Chapter Text
Элиот стоял в шеренге на небольшой, мощёной асфальтом площадке, прижав к груди плотно набитый рюкзак. Он был почти на голову ниже всех мальчишек и смотрелся бы куда органичнее в шеренге напротив, среди девушек, но кто ж его туда определит, когда природа наградила его членом и яйцами. Словно это являлось ответом на все вопросы.
У Элиота никогда не возникало проблем с общением. Он нравился людям и к своим шестнадцати обзавёлся несколькими верными товарищами. Учителя и наставники хвалили его за прилежность и кротость, родители пророчили блестящую карьеру в лоне Церкви — возможно, со временем он как отец возглавил бы приход, а то и удостоился места в капитуле собора. Однако по мере взросления Элиот всё больше сомневался в своём предназначении.
Ну какой из него настоятель, какой каноник или викарий? Он — маленький хрупкий человек, который, судя по всему, никогда не превратится в статного представительного мужа, способного вести за собой верующих. Да и нужных для такой работы качеств он в себе не находил.
— Эли, — услышал он шёпот и поднял взор. Сестра, стоявшая среди девушек, улыбнулась ему и пальцами нарисовала в воздухе сердце. — Не витай в облаках.
Ариана любила его беззаветно. Она была старше на полтора года и поехала в новый летний лагерь для детей священнослужителей только из-за Элиота. Знала, что в непривычной обстановке он справится и без неё, но не смогла остаться безучастной. Элиота переполнило чувство нежности. Сестра всегда даровала ему поддержку и защиту, и лишь рядом с ней он становился самим собой: не стеснялся быть слабым, задавать глупые детские вопросы, произносить вслух то, что никогда бы не озвучил при матери или отце. Она единственная, кто понимал и принимал его.
— Красивая, — Элиот почувствовал толчок в плечо. Он посмотрел на парня справа и вопросительно приподнял брови. — Я говорю: красивая. Твоя невеста?
Элиот прыснул.
— Сестра.
Они с Арианой были не слишком похожи. Она темноволосая и кареглазая, вся в отца, а Элиот — полная противоположность: золотистые волосы, голубые глаза, светлая, как мрамор, кожа. Лишь черты лица объединяли их, в особенности вздёрнутый нос и пухлые губы.
— Это отличная новость. — Парень рядом аж засветился от радости.
Ещё бы. Ариана представляла собой эталон женской привлекательности. Если бы она не была его сестрой, Элиот бы женился на ней, не задумываясь, хотя и предполагал, что всё, что смог бы ей дать, — это ласковые объятия, бесконечное доверие и готовность отдать за неё жизнь. Но он не желал для сестры такого мужа, как он. Такого, кто никогда не сможет разглядеть в ней женщину и по-настоящему захотеть близости, в то время как она заслуживала всего самого лучшего.
— Губы не раскатывай, — фыркнул Элиот, окинув взглядом новоиспечённого жениха, которого не назовёшь даже симпатичным.
— А что?.. — начал было парень, но его речь прервал вожатый — высокий, худощавый, на вид лет двадцати, с выбритой на макушке тонзурой. Значит, не монах, а только послушник.
— Ребята, рад вас приветствовать в лагере «Островок»…
Пока вожатый представлялся и рассказывал о правилах лагеря, распорядке дня, Элиот блуждал взглядом по девушкам. Он всей душой желал зацепиться за какой-нибудь приятный сердцу образ, пробудить в себе хоть каплю интереса, но в очередной раз он разочаровался.
Нет, Элиот отмечал красоту отдельных юных особ, их стройность и изящество, всё, чего обычно достаточно для того, чтобы захотеть познакомиться и начать общение. Но, очевидно, для Элиота этого было слишком мало. Чего-то не хватало. И Элиот даже знал, чего именно.
После приветственной линейки юноши и девушки под предводительством вожатых разошлись в разные части лагеря.
— Это ваши домики. — Тео, всё тот же вожатый-послушник, указал жестом на пять стоящих в ряд деревянных одноэтажных строений. — Идите раскладывайте вещи, а через полчаса у нас обед. Я встречу вас на этом же месте и покажу, где столовая.
Элиот проследовал к домику, на двери которого висела цифра «три», и зашёл внутрь.
— Эй, это моя койка, — заявил с порога Элиот, глядя, как крепкий, широкоплечий парень кладёт вещи в его тумбочку.
Тот обернулся и растерянно промямлил:
— Почему твоя?
За спиной послышались голоса и задорный смех, и в комнату ввалились ещё трое.
Элиот поспешил освободить проход и приблизился к парню у своей койки.
— Потому что на ней лежал листок с моим именем, — сообщил он и указал пальцем на кровать у двери. — Вон как на той — с именем вожатого.
Директор лагеря — старый приятель отца, — когда встречал Элиота и Ариану у ворот, сказал, что занял для них лучшие спальные места у окон. Летние ночи в Терревине были душными, и близость окна, из которого хотя бы немного веяло чем-то, напоминающим прохладу, считалось настоящим преимуществом. Элиот не нуждался в особых привилегиях и уступил бы место, если бы его попросили, но, кажется, этому парню разрешения не требовалось, он просто проигнорировал тот факт, что койка занята. Элиот посчитал такое поведение недостойным и не смог промолчать.
— Но я не видел никакого листка, — удивлённо округлил глаза парень.
Элиот опустил взгляд на пол, сел на корточки и заглянул под соседнюю кровать. Листок лежал под ней. Вероятно, его сдуло сквозняком. День выдался ветреным, а сейчас небо и вовсе заволокло тяжёлыми тучами. Вот-вот разразится гроза.
— Ох, извини. — Элиот встал и показал найденное. — Ты не виноват, это сделал ветер. Если тебе нравится место, можешь оставить его себе. — Он сел на койку рядом и улыбнулся. — Здесь тоже хорошо.
— Нет-нет, — спохватился парень и начал выкладывать вещи из тумбочки обратно в сумку. — Я правда не знал. Я бы так никогда не поступил. Давай, иди на своё место. — Он посмотрел Элиоту в глаза. — Элиот, будем знакомы. Меня зовут Майкл.
Майкл оказался приятным добрым юношей. Ему было семнадцать, и он готовился стать учителем физкультуры. По секрету он признался, что больше любит физику, но в церковно-приходских школах этот предмет преподавался скудно, и его отец настоял, чтобы сын сделал упор на спорт. Майкл решил не спорить и стал посещать спортивную секцию по лёгкой атлетике. Это принесло плоды. Майкл был физически развит и выполнял все нормативы на отлично.
Элиот не раз с восхищением наблюдал, как тот подтягивается, как плотные мышцы перекатываются по его плечам и спине, а капли пота бегут по обнажённому торсу, как, закончив свой минимум, который Элиот не смог бы повторить, даже если бы на кону стояла собственная жизнь, Майкл спрыгивает вниз и, взъерошив короткие чёрные волосы, бежит к следующему снаряду.
В эти моменты Элиот и благодарил, и одновременно проклинал судьбу. С одной стороны, он имел возможность лицезреть эту невероятную красоту, а с другой — чувствовал себя преступником, ступившим на запретную территорию. Шпионом, выдающим себя за того, кем он не является. Самым мерзким было осознание, что где-то глубоко внутри он был рад всему происходящему. Девочки в своей части лагеря, за забором, а он тут. Он рядом с Майклом, Элиот даже может иногда слегка касаться его плеча. Конечно, нарочито небрежно, по-дружески, и ловить такие же прикосновения в ответ.
Элиот давно смирился со своей неправильной сутью. Или почти смирился. Однако здесь, в этом лагере, он впервые осознал, что чем больше взрослеет, тем труднее становится притворяться. Самой сложной задачей оказалось скрывать возбуждение. Особенно в душевых, где, кроме его, десяток молодых обнажённых тел и Майкл: в мыльной пене, с упругими бицепсами и крепкой широкой грудью, с чётко очерченными кубиками пресса и дорожкой волос от пупка до кучерявого паха. На его член Элиот боялся даже смотреть. Это всё было слишком. Слишком красиво и слишком горячо. Настолько, что он отворачивался в угол, закрывал глаза и читал молитву Всевидящему, просил усмирить его постыдную похоть, даровать умиротворение его неспокойной душе и направить на путь истинный. Но шло время, а истинный путь даже не просматривался.
Майкл был везде: на соседней койке, за одним столиком в столовой, на общем коврике для молитв. Элиот привык к сбившемуся дыханию, к учащённому пульсу, к новой нормальности, где не мог расслабиться ни на секунду, чтобы не выдать себя с потрохами, не обнажить перед ничего не подозревающим Майклом нелепое глупое сердце.
✦⋅⋆⋅✦⋅⋆⋅✦
— Элиот, ты спишь? — прошептали на ухо, и Элиот от неожиданности резко сел в кровати.
Майкл стоял на коленях рядом и улыбался.
— Пошли на речку. Жара такая — просто жесть. Не могу уснуть.
— Так нельзя же, — оторопело выпалил Элиот.
— Никто не узнает. Идём. — Майкл встал и протянул ему руку. Элиот несмело обхватил его ладонь, свесил ноги с кровати и нащупал в темноте шлёпки.
Он не любил нарушать правила, но отказывать Майклу было выше его сил.
Под прикрытием ночи они миновали соседние домики, затем узкий пролесок и достигли берега Кривой речки. Майкл отпустил его руку, скинул пижаму и трусы и ринулся в воду.
Элиот только и успел задержать дыхание, словно это он, а не Майкл, разбил прохладную гладь чёрного зеркала.
Несколько долгих секунд по воде расплывались круги, а когда Элиот забеспокоился, вдалеке у буйков появилась тёмная макушка.
— Эй, трусишка! Давай сюда! — крикнул Майкл, отплёвываясь от воды. — Или ты боишься, что ночью тут водятся русалки?!
Элиот фыркнул. Его пальцы уже расстёгивали пуговицы рубашки.
Он сбросил одежду и шагнул в воду. После жаркого ночного воздуха та обожгла кожу холодом, но смех Майкла грел сильнее, чем солнце в полдень.
— Ну как? — Майкл подплыл так близко, что Элиот почувствовал его дыхание.
— Хорошо, — прошептал Элиот, глядя ему в глаза.
Он никогда не плавал нагишом — семейные поездки на пляж не предполагали подобного, и сейчас, ощущая, как вода ласково обволакивает тело, понял, насколько это приятно и как желанна близость того, кто рядом.
Из-под воды показалась рука Майкла, легла на щёку Элиота и нежно заправила прядки волос за ухо.
— Я всегда хотел спросить: как тебе отец разрешает отращивать такие длинные волосы?
Элиот горестно вздохнул.
— Разве это длинные? Перед лагерем папа обрезал мою косу. Сказал, что я уже слишком взрослый, чтобы носить женскую причёску. — Он рефлекторно дотронулся до остриженных прядей. — Это всё, что осталось.
Майкл склонил голову к плечу и провёл по влажным волосам Элиота.
— Они всё равно красивые, как спелая пшеница. Меня вот с детства машинкой брили, но теперь я хожу в цирюльню, там стригут не так коротко.
— Не знаю, мне непривычно с такой длиной, чувствую себя каким-то обгрызенным, — пожал плечами Элиот, ощущая, как от чужих прикосновений по телу бегут мурашки. — Но тебе идёт твоя мужская причёска.
— Правда так думаешь? — ласково улыбнулся Майкл, и его рука медленно сползла с волос на шею.
Сердце Элиота зашлось в бешеном ритме, того и гляди пробьёт грудную клетку.
— Да, — выдохнул он и в панике от собственной реакции резко нырнул.
Подплыв к берегу и ощутив ногами песок, он вышел из воды и сел на траву, обхватив руками колени. Майкл опустился рядом и раскинулся в позе звезды. Элиот скользнул по нему взором. Казалось, Майкл совсем не стеснялся своего обнажённого тела, наоборот, он будто нарочно демонстрировал его. Эта мужественная красота пленяла и скручивала Элиота внутри. Хотелось поддаться ей, прильнуть, прижаться всем естеством, чтобы согреть такого тщедушного и маленького себя в крепких сильных объятиях, получить защиту и тепло, надежду на счастливое устроенное завтра.
«Размечтался». — Элиот выписал себе мысленную затрещину и отвернулся в сторону.
— Ты когда-нибудь думал о том, что там? — услышал он голос Майкла.
Элиот бросил на него взгляд из-за плеча. Тот всё так же лежал на траве и смотрел на звёзды.
— Если ты про небо, то, наверное, недосягаемые миры, те, что невозможно познать, — ответил Элиот, радуясь возможности говорить о чём-то отвлечённом.
Майкл хмыкнул.
— Значит, не веришь, что там живут ангелы?
— Сложно поверить в то, что никогда не видел и не увидишь.
— Тогда почему ты тут? Бога мы тоже не видим, не видим и результата наших молитв, — резонно отметил Майкл.
Помедлив, Элиот задумчиво произнёс:
— Хороший вопрос. Но, возможно, я ещё просто не дорос, чтобы видеть.
— Чушь, — смешливо поморщился Майкл, перекатившись на бок и подперев голову рукой.
— Почему?
— Тебе разве не кажется, что чем старше мы становимся, тем сильнее нас затягивает материальный мир? Мы фокусируемся на ритуалах и обрядах, на правилах и запретах, а не на сути веры, не на её первозданной чистоте.
— Быть может, каждый верующий должен пройти этот жизненный урок, прорваться сквозь тернии логики и чёрствого реализма и вернуться на путь истинного осознанного богослужения.
— Не знаю. Логика — убийственно авторитетный механизм. Однажды впустив её в себя, изжить сложно. — Майкл сорвал травинку и начал скручивать её в пальцах. — Понимаешь ли, законы природы просты и функциональны, они наглядно отражают суть вещей, в отличие от эфемерной веры. Они отвечают на вопросы. Они способны сказать, кто ты, где ты и что вокруг тебя. Это безмерно подкупает.
— Возможно.
— Любого: меня, тебя, вожатого Тео, можно подвести под формулу.
— И какая же формула я? — поинтересовался Элиот, взявшись за рубашку, чтобы хоть как-то прикрыться. У него никак не получалось справиться со смущением. К тому же Майкл смотрел на него сзади, на его костлявую спину, выпирающие белёсые рёбра. Наверняка зрелище — не из приятных.
Но Майкл, кажется, ничего не замечал. Он небрежно откинул мокрые волосы со лба и, лукаво прищурившись, произнёс:
— E=mc²/D.
— Хм, и что это значит? — Элиот натянул рубашку, чувствуя, как ткань прилипает к мокрой коже.
— «E» — твоя вера. «m» — масса церковных догм, которые ты с детства носишь на плечах. «c²» — скорость света, то есть твои попытки всё успеть и всем угодить. А «D» — дистанция между тем, что ты говоришь, и тем, что чувствуешь. Чем она больше — тем меньше остаётся энергии на саму веру.
Элиот нервно рассмеялся — звук получился плоским.
— Богослов-физик. Тебе бы в семинарию.
— Да, это и правда глупости, — ухмыльнулся Майкл, — потому что настоящая формула твоей веры куда проще.
Вскинув бровь, Элиот вопросительно посмотрел на него.
— «Я есть». Вот и всё. Остальное — декорации, — ответил Майкл.
Где-то за спиной упала шишка, и они оба вздрогнули. Рассвет уже размывал границы между деревьями, но в лагере по-прежнему стояла тишина.
Элиот потянулся за штанами.
— Нас точно хватятся.
— Не хватятся. До подъёма ещё два часа, — сказал Майкл, но всё же начал одеваться. — Ты лучше скажи, разве я в чём-то не прав?
— Я далёк от физики, я люблю математические формулы, как и ты, но меня они прельщают, как литератора прельщает красивый лаконичный слог.
— Продолжай, — откликнулся Майкл, завязывая шнурки на шортах.
— Я к тому, что зачастую, чтобы прийти к истине, нужно просто идти. В этом смысл.
— По-твоему, смысл в самом пути.
Элиот встал, отряхнув с себя прилипшие к одежде веточки.
— Да, и это согласуется с формулой «Я есть», не так ли?
— Смотря, что ты подразумеваешь под местоимением «я», — усмехнулся Майкл и вдруг резко замолчал.
Сзади в кустах послышался шорох.
Они замерли, вглядываясь в предрассветную мглу. Но это оказался всего лишь ёж, шуршащий в палой листве.
— Пошли, — проговорил Элиот, — пока нас не спохватились. Тео всегда просыпается до подъёма.
Майкл кивнул, и они двинулись обратно к лагерю. Майкл шёл впереди, и Элиот невольно любовался его силуэтом.
— Элиот… — внезапно обернулся Майкл.
— Да?
— Ничего. Просто… подумай на досуге о том, что я тебе сказал.
— Обязательно, — прошептал Элиот. Они уже были почти на месте, и приходилось вести себя тихо.
В домике вожатый Тео, спавший на койке у двери, слабо похрапывал. Остальные ребята тоже пребывали в мире снов.
Элиот лёг, уткнувшись лицом в подушку, и закрыл глаза. В ушах ещё слышался плеск воды, щёку и шею покалывало ровно там, где их коснулись пальцы Майкла. Словно ожог. Нежный. Даже робкий. А потом это: «подумай». Как можно думать о таких серьёзных вещах после крепкой руки, сжимающей ладонь, после этих пальцев, после чувства жара между ног, возникшего даже несмотря на прохладу реки?
Оказывается, можно. Даже легко. Майклу. Не Элиоту.
Он плотно стиснул губы и с силой зажмурился, пытаясь отогнать от себя соблазнительный образ. Однако у него ничего не выходило. Элиот ворочался и пыхтел, высовывал из-под одеяла то одну, то другую ногу, чтобы хоть как-то справиться с вновь навалившимся жаром.
«И вообще, что это всё значило? Он заигрывал со мной? Или я просто пытаюсь выдать желаемое за действительное?» — Без сомнения, это были ключевые вопросы сегодняшней ночи, но в голове они почему-то вспыхнули с опозданием, будто разум намеренно оставил их на потом.
Элиот почувствовал прикосновение к плечу и нервно дёрнулся в сторону.
— Ты чего? Это всего лишь я. — Оказывается, Майкл протянул руку через проход и дотронулся до него. — Ты возился, и я подумал, что ты так и не уснул. Хотел предложить тебе воды. У меня в тумбочке бутылка «Графской» родниковой, с газом. Будешь?
— Буду, — поспешно ответил Элиот, осознав, что жутко хочет пить.
Майкл повозился, пшикнул бутылкой и протянул её Элиоту.
— Если не побрезгуешь, я сегодня сделал пару глотков.
— Не побрезгую, — прошептал Элиот и тут же присосался к горлышку. — Спасибо, — поблагодарил он, вернув воду владельцу.
— Не за что, — отозвался Майкл, а Элиот откинулся на подушку и прикрыл веки.
Где-то за окном закричал первый петух. Уснуть Элиот уже не успеет.
День начинался. А что-то важное только что закончилось. Или началось? Он боялся подумать, что именно. Но что-то внутри него, то, что глубоко в груди, уже знало ответ. И этот ответ был страшен и прекрасен.