в который она нас заставила поверить — что, тоже где-то и есть самовнушением — может ли это быть своего рода магией? Ведь то, что мы себе рисуем долго и упорно, нередко воплощается в жизнь. Что, если и впрямь добавить дольку чего-нибудь магического?

Мира завороженно качала головой и так же, полушепотом, отвечала сестре:

— Это всё равно результат наших помыслов и идей — меняются ведь даже наши чувства и эмоции относительно чего-то… Это как иллюзии Гортхаура, только страшнее… Они бы претворились в жизнь нашими руками.

— Так, а если магией? — заговорщицки подмигнула Миднайт. Её единственный видневшийся из-за чуть скошенной набок челки золотой глаз лукаво и вдохновенно блестел. Её белокурая сестра-близнец тут же шикнула на неё:

— Где ты её найдешь? У эльфов? Не-е-ет…

— Нам нужен кто-то отчаянный…

Скучно. Рига повернул голову в сторону. Как и для чего им нужен несчастный «отчаянный» он знать не хотел. Бабы. Вечно им не сидится под теплой крышей…. Но внезапно с ним заговорил Нельяфинвэ, отложив приборы.

— Из каких металлов вы делали свои корабли, что летают среди звезд?

Джеймс рассеянно хлопнул глазами и ответил:

— Да из многих… И разных. От корабля, по большей части, зависит. От его задач.

— А что такое? — переполошилась Мария. — Вы нашли что-то странное?

Лорд отрицательно качнул головой.

— Нет. Мне было просто интересно, смогли бы вы когда-нибудь сделать такой же.

Мария подозрительно посмотрела на него, а после ответила:

— Одних металлов мало было бы… Корабль был начинен такими вещами и технологиями, которые невозможно претворить в жизнь прямо здесь и сейчас. Нашему народу понадобились столетия и тысячелетия, чтобы просто бороздить небо. Вряд ли, лорд Нельяфинвэ.

— После того, как одолеете Моргота, Эндорэ наверняка вам наскучит, — понимающе произнес Рига. — И вы захотите изойти в наш мир.

— Это вряд ли, — низкий голос Нельяфинвэ раскатился по залу. — Вряд ли…

Рядом Джеймс остервенело мял вилкой мясо перепела — у него в последнее время отчаянно болели зубы, и он практически не мог жевать. Рига-то узнал об этом только вчера, к концу пира, когда изрядно пьяный Халпаст посетовал на то, что боль уходит, когда тот пьян в доску.

Миднайт, наоборот, торопливо поглощала жесткие куски мяса и какую-то зелень, как обычно, расправившись с пищей быстрее всех. К вину и к воде она не притронулась. Затем решительно отодвинула стул и, попрощавшись с присутствующими, выскочила за дверь. Будто бы за ней балроги с огнеметами бежали…

Миднайт отлипла от стены. В трапезной нещадно топилось, и ей поскорее хотелось вернуться в свою прохладную комнату. Но за ней тенью возник Линталайэ. Миднайт достала из кармана стащенную со стола булочку с яблоком, и разломила напополам.

— У меня нет на тебя обиды, дружочек, — со смешком произнес Линто, но булку взял. — Ты так меня совсем закормишь. На кухне мне дали три.

— Тогда верни обратно, — буркнула Миднайт.

— Смеяться над эльфийскими именами некрасиво.

Она покраснела.

— Жуй быстрее. Идем сейчас?

Эльф кивнул. Булка трещала за щеками так, что, казалось, услышал в трапезной. Но Линто выглядел слишком счастливым и довольным жизнью.

— Вкусно?

— Не ты же готовила.

— Ну тебя, остроухий… В следующий раз я рандомно буду сыпать слабительное.

— Ран-дон-ма? — Миднайт только показала язык, не желая объяснять. Она обхватила нолдо за кисть руки и потащила по лестницам вниз, во внутренний двор. Линто перебирал ногами куда шустрее, но сравняться с настойчивостью бурелома… — К чему такая спешка?

— М?

— Могла бы поспать подольше, — участливо произнес Линто. Миднайт достала спрятанные за какими-то мешками мечи. Хорошо наточенные мечи. — Разве твои раны достаточно зарубцевались?

— Предлагаешь еще год дурью маяться? За двадцать лет я потеряла часть былой сноровки, — она беспокойно оглянулась назад и доверительно шепнула: — Пока лорда нет. Потом можем собраться и тоже махнуть в лес. До вечера, как тебе?

Линто хмыкнул.

— Хорошо звучит. Твоя Ирма по голове не даст за такое нарушение территорий?

— А что тут, леса мало? Проедемся до речушки… Могу научить лягушек жарить. Ну что ты кривишься! Они на вкус как курица.

— Я знаю, — Линто парировал удар. Миднайт вернулась в стойку и снова занесла меч над головой. — Прямее держи клинок. И не руби по прямой. У него хорошая балансировка, только держись сама крепче.

Миднайт фыркнула.

— Я бы предпочла клинок покороче и заточенный с одной стороны.

— Ну… Персональный меч ты пока не заслужила.

— А ты что, ел лягушек?

— Приходилось, когда мы только пришли сюда. Зерно мы экономили, потому что после первого посева стало ясно, что не взойдет… Это в Дориате лето круглый год, а в условиях походного лагеря Макалаурэ поберегся.

— Когда мы пришли, у вас был хлеб, я помню, — Миднайт навалилась всем весом на клинок, скрестив мечи с Линто. Он удерживал меч без труда. Его мышцы бугрились, но ему не приходилось продвигаться, как ей, вперед.

— Достаточно… — она отскочила. Меч, который она удерживала клинком вверх, был выше ей головы. — Может, поменяешь?

— На поле боя я тоже буду подбирать по руке? — она хмыкнула. — Меня как-то учили кататься по льду. Ну, как катались раньше — на тонком и прочном лезвии, закрепленным на подошве. Обувь мне не подходила, и моя стопа болталась, незакрепленная. Но пришлось учиться, как есть. Думаю, с мечом так же.

— «Так же» может стоить тебе жизни, — серьезно произнес Линто и сам нанес удар от земли вверх. Миднайт отбила, с трудом удержав позицию. — Не стой, двигайся!

— Помню…

Она напала снова. Она старалась перемещаться неустанно, снова и снова нанося удары. Её кисти были подвижными — это чревато травмами, но так переносить вес меча было куда легче. И проворачивать его. Она зафиксировала его в неудобной позиции, и Линто, держащий удар, медленно, приближал её собственный клинок к ней. Извернувшись, она пронырнула под собственным мечом и зашла за его спину. Нолдо пробурчал что-то одобрительное.

Время близилось к полудню, и основательно припекало.

— Поехали?

— Поехали.

Лорд Канафинвэ так и не объявился, дав относительную вольную своей свите, и они, запасшись едой, поехали по заранее намеченному маршруту.

Миднайт обмотала нижнюю часть лица тканью — ветер неприятно щипал подбородок и щеки. Непослушные волосы она тоже прижала ко лбу тонкой полоской темной ткани. Она хорошо впитывала выступивший пот — иначе к концу поездки она выглядела бы просто красавицей, с распухшей и раздраженной кожей. Миднайт, прислушавшись к себе, фыркнула — когда это раньше её заботило? Раньше она остригала волосы по плечи и носила шлем, время от времени.

Они въехали в прохладный лесок. Дорога была пустынной, нолдо уверенно скакал впереди. Миднайт почувствовала, как урчит живот. За завтраком она хорошо поела, но встала, так до конца не насытившись, чтобы еда во время или после тренировки не полезла наружу. Теперь голод снова давал о себе знать.

— Бери вправо! — крикнула она.

— Вправо? — изумился Линто.

Вправо расстилались степи и поля. Угодья Нолофинвэ хорошо охранялись дозорами, но трава и зерно росли ниже, чем во Вратах и том же Таргелионе — наверное, сказывались Железные Горы Моргота, хорошо видневшиеся отсюда.

Линто остановил коня рядом с ней.

— Что ты уже удумала? Знай, нам нужно вернуться до заката. Иначе будут искать.

Здесь… это было (будет?) где-то здесь. По правую руку бугрились холмы Дортониона — Сирион скрывался в высоких зарослях и уходил с пологого склона вниз, где небольшая равнина была затоплена Болотами. Слева она видела башни Барад Эйтель — солнце играло на кончиках шпилей. Еще немного… Миднайт направила лошадь немного в сторону, заставляя подняться на небольшое возвышение. Да, отсюда горы Ангамандо виднелись лучше всего.

Это было здесь… Злая шутка Моргота, что сокроет и уничтожит дневное светило… По крайней мере, так писала Нарайвэ. Или тот, другой, находящийся по ту сторону. Те древние записи всё не давали ей покоя. Когда это случится? Как? Будут ли они причастны к этому? Мария божилась, что всю взрывчатку они уничтожили, экспериментов не ведут. Но спокойствие не приходило.

— Ты ничего не чувствуешь? — Линто посмотрел на неё озадаченно.

— Ветер. Запахи…

— А что-то кроме этого?

— Ты говоришь о зле?

— Я не знаю… — лошадь заволновалась, мелкий щебень кололся под копытами, и Миднайт спешилась, поведя за повод её назад. Бедра немного ныли, но пусть. — О чем думал Ноло, когда отстраивался? Так ли он хотел видеть Ангамандо из своих окон? Прекрасный вид.

— Не язви. Эльфийское зрение помогает видеть дальше и качественней, нежели ваше. Он увидит малейший дым от тех гор. Но сейчас там тихо. И… нет, я не чувствую сейчас ни малейшего злого помысла. Мы здесь одни. Но если ты хочешь приблизиться к болотам — то нет, оттуда идет зловоние.

— Ты ощущаешь его?

— Дозоры Нолофинвэ предупреждали не соваться туда. Мы вдвоем, а ты — женщина, я не буду рисковать, пусть и кажется, что там опасности нет.

— Как скажешь.

Она неожиданно просто согласилась. Да, обычно она ни с кем и не спорит до хрипоты, просто делает всё по-своему. Молча. Уверенно. Но сейчас девицу-ранья терзали сомнения. И она не пожелала с ним делиться. Он последовал её примеру и тоже спешился, идя рядом с ней.

— Что тебя тревожит?

— Успею ли я прожить жизнь, пока держится осада Ангамандо? — спросила она. Линто замер.

— Но ты не меняешься, как и мы… — осторожно заметил нолдо. Миднайт посмотрела на него. Точнее, на его острые уши, которые обнажала его прическа.

— Это меня и пугает. Неизвестность. Наслушавшись историй про Валар, Рок и предназначение, я не могу не задаваться вопросами: почему? Зачем? Есть ли в этом чей-то умысел?

— Не во власти Моринготто притянуть вас сюда. Все его силы отданы Арде, не Эа, откуда вы пришли. Илуватар? Но… — Линталайэ мягко улыбнулся и аккуратно обхватил пальцами её запястье, огладив вспотевшую ладошку. — Не тревожься об этом. Всё, что ни случится — всё будет к лучшему. Поверь мне.

Она улыбнулась ему.

— Как тебе не верить, мой друг?

На горизонте, со стороны Барад-Эйтель показались двое… Трое… Первым к Миднайт подскочил необычайно радостный Хуан, едва не свалив с ног.

— Вы что тут делаете? — в своей слегка заносчивой манере, но любопытно поинтересовался третий феанарион. Ирма выглядела не менее удивленной.

— Как тесен мир, — съязвила Миднайт, потрепав пса по холке. Хуана она видела до этого всего несколько раз, приближаться-то он не приближался даже… Видно, его Хозяин в благоприятном расположении духа.

Тьелкормо и Линто переглянулись. Возможно, даже заговорили осанвэ — этого она не узнает. Ирма опустилась рядом с ней и Хуаном на траву. А потом звучно зевнула.

— Много настреляли?

— Что настреляли, то уже и съели. Он был не сильно расположен к охоте. Удивительно, правда?

— А что случилось? — без особого интереса отозвалась Миднайт.

— По даме, наверное, своей… — Ирма полезла в седельную сумку и достала что-то, завернутое в ткань. Оказалось, жареное мясо. — Держи зайку. Я слышу вой твоих китов даже с трех шагов.

Миднайт меланхолично сунула лапку в рот, соскребая зубами мясо с кости.

— Так долго скучал?

— Нет… Он вчера одну эльдиэ облил вином, провожал в, так сказать, номер… Не думаю, что скучает прям так сильно. Не смотри на меня, Арайквэ еще не поддался, — Миднайт, наблюдающая краем глаза за мужчинами, увидела, как навострились ушки Линто. И предупредила:

— Говори тише…

Арайквэ не поддался чарам Ирмы, порой сбивающим с ног даже самых стойких… Миднайт готова была ручаться, что подруга не заинтересована бедным нолдо всерьез — да, у него были светло-русые волосы, при правильном освещении даже блондином мог показаться, но Арайквэ… Тьелкормо тоже не блюл законы и обычаи эльдар, о которых рассказывал ей Кано…

Кано. Миднайт закусила губу. Вчерашнее могло показаться пьяным бредом, выпила она достаточно. Но даже если его какие-то знаки тела могла додумать она сама, то, что он говорил… Миднайт сглотнула и сунула в рот еще один кусок и усиленно принялась жевать.

Эльфы могут пахнуть цветами, сладкими и полевыми, мёдом, древесной корой и даже солнцем, как пах Линто. От Кано веяло морем, солью и тем неуловимым запахом, витающим в воздухе после бури. Казалось, этот запах уже пристал к её коже. Но стоило ли на что-то надеяться, что-то предпринимать? Исходя из того, что творит тот же Турко… Как братья они здесь непохожи. Тут Тьелко достойную пару составляет Куруфин, но и на самого близкого своего брата (как ей казалось) — Нельо, он тоже не походил. Сдержанный, строгий, порой порывистый и резкий, если разгневан. Сколько силы духа и уверенности ему понадобилось, чтобы сомкнуть свою власть в кулак, чтобы заставить нолдор Феанаро и братьев подчиняться себе, а Нолофинвэ — считаться с ним?

Её опять заносит не туда. Миднайт потянулась к ткани пропитанной жиром и обнаружила, что мясо довольно быстро кончилось. Она схватила бурдюк, принесенный Ирмой и сделала пару глотков — всё, что оставалось от мешка вина.

Ирма следила за ней неотрывно, не мигая.

— Ты голодна, — странным тоном заметила Лейден. Миднайт краем сознания отметила правдивость её слов — да, голодна.

Сегодня утром она споро собралась и умывалась холодной водой, но бессонная ночь дала о себе знать — Мира спрашивала, не заболела ли она. Видела, как сестра, не выносящая жару очагов, уходила на балкон. Ночи были обманчиво-тёплые, и им, людям, ничего не стоило простудиться… В трапезной из лордов тогда присутствовал только Нельо, но он был занят какими-то своими размышлениями и позднее — спорами с Ригой. Потом фехтование с Линто… И они уехали.

Право дело, у Канафинвэ и без неё полно забот. Первым делом, как говорится, звездолеты…

Миднайт тряхнула головой, приходя в себя. Обернулась к Ирме.

— Ты знаешь, сегодня Нельо поднял вопрос о корабле. Как думаешь, могло ли от него хоть что-то остаться?

Ирма призадумалась.

— Когда приземлялись, я помню, мы изрядно пропахали носом землю. Джеймс тогда потерял управление, да и сознание тоже… Сажать пришлось мне. Кто знает, может обломки какие и разлетелись. А что такое?

— Майтимо сегодня интересовался, из каких металлов мы строим межзвёздные корабли.

— Ну… Плазма уничтожила всю технику, которую могли бы привести в действие тамошние аборигены. Что до металла… Думаю, это не так уж и важно. И серебро, и железо, и алюминий здесь есть. Ничего интересного.

— Думаешь? А железо достаточно стойкое? Ну… Если вдруг…

Ирма покачала головой.

— Если они и найдут, и что-то с ним сделают — то нам какое дело? У нас действовали законы физики, а не магии. Не кипишуй почем зря.

Тьелкормо окликнул их.

— Вы готовы ехать обратно? — Линто смотрел, наклонив голову набок.

Миднайт внезапно почувствовала тепло. Ветер накатывал на лицо и тело теплыми волнами, солнце из ярко-желтого сделалось оранжевым. Тепло…

— Готовы, — отметила Ирма. — Поднимайся. Тебе нужно нормально поесть. Скоро глюки от голода пойдут…

Миднайт поднялась без лишних слов.

А Тьелкормо тем временем приблизился к Ирме и шепнул на ухо:

— Не хочешь, как вернемся, сбежать от Куруфина к устью Ароса? Повторим.

Она усмехнулась.

— С удовольствием.

Нолофинвэ распрощался с ними довольно быстро — праздник, вернее, затянувшаяся гулянка подошла к своему логическому концу, и венценосная компания растягивалась по своим землям. Карнистир ушел еще самым первым, теперь выдвигался Макалаурэ, за ним — Химладские. Нельяфинвэ задерживался на неопределенный срок.

— Дорога займет около месяца, может меньше… Если мы будем делать меньше остановок.

Миднайт кивнула.

— Не думаю, что остановки будут делать из-за того, что в отряд затесался один человек, — Линто понимающе усмехнулся. — Переживу, как и предыдущие несколько раз. Я ведь не сахарная, чего ты?

Миднайт проверила застежку плаща и вставила ногу в стремена. Перескочила и удобно устроилась в седле… Ну вот, начинается.

— Разве мы не пойдем через Ард-Гален?

Линто покачал головой.

— Сейчас все еще немного неспокойно, а у нас обоз… Мы пройдем через владения Ангарато и Айканаро.

— Будем останавливаться у них?

— Если наш лорд сочтет нужным.

— Понятно…

Дорога до Дортониона была не такой трудной — за десятилетия отряды Нолофинвэ и золотоволосых братьев вытоптали удобные дороги, и набеги орков не тревожили их. Они спустились до Тол-Сирион, разумно огибая Топи Сереха — после взрыва, что учинили раньяр в битве, там попросту невозможно было проехать. Они прошли перевалом Анарха, почти соприкасаясь с ужасающей долиной Нан-Дунгортеб. Эльфы рассказывали, что там водятся пауки, размером с лошадь, а то и больше. Канафинвэ вел отряд уверенно.

— Нам не следует время от времени защищать это место? — поинтересовалась Миднайт у Линто. — Здесь водятся настолько темные твари, когда мы в очередной раз отвоевали Белерианд. Но через них тьма может просочиться в свободные земли. Орки, гоблины…

— Пауки сожрут их быстрее, чем они выйдут к северным границам Дориата, — хмыкнул Нолонмар.

— Орков — да, они неуклюжи и передвигаются куда медленнее, но гоблины? Они мельче, шустрее, роют тоннели.

— В твоих словах есть смысл, — согласился Нолонмар. — Мы можем поговорить об этом с Канафинвэ.

Нолдо перехватил поудобнее поводья и вопросительно оглянулся. Миднайт засомневалась:

— Может, на остановке? Среди нас есть эллет… Они могут заволноваться. Да и лорд Канафинвэ сейчас, наверняка, с приближенными и советниками.

— Боишься? — подстегнул Линто. Миднайт вскинула брови.

— С чего бы? Размышляю, как лучше поступить.

— Я могу сам, — сказал Нолонмар. — Но ты дело говоришь, и у него будет время обдумать это перед тем, как мы достигнем замка Дортониона.

Ранья кивнула. Нолонмар огладил жеребца по гребню, подцепив гриву, и повел в сторону, обгоняя обоз. Миднайт задумчиво почесала тыльную сторону ладони, утянутую в плотную перчатку. Кожа невыносимо зудела, но и натереть ладони она себе не хотела.

— А почему Нолонмар с нами ехал? Разве ему не полагается ехать поодаль?

— Так он не единственный разведчик в отряде, ему тоже полагается отдых. Хочешь поесть?

— Не откажусь.

— Ешь, как мышка-землеройка, — Линто со смехом протянул ей хлеб. Миднайт цапнула кусок и все-таки избавилась на время от перчатки. — Куда в тебя столько помещается?

— Мои силы сгорают быстрее ваших, это же очевидно, — буркнула она. — Да и вообще… В еде счастье.

— Твоя сила зависит от еды?

— Смотря какой, — согласилась она. — Если это будет что-то сладкое, я буду активна дольше.

— Нет, сладкого у меня нет. Только вяленое мясо, а оно солёное.

— А вот солёное как раз не люблю.

Нолонмар вернулся скоро.

— Лорд Канафинвэ желает тебя видеть, — он развернул коня и ускакал обратно. Миднайт расстроенно посмотрела ему вслед.

— Ну вот. Кажется, уже и Нолонмар чем-то недоволен.

Она умоляюще посмотрела на Линто, но тот только покачал головой, указывая, что не может отъехать от положенного места.

Обоз был большой, повозки тянулись длинной вереницей, и отряд Макалаурэ, увеличенный химрингскими нолдор, сильно растянулся. Это значительно отягчало их, и лорд, признаться, временами бесился, хотя и сам был любителем долгих сборов. Но это Майтимо здорово придумал — спихнул на них всю свою долю, приказав завезти в Химринг, и дал часть своих солдат. После большого перераспределения, зерно и прочее сухое продовольствие из Хитлума направлялось в менее плодородные перводомские земли, взамен на руды из Химринга и Таргелиона. С гномами Белегоста Второй дом торговался также через Первый.

— Сам-то не захотел, поди, тащиться… — пробормотала она, оглядываясь на целый караван позади. Макалаурэ взглянул на неё через плечо и сухо ответил:

— Ему с небольшим отрядом придется ехать налегке и быстро, чтобы достичь Таргелиона в положенный срок.

— Разве у Морифинвэ какие-то проблемы? Мы же ближе.

Он не ответил. Вместо того, он спросил:

— Я хочу выслушать твои соображения насчет Нан-Дунгортеб.

— Я думаю, — она покосилась на него. Сегодняшнее его лицо было куда жестче, чем во время праздника в Барад-Эйтель, — нам нужно будет договориться с Дориатом. Ущелье вплотную прилегает к их границам, и если тьма расползется… Что же, они будут заперты в своем королевстве не только по воле своих правителей. Они будут отрезаны от всего остального Белерианда.

— Твои слова да Тинголу в уши, — буркнул Нолонмар, ехавший по другую руку от лорда. — Но он не желает знаться с нолдор, а большинство его соседей — Первый Дом.

— Он все еще гневается из-за происшедшего в Альквалондэ?

— Думаешь, не за что? — резко осадил Макалаурэ.

— Он не знал тех эльфов, не знал, что там происходило, и не был там, — возразила Миднайт. — К тому же, Альквалондэ — результат усилий Моринготто, он должен понимать хотя бы это. Если он так и останется сидеть сиднем, Моринготто извернется и найдет шанс подступиться и к нему. Ничто не вечно. Он не может сидеть там тысячелетиями и дальше, когда он здесь.

— В твоих словах есть резон, но мы должны исходить из того, что есть. Белерианд зачищен, за исключением этого места. Если кто и бежал сюда, то уже был съеден.

— Мы не знаем, были ли прорыты тоннели под ущельем, — тихо ответила Миднайт. — Есть множество подводных рек, желобов, крохотных туннелей в слоях каменной породы, природные образования. В Белерианде множество холмов и гор, такое не должно быть редкостью. Пауки… орки… они могли бы спуститься вниз. Они не переносят свет.

Канафинвэ остановил коня и внимательно посмотрел на неё. Она смотрела так же — открыто, прямо, не мигая. Крохотные черные зрачки сузились, обнажив яркое змеиное золото.

— Короткий привал, — сообщил он. — Не раскладывать шатры.

Его оруженосец, Романостэ, кивнул и поспешил передать весть.

Нолонмар и еще несколько воинов отошли в сторону, чтобы словить немного дичи, Миднайт, оставшись во главе процессии, разнуздала лощадь и сорвала сухой пучок травы, принявшись обтирать её бока. Элли похрапывала, но стояла спокойно, изредка шевеля ушами, пытаясь что-то сказать. Макалаурэ разводил костёр и устанавливал небольшой походной котелок. Ранья искоса на него поглядывала, отмечая, что эльф более приспособлен к походной жизни, и все эти…действия у него выходят куда более естественными и даже механическими. Должно быть, в Амане он немало странствовал.

Романостэ принес тройку зайцев, держа их за длинные уши. В другой руке у него были стрелы, с которых капала кровь. Вскоре запахло мясом и чем-то еще — Макалаурэ что-то колдовал в котелке, а Нолонмар потрошил зверюшек.

Миднайт стреножила своего коня и осторожно посмотрела на Морнасо — коня Макалаурэ. Он был не расседланный, беспокойно рыл копытом землю и прядал ушами. Она приблизилась к нему и осторожно потрепала по холке. Морнасо ткнулся жесткими губами в её лицо и втянул выбившиеся из кос волосы.

— Я займусь им.

— Хорошо.

Перекусывали они в узком кругу, в тишине вкушая пищу и передавая по кругу вино. Для Нолонмара и Романостэ, видно, было вполне привычным настолько близко разделять пищу с лордом. Хотя на войне было так же. Невозможно доверить свою спину тому, с кем в обычной жизни вот так не разделишь хлеб. Миднайт приняла свою порцию и старалась есть медленнее, чем обычно — эльдар ели размеренно, наслаждаясь пищей и вином, пусть и стоянка не была долгой. Они вполне могут счесть, что либо она слишком голодна (что не являлось правдой, все-таки она перекусывала с Линто), либо поскорее хочет избавиться от их компании. А здесь было хорошо. Огонь приятно щекотал подошвы, и обкусывал жаром затекшие пальцы на ногах сквозь толстый слой кожи сапог.

— Что ты думаешь, Нолонмар? — между тем спросил Макалаурэ, отдав бурдюк другому нолдо.

— Если есть входы, будут и выходы наружу. Это бы объяснило то, почему караваны орков появлялись на Южном Тракте. Эльфы не проверяли перевалы Синих Гор, так что вполне может быть… Нужно знать, где искать.

— Думаю, есть смысл искать в холмах, горах и ущельях. Если своды таких туннелей поддерживаются каменной породой, то по мере продвижения наверх камня должно быть больше, — вставила Миднайт. — Есть ли что-то подобное в Оссирианде?

— Близ Оссирианда есть холм Амон Эреб. Холмы Андрама, чуть поодаль стоит Рамдал. Они пересекают южный Белерианд с востока на запад…

— На западе искать нечего, — резко сказал лорд. — Вплоть до Сирионских врат.

Там Нарготронд, королевство Финдарато…. Миднайт посмотрела на Макалаурэ. Тот прикрыл веки.

— Амон Эреб стоит отдельно. Там крепость Амбаруссар… Они хорошо изучили местность?

— Рига не писал мне ни о чем таком…

Нолонмар перехватил взгляд лорда.

— Есть еще Амон Руд, — тихо сказал он, — по слухам, это каменистый холм, покрытый ярко-красными цветами. Мы видели его издали, когда направлялись на Празднество Объединения. Мне о нем рассказывали синдар, которых я там повстречал. Этот холм обитаем. Там есть пещеры.

— Так.

— От синдар я слышал, что там живут гномы-карлики, которые не подлежат ни одному из семи родов гномов. Там живет всего одно семейство, и они живут обособленно, не контактируя ни с лаиквенди, которые раньше жили поблизости, ни с синдар, ни с наугрим.

— Что еще?

— Погоди, — Миднайт снова вмешалась, — там есть какая-то растительность? Зверье?

— Бедная. Разве что зайцы и суслики.

— Может, на одно семейство и хватит, — забормотала ранья. — Они ни с кем не общаются, странно.

— Я слышал, малых гномов раньше было больше, — Нолонмар пытливо посмотрел на Канафинвэ. — Они населяли холмы Андрам, но ушли оттуда. Давно… а может, и недавно.

Лорд повернулся к Миднайт и спросил:

— Ты полагаешь, достаточно оснований считать их приспешниками зла?

— Если и впрямь… они жили в холмах Андрам на западе, а после ушли оттуда… Их могли выгнать. Они не общаются с синдар из-за великой обиды. Мне неведом её характер, но они могли затаить злобу.

— Откуда ты это знаешь?

— Оттуда же, Нолонмар. Синдар рассказывали о мелких уродцах на юго-западе, сочли их за малых орков… И истребляли. Почему я сразу не подумала о них?

— Это уже неважно, мы ведь обсудили это сейчас. Я думаю, нужно будет собрать отряд… отправиться на Амон Руд. Как только мы достигнем Врат, чтобы дать эльдар передышку.

— Я хочу поехать! — воскликнула Миднайт.

Нолонмар внезапно мягко рассмеялся и опустил руку ей на макушку, перебрав волосы.

— Тогда ты должна научиться очень хорошо владеть мечом. К тому же, тебе будет нужен свой собственный.

Миднайт заартачилась.

— Я хорошо владею мечом. У меня все еще есть мои мачете, в бою с ними куда легче.

— Легче, да опасней. Эти твои клинки слишком быстро подпускают врага, а их оружие куда как длиннее. Мой лорд?

— Посмотрим. Сейчас нам нужно выдвигаться.

— Да, мой лорд.

Лорды Дортониона приняли их хорошо, но сухо. Ангарато встретил их у ворот и разместил в гостевых спальнях, воинов-нолдор, охранявших обоз и нолдор Нельяфинвэ — в казармах. Они не задержались там надолго — отдохнули ночь, и со следующим рассветом уже двинулись к Ладросу, еще хранящим память о последних битвах.

Миднайт хорошо помнила эти места — где-то здесь, под стенами Ладроса, она умудрилась потерять сознание в пылу битвы и проваляться так до наступления сумерек. Здесь уже не было гор трупов — были только искусственные курганы, братские эльфийские могилы, поросшие высокой травой и вереском. Она слегка отстала, поначалу выступив в одном ряду с Макалаурэ и его оруженосцем Романостэ, а после вернулась в конец, где был Линто.

Он приходил той ночью в замке Ангарато и Айканаро — они стояли за порогом её комнаты, у окна, и разговаривали. Это напомнило те дни, когда она приезжала в Хелеворн, и её спутниками были Линто и Лаэгхен. Но Лаэгхен был во Вратах — остался рядом с нолдор после войны.

Она рассказывала Линто какие-то небылицы про смерть с косой — её вдохновил контур Валакирки над Ангбандом. И про большущего кота, одну ночь в году ходящего по людским поселениям, выискивавшего непослушных детей. А что же, традиция страшилок на ночь жива во всех мирах!

Линто рассмеялся и приветственно махнул ей рукой.

— Голодна?

— Чтобы ты опять меня подначивал? Нет, спасибо, отныне я на диете, — нолдо снова рассмеялся. Какая-то эльдиэ, целительница, из свиты Макалаурэ, устроившаяся в телеге неподалеку, укоризненно посмотрела на их парочку. Миднайт улыбнулась ей и приветственно махнула рукой. Нолдиэ фыркнула и вернулась к прерванному занятию — штопала чью-то кожаную куртку.

— А что такое диета?

— Отказ от каких-то видов пищи, или наоборот — соблюдение каких-то канонов… Что есть, как есть, как готовить… Чтобы иметь хорошую фигуру, в основном. Быть здоровым — в частности.

— А ты?

— Что я? Я здорова, — оскорбилась Миднайт. — Просто не голодна. Кстати, твоя очередь рассказывать.

— Страшилку? — нолдиэ в телеге навострила ушки.

— Страшилку выбрала я, — фыркнула ранья, — мы договаривались рассказывать истории о себе.

— Смерть-косарь про тебя?

— Ну, про всех людей. Коса была к тому, что это мне кажется неплохим оружием.

— Но не когда ты в битве…

— Не приходилось сравнивать, знаешь ли.

— Истории? — переспросила эльдиэ. — Меня зовут Фионэль, кстати.

— Миднайт Скайрайс. Ты из народа Врат? Я не видела тебя раньше.

— Я из поселения, — она обхватила борт руками и посмотрела на неё. — Я видела вас лишь раз, мельком. Я была ребенком, когда меня привезли в Эндорэ.

— А сколько тебе лет? — спросил Линто.

— Семьдесят пять.

Линталайэ присвистнул.

— Да ты совсем еще ребенок. Как тебя родители отпустили так далеко?

— Отец погиб в Дагор Аглареб. А мы с матерью из поселка перебрались в замок, где я пошла в ученицы к целительнице Мирэлотэ, моя мама, Вилинэль, швея.

— О, Вилинэль, — Миднайт припомнила её — строгую, бледную эльфийку с всегда собранными в толстый пучок на затылке приглаженными смоляными волосами, всегда в светло-лиловых платьях с вышивкой по рукавам. — Она мастерица. Пошила мне некоторые наряды. Не знала, что у неё есть дочь. И… скорблю о твоем отце, — она приложила руку к сердцу. Фионэль склонила голову тоже.

— Что ж, — ранья заговорила снова. — Одна история от Фионэль уже есть. У меня — тоже. Твоя очередь, Линталайэ.

— Пожалуй, тогда я расскажу историю о Валимаре. Помнишь, что это?

— Город ваниар, — ответила Фионэль.

— Разве он не расположен на Таникветиль?

— Нет, — он удивленно посмотрел на неё. — На Таникветиль, в основном, селятся ученики Манвэ и Варды, их приближенные… Король Ингвэ, кстати, живет там треть года. Ингвион живет там постоянно, он практически отшельник в умах эльдар. Предпочитает уединение и компанию майа Эонвэ. Они довольно близки. Валимар же находится вблизи холма Эзеллохар, где росли Древа… Там же, в Валимаре, резиденция вала Тулкаса. По правде… Тирион к Таникветиль даже ближе, чем Валимар. Но тем не менее, не думаешь же ли ты, что нолдор жили только в Тирионе, а ваниар — только в Валимаре?

— Отчего же, — милостиво согласилась Миднайт, — нолдор жили еще и в Форменосе.

Лицо Линто помрачнело.

— Только не заговаривай о Форменосе с нашим лордом, ладно? Для него это не слишком приятные воспоминания.

— Хорошо. Так что же за история?

— Ты ведь знаешь, у Валар были ученики. У Манвэ учились поэзии и песням — Канафинвэ, кстати, тоже, и его сам Вала признавал в итоге лучшим песнопевцем; у Аулэ кузнецы, у Йаванны… даже у Феантури Ирмо и Ниэнны были ученики.

— А у Намо? — спросила Фионэль. — Я знаю, что он владеет Чертогами, пристанищем для мертвых эльдар. Там же находятся Аран Финвэ и Аран Феанаро.

— Учились прозревать будущее и судить мертвых? А у Вайрэ — вышивке, так? — криво усмехнулся воин. — Если и так, я не знаю. Но у него множество майар — побольше, чем у прочих Валар. Я понимаю теперь, почему. Но что насчет Варды Элентари?

— Чему она учит? — удивилась Фионэль.

— Изобретать свет. Разжигать костры. Дала Феанаро идею о светильниках, — буркнула Миднайт. Линто качал головой.

— Нет, нет и нет. Но с кострами близко?

— Разжигать… что там можно? Сердца? Души?

— Близко.

— Любить? — воскликнула Фионэль.

— А что такое, по-вашему, любовь? — вопреки тому, что вопрос был задан двоим Линталайэ смотрел только на неё. Долго, пытливо. Его глаза потемнели.

— Отдать себя. Посвятить себя… Я не знаю.

— Понять другую душу, — прошептала Фионэль. — Дать успокоение, утешение. Стать лекарством от одиночества.

Эльдиэ задумчиво посмотрела куда-то вперед — перед ними шел только обоз.

— Похоже. Но это любовь Эрухини, Валар любят иначе.

— Разве Валар не дети Эру? Он создал их, и он — Всеотец.

— Природа наша разная. Слишком разная.

— Как и у эльфов и людей?

— Нет… — Линто задумался. — Я не знаю. Я из людей видел лишь вас. А знаю лишь тебя. Мне сложно судить. Вы мало отличаетесь от нас, не стареете…

— Стареем. Только почему-то тут перестали.

— Это плохо? — поинтересовалась Фионэль. Её повозку вдруг качнуло и она с коротким взвизгом откатилась к другому борту, бережно прижимая куртку к груди.

Обоз стал. Миднайт отъехала чуть в сторону, посмотреть, что случилось. На самом деле, они понемногу приближались к Химрингу, и кастелян Химринга послал отряд.

— Обоз забирать, не иначе… Слава Эру.

От стройного отряда отделился всадник. На нем был длинный, темно-коричневый плащ и застежка — восьмиконечная звезда из золота. При свете солнца она светила не хуже, чем творения Варды. Всадник приблизился на двадцать шагов, и Миднайт разглядела яркие, как два солнца, глаза.

Она выдохнула:

— Эльза! Эльза!

Всадница приблизилась. Сестры спешились и обнялись.

— Отчего тебя не было на празднестве?

Сестра мягко улыбнулась и сжала ладони Миднайт в своих.

— Я болела. У меня был жар, я была слаба и не могла встать с постели. Год после Битвы не болела и тут — на тебе…

— Было бы хуже, если бы ты заболела во время неё, — серьезно ответила Миднайт. — Как ты сейчас?

— Жива, только слабость небольшая. Нолтармо не хотел меня отпускать, но я уговорила. Ты — мой железный аргумент. Вы переночуете в Химринге?

— Да, придется. Кони и воины устали, Ангарато оказал нам весьма сухой прием в Дортонионе. Макалаурэ как вожжа под хвост попала, он летит, не имея крыльев.

Эльза хихикнула.

— Как праздник?

Скулы Миднайт слегка порозовели, но она удержала лицо.

— Хорошо.

— О-о… Я думаю, тебе есть, — сестрица подмигнула, — что мне рассказать.

— Драгоценные девы, пора в седла, — напомнил Линто. — Мы снова выдвигаемся.

Миднайт обернулась и расцвела улыбкой. Надо же! До чего меняет эту деву семья. Линто почувствовал, как теплеет на душе. Её осанвэ, легкое и неумелое, плескалось во все стороны, цепляя разумы окружающих эльдар.

— О да! Эльза, помнишь Линто? Мой друг. А это Фионэль, мы познакомились уже в пути. Она целительница, как и ты.

— Ученица, — смутилась Фионэль. — Я рада знакомству с вами, леди Эльза.

Эльза замахала руками.

— Что ты! Я вовсе не леди. Думаю, у тебя получится. Целительство — часть самого духа эльдар. Не то что мы, — она рассмеялась. — Сами себя вылечить не можем.

— Ты бы серьезней относилась к этому, — проворчала Миднайт. — Здоровье тебе еще пригодится.

— Я и сама не ожидала, — сестра посмотрела на неё уже без смешинок во взгляде, — что после модификаций и упражнений для нашей иммунной системы я так слягу. Но кто знал? Все меняется. Взамен мы получили бессмертие, — тонкая улыбка пробежала по её губам. — Ты так не думаешь, но это сродни билету в лотерее. Я рада, что выиграла его. Не хочу упускать свой шанс. И ты свой не упусти.

— Какой еще шанс? — возмутилась Миднайт. Но Эльза её уже не слушала.

— Ну, друг сестры моей, Линто, как вы коротаете свой час?

— Леди Эльза, как вы думаете, что такое любовь? — сразу же ввернул воин.

— Любовь? Ммм… Любовь жестока, я думаю. Она дарит великое чувство, переполняет до самого верха. Но один неосторожный укол — и любящий лопается, и любовь покидает его тело, как вода, вышедшая на свободу. Но вместе с тем, любовь — основная сила, что движет мир. Без неё многого бы не было. Плохого, хорошего. Не было раздела нолдор, не было бы смерти Финвэ; но было бы куда больше одиночество, и наш король не был бы спасён. Любовь… это что-то вроде света, в конце туннеля. До него можно не дойти, он может быть недосягаем; но она остается единственным маяком, подтверждающим жизнь, — Миднайт и Фионэль слушали, раскрыв рты. Линто призадумался. — Если не будет его, будет однообразный мрак. Он драгоценен, и за него стоит бороться.

— Свет, — пробормотал Линто. — Правильно — это свет.

— Любить — это быть тем самым маяком, верно? — медленно проговорила Миднайт. — Светить. Быть нерушимым, не поддаваться. Быть наполненным светом.

— Варда пришла на помощь Манвэ из глубин Эа, когда Мелькор восстал против светлых Айнур. Он устрашился её, потому что более не видел света; он был в ней. Тогда померкло его собственное сияние, и он знал, насколько могущественны те, кто все еще им наполнен.

— Это было в замысле Эру? — спросила Фионэль. — Восстание Мелькора и помощь Элентари?

— Нет… Она мало участвовала в Музыке, как говорила она сама. Но она помнит и знает больше остальных, за исключением Намо, но то в его природе. Она мудра и могущественна. Находясь рядом с ней, Манвэ Сулимо слышит и видит всё, что происходит в Арде.

— Тогда может ли быть так, — сказала нолдиэ, посмотрев на небо, — что она может менять Музыку? Эру послал её на помощь Манвэ, но этого не было в Музыке; она будто бы рычаг, который немного изменил события для Эа.

— Немного? — хмыкнула Миднайт. — Много! Её вы, эльдар, чтите больше всех. Она и её звёзды и есть тот самый маяк для вас, вечный и нерушимый остов…

— У нас говорят, — вмешалась Эльза. — Когда мужчина и женщина познают друг друга, то в момент совершенного единения они могут видеть звёзды. В переносном смысле, стало быть… Другие говорят — Врата в Рай.

— Торкает их сильно. Эйфория, как точная доза совершенного наркотика. Дает понять, что жизнь несовершенна и вообще, редкостная гадость.

— Миднайт, не ворчи… И не ругай дар Эру, — осадил Линто, — но Эльза… Не знаю. Я не любил еще. Тебе стоит спросить тех, кто уже состоит в супружестве.

— О… Куруфина спрошу.

—…Его не надо. Мало тебе пар в Химринге?

— Да это я так. Пошутила.

— Так значит, Варда учит любви? — требовательно спросила Фионэль.

— Именно так. Она дает надежду и учит любить. Разве дает надежду тот, в чьем сердце нет любви?

— Ты учился у неё? Приходил к ней? — догадалась Миднайт.

— Именно так. Я ровесник Канафинвэ, и друг. Он всегда был влюблен в музыку, и она его единственная любовь, — Миднайт почувствовала, как в горле стало горько, в груди — тяжело. Но Линто не смотрел на неё. — Его всегда окружали девы, но он редко смотрел на них. Если смотрел — то как на красоту, картину, что-то совершенное, чем можно любоваться и что можно созерцать. Он хорошо понимает души и помыслы. Но он не мог им ответить, его сердце уже было переполнено любовью, и им не было там места. А я… я был пуст. Я люблю охоту, скульптуру, архитектуру… Войдя в возраст, я искал себе учителя и учение по нраву. Но Валиэ Ниэнна, как-то сказала мне, что перед тем, как быть наполненным чем-то, я должен стать наполненным любовью. Так я пошел к Варде. Она сказала мне, что я любим. И потому уже должен любить. А та, что предназначена мне в пару, еще будет, — он улыбнулся, и вокруг его глаз пролегли забавные морщинки.

— Так ты в поисках?

— Скорее, в ожидании, моя леди, — он засмеялся. — Мне не до поисков сейчас. Охотиться на эльдиэр нужно с умом и тонким расчетом.

Фионэль вся смутилась и покрылась алыми пятнами, сжав в кулачках ткань легкого лилового платья.

— Добро пожаловать в Химринг! — провозгласили где-то впереди. Миднайт подняла голову. Они вплотную приблизились к холму, и конница сбилась в стороне — первыми поднимали повозки.

— Добро пожаловать, — Эльза весело ткнула её локтем в бок. — Переночуешь у меня. Я устала от одиночества.

— Разумеется, — Миднайт вернула ей лукавую улыбку. — Я же люблю тебя, младшая сестрица.

Chapter Text

Крепость Врат встретила промозглой сыростью и целым сонмом запахов, поднявшихся от земли после продолжительной бури, из-за которой им пришлось задержаться в Химринге. Миднайт спешилась, передав уставшую Элли юному конюху-нолдо. Его юность была сомнительной, по крайней мере, выглядел он как ровесник новой знакомой, Фионэли. Стянула перчатки, сжала-разжала замерзшие, затекшие пальцы. Погода не радовала. Миднайт поплотнее закуталась в плащ и запрокинула голову, сощурив глаза. Небо было темным и тяжелым, редкие клочки света небольшими пятнами падали на замок.

— Чего встала посреди двора? — Лаэгхен возник перед ней внезапно, как черт из табакерки. Миднайт моргнула.

— Люблю такую погоду. Но только тогда, когда я под крышей и с горячим чаем.

— Я помню, — лаиквендо покивал, — ты рассказывала про чайный куст. К сожалению, я такого не нашел.

Девушка весело вскинула брови.

— А ты искал? Ну ты даёшь, — небо над ними зловеще зарокотало. Эльф тронул её за локоть и поволок под крышу.

Миднайт скинула набрякший плащ на деревянный стул с высокой спинкой — ей никогда не нравилось там сидеть, но как временное пристанище для разнообразных предметов одежды он весьма подходил. Лаэгхен остался за порогом. Она оглянулась на него и сказала:

— Я думала, ты вернешься в Оссирианд. Ты об этом много говорил. Война ведь закончена.

— Думаю, я еще пригожусь твоему лорду, — Лаэгхен сверкнул неглубокой ямочкой на щеке. — Эльдар Оссирианда сейчас довольно беспокойны: кто уходит за горы, кто примыкает, наконец, к лорду Таргелиона или к синдар… Третья Битва за Белерианд пережита, — он кивнул подбородком на окно — оно, как ни странно, выходило на равнину Ард-Гален, и эльфийское зрение без труда могло различить затерявшиеся в дыму и копоти пики Тангородрим, — но это еще не конец. Тьма продолжает наползать, и недолог тот час, когда Осады будет недостаточно.

— Не пугай меня, — фыркнула ранья, без всякого стеснения стащив тяжелый кафтан и оставшись в просторной рубашке. Эльф поспешно отвернулся и уперся носом в дверной косяк. — Я одета. Думаю, за то время, что у нас выиграно, мы что-нибудь придумаем.

— А ваше оружие? Вы же привезли его с собой… — пробурчал тот. — Я ни разу не видел, чтобы вы использовали его. То, что плюется пламенем и то, что уничтожает даже камень.

Миднайт вздохнула.

— На самом деле, огня и плазмы там осталось не так много. Кано спрятал его и мы рассудили… его время еще не пришло. Знаешь, лучше бы никогда не наступило. Разве что выстрелить Моринготто в лицо. Да развернись же, не с твоими же острыми ушами мне разговаривать.

В комнату постучалась и вошла служительница. Она внесла поднос с тяжелым керамическим чайником и одной глиняной чашкой с красивой росписью. Потом забрала грязный кафтан и плащ и так же молча вышла. Лаэгхен и Миднайт синхронно проводили её взглядами.

Ранья приблизилась к глиняной посуде и налила в чашку горячего отвара. Озябшие пальцы понемногу оттаивали, по телу вихрем неслись многочисленные колючки. Эльф посмотрел на неё с улыбкой и вышел.

Миднайт постояла еще немного, вдыхая приятный аромат, витками поднимающийся от чашки… Пить не стала. Скинув на ходу всю одежду, удалилась в соседнюю комнату, оставив дымящуюся еще чашку на столе. Ванна была выдолблена в каменном желобе и искусно обложена мрамором. Миднайт блаженно растянулась звездочкой и опрокинула все бутылочки в горячую воду. И пусть здесь даже окна не было — просто лежать в ванной с распаренной красной и благоухающей всеми известными травами кожей было хорошо. Хорошо также было не думать, отпустив все мысли из головы — потому-то она даже не стала брать с собой дела насущные и погодя рассматривать различные сметы и планы, благополучно утопив их в последние несколько раз. Тогда Миднайт бессовестно солгала в лицо Ромайону, но ушлый эльф, скорее всего без того всё понял. Судя по тому, как он поухмылялся и отметил, что горячие ванны без сомнений идут на пользу уставшим духу и телу.

Миднайт почти заклевала носом, как дверь в её комнаты хлопнула. Сон на прощанье махнул тонкими лапками и исчез. Миднайт напряженно прислушивалась, лениво не поднимая век. Инцидентов в первые годы было довольно много: нашлась пара-тройка ревнивых, влюбленных в Макалаурэ нолдиэр, но после того, как ей пришлось помотаться по землям Феанарионов в преддверии военных действий, их шуршание поутихло.

Но теперь-то что? Вот ведь с дороги даже отдохнуть нельзя.

В ванную прошла та самая эльфийка.

— Напомни мне свое имя, — лениво проговорила Миднайт, наблюдая за её точеными, плавными движениями из-под полуприкрытых век.

— Линдэльвен, — отозвалась та.

— Поющая звездочка, значит. Отчего ж ты решила упасть в мои скромные покои?

Миднайт никогда не любила говорить грубо, либо нарываться на конфликт. Но проклятая её сущность, её человеческая сущность рвалась наружу. Может, и не в её иной природе дело, но как уж тут сдержать всех внутренних демонов, когда лакомый кусок падает в руки? Верно сказала Ирма... она голодна. Или же просто требовалось сцедить накопившийся яд, дабы не отравиться самой. Миднайт лениво следила за плавными движениями эльфийки из-под полуопущенных ресниц. Стройная и худая, как гладко обтесанная щепка. Красивый румянец, томно-серые глаза... Законы и обычаи Эльдар, описанные Румилем, провозглашают исключительную благость Эльдар, основанную им самим Создателем, и радость в любви. Однако, жизнь показывала, что даже дивным, любящим лишь один раз в жизни, эльфам ничто человеческое не чуждо. И намерения Линдэльвен, уже четвертой на её пути, нахально опустившей свою тощую задницу в белом платье на бортик ванны сомнений не оставляли.

— Ну?

— Есть воительницы получше тебя, — начала она. — Есть те, кто исцеляют лучше твоих сестер. Есть те, у кого ума и талантов хватит, чтобы облегчить Канафинвэ жизнь. Но приблизил Феанарион тебя, — Миднайт слушала, высунув руку из пушистой пены и подперев висок, — его старший брат приблизил твою сестру…

— … его третий брат приблизил мою подругу, — хмыкнула Скайрайс. — Старая песенка, я наизусть её знаю. Всё склоняется к тому, что я хорошо устроилась, и семью пристроила. Так ведь? Я заметила, что среди эльдиэр есть те, кому я не по вкусу. Ты из тех, кого в свое время Кано еще в Амане очаровал? —  Смутная, змеиная обида сильнее раздувала капюшон. Она выплевывала слова, будто хотела избавиться от полынной горечи, скопившейся под языком. Линдэльвэн смотрела пристально и хищно, как орлица, оценивающая вздыбившуюся ласку. И заговорила так же тихо и неожиданно горько:

— Он пел песни. Теперь он их не поет!— Впрочем, она оставалась ребенком, будучи на десятки сотен лет старше. Кто из них оставался ребенком, поранив язык о лезвие, скрытое под карамельной конфетой? Её рот еще не ведал вкуса собственной крови...

Миднайт закатила глаза. В купальне стало жарко. Пар лип ко лбу и щекам, и каплями скользил по груди.

— Он не поет их не из-за меня, а из-за того, что времени на такое уже не хватает из-за Моринготто, — она повернула голову и посмотрела на Линдэльвен. Глаза серые, но с оттенком, и волосы не цвета вороного крыла, а какие-то… посветлее. — А ты не слишком на нолдиэ похожа. Внешность...?

— Я полутэлеро, — Миднайт вскинула брови, а Линдэльвен замялась, сжав в пальцах рукава своего платья. — Моя мать из народа Ольвэ.

— И ты пошла в Исход? С теми, кто порешил родственников твоей матери? — ранья отодвинулась назад, всколыхнув воду — она напополам с пеной расплескалась по полу. — Ну ты даешь, дева эльфийская.

— Я люблю Макалаурэ, — твердо произнесла эльдиэ. — Я отринула свой народ, я прошла весь длинный путь от Лосгара сюда…

— Так борись, — хмыкнула Миднайт. В горле почему-то запершило, будто туда высыпали целую перечницу. — Борись, и может быть он оценит твою жертву. Может быть, твоя любовь именно то, что ему так не хватает после того, как он убил десятки тэлери, — она косо усмехнулась. Улыбка искривилась, как будто была разрезана ножом. Линдэльвен вздрогнула.

— Ты говоришь, будто это так легко…

— Детка, я убивала сотни и тысячи своих сородичей, — Миднайт приподнялась, поднимаясь из ванны. Линдэльвен увидела, что у той на животе, под последней реберной косточкой, круглый шрам, как будто впадина с трещинами вокруг. И вся кожа… была какой-то странной, неправильной. Будто сплавленной, как металл, в отдельных местах. Оставаясь обманчиво гладкой.

Ранья переступила бортик и стянула с ручки длинное полотенце, обтирая еще красную от пара кожу. После того, как она накинула на себя камизу и нижнее бельё, она поманила эльфийку за собой.

— Садись, — она подошла к шкафу и выудила бутыль вина, и два кубка.

Линдэльвен сощурилась.

— Ты думаешь, я с тобой пить буду?

— Я в этом уверена, — хмыкнула Миднайт. — Не со мной, так просто пить. Мои слова, вопреки всему, разожгли в тебе уверенность, не так ли? Вино добавит тебе огня. Ты все-таки претендуешь на то, чтобы быть нолдо, раз ты здесь, — она кивнула головой на окно, — в землях Первого Дома. Пей, — она сунула эльфийке наполненный доверху серебряный кубок с басмой. — Влюбленная на мою голову звездочка…

Линдэльвен лишь смочила губы и отставила кубок.

— Снаружи холодно, и ваши комнаты выстыли… Как и вино. Его нужно нагреть.

— Не спеши, — Миднайт поставила рядом чайник и чашку. Остывший напиток она вылила, промыла чашку, и налила из чайника снова.

Линдэльвен судорожно вздохнула. Миднайт бросила на неё быстрый взгляд из-под ресниц и налила себе вина.

— Целители, заботясь о моем здоровье, говорят так же — мол, мое хроа не так сильно, как у эльдар, и мне не стоит охлаждать его изнутри… Но вино горячит кровь, не так ли? Твоя, вон, — она кивнула на эльдиэ подбородком, — горяча настолько, что тебе впору сейчас нестись в другое крыло, чтобы поговорить с лордом… Если он не занят, конечно. Но тебя колотит… Ты замерзла? Выпей. Напиток пахнет мятой и лавандой. Они успокаивают разум.

— Спасибо, но мне это не нужно.

Миднайт тонко улыбнулась.

— Зато нужно мне? Я слишком здорова для тебя? Моя фигура заслоняет свет солнца, и ты, Линдэльвен, не сможешь расцвести в полную силу в моей тени? Отчего же ты молчишь? Пей! — Миднайт отошла в сторону Эльфийка сидела прямо, её спина точь-в-точь повторяла линию спинки тяжелого стула. Миднайт хмыкнула и отвернулась к окну. — Так вот… в отличие от тебя, Линдэльвен, я не ограничусь калужницей или морозником… Хотя это глупо и по-детски. Советую не усугублять.

Ответом было лишь едва слышное шуршание двери и хлопок двери. Миднайт тяжело вздохнула. Женщины… Женщины-змеи, женщины-ехидны. Что будет дальше, когда вырастут юные девчонки, путающиеся под ногами здешних юных конюхов, кузнецов и кожевенников? Будут ли они шить платья и одежды, высаживать в садах лекарственные растения, или возьмут в руки меч? И сколько продлится еще это мнимое «бессмертие»? Она высунулась в окно и посмотрела вниз, на внутренний двор. Нолдор сновали туда-сюда, жизнь в крепости не останавливалась и бурлила, как похлебка в походном котле… Оттого и вкус этой жизни был ярче и насыщенней — здесь было много живого огня.

Миднайт приблизилась к кровати и, откинув тяжелое покрывало, забралась в постель, укрывшись и одеялом, и покрывалом, которое она обычно складировала на все тот же стул. Голод притупился, а спускаться в кухни и отягчать перед сном желудок не хотелось. После того морозника в чашке ничего уже не хотелось. На душе было гадко и паршиво, разве что буревестники не клокотали в груди. Зато клокотало небо.

Она провалилась в тягучий и длинный сон. Она не видела и не слышала ничего, кроме приближающейся бури и снившихся чаек.

— Да когда же это небо разродится, — буркнула Ирма. Тьелкормо нагнал её без всякого труда. — Достал этот зной.

— Хочешь повернуть назад?

— Думаешь, мне легко удалось сбежать от Куруфина?

— Поверь, меня он хотел видеть больше, — хмыкнул Тьелко.

— Нам бы какую-то сень… — Ирма прищурилась. — Небольшой лесок, где нет сейчас твоих дружков-охотников…

— Не ворчи.

Ветер свистел в ушах, волосы, избавленные от краски и отяжелевшие от преддождевой летней духоты, бились за плечами, превращаясь в голубой пожар на голове. Скорее всего, именно этот «блуждающий голубой огонёк» и служил маяком для вечно терявших её из виду эльфов. Тьелкормо любил часто подкалывать её на эту тему… да и прочих эльфов, говоря: «держись голубой макушки и не отставай».

— Тпрру! — Мойна резко затормозила, и Ирму ощутимо тряхнуло вперед — она приложилась грудью о твердую шею кобылы и слезла.

На этот раз их вынесло в небольшое перелесье в паре лиг от ближайшего химладского поселения. Высокие Ворота Аглона маячили где-то впереди.

— О! Здесь есть прудик!

— Не советую тебе в нем купаться, — нолдо пояснил, усмехнувшись. — Змей полно, да и я тоже тут.

— Самый большой змей в этом пруду? — огрызнулась Лейден. — Я вспотела, и мне нужно омыться. Змеи — твари умные, они ко мне не приблизятся, если я не подойду к их гнезду. А гнезд, знаешь ли, под водой обычно нет.

— Ты так или иначе все равно скоро вспотеешь, раскраснеешься… — поддел Келегорм. — Осталась бы голышом.

— Была бы у меня шерсть как у Хуана, не стала бы лишать тебя такого удовольствия.

— Эру Единый, пощади. Мне россказней о дамах наугрим хватило!

— Что, подглядывать за такими бы не стал? — Ирма захохотала. — Какой переборчивый. Погоди, — она ему шутливо погрозила пальцем. — Любовь твоя придет и спрашивать не станет. Полюбишь какую-нибудь…

— Птичку? — фыркнул нолдо.

— Пушистика. Мохнатенькую такую… Так, отвернись. Зайди за дерево, чтобы я тебя не видела. И ты меня тоже.

— Ты, не стесняясь, обсуждаешь со мной такие вещи, точно я не мужчина, а как искупаться — гонишь за дерево? Эльдар не стесняются своей наготы, кстати. Мы нередко большими компаниями купались в озерах Амана…

— Да-да, — Ирма закатила глаза, стаскивая штаны. — Боюсь, ты ослепнешь от моей красоты.

Раздеваться полностью она не стала, и зашла по пояс в воду, осторожно пробуя ступнями вязкий ил. Она опустилась на колени, оттягивая набрякшую тряпицу и омывая плечи, подмышки, шею… Вода была приятно-прохладной.

Рядом послышалось копошение.

— Значит, не ушел.

— Так и ты не голышом тогда залезла.

Нолдо прыгнул в воду, как спортсмен, сложив руки изящной дугой. Ирму окропило снопом брызг. Она нырнула, под водой отплыв на достаточное расстояние. Ноги и руки щекотали редкие водоросли, а вот рыбки расплывались, не касаясь и краешками плавничков. Ирма попыталась открыть глаза под водой — было непривычно, некомфортно. Она смогла разглядеть лишь какие-то смутные очертания и большую тень, приближающуюся к ней.

— Пвффф! — она резко вынырнула и начала тереть глаза. Келегорм вынырнул в паре шагов от неё.

— Ты глаза пыталась открыть?

— Ага, — Ирма зачерпнула рукой еще воды и провела пальцами по уголкам глаз. Проморгалась. — Ну нет, с меня хватит.

— Удивительно для той, кто из купален не вылазит часами.

— Иди ты!

Большой плюс эльфийской ткани — она высыхает достаточно быстро. Но Ирма все равно заметила, что Келегорм уж слишком пристально всматривался, когда она выходила из воды и оправляла облепившую её пышную грудь полупрозрачную тряпку. Такое удовольствие она продлевать ему не стала и отвернулась. Хватило и того, что рубашка, даже с учетом исподних штанов, едва доходила до колен, оставляя ноги на всеобщее обозрение.

Когда накупался и Келегорм, она уже снова облачилась в охотничий костюм и стояла в высокой траве, ожидая его.

— Без сапог? — уточнил нолдо.

— Без сапог, — Ирма приняла боевую стойку, расставив ноги чуть шире плеч. — Начали?

Она атаковала ногой, но эльф без труда блокировал удар своей собственной, согнутой в колене. Она ударила его пальцами под ребра и круто развернулась, заходя слева. Турко выставил руки и попытался её поймать, но это было сложно: её руки постоянно находились в хаотично-согласованном движении, и перехватить её так, чтобы руки её были прижаты к телу, было сложновато.

Он ухватил её за локоть и дернул на себя, разворачивая к себе спиной. Ирма лягнула пяткой голень, не жалея силы. Схватила его самого за локоть и, уперевшись в него всем телом (Тьелкормо вздрогнул, когда она резко наклонилась), сделала ногой подсечку. Он повалился на траву, но тут же разогнулся пружинкой и вскочил.

— С доспехами так легко не получится, — заметил он.

— Так и с мечом в руке победить куда легче, — признала Ирма. — Нападай.

Растяжка у эльфов была поражающей. Да что там растяжка… сила удара, четкость, плавность и текучесть движений, умение группироваться… Ирма не сомневалась, что только что Турко просто поддался. Он учился быстро, схватывал налету, особенно те стили боя, основанные на движениях животных. Ученик Вала, охотник, что уж тут сказать?

Он приблизился быстро и плавно, как кот и мгновенно зашел ей за спину. Ирма инстинктивно пригнулась, опускаясь на корточки и попыталась перехватить в процессе его ногу, но он мгновенно отвел её назад. Попытался сграбастать её за шкирку. Ирма перекатилась на спину как черепаха и отскочила, оттолкнувшись всей силой ног. Хорош, чертовски хорош… Такого бы просто разрывали большие господа Карвона на ринге, да что там! Такой талант просто не смогли бы бросить в Колизей, не-е-ет… Он бы стал солдатом, одним из лучших, бесспорно… Возможно, будь все там такие, с биокомпьютером вместо мозжечка, карвонцы быстро стали бы сверхрасой.

Она с грустью отметила, что эльфы и есть сверхраса. Бессмертные, с завидной регенерацией, выносливостью… и так далее по списку.

— Не отвлекайся! — она шарахнулась в сторону, но от эльфа всё равно прилетел мощный удар в бок. Ирма согнулась и отступила. Ребра? Целы, хорошо… — Ты в порядке? — в его голосе отчетливо слышно беспокойство. А потом он нахмурился: — Ты должна была увернуться.

— Если бы я не увернулась, ребра проткнули бы мне селезенку, — выдавила Ирма, разгибаясь. — Спасибо, что не ногой.

— Бить тебя ногами я не буду, — в свою очередь, огрызнулся Келегорм. — Я все еще мужчина.

— Так чего же ты согласился на спарринг?

— Мне было интересно, — в своей обычной, заносчивой манере ответил он. А потом добавил, по-куруфиновски растягивая слова: — Да и тебе полезно уметь себя защищать. Я не спорю, ты сильная и крепкая. Но и орки не черви, которых можно перемолоть… Хотя они и черви.

Ирма весело фыркнула и шутливо поклонилась.

— Спасибо за Вашу заботу, милорд.

Он ответил ей хмурым взглядом.

— Лучше пользуйся мечом.

Над головами раздался пронзительный крик. Тьелкормо подставил руку в толстом наруче, и в него тут же вцепился когтями сокол. В лапке была приложена записка. Нолдо развернул её и пробежался взглядом.

— Нужно возвращаться. Гонец от Макалаурэ.

— Так скоро? Мы только недели две тут.

— Мы — да, но он раньше приехал… Если вести из Таргелиона, нужно поспешить.

— А что могло случиться в Таргелионе? — расстреноженная Мойна, почувствовав свободу, замесила копытами влажноватую землю. Она объелась травы, была сонна и ленива. Ирма поскребла пальцами за ушами кобылы и вскочила в седло. Лорд предпочел не отвечать на вопрос.

— Макалаурэ изъявил идею зачистить Нан-Дунгортеб и исследовать тамошние скалы и ущелья на предмет потайных ходов, — объявил Куруфин. В небольшом зале, кроме братьев Феанарионов и Ирмы ван Лейден, было еще трое нолдор, командиров крупных отрядов. Тириндо, суровый эльф с такой же постной миной, которая зачастую бывала у Куруфина — тип занудней Майтимо и в гневе страшнее, чем Морифинвэ; Ноломанион, помоложе, один из Аманских друзей Тьелкормо и Арайквэ, когда нужно, затыкавший свою стеснительность перед женским полом куда подальше, самый юный из всех. — Во Вратах был Совет… они считают, что гоблины, наименее всего участвовавшие в схватках, могли схорониться где-то вблизи Дортониона, но там их тоннели засыпаны… Ближе всего Нан-Дунгортеб, но там пауки.

— Пауки той величины не во все дыры пролезут, разве что их личинки — может, их мамаши гоблинами их и кормят, — отозвался Тьелкормо. — Это твари умные и хитрые. А еще очень чувствительные. Легко не заметить обрывок паутинки, свисающий сверху, но они почуют за много лиг.

— Почему бы не поджечь паутину? Она хорошо горит, — предложила Ирма.

— Разумно. Миднайт Скайрайс предложила эти ваши… огнеметы.

— Почему не факелы? — спросил Ноломанион. — Поджечь можно и так и так… А оружие эльтеров вроде нужно сберечь.

— Это на крайний случай, — откликнулась Ирма. — Поджечь-то можно факелами, но если там каменный тупик, упирающийся в Дортонион, не побегут ли они все на нас?

— Или в Дортонион… — тихо хмыкнул Арайквэ. Ирма хмуро посмотрела на нолдо, но отметила, что тот прав.

— Дортонион будет предупрежден.

— А что Майтимо?

— Он в Таргелионе… Макалаурэ, видно, не счел нужным ставить его в известность. Он отправил небольшой отряд в сторону Амон-Эреб, и потом вдоль Андрама… Если есть вход, будет и выход. Нолонмар предположил, что он будет в той стороне.

— А если караваны орков, которые шатались по владениям Амбаруссар, если так окажется, именно оттуда…

— Да. Поэтому это логично. Он отправит еще нескольких своих воинов сюда, в Химлад. Тьелко, — Куруфин посмотрел на него в упор. Ирма уже знала, что он скажет. — Ты возглавишь. Ты бывал там.

— Разумеется.

— А что Дориат? — снова вмешалась Ирма. — Паучье ущелье вплотную прилегает к их границам. Ладно, что мы не сможем пройти незамеченными, но разве они не заинтересованы в этом?

— Вот ты, — Куруфин поднялся, и опустил перед ней свиток бумаги и чернильницу с пером, — и напишешь правителям Дориата. Наши разумные доводы они слушать не станут.

— Думаешь, мои станут? Они Финдарато, своего родственника, между прочим, слушать не пожелали на тему войны с Моринготто. Максимум — предложили остаться при дворе. Осталась только одна… Нэрвен, кажется.

— Я был изрядно удивлён, — хмыкнул Тьелкормо. — Ты пиши-пиши.

— Сроду не писала письма по такому поводу и тем, кого едва ли знаю. Как начинать-то?

— Начни с перечисления его титулов, — посоветовал Тириндо, — я слышал, что он тщеславен. Умаслить его надобно.

Ирма отстраненно подумала, что ей повезло, очень-очень повезло, что в Аглонском замке есть нолдор, не схожего характерами с высокопоставленными братьями. Благоразумные, спокойные, с холодной головой на плечах. Удивительно, насколько крепкая дружба их связывает. Противоположности притягиваются — и, как показывает практика, с нэри поговорка прокатывает.

«Элу Тинголу. Королю и Защитнику Дориата, Огражденного Королевства Синдар….»

— Он именует себя Королем Белерианда, кстати, — припомнила Ирма.

— Не вздумай писать, — предупредил Куруфин.

— Ты так себя признаешь его вассалом, — согласился Тириндо. — Не стоит.

«Владыка Элу, когда народ нолдор прибыл на Ваши земли, вы объявили, что никто не войдет в Дориат, не будучи Вашими гостями или же теми, кто нуждается в Вас,— Ирма пощекотала кончик носа пером. Фоном гудели нолдор, обсуждая грядущую вылазку. —  Белерианд нуждается в Вас. Силами нолдор была отброшена Третья Атака Моргота, и Ангбанд осаждён. Но все еще осталось гнездовье зла, в сердце наших земель, к северу от Ваших границ, к югу от Дортониона. Я говорю о Нан-Дунгортеб, логове потомства Унголиант, где скрылись орки и гоблины, ранее населявшие Дортонионские горы, — Ирма обмакнула кончик пера в чернильницу и отметила, что снова оставила на белом рукаве небольшое пятно. Кто-то тоже заметил это и негромко прыснул. Ирма мотнула ярко-голубыми волосами, в беспорядке рассыпанным по плечам. Они с Тьелкормо прямо с седел — и сюда… — Как известно, Малые Орки способные копатели нор и тоннелей, кому, как не Вам, сражавшимся с ними веками, этого не знать? Опасность идет не только от Нан-Дунгортеб, но и со стороны холмов Андрама…»

— Что еще не подтверждено, — хмыкнул Арайквэ, заглянув в её письмо.

— Это не повредит, — заметила Ирма. — Особенно с его мнительностью и любовью осторожничать. Если писать с «если бы да кабы» он и с места не сдвинется, даже не ответит, посчитав спамом.

Арайквэ слова последнего не знал, но понимающе хмыкнул, уловив посыл.

— …мы не можем отправить более десяти эльфов — большая часть наших сил стянута к Ангамандо, а нам все еще нужны кузнецы, плотники, каменщики… Если все они возьмут оружие и пойдут в ущелье…

— Пяти хватит, — ответил старший Феанарион. — В сумме с теми, что пришлет Макалаурэ, будет около десяти. Большой отряд, думаю, только навредит.

— А мы зачищать идем или подслушивать паучьи шепотки? — вскинулась Ирма. — Десять — слишком мало!

— Вы же поджечь хотели, — заметил осторожно Ноломанион.

— Мы не знаем, как они среагируют, и есть ли там в самом деле орки. На Тингола можем даже не рассчитывать.

— Ты пиши письмо.

— Леди Ирма в чем-то права, — вступился Арайквэ. — В случае чего мы не спрячемся за поясом Мелиан, отряд просто сомнут, и многие могут погибнуть зря.

Тьелкормо поднял руку, прекращая спор.

— Сколько у нас есть времени? Если и впрямь где-то в Андраме есть выход, они могут, спасаясь от огня, выплеснуться в Восточный Белерианд.

Ирма отвлеклась от письма и внимательно посмотрела на него:

— Это будет очень плохо.

— Время есть, пока отряд Макалаурэ рыщет на востоке… Нужно будет предупредить Амбаруссар… Где-то там земли Финдарато. Но ближе всех, несомненно, Тингол. Его следопыты лучше всех знают близлежащие земли и холмы. Они зачищали их от карликов.

— Каких карликов?

Куруфин вздохнул.

— Следующие несколько дней ты проведешь в библиотеке. Ты читала историю войн Белерианда, составленную для нолдор Даэроном?

— Это у которого слог стихами? Можно краткий пересказ?

— Действительно, Курво, это же читать попросту невозможно. Хотя Майтимо всех заставил, — согласился Тьелкормо, закинув ноги на стол.

— Да… его помощь была бы полезна, — протянула Ирма, пересматривая текст. Потом подняла глаза на нолдор, прикинула. Протянула лист. — Тириндо, пожа-а-алуйста?

Тириндо вздохнул и взял в руки. Куруфин, прекрасно понимающий подтекст жеста, отметил, орлиным взором урвав клочок текста:

— Ошибок-то… В библиотеку, срочно.

— Мое дело — сюжет и посыл, — огрызнулась она, — я для того и отдала на проверку.

— Я думал, проверять не пунктуацию придется, а приемлемость выражений.

— И это тоже, — вздохнув, согласилась ранья.

На письмо, подписанное её именем, Тингол ответил, как ни странно, довольно быстро. Он не стеснялся в выражениях, но весьма доходчиво объяснил, что это проблема тех, кто живет за Поясом. Насколько он понял, Ирма была писарем, записывавшим идеи Келегорма Охотника… Посему ни о какой помощи речи быть не может. Но он весьма прозрачно намекнул, что если помощь понадобится именно ей, он готов принять её под крыло Дориата и дать свою защиту.

Ирма в сердцах смяла письмо. Позади потрескивал камин. В комнате было изрядно натоплено — так, что она начинала слышать посторонние, раскаленные добела запахи. Она не решалась бросить ответ в огонь. Что-то удержало… Она сложила послание вчетверо, отодрав остатки восковой печати, и спрятала в сундук, под слой платьев, привезенных из Дориата, но ни разу не надетых.

Ирма подняла подсвечник и переставила на тумбу у кровати. Пока вестей из земель Амбаруссар не было, но всё равно как-то неспокойно. Непонятные тревоги наслаивались, да и еще эти сны… Которые она видит, едва встретив эльфов. Смутные, как если бы её зрение достигло невероятного минуса, помноженного на неспособность различать цвета, кроме всех оттенков серого и черного. И просыпается, с сильной резью внизу живота.

Ирма сцепила зубы и положила руки на живот. Эльфийкам хорошо, они не знают, что это такое. Но вот в самом деле, Илуватар редкостная скотина… Беременеть — по желанию, отсюда и всякие бонусы в виде отсутствия… всякого. На сунувшегося было с утра Тьелпэ она гаркнула во всю глотку, и никто больше не осмеливался нарушать её покой. Впрочем, эльфы должны были привыкнуть, хотя и не понимали, что же это творится из месяца в месяц двадцать лет кряду.

Одно хорошо — к Унголиантышам они поедут много позже.

А как… например, связаться с Белегом? Он многое знает, может посоветовать… Как полегчает, нужно непременно отправиться потормошить кого-то — пусть езжают, ищут… А то всё она да она.

Ирма с неудовольствием отметила, что внизу живота стало неприятно жарче, и ткань, сжатая между ног, стала тяжелее и теплее. Надо бы подняться и сменить… Но так лень. А тут еще кого-то нелегкая принесла.

— Я тут, — промычала она.

Вошел Ноломанион. Она удивленно посмотрела на гостя, не меняя своего положения на кровати. Не дай Эру, увидит чего еще…

— Приятно тебя видеть, мой друг, — проскрипела она, изворачиваясь и опираясь щекой о ладонь. — Чем обязана?

— Вести из Таргелиона. Нельяфинвэ знает о задуманном и выехал в Химринг. Даст своих эльфов.

— Значит, командир одобряет…

— Одобряет. Еще поинтересовался, писали ли мы Тинголу. Каков его ответ?

— Отрицательный.

Нолдо вздохнул.

— Я так и думал. Как ты себя чувствуешь? Тьелпэ не осмелился зайти, сказал, что тебе дурно.

— А мне и дурно.

— Прислать целителя?

— Не нужно. К завтрашнему дню полегчает.

Ноломанион вскинул брови.

— Так долго.

Ирма уставилась в потолок. Тот радовал темно-серым сводом с мелкими черными вкраплениями, похожими на звёзды. Или черные дыры. Миллионы черных дырочек — они притягивали взгляд.

— Ноломанион… Ты войдешь в отряд, который отправится в ущелье?

Нолдо кивнул. Хорошо. С ним будет гораздо спокойнее, подумала она. Ах, еще одна вещь…

— Нолмэ, ты знаешь, что происходит в Таргелионе? Я слышала еще в Барад-Эйтель, что там появилось срочное дело. Настолько срочное и важное, что требует вмешательства Нельяфинвэ?

Эльф замялся.

— Насколько я знаю, это что-то связанное с гномами.

Ирма поморщилась и поднялась. Неловко спустила ноги, стараясь не потревожить конструкцию между ног. Внизу как ножом резануло, от паха до задницы. Ноломанион всполошился было, но Лейден махнула рукой.

— Хотелось бы думать, что Гунуд-Дур воспылал огнем дружбы к Первому Дому… Но не воспылал же? Я права?

— Я, правда, не знаю, леди Ирма.

Мысли роились одна другой хуже. Настолько тайна, что не было сказано никому из них — мало того, на прямой вопрос не было отвечено даже безоговорочным отказом, нолдор делали вид, будто ничего важного не происходит. И тем не менее… какая-то тайна была. Хотелось бы верить, что не во вред им. Кто знает, что в головах этих вельмож?

— Вам не стоит беспокоиться, — еще тише добавил нолдо. Ирма прикрыла на миг веки.

— Ты прав. Рано или поздно… всё дает свои плоды. Спасибо, Нолмэ, — она подняла на него взгляд и слегка сжала его пальцы. — Надеюсь, ты замолвишь за меня словечко и я отправлюсь с вами.

— Разумеется.

— Держи, — клинок взлетает вверх неуловимым движением, но она привычно ловит его за рукоять. Ей не нравится гарда, балансировка, вес и заточка с двух сторон — у меча почти ноль маневренности, неправильный блок почти стопроцентно гарантирует вывих кисти, да и противник вполне способен зарезать её её собственным клинком — все из-за треклятой заточки.

Лорд хмыкает и говорит:

— Они не предусмотрены для женщин. Вы слишком легкие.

— Зато для нас предусмотрены кинжалы, цепи, иглы… Односторонняя заточка тоже вполне подойдет.

— Я помню, — Канафинвэ улыбнулся уголком губ. — Покажи, чему научилась.

Удивляться нет времени: как же, скроешь что-нибудь от вездесущих эльфов. Впрочем, Линталайэ, мог и сам рассказать. Верный, все-таки. Клинок описал дугу, разрезав воздух до свиста, и на полпути столкнулся с мечом Макалаурэ. Сталь жалобно заскрежетала и Миднайт навалилась всем весом, а после резко ушла в сторону, удержав клинок всего на пару секунд. Макалаурэ оглянулся — она снова заносила меч, но он ударил снизу, легко выбивая меч из рук.

— Еще раз.

Миднайт делает ставку на скорость: руки приноровились к весу, и она атакует слева, справа, по диагонали, не скрещивая клинки, а проныривая и уклоняясь. Она не стоит на месте, постоянно перемещаясь, но и реакция у Канафинвэ завидная — он не фехтует, скорее, танцует.

Она снова ударила, выплескивая всю накопившуюся ярость. Они смотрят глаза в глаза. Точно! Он следит за её взглядом, движение за движением… Она разрывает дистанцию и бьет наугад, наотмашь, не отрывая от него золотых глаз. Он отбивает, но рукоять чудом остается в её руках. Миднайт заводит клинок за себя, подступается быстро — он стоит, ждет. Никогда не нападает первым, ожидает её удара. Но клинок поднят, он защищается. А Миднайт со всей дури бросается за спину. Знакомо, ожидаемо. Приседает — а вот это уже нет. Макалаурэ только разворачивается…

Миднайт понимает. Если она атакует лезвием на него — ранит. Невыносимо, неправильно. Будет это реальный бой — отрубила бы руки. Или он… давно бы убил. Ранья делает сложную дугу, выставляя меч клинком вверх… Канафинвэ на мгновение застывает, а после соскальзывает и наставляет на неё кончик лезвия. Так они и остаются: она сидя, с болезненно сведенной от неудачного падения ногой и мечом вверх, и он, как тиран Дионисий с Дамокловым мечом.

Миднайт усмехнулась. Ей подали руку.

— Ты хорошо сражалась. Приём был тоже неплох. Но ты могла лучше направить меч, — прокомментировал Канафинвэ. — Тебе нужно просчитывать удар.

Скайрайс вздохнула, поднимаясь на ноги.

— Твои руки бы пострадали.

Он вскинул брови и снисходительно улыбнулся. А после привлек к себе, целуя сухими губами в лоб.

— Тебе не следует сдаваться. Продолжай тренироваться и обязательно получишь шанс выиграть, — эльф отстранился и легко щелкнул лоб пальцами — там, где поцеловал. Миднайт гневно зашипела и потерла место касания.

— Выиграть личный меч?

— Всё не можешь перестать думать о своей потере? У тебя был хороший клинок, но из слабой стали. Ты знаешь, — он серьезно посмотрел на неё, — чтобы выковать хороший меч, нужно изготовить хорошую сталь. Чтобы её изготовить, нужно очистить железо — ведь оно никогда не бывает чистым. Сера, шлак — их крупицы, но они как камешки в сапоге. Кузнец добивается их выгорания, а потом месит бруски стали, как тесто. Железо само по себе мягкое, но если обращаться с ним умело, если закалить его — при условии, что железо устоит, не раскрошась в процессе — на выходе получится отличный клинок.

— А я и не знала, что ты так хорошо знаешь кузнечные процессы.

Канафинвэ мягко улыбнулся, легко тронув её за подбородок.

— Я ведь сын кузнеца, Кующий Золото.

— Но ведь не culo, а laure, не так ли?

Он засмеялся и растрепал волосы на голове Миднайт.

— Всё верно, всё верно… Но и с cullo я обращаться умею, — он наклонился, заглядывая прямо в глаза. Миднайт поняла, и смутилась, чувствуя, как проступают алые пятна на щеках.

— Так ты отпускаешь меня в Нан-Дунгортеб?

— Эру, ну что за женщина. Я не отпущу тебя одну.

— Ты говорил, что поедут Линто, Романостэ и… Ромайон, — последнее имя она едва выдавила. Макалаурэ заметил это.

— Ты сомневаешься в нем?

— Я не видела его в бою. Линто — видела.

— Не сомневайся, — твердо сказал он. — Он сильный воин, и я доверяю ему свою спину.

Миднайт всполошилась.

— Погоди… ты тоже едешь? Но кто тогда остается во Вратах? Ты не можешь поехать! Это самое опасное и незащищенное место, если даже Ромайона не будет!

— Успокойся.

Она отступила, зажмурившись и глубоко вдыхая носом воздух. Прохладный, свежий, пряный. Пахнет хорошо — даже на таком расстоянии она чувствует запах, исходящий от него. Соль, и что-то терпкое…

— Давай еще раунд, — Миднайт снова принимает боевую стойку.

Её тело бережется — двигается плавнее, хоть и тяжелее — помнит удары, помнит падения. Она старается это сгладить резкими взмахами, скоростью. Макалаурэ отбивает без труда, издевательски в одной руке сжимая тяжелый меч.

Миднайт внезапно понимает — он ненавязчиво, а может и наоборот — резко и открыто дает ей понять, что в Нан-Дунгортеб её не отправит. От этого она злится сильнее, но по лицу видно лишь, как трепещут крылья носа, и губы сжаты в тонкую полоску — но это может быть от напряжения и потуг пересилить твердую руку эльфа.

— Всё еще надеешься выстоять? — напор стремительный, почти неожиданный. Сталь блещет искрами у самого лица, и само лицо Макалаурэ невыносимо близко…

Миднайт едва слышно рычит, пытаясь разорвать дистанцию — эльф преследует неумолимо, зажимает в угол, наносит простые, но выносящие удары. Миднайт разминает руки, напряженно следит за каждым его шагом.

«Надо было слушать Эриха», — брат когда-то учил её простому прямому удару — предсказуемому, но невероятно сильному, от которого во дни отработки практически не оставалось кожи на костяшках. — «Жаль, его нельзя применить с клинком — это для кого-то вроде Нельяфинвэ».

— Не отвлекайся.

Новый удар сбоку застигает её врасплох, меч сам скользит из вспотевших и донельзя обессиленных рук. Миднайт стремительно ныряет под занесенную руку. Рваный вдох. Безжалостно, невыносимо болезненно отбивая позвоночник, Миднайт бьет что есть силы ногами по ногам Макалаурэ. Сбит. Она мгновенно перекатывается и оказывается сидящей сверху, выхватив из-за пояса крошечный, узкий, как стилет, кинжал. По закону жанра она должна смотреть ему в глаза, вкушая первое удовольствие победы над кем-то вроде него, но Миднайт обессилено откидывается на спину, сполна глотая пыли. Стилет падает где-то у бедра.

Он молча встает, отряхивается.

Она лежит, с закрытыми глазами представляя его не укоряющий, не разгневанный, нечитаемый взгляд.

— Вставай.

Солнце бьет прямо по глазам — кто-то, когда-то, в её далеком детстве сказал, что потому у Нила хоть и солнца три (из-за оптического искажения атмосферы, разумеется — так-то два всего), но они светят тускло, потому что глаза сестер Скайрайс вобрали в себя весь полагающийся порядочным солнцам окрас.

А здешняя звезда, Васа то есть, должно быть, мстила за своих далеких собратьев-за-пределом. Она ухватилась за протянутую руку и была с легкостью поставлена на ноги.

— Я смотрю, ты на всё готова.

— Не на всё, но на многое, Кано, — он делает глубокий вдох, ну совсем как она пару минут назад.

— Идём, пора обмыться и спускаться в трапезную.

Она обессилено смотрит вверх, покачивается — в глазах мутно, в голове тоже — от вдохнутой пыли ли, от солнца, или от запаха нагретого тела рядом с ней. Не в силах стоять, девушка просто утыкается лбом в грудь эльфа и едва слышно выдыхает.

— Всё же, признаться, ты молодец, — в его голосе слышна мягкая усмешка, — я всеми силами старался выбить из тебя эту дурь.

— Не выбил, — хрипло отвечает Миднайт, чувствуя, как её надежно придерживают за спину. — Бей не бей — я всё равно пойду.

— Почему?

— Я больше ничего не могу делать, кроме как воевать, биться — пусть, как ты говоришь, неумело. Я не одна из лучших фехтовальщиц, но мне ли бояться? Самое страшное я уже видела… И…я записалась в солдаты еще ребенком, так что могу сказать, что мои желания и цели давно вызрели.

— Почему?

Миднайт судорожно вздыхает, глубже зарываясь лицом в чужую тунику. Так хорошо… Стоять бы так вечно.

— А что мне еще остается?

Макалаурэ отстраняется, обхватывая её за плечи. Заглядывает в глаза и тихо спрашивает:

— Почему ты так отчаянно хочешь погибнуть? Нан-Дунгортеб — место, куда уползла и где — лишь вероятно! — погибла Унголиант. Она сумела ранить самого Моринготто, оставила после себя несметное потомство.

— Так и отправил бы туда войско! Но вы шлете отряд смельчаков, с самым главным смельчаком — твоим младшим братом! — во главе. Не ты ли одобрил идею сжечь там всё и вся? Вполне по-перводомски, — она выдавила из себя неумелую улыбку и ткнула локтем. Он не ответил на улыбку, и Миднайт стушевалась, спрятав взгляд.

Он знает этот жест — она смотрит в глаза только тогда, когда не боится последствий, полностью всё взвесив и отринув иные пути, когда хочет сделать вызов. Макалаурэ легонько встряхивает её за плечи — ну же, говори, не бойся.

Голос Миднайт глух и ошеломительно звучен в пустынной, безжизненной тишине.

— Эльф. Научи меня… жить иначе. В мирной жизни я попросту бесполезна, ты же знаешь.

Chapter Text

Амбарто поднял руку. Она была обожжена, о чем свидетельствовала потемневшая от гноя и сукровицы повязка, да стянутая покрасневшая кожа, не скрытая под бинтами. Отряд за его спиной остановился, но вместо того на своем рыжем жеребце подъехал Амбарусса. Всадники, скачущие впереди, подняли стяг Первого Дома.

— Кто это? — Амбарусса посмотрел на старшего брата. — Никто из старших братьев не присылал гонца.

От толпы отделился всадник. Темные волосы, серые глаза… Он взъехал на небольшое возвышение, где остановились Амбаруссар.

— Мое имя Нолонмар, и я здесь по приказу лорда Канафинвэ.

— Что за приказ? — Амбарто поднял бровь. — Мой брат не писал мне.

— Дело срочное, поэтому мы отправились сразу же, как прибыли во Врата, — Нолонмар натянул поводья, удерживая жеребца на месте. — По приказу лорда мы должны исследовать холмы Андрама, в особенности — холм Амон-Руд, к юго-западу от Дориатских границ.

— Там владения короля Финдарато, — заметил Амбарусса.

— Мы надеемся, что он не станет чинить препятствий, — Нолонмар прижал руку к сердцу. — Мы надеемся на вас, лорды Амбаруссар. Вы лучше знаете эти края.

— Что именно вы ищете?

— Норы, тоннели. То, что могло бы послужить местом укрытия для орков.

— После того случая, — надменно проговорил Амбарто, — думаешь, мы не обыскали тут каждую щель? Камни тверды и гладки, мы обыскали их и вычистили, как зубы. Никаких лежбищ там нет.

— Лорд полагает, что гоблины могли организовать целую подземную сеть из Дортониона, через Нан-Дунгортеб… к этим холмам. Здесь жило раньше племя Малых Гномов, принятых за Малых же орков… Они раньше населяли пещеры, какое-то семейство, по слухам, осталось на Амон-Руд. Мы должны быть спокойны и уверены, что опасность не придет с Востока.

— Что же, — Амбарусса взял слово. — Полагаю, вам все равно нужно отдохнуть после долгого пути. Будьте гостями Амон-Эреб столько, сколько потребуется. Мы окажем нашему брату всю посильную помощь.

— Благодарю вас, лорды Амбаруссар.

Нолонмар сделал глубокий кивок и поскакал обратно к своему отряду. Амбарусса проследил за ним и капризно сморщился.

— Ну вот… Две недели покоя — и младшеньким достаточно, не так ли? У них вечно что-то происходит, а разгребать нам.

— И будем, если откроется наихудший вариант, — одернул его Амбарто. — Мы должны сделать всё возможное и обыскать каждую щель заново, если так говорит Нолонмар. Тем спокойнее будем жить мы и братья. Меньше проблем для Руссандола.

— И то верно. Эрестор!

Окликнутый нолдо подъехал с самой серьезной миной на лице.

— Да, мой лорд?

— Скачи в замок. Вели приготовить комнаты для гостей и обед. Отряд из Врат приехал… чтобы заново расследовать дело тех караванов с юга… В общем, обустрой всё.

— Я понял, мой лорд.

За ужином, где собрались все приближенные Амбаруссар и их советники, Нолонмар поведал всё, что было ему известно: о семействе Амон-Руд, о войнах Дориата с жителями Андрам и тем, что они знали от Тьелкормо о его давнишней вылазке в Нан-Дунгортеб.

Амбарусса кивал, Амбарто лениво гонял вилку по столу.

— Вы писали Тинголу?

— Скорее всего, ему писали… Но на него полагаться не стоит. Узнаем, как обстоят дела, когда вернемся к его границам. Мы сразу поедем на запад, к Амон-Руд. Это место кажется мне наиболее подозрительным.

— Тот холм, весь в красных цветах? — подала голос Мира. Она едва справлялась с выбранным куском мяса — особо жесткое, оно просто каталось по серебряной посудине от края до края. Её супруг следил за ней краем глаза, но помогать не спешил.

— Именно тот.

— О нем ходит дурная слава. Мол, крови там было пролито немерено, — добавил Рига. Нолонмар снисходительно усмехнулся.

— Синдар любят приукрашивать… Хоть и первые Битвы-под-Звездами были весьма кровопролитными и длились годами. Может быть, этот холм действительно чем-то отличился.

Рига пожал плечами.

— Когда вы выступаете?

— Завтра на рассвете. Лорд велел делать все быстро и слать вести по мере возможности. Лорд Тьелкормо собирает отряд, чтобы зачистить Нан-Дунгортеб при помощи дикого огня… Нам нужно знать, есть ли риск появления тварей где-нибудь в другом месте.

— Как качели: ударишь в одном месте, вылетит с другого… — вполголоса хмыкнул рыжий ранья.

Нолонмар вздохнул. Как бы не оказалось так.

— Будешь ехать у границ Дориата? — снова спросил Амбарусса.

— Да, есть шанс, что у пограничников на заставе Аэлин-Уиал мы что-нибудь узнаем.

— Там водопады… — протянула Мира. — Под водопадами всегда что-то да есть.

— Там есть грот, — уверенно сообщил Амбарто. — Мы были там в прошлый раз.

Девушка рассеянно кивнула и снова удалилась в свои мысли.

— Благодарю за прием, — Нолонмар встал и поклонился. Амбарусса кивнул, отпуская его.

Амбарто тронул себя за подбородок и посмотрел на Ригу, вертевшего вилку в пальцах.

— Ты знал?

— Не более, чем ты. У твоего брата много самонадеянности, но он в своих стремлениях не один. Я думал, Куруфину хватит ума сдержать их.

Феанарион вздохнул.

— У него сейчас другие заботы. Но стоит отдать должное терпению Тьелко: он ждал слишком долго. Я думаю, и правда, не стоит затягивать с таким.

Рига пожал плечами.

— Это кажется мне опасным, но я верю, что у Ирмы есть своя голова на плечах.

Они скакали во весь опор. Нолонмар подгонял коня: небо хмурилось, облака превращались в тяжелые тучи и бурлили, вот-вот готовые исторгнуть непогоду. Они простирались далеко за горизонт, и Нолонмар был уверен, что даже огражденный Дориат нет-нет, да и пострадает от бури. Им нужно было преодолеть переправу на Сирионских болотах до того, как переходить там попросту станет невозможным. Мысль о том, что Мелиан пропустит их на крохотный клочок своих земель, чтобы преодолеть реку, была невозможной.

Амбаруссар в очередной раз взяли на себя Холмы. Незримая граница с королевством Финдарато пролегала как раз по Водопады Сириона — дальше Амбарусса обязался отправить гонца в ту сторону, где обычно встречались пограничные отряды Третьего Дома, не допускающие никого найти сокрытый город Нарготронд. Впрочем, кого-нибудь из них будет достаточно — любой нолдо немедля передаст недобрую весть своему королю. А тот уж сам решит, что делать дальше. Главное, препятствий серьезных они чинить не станут — не синдар, все-таки.

Они сделали привал всего дважды: чтобы дать лошадям напиться и самим подкрепиться эльфийскими лепешками, мукой, перемолотой с разнотравьем, чтобы набраться сил и бодрости двигаться дальше. Голодными и злыми представать пред очами эльфийских пограничников не хотелось.

Они показались им. Когда они уже преодолели узкую, хлипкую переправу Аэлин-Уиал (сразу видно, синдар как не для себя старались — орки с природной неуклюжестью и грузностью вмиг срывались в топкую трясину), только-только начинающую наполняться дождевой водой.

Нолонмар приказал приблизиться к лесу — зрение четко отличало видимость и не-видимость — тонкую полосу дальше в чаще, будто подернутую туманом, мерным потоком немного искажающую пространство — дико было даже думать такое, но так оно и было, по сути… Под сенью огромных, вековых деревьев, переживших не одну войну, было удивительно сухо и тепло. Нолдор набрали валежника под полуголыми елями и обустроили себе лежанки, осмелившись переночевать здесь — синдар, пусть и недружелюбно были к ним настроены, нападать бы не стали.

Костер приветливо потрескивал, переливаясь всеми бликами в шести парах глаз. У кого-то уставшие, у кого — стеклянные, созерцающие грёзы о Валиноре или поражение Моргота. Нолонмар привычно стругал мясо с зайца и кидал на горячие гладкие камни, похожие на гальку. Другой бодрствующий, Кермион, варил что-то очень пахучее, отчего желудок, несколько дней питавшийся хлебцами да мирувором, жалобно завязывался в тугой узел.

И тогда из чащи раздался звонкий, серебряный голос:

— Звезды осияли час нашей встречи, сородичи из татьяр.

Кермион фыркнул и оглянулся. Навстречу, из звездно-молочной дымки проступили фигуры. Трое… Двое были златоволосыми, один темноволосый. С тонкими, но будто сглаженными чертами, они смотрели на путников вполне благожелательно — в отличие от тех, которые встречались на северо-востоке.

— Моё имя Мальгалад, — синда сделал характерный жест, идущий от сердца ко лбу и звёздам, и отвесил неглубокий поклон. — Мои спутники: Трандуил Ороферион и Салабранд Бреторнион.

— Моё имя Нолонмар, мои спутники: Кермион, Ростафаро, Римоннен, Линмир и Гвеннит из лаиквенди, — Гвеннит улыбнулся Мальгаладу так, будто его узнал и помахал рукой, сверкая лукавыми болотно-зелеными глазами. Он был самым юным из своих друзей-нолдор и самым запальчивым.

Салабранд ответил ему такой же улыбкой, но более холодный и отстраненный Трандуил тут же отдернул его.

— Что вы ищете в этих краях? — между тем спросил Мальгалад, садясь у костра, воспользовавшись приглашением Нолонмара. Его спутники сели чуть поодаль, за его спиной.

— Мы едем на юго-запад с поручением от нашего лорда.

— Что за поручение?

— Что вам известно о Малых Гномах с Амон-Руд? — резко спросил Кермион. Трандуил пошевелился, но Мальгалад предупреждающе поднял руку.

— Амон-Руд? Не связывайтесь с ними. Они не понимают иного языка, кроме языка стрел и клинков. Продадут вас за горсть тусклых камней или мешок зерна.

— Кому продадут?

— Мало кому? — фыркнул Трандуил. — Оркам и гоблинам, разумеется. Нолдор же не берут синдар в рабство? Синдар вот не берут.

Гвеннит хохотнул, но под взглядом командира и тяжелым — Салабранда, примолк.

— Отчего же они так склонены ко злу? Насколько я знаю, наугрим наиболее устойчивы и замкнуты в себе.

— Так и есть. Гномы Великие, гномы Малые… Одни одной крови и одного творителя — возлюбленного своего Махала, — Трандуил скривил губы. — Они служат только себе, не Ему. С ними нужно торговаться.

— Цена…? — Нолонмар задумчиво провел шершавыми пальцами по подбородку. Мальгалад пристально следил за ним.

— Что у вас за дело к тем гномам? Они неискусны, ленивы и жалки — у них вы не найдете какой бы то ни было помощи.

— Не найдем, — твердо сказал Нолонмар. — Но нам нужно увидеть самим, незамутненным оком.

— Чтобы что?

— Чтобы знать, — выплюнул Кермион, — что они не проводят тайком караваны орков за мешки зерна.

Салабранд молча округлил глаза и переглянулся с Трандуилом. Мальгалад нахмурился и спросил:

— Отчего вы считаете, что это может быть так? После начала Осады не был замечен здесь ни один орк.

— Зато были замечены до Битвы, хотя оборонительные позиции тщательно подготавливались и были укреплены… Но всё же, почти перед началом военных действий, здесь было замечено несколько орочьих караванов. Вы об этом знали?

— Слышали что-то такое, — осторожно заметил Мальгалад. — Но они могли перейти через горы. Там их самое большое логово.

— Где? — подал голос Линмир. — Там, за горами только авари у Куивиэнен и оставались.

— Вот то-то и оно, — хмуро закончил синда. — Оставались.

Нолдо ахнул.

— Эру Единый.

— Кирдан, владыка фалатрим… писал нашему королю, что видел орков идущих со стороны Таур-им-Дуинат… Земли за лесом практически неизвестны — но там слишком жарко и пустынно, чтобы твари тьмы там смогли выжить. А вот земли у прохладных вод… Горы изгрызены не только гномами. Это единственное объяснение ситуации.

— Правильно, — вцепился в знакомое слово Нолонмар. — Изгрызены не только гномами. Гоблинами, орками — так же, как и горы Дортониона, так же, как и ущелье Нан-Дунгортеб. Хорошая ли почва в Дориате?

— У нас много цветов и растений, но наша королева — майа, и она создала лес таким прекрасным, — горделиво ответил Трандуил. — Такого буйства и красок вы не увидите больше нигде.

— Вот именно, не увидим, — хмыкнул Кермион.

— Погодите! — вскочил Гвеннит. — Я ведь кое-что понял! Менегрот, Менегрот же из камня, пещерный город!

— Пещеры? Точно ведь…

— Что точно? — насторожился золотоволосый синда.

— Скорее всего это и может быть частью сети тоннелей гоблинов — они могут быть под землей, но огибать Менегрот, в силу магии… Насколько глубоко прорыт ваш дворец?

— Пара миль в глубину… Может, немногим больше. Но он не вырыт, пещеры были и раньше. Гномы из Ногрода расширили их, обтесали и превратили в подземный город — вроде тех, что строят себе они.

— Ангамандо, — подал голос Римоннен, созерцавший до того грёзы, — как гниющее пятно на плоти Арды. Его влияние распространилось слишком далеко — заражение не увидеть, пока покров не начнет разрушаться и синеть.

— Или как грибница, — подхватил Ростафаро, — как расти, так на несколько лиг в диаметре. Под землей.

— Думай, что говоришь, — тихо посоветовал Мальгалад. — Уверен, тут никому бы такой расклад не понравился. Вы… встревожили меня. Я должен испросить совета королевы.

— Да… а нам пора устроиться на ночлег и с рассветом снова отправиться в путь, — согласился Нолонмар, вставая.

Они поклонились друг другу. Мальгалад некоторое время стоял молча, за ним недвижной статуей с ледяным лицом, точно увидевшему какую-то мерзость, возвышался Трандуил.

— Я молюсь Элберет, чтобы вы ошибались.

— Я молюсь Элентари, — ответил Нолонмар, — чтобы вольные народы Белерианда объединились перед лицом Врага. И победили.

Мальгалад отступил и скрылся в звёздно-молочной дымке. От него и спутников не осталось и следа.

Нолдор улеглись кругом у затухающего костра. Римоннен долго смотрел на звёзды и считал созвездия — еще те, что видел на берегу Арамана когда-то давно. Здесь, в Эндорэ, их оказалось намного больше. Нолонмар, стоявший на часах, шикнул на него. Нолдо улыбнулся и послушно закрыл глаза, почувствовав, как уставшее тело захватывает в свой плен тяжелая дремота.

Амон-Руд казался словно объятым пламенем. Он горел алым цветом и служил (не) добрым маяком — хочешь не хочешь, из виду не потеряешь. На пути не встретился больше никто из эльдар — после Аэлин-Уиал отряд Нолонмара круто взял к северу и к исходу дня они были у подножия холма. Огненные цветы отражали свет закатного солнца.

— Я, ты, Римоннен и ты, Гвеннит, — мы втроем поднимемся на холм. Если я заухаю как сова, — я никого не обнаружу и вы сможете присоединиться к нам… Если тревога — Гвеннит закричит….

— Гвеннит подожжет эту траву, — проворчал Ростафаро, — так ведь? Это будет лучше всякого крика.

— А если вы обнаружите гномов?

— Мы попросимся на ночлег, — невозмутимо ответил Нолонмар.

— Не бери их еды.

— Как же закон гостеприимства, Ростэ?

— Мальгалад предупреждал, что не стоит им доверять, — Ростафаро насупился. — Гвеннит, поджигай.

— Говоришь, как истинный нолдо дома Феанаро, — меланхолично заметил Линмир. — Но и я согласен. Но сколько ты даешь себе времени? До рассвета?

— До… — Нолонмар прикинул. — Четыре часа после рассвета. Вы тоже не стоите, как сухостой в зиму, а обыскиваете подножие и на четверть мили вверх. Никому не показываться. Лошадей отправить в лес Бретиль… Он Поясом не охвачен.

— А если придется бежать? — хмыкнул Линмир. — Так и будем бежать до самого леса?

— Будем, — твердо сказал Нолонмар. — Если там будет враг, Гвеннит подаст знак, и те, кто будут внизу, успеют спуститься и скрыться из виду. Мы же задержим их. Всё понятно?

— Да, командир, — Линмир вздохнул и стянул с плеч лук, чтобы натянуть тетиву. — Да будут звёзды Варды к тебе благосклонны.

Нолонмар фыркнул. К Изгнанникам сами духи Арды глухи и слепы.

Они накинули капюшоны и углубились в заросли. Здесь не было даже звериных троп, и пришлось подыматься аккуратно и неслышно, ощупывая пальцами и ногами почву. Огненные цветы едва слышно шуршали. Гвеннит прислушивался к ним — шепот леса и крохотных духов, скакавших в незримом мире по каемкам цветочных бутонов, он слышал куда лучше, чем всяких там гномов и пришлых калаквенди, когда те касались осанвэ его разума.

Холм казался издали небольшим и пологим, но здесь в густых кроваво-красных зарослях, полных сухих отмерших соцветий и каких-то щепок, было довольно сложно определить высоту. Но треть мили они уже преодолели.

Наконец, спустя пару часов они выбрались на вершину. Земля была сухой и каменистой — бугрились валуны, нагромождались один на другой… Было очень похоже на круглую, гладко обтесанную площадку. Нолонмар решил пока повременить с уханьем и осторожно затаился за одним из них. Ощупал камень, стену холма — пусто. Он слышал о зачарованных гномьих дверях, но среди Малых Гномов? Вряд ли у них еще остались маги и талантливые камнетесы. Чем они живут?

Он услышал чье-то шебаршение. Осторожно выглянул.

Кто-то маленький, худенький и сгорбленный, как смятый листик, сложился в три погибели и выискивал что-то в высокой траве. Рядом стояла корзинка, наполненная жухлыми, тонкими стеблями каких-то трав, пара дохлых мышек… Нолонмар с трудом подавил поднявшееся в горле чувство отвращение. Некто разогнулся.

Это оказалась женщина. Сморщенная, как перезревшее яблоко, старая гномка с огромным пухлым носом и жидкими белыми усами над потемневшими губами. Она передвигалась медленно, вяло…

Нолонмар подал знал Гвенниту и Римоннену не высовываться, оставаться в тени. Сам вышел, и окликнул.

Гномка встрепенулась и отскочила резвым зайцем. Но не удержалась на слабеньких ножках и завалилась на спину, тяжко заохав. Нолонмар подскочил ей, и хотел было помочь подняться, как гномка заверещала и замахала руками:

— Уходи! Прочь! Прочь, остроухий! Муу-у-у-ж! Му-у-у-ж!

— Успокойтесь, госпожа, я лишь хочу помочь… — но гномка верещала и верещала, била крохотными ступнями в кукольных, обшарпанных ботиночках и сморщенными кулачками по земле. Нолонмар в растерянности заозирался. Откуда должен прийти муж?

Он еще раз позвал, осознавая, что это безнадежно:

— Госпожа? Успокойтесь, прошу Вас!

Но тут громыхнуло:

— Остроухий! Линда? Прочь, прочь от неё, не то зарублю тебя, ушастый!

Нолонмар обернулся — какой-то гном выскочил на него с хлипкой секирой наперевес. Он без труда перехватил оружие и отметил, как отсырело дерево рукояти. Древесные волокна просто-напросто оставались на его ладонях.

— Прошу вас, успокойтесь. Я всего лишь путник, не причиню Вам вреда. Ваша жена просто очень испугалась.

Гном, увидав, что с таким рослым детиной не выдюжит, заворчал и отошел на безопасное расстояние — топор все еще оставался в руках эльфа. Бочком приблизился к жене и ткнул её носком ботинка — та затихла. У Нолонмара мурашки пробежали по шее — как так можно? Но это дело не его.

— Мое имя Нолонмар, я с севера, иду на юг. Уже стемнело, и я прошу дать мне ночлег на одну ночь. С рассветом я покину вас.

— Гнома зовут Лим, и гнома жену — Ибунн, — скрипучим голосом ответил гном. Нолонмар отметил, что тот тоже сморщен и прорежен складками на лице, резкими и темными. Его кустистые брови побелели и сплошной щеткой нависали над выцветшими глазами. Длинная белая борода мела землю. — Мы рады любым гостям. У тебя есть, чем заплатить за ночлег?

Нолонмар вытянул из кармана золотую монету — там было отчеканено чье-то кустистое лицо, средство торговли и обмена в гномьих городах.

Лим пожевал губу и ответил:

— Мало.

— Отчего же мало, господин Лим? Я не прошу ни еды, ни воды — лишь крова.

— И всё равно мало. Небезопасные времена нынче. Ежели твари темные нападут, где ты скроешься в чистом поле? Только у Лима под крышей, только у Лима… Лим защиту даст, надежное место — отчего ж всего одна монета?

Нолонмар вздохнул и вытянул еще одну. Гном смотрел на него маленькими, жадными глазками. Нолонмар предупредил:

— Либо так, либо топор твой унесу с собой. Железо хлипкое, но и ему в кузнях найдется применение.

Лим пожевал губу еще раз и проскрипел:

— Давай сюда, — он выхватил монеты, повертел в руках, понюхал, попробовал на зуб и даже лизнул, причмокнув. — Хорошее золото. Золото Габилгатхола. Старый город, добрый город… Король Габилгатхола, — Лим поднял на него блеклые глаза, — не пожелал дать моему роду защиту, когда народ пришельцев из-за моря выгнал нас из пещер Нулуккхизидуна, да… Теперь их золотишко у нас копится, монетки копятся… Проходи, ушастый господин, проходи… Жена, постели ему в дальней комнате, пущай отдохнет.

— А разве ты один живешь, Лим? — поинтересовался Нолонмар. — Где сыновья твои? Дочери?

— Сыновья мои ушли на рассвете. Вернутся тоже с рассветом, — Лим снова жевал губу. — Дочка Нильс мала еще, чтобы ходить так далеко. Но не покажу её тебе, негоже…

Нолонмар кивнул.

Гномка постелила ему ложе из тухлой и полурассыпавшейся соломы, и ему пришлось стелить поверх плащ. Гномы возились до поздней ночи, наглухо заперев дверь из камня. Его разума коснулось взволнованное осанвэ Гвеннита и Римоннена, но он успокоил их, сказав, что в пещерах нет никого, кроме двух стариков и младенца Нильс. Когда все шорохи в остальных комнатах стихли, Нолонмар бесшумно поднялся, и даже выпрямился во весь рост — такие пещеры были слишком высоки для гномов, но всё же. Он неслышно вышел из комнаты-камеры: не было ни дверей, ни окон, ни свечного огарка. Комнаты-камеры соединялись крутыми поворотами и переходами, их было много, много для такого крохотного семейства.

В его комнатке было еще тепло — камни-стены снаружи прогревались солнцем, а те, что были ниже уровнем… Там было темно и сыро. В одной из таких он обнаружил сундуки. Замки были крепкими и надежными — слишком крепкими для гнома, у которого был трухлявый топорик. Нолонмар ткнул сундучок носком сапога. Тяжелый. Наверняка, здесь Лим хранит своё «золотишко», а Ибунн свои платья. Мешки с зерном стояли тут же — подальше, поглубже от нежеланных гостей. Мешок с какими-то сухарями, покрытыми плесенью… Кто хранит пищу в таких сырых камерах?

Эльф побрел дальше. Камер он насчитал пятнадцать-шестнадцать, и в самых последних было уже довольно холодно, росли сосульки. Что ж, он убедился в одном: система пещер есть и тут. Насколько глубоко они уходят в холм? Есть ли соседняя «система»? Он вернулся назад. Прислушался. Ровное сопение ребенка справа, раскатистый храп супругов — у входа в пещеры.

Он остановился над своим «ложем». Тут входная «дверь» зашуршала — тяжелый валун откатился, и внутрь кто-то вошел. Нолонмар опустился на солому ногами к выходу и свернулся в клубок, притворяясь спящим и меньшим, чем он есть на самом деле.

Внутрь прошла тень — повыше Лима, но более широкоплечая, грузная. И еще одна. Двое носили длинные бороды и увесистые мешки. Значит, Лим соврал, заключил Нолонмар. Он уверенно сообщил, что сыновья возвратятся на рассвете, а тут пара часов после полуночи…

Наутро он покинул гостеприимные пещеры, простившись с хозяевами. Сыновья Лима и носу не казали, но Нолонмар смолчал о том, что видел их и сказал, что если увидит их, когда будет возвращаться, то непременно поблагодарит за доброту и гостеприимство. Глаза Лима жадно засверкали, но Нолонмар уже спускался по крутому спуску вниз, коротким уханьем призвав товарищей.

Судя по свежему запаху цветов и росы, никаких пожаров Гвеннит ночью не учинял. А Римоннен только кивнул куда-то в сторону и указал на чьи-то следы. Тяжелые следы от подкованных сапог.

— Лим богат, хотя и скрывает это, — коротко ответил Нолонмар. — У него в закромах сундуки, набитые золотом и мешки с зерном. Но за ночлег он затребовал две золотых монеты и содрал бы больше, не отбери я у него топор.

— Так ты разбоем занялся? — хмыкнул Римоннен.

— Ты и сам видел, как он ринулся на меня.

Они спустились с холма. Внизу их уже поджидали Ростафаро, Кермион и Линмир с лошадьми. Нолонмар хмуро взглянул на него и спросил:

— Холм?

— Чист, — отозвался Линмир. — Но вот в Бретиле… Есть кое-что интересное. Интересное и засыпанное. Я откапывать не решился.

— Веди.

На границе леса Бретиль, густо поросшему буком, действительно была одна странность: каменная складка, как поэтично охарактеризовал Линмир. Два камня, под двумя разными, острыми углами почти соприкасались друг с другом, как выпяченные раздавленные губы, но соприкасались искусственно: земля вокруг была перерыта, а там, где у приличных ртов зубы, было всё засыпано крупными и более мелкими камнями.

— При усилии, — подал голос Линмир, — их можно выбить изнутри. Но это при условии, что там, дальше — ниша, свободное пространство.

— И сюда вели следы, — прогудел Ростафаро. — Те самые, тяжелые.

— Сыновья Лима, — вздохнул Нолонмар. — Это начинает тревожить меня.

— И в глубине леса есть еще один холм, — с ближайшего дерева спрыгнул Гвеннит. — Абсолютно лысая макушка, как курган.

— Нужно остаться здесь на ночь, а то и несколько — посмотреть, что происходит тут.

— Да, командир.

С листьев, тяжелыми каплями, стала срываться вода. Нолдор задрали головы: небо, наконец, разродилось дождём.

Кхати тяжело замахал крыльями, неловко приземляясь на подставленную рукавицу. Ему куда сподручнее сесть на камень или возвышение какое, на веточку… Дрозд неодобрительно щелкнул клювом — этого эльфа он знал, и знал, что никто, кроме него не поймет птичьего языка и потому выбирать не приходилось.

Келегорм осторожно отвязал небольшой валик туго скрученного послания от лапки птица и осторожно коснулся смоляного птичьего лба пальцем. Дрозд закатил глаза, подставляясь под непродолжительную ласку и одобрительно что-то проскрежетал, перепрыгнув с предплечья на плечо эльфу.

Амбарто писал, что холмы Андрама пусты. Нолдор Третьего Дома не пропустили их дальше, пусть и послание Финдарато обязались передать. Неровным почерком Амбаруссы было добавлено, что синдар также знают о возможной опасности, и наглухо закрыли свои границы.

Нолдо усмехнулся: птица от Нолонмара прилетела утром, и летела она от самого Бретиля в Аглон, пролетая в небе Дориата. Кому, как не птицам и прочему зверью знать, что происходит в Огражденном Королевстве? Нолонмар писал, что кое-что любопытное он все-таки обнаружил, пусть и на Амон-Руд было мало чего интересного.

Сыновья Лима… Слишком рослые для Малых Гномов, крепкие как камень, мешками таскали всяческое добро из леса Бретиль и складировали в самой глубокой из своих нор. Норы, что были обнаружены в Бретиле, засыпаны. Земля рядом с ними была твердой, и пусть нолдор разрыли её, потратив немало времени и усилий, никаких тоннелей не было обнаружено. Но был еще холм в середине леса — лысый, сложенный из разномастных грубых плит, взгроможденных одна на другую, как гигантский могильник. Трещин и провалов там было очень много, равно как и следов, и крошечных рисунков на «изнаночной стороне» камней. Гвеннит предположил, что это опознавательные знаки — кружочки, палочки, символические птички и зверюшки — чем-то подобным пользовались когда-то и авари, и даны, народ Дэнетора, перенявший многое.

Келегорм отправил птицу назад, передав приказ оставаться и следить за курганом, а в случае обнаружения орков, смотреть по ситуации: если малый отряд, уничтожить; если силы их многократно будут превосходить — затаиться и через зверей и птиц слать вести Артаресто и Финдарато. Первый Дом не мог жертвовать своими лучшими воинами и следопытами. Впрочем, там были умельцы вроде Римоннена и Ростафаро — нолдор, нередко принимаемые за братьев, были мастерами по части засад и сокрушительных атак. Они могли бы попросту заманить темных тварей в непролазную чащу и смести… Решение, как бы то ни было, оставалось на мудрости Нолонмара.

Тириндо подвел его коня за уздцы. Хорта фыркал и упирался.

— Понимаю твое нежелание, — заговорил Тьелко, — но вдвоем у нас больше шансов выжить, чем поодиночке, не правда ли? Ты вынесешь меня из западни, а я зарублю наших врагов. Идёт, друг? — конь потерся о него шишечками, соглашаясь и доверяя свою судьбу.

— Вы не берете с собой пса?

Лорд мотнул головой.

— Он должен оставаться в Химладе. Там пауки с лошадь размером и размахом лап в три Майтимо… Против таких чудовищ только стрелы с тяжелыми наконечниками и сгодятся. Ирма, ты умеешь стрелять из лука?

Ранья фыркнула.

— Твоими молитвами. Но меч мне больше по душе.

— Было бы удивительно, если бы за столько лет в народе учеников Оромэ вы бы не научились, леди, — вежливо отметил Тириндо. Ирма отмахнулась.

— Жить захочу — не так раскорячусь. Со мной наконец мой огнемет, и мне море по колено!

Келегорм из вежливости не стал спорить с женщиной о морях, а просто вскочил в седло и заставил коня приблизиться к пока единственной воительнице в их отряде. Он склонился над её ухом и прошептал:

— Что бы ни случилось, держись за моей спиной.

Ирма ответила возмущенным шепотом:

— Зажариться захотел? Я не контролирую радиус огненной струи. Надо будет — откроюсь.

— Тогда не теряйся из виду и не будь опрометчива. Если будут орки… не дай им завладеть этим оружием.

Она только огрызнулась:

— И без тебя знала. Сам поберегись.

Отряд Макалаурэ нагнал их у брода Лант Лаур — Ирма уже бывала здесь и помнила, как боялась пить воду из мелкого еще Эсгалдуина, протекавшего через Горы Ужаса. Теперь она лезла туда почти добровольно. Ирма скосила глаза на Миднайт: её сопровождали уже известный Ирме Линталайэ, Ромайон и Романостэ. Ирма видела, как поползли вверх брови Тьелкормо.

— Ты решилась, — он искривил губы в саркастичной усмешке, а Миднайт произнесла:

— Нельо обещал вспомогательные отряды… Но они пройдут севернее нас и тише. Говорил, ты подашь им знак.

Турко отрывисто кивнул и велел устроиться на привал, чтобы набраться сил и свежей воды — вода здесь действительно была чистой, и он ощущал в ней светлую, но тяжелую волю Ульмо.

За двумя серыми скалами, что тянулись к небу, словно клыки древнего чудовища, расстилалась узкая долина, окруженная серыми холмами. На севере топорщились неровные, черные скалы. Оттуда тянуло гнилью и смертью.

— Я думала, что Нан-Дунгортеб и есть сплошные скалы…

— Непролазные и спутанные паутиной, а под ногами черепа и трупы с уже переваренными внутренностями? — отозвался Арайквэ. — Правда, в первый раз я тоже так думал.

— Пауки гнездятся на севере, в Скалах Ужаса. Видишь? — Тьелкормо указал рукой в латной рукавице. — Нам туда. Смотрите в оба. Эта долина только может казаться необитаемой.

— Да кому здесь придет в голову жить? Здесь ни зелени, ни плодов, ни зверья… Если бы кто тут и прятался, то сдох бы давно от голода, — мрачно отозвалась Миднайт. Она поправила кожаную лямку, приделанную к narenen suyala — так по-эльфийски Макалаурэ окрестил огнеметы. В летописи внесет, не иначе. Хотя она как раз против такого. Лучше бы нолдор вообще не упоминать раньяр в истории и попытаться сгладить острые углы. В их истории слишком много странностей.

— Однако я удивлен, — тихо заметил Тириндо. — Раньше предгорья просто кишели пауками, а сейчас так…тихо.

— Дагор Аглареб, — тихо творила ему Ирма. — Не забывай. А может, еще что приключилось.

Лошади вели себя тихо, будто чувствовали гнёт этого места — долина была узкой, серой, и будто бы существовала в отдельном измерении: солнца становилось все меньше, а тучи, казалось, были здесь всегда. Миднайт неловко повела плечом и мысленно поблагодарила Макалаурэ за то, что тот утянул её в доспехи. Третий Феанарион отдал приказ: ехать быстро, молча, не останавливаясь. Они припали к шеям своих скакунов и мчались на север — пальцы рук и ног у раньэр оледенели, да и уши тоже.

Они отдыхали мало, по большей части лишь ради лошадей. Эльфы мало знали усталости, а коней поили каким-то живительным отваром и листьями, и снова, перекусив хлебцами, отправлялись в путь. Горы приближались, но в то же время оставались где-то вдали. Миднайт чувствовала, что она совершенно без сил.

Линто протянул ей флягу с бодрящим напитком — мирувором, и она жадно сделала несколько глотков. По телу разлилось тепло, и она стал чувствовать себя чуточку бодрее: сон верхом на лошади, с половиной, как у дельфина, бодрствующего мозга, много сил не восстановишь. Но это было хоть что-то. Она поблагодарила его и протянула флягу обратно. Небо стало еще чернее, и мгла обступала их со всех сторон — даже неутомимые валинорские лошади чистой породы устало храпели и отказывались идти дальше. На ночлег не устраивался никто. Все сидели и ждали.

Кто-то мимоходом сжал её плечо и придвинулся ближе, обдавая её теплом живого тела. Миднайт подняла голову: это был не Линто — тот стоял впереди, бок о бок с Туркафинвэ к ней спиной и вглядывался в подступающую тьму. Они были в самом сердце безжизненной (ложь) пустоши. Она была населена — древними духами, майар слишком слабыми, чтобы выжить в Ангамандо, но слишком злыми, чтобы отправиться без страха в земли Амана и самими внушающими ужас любому из Эрухини. Тьма была многоглазой, многоликой, многоформной.

— Ты тоже чувствуешь? — спросил Ромайон. — Не бойся, не бойся…

— Я слышала, Майтимо как-то сказал, — Миднайт нервно дернула уголком губ, — что страх — половина пути к поражению, к падению, — и добавила чуть тише: — Мы всегда боимся неизвестности. Но самым худшим случаем всегда считалась гибель, а многие поддавались искажению и падению, чтобы выжить. Но на самом деле смерть — самый лучший исход, самый короткий и безболезненный.

— Ты уже заранее приготовилась к смерти? — отрывисто спросил её лорд Туркафинвэ, не поворачиваясь.

— Это я так себя утешаю. Всегда помогало. Смысл мне бояться? Я каких только чудовищ не встречала раньше. Не скажу, что я готова их увидеть снова… Но это неизбежно, не так ли?

Он изогнул светлую бровь.

— Это скорее трусость — чуть что, сбегать в смерть.

— Как знать? Я выросла с мыслью, что она неизбежна. И не сомневайся, — в её голосе прорезалась сталь. — Я не сбегу из страха. Я пройду до конца.

Она поднялась на ноги.

— Ты странная, — глухо добавил Тьелкормо. Он обхватил её за запястье и оттолкнул назад, ближе к стоянке. — Самая странная из вас всех.

— Я знаю. Ты не первый, кто утверждает это, — Миднайт положила ладонь на прохладный эфес меча. — И думаю, что не последний.

— Ты так превозносишь смерть… Будто думаешь, что это не конец.

— А это и не конец, Тьелкормо. Это как грань, — она посмотрела на него — её зрачки в темноте расширились, и от радужки остался только тонкий, как колечко, золотистый ободок, — за ней всё преломляется… И все существует как бы иначе. Это определенно не конец. Может быть, за ней находится новая форма существования, как знать?

— Приготовься, — приказал Келегорм и отвернулся. — Стать в круг.

— Лучше огнем, — шепнул Романостэ, увидев, как она вынимает меч из ножен. Линто внимательно посмотрел на неё, но никакого знака не подал.

— У меня есть фонарик, кстати, — откуда-то из-за пелены послышался голос Ирмы. — Лазерный. Мощности хватит, чтобы увидеть на несколько шагов вперед — плотность и непроницаемость этой непонятной хрени стремится к вантаблэку.

— Свети, — выдохнула Миднайт.

Мрак разрезал луч. Изначально он должен быть белым, но он преломлялся, и не единожды: мелькал зеленый, красный…

— Ты радугу устроить тут решила? — Келегорм.

— Светомузыку, — поправила Миднайт.

— Вы слышите? — Линто упал и прислушался к вибрациям земли. — Топот. Не орки. Странно, но похоже на шелест.

Романостэ напрягся и еще раз настоятельно посоветовал ей достать оружие. Миднайт сдернула с плеча огнемет и прижала палец к курку. Там во тьме… шевелились тени. И ничего… едва различимый шелест. Но Романостэ что-то увидел и атаковал мечом: раздался хриплый визг, похожий на визг тормозов, лязг, и снова тишина. Нолдо отскочил обратно. Посмотрел на неё непонимающе и мотнул головой в сторону. Миднайт повиновалась и спустила курок, обдавая нечто, невидимое ей, мощной струей огня: пламя оседало на чем-то крупными искристыми хлопьями, вырисовывая силуэт. Нечто завизжало, метнулось обратно, источая дым и зловоние. Она повела пламя в сторону, строго по заданному периметру, на доли мгновений вырывая из лап мрака куски пространства. Миднайт затылком чувствовала чей-то взгляд, но не отвлекалась от боя.

— Нам бы света… Ирма, у тебя есть что-то еще?

— Световая бомба.

— Не пойдет… Нужно что-то, что горит. И долго горит.

Что-то напало. Романостэ слева от неё опять отразил удар неведомой твари — оно щелкало, пищало, как гигантское насекомое, а из темноты виднелись только красные глаза. Ирма засветила ему прямо в глаз, и оно с воем отпрянуло.

— Ясно одно: гоблины здесь не выживут, — пробубнел Ромайон. — Лорд Тьелкормо, как вы прошли здесь раньше?

— Я двигался вдоль горного отрога, а сейчас мы выехали прямо на пустошь. К тому же, здесь и вправду были пауки. Сейчас их заменили… Странно. Но ничего… нужно развести огонь. Арайквэ, выдели часть хвороста.

— Так вот для чего мы его тащили, — откликнулась Ирма. — Погоди, у меня есть еще кое-что…

Она подкинула пару спрессованных белых таблеток — разгорающееся пламя зачадило, как береста, но от него вскоре волнами стало расходиться тепло. Огонь вспыхнул, будто бы кем-то подтолкнутый и пламя взлетело вверх.

Путники оглянулись: на пустоши было пусто.

— Романостэ, покажи клинок, — Нолдо показал меч: с него комьями, как слизь, сползала тьма и таяла в тверди. Земля морщилась и трескалась, белела, как кости.

— Нам бы кого-то, кто силен в Песнях… Они бы разогнали эту дрянь.

— Разогнали бы, но не уничтожили.

— Думаешь, такие полчища можно уничтожить? Мы не знаем, с чем сражаемся, — ответил Романостэ.

Ирма прыснула.

— Маг должен быть такой силы, как Мелиан или даже круче. Но кто её сюда потащит? Своими силами, братцы, своими…

— Ирма? Что ты говорила о… световой бомбе?

— Когда я скажу, все отвернутся и закроют глаза, — серьезно сказала она. — Иначе ослепнете до конца своих дней. В случае чего, это поможет нам выиграть время. Я тешу себя тем, что для пауков зрение важно…

— Что мы делаем дальше? — спросил Тириндо. — Ясно, что орков и гоблинов здесь нет. Тревога была, — он неодобрительно покосился на Миднайт, — ложной.

— Не ложной, — возразила она. — Ты видел, какие твари бродят здесь? Орки намного слабее…такого. Да, их плоть ранить куда легче, но кто знает? Еще неизвестно, что сдерживает тварей в этих стенах.

— В ваших этих… огнеплюях много огня?

Ирма скуксилась, но кивнула.

— Да. Хватит, чтобы поджечь все скалы, если там есть чему гореть…

— Тогда их нужно поджигать со стороны Дортониона, чтобы пауки не рванули туда.

— Ангарато занял оборонительные позиции. У них достаточно войска и стрелометов — всякую тварь, что пошевелится в их сторону, они пристрелят, — сообщил Ромайон, как предводитель их четверых — посланных лордом Врат.

Миднайт кивнула — Ангарато был очень недоволен, но Айканаро идею поддержал. У них были довольно сомнительные соседи на юге — а при условии, что пауки и прочие твари весьма хорошо карабкаются по скалам, хорошего в этом соседстве было мало. У них было достаточно времени, пока Пустошь не получала подкрепления из Ангбанда, и расслабляться не стоило.

— И отряды Нельяфинвэ… Обнадеживающе.

С севера задул холодный, отрывистый ветер. Собственная коса хлестнула её по щекам и Миднайт отвернулась, прикрывая глаза. Откуда-то еще летел серый песок.

— Буря, что ли… — пробормотал кто-то.

— Похоже на то. Мы развели костёр, и пустошь гневается. Тушим?

— Нет, — пробурчала Миднайт, уткнувшись в чей-то доспех. — Эта…штука, которую туда добавила Ирма, горит очень долго. Прямо очень-очень. Ночи не хватит, чтобы оно сгорело. Мы должны его оставить… и уйти. Может, все к нему сбегутся, и мы беспрепятственно пройдем до самых скал.

— В таком случае, — прогудело под доспехами, — я смогу навести на нас морок. Никто нас не заметит. Мы пахнем только железом и пеплом, нас не должны учуять.

— А женщин? — хмыкнул Тириндо. — Их за милю слышно.

Линто посмотрел на неё сверху вниз.

— Мои чары не так сильны, как у лорда… Но после того случая, как я побывал на половине пути в Мандос, я немного лучше стал разбираться в этих тонкостях.

— Я согласна, — пробурчала Скайрайс. Нолдо вздохнул и негромко забормотал, переходя на тихий напев.

Миднайт чувствовала, как её накрывает густая волна — она была как в тулупе, не двинуться, не прорваться.

Не сопротивляйся, прошептало осанвэ. Подчинись моей воле и прими защиту добровольно. Морок ляжет на тебя, как вторая кожа.

Она покорилась.

— Фу, ощущаю себя гигантским слизняком.

— Леди Ирма, не ты одна, — рассмеялся Ноломанион.

Ирма негодующе подняла глаза: она не видела лица эльфа, лишь расплывающиеся, будто в густом сером киселе, знакомые черты. Он смотрел на неё без смеха, с любопытствующим на лице выражением: она почувствовала, как он попытался коснуться её сознания, но она так же мысленно попыталась его пнуть. Эльф намек понял.

— Прости… Я-то вижу вас всех как обычно. Я не знаю, как воспринимаете морок вы, люди.

Они снова вскочили на лошадей. Ирма сидела верхом на знакомой белой кобыле черное завихрение — Миднайт была будто опутана дымом, и он местами срывался, будто сдуваемый ветром. Ирма прислушалась к себе: она ощущала себя как обычно, и чувство кисельного тулупа улетучилось.

Вскоре перед ними выросли скалы.

— Спешиваемся или нет?

— Лучше не стоит, — посоветовал Ноломанион. — На своих двоих мы не убежим далеко. В особенности — вы.

— Надеюсь, они хотя бы видимы будут… — Миднайт прижала огнемет к груди. Металл был холодным, но она словно ощущала тот жар, который пройдет по холодному стволу, согревая его, прежде чем вырваться наружу.

Келегорм тронул бока коня, и жеребец неспешно зашагал внутрь. Там было удручающе тихо. Скалы наползали одна на другую, где-то что-то мерещилось. Лысые, мертвые горы.

— Разделимся? — предположил Ноломанион.

— Не вздумай, глупец, — зашипела Миднайт и внутренне поежилась, поймав взглядом понимающую ухмылку соратницы. Все злоключения обычно с того и начинались…

Ирма без устали вертела головой: шея побаливала, но она была начеку. Келегорм остановился и поднял руку — туда. Дорога становилась всё уже и уже — пока не уперлась в мнимый тупик. Тьелкормо спешился и обнажил меч.

— У тебя слишком мало места для маневра, — возразила Ирма, но эльф предупреждающе прижал палец к губам. Вздохнув, она соскользнула из седла следом за ним. Странное дело: морок Линто или Ромайона уже не имел силы. Будто она выскользнула, как рыбка, из многослойного гидрогелевого костюма.

Её плеча коснулся Арайквэ. Ну что за неугомонный малец! Турко тем временем ушел вперед.

Мнимый тупик на самом деле оказался заслонкой — скала в этом месте будто истончилась до тонкой мембраны из песчаника или извести, она же образовала каменные складки, которые издали казались тупиком. На самом деле здесь был довольно хитрый поворот, уходящий то ли вверх, то ли вниз — из-за темноты неясно. Но эльдар видели намного больше, чем человек.

Туркафинвэ жестом попросил фонарик. А после осторожно, прикрывая сноп света своей ладонью и создавая более приглушенный, красноватый отсвет, повел его по отвесной стене вниз, куда уходил обрыв. А потом так же собранно, спокойно и невозмутимо погасил свет и вернул фонарик.

— Довольно удачно, что такие вещи сохранили свою работу до нынешнего дня, — медленно проговорил он, отступая назад. — При всей свойственной вашим изобретениям недолговечности, о которой ты говорила. Я бы мог использовать факел, но огонь так не приглушить… А пауки чувствительны к свету.

Они вернулись назад, и Тьелкормо взял свою лошадь под уздцы. А после снова посмотрел на Ирму — очень серьезно. Его удивительные светло-серые глаза будто бы замерзли.

— Они не могли не заметить нас. Пауки — такие же опытные хищники и охотники, как ученики Оромэ. Я не располагаю излишней самонадеянностью, но мой приказ содержит риск.

Ирма поджала губы. Что это, наконец? Признание в том, что и она на что-то годна, в народе мастеров и калаквенди? Но Охотник никогда не отказывал ей в этом.

— Мы говорили с тобой о подрыве этих скал. Диком огне, рецепт которого принадлежит твоей сестре из Химринга.

— Куруфин нашел его очень опасным, — заметила Ирма. — Неужели все настолько плохо?

— И не настолько много времени, чтобы сомневаться, — нолдо оглянулся назад. Позади все еще было тихо. — Это можешь сделать ты, а может… и она, — он кивнул на Миднайт. — Но не мы, и ты знаешь, почему.

— Я бы в жизни тебе такое не доверила, — фыркнула Лейден. — Ты уж прости, но пиротехник из тебя так себе. Из Курво — еще хуже. Он слишком увлекается.

Нолдо улыбнулся — ярко и широко, обнажая белые клыки.

— Я верю, у нас еще будет шанс обсудить всё то, что тебе так в нем не нравится.

Ирма улыбнулась в ответ — уголки губ уходили вниз. А после коротко пояснила:

— Огонь будет постепенно раскрывать свой свет. Он будет белым, затем синим… А после красным. Красный можно потушить, как и всякий обычный. От иного, каким цветом радуги он бы не обладал — скачи во весь опор. Времени будет немного… И помни о волне взрыва, хорошо? Арайквэ, подай мою сумку.

Ирма резко вскочила и подобралась к расселине. Миднайт видела, как побледнело её лицо. Она подъехала к эльфу:

— О чем ты думаешь? Нельзя предугадать, чем это обернется! Вдруг эти скалы полые? Мы вовек отсюда не выберемся!

— Не ты ли так жаждала смерти? — невозмутимо спросил Келегорм.

Миднайт задохнулась от возмущения. Спешилась и подбежала к Ирме. Она раскладывала заготовки и понемногу сбрасывала под скалу — там было какое-то углубление, и если эту скалу заставить упасть в нишу…

— Ирма…

— Я видела это место уже, — глухо ответила Лейден, не поднимая глаз. — Во сне. Как я ставлю взрывчатку. И вот оно! Так оно и должно случиться — как иначе их уничтожить? Войско здесь не справится.

— И девятерых слишком много, — согласилась Миднайт. — Но, Ирма, их нужно уводить и срочно.

— Куда?

Миднайт прикинула.

— Ближайший путь — к перевалу Анарха, и вернуться домой, через Дортонион… Или по прямой, к Химрингу, но ты видела, как это опасно. Когда тряхнет — как знать, что будет?

— Если Дортонион, то твари попрутся тоже. Не трусь, Найт, — Ирма смешивала известные вещества прямо здесь — они нагреваются быстро, но время еще есть. А после она достала порох и прочертила дорожку, поднимаясь и доводя её до условной черты — где еще стояла её лошадь.

— Что это?

— Та самая штука, предел гения Эльзы… Подруга вспомнила, как баловалась с запретными веществами, пока не сослали принудительно на медицинский. В этом она любому фору даст… Всё это строжайше секретно, ты понимаешь — особенно от Майтимо, — Ирма заговорщицки подмигнула. — Взрыв спровоцирует гору упасть, если сюда упадет какая-то искорка… Бахнет. Секунд десять-пятнадцать. Зажечь просто будет удобнее. Хватит и искры.

Миднайт отчаянно застонала и прикрыла глаза.

— Ирма!

Ирма смотрела на неё с бесконечным упрямством. Она вскочила в стремена, и спустя мгновение, когда странный гул стал подниматься от земли — уже сжимала в руке зажженный фитиль. Бросила назад, на пороховую дорожку и ударила лошадь по бокам.

— Назад! Скачи быстрее Нохара, Мойна!

Лошади среагировали быстрее, чем всадники. Неистово заржав, они рванулись назад. Дети Унголианты, отвлекшись от пиршества где-то там, далеко внизу, поползли вверх, почуяв живую кровь — единым морем, полным тихого щелканья и шелеста. Они облепили отвесные стены и выплеснулись вниз.

Землю тряхнуло. Белый, затем синий — почти как первый восход Луны над замороженным Митримом. Мойна немо раскрыла пасть, теряя землю под ногами — её подбросило вверх, и спустя мгновение она упала, по инерции сделав еще несколько скачков, и проехалась мордой по камням. Ирму выбросило из седла и выбило весь воздух из груди.

Миднайт оглянулась — её лошадь уносилась без оглядки, эльфы маячили по бокам.

Кто-то взревел:

— ИРМА!

Секунда. Миднайт перекидывает ногу через седло и скатывается вниз, как камешек. Доспехи обтекают её, как жидкая кожа, и она немного катится в сторону. Дыхание сбито, лоб — в кровь. Вторая — она видит черное шевелящееся марево впереди. Ирму — нет. Третья — она бежит вперед, оставив эльфийских воинов позади. Бежит медленно, и дорога только удлиняется, ноги вязнут в разжиженном камне. Как во сне…

Ирма за поворотом. Лицо и волосы залиты кровью, и она лежит без сознания. У её кобылы переломаны ноги, она едва дышит и смотрит умоляющим взглядом. Пауки впереди… Миднайт обрезает стремена, въевшиеся в шкуру лошади и подхватывает Ирму подмышки, волочет в сторону — там виднеется ниша. Есть надежда, что лавину пронесет вперед, мимо них… Затолкнув, кидается к кобыле еще раз — выдернуть из-под тела сумку и подхватить оружие.

Она же говорила! Говорила!!! Не поздно было повернуть назад. Но дело уже сделано, и шелест с щелканьем всё ближе. Миднайт ногой отпихнула Ирму и до крови закусывает губу — от падения и бега в голове гудит и пляшут перед глазами пятна, точно ей не хватает кислорода. Они скрываются за смежным углом — но если и впрямь лавина, может пронести… Она носком подбуцывает голубоволосую дурную девчонку, пытаясь привести в сознание, а сама сжимает огнёмет. Ну не дураки ли они? Миднайт судорожно сглатывает, когда щелканье раздается совсем рядом и в узкий проем протискиваются лапы.

Она обдает их огнем. Чудовище шипит, визжит совсем по-человечески, и кажется, костерит на своем языке на все лады. Кричит, да только его языка она не понимает. Один, следом другой. Миднайт выпускает пламя такой силы, что плавится камень, а на лице расцветают ожоги. Волосы начинают тлеть… А она сама задыхается. Она никогда не выносила жар и огонь, и теперь ощущает, как пересыхает горло и разбухает от сухости язык.

Ирма кашляет. И Миднайт кричит что есть мочи:

— ВСТАВАЙ, ВСТАВАЙ!

— Миднайт? Миднайт, волосы! — Скайрайс не успевает среагировать, лишь ощущает, как щекочет шею жар и кожаные стеганые доспехи под металлом прикипают к её собственной плоти. Ирма резко дергает её за волосы — неимоверная легкость.

Ирма швыряет пылающий жмых обрезанной косы в чей-то просунувшийся глазной пучок. Дергает Миднайт:

— Бежим, бежим!

— Бомба!

— Не здесь, не сейчас!

Они бегут — Миднайт постоянно спотыкается, до рези болит в груди и в боку, где селезенка, не хватает дыхания… Но она бежит, подгоняемая черным ужасом. Всюду комья паутины — слишком сухой, оборванной, готовой гореть.

— Ирма, по…погоди… а что если дальше логово?

— Сожжем их, — отвечает серьезно та. — У нас нет выбора… Где нолдор?

— Они уехали вперед, — прошептала Миднайт.

— Тем лучше для них. Идем, я представляю, где мы сейчас, только очень приблизительно… Главное, не уйти глубже под горы. Держись меня, — Ирма протянула руку.

— Давай отдохнем… Прошу.

— Нет времени. Нам нужно выбраться повыше, чтобы хотя бы небо увидеть, — Ирма запрокинула голову. Над ними была только скала, согнувшаяся над ними, как старуха, украшенная полуистлевшим кружевом паутины. — Выберемся. Ты брала бластер?

— Да, в заплечном мешке…

— Молодец, — похвалила Ирма. — Что взяла и что не сняла этот злополучный мешок. Огнемет на спину, бластер в руки. От него проку будет больше.

— А ты?

Ирма отвела взгляд.

— Мой остался в Химладе… Не спрашивай, почему.

— Не буду. Опасно было нести его сюда.

— Но еще опасней — без него.

Миднайт спрятала глаза. Ирма подняла брови.

— Это Макалаурэ настоял… Предчувствие у него было. А как твой сон? Ты не солгала?

Лейден скосилась на неё с упреком.

— Думаешь, здесь есть, где лгать? Я и вправду видела. Оказывается, по хронологии это событие — самое первое.

— А что дальше?

— Черт его знает, — Ирма неизменно сжимала её руку, волоча за собой по узким коридорам, вырытым… Да знамо кем. Она осторожно выглянула за угол. Миднайт осматривала окрестности сверху и сзади. Они шли вдоль замшелой стены… Мох. Где-то рядом была вода. — Кровь, снег, следы… Город под землей, а на Менегрот не похоже. Видела корабль с кормой в виде лебедя, разбитый о волны. Город в огне. Химлад, похороненный сначала под пеплом, а потом под водой. Всё это так сумбурно, — пожаловалась она. — А я и не знаю, что и думать.

А потом, промолчав, задумчиво добавила:

— Белег отказывается жениться.

Миднайт выпучила глаза:

— Ты звала его жениться? Зачем?

Ирма отмахнулась.

— Это всё в том же сне. Он говорил, что идет война, он не знает, выживет или нет… Он говорил, что изгнан королем искупить какой-то там грех и потому не может гарантировать женщине — то есть, типа мне — семью, крышу и всё такое. Просил простить и уходил во тьму. Мда, — она цокнула языком. — Все они, мужчины такие. Я решила, что он не мой тип, раз он так…

Миднайт вздохнула.

— Может, сон дурной, но непохоже… А я там была?

Ирма удивилась:

— Во снах? Не припомню… Знаешь, там пророчится одна смерть, так что к счастью, пока что ты там не объявилась.

— По крайней мере, — задумчиво произнесла Скайрайс, — это значит, что ты переживешь эти Скалы.

— Ты тоже, — серьезно пообещала Ирма. — Ты тоже.

Воздух стал будто свежее. Обожженные щеки защипало, и Миднайт чихнула. Ярко-голубой свет лился с потолка — впереди, несомненно, было логово. Паутина с нескольких шагов казалась влажной и эластичной. Ирма приготовила свой огнемет.

— Сразу палим или идем так?

Миднайт пожала плечами.

— Другого пути нет? Нет. Но если загорится… из-за огня мы больше ничего не услышим. И сами сгорим, раз уж на то пошло. Идем. Я пойду первая, а ты прикрываешь… Погоди, — Миднайт неловко потянулась за сумкой и извлекла веревку. Затянула узел у себя на талии и на талии Ирмы. — Так мы точно не потеряемся. Упадешь ты — подхвачу я. Упаду я…

Ирма понимающе грустно усмехнулась.

— Потащишь меня с собой? И то верно.

— Веревка сама не развяжется, — пообещала Миднайт. — Идём.

Кровь, кровь… Два пульсирующих сердца, две тлеющих жизни, приправленные металлом и гарью. Нехороший аромат, нехороший. Пища будет невкус-с-сной… Но снос-с-сной, с-снос-сной… Дитя Унголиант щелкнуло жвалами — хилое, высохшее, не урвавшее ни кусочка с пира, где были приглашены все. Вкус-с-сные гоблины, вкус-с-сные орки.

У этих запах иной, совершенно иной. Более терпкий, более сочный и манящий. Самочки, две самочки… Пахнут Перворожденными, но это не они… Интерес-с-сно, очень интерес-с-сно. Паук поднялся наверх и сел на клубок из паутины, затаившись во тьме.

— Миднайт!

— Ирма!

— Они остались позади. Мойна упала, Ирма тоже… Миднайт спрыгнула с седла и побежала ей на помощь, — Арайквэ хрипло дышал. Зола и пот перемешались на его лице, превращая его в маску. Тьелкормо схватился за волосы и зарычал. Огонь, им нужен огонь!

Романостэ и Ноломанион серьезно ранены, последнему худо от яда… Они едва вырвались из того ущелья, как его засыпало. Их бы на коня, да без остановки в эльфийские земли… Но девчонки где-то там, внутри.

— Они не могли выжить, — хрипло проговорил Тириндо. — Вдвоем, даже с огнем…

На челюсти лорда заиграли желваки. Нолдо умолк, но смотрел с неодобрением. Черная лавина замерла, запертая внутри гор — он видел новые и новые снопы белого дыма и крошки, вздымающиеся над пиками. Нан-Дунгортеб, от севера до юга, неумолимо сотрясали взрывы. Ирма молодчинка, молодчинка…

Казалось, он слышит хруст этих бескостных тварей. Ирма, Миднайт… они не могли выжить. Тьелкормо сжал зубы и прислушался. Очистил разум. Потянулся осанвэ… Глухо. Она все еще без сознания? Или уже…съедена?

Тьелкормо развернул коня.

— Романостэ. Можешь сидеть в седле? Бери Нолмэ… скачите вдоль гор в Химринг.

— Лорд!

Он посмотрел на Линто, Арайквэ и Тириндо, кусая губы.

— Мы остаемся здесь. Должны подождать, как всё утихнет… Линталайэ, сможешь дотянуться до Миднайт?

Тот покачал головой.

— Я пытался.

— Нам не пробраться внутрь, милорд, — Тириндо обеспокоенно посмотрел на него.

Тьелкормо бессильно посмотрел на Скалы — они рушились, как костяшки домино — игры, которая при разрушении создает рисунок, как показывала Ирма ван Лейден — хоронили под собой всех и вся.

Он чувствовал себя странно: он знал, что никто не выжил бы. А в груди странно пусто. Будто бы он ничего не лишился.

— Отходим на запад.

Миднайт бежала, не чувствуя под собой ног. Веревка предательски разорвалась, и она в этих бесконечных лабиринтах потеряла дорогу обратно. Паутина. И там паутина — паук стремительно зашивал свободные пространства, и она была как в хрустальном кубике — только здесь было темно, и кубик был не из хрусталя. Она глубоко дышала, успокаиваясь. В глазах уже не троилось, а темно было и без того.

Она схватила фонарик и зажгла. Чудовище оказалось прямо перед ней, но шарахнулось назад, потому что она засветила прямо в глаз. Она отступила тоже — и почувствовала, как укоротившиеся волосы к чему-то приклеились. Она выронила фонарик и выхватила короткий кинжал, резанув наугад. Затылок обожгло болью, и он покрылся горячей влагой. Щелканье как-то…восторженно усилилось. Миднайт отчетливо слышала шепот.

— Мушка жужжала… — оно где-то шевелилось в темноте и нащелкивало немудреную песенку. Странно, Кано утверждал, что квэнди это оттого, что они были единственными говорящими созданиями в Арде. А тут паук разговаривает.

— В сетку попала… — Миднайт чувствовала, как леденеет пот. Она никогда не слышала речи пауков — и теперь уверена, что больше не захочет слышать. Главное — сохранить оптимизм и не поддаться страху неизвестного, свойственного людям.

— Не плачь и не ной! Скоро будешь едой… — дыхание, едва различимо-затхлое, пепельное — коснулось носа. Миднайт чиркнула наугад кинжалом. Фонарик жалобно затрещал под сапогом. Стало темно.

Движение — она на голых инстинктах рванулась в сторону, вперед, обходя огромные формы сзади. Жало, здесь должно быть жало… Да не вертись ты! Миднайт заткнула бластер за портупею, презрев все техники безопасности, и выхватила меч, рубанув наугад. Она же не эльф, чтобы видеть в темноте!

Темнота. Шорох. Со всех сторон, к черту! Она снова крутанула клинком, вокруг своей оси — что-то хрустнуло. Миднайт отскочила назад, к паутине — он не зайдет сзади, но отступать тоже не стоит… Она выхватила бластер. Пальнула. И едва устояла на ногах — отдача была крепкой, и она едва не впаялась в паутину снова. Паучиху отбросило, и весь «кубик» залепило её внутренностями. Миднайт отерла кровь с лица и рубанула паутину.

— Паучок дощелкался, — буркнула она. — И хитин полопался.

— Мушка-то с огоньком! — весело добавили откуда-то сверху. Миднайт оглянулась. Ирма спрыгнула с какой-то верхней камеры. Она облегченно выдохнула, чувствуя, как горят глаза:

— Ирма!

— Миднайт! — она выскочила. Миднайт требовательно ощупала её, отметив, что Лейден тоже для себя парикмахер неважный — срезала с волосами кончик уха. Шея была залита кровью. — Тварь нас разделила. Но она не одна… Огонь их берет не очень, зато паутину — очень даже… Задохнулся, точно тебе говорю.

— Не один?

— Мне достался самец, — «успокоила» Ирма, — он вполовину меньше меня, но очень шустрый. Меня вырвало уже раза два… Не обладай я улучшенным иммунитетом, окочурилась бы уже. Веревка, говоришь, не развяжется?

— Перекусится. Идём, нужно найти выход.

— А бластером? Вдруг здесь еще мелкие ползают?

— Щель нужна… — рассеянно пробормотала Миднайт. — Чтобы знать, что мы не углубляемся, а выходим. А мелкие, знаешь, на спине матери обычно катаются. Я таких не заметила. Либо расползлись, либо вылупились, либо их вообще нет. Жили тут, — она пнула ногой ветхую, как ветку, косточку, — впроголодь, судя по всему.

— О’кей. Тогда лезем вверх.

Ирма подняла руку.

Миднайт задрала голову и застонала. Скала казалась неприступной. Неба не было — ни кусочка. Только камень, камень, уходящий вверх камень… А может, небо и впрямь такое серое.

— Не стони. Скидывай перчатки.

Навскидку, им нужно было преодолеть расстояние где-то в километра два вверх. Дальше она терялась… Миднайт решительно скинула латные рукавицы и размяла сбитые костяшки.

Ухватилась за первый уступ. Они снова подвязались веревками, оставив приличное расстояние для маневра. Царапать камень приходилось кинжалом — эльфийская сталь выгодно застревала и держалась крепко, проблема была только в том, чтобы без угрозы для своего шаткого равновесия вытащить её оттуда… Руки примерзали к поверхности скалы, а неприветливый камень оставлял глубокие, незаживающие порезы. Тело горело огнем — с перчатками, они свалили в кучу тяжелые доспехи, оставив себе лишь оружие на спине и на поясе, и легкое обмундирование из вареной кожи.

Холод оседает в жилах. Обожженную кожу немилосердно жгло — у Миднайт от боли кипели в глазах слёзы, которые она смаргивала, чтобы видеть ноги Ирмы в вышине. Казалось, кожа слезала комьями. Она сцепила зубы и подтянулась. Железо резало камень и противно скрежетало. Ирма ползла, не оглядываясь.

Желудок сводило от голода. Миднайт сетовала на себя за то, что не догадалась запихнуть за пазуху хоть пару хлебцов — здесь поживиться было совершенно нечем. Не было даже воды — жажда отступила в таком холоде, но ненадолго…

Они подобрались к небольшой, узенькой площадке. Плащей не было и они долго лежали, обнявшись, дыша нос в нос и грея друг друга несвежим дыханием. Руки Ирмы заползли под кожаный доспех и рубаху, оглаживали тело с множеством шрамов, усыпанное свежими ссадинами и кровоподтеками, разогревая кожу. Миднайт делала так же — проводила сухими ладонями по подтянутому телу с шелковой еще кожей, растирала сильно и грубо. Ирма тяжело и прерывисто дышала.

Холодно.

Голодно.

Миднайт устало уронила голову ей на плечо и забылась неровным, прерывистым сном. Ирма сжала зубами её ухо.

Реальность путалась с миром сновидений. Не было сил, желания и резона сменять друг друга на часах — часов не было, ориентироваться не на что, врагов — вольных или невольных — не могло быть в этом месте. Уж шум в этой мертвой тишине слышно было и сквозь сон.

А небо ни приближалось, ни отдалялось… Неба не было. Миднайт вполголоса напевала на Ирмино ухо старую песню, вспомнив, что когда-то сильно-сильно любила музыку и когда-то точно так же сплеталась с Ригой, Марией, Седриком и прочими детьми-не детьми улиц телами, грея друг друга живым теплом.

Было время,

Когда нам было за что бороться,

Когда у нас была мечта и план её осуществления.

 

Ирма засопела, свернув шею почти бубликом и уткнувшись в надорванный ворот Миднайт. Она водила пальцы кружочками по согнутой спине и тихо напевала-нашептывала, чувствуя, как отступают, ненадолго, боль и голод:

 

Искры в небе…

Нас съедала зависть,

Мы ни о чём не заботились.

Было время…

Она думала, что никогда еще не падала так низко. Не было раньше вещи, с которой она бы не справилась, не правда ли? Мелодия, которую она выводила неровным и дрожащим голосом, оседала где-то внутри. Эта песня и вправду, нравилась ей когда-то. А что теперь?

Помнишь, я поклялся тебе,

Что моя любовь будет вечной,

И что ты и я никогда не умрём?

Помнишь, когда я клялся тебе,

У нас было всё это,

У нас всё это было…

Она живо представила себе Эльзу, расписывающую на пергаменте какой-то рецепт. Ей как-то довелось поговорить с Майтимо о плене: он говорил, что только мысли о братьях удерживали его. «Ну и злая воля Моргота, не позволяющая уйти в Мандос», с кривой ухмылкой добавлял он. Но они-то? На руках их нет цепей. И мысли о доме — далеком-далеком Бабилуме, Элизиуме, Ниле не позволяли так просто сдаться. Миднайт отчетливо понимала, как ей не хватает людей. Той прежней жизни.

Я отправляюсь в путь,

Пора в путь-дорогу.

Тебе предстоит пережить период ненастья.

 

Я исчезну из твоей жизни.

Ночь зовёт меня…

Ты останешься,

А я отправляюсь в путь.

— Отправляюсь в путь, — прошептала она и прижалась кровоточащими губами к грязно-голубым волосам. — Я отправляюсь в путь.

Она обязательно вернется. Через века, тысячелетия и жизни — она вернется домой.

Миднайт видела сон, как она вернулась домой. На Нил.

Она сходила с трапа, сжимая в руке Сильмариллы. У неё была обожжена кожа, опалены волосы, и три незаживающих раны — на животе, ниже живота, где у женщин обычно матка, и под ребрами. Она смотрела на себя со стороны — она была похожа на восставший труп: синеющие губы, глаза, подернутые пеленой и тело, безжизненное и малоподвижное. Она положила камни на землю и встала на колени перед Консулом. Валенсиано Даниэль плакала, и слезы её жемчугом падали на землю. Феникс Рэд стояла памятником самой себе, и в её золотых глазах разверзалась огненная бездна. Но ни жемчуг, ни Сильмариллы не исцеляли тело, горевшее огнем. Томас Лейно сжимал её плечи, придавливая к земле и шептал:

— Всё правильно. Ты сделала всё правильно…

На Сильмариллах чернела кровь.

— Просыпайся, просыпайся! — она неохотно разлепила глаза. — Осторожно, не свались…

Миднайт замерла, не в силах потянуть затекшие мышцы. Осторожно поднялась на четвереньки — содранные колени болели. Глаза почти ничего не видели. Усталость накатывала удушающими волнами. К пятому дню её ноги и руки отказывались шевелиться, суставы разгибались со скрипом. Сил было — лежать и смотреть в пространство. Вряд ли Ирма, поцарапанная жалом, чувствовала себя лучше. В конце концов, она — тоже человек.

— Сколько нам еще?

— Не так много, как вчера, — Ирма улыбнулась высохшими облупившимися губами. — Поторопимся. Мы должны спуститься в долину до того, как умрем от голода.

— А долина? — Миднайт растянула губы до крови. Перед глазами плавали лиловые пятна. — Долина гарант сытости?

— Ты знаешь, что я хочу сказать.

— Когда я вернусь во Врата, я буду спать неделю. Спать и есть, — пробормотала Миднайт. — И ни одна сила меня не подымет.

— Макалаурэ подымет. Лично придет и разбудит.

— О-о-о… Это дает мне силы двигаться дальше.

Ирма понимающе захихикала. Внезапно она ощутила жжение. В голове. Кто-то гневался, гневался очень сильно… Она абстрагировалась, отмахнувшись от жжения. Она со скрипом поднялась, осторожно потягиваясь вверх и оценила предстоящий путь. Она была готова благословить гоблинов — кто, как не они выдолбили эту узенькую тропку. Но их здесь уже не было давным-давно. У пауков пару деньков назад была славная пирушка — общительный мелкий паучий самец поделился между делом, с аппетитом щелкая жвалами. Занятно…

Ирма подтянулась на уступе. Миднайт ползла, как полудохлый геккон, следом за ней. Мушка с огоньком… Мушка с огоньком… Ящерица за пеньком. Кто успеет полакомиться — тот будет здравствовать…

На следующий день вывернуло её саму. В пропасть срывались остатки лембасов и желудочный сок вперемешку с желчью, а затем горло просто сдавливали сухие спазмы. Кишечник подкрадывался к глотке, как гусеница, и с желудком комкался под гландами. Миднайт разрезала свою ладонь и дала напиться своей крови.

Вершина ближе не становилась. Их лица распухли, в глазах полопались капилляры. Затем, через день, от рвоты сотрясалась Миднайт. Ирма держала её за обрывки волос над пропастью и хлопала по спине, заставляя диафрагму встать на место. Они нашли на скале иней — Миднайт жадно слизывала его, зубами подцепляя кусочки льда. Как высоко они забрались? Как холодно было здесь?

Вверху было морозно. Белел снег.

Вершина, спустя долгое время, не измеренное ни часами, ни солнцем, была желанней, чем теплая постель. Они выбрались. Миднайт, полуживая, лежала на краю с внутренней стороны — Ирма оттащила её вперед, напоследок ткнув носком сапога. Но та уже забылась крепким сном. Ирма подтолкнула под её полуживое тело плащ, пообещав вскорости её разбудить: от холода, голода, ран и еще чего — неизвестно, проснется ли. От мысли такой покоробило. Она поднесла ко рту горсть снега, тонким слоем лежавшего на мерзлой земле, и провела языком по ладони — вода…

В голове было пусто. Всполохи огня проскальзывали на периферии сознания и, проваливаясь в тяжелое забытье, она поняла: это не она жадно рассматривает небо и долину Нан-Дунгортеб, наконец разостлавшуюся перед ней. Это кто-то смотрит её глазами.

Chapter Text

Над корнями погибающего дерева склонялись двое. Темноволосая дева усердно разгребала сухую землю — мелкие комья и сучья ранили и пачкали тонкие белые пальцы, земля забивалась под ногти, но она отдавалась делу с любопытством истинного естествоиспытателя. Или ребенка, заполучившего новую игру. Юноша с темно-каштановыми волосами смотрел на все действо неодобрительно, но вслух перечить не смел.

Королева порой давала такие задачи, над которыми придворные ломали голову не один десяток лет. Даже он, первый из мудрецов Дориата, не мог уразуметь, отчего майэ допускает такую страшную смерть в свои огражденные пределы.

Древесный дух погибал, отчаянно и с хрипом, кора рассыпалась пылью, и из старого вяза сочились остатки жизненных сил. Принцесса под строгим взглядом своей королевы и матери выкапывала корень, еще живой и мягкий.

— Отчего ты так смотришь, будто это постыдное дело, друг мой?

Даэрон замешкался. Как сказать, что копаться в земле и вытаскивать из-под ногтей остатки жирных червей и личинок совсем не приличествует царственному и волшебному облику возлюбленной принцессы?

— Уж не считаешь ли ты, Даэрон, что плоть Арды недостойна моих рук? Или я — недостойна плоти Арды?

Первый мудрец Дориата и советник короля покосился на королеву. Мелиан стояла поодаль, сцепив руки за спиной — и смотрела в чащу леса, будто бы никого, кроме неё и этой чащи вокруг, не существовало.

— Ваши пальцы изрезаны, — тихо заметил синда. — Позвольте мне залечить их.

Лютиэн подняла на него глаза — серые и бездонные, как предвечная ночь в сизых облаках.

— Я и сама могу. И получше тебя, — наконец она извлекла корень и потянула его, как толстую и влажную ленту — на свои колени. Он едва шевелился, как серая слепая червяга, извивался, пачкая желтым соком и землей легчайшее платье Лютиэн. Она оглаживала его тонкими пальцами, проводя по малейшим зазубринам и морщинкам, оглаживая ранки, оставленные кротами и звездоносами. — Даэрон. Сядь рядом.

Он опустился, оправив длинные серебристо-зеленые одежды, совсем неподходящие для вылазки в лес. Волосы его были гладко причесаны и собраны, небольшой тугой пучок на макушке скреплен изящной заколкой, изображавшей бабочку, только-только расправлявшей крылья. Но его главным украшением были глаза — темно-карие, по-оленьи блестящие глаза. Лютиэн невольно сравнила его со своей собакой, умершей еще когда она была совсем малышкой — он преданно ходил за ней по пятам и гавкал на всякого, кто смел приблизиться. Даже на Тингола. Но преданность Даэрона её отцу была неоспорима и она даже подумала с грустью — что, если поставить его перед выбором? Это будет любовь к ней или преданность её отцу?

Она заговорила, негромко и властно:

— Все Пробужденные проснулись на земле, нагие и укрытые доселе спящей травой. Они ходили у вод, не зная одежд и стыдливости. Не знали они и брезгливости, и с радостью познавали всё, что могли познать. Даже это, — она подняла руку, показывая сомкнутого в тонких пальцах длинного червя. На лице синда мелькнула брезгливость. — Он — создание Кементари, такое же, как и трава, деревья, животные и птицы. У всякого есть своё место и предназначение. Они обогащают землю, позволяя ей плодоносить и вкушать нам эти плоды. Так отчего же в тебе столько презрения к этим существам? Они совсем крошечные, — прошептала она, отворачивая от него голову. — Совсем беззащитные. И не он убил этот вяз.

Червяк шлепнулся на землю.

Над ними неслышно возвысилась Мелиан и, подобрав летящие темно-синие юбки, опустилась рядом. Накрыла бледные ладони дочери, покоящиеся на затихшем корневище, своими.

— Ты можешь спеть?

— Могу, мама.

— Это облегчит его страдания. Это не Аман, и смерть неизменна даже здесь. Дух покинет этот вяз, и отправится в Бессмертные Земли служить Ване. А пока помоги ему.

Лютиэн запела.

Там, за морем — дом.

Тишь стоит кругом.

Листья подметает

И в ветвях качает

Птичек тихий ветер…

Там кусает пламя

Щеки, что не знали

Холода в снегах…

И скребутся мыши

(Тихо, не услышишь)

По полу когтем.

У камина шелест

И шепоты стихают

В ожиданьи песен…

Сна иди тропой…

В тихий-тихий дом.

Так спокойно в нем…

Даэрон помнил эту песенку. Её когда-то кто-то сочинил из нандор, что живут у южных границ Дориата, оттуда их принесли стражи. Куталион спел её однажды маленькой принцессе, когда она заплутала в пещерных коридорах верхнего Менегрота, чтобы отступил страх перед робкими тенями, таящихся в уголках пещер.

Элу Тингол тогда был очень встревожен, не найдя дочь в своих покоях, а немного погодя её принес Белег, уставший и в запыленном плаще, с крошкой-Лютиэн в детском синем плащике и фибулой из цельного аметиста в виде розы. Темные кудряшки спадали на лоб, щекоча нос и загорелую шею воина, а сам ребенок тихо сопел, уткнувшись в отворот плаща.

Он вынырнул из воспоминаний. Лютиэн оборвала пение: по её щекам градом катились слёзы, а корень в её руках застыл и посерел.

— Скоро он отомрет, — тихо сказала Мелиан. — И станет мягким, как глина. Маблунг вырежет тебе фигурку. Это будет последним подарком моей дочери от старого вяза.

— Я качалась на его ветвях, как на качелях, — шепнула Лютиэн. — Он был мне близким другом.

— Он и сейчас тебе друг, Лютиэн. Просто ушел далеко, — попытался утешить Даэрон. Но принцесса лишь отмахнулась.

— Как бы я хотела сестру или брата!

Тингол хмуро посмотрел на неё, оторвавшись от деревянной таблички, на которой была записана новая редакция свода законов за авторством Саэроса, предводителя нандор. Тот метил на высокий придворный пост и вел немое и пассивное соперничество с Даэроном, изобретателем кирта и первой редакции законов иатрим.

— Ты же знаешь, что твоя мать не способна более на это. На твое зачатие ушло куда больше сил, чем она вложила в Музыку, — тонкая улыбка коснулась его губ. Строгое, и будто бы серое лицо сгладилось, стало живым. Он отметил запачканный наряд дочери. — Она давала тебе урок?

— Не понимаю, зачем Даэрон потащился за мной, когда только и делает, что корчится и всячески воротит нос, — она вздохнула и присела на маленькую скамейку у ног отца. Широкая отцовская длань тут же опустилась на её темную макушку и сплелась с косичками.

— Ты — его друг, — осторожно заметил Тингол. — Он любит тебя, и поддержит любую твою затею. Цени это.

— Я ценю, отец. Ты считаешь меня слишком жадной, ведь так? — улыбнулась она, задрав голову. Отец был очень высоким — их разделяла всего одна ступенька, но его лицо заслоняло свет, льющийся с потолка Каминного Зала, и весь он был, как древняя гора. — Но при дворе мне скучно и одиноко.

— У границ сейчас неспокойно, — медленно ответил король, прекратив копошение в волосах дочери. — Я знаю, куда и к чему ты рвешься. Но я оградить тебя желаю, не более того. Нолдор пробудили воинство Унголианты, плодившееся до того глубоко под скалами Нан-Дунгортеб, и вся эта братия хлынула наружу. Многие отряды Дориата переброшены на северную границу, и я не могу обеспечить тебе достойное сопровождение туда, куда ты хочешь. Потерпи немного, — он ласково улыбнулся.

Лютиэн невольно подумала о Галадриэль — её, кажется, двоюродной племяннице, внучке Ольвэ. Пусть она не была нолдиэ даже наполовину, но она разительно отличалась от здешних эльдиэр. Она была свободолюбива, порывиста, но и спесива, и высокомерна, как здешние придворные. И она была ученицей её матери — Мелиан соглашалась учить немногих, но между ней и немногими её учениками всегда были крепкие узы. До Галадриэли и помимо её самой, у Мелиан был лишь один ученик — Трандуил, сын Орофера. Даэрон же был одарен сверх меры, и в наставничестве не нуждался.

Но Трандуил тоже был на границах. Как и Келеборн, как и Мальгалад, Белег. Даэрон несколько раз отлучался туда, передавая королевские депеши, а она сидела здесь, запертая, как диковинная птица с редким голосом, который домочадцы еще чаяли услышать.

Лютиэн встала и, поцеловав Элу в щеку, выскользнула из зала, направившись в свои покои. Всё же, присутствие Галадриэль дало полезные, пусть и горькие плоды: небольшая коллекция аманских трудов, авторства нолдо Румиля, ванья Элеммирэ, и еще парочка голодримских томиков с сонетами и небольшая книжица для детей тэлери, повествовавшая в частности о том, как построить маленький легкий кораблик или призвать Уинен в час беды. И о том, что Оссэ можно усмирить квашеным крабом и засахаренными цветами персика — вот уж удивительно! За ними приходилось ездить в далекий Валимар.

Лютиэн зажгла светильники, ухватила с высокой вазы гроздь винограда и растянулась на постели наедине с тэлерийскими сказками.

…Её звали Олмэнель, дочь волн и утёсов. Одна из бесчисленных дочерей Ульмо, а может, и самих Оссэ и Уинен. Все дети волн имеют звериный облик — они принимают облик эрухини лишь на северных берегах Арамана, где лёд перемешан с песком. Они сбрасывают свои серебристые шкуры, иногда в чернильных пятнах; бесчисленные лоар они могут сидеть на утёсах и расчесывать длинные волосы. У кого они черные, у кого — золотые, а у кого цвета морской пены. Их песни достигают облаков — они поют о своей судьбе двум королям — Вайлимо и Сулимо, о том, как незавидна она, когда ты лишь дитя воды и камня, не имеющее собственного орэ и фэа.

— Отчего же пастыри деревьев имеют души, отчего же незнакомые, каменные дети Аулэ обрели души, но мы — нет?

Плач Олмэнель разносился над Араманом, и более всех она не покидала высокий, солёный от пролитых её слёз утёс. Плач смешался с шумом волн и превратился в дивную песнь, и услышал его один из сыновей короля…

Лютиэн возбужденно болтала ногами — носки то и дело путались в складках легкого балдахина, и за половину ночи и пять свечей Олмэнель и принц Вилинвэ успели не только заговорить друг с другом, сумев найти общую речь с помощью старой и седой чайки, но и отправиться в долгое путешествие по берегу — вглубь материка дочь волны не могла ступить, не испросив разрешения своего создателя, но Ульмо был преисполнен других забот и не слышал одинокого плача, давно ставшего шумом прибоя. Принц же долгое-долгое время не появлялся при дворе, чем немало обеспокоил отца. Тэлери один за другим отправлялись на поиски сына короля, но возвращались, так и не находя его. Море было на стороне влюбленных, и уносило в пучину любые их следы, подарив им вечность наедине.

В вазе закончился не только виноград, но и пяток яблок, и даже диковинный красный апельсин, то ли кислый, то ли сладкий — увлеченная Лютиэн не разобрала вкуса.

Раздался стук в дверь, и голос компаньонки оповестил, что настал новый день.

У принцессы достаточно обязанностей: утешение народа, исцеление душевных мук страждущих и улыбка для тех, кто меньше всего заслуживает милости короля. Отец и мать не торопились учить её быть королевой, ведь знали — впереди еще долгие-долгие годы незамутненного счастья, поделенного лишь на троих. В узкий семейный круг Элу никогда не пускал посторонних, даже старинного своего друга Даэрона или брата Эльмо, давно имевшего собственную. В их уютном мирке всегда было трое: он, и возлюбленные его жена и дочь.

Лютиэн от самого рассвета витала в облаках. Вчерашний её вид был хмурым, а настроение — тоскливым, поэтому Тингол лишь порадовался перемене. Мелиан отламывала кусочки лембаса, испеченного на вине с изюмом, и неотрывно глядела в пламя камина.

Но Элу и без того знал, и был уверен: его драгоценной супруге ведомы все его мысли и чаяния, и потаенные уголки тяжелых дум. Особенно долгое время после визита Лютиэн он раздумывал о детях — время весны его еще не ушло, и он любил жену, и неоднократно делили они ложе, открывая новые и новые радости единения. Но их единственную дочь снедала тоска — с затаенной грустью и завистью она смотрела на Галадриэль, окруженную братьями. Он и сам хотел вновь услышать детские вопли и заразительный смех под сводами Тысячи Пещер.

Мелиан смотрела в пламя так, точно оно таило в себе секреты грядущего, и они сейчас отверзались перед ней, и селились под серой радужкой её неземных глаз.

— Еще будут дети, Эльвэ, — произнесла она. — Будет и смех, и крик их в этом зале.

— У нас? — спросил он, пытаясь скрыть в голосе волнение. Лютиэн вернулась из своих заоблачных далей и впилась в лицо матери взглядом.

Мелиан не ответила вслух. Лишь её голос тронул их супружескую связь на уровне сердца и шепнул:

— У тебя.

История обрывалась почти у самого конца. Страницы были изъедены солью и были порядочно измяты — признаться, каждый бы нашел особенное очарование в том, что история обрывалась именно так. На середине строки, когда Вилинвэ, стараясь удержать возлюбленную подле себя, из глупости ли, или из себялюбия, возобладавшего над любовью, нашел спрятанную серебряную шкуру в чернильных пятнах и сделал из них парные плащи. Олмэнель горько плакала над собственным плащом, сжимая в дрожащих кулачках застежку, изящную брошь нолдорской работы, изображавшую альбатроса с одним крылом. У Вилинвэ она являла собой лишь крыло, увенчанное пеной облаков, к которым когда-то стремилась Олмэнель.

— Занятная история, — заметил голос с легким акцентом. Лютиэн встрепенулась и захлопнула книжку. За ней оказалась Галадриэль, бывшая её владелица — она стояла на пороге дворцовой библиотеки, держа известный труд Даэрона «О толкованиях». Он когда-то очень давно собрал и записал все известные мориквенди символы и знаки, использовавшиеся квенди до изобретения кирта. Все они очень отличались между собой, имели по ряду непохожих значений, и Даэрон истратил не один десяток лет на классификацию и историю каждого значения. Несмотря на популярность кирта, многие из них использовались по сей день народностями нандор и лаиквенди. — Когда-то давно я даже верила в это, — задумчиво сказала Галадриэль. Затем она поймала взгляд Лютиэн, устремленный на книжицу, — Ах, это посоветовал мне Келеборн. Говорит, труды Даэрона — лучшие учебники о вашей жизни и истории.

— Не легче ли расспросить нас самих? — фыркнула принцесса. — Мы влачим нашу жизнь в унылой и серой праздности, ни с кого бы не убыло поведать хоть толику наших историй. У каждого своя история, а Даэрон не расскажет их все так, как надо. Пусть он и великий менестрель.

Галадриэль изогнула золотистую бровь и откинула за спину длинную прядь распущенных волос. С такими дивными волосами не требовалось и венца — достаточно было заплести их вокруг головы и уложить, как корону. Келеборн, как ей показалось, был сражен в тот же день, когда внуки Ольвэ прибыли в Дориат со своей прекрасной сестрой.

Нолдиэ указала на лавку, на которой устроилась Лютиэн:

— Я могу присесть? — и села, не дождавшись ответа. Она решительно отложила труд Даэрона в сторону и без стеснения заглянула в сборник сказок.

— Ты говорила, что история об Олмэнель и Вилинвэ тоже нравилась тебе когда-то. Отчего же теперь не так?

Галадриэль пожала плечами.

— Она утратила свое очарование, когда я повстречала их вживую. Мой дядя, — она запнулась и слегка скривилась, — поведал мне их историю. Тот мой дядя, который из нолдор, — поправилась она, скривившись снова, — Вилинвэ — другой мой дядя, первенец Ольвэ, и реальная их история показалась мне не такой романтичной и прекрасной. Олмэнель была дикаркой, живущей в собственной башне на краю мира — там, где начинаются Льды, — она запнулась. — Да. Я бывала там — в детстве, с бабушкой Индис, а потом с братьями — в поисках приключений и подтверждений тех самых сказок. Но там была лишь эта башня. Вилинвэ построил для своей жены Жемчужный Дворец, и украсил колонны и входы алыми кораллами, а по центру каждого коридора или галереи всегда были крохотные ручьи-канналы, и эльдар ходили по тем галереям, разделенные узкой полоской воды. Мы пускали там кораблики…

— А у них появились…? — Галадриэль качнула головой — блики на волосах скользнули следом, играя.

— Нет, Лютиэн. Это одна из причин, отчего так Ольвэ недоволен выбором Вилинвэ. Мы — единственные его внуки.

— А что серебристые плащи?

Галадриэль внезапно лукаво улыбнулась.

— Знаешь, о чем я сейчас подумала?

— О чем?

— Твоего отца ведь тоже называют Серый Плащ. Не из шкуры ли морского льва он? — она хихикнула. — Вилинвэ тоже прозван Серым Плащом. Олмэнель — Серой Леди. Она любима в народе, танцует всегда причудливые танцы и поет странные песни. Их любви посвящены самые известные песни в Альквалондэ. Говорят, у них была очень пышная свадьба… Но тогда и отец мой не достиг юношества.

— У моего отца лисий плащ был, — принцесса призадумалась. — Он рассказывал, что серебристые лисы водятся по ту сторону Синих Гор. Он носил этот плащ еще у Куивиэнен.

— Вот как.

Лютиэн смотрела на нолдиэ с мгновение, размышляя, и спросила, дернув себя за темную прядь:

— А какого цвета у неё волосы?

— Белые. Белее, чем у твоего отца. И руки, — неожиданно поделилась нолдиэ, — руки грубые, как у старой пряхи. Неудивительно, если правда то, что она сама построила ту башню — она такая высокая! Жаль, она покинута. Я видела её лишь несколько раз — почти всю жизнь они проводят в странствиях, но редко останавливаются в той башне, где стали супругами.

— Супругами? — изумилась Лютиэн. — Разве празднество было не в доме короля?

— Было. Но сам союз они заключали как наши предки — наедине друг с другом и с самим Эру. Много ли нужно для этого? — Галадриэль смяла рукав белого, расшитого золотыми лилиями платья и повертела в пальцах. — Думаю, они нигде не были счастливы, как там. История, — она взглядом указала на подпорченные страницы, — закончена именно так, как надо.

Стояла башня у солёных скал.

Жила в ней дева, но кто-то её

Украл.

Море бросалось в окна и двери

Никто не услышит, никто не ответит.

Жила-была дева, пены белей,

Призрачней сумерек, утёса твердей…

Она башню сыскала…

Себе ли под стать?

Украл её принц — и её не сыскать.

Где же ты странствуешь, дева морей

Стало ль под Древами хоть на каплю

Светлей?

— Странная песня, — резюмировала Лютиэн. — Мама рассказывала, что в Амане не знают горестей.

— Так и было, — Галадриэль разгладила невидимые складки на коленях. У неё были острые и тонкие, как у кузнечика, коленки. Золотистое платье только придавало её очертаниям причудливости. — Но еще до моего рождения. Грустные песни… вошли в моду, и их было довольно много, когда умерла первая королева нолдор, Мириэль Сериндэ. Феанарионы…это её потомки.

— Она была нолдиэ? — Галадриэль кивнула и снова уставилась куда-то вперед. Потом вздрогнула, пошарила рукой рядом — схватила подзабытую книжицу Даэрона. Вознамерилась было уйти, исчезнуть, будто бы она сказала что-то, попирающее чью-то память. Лютиэн остро ощутила запах стыда и опутавший нолдорскую принцессу холод. И она бросила ей в спину высоким голосом:

— Чему тебя учит моя мать?

Та остановилась, и бросила сухо через плечо:

— Видеть, не вмешиваясь. У меня есть дар предвидения.

И ушла.

Лютиэн наклонилась и огладила белый крохотный цветок, проклюнувшийся у её ног. Предвидение…. Это то, чем она обделена, в силу рока, что довлел над ней. Она чувствовала его дыхание, и сковывающие грудь цепи — оттого и силилась вырваться, пробить грудью хрупкой диковинной птички стальные прутья клетки, чтобы хоть раз увидеть настоящее солнце, не скрытое пеленой чар.

Маблунг обнаружился в сторожевой, в компании еще пары воинов, вернувшихся из заставы. Обнаружив советника в дверях, последние двое сразу же вскочили и поклонились. Маблунг лишь повернул голову и окинув всполошенного, вымотанного Даэрона взглядом. Понимающе хмыкнул:

— Потерял кого? Так здесь только мы.

— А Её Высочество? Она не явилась к ужину.

Маблунг расхохотался:

— Неудивительно, что птичка твоя упорхнула! Если ты и впрямь ходишь за ней, как привязанный… Оставь малютку Лютиэн в покое. Пояс своей матери она точно не пересечет.

— Как знать, — фыркнул советник. — Это твоя обязанность, знать всё и всех, входящих или покидающих Менегрот.

— Значит, — невозмутимо парировал Маблунг, — Её Высочество его не покидала.

Менегрот дрожал. Лютиэн видела танец камешков под ногами, дребезжащие на невидимом ветру лепестки цветов нифредиля, всюду следовавших за ней и отмечавших её след. Она просила высокую траву скрыть эти следы, и трава послушно гнулась, оплетая белые головки и прижимаясь к земле, словно мать с ребенком во время ненастья.

Лютиэн торопилась вперед — к водопадам на северной границе, прежде таким исполненным света и солнца — какие они сейчас?

Темный конь несся стрелой, и силой, полученной от матери, Лютиэн отводила все преграды с пути. Пришлось подговорить Маблунга, оставив ему целую корзину увеселительных романов с дворцовой библиотеки чьего-то сомнительного пера. Даэрон, должно быть, люто оскорбится и вздернет нос повыше, когда увидит, что дориатские эльдар предпочитают не только его стихи, а короткие фривольные новеллы фалатрим.

Лютиэн как-то удалось побывать в Гаванях Фаласа: Кирдан тогда оказал отцу и дочери королевский прием, и она целыми вечерами бродила, сопровождаемая стайкой фалатримских девушек, по душным пряным садам, вдыхая сладкие ароматы апельсинов и грейпфрутов. Там, в диких зарослях она иногда видела стайки разноцветных говорливых птичек, бездумно повторявших какие-то смешные слова. Девушки, хихикая и прикрывая лица жемчужными и лимонными рукавами, поделились, что очень часто в эти сады забредают моряки в поисках покоя после игрищ Оссэ в море.

Родной Дориат после жарких танцев под звёздами среди сладких, плывущих над соленым берегом ароматов и игривых историй, рассказанных девушками и юношами у костра, казался холодным глотком из лесного родника. Дремучий, монолитный и непоколебимый. К чему эти фривольные морские истории о русалочках или юношах в серебристых шкурах и со смоляными волосами (так похожие, кстати, на Аманские сказки), когда дома всегда ждет верный Даэрон с новым сборником сонетов, воспевающих её красоту в тысячный раз? Лютиэн хихикнула своим мыслям и погладила холку коня. В ушах засвистел ветер.

Птицы и звери принесли вести быстрее, чем принцесса ступила во владения пограничников. Белег встречал её сам — остальные синдар и нандор не могли отвлечься, сосредоточенные по всему периметру Пояса, и появление своенравной принцессы было…не ко времени.

Белег подхватил жеребца под уздцы и подал принцессе руку, но она спокойно спрыгнула на землю сама, стащив с крупа объемистую сумку. Судя по её размерам, принцесса собиралась серьезно. Синда повел рукой по лбу, гадая, что же делать дальше. Но Лютиэн шустро засунула руку в сумку и извлекла на свет большой куль, от которого исходил мягкий травянистый запах.

— Держи, доблестный страж границ, — в его серых глазах плясали смешинки, — в награду за службу.

Лютиэн потянулась на носках и звонко чмокнула синда в скулу. Страж хмыкнул, мимолетно тронул щеку, стрельнув глазами за спину принцессы, и понизил голос до шепота:

— И всё равно я вас не проведу на границы.

Принцесса фыркнула и тоже понизив голос, указала на делонь, что виднелась в кроне высокого бука:

— Мне не повредит, если я увижу мир за пределами Дориата хотя бы оттуда.

— Там нет мира — только долина детей Унголиант, — возразил Куталион. Решимость его, как лёд, тронулась.

— Такая же часть Арды, как и Дориат. Как я могу называться принцессой, если не знаю, чем именно заняты воины королевства?

— Достаточно того, что знает ваш отец, моя принцесса.

Белег помнил, что и в пору детства Лютиэн с ней было тяжело сладить, и немногие имели на неё управу. Он тогда был всего лишь одним из немногих — воин, почти всю жизнь свою проводивший где-то на границах вдали от Менегрота, внушал лишь восхищение и уважение, нередко граничащее у детей с опаской. Но принцесса его никогда не боялась, и с возрастом становилась лишь упрямее и — если осмелиться подумать — не в пример наглее.

Если Мелиан силой своей еще не заставила повернуть дочь назад, значит можно считать, что королевское дозволение получено.

— И я умею исцелять! — взволнованно щебетала девушка, пока синда взваливал на плечи её нехитрую поклажу и начинал вязать верёвку, чтобы подняться с принцессой на делонь. Конечно, вряд ли там найдется подходящее для неё ложе… — Ой. Верёвка?

— Вы умеете лазать? — удивленно спросил Белег. Лютиэн только фыркнула и подобрала легкое платье, под которым виднелись охотничьи штаны — и заткнула полы за пояс. А потом проворно, почти совсем как Неллас, взобралась по стволу первой. — Признаться, я удивлен.

— Что я, принцесса иатрим, умею лазать по ветвям? — в кроне зазвенел её смех. — Белег, это ты меня удивляешь.

Делонь казалось хрупкой — пусть она была сложена из идеально подогнанных досок, скреплявшихся друг с другом без вспомогательных средств, вроде клея или металлических скоб. Там была нехитрая крыша, сплетенная из живых ветвей. Лютиэн почувствовала лишь слабый отблеск вмешательства неизвестного нандо, но бук, на котором было расположено укрытие пограничников, вовсе не был против подобного… соседства.

Несколько эльфов спали, укрывшись в спальных мешках — их луки и легкие ножи лежали тут же, у изголовья. Из-под покрывал торчали только заплетенные (видно, что давно) волосы и приметные острые уши, их покрасневшие от холода кончики.

Белег взобрался тихо и быстро и, приложив руку ко рту, призвал к тишине. Лютиэн уже скинула мешающееся дворцовое платье (Куталион вежливо отвернулся, хотя под платьем она была вполне себе одета) и, заткнув его в своей мешок, последовала за ним — по невидимому раньше переходу, соединявшему целую сеть делоней. Эта часть леса всё больше и больше походила на улей, хотя здесь не было даже светильников.

— Костры мы разводим на земле, но спускаемся мы изредка, — объяснял эльф, пока они перемахивали с дерева на дереву. Он поддерживал её за руки, позволяя перепрыгивать самостоятельно, но Лютиэн в своих мягких сапогах, позволявших чувствовать каждый сучок на ветке, будто она была босой, чувствовала себя рожденной для того, чтобы белкой скакать так вечность. — Иногда мы согреваемся вином, тогда нужно растирать им тело…

— Растирать?

Он рассеянно кивнул.

— Только белым и крепким, такое делают не в Менегроте… Вельможи не приемлют солдатского питья, — он усмехнулся и забавно шевельнул ухом. — Только вы, принцесса, и не вздумайте просить попробовать его — не то ваш отец вовсе не оставит нам никаких методов обогрева.

— А я ему ничего не скажу, — клятвенно пообещала Лютиэн. — А если заканчивается?

— Если заканчивается…. — он замялся, а потом резко свернул куда-то влево и вниз, увлекая принцессу за собой по крохотным ступенькам. Он подхватил её на руки, и вскоре они оказались в каком-то совершенно необычном месте. — Это дупло. Вы раньше таких не видели?

— Нет…

Это и вправду было дупло — глубокое и большое, под стать этому гигантскому дереву, сторожащему северную границу. Внутри было тепло и сухо, а в щербинах на…потолке?.. гнездились светлячки, мало-мальски освещая помещение. Здесь всё было обустроено, как для походного жилища — в стенах выдолблены небольшие полочки, укрытые шкурами, служащие лежбищами, сплошь натянуты веревки, где сушились травы и чьи-то портки. Откуда-то лилось тепло.

— Мелиан подсказала нам это место, — сказал Куталион, отпуская её руку. Лютиэн завороженно уставилась на очаг — он был в самом дальнем углу, и дым сочился вверх по какой-то расселине, служившей дымоходом. — Когда-то очень давно, еще до больших Белериандских войн, по всей земле сражались только валар и майар… В это дерево тогда попала молния, но не сожгла его полностью. Оно — память о весне Арды.

— Как красиво… Удивительно. А как дерево называется? — она провела рукой по внутренней части могучего ствола — древесина отзывалась теплотой и легким покалыванием.

— Да так и называется. Туилэ, в честь ранней весны. Принцесса, если вы хотите остаться, располагайтесь у очага — я поставлю ширму, чтобы никто не тревожил вас.

Она нахмурилась.

— Это казарма?

— Нет, скорее… лазарет. Вы же говорили, умеете лечить?

Он усмехнулся в ответ на озадаченный кивок Лютиэн. Конечно, сейчас было еще относительно спокойно, да и стражи северной границы давно не зеленые юнцы, чтобы не уметь правильно сгруппироваться при падении с насиженного места и не напороться на неудачно торчащий сук. Местные лекари давно были привычны и к фонтанирующей крови, и к осколкам дерева и костей в тканях. Но сейчас такого не должно было случиться — орки давно уже узнали вкус иатримских и нандорских каменных стрел и привыкли обходить Дориатский Пояс стороной.

— Мне сосредоточиться на недугах от яда? — вдруг спросила девушка, отвлекая его от мыслей. Она указывала в стороне сушащихся растений. У стены, где лежанки, были сдвинуты ящички с уже рассортированными травами и готовыми мазями и сборами. — Запах солодки. Он выделяется.

— Здесь много пауков, — извиняющимся тоном сказал он. — Поэтому заготавливаем впрок.

В его глазах сквозило совершенно детское любопытство.

— Вы сами?

— Да, мы сами, моя принцесса. Располагайтесь и отдыхайте. Из пищи у нас только вяленое мясо и корешки, но их можно сварить с травами, которые вы здесь найдете. А я уже вынужден откланяться, — он отступил в сторону выхода. — С рассветом я заберу вас, чтобы показать саму грань. Будьте готовы.

Лютиэн отвлеклась от изучения содержимого коробков и царственно кивнула.

Сколько здесь всего интересного! Она лечила песнями, но мама была уверена, что ей следует знать все растения Дориата и их применение. Мама нередко говорила, что даже такие ядовитые травы, как аконит или белладонна, могут применяться в медицине. «Всё есть яд, и всё лекарство», так она любит говорить. «Определяет всё лишь доза». А для целительных песен она должна была представлять себе, что и как именно лечит. Сила айнур и их наследников — в воображении, как зарастают поврежденные сосуды, как восполняются клеточки крови и она начинает течь к сердцу, чтобы очиститься и вновь наполниться жизнетворной силой… Тот же аконит применяется, чтобы тело боролось с воспалившейся раной и перевозбужденным от потрясений мозгом. Лютиэн вертела коробки с мазями и взволнованно считала часы до рассвета, укрывшись за поставленной ширмой.

Белег явился, как и обещал — с первыми лучами солнца. Должно быть, ему было виднее, ведь здесь свет давали только ворохи желтоватых светильников в мягких телах светлячков да тлеющие лучины очага. Лютиэн спала крепко — как не спала еще доселе в Менегроте. Её разбудили мягким шелестом по ширме — эльф не осмелился заглянуть.

Она вскочила, как всполошенный заяц — на ходу приглаживая растрепавшуюся косу и перехватывая волосы лентой, соорудив мягкую заплетенную гульку под затылком. Она уснула, в чем и явилась — в охотничьем костюме из добротной кожи, прямо поверх пушистых покрывал, укрывшись чьей-то теплой шкурой. Признаться, в ней было очень жарко, но разморившись, она поленилась искать что-то полегче.

Лютиэн наскоро плеснула в лицо воды из стоявшей рядом бадьи и поторопилась вслед за воином наружу. Как нехорошо было заставлять его ждать!

— Ваше высочество.

— Моя принцесса…

Она привыкла улыбаться мягко, не показывая зубов и лишь слегка приподнимая уголки губ — как учил манерный синда наставник, а вездесущий Даэрон только вторил ему. Здесь, среди таких же, как она (но она лишь — временно) вольных эльдар она улыбалась широко, чувствуя, как расцветает в груди долгожданный, вырвавшийся наружу свободолюбивый дух.

Как и дома, её сопровождали под конвоем. Не нюхавшие крови юноши и молодящиеся мужи весело перешучивались и одаряли её улыбками — ласковыми, отеческими и смеющимися. У Пояса гомон поутих.

— Он устроен так, что мы отсюда видим всё, что происходит снаружи. Нас же не видит никто.

— А если это такой же синда, как и мы?

Один из сопровождающих пожал плечами.

— Мы обычно ходим вдоль Пояса или в его пределах. Редко кто выходит далеко — сами понимаете, моя принцесса, редкий глупец пойдет в ту долину.

— Тут ты прав, — согласился Куталион. — Но раньше, до прихода голодрим мы выходили и туда, нагоняя тварей, чтобы не дать расплодиться им еще пуще.

— Разумеется, королю об этом говорить не надо, — подхватил другой, постарше — у него еще правое ухо было словно кем-то покусано. Белег ткнул его локтем в бок.

— А что вы видите, принцесса?

Лютиэн подумала, что она и не заметила бы Пояса — в то время как сородичи описывали его как легкий или тяжелый клубящийся туман, она видела лишь колеблющуюся легкую пелену. Она лишь немного искажала окружающее пространство, как будто она смотрела на расстилавшийся перед ней перелесок сквозь пламя, только без красно-рыжих отблесков. Она пожала плечами.

— Небольшой перелесок. Вроде пусто. Мы можем пойти дальше?

— Нет, моя принцесса. Там дальше есть водопад, но сейчас уже холодно, так что он замерз… Он еще одна условная граница, и твари Моргота сторонятся его, так как глас Вайлимо в нем силен. Но сейчас там только лед и скользкие камни. Опасно.

Пришлось лезть на еще одну делонь. Её оттеснили поближе к стволу, в нишу из густых хвойных лап и шишечек, где она сидела, как в хрустальном нарядном домике. Синдар получили четкое распоряжение: в случае каких-то волнений хватать принцессу в охапку и волочь как можно дальше от границы, несмотря на сопротивление. Там передать её другому отряду и ждать распоряжений…

Лютиэн разрывалась между желанием увидеть настоящий бой и настоящих орков, с их уродливыми лицами, с которых пропал весь эльфийский свет, и между желанием как можно дольше задержаться здесь — от вида захватывало дух.

Это была серая, сияющая на осеннем, уже холодном солнце долина, напоминающая щербатое старое блюдце. Кое-где виднелись чернильные пятна голодримских стоянок, тяжелые пики — белые на фоне чернеющего за ними Дортонионского перевала. И всё это великолепие было вперемешку усыпано каменными осколками и клочьями белого пепла, чьими-то остывшими останками, кусками покореженных тел…. А еще отсветом на белой стали доспехов рыщущих по долине западных эльдар. Красный стяг со звездой.

— Видно, Маэдрос уже собирается уходить, — выдохнули над ухом. Лютиэн обернулась: Белег. — Это хорошо, значит, волноваться не о чем.

— Пауки все…всё?

Она тут же прикусила губу, устыдившись внезапного косноязычия, но страж только покачал головой на её вопрос.

— Это вряд ли. Они твари хитрые и живучие. Какая-то малость забилась подальше в подгорные норы, как обычно, самые слабые… Но и они могут доставить проблем, если отъедятся на заблудших путниках. Но Маэдрос что-то задержался.

— А почему?

Белег пожал плечами.

Ходил один слух… Двое из того отряда, что совершали вылазку, пропали без вести во время того, как дрогнула половина Белерианда — от того грохота и извержения жаждущей крови и спасения черной лавины дрожали даже тонкие фарфоровые блюдца в нижнем Менегроте. Там попросту некому было выжить. Чудо, что лорд Келегорм, руководивший вылазкой, отделался столь малыми потерями.

Но лорд Маэдрос, и присоединившийся к нему несколькими днями позже, лорд Маглор всё искали и рыскали по развороченному пепелищу. До Дориата долетали лишь обрывки новостей — слать приходилось лишь птиц, ибо дружелюбный ранее к нему народ Келегорма лишь сновал туда-сюда без остановки и отдыха. Добивали выживших тварей, рыскали внутри гор, засыпали обнаруженные тоннели — выжигали и выскабливали заразу, как гной из десен.

Тингол, наверное, не дал бы и трех дней на поиски — особенно, если бы это происходило во дни Белериандских войн, когда еще пал Дэнетор, и двое выживших владык Белерианда поодиночке сидели в своих крепостях, пока враги сужали круг. Кто не успел спрятаться — виноват сам. В приоритете короля всегда было выживание большинства — и этот урок каждый переживший ту бойню мориквенди усвоил накрепко, как молитву Тинталлэ, и редкий сорвиголова присоединился бы к войнам этих западных гордецов с неостывшими головами.

Лютиэн чувствовала запах смерти — острый, и горький как пепел. Серая дымка таяла и опадала, обнажая неприглядную действительность. Медленно, неторопливо, а на самом деле — измученно и вяло голодрим снимались с места, вьючили коней и освобождали мертвую долину от присутствия живых. Арда будто бы сделала тяжелый, долгожданный выдох.

Деревья спорили, сколько еще они так — наглецы в каменных крепостях своих — протянут. А ведь они такие же дети Белерианда — покинутые, лишенные милости Валар. Сколько бы ни взывала сама королева Дориата к западным Властям, всё без толку. Так выглядела война: не царственный пир во славу жизни, и гордые песни о подвигах и славе, гремевшие в Тронном зале, а серая, потрескавшаяся земля, иссушенная до последней капли жизни, и вереница живых, оставляющая её. Они шли туда, где еще росла трава, где еще летали мелкие птицы и надоедливые насекомые — здесь же не было ничего.

— Принцесса, пора возвращаться.

Она споро спустилась и ухватилась за поданную обветренную ладонь Куталиона. Он пытливо заглянул ей в глаза, стараясь увидеть страх или отвращение, или поражение перед самой собой. Огоньки в её собственных глазах немного поутихли, но решимости она не утратила.

Отец уже выслал отряд за дворцовой беглянкой, но пока они достигнут её временного убежища, еще было время. Лютиэн оставшееся до заката время провела за растиранием корешков и измельчением лекарственных ингредиентов в небольшой ступке — руки требовали занятия, и не было ничего лучше для разума, жаждущего жизни и творения, чем заготовления снадобий для доблестных воинов границ. Наверное, это и хотел показать ей Белег? Отвратить её от последующих вылазок, загасить желание проникнуть за Пояс — вполне в духе отца или даже Саэроса, его любимого советника. Признаться, она, наверное, порядком извела беднягу-нандо, но всё её выходки он заслужил. Даже до мелочного признания Даэрона лучшим в малевании гравюр для дворцовых летописей, и подмены алых чернил на карминовые для конкурсной работы Саэроса. Ах, как важен оттенок для передачи трагичности боя народа нандор, внесших свой вклад в победу Серого Плаща!

Краска не делала пролитую кровь лучше или хуже. Кровь — это кровь. Лютиэн хмуро перетолкла листья бессмертника и уставилась на рецепт, найденный здесь же, в ящичке. Следом был чабрец — похожие отвары делали и в Менегроте, только перемолотые в порошок листочки укладывали в шелковые кульки и опускали в чайник с горячей водой. Подобный отвар пили особо слабые духом или истощенные разумом — как тот же Саэрос после памятного позорного поражения. Или Лютиэн, когда в далеком детстве пугалась темноты под кроватью…

Но рецепт предполагал изготовление не чая, а бальзама — настойки более крепкой, еще и с добавлением спирта. Тут Лютиэн побоялась прогадать и впопыхах испортить лекарство, поэтому решила оставить достаточное количество заготовок, а уж местные умельцы завершат сами.

Мама ждала её в своем излюбленном месте — в саду. Лютиэн препроводили туда строгие конвоиры отца с таким видом, что пусть даже вторжение Моргота или ей нужно будет очень срочно и тайно отлучиться в туалет — они ломанутся следом за ней, и нюхательным платком не отмашешься.

Мама вертела в тонких пальцах надломленный алый цветок с тонкими ниточками-усиками, тянущимся от самой сердцевинки наружу. Мама такие цветы не сильно жаловала, но вместе с остальными огненными цветками они росли в потаенном уголке сада, куда добредал не каждый.

— Ветер сорвал, — пояснила она. — Жаль, он был особо пышным. Но он еще сохранил запах.

Как мама могла учуять аромат в том, что аромата не имеет? Лютиэн послушно взяла тонкий стебель и вдохнула полной грудью. Однако, он был…

— Некоторые цветы источают запах после смерти, — заключила Мелиан. — Удивительно, правда? Даже я, майэ Ваны, не встречала еще такого среди растений. Бери инструменты.

Мелиан редко когда вмешивалась в вольную жизнь сада. Еще в начале его создания она песней дала им понять, где разрастаться, когда цвести и когда засыпать. Редко когда они вызывали недовольство королевы. Лютиэн послушно взяла ножницы и сапку.

Некоторые из них увяли, и требовалось обрезать усохшую плоть от еще живой, чтобы на неё не уходили лишние силы. Тяжелые бутоны склонились к земле, и стебли были не в силах выдерживать их вес. Мелиан работала сама, никогда никому не позволяя вмешиваться. Лютиэн стояла рядом и молча наблюдала, подмечая малейшие изменения в картине цветника. Давно она не была здесь.

— Цветы Итиля разрослись… Раньше их не было так много.

— Что-то дало им силы жить, — согласилась мама, не отвлекаясь от сопротивляющихся срезу камелий, густо переплетенных с огненными паучьими лилиями. — Милая, помоги мне.

Лютиэн аккуратно расцепила тоненькие стебельки, высвобождая еще не расцветшие бутоны. Растение было поражено жучком или еще какой гадостью, и быстро увяло, не дав миру своих красок. Мелиан выкопала луковицы и положила их у дорожки, и приказала стражнику послать за смотрительницей сада.

— Мелуиль могла и не заметить такого, — Лютиэн протянула матери корзинку, и Мелиан сложила туда ножницы, сапку и какую-то еще длинную иглу. Поверх легли пышные, во влажных искрах мертвые бутоны — но Лютиэн уже учуяла их разрастающийся тонкий запах.

Мелиан кивнула.

— И все же, камелии чуть не погубили лилии.

— Ты ведь даже не особо любишь их. Это любимые цветы дяди Эльмо.

— Но разве это повод забрасывать их? Мелуиль, — придворная эльфийка склонилась, комкая в кулачках полы нежно-розового одеяния. — Собери луковицы…ты знаешь, что делать.

Мелуиль приняла из рук принцессы корзинку и скрылась за поворотом. А мама обхватила её за запястье и увлекла вглубь, подальше от посторонних глаз.

Лютиэн шла позади, не наступая и кончиком туфли на тень матери. Мелиан многозначительно молчала, лаская пальцами знакомые цветы. Они тянулись к ней, как к живительному источнику, и с благодарностью впитывали силу.

— Тебе понравилось то дерево, где ты оставалась две ночи?

— Да, мама. Оно похоже на те, что растут в Менегроте и прорастают сквозь его своды.

— Это верно. Они дети саженцев, спасенных мной из Альмарена. Подобных нет больше нигде в Арде, даже в Валиноре.

— Мне становится грустно при мысли от того, сколько детей Йаванны погубил тогда Мелькор, когда обрушил Светильники. А их уже нигде не встретить.

Мелиан кивнула, поощряя её мысль. Лютиэн уставилась на собственные пальцы: они были белыми и холеными, но в свежих царапинах от вылазок по древесным исполинам вблизи Пояса. Руки её матери были не грубее, но она ведь майэ.

— А ведь он все еще на свободе, и это Валар выпустили его.

— Мы не можем винить их, не зная помыслов, — мама повернулась к ней. На миг в её глазах почудился отблеск заокраинных звёзд — предвечных светильников, что были в Эа до Варды. — Если на сотворенное зло отвечать тем же злом, его порочный круг никогда не разомкнется.

— Но разве он стал добрее после того, как ему дали шанс? После того, как он познал радости жизни в Благословенном Краю? Среди света Древ?

— В нем нет благости, но есть неисчерпаемая жажда. Она была с ним до сотворения, останется и после него, Лютиэн. Разве желание света — зло? Отвержение его — зло? Но ведь синдар отринули свет Древ, за память о котором гибнут нолдоли, а Мелькор возжелал его до крови.

— Я запуталась, мама.

— Это загадка, — Мелиан грустно улыбнулась. — Загадка, данная нам самим Эру. Боюсь, ответ мы еще не скоро найдем… В чем заключается зло? Откуда оно рождается? А откуда рождается зависть? Вопросы бесконечны, как бесконечен сам Замысел. Клубок слишком спутан.

Лютиэн неопределенно кивнула в ответ.

— А что до жизни там, за Дориатом? Что ты видела?

— Я видела голодрим. Белег предполагает, что они не уходят, потому что все еще кого-то ищут.

Пальцы Мелиан замерли, перестав вычерчивать узор на скамье.

— Мне понравилось, — неожиданно громко сказала Лютиэн. И смутилась: слышал ли кто? Мама мотнула головой, показывая, что она может продолжать. — Мама, они ведь все сражаются за то, чтобы мы жили в мирной стране. В том месте, где я ночевала, сейчас лазарет. И хоть я не видела там тяжелораненых (но у пары эльдар были переломы ног и вывих плеча), мне внезапно подумалось: а что делаем мы? Здесь? Отец скажет, что мы уже свое отвоевали…

— И будет прав, — Мелиан отвернулась. — Я искренне сочувствую голодрим, дочь моя. И пусть ты знаешь страшную правду о них, и все равно не чувствуешь к ним ненависти, как твой отец — и это и есть благо — но упускаешь из виду главное: это еще не всё. На том беды их не закончились, и всё только впереди. Мы не можем позволить хоть крупице зла проникнуть в наши стены.

— Голодрим из дома Арфина здесь. Отец даже рад их присутствию. Он полюбил Финрода и делился с ним чертежами и секретами Менегрота.

— Это так.

— Но я не говорила об этом, мама, — Лютиэн разгладила складки платья. — Я тоже…хочу пойти на границы.

Мелиан вскинула на неё яркий, нечитаемый взгляд. У неё перехватило дыхание и она поспешно добавила:

— Я не хочу сражаться, но я хочу хотя бы быть с ними! Врачевать и приносить им пользу.

— Разве ты не достаточно делаешь, исцеляя деревья нашего леса? — королева изящно изогнула бровь. Сейчас Лютиэн видела именно её — королеву, супругу Элу Тингола, который никогда бы не позволил ей того, к чему стремилось сердца. Деревья! Тут полно придворных дам, учениц Мелиан — пусть та же Мелуиль! — они вполне справлялись с работой. А кто был там, на границах?

— Мне нужно учиться, мама, — твердо сказала Лютиэн. — И пусть я не прозреваю будущего, как ты, я знаю, что и ты видишь не всё. Нити сплетаются и путаются, и будущего нам не разглядеть ясно — Арда показала, что ничто в ней не вечно, и даже эльдар, лишенные дара смерти Эру, встречают её со дня Пробуждения. Арда требует исцеления. И я хочу пойти по этому пути, — она встретилась взглядом с матерью. Та слушала будто бы заворожённо, но в её глазах мерцала та же сталь, — и вынесу все испытания, что пошлет мне Всеотец.

Она даже подскочила со скамьи, нависнув над матерью. Сразу отчего-то вспомнились голодримские сказки: наверное так же дева Олмэнель отстаивала перед своим отцом-Ульмо свою любовь и право ходить по суше за руку с морским принцем Вилинвэ. И пусть наградой им была лишь их любовь, бесплодная, как соленый прибрежный песок, они были счастливы, зная — они сделали всё, чтобы ни о чем не пожалеть. Может быть, свет уже погибших Древ был ей не милее сияющих водорослей на дне моря и голубых бликов на рифах, но она нашла свое место — выбрала его сама, а не жила по чьей-то указке. Каким еще могло быть счастье Перворожденного, чьи судьбы давно уже выткала Вайрэ?

Мама всё думала о чем-то. Она сложила пальцы и смотрела куда угодно, только не на Лютиэн.

Наверное, её фраза была слишком патетична — раньше она бы похихикала с этого, особенно, если бы это прозвучало из уст Даэрона, но мама-то поняла. Она всегда понимала её лучше кого бы то ни было. Даже лучше, чем она сама себя саму. Но не сейчас! Лютиэн была полна решимости бороться хоть со всеми ветрами Манвэ, хоть с Оссэ — и даже если у неё затечет спина спать на тех полочках, и она взвоет от тяжкой рутины — она не пожалеет. Не пожалеет, ибо это будет её выбор, самостоятельный выбор.

Мама, слыша все её мысли, только прикрыла глаза, не колыхнувшись и не вдохнув — замерев на долгие мгновения, как статуя.

А потом королева Мелиан посмотрела на неё — с толикой лукавства и одобрения в прямом, спокойном взгляде.

— Тогда вот тебе первое испытание, дочь моя: донеси эти слова до своего отца и короля.

Chapter Text

Горькое пойло залило губы — губы отчаянно заболели, как будто с них сдирали кожу и воспротивились, кривясь, горло — горло было с губами солидарно, шею и затекло за шиворот. Ирма закашлялась. Открыла мутные глаза — не распознала. Но лицо было… не было лица. Пятно.

Она попыталась потереть глаза, но потерпела неудачу еще на поднятии рук. Сила из них ушла, как вода, к тому же они были туго чем-то перевязаны и вроде бы даже примотаны к телу — она лежала, как мумия. Ни почесаться, ни подтереться. Смешно. Мука. Кто-то заметил её потуги и дал теплой воды в рот, придерживая голову. Потом перед ней замелькали темные пятна и солнечные зайчики, и она снова провалилась в забытье.

В следующий раз Ирма пришла в себя уже у костра, окруженная воинами в доспехах, с перевязанной головой, руками в бинтах и туго спеленатой грудью. Руки были свободны — уже хорошо. А еще она чувствовала тепло раскаленными иголками в пальцах. Неплохо. Грудь и легкие саднило, горло сдавливал сухой кашель. Пройдет…

Она с трудом повернула голову в сторону — глаза слезились, и на этот раз ей стоило немалых трудов потереть их. Но пальцы были грязными, и это принесло только больший дискомфорт. Пришлось изрядно проморгаться. А потом Ирма разглядела такую же спеленатую мумию напротив, и распознала в ней Миднайт. У той лицо было спеленато и лицо — Ирма помнила, что у неё обожженное, а после покусанное холодом и ветром. Она лежала с закрытыми глазами лицом к небу.

— Она еще не пришла в себя. Я молюсь Эстэ, чтобы она послала бедной девочке исцеление.

Язык, в отличие от конечностей, вообще шевелился едва-едва, а то и вовсе присох к небу — Ирма не решилась проверять, боясь оторвать его с мясом и кровью. Уставший и измученный мозг, конечно, подсказал, что это маловероятно, но она не склонна была ему верить, особенно в таком состоянии. Но зато она смогла потянуться к неизвестному мысленно — куда лучше, чем раньше. Сказалось успешное плавание оторванным сознанием в пустоте. Сознание затопило знакомым теплом, уловило эмпатически сформированный посыл и размякло.

Нолмэ осторожно провел пальцами у корней её спутанных волос. Голова оказалась до боли чувствительной. Эльф послушно отдернул руку, и теперь просто водил подушечками по волосам. А её снова тянуло в сон.

— Мы в неоплатном долгу перед вами, — сухие, такие же обкусанные губы прижались к виску на несколько секунд. — Спасибо.

На секунду в сознании вспыхнула злость — плохо сформировавшаяся, необъективная (ведь сама полезла и сама знала, чем чревато!), но всё же злость. Обычная, человеческая — когда винить больше некого, кроме себя. Или Миднайт, но мозг услужливо подкинул картинку, как Скайрайс сначала её отговаривает, а потом заставляет придти в себя минутами после того, как лошадь скинула её со спины. Живую и отчасти невредимую.

Плохо. Плохо. Злоба разъедает мысли и если бы могла — закрыла бы рот и надулась, как мышь на крупу. Вот только рот и так закрыт. А её подхватывают и под обессиленным телом меняют какое-то грязное тряпье. Злость гаснет, но она чувствует: ненадолго.

Это потому, что мысли гаснут тоже.

Последним она думает — по направлению к Ноломаниону — что десятидневный сонный режим в постели и с вином куда лучше, чем «спасибо». Ноломанион тихо смеется и укрывает её еще одним плащом.

— О Господи! — Мария отбросила письмо и схватилась за голову. О Господи, главное, что эти две… живы.

Письмо от Тьелкормо сухое, полное лишь фактов, и по нулям — личных соображений и переживаний, но большего от феаноринга ждать нечего. Ирма пришла в себя, медленно идет на поправку, хотя временно и прикована к кровати, но Миднайт за две недели, что была спасена и доставлена в Аглон, так ни разу и не приходила в сознание. Целители утверждают, что у неё переутомление, а истощение жизненных ресурсов подошло к критической точке. Миднайт не Ирма, у которой генетически модифицированный организм…

Сколько они ползли, без еды и воды, напичканные только ядом?

— Я оторву ему голову.

— Кому? — Джеймс оторвался от чтения и поднял голову.

— Туркафинвэ. И Макалаурэ заодно — за то, что поддержал идею.

— Такие задания не совершаются армией, — устало ответил Джеймс, откидывая голову на спинку кресла. — И ты это прекрасно знаешь.

— Знаю и то, что раньше они справлялись кое с чем и похуже… Можешь начинать собирать вещи, — Мария скомкала бумагу и забросила на ближайший стол. — Две недели не приходить в себя… Уму непостижимо. Что аглонские собираются делать?

Халпаст пожал плечами.

— А если это кома?

— Надеюсь, что просто гипотермия. Ирма восстановилась почти полностью, но она-то у нас особенная… Я просто хочу проконтролировать всё лично.

— Ну, а если все-таки кома?

Мария замерла на полпути к двери — и обернулась почти со скрежетом.

— Нет, Джеймс. Даже ты не был в коме, когда пропал двадцать два года назад. Неужели она слабее тебя? Она ведь Скай — у них всегда была хорошая кровь.

Джеймс кивнул и вернулся к чтению. Карнистир, шлифуя свой письменный кхуздул, не так давно перевел какой-то трактат, в честь хороших отношений подаренный гномами «королю Маэдросу», что-то о сплаве древесины, камня и металла. Очень непонятно, но интересно.

Мария звенела какими-то колбочками и скляночками в своем углу — покои-то были её, но они очень не любили проводить время порознь, и зачастую их обоих можно было застать здесь. Эльфы давным-давно махнули рукой на такое нарушение приличий, или просто изначально решили не лезть в непонятный для них уклад жизни.

Дверь после короткого стука отворилась и на пороге объявилась Кампилоссэ — эльдиэ из Йаваннини, прожитые бок о бок с которой годы не умалили их с Марией личной вражды.

— Лорд зовет вас вниз. Господин Джеймс, Мария, — она выделила имя без принятого должного обращения, — постарайтесь не задерживаться.

Она еще какое-то время постояла на пороге, рассматривая прореженное морщинами когда-то юное и знакомое лицо, задержала взгляд на белеющей от злости Марии и скрылась.

— Ненавижу, — бессильно припечатала Мария. — Я отравлю её когда-нибудь, и ты мне не сможешь помешать.

— И мысли не было.

Мария натужно засопела и положила коробку с чем-то звенящим на дно раскрытого сундука, надежно укутав всё это дело легкими камизами и ночными рубашками. Джеймс, не отрываясь от подробной выкладки применения и обработки железного дерева, ехидно поинтересовался:

— Пришли Моргот тебе её голову с розовой лентой, ты бы только поблагодарила его?

— Ну разумеется. А потом бы надавала ментальных по ушам Карнистиру, за то что почта Моринготто так свободно курсирует по его землям.

На террасе их уже ждали. Карнистир сидел лицом к озеру, считая видимых только эльфийскому глазу лягушек, а Куруфин, сидевший в торце напротив, крутил в руках вилку.

Мария отметила менестрелей, девицу за арфой и еще одну, только закончившую танцевать. Куруфин одобрительно похмыкал и вновь сосредоточил всё свое внимание на вилке — столовые приборы также были подарком от Гунуд-дура, хотя уже и не вспомнить, по какому поводу. Мария спокойно прошла вперед и села по левую руку от лорда Хелеворна. Тарелки были еще пусты, зато в тонких стеклянных чашах, покрытых пылью, было уже разлито вино. Служители старались незаметно поменять пустые бутылки на новые.

Джеймс скептически осмотрел лордов, даже не покрывшихся характерным румянцем (точнее, только Куруфина, по Карнистиру и не определить, пьян ли он), и сел между Марией и Карнистиром.

— Приветствую в Хелеворне, Куруфинвэ. Как дорога?

— Все тихо и гладко, благодарю, — он хмыкнул и отложил, наконец, вилку. — По дорогам, вымощенным народом Белегоста, приятно ездить, — Куруфин поднял бокал и отсалютовал, предлагая нехитрый тост. Мария скосила глаза и заприметила очень знакомую рукоятку, заткнутую за его пояс.

Слово взял Карнистир:

— Полагаю, вы слышали, что произошло.

Мария промолчала, предупреждающе осадив Джеймса.

— Когда Майтимо вернулся к нам, — сказал Куруфин, по-прежнему не смотря ни на кого из них, — мы сутками сидели у его постели, говорили с ним и звали к Свету. В таких случаях, важно находиться рядом.

— Я думаю, вы бы хотели навестить их в Аглоне, — Морьо кивнул и сам подлил Марии вина. Та поморщилась: с чего вдруг такая обходительность? Морьо и сам в состоянии вылакать это вино до капли…

— В Аглоне? — вот уж самое неожиданное место. Хотя, всё это, несомненно, вина Тьелкормо.

— Он был ближе всего… Целители уже поставили на ноги Ирму ван Лейден, но Миднайт Скайрайс все еще… блуждает, — Куруфин снова схватился за вилку, но так и не положил и зернышка в рот. Да что с ними такое? Как будто есть им до Ирмы и Миднайт какое-то дело.

Мария ощутила, как дрожат её собственные пальцы, обхватившие ножку бокала. Сжав руку в кулак, она опустила её под стол, ожидая, пока пройдет судорога. Всю руку будто сковало обжигающим льдом. Джеймс следил за ней, но тут же вернул свое внимание заговорившему лорду.

— …полагаю, она бы хотела вашего присутствия. Разве ты не согласен?

— Абсолютно, — отчеканил Джеймс.

— Я дам вам сопровождение, — Морифинвэ дал понять, что разговор подошел к концу.

Мария поднялась и коротко поклонилась.

— Благодарю за Ваше понимание.

Платье одно за другим, камизой, монетами и бумажками вперемешку летели в сундук. Мария металась по комнате, сдирая дорогие вещи и запихивая их в сундук. Склянки, порошки. Она забросала их платьями, рубашками, юбками и кокетливым нижним бельем, пошитым подружками-эльфийками, мешочками с ароматными травами и всем прочим.

Джеймс сидел в своем любимом кресле и смотрел в зеркало — оно отражало уже прореженные проседью чернявые волосы, заплетенные в немудреную косу. Он никогда бы и не подумал, что ему могут пойти косы — особенно на старости лет. Мечущаяся Мария могла бы показаться его дочкой. Он придушил поднявшую было голову зависть этой молодости — в его положении были определенные плюсы. Карнистир старался лишний раз его не донимать, но с интересом наблюдал за его медленно умирающим организмом — какой вклад, он, однако, привносил в эльфийскую медицину! Карнистир каждую неделю считывал его пульс и, входя в своеобразный транс, нашептывал что-то, подпитывая его жизнью от жизни Арды, отсрочивая неминуемый исход. Он же когда-то запечатал то темное, что годами бередило его душу — Морьо потратил на него немало сил, научил осанвэ и ментальным щитам — ему это вскорости понадобилось, ведь твари, таящиеся в незримом мире, легко входили в покореженные и отверзнутые Морготом тела.

А намерения и скрытые мотивы Куруфина он давно перестал пытаться разгадать. Как-то же приняли на веру остальные, что эльфы хорошие и благочестивые, и злой Моргот их обманул, и корабли пожечь заставил… Это со стороны выглядело глупейшим детским оправданием — в их возрасте. И Джеймс, как и все остальные, покорно принял правила игры на веру.

Однако, Мария, похоже, все-таки не смирилась — или играла весьма своеобразным способом. Куда интересней будет вернуться однажды в Таргелион и обнаружить в своей комнате жучки, мини-камеры или даже целый заговор — но ни жучков, ни камер, ни заговоров эльфы, к счастью, пока изобретать не умели. Единственная пока полезная вещь, которой они научили эту парочку — игра в стратегии. Теперь они учились просчитывать худшие варианты, результаты возможных решений, учитывали чувства окружающих их подданных, ведь верность — как дерево, взращивается долго и бережно, на плодородном грунте, обильно поливаемое водой…

Крепкий эльф, при параде и в шлеме, подхватил её сундук и потащил вниз. Мария торопливо спускалась следом, оправляя тяжелый темно-красный плащ и приколов его фибулой из червонного золота. Фибула изображала пересмешника. Черт его знает, почему именно это решили подарить ей гномы. Пересмешник лукаво смотрел глазом-рубином и горделиво задирал клюв.

У ворот стоял Куруфин. Мария поприветствовала его и спросила:

— Уезжаете с нами?

— О нет, — со смешком ответил он. — У меня тут дела… по части гномов.

Она ответила ему улыбкой. А он привычно поддевал её с улыбкой Дон-Жуана. Но Мария не сумела сдержаться.

— У вас красивый кинжал. Он кажется мне знакомым. Это подарок?

Куруфин ухмыльнулся и ответил:

— Осуждаете его?

— Вовсе нет, — она засмеялась, чувствуя, как болят зубы. — Милый сувенир из Кровавых Песков. И сталь режет, как воду. Это главное качество для кинжала, не так ли?

Куруфин смолчал, уступив дорогу старшему брату. Карнистир сжал её плечи и неожиданно притянул к себе, неловко огладив светлые волосы. Буря внутри стихала.

— Сейчас неопасно, но… Глядите в оба. Возвращайтесь. Здоровыми и невредимыми.

Ему она улыбалась уже искренне.

Дороги и впрямь были хороши: ровные и гладкие, подогнанные плита к плите так, что в стык и лезвия не воткнешь. Мария прислонилась к окошку повозки и смотрела на небо. Где блуждает Миднайт? Смотрит ли она на свое бренное тело сверху, как все те люди, что бывали в коме или блуждает по молочным рекам, где среди звезд плавают люди на лодках и спускаются в Арду?

Лошади бежали быстро, пару раз они сталкивались с пограничными и дозорными отрядами — слухи о Нан-Дунгортеб ходили самые разные, и даже уже на территории рукавов Гелиона, где руководил Канафинвэ, ничего толком сказать не могли. А может, не хотели расстраивать?

За окном колосились буйные поля, пророщенные злаки и подсолнухи, разворачивающиеся головками к солнцу. Но ночи были холодными. Как долго выдержат посевы такие перепады температур?

— Это озимые? — как-то спросила она. Нолдо, один из сопровождающих, пожал плечами. На этом разговор кончился. Отчасти Мария завидовала Миднайт и Ирме: не тому, что они были побиты жизнью уже больше, чем всякий из них, а тому, что нолдор уже относились к ним как к равным и признавали за своих, за нолдор. Может, у них просто не было выбора из-за того, что они были одни? А она была с Джеймсом вдвоем? Из-за того, что побоялась в кои-то веки доверять себе?

Мария выглянула. Так и было: Джеймс ехал в одиночестве, молча. Лишь изредка перебрасывался какими-то фразами с Антанавэ, и отпуская какие-то нелепые шуточки. Его посеребренная коса гипнотически скользила из стороны в сторону, и она на какое-то время залипла. А потом, опомнившись, спряталась обратно и задвинула оконце, погрузившись в блаженную темноту. Глаза порой так уставали от света.

Погоня все не прекращалась. Извилистая, вытоптанная за сотни лет тропа вывела её на пустынное плато, кое-где украшенное обломками скал. Впереди высилась громада гор и зияющий, как бездна, провал — мало похоже на пещеру, скорее всего, это был вход в еще одно странное королевство. Но эльфами здесь и не пахло — слишком мало растительности, слишком тошнотворные запахи, расползающиеся в радиусе нескольких метров.

Миднайт застыла в нерешительности — идти туда, или вдоль этих скал? Следовало найти воду — она бежала быстро, но слишком долго — благо, что военная подготовка это позволяла. Тем не менее, бок пронзила острая, режущая боль, к тому же сильная жажда и ни крошки во рту со вчерашнего утра. Её запасы сил исчерпывали себя с поражающей скоростью.

Благо, она успела вырваться — улюлюканье и рычащие вопли подозрительно стихли, как только она застыла перед этим странным, внушающим трепет, провалом.

Но что-то громадное, дышащее смрадным дыханием, подтолкнуло в спину, и она полетела вниз — без вздоха, без крика.

Она очнулась в какой-то капсуле. Не вдохнуть, не пошевельнуться. Ледяная вода пропитывала все тело, булькала под кожей и пузырилась в поле зрения — их отделял какой-то странный полупрозрачный чехол. Она попыталась пошевелиться, но все онемело. Страх сковал мышцы и всю сущность, и Миднайт снова принялась биться — мыслью, волей, телом.

Судороги продолжались недолго. Кто-то открыл крышку и расстегнул чехол, а потом под мышки выволок наружу.

— Ты долго, — сказал знакомый голос.

Она обомлела: Рига, зажав губами полоску леденца, уставился в могильную черноту за стеклом, сложив руки на груди. Он был одет в какой-то гидрогелевый темный костюм, похожий оказался и на ней.

— Где мы?

Штраус хмыкнул, цыкнув конфетой сквозь слипшиеся зубы.

— На «Актине», где ж еще.

— «Актина»? Разве мы её…не уничтожили?

— Черт знает, но по начинке — «Актина», — он почесал затылок. — Может, нам и приснилось всё.

— А…относительно Нила? Где мы?

— По ту сторону горизонта событий. Но Тоби уже успел задать маршрут — а так, Эру знает, дожили бы мы вообще.

Миднайт ошарашенно перевела взгляд. Робот, бесконечно знакомыми движениями переставлял собственные блоки, конфигурируясь то в многоугольник, то в параллелепипед, засверкал голубыми огнями по поверхности, что-то одобрительно жужжа. Рига, как собачку, потрепал его там, где могла бы быть голова. Рига смотрел на неё с сочувствием — шутка ли это, осознать, что всё было лишь сном. А как же уничтожение корабля? Тоби вообще должно было выбросить куда-то за пределы разумного при столкновении с атмосферой Арды, он-то был в тот момент с наружном отсеке…

За горизонтом событий. Она кое-как, поддерживаемая Тоби, поднялась на ноги и подошла к иллюминатору — звёзды… Синие, желтые… алые. И всё такое…неживое. Мышцы ныли с непривычки. Миднайт пошатнулась.

— Есть хочешь? — спросил Рига. — У нас есть еще запасы, по расчетам, нам должно хватить.

— А сколько мы летим? — он посмотрел на неё с явным сомнением. И она выдавила: — Анабиоз?

— Ага. Ты спала почти сорок лет, но теперь мы не одиноки, — он сверкнул широкой улыбкой. — Ты почти последняя, Ирма проснулась лет пять назад, а Мария еще спит.

— А если её разбудить?

Он цокнул.

— Лучше не стоит. Черт знает почему, но пока самостоятельно не придешь в сознание, капсула не раскроется. Тоби что-то начудил.

— И что мы…теперь?

— Как что? Домой, Миднайт, домой. Нагулялись уже.

Миднайт неловко улыбнулась и сделала шаг навстречу, отмахнувшись от Тоби. Рига улыбался умилительно, словно его собственный ребенок делал первые шаги. Но она подскользнулась на луже, оставленной ей самой, и рухнула на спину.

Звёзды, синие, фиолетовые, желтые и алые вспыхнули с новой силой.

Миднайт резко вдохнула, всплывая на поверхность. Ледяная вода комьями летела с волос и лица, высвобождая из холодного плена. Недавнее видение-кошмар превратилось в двумерное: она видела саму себя, смотрящую наверх — над ней склонялся обеспокоенный Рига и прощупывал пульс на яремной вене. Миднайт провела рукой по поверхности. Как…зеркало.

Картинка потускнела, и превратилась в другую, раскалываясь на сотни и тысячи квадратиков. Воспоминания, всё было воспоминаниями. Вот она в юности подралась с Виль за какое-то место в столовой; Рига что-то ей втолковывает над белоснежным столом, заваленным контрабандными препаратами — это было вроде совсем недавно, еще до объявления казни; вот она маленькая — чумазая, с наполовину сгоревшими волосами, в крови и ожогах, самостоятельно садится в автопилотную капсулу, прежде чем наполовину разрушенный Нарвал превратится в обломки за миг до Нильской атмосферы. Миднайт впервые увидела женщину, которую в нормальном мире бы назвала матерью — в воспоминании другой мужчина называет её «Нехмет». Она соглашается отдать яйцеклетки, одна из которых — будущая Миднайт.

— А ты совсем другая, — за спиной раздается голос. — В моих воспоминаниях ты выглядела совсем иначе.

Миднайт оборачивается.

Длинные тёмные волосы, золотые глаза… Он ей знаком. Глаза мягко сияют, как два крохотных солнца, смеются. В голове шевельнулось что-то.

— Я… тебя помню, — её голос охрип. Он до сих пор… выглядит на семнадцать лет. Как в тот, последний раз. — Ты ведь… мой брат? Прости, я совершенно позабыла твоё имя.

Это же он, тот, кто за руку вывел её на самые верхние палубы во время Китобойни? Тот, кого на расстоянии руки от слоя защитного стекла иллюминатора одноместной спасательной шлюпки слизал огонь взорвашегося реактора…

— Зато я помню твоё, — он улыбается и протягивает руку, невесомо, кончиками неосязаемых пальцев касается щеки. — Я всех узнаю по глазам.

Должно быть, он говорил о всех их братьях и сёстрах, одинаково золотоглазых, но с далеко не одинаковой судьбой. Большая часть погибла во время Китобойни. Наверное, как и Старший, все здесь…

Старший протягивает руку, но она не чувствует прикосновения. Тем не менее, поднимается на ноги. Оглядывается.

— А где это я? — бормочет она. — Я же умерла?

Он жмет плечами.

— Здесь.

— Где это — здесь?

— Я не знаю. Просто — здесь. Вряд ли название места имеет значение.

— Хорошо, а суть?..

Старший не ответил, но взял за руку — как в детстве, и повел прочь от зеркала, которое по удалении от него превращалось в простое озеро. Здесь было странным местом — вокруг была ночь, но не было ни звёзд, ни лун, лишь озёра-зеркала были будто бы прорехами на этом чернильном полотне, и в них можно было лишь смотреть, как в щелку.

— Ты можешь представить их, если хочешь, — сказал Старший, указывая на небо. — И сотворить здесь свое лучшее место.

— Как в Стране-нигде-и-никогда?

Юноша рассмеялся.

— Выходит, что-то ты всё-таки помнишь. Я тоже очень любил эту сказку в детстве.

Далекая высь над ней мало-помалу приобретала черты известного ей неба — Валакирка, Менельмакар, Анаррима. Так красиво. А ведь это созвездия, лучше всего просматриваемые с самой большой башни Врат.

Врата. А ведь в «зеркале» не было ни одного воспоминания оттуда.

— Они не менее ценны, — объяснил брат, снова подхватывая мысли, — просто ты еще сердцем не готова их отпустить, и вода чувствует твою боль.

— Значит, я все-таки умерла, — тогда что это было за «воспоминание»? Несбывшиеся грёзы? Точно, она ведь так хотела домой… еще совсем недавно.

— Ты расстроена?

— А чему мне радоваться?

Миднайт почувствовала, что плачет. Щеки и глаза горели, и всю её сущность пронзила ноющая боль. Старший без слов притянул её к себе, и пусть она не чувствовала ни своего, ни его тела, само его присутствие странным образом приносило облегчение.

— Это пройдет. Смерть не так страшна, как мнится. Это место встреч, в то время как жизнь — место расставаний.

…Возможно, в его словах была какая-то доля правды. Но доля — и только.

Она вновь и вновь возвращалась к зеркалу. Это стало любимой игрушкой — она видела многих, кто вот так же мог просиживать у кромки воды, не считая часов, дней и лет. Времени в «стране-нигде-и-никогда» не было, как понятия. Это было не на Земле и не на Ниле, может быть, даже где-то в складках неровностей пространства космоса или куда дальше — за пределами горизонта событий, где-то там, куда от начала Сотворения всё еще не успел долететь свет.

Миднайт не знала, сколько просидела у своего озера. С трудом поднимая голову и отрывая от видений взгляд она видела бесчисленное множество безликих теней, точно так же как и она, глядящих на мир живых сквозь эти жестокие прорехи в ткани времени и пространства. Нейтральные, бессильные зрители — это всё, чем они могли бы быть, это было всё, что им осталось. Не было ни зги, ни Дьявола, ни Бога. Правильно говорят (говорили?), что Рай и Ад равно на Земле, покуда ты жив.

Миднайт бездумно хлопала раскрытой ладонью по поверхности зеркала, словно неразумное трехлетнее дитя. Хотя… откуда ей знать, как ведут себя дети?

Чувства из груди ушли, эмоции атрофировались, сознание наполовину погасло. Лишь горечь послевкусия оставалась на языке, вкус железа не сплюнутой дурной крови. Она видела Ригу — в тот день, когда он поведал о своей женитьбе на её близнеце Мире. Теперь она увидела, как выглядело со стороны её лицо — болезненная белая маска, а не подобающие человеку и старшей сестре эмоции.

Макалаурэ не появлялся. Миднайт снова и снова била раскрытой ладонью по зеркалу, стараясь выманить наружу свежие еще воспоминания, но оно было безжалостным и непререкаемым. Образ эльфа из последних сил держался в памяти.

А потом желудок внезапно свело от голода.

Зеркало, будто издеваясь, выплюнуло наружу припыленные воспоминания о Сити — ломти пресных лепешек из дешевых автоматов, гнилая вода с привкусом пепла и бензина… Элизиумская столовка, где пища была получше и посытнее, но в сравнении с коймасом…

Миднайт зажмурилась, и память, без каких-либо зеркал, перенесла её во Врата. Тогда лорд Маглор только-только завершил строительство замка и дал пир. Нолдорские женщины пекли хлеб, но она только и могла что стоять в стороне. Но лорд Маглор, по обычаю преломив первый ломоть для приближённых, внезапно отдал ей первый кусок. Этот запах, этот вкус… Рот внезапно наполнился слюной. Вокруг неё словно наяву витал запах вина и хлеба, спеченного в открытых каминах мяса, а в голосах звенел хмельной эльфийский смех. Внутренности выли и заворачивались узлом. Но еще сильнее узлом заворачивалось сердце, которое она уже перестала чувствовать.

Старший, в очередной раз явившийся из никогда и ниоткуда, смотрел на неё, как родитель на своё умильное глупое дитя, делающее первые неуверенные шаги. Миднайт смотрела в небо и старательно делала вид, что это не слезы скапливаются во внешних уголках глаз. Но они текли, проклятые, текли… Что уж теперь.

Неужели теперь, когда она скончалась такой собачьей смертью, от голода и холода, призрак непрожитой жизни не оставит её в покое до конца времён?

Последнее она спросила вслух.

Старший обхватил её за плечи со спины, прижимаясь всем своим невесомым телом, точно в попытке разделить её боль. А он ведь прожил куда как меньше…

Они уходили и снова возвращались — голод, брат, зеркало, воспоминания и проклятые слёзы. Единственный раз Миднайт попробовала прыгнуть в зеркало — но всё, что оно могло предложить — лишь пережить момент снова, но посторонним, безмолвным призраком на краю ленты счастливых кадров. Даже если это полузабытое воспоминание о потасовке в столовой за последнюю порцию капсульного кофе.

Старший в очередной раз вытащил её — как за шкирку котёнка — и теперь они сидели на берегу, а брат сжимал её ладонь в своей.

— Ты не умерла, — тихо произнес золотоглазый Старший. — Не умерла. Так бывает — твое тело напоминает о себе.

— Значит, я еще могу вернуться?

Он замолчал.

— Многие хотели вернуться. Есть те, которые приходят и уходят… Есть те, кто сожалеет и не сожалеет. А ты… Ты о чем-нибудь сожалеешь?

Миднайт подняла голову к небу — и вспомнила, что неба тут быть и вовсе не могло. Небо — это жизнь и свет, надежда, эстель. Здесь не было ни неба, ни эстель. Вряд ли она вообще кому-либо была здесь нужна.

— Конечно.

— А твоя жизнь… какой она была? Хорошей?

Миднайт усмехнулась.

— Полной приключений. Будь у меня дети, я бы сказала: «будет что им рассказать в старости». Но боюсь, что это всё только «бы», и вряд ли у меня осталось будущее. Настоящего, — она взглянула на свои эфемерные руки. — И того нет. Только прошлое.

Старший сжал её ладонь чуть сильнее, чем прежде. Он улыбнулся:

— Когда я вновь собрал свое сознание здесь, я уже знал, что мёртв. Наверное потому, что выбрал смерть сам. Я жаждал свободы, вырваться из той клетки… стал ли я свободным теперь? Может быть, то что мы имеем здесь — и есть настоящая свобода, только при жизни об этом никто не подумал бы так. Не чувствовать ни голода, ни страха, ни любви, ни печали… — он вздохнул. — Лишь надежду, что когда-нибудь и этому странному существованию придёт конец и я снова почувствую жизнь на вкус.

Миднайт грустно улыбнулась — в реальной жизни там уже бы закипали слёзы, но теперь-то она что? Их не могло там быть. Не должно быть. Старший вдруг обхватил её за плечи и слегка встряхнул.

— Но ты еще можешь вернуться, — твердо сказал он. — Я знаю это.

— Как ты можешь знать такое? — прошептала Миднайт. Слёзы катились уже беспорядочным градом, а сердце… сердце болело, но будто бы… стучало?

— Верь мне, — улыбнулся Старший. — Ведь ты сама назвала меня своим защитником. Как я могу лгать тебе? Разве я не должен — наоборот — защищать тебя от лжи?

Миднайт беззвучно рассмеялась. А правда… было ли такое? Старший на то и Старший — самый первый представитель Скаев, отделенный от остальных сиблингов более чем двумя десятками лет. Для них он был не просто защитником, он был для них настоящим ангелом-хранителем.

— И что я должна делать?

Он открыл было рот, и снова закрыл — и его лицо стало таять, смазываться, терять краски и фактуру. Миднайт потянулась дрожащими пальцами к его лицу — оно колыхалось, все еще храня лишь редкую для этого лица улыбку.

— Имя, — жалобно шепнула она. — Скажи мне свое имя, ведь я не знаю его…

— Не волнуйся, — его пальцы повторили её линию губ, нос, щеки, лоб. — Ты знаешь. Ты знаешь моё имя. И обязательно вспомнишь, — и толкнул её спиной к зеркалу.

В руке что-то жалобно хрустнуло, и в чувство окончательно привел чей-то сдавленный стон. До боли похожий голос. Миднайт заметалась — тело не двигалось и не слушалось, предав хозяйку или отплатив за предательство — где она была? Где есть? Она чувствовала себя обрывком сознания в пустоте.

Частью себя ты навеки здесь, шепнуло за гранью темноты и Миднайт окончательно пришла в себя.

А потом были слезы, беспорядочно льющаяся слюна изо рта — кто-то заботливо обтирал подбородок и подушку, а она рыдала, пытаясь выдавить из себя хоть звук. Кошмар с капсулой чуть не повторился наяву. Она судорожно путала слова и языки, пыталась шевелить конечностями — и не понимала, шевелятся они или нет. Голоса говорящих над ней отошли на второй план и на пылающий лоб опустилось что-то ледяное.

Зеркало! Чудовище, капсула, Рига, Нехмет, семнадцатилетний парень с золотыми глазами, её безымянный старший брат, погибший на Нарвале — она вспомнила, вспомнила! Имя! Имя!

…Зеркало снова забрало её под воду.

— Как ты умудрился? — Тьелко осторожно провел пальцами по вспухшей кисти брата. — Поздравляю, менестрель. У тебя перелом.

Канафинвэ коротко хохотнул — смешок вышел невеселым. Да уж, цена была не так высока, как могла бы быть… Он никогда не видел возвращения, хотя знал, что это невозможно — тело раньи Миднайт стремительно теряло тепло, и он воззвал к последнему, что имел в рукавах.

А потом её рука сломала ему запястье, и последняя, выбившаяся из строя нота песни привела её в чувство.

— Это как рождение ребенка, — пробормотал он. Тьелкормо фыркнул — вряд ли та сцена вызвала в нем что-то, кроме брезгливости. — Ты тоже пришел в этот мир, кричащий и красный.

— Красным у нас пришел Морьо, а я, видимо, заранее знал, что за задница со мной случится. И оплакивал, пока можно было.

Брат усмехнулся и закончил перевязь.

— По рекомендациям обойдешься, ты и сам все знаешь. Арфу я твою отниму на время.

— Тебе всегда нравились мои песни, — беззлобно подтрунил Кано. — Кричал, и стоило мне запеть — стихал.

— Вот ей тоже попробуй спеть, — буркнул Тьелко и встал. — А я пойду. У меня еще много дел.

Миднайт окончательно пришла в сознание еще через два дня. Когда он вошел, она уже полусидела, опираясь исхудавшим телом на громадную, подбитую подушку и рассматривала свои пальцы.

— Как ты себя чувствуешь?

Она вздрогнула и нехотя подняла голову. Глаза лихорадочно блестели и она с какой-то жадностью вцепилась взглядом в его лицо. Феанарион опустился на стул, придвинутый к кровати. От раскрытого окна немного дуло, и он потянулся было его закрыть, но рассерженный взгляд его остановил.

— Сколько я пролежала без сознания? — у неё был очень хриплый голос. Скрипучий. Макалаурэ и сам теперь жадно разглядывал её лицо: что он хотел (боялся) увидеть? Морщины, восковая кожа — признаки старости, которыми «радовал» Джеймс Халпаст? Лицо и впрямь было восковым, но он утешал себя тем, что она только пришла в себя: не ела, не отдыхала. Её дух и разум измучены, оттого кожа так обтянула кости. — Ну?

— Около трех недель.

Она выпустила облегченный вздох.

— Я боялась, что прошли годы, — Макалаурэ встревожился и придвинулся ближе, пытаясь обхватить её пальцы. Миднайт аккуратно отодвинула руку — она никогда не любила лишних касаний. Видно, не нуждалась в них и сейчас. Он поостыл и выпрямился. Сначала ответы.

— Ты где-то была?

— Не знаю, как и сказать.

— Скажи, как умеешь.

— В собственном сознании, — буркнула Миднайт. — И не могла высвободиться.

— Значит, ты слышала и чувствовала всё, что происходило здесь? — Чувствовала? Миднайт поморщилась. Что она такого должна была чувствовать?

— Нет.

Он разочарованно поднял глаза к потолку.

— Если ты и дальше будешь так односложно отвечать, мы ничего не добьемся.

— А оно надо? — ранья попыталась хихикнуть, но из осипшего горла вырвался только сухой, раздирающий кашель. — Моринготто и всего того, что описывал Джеймс, там не было. Только я и моя память.

— Память? — эхом откликнулся нолдо. — Она тебя так захватила?

Миднайт повела плечом и качнула головой. Потом потянулась рукой к волосам. Короткие…

— Целители сказали, их пришлось остричь — у тебя на голове были старые раны, запекшаяся кровь… Чтобы их почистить и зашить заново, нужно было.

Миднайт расплылась в улыбке и провела рукой дальше — от затылка до лба. Сухие руки обласкал мягкий ежик волос. Такими они не были никогда.

— О. Так я была лысой? Жаль, что я не видела.

Он снова вздохнул. Миднайт опомнилась и махнула рукой, привлекая его внимание. Отчего такой поникший? Она же жива! Хотя, может, дело в том, какая она вернулась…

— Дай мне зеркало.

Эльф дернулся.

— Лучше не стоит, — Миднайт удивленно выпятила челюсть — лоб пока отзывался странным шелушением.

— Такая страшная? Как орк?

— Нет, — он успокаивающе улыбнулся. — Ты, бесспорно, красивее любого орка.

— Какой сомнительный комплимент, лорд Канафинвэ. А теперь, будьте добры — зеркало!

Лицо приобрело нездоровый, мертвенно-зеленоватый оттенок, в частности из-за вен — она теперь выглядела как оживший, но отмытый труп с яркими глазами. Золотую радужку теперь окружали красные полоски лопнувших капилляров, губы стали еще тоньше, скулы острей, щеки впали… И милый ежик на голове.

— Ну как?

— Ты был прав: я все еще красивее любого орка. Может быть, даже балрога. А сколько ты уже здесь?

— Около двух недель.

Значит, покинул Врата сразу, как узнал… Если посчитать то, с какой скоростью ехали, должно быть, в Аглон, плюс вести до Врат, и если Кано мчался налегке… Но он порядком задержался, и это она не преминула озвучить. Он, ожидаемо, оскорбился и принял вид очень высокомерный.

— Ты не считаешь себя достойной проявления заботы с моей стороны?

— Ты… — Миднайт запнулась. В самом деле — что с ней такое? Ведет себя странно. Ощущение, что она забыла что-то важное — что-то, что помогло очнуться. Хотя вряд ли смутные отголоски картин прошлого, перемешанные с осознанием себя в пустоте были этим самым. Даже воспоминания, которые явственно вставали перед глазами вот-вот — исчезали.

Её рука повисла в воздухе. Она и не заметила, как потянулась к чему-то. Ну вот опять. Твердые горячие пальцы эльфа слегка сжали её собственные. Миднайт замерла — ощущение было такое, что она сгорит. От него исходил такой жар, что её ныне бумажные пальцы были готовы воспламениться самостоятельно. Но она стерпела. Макалаурэ тем временем переместил руку на её запястье и аккуратно положил на одеяло. И стал подниматься.

— Я надеялась, что ты придешь, — выдала она.

Он застыл.

— Надеялась? — прошелестел голос. Миднайт рассеянно кивнула, избегая смотреть на такое дорогое лицо.

— Ну, знаешь… Там было страшно. Оттого, что ты нигде и будто бы никогда. Поэтому только и оставалось, что вспоминать и надеяться.

Макалаурэ снова сел на стул, балроги, это уже начинало сводить с ума. Женщина! То молчит, то сбивает с толку неожиданными признаниями. Казалось, с того памятного пира прошла целая вечность, и его будто бы не было вовсе — ни откровений на балконе, ни признания, ни последующего…

— … И всё же тебе, думаю, следует отправиться во Врата. Это слишком незащищенное и опасное место, — Миднайт нахмурилась, обдумывая что-то. — Я вряд ли в ближайшее время осилю дорогу.

— Это само собой — как минимум месяц ты будешь находиться здесь. Самое большее — как восстановятся твое тело и дух. Но как можно скорее ты нужна мне во Вратах.

— Само собой, — она слабо улыбнулась и снова уставилась на пальцы. — За свой дух я уже принялась.

Губы эльфа дрогнули — он уже находился у самой двери, и даже поворачивал замок, — будто хотел что-то сказать, но внезапно передумал. Вместо того он резко приблизился, сев на кровати, и, обхватив рукой её бритый затылок, жадно приник к губам.

Миднайт замерла. Это было такое знакомое, обезоруживающее чувство: она видела, как Макалаурэ закрыл глаза, подавшись навстречу. Она потянула его ближе, вынуждая сесть на кровать, и потянулась всем телом, обвивая руками. На какие-то жалкие мгновения они сплелись, и её сознание ласкало чье-то теплое, незримое присутствие, как пальцы в коротких волосах.

Мы не боимся темноты. Мы боимся неизвестности, что скрывается в ней, так сказал когда-то Жерар, любивший всякие психологические книжки и применявший вычитанное на своих пленных жертвах. Ирма, корда-то побывавшая в их числе, не знала, что уже должно такого содержаться в темноте замка, чтобы её основательно напугать — разве что Куруфин, как-то заставший её в ночной вылазке. Теперь же все случайности случились, всё самое страшное (Куруфин) уже повстречалось. Луна была ровно на середине небосвода, была глубокая ночь, когда желудок стал настойчиво требовать своего, и Ирма, нехотя и со скрипом поднялась с постели.

В коридорах уже не горели факелы — эльфам с их ночным зрением такая роскошь просто незачем, и ей пришлось, поднимая длинные, светящиеся в темноте, полы ночной рубашки, наощупь спускаться по боковой винтовой лестнице, ведущей на нижние этажи — где были погреба и кухни. Может, ей повезет и там остались какие-то хлебцы.

До Нан Дунгортеб она держала вполне себе приличные запасы в шкафу, но их она все увезла туда же, в долину — и сказала «спасибо» своей же предусмотрительности. Тем не менее, она снова была здесь, снова была голодна, и снова пропустила ту самую, сколотую противную ступеньку. Следующий пролет Ирма преодолела мигом с ускорением, приданным слишком гладкой тканью ночной рубашки — видно, она уже пришла в негодность.

Зато ноги уперлись в какую-то стену. Ирма кое-как поднялась и прислушалась: тихо. Значит, стража только совершает обход, и, еще чего, надумают за ухо отвести её обратно в её комнату, ведь она же в посте-е-ельном еще режиме.

Добравшись дальше без происшествий, Ирма нащупала свежий факел в подставке у левой стены, кресало, и кухни озарились мрачно-оранжевым полумраком.

А в углу кто-то зашевелился. Отступать было поздно, к тому же Лейден не была намерена возвращаться к себе без еды — в руках или желудке. Поэтому явление Тьелкормо с какой-то сомнительной бутылкой ни капли не убавило её решимости. Как и испачканный подол.

— Прилетела? — хмыкнул эльф, обернувшись. — Ты, наверное, весь замок перебудила.

— И ты сразу побежал пить, чтоб уснуть без кошмаров о моих полетах? — в тон хмыкнула Ирма, без стеснения подходя к нужному шкафчику и распахивая створки. — Что такое? Где мой хлеб?

— Так вот кто подъедает хлеб моих дозорных, — понятливо хмыкнул Тьелкормо. — Неудивительно, что такой грохот был. Столько есть…

— Это естественная потребность организма. Я же не виновата, что ты такой скупой… Я не эльф, и мне есть нужно больше, чем два раза в день.

— Три.

— Это ты яблочные перекусы не считай. Вино тоже не считается, — она обвиняющим жестом ткнула пальцем в бутыль. Пахло не вином. — Где взял, кстати?

— У Куруфина. Он такое не пьет, а мне было интересно. Подарок от наугрим, — он помахал темной, непрозрачной бутылью. — Вкус довольно необычный.

Ирма отняла бутылку и глотнула. Горло обожгло моментально, но во рту остался букет жгуче-пряных ароматов. Чем-то похоже на ячмень…

— Здесь определенно есть какие-то ягоды, — она пристукнула по груди и поискала глазами, где присесть. Действительно, очень крепкое.

— Можжевельник. Он растет в горах.

— Точно. Пьешь-то чего?

— Уже и выпить нельзя?

— У тебя лицо красное, смотри, как бы Куруфин по возвращении не подумал, что… — Ирма заприметила горсть изюма на столе, и закинула в рот. Тьелкормо смотрел на неё с характерной ухмылкой. — Вот прям очень на Карнистира сейчас похож. Я даже поверила, что вы братья.

Она встала и снова начала рыскать по шкафам. Нашла курагу, еще изюм, сушеные яблоки… Кто-то вплотную готовился к зиме — только непонятно, почему не в кладовых? Кусочки вяленого мяса… Ага, все-таки еда дозорных. Ничего, раз Тьелко не запрещает — значит, можно.

Ирма выставила еще два стакана и решительно плеснула напиток до трети — как обычно люди пьют крепкий алкоголь. Этот был градусов под сорок, не меньше. Но он был еще немного сладким.

Тьелко разогнулся и пересел на лавку — точно напротив её лица.

— Давай сыграем в игру? — предложила Ирма.

— Чего?

— Так пить скучно. Темно, холодно, одиноко… Будто сама с собой пью.

Он фыркнул:

— А ты не пей.

— Не могу. Глотнула уже, а на малом не останавливаюсь, — эльф кивнул без особого интереса и опрокинул в себя стакан целиком. Ирма, только смочившая губы, подлила еще, и закинула в рот сушеных абрикос.

Что бы там у Турко ни зудело, он, видно, уже поостыл. Довольно дико было видеть его именно таким: меланхолично жующим то, что попалось под руку и с малость отрешенным видом. Это скорее подходило Макалаурэ, но и Макалаурэ вскорости оказался совсем не таким, как его рисовали…

— А где Хуан? — буднично поинтересовалась она. — Я с тех пор, как очнулась, не видела его.

— Я и сам его не видел. В окрестностях бегает где-то, — нолдо вернулся в объективную реальность и, сфокусировав взгляд, зачем-то объяснил более пространно: — Он сидел взаперти, пока меня не было, так что ему необходимо развеяться.

Ирма понятливо кивнула.

— Я бы тоже хотела, но Тириндо ясно дал мне понять, что пока мне не то что в конюшни, но и за пределы замка путь закрыт.

— Это было распоряжение Курво, но и отменять его я не буду. Что у тебя там за игра была? — он милостиво махнул рукой и взял горсть изюма из её кучки, откинувшись на какой-то шкаф. — Только без стратегий.

Ранья подняла руки.

— Без стратегий. Она называется…ммм…предположим, верю-не верю. Мы можем говорить друг другу какие-то факты, или задавать вопросы, и отвечать на них. Но что-то будет правдой, что-то ложью.

Тьелкормо фыркнул.

— И в чем смысл этой глупой игры? — Ирма хитро сверкнула глазами и положила локти на стол, немного наклоняясь вперед:

— В том, что можно сказать всё что угодно. Хочешь — правду, хочешь — ложь. Тут дело уже за другим: я могу поверить, а могу и нет. И это останется только игрой.

Нолдо задумчиво перекатывал дольки кураги по столу, проворно огибая пятна от запотевших стаканов. Верно, мокрый сухофрукт или еще что — та еще дрянь. Ирма демонстрировала несвойственное ей вселенское терпение, как и нолдо — несвойственное ему поведение. Наконец он спросил:

— У вас дома ко всему относятся, как к игре?

— К игре? — Аа, должно быть, он про настолки, шахматы или еще что. Ирма прыснула и прикрыла рот рукавом. — А разве так не легче? Ты даже на орков охотишься, как на кабанов по осени. Хотя твои братья более ответственно к этому относятся. Но разве это хуже?

А ведь действительно. Он производит впечатление эдакого разбитного первого парня на деревне, не джентльмена конечно, но на него, с его легкой походкой и таким же легким взглядом на различные жизненные перипетии слетаются почти все девицы, если исключить замужних и обрученных. Ирма понимала этот «жизненный стиль» получше остальных, руководствуясь теми же правилами. Вот только Тьелко был лордом…он задавал настрой всему народу, неявно, служил примером племяннику и собственному брату, и ноша эта была не самой легкой.

Оставалось аплодировать стоя, если и эта его сцена — не предумышленная игра. Тьелкормо пристукнул пальцами по столу, знаменуя окончание мыслительного процесса.

— Не хуже. У вас просто такой…одинаковый взгляд на жизнь. У всех.

— Нас одинаково жизнь потрепала, — Ирма почесала подбородок. — Со многими из них я с малолетства знакома, так что неудивительно…

— Не верю, — Тьелко поднял острый серый взгляд и ухмыльнулся. — Ты из другой страны.

Она расплылась в улыбке и снова потянулась к бутыли, наполняя стаканы.

— Вот видишь. Хорошо, не верь, — пальцы аккуратно обхватили ободок стакана, укладывая его в ладонь. Дистилляция напитка была безукоризненной: чистый и прозрачный, как вода, с тающими золотыми искорками.

— И всё? — недоверчиво уточнил Тьелкормо.

— А ты хочешь, чтобы я так просто вскрыла карты? — Ирма отхлебнула, но от булькающего внутри смеха зубы ощутимо проехались по стеклу. — Тогда это скорее игра в допрос. И это неинтересно.

— И, полагаю, победителей в ней нет, — Тьелкормо совершенно по-охотничьи сузил глаза. Надо же, игра намечена, а главный трофей — нет.

Ирма пожала плечами.

— Доверие — хрупкая штука. Ты можешь задать вопросы, ответы на которые вскорости проверишь и сам. А можешь спросить то, что уже ни на что не влияет, — в голове понемногу теплело, и она сильнее стиснула пальцы на стекле, но так, чтобы не выдать напряжение. — Очередная…игра. Знаешь, зачем люди придумали игры?

Он поднял голову.

— Чтобы утолить свою агрессию, — Ирма облизнула губы, — есть много игр, задействующих силу, выносливость, пытливые умы и, разумеется, жажду одерживать верх. В войнах людей не было эльфов, или гномов, или Моргота. Мы воевали друг с другом ради территорий и ради наживы. Казалось бы — можно договориться и обойтись малой кровью, чего проще? Правда в том, — она с непонятным умилением во взгляде уставилась на Тьелкормо, — что у нас, как в мире животных, — важно движение наверх. Будут ступени из камня или из чьих-то тел — велика ли разница? На самом деле, нет. И там, и там нужно всего лишь переставлять ноги.

— Занятно, — Тьелкормо тоже сделал несколько глотков, и выглядел совершенно расслабленным. — Ты намекаешь на Альквалондэ?

— Конечно нет. Ты спросил о нашей любви к играм и одинаковому мышлению. Игры, казалось, были всегда; а мы выходцы одного слоя общества, и для нас всегда важно движение наверх.

— Верю. Но не верю, что ты не думала об Альквалондэ.

— Твое право, Турко.

Нолдо скривился. «Тьелко» — еще куда ни шло, но сокращение отцовского имени он не любил, зачастую ведь именно оно использовалось, когда к нему обращались, как к лорду и полководцу. Ирма обожала его так дразнить, выясняя границы дозволенного опытным путем. Но он только скривился — и ничего не сказал.

Но, кажется, ему все-таки не очень играть на интерес.

— Ты можешь затребовать у меня верный ответ лишь однажды. Как и я. На любой вопрос. Как тебе такой трофей? — Ирма подперла подбородок рукой. Рисково. Ночной дожор плавно перерастал в эмоциональный покер.

— Количество вопросов?

— Сколько хочешь, пока мы пьём.

Нолдо подался вперед.

— Но ты ведь можешь и обмануть, если я затребую ответ.

— Боишься? Но ведь в том и смысл, — её выражение лица стало немного кошачьим… Эта…дева напротив скорее напоминала пуму, которые обитали в северных затененных областях Валинора, и ходили всегда поодиночке. Охотник ловил каждое изменение в её мимике — а ведь игра началась уже давно.

— Разве? Для меня не составит труда разговорить женщину, — Тьелкормо самодовольно усмехнулся. — Все же вы в чем-то такие же, как и эльдиэр.

Ирма расхохоталась. Как же!

— Не верю.

— Нет?

— Я даже не подумаю затребовать верный ответ, Турко, — от смеха в груди уже болело, а голова от горячего тумана шла кругом. — Приберегу его для более удобного случая.

— Тогда я скажу так, — он снова застучал пальцами по столу, отбивая какой-то полузнакомый монотонный ритм. — Ты — действительно…любопытное создание, и мне было интересно…. — Девушка расхохоталась еще пуще.

— Создание! Еще мгновение назад я была просто «женщиной». Так просто разговорить меня тебе не удастся. И в сочинении легенд… уж получше тебя буду, — она вдруг успокоилась. Эльф тихо хмыкнул в чашку, и этому он верил безоговорочно.

Ирма усердно жевала добытый кусок мяса. Разжевывался он плохо, и приходилось помогать себе руками, отрывая небольшие ломтики. Вскоре объявился и потерянный Хуан — он вбежал на кухни, отчего-то мокрый и взлохмаченный, и улегся огромной мокро-горячей тушей у её ног. Она автоматически запустила пальцы в холку и провела отросшими ногтями за ушами. Тьелкормо наблюдал за этим безразлично, с легким налетом привычной насмешки во взгляде.

— Роса, — констатировал он. — Светает.

Бутылка давно закончилась, и они как-то незаметно перешли на вино, потом открыли еще одно… Оставался лишь легкий налет приятной предрассветной неги. К тому же, Ирма знала, что она на некоторое время освобождена от всех работ, хотя незанятые ничем руки зудели.

— Верю.

Действительно, а ведь Келегорм дал фактов на «веру» куда меньше, чем она. Он зеркально отражал её расслабленную позу, вот только она лежала практически на Хуане, а он — откинувшись всем своим немалым ростом на низкий стол.

— Брат приедет, и больше такого не повторится.

— Не верю, — она зевнула. — Общего у нас куда больше, чем ты думаешь.

— Например?

— Любовь к жизни, какой бы говёной она ни была.

— Верю.

Ирма вздохнула и одним движением перебросила ноги с лавки на пол. Её немного покачнуло, но Хуан ткнулся мордой под бок, и она удержалась. Оставалось самое сложное — убраться в свою комнату, минуя кухни и чертовы лестницы. Тьелко — чертов эльф, и она сомневалась, что он напился до таких же зеленых балрогов, что и она.

Зато Тьелкормо повернулся к выходу и не без интереса наблюдал за её колеблющимися, но уверенными движениями.

— Я сожалею, что оставил вас там. Хотел оставить.

Она замерла, пропуская через пятерню слегка отросшие волосы. Голубые корни отросли на целый палец, причудливо смешавшись с местами выцветшей каштановой краской. Похоже на сойку — коричневая и невзрачная, но с расчерченными лазурными стрелами на крыльях. Красиво.

— Верю, — в её голосе слышался смешок.

— Но о содеянном в Альквалондэ — нет, — в его голосе прорезался холод. — Чувствуешь разницу?

Она обернулась. И глаза у неё были синие-синие — как опалы, найденные в обрамлении расколотой невзрачной породы. И они смеялись. Над ним.

— И все равно не верю, Тьелко.

— Ты все еще можешь затребовать верный ответ.

— Я не стану. Пока.

— И я тоже…пока.

Он резко и плавно поднялся, изящно обогнув развалившегося Хуана, наевшегося вместе с ними вяленого мяса, и ловко поймал развернувшуюся было Ирму за талию.

— И каков будет приз?

— Мы подняли столько интересных вопросов… Разве правды в качестве приза не будет более чем достаточно? — она искривила губы в игривой усмешке, не высвобождаясь из охотничьего захвата, но подняв подбородок, встречаясь с такими же, насмешливо блестящими глазами.

Он склонился ближе.

— Нет.

— А зря, — она, ощутимо сжав ногти на тыльной стороне его ладони, разжала кисть, сжимавшую её бок. — Как знать… За правду порой платят слишком большую цену, а мы предложили друг другу её бесплатно.

Он отстранился.

— С тобой занятно играть, Ирма ван Лейден.

Хуан поднял голову и вопросительно посмотрел на хохочущую женщину — она никогда не стеснялась показывать свои зубы, и закидывать голову, демонстрируя незащищенную шею — особенно тому, кто сильнее.

— Взаимно, Туркафинвэ Тьелкормо.

Chapter Text

— Подумать только, доехали — а уже не надо!

Миднайт рассмеялась. Мария с порога налетела на неё, еще едва встающую, и долго не выпускала из объятий, потираясь щекой о снова жесткую растительность на голове.

— Давно тебя такой не видела, — Мария встрепала ей волосы, вытягивая их кверху, как колючки. — Ты первый раз так постриглась для лётных испытаний.

— Тогда так требовалось, — Миднайт тряхнула головой и пригладила челку. — А теперь что уже? Только юбки и носи. Я уже даже не поскальзываюсь на них, хотя, признаться, наши костюмы были легче.

— А я только недавно свой старый примеряла, — Мария оставила её волосы в покое и присела на стул. — Так голой себя почувствовала. Он же в облипку, как вторая кожа. Даже Карнистиру было стыдно на глаза показываться, а он ведь такой, знаешь — женщин не своей расы за женщин не считает.

Миднайт ехидно усмехнулась.

— По себе судишь?

— Нет, еще по наугримкам…

— Сравнила!

Джеймс деликатно кашлянул, привлекая к себе внимание. Миднайт вскинула брови, отметив, какой чудной у него вид: что-то среднее между эльфом и монголом — те же выбритые виски и остатки черняво-седых волос от лба до затылка узкой полосой, мудрено заплетены и скреплены зажимами из червонного золота.

К тому же, Хелеворн явно имел тенденцию задавать моду соседствующим землям, судя по тому, как вольно и красиво одеты её друзья — в вольные, летящие и мягкие одеяния, как те же широкие штаны Джеймса, небрежно заправленные в сапоги. В Химринге и Вратах не было места подобной роскоши, за исключением жаркого и засушливого лета или праздников. Быт был довольно простым, хотя не лишенным мрачной (свойственного Форменосу, как говорил Нельо) торжественности или изящества.

— Как вы выжили? — сухо спросил Джеймс.

— Я нашла нишу, когда вытащила Ирму из-под лошади. А она была очередным туннелем. Сначала он уходил вниз, потом вверх. В итоге мы выползли по скале наружу, по эту сторону цепи — там были стертые мелкие ступени и такие же маленькие площадки, видно, остатки гоблинской жизнедеятельности. А как, собственно, поднимались — уже и не помню.

Он размеренно кивнул.

— А когда ты была в коме? Тебе снилось что-то?

Миднайт прикрыла глаза и откинулась на подушки.

— Ворох воспоминаний. Только и всего.

— Значит, Он до тебя не добрался, — Халпаст облегченно и выдохнул и сел прямо на пол, вытянув ноги. — Это здорово.

— Ты стал таким фаталистичным, Джеймс.

Он едва дернул губами, но сдавил улыбку. Мария снова развернулась к Миднайт и затрещала о чем-то своем, преходящем, отвлекающем, женском. Еще на подъезде к Аглонской крепости она обстоятельно проехалась по его мозгам, настаивая на отсутствии необходимости изливать свои меланхоличные настроения тому, кто только вылез из-под навалившейся на неё смерти. Джеймс промолчал.

Лорд Канафинвэ как раз собирался домой — ему нужно было подновить стены, окружавшие его собственную крепость, рвы и починить мосты, и вплотную заняться поселениями, уже немного разбавленными беглыми лаиквенди и синдар. Маэдрос не собирался так просто сдаваться и уповать на Осаду, и методично множил силы и проверял новые орудия. Моргот — и Джеймс был абсолютно в том уверен — занимался тем же.

С их приездом Ирма и Миднайт быстрее шли на поправку. Сказывались ли примочки Марии, или же просто присутствие кого-то столь близкого — они не задумывались. Куруфин не спешил возвращаться в Аглон, поэтому управление землями и крепостью целиком и полностью пало на плечи старшего брата. Его же племянник, с довольно-таки зубодробительным даже для квенья именем, Тьелпэринквар, повзрослевший уже эльфийский юноша, улучил время пообщаться с одним из тех раньяр (или, как их называли под влиянием синдарского населения — эльтаури), которые приложили руку к изменению ландшафтов западного Дортониона и сирионского устья.

Джеймс с удовольствием рассказывал о неизвестных здесь еще металлах и веществах — был уверен, что вскоре нолдор доберутся и до более глубоких залежей, чем митрил или адамант. Хотя, было ли в Арде пылающее ядро и магмовая мантия, он не ручался говорить наверняка…

Тьелпэринквар же демонстрировал тонкости применения дара эльфов непосредственно в кузнице.

Они и без того знали о зачарованных эльфийских стрелах, и о клинках, пропитанных рунами силы — скованные еще Феанором для своих сыновей. Миднайт что-то такое рассказывала, когда пыталась понять, как у неодушевленных, искусственных предметов может быть своя воля и сила, не предусмотренная особенностями и свойствами металла и последствиями его обработки.

— Вообще-то, я отнюдь не силен в песнях силы, но понимаю в этом побольше своего отца, — сказал Тьелпэ, протягивая ему фартук. Кузница Куруфина, святая святых, в их полном распоряжении — Тьелпэ был даже куда больше взбудоражен, чем он сам. Джеймс иронично усмехнулся — он теперь почти что старик, ворчливый дедушка рядом с вечным юнцом. Он скинул куртку и повязал кожаный фартук поверх льняной рубахи, а юный нолдо же полностью оголил верх — уже сейчас он мог хвастливо демонстрировать нисси налитые мышцы и ровный тон бронзовой кожи. — И, пока у меня еще статус подмастерья, я могу рассеивать свое внимание… и не только на мечи и копья.

Джеймс хмыкнул.

— Похоже на выбор специализации после общего курса подготовки, — Тьелпэ раздувал мехами печь, но его ушко заинтересованно дрогнуло. — Мы учились вместе много лет, и в том…месте у всех несколько лет был общий курс, а потом шло разветвление на различные дисциплины. Которые были бы полезны нашему военному строю, разумеется, но их было более чем достаточно. Узкие направления и сами по себе имеют много подвидов, поэтому науки нам хватало, — он приблизился к нолдо и поставил ногу на ручку мехов, сменяя его, — например, как у меня с леди ван Лейден. Мы были…ммм…инженерами, то есть, изобретателями в широком смысле, оружейниками — в узком. Но и это не конец.

— Я видел, — кивнул Тьелпэ. — У вас очень неодинаковое оружие. С разными принципами работы.

Джеймс одобрительно кивнул и навалился всем весом на тяжелые мехи, стараясь не сбить ритм дыхания. Дыхание — это важно.

— Именно. Я занимался по большей части тем, что рассчитано на большие площади урона… Ирма же испытывала уже готовые образцы… и гоняла в хвост и гриву тех, кто не справлялся с работой. Хотя именно она занималась взрывчатками до меня. А ты уже думаешь, что бы такого изобрести, чтобы Ангбанд — и раз! — разнести? — Джеймс пытливо уставился на Куруфинвиона, но тот — честь его отцу — удержал лицо.

— Эльдар еще не утратили надежду на то, что его повержение возможно, — ровно ответил тот. — И я лишь хочу…

— …сплести наши методы с вашими? Это хорошо, хотя и очень рискованно, — Джеймс задумался. Идея была все еще свежа и соблазнительна, да и соображения имеются… Например, ту же пелагику — плазму, не так просто применять в связке с чем-либо другим. Она прижилась как огнестрельная начинка — и хорошо, но и последствия её использования надолго сохранялись в материи. К тому же, её оставалось слишком мало — её нельзя было уничтожить, но чтобы и применить, нужно было подгадать момент. — У тебя есть идеи?

Тьелпэринквар с чувством кивнул. Такое лицо… уж очень он своей самоуверенностью напоминал отца. А может быть и деда — хорошо, что он пока демонстрировал более сдержанные черты характера. Он приблизился к столу, где в своеобразном органайзере были разложены инструменты — и чисто кузнечные, и вовсе какие-то странные. Тьелпэринквар порылся и взял какой-то чертеж. Хотя нет, не чертеж.

Это были страницы из какой-то тетради, видно, очень старой — вырванные, сшитые грубой нитью, прошедшие воду, копоть, испещренные многочисленными пометками и помарками, разными чернилами и очень, очень приблизительными эскизами.

— А что это?

— Наследие моего деда, — с готовностью ответил мальчик (а как его называть иначе?) — Его соображения о соприкосновении материи Арды и материи духа — до того, как он начал создавать оружие.

— Как интересно… — Джеймс сощурился. Здесь было темно, и без того заковыристый почерк расплывался. Но что до того эльфу? — Но разве это не сокровище твоего рода? Ты показываешь его постороннему… Хотя подожди. Это не тенгвар.

Каков хитрец. Джеймс кивнул и отодвинул тетрадь. Наверное, сарати… Или какой-нибудь шифр. Кто знает, может, Феанор всегда был немного параноиком? А тут, видно, еще молодой, пылающий желанием самоутвердиться… Может, внук был похож на деда больше, чем его отец — кто знает? Время покажет.

— Так что здесь написано? — он вздернул бровь. — Я не смогу тебе помочь, не зная замысла.

— Я видел нож леди Ирмы, — пробормотал Тьелпэ, не заметив, как вскинулся собеседник, — он очень хорош… И я подумал, что было бы, попади хорошее оружие не в те руки.

— Ножом пользоваться и обезьяна сможет, — Джеймс фыркнул. — Там и думать особо нечего. Одна сторона ранит, другую держать можно.

— Да, но если это будет не клинок? А что-то другое… Такое же, как ваше оружие, разрушающее материю. И что такое о-безь-я-на?

Джеймс хлопнул руками по столу, прерывая мысль мальчишки.

— Всего лишь далекий предок прямоходящих и самосознающих. Но нет, парень — такие идеи под стать скорее вашему заклятому врагу. Идея твоя хороша, и не нова. Нолдор свойственен размах — ты подумай, что будет, пользуйся таким каждый?

— Я думал об этом, — он кивнул. — Но, видишь ли, господин Халпаст, для эльдар всё несколько иначе.

Молодой Феанор — подумать только! — писал о разном. По сути, это было что-то вроде эльфийского философского трактата, разве что эльфы Валинора не задумывались о смысле жизни, платоновской концепции Идеи, о том, что сделало человека — человеком (или эльфа — эльфом), и почему в итоге только люди сознавали себя самих. У эльдар ответы были изначально на руках — Пробужденным мысль в голову вложил сам Эру, остальных научили Валар. В чем был смысл их жизни? Задумываться над этим тоже было не нужно. Их радостью было сотворение, познание, наречение ранее неизвестных феноменов. Феанор заметил, что если бы Оромэ дал волю татьяр во время первого Исхода давать имена всему, что они видели, Поход бы не закончился даже к нынешнему времени.

«…в основе всего сущего лежит воля Эру. В таком случае, сущим считаются и Валар, и сотворенное ними, Мелькор, и сотворенное (искаженное) им, и эльдар — и сотворенное ними…»

Этот ли эльда призывал нолдор в Исход? Если так подумать, то и мечи, и Рок нолдор, и Клятва, озвученная и принявшая таким образом воплощение, как Песнь, — предусмотрены волей Эру. Задумывался ли он об этом, когда всё уже было совершено?

Тьелпэ продолжал перевод размеренным тоном — так, будто подтверждал прошлогодний экзамен.

«…Это и роднит Эрухини с Айнур, которые тоже Его дети. И всё, что ни вложено нам в головы, является следствием Его воли. Как Вала сумел мысль, или помысел, вложенный в него Всеотцом, развить в Песнь и её материальное воплощение, эльда развивает сотворенный Аулэ металл и камень, обращая его в наковальню, молот и нож. Таким образом, мысль — всегда материя, и её воплощение — лишь дело времени и воли несущего её»

Тьелпэ перевел дух.

— Знаешь, я никогда не считал его примеры чем-то странным, но теперь и я думаю немного иначе, чем думал дедушка в моем возрасте. До определенной поры нож был для него инструментом. Он мог придать более изящную форму, разделить для удобства на части.

— …зайца, например, — задумчиво откликнулся Джеймс. Какие, однако, мысли были у подростка-Феанора! Он не зря прослыл гением. Человек повернул голову к эльфу. — Ты же об этом говоришь? Об убийстве, как о разрушении материи?

Он кивнул.

— Но ведь и охотники среди эльдар были всегда, — продолжил Халпаст. — Или эльда никогда ранее не приходило в голову, что другого, такого же эльда можно разделить этим самым ножом на части?

Тьелпэринквар посерел, но взгляда — твердого взгляда — не отвел.

— Да, господин Халпаст. Такого прежде раньше не думали, и, наверное, не знали.

— Но знали Валар, — подсказал Джеймс. — Этот ваш… Судья. Он ведь всё знает, не так ли?

— Молот и нож в некотором роде антонимичные предметы. Пока они служат разным целям. Но и то, и другое можно использовать для разрушения, — нолдо смотрел на свои руки — в мелких шрамах, ожогах и прелестях слоящейся кожи. — Если их нельзя было сотворить полностью созидающими, неспособными для разрушения, может, так оно и было нужно?

— То, что ты говоришь, на твоем языке зовется Искажением, Тьелпэ. Но как ты собираешься использовать оружие моей расы для созидания?

Он пожал плечами.

— Никак. Дальше дед писал о том, что если мысли и воли хватило Вала для создания воды и воздуха, растения и камня, а ему, как известно — хватило идеи о Палантирах, — действительно, кому бы пришло это в голову, когда эльдар обладали осанвэ? Гению, не иначе. — И идеи и Сильмариллах, — гению или провидцу, — чтобы их сотворить.

— В моем мире запросили бы документ об авторском праве, — Джеймс отвел взгляд от заворожившего в печи пламени — глаза были уже сухи и, возможно, слегка воспалены. Он протянул руку к кувшину и, плеснув на руку, брызнул водой на глаза. — Продолжай.

— Это говорит о силе духа, — тихо продолжил Тьелпэ. — Всё сводится к тому, что, чего ни пожелаешь, всё возможно исполнить, пока возможна сама мысль об этом.

— Это может сыграть с вами злую шутку. Помни, что у ножа две стороны. Два способа применения.

— Я помню. Обещаю, всегда буду помнить, — закивал мальчик с сияющей гордостью в глазах.

Спустя некоторое время Джеймс касался пальцами нового ожерелья. С виду простая безделушка, только черная как сама предвечная Пустота. Ожерелье кусалось ледяным дыханием бескрайней космической пустоши, опоясывая его плоть точно ошейник. Это было чем-то вроде обещания — он останется. Он останется и впитается в саму материю Арды, как пелагика выжигает на подкорке земли, на уровне молекул свой след.

Ничего не заподозривший Тьелпэ фонтанировал идеями. Но для воплощения каждой из них нужно было и время, и силы. Джеймс пригласил его в Таргелион — наступили тихие и относительно спокойные годы, да и мальчику пора учиться контактировать с наугрим, для обмена опытом, как говорится…

А еще он убедился в том, что к мальчишке следует приглядеться. У него не был такой чистый голос, как у его дяди и не было в нем той силы, что присуща музыкантам этого мира — вот кто поистине всесилен, стоило бы только захотеть; но у Тьелпэринквара была юношеская отчаянность и смелость идей, и именно он предложил (Джеймс старался не особо распространяться о реалиях своего мира, чтобы хоть как-то подтвердить гипотезу Феанора) создать нечто, подчиняющееся только одному хозяину. По правде говоря, он о чем-то таком слышал от гномов, правда, в контексте преемственности власти, но Тьелпэ изъяснялся не в пример проще, хотя и это звучало очень дико — например, заставить металлы в плоти эрухини взаимодействовать с металлами из плоти Арды. Да, в крови людей есть железо, и мало не вся таблица химических элементов, но неужели с телами эльфов обстояло как-то иначе? Но он и сам согласился испытать эту версию на себе.

Тонкое ожерельице — всё, на что хватило того огрызка металла, подсунутого Ирмой еще двадцать лет назад (и непонятно зачем он хранил его столько времени! да всё сил не хватало избавиться) и тех крох, вынутых из его, Джеймса, крови, мог бы испытать на правдивость и эту безумную идею.

Джеймс спрятал его за накрахмаленным широким воротом-стойкой и углубился в чтение гномьего трактата о деревьях и камнях. После Тьелпэ многое перестало казаться непонятным и странным. Интересно было бы знать мнение самих наугрим о материях и их преобразовании.

… Джеймс сглотнул. Украшение то кусалось холодом, то становилось будто бы теплее на солнце. Но вместе с тем… на душе стало как будто легче. Как будто… он нашел своё место.

Письмо от Маэдроса, созывающего в Химринг своих знаменосцев, стало неожиданностью. Миднайт только недавно уехала во Врата в сопровождении своих эльфийских друзей и отряда, отправленного Тьелкормо для пущей безопасности, и вроде бы ничего такого не должно было произойти.

Не приходило даже никаких писем от Риги и Миры, у которых все время что-то происходило — долетали какие-то слухи о шевелении в Таур-им-Дуинат, и в холмах Андрама (им же пришлось разгребать всю ту шумиху, что устроили северные нолдор в связи с событиями Нан Дунгортеб), но ребята держались стойко и уж обосновались в наконец достроенной Амон Эреб. К ним даже понемногу подтягивались лаиквенди Оссирианда, расселяясь кругом. Письма не приходили, взамен, Рига и Мира нагрянули сами вместе с младшими лордами Амбаруссар, и в Аглоне стало совсем тесно.

— У вас ведь, ясное дело, куда милее, чем в Химринге, — Рига громогласно рассмеялся и обменялся с лордом Туркафинвэ рукопожатиями. — И пейзажи красивее, и девушки…

Мира наступила ему на ногу, и тут смех подхватил и старший лорд Химлада, похлопав Штрауса по плечу.

— И вино хмельнее, у меня еще остался наугримский бочонок.

Рига понятливо похмыкал, ведь бочонки вина предназначались как раз-таки Химрингу — что там должно было произойти, Тьелкормо, похоже, знал, но говорить не торопился. Амбаруссар остановились на день, дав передохнуть отряду и лошадям, наутро же все двинулись в путь.

Рядом бежал Хуан — Джеймс впервые видел его настолько близко. В Митриме как-то не пришлось, да и после тоже. В Аглоне оставался лишь Тьелпэринквар, охваченный какими-то новыми идеями и возможностью творить и вытворять в отсутствии отца и дядей.

Сам Келегорм, в ярко-алом плаще со звездой, ехал во главе процессии и о чем-то перешучивался с братьями и Ирмой, изредка переходя на странно-повышенные тона. Хуан иногда подпрыгивал, пугая лошадь, ластился и выпрашивал у задумчивой Марии яблоки. Та давала их щедрой рукой, всерьез охваченная какими-то своими переживаниями.

В Химринг они въехали с помпой, поднятыми знаменами и под недоуменные, но всегда благожелательные и радостные оклики жителей Холодного Холма. Келегорм спрыгнул, не забыв красиво подать руку Ирме, и развернулся к кастеляну, встречавшего их у главного здания.

Здесь было очень оживленно. Эльдар, пробегавшие-пролетавшие мимо, с интересом разглядывали новые лица, улыбались, приветствовали. Навстречу из толпы к ним выбежала Эльза, прыгнув с расстояния ему на шею — Рига просто стоял чуть позади. Джеймс облегченно выдохнул и похлопал её по спине.

— Как я рада вас видеть! — она поочередно обнялась со всеми, обменявшись улыбками с Тьелкормо и Амбаруссар. И ткнула пальцем в Ригу, все еще тесно прижимая к себе Миру: — Вы слишком долго собирались! Могли бы послать птицу.

Рига развел руками.

— Мы собрались так быстро, как могли. Нужно было еще назначить тех, кто закончит с делами вместо нас.

— И по обыкновению свалили на Эрестора, — Мира улыбнулась. Её щеки немного округлились, и бледные раньше ямочки стали заметнее. — Он долго ворчал, но согласился. К тому же, ему это подходит.

— У вас праздник, да? — перебила Мария. — Маэдрос прислал всего пару строк, ничего так и не поняла.

— Я и сама не знаю, — Эльза неловко улыбнулась. — Но что-то будет. Я тоже получила приказ явиться, но устно, когда переписывала послания, — она прикрыла пальцами смеющийся рот. — На меня он пожалел чернила тратить. Ждём только Морифинвэ и Куруфинвэ, они задерживаются.

— А Миднайт с Макалаурэ? Уже здесь?

— Эти тоже время не рассчитали. Будут только завтра — их видели на заставах. Идем? Я покажу ваши комнаты.

Рига улыбнулся, придерживая Миру за талию и увлекая вовнутрь — они-то были официально женаты, а Джеймсу и Марии комнаты достались отдельные. Мария просто щелкнула его по носу и сказала: «план В». Файнолмэ, химрингский кастелян, провожал их, переговаривающихся на родном языке, подозрительным взглядом, в то время как Эльза уже упорхнула в Палаты Врачевания — как-никак, она была у себя дома, и от работы улизнуть не могла. Её подхватила под руку какая-то эльфийка и они, бегло переговариваясь на квенья, ушли в другое здание, где располагалось лечебное крыло.

Зал, где назначил им лорд Химринга, неспроста назывался залом Огня. Стены были задрапированы богатыми гобеленами о деяниях нолдор Первого Дома, начиная со времен Валинора и по нынешний день. Здесь даже располагался резной трон из темного массивного дерева — поменьше того, что был в главном зале, но тем и пользовались редко. За троном висело знамя с восьмиконечной звездой.

Сам Маэдрос явился последним: эльфы приветствовали лорда веселыми окриками и хлопаньем в ладоши. Братья его уже были здесь — один щеголеватей другого, с венцами в волосах. Тьелкормо, столкнувшись с ним взглядом, залихватски подмигнул. Джеймс еще подметил, что среди присутствующих в первых рядах — военные советники, командиры отрядов, косятся в их сторону. Действо начиналось.

Маэдрос снова заговорил о войне с Морготом — о битве, в которой они одержали победу, и о тех, что еще грядут. И победу они, конечно же, одержат снова. И о заслугах — каждого по отдельности, из чьей верности и выросла победа и уверенность в новом дне.

— Но стоит отдать должное нашим друзьям и союзникам в этой войне, — Маэдрос, наконец, смотрел непосредственно на них. Каждому в глаза. Рига хмурился, не понимая, что происходит — никогда не любил недомолвок, хоть внимание ему и льстило. Ирма в упор смотрела на Турко, выискивая ответы, но тот только улыбался — так же, как подмигивал самому Джеймсу. Мария комкала пальцами его отутюженный, богато вышитый рукав. Маэдрос улыбнулся, и его строгое, жесткое лицо разгладилось. — Я рад называть вас друзьями. Но также я буду рад называть вас нолдор — частью нашего народа.

— Это будет честью и радостью для нас, лорд Нельяфинвэ, — рыжий улыбался такому же рыжему — слегка напряженно, цепко выхватывая взглядом растущие тени-фигуры из танцующих бликов огня. Маэдрос улыбнулся в ответ и подозвал слугу.

Тот подал меч — в красивых ножнах, рукоять была инкрустирована рубином в обрамлении черного железа. И он продолжил:

— Я не могу не ценить то, что вы сражались на нашей стороне с первого дня, как вы вошли в Арду. И не могу не благодарить вас за это. Прими этот клинок в дар за свою верность и за свои свершения, Рига Штраус, воин народа нолдор.

Джеймс нервно усмехнулся. Часть лица просто заклинило, или онемело. От шока. Первым отошел Рига — он вышел вперед и поклонился, очевидно, осознав суть происходящего.

— Благодарю… мой лорд.

— О господи, стоило же это такой тайны, — вздохнула Миднайт где-то за его плечом и послала раздраженный взгляд Макалаурэ.

Макалаурэ вполне успешно делал вид, что отвлечен разговором с Морифинвэ.

— Могли и предупредить, — шепнула Мария. — Так бы хоть не позорились, перед всеми.

Рига, по-эльфийски приложив руку к сердцу, приносил воинскую присягу.

Служить благу народу нолдор, стоять на защите нолдор, быть нолдо. Он видоизменял её на ходу — но эльфы слушали внимательно и с пониманием. Всё же, для каждого из присутствующих это было неожиданностью. К Эльзе пробилась её эльфийская подружка и обнимала за шею, что-то шепча ей на ухо и называя «Эльсэ».

Миднайт рассеянно улыбалась и, едва последнее слово отзвенело под высокими сводами, захлопала в ладоши. Когда подхватила и эльфийская публика, Рига поспешил ретироваться в их строй. Мира тут же обвила руками его плечо и потянулась было к мечу, чтобы получше его посмотреть… Джеймс наклонился и сам.

— Джеймс Халпаст, — четко, по слогам, прозвенел чистый голос Канафинвэ.

Ему тоже достался меч — другой. Врученный Риге был тяжелым и двуручным — похожий был у Карнистира; его же меч был полуторным, с другой гардой, другой рукояткой, и односторонней заточкой. Он усмехнулся, вспоминая сказанные Тьелпэ слова. Ковал, несомненно, Куруфин, оставив характерную пометку на пяте под рукояткой. Но из той же, непривычной глазу, черной стали. Насколько он мог судить с виду — крепкий, с едва знакомым рисунком многоразовой обработки стали.

Врученные им клинки разительно отличались друг от друга, как неродные и непохожие братья, но все, как один — из одного чудного сплава. Куруфинвэ обменивался с Майтимо многозначительными улыбками, пока Канафинвэ вручал уже Миднайт её клинок — прямой и достаточно длинный, около целого метра в длину, заточенный с одной стороны… Похоже на тот, которым она пользовалась когда-то давно.

Потом был пир. Какие-то эльдар поздравляли и выражали радость, что теперь они официально часть их народа. Морьо одобрительно и немного скупо улыбнулся, Амбаруссар разглядывали длинный кинжал Миры, созданный по прообразу их мачете, Амбарто что-то бормотал о том, что не сможет теперь отказать госпоже Штраус в посещении ристалища.

— Ты недоволен? — спросила Мария, отбирая у него кубок в вином и меняя на толстый кусок мясного пирога. — Нас официально признали, дали оружие…

— …заставили принести присягу, — буркнул Джеймс. — Почему же? Всё к этому шло. Присяга — лишь формальность, и так понятно, что мы… не предадим. А у того, что раньяр теперь часть нолдор, тоже есть плюсы.

— Морьо, кстати, сказал, — Мария заговорила, еще не прожевав того, что она откусила от его куска, — что раз я теперь нолдиэ, да еще и без отца или брата, он, лорд, принявший меня, обязуется охранять мою честь. Так что или женись, дорогой мой, или осваивай скалолазание в условиях крепостных стен. Так-то.

Она отпила из его кубка и впихнула его обратно в другую руку. Джеймс так и остался стоять, высматривая рябеющее отражение в темнеющей глади. У ножа две стороны…

У него будто заложило уши на некоторое время, но он услышал негромкие возмущения Миднайт, которая уже куда-то уходила под руку с Канафинвэ. Еще один, блюдущий честь новоиспеченной нолдиэ. Их переглядывания с Макалаурэ только слепец бы пропустил. Интересно, считается ли Рига ей теперь мужчиной-родственником, имеющим право распоряжаться её рукой и сердцем, и рукой Эльзы вдобавок? Но, как ни крути, в таком случае слово Маэдроса, как сюзерена и короля (некоронованного, но кто в Первом Доме оглядывался бы на Финголфина?) будет куда полновесней… Как интересно всё получается. Эльза как раз высказывала свои восторги по поводу собственного клинка — скорее шпаги, с самым тонким лезвием из всех откованных, что совсем нетипично для нолдор. Куруфин скупо и очень загадочно усмехался.

Ирма сидела в дальнем углу и рассматривала свой — рассматривала очень пристально, сверяя рисунок с рисунком на стали эльфийского меча, который она уже успела отобрать у какого-то военачальника, приехавшего вместе с ними из Аглона. Она что-то говорила, а он ответил. И они рассмеялись, словно высматривали на стали картинки, как в аналогичной игре с облаками.

Он отставил кубок и приблизился к Куруфинвэ. Тот с готовностью повернулся и оставил на нем свой темно-серый, почти черный взгляд. Так мало сходства с собственным сыном — должно быть, мальчик пошел в мать.

— Хороший клинок, — Джеймс и сам скупо улыбался. Жесткие морщины изрезали иссушенное лицо, и казалось вот-вот — кожа треснет и лопнет, как высохшая глина. Онемение правой стороны лица не прошло, и холодок постепенно подбирался к уху. — Я рад, что такой металл нашел мастера, способного совладать с ним.

— Узнал? — с любопытством спросил Маэдрос. Эльза перевела на него недоуменный взгляд, так и застыв с вежливой улыбкой.

— Узнал? — его брови взметнулись. — Я хотел сказать, что способ ковки очень похож на тот, что в нашем родном мире утерян многие тысячи лет.

— Ты про Дамаск? — уточнила Эльза. Он кивнул. — А, она такая узорчатая, помню.

— Говоришь, как про ткань, — фыркнул Куруфин.

— Из-за того, что металлы в сплаве разные, с разным количеством…составляющих, — пояснил Джеймс. — Но да, рисунок интересный. Но если на переплавку пошли бластеры, — он усмехнулся, — то, боюсь, там будет не только сталь.

— Да какие к черту бластеры, — Куруфин махнул рукой. Он довольно смешно выговаривал новые для квенья слова, промурлыкивая непривычные сочетания гласных. — Стоило такого труда, когда вы так и не поняли, что перед вами?

— Прошу прощения, — зарделась Эльза, — но если вам подсунуть перемолотые в порошок сучья разных видов деревьев, вы отличите липу от акации? При условии, что запаха не будет.

— Запах останется, леди Скайрайс, — Тьелкормо расплылся в улыбке, — только вот эльф учует, когда вы — нет.

Нельо улыбнулся и опустил ей руку на плечо.

— Он дразнится, не принимай близко к сердцу.

— Гвеннит и Ростафаро обнаружили обломки вашего корабля, — устало пояснил Куруфин, кивком указывая на клинок, который Эльза все еще сжимала в руках. Та шире распахнула глаза.

— Я помню, что мы уничтожили его. Почти сразу, — Джеймс нахмурился. — Плазма должна была полностью его уничтожить.

— Но часть, видно, нет. Повезло, что не растащили орки, — Нельо сухо улыбнулся. — Они были найдены в разных направлениях и довольно далеко друг от друга.

— Тогда всё ясно, — Джеймс недоуменно перевел на неё взгляд, и она объяснила: — Ты тогда был ранен, а когда мы вошли в атмосферу — потерял сознание. Сажали совместными усилиями, но под конец система не справилась с возникшим сопротивлением магнитного поля и мы… — она развела руками, — изрядно пропахали землю. К тому же, мы посадили только модуль, а что случилось с внешним сектором и Тоби — неизвестно.

— Наверное, до сих пор по Ильмену кружится, — Джеймс устало прикрыл глаза рукой.

— То есть… вы упали? В прямом смысле? — вмешался Нельяфинвэ. Эльза кивнула.

— Тогда у Эру, очевидно, на вас были большие планы, раз уж вы не погибли после такого, — задумчиво сказал Куруфин. — Интересно. А кто такой Тоби?

— Наш…э… то есть, не наш…разум корабля.

— Он живой?

— Нет…наверное, — Джеймс осадил её взглядом и поправил:

— Он не живой. Не в том смысле, что эрухини. Разновидность палантира.

— Вот как, — Куруфин по-прежнему пребывал в задумчивости. И ему, Джеймсу, это отчего-то очень сильно не нравилось.

Маэдроса отвлек какой-то нолдо, а Джеймс, подав руку Эльзе согласно этикету, исчез с его пытливых глаз.

Ирма новости не удивилась — она уже обтирала обрывком ткани широкое серповидное лезвие своего нового клинка, и видно, никак не могла им налюбоваться. Ноломанион, как представился нолдо, оказался её другом из Аглона, одним из тех, кто отыскал её, умирающую, на заснеженной вершине. Он что-то одобрительно говорил о качестве меча и о том, что не сомневался в искусности Искусника. Ирма смеялась с его каламбуров.

Джеймс сел рядом и вытянул ноги.

— На фалькату похоже, — сказал он. Ирма подняла голову.

— Ты разбираешься в этом? Странное слово для квенья.

— Я увлекался этим еще дома, — сказал он. — Я просто удивлен, как творчески Куруфин, — он покосился на Ноломаниона, — лорд Куруфин подошел к делу.

— Я бы даже сказала, как он точно угадал с характерами, — хмыкнула Ирма. — Душа у меня широкая, изгибы нормальные такие…

У Ноломаниона горели уши. Джеймс расслабился — давно он не слышал её скабрезных шуточек, но именно в её исполнении эти шутки вселяли в него уверенность и спокойствие. Эльф засуетился, собираясь подняться, но она его осадила, настойчиво дернув за плащ со звездой:

— Сиди уж. Смущаешься, как девица.

— Негоже такое девам говорить, — буркнул тот. Ирма открыла было рот, но, сменив, видно, мысль, рассмеялась и хлопнула Джеймса по плечу:

— Я хотела было возразить, что «у нас» не так, а потом вспомнила, что «у нас» и «у них» теперь одинаково. Прости, Нолмэ, — она вытерла уголки глаз. — Обещаю, что не буду приставать к твоему кузену просто так, — на лице эльфа отразилось облегчение вперемешку с легким недоумением, но Ирма, не будь собой, припечатала: — Впредь только с кольцом.

Ноломанион застонал. Джеймс, наблюдая сцену, заулыбался и сам — похоже, эта тема поднималась не в первый раз, но для эльфа — каждый раз как новый. Ирма стебала его и неизвестного ему нолдо, как детей.

— Его зовут Арайквэ, — сообщила она вполголоса, — редкая прелесть. К тому же блондин, так что у него просто нет шансов. Кузен Нолмэ.

— Согласен, — Джеймс ухмыльнулся. Ноломанион так и держал лицо в ладонях, согнувшись до пояса. — А что с кольцом?

— Тьелпэ мне должен, — невозмутимо отозвалась девушка, — тоже прелесть, кстати. Но Курво мне голову за него оторвет…

Джеймс расхохотался и опрокинул в себя кубок. Вино неприятно жглось внутри, смешиваясь с желудочным соком и желчью, сидящей где-то внутри и все еще ждущей выхода.

А после его замутило — с того чудного вечера он не запомнил ничего, кроме слов вассальной клятвы и последней шутки Ирмы, что-то о клинках и остротах.

Chapter Text

— Стоило проехать такой путь, чтобы в итоге по кольцевой вернуться обратно в Таргелион, — Мария с ворчанием упихивала запасную меховую оторочку в дорожный мешок, притороченный к лошади и бросала гневные взгляды исподлобья, надеясь на поддержку. Джеймс пребывал на недоступных волнах параллельной реальности и обменивался непродолжительными объятиями и рукопожатиями на прощание. Мира и Рига еще на какое-то время оставались в Химринге, они же с Морифинвэ уезжали обратно в оставленный Хелеворн через Врата Маглора.

— Зато мы, наконец, повидали и Ирму, и Эльзу, теперь вот к Миднайт в гости нагрянем, — Мария подмигнула Миднайт, обернувшейся на звук своего имени. Скайрайс состроила обманчиво-недоуменный вид, подняла брови и обратно повернулась к Файнолмэ.

— Боюсь, что мы так и не доживем до того момента, как кто-нибудь из вас приедет в Амон-Эреб, — хмыкнул Рига. — Но мы все равно не оставляем надежды…как её, амдир? Амбаруссар там загибаются от скуки. Ни вы, ни остальные феанарионы…

— Приедем и вместе с Морьо сразу найдем им дело, — клятвенно пообещала Мария, все еще сжимая руки Миры. — Как только, так сразу.

Их окликнули. В последний раз махнув рукой на прощание, их друзья со своими лордами выехали из Химрингских врат. Мира потянула его за руку прочь со внутреннего двора — и вовремя: ветер откуда-то принес жалкие обрывки туч, и заморосил легкий дождь. Главное, чтобы ребята добрались до Врат до того, как дождь окончательно размоет дороги.

Амбаруссар вызвал Нельо, и они уже несколько часов не покидали его кабинета. Эльза, едва освободившись от своей ежедневной порции работы в целительском крыле, постучалась в супружеские покои.

Она окинула взглядом Ригу. Что-то в нем было непривычно: то ли заплетенные на другой манер волосы, то ли в принципе то, что он стал их заплетать. Штраус посторонился и пустил её внутрь.

Мира сидела внутри, расчесывая длинные белоснежные волосы. Они сильно пушились и вились из-за сырости, пропитавшей воздух Химринга за последние пару дней — с северо-запада ветер гнал тяжелые тучи. Рядом на покрывале стояла раскрытая шкатулка с рассыпанными вокруг деревянными гребешками. Эльза села рядом и взяла один, покрытый черно-зеленой глазурью и неброским, белым рисунком гор.

— Рига делал?

Мира весело фыркнула.

— Нет, это мне подарили на день рождения… из лаиквенди один.

Эльза скосила хитрый взгляд на её супруга, но Рига, в последний раз заглянув в зеркало и оправив плащ, молча вышел за дверь. Мира вновь взялась за щетку.

— Он не умеет такого делать, хотя и старался. Но пока он нашел себя в гончарной росписи — правда, он побил половину утвари, но другая у нас теперь красивая. Хотя Амбарто не нравятся наши чашки.

Эльза изящно выгнула темную бровь. И с чего бы Амбарто вдруг оценивать чьи-то там чашки? Разве что Рига не является их главным поставщиком в только достроенную крепость.

— У него своих нет?

— Как же, есть…. Он просто как-то зашел к нам в дом, что-то о фундаментах… Ну, знаешь, мы живем не с Амбаруссар в замке, им и Эрестора хватает… Мы на склоне холма живем, в отдельном доме.

— У вас, наверное, сад, — мягко улыбнулась Эльза, отнимая щетку у сестры и запуская руки в её теплые и белые, как парное молоко, волосы. Мира блаженно прикрыла глаза.

— Да. Весной там особенно красиво, когда цветут персики и сливы — немного позже персиков.

— Еще и персики, — вздохнула Эльза, разделяя сестрины волосы на тяжелые, шелковые пряди и сплетая их в причудливую прическу. — Я как-то спросила Файнолмэ о саде, место ведь есть, но он только отмахнулся и сказал: хочешь, занимайся сама или еще того круче — испроси дозволения у Майтимо. Но и у меня без того забот по горло. Поэтому пока всё к нам идет из поселений вблизи Химринга.

— О как. Но если все-таки Файнолмэ надумает, — Мира подмигнула, — я поделюсь саженцами. Амбарусса, который не Амбарто, помогал нам поначалу. В садоводстве смыслит побольше нашего, конечно, но он все-таки лорд, куда ему… Обучил всех тех, кто хотел, и теперь мы приглядываем за государственными, — она сделала каменное лицо, — садами-огородами. И все счастливы. Можно еще Марию потрясти — в Хелеворне грунт хороший, может, сподобятся и привезут. Слышала, как они жаловались, что никуда не выезжают? Будет повод.

Эльза закивала, едва сдерживая улыбку. Майтимо в таком случае будет очень долго ворчать — разъезды гостей туда-сюда то и дело наводили шороху в привычном укладе жизни Химринга. Если, конечно, речь не шла о приезде Макалаурэ или Финдекано. Первый вообще здесь ощущался как второй главный лорд.

Мира, по обыкновению своему, вновь впала в задумчивость. Собственно, это и отличало старших сестер Скайрайс: Миднайт нередко отключалась от объективной реальности просто так, вне зависимости от состояния внешнего мира, другая же делала это настолько редко, насколько и странными были её умозаключения по «возвращению» в бренный мир. Как и сейчас.

— Знаешь, я пробовала молиться Эру, — Эльза бросила на неё недоуменный взгляд. Мира подняла веки, и взгляд её выглядел отрешенным, едва ли не стеклянным — будто бы смотрела не в зеркало напротив, а вглубь себя. — Только вот как понять, слышит ли? Отвечает ли?

Эльза пожала плечами.

— Когда мы были у той прорицательницы пять лет назад — помнишь же, что она предсказала? — Эльза закусила губу и промычала что-то. Надо ли вот это сейчас вспоминать? — Шестерым — смерть, седьмой остается и смотрит. Но я не об этом.

— А о чем тогда?

— Она говорила о следах, что мы неминуемо оставим в Арде. Поначалу мы рассчитывали, что наши знания, технологии и оружие как-то повлияют на ход событий или положение сил, но вряд ли это так. Победа в Аглареб по большей части благодаря эльфам и их армиям. И даже Нан Дунгортеб… Да, пауки может и уничтожены, но земля-то не перевернулась.

— И ты подумала о другом? — Эльза кивнула самой себе. А то, что они еще и поженились… Вот так так.

— Да, я подумала о детях. А что еще может быть лучшим следом? — Мира дернула рукой в сторону волос, но тут же одернулась и уставилась в зеркало. — Ведь, если нам и суждено умереть, кто-то должен остаться.

— И в чем тогда проблема? Рига не готов?

— Боюсь, мужчины никогда не бывают к этому готовы, — Мира нервно усмехнулась. — Только вот… сколько раз у нас было…

Эльза дернула волосы.

— Упаси меня от подробностей!

— …так и ни разу не получилось, — тихо закончила та, неосторожным движением рванув расческу вниз. Среди мелких зубчиков и волосков виднелись мотки полупрозрачных, как стеклянная лапша, волос.

— Может, просто проблемы? Ты знаешь, это может быть равно как у него, так и у тебя тоже.

— Я знаю. Мы опробовали многие способы и рецепты — вплоть до аварских. Представляешь, — Мира дернула уголком рта, — у них схожие проблемы. Я думала, у эльфов такого не бывает.

Эльза снова кивнула головой. Язык её словно стал варёным и прилип к деснам. Что она должна сказать? «Мира, ты слишком молода?», «Мира, еще всё будет, еще не время». А когда оно, время, с другой стороны? Сама она словно остановилась в своих двадцати четырёх. Хотя сейчас, правда, ей уже около пятидесяти. Для эльфов — смешной срок, совершеннолетие, и то… Эльза смяла в руках косички, почти уложенные в гульку на белобрысой макушке, и почувствовала прохладное прикосновение к ладони. Мира легко пробежалась по её запястью пальцами, вызвав стадо мурашек.

— Прости меня. Не думай об этом. Я слишком тебя загрузила своими проблемами. Рига, что ты там телишься, входи.

Эльза позорно сбежала, оставив супругов одних: объясняться друг с другом. Рига слышал немало, хотя и не всё, но в сухом остатке серьезного разговора им не избежать. Эльза отправилась к себе: в крыле была не её смена, к тому же вчера она изрядно выпила… Но уже на подступах к её комнате её перехватил Файнолмэ — буквально, за руку, — и сообщил, что в Химринг едут посланцы из Хитлума.

Она едва ли не застонала вслух. То ли дело, когда приезжают родные братья Нельо: у них уже есть собственные, обставленные комнаты, которые требуется разве что освежить перед их приездом, наметить список блюд и подсчитать запасы, — этим всем занимался Файнолмэ со своими помощниками, но благодаря их беготне о проблемах насущных узнавала вся крепость. А тут хитлумские. От Нолофинвэ ли, или от самого Финдекано — всё одно. На ушах стоять будут от мала до велика.

— Я-то тут причем? — пробурчала Эльза, резко выдергивая руку. — У меня свои заботы, и перевесить не на кого.

— Уже есть, — сухо уведомил нолдо, — твои обязанности, связанные со здоровьем лорда Нельяфинвэ, переложены на Аллвентэ. Таким образом, у тебя освобождается половина дня.

Переложены. Как интересно — приказом Эстанно или инстанцией повыше?

— Хорошо, — ровно ответила она. — Что от меня требуется?

Список дел был внушительным. Разумеется, все их нужно было распределить между служащими крепости, но распределить мудро. Но, судя по списку дел и внушительной кипе отчетов, сводок по внутреннему хозяйству крепости на личном столе кастеляна, Файнолмэ просто зашивался. Эльзе даже впервые стало жаль его. Даже несмотря на то, что эльфы не нуждаются столь часто в отдыхе, как она.

Она уже была знакома с изнаночной стороной жизнеобеспечения крепости: помимо работы в больничном крыле, где она варилась последние несколько лет, по настоянию Файнолмэ ей пришлось свести более близкое знакомство и с небольшими гильдиями портних, швей, кожевенников, с кузнецами, которым пришлось расшифровывать некоторые чертежи, присылаемые Ирмой или Джеймсом — в общем, теперь она знала всех тех, кто обеспечивал такому огромному организму, как Химринг, нормальную жизнедеятельность.

И сил, даже вопреки слаженной, годами-веками отточенной дружной работе, приходилось прикладывать немало — и пусть Файнолмэ скинул на неё едва ли четверть работы управителя, но в первый же месяц после отъезда сестер Эльза потерялась в многоликом, многоцветном и многоголосом водовороте. Осваивание ремесла кастеляна едва ли пошло на пользу, не говоря уже о заброшенных работах над новыми инструментами для операций и множества снадобий, сброшенных теперь всецело на плечи Эстанно. Однако, всё еще оставался вопрос — зачем? Кому это было выгодно и для чего?

Эльза подула на почерневшие от чернил подушечки пальцев — они горели огнем, а чернила, казалось, уже проникли под верхний слой эпидермиса и ушли глубже, оставляя замечательную, пусть и временную, татуировку. Эффект был, как от колупания трех ведер свежих вишен — она видела огрубевшие руки эльфиек, заготавливавших скудный урожай предела Маэдроса на зиму.

Может быть, это была очередная лордова блажь (что маловероятно, скорее всего, это была либо инициатива Файнолмэ, либо самого Нолтармо, если он вообще хоть сколько-нибудь был озабочен положением уже-не-чужачки здесь), либо последствия внутрикрепостной перетасовки, когда каждый третий вчерашний воин или воительница пристраивались к более мирному делу, будь то возделывание земли, как говорится, в промышленных масштабах, зодчество, скотоводство, пошив одеял на грядущую зиму… Однако, оставалась еще Осада. Воины Первого, Второго и Третьего домов по-прежнему были стянуты к равнине Ард-Гален, там возводились форпосты, оборонные укрепления, рыли рвы полным ходом. Оставались и орки, и волколаки — маленькими группками, разведчики или просто не успевшие укрыться за Черными Вратами все еще рыскали в эльфийских землях, и требовались дозоры — регулярные, что приводило к регулярным схваткам, зачисткам, ранениям… услугам целителей.

— Эльсэ? — Эльза вздрогнула и перевела стеклянный взгляд в сторону: она, как и сестры, все чаще впадала в сторонние размышления, отвлекаясь от рутинной работы. Писец Карнистира — имени она не помнила — в который раз попытался привлечь её внимание к спискам, присланным из Хелеворна вместе с самим писцом.

Да, он что-то говорил о том, что следует в этот раз подзатянуть пояса и большую часть урожая отдать под посев… Моргот не дремал, и над его Ангбандом, как над гигантским заводом металлопроката, курился разномастный ядовитый газ, и на почву влияло это не очень. Эльфы наверняка окрестили это «черным поветрием» или «дыханием злобы» — они вообще любили давать красивые имена необъяснимым феноменам. А вот бороться с этим — в смысле, не посредством кулаков и клинков — не очень.

Ох, не в добрый час гений Феанора оставил свой народ…

Эльза снова опустила взгляд на разложенный перед ней пергамент. Сто сорок телег овса, сто пятьдесят — ячменя, пшеницы слишком мало — около восьмидесяти телег, полбы и бобовых и того меньше. Эльза пристукнула пальцами, мысленно перебирая в уме варианты и сферы потребления. Скота много — есть и кони, и ослы, и козы, и овцы. Это как минимум половина овса и ячменя, так будет и молоко, и сыр, и шерсть, и лошади под гонцами и воинами не издохнут от усталости и голода. Почти всю полбу следует отдать под озимую — она неприхотлива, зреет быстро, в отличие от пшеницы или бобовых, которые вряд ли выживут здесь, вдали от теплого моря…

Эльза обмакнула перо в чернильницу и торопливо записала. Писец с любопытством уставился поверх её головы — заметки её обычно трудноразбираемы, на то они и заметки, ведь все эти соображения следует не раз обдумать, обсудить и со счетоводами, и с держателями амбаров, и со скотоводами, и со служителями кухни… Голова пухла. Еще эти треклятые одеяла и матрацы — не хватало сена на набивку матрацев, для настила в хлевах, и еще черт пойми на что… Однако распределить такие богатства своей волевой рукой она пока не имела права, поэтому, отпустив, наконец, писца, Эльза прихватила свои расчеты и списки Карнистира, и отправилась на поиски кастеляна или советника.

На свою беду, первым подвернулся Нолтармо. Советник как раз прохлаждался, отираясь вблизи кухонь, откуда тянуло соблазнительными ароматами копченой дичи, толченого гороха и свежего ягодного настоя. Впрочем, терся он там не один, а в компании пары конюхов, отпущенного писца и пары воинов из Хелеворна. Эльза затаилась за поворотом, ведущим на сырую лестницу в погреба — раздражающие желудок кухонные запахи здесь терялись, таяли в сырости и затхлости, и эльфы с их острыми ушами вряд ли услышат урчание её желудка. Что до того — Нолтармо был неплохим малым (около двух метров с шапкой), но работа была у него нервной, выматывающей…как сам лорд, а тут еще и недавно назначенная в помощники кастеляну девчонка-лекарь со своими телегами зерна.

— … она ему и говорит: ты скорей уж и портки свои на земле оставишь, чтобы жить на дереве, как птица и листья есть, как птица!

Раздался дружный хохот. Хелеворнский воин, довольный своей шуткой, снял с пояса флягу и отхлебнул. Фляга пошла по кругу. Нолтармо, вернув её хозяину, ввернул:

— Небось, он и ей платье из травы и листьев пошьет? Супруга-то, поди, и замерзнуть зимой может.

Воин махнул рукой.

— Какое там! В их Оссирианде тепло и сухо, круглый год знай себе ветки жгут и через костры прыгают.

— …белок обирают, — буркнул писец, стоявший к Эльзе спиной. Конюхи Химринга и посланцы Хелеворна смеялись и утирали слезы, опираясь друг на друга от бессилия. — Все же я думаю, Лорэдель умная нис, и Тэлькваро зря надеется сбежать в леса.

— Лорд не позволит, — кивнул третий. — Он же помрет в снегах, голодный и холодный… Да и стекольщик он известный. Наугримский принц в прошлый свой визит отметил его витражи. Куда там! Лорэдель ходила и сияла, тот её браслет наугримской работы кто только не видел.

— Значит, до Оссирианда эта птичка долетит не скоро, — хмыкнул конюх. Этого Эльза знала — парень он был добродушный, и как раз к нему она собиралась на днях подскочить со списком вопросов, озадаченная кастеляном уже с добрый месяц. — Чего ему не сидится? Пусть бы уж поближе их перетягивал… Леса как стояли, так и стоять будут еще не одну сотню лет…

Эльза поудобнее перехватила свою кипу бумаг и покинула свое укрытие, стараясь с видом как можно более безучастным проскользнуть мимо нолдор. Советник Маэдроса заметил её и поприветствовал кивком головы, кто-то поднял флягу. Она улыбнулась и прошмыгнула во двор.

В лицо ударил сноп чистого воздуха — после затхлых погребов и запыленных кабинетов самое оно. Снаружи жизнь кипела, служащие сновали туда-сюда по своим делам, пересказывая последние новости, сетуя на какие-то мелочи… Или вот, рассказывая шутки вроде тех, что она уже слышала от хелеворнских. Эльза помотала головой, охватывая взглядом постройки и галереи, направления — к Файнолмэ следует идти, как только уже будет учтена вся информация и пожелания сведущих эльфов, поэтому… Кухни. Она направилась туда, по пути выспросив, где могла бы быть старшая служительница — одна из йаваннини, которых так почему-то недолюбливала Мария, Хелиннис.

Хелиннис обнаружилась у самых печей, где жар был почти осязаемым — все нисси, занятые испечением хлебов и пирогов, туго закололи волосы на затылке, отчего вид у них был неимоверно строгий, как у гувернанток-цивилов, обучающих детей богатых сенаторов Элизиума на дому. Хелиннис выгребала пепельно-белую золу из-под печи на расстеленный кусок ткани, какая-то юркая помощница сматывала в узел уже третий сверток и складывала в корзины — Эльза была не уверена, но, кажется, это что-то для удобрений — хранитель амбара как-то говорил об этом. О том же поскребся и внутренний медик, полузадушенный, в виду «отстранения от должности» — зола также была необходима, для изготовления мазей, припарок… таблеток.

Хелиннис разогнулась, взяла поданное смоченное полотенце, оттерла лицо и руки. Младшая служительница кивнула в сторону Эльзы, и лицо Хелиннис смягчилось.

— Давно не видела тебя, Эльсэ. Ты пришла за боярышником? Аллвентэ забрала его около часу назад, — Эльза дернула бровью. Боярышник, которого еще до приезда её друзей было мешков пять, а из дозревших на днях варили разве что настойки или кисель для немногочисленной малышни. У неё бессонница? Девушка тряхнула головой.

— Нет, я не за этим… Я хотела испросить у тебя совета — Файнолмэ скинул на меня расчеты продовольствия на зиму и посев, и мне нужно учесть, где какой порог минимума…

Хелиннис отдала совок и тряхнула головой — из тугой прически выбилась пара прядей, и зазмеилась по ключицам. Она раскраснелась не то от жара, не то от рвущегося наружу смеха — вопреки строгой наружности, нрав у неё был легким, как у Нэссы. Впрочем, так говорили нисси и пара влюбленных в Хелиннис менестрелей.

— Ты до сих пор говоришь так, что порой я не пойму твоих слов. Но хорошо, я сейчас свободна и могу помочь тебе. Клади на стол, — Эльза с облегчением скинула на мгновенно расчищенную столешницу надоевшие бумажки и плюхнулась на высокий табурет. Эльфийка тем временем споро вязала кули с золой и складывала в корзину. Ранья не выдержала и спросила:

— Ты же не будешь это просто выбрасывать?

Хелиннис обернулась и удивленно качнула головой.

— Я помню, Хебдир велел нести к нему, там он распорядится.

— А он знает, что нашему крылу тоже нужно? — видно, Хелиннис и впрямь не знает о её «переводе». — Только вот, нам нужно знать, какое дерево где жглось…

— Берёза, — добавила другая — та, которая маячила перед глазами все время. — Дыму с неё много, но горит и греет хорошо. Хебдир велел новую поленницу не трогать, таскаем со старой.

— Тогда приложите записку и отправьте к Эстанно, — посоветовала Эльза. — Он разберется, что с ней делать. Нам береза всяко важнее, чем земле — ей-то все равно, сухостой там или валежник какой.

— Хорошо, — эльфийка расцвела, подхватила корзину и рванула наверх. Хелиннис проводила её долгим взглядом и только покачала головой. Эльза понятливо усмехнулась: все симптомы были на лицо. Она заговорщицки поднесла палец к губам и подмигнула Хелиннис.

Вдвоем они склонились над цифрами, заметками, приложенным письмом Карнистира — уже распечатанным, ведь первым делом его должен был прочесть лорд, но так как Маэдрос не удосужился передать Файнолмэ никаких распоряжений хотя бы устно, приходилось выкручиваться самим.

Спину она разогнула только тогда, когда перед ними поставили две тарелки с кашей и парой ломтей хлеба с маслом — ночи становились длиннее и холоднее, и потому ужины становились тоже плотней. Эльза, испросив разрешения хозяйки кухни, запустила руки на верхние полки (для этого, под дружный смех собравшихся служительниц ей пришлось вставать сначала на табурет, а потом, коленями — на столешницу) дабы достать горшочек со сладким гречишным мёдом и добавить в кашу.

Дружные посиделки длились до глубокой ночи: сначала Эльза приобщала их к распитию сладкого чая (собственно, чайного листа здесь не было, зато травяных сборов было вдоволь), потом осталась, чтобы помочь с уборкой. В кухнях было хорошо натоплено, даже когда пришло время погасить печи, теплый аромат выпечки и слегка горьковатый — от тлеющих поленьев, оставался до самого рассвета, истаивая только с порцией свежего воздуха, когда эльфийки ранним утром возвращались к работе.

Хелиннис ушла спать — когда в кухню заглянул её муж, вернувшийся с дозора спустя неделю отсутствия, и разогнал засидевшихся подружек по койкам. Эльзу никто не тронул: было ли тому причиной её иное происхождение, изначально иное и доверительное (когда-то) отношение к ней лорда, но Хелиннис без слов оставила ей лучину и толстую восковую свечу, и тихо удалилась последней, притворяя за собой дверь. Эльза натягивала рукава тяжелого бархатного платья по самые ладони, безбожно растягивая на без того узких плечах — в отсутствии постоянного жара со стороны печей ощутимо холодало, и чайника так просто не нагреешь… В такие моменты она всегда со скорбью вспоминала о дарах далекой родной цивилизации, о газе, об электричестве…

Эльза потерла веки и отставила в сторону пергамент, где до этого начисто вывела по пунктам требования кухни и — по остаточному принципу — хлевов. Оставался еще посев…

— Я могла бы уже учебники по математике писать, — буркнула она в потолок, с удобством размостив ноги на другом табурете и откинувшись на теплую печную кладку. Там, где можно было улечься (она с тоской думала о поверхностях с подогревом) были расставлены широкие противни с выпечкой, сушились грибы, зелень и еще бог весть что. В мысли лезли сплошь задачи о хлебцах и количестве зернышек для каждого из них. — Сколько зернышек понадобится отдать ключнику, чтобы лорд не помер зимой с голоду?

Сзади — откуда веял холодок из-под незапертой на засов двери, раздался смешок. Эльза резко развернулась и выдохнула. Из темноты выскользнуло бледное, немного осунувшееся лицо Аллвентэ, обрамленное темно-каштановыми косами-баранками, заколотыми над висками, и прижатыми к голове красной, вышитой золотыми и белыми нитями лентой. Эльза опустила взгляд. Красное платье, да еще и с вышивкой, с длинными, непрактичными рукавами и подолом, в котором она сама путалась бы на каждом шагу. Аллвентэ сияла изнутри.

И как-то это не вязалось с тем, что она делала ночью на кухне.

— Мне сказали, что ты здесь, — сказала Аллэ, подбирая подол платья и усаживаясь напротив. Эльза проводила её движения сощуренным взглядом.

— У тебя праздник какой-то? Кажется, что твой День Зачатия еще нескоро…

Подруга махнула рукой. Эльза отметила и цепочки, которыми пестрели её косы. Сережек эльдар почему-то не носили. Хотя она бы для дополнения торжественного образа вдела бы какие-нибудь массивные серьги из золота с красными камнями. Камней у нолдор было не занимать.

— Ах нет, я просто закончила недавно платье, — она огладила рукава, — и решила его надеть: оно ведь такое красивое! Эстанно говорит, был бы сын, непременно женил бы его на мне.

— А что, сам он жениться не хочет? — проворчала Эльза, отодвигая счеты. — Ты отчего пришла так поздно? Лорд совсем загонял тебя? По виду, нет: ты цветешь и пахнешь.

Скулы Аллвентэ подозрительно розовели.

Как бы порой он не хотел этого признавать — в чем-то Тьелко и Финьо были поразительно схожи: либо они сами сваливались ему как снег на голову, либо их послания. Тьелкормо только вернулся в Аглон, и посланец кузена огорошил его грядущим приездом наследного принца нолдор.

Майтимо потер глаза. Бессонница преследовала его же с неделю — но даже выносливости тела калаквенди, которому под силу и трое суток обходиться без сна, был предел. Эстанно взял на свое попечение здоровье лорда, и так подкошенное после десятка с лишним лет пыток в Ангбанде, но кошмары продолжали преследовать его в ночи и при свете дня дышать в затылок. Поначалу приходил лишь призрак отца — Макалаурэ как-то обмолвился о странной встрече его с Нолофинвэ на болотах у Митрима, потом — такие же несчастные, неспасенные узники Ангбанда, Валар в странных образах и формах — как накануне битвы. Был ли то сам Намо, либо его рисовало уставшее, загнанное в угол сознание, или Гортхаур нашел тайный лаз…

Он приложился к кубку. Бальзам, сваренный из каких-то горько-пряных ягод жаром обдавал горло, но оттого сильнее хотелось спать. Дозорные исправно докладывались о событиях на границе, и там, слава Эру, было спокойно. Эльфийским землям только и оставалось, что лучше подготовиться к зиме, договориться между собой, объединившись, в который раз попробовать переломить упрямство Элу… пока есть на то время. Майтимо не верил, что Осада будет длиться вечно. Нет, это не в Его характере. Его характер — затаиться, выждать, дождаться, пока эльфийские владыки расслабятся и дать слабину — пусть даже на то понадобится и полтысячи, и тысяча лет — и только тогда ударить, обрушив всю свою мощь.

В кабинет раздался стук. Сразу за ним, не дожидаясь приглашения, протиснулась молодая целительница с серебряным подносом в руках. От чаши на посудине шел пар и знакомый горьковатый аромат. Майтимо отстраненно наблюдал за действиями эльфийки. Она аккуратно переставила чашу на стол, поставила рядом блюдо со свежим пирогом — кто-то с кухни взял моду печь пироги на ночь глядя, видно, по наставлению тех же целителей — многие лекарства не рекомендовалось принимать на пустой желудок, хотя сам Майтимо вполне мог обойтись и коймасом. Следом со стола исчез и опустошенный кубок, и тарелка с какими-то крошками. Как бы он ни силился — так и не смог вспомнить, что же ел тогда.

Девушка, которая теперь пеклась о его здоровье, осматривала заскорузлые шрамы на спине, меняла повязки и замешивала снадобья вместо Эльзы была ему смутно знакомой: дочь, племянница или внучка какого-то из старых друзей. Сегодня Аллвентэ выглядела непривычно нарядной: алое платье с оторочками и искусной вышивкой, лента и цепочки в волосах, больше красил юную нис только румянец, ровным тоном легший на впалые, бледные щеки и огонек, поселившийся в темно-ореховых глазах.

Наверное, стоило бы приглядеться к служителям: время настало спокойное, неудивительно и в то же время хорошо, что юные и одинокие эльдар нашли время для любви. Верно, стоит найти отца девушки и поздравить с грядущей помолвкой как-нибудь после: теперь он правитель своего народа, кому еще свидетельствовать в таких делах?

Аллвентэ тем временем тихо справилась о его самочувствии и, получив дежурный ответ, скрылась за дверьми, плотно притворив их за собой. Он вновь остался наедине со своими мыслями. В голову приходило только то, что Эльза одевалась не в пример проще.

Небо за окном спальни понемногу серело — Майтимо просто опрокинул в себя содержимое подостывшей чаши, разделся и растянулся на постели, поверх холодных шкур. Сквозь открытые ставни летел утренний ветер и звуки просыпавшейся крепости. Нутро по-прежнему жгло — от лекарства, от съеденного наспех горячего куска пирога и чего-то еще, но он устал, и вскорости провалился в тяжелую дремоту.

Утром его разбудил сенешаль: Нолтармо шуршал чем-то в его кабинете, вполголоса сетуя то на одно, то на другое. Васа уже была на полпути к точке зенита, а лорд не находил в себе силы, дабы просто пошевелиться. В самом деле, был ли в Белерианде, эльф более немощный, чем он? В Валиноре он легко вставал и так же легко ложился, карабкался по всем деревьям Амана в поисках заигравшихся младших братьев и кузенов, участвовал в скачках… Резко оборвав почерневшие мысли, Майтимо потянулся и сел. Хорошо. Купель с набранной водой в смежной комнате уже наверняка остыла, но тем лучше.

Он скрепил волосы на затылке, уже привычно зажимая рыжий жгут на затылке культей и скрепляя заколкой в здоровой руке, и забрался в широкую купель. Вода и впрямь давно остыла, но если представить, что он плещется в пруду, чистом, как бьющий из-под земли ключ, где-то в пролеске вблизи Тириона… На плеск из ванной комнаты пришел Нолтармо. Он застал лорда в привычном состоянии: по грудь в остывшей воде, с сосредоточенным выражением на лице и прикрытыми глазами, обращенными к потолку.

— Какие новости? — лениво поинтересовался лорд.

— Свиту принца Финдекано видели на передних заставах, он будет в Химринге к вечеру. С третьего форпоста донесение о стычке с орками, что двигались с севера на северо-восток — они, видимо, намеревались обойти Эред-Луин, или пересечь их в необитаемом месте. Все они убиты, среди наших потерь нет, но трое ранены, — отчитался советник.

— Серьезно? — Майтимо приоткрыл один глаз.

— Один серьезно ранен в ногу, доставлен сегодня утром. Укус волколака.

— Всадники, значит. Неплохо, — протянул лорд, поднимаясь из купели. — Высшие чины, знать бы, куда и зачем Моргот их понес… Передай, чтобы в следующий раз поймали и допросили.

— Да.

— И еще… напиши об этом Карнистиру. Его писец должен вернуться в Таргелион на днях, с ним и передашь. С продовольствием Файнолмэ уже разобрался?

По лицу советника пробежала тень.

— Еще нет.

— Нет? — Майтимо вскинул брови. — Чем же он так занят?

— Он отъехал этим утром в поселение… — Нолтармо замялся. — Этим вопросом занимается ранья Эльза.

— Вот как.

Интересно. Она не попадалась на глаза вот уже месяц, с тех пор как, повинуясь странному предчувствию, Маэдрос наказал Нолтармо найти подходящее для человеческой девушки дело — однако он думал, что она осталась в больничном крыле. Оказалось, сенешаль воспринял это по-своему — ведь он тогда не задал ни единого вопроса.

Нолтармо вышел. Маэдрос расчесал волосы, вернув их в нехитрую прическу, и оделся. На столе в кабинете его уже дожидался кубок с боярышниковым бальзамом, свежий пирог и сыр. Лорд остановился у стола, подцепив пальцами еще дымящуюся чашу. Дневной свет ровно ложился на часть записей, словно подавая знак, но это были всего лишь какие-то дежурные письма — от братьев, от Нолофинвэ. Зачем, интересно, едет Финдекано, когда он только неделю назад хитлумские посланцы отъехали обратно? Так или иначе, он был рад приезду друга, какая бы срочная новость ни гнала его на Холодный Холм.

Дел впереди было еще много — в прошлой битве участие брали по большей части лишь нолдор, от наугрим удалось добиться лишь заслона у Эред Луин, дабы не дать темному воинству зайти с фланга и прорваться через Врата Маглора. Однако оставался еще Элу Тингол — и он сейчас был наибольшей проблемой. Ему было известно, что король, или же его супруга питали интерес к их раньяр, и потому поспешил принять меры, связав их вассальной клятвой и одарив оружием, откованным самим Куруфинвэ в знак особого расположения. Но достаточно ли этого?

Некоторые из них стали непозволительно близки. Раньяр дали возможность переиграть Моргота в вооружении и стратегии, нельзя не признать их роль в прошлой битве и подготовке к ней. И все же, и все же… Что-то было в них настораживающее, темное, скрытое и неправильное. Будто бы искаженное в — смешно сказать — Искажённой Арде. Кто теперь скажет, должно ли быть так изначально, или это Искажение? Или искажение в Искажении? Моринготто молчал. Нолдор с ним во главе были уверены, что так или иначе он попытается их захватить, поработить… Но что? Карнистир, пусть и относился к ним и их экспериментам внутри горы Рерир, настороженно и с изрядной предубежденностью, справедливо отметил, что ведут они себя, как и прежде. За исключением того странного состояния, в котором пребывал Джеймс — его друзья были также напуганы, но, судя по всему, были не удивлены и даже готовы. Миднайт Скайрайс… впрочем, Макалаурэ и сам далеко не глуп, остаётся только уповать на его благоразумие и необычную для их семьи хладнокровность.

Что бы сказали Валар? Взгляд снова упал на военные планы и расстановку дозоров — и вмиг вспомнился тот самый сон. Накануне Дагор Аглареб. Тогда Намо — или тот, кого он посчитал Намо — спросил его, на что он готов ради исполнения Клятвы и избавления от Проклятия Севера. Одно и другое довлели над их народом, словно ввитый в полотно изначальный Рок, и предложение это из уст Валы было словно насмешкой.

Маэдрос протянул руку к лучу, что падал на стол и расплывался светлым пятном по дереву. Как трудно, однако, перестать быть калаквенди и отречься от Валар не на словах, а в глубине сердца.

— Стража! — он дождался, пока дежурный стражник закопошится и светловолосая голова сунется в дверь. — Пошли за Файнолмэ и… — он перестукнул пальцами, — и за Эстанно. Пусть явятся ко мне до вечера.

Нолдо отрывисто кивнул и скрылся с глаз. Маэдрос отставил лишь пригубленное питье и отошел к окну. Внизу, к дальней, затененной стене стягивалась разномастная публика. Там, скрытое от его глаз чужими спинами, что-то происходило. Какой-то…бой.

Эльза закончила расчеты минута в минуту, как в ней комнату с отрывистым стуком постучался Файнолмэ — встрепанный, пропахший потом и лошадьми, он с порога потребовал завершенную работу, чтобы с ней уже ввалиться к лорду. Девушка с легким сердцем рассталась с осточертевшими цифрами и любыми напоминаниями о припасах Карнистира вместе с его письмами и писцами, и вновь углубилась в изучение своего вещевого сундука. За двадцать с лишним лет у неё накопилось немало вещей и примерно столько же сносилось — но все её платья, немногие (по сравнению с более практичными туниками и брюками) были простыми, без изысков вроде вышивок и аппликаций, за исключением двух — одно было подарено ей на день рождения когда-то давно знакомой швеей, которая поначалу помогала ей здесь обживаться (после она спешно вышла замуж и уехала в поселение), его же она надевала на гуляние в честь Праздника Объединения на Иврине, другое же платье, винное, отороченное вышитыми золотистыми лентами у верха и рукавов, любимое — для пира в честь победы.

Аллвентэ же, однако, хорошо постаралась — на личном опыте показав, что когда ты влюблена, будет и желание принаряжаться, и свободное время для этих самых нарядов. На самом дне сундука, в своих крошечно-узких мягких ножнах, завернутая в кусок добротной шерсти, лежала её шпага — странное оружие для Средневековья. Куруфин посмеяться решил, не иначе. Эльза осторожно извлекла её из ножен — эфес был круглый и витый, как у настоящей шпаги, защищающий держащую руку, длина узкого, трехгранного и более походящего на рапиру клинка равнялась длине её руки. Это было что-то среднее между мечом и иголкой — достаточно длинное и легкое в маневренности, чтобы попадать в сочленения между частями лат. Но у орков латы не железные, а из вареной кожи или дрянного металла, и такое оружие…не против их всеразрушающего животного инстинкта.

А что если…? Впрочем, хотел посмеяться — пусть посмеется. Всегда можно притвориться дурочкой и с видом признанного мастера рубить иголкой воображаемых врагов. Да, пусть будет Эрка — Игла. Довольная собой, Эльза сменила платье на более удобные брюки и рубаху, и вышла на задний двор.

Благоразумно отойдя в тень стены, дабы не выставлять свое отсутствие фехтовальных навыков, Эльза начала, казалось бы, с простого: вращения кистью. Игольчатое лезвие сновало туда-сюда, выписывая круги. Выходило хорошо.

— Так ты только насмешишь противника, — от стены отлепился воин, которого она не заметила прежде. — С него может и станется от смеха помереть и дать тебе фору, но случай этот один на тысячу.

Эльза опустила клинок и отступила в сторону.

— Я знаю, им только фляжки и меха протыкать, но разве наличие хоть какого-то оружия — плохо?

Нолдо фыркнул.

— Стало быть, его подарил тебе лорд в честь вассальной клятвы?

— Да.

— Интересный подарок.

— Не говори, — мачете, спрятанный еще дальше, был куда лучше, но фехтовать им под носом сюзерена было верхом невоспитанности и почти что плевком в лицо, в рамках последних событий. С ножом она управлялась еще кое-как, благо, он был привычным орудием, с известными способами применения, но рапира?! Пережиток поздних Средних Веков, которые были бог весть когда, сколькие тысячи лет назад? Нолдо этот был прав — она совершенно не знала, что делать со своей Иглой — сейчас она была просто побрякушкой.

— Для того, чтобы фехтовать, нужно сначала отточить тело, — наставительно продолжил нолдо. — Рука не умеющая бить…

— …бесполезна даже с мечом в руках, — закончила Эльза. Она закатала рукав рубахи и продемонстрировала напряженный бицепс удивленному нолдо и подмигнула. — Я тоже кое-что знаю. Но и от твоих советов не откажусь, любезный воин.

— Меня зовут Нинкварэ, госпожа, — Эльза зарделась. Где она госпожа? — Позвольте быть вашим наставником.

Это было так странно и так вовремя — словно небо само давало ей камни для возведения собственных целей. Нинквэ был легким и маневренным, юрким, под стать её клинку — вернее, он ему был под стать. Он учил её делать выпады — видел уже, что рука бьет сильно и точно, и уже поспешил пошутить, что руке её куда больше подошел бы молот, нежели швейная иголка.

Она нападала и нападала — все равно вариант выпада был один. К ним понемногу подтягивалась публика, но Нинквэ не думал останавливаться — он сам вытянул из ножен короткий кинжал и старался приблизиться, заходя то сбоку, то сзади. Кто-то выкрикивал одинокие подбадривающие слова среди безликой, смазанной толпы. Эльза видела лишь короткий отсвет на тонком, узком клинке, зажатом в чужой руке. Нолдо не прекращал своих подначек.

— В тебе мало страсти! Где огонь? Где твой инстинкт? — где-то она это уже слышала. Но где? — Дерись, как в последний раз! Что будет, если я стану орком? Давай же!

Он подскочил, легко и аккуратно, словно приглашая её на танец, перехватил запястье, нажав на косточку и вынудив выронить клинок. Она успела перехватить лезвие другой, левой рукой, когда кинжал остановился у самого виска. Эльза выдохнула сквозь зубы. Нинквэ придерживал её аккуратно, за талию, не давая упасть.

Из толпы донесся сдавленный, полузадушенный вздох. Она перевела взгляд, с бледного, выточенного будто из мрамора эльфийского лица в сторону — на такое же эльфийское, и только осознала, как он похож. Похож на Аллвентэ, своими светло-ореховыми глазами, пухлыми розовыми губами и этой точеностью черт.

Эльза улыбнулась.

— Я признаю свое поражение, о, грозный воин. Можешь меня отпустить.

Нинкварэ медленно разжал объятия. Эльза сжала левую ладонь в кулак, перехватывая клинок правой, неповрежденной, и завела руки за спину, имитируя церемониальный поклон. Боли она почти не чувствовала — только страшную недосказанность, загадку, досаду от собственной глупости. Откуда он возник вообще, нолдо этот? Над головой где-то громыхнули ставни. Эльза встрепенулась, будто очнувшись и, салютовав публике улыбкой счастливого побежденного, развернулась назад. Жжение в руке нарастало.

Как и нарастало бушующее, всеобъемлющее пламя внутри. Она еще не раз сойдется с этим Нинквэ в тренировочном бою — он сам вызвался, пенять не на кого. И пусть и Майтимо, и сестра говорили, что в фехтовании нет места эмоциям и чувствам, её разрастающийся гнев и обида требовали выхода.

Не плакать же ей, забившись в кухонный закуток в обнимку с чайником и горшочком мёда, в самом-то деле, только из-за того, что Аллвентэ призналась ей в любви к лорду. Лорду Маэдросу. Так вот отчего алый цвет, который она никогда не любила, и эти маки, вышитые на рукавах!

Эльза распахнула дверь своей комнаты и прошла к столу. Где-то тут валялись бинты и мази. Не раздумывая, она плеснула вина из кубка на порез и коротко зашипела вместе с пенящейся кровью. Больно-больно-больно.

Черт побери, больно.

Отчего такое странное ощущение, что приветливый ранее Химринг превратился в опустошенный Холодный Холм. За окном было тепло и солнечно — последние деньки вернувшегося на краткие мгновения лета. Потом придут холодные дожди, слякоть и грязный снег. Но в натопленном замке холодно было уже сейчас.

Эльза отложила клинок в сторону и села бинтовать руку. Ей нужно было выкинуть эти крамольные мысли из головы — и чем скорее, тем лучше.