Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Самая большая аудитория Института искусств и археологии в шестом округе была набита до отказа, пришлось даже открыть арочные окна, чтобы не задохнуться. Еще бы, ждали самого Рокэ Алва, легенду, медиевиста и антикварного эксперта, который умудрился за всю свою карьеру не пропустить ни одной подделки.

А Ричард Окделл сидел в проходе на седьмом ряду и страстно мечтал оказаться как можно дальше отсюда. Не прийти он просто не мог – такое событие нельзя пропускать человеку, мечтающему построить карьеру в антикварном бизнесе. Да и вообще желание посмотреть в глаза монстру, который разрушил его жизнь, было слишком сильным.

Алва вышел на кафедру точно в назначенное время. Взлетел по небольшой лестнице черно-белой молнией – на нем были узкие брюки и белоснежная рубашка с расстегнутым воротом. И начал с вопроса:

— Что для вас значит бессмертие?

Гул затих. Море студентов настороженно замерло. А Алва продолжил:

— Есть история, показывающая, как люди Средневековья отвечали на этот вопрос. Португальский король Педру любил Инес де Кастро из Кастилии — кстати, мою дальнюю родственницу. Она была его мечтой, и за это ее убили, еще до того, как он взошел на престол. Когда Педру стал королем, он выкопал ее тело, облачил в королевские одежды и заставил причастных целовать ее полуразложившуюся руку. Потом он казнил убийц, и их кровь текла в ее гроб. В Алкобасе надгробия Педру и Инес лежат ногами друг к другу — чтобы, воскреснув на Страшном суде, они сразу бы встретились взглядом.

— И вот я спрашиваю вас, — Алва оглядел студентов. — что важнее: уверенность в гарантированном воскрешении, любовь, для которой не существует смерти? Или, может быть, все таки остановимся на халявном доме на Ибице?

По залу прокатился смешок. Алва умел держать аудиторию – тут Дику нечего было возразить. Темой лекции оказались смерть и бессмертие в Средние века. И она увлекла даже тех, кто пришел только поглазеть на суперзвезду и потом посплетничать о том, с кем этот красавец проведет остаток пятничного вечера.

Когда он закончил говорить – разумеется, точно уложившись в отведенный срок, – осталось время на вопросы. Первой выскочила смешная Селина Арамона, с которой у Ричарда был неловкий роман на первом курсе. Она спросила, какую самую странную коллекцию Алва видел за время работы экспертом. Алва улыбнулся и сказал, что бывший чемпион мира по шахматам из Восточной Европы собирает бельгийские марки и у него их больше, чем у всей почтовой службы этой страны.

— Возможно, он собирается построить альтернативную Бельгию.

Раздались смешки. Следующим к микрофону встал Эстебан Колиньяр, однокурсник, за что-то недолюбливающий Дика.

— Месье Алва, а расскажите нам о скандальной истории, случившейся несколько лет назад. Той, где вы разоблачили целую банду преступников.

— Если вы о серии подделок, которые были подтверждены в суде, то об этом легко узнать в сети. Большего я вам не сообщу.

— Но, по вашему мнению, что двигало этими людьми?

— Алчность, – после театральной паузы и неожиданно зло ответил Алва.

Это короткое слово, как удар под дых выбило из Ричарда весь воздух. Он говорит о моем отце.

Дик резко встал и вышел из аудитории, не заботясь о том, сколько внимания привлек – ему просто надо было остаться одному.

Но, разумеется, не удалось. Буквально через несколько шагов по большой и светлой галерее его остановил насмешливый окрик Эстебана:

— Что, Окделл, не выдержал правды?

Все мысли выветрились из головы Дика. Он мгновенно преодолел несколько метров и ударил Эстебана в нос – раздался неприятный хруст. Колиньяр кинулся на противника с почти звериным рыком.

Их дурацкую драку тут же разняли: чьи-то руки властно схватили обоих за грудки и развели в стороны, как щенков. Между ними стоял Алва.

— Что здесь происходит? – спросил он.

— Я ни при чем, – заорал Колиньяр, хватаясь за окровавленный нос. – Это все Окделл!

— Окделл? – Алва резким движением повернул голову в сторону Ричарда. Его рука со старинным кольцом все еще сжимала ткань футболки.

— Да, – с вызовом сказал Дик. – Ричард Окделл.

— Рокэ Алва, – без всякого выражения ответил его визави. – В вашем возрасте уже пора понимать, ради чего стоит лезть в драку. Или хотя бы научиться бить.

С этими словами он отпустил ткань, развернулся и ушел. Эхо гулких шагов отражалось в пустой галерее.

Chapter Text

О том, что случилось, Дик не рассказал никому, кроме Айрис. Сестра позвонила утром на следующий день и сразу же по голосу поняла – что-то не так. Он пытался отнекиваться, а потом плюнул и вывалил все, захлебываясь возмущенными словами.

– Ты представляешь, он еще учил меня жить!

Он слышал в трубке громкое дыхание Айрис и ему казалось – она чувствует то же бешенство, что и он.

Ей было четырнадцать, когда умер отец. Совсем девчонка: тонкие косички, упрямый – как у всех Окделлов – подбородок, веснушки на бледном носу. Через пару дней после похорон она вернулась домой с высоко поднятой головой и гордо показала забинтованное запястье. Под повязкой оказалась свежая татуировка, сделанная в подпольном салоне: надгробный камень с датами жизни Эгмонта Окделла. Это было настолько нелепо, что Ричард расхохотался – хотя тогда был уверен, что больше никогда не сможет смеяться. А мама… об этом он предпочитал не вспоминать.

С тех пор Айрис отмечала татуировками все, что казалось ей важным: имена подружек, строчки из песен, даже координаты дуба, под которым ее впервые поцеловал Валентин Придд.

– Какой он? – спросила сестра.

Конечно, после случившегося они, тщательно скрываясь от матери, прочли про Алву все, что смогли найти в сети – от блестящей диссертации по иконографии порталов Шартрского собора до отчетов о многомиллионных сделках с редкостями музейного уровня. Пересмотрели, чуть не скрипя зубами, все записи его публичных выступлений. Айрис даже откопала на каком-то желтом сайте статью о его скандальном романе с актрисой Катариной Ариго: секс в публичных местах, сцены ревности, громкий разрыв.

– Трахает, разумеется, кинозвезду, – припечатала тогда Айрис. – Не библиотекаршу.

Для Ричарда каждая деталь только питала ненависть, а сестра, кажется, немного восхищалась их кровным врагом.

Но одно из доставшихся ему видео Ричард так и не показал Айрис. Запись той самой конференции, которую ему прислал аноним с ником Суза-Муза. На нем их отец – сгорбленный, тяжело опирающийся на палку – выводил на экран изображения картин мастеров поздней вальенской школы, неверную атрибуцию которых подписал собственной рукой.

В президиуме, скрестив руки на груди, сидел Алва. Именно он за несколько месяцев до того первым заметил подделки в коллекции президента Республики Сан-Рамиро и добился перепроверки. И, когда сбивчивый доклад закончился и в зале повисла гнетущая тишина, Алва произнес:

– Сложно поверить, что такой опытный и уважаемый эксперт, как господин Окделл, мог ошибиться в таком количестве случаев. И не увидеть ни новых подписей, ни дописанных фрагментов. Это дело требует разбирательств. Причем формальных. В суде.

Для Ричарда эти слова звучали громче любого обвинительного приговора, и он сделал все от него зависящее, чтобы Айрис их никогда не услышала.

Сразу после выступления Эгмонду стало плохо. Его увезли в больницу, где он умер от инфаркта.

Прошло пять лет, но Алва все еще занимал в воображении осиротевших брата с сестрой слишком много места. Поэтому вопрос Айрис Дик понял правильно: спрашивая «какой он», она имела в виду не внешность или манеры Алвы. Она хотела знать, каким он увидел его сам.

– Похож на прожектор. Слепит, мешает видеть что-то еще, и от него хочется отвернуться. Но все равно смотришь.

– Образно, в следующий раз давай в стихах, – усмехнулась Айрис и сменила тему. – А у тебя не будет неприятностей из-за драки?

– Похоже, Алва никому ничего не сказал, а Эстебан болтать не будет, это не в его интересах. Но скажу честно, видеть, как он задирает свой расквашенный нос, очень забавно.

Айрис фыркнула, и на секунду между ними снова возникло чувство, будто они все еще дети и держатся друг за друга против целого мира.

На следующий день Ричарду пришло письмо из аукционного дома «Оллария» – плотная бумага с золотым обрезом и настоящей, а не факсимильной подписью. Его приглашали на встречу с владельцем, самим Квентином Дораком.

Chapter Text

День у Рокэ не задался с самого утра. Сначала — сообщение от Эмиля. Старуха, пахнущая нафталиновыми духами, у которой они почти выторговали ведуту Гварди, вдруг передумала и отдалась британцам. Эту чертову картину они высиживали месяцами, а ведьма-владелица в последний момент решила «поддержать соотечественников». Разумеется, не бесплатно.

Потери в деньгах были смешные. Но Рокэ нравился рваный ритм художника, его расхристанная Венеция. Он повесил бы картину у себя в гостиной на пару недель, прежде чем пристроить ее на торгах. Просто чтобы видеть это торжество разложения каждый день.

Следующей подножкой был Дорак. Старый змей прислал официальное письмо на абсурдно вычурной лимитированной бумаге G. Lalo, Vergé de France, словно приглашал не на разговор, а на собственные похороны. Ничего хорошего от таких церемоний ждать не приходилось. Но пришлось надеть пиджак и винтажные запонки Cartier с сапфирами и отправиться на Rue Drouot.

Припарковать черный Corvette C6 в самом центре было испытанием, но сложностей Рокэ никогда не боялся. Хуже было другое. Поднявшись по мраморной лестнице, он ворвался в приемную Дорака и наткнулся на Ричарда Окделла, нервно ерзающего на стуле между отвратительно изящной цветочной композицией и безучастной секретаршей.

После их эффектного знакомства прошло всего несколько дней, и Рокэ отлично помнил сумрачные, как штормовой ветер, глаза и встрепанные волосы наследника Окделлов.

Он кивнул мальчику, который никак не отреагировал на приветствие, хотя и смотрел прямо в глаза, и без церемоний вошел к Дораку.

Антикварный патриарх сидел в своем кабинете, словно византийский император, принимающий заморских послов, только вместо расшитой мантии на нем был графитовый костюм Cifonelli. Дорак выглядел так, будто ему можно доверить управление и страной, и аукционным домом — и то, и другое он бы делал одинаково бесстрастно. Впрочем, на вошедшего Рокэ он взглянул почти тепло: Алва был чуть ли не единственным, на кого старик считал нужным тратить свой скупой запас эмоций.

– Почему у тебя в приемной живой Окделл?

– Присаживайся, Рокэ, - отозвался Дорак. – Кофе?

– Здесь его не умеют готовить. Ответь на вопрос.

– Он одна из причин нашей встречи. Но не главная. Ко мне пришла Матильда Ракан – они хотят собрать для внука Альдо коллекцию. Не мне тебе объяснять, сколько у этой семьи денег и связей. Нужно самое лучшее – малые голландцы, точечно несколько первых имен, если получится откопать Вермеера, будет вообще гениально.

Рокэ понял сразу: джекпот. Такой заказ бывает раз в жизни — профессиональный вызов и высшая ставка. Выиграешь — и для тебя нет закрытых дверей. Проиграешь — и можно хоронить карьеру с фанфарами.

– Я вижу, ты уже согласен, - усмехнулся Дорак, внимательно следя за выражением его лица. – Но есть условие.

– Кто бы сомневался.

– Ты возьмешь Окделла ассистентом, и вы будете работать над коллекцией вместе.

– Черта с два!

Даже удивительно, как Дораку всегда удавалось мгновенно довести Рокэ до точки кипения своими неожиданно гениальными идеями.

– Послушай меня внимательно, прежде чем начнешь крушить мебель, она здесь слишком дорогая, – вкрадчиво сказал старик. – Мне 73 года, и я скоро отойду от дел. Время выбирать преемника, и я хотел бы, чтобы им стал ты. Но твоя репутация одинокого стрелка не способствует успеху затеи. Докажи, что умеешь работать в команде, выполни заказ с тем блеском, на который способен, и заткни рты злопыхателям. Тогда мой выбор никто не поставит под сомнение, а ты, наконец, выйдешь на уровень, которого давно заслуживаешь.

В рассуждениях Квентина была логика и кристально чистое понимание ситуации, но признавать его правоту страшно не хотелось.

– Хорошо, но почему Окделл?

– Именно из-за истории с его отцом. И потому что я навел про него справки – он талантлив, старателен и порядочен. Идеальные качества для того, чтобы оттенить твои … неоднозначные методы.

Рокэ откинулся в своем барочном кресле, нехотя отступая перед превосходящими доводами противника.

– Он меня ненавидит, он сам не захочет работать со мной.

– А вот это мы сейчас узнаем.

Дорак нажал кнопку селектора. – Луиза, попросите, пожалуйста, мистера Окделла.

Мальчик вошел в кабинет, как в клетку с тиграми – отчаянно и бесстрашно одновременно – и сел рядом с Рокэ, едва заметно поморщившись.

– Я пригласил вас для того, чтобы сделать предложение, от которого вы не сможете отказаться, – безапелляционно начал Дорак. – У господина Алвы намечается крупное дело, в котором ему потребуется помощь. И я уверен, что вы будете счастливы взять на себя обязанности его ассистента. Для вас это отличная возможность войти в профессию и набраться уникального опыта.

На выразительном лице Ричарда отразилась такая гамма эмоций, что казалось, он сейчас просто взорвется как перекаченный воздушный шарик. Наконец, он справился с собой и выдохнул:

– Но почему я, я же ничего не знаю?!

– Видите, Квентин, даже младенец понимает, что это дурацкая идея, – вставил Рокэ, получив в награду резкий и обиженный взгляд Ричарда.

– Напоминаю, Рокэ, – в тон ему ответил Дорак, – ты уже согласился. Теперь я жду того же от вас, молодой человек. Он перевел глаза на Окделла.

– Я … я тоже согласен, – очень тихо выдавил тот.

– Ну вот и славно. Свободны оба. Идите и побеждайте, – напутствовал их Дорак, будто и правда был императором.

Они вышли на улицу – Рокэ в бешенстве, Ричард оглушенный. Рокэ разблокировал двери машины и сел на водительское место. Окделл продолжал стоять соляным столбом. Алва опустил стекло.

– Ждете, что я галантно открою перед вами дверь? Садитесь, поехали, пока я не передумал.

– Куда? - растерянно спросил Дик.

– Ко мне. Нам, юноша, срочно нужен план.

Chapter Text

– Как я мог согласиться? – стучало в висках у Ричарда, пока Алва вел машину сквозь парижские пробки.

Дорак подал все так, будто выбора в принципе не было. Глупо отказываться от предложения, которое для студента второго курса магистратуры истории искусства было редкой, почти невероятной удачей. Колиньяр наверняка сдохнет от зависти. Да и деньги: после смерти отца их катастрофически не хватало. Здесь же речь шла явно о крупных суммах и комиссиях.

Но это же Алва. Его чертов немезис. Человек, из-за которого мама пять лет сидит на антидепрессантах, зимой нечем платить за отопление, а Айрис покрыла все тело татуировками. Хотя, справедливости ради, к последнему Алва имел меньше отношения, чем ее подростковый гормональный шторм.

А теперь он сидел рядом, четкими движениями переключал передачи и выглядел совершенно бесстрастно. Он явно думал не о Ричарде и не о том, что им предстоит работать вместе бог знает сколько времени. И все же от его присутствия в машине будто не хватало воздуха, хотя кондиционер работал исправно.

– Ричард, – резко перестраиваясь в левый ряд, заговорил Алва. – Не смотрите так, будто хотите прожечь дыру. О ваших чувствах к моей персоне я осведомлен. Раз уж мы оба оказались в этой… ситуации, – он явно собирался сказать «заднице». – Давайте не будем усугублять. Квентин почему-то решил, что мне нужен ассистент. Что сделано, то сделано. Окажетесь полезным – занятие я вам найду. Нет – будете носить кофе.

Ричард вздрогнул, словно от пощечины. Алва быстро посмотрел на него и тут же отвернулся, будто дольше задерживать взгляд было не за чем.

Они приехали на Boulevard de Beauséjour, на самом краю шестнадцатого округа, почти у Булонского леса. Этот район Ричард знал плохо, но теперь видел: здесь жили не нувориши, а старая буржуазия. На дверях – латунные таблички: «адвокат», «педиатр», «консультант». Почему-то он был уверен, что Алва должен обитать где-то у Марсова поля, с открыточным видом на опоры Эйфелевой башни. А тут неожиданно почтенные соседи и окна, выходящие на заброшенную, заросшую зеленью железную дорогу.

Дом тоже удивил. Единственный на улице, он был построен не Османом, а в 1950-х и нес в себе основательность послевоенной эпохи. Поднявшись на последний этаж в тесном лифте, где двое мужчин едва не касались плечами, они оказались перед дверью высотой метра четыре. «Ну и потолки», – подумал Ричард и невольно вспомнил свою студенческую конуру на мрачной окраине.

Алва отпер дверь и, насмешливо улыбнувшись, пригласил:

– Добро пожаловать, юноша, в обитель князя мира сего.

Прозвучало так, будто он почти без иронии назвал себя дьяволом.

Хозяин ушел куда-то вглубь – судя по запаху, готовить кофе, – а Ричард остался в просторной гостиной, которая явно служила и кабинетом, и огляделся. Светлая, она была обставлена дизайнерской мебелью, явно очень дорогой: огромный диван сложной формы, похожий на скульптуру, письменный стол у окна, заваленный бумагами и фолиантами, высокие книжные шкафы.

На стенах – вперемешку офорты рембрандтовской школы (или, может, сам Рембрандт), сумрачные голландские натюрморты, холодное оружие разных эпох. Особенно притягивала взгляд одна шпага – испанская эспада конца XVI века, с чашевидной гардой, густо украшенной резьбой и чернью. Рукоять заканчивалась навершием в форме граненого кристалла. Клинок был не для парадных приемов, а для дуэлей: длинный, строгий, он хранил память о крови, людях чести и схватках, где один выпад решал все.

В углу стоял проигрыватель Brionvega, легенда конца 1960-х: куб с лаконичными колонками на легкой ножке с чистым, почти осязаемым звуком. Вокруг громоздилась гора винила: от барокко до рока восьмидесятых.

Комната Ричарду неожиданно понравилась. В ней не было позерства и нарочитой идеальности, что обычно окружала Алву. Она была настоящей и не пыталась бросать пыль в глаза.

Да и сам местный сатана, действительно вернувшийся с двумя чашками кофе – тончайший костяной фарфор, конечно – выглядел иначе. Он был спокоен и собран, не рисовался, как на лекции, и не язвил. Просто готов был решать головоломку, которую ему подкинул Дорак.

– Итак, дано, – сказал он, опускаясь в кресло. – Коллекция с нуля, но с инвестиционным потенциалом. Заказчик – юнец без вкуса. Значит: костяк из голландцев и фламанд Золотого века, натюрморты, жанровые сцены. Терборх – за интимность, Метсю – за живость. Штук пятнадцать. Плюс сильная графика. Для веса несколько больших имен: драматический Рейсдал, камерный Халс. И в финале – сенсация для прессы. Какая именно, пока не знаю. Придумаю.

– Любите библиотеки? – оборвал он сам себя.

Завороженный Ричард кивнул.

– Отлично. Тогда на вас просмотр каталогов для первой части. Ищите засветившиеся в последние лет пять-десять подходящие картины и скидываете мне. Начать предлагаю с Виллема ван де Велде младшего – его много торговали. Вон там, наверху, должен быть l'opera completa. Достаньте, вы выше, – бросил Алва, скользнув взглядом по фигуре Ричарда.

Дик послушно пошел к указанному шкафу и вытащил увесистый том.

Алва надел лежавшие на столе очки в тонкой стальной оправе и начал быстро листать книгу.

– Вы носите очки? – вырвалось у Ричарда.

– Мне сорок пять, – усмехнулся Алва. – Дальнозоркость – атрибут зрелости. Как и близорукость – юности.

Он ткнул тонким пальцем с аккуратно подстриженным ногтем в одну из репродукций.

– Вот эта марина. Узнайте, где она сейчас.

Через час, бредя по бульвару к станции La Muette с головой, полной дат и имен, и рюкзаком, набитым книгами, Ричард остро ощущал: только что он предал память отца и одновременно понял про суть знаточества больше, чем за пять лет учебы.

Chapter Text

– Ты делаешь что?!
Арно вскрикнул так громко, что на него зашикали со всех сторон в библиотеке.
– Я работаю на Рокэ Алву и делаю для него рисерч по голландцам, – обреченно сказал Дик.

«Князя мира сего», – так он теперь про себя называл босса, он не видел уже неделю. После их, точнее, конечно, Алвиного брейншторма в гостиной на Boulevard de Beauséjour они обменивались только мейлами. Первое направление оказалось тупиком: марина покоилась в коллекции дальнего потомка одного из участников изображенной морской битвы, и расставаться с ней он не собирался.

Но Ричард ухватил принцип и теперь до остервенения рылся во всем, что попадалось под руку, выискивая картины, которые могли бы составить базу будущей коллекции Раканов. Иногда он всерьез подумывал заночевать в библиотеке – так выматывала его дорога до пригорода. Каждое утро он дисциплинированно отправлял Алве свои находки и в самое неожиданное время получал короткие отбивки: «нет», «крайне сомнительно», «зареставрировано», «просто смертельно скучно». И вдруг в ответ на идиллическую пастораль Альберта Кейпа: «А вот тут есть что-то живое. Проверьте».

Этим он и был занят, когда на него напал Арно Савиньяк, отчаянно пытавшийся вытащить его на очередную «охуенно крутую тусовку на Batofar» — плавучем клубе на теплоходе, где, по уверениям Арно, «все нормальные люди» должны были провести эту ночь. Энергии у него было как у золотистого ретривера.

Чтобы отбиться, Ричард вынужден был все объяснить.
– Нет, конечно, мои братишки тусят с Алвой, – захлебывающимся шепотом продолжил Арно. – Эмиль с ним работает. А Лионель… кажется, даже был в него влюблен. Или до сих пор. Их хрен поймешь. Короче, они у меня припизднутые. Но ты-то как вляпался?

«Зришь в корень», – подумал Ричард. Этим вопросом он задавался каждую свободную минуту. К счастью, с учетом учебы и работы их было не так много.
– Ладно, – разочарованно протянул Арно. – С тобой каши не сваришь. Ну и загнивай тут. А я пойду веселиться.

Дик вздохнул, глядя на удаляющегося друга, и снова уткнулся в книги. Но его концентрацию разбил смс с неизвестного номера:

У вас есть приличный костюм, юноша?

Откуда Алва, а судя по обращению это не мог быть никто другой, узнал его номер, Ричард мог только догадываться.

Костюм у него действительно был — старый, оставшийся с выпускного. Но подходил ли он под представления Рокэ о «приличном», Дик понятия не имел. На всякий случай он набрал короткое «да».

Хорошо. Будьте у меня завтра в семь. Поедем во дворец. Пора вам познакомиться с нашими клиентами.

В назначенный час Ричард подошел к знакомому дому и увидел Алву, небрежно прислонившегося к нелепо огромной машине. Тот быстро набирал что-то в телефоне, и Дик понял, что его худшие опасения оправдались: Алва был в черном смокинге с бабочкой и выглядел пантерой — гладкой, хищной, опасной. Он застыл, не решаясь подойти ближе.

Алва заметил его сам, поднял глаза, оглядел с ног до головы и коротко кивнул. «Только бы он ничего не сказал», – взмолился непонятно кому Ричард. Хватало и того, что он сам чувствовал себя провинциальным школьником.

Алва великодушно промолчал, жестом показал на машину и сам устроился на заднем сиденье. Ричарду ничего не оставалось, как сесть с другой стороны. Дверь захлопнулась с едва слышным вакуумным щелчком, шум улицы погас, и они оказались словно в сейфе, пахнущем дорогой кожей.

За рулем сидел суровый южанин, больше похожий на морского разбойника, чем на водителя лимузина. Впрочем, костюм на нем был явно лучше, чем на Ричарде.
– Познакомьтесь. Ричард — это Хуан, – сказал Алва. – Когда надо, он выполняет роль моего водителя. И не только.

В его исполнении это прозвучало более чем многозначительно.
– Очень приятно, – стараясь быть вежливым, отозвался Ричард. В зеркале он увидел кивок флибустьера, подозрительно напоминавший приветственный жест самого Алвы.

«Дворец», который обещал Рокэ, оказался Версалем. Их чертова громада заехала на мощеный круг подъездного двора, и Хуан как-то умудрился практически одновременно распахнуть обе двери.

Они вышли на красную дорожку под слепящие вспышки. Алва — сдержанно улыбаясь, как профессиональная кинозвезда. Ричард — мечтая провалиться сквозь землю.

Алва действовал уверенно: мягко, но настойчиво взял Ричарда за локоть, провел вперед, заставил развернуться к камерам буквально на пару секунд, махнул каким-то знакомым и втолкнул «юношу» в распахнутые двери дворца.

Внутри удушающе пахло цветами и успокаивающе старым камнем, под потолком ослепительно сверкали люстры. Ричард, щурясь, как разбуженная сова, вертел головой, пока Алва не отпустил его руку и спокойно сказал:
– Самое мерзкое мы пережили. Теперь — работать.

Вечеринка, как выяснилось, была посвящена открытию выставки барочной серебряной мебели. Дик, конечно, знал, что при дворе Людовика XIV денег не считали, но о таких вершинах расточительности даже не подозревал. И все вокруг было серебряного цвета — драпировки, бокалы и даже драже, которым предлагалось закусывать шампанское.

Они поднялись по торжественной мраморной лестнице и наверху увидели застывшую в изящной позе молодую женщину, которая смотрела на них со странным выражением больших серых глаз. На ней было вечернее платье на тонких бретельках – разумеется, серебряное, – оно красиво облегало тонкую фигуру.
– Здравствуй, Катарина, – в голосе Алвы было еще больше льда, чем обычно.

Та самая актриса, о романе с которой рассказывала Айрис, понял Дик.
– Не знала, что ты будешь, – слишком тихо произнесла Катарина. – Я бы не пришла.
– Зачем такие жертвы. Уверен, нам обоим хватит места на этом празднике жизни. Мы в Версале – тут 63 000 квадратных метров площади. Пойдемте, Ричард.

И они прошли мимо женщины, которая в этот миг показалась еще более хрупкой, как надтреснутый фарфор. Ричард поежился — слишком явным был накал, слишком личным, чтобы на него смотреть.

В следующей зале на них налетел светловолосый мужчина с подозрительно знакомыми Дику манерами.
– Росио, ты как всегда вовремя, – дружески и явно слишком сильно он хлопнул Алву по плечу. – Все уже начали напиваться, но еще способны говорить о делах.

Он обернулся к Ричарду с лучезарной, совершенно искренней улыбкой и протянул руку.
– Я Савиньяк, Эмиль Савиньяк. Алва, представляй же своего спутника.

Ричард, сделавший как раз глоток шампанского, совершенно некуртуазно поперхнулся и закашлялся. Алва, с ленивой усмешкой наблюдая его смятение, произнес:
— Это Ричард Окделл. Мой ассистент.

— Ассистент? — протянул Эмиль, приподняв бровь, совсем как его младший брат. — Еще интереснее. Ты ведь сосед Арно? Он про тебя рассказывал. Говорил, ты хороший, но слишком серьезный.

Похоже, щенячье обаяние и излишняя прямота у Савиньяков были семейными.
– Очень точное определение, – хмыкнул Алва. – Но оставим психологию на потом. Где Раканы?

Знакомство с клиентами прошло для Ричарда удивительно гладко, без привычной неловкости. И бабушка, и внук ему скорее понравились.

Матильда оказалась рослой, громогласной женщиной с заметным бюстом, который с трудом помещался в белый пиджак мужского кроя. Она слишком крепко пожала руку Ричарду, а затем, не тратя времени на церемонии, утащила Алву в сторону. Рядом с ней он казался менее внушительным, чем обычно.

Дик же остался с Альдо. Тот был на несколько лет старше, красивый и самоуверенный — из тех, кто даже не сомневается, что его должны любить абсолютно все в комнате. Ричард осторожно завел речь о коллекции, но Альдо тут же отмахнулся:
– Да брось, все это для стариков, вроде них. – Он кивнул в сторону бабушки, которая что-то быстро и напористо говорила Алве. – У меня своя эстетика.
– Какая же? – спросил Дик больше из вежливости.
– Ночь, – сказал Альдо и вдруг оживился. – Завтра, например, в «Реджин» будет сет у ребят из Лондона. Там играет не только музыка: там свет, запахи, тела. Вот это искусство, Ричард. Только живое.

Он говорил увлеченно, с блеском в глазах, и Дик поймал себя на том, что слушает внимательнее, чем ожидал. Альдо еще долго рассказывал о вечеринках, на которых бывал, не забывая подхватывать бокалы у проходящих официантов. Так что когда Алва, наконец, вернулся к ним, Ричард уже чувствовал легкое шипение пузырьков в голове.

– Развлекаетесь? – спросил он как-то неожиданно раздраженно.
– Я рассказывал Ричарду про «Реджин». Вы, наверное, там не бывали?
– Отчего же. Не самое плохое место, если ищите дешевый one night stand. Юноша, вы мне нужны.

Альдо усмехнулся шире, чем следовало, будто комментарий его вовсе не задел, и схватил с подноса очередной бокал. А Ричард вспыхнул, быстро попрощался с Раканом, успев, впрочем, обменяться телефонами, и пошел за уже затерявшимся в толпе боссом.

Зачем он был нужен Алве, Ричард так и не понял. Когда он нашел его, тот не обратил на ассистента никакого внимания и продолжал смеяться какой-то шутке Савиньяка. И Дик, уже не слишком твердо стоящий на ногах, счел возможным сбежать и найти угол, где можно выдохнуть: вокруг было слишком ярко и слишком громко.

Толкнув боковую дверь, он оказался в такой же роскошной, но совершенно пустой и темной зале – сюда явно никто из гостей вечеринки не должен был добраться. Этот музейный покой был ровно тем, что нужно, и Ричард замер посредине, наслаждаясь одиночеством и тишиной.

Внезапно он почувствовал легкое движение за спиной и, обернувшись, увидел Катарину. В полумраке ее серебряное платье казалось почти призрачным, а лицо — бледным и усталым.
– Простите, – сказала она негромко. – Я не хотела вас пугать.

Он машинально кивнул, не зная, что ответить.
– Вы работаете с ним? – Она произнесла это так, словно речь шла о неизлечимой болезни.
– Да, – сказал Ричард после паузы.

Катарина опустила глаза.
– Вы думаете, он холоден? – прозвучало как реплика из пьесы. – Нет. Он как ураган разрушает все, к чему прикасается.

Ей будто не хватило воздуха. Она резко отвернулась, и каблуки слишком громко зазвучали в торжественной театральной тишине.

Ричард остался один, судорожно сжимая в руке бокал и стараясь понять, что показалось ему страшнее – ее слова или то, как они на него подействовали.

Chapter Text

Ричард чудовищно опаздывал. Евростар в Лондон отходил в 8:30, а он вылетел из дома только в 7:30. Ночью Арно притащил из бара девицу: смех, скрип кровати, никакого сна до глубокой ночи. Будильник, разумеется, он не услышал. Очнулся лишь, когда сосед забарабанил в дверь с криком: «Чувак, ты что еще не встал? Алва тебя на завтрак съест».

И теперь он мчался по бесконечным переходам Châtelet и молился не услышать привычного парижского: «В связи с забастовкой поезда следуют с увеличенными интервалами». На Gare du Nord он вылетел к таможне, проклиная и Арно, и себя, и заодно Алву — просто по привычке. Французский офицер взглянул на его красное лицо, вздохнул, махнул штампом и пожелал удачи. Британец оказался куда придирчивее: тщательно сверял фото, щурился на переминающегося Ричарда и отпустил только тогда, когда парень был уже готов умолять.

На табло тревожно мигало final call. Ричард вылетел на перрон и буквально запрыгнул в вагон.

Алва сидел в широком кресле первого класса, развернув газету и с бокалом шампанского — это в восемь утра. Он поднял глаза, скользнул ленивым взглядом поверх очков и едва заметно улыбнулся. Ричард его даже не винил — понимал, что выглядит крайне комично. Рухнув в соседнее кресло, он попытался отдышаться.

— Все-таки решили ехать, — съязвил Алва. — Правильно. Не пропускать же первую в жизни сделку из-за бурной ночи.
— Даже не спрашивайте, — выпалил, не подумав, Ричард и прикусил язык.
— И не собирался, — Рокэ уже откровенно веселился. — Но если вам непременно хочется просветить… Впереди почти три часа дороги.

Он перевернул страницу газеты и так же с легкой полуулыбкой спросил:
— У вас ведь, кажется, есть сестра?
— Да, Айрис, — Ричард, все еще обдумывавший остроумный ответ на предыдущий подкол, замер. — Откуда вы знаете?
— Эгмонд упоминал.

Имя отца, произнесенное его убийцей, было как удар под дых. Но не спросить было невозможно.
— Вы были знакомы лично?

Алва посмотрел на него так, будто он сморозил несусветную глупость:
— Разумеется. Он знал свое дело. Я не раз приходил к нему за вторым мнением.
— И по вальенцам? — с ядом бросил Ричард.
— Нет, — Алва поморщился. — Ими я никогда не торговал. Неинтересно.

«Скучные», — именно так отец Ричарда говорил о представителях вальенской школы, которые в итоге стоили ему и карьеры, и жизни.

Лондон встретил моросью. Она не портила впечатления: город был живым, без надменной картинности Парижа. По крайней мере, таким он показался Ричарду из окна такси, которое везло их на встречу с владельцем Кейпа. Дик был готов: он узнал о картине все, что мог, и понимал — она идеальна.

Мистер Флорис оказался джентльменом средних лет, примерно ровесник Алвы, с безупречными манерами. Он пригласил их в гостиную пахнущую кожей и дорогим табаком, велел подать кофе и вежливо спросил, «чем обязан». Алва, изображая скуку человека, которого ничем не удивишь, сообщил, что у него есть клиент, интересующийся офортами, и что он слышал: Флорис хочет расстаться с одним из своих Рембрандтов.

Это было совсем не то, о чем они договаривались, но Ричард держал лицо. Он заметил легкий кивок Рокэ — замаскированный под жест согласия — и, проследив за его взглядом, увидел в темном углу пастораль, спрятанную там, как нелюбимый ребенок.

Алва поднялся и неторопливо двинулся по комнате — как хищник, решивший поиграть с добычей.
— А это что? — он указал на полотно. — Купили как Кейпа?

Флорис напрягся.
— Разумеется. Это Кейп. И отменный.

— Грубовато для XVII века. И сильные поздние поновления. За сколько брали?

— Двести двадцать тысяч, — сухо сказал хозяин.

Ричард ввернул:
— У него рама с биркой дрезденского музея.

Алва улыбнулся краем губ:
— То есть еще и под реституцию попадает.

Флорис опустил глаза в свою чашку.

Спустя сорок минут они вышли из сумрачного дома, оставив хозяина уверенным, что избежал катастрофы, и забрав — пусть пока виртуально — первую покупку для коллекции Раканов, процентов на тридцать ниже рынка. Ричард ловил себя на том, что ждал аплодисментов — как будто это и правда было представление.

В обратном Евростаре Алва спал, свернув длинные ноги под почти невозможным углом. В какой-то момент он изогнулся особенно сильно, и черный свитер задрался, обнажив узкую полоску черных волос, уходящую под пояс брюк.

Дик задержал взгляд дольше, чем стоило. Тянуло протянуть руку — он сам не понял, зачем: дотронуться или одернуть свитер, спрятать от чужих глаз то, что случайно открылось только ему.
«Черт…» Он резко отвернулся к темному окну.

Когда они двинулись вместе с толпой по перрону, Дик уже внутренне смирился: сейчас Алва сядет в такси и исчезнет. Мысль оказалась неожиданно горькой — хотелось обсудить сделку, следующие шаги, просто удержать эйфорию.

Но Алва вдруг остановился, скользнул взглядом с ног до головы и сказал:
— Первый успех надо отпраздновать. Поехали выпьем.

Это был не вопрос. Дик кивнул слишком быстро — и тут же разозлился на себя за эту слабость.

В баре с высоченным ажурным потолком он растерялся. Девушки за стойкой были слишком красивые, слишком голые — и смотрели мимо него. Алву же не пропустила ни одна.

Он, будто не замечая переполоха, прошел в центр и сел за столик.
— Что будете пить?

— А вы? — вскинулся Дик, а потом смутился: бессмысленно строить из себя знатока. — Обычно беру пиво. Но для такого случая… оно не подходит.

Алва поднял бровь.
— Тонкое наблюдение.

Он заказал два фирменных коктейля и откинулся на спинку кресла.
— Ну, юноша. Расскажите что-нибудь про себя.

Дик удивился: был уверен, Алва предпочитает говорить сам. Но молчать было бы невежливо.

— Да особо нечего. Я учусь на искусствоведа, специализируюсь на лиможских эмалях XII–XIII века. Изучаю их иконографию. Надеюсь получить стипендию и написать PhD. Все как у всех.
— Почему такая тема?
— На стажировке в Лувре попал в отдел металлов и увидел крест. Романская часть, готическая, предстоящие заменены — как конструктор. Захотелось понять, как он выглядел изначально. Научрук сказал, история перспективная: эмалей много, в музеях полно неописанных. Работа будет.

Им принесли коктейли в высоких стаканах Baccarat. Дик сделал глоток и замолчал. Алва тоже, казалось, задумался.

— Знаете, — вдруг сказал он, — в Средние века впервые начали фиксировать человеческие чувства. Помните своих «предстоящих»? Все эти Марии со страданием на лицах. Такого не было до них никогда в истории.

Он резко оборвал себя, будто пожалел о своем лекторском заходе. Но Дику было интересно.
— Мы как-то на семинаре переводили с латыни определения грехов и добродетелей, — сказал он. — Их оказалось несколько десятков каждых – столько оттенков падения и высоты духа.
— Да уж, — коротко хохотнул Алва. — Надо постараться, чтобы отыскать у себя ладно пусть не сорок восемь добродетелей, то хотя бы сорок восемь грехов.
— Ну, с последним у вас проблем не возникнет.
— Надо заняться на досуге. До сих пор я утешал себя тем, что нарушал все десять заповедей. Кроме одной.
— Соблюдали субботу? — выпалил Дик, намекнув на самую безобидную из заповедей, и тут же понял, что зарвался.

Алва в ответ только прищурился — с насмешкой, но не зло.

Ричард не заметил, как они прикончили коктейли. Алва заказал второй раунд. Потом третий. Пикировка кружила голову не меньше алкоголя — за весь день Дик съел только бутерброд в поезде.

Он очнулся уже в такси на Boulevard de Beauséjour. Алва с убийственно серьёзным видом рассказывал историю про археологическую практику в Ниме, где Эмиль выкопал римский каменный член и очень им гордился. А Дик хохотал так, будто это была лучшая шутка в его жизни — точно слишком громко для компании человека, которого он вроде бы ненавидит.

Формально речь шла о какой-то книге, которую Алва хотел передать. Но даже не вполне трезвый Дик понимал: тот просто не хотел, чтобы вечер заканчивался. И он сам – тоже?

В квартире Алва сразу же достал бутылку красного вина, поставил бокалы и, не включая свет, сел на пол у проигрывателя. Пластинка заиграла гордым, строгим, траурным ритмом. У Ричарда закружилась голова, и он завороженно опустился в кресло.

— Что это?
— Сарабанда Генделя. Неужели даже «Барри Линдона» не видели? — притворно строго сказал Алва. — Чему только учат современную молодежь.
— Нет. Но это очень красиво.
— Блядь, это наивысшая точка барочного совершенства. Еще бы не было красиво.

Когда последние звуки затихли, Алва сменил пластинку. Голос невероятной чистоты запел о невозможной любви. Ричард не понимал слов, но чувствовал их смысл.

Он пил и слушал. Алва молчал, иногда менял записи и снова по-кошачьи растягивался на полу в полумраке. Дику показалось, что он часто проводит так вечера. Возможно, и ночи. И это была последняя связная мысль.

Ричард проснулся от солнца, бьющего в окно. Комната была ему совершенно незнакома. Как он здесь оказался он не помнил.

Он провел ладонью по бедру, пытаясь определить, есть ли на нем брюки. Не определил. Голова не болела, но звенела пустотой.

Надо было срочно собраться. Вчера он пил с Алвой — даже думать об этом было дико — и, похоже, напился до потери памяти.
«Я что, остался у него ночевать?!» — в ужасе сказал он вслух и не узнал собственного голоса.

Он вскочил, увидел брюки на стуле — хотя бы один вопрос закрыт, — натянул их и распахнул дверь.

За ней оказался не коридор, а балкон над парижскими крышами. Вид рассветного города резанул своей красотой. «Мизансцена из мелодрамы, которые обожает Айрис. Романтичное утро в Париже».

Но о сестре лучше было не вспоминать.

Он побрел к выходу в конце галереи, спустился по шаткой винтовой лестнице, поражаясь, как вообще преодолел ее ночью и в стельку.

Внизу оказалась знакомая квартира. Хозяина не было видно, и Ричард уже собирался тихо уйти. Но услышав звуки из глубины, он невольно пошел на них.

Алва был на кухне — строгой, функциональной, в серых тонах – черный шелковый халат, мокрые после душа волосы собраны в небрежный пучок. Он жарил яичницу и подпевал беззаботной испанской песенке в наушниках.

— Доброе утро, — поспешил сказать Дик.

Наблюдать за таким домашним Алвой было неловко. Рокэ обернулся, улыбнулся почти без привычной жесткости, только с легкой насмешкой.

— Пить не умеете. Совсем. Садитесь.

Дик послушно сел. Алва поставил перед ним стакан мутноватой жидкости.

— Что это?
— Citron pressé*. Единственное, что вас сейчас воскресит.

Дик выпил одним глотком. Живот обожгло, будто он проглотил жидкий огонь. Он закашлялся.

— Если так выглядит воскрешение, я бы предпочел остаться мертвым.
— Острите — значит, живы, — удовлетворенно сказал Алва, протягивая тарелку. — Ешьте. Я опаздываю на спарринг с Лионелем.

«Еще один Савиньяк», — понял Дик. Они правда все дружат.

Через пятнадцать минут они вышли на улицу — Алва омерзительно бодрый в белоснежном спортивном костюме, Дик едва держащийся на ногах.

Уже садясь в свой Chevrolet, Алва бросил:
— Заедьте к Дораку, подпишите бумаги и возьмите чек за Кейпа.

— Но комиссии ведь только после закрытия всей коллекции? — удивился Дик.

— Решил, деньги не повредят вам прямо сейчас, — без всякого выражения сказал Алва и захлопнул дверь.

Дик остался стоять на тротуаре. Чек был подарком судьбы — можно было послать деньги домой, снять часть маминых тревог. Но то, что имя этой судьбы было Рокэ Алва, — все портило.

Chapter Text

— Как там твой Окделл? — Дорак повертел бокал в пальцах.

Они обедали в роскошном до тошноты ресторане, где официанты держались с достоинством герцогов, а средний возраст публики перевалил за семьдесят. Выбрал его, разумеется, Дорак.

— Он не мой. Не знаю, — Алва чуть пожал плечами. — Пока не понял, что за зверёк. Но если и кусается — то не смертельно.

Он смотрел на семейную пару за соседним столиком — полвека вместе, у него рак простаты, она подумывает съесть горсть таблеток вместо своего филе миньон.

Мальчишка раздражал до зубовного скрежета — растянутыми футболками с Joy Division, подростковыми взглядами изподлобья, жалкими репликами, которые он упрямо принимал за остроумие, и щеками, вспыхивающими от самых невинных слов. И тем, что сдавался куда реже, чем следовало бы.

Но равнодушия выработать не получилось. Махнуть рукой — тоже. И это злило даже сильнее.

Приходилось признавать: Ричард был не бесполезен. Вгрызался в каталожные данные, мгновенно подхватывал тон клиента, вставлял нужное замечание.

А ещё — и это было уже совсем смешно — Алва пугающе быстро привык к тому, что рядом кто-то есть. Что они вместе ездят в Лондон, выходят в свет и, блядь, пьют с утра ситрон-прессе.

Всего этого Дораку знать было абсолютно не обязательно.

— Он даже не понимал, что мы с Эгмондом были знакомы, — скривился Алва.

— А что ему вообще известно о той истории? — Дорак опустил глаза к своей фуа-гра под соусом с трюфелями.

— Полагаю, официальная версия. Я — мерзавец и завистник. Сделал всё, чтобы разрушить репутацию Окделла. А потом танцевал джигу на его костях. Пусть. Глаза открывать я не собираюсь.

— Дело твоё, но если Ричард подсыпет тебе яд в бокал, не слишком удивляйся, — усмехнулся Дорак. — Насколько я вижу из отчётов, с коллекцией Раканов всё идёт хорошо.

Рокэ насмешливо скривил губы.

— А был повод сомневаться? Первые покупки сделаны. Кейпа, кстати, нашёл Ричард. Сети раскинуты. Одна крупная рыба почти попалась. Идёт по плану.

— Вот и славно, — удовлетворённо кивнул Дорак. — Ну, а теперь расскажи сплетню. Желательно ту, которую я ещё не слышал.

Выйдя на улицу, Алва почувствовал неодолимое желание закурить, хотя не брал в руки сигареты уже много лет. Он уважал и даже по-своему любил Дорака, но тот вёл беседу как оживший бюст римского императора — тяжеловесно и с мраморными формулировками. Ещё чуть-чуть — и у Рокэ началась бы мигрень. Он провёл привычным жестом по глазам и вынул зазвонивший телефон.

— Дьявол! — вырвалось у него. На экране зловеще светилось «Катарина». Сбрасывать смысла не имело: если Ариго вбила себе что-то в голову, она его из ада достанет.

— Да, — он вложил в короткое слово столько яда, сколько смог.

— Здравствуй, спасибо, что ответил. Нам надо поговорить, — голос с чувственной хрипотцой, слишком хорошо поставленный, чтобы быть по-настоящему волнующим.

— Назови хоть одну причину, почему я должен это слушать?

— Август Штанцлер.

Имя действительно сработало.

— Где ты?

— На съёмках в Булони, в павильонах. Сможешь приехать?

— Через сорок минут.

— Хорошо. У меня как раз длинный перерыв. До встречи.

Алва усмехнулся. По тону было ясно: она выставит против него свою «тяжёлую артиллерию» — смирение и показную стойкость перед несправедливыми ударами судьбы. Но за всеми приёмами, которые он давно научился отбрасывать, было предельно ясно: Катарине что-то нужно.

Съёмочные площадки Алва искренне ненавидел — за пафос, здесь все вели себя так, будто ежесекундно спасают мир, за вечный хаос, за стойкое ощущение подделки. Он, посвятивший жизнь погоне за подлинностью, остро чувствовал его в каждой детали. Но более всего — за то, что это был мир Катарины. Её естественная среда обитания.

Рокэ быстро прошёл к самой большой гримёрке, отведённой главной звезде, под прицелом удивлённых взглядов — об их натянутых, назовём это так, отношениях – знала каждая собака.

Катарина, в белом халате и с торжественным сценическим гримом, полулежала на диване с романом в руке и была похожа на свернувшуюся клубком ухоженную домашнюю кошечку. Обманчивое впечатление. Он знал, что если какое животное хорошо бы смотрелось в её гербе — то это ягуана.

Подняв на Рокэ взгляд, женщина слишком крупно вздрогнула и на секунду спряталась за ресницами, как будто ей было больно его видеть.

Что-то очень нужно.

Он опустился на неудобный складной стул.

— Весь во внимании.

— Хочешь кофе или воды?

— Только узнать, почему я здесь.

— Я была на вечеринке у Марианны и случайно услышала разговор, в котором всплыло имя Штанцлера. Сказали, что он готовится представить какую-то сенсацию. Нечто действительно большое. Я помню, что ты хотел его прижать ещё после того дела с вальенцами и подумала: в этот раз всё тоже нечисто. Тебе надо узнать как можно раньше, чтобы подготовиться.

— Поразительная забота, — ехидно парировал Алва, параллельно обдумывая услышанное. Гнида Штанцлер действительно был его законной добычей — он был уверен, что в сгубившем старшего Окделла деле тот сыграл ключевую роль, но предъявить ничего конкретного не смог.

Впрочем, это подождёт. Отвлекаться во время разговора с Катариной не стоило.

— Чего ты хочешь взамен?

— Рокэ, пожалуйста. Мы вовсе не обязаны быть врагами, — актриса грациозно встала, прошлась по комнате, остановилась прямо перед ним и почти умоляюще заглянула в лицо.

Рокэ слишком хорошо помнил, как она в такие минуты опускалась рядом, обхватывала руками его колени и смотрела снизу вверх с той смесью покорности и вызова, которая тогда действовала безотказно. Сейчас это было лишь повторение заученной сцены.

Он решил ничего не отвечать на её реплику — мхатовская пауза была красноречивее любой хлёсткой фразы.

Катарина, сдаваясь, тряхнула головой, отчего волна распущенных русых волос красиво растеклась по плечам. Ещё полгода назад Алва, может быть, даже и повёлся бы.

— Хорошо. Я знаю, что Дорак дружит с Пино. Мне очень нужен рекламный контракт с Kering*. Из-за наших с тобой публичных выступлений от меня отказались в L’Oréal: им не нужно лицо со скандальной репутацией. И теперь я не у дел, срочно нужно найти замену. Если ты попросишь Дорака, он не откажется представить меня. Он у тебя с рук ест.

Просьба была простой, ему ничего не стоило дать желаемое. Но соглашаться сразу было неспортивно.

— Почему тебе кажется, что твои туманные слухи стоят керинговых миллионов?

Она вздохнула и вернулась на свой диван, почувствовав, что в этот раз чары не подействуют.

— Потому что дают шанс выиграть там, где ты проиграл пять лет назад.

Вот это было больно. По-настоящему.

— Я поговорю с Квентином, — сказал Рокэ, пряча нанесённую рану.

— Не помешало бы ещё пара наших с тобой совместных публичных выходов — дружеских, не более того.

Аппетиты росли на глазах. Поразительная, конечно, женщина.

— Даже не надейся, — отрезал он и вышел, не обернувшись.

Он убегал не столько от Катарины, сколько от головной боли, которая-таки брала своё. Нужно было добраться домой, закрыть шторы, спрятаться в тишине. И — чёрт возьми — почему-то хотелось написать Ричарду. Но Алва, разумеется, этого делать не стал.

Chapter Text

Полученный в «Олларии» чек Ричард отправил домой с малодушной припиской: «Я нашел хорошую работу. Не волнуйтесь». Писать такое самым близким было отвратительно, но сказать правду — что он берет деньги у человека, разрушившего их жизнь, — казалось еще хуже. Вот уже пару недель он не решался поговорить с Айрис, ограничиваясь обидно короткими сообщениями. «У меня все отлично. Ты как?» — и потом долго смотрел на экран, мучительно ожидая ответа, зная, что сестре нужна не эта пустая формула.

Спокойствия не прибавляло и другое: он все меньше понимал, как теперь относится к Рокэ Алва. Вроде бы ничего не изменилось — блестящий, язвительный и злой человек оставался воплощением ненависти. Но Ричард привыкал. К странной и прекрасной музыке, которую он ставил на своем пижонском проигрывателе. К скачкам мысли, за которыми невозможно было угнаться. К насмешкам, колким, как фехтовальные уколы. К резкому движению, с которым Алва нетерпеливо откидывал голову, убирая с лица пряди. И к запаху его парфюма — сухому, теплому, с солнечной горечью юга.

Привыкал — и одновременно не мог привыкнуть. Потому что собственная реакция на его присутствие рядом казалась какой-то неправильно яркой, слишком живой. Так не должно быть. Ему хотелось, чтобы Алва заметил его. Не лениво смерил взглядом, как он обычно делал, увидев в дверях своей квартиры. А по-настоящему посмотрел.

Наверное, именно поэтому в то утро он решился написать Альдо. Если Ричард не хотел провести все время подбора коллекции, штудируя каталоги и таскаясь за Алва как ручной шпиц, пора было начинать свою собственную, отдельную партию.

Альдо ответил почти сразу, пошутив что-то про хитрецов, которые уединяются с эффектными милфами в Версале, — не мог же он знать про памятный разговор с Катариной? — и позвал вечером в Costes. Ричард понятия не имел, что это и как туда надо одеваться, и в итоге пошел, как был — в футболке с пульсаром с обложки Unknown Pleasures и выцветших джинсах. Он уже смирился: в своей новой жизни он всегда выглядел слегка нелепо.

Hôtel Costes оказался вовсе не отелем в привычном смысле. С улицы это был ничем не примечательный фасад на rue Saint-Honoré, но стоило войти — и Ричард попал в густую, сладковатую полутьму. Бархатные диваны, низкие столики, свечи, отражающиеся в лакированных панелях, и музыка — не громкая, но навязчивая, отдающая мягким ритмом где-то в груди.

Ричард замер у входа, пытаясь понять, куда идти. Но Альдо уже нашел его. Его белоснежная рубашка была расстегнута на пару пуговиц, в руке бокал, на лице — широкая улыбка. Он приветствовал нового участника своего балагана с нарочитой нежностью:

— Mon petit boudeur!* Добро пожаловать в рай.

Смеясь, он потащил его вглубь зала. Красивые люди оборачивались, здоровались с Альдо, кто-то целовал его в обе щеки, кто-то шептал на ухо, и казалось, весь бар принадлежал ему одному. Ричард шел следом, чувствуя себя неловко, но одновременно — странно увлеченным этим потоком.

Они расположились за столиком, и перед ними тут же появилась бутылка шампанского в ледяном ведре.

— Ты хотел поговорить или просто соскучился? — Альдо чуть прищурился, глядя сквозь бокал.

Понять, серьезно ли он или шутит, было невозможно. Поэтому Ричард решил сыграть по его правилам — и вернул и тон, и взгляд.

— И то и другое, — сказал он. — Что думаешь о наших покупках?

— Вообще о них не думаю, — Альдо усмехнулся и кивнул в сторону соседнего столика. — Меня куда больше занимает то, что вот она прячет под юбкой.

Он говорил это лениво, не отводя взгляда от смеющейся брюнетки в кожаной мини, которая, если честно, не прятала уже ничего.

— Разве не то же, что и все?

Дик изо всех сил старался хотя бы выглядеть циничным. Альдо хохотнул над его беспомощной пошлостью, откинулся на спинку дивана, а потом вдруг подался вперед, оказавшись так близко, что Ричард почувствовал запах шампанского.

— Матильда… ей ведь не нужны просто картины, — сказал он уже другим голосом, низким и серьезным. — Она хочет спасти мир. Нет, про мое будущее она тоже не забывает, — уголок губ дернулся в привычной усмешке. — Но если по пути удастся вернуть какое-нибудь пыльное нацистское сокровище в музейное лоно — она будет просто счастлива.

Ричард слушал, не перебивая. Слова Альдо будто отрезали весь шум вокруг.

Это было именно то, чего хотел он сам — чтобы коллекция значила хоть что-то, кроме денег. Чтобы в ней была цель, смысл, оправдание.

А еще — новые вводные надо было донести до Алвы. Прямо сейчас.

— Мне пора, — вырвалось у Ричарда.

Альдо поднял бровь.

— Уже? Я только начал тебя развлекать. Нас еще ждет Le Baron*. 

— В следующий раз. — Ричард уже вставал, чувствуя, что если останется, все расплывется в дыму и шампанском.

Альдо пожал плечами, не пытаясь остановить.

На улице было прохладно и пахло ночным Парижем. Он бежал к метро, перескакивая через ступеньки. До La Muette — одна пересадка, и поезда ходят до половины первого. Можно было написать, позвонить, подождать до утра. Но почему-то сегодня это было невозможно.

Поезд подошел почти сразу. Дикон вбежал в вагон, запыхавшийся, с колотящимся сердцем, и только когда двери закрылись, понял, что успевает.

Уже на бульваре он остро почувствовал безумие происходящего — зачем он решил донести свое открытие до Алвы в такое время? С чего взял, что тот станет его слушать? У Рокэ наверняка есть куда более эффектный способ провести пятничный вечер, чем может предложить Дик. Но выбора уже не было, и он механически брел в сторону дома, заранее предвкушая предстоящее унижение.

Дойдя до знакомого фасада, он внезапно наткнулся взглядом на хрупкую фигурку, скорчившуюся между двумя машинами на бордюре. Сначала показалось — бездомная. А потом он узнал.

— Айрис?!

Это действительно была сестра. Вытянулась больше, чем он помнил, и очень похорошела. Раньше он не думал о ней так.

— Что ты тут делаешь?

— А ты?! — закричала она, подскакивая. — Прислал какие-то деньги, ничего не объяснил, а потом… потом эти фотографии!

— Какие фотографии? — он не сразу понял.

— Из Версаля! — выкрикнула она. — Ты и этот тип, он держит тебя за локоть. Мне показали подружки. Почему я узнаю, с кем встречается мой брат, от чужих?!

Он выдохнул, растерянно глядя на нее:

— Встречается? Айрис, ты что себе напридумывала… Он мой босс. Мы работаем вместе. Я не хотел рассказывать, потому что знал, как мама воспримет.

Мама.

— Она знает, где ты?

Айрис опустила глаза.

— Нет, мы поругались, и я уехала. Добиралась автостопом.

— Айрис!!! — он заорал так громко, что заглушил двигатель подъезжающего автомобиля.

Они стояли друг перед другом, одинаково взъерошенные, взбешенные и готовые сыпать обвинениями. Но из подъехавшей машины вышел совершенно бесстрастный — черт его возьми — Алва: без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами. Лицо в свете фар было бледнее обычного. Он посмотрел на них и сухо сказал:

— Оба, быстро в дом. Мои почтенные соседи не заслужили такого полуночного представления.

Он набрал цифры на домофоне и взбежал вверх по мраморной лестнице, оставив Окделлов разбираться с крошечным лифтом. Каждый этаж, на который они поднимались, казался Ричарду ступенькой эшафота.

Chapter Text

Дверь в квартиру была открыта, но самого хозяина нигде не было видно. Видимо, Алва решил проявить редкую для себя деликатность и дал брату с сестрой возможность поговорить без свидетелей. Но Айрис было уже не до ссоры — она оглядывалась вокруг с немым восторгом. Ричард вспомнил, как впервые попал сюда, и понял, что выглядел тогда так же потеряно.

Как стыдно.

Он схватил сестру за руку и потянул в гостиную.

– Объясни, ради бога, что ты делаешь в Париже и как поняла, где меня искать?

Она с трудом оторвала взгляд от офорта с распятием и, вздернув веснушчатый нос, произнесла со всей надменностью, на какую только была способна:

– Я сначала поехала к тебе. Там был Арно, он сказал, что ты все время проводишь в библиотеке или Boulevard de Beauséjour. Для библиотеки было поздно, поэтому я поехала сюда. Спросила у консьержа в соседнем доме, где живет Рокэ Алва. Он посмотрел на меня странно, но указал на подъезд. Вот я и стала ждать. Ну кого-нибудь.

Ричард живо представил, как завтра этот самый консьерж будет рассказывать дневному сменщику про шестнадцатилетнюю девицу, караулющую Алву под дверью, и схватился за голову.

– Но зачем? – почти простонал он.
– Как зачем!? Мне нужно было убедиться, что ты в порядке. И… все еще мой брат.
– Поэтому ты проехала через полстраны автостопом, а потом сидела бомжом на бордюре?
– Если бы ты не вел себя как скотина и не скрывал все, мне бы не пришлось. Дорога, кстати, получилась топовая. Сначала остановился дальнобойщик — я думала, он меня расчленит, а он угостил мороженым. А потом, уже у Шартра, меня подобрала пожилая пара на старом Peugeot. У них на заднем сиденье была клетка с двумя голубями. Они везли их на случку — кажется, так это называется, – чтобы были дети.

Ричард не знал, смеяться или плакать. Его спас вошедший в комнату Алва — видимо, запас его терпения закончился.

– Айрис Окделл, я полагаю? – сказал он, протягивая внезапно зардевшейся Айрис руку, как взрослой. – Мне жаль прерывать столь увлекательную беседу, но на дворе глубокая ночь. И я, признаться, хотел бы хоть немного поспать. Предлагаю продолжить завтра, а сейчас отправляйтесь наверх. Там есть спальня, Ричард знает. Вдвоем будет неудобно, но вы справитесь. И — это уже было обращено к Дику, — позвоните своей матери, если не хотите объясняться с полицией.

Ричард мысленно проклял себя за то, что не подумал об этом сам.

Они поднялись по уже знакомой винтовой лестнице. Наверху Айрис ахнула, схватившись за перила: внизу расстилался Париж — темный, мягко подсвеченный, с блеском мостовой и редкими огнями.

Когда они уже устраивались на кровати — белье было явно сменено с прошлого раза, когда пьяный Ричард спал здесь, — Айрис повернулась к нему и очень тихо сказала:
– Наверное, так приезжать было глупо. Но я правда беспокоилась.
– Ты меня прости. Я… короче, я был не прав.

Она завозилась, отвернулась и сонно добавила:
– А этот твой Алва. Если бы не знала, какой он ублюдок, влюбилась бы. Такой яркий.
«Не мой», – подумал Ричард, слушая, как выравнивается ее дыхание.

Утром его разбудил назойливый солнечный луч, который падал прямо на лицо. Дик спустился на жилой этаж и пошел на смех. Серьезно. Смех? Но да — на кухне сидела Айрис, раскрасневшаяся после душа, в слишком большой для нее голубой рубашке — очевидно, алвиной. Она размахивала намазанным маслом и джемом круассаном — видимо, хозяин дома успел сходить в boulangerie* за углом — и что-то рассказывала смеющемуся Алве. Тот был босиком, в очень узких джинсах и шелковой темно-синей блузе. Похоже, так выглядело его представление об образе выходного дня.

Когда эти двое успели спеться? – Ричард почувствовал неожиданный укол где-то опасно близко к сердцу.

– Доброе утро, – нарочито официально произнес он.

Айрис солнечно улыбнулась ему и тут же отвернулась к какой-то серебристой коробочке с торчащим сверху айподом. Алва отсалютовал чашкой с кофе. Ричард сел на свободный стул, с наслаждением сделал первые глотки появившегося перед ним напитка. И тут же поперхнулся от крика Айрис: «Это же моя любимая песня!»

Из динамика донеслись первые аккорды Because the Night Патти Смит, и сестра начала подпевать:
Because the night belongs to lovers / Because the night belongs to lust
Потому что ночь принадлежит влюбленным / Потому что ночь принадлежит вожделению

Делая ударение на слишком откровенном для нее lust. Это было так по-детски, что он уже был готов оборвать, сказав что-нибудь резкое — вроде того, что она не имеет понятия, о чем поет. Но внезапно услышал, как ее высокому тембру вторит ленивый баритон Алвы.

– Вы знаете слова? – восторженно отозвалась Айрис.
– У меня тоже была юность, – усмехнулся Рокэ и продолжил:

Come on now, try and understand / The way I feel under your command
Ну же, попробуй понять / Каково это — мне быть в твоей власти

Его голос пустил ток под кожу Ричарда. Он резко поднял глаза на Алву и увидел человека, полностью поглощенного ритмом. И, возможно, воспоминанием о сотнях таких ночей, принадлежавших только страсти. Казалось, что целый мир схлопнулся до размеров этой кухни и поющего в ней. Впрочем, это длилось всего несколько секунд — Рокэ оборвал себя и скомандовал:

– Поезд через пятьдесят минут. Собирайтесь, я докину вас до вокзала.

Они вышли. Айрис все еще в алвиной рубашке, на этот раз высоко подвязанной над прессом с какой-то новой татуировкой — Дик не успел рассмотреть. Алва — накинув на плечи тонкую косуху. Ричард — совершенно потерянный.

В машине почти сразу раздался голос Савиньяка из динамиков:
– Россио, – без приветствия затараторил он. – Ты же помнишь ту блондинку с блядскими губами?
– Эмиль, ты на громкой связи, – ровно сказал Рокэ. – Даже я не уверен, что хочу знать орнаментальные подробности твоей богатой личной жизни, но двум юным Окделлам они точно не нужны.
– Уже двум? – театрально изумился Эмиль. – Они у тебя там размножаются?

Айрис на заднем сиденье сдавленно прыснула.
– Ты звонил по делу или решил разнообразить мое утро сплетней?
– Хотел спросить, пойдешь ли ты вечером к Марианне или у тебя есть планы. И сказать, что я договорился с Бонифацием — помнишь, священник-расстрига и букинист? Он ждет вас с Ричардом в среду на обед. Приготовьтесь — это испытание и для желудка, и для головы: он кормит и поит на убой.
– Спасибо, – ответил Алва, переключая передачи чуть резче обычного. – Планы есть, но посмотрим. К Бонифацию будем готовы — срочно перестаем есть и пить. Отбой.

В этот момент машина дернулась — кто-то выскочил перед ними без поворотника. Ричарда кинуло вперед. Алва успел перехватить его одной рукой. Движение — отточенное, автоматическое. Ладонь почти мгновенно вернулась на руль, но ее тепло почему-то осталось надолго.

– Парижские водители — лучшее доказательство деградации цивилизации, – подруливая к обочине, сказал Алва. – Счастье, что мы уже приехали.
– Спасибо… за все, – Айрис подалась вперед, будто хотела обнять его за шею, но в последний момент передумала. – И извините, что испортила вам вечер.

Ответом ей была улыбка — теплая, искренняя и настолько неожиданная, что, если бы Ричард не видел ее сам, он бы не поверил, что Рокэ вообще на такое способен.

Они купили Айрис билет, и Ричард проводил ее до вагона.
– Не бойся, я позвоню маме и все объясню, – сказал он, обнимая сестру на прощание.

Вчера он ограничился короткой смс: Айрис со мной в Париже, вернется завтра днем. Не волнуйся. А когда Мирабелла тут же перезвонила — не взял трубку.
– Я не боюсь, – сказала Айрис, и оба знали, что это неправда. Гнев матери будет разрушительным и всепоглощающим. – Только ты больше не пропадай, ладно? А то я ведь опять приеду.

Когда он выходил из здания Gare du Nord, то был уверен — Алва давно уехал. Но машина была на месте. А ее хозяин стоял рядом, что-то очень быстро печатая в телефоне. В своем олдскульном рок-н-рольном образе посреди пестрой привокзальной толпы он смотрелся экзотической птицей.

Заметив Ричарда, он поднял взгляд и посмотрел прямо в глаза — спокойно, с нечитаемым выражением.
– Вы меня ждете? – спросил тот с легкой запинкой.
– Нет, я тут свидание назначил. Зачем вы приходили вчера?

За всеми событиями этой ночи и особенно утра Ричард и думать забыл про новости. А вечером казалось, что ничего важнее нет на свете.
– Я встретился с Альдо.

Рокэ как-то слишком круто вскинул бровь.
– И узнал от него кое-что. Хотел рассказать.

Ричард пересказал диалог с младшим Раканом, не забыв прибавить пару своих собственных соображений.
– Любопытно, – потянул Рокэ. – Нам нужна внятная юридическая консультация. Поехали, познакомитесь с альтернативным Савиньяком.
– Сегодня же суббота, – растерялся Ричард.
– И что же? Вы что, как создатель, собираетесь отдыхать? – съязвил Алва.
– Просто вы сказали Эмилю, что у вас планы.
– Ваша история оказалась интереснее моей.

Услышать нечто подобное от Рокэ Алвы в этом столетии Ричард точно не ожидал.