Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Трюси восемь, и она — девочка из исчезающей семьи. Все пропали — один за другим. Трюси тоже когда-нибудь пропадет? Может быть.
Ее новый папа пообещал, что не исчезнет, но Трюси все равно страшно.
Ей снятся кошмары, где никого в мире не осталось, только она одна. Такие настоящие, что нельзя не поверить.
Она просыпается — в новой кровати, в новой комнате, в новом доме. Все новое, все незнакомое. Старая жизнь пропала. И только одно здесь не кажется чужим.
Трюси бежит в комнату к папе. Забирается на кровать, шарит ладошками в темноте, пока не натыкается — на теплое, дышащее, живое. Не исчезнувшее.
Потом ей стыдно, но папа не злится и не ругается, когда его будят. Он обнимает ее, гладит по голове и шепчет:
— Все хорошо, Трюси, я здесь.
И страх наконец-то уходит.
— Я знаю, каково это, когда самые драгоценные люди исчезают, — сонно бормочет папа ей в макушку. Широкая теплая ладонь успокаивающе лежит на ее спине. — Я знаю, как это страшно. Но я здесь. Я никуда не исчезну. Я здесь, Трюси, слышишь?
Трюси слышит. Трюси ему верит.

Chapter Text

Трюси девять, когда на пороге впервые появляется высокий мужчина в красном костюме. Он удивляется Трюси не меньше, чем она ему.
Папа сегодня не ждет гостей. Может, она вообще не должна была открывать дверь.
— Здравствуйте, — Трюси неловко переминается с ноги на ногу. — Вы папочкин друг?
— Здравствуй, — так же осторожно отвечает мужчина. — Я ищу Феникса Райта.
— Ого, — раздается папин голос. Трюси и не заметила, как он вышел в прихожую. — Какие люди... Трюси, знакомься, это мистер Эджворт.
Мистер Эджворт смотрит на папу так, будто не узнает.
— Райт?
Трюси хмурится. Она помнит, как папа выглядел год назад — чисто выбритый и в костюме, но не так уж он изменился... Да, оброс щетиной, да, в растянутых штанах и заношенной кофте казался мрачноватым, но Трюси уже спасла положение, когда скопила денег со школьных завтраков и купила ему замечательную яркую шапку. В ней папа выглядел здорово. И что мистеру Эджворту не нравится?
— Он самый, — папа встает в раскоряку, сунув руки в карманы, и точно нарочно сутулится сильнее. Смотрит на мистера Эджворта исподлобья.
Мистер Эджворт, похоже, не знает, что сказать. Первое, что приходит, это:
— Почему ты так выглядишь?
Какой он грубый!
Папа улыбается — неискренне, — и смотрит — с вызовом.
— Нравлюсь?
— Нет, — говорит мистер Эджворт ровно. — Когда ты так смотришь? Нет.
— Хм? А как я смотрю?
Тяжелое молчание.
Трюси переводит взгляд с папы на мистера Эджворта и обратно, не зная, чего ждать.
— Райт... — наконец, говорит мистер Эджворт. — Прости, что не смог приехать раньше.
— За что ты извиняшься? — папа лениво приваливается к стене. — Тебя никто и не просил приезжать.
Трюси ничего не понимает. Если папа не хочет видеть этого человека, почему не выставит за порог? А если хочет — почему так разговаривает?
Она не одинока в своем недоумении — мистер Эджворт нервно поправляет узел шейного платка, словно не знает, куда деть руки. Его взгляд, прыгающий по прихожей в поисках, за что бы зацепиться, падает на Трюси. Он спрашивает:
— Кто это?
— Трюси Райт, — папа подходит, садится рядом с Трюси на корточки и приобнимает ее за плечи. — Моя дочь.
— Твоя... Дочь? — ошарашенные черные глаза. — Когда ты успел обзавестись дочерью? Она... Айрис?
Папа смеется.
— Что? Ну ты и выдумал. Нет, я ее удочерил.
— Приятно познакомиться, — Трюси вспоминает о хороших манерах, хотя ей ну совсем не приятно.
Человек в красном ее пугает. Папа держится так, будто они в комнате с готовой напасть гадюкой. Да он и сам сейчас — как подобравшаяся для прыжка гремучая змея.
Трюси не нравится, когда папа такой.
Мистер Эджворт достает из кармана носовой платок и вытирает лоб. Он очень бледный. Ему плохо?
— Это все... очень неожиданно.
— Неожиданнее чем то, что я подделал доказательства? — спрашивает папа — как выстрел в воздух. В его голосе — ржавый металл.
Мистер Эджворт вздрагивает всем телом.
Трюси крепче прижимается к папе. Зачем только она открыла дверь?
— Райт, ты...
— Что — я? Говори прямо, Эджворт. Я вижу, как ты на меня смотришь, — папины глаза — темные и злые. — "Как я выгляжу"? Как падший адвокат, вот как я выгляжу. Если что-то не устраивает...
— Райт, — выдыхает мистер Эджворт сквозь стиснутые зубы. — Прекрати это. Я тебе не враг. Если я могу как-то помочь — просто скажи.
— С какой стати? — спрашивает папа, повысив голос. Трюси цепляется за его кофту.
— С такой, что я твой друг, — отвечает мистер Эджворт еще громче.
В его глазах — буря, в папиных — битое стекло.
Это добрые слова, почему же папе вдруг так больно?
Трюси больше не может терпеть. Она вылетает из папиных объятий и набрасывается на мистера Эджворта.
— Хватит! — кричит она, молотя кулачками по ноге в красной штанине. — Оставь его в покое! Ты делаешь ему больно! Не смей обижать моего папочку!
Мистер Эджворт ошарашенно взирает на нее с высоты своего роста, неподвижный, как каменный истукан. Ее останавливает папа — перехватывает со спины и осторожно отстраняет от мистера Эджворта.
— Ну, ну, Трюси. Все хорошо, не переживай. Никто меня не обижает, все в порядке.
По щекам градом катятся горячие слезы.
Зачем, ну зачем она открыла дверь? Зачем этот человек пришел?
Она рвется вперед, но папа ее не пускает.
— Извини, Эджворт, — говорит папа без капли сожаления. — На Трюси иногда находит. Кажется, ты ее нервируешь.
— Я... приношу свои извинения, — сухо бормочет мистер Эджворт. — Кажется, я действительно выбрал не лучшее время для визита. Позвони мне, когда захочешь увидеться, Райт.
— Конечно, — легко обещает папа, и у Трюси нет сомнений: он никогда не позвонит.

— Кто это был? — спрашивает Трюси тем же вечером.
— Мой лучший друг, — отвечает папа.
Трюси ему не верит.

Chapter Text

Трюси десять, когда она в следующий раз слышит имя "Эджворт".
У них в гостях тетя Майя. Она приезжает редко, и каждый раз — как праздник. Трюси ее обожает. Папа — тоже, но почему-то делает все, чтобы она приезжала как можно реже.
— А что Эджворт? — спрашивает тетя Майя, как гром среди ясного неба.
— А что Эджворт? — папа ничем себя не выдает — все так же прихлебывает чай из кружки со сколотым боком. Но Трюси чувствует, как он напрягся.
— С ним-то ты хоть общаешься?
— М-м, не особо. Он же занятой человек. Да и я...
Тетя Майя смотрит на папу так, будто он отрастил вторую голову.
— Серьезно, Ник? Ты все эти годы бегал за ним, только чтобы теперь...
— Как дела у Перл? — перебивает папа — невежливо и не к месту. На лице у него все та же добродушная улыбка простачка, но взгляд — опасно острый.
Тетя Майя замирает посреди предложения. Полминуты молчит. И со вздохом принимает поражение:
— У Перл? У Перл все хорошо.

Когда папе звонят по работе, и он отходит поговорить в другую комнату, Трюси шепотом пересказывает тете Майе, что случилось год назад. Тетя Майя слушает, прижав руку к губам.
— Боже... — бормочет она, когда Трюси замолкает. — Ну какие же они...
— Что? — Трюси нервно ерзает на диване. — Я думала, папочка ненавидит мистера Эджворта.
— Ненавидит? Конечно нет. Просто твой папа жуткий идиот, да и мистер Эджворт не лучше. Вот уж два сапога пара.

Тем же вечером папа и тетя Майя о чем-то долго спорят за закрытыми дверями. Трюси не специально подслушивает, просто несколько раз они срываются на крик.
— Ты же его любишь, придурок! — кричит тетя Майя. — Думай головой хоть иногда!
— Я думаю! — рявкает папа в ответ. — И именно поэтому...
Конец фразы уже не такой громкий — Трюси его не слышит.
Еще раз папа кричит:
— Ты что, не понимаешь, что ему сейчас лучше без меня?
В ответ тетя Майя вопит:
— Я понимаю, что ты тупой упрямый осел! Ник, ну почему ты так себя не любишь?
Ни к какому соглашению они не приходят. Тетя Майя топает на последний поезд, кипя от негодования. А Трюси тихо спрашивает:
— Папа, а мистер Эджворт правда твой лучший друг?
— Был им, — коротко отвечает папа. — Он спас меня в детстве. А я — стал адвокатом, чтобы спасти его. Но это все уже в прошлом.
Трюси стыдно. Вдруг она случайно оттолкнула папиного близкого человека? У него их и так мало...
Она много об этом думает. И в один прекрасный день, когда папа в душе, набирается смелости и вытаскивает телефон из кармана его кофты.
В телефонной книге Трюси находит нужное имя: Майлз Эджворт. И с колотящимся сердцем нажимает "вызов".
Сейчас разгар рабочего дня, но не проходит и трех секунд, как на том конце раздается:
— Да?
Заготовленные слова вдруг вылетают из головы. Трюси кусает нижнюю губу.
— Райт? — снова звучит в трубке. Трюси не понимает интонацию. Беспокойство? Надежда? — Это ты?
— Мистер Эджворт? — Трюси говорит тихо — вряд ли папа услышит за шумом воды, но лучше быть осторожной. — Это Трюси. Трюси Райт.
— Трюси? — секундная пауза. И потом: — Что-то случилось? С ним все в порядке?
Голос сочится такой густой тревогой, что у Трюси не остается сомнений: да, это папин друг.
— С папочкой все хорошо, — поспешно заверяет она. — Он не знает, что я вам звоню, так что не говорите ему, ладно?
Молчание. Затем:
— Хорошо. Могу я поинтересоваться, зачем ты мне звонишь?
Трюси крепче сжимает телефон. Теперь самое сложное.
— Я хотела извиниться. За тот раз, когда я на вас набросилась. Честное слово, я обычно не кидаюсь на людей. Просто... Я испугалась. Надеюсь, вы не стали из-за этого хуже относиться к папочке.
— Нет. Из-за этого — не стал, — у мистера Эджворта твердый голос. Низкий и красивый. Если бы у Трюси был друг с таким голосом, она бы звонила ему каждый день. — Не стоит извиняться, в конце концов, это я заявился к вам в гости без приглашения.
— Ну, вы же все-таки его друг...
На этот раз молчание длится долго.
— Да, — наконец говорит мистер Эджворт со вздохом. — Да, полагаю, что так. Могу я спросить, как у него дела?
Трюси не знает, что ответить.
Правда: вечерами папа часами смотрит в непроглядное черное небо за окном — тоскливо и тяжело.
Правда: папе часто снятся кошмары, после которых он остаток ночи слоняется по дому, как беспокойное приведение.
Правда: Трюси кажется, что если бы не она, папа по утрам не стал бы и утруждаться вытаскиванием себя из постели.
Но она очень любит папу, а папа — ее. И когда он забирает ее из школы, играет с ней в настольные игры, помогает с домашним заданием, и смеется над ее шутками, и улыбается ее фокусам, и в его взгляде — океан тепла и любви: разве повернется язык сказать, что дела — плохо?
Трюси отвечает честно:
— По-разному.
— Хорошо, — мистер Эджворт на своем конце шелестит бумагами. — Сейчас я на рабочем месте, и у меня много дел, поэтому я не могу продолжить наш разговор. Но я рад, что ты позвонила.
Такой серьезный... Трюси нравится, что мистер Эджворт говорит с ней как со взрослой.
— Я рада, что вы не злитесь на меня.
— Не злюсь, — в чужой голос просачивается улыбка. — Трюси... Если вдруг что-то случится — если тебе нужна будет помощь или что-то понадобится, ты можешь позвонить мне в любое время.
— Хорошо! Спасибо вам большое, мистер Эджворт. Я рада, что у папочки есть такой друг, как вы. Пока!
Довольная собой, Трюси возвращает телефон на место.
Папе правда нужно чаще общаться со своими друзьями. Но Трюси не хочет лезть не в свое дело. Однажды она уже встряла между папой и мистером Эджвортом, и что из этого вышло?
Папа обязательно сам во всем разберется.

Chapter Text

Трюси одиннадцать, когда папа больше не встает с кровати.
В один пасмурный ноябрьский день он просто... не встает.
Он не болеет — по крайней мере, лоб у него не горячий. На все вопросы Трюси говорит, что всего лишь устал и хочет немного побыть один. Так проходит три дня.
Трюси сама ходит в школу, сама готовит себе еду и разок пытается сварить бульон, чтобы напоить им папу. У нее даже получается что-то, не очень напоминающее ядовитое варево, но папа все равно воротит нос. Он ничего не ест.
Трюси страшно.
Она боится, что папа никогда не встанет. Она боится, что пустота в его глазах разрастется и поглотит его целиком, без остатка. Она боится, что он совсем-совсем исчезнет.
Трюси набирает тетю Майю, но звонок не проходит. Ноябрь в этом году — сплошь грозы да шторм. Скорее всего, в отдаленной горной деревушке что-то случилось с телефоном. Так уже бывало.
Когда Трюси берет с прикроватной тумбочки папин мобильник, папа никак не реагирует. Она уходит на кухню и звонит мистеру Эджворту.
Тот отвечает сразу же. Дрожащим голосом Трюси все ему рассказывает.
Мистер Эджворт чуть-чуть молчит, а потом говорит:
— Я сейчас приеду.
От облегчения Трюси чуть не плачет. Она шепчет:
— Спасибо. Спасибо вам огромное.

Мистер Эджворт появляется на пороге взъерошенный и вымоченный дождем. От него веет сыростью и холодом. Он совсем не такой аккуратный, каким Трюси его помнит. Но она смотрит на этого бледного растрепанного человека и видит безупречного рыцаря.
— С ним такое уже бывало? — спрашивает мистер Эджворт без всяких прелюдий, пока Трюси бестолково пытается помочь ему снять тяжелое, потемневшее от воды пальто и повесить его на вешалку.
— Так надолго — нет.
— Ясно.
— Только не кричите на него, пожалуйста, — просит Трюси, потому что выражение лица мистера Эджворта ее пугает.
— Этого я обещать не могу, — мистер Эджворт говорит суровые слова, но мягко треплет ее по плечу, прежде чем размашистым шагом направиться к двери в папину спальню. — Однако если тебе покажется, что я перешел черту, я разрешаю огреть меня стулом.
Трюси тенью следует за ним.
Безучастная маска слетает с папиного лица, стоит ему завидеть мистера Эджворта. Трюси ничего не может с собой поделать — она ревнует. Как же это нечестно...
— Райт, — говорит мистер Эджворт вместо приветствия, сложив руки на груди. — Я могу поинтересоваться, какого черта ты делаешь?
— Какого черта я делаю? — переспрашивает папа заторможено. — По-моему, я сейчас ни черта не делаю.
Сонная апатия медленно стекает с него, как ссыпается с одежды песок, когда встаешь на ноги, несколько часов провалявшись на пляже.
— Вот именно, — соглашается мистер Эджворт. — Ничего не смущает?
— Смущает, — папа зевает. — Тот факт, что ты в моей квартире. Зачем пришел, Эджворт?
— Я в твоей квартире, — цедит мистер Эджворт, и каждое слово он проговаривает очень отчетливо, и каждое слово — змеиный яд, — потому что мне позвонила твоя дочь, до смерти перепуганная тем, что ее отец три дня не вылезает из постели.
— Три дня? — осоловелый взгляд. — Не выдумывай, какие еще три дня? Прошло всего... — он тянется к телефону, который Трюси уже вернула на тумбочку, и слепо пялится в экран. — ...Ох.
— "Ох"? — голос мистера Эджворта дрожит от ярости. — У тебя на попечении маленький ребенок. Что ты себе позволяешь?
— Я не... — у папы такой растерянный и виноватый вид, что сердце Трюси сжимается от жалости. Бедный, бедный папа, он ведь не виноват... — О боже. Трюси...
— Я в порядке! — слышит Трюси собственный испуганный писк. Она робко выглядывает из-за спины мистера Эджворта.
— Ничего не в порядке, — перебивает ее мистер Эджворт. — Это — не в порядке.
Папа быстро-быстро трет щеки.
— Не в порядке, — соглашается он, пряча лицо в ладонях. — Черт. Я облажался.
— Да, — сухо подтверждает мистер Эджворт. — Райт, я знаю, что это такое. Тебе нужно к доктору. Не вывозишь — значит, пей таблетки.
Папа смотрит на него. И вдруг смеется — ржавым хриплым смехом.
— Я что, еще похож на человека, у которого есть деньги на психотерапевта?
Мистер Эджворт не колеблется ни секунды.
— Я дам тебе деньги.
Нельзя ему было это говорить.
В мгновение ока с папы слетает унылое опустошение. Он смотрит на мистера Эджворта так, будто тот предложил ему что-то возмутительно нехорошее.
— Решил заняться благотворительностью? — папин оскал — оскал дикого зверя. — Ты не так меня понял, Эджворт. Я ничего не просил.
— Не просил, — не спорит мистер Эджворт. — Тебе и не нужно. Некоторые вещи говорят о нужде громче любых слов. И я в состоянии предложить помощь другу, который слишком упрям, чтобы попросить о ней как нормальный человек.
— Как это благородно с твоей стороны, — папин тон хлещет издевкой. — Великий филантроп Майлз Эджворт протягивает руку помощи опустившемуся другу. Как он добр, как щедр!
— Райт, — устало и безысходно. — Зачем ты делаешь все сложнее, чем оно должно быть?
— Затем, что мне не нужны твои деньги! — лает папа. Глаза у него какие-то бешеные. — Катись со своей благотворительностью знаешь куда?! Без тебя справлюсь!
— Ты уже не справился, — жестко обрывает его мистер Эджворт.
— Это было один раз, и такого больше не повторится.
— Одного раза достаточно. Плевать на себя? Ладно. Но у тебя на руках маленький ребенок. Больше не заботит своя жизнь — так подумай хоть о ней.
— Ты будешь учить меня, как воспитывать детей? — шипит папа. — Ты?
Лицо мистера Эджворта каменеет. Он делает глубокий вдох, бледный, как бумага.
— Даже в доме фон Кармы мне не приходилось в десять лет несколько дней подряд готовить себе еду и заботиться о себе самому, без присмотра взрослых, — говорит он очень тихо и очень четко.
А потом выходит из комнаты.
Папа обмякает, как воздушный шарик, из которого выпустили весь воздух.
Трюси не знает, куда податься, но папа потерянно буравит взглядом колени, а мистер Эджворт манит ее пальцем. Трюси семенит в прихожую.
Мистер Эджворт достает из кармана пальто кожаный бумажник и вытаскивает оттуда все купюры, что там есть. Опускает деньги на тумбочку.
— У меня с собой не так много наличных, — говорит он с досадой. — Но на прием у врача и таблетки должно хватить. Пусть подавится своей проклятой гордостью. Проследи, чтобы он их взял, сходил в доктору и получил рецепт. Если кто и сможет его заставить, то только ты. Я найду способ связаться с Майей, она скоро зайдет и проверит, как вы.
Трюси не знает, как его благодарить. Она видит этого человека второй раз в жизни, говорит с ним — третий, но он уже сделал для нее больше, чем почти кто угодно в ее жизни. Вряд ли слова, чтобы выразить такую благодарность, вообще существуют.
Стоит мистеру Эджворту взглянуть на нее, его каменное от напряжения лицо смягчается.
— Ты правильно сделала, что позвонила, — говорит он ободряюще. — Мне жаль, что тебе приходится видеть Райта в подобном состоянии. Он не всегда был таким.
— Я знаю. Он и так не всегда такой. Просто... Просто он устал сейчас. Он ненавидит осень...
Мистер Эджворт массирует виски.
— Я очень хорошо его понимаю, — говорит он со вздохом. — Но жизнь продолжается, и ее нужно как-то жить.
Мистер Эджворт больше не злится, теперь он просто усталый и печальный. Трюси хочет его обнять, но не решается.
— До свидания, Трюси, — прощается мистер Эджворт. — Береги себя. И... его тоже.

Когда Трюси возвращается к папе, тот все еще сидит на кровати. Заслышав шаги, он поднимает голову.
— Трюси... — он тяжело сглатывает. — Эджворт ушел?
— Да.
Похоже, мистер Эджворт все-таки очень любит папу.
Похоже, папа все-таки его ненавидит.
Но почему?
Папа прячет лицо в ладонях.
— Прости. Мне так жаль, — шепчет он. — Я ужасный отец.
— Не смей так говорить! — Трюси забирается на кровать и прячет лицо в его футболке. — Ты не ужасный! Ты просто устал. Даже мистер Эджворт сказал, что понимает.
— Да? — спрашивает папа, бережно прижимая ее к груди, как что-то очень хрупкое, очень драгоценное. — А что еще он сказал?
— Что жизнь продолжается.
Как хорошо, что папа снова разговаривает. Как хорошо, что папа больше не лежит в кровати, отсутствующий и безучастный ко всему. Как хорошо, что мистер Эджворт прав, и жизнь в самом деле продолжается.
— И еще... Он оставил деньги. Сказал, я должна заставить тебя их взять.
— Черт бы его побрал... — шепчет папа блекло.
— Почему ты так его не любишь?
Папа качает головой.
— Я очень его люблю, Трюси. Это самое страшное.
Трюси ничего не понимает.
— Тогда тетя Майя права, и ты дурак.
— Да, — легко соглашается папа. — Конечно, Майя права. Я дурак. Но... Видимо, деньги придется взять.
— Правда? — спрашивает Трюси с облегчением.
Папа гладит ее по голове.
— Ради тебя я сделаю что угодно. Даже это.

Chapter Text

Трюси двенадцать, когда мистер Эджворт приходит к ним в следующий раз.
На дворе поздний вечер, почти ночь. Трюси давно в кровати, но голос в прихожей узнает сразу. Папа весь вечер пьет на кухне виноградный сок, но гостя встречать выходит.
Зачем пришел мистер Эджворт? Трюси до того интересно, что когда он с папой идет на кухню, она выскальзывает из под одеяла, высовывается в коридор и, убедившись, что никто ничего не заметил, подкрадывается к двери.
Через замочную скважину ей видно и папу, и мистера Эджворта. Папа снова за столом и снова пьет. Мистер Эджворт стоит чуть поодаль, нервно потирая локоть, словно не зная, куда себя деть.
— Зачем, говоришь, пришел? — спрашивает папа, держа бутылку на весу и глядя на мистера Эджворта сквозь темное стекло.
— Я... — с Трюси мистер Эджворт всегда собранный и уверенный. С папой — запинается и путается в словах. — Райт, я скучаю.
— Что, правда? — папа даже не меняется в лице. Все так же покачивает в руке бутылку. Потом делает большой смачный глоток.
Мистер Эджворт смотрит на него, будто с трудом узнает.
— Зачем ты это делаешь? — спрашивает он.
— Делаю что?
— Все. Это, — мистер Эджворт обводит рукой кухню: гору немытой посуды, пустые бутылки, скопившиеся у ножек папиного стула, и самого папу. — Я знаю, как тяжело для тебя было потерять значок. Но в жизни ведь есть не только это.
Папа заинтересованно мычит.
— Лекция от главного трудоголика страны о том, что в жизни есть что-то помимо работы? Вот уж точно вечер неожиданных открытий.
— Нет, это не лекция. Ты и сам отлично знаешь, что это так. Скажи мне, тебе самому нравится такая жизнь?
— Какая жизнь?
— Ты что, попугай? — мистер Эджворт начинает сердиться. — Не думай, что я не вижу, чего ты добиваешься. Раз за разом одно и то же: я прихожу, ты делаешь все, чтобы я побыстрее убрался восвояси, но никогда не говоришь прямо. Зачем?
— А зачем ты приходишь? — папа опять отвечает вопросом на вопрос. Трюси ненавидит, когда он так делает, и мистер Эджворт, похоже, тоже. Он стискивает локоть до побелевших костяшек.
— Я уже сказал. Мне тяжело без тебя. Я скучаю по тем временам, когда мы... Когда ты... Где ты, Райт?
— Так вот же я. Прямо здесь, — папа с глупой улыбкой салютует бутылкой. Часть содержимого выплескивается на кофту и расплывается темным пятном. — Смотри. Любуйся. Наслаждайся моим обществом.
Мистер Эджворт смотрит на него — долго и пронзительно.
— Я тебя не вижу, — говорит он, наконец. — За всем этим — не вижу. Поэтому я спрашиваю снова: где ты?
Папа резко ставит бутылку на стол — с грохотом, чудо, что не разбилась. Подается вперед, задрав подбородок.
— Я прямо здесь, Эджворт. Не нравится, что ты видишь? Ну уж извини. Это я. Это теперь я. Того Феникса Райта больше не существует. Можешь забыть о нем и перестать притворяться, что я не вызываю у тебя отвращение.
— Ты не... Что ты несешь? Я не испытываю к тебе отвращения. Никогда не испытывал.
— Правда? — папа начинает тянуть гласные — очень плохой знак. В разговорах с Трюси или тетей Майей он так никогда не делает, только в телефонных звонках — по работе или с какими-то другими своими таинственными знакомыми. — Не испытываешь, значит?
— Нет.
— Эджворт... Ты знаешь, что у тебя все на лице написано? Всегда было. Уж на что я не чтец физиономий, но тебя не прочитает разве что слепой, — папа вдруг вскакивает со стула. — Знаешь, я тут как раз вспоминал, как ты смотрел на меня раньше.
Мистер Эджворт вздрагивает.
— О чем ты говоришь?
Папа делает шаг к нему. Еще один. И еще один. А мистеру Эджворту, кажется, стоит невероятных усилий остаться на месте.
— Я это давно заметил, но почему-то никак не мог поверить. Все думал, что просто вижу то, что хочу видеть. Выдаю желаемое за действительное. Но сейчас вот оглядываюсь, и... — папа не останавливается, пока не становится к мистеру Эджворту вплотную. Они почти одного роста — мистер Эджворт чуть-чуть выше, — но почему-то именно он выглядит загнанным в угол. — Ты ведь кое-чего хотел, а?
С лица мистера Эджворта сходят все краски.
— Райт...
Они стоят нос к носу, залитая виноградным соком папина кофта сливается с темной жилеткой мистера Эджворта. Мистер Эджворт пытается отвести голову назад, но папина рука, молниеносно, как бросок кобры, летит вперед и цепко сжимает подбородок мистера Эджворта.
— В чем дело? — папа чуть ли не мурлычет. Его голос падает на октаву. На лице — ласковый оскал. — Испугался? А чего бояться? Ты же этого хотел. Все ведь по-прежнему, так? Мы — лучшие друзья. И, может, что-то большее?
Взгляд мистера Эджворта перепуганно мечется по кухне. Он смотрит куда угодно, только не на папу.
— Отпусти, — выдыхает он сквозь стиснутые зубы, но папа точно не слышит. Его пальцы впиваются в челюсь мистера Эджворта так сильно, что Трюси морщится — у него ведь останутся синяки!
— А? В чем дело, Эджворт? — папа льнет заросшей щетиной щекой к щеке мистера Эджворта. Трется, точно ластящийся кот, скользит губами вдоль мочки уха и замирает, сделав глубокий вдох. Прямо в ухо мистеру Эджворту он выдыхает, едва слышно: — Ты же не испытываешь отвращения, так? Между нами все как раньше, так?
Еще раз прижавшись щекой к щеке мистера Эджворта, папа отводит голову назад и заглядывает в его остекленевшие глаза.
— Хочешь меня поцеловать? — спрашивает он почти что в чужие губы.
Кадык на шее мистера Эджворта судорожно дергается.
— Нет.
Ни колючей, как кактус, папиной щетиной, ни впившимися в подбородок пальцами не объяснить, почему он выглядит так, будто с него живьем сдирают кожу.
— Понимаю, — соглашается папа. — Староваты мы для всех этих прелюдий. После стольких-то лет молчаливых вздохов и тоскливых взглядов? Не осуждаю. Не волнуйся, у меня здесь где-то были... — Трюси напрягает слух, пытаясь разобрать незнакомое слово, но у нее не получается. — Можем прямо на столе. Обещаю, я буду очень нежным.
Трюси не понимает, о чем папа говорит, но ей страшно смотреть на мистера Эджворта. У него вид человека, который вот-вот разлетится на куски.
— Прекрати, — мистер Эджворт то ли приказывает, то ли умоляет. Его руки бессильно висят по бокам, как плети, даже сквозь брюки заметно, как дрожат колени, и кажется, что если сейчас папа отпустит его подбородок, мистер Эджворт просто повалится к его ногам.
Папа скалится шире. Папа притворяется, что ему это нравится — Трюси очень хочет верить, что папа притворяется. Ей не нравится, как папа смотрит на мистера Эджворта — горячо и голодно. Ей не нравится, что мистер Эджворт выглядит таким раздавленным и беспомощным — он не должен быть таким, он никогда таким не был.
— Что, нежно не хочешь? Ну да, мог бы и догадаться, что ты любишь по-жестче, — папа устраивает свободную руку на плече мистера Эджворта, потом ползет выше и зарывается пальцами в волосы на затылке. Сначала ласково, потом — вдруг грубо сжимает их, срывая с губ мистера Эджворта резкий вздох. — Ну ничего, я могу и по-другому. Каждую твою грязную фантазию, Эджворт, я выполню — знаю, у тебя их много за эти годы скопилось. Шуметь, правда, нельзя, а то Трюси проснется. Но я думаю, мы найдем, чем занять тебе рот.
Мистер Эджворт отталкивает папу с такой силой, что тот впечатывается спиной в стол. Жалобно звенят попадавшие бутылки.
Бледное, как мел, лицо мистера Эджворта даже отдаленно не напоминает человеческое — это страшная маска гнева и боли. Трюси думает: будь у него сейчас пистолет, он выстрелил бы в папу без колебаний.
А папа... Папа смеется, зажимая рот рукой. Он опирается локтем на стол, потом съезжает на пол, вздрагивая всем телом. И смеется, смеется...
— Да ладно тебе, Эджворт, — выдыхает он в перерывах между смешками. — Шуток не понимаешь?
— Ты... — голос мистера Эджворта — скрип ржавых шестеренок. — Ты больной отмороженный ублюдок.
— Настоящий подонок, — с готовностью соглашается папа. Лукаво глядит исподлобья. — Катись отсюда, Эджворт. А то шутки перестанут быть шутками, и я за себя не отвечаю.
Трюси едва успевает отскочить. Дверь с грохотом распахивается и с таким же грохотом снова впечатывается в косяк.
Мистер Эджворт даже не замечает Трюси — вихрем пролетает мимо. Трюси выцепляет только, как сверкают его глаза и как дрожит подбородок.
Хлопает входная дверь.
С кухни снова разносится смех. Трюси стоит, обхватив себя руками. Ей холодно и липко. Смех перерастает в сухие ломаные всхлипы.

Chapter Text

Трюси тринадцать, и с той ужасной ночи прошел почти год, когда папа, наконец, решается позвонить мистеру Эджворту.
Перед этим он долго ходит по комнате, вертя в руке телефон. Открывает, закрывает, нервно трет обшарпанную поверхность старенькой раскладушки и снова открывает. Наконец, просит Трюси выйти.
Трюси стоит под дверью в коридоре. Ей почти не стыдно — она должна услышать, что сейчас будет.
Гудки идут так долго, что Трюси уже не верит, что мистер Эджворт возьмет трубку. Он ведь не взял трубку вчера, и позавчера, и...
— Алло, — сухой официальный тон.
— Эджворт? — папин голос подскакивает от удивления — он тоже уже не ждал.
— Ты хотел услышать кого-то другого?
— Нет, я просто... Ты столько дней не брал трубку... Я уж испугался, что прокурор Майлз Эджворт снова решил сделать какой-нибудь сомнительный выбор, или что-то такое.
Если это шутка, Трюси ее не понимает. Мистер Эджворт, возможно, тоже — повисает тягостное молчание. Ни смешка, ни хоть какой-нибудь ответной реакции.
В конце концов, мистер Эджворт сам прерывает затянувшуюся тишину:
— Зачем ты звонишь?
— Я... — папа, кажется, слегка задыхается. — Я хотел извиниться.
— Ясно, — короткий ответ без выражения.
— Мне правда очень жаль. Не знаю, что тогда на меня нашло. Я... Черт, не знаю, как за такое вообще можно извиниться. Но не прошло ни дня, чтобы я об этом не сожалел.
— Ясно, — снова говорит мистер Эджворт.
Следующая пауза сквозит немым отчаянием.
В этот раз заговорить приходится папе:
— Ты скажешь мне что-нибудь, кроме этого "ясно"?
— Что я должен сказать?
— Даже не знаю, что угодно? "Ты конченный обмудок, Феникс Райт, никогда больше мне не звони и иди прыгни с моста"? Или — "ты тупой осел, Феникс Райт, но для меня это не новость, так что я дам тебе еще один шанс"? Хоть что-нибудь?
— Что, не нравится быть в подвешенном состоянии, Райт? Как странно.
Трюси ежится. Все это — совершенно заслуженно, но ей не нравится, когда над папой издеваются. Даже если это мистер Эджворт.
Папа раздавленно молчит.
— У тебя все по-прежнему? — спрашивает мистер Эджворт. — В жизни?
— Да, — тихо отвечает папа. — Не считая того, что теперь, видимо, у меня нет лучшего друга.
Когда мистер Эджворт не спорит, Трюси становится трудно дышать.
— Ясно. Передавай привет Трюси.
Звонок заканчивается.
Трюси делает несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, но ей приходится простоять в коридоре еще какое-то время, прежде чем она готова зайти в комнату.
Папа сидит за столом, спрятав лицо в сгибе локтя. Трюси подходит и обнимает его. Забирается к нему на колени, как в детстве.
— Почему я всегда все порчу? — спрашивает папа — не ее, а куда-то в пустоту.
— Все будет хорошо, — Трюси гладит его по плечу. — Папочка, все будет хорошо, вот увидишь.
— Знаешь... — папа выпрямляется и смотрит в потолок, часто-часто моргая. — Когда я учился в университете, у меня была подружка. Это долгая, запутанная история, но закончилась она плохо. Для меня тогда — очень плохо. Я помню, как ночами лежал без сна и думал, что нет ничего ужаснее, чем знать, что человек тебя любит, и нарочно делать ему больно. Что это худшее, что можно сделать, что только самая лживая, самая бессердечная тварь... — его голос прерывается. По виску чертит блестящую полоску одинокая слезинка. — Боже, Трюси... Во что же я превратился?
— Я люблю тебя, — шепчет Трюси, обнимая его за шею. — Я всегда буду тебя любить. Но ты должен перестать себя ненавидеть. Знаешь, как сложно любить кого-то, кто не любит себя сам? Знаешь, как сложно мистеру Эджворту?
— Знаю, — с губ папы слетает тяжелый вздох. — Я знаю. Просто перестать... Вообще вспомнить, как это делается... Это очень тяжело.
— Но ты постараешься?
Папа смотрит на Трюси так, будто в целом мире не существует никого, кроме нее.
— Да. Если ты просишь.

Chapter Text

Трюси четырнадцать, когда она решает, что попытка не пытка, и пора брать дело в свои руки.
Трюси предлагает мистеру Эджворту встретиться — только они двое. Она приглашает его в старый парк и почему-то ни секунды не сомневается, что он придет. Он, конечно, приходит.
Мистер Эджворт за прошедшие два года как будто похудел еще сильнее, а на носу у него теперь очки. Он и раньше выглядел жутко интеллигентным, а теперь и вовсе настоящий профессор — так и хочется отправить преподавать умные юридические науки в какой-нибудь престижный университет.
Мистер Эджворт улыбается, будто у них с папой все в порядке и один только вид Трюси не воскрешает в памяти ворох болезненных воспоминаний. Он говорит:
— Здравствуй.
Они сидят на лавочке: персиковый вечер, шелест ветра в листве и снующие у ног воробьи. Трюси рассказывает, как у них с папой дела, всякие повседневные глупости, потому что не знает, как подступиться к главному. Мистер Эджворт внимательно слушает — может быть и из вежливости, но Трюси кажется, будто ему на самом деле интересно.
— Ему без вас плохо, — вдруг вырывается у нее, без всяких прелюдий. Резкий переход — выстрел правдой. — Не все время, но иногда у него такое лицо, что я сразу понимаю — он думает о вас.
Мистер Эджворт отворачивается и смотрит на реку, в которой плещутся отсветы заходящего солнца.
— Мистер Эджворт, — говорит Трюси. — Я знаю, что прошу о многом, но пожалуйста, не исчезайте от нас вот так.
— Мне очень жаль, — говорит мистер Эджворт, и это не пустые слова. — Но я правда не знаю, чем могу помочь. Райт не хочет моей помощи. Когда-то я бы сделал для него все что угодно. Но он так ничего и не попросил.
— Потому что он дурак, — нехорошо так про папу, но это правда. Тетя Майя всегда права. — Вы же сами это знаете. Я раньше думала, он вас ненавидит, но на самом деле он ненавидит не вас. Вас он очень, очень любит.
Мистер Эджворт усмехается, совсем не весело.
— Это очень приятно слышать, — говорит он. — Даже если это неправда.
— Это правда, — упорствует Трюси. — Он ненавидит себя. И делает все, чтобы возненавидеть еще сильнее. И чтобы вы тоже его возненавидели. Потому что... Я не знаю, почему, потому что он дурак.
Мистер Эджворт устало трет виски, просунув пальцы под дужки очков.
— Так странно видеть это со стороны. Какое-то кривое зеркало, — с его губ слетает тяжелый вздох. — Но есть большое различие. Я не знаю, как спасать тех, кто не хочет быть спасенными. Он — знал. Но я никогда не смогу стать таким, как он.
От несправедливости у Трюси щиплет в носу. Что папа, что мистер Эджворт — они все такие хорошие, но думают о себе черти что. Им всем нужны курсы по поднятию самооценки. Может, этим и должно заняться ее агенство талантов.
А мистер Эджворт продолжает:
— Я знаю, где Райт сейчас. Это страшное место.
Сначала Трюси хочет оскорбиться за их дом, но потом понимает, что это, наверное, метафора. От них вечно одни проблемы, но она изо всех сил старается вникнуть в то, что хочет сказать мистер Эджворт.
— Если бы я мог... Если бы я знал, как... Но у меня самого ушли годы, чтобы оттуда вырваться. Годы непрерывной работы, метаний, срывов — и до сих пор мне иногда кажется, что я так никуда и не сдвинулся. Это не происходит по мановению волшебной палочки, или потому что рядом появился правильный человек. И самое главное — этого нужно хотеть самому.
Трюси не понимает ничего, кроме того, что мистер Эджворт — такой уверенный, такой красивый, такой статный мистер Эджворт, — по-своему не менее несчастен, чем папа.
— Я боюсь находиться рядом с Райтом сейчас, — признается мистер Эджворт очень тихо. — Потому что одно его неправильное слово, один его неправильный взгляд — и я снова куда-то падаю. А он теперь только и рад насыпать этого добра побольше.
Как это, наверное, страшно — иметь над кем-то такую власть.
— Папочка это не со зла.
— Я знаю, — мистер Эджворт натужно улыбается. — Но мне от этого не легче. Извини, что вывалил все это на тебя. Наверное, тебе уже изрядно надоело выступать в роли психотерапевта для тридцатилетних неудачников.
— Вы не неудачник. И папа тоже. Ничего я не устала... — Трюси трет глаза. — Вы-то хоть на себя не наговаривайте. Я очень, очень рада, что знаю вас.
— Правда? — мистер Эджворт пусто смотрит вдаль и вдруг спрашивает: — Райт хороший отец?
— Самый лучший, — отвечает Трюси без колебаний. — Папочка самый хороший, самый добрый, самый замечательный человек, что бы там про себя ни думал. Я люблю его больше всех на свете.
Мистер Эджворт смотрит на нее так, будто видит кого-то другого. Вид у него мягкий, почти ранимый.
— Я очень рад это слышать, — говорит он голосом, набухшим от непролитых эмоций. — И что тебе с ним так повезло.
Мистер Эджворт запрокидывает голову и смотрит в переплетение ветвей, на мелко подрагивающие зеленые листочки.
— Мой отец погиб, когда мне было девять. Он тоже был самым добрым и самым замечательным.
У Трюси сжимается сердце. Папа мистера Эджворта тоже исчез... Она вдруг чувствует с ним страшное родство.
— Вас кто-то усыновил?
— Да, — мистер Эджворт закрывает глаза. — Меня взял на попечение папин... коллега. Он редко бывал добр, и я сомневаюсь, что хоть когда-то питал ко мне теплые чувства, но тогда мне казалось, что я обязан ему до гробовой доски даже не за все то, что он сделал для меня после, а просто уже за то, что он там был. Что ему было не все равно.
Трюси снова хочется его обнять, и в этот раз она не колеблется. Если уж папа так и не додумался это сделать, пусть хоть она.
Мистер Эджворт не шевелится — судя по его озадаченному лицу, думает, как реагировать. И только очень несразу кладет руку ей на плечо. Скованным движениям не хватает уверенности. Похоже, его обнимают слишком редко.
Они сидят так, пока последние лучи солнца не скрываются за деревьями и небо не окутывает темная синь. Зажигаются желтые фонари.
— Мне нужно ехать в аэропорт, — говорит мистер Эджворт. — Но я был очень рад тебя увидеть, Трюси Райт.
Трюси его отпускает.
Мистер Эджворт встает. Расправляет складки на костюме.
— Сможешь кое-что ему передать?
— Конечно.
— Скажи ему... Скажи ему, что если он захочет встать на ноги, я буду рядом. Всегда.
— Обязательно скажу.
Мистер Эджворт улыбается, и наконец-то в этой улыбке тепла больше, чем боли.
— Спасибо. А пока... Пожалуйста, позаботься о нем.
Он не добавляет "вместо меня", но Трюси прекрасно все понимает.

Chapter Text

Трюси пятнадцать, когда папу обвиняют в убийстве.
— Ты не боишься? — спрашивает она перед судом.
— Нет, — папа успокаивающе сжимает ее ладонь. — Меня вечно обвиняют в чем-то, чего я не делал, я уже привык. Это каждый раз довольно неприятно, но по итогу — после этого меня впереди каждый раз ожидает что-то прекрасное. Думаю, так карма и работает. И...
— И?
Папа улыбается.
— И всегда находится кто-то, кто верит в мою невиновность. Это самое главное.

Chapter Text

Трюси слишком много лет, когда случается то, что должно было случиться еще давно.
Папа и мистер Эджворт в комнате — примеряют на папу новый костюм. Трюси снова под дверью, потому что не хочет им мешать и потому что дурные привычки уходят тяжело.
Чисто выбритый папа в новом наряде — красивый, точно принц из сказки. Мистер Эджворт наверняка с ней согласен — он смотрит на папу так, что даже Трюси в этом взглядет видит огромные неоновые буквы, ярко сигналящие: "я смотрю на самого прекрасного человека на Земле". И только папа, как обычно, не замечает, что творится у него под носом. Он вертится перед зеркалом и все поправляет лацканы пиджака.
— По-моему, я выгляжу отлично, — папа подмигивает своему отражению — и вздрагивает. — Только очень уж непривычно.
— Ты выглядишь отлично, — соглашается мистер Эджворт. — И честно, мне привычнее видеть тебя таким.
Папа закатывает глаза.
— Да помню я, что ты не ценитель бомжары-Феникса Райта. Даже костюм мне заказал, лишь бы поскорее привести в приличный вид. Но костюм и правда отличный. Спасибо.
— Дело не в костюме, — говорит мистер Эджворт.
Папа, прищурившись, потирает гладкий подбородок.
— Что, все-таки в щетине? А Трюси говорила, мне идет.
— Во-первых, она делала это из вежливости. Во-вторых, нет, и не в щетине.
— Ты или пытаешься сказать мне что-то глубокое, или по приколу выбесить, так? Если первое, то пожалуйста, рожай быстрее. Если второе, то... Пожалуйста, не надо.
Мистер Эджворт исторгает из себя рычащий стон.
Просто шутливая перепалка двух старых друзей, но все-таки в комнате витает какое-то напряжение, как в летний день перед грозой. И мистер Эджворт берет быка за рога:
— Я хотел поговорить про ту ночь.
Веселье слетает с папы, как пушистые семена одуванчика с первым порывом ветра. Расправленные плечи обвисают, между бровей — несчастная складка.
— Мне правда очень жаль, — частит он на выдохе. — Я ни о чем в жизни так не жалел. Ни о дне, когда потерял значок, ни о дне, когда проглотил стеклянную бутылку. Чтобы ты понимал масштаб. И я пойму, если ты никогда меня не простишь.
— Конечно, я тебя простил, — у мистера Эджворта вид человека, которому до смерти надоело проговаривать вслух очевидные вещи. — Райт, после всего, что ты для меня сделал, я не думаю, что существует хоть что-то, что я бы тебе не простил.
— О? — папа скукоженно улыбается. — Даже если я случайно сболтнул кому-то в полицейском участке, что это тебе тогда по ошибке прислали огромную посылку с мерчем по Стальному Самураю на рабочий адрес?
— Ты... Что?
Папа невинно хлопает глазами. С ним всегда так — в самые страшные моменты он прячется за шутками.
— Даже это, — наконец, говорит мистер Эджворт. И смотрит на папу с опаской. — Но ты ведь этого не делал, правда? Райт?
— М-м-м, нет?
Мистер Эджворт тяжело выдыхает.
— Между прочим, я пытаюсь поговорить серьезно.
— Я вижу, — соглашается папа. — Вот поэтому мне так страшно. Извини, просто хотел разрядить обстановку.
Мистер Эджворт приподнимает очки и раздраженно трет переносицу.
— Что я пытаюсь сказать... Я не ради твоих извинений ворошу былое. Я понимаю, почему тогда ты вел себя так, как вел.
— Да? Потому что я, честно говоря, не очень.
Мистер Эджворт демонстративно игнорирует папины ремарки.
— Я просто хочу, чтобы ты понимал. То, что ты тогда назвал отвращением... Во-первых, им не являлось. И во-вторых, не имело отношения к тому, как ты выглядишь и в какой жизненной ситуации оказался. То, что я тогда чувствовал... Я много чего чувствовал. Мне было неприятно смотреть, что ты с собой делаешь, и страшно от того, что ты можешь с собой сделать. Мне было обидно из-за того, как просто ты вычеркнул меня из своей жизни. Я был растерян, потому что совершенно не знал, как тебе помочь, и ты не хотел моей помощи. И наконец, я слишком хорошо видел в тебе все то, что когда-то было во мне.
— Ого, — говорит папа после паузы. — Терапия что, правда работает? Поверить не могу, что ты теперь умеешь так говорить о своих чувствах.
— Поверить не могу, что ты этому так и не научился, — парирует мистер Эджворт.
— Я... — папа закрывает лицо ладонью. — Боже, Эджворт...
— И... — мистер Эджворт прочищает горло. — Чтобы окончательно прояснить все возможные недоразумения... На все те твои слова и предложения я отреагировал так, как отреагировал, не из-за их сути.
Трюси только сейчас замечает, как тяжело вздымаются и опускаются его плечи — точно вдруг накатил приступ удушья. Папа смотрит на мистера Эджворта сквозь щель между пальцами.
— А вот теперь ты начинаешь говорить слишком витиевато. Во избежание "возможных недоразумений", можно как-нибудь по-прямее?
Мистер Эджворт опускает глаза в пол. Его щеки медленно наливаются румянцем.
— Я хочу сказать. Райт, — каждое отрывистое слово дается ему с усилием. — Если бы ты хоть раз спросил нормально... Не по пьяни, не в качестве издевки, не чтобы меня оттолкнуть... Если бы ты по-другому, не так неправильно, спросил, хочу ли я тебя поцеловать — я бы ответил "да".
Трюси не успевает и моргнуть, как папа оказывается перед мистером Эджвортом на коленях.
— Как будет правильно? — спрашивает папа с безудержным, почти безумным рвением. — Я ничего не умею делать правильно, Эджворт. Но если ты правда хочешь, я стану самым галантным, самым обходительным принцем из самой прекрасной сказки. Смотри, даже с драконом — ну или со злой мачехой, выбирай по вкусу, — уже разобрался. И из башни тебя вытащил, и чудовищем побыть успел... Скажи, как мне пропросить, и я сделаю все, что угодно.
— Надо же тебе все превращать в фарс, — выдыхает мистер Эджворт, но почти беззлобно. — Ты можешь пять минут побыть серьезным?
— Нет, — говорит папа с улыбкой. — Но если ты попросишь, то да.
— Тогда я прошу.
— Ладно, — и папа вдруг больше не шутник и балагур. Он смотрит на мистера Эджворта снизу-вверх, очень серьезно и очень твердо — и все-таки немного робеет. — Понимаешь, Эджворт, мне сложно быть серьезным, потому что если я серьезно озвучу все, что у меня в голове, это будет довольно неловко и, наверное, чересчур напыщенно, так что ты сам не знаешь, о чем просишь. Потому что я без всякой иронии хочу стоять перед тобой на коленях и целовать твои руки, или колени, или туфли, просто чтобы услышать твое "да". Потому что когда на тебя смотрят все вокруг, то видят образцового прокурора, а я — самого красивого мужчину на Земле. Потому что я не понимаю, зачем ты все еще тратишь на меня время, но хочу, чтобы ты продолжал. Потому что мне всегда было сложно поверить, что мальчик, на мгновение ставший моим богом, теперь мой лучший друг. Потому что мне сложно принять, что демонический прокурор с застывшим взглядом, которого я так хотел спасти, теперь спасает меня. Потому что я люблю тебя так сильно, что это больно, что иногда это все, о чем я могу думать. Потому что я так давно хотел все это тебе сказать, но слишком много всего надумывал и слишком долго тянул. Но — если ты вдруг не понял из всей этой тирады, — я люблю тебя, Майлз Эджворт.
Лицо мистера Эджворта — такое же пунцовое, как его костюм.
— Боже, Райт... — сипит он, когда папа снова открывает рот. — Может, ты все-таки заткнешься и просто поцелуешь меня?
Трюси беззвучно отпрыгивает от замочной скважины и несется к выходу. Внутри — ключом бьет энергия, сердце колотится так громко, что слышно всему городу. Она бежит, стуча ботинками по ступенькам, по асфальту, и кажется — вот-вот взлетит. Вокруг все поет.
Это случилось, — думает Трюси и сладко жмурится. Это случилось, это случилось, это случилось. Как ей теперь называть мистера Эджворта? Дядя Майлз? Папочка? Ей всему миру хочется кричать, как же она счастлива.
В голове плавают обрывки слов и жестов. Самая красивая легенда, самая лучшая сказка. Когда-нибудь у нее будет так же. В мыслях пока — лишь смутный образ загадочного принца, слегка напоминающий прокурора Гэвина, но Трюси знает: неважно, как выглядит, неважно, кто. Она просто хочет, чтобы однажды у нее тоже появился человек, с которым они будут любить друг друга так же сильно, как папа и мистер Эджворт.