Archive of Our Own ^beta

Gale (about magic): It's like music, poetry, physical beauty all rolled and given expression through the senses. Is it the same for you?
Tav [wild magic sorcerer]: It's less 'music and poetry', and more 'I hope I don't blow up'.
Baldur’s Gate 3

… Эстебан вежливо поинтересовался, продолжает ли герцог Окделл игру.
Ричард застыл словно изваяние. Наль зудел над ухом назойливой мухой, Эстебан и его прихвостни таращились, будто волки на кусок сыра – вроде бы не лучшая, но еда.
– Не смей даже думать о том, чтобы поставить Баловника! – прошипел Наль. – На чём ты будешь ездить?!
Ричард хотел было огрызнуться, открыл рот, выругался, покраснел, вытащил из кошеля два кусочка бирюзы и бросил на стол.
– Откуда?! – задохнулся Наль.
– А неплохие камешки, – промурлыкал Северин. – Каждый стоит не меньше десяти таллов. Откуда вы их взяли, Окделл?
– Не ваше дело. – Хорошо, что краснеть дальше было уже некуда. Ричарду абсолютно не хотелось вспоминать, как он… Бррр! Нет! Сейчас он не будет об этом думать.
Эстебан попытался красиво изогнуть бровь, и Ричард невольно усмехнулся, сравнив его нелепую мину с отвратительным, но всё же изысканным выражением лица Алвы.
– Подарок герцога Алвы? – Эстебан скорчил совсем уж странную гримасу: так и держал бровь задранной и широко ухмыльнулся, сделавшись похожим на нарисованного паяца.
– Это вас не касается, – удалось Ричарду выдавить из себя. – Ваша ставка?

Он потерял и бирюзу, и три маленьких караса, и, уже совершенно отчаявшись, поставил остававшиеся в кошеле скучные кусочки тёмного янтаря и крошечный рубин – большие он боялся носить с собой.
Наль, не знавший – хвала Создателю и всем закатным тварям!.. – откуда взялись камни, притих.
Эстебан и Северин озадаченно переглянулись, и Ричард понял, что нужно остановиться.
Шумно вздохнув, он загадал: "Если проиграю рубин и хотя бы один кусочек янтаря, выйду из игры". Потерянных денег было жаль, но он мог рискнуть и отнести что-нибудь из оставленного дома ювелирам. Жаль, в особняке Алвы чаще всего получались сапфиры, и если бы Ричард попытался продавать их, его могли бы заподозрить в чём-нибудь омерзительном.
Задумавшись, он почти не смотрел на кости, с удивлением обнаружил, что выиграл, и догадался взять деньгами, а поставить снова камни.
Увы! Ему удалось вернуть только двенадцать таллов из сорока двух, а после потери рубина удача совершенно от него отвернулась.

– Этот янтарь очень редкий, – взволнованно прошептал невовремя очнувшийся Наль, налетел на холодный взгляд Ричарда, замолчал и завозился, словно недовольная курица.
Эстебан неприязненно рассмеялся и спросил, сколько должны стоить эти "коричневые козявки" – форма у камешков и правда была очень неровная, какая-то скрюченная. Слишком маленькие, чтобы вырезать из них статуэтки, они годились разве что на одиночные подвески, а отполировать сложный рельеф возьмётся не всякий мастер.
Ричард пренебрежительно махнул рукой и сказал:
– Играем как на обычный.
– Воля ваша, – процедил один из подхалимов Эстебана, тот вскинулся, оглянулся на приятеля, который склонился к самому уху игрока – это было неприлично, но когда навозники думали о приличиях?..
Эстебан нахмурился, поморщился, недовольно скривился и с деланным великодушием объявил:
– Ладно, я не скупец и не мошенник, каждый пойдёт за двадцать таллов.
Ричард не сумел скрыть удивления, пожал плечами – и, проиграв за один круг два кусочка, почувствовал что-то похожее на облегчение. Незнакомый ему прихвостень Эстебана проводил два оставшихся ревнивым взглядом. Ричард мельком подумал, что на самом деле янтарь может стоить больше, чем двадцать таллов за "козявку", но сейчас ему хотелось убраться подальше, и он вцепился в это желание. Он не показал себя ни скупцом, ни трусом, успел устать – и азарт ослабил свою жестокую хватку, упустил жертву.
Наль – о радость – молчал, но только до тех пор, пока они не оказались на пустынной улице.

– Дик, откуда? – Наля, наверное, слышали во всех ближайших домах, даже на верхних этажах и за закрытыми ставнями.
– Не скажу, – сурово и печально – по-другому бы и не вышло – ответил Ричард. – Я поклялся никому об этом не говорить.
Наль умудрился одним огромным вздохом выразить всю обиду, причинённую ему таким несправедливым ответом.
– Ты мой родич, – серьёзно сказал Ричард. – Но есть обещания, которые нельзя нарушать.
Он мог бы добавить, что клялся матушке, но не собирался подбрасывать хотя бы отдалённый намёк на происхождение камней – даже Налю, увы.
– Хорошо, что у тебя ещё осталось, – по-прежнему взволнованный, тот всё же сумел понизить голос. – Но они наверняка тебя облапошили! Обязательно сходи к ювелирам, у меня есть знакомые, они тебе скажут, что сколько стоит…
Наль, конечно, изнывал от желания узнать, есть ли у Ричарда другие камешки, а Ричард, конечно, совершенно не хотел рассказывать.
Создатель!.. Как он прятал их в своём-чужом сундуке с рубашками! В Лаик приходилось распихивать по неудобным карманам унарской куртки, а когда их начали выпускать в город – в пустых седельных сумах Баловника. То ли слуг не интересовали необработанные самоцветы, то ли они вообще не заглядывали в эти сумы, но, оказавшись у Алвы, Ричард кое-как пересчитал свои тусклые "сокровища" и не заметил, чтобы пропало что-нибудь значительное.

Их накопилось уже довольно много, следовало подумать о том, чтобы переслать самые ценные – проклятые сапфиры! – в Надор, но Ричард понимал, что любой посланник, хоть наёмный, хоть от Алвы, хоть от эра Августа, обязательно сунет нос в доверенный ему увесистый мешок и увидит. Ух, как Ричард злился на сапфиры! Но если накануне он видел Алву хотя бы мельком, он получал именно их. Один раз – в компании с неприятно крупным изумрудом, в другой – с алмазом с острым краем. Ричард тогда испугался, что мог пораниться, долго ощупывал себя платком, а потом разглядывал его при свете свечи, опасаясь увидеть кровь.
Вспоминая свой страх, он поёжился, а вот про встревоженный щебет Наля забыл почти совсем – и зря.
– Пойдёшь со мной завтра на Золотую улицу! – почти решительно заявил тот.
– Не знаю, – вздохнул Ричард и потёр висок. Голова казалась тяжёлой и несчастной, уже сейчас. – Алва не предупреждает меня заранее, если я ему вдруг нужен.
Наль сочувственно вздохнул и попрощался.

Ричарду снились плохие сны, ему казалось – кто-то смотрит на него из стены, недовольный, что Повелитель Скал расстался с камнями, произведёнными его телом. Утром Ричард подскочил, опасаясь боли, к которой так и не смог привыкнуть. Обычно нужда нагоняла его раз в три дня, с последнего раза прошло всего два, но в этот раз он всхлипнул от ощущения неудобной тяжести и устремился в уборную.
Хорошо, что было рано, но уже не совсем темно.

Опять мучительное ощущение от раздвигающих плоть камней, опять страх уронить или испачкаться, потные ладони, потный загривок, сбившееся, словно от быстрого бега, дыхание, дрожь в напряжённых мышцах. Как же много в этот раз!..
Ричард зажмурился, сквозь ресницы проступили невольные слёзы. Он едва мог удержать в одной ладони камни, которые сегодня послала ему судьба.
В Надоре, перед самым отъездом в Лаик, он почти привык к своему проклятию – Нэн считала его благословлением и говорила, что это литтэн маленького тана в животик поцеловал. Сейчас Ричарда почти замутило от воспоминания. В уборной, примыкавшей к его покоям, было безупречно чисто – он знал, что здесь убирают, что за ним следят, и надеялся только, что слуги не проверяют, испражняется ли "дор Рикардо" и не пробираются сразу следом, чтобы понюхать: вода, которую выливал из себя Ричард, последние лет двенадцать была прозрачной, бесцветной и пахла в худшем случае болотом; выходившие камни не пахли ничем и, пусть скользкие, были даже чище потных рук.
Кто-нибудь другой мог бы гордиться таким тайным чудом – обычные люди вынуждены избавляться от нечистот, морщась от гнусной вони и получая только грязь. Ричард обходился без смрада и почти каждый раз выигрывал что-нибудь, пусть не слишком дорогое, но стыдился своей "волшебности" и боялся, что о ней узнают. Ведьм и колдунов в Талиге не жгут, а что сделают с потомком Лита, у которого вместо отходов… Он посмотрел на свою сегодняшнюю добычу: крупный, с перепелиное яйцо, рубин, два караса такого же размера, продолговатый тонкий изумруд, семь плоских сапфиров – примерно с лепесток чубушника каждый – и что-то угловатое, густо розовое, почти с мизинец. Ричард прислушался к собственному телу – вроде бы всё вышло, вроде бы ничего не болит, и вот это розовое его не поцарапало. Знать бы, что это такое!.. Не рубин ведь.
Ни одного серого камушка, как бывало в Надоре. Словно столица накормила Ричарда своим блеском, и теперь тот выходил из Ричарда в новой форме и таким непристойным путём.

Ричард протёр камни – они были, как и всегда, вполне чистыми. Ссыпал их в карман домашнего колета – успел надеть, выскочив из кровати!.. Поправил одежду и вышел, чтобы вымыть руки. Пальцы подрагивали – всё же каждый поход в уборную требовал от Повелителя Скал огромного напряжения сил.
По пути в Лаик было проще – прятаться было не очень сложно, а слуги в придорожных тавернах не могли за ним проследить. Если бы у него получались скучные камни, не годящиеся даже для поделок, он мог бы их выбрасывать, но матушка, перешагнув через брезгливость, попросила его откладывать всё, что блестит или имеет интересный рисунок. Малыш-Ричард почти не страдал от особенностей своего тела, но когда после поражения восстания и смерти отца замок наводнили солдаты и шпионы, ему приходилось скрывать проявления своего то ли дара, то ли проклятия особенно тщательно. Тогда же камней стало больше, среди них начали попадаться неудобно крупные, и необременительное когда-то, хоть и немного стыдное, волшебство превратилось в тайную пытку, повторявшуюся не меньше двух раз в неделю.

До отъезда в столицу Ричард не особенно задумывался, что мать делает с камнями, которые приносила ей верная Нэн – никому другому не дозволялось приближаться к "тайной комнате" Ричарда. Сейчас он понимал, что если бы мог разумно и по достойной цене продавать достающиеся ему камни, то, наверное, не бедствовал бы.
И, наверное, даже не сел бы играть с Эстебаном.
Что ж, у него осталось двенадцать таллов и два кусочка янтаря, которые видели и навозники, и Наль.

Вернувшись в комнату, Ричард перебрал свои тайные "сокровища". Вообще-то дорогие камни к нему приходили – ему нравилось думать об этом так, а не "выходили из меня" – редко. Сегодняшний подарок судьбы был необычайно щедрым – словно волшебный дар пытался возместить вчерашний проигрыш и явно возместил с лихвой, но Ричард даже подумать не мог о том, как продать камни в столице.
Если бы эр Эйвон приехал, хотя бы на день, Ричард передал бы посылку матушке с ним – старый рыцарь мог просто отвезти увесистый мешочек в Надор, отдать кузине и даже не задуматься о содержимом. Наль – в этом Ричард не сомневался – извёлся бы от любопытства и не удержался бы, посмотрел бы.
Он был прав насчёт ювелира – гораздо лучше потихоньку превратить камни в деньги и написать матушке, что не нуждается. Ричард почти смирился с тем, что увидится с ней и с сёстрами не раньше, чем Алва отпустит или прогонит его.

Прислуживавший за завтраком кэналлиец корчил странные гримасы, но молчал, пока Ричард не закончил есть, и только потом негромко сообщил:
– Соберано желает вас видеть, дор Рикардо.
Ричард нахмурился – что Алве от него нужно?
– Он знает про вчерашнюю игру – рано утром приходил слуга маркиза Сабве.
Ричард зажмурился и мысленно выбранился, чувствуя, как лицо и шею заливает краска. Спросить, разгневан ли "соберано"?.. С одной стороны – какое ему дело до проигрышей Ричарда? С другой – это ведь лишний повод проехаться по нищете и упрямству Окделлов.
– Я провожу, – пообещал слуга, хотя дорогу в кабинет с кабаньими головами Ричард уже знал.

Алва стоял у окна, на каминной полке лежали проигранные Ричардом камни и два кожаных кошеля, распухшие от монет.
– Монсеньор, – начал Ричард, не зная, что скажет.
– И вам доброго утра, юноша. – Алва бросил на него загадочный, но как будто незлой взгляд. – Меня известили о вашем вчерашнем поражении – бесславно, весьма бесславно.
Ричард поморщился – не его вина, что ему не повезло!
– И всё же, к моему огромному удивлению, вы сумели остановиться вовремя. Ваши жалкие тридцать таллов пропали, но камни я выкупил и могу вернуть…
– Зачем? – вырвалось у Ричарда. – То есть, я их проиграл…
– И совсем об этом не сожалеете? – Алва приподнял бровь. Всё же он был намного изысканнее Эстебана… и сейчас казался менее отвратительным, но ещё более опасным, чем обычно.
– Я сожалею, что проиграл, а не о камнях.
– Где вы взяли контрабандный дриксенский янтарь? – поинтересовался Алва тем же ровным тоном.
– Какой? – Ричард глупо хлопнул глазами и закрыл рот, чтобы не выглядеть круглым дураком.
– Вот эти маленькие тёмные камешки, такие скучные с виду, добывают только в болотах Северной Марагоны, – светским тоном сообщил Алва. – В Талиг их можно ввозить только с королевского дозволения, а все известные мне запасы давно обработаны ювелирами и разошлись по сокровищницам и будуарам. Они действительно шли у вас по двадцать таллов за штуку?
– Да, – совершенно растерялся Ричард.
– К счастью, мошенники, обыгравшие вас, не знали их подлинной стоимости. Возьмите их и идите сюда.

Ричард очень осторожно забрал два скрюченных камушка. Когда он клал их на подоконник, под лучи утреннего солнца, рука едва заметно дрожала, а к лицу прилила краска стыда. Если бы Алва знал, откуда они взялись, он выбросил бы их в выгребную яму! А теперь что? Обвинит Ричарда в контрабанде?!
– Как вы их получили? – почти ласково спросил Алва. Ричарда прошиб холодный пот. – Когда, от кого, при каких обстоятельствах.
Ричард снова зажмурился – от стыда и страха – и ничего не мог с собой поделать. Не мог же он сказать: "В Лаик, в большой уборной при купальне, от самого себя, утром первого дня месяца Осенних Молний"!..
– Я не могу вам сказать, – прошептал он едва слышно. – Я обещал не говорить.
– Юноша, вам не повезло в игре, но повезло с противником – он такой же бестолковый обалдуй, как и вы, и не опознал редкий вид янтаря. Но если об этой ставке узнает кто-нибудь ещё, вас заподозрят в контрабанде или по крайней мере в сношениях с преступниками и иностранными шпионами. Или в расхищении чужого тайника.
Ричард, как это пишут в книгах, повесил голову – она казалась тяжёлой от грусти и, увы, глупости, которую было уже не отменить.
– Вы меня подозреваете? – Он заставил себя вздёрнуть подбородок и с вызовом взглянуть на Алву.
Тот казался задумчивым, но прищурился с откровенной угрозой.
– Пока что, – ухмыльнулся Алва, – все думают, что Окделлы прозябают. А вы разбрасываетесь камнями стоимостью по двести таллов каждый.
– Двести?! – неверяще выдохнул Ричард. Для него это была огромная сумма!.. Нет, он понимал, что, подобно сказочному скупцу, сидит на сундуке с сокровищами, вынужденный экономить на самых обыденных вещах… Но озвученное число словно сдёрнуло с его разума тёмную пелену – и ворвавшийся в мысли свет немилосердно жёг их злобной бесстыдной алчностью. Деньги!.. О, если бы Окделлы могли перестать таиться, если бы Ричард мог продать хотя бы скопившиеся за полгода камни – он мог бы… Справить новый костюм в своих цветах, послать подарки матушке и сёстрам, может быть, если повезёт – купить лошадь приличнее Баловника или хотя бы новую сбрую для него.
Алва наблюдал за позорным прозрением с ленивой радостью палача, чья жертва мучает сама себя.
– Я заплатил принёсшему их мошеннику сумму, названную Колиньяром, и хотел бы вернуть разницу вам, а камни оставить себе, – мягко произнёс он после долгой паузы. – Но я должен знать, что настоящий их хозяин не постучит в дверь моего дома в полнолуние. – Алва усмехнулся. – Красным копытом или, например, рогами.
Ричард вздрогнул и против собственной воли пробормотал:
– Не постучит… Камни принадлежат мне.
– Это так романтично, что, пожалуй, я не стану приближать ваше свидание с хуриями. Но, поскольку вы не можете предложить мне никакой версии, то, когда они отважатся о чём-нибудь меня спросить, я не смогу ничего подтвердить или опровергнуть. – Алва помолчал. – Я думал, в Надоре после восстания не осталось ничего ценнее медного подсвечника.
– Они унесли почти все, – без выражения ответил Ричард. – Искали тайники.
– Но вам как-то удалось обзавестись такими камнями. – Алва кивнул на янтарь.
– Эстебан обозвал их "козявками", – зачем-то наябедничал Ричард и получил ядовитую усмешку, адресованную не ему.
– Судя по тому, что ваши сокровища при вас, ни Штанцлер, ни ваш родич не предупредили вас об их ценности.
– Эр Август ничего не знает, – выпалил Ричард и тут же испугался, что теперь Алва может пригрозить рассказать. Глупо, Ворону не нужно было шантажировать или запугивать оруженосца, с которым и так можно было расправиться как угодно и в любую секунду. Ричард понял, что беззащитен перед этим чудовищем в человеческом обличье, и опустил взгляд.
– А виконт Лар? – церемонно осведомился Алва.
– Он сказал, что это редкий янтарь, но вряд ли знает почему… Он хочет отвести меня к знакомому ювелиру, чтобы узнать… – Ричард мысленно бранил себя за вялый тон и глупые паузы между словами, но ничего не мог с собой поделать – он был потрясён. Возможно, больше всего его сбило с толку неожиданное милосердие Алвы. Даже если оно было фальшивым – его никак нельзя было предсказать.
– Какая прелесть. Вы проиграли не всё?
– У меня ещё два. – Ричард силой воли удержал себя на месте. Хотелось отдать Алве ставший опасным янтарь, а тот лежал в комнате.
– И это не все ваши сокровища, – промурлыкал Алва как-то… сладострастно? Неужели чужие страдания доставляли ему такое удовольствие?
В отчаянии Ричард закусил губу. Ухмылка Алвы превратилась в плотоядный оскал.
– Какая прелесть. – Слова сочились ядовитым удовольствием. – Мне, чудовищу, вашему заклятому врагу, довелось узнать вашу тайну, но я могу вам помочь, а ваши добросердечные друзья – увы, только подставить вас или попасться вместе с вами. – Он помолчал, продолжая скалиться. – И заметьте, в отличие от ваших благонравных так называемых союзничков, я не подозреваю вас ни в контрабанде, ни в воровстве, ни в мошенничестве… А в игре вам и так не везёт. Богатых покровителей или покровительниц у вас, хвала Леворукому, пока не завелось, так что я вообразить не могу, откуда вы взяли камни. Судя по тому, как вы краснеете и задыхаетесь, вы о них не просили, но что-то непристойное в этом всё же есть.
"Он всё знает, – с холодным ужасом, который можно было принять за спокойствие, подумал Ричард. – Знает и насмехается".
– Вы ведь наверняка уже как-то объяснили себе моё "богатство", – попытался огрызнуться Ричард, но прозвучало горько и жалобно.
– Нет, – уронил Алва, словно подаяние нищему бросил. – Ваши страдания меня не интересуют. Я богат и люблю занятные вещицы. У вас есть янтарь, который я не откажусь купить. – Он вернулся к прежнему ленивому мурлыкающему тону: – И если у вас есть что-нибудь ещё интересное, я не откажусь взглянуть… Я могу даже подарить вам шкатулку с секретом, чтобы вы не боялись, что слуги увидят что-нибудь, не предназначенное для их глаз.
Ричард безнадёжно покраснел и сжал кулаки. Хорошо, что он умирал от стыда и едва дышал, иначе попросил бы сундук с хитрым замком. "Создатель, – безнадёжно взмолился он, – что мне делать?!"
Создатель, разумеется, не ответил, но Ричарду удалось немного взять себя в руки.
– Я отдам вам янтарь.
– Так боитесь обвинения в контрабанде и сокрытии доходов? – Улыбка Алвы сделалась как будто искренней, радостной. – Надор платит тройной налог, а ваша драгоценная матушка – образец добродетельной скупости… Или скупость – это грех? – деланно нахмурился Алва – пытался скрыть, что упивается самодовольством?
– Скромность – это добродетель, – хмуро ответил Ричард. – И да, я не хочу, чтобы меня обвиняли…
– Вопрос в том, как вы получили камни. С подарков налоги не платят, если речь не о недвижимости. – Алва словно пытался что-то вспомнить.
– Это подарки, которые я не могу вернуть и от которых не могу отказаться, – едва слышно прошептал Ричард. Это было одновременно и правдой, и нет. Его особенность была даром – пусть мучительным и постыдным. До того, как он попал в дом Алвы, её даже прибыльной назвать было нельзя. Дриксенский янтарь, наверное, был самым дорогим, что он получил в Лаик, – хотя он понимал, что может просто не разбираться в камнях.
– Вы получаете их от неизвестного? – Алва как будто обрадовался и разозлился одновременно. Или он просто не мог радоваться по-человечески, только злорадствовать.
– От судьбы, – с искренней горечью бросил Ричард и повернулся, чтобы уйти.
– Возьмите деньги, – напомнил Алва, словно о чём-то само собой разумеющемся. – И вы не обязаны продавать камни мне… Можете найти ювелира, возможно, вам заплатят даже больше.
– Напишут расписку и сообщат хуриям, – пробормотал Ричард. Алва считал его дураком, но скрывать свой дар Ричард научился раньше, чем отправился в Лаик.

Он взял кошели, даже не пытаясь вообразить, сколько в них денег, не тронул другие камни – необработанные, они вряд ли стоили больше полусотни таллов, Алва и так озвучил неприлично огромную сумму.
Вернувшись в свою комнату, Ричард с трудом сдержал нахлынувшее желание собрать всё, отнести Алве, вывалить ему под ноги и спросить, готов ли соберано Кэналлоа выкупить у нищего северянина драгоценности, которым неоткуда было взяться, хотя бы за полцены. Он взял только янтарь: два кусочка, побывавшие вчера на игорном столе, и ещё три. Более крупные и светлые, они казались более ценными, чем почти непрозрачные "козявки". Мерзкое слово, но какое же приставучее.

Алва отчитал его за то, что он не забрал карасы, бирюзу и рубин, лениво сообщил, что не носит таких камней и что их можно без опаски продать ювелиру, но лучше всё же придумать приличное объяснение тому, что они оказались у нищего Окделла.
– Нашёл в тайнике в своей келье в Лаик, – неуверенно пробормотал Ричард.
– Плохо, нужно что-нибудь романтичное.
– В Старой галерее? – Ричард вздрогнул, вспомнив призраков, а Алва кивнул, будто бы удовлетворённый такой версией.
– Можете прибавить страшных подробностей – дескать, вам приснился призрак отца и указал…
– Не смейте о нём говорить!
– А то вы расплачетесь, убежите, вляпаетесь в неприятности, и я опять буду слушать несмешные шутки про моего Окделла? – заломил бровь Алва.
– Разве они могут вас задеть, – обиженно и смущённо пробубнил Ричард. Он не собирался ни плакать, ни убегать, он просто хотел, чтобы Алва не пачкал своим гнусным ртом имя Эгмонта Окделла! И Алва, надо же, забыл про выдумку с призраком, проследил, чтобы Ричард забрал не заинтересовавшие его камни, осмотрел "дриксенский" янтарь, на светлый едва взглянул, уронил равнодушное "этот из Южной Марагоны, отнесите ювелиру" и вызвал слугу, чтобы тот принёс весы и деньги.
Ричарду все четыре камушка казались приблизительно одинаковыми, но после взвешивания выяснилось, что один больше – он только выглядел скрюченным из-за неровной поверхности, и за него Алва отсчитал двести сорок таллов.
Ричард хотел отпроситься, чтобы сходить с Налем на Золотую улицу, но у Алвы были другие планы.
– Вы зря так переволновались, – промурлыкал он с обманчивым благодушием, – а между тем, вы мне нужны. Умойтесь и наденьте придворное платье… И прикажите причесать вас по-человечески, ради всех тварей. Лаикские стрижки невыносимы, но вас будто нарочно уродовали.
Ричард хотел было возмутиться, заявить, что он не намерен завивать волосы, но сдался – у него не было сил даже на то, чтобы обрадоваться, а ведь раз они собирались во дворец, можно было бы надеяться увидеть её величество.

Увы, Алва изменил планы, и Ричарду пришлось смотреть на издевательство над бедным Килеаном-ур-Ломбахом. Он мог бы польстить себе мыслью, что он-то остановился вовремя – да, он не проиграл всё, но если бы не злобная глупость Эстебана, поторопившегося подставить противника под гнев эра, Ричард рисковал оказаться в крайне неприятном положении. Странно, что Алва решил прийти ему на помощь. Вряд ли для того лишь, чтобы уязвить сына обер-прокурора, скорее, у него могли быть иные планы. Вызвать доверие и узнать, откуда у Ричарда камни?.. Во-первых, Ричард не собирался ему доверять. Во-вторых, он не мог, просто не мог рассказать Ворону, как получает их.

Обычно он спал днём не хуже, чем ночью, но в этот раз почти не отдохнул, просыпаясь от повторяющегося кошмара: вот он идёт в уборную, с усилием вытягивает из себя длинный тяжёлый брусок, не успевает взглянуть на него, а обнаруживает рядом ухмыляющегося Алву с картами в руках. Продолжения различались: Алва предлагал сыграть, просто отбирал камень – тот оказывался поражающим воображение сапфиром или даже ройей – или спрашивал, нет ли в Ричарде ещё чего-нибудь, а потом заставлял развернуться. Когда последняя вариация привиделась во второй раз, Ричард сел в постели, едва не плача от ужаса, и понял, что сегодня уже не уснёт.
К счастью, Алва успел куда-то уехать, и Ричард, получив неожиданную записку, поторопился отправиться к эру Августу.

Он рассчитывал на помощь друга, но нашёл холодное разочарование и почти обиду старого человека, считавшего его лучше, чем он был.
– Алва всем показал, что устраивает оруженосцу урок, – с горечью говорил эр Август. – Ты не мог не рассказывать ему о своём проигрыше?
– Это Эстебан! – воскликнул Ричард. – Это он сообщил Алве – хотел нажиться…
Пришлось рассказать и о камнях, эр Август забеспокоился, что это подарки Алвы, но Ричард сумел, хоть и с трудом, убедить друга отца, что тайна происхождения камней не принадлежит Ричарду. Одного слабого намёка на Эгмонта хватило, чтобы эр Август прекратил мучительные расспросы. Ричард не сдержал вздоха облегчения. Легко было забыть, что эр Август родился в Дриксен, ведь свою жизнь он посвятил даже не Талигу, а Талигойе, но он был добрым эсператистом, а особенность Ричарда явно имела отношение к Литу, демону, якобы изгнанному из Кэртианы Создателем.

Да как же Ричарда угораздило заболеть!..
Одной пробежки под весенним дождём хватило, чтобы простудиться самым гнусным образом!

Ричард радовался только тому, что Алва как будто вновь забыл о его существовании, мучился от кашля и жара и пил отвары из присланных Налем трав – ненадолго становилось легче, но охваченное болезнью тело словно мстило само себе: Ричарду приходилось мучиться каждое утро, и каждый раз к нему приходили крупные камни. Яшма, розовый кварц, малахит, дриксенский янтарь, два сапфира – эти оказались хуже всех, размером со сливу, твёрдые, с неровными краями, они сначала стремились наружу, распирая внутренности, но в конце Ричарду едва удалось их вытолкнуть. Крови не было, внутри тоже, но Ричард не мог избавиться от мысли, что какой-нибудь камень может оказаться достаточно острым или таким невыносимо большим, что ранит его… Или даже убьёт.
Единственный его предшественник, о котором Окделлы знали благодаря чудом сохранившимся тайным записям Женевьев, Эдвард Окделл, погиб ребёнком, а у Ричарда, пока он был маленький, и камни были маленькие.
Его ждала смерть мучительная и непристойная, и человек, не связанный долгом и Честью, наверное, предпочёл бы убить себя сам, быстро и никому не открыв своей тайны, но Ричард просто не имел права сдаваться, как бы худо ни было.

Насморк и красные болячки вокруг губ были не так унизительны, как неизбывная тайна Ричарда, но намного более заметны для окружающих.

Алва выслушал приветствие, окинул Ричарда презрительным взглядом и потребовал объяснений.
Ричард попытался ответить, но задохнулся от резкой боли в низу живота. Опять?! Второй раз за день?! Что-то распухало внутри, расталкивало уязвимую плоть каменными краями – Ричарду казалось, что кишки сейчас разорвутся! Невольно прижав правую руку к животу, он закрыл себе рот левой, шагнул, согнувшись, к двери – было не до извинений и объяснений, услышал какой-то шорох, оступился и, падая, всё-таки вскрикнул. Перед глазами плавали цветные пятна, в ушах стоял гул, сквозь который, словно сквозь толстую ткань, пробивался настойчивый голос Алвы:
– Что с вами? Где болит?
– Внутри, – беспомощно выдохнул Ричард. – Простите. – У него не осталось сил ни на что, кроме мучительного стыда.
Алва спросил что-то ещё, неприличное, Ричард недослышал, недопонял, попытался снова прижать руку к животу – он лежал на боку – и натолкнулся на пальцы Алвы. Угадав присутствие слуги, Ричард прохрипел:
– Никому. Никого. – Закрыл глаза и выгнулся дугой, стуча зубами от невыносимой боли – челюсть дёргалась, пытаясь удержать крик, для которого не было голоса.

Прикосновений Ричард не заметил. Вся нижняя половина туловища превратилась в источник боли, слабость расползлась по остальному телу, накрыла голову.
– Тише, – произнёс Алва. – Всё будет хорошо.
Ричард не поверил, но не смог ни ответить, ни понять, что произошло после. Реальность милосердно вытолкнула его из себя, спрятала от мучительного позора в коконе серого беспамятства.

Ричард очнулся, когда всё уже почти закончилось. Он лежал животом на банкетке, обнажённый измученный зад был задран кверху, и из него как раз выскользнуло окончание чего-то… Не сдержавшись, Ричард сдавленно вскрикнул, хотя у него, на удивление, ничего не болело. Внутренности, наверняка страшно растянутые – что же в них было такое? – трепетали, но Ричард знал, понимал, чувствовал и не сомневался, что не ранен.
Что-то тяжело упало рядом, горячие скользкие ладони надавили на ягодицы, разводя в стороны, Ричард дёрнулся прочь, но ему было некуда, и Алва сказал:
– А ну-ка тихо. Крови не видно. – Он осторожно, чтобы не сказать "ласково" погладил измученное отверстие. – Очень больно?
Ричард порадовался, что никто, даже он сам, не видит его лица. Прикосновение принесло не боль, нет, от него по всему телу волной раскатилось утешительное удовольствие. Ричард стиснул зубы, чтобы не застонать, и выдохнул:
– Нет. – Заставил себя вдохнуть добавил: – Отпустите, пожалуйста.
– Внутри? – Алва перестал гладить, но не отпустил, и Ричард начал постепенно осознавать свой позор: Алва вытащил из него что-то огромное. Вот оттуда, из отверстия, которое даже врачу показать стыдно.
– Дрожь, – признался Ричард. – Как от усталости.
– Ну ещё бы.
Ричард невпопад вспомнил, что до того, как он лишился чувств, у него был насморк, и понял, что дышит без труда, а горевшие после манионики болячки его больше не беспокоят.
– И всё равно потерпи ещё, – приказал Алва.
Ричард шумно вздохнул и заёрзал, пряча лицо в сгибе локтя. Куда он мог деться? Что сделать? Что сказать? Он был так потрясён, что не мог даже расстроиться из-за своего позора.
И спохватился, сообразив:
– Эр Рокэ, это не то, что вы… Оно само. Оно появляется.
– Успокойся, – потребовал Алва. – Объяснения могут подождать.
Он отпустил Ричарда и отошёл, запретив двигаться. Наверное, даже ушёл в другую комнату. Вернулся с какой-то мазью, которой и принялся деловито обмазывать пострадавший анус Ричарда. Без труда раскрыв растянутое отверстие, натолкал внутрь – и довольно много. Ричард невольно охнул – ощущение было безусловно непристойное, тревожное, но странно приятное.
– Ш-ш-ш, юноша, не дёргайтесь. Глубже, – потыкал Алва пальцем – вот прямо туда, в стыдную кишку, – не болит?
– Нет, – выдавил из себя Ричард, из последних сил сдерживая похотливый стон. Какой позор!..
– Отлично, – отозвался Алва и вновь деловито ощупал отверстие – каким же оно казалось огромным!.. – К другим врачам обращаться не советую, но вы, кажется, сами всё понимаете.
Он убрал руки, и Ричард поспешил подтянуть бельё и штаны. Никогда в жизни он не переживал подобного позора, но почему-то не задыхался от стыда. Сознание застыло в растерянности столь безграничной, что она словно отделяла Ричарда от нормальных ожидаемых чувств, которые должны были неминуемо его настигнуть в таком невыносимом положении.
Алва узнал его секрет, Алва извлёк из него – о, Создатель!.. – тёмный поблескивающий камень длиной почти в бье, а в самом широком месте толщиной… Как два его запястья.
Ричард судорожно сглотнул, с ужасом глядя на каменюку.
– Вы потрясены, но не вопите, – неторопливо произнёс Алва, и Ричард поспешил вскочить и поправить одежду. – Значит, так вы получаете свои странные, гм, сокровища.
– Да. – Ричард не потратил ни талла из "янтарных" денег и готов был их вернуть.
– Давно?
– С детства. Началось с обычных камней, небольших.
"Создатель, почему я с ним об этом говорю? Почему мне… Не страшно?"
– Когда стали появляться большие?
– После дня святого Фабиана. – Ричард не боялся – он не знал, чего стоит бояться теперь, но был взволнован, потому что не знал, что сделает Алва.
Тот стоял у окна, вытирая руки полотенцем.
Он не задал следующий вопрос, и Ричард рискнул спросить:
– Кто-нибудь видел, как вы?.. – Стыд всё-таки схватил его за горло, не дав договорить.
– Нет. Хуан принёс то, что я потребовал, – кивнул Алва на таз с водой на подоконнике, сложенные куски белой ткани – он думал, что Ричарда придётся бинтовать?.. – но не присутствовал. Это происходит каждый день?
– В последнюю неделю, пока я болел.
– Когда выздоравливали от раны?..
– Раз в три дня, как обычно.
Алва помолчал. Ричард хотел спросить, что Алва сделает с ним теперь, но тот почему-то сказал:
– Вы можете считать меня подлецом и мерзавцем, но даже подлец и мерзавец не станет распространять подобные сведения.
– Эр Рокэ!..
– Кто ещё знает?
– Матушка. Нэн – это моя няня.
– Эгмонт знал?
Ричард кивнул, вспомнил, что Алва на него не смотрит, сказал "да".
– С ним было то же самое?
– Нет. – Только теперь Ричард покраснел. – Но он знал… Убедил матушку не говорить об этом даже исповеднику.
– Какое согласие между супругами, – с сарказмом прокаркал Алва. – Что он знал?
Ричард тяжело вздохнул:
– То же самое было с Эдвардом, младшим сыном Алана.
– Но он умер ребёнком, не дожив до таких булыжников. – Алва как будто задумался, но Ричард ожидал продолжения. – Ещё была святая Хродгерда в Гаунау. По слухам – внебрачная дочь кого-то из Бербрудеров. Умерла в пятнадцать лет от внутреннего кровоизлияния.
Ричард сдержал дрожь – он понимал, что рано или поздно его настигнет именно такая смерть. Он слышал об этой святой от матушки, уже после поражения восстания. Её, верующую эсператистку, немного утешила легенда о маленькой мученице, которая "извлекала из плоти своей драгоценности и золото, чтобы делать добрые дела и помогать ближним".
Алва, наверное, помнил то же самое, потому что сказал:
– А вы, пока заперты здесь, даже ближним помочь не можете, не вляпавшись в неприятности. Сегодняшний ваш, гм, плод стоит примерно десять тысяч.
– Необработанный? – ошалело переспросил Ричард. Десять тысяч?! Да обитатели надорского замка, считая всех слуг, собак и лошадей, в год тратили меньше!
Он покосился на камень, вздохнул и поднял его с пола.
– Это чёрный сапфир, – задумчиво произнёс Алва. – Я мог бы его купить и переслать деньги в Надор. Сделка, если она будет заключена в столице, не попадёт под закон о тройном налоге.
– Доходы моей семьи подпадают, – напомнил Ричард. До чего же он был жалок в этот момент!
– И поэтому вы держите нищий траур, хотя его срок давно истёк.
Хотелось огрызнуться, выкрикнуть, что траур по Эгмонту не кончится никогда, но Ричард только вздохнул.
– Отправляйтесь к себе. – Алва что, пожалел его? – Это, если не хотите забирать, можете оставить. Я придумаю, как передать деньги.
– Матушка ничего от вас не примет.
– А ваш опекун, граф Ларак?.. Впрочем, всё это терпит. Как вы себя чувствуете? – Только теперь Алва развернулся к Ричарду лицом.
– Уставшим, – признался Ричард.
– Вот и отдыхайте, – с нажимом произнёс Алва.
Он положил полотенце на подоконник, и Ричард придавил его камнем. Он хотел уже уйти, но Алва спросил:
– Они всегда чистые?
– Да. – Ричард ждал вопроса о том, что ещё выходит из его тела, но Алва сказал только:
– Очень хорошо. Подумайте, можете ли вы управлять этим, скажем так, творением или предсказывать его. А книгами, пожалуй, займётся Луис.
– Какими книгами?
Алва приподнял бровь.
– Нужно найти в библиотеке всё, что связано с судом над Ринальди и переносом столицы. Возьмётесь?
– Да! – почти выкрикнул Ричард. Судорожно вздохнул, словно просыпаясь от кошмарного сна, но не веря в истинность яви. – Эр Рокэ, вы помогли мне…
Алва пожал плечами.
– Спасибо.
– Идите, юноша. – Алва нахмурился. – Мне давно уже следовало выехать во дворец.
Ричард открыл было рот, чтобы попросить прощения, но решил не испытывать терпения Алвы ещё дольше.
Тот и так повёл себя… ослепительно благородно.
Он, конечно, оставался чудовищем, подлецом, мерзавцем и воплощением зла – но почему-то именно сегодня и именно к Ричарду Окделлу это воплощение обратилось своей блистательной стороной.

Алва попросту спас Ричарда, и сейчас, сегодня, его просто невозможно было ненавидеть!

Ричард стремительно поправлялся. Его не оставляла противная слабость, по ночам возвращался жар, а по утрам, ненадолго, насморк, но болезнь отступала, словно перед лицом превосходящих сил.
Проявления "чудесного дара" как будто вернулись к прежней норме: в следующий раз Ричард получил четыре опала размером чуть больше пшеничного зёрнышка каждый – два синих и два красных. Камни были неправильной формы, но гладкие и блестящие, словно их уже отполировали.
Алва словно узнал об этом и около полудня явился в библиотеку – забрать книжную добычу, поинтересоваться здоровьем Ричарда и спросить о добыче каменной.
– Опалы, – признался Ричард, мимолётно смутившись. – Маленькие.
– Очень хорошо. Вы уловили закономерность?

Её не уловил бы только полный идиот – когда Ричард был здоров или почти здоров, его тело отдавало небольшие камни раз в три дня. Когда он сильно волновался или болел, это происходило чаще и камни были крупнее.

– Значит, яд был довольно сильный, – задумчиво произнёс Алва, выслушав наблюдения Ричарда.
– Яд? – Ричард почти забыл, что должен умирать от смущения.
– Да… Запах этой вашей "бадиодики" показался мне подозрительным, а вы говорите, что когда вы собирались умереть от раны, так худо вам не было.
– Но Наль бы никогда!..
– Разумеется, – отмахнулся Алва. – Уверен, вы найдёте ему тысячу оправданий, но больше от него в этот дом ничего не попадёт.
– А записки? – опешил Ричард.
– Их не возьмут. Будет передавать послания на словах. Я бы посоветовал вам быть осторожнее, потакая греху чревоугодия в его компании, но вы ведь не послушаетесь.
Ричард, всё ещё ошарашенный, слабо улыбнулся. Конечно, Алва смеялся над верой, но его попытка призвать Ричарда к осторожности показалась… приятной?
– Вы не запретите мне с ним общаться?
Алва пожал плечами.
– Меня иногда пытались отговаривать от самоубийственных затей – всегда безрезультатно. Вы Окделл, вы ещё упрямее. Хотите умереть от яда или от того, во что превратит его ваше тело?..
Ричард опустил взгляд. Не успев пережить весь причитавшийся ему стыд тогда, в кабинете Алвы, он переживал его теперь, не в силах вынырнуть из мучительного воспоминания.
– Ну вот, вас можно смутить, но не напугать, это совершенно неинтересно. До ювелиров вы пока не добрались, я могу пригласить своего мастера.
– Он…
– Не станет спрашивать, откуда у вас камни. Я проверил – пока вы служите мне, ваши доходы не облагаются дополнительным налогом, и вы можете посылать деньги родным.
– Все решат, что я взял у вас. – Ричард всё ещё горел от стыда. – Пойдут разговоры.
Алва усмехнулся:
– Встаньте и дайте руку.
Ричард подчинился – без спешки, но со странным тайным удовольствием. Алва вытащил его из такой чудовищной бездны – если подумать, то дважды, что теперь Ричарду казалось – рядом с этим человеком, каким бы подлецом тот ни был, безопасно.
И когда Алва сложил его руку в кулак, прижав большой палец снизу, это было уютное, приятное ощущение.
Ричард с мертвенным спокойствием осознал, что прикосновения Алвы, да что там, даже его общество, приносит удовольствие, странный тёплый покой. Это было так непристойно, что Ричард мог бы пропустить короткое наставление об ударах. Но не пропустил и всё запомнил.

Впервые выбравшись в город после выздоровления, Ричард решительно направился к дому Наля.
Рассказывать кузену о гнусных подозрениях Алвы не хотелось, но следовало и повидаться, и как-то объяснить грубость кэналлийцев. Сам Ричард не знал, что думать об отраве. Нет, он верил, что его тело не просто так создало кошмарный сапфир – хорошо было бы, если бы Алва про него просто забыл!.. Легко было согласиться и с тем, что какое-то из лекарств могло оказаться негодным – но разве в этом мог быть виноват Наль? Толстый, безобидный, добродушный, иногда бестолковый, но преданный и честный Наль? Да ни за что!..
Ричард, придержав шляпу, прищурился на ясное голубое небо, улыбнулся, поймал взгляд хорошенькой горожанки и улыбнулся шире, едва не заглядевшись. Он знал, что столица полна соблазнов, но, когда они с Налем обедали в городе, трактирные служанки с ними почему-то не заигрывали.

– Ричард Окделл! Какая прелестная встреча! – Эстебан растягивал слова, пытаясь подражать манере Алвы, но говорил слишком громко. – Рад видеть подопечного господина Первого маршала в добром здравии. – Он скроил омерзительную гримасу, пытаясь казаться одновременно язвительным, приторным и учтивым.
– А мы думали, вы совсем перестали выбираться из постели, – осклабился неизменный Северин.
Ричард огляделся. Сегодня при Эстебане было на удивление мало народу, всего двое кроме Северина – равнодушный толстяк в малиновом камзоле и тощий высокий брюнет со злыми быстрыми глазами.
– Я выздоровел, – ответил Ричард, пытаясь за учтивостью скрыть растерянность. Эстебан что, выслеживал его здесь? До улицы Мимоз было совсем недалеко.
– И куда же направляется драгоценный, – это слово заставило Ричарда вздрогнуть и вовсе не от того, что Эстебан имел в виду очередную гнусность, – питомец герцога Алвы?
"Не твоего навозного ума дело!" – едва не вырвалось у Ричарда. Он нахмурился, но, вместо того чтобы положить руку на рукоять кинжала, сжал кулак, жест потянул за собой воспоминание о маленьком уроке, и Ричард безмятежно улыбнулся своим обидчикам:
– Цель моей прогулки не имеет к вам никакого отношения.
– Вас ждёт дама? – Малиновый толстяк смотрел мимо Ричарда, хотя вроде бы не косил.
– Да какая там дама, – фыркнул Северин. – Всё тот же мешок жира.
Толстяк надулся, но не посмотрел на Северина.
– Вы рискуете оскорбить своего же приятеля, барон. – Ричард никак не мог перестать улыбаться. Создатель, почему он чувствовал себя таким счастливым и лёгким, стоя в кругу врагов?! – Не буду вам мешать.
Северин открыл рот, Эстебан сделал ему какой-то знак, и Ричард понял, что уже видел похожее движение пальцев, когда они играли в кости. Северин что, отвлекал его, чтобы Эстебан мог – что именно? Подменить кости или незаметно повернуть их? Разве такое возможно?
Он шагнул вбок, чтобы обойти столпившуюся компанию, но Эстебан вдруг с отточенной светской вежливостью заявил:
– Мы могли бы выпить вместе. За ваше здоровье.
"За здоровье сына мятежника? – Ричард понял, что поднял левую бровь, и мимолётно понадеялся, что не выглядит таким же тупым паяцем, как Эстебан. – Или это вы отравили мои лекарства, а теперь хотите отравить вино?"
– Прошу меня извинить, у меня были другие планы. – Ричард рассчитывал заглянуть-таки к знакомому ювелиру Наля, взял с собой бирюзу, карасы и светлый янтарь и совсем не хотел, чтобы его втянули в игру или попойку.
Он продолжал сжимать кулак, хотя совершенно перестал злиться – или он перестал злиться от того, что сжал кулак, как научил его Алва?.. Хотелось думать об этом, а не о том, как отделаться от фальшивого дружелюбия навозников.
– Значит, в другой раз. – Снова Эстебан смотрел на Ричарда, словно волк – или просто очень злая собака – на сыр.
– В другой раз, – бесстрашно и почти с удовольствием согласился Ричард, понимая, что после этого другого раза их вражда станет ещё яростнее. – Доброго дня, господа. – Он даже слегка поклонился, ловко огибая выдвинувшегося вперёд Северина.

Шум города быстро отсёк его от неприятной четвёрки, но Ричарду показалось, будто Эстебан завистливо обругал его везучим поросёнком.
Чему тот мог завидовать?

Наля не оказалось дома, и Ричард собрался отправиться на Золотую улицу в одиночку – было немного тревожно, но всё-таки не по-настоящему страшно. Он давно заставил себя разжать кулак, но часть волшебного спокойствия оставалась с ним. Словно Алва был божеством – или демоном – и каким-то образом благословил Ричарда.
Он успел, конечно, задуматься, почему его назвали подопечным герцога Алвы, ведь его опекуном был Ларак, а Алва вряд ли стал бы брать на себя управление надорскими делами. Или стал? Но зачем? Даже если у Окделлов было немного больше денег, чем видели королевские сборщики податей, по сравнению с богатством Алвы их тайные сбережения были ничтожны. А Алва, при всей своей подлости, не был похож на мошенника, способного обокрасть вдову и сирот.

Ричард успел свернуть на соседнюю улицу – и нос к носу столкнулся с Налем, запыхавшимся, словно от быстрого бега. Тот схватил Ричарда за руку, встряхнул и громко прошептал:
– Идём скорее, тебе нужно повидаться с эром Августом.
– Что-то случилось? – Ричард хлопнул глазами.
– Да! – Наль едва не подпрыгивал. – Дикон, только не говори мне, что ты не знаешь.
– Что не знаю?!
– Алва подписал в геренции бумаги, которые сделали его твоим опекуном, и на этом основании потребовал отмены тройного налога!
– Что? – Ричарду казалось, из него вышибли весь воздух. – Когда?
– Вчера после обеда. – Наль всё ещё держал его за руку, иначе он, наверное, упал бы. – Ты его не просил?
– Нет. – Удивление оказалось больше Ричарда. Огромное, голубое и всепоглощающее, как небо, оно грозило раздавить, вырвать из реальности – но зачем бы ему мог понадобиться Ричард Окделл?..
– Ты расстроен? – За участливостью Наля крылось любопытство и, возможно, не только оно. Из-за подлых подозрений Алвы Ричард подумал, что это может быть злорадство.
– Я ничего не знал, – быстро сказал Ричард. – И не просил Алву об этом. – Он нахмурился. – Разве так можно? Убить человека, взять его наследника в оруженосцы и сделаться опекуном?
– До Ворона никто не брал в оруженосцы наследников противников, убитых на дуэли. – Наль сочувственно вздохнул. – Я знаю, ты не мог отказаться, и он тебя вылечил… Кстати, как ты себя чувствуешь? Раз ты здесь, значит, здоров?
– Да, или почти здоров. – Ричард заставил себя улыбнуться и мысленно проклял Алву за его подозрительность. – Спасибо, что помог с лекарствами. – Он всё же не выдержал и вспомнил о пережитой мучительной боли.
– Что? – заволновался Наль.
– Видимо, что-то испортилось. – Ричард вздохнул. – Или кэналлийцы напутали, или аптекарь. Мне стало хуже, совсем плохо. Алва приказал выбросить всё, что ты прислал, а потом его слуга принёс другие снадобья.
– И они помогли? – Наль не успокоился, но улыбнулся широко и счастливо. – Ну и отлично! А к аптекарю я к тому больше не пойду… Он мне сразу показался слишком хитрым, но я торопился и надеялся, что он просто умный такой, а он, значит, напортачил. – Он вдруг побледнел. – Дик, ты думаешь, он специально? Я же два раза ходил – купил что было готовое, а потом ещё заказ забирал… Мазь и настойку манионики.
– Вот на неё Алва и вызверился. – И Ричард подумал: "А я чуть не умер". – Он поэтому приказал от тебя записки не передавать.
– Знаешь… – Наль вздохнул снова, на этот раз – тихо и расстроенно. – Я бы на его месте тоже так сделал. – И он продолжил после короткой паузы, не дав Ричарду выразить удивление: – При дворе уже в открытую говорят, что если ты умрёшь у Алвы в доме, его заподозрят в первую очередь.
– Из-за опекунства?
– Нет, ещё раньше начали. Кто-то пошутил – сейчас уже и не узнать кто, а потом всерьёз начали повторять. Это, кажется, давно началось, ещё когда ты сразу после Лаик заболел. А когда простудился, заговорили с новой силой.
– Я этого не знал, – пробормотал Ричард. Конечно, Алва не был обязан отчитываться за свои дела, а делал он всегда только то, что хотел; но то, что Ричард услышал такие новости от Наля, было как-то обидно. Алва даже не спросил мнения Ричарда – по закону это было не обязательно, но всё равно неприятно. От Алвы не стоило ждать ни щепетильности, ни вежливости, ни уважения… Хотя после позорного происшествия с камнем Ричарду казалось, что в каком-то смысле он может доверять эру. В каком-то, наверное, мог. Но не тогда, когда речь шла об управлении имуществом Окделлов.
Или Алва сделал это, чтобы избавить их от налогов, а Ричарда – от вопросов, откуда у него деньги или драгоценные камни? Теперь всё можно было объяснить щедростью опекуна – будто Алва мог получить какую-то выгоду от владений Ричарда; можно было не оправдываться за каждую подачку и принятую помощь перед самим собой и эром Августом. Ричард больше не был виноват в том, что зависит от Алвы. Только в том, что вообще согласился служить убийце отца.
– Я тебя расстроил, – заключил Наль. – Я не хотел, Дик. – Он вдруг потёр грудь стариковским жестом, будто у него заболело сердце. – Пойдём, только не быстро.

Ричард не торопился к эру Августу, ему хотелось успокоить Наля, убедить, что ничего непоправимого не произошло – по крайней мере, не в последнее время, что с ним всё будет в порядке, а Алва – что ж, Ворон всегда творил что ему вздумается, в этот раз ему захотелось получить власть над нищим Надором и сделать его чуть менее нищим. Кто с ним будет спорить? Это ватой набитое пугало, Оллар? Или кардинал-безбожник, который ненавидит Людей Чести и хочет их уничтожить?
– Кто-нибудь возражал? – вяло спросил Ричард, выныривая из невесёлых размышлений.
– А?..
– Ворону кто-нибудь возражал, когда он потребовал отмены налога?
– Меня же там не было… Но я точно знаю, что Манрик был страшно недоволен. Который Леопольд, – зачем-то уточнил Наль. – Но документы уже готовят, значит, Дорак как минимум не против. Дикон, ты с Алвой про это точно не разговаривал?
– Про это – точно нет. – Ричард насупился. – Я с ним вижусь пару раз в неделю.
– Эр Август очень разволновался и попросил меня найти тебя!
– Хорошо, что мы встретились, – улыбнулся Ричард.

Ему удалось приглушить смутные мрачные предчувствия, он ускорил шаги, но вспомнил про Наля и после этого всю дорогу до дома эра Августа сдерживался, чтобы не спешить.

Как же тот переволновался!..
Друг отца выглядел больным и совсем старым, в сумрачном кабинете густо пахло отваром целебных трав.
– Эр Август, – поторопился начать Ричард. – Я ни о чём не просил эра Рокэ! Он сам решил!
– Я знаю, Дикон, знаю, – с грустной улыбкой ответил эр Август. – Садись. Приказать подать вина?
– Нет, спасибо! – Ричард помнил, какой тяжёлой была голова после игры с Эстебаном. – Эр Август, что теперь будет?
– Алва ещё не запретил тебе общаться со мной? – Эр Август казался одиноким и разбитым. – Я знаю, что кэналлийцы перестали передавать тебе записки от Наля.
– Это Алва запретил! Выдумал, что это Наль пытался меня отравить!.. – И Ричард рассказал о своей болезни, признавшись, что от настойки манионики ему сделалось в самом деле худо.
Эр Август выслушал и вздохнул печально, но как будто успокоенно.
– Алва позаботился о том, чтобы тебя вылечить, а после заставил всех думать, что ты теперь принадлежишь ему. Я так и думал, но опасался, что он сделал что-нибудь ещё.
Ричард растерялся – Алва мог сделать что угодно, но вместо этого… Помог ему?
– Когда ему надоест тебя спасать, он тебя уничтожит.
Это Ричард понимал и так, но когда он услышал кошмарную историю Джастина Придда, у него волосы на затылке зашевелились.
– Какой кошмар, – пробормотал он в ужасе. Эр Август, наверное, подумал, что Ричарда испугала подлость Алвы, а Ричард думал совсем о другом: Алва как будто совсем не удивился, когда Ричарду стало плохо. Он знал, что делать, знал, что нужно вытащить камень. Тоже страдал от тайного то ли дара, то ли недуга? Или узнал что-то от этого Джастина? Если они были любовниками, Джастин мог рассказать… У Волн и Ветра это должно быть как-то по-другому, но если бы Алва заранее не знал, в чём дело, то не догадался бы.
Уши горели, и Ричард понадеялся, что эр Август примет это за проявление стыдливости – а не за стыд того, кому есть что скрывать.
– Алва чудовище, Дикон, – безнадёжно напомнил эр Август. – Сейчас он делает вид, что защищает тебя, но на самом деле…
– Он просто упрочил свою власть. – Ричард расстроился и разволновался. Он понимал, что с Алвой придётся поговорить, спросить если не про Джастина, то про Хродгерду – откуда Алва о ней знает?.. – но пока ещё не осознал до конца весь ужас этой необходимости. – Он всегда делает что хочет.
– И он жесток.
Ричард даже не пытался вообразить насколько.
– Я напишу твоей матушке и эру Эйвону, – тихо пообещал эр Август, и Ричард понимал, что эти письма не смогут ничего изменить, только подготовить его родных к худшему. – Слуги Алвы сунут нос в любое письмо, написанное в его доме, поэтому сейчас, пока есть время, можешь написать что-нибудь здесь. – Он указал на бюро, стоявшее у окна: – Можешь отдёрнуть шторы.
– Спасибо! – Ричард с готовностью вскочил.

Что он мог написать?..
О камнях нельзя писать напрямую, но их можно упомянуть, если честно сознаться в игре с Эстебаном. Можно написать, что он не нуждается в деньгах – если эр Август прочтёт, то примет это за заботливую ложь любящего сына. Нужно написать о здоровье и как-то намекнуть, что Алва узнал тайну Ричарда, но не выходило придумать, как именно.
Времени на то, чтобы как следует поразмыслить, не было, и Ричард торопливо начал с нежного приветствия – он ведь в самом деле тосковал по родным.
Он не стал писать ни об игре, ни о камнях, но написал, что эр Рокэ позаботился о нём, распознав болезнь не хуже, чем это могла бы сделать Нэн, которая знает его с рождения. Хотелось как-то выделить эти слова, но Ричард мог только понадеяться, что такой намёк будет понятен матушке – и непонятен всем остальным. Он признался, что услышал об опекунстве и возможной – он не желал обещать того, что ещё не свершилось – отмене налогов от Наля, что Алва его не спрашивал и не предупреждал, но добавил, что когда узнает что-нибудь ещё, постарается написать снова.
Изложив как будто всё, что можно было доверить бумаге, Ричард попросил поцеловать сестёр и помолиться за него и попрощался кратко, но почтительно.

Эр Август почти успел задремать, и Ричарду захотелось уйти, чтобы не утомлять его ещё больше, но эр Август, словно не до конца очнувшись, принялся заново повторять просьбы об осторожности: поменьше оставаться с Алвой наедине, не разговаривать с ним на людях, не доверять ему и не попадаться под пьяную руку. Ричард не мог не вспоминать позорный – но в каком-то смысле волшебный, весь Алва спас его от немыслимой муки – эпизод с камнем, краснел и сопел, взволнованно и недовольно одновременно. Недовольство вызывал у себя он сам – желанием довериться хоть кому-нибудь и почувствовать себя в безопасности в этом огромном, шумном, до ужаса чужом городе.

Попрощавшись с Налем, Ричард погрузился в ощущение мучительного и беспросветного одиночества: его отец погиб, его семья была далеко, его единственный родич не мог даже написать ему записку, а на друге семьи лежал долг столь огромный и страшный, что отвлекать его мелкими переживаниями было бы просто бессовестно.

Паж, принявший у Ричарда плащ, перчатки и шляпу, сказал:
– Соберано хотел вас видеть, но сказал, что если вы устали, то можете идти к себе.
Ричард устал грустить и думать и не обедал, но ему столько нужно было узнать у Алвы, что он заставил себя собраться и бодро спросил:
– Он в кабинете?
Из тени выступил Хуан – наблюдал за Ричардом, не показываясь, вот жуткий тип!
– Я провожу.

Комната на третьем этаже тоже походила на кабинет – может быть, Алва и занимался делами там: стол был завален бумагами; на подставке у стены покоился загадочный музыкальный инструмент, похожий и не похожий на лютню; на маленьком столике ждали своего часа бокалы, корзина с бутылками, круглобокий кувшин и ваза с яблоками.

Когда Ричард вошёл, Алва оглянулся на него от открытого шкафа, велел закрыть дверь и подойти. День выдался тёплый, но в камине ярко горел огонь, а свечей как будто не хватало.
– И расстегните колет, запаритесь. – Сам Алва был в домашнем: чёрная рубашка с распущенным воротом и чёрные штаны, подпоясанные кушаком.
Ричард подчинился, невольно вспомнив историю Джастина и смутившись.
– Вот, смотрите. – Алва вынул из шкафа и открыл перед Ричардом шкатулку, слишком большую, чтобы её можно было назвать футляром для драгоценностей. – Чудесно, не правда ли?
На светлом бархате мерцал отполированный камень, словно светившийся изнутри. В самой сердцевине загадочной тьмы сияла серебристая то ли искра, то ли звезда.
– Это вы, гм, сотворили, – прокомментировал Алва, будто бы смутившись. Глупость, конечно, Алва вряд ли знал, что такое смущение.
Ричард вспыхнул, от стыда хотелось провалиться сквозь землю, но он не мог отвести взгляд от в самом деле чудесного зрелища.
– Я должен вам неприлично много денег, – промурлыкал Алва. – Или хотите забрать камень?
– Вы заплатили мастеру за работу. – Голова шла кругом, словно Ричард успел выпить. – И я… Если бы не вы, этот камень меня бы убил. – На мгновение зажмурившись, Ричард заставил себя взглянуть на Алву: – Вы знали, что со мной происходит.
Тонко очерченные губы растянулись в довольной ухмылке:
– Догадывался.
– Спасибо. Это я ваш должник. И…
– О, вас просветили о том, какие нас теперь связывают отношения? – Алва как будто радовался чему-то, а Ричард не мог понять природу этой радости – злая она или хотя бы беззлобная.
– Вы стали моим опекуном. – Ричард коротко нахмурился. Вздохнул: – Так что деньги вы должны отдать сами себе.
– Какая прелесть, у вас, оказывается, есть чувство юмора. Вы не успели никому проиграться? Задолжать?
– Нет. – Ричард растерялся.
– Значит, я потрачу эту сумму на вас. – Улыбка Алвы сделалась широкой и наглой. – Ваши друзья вас кормили?
– Нет, – неловко признался Ричард. Камень притягивал взгляд, и Ричард не удержался. Он был окружён красотой – страшной, способной убить, причинить боль или принести пользу.
Алва отошёл, чтобы дёрнуть за шнур звонка и приказать подать ужин в малую столовую. Ричард почувствовал себя беззащитным ребёнком, за которого всё решают другие, но сейчас не мог даже возмутиться. Он нуждался в отдыхе, у него не было сил отказываться от заботы, пусть бессердечной.

– Откуда вы знали? – Спрашивать было очень страшно, но необходимо.
Алва не ответил сразу, и Ричард рискнул взглянуть ему в глаза. Они казались совсем тёмными, темнее сапфира.
– Если я вам скажу, вы кому-нибудь разболтаете. Убивать я вас не собираюсь, значит, не стоит и говорить. – Алва улыбнулся вновь, словно это была шутка. – Юноша, вы подавлены, устали или напуганы?..
– Я удивлён, – признался Ричард. – Зачем вы?..
"Вы же не могли просто меня пожалеть? Я не должен верить, что вы станете меня защищать!" – подумал он в отчаянии.
Казалось, Алва всерьёз озадачился ответом и ответил после заметной паузы:
– Я решил, что так будет удобнее. Вас успели напугать?.. Я – чудовище, а теперь ваша судьба и благополучие вашей семьи зависит от меня.
Алва как будто собирался сказать что-то ещё, и Ричард почти перебил его:
– Вы потребовали отмены тройного налога?
Алва вернулся к шкафу, они снова стояли рядом, от этого кружилась голова, было тревожно, но в то же время приятно. Весь мир мог кричать о том, что Алва – враг и воплощение зла, но обманутый проявлением благородства инстинкт было не переубедить: Ричард чувствовал себя в безопасности. Ему было хорошо, хоть и беспокойно, и он понял, что улыбается, несмотря ни на что.
– "Потребовал" – это слишком громкое слово. Я объяснил нашему дорогому тессорию, что ваши дела теперь в моих руках, а меня не за что наказывать и незачем ограничивать в средствах. Нет, Ричард, всё-таки скажите, вы рады или вам страшно? – Улыбка Алвы сделалась хитрой, доброй, почти игривой.
– Вот теперь страшно, – признался Ричард, втайне надеясь, что этот ответ будет приятен Алве. – Вы забавляетесь.
– Разумеется! – Алва весело рассмеялся. – Юноша, неужели вы не видите в этом ничего забавного?..
– Нет, – вздохнул Ричард.
– Это сейчас, – пообещал Алва, словно умудрённый опытом добрый старец. – Вы очень стыдитесь своей особенности?
– Я ни с кем о ней не разговаривал. – Снова Ричарду пришлось вздохнуть, воздух казался слишком горячим, а колет – слишком тёплым. – Стыжусь. Это ведь непристойно.
– Не разговаривали – и не хотели?
– Эр Рокэ, вам что… – Ричард растерялся, не в силах найти подходящее слово.
– Любопытно, – с беспощадностью лекаря произнёс Алва. – Я думал, мне подвернулся скучный надорский юнец, а вы оказались живым чудом… К тому же довольно прочным. Других особенностей у вашего тела нет?
– Я не знаю! – Ричарду сделалось не по себе. Алва что, собрался его изучать?! Это вызывало оторопь и желание убежать и спрятаться – как будто от Алвы можно было спрятаться!.. Но в то же время какая-то нежная, уязвимая, уставшая от одиночества и необходимости скрываться часть души Ричарда полнилась доверием и глупой светлой радостью – во всём мире нашёлся человек достаточно бесстыдный и небрезгливый, чтобы заинтересоваться Ричардом и назвать его чудом.
– Не лгите.
– Вы будете делать записи? Рассказывать кому-то?
– Записи – да. Я завещаю их вам, и если вы сумеете меня пережить, то распорядитесь ими по-своему. Если вы меня опередите, я сделаю так, чтобы о вашем случае узнали сьентифики – о случае, а не об имени. Рассказывать – нет, никому. И даже если расскажу – мне никто не поверит. – Алва тихо рассмеялся. – Это же так нелепо, непристойно и сказочно.
Ричард печально вздохнул.
– Я не могу вам помешать.
– Рад, что вы это понимаете. А помогать будете?
Ричард не хотел ничего обещать этому человеку, про которого точно знал, что он ужасен. Но знать – одно, а чувствовал он совсем другое. Может быть, Алва его околдовал?.. И несчастного Джастина тоже?
– Я… – Ричард посмотрел на сапфир. Тот был в самом деле прекрасен. – Моё тело не производит отходов. Льётся – вода.
Алва потянул носом воздух:
– А когда вы потеете, от вас пахнет болотом?
Ричард задумался.
– Я не замечал…
– Да, сначала вы были ребёнком, потом нюхали коней и соседей по Лаик… Но когда начали гнить заживо – запах был не лучше, чем от любой скверной раны.
Алва не сказал "я вас спас", но Ричард понял намёк. Да, он был обязан Алве жизнью, дважды, должен был быть благодарен и, если бы Алва не был чудовищем, мог бы вполне ему довериться. Довериться очень хотелось, но Ричард понимал, что если он это сделает, его судьба будет страшнее судьбы Джастина Придда, которого просто убили. Рассуждать о выгоде было стыдно – хуже, чем рассказывать о своём тайном позоре, но Ричард не мог не подумать: "Может быть, если я не буду злить Алву, он не причинит вреда моей семье?.."
– Если я позволю вам меня изучать, вы позаботитесь о том, чтобы матушку и сестёр не обижали?.. Прикажете прекратить обыски и проверки? Окделлы получат разрешение оставаться в столице дольше одного дня?
– Путешествие из Надора даже летом – дело сомнительное, но если они решат вас навестить, это можно будет устроить, – отозвался Алва как будто беззаботно. – Ричард. Я знаю, что вы считаете меня врагом и воплощением своего худшего кошмара, но так вышло, что мне удобнее о вас позаботиться, а вы – вы правы – не можете мне помешать. Попробуйте отнестись к этому как к шансу – вы пытаетесь, я вижу, – а не как к трагедии. В Надоре всё очень плохо?
– Ужасно, – признался Ричард. – Мы не можем позволить себе даже не роскошь, а комфорт, потому что это вызывает подозрения у Шроссе, он устраивает допросы и обыски. – Пришлось закрыть глаза и сжать кулаки, чтобы не вспоминать унизительное ощущение беззащитности: олларовские солдаты вели себя так, будто преступниками были все обитатели замка. Даже куры, жившие в западном флигеле. – Мы притворяемся, что не живём, чтобы нас не убивали и не мучали.
– Мне должно быть стыдно? – язвительно поинтересовался Алва.
Ричард открыл глаза и поморгал. Разве Алва не хотел такого существования для семьи мятежника? Разве не служил Олларам и гнусному попу?
– Вам всё равно.
– Чудесный ответ. Будь вы в самом деле нищим, из вас вышел бы хороший актёр – правда, вы бы очень быстро сошли с ума, потому что верили бы во всю чушь, которую произносите со сцены. – Алва засыпал Ричарда словами, словно хотел сменить тему, спрятать от себя чужую беду. – В любом случае, теперь ситуация исправится. Вы рады?
– Да. – Ричард заставил себя посмотреть в беспощадные синие глаза и мельком подумал, что они прекраснее любых сказочных сапфиров – и намного опаснее. Он подумал: "И за это вы сделаете со мной всё, что захотите". Было страшно, грустно и заранее больно, но он не просто признал свою беспомощность. Он согласился вручить себя Алве – и будь что будет.
– Придётся сделать с вами что-нибудь ужасное, – оскалился Алва. – Иначе все решат, что я ударился в благотворительность, а это совершенно недопустимо.
– Что вы сделали с Приддом? – всё-таки вырвалось у Ричарда.
– С которым? – удивился Алва.
– С Джастином.
Стало тихо. Алва отвёл взгляд, посмотрел на сапфир, спросил:
– У вас есть аквамарины?
– Один, размером с вишнёвую косточку.
– Я помешал Джастину умереть, – проговорил Алва медленно, словно принуждая себя. – Он хотел убить себя, пытался – не всерьёз – убить меня, у него не получилось ни то, ни другое, но потом его убили другие.
– Вы послали картину? – у Ричарда дрожали губы.
– Нет. Можешь мне не верить.
Но Ричард уже поверил, а поняв это, пришёл в ужас: он должен был верить не Алве, а эру Августу!!!
– Вы знаете кто?.. – Слова царапали горло, словно были камнями. Ричард прижал руку ко рту, но нет, ему просто показалось, он просто слишком сильно разволновался.
– Я тебе не скажу, – доверительно улыбнулся Алва. – Тебя будут обвинять в таком же падении. Что ты сделаешь?
Ричард не задумывался над этим, но понимал, что Эстебан будет и дальше намекать на унизительную связь. Разрубленный змей, какая же глупость! То, что Алва сделал с Ричардом, было интимнее и непристойнее любого разврата – но это не было развратом. Не было грехом.
Заметив, что Алва пристально разглядывает его, Ричард смутился и пробормотал:
– Это оскорбление. Мне придётся драться.
Алва вздохнул, словно склоняясь перед лицом непреодолимой необходимости:
– Можешь вышутить обидчика, спросив, кому из нас он завидует.
Ричард сглотнул – да он вымолвить это не сможет! Сгорит со стыда!
– Можешь поинтересоваться, в своём ли тот уме, раз рискует задирать того, кого считает любовником, – Алва поморщился, – Первого маршала. Грехи лучше не впутывать – олларианская церковь к мужеложцам относится не хуже, чем эсператистская, это северяне не любят "мужей женовидных", агмы и вариты одинаково. А вы, хвала Чужому, на женщину не похожи.
– Вы тоже, – бездумно произнёс Ричард.
Алва фыркнул:
– Ваша неиспорченность очаровательна, но придётся вам сделаться хоть немного циничнее и лицемернее. Иначе вас сожрут или убьют – и я не узнаю, на что вы ещё способны. – Он казался вдохновенным, Ричарду стоило бы испугаться, но он не мог, убаюканный лестными словами.
Совсем размяк.

Это был удивительный вечер!
Ричард думал, что будет ужинать в одиночестве, но Алва сел с ним за стол, хотя явно не был голоден. Позволил Ричарду расправиться с первым куском печёной курицы и принялся расспрашивать – о состоянии замка, о прегрешениях Шроссе и его подручных, о здоровье родных Ричарда, о том, чего им не хватает. В его вопросах не было заботы – ни искренней, ни напускной. Просто Рокэ Алва был блистателен во всём и, вероятно, собирался сделаться ослепительным и неповторимым опекуном. "Мне что, повезло?" – думал Ричард, запивая еду брусничной водой.
Когда он говорил, Алва слушал очень внимательно, иногда морщился, иногда бранился, но удерживался от колкостей – Ричард понимал это и не мог не испытывать благодарности.
– Придётся нанять управляющего, – заключил Алва. – Замку нужен ремонт, вам нужен дом в столице. – Он прикрыл рот рукой, зевая. – Это всё довольно утомительно, вам повезло, что сейчас нет войны.
Ричарду стало смешно: он должен был бы обидеться на такую надменность, надерзить, но хотел только сказать очередное "спасибо".
– Напишете им завтра. Сообщите о своей печальной участи, предупредите, что я чудовище и верный подданный его величества Фердинанда Оллара.
Ричард непонимающе моргнул.
– Если им есть что прятать, пусть спрячут получше, – терпеливо объяснил Алва. – Рано или поздно сами поймут, что прозябать больше незачем, но пусть всё происходит постепенно.
Ричард улыбнулся.
– У вас много накопилось? – спросил Алва, Ричард не сразу понял, что речь о камнях, а когда понял, помрачнел. – Я не требую их у вас, можете делать что хотите – проигрывать всяким обезьянам, продавать за полцены знакомым мошенникам, называющим себя ювелирами, дарить родственникам и любовницам. Можете отдать мне то, что вам не нужно – что-то я оставлю себе, что-то использую, взамен получите деньги для себя или для семьи.
– Там не так много дорогих…
– Юноша, дело ведь не в их подлинной ценности, а в их происхождении.
Ричард, в который уже раз за вечер, покраснел.
– Я же сказал, что собираюсь вас изучить. Конечно, я хочу знать, на что вы способны.
– Я отдам, – пообещал Ричард с постыдным облегчением. Не торговаться, не прятаться, не беспокоиться, а просто отдавать камни Алве, полагаясь на его – пусть не благородство, но гордыню и тщеславие, – это было бы просто чудесно. Всё же неспособный забыть, откуда берутся камни, Ричард попросил: – Давайте не будем говорить об этом за едой.
Алва ухмыльнулся.
– Учитесь циничности и бесстыдству, а я попробую позаимствовать у вас немного трепетной щепетильности.
"Вы издеваетесь", – подумал Ричард, но обиды не почувствовал. Он вообще не мог выбраться из глупой детской радости, ему казалось, что теперь всё будет хорошо. Если Алва, эта закатная тварь, только с виду похожая на человека, способен на доброе дело – пусть из одного лишь любопытства – может быть, что-нибудь в самом деле может быть хорошо?..

Разговор затянулся, Алва перелистывал темы, словно страницы в неинтересной книге, перескакивал с одного на другое, Ричард никак не мог предугадать следующую реплику. В разговоре с врагом это было опасно, но Алва теперь был не только врагом, но и опекуном – противоречие, достаточно безумное само по себе, и Ричард позволил себе не ждать подвоха и не лицемерить.
Алва спросил, была ли у Ричарда любовница в Надоре, Ричард вспыхнул и отказался говорить, Алва уточнил – "А любовник?..", получил в ответ гневное молчание, коротко рассмеялся и спросил, как они отмечали зимний излом в позапрошлом году.
Ричард не мог понять, есть ли у этого града вопросов какой-то скрытый смысл, следует ли Алва какой-то логике, он просто отвечал или отказывался, рассказывал или говорил "я не помню" – Алва не допытывался и не подозревал Ричарда во лжи. Можно было бы соврать, только чтобы проверить, догадается ли Алва, но тот не спросил ни о чём, о чём Ричарду хотелось бы солгать.

Когда с едой было покончено, они вернулись в кабинет, Алва учил Ричарда пить вино – потрясающее, вспоминал Кэналлоа и перебирал струны гитары, но не пел. Он словно пытался тоже рассказать что-то, но не решался – но разве мог Алва колебаться или думать, что собеседнику неинтересно?
Слегка захмелев, Ричард окончательно поддался очарованию этого человека. Он хотел спросить – о Кэналлоа, о Багряных Землях, но от вина мысли путались и не получалось придумать пристойный и вежливый вопрос.
Он помнил совет эра Августа не попадаться Алве под пьяную руку, но сейчас тот казался благодушным, словно сытый хищник. "Я ведь не ягнёнок, – подумал Ричард хмуро. – Алва сильнее и злее, но я же не жертва".
– Что это вы так надулись? – поинтересовался Алва. А только что казалось, что он смотрит на огонь в камине.
– Вы когда-нибудь чувствовали себя слабым? Беззащитным? – Ричард мысленно обругал себя за бестактность, но он же не мог удержаться.
– Хороший вопрос. – Алва погладил струны, словно гитара была живым существом. – Да, конечно, разумеется. Я человек, Дикон. Об этом мало кто помнит, но когда-то я был ребёнком, невинным, глупым и маленьким.
Ричард невольно улыбнулся и попытался извиниться, но Алва отмахнулся и приказал налить. Кувшин опустел, и Ричард осторожно наполнил его вновь.

Конечно, он напился.
Знал, что нужно остановиться, тянул вино мелкими глотками, но когда Алва запел, забыл обо всём на свете – и об умеренности тоже.
– Штанцлер знает, что я стал вашим опекуном, – задумчиво проговорил Алва, в очередной раз накрыв струны ладонью. – Он вас ругал?
– Нет, – растерялся Ричард. – Он… встревожен.
– Это плохо, – непонятно сказал Алва. – Вы продолжите его слушаться?
Ричард не мог собраться с мыслями, но всё же сообразил, что уже много раз поступал наперекор разумным советам эра Августа – и поступает так прямо сейчас.
– Я его не слушаюсь, – сознался он почти жалобно.
– Очаровательно, – рассмеялся Алва. Тоже захмелел?.. – Арамона записал тебя четвёртым, как тебе удалось?..
– Я победил Йоганна. – Ричард задумался и всё-таки сказал: – Он мог поддаться, а мог просто не подумать. Для них места в списке не имели такого значения… – Он вспомнил, как узнал, что его не возьмут в оруженосцы, и расстроился заново.
– Вот как, – мурлыкнул Алва.

Продолжение разговора утонуло в багряно-фиолетовой дымке. Ричард помнил, что говорил с Алвой обо всём на свете и как будто ничего не смущался. Алва сказал что-то неприличное про отца, но Ричард почему-то не обиделся. Может быть, это что-то было неприличным, но не плохим?..

Проснувшись, Ричард прислушался к своему телу – ему пора было исторгнуть очередной камень, – но не почувствовал ни тяжести, ни желания от неё избавиться.
Кто-то поскрёбся в дверь, и Ричард понял, что его разбудил шум – иначе с чего бы ему было просыпаться в такую рань. Голова гудела, во рту пересохло, и он приказал слуге войти. Тот принёс невыносимо горький отвар, от которого стало как будто получше.
– Соберано упражняется во дворе, – с заметным акцентом произнёс слуга, когда Ричард вернул ему пустую кружку. – Он сказал, что вы можете к нему присоединиться.
Ричард непонимающе моргнул, вспомнил, что вчера Алва говорил про фехтование, резко сел – из глаз посыпались искры, но упускать такое приглашение было нельзя!.. – и заявил:
– Поможете мне умыться.

Вода была слишком тёплой, голова – слишком тяжёлой, но душевное волнение надёжно выдернуло Ричарда из сна. Без колета, едва пригладив волосы, он торопливо сбежал во двор – слуга потрудился сообщить, что тренировочную шпагу ему принесут.
– Эр Рокэ!..
Алва, только что "заколовший" набитый соломой мешок, оглянулся и зевнул, словно недовольный кот.
– Юноша, вы вчера пообещали не называть меня так при свидетелях.
Ричард растерянно осмотрелся – в дверях показался слуга со шпагой.
– Ладно, в этот раз вы не виноваты, но впредь постарайтесь держать себя в руках. – Алва вдруг рассмеялся. – Вы хотя бы помните своё обещание?
– Нет, – признался Ричард.
– А были так обманчиво последовательны. В позицию. – Алва шпагой указал Ричарду, где встать. – Будет очень обидно, но это пойдёт тебе на пользу.

Если бы не это предупреждение, Ричард возненавидел бы своего врага, опекуна и спасителя в шестнадцать раз больше, чем раньше. Алва был совершенно беспощаден. Он заявил, что решил сделать из Ричарда "приличного" фехтовальщика, обругал и Рута, и Арамону, и Эстебана, выбившегося на первое место только потому, что Норберту было всё равно, кого как запишут. Ричард попытался сказать, что Эстебан был лучше в науках, но Алва высмеял его зло и справедливо – талигойцу легко обойти бергера в болтовне, а лаикские менторы наверняка завышали или по меньшей мере не занижали оценки возлюбленному сыну обер-прокурора. С этим нельзя было спорить.
– Сейчас ты его не одолеешь, – очень взвешенно сказал Алва, словно вся его злость разом перенеслась в другой мир. – Поэтому учись.
– Я же здесь, – пробормотал Ричард.

Они упражнялись, пока солнце не отвоевало у них весь двор. Ричард взмок и тяжело дышал, голову то и дело простреливало болью, он страдальчески морщился, но терпел. Даже один урок от первой шпаги Золотых Земель был бесценен, и Ричард не собирался упускать возможность.
– Хватит, – бросил Алва безразлично. – Ты так вымотался, что не запомнишь ничего нового.
Он вдруг шагнул к Ричарду и жадно втянул носом воздух. Задумчиво пробормотал:
– Болото, прелая листва и что-то ещё. Не запах – ощущение.
Ричард невольно вдохнул тоже – и не почувствовал запаха человеческого пота, только густой пряный дух благовоний.
– Вы… – Он понял, что выдал себя, сообразил, что Алва может его убить, но страшно почему-то не было. Всё затмило мучительное, неземное счастье – Ричард не был единственным. Алва тоже как-то отличался от всех остальных людей – его тело было особенным в той же степени.
– Вы оказались наблюдательнее всех моих любовниц, – произнёс Алва интимным тоном, и Ричард поспешно шагнул назад.
– У меня была подсказка.
– Боишься? – Алва улыбнулся.
– Не знаю. Я никому не скажу.
– Тебе нечего рассказывать. – Если Алву и встревожила наблюдательность Ричарда, то сейчас он совершенно успокоился. – "От эра Рокэ пахнет благовониями", – передразнил он грубоватый голос Ричарда. – А чем ещё от меня может пахнуть, я же надушен, как агирнийский шад.
Ричард поймал себя на том, что хочет обнять Алву. Его охватили сочувствие, симпатия, желание как-то помочь… Алва подарил ему это волшебное ощущение не-одиночества, и Ричард хотел сделать то же самое.
– Вы поэтому… – Он не знал, что говорить, как выразить свои чувства – и стоит ли их выражать. Алва всё мог прочесть по его лицу.
– Мы разные, – строго сказал Алва. – Но да, я рад, что ты мне попался.

Раньше Ричард не пользовался большой купальней на первом этаже. Как и в Лаик, вода в бассейне была прохладной, но после тренировки это было приятно.
Алва тоже разделся, чтобы вымыться, и Ричард не позволял себе забыть, что не должен таращиться на эра. Тот был прекрасен, но Ричард ведь не был ни девицей, ни любителем мужчин. Ему просто было любопытно, отличается ли Алва от всех остальных людей. Не очень высокий, гибкий и сильный, но не тяжёлый, он как будто не должен был поражать воображение, а шрамы на спине выглядели просто жутко. У него была бледная гладкая кожа, словно он был ожившей мраморной статуей. Ричард нарочно не вглядывался, но подумал, что Алва как-то удаляет волосы – или это часть его тайных способностей.
Даже старательно отводя глаза, Ричард понял, что сверхъестественная гармония Алвы проявляется только в движении – или в позе. Заставь его встать прямо, вытянув руки вдоль тела, – он покажется вполне обычным. Но когда он двигался, сгибался, наклонял голову, Ричард улавливал то, что раньше не мог осознать – Алва в самом деле был особенным.
Сам он смотрел на Ричарда не скрываясь – тоже пытался увидеть что-то необычное, иногда щурился, иногда хмурился. Иногда даже казалось – Алва хочет прикоснуться, и если бы он заявил о своём желании, Ричард не возразил бы.
Он мог не лгать себе – он позволил бы Алве что угодно. Просто потому, что они оказались сходны своим отличием от всех остальных людей, и потому что Ричарду приятно было и внимание Алвы, и его прикосновения, и потому что Ричард разрешил изучать себя – в любом смысле.
Он не стыдился своей заведомой покорности – где-то очень далеко, за пределами особняка могли найтись люди, которые осудили бы его за такое доверие к убийце отца, но здесь их не было. Ричарда пугала только возможная неискренность Алвы, но ведь тот и не говорил, что Ричард ему нравится – хоть в каком-то смысле. Он потакал своему любопытству и был в этом вполне откровенен. Если то, что он узнавал, радовало его или доставляло ему удовольствие, это вряд ли могло повлиять на его истинное отношение к Ричарду: безусловно надменное и теперь немного покровительственное.

– Успели увидеть что-нибудь интересное? – с каким-то напряжением поинтересовался Алва, когда они уже одевались.
– То, как вы двигаетесь, – признался Ричард. – Как… хищное животное. Очень плавно и всегда готовы нападать или защищаться.
Алва хмыкнул, словно ответ вызвал у него противоречивые чувства.
– Вы вполне наблюдательны. И неприлично костлявы для молодого человека из дома Скал. – Он недовольно поджал губы, словно копируя гримасу какой-то женщины. – И вам придётся научиться двигаться так же, как я.
– И тоже всегда быть готовым к сражению?
– Да. – Алва усмехнулся и стал похож на самого себя, но всё же не совсем. Что-то неуловимо изменилось, Ричард не мог понять что. – Звучит мрачно, но постоянная готовность к бою не лишит вас радостей жизни. Если вы сами от них не откажетесь. – Усмешка превратилась в ухмылку, намекающую на непристойность, и Ричард поторопился отвести взгляд. Нет, если он будет всё время таращиться на Алву, он… Он не сможет смотреть ни на кого другого. Даже на её величество.
– Я что-то сказал вчера?
– Вы наговорили змееву прорву глупостей, и я даже кое-что запомнил. Если не передумали поделиться своими сокровищами, приходите в мой кабинет после завтрака.
– Который с кабаньими головами? – хмуро спросил Ричард.
– Да. Они вам не нравятся, но, поверьте, это просто трофеи, не имеющие отношения к вашему гербу. Вы когда-нибудь охотились на воронов?
– Нет. И на ворон не охотился. – Ричард помолчал и добавил: – Я ни на кого не охотился. Мог погнаться, чтобы разглядеть получше, но хватать было нельзя.
– Почему?
– Они ведь грязные. С паразитами.
Алва рассмеялся и сказал:
– Надо обязательно научить вас охотиться на пауканов. Напомните при случае.
– Они кусаются? – поинтересовался Ричард.
– Да, но неопасно. Это не "радужная смерть" – в самом деле ядовитая тварь из Багряных Земель. – Алва вздохнул, словно вдруг загрустил – мог ли он вообще грустить?.. – О ядах вы тоже ничего не знаете?
– Очень мало, – признался Ричард.
– Придётся всему вас научить. Знаете, пример Хродгерды совершенно не обнадёживает, но мне всё же любопытно, как долго вам удастся прожить, если вы не погибнете от какой-нибудь глупости, вроде неравной дуэли, яда или наёмных убийц. – Теперь Алва улыбался, и Ричард взглянул на него, чтобы убедиться. – Вам нравится читать?
– Да.
– Прекрасно. – Алва был как будто в самом деле очень доволен, а Ричард чувствовал нечто подозрительно похожее на счастье.
Словно он всегда и везде был чужим – и это была почти правда, он прятался даже в Надоре, там, где должен был быть его дом – а теперь нашёл место или, точнее, человека, с которым можно было не скрываться, для которого позорная тайна Ричарда была не просто любопытным, но в какой-то мере понятным явлением. Необычным, но не противным.

Собирать камни было страшновато. Их скопилось так много!.. Самые большие и ценные, конечно, появились уже в этом доме, но Ричард понял, что ему не в чем отнести их к Алве. Попросить мешок? Ведро? Их было больше трёхсот. Самые маленькие были меньше пшеничного зерна, но хватало и крупных.
Оставив всю эту кучу на столе, Ричард почти бегом добрался до кабинета Алвы.

– Эр Рокэ… – начал он с порога и, прикусив язык, огляделся. Алва, к счастью, был один.
– Да, юноша, – процедил он с напускным гневом.
– Их слишком много. Вы можете пойти со мной?
– Приглашаете меня в свою спальню, – промурлыкал Алва, и Ричард невольно усмехнулся – он не сомневался, что Алва шутит. – Берегитесь. – Тот вдруг сменил тон. – Если вы так улыбнётесь Эстебану, он наговорит вам ещё больше гадостей.
– Он наговорит их в любом случае. – Ричард поймал себя на странном двойственном чувстве: его раздражал назойливый противник, уверенный в своём превосходстве, но сейчас Ричард не испытывал этого раздражения, словно всё его существо сосредоточилось на чём-то другом. Ричард неуверенно взглянул на Алву.
Тот посмотрел на бумагу, которую держал в руках, отложил её и придавил шкатулкой.
– Идём.

Всё-таки Ричард смутился. Противная дрожь, ощущение пугающей неуверенности, страх позора и мучительный стыд нагнали его, когда Алва уже разглядывал разложенные на столе камни.
– Они причинили тебе боль? – Странно, что он спросил именно об этом.
– Некоторые. Я боюсь пораниться, – признался Ричард, – хотя это никогда не происходило.
– Эта шерла выглядит довольно острой. – Алва указал на продолговатый розовый камень.
Поддавшись стыду, Ричард судорожно вздохнул, почти всхлипнул.
– Когда они появляются, я чувствую так, будто они могут поранить.
– А потом?..
– Ощущение быстро проходит. – Ричард весь горел от нестерпимой неловкости. – И когда вы… – Снова пришлось резко вздохнуть.
– Иди сюда, – приказал Алва, а когда Ричард приблизился, бесцеремонно взял его руку и сжал в своей. – Говори.
– Когда вы вынули из меня тот камень, мне не было больно. Вы… заколдовали меня?
– Если и да, то не знаю, как повторить эффект. – Мягкая улыбка мелькнула на таком надменном обычно лице. – Может быть, если не давать тебе яд, это и не понадобится.
Увы!
Ричард содрогнулся от резкого спазма в животе. Словно камни отозвались на желание Алвы. Их было много, это чувствовалось заранее, но они всё-таки были не такими огромными, как тот сапфир.
– Что, прямо сейчас? – нахмурился Алва.
– Мне нужно выйти.
– Зачем. Ты же ничего не испачкаешь, если сделаешь это здесь.
– Вы хотите?..
– Увидеть. Если позволишь – прикоснуться.
Ричард ушам своим не верил.
– Вам не противно?
– Нет. Мне любопытно. Я запру дверь. Ты можешь раздеться и показать?
Если бы от стыда можно было в самом деле сгореть, Ричард уже превратился бы в пепел. Он зажмурился – было очень страшно, хотя Алва ещё в прошлый раз доказал, что бояться нечего. Алва как раз отвернулся, чтобы запереть дверь, Ричард начал развязывать штаны, пошатнулся от очередного спазма – Создатель, да что ж там такое?.. – и Алва вернулся, чтобы то ли помочь, то ли уронить его в ту же удобную, но абсолютно непристойную позу, что и в прошлый раз.
– Мази нет, – предупредил он. Ричарду послышалось – ласково.
Он хотел сказать, что в этот раз всё не так плохо, но лишился дара речи, когда понял, что Алва спустил с него штаны и раздвинул ягодицы.
Какой позор!
Но в то же время – разве делали они что-то скверное?
– Можно потрогать? – с искренним любопытством спросил Алва.
Ричард дёрнулся, не зная, что ответить, Алва принял это за разрешение, и тело Ричарда подчинилось чужому желанию – он чувствовал необъяснимое, но приятное давление даже там, где Алва его не касался, мышцы расслабились без приказа разума, и в руку Алве выскользнул первый камень.
– Чудесно, но это ведь не всё, – промурлыкал Алва, откладывая камень.
"Пощадите!" – хотелось заорать Ричарду, но в то же время он упивался тайным извращённым наслаждением – его секрет, интимный, стыдный, о котором никому нельзя было рассказать, сделался предметом интереса другого человека, и интереса не злого, хотя сам этот человек был жестоким чудовищем.
Утопив лицо в покрывале, Ричард всхлипнул и позволил себе раскрыться. Камни устремились наружу – их не нужно было выталкивать, они словно обладали собственной волей. Алва собрал их, но не отвлёкся и попросил Ричарда не вскакивать – он хотел рассмотреть отверстие.
Ричард терпел и страдал от непристойности ситуации. Зачем Алве было разглядывать его зад, пока тот не делал ничего особенного?! Что там можно было увидеть?
Алва ответил на незаданный вопрос:
– У девственников и у тех, кто предаётся гайифскому греху или засовывает в себя что-нибудь, анусы выглядят по-разному. Ты податлив, но всякий опытный врач без сомнений заявит, что тут ты безгрешен. – Алва подобрал камни и поднялся на ноги, Ричард принял это за разрешение подтянуть штаны и вскочить – так быстро, как у него получилось. Голова шла кругом.
– Это много? – Алва безмятежно выкладывал на стол камни. Их было девять, все разной формы и цвета, размером с куриное яйцо, чуть больше или чуть меньше. Ричард сразу опознал карас и сапфир, а в остальные не вглядывался. Они принадлежали Алве, Ричард не хотел даже смотреть на них.
– Да. Очень.
– Берилл, рубин, два аквамарина – ты же не мог их создать потому, что я спросил?..
– Не знаю, – признался Ричард.
– И тебе не больно?
– Нет. Было неудобно, когда они только появились, но потом – нет.
– Карас довольно крупный. – Алва без тени брезгливости взвесил его на ладони. А потом – Разрубленный змей! – поднял, чтобы понюхать. – Даже болотом не пахнет. Почему ты так дёргаешься?.. Ты что, совсем не гордишься?
– Совсем. – Растерянность была лучше невыносимого смущения, но ей нельзя было поддаться сознательно.
Алва вздохнул, будто бы с сожалением.
– Я их вымою, – сказал Ричард.
– Это излишне, но я не стану тебе мешать. А тебе противно их трогать? Тебе кажется, что они скверно пахнут?
– Нет. – Ричард сам удивился. – Мне стыдно от того, как они появляются, но сами по себе – это просто камни.
– Но с каждым связано воспоминание о неловкости и тайне? – Любопытство Алвы казалось чересчур жадным, пугающим.
"Зачем вы спрашиваете?.. Какого зверя хотите накормить ответом?"
Ричард принудил себя сказать:
– Да.
– Попробуй думать о чём-нибудь другом. Ты ни один из них не видел обработанным?
– Только сапфир.
– Ага! – обрадовался Алва. – Ты просто не понимаешь, что порождаешь нечто прекрасное.
– Я не порождаю, – почти всхлипнул Ричард. – Оно появляется.
– Ладно, – неожиданно мягко согласился Алва. – Позволяешь появляться прекрасным вещам.
– Они появляются, – повторил Ричард. – Я не могу ни помочь им, ни помешать.
– Надо выяснить, возможно ли это. – Снова Алва был охвачен вдохновением и не скрывал это. Ричарду было страшно – что ещё придумает этот безумец? – и стыдно, но его вновь, словно нежное одеяло, окутывало ощущение безопасности. Что бы Алва ни задумал, он не станет ломать свою игрушку.
Её могли захотеть сломать другие.

Пока Ричард мыл – это помогло ему немного успокоиться – новые камни, Алва рассматривал прочие.
– Кое-что придётся продать, – поделился он, когда Ричард вернулся. – Мне не нужно столько.
Ричард вздохнул. Он вообще не хотел об этом думать.
– Мне пришла в голову одна забавная мысль. – Алва ядовито усмехнулся. – Ваш зад, Ричард, чище многих ртов. Неужели даже эта мысль совсем не добавляет вам гордости?
А об этом – тем более.
– Вы должны были привыкнуть к себе. Или уже умереть от стыда.
– Я привык, – почти не соврал Ричард. – Просто… я никогда и ни с кем это не обсуждал, никто не хвалил камни, будто я их сделал… – Ему показалось, что он жалуется, и он перестал.
– Это было завораживающее зрелище, – задумчиво проговорил Алва. – И ощущение… Что вы чувствовали?
Ричард опустил взгляд и не без труда подавил желание зажмуриться.
– Мягкое давление. Даже там, где вы не касались. Вы хотели их получить, и они подчинились. – Он вдохнул, словно перед прыжком в воду, заставил себя взглянуть на Алву и закончил: – И я – моё тело – тоже подчинилось.
– Я надеюсь, что ты научишься не испытывать отвращения к самому себе. Я знаком с этим чувством и считаю его довольно неудобным.
– Вы?!
Алва надменно усмехнулся.
– Мне удалось с ним справиться.
"У меня никогда не получится, – безнадёжно подумал Ричард. – Я не могу фехтовать, как Алва. Не могу думать, как он".

Алва словно ощупал его взглядом, в чём-то убедился и дёрнул шнур звонка. Через закрытую дверь велел дежурному пажу позвать домоправителя, указал Ричарду на кресло и пообещал:
– Я обо всём позабочусь.
Оставалось только поверить и подчиниться – спорить было и поздно, и бесполезно.
Хуану Алва приказал забрать камни в хранилище, рассортировать и оценить. Хуан поклонился, не проявив ни малейшего удивления и ни о чём не спрашивая.
– Если не хотите пронаблюдать, можете написать письмо в библиотеке. – Алва обращался к Ричарду, будто отвечал на незаданный вопрос или просьбу.
Ричард не без труда вспомнил, о каком письме идёт речь, и понял, что волнение утомило его едва ли не до полного бессилия. Всё же он заставил себя подняться, а выйдя из комнаты, почувствовал облегчение – не видя камней, проще было не думать ни о них, ни о том, как Ричард их получил.

Уже в библиотеке, набросав черновик письма, Ричард сообразил – если бы он был один, когда из него выходили сегодняшние камни, то страдал от боли. Он всегда чувствовал их размер и форму. Объяснение этому было только одно – загадочная сила Алвы, наверняка связанная с его тайной особенностью.
Ричард улыбнулся – приятно было бы пообещать себе, что однажды он узнает секрет Алвы так же хорошо, как тот знал его собственный. Но в этом ведь не было необходимости – он уже знал, что Алва не такой, как все.
Говорят, что нельзя поминать тварей, иначе они услышат и явятся. Об Алве, видимо, нельзя было даже думать – скрипнула, открываясь, дверь.
– О, вы взяли себя в руки, – насмешливо сказал Алва. – Я хотел спросить кое о чём, но рискую сбить вас с мысли.
– Я написал черновик. Вы не собьёте.
– Тебе были неприятны – противны или страшны – мои прикосновения? – Алва был серьёзен. О другом человеке можно было бы подумать, что он опасается услышать "да", но это ведь был Алва.
– Нет, – уверенно ответил Ричард. – Прикосновения – нет. Просто мне стыдно.
– Это объяснимо. После того, как закончишь с письмом, подумай над тем, что нужно тебе и сёстрам в первую очередь.
Ричард измученно вздохнул – им нужно было всё! Они не могли позволить себе ничего хорошего, ведь люди полковника Шроссе каждый раз перетряхивали весь замок и во всём искали "доказательства новых преступлений против короны". В Лаик Ричард злился на матушку за то, что покупала мало книг и не разрешала эру Эйвону привозить из Ларака больше одной за раз, а теперь понял, что даже новый учебник арифметики стал бы для Шроссе поводом превратить очередной доклад в донос.
– В первую очередь, – напомнил Алва. – О серьёзных вещах можешь не думать – но они должны понять, что всё переменилось.
– Книги. Платья. Наряды для верховой езды и прогулок, – пробормотал Ричард. – Но я ведь не знаю размеров.
– Это не страшно. Не куклы?
Ричард задумался – он не играл с сёстрами. То есть они могли дурачиться все вместе, пересказывать друг другу легенды и сказки, забывая подробности и выдумывая новые, но у Дейдри и Эдит были какие-то свои тайные, почти ритуальные посиделки в детской. Айрис рано забросила кукол. Врач рекомендовал ей проводить больше времени на свежем воздухе, и они с Ричардом могли гулять целыми днями.
– Айрис в них уже не играет, а Дейдри и Эдит… – Ричард замялся. – Я не знаю, какие им нравятся.
Алва кивнул, прищурился на Ричарда:
– Ты так осторожно говоришь. Тоже не веришь?
– Извините. – Ричард привык к нищете и трауру. Они ему не нравились, но он уже почти не помнил, что можно жить по-другому.
– Извиняю, – с нарочитой церемонностью ответил Алва. – Пиши письмо. И да, можешь запечатать, но помни, что в него может сунуться какой-нибудь любопытный нос уже в замке.
Ричард открыл рот. Закрыл. Алва смотрел на него, ожидая реплики, и Ричард снова почувствовал это мягкое давление – словно Алва гладил его сердце кончиками пальцев, это было тревожно, но не больно.
– Вчера Эр Август разрешил мне написать матушке.
– Можешь повториться, – безразлично отозвался Алва. – Надо же, старый трус не отказал вам от дома.
– Эр Рокэ!
– Что? Расскажешь мне, какой ваш эр Август замечательный?
Ричард понимал, что не сможет. Теперь Алва давил сильнее, словно пытался подмять в шуточной борьбе, не навредив серьёзно.
– Вы всё равно не поймёте! – Ричард отвернулся.
– Прекрасно, юноша. Продолжайте в том же духе.
Короткая пикировка, хоть и не была равной, отогнала воспоминания о стыде, и Ричард сумел довести письмо до ума и переписать начисто, не отвлекаясь.

Если бы он не был Окделлом и сыном Эгмонта, он, наверное, был бы очень счастлив, что его эром и опекуном стал Рокэ Алва, ослепительный и непобедимый Кэналлийский Ворон.
Ричард радовался окончанию издевательств над его семьёй, но до настоящего благополучия – и уж тем более до счастья – было немыслимо далеко.

Когда Эстебан в следующий раз намекнул на то, что Ричард спит с Алвой, Ричард расхохотался ему в лицо.

Это случилось в королевском парке, куда Фердинанд вытащил на прогулку весь двор. Он был совершенно прав – погода стояла чудесная, но довольны были не все, а Алва так развеселился, что забыл отправить Ричарда домой. Килеан-ур-Ломбах пробился поближе к королю – к голове процессии, оставив оруженосца в далёком тылу. Как-то само собой вышло, что туда же оттеснили и Валентина, и Эдварда, и Северина. И, разумеется, Ричарда.
Без Алвы и в такой толпе было как-то неуютно, но Ричард любовался садом и следил только за тем, чтобы не наступить в лужу – утром пролился замечательный короткий дождь – и никого не задеть.
Король не торопился, и процессия то и дело останавливалась, но пока величества наслаждались видом или вели светские беседы, все остальные должны были ждать там, где оказались.

На узкой тропинке, где колонна растянулась сильнее всего, Эстебан довольно громко поинтересовался у Северина, который стоял рядом с Ричардом, чем пахнет Окделл.
– Благовониями! – заявил Северин. – Довольно приятно.
Ричард подумал, что они чудовищные идиоты. Алва тренировал его всего несколько дней, но учил не выпендриваться, а убивать и защищаться. Ричард пытался перенять не только умение убивать, но и готовность. Слушал жестокие шутки Алвы и запоминал их, даже понимая, что никогда не повторит, даже если сумеет переделать под себя, и вот теперь слышал, как два его лаикских врага впустую тратят слова и силы. Если они хотели причинить вред, им следовало выбрать другое место и время. И, пожалуй, другой повод.
– Неудивительно, что герцог Алва заботится о своём питомце. Вы, Ричард, даже выглядеть стали лучше.
– Это комплимент? – сурово, потому что безразлично у него не получилось, поинтересовался Ричард.
– Ну что вы, разве я могу покуситься на что-то, что принадлежит господину Первому маршалу. – Эстебан гнусно ухмыльнулся. – Вы его подопечный и воспитанник. Скажите, чему он вас учит? Его устраивают ваши успехи?
Ричард смотрел на Эстебана и не мог не вспоминать вопрос, предложенный Алвой – "Кому вы завидуете, сударь, мне или господину Первому маршалу?"
Эстебан истекал завистью и сочился желанием убить.
Ричард открыл рот, тупица Северин выпучил глаза и театральным шёпотом прочитал:
– Неужто да?!
И Ричард не выдержал. Так ржать в присутствии короля и придворных было просто неприлично, на Ричарда начали оглядываться, а он ничего не мог с собой сделать – только прикрыть рот и давиться смехом.
– Маркизу Сабве удалось развеселить герцога Окделла, – без выражения сообщил Придд в ответ на чей-то немой вопрос. – Он очень старался.
Ричард понял, что Придд пошутил тоже – и не над ним, а над Эстебаном, и смог наконец успокоиться.
Удивлённый шорох стих, не докатившись до головы процессии, которая как раз сдвинулась с места, чтобы вывернуть на сравнительно широкую площадку с фонтаном. Все принялись лихорадочно перестраиваться, стараясь и подобраться поближе к королю, и вести себя пристойно. Ричарду хотелось взглянуть на её величество, но он опасался привлечь к себе слишком много внимания и отстал, позволив остальным проскочить вперёд.

Обогнув клумбу, сейчас красовавшуюся примулами и тюльпанами, колонна распалась на несколько ручейков, и Ричард растерялся – где искать Алву?.. Он побрёл за Валентином, надеясь высмотреть эра, когда все окончательно разойдутся, но не мог разглядеть невысокую фигуру в чёрном за разряженными придворными.
Алва сам окликнул его, дождавшись у декоративной вишни с куполообразной кроной – будто специально прятался.
– Монсеньор! – вырвалось у Ричарда, который уже думал, что придётся обежать весь сад, задавать вопросы, выглядеть глупо – и получить выговор ни за что.
Рядом кто-то рассмеялся – Северин. Ричард бросил на него уничтожающий взгляд и поспешил к эру.
– Как вам весенний сад, юноша? – светски поинтересовался Алва.
– Очень красиво. – Ричард понял, что покраснел, хотя смущаться было как будто нечего.
– В Надоре сейчас ещё холодно? – Алва смотрел мимо Ричарда – на кого?..
– Да, монсеньор. – Ричард приготовился процитировать главу из учебника по землеописанию, но Алва жестом приказал молчать, а потом поманил за собой. Ричард подобрался, ожидая – чего угодно, но оказалось, что Алва просто хотел пройти другой дорогой и показать Ричарду летнюю галерею, через которую можно было попасть из сада во внешний двор, не проходя через центр дворца.
– Вы любите цветы? – поинтересовался он, пока им подводили лошадей. Ричард растерялся, не ответил, а по дороге Алва заговорил о списке известных ядов, который Ричард зубрил последние дня три: что вызывает лихорадку, что – резкую боль в животе, что можно опознать по болезненной сыпи на руках и ногах, что добавляют в духи и притирания, чтобы у жертвы ссохлись лёгкие?
Ричард отвечал не очень быстро, но Алва не бранил его, два раза поправил и остался как будто доволен, но всё равно спросил злым голосом:
– Вы что, решили помириться с младшим Колиньяром?
– Нет. – Невольная улыбка сразу погасла под суровым взглядом Алвы. – Он сказал глупость, я рассмеялся. Граф Васспард добил его метким комментарием. – Ричард коротко вздохнул – жаль, что они с Валентином не подружились в Лаик. Ему казалось, что теперь для этого слишком поздно – Люди Чести не могли рисковать, разговаривая с подопечным Кэналлийского Ворона.
– Как вы отреагируете, если младший Колиньяр вдруг сделается дружелюбен и добросердечен? – холодно спросил этот самый Ворон.
– Не поверю, ведь это будет значить, что он замыслил новую подлость. – Ричард пожал плечами.
Алва кивнул и как будто задумался о чём-то другом.

В особняке Алву ждал помощник ювелира, доставивший очередной заказ. Ричарда не отпускали, так что он пошёл следом. В кабинете Алва откинул крышку плоского футляра, усмехнулся и жестом предложил Ричарду взглянуть: на атласной подкладке переливался мягким светом гарнитур из янтаря разных оттенков, полированные золотые бусины притягивали внимание блеском и подчёркивали природную красоту камней. Подвесками служили крупные тёмные камешки, и Ричард вспыхнул, узнав их. Это был тот самый "контрабандный" янтарь.

– Я подумал, Марианне приятно будет получить что-нибудь в этом роде, – промурлыкал Алва, когда подмастерье уже ушёл. – Отвезёте ей подарок. И букет, его сейчас срежут.
Алва написал короткую записку; Ричард хотел спросить, когда он должен вернуться, но не решился – раз Алва не сказал, что он может задержаться в салоне прелестницы, значит, вернуться следовало сразу.

Вместо Баловника для него оседлали злонравного – хоть и не такого бешеного, как Моро, – мориска; позади на лошади попроще – и всё равно лучше Баловника!.. – ехал Антонио с закрытой корзиной, в которой прятались коварные тигровые лилии.
Их видели, на них таращились – завтра вся столица будет знать, что оруженосец Ворона ухаживает за Марианной Капуль-Гизайль. "И эр Август тоже", – подумал Ричард, спешиваясь во дворе. Футляр и записку нужно было передать "в прелестные ручки баронессы".

В большой гостиной уже толпились гости, Ричард не знал, как сказать баронессе, что должен передать послание, но она догадалась сама. Приказала поставить цветы в её будуаре, взяла Ричарда под руку, при всех промурлыкала: "Вы хотите мне что-то сказать", – и увлекла за собой.

Когда они остались наедине в маленькой комнате, Марианна уставилась на Ричарда бездонными глазами, он почти совсем растерялся и торопливо сказал:
– Господин Первый маршал велел передать вам это. – Он отдал ей футляр и записку.
– Как мило с его стороны. – Голос баронессы тёк, словно мёд, Ричард чувствовал себя мухой, но очень благовоспитанной – больше всего он опасался сделать что-нибудь не так. Сглупить, проявить слишком большой интерес к низкому вырезу платья или высказаться недостаточно учтиво. Никто никогда не учил его вести себя с куртизанками, он не был влюблён, Марианна была прекрасна, но совсем ему не нравилась!..
Она отложила футляр на столик, усадила Ричарда, вызвала слугу и приказала принести вино и закуски.
– Только не наедайтесь, – заговорщически прошептала Марианна, скроив премилую "многозначительную" гримаску, – обед скоро подадут, а он обещает быть просто волшебным. Коко перевёл с древнегальтарского рецепт праздничного пирога и приказал изменить так, чтобы можно было приготовить из нынешних продуктов. – Она рассмеялась, и в комнате сделалось как будто светлее. – Каково, а?
Ричард только улыбнулся – да, на обед он мог остаться. Алва не запрещал ему есть вне дома. Пока что.
Марианна пробежала взглядом записку, бросила на Ричарда тёплый, почти ласковый взгляд, потом попросила открыть футляр. Ричард подцепил крючок пальцем, повернул так, чтобы Марианна сразу увидела подарок, и поднял крышку.
– Ах! – всплеснула она руками. – Герцог Алва безумно щедр. И какая красота… Вас называют Повелителем Скал, вы знаете, что это за камни?
– Это не совсем камни, – улыбнулся Ричард. – Сьентифики утверждают, что янтарь – это застывшая смола. Оранжевый копают в Ренквахе – если отваживаются, красный и желтовато-молочный – собирают в Придде и Фукиане.
– А самый тёмный привозят из Северной Марагоны. – Марианна вздохнула и улыбнулась. – Чтобы послать мне это, господину Первому маршалу пришлось испросить королевского дозволения. Я польщена. Вы скажете ему, что я улыбалась?
Они сидели так близко, что Ричард чувствовал запах её духов – розы и апельсин?.. Это было почти непристойно, но очень приятно.
– Если он спросит.
Марианна подалась к Ричарду, её улыбка сделалась совсем уж откровенной и немного хищной:
– И даже если не спросит, вы скажете ему, что я счастлива получить такой подарок.
Её лицо было прямо перед лицом Ричарда, и он, чтобы не чувствовать подарком себя, сам наклонился, чтобы поцеловать её.
– А вы нравитесь мне ещё больше, – рассмеялась Марианна, когда Ричард отстранился, страшно смутившись невинного прикосновения. Это была неправда, но Ричард уже не мог вынырнуть из обволакивающего облака продажной похоти.

В спальне, помогая Марианне раздеться, он подумал, что гарнитур – плата за этот вечер, жаркий и сладостный.
Подчиняясь умелым ласкам, неловко изучая свою прекрасную учительницу, Ричард не мог избавиться от мысли, что всё это – не просто урок или непрошенный подарок, а очередная пощёчина всем богачам Олларии. Словно Алва, отправив оруженосца в постель самой дорогой куртизанки, крикнул всем остальным: "Вы не можете себе этого позволить, скупцы!"
Покрывая поцелуями шею и грудь Марианны, Ричард знал, что пьёт чужое вино, но не мог отказаться.
Он забылся, только когда она, опрокинув его на спину, уселась верхом и потёрлась – всего лишь потёрлась – своими нежными лепестками о его ствол.
– Вы прекрасны, – пробормотал Ричард, любуясь этой женщиной. Сейчас он не думал ни о чём и ни о ком больше.
– Рада, что вы заметили, – рассмеялась Марианна. – Вы тоже.
Любовь для неё была искусством – танцем, песней, спектаклем. Даже плавясь в огне телесной страсти, Ричард смутно помнил об этом и потому сумел опрокинуться в своё наслаждение не слишком быстро, успел полюбоваться на прелестную Марианну.

Он думал, что должен будет уйти после первой схватки – он и так похитил Марианну у гостей, но она удержала его.
– Я обещала вам обед, – промурлыкала она. – Но одеваться и идти в столовую необязательно.
Есть в постели было неудобно, но смешно, пирог в самом деле оказался удивительным – такого не готовили даже у Алвы, и эта безобидная шалость растопила недоверие Ричарда. Он позволил себе не думать о том, что оказался в объятиях Марианны по чужой прихоти, и уже по собственной воле остался с ней до утра.

Он подскочил ни свет ни заря, чтобы хотя бы попробовать застать Алву, но Марианна запретила ему спешить и сказала, что если Ричард приедет слишком рано, Алва решит, будто его плохо приняли.
– К тому же я должна написать ответ, – сообщила Марианна с таким лицом, словно собиралась в подробностях рассказать Алве, что и как они делали.

Она писала недолго, но Ричард успел смутиться и оставался в этом неудобном настроении, даже столкнувшись во дворе особняка Алвы с Эстебаном – тот, вероятно, привёз пакет от Килеана-ур-Ломбаха и собирался уехать.
– Доброе утро, маркиз, – пробурчал Ричард. Ему не хотелось, чтобы Эстебан разглядывал его и вообще видел.
– Доброе утро, герцог! – просиял Эстебан. – Вчера у вас было прекрасное настроение, а сегодня такой хмурый вид. – Он покосился на слуг и явно решил не развивать мысль, а его рыжий линарец начал нервно приплясывать. – Вы обещали, что выпьете со мной, но не назвали ни даты, ни места.
– Я не могу располагать собой. – Ричард спешился. Теперь, чтобы смотреть на Эстебана, пришлось задрать голову.
– Соберано вас ждёт, – сообщил Пако.
– Прошу меня извинить, – не без злорадства сказал Ричард Эстебану и поторопился скрыться в доме. Если бы не кэналлийцы, наверняка услышал бы какую-нибудь непристойность.

Алва был у себя и встретил Ричарда в домашнем: чёрный халат из тяжёлого атласа, вышитый птицами и ветвями, схвачен синим кушаком, на ногах – морисские туфли без задников.
– Судя по вашему лицу, с Колиньяром вы не разминулись, – зевнул Алва. Он сидел в кресле у маленького столика, над чашкой шадди.
Ричард вздохнул и хотел отдать ответ баронессы, но Алва махнул рукой: положи на стол.
– Вас кормили?
– Да.
– Вы выспались? – Алва заломил бровь, словно ожидал лжи, и Ричард сказал правду:
– Нет.
– В таком случае можете отправляться спать. Или выпить со мной шадди и спуститься в оружейную галерею – на улице уже слишком солнечно.
Ричард широко улыбнулся. Ему совсем не хотелось шадди, но он радовался, что не пропустил тренировку.

– Вчера Эстебан вас рассмешил, – задумчиво сказал Алва, когда Ричард уже сидел напротив него – близко, но всё же не интимно близко – тоже с чашечкой. – Сегодня – расстроил. Будь вы дамой, можно было бы заподозрить его в неумелых ухаживаниях.
– Они цеплялись ко мне ещё раньше, – пробормотал Ричард, глядя вниз. – Я, чтобы отделаться, пообещал выпить с Эстебаном, он напомнил мне об этом.
– Значит, выпейте, – беззаботно отозвался Алва. – Травить он вас станет вряд ли, ему нужно, чтобы вы вызвали его на дуэль или напали сами.
– Зачем он приезжал? – спросил Ричард.
– Возможно, он рассчитывал увидеть или услышать что-нибудь интересное. Но поводом послужило скучное письмо от вашего друга Килеана-ур-Ломбаха. – Алва сдержанно зевнул, поставил чашечку и потянулся. Ричард, не удержавшись, наблюдал за ним. – С тессорием я, конечно, поговорю, но Людвиг мог бы сделать это сам. Как вам Марианна?
Ричард вспыхнул, Алва рассмеялся снова.
– Ей понравился подарок.
Алва поймал взгляд Ричарда и непонятно прищурился.
– Я спрашиваю о вас.
Ричард вздохнул: эр Август говорил, что Килеан-ур-Ломбах любит Марианну, и если это было правдой, его должно было оскорблять количество любовников прелестницы – но она ведь зарабатывала этим?
– Вы ей заплатили, чтобы она… сделала то, что сделала?
– Нет. – Алва откинулся в кресле, скрестив руки на груди, и Ричард понял, что сорочки под халатом нет. – Я написал ей, что она вольна выбирать, что вы – не Килеан, а она ничем мне не обязана.
– Тогда зачем вы?..
– У меня были свои причины. Итак, вы понравились баронессе, а она – вам?
– Да, – соврал Ричард. Ему понравилась жгучая радость, которую пьют всем телом, понравилось ощущение чужой плоти, запах духов и разгорячённого тела, даже солоноватый вкус любовного нектара, но он не хотел эту женщину и не любил её. Ему было бы, пожалуй, всё равно, если бы она исчезла или не существовала вовсе.
Алва резко поднялся, подошёл к письменному столу, вскрыл письмо Марианны и словно забыл о существовании Ричарда.
– Вам не удалось обмануть баронессу, вам не удастся обмануть меня. – Алва поджёг письмо от свечи и бросил на поднос. – Ричард, вам придётся научиться лгать, но упражняться на мне не советую… Хотя бы когда дело касается слов. В фехтовании – сколько угодно.
Ричард не мог понять, разгневан Алва или нет. В сердце таилось странное волнение – слишком много для него значил Алва, слишком многое от него зависело.
– Хотите, я запрещу вам разговаривать с молодым Колиньяром, чуть менее молодым Лараком и Штанцлером?
Ричард непонимающе моргнул.
– Колиньяр хочет вас убить, двое других пристают с неудобными расспросами.
– Реджинальд мой родич… Он не виноват, что аптекарь прислал негодное лекарство!
Алва взял со стола серебряную монету – не талл и не суан, подбросил, поймал, взглянул и покачал головой:
– Может быть…
– И я не смогу прятаться всю жизнь. – Ричард запоздало возмутился: Алва что, хочет запереть его и никому не показывать?!
– Иногда ваша глупость очаровательна, но иногда раздражает. – Казалось, будто Ричард разочаровал Алву. – Ступайте вниз, я сейчас буду.

Конечно, Ричард не мог обмануть его в бою, но учился кое-как разгадывать чужие финты и бить на опережение. Опередить Алву было невозможно, но Ричард помнил Эстебана и точно знал: тот – не Алва.

– Если придётся драться – дерись, – разрешил Алва во время позднего завтрака. – Если Колиньяр назначит тебе свидание… – Он покосился на Ричарда – не смутил ли?.. – и продолжил: – Можешь сходить, но поставь в известность или меня, или, если меня не будет, Хуана. Даже любопытно, что задумал этот щенок.
– Не зарежет же он меня, пьяного, – подумал вслух Ричард.
– Почему нет?.. Скажет, что ты на него напал, а он защищался. Но это как-то пошло, ты не находишь?.. Рвотный камень – такая мерзкая штука.
Ричард поморщился за компанию.
– Он может тебя перепить?
– Наверное. – Ричард не был уверен. Эстебан был выше него, но ненамного тяжелее.
– Плохо. – Алва задумался. – Если в самом деле соберёшься с ним встретиться, заранее поешь и выпьешь снадобье, которое я тебе дам.
– Благодарю, монсеньор, – пробормотал Ричард, пытаясь не улыбаться как дурак, из-за охватившего его тёплого и лёгкого чувства. Алва не хотел, чтобы его отравили – значит, его не смогут отравить. Он ничего не мог сделать с этой глупой верой, только спрятать её поглубже. Рядом с болью, которую причиняла ему память о смерти отца – о том, что его убил вот этот человек, оказавшийся для Ричарда ближе всех.

Записку от Эстебана принесли после полудня, когда Ричард с траурным настроением заучивал признаки отравления минеральными ядами. Ядов было много, признаков тоже, и почти все они были отвратительны.
"Я снял зелёные апартаменты в таверне 'Хорёк и курица', буду ждать вас после семи вечера. Нам есть что обсудить", – прочитал Ричард и подумал: "А это какой яд – минеральный, растительный или животный?.. Пожалуй, что животный. Эстебан тупее булыжника, но сообразительнее ромашки". Это была не совсем правда – Эстебан был злобным и довольно изобретательным, но не оставил Ричарда в покое, когда следовало, то есть был глуп.
Ричард взглянул на часы – едва минуло два часа, можно было перекусить, а плотно поесть – перед самым выходом.
Он спросил, дома ли Алва, но тот уехал во дворец, и Ричард постарался сдержать опечаленный вздох.
Велев разыскать Хуана и на словах сообщив ему о приглашении, он на всякий случай оставил записку для Алвы. Рука дрогнула, и последняя точка превратилась в маленькую кляксу, но Ричард не стал переписывать – Алва не ментор и вряд ли обратит внимание на такую мелкую небрежность.

И всё же именно эта мелочь спасла Ричарда.

В семь часов он приказал оседлать Баловника и отправился в названную Эстебаном таверну. Она находилась в Нижнем городе, в виду городской стены, и если бы Ричард как следует подумал, то вспомнил бы, что Двор Висельников тоже совсем недалеко.
Он и сообразил, когда, уже подъезжая, увидел древний шпиль храма святой Эльги – от огромного эсператистского монастыря осталась крошечная церковь с высокой колокольней, теперь зажатая среди мещанских домов и лавок.
"Если он не один, я сразу уйду, – решил Ричард. – Только узнаю, что ему нужно. Скажу, что не желаю с ним драться, но не позволю меня оскорблять". На языке вертелись остроты, позаимствованные у Алвы, но Ричард догадывался, что не сумеет использовать их к месту, и понимал, что не должен унижать себя, пытаясь уесть Эстебана.

Во дворе сновали слуги, из открытого окна в третьем этаже доносилась песня: "О, дорогая, моё сердце разбито, в слезах припадаю…" Певец сбился, начал сначала, и Ричард усмехнулся: мрачноватое здание просто было недорогим заведением, где герцог и маркиз могли не встретить никого из знакомых и спокойно поговорить наедине.
В общем зале выпивали какие-то угрюмые, скверно одетые типы, которые даже не покосились на скрипнувшую дверь. Ричард жестом подозвал слугу и потребовал проводить его в зелёные апартаменты, тот сразу согнулся так, словно хотел просунуть голову между кривых ног, да и выпрямился потом не до конца, подхватил со стола подсвечник и поспешил вперёд по лестнице. Ступеньки почти не скрипели, пахло краской и маслом.
– Недавно отремонтировали, ваша светлость. Соседи у нас не очень, зато нумера самые что ни на есть лучшие и мебель вся новая. И чисто, вы не сомневайтесь. К ужину сегодня печёная свинина, гусиный паштет и хлеб с сыром. Яблоки только мочёные, уж не обессудьте…
Ричард невольно вспомнил придорожные гостиницы, которые видел прошлой осенью. В Надоре всегда начинали с того, что хвалились своим пивом, и он, почти в шутку, спросил:
– А пиво у вас есть?
Слуга растерялся и как будто искренне расстроился.
– Нет, монсеньор. У нас вино – и эпское, и кагетское, и бордонское. – Голос упал до заговорщического шёпота: – Гайифского не держим, но есть наливки по каданским рецептам. Сладкие – пальчики оближешь!..
– Кэналлийское?
Слуга с благоговейным ужасом вытаращился на Ричарда, который понял, что они уже пришли.
– Меня ждут?
– Ждут, монсеньор, – поклонился слуга. Злорадствовал или послышалось?..
Ричард мельком пожалел, что с ним не ездит эскорт из двадцати человек, и толкнул выкрашенную в зелёный цвет дверь.
– Ричард! – развернулся к нему от стола Эстебан. – Вы всё-таки пришли.

– О чём вы хотели поговорить? – Ричард прикрыл за собой дверь, взглянул на Эстебана – тот ждал без шляпы и плаща – и развязал свой.
– Всё очень просто: мне запретили вас убивать, – скривился Эстебан. – Мы должны помириться. Северина я заткну, остальные поболтают и прекратят, хотя шутки о вашей необоримой привлекательности уже дошли до двора. Дамы подбирают вам подходящую невесту, кавалеры обсуждают ваших сестёр – похожи они на вас или на герцогиню Мирабеллу.
Ричард фыркнул:
– Какая пошлость.
– Не спорю, но разве вам не нравится?.. Манрик сам себя загнал в ловушку: сначала убедил Дорака, что вашему Лараку нельзя доверять, и теперь никто не сможет оспорить опекунство Алвы. – Глаза Эстебана гневно блеснули. – Вам повезло выкрутиться. Выпьете со мной? – Он снова поморщился.
– Вы меня ненавидите.
– А вам не хватает смелости даже на ненависть! – Эстебан в ярости поставил пустой кубок на стол и взялся за уже ополовиненную бутылку. Ричард следил за ним, словно за диким животным – ни тени природной грации, свойственной Алве, неловкие, какие-то рваные движения.
– Не стоит путать смелость с наглостью! А ненависти вы не стоите.
Эстебан оглянулся.
– Зачем вы издевались надо мной в Лаик?
– Не "зачем", а "за что", – фыркнул Эстебан и отвернулся, чтобы налить вино. Ричард мог всадить кинжал в его спину, обтянутую переливающимся бархатом цвета морской волны. – Вы ничтожество. Сын мятежника. Меньше, чем пустое место. – Он с грохотом поставил бутылку на стол. – И вы задираете нос, обзывая меня – и таких, как я, – навозниками.
Ричард подошёл и взял кубок. Во рту ещё стоял мятный привкус выпитого дома зелья. Он понюхал вино.
– Просто хорошее бордонское, – сказал Эстебан. – Я не хочу с вами дружить, но мы можем выпить на брудершафт.
– Если не хотите – зачем? – Ричарда охватило странное оцепенение, совсем не похожее на покой. Словно миг перед выпадом противника затянулся, и можно только ждать, пытаясь угадать его движение, чтобы ударить или уйти от удара.
– Потому что вы, чтоб вам провалиться в ваши Скалы, красивы, как потомок демона. – Эстебан сверлил Ричарда взглядом. – У Алвы отменный вкус.
– Вы верите в собственные небылицы. – Ричард готов был выплеснуть вино ему в лицо.
– Да плевать мне, спит он с вами или нет. – Эстебан схватил его за руку, отобрал и поставил кубок. – Думаете, я просто так заплатил за двухкомнатный номер?!
Ричард огляделся – из маленькой гостиной, игравшей, вероятно, роль и столовой, и кабинета, вели целых четыре двери: в коридор, в кладовку, в спальню, а ещё одна?..
– Что вы обо мне выдумали, – прошептал Ричард, подбираясь, чтобы ударить. – Вы пьяны? – Честь требовала оставить противнику это выход. Никто, кроме них самих, не хотел, чтобы они дрались. А Ричард понял, что не хочет убивать Эстебана. Подопечный соберано Кэналлоа мог превзойти наследника Колиньяров – во всём.
"Я – живое чудо, – вспомнил Ричард и не удержался от улыбки. – Моё тело создаёт драгоценности, и моё богатство не будет заёмным – даже если все остальные будут так считать".
– Пьян. – Эстебан выдохнул, от него в самом деле пахло вином. Отпустил Ричарда и как будто бы пошатнулся. – Выпейте со мной, и отложим нашу ссору – раз вы не хотите ничего, кроме вражды.
– Куда ведут эти двери? – поинтересовался Ричард, вновь взявшись за кубок.
Они с Эстебаном так и стояли на расстоянии меньше вытянутой руки, но сейчас это не вызывало тревоги. Война не прекратилась, но переговоры о перемирии начались.
– Та, на которую вы смотрите – в смежный номер. Видите засов?
Ричард мог бы сломать эту жалкую задвижку одной рукой.
– Уборная за спальней, оттуда можно выйти на заднюю галерею и спуститься во двор. Вы не заперли за собой.
– Потому что не собираюсь задерживаться.
– Или ждёте, что Алва явится, чтобы оттащить вас, – Эстебан рассмеялся, – в гнездо?
Ричард поднял кубок:
– За то, чтобы в этом не было нужды.
Он не успел как следует обдумать своё решение, но в самом деле – им с Эстебаном незачем было сражаться и нечего делить. У сына обер-прокурора – своя дорога: вверх, к власти и славе, а куда приведёт непредсказуемая и каменистая тропа жизни Повелителя Скал, не знает никто.
– За то, чтобы наша вражда прекратилась, – произнёс Эстебан как будто искренне.
Они чокнулись, выпили – вино оказалось таким сладким, что Ричарду захотелось запить его водой. Он бездумно облизал губы, Эстебан подался вперёд…
– Нет. – Ричард оттолкнул его совсем легонько, но Эстебан пролетел через полкомнаты – два больших шага, и кубок врезался в дверь. Засов подпрыгнул и упал на пол.
Ричард выхватил шпагу раньше, чем двери – из коридора и соседнего номера – распахнулись.
– Идиот! – крикнул он Эстебану, который тоже схватился за оружие, будто не ждал засады.
Ричард запустил бутылкой в обмотанную тряпкой рожу, заорал: "Пожар", – и срубил первую занесённую над ним дубинку.
Эстебан тоже что-то делал, но Ричард не видел, что именно.
Он отбивался, уходил от ударов, колол и бросал в противников всё, что подворачивалось под левую руку: кубки, стулья, подсвечник. На одном из нападавших загорелась одежда, он поторопился скрыться за спинами сообщников, чтобы потушить её, но в комнате стало сумрачно и душно. На глаза навернулись слёзы.

Всё это заняло считанные мгновения, вряд ли больше двух минут, но Ричарду казалось – он сражается целую вечность.
Удачно пнув одного из врагов – тот, захрипев, отлетел на подельников, и все ненадолго опешили, Ричард крикнул:
– Эстебан, вы живы?
– Жив! – Эстебан закашлялся, потом застонал.
Ранен?.. Как же это всё глупо.
Удивляясь, что шпага ещё при нём, Ричард ткнул в дурака, пытавшегося подлезть справа, и вскрикнул: брошенный нож сбил с него шляпу.
Где-то невообразимо далеко заорали: "Карьярра!"
Ричард ухмыльнулся – и враги кинулись наутёк. Он рубанул шпагой по ближайшей спине, но догонять не бросился. Удирали через спальню, кто-то выскочил в окно, оборвав шторы – стало немного светлее.
На полу корчились двое раненых, неподвижно лежали два мертвеца. Эстебан, бледнее мёртвых, сползал по стене, цепляясь за буфет правой рукой. Левая безвольно повисла, распоротый рукав промок насквозь. Густо и гневно пахло кровью – ею был испятнан весь пол.
– Окделл, – прошептал он. – Какой же вы болван.
Дверь распахнулась, в комнату влетел кэналлиец – Ричард видел его в эскорте Алвы, но имени не знал.
– Дор Рикардо!..
– Я не ранен, – быстро сказал Ричард. – Помощь нужна Эстебану.
Тот криво усмехнулся и обмяк на руках подхвативших его кэналлийцев.

Ричард узнал шаги раньше, чем услышал:
– Юноша, за каким змеем вы поехали в этот притон?
Кто-то захихикал:
– Вы тоже не знали, что это за местечко. – Это был Салиган.
– Ричард, вы всё здесь сделали, что хотели? – поинтересовался Алва. Он казался огромным, очень высоким, и Ричард понял, что оперся о стену и оседает от усталости, а ноги его не держат. Запахи крови, вина, грязи, дыма забивали глотку, и дышать было трудно.
– Я ничего не хотел, – глупо пробормотал Ричард. После бешеной горячки боя накатила отупляющая усталость.
– Тогда мы немедленно едем домой. Хосе, наведите тут порядок, арестуйте кого поймаете, а маркиза Сабве отправьте в особняк Колиньяров. Жить будет?
Ричард не понял ответа, но по интонации угадал, что жить Эстебан будет. Тот оставался врагом, но от сердца почему-то отлегло.
– Вам, обалдуям, сказочно повезло, что Раймон сунул нос в записку и сказал мне, куда вы влезли. – Алва изображал надменность и раздражение, но Ричарду казалось, что только изображал.
Эстебан потерял сознание, так что его отчитывать было бесполезно.
– Хозяин и слуги будут всё отрицать, – проскрипел Салиган. – Надо этих наловить, которые разбежались. – Он прищурился на Ричарда. – Запомнили кого-нибудь, герцог?
– Я поджёг на одном одежду… Случайно.
– Не примета, – качнул головой Алва. – Едем домой.
Ричард пошёл за ним, дрожа от усталости, готовый растечься безвольной лужей после пережитого потрясения.

Внизу его ожидало ещё одно, страшное и непоправимое: очередной кэналлиец сказал, что Баловника убили.
– За что? – вырвалось у Ричарда.
– Чтобы не заржал, – уронил Алва и вдруг сжал плечо Ричарда. – А что с рыжим линарцем?
– Нет никакого рыжего, – растерялся кэналлиец. – Увели, наверное.
– Жадность. – Алва словно выругался.
Ричард всхлипнул. Баловник!.. Глупый, пугливый, слишком молодой конь из Надора погиб, потому что его не сумели увести тихо.
– Если Колиньяр не устроил это всё сам, значит, будет искать конокрадов. Но я бы не рассчитывал. – Алва обратился к кэналлийцам и так и не отпустил Ричарда к Баловнику.
Может быть, он был прав, но Ричард стыдился своей трусости.

– В смерти, особенно в смерти друзей нет ничего хорошего, – сказал Алва, когда они уже ехали к особняку. Ричард – на чужой лошади. Ему казалось, что у него никогда больше не будет ничего своего – ни коня, ни дома, ни даже одежды… Только кинжал и перстень.
Ричард смотрел на чужую гнедую гриву и невыносимо скучал по Баловнику.
– Я знаю, что ты чувствуешь, – совсем тихо уронил Алва. – Военным нельзя привязываться к лошадям – да и к людям тоже, но не привязываться не получается.
Ричард слабо улыбнулся в ответ и подумал: "Вас называют чудовищем, вы сами себя так зовёте, но вы человек. Какими бы особенными ни были мы оба".

Ричард и так едва не падал от усталости, но Алва позвал его к себе, налил чего-то сногсшибательно крепкого, а когда Ричард закашлялся, усмехнулся: "Это всего лишь касера, юноша".
Ричарда сразу повело, всё тело сделалось слабым, как будто ватным. Алва поинтересовался:
– Уснёшь?
– Если вы меня не отпустите, то прямо здесь.
Алва словно поколебался мгновение, потом сказал:
– Иди.

Ричарду ни минуты лишней не дали поспать. Его ослепительное маршальское высокопревосходительство Рокэ Алва проснулись и желали тренироваться, и желания и настроение оруженосца их совершенно не волновали.
Всё же стоило отдать Алве должное, он был не так язвителен, как обычно, хотя на ошибки указывал с неусыпной беспощадностью. Ричард устал, взмок, а под конец начал кривиться – ему нужно было уединиться. Пока твёрдое ощущение внизу туловища можно было терпеть, он терпел – никто не отпустит его в уборную из настоящего боя.
– У вас что-то болит? – поинтересовался Алва.
– Ещё не болит. Но будет. – Ричард показал глазами вниз.
– Иди, – приказал Алва.

Ричард скрылся в уборной при купальне, а потом, вымыв и протерев, отдал Алве четыре маленьких тёмных алмаза, золотой самородок размером примерно с большой палец и рубин такой же толщины, но вдвое короче.
Алва сидел в бассейне с прохладной водой и с явным удовольствием разглядывал сначала смущённого донельзя Ричарда, потом – появившиеся сегодня драгоценности.

– Золото раньше было? – поинтересовался он, когда Ричард успел не только раздеться, но и окунуться, и немного остыть.
– Нет.
– Любопытно всё же, как ты устроен, – задумчиво произнёс Алва, отложил рубин и уставился на Ричарда.
От взгляда сделалось не по себе, и Ричард неловко пошутил:
– Вы же не станете меня вскрывать?
– Вряд ли вскрытие что-нибудь объяснит, – фыркнул Алва. – Но заглянуть внутрь я бы не отказался.
Ричард вздрогнул, но когда Алва жестом поманил его к себе, подошёл.
Алва провёл кончиками пальцев по животу, задержал над невидимой – её можно было найти только на ощупь – дорожкой волос.
– Здесь начинается?
– Что? – решил уточнил Ричард.
Алва слегка надавил на кожу:
– Ощущение.
– Нет. – От смущения дрожали губы, но Ричард же разрешил Алве изучать себя. – Ниже и… глубоко внутри тела. Обычно. – Он невольно поморщился, вспомнив тот огромный сапфир, и охнул – ему показалось, что Алва касается его насквозь. Нечто бестелесное, но ощутимое – как тепло или холод – словно поглаживало внутренности Ричарда.
– Что вы делаете? – Он схватился за край бассейна.
– Не знаю, – задумчиво ответил Алва. – Никогда не чувствовал ничего подобного. Неприятно?
– Нет. – Ричард знал, что покраснел. – Вы же… не для развлечения это делаете?
Алва криво улыбнулся:
– Развлечением это могло бы стать удивительным.
Ричард хотел отвести взгляд, но не смог. Алва на что-то намекает? Шутит?
– Ты не убегаешь. – Алва продолжал смотреть на Ричарда, и это было, пожалуй, непристойнее и прикосновения, и странного ощущения внутри. – Почему?
– Вы не отпускаете.
Алва "дотронулся" до позвоночника, до спины, но изнутри, Ричарда повело вперёд и вниз, он отшатнулся и плюхнулся в воду. Не хватало ещё упасть на Алву!.. Или поцеловать его!..
Ричард снова нырнул и вынырнул, но от смущения не избавился. Алва развернулся к нему – прекрасный, как найер или эврот, соблазняющий смертного, и медленно улыбнулся, но заговорил на тему довольно неприятную:
– Ты успел выяснить, чего от тебя хочет Колиньяр? – И почти сразу рассмеялся, потому что Ричард шумно вздохнул. – Душераздирающе. Говори.
– Он завидует мне, потому что он – навозник, а я – потомок демона.
– Надо же, эсператистам не удалось это из тебя вытравить, – ухмыльнулся Алва. – Приятно слышать.
– Я же… – Ричард снова вздохнул. – Я знаю, что мы необычные.
Алва слегка кивнул – продолжай, я слушаю.
– Я сказал, что он меня ненавидит, он обозвал меня ничтожеством и трусом.
– За это его можно было вызвать.
– Он сказал, что ему запретили меня убивать.
– Договаривай.
– Он пытался меня поцеловать, я его оттолкнул, он ударил по двери в соседние апартаменты, и на нас напали.
– Как изящно. Если это была его затея, странно, что его ранили.
– Но ведь несерьёзно. Если бы не вы, он мог бы обвинить в покушении меня.
– С другой стороны, за вами мог проследить кто-то ещё. Место выбирал Колиньяр, но кто-то мог посоветовать ему эту дыру.
– Кто?..
– У него целый шлейф прихлебателей. Заль ещё самый приличный. – Алва помолчал. – Знаешь, если бы не твоя дурацкая клякса, я бы не поехал. Отправил бы Хосе и десять человек…
– Они бы всё равно спугнули убийц.
– Ты волновался?
– Нет. Я… был раздражён, ждал чего-то гнусного. – Ричард на мгновение закрыл глаза. Если это Эстебан виновен в смерти Баловника, Ричард обязан отомстить. Как угодно, но обязан!
– И мы оба оказались правы, – промурлыкал Алва, словно пытался отвлечь Ричарда. – Мы услышим новости только после завтрака, а Жоан-Эразм наверняка всю ночь не спал, спасая наследника…
– Рана ведь не смертельная.
– Не от раны. – Алва смотрел мимо Ричарда с таким выражением лица, будто ему было смертельно скучно. – От меня. Логичнее всего предположить вот что: ваш Колиньяр подготовил засаду и заплатил исполнителям. Не думаю, что его хватило на двойной план, хотя он мог в самом деле рассчитывать соблазнить вас – глупость, конечно, но он ведь крайне высокого о себе мнения. Если бы вы согласились или хотя бы показали, что готовы мириться, он так или иначе ослабил бы вас, а потом "чудом отбился" бы во время нападения. Вы показали, что не собираетесь ему поддаваться, ни в каком смысле, и он дал сигнал убийцам.
– Почему его ранили?
– Либо потому, что это было частью его плана. Либо кто-то другой, зная о засаде, приплатил, чтобы вашего Эстебана убили за компанию. Я бы поставил на Фернана.
Ричард моргнул, не сразу сообразив, что это младший брат обер-прокурора, дядя Эстебана.
– Я думал, они метят в Эпинэ…
– Мараны своего не упустят, – ляпнул Ричард.
– Вы что-то о них знаете?
– Они убивают маркизу Эр-При, и никто этого не видит, потому что они воруют письма.
– Тогда откуда вы знаете? – Алва заломил бровь.
Ричард плотно сжал губы. Его считали ребёнком, но он прекрасно знал, что с изгнанниками в Агарисе переписываться проще, чем справиться о здоровье вдовы Мориса Эпинэ.
– И никто не может ей помочь, – обиженно проворчал Ричард.
Алва казался задумчивым, но не разгневанным.
– Вы осмелели, юноша. Мне можете говорить что угодно, но трепаться на подобные темы с кем попало я вам запрещаю.
– На какие?
– Политические.
Ричард задохнулся от удивления.
– Я за вас отвечаю. – Алва словно озвучивал очевидное. – Я не позволю вас зарезать, и я не позволю вам оказаться в Занхе из-за вашей собственной глупости. Слушать других можете, но не спорьте и не соглашайтесь. Прикиньтесь дурачком, который во всём сомневается – в этом вам поверят.
– Не забудьте предупредить Луиса-Альберто Салину и Арно Савиньяка, что я дурачок и во всём сомневаюсь, – проворчал Ричард, справившись с первой волной захлестнувшей его обиды.
– Чудных вы выбрали наперсников, – хмыкнул Алва. – Они вас уже не выдали, можете не беспокоиться.
У Ричарда приоткрылся рот – ну конечно, Берто ведь родич Алвы. А Арно?.. Старшие Савиньяки служили Олларам...
– Чем серьёзнее вы задумываетесь, тем глупее выглядите, – усмехнулся Алва.
Ричард зажал себе нос и присел, чтобы промочить волосы. Он устал от непрерывного призрачного давления – Алва словно продолжал держать его, и Ричард боялся, что уже никогда не избавится от этого ощущения, что не сможет нарушить ни один из запретов.
– Изображать ярого сторонника законной власти тоже не советую, – промурлыкал Алва, когда Ричард вынырнул. – Тогда вас попытаются прикончить какие-нибудь штанцлеры или ариго. Ох, юноша, ну и скверные же вам достались карты. Все краплёные и всё не вами.
– Чужой тоже краплёный? – прищурился Ричард.
Алва улыбнулся, сравнение с Леворуким явно было ему приятно.
– Не узнаете, пока не сделаете ставку.
Ричард её уже сделал, хоть и не по своей воле: ему некуда было деться от Алвы. Отчаяние и злость грызли горло, но им мешал прочный ошейник рабской надежды – если Ричард будет слушаться Алву, будет подчиняться ему во всём, если позволит изучать себя и наблюдать за собой, станет удобной игрушкой и покорным экспонатом, то, может быть – только может быть – с ним и его семьёй всё будет хорошо. Это ведь так просто – смириться, перестать огрызаться, закрыть глаза на прошлое и превратиться в верную и жизнерадостную левретку, чтобы жестокость хозяина обращалась на кого угодно другого.
"Я вас ненавижу", – подумал Ричард и принялся яростно намыливать голову.

Алва не заговаривал с ним, пока не вызвал Хосе с докладом, и Ричард пережёвывал свою обиду, давился ею – и не мог вымолвить ни слова. Не было слов, чтобы описать и выразить его положение, и не было никого, кто мог бы ему помочь.
Кроме самого Алвы. А тот видел в Ричарде лишь уникальную живую игрушку. Помнил ли он вообще, что Ричард живой?..

Сначала Хосе заговорил на талиг, делая паузы, сбиваясь и косясь на Ричарда; Алва приказал что-то на кэналлийском, выслушал торопливый доклад – тоже на кэналлийском, задал пару вопросов и отпустил Хосе.
– Что он сказал? – спросил Ричард.
– Ничего утешительного. Рана Колиньяра неопасна, но он корчит из себя умирающего героя и твердит, что вы спасли ему жизнь. Хотите помириться – можете его навестить.
Ричард поморщился.
Алва продолжал:
– Он хотя бы примерно представлял, в какой притон поехал, поэтому взял лошадь попроще, а не своего рыжего. Она, конечно, всё равно очень дорогая, её будут искать – и скорее всего не найдут. Хосе поймал двух висельников и допросил, заплачено было за убийство герцога Окделла. О том, что в комнате будет ещё один человек, им не сказали.
– Но он же дал им знать.
– Вы, юноша, проткнули главарю голову и умудрились не потерять при этом шпагу. – Алва широко улыбнулся. – Надо научить вас драться обеими руками. И кинжалом без шпаги. И… – Улыбка сделалась широкой, почти счастливой. – Проклятье, на это может не хватить трёх лет!
Ричард невольно поёжился. Выражение лица Алвы стало мечтательным.
– Да, пожалуй, придётся придумать, как оставить вас при себе навсегда… Что вы за это хотите?
"Корону и все Золотые Земли!" – в отчаянии подумал Ричард, но язык всё-таки прикусил.
– Я не понимаю, чего вы хотите от меня, – хмуро ответил он.
Алва насторожился:
– Вы даже не скажете, что Окделлы не продаются?.. Юноша, я вас напугал?
– Да. – Ричард сглотнул вставший в горле ком, к глазам подступили слёзы, он торопливо моргнул и отвёл взгляд. – Зачем вы спрашиваете?! – Он не выдержал, посмотрел на Алву, тот казался плоской картинкой, символом угрозы и беззакония, а не человеком. – Если вы потребуете, Оллар объявит меня вашей собственностью – и никто не сможет возразить! – Он вскочил и бросился вон из ставшего омерзительным кабинета, в комнаты, которые тоже ему не принадлежали.

Он дёрнул задвижку, не попал в паз, выругался и просто закрыл дверь. Его трясло. Нападение – а ведь уже не первое, смерть Баловника, безграничная наглость Алвы, ответное непристойное томление, ощущение бессилия, тайное давление, тайное исследование – слишком много для Ричарда.
Он дрожал от усталости. Вытащил из ножен кинжал, полюбовался лезвием. Вообще-то убить себя клинком довольно сложно – тело воспротивится такой попытке. В древние времена воин мог приказать слуге зарубить себя, и слугу не судили, но Ричарду придётся справиться самому. Он положил кинжал на стол, услышал за спиной выдох и развернулся – Алве удалось просочиться в комнату абсолютно бесшумно.
– Что вы хотите? – прошептал Ричард.
– Всё. – Алва шагнул к нему и обнял. – Всё, что ты предложишь по своей воле.
– Вам плевать на мою волю. – Ричард дрожал от обиды и отчаяния, но не мог оттолкнуть Алву – не потому, что тот был сильнее и главнее, а потому, что объятие было не только телесным. Волшебство держало Ричарда крепче оков и приказов.
– Нет.
– Вы просто не понимаете. – Ричарду трудно было даже говорить об этом. – Вы… давите, и я ничего не могу сделать, не могу вас оттолкнуть.
– А ты хочешь? – Алва отстранился сам, но легче не стало.
– Я хочу свободы, – прошептал Ричард. – И справедливости.
Лицо Алвы исказилось, будто ответ причинил ему боль.
– Нет, – мягко сказал он. – Нет. Свобода тебя убьёт, а справедливости не существует. Луну с неба достать и то проще.
Ричард тяжело дышал, и воздух вокруг него полнился беззвучным рыданием.
Алва улыбнулся:
– По крайней мере, ты не потребовал ничего пошлого.
"А я мог потребовать?" – растерянно подумал Ричард.
– Эр Рокэ… Вы давите. Я не могу сопротивляться. – Он закрыл глаза, потому что видеть перед собой Алву, взволнованного и как будто печального, было совершенно невыносимо. – Вы сделаете всё, что вам взбредёт в голову, а я не смогу сказать "нет".
– Когда я спросил, что-то пришло в голову тебе. Что?.. Скажи. – Алва поверил в свою силу и сознательно воспользовался ею.
Ричард потерял власть над собой.
– Корону, – вымолвил его рот, а веки поднялись. – И все Золотые Земли.
Алва заломил бровь:
– Это довольно много за одного человека, ты не находишь?
Ричард потерял сознание.

Он очнулся на постели, без колета и туфель и с распущенными завязками – и штанов, и рубашки.
Алва сидел у стола, касаясь пальцами рукояти кинжала.
– Я тебя ощупал, – сообщил он, не глядя на Ричарда. – Как ты себя чувствуешь?
Ричарду было тяжело дышать, и он чувствовал себя дураком – зачем он разозлил Алву?.. Зачем позволил эмоциям взять верх над разумом?
– Дышать трудно. – Это было не знакомое с детства удушье, Ричарду казалось, что на груди лежит камень – надгробие.
– Извини. – Алва пересел на край кровати, провёл ладонью по груди Ричарда. Сердце удивлённо бухнулось о грудину. Алва положил на грудь Ричарда обе руки, растёр, словно согревая, – и воздух хлынул в них.
– Вы приказали!.. – Ричард сел и закашлялся. Алва, не отодвигаясь, коснулся его спины. Кашель немедленно прекратился, Ричард дышал свободно и ровно.
– Как интересно, – проговорил Алва. – Любопытно, получится ли с кем-то ещё.
Ричард почувствовал что-то до обидного напоминающее укол ревности. Если Алва обзаведётся другой беззащитной игрушкой – зачем будет нужен Ричард?
Алва взъерошил его волосы, и Ричард замер от удовольствия. Никто никогда не делал этого – отец или мать могли погладить его по голове, это был знак безусловной любви и одобрения, а Алва как будто приглашал к шалости. В прикосновениях Марианны чувствовалось похожее приглашение, но она только запускала пальцы в волосы Ричарда, не пытаясь их растрепать.
– Мне нужно понять, что я могу, – задумчиво сказал Алва. – И ты ведь, наверное, тоже что-то можешь?
Ричард смутился – он знал, что он может, и не управлял своей способностью.
– Я буду тебя защищать, – пообещал Алва словно неохотно. – Но я буду мешать тебе погибнуть. Если для того, чтобы сохранить тебе жизнь, мне придётся тебя запереть, я это сделаю.
Ричард молчал.
– Я могу осыпать тебя и твою семью золотом, могу жениться на старшей из твоих сестёр…
– Айрис пятнадцать лет! – перебил Ричард.
Алва пожал плечами:
– Это не так уж мало, а я могу подождать.
– Вы её не знаете и не любите. – Ричард нахмурился и прикусил губу, потому что подумал: "Меня вы тоже не любите". С чего бы Алве было его любить?..
– Я не собираюсь навязывать ей своё общество – я дам ей своё имя и деньги и взамен потребую только не рожать под этим именем чужих детей. Я могу сделать Окделлов равными Манрикам или Колиньярам. – Алва надменно усмехнулся.
– Не можете. – Ричард тоже задрал нос. – Окделлы – Повелители Скал, а Манрики и Колиньяры – разбогатевшие потомки наёмников.
Алва помолчал, улыбаясь, потом сказал:
– Спесь – это неплохо. Мне говорили, что Окделлы эсператисты, но либо наврали, либо ты – приятное исключение.
Ричард пожал плечами – он никогда толком не верил в Создателя, хотя молился ему и поминал его всуе; он немножко верил в литтэнов, Четверых и нечисть из сказок Нэн – всем им не было смысла молиться, они могли существовать или не существовать, это никак не влияло на жизнь Ричарда, и, значит, его скромное язычество тоже ни на что не влияло.
Снова Алва растрепал его волосы. Прикосновение было лёгким и тёплым, оно не требовало и не приказывало, а предлагало – несмело, если бы Алва был способен на несмелость.
– Вы что-то хотите, – пробормотал Ричард – и замер, раздавленный чудовищным пониманием. Ещё не успев облечь это в слова, Ричард уже знал, что Алва хочет от него – полной открытости, абсолютной покорности, готовности на любые безумства ради его прихоти. Желание было сильным, словно подземная река, и таким же опасным. Алва мог подчинить Ричарда, но сдерживался, приглашал, а не тянул.
– Вы меня уничтожаете, – прошептал Ричард, не дождавшись озвученного ответа.
– Так вот, что с ними было. – Алва вздохнул, убрал руку, отодвинулся. – Знаешь, однажды я влюбился. Я так хотел верить, что моё чувство взаимно, что моя богиня осветит мой жизненный путь. – Он поморщился и оперся руками на край кровати, слегка ссутулился – нахохлился.
– Вы её раздавили?
– Нет. Я был от неё в восторге и, вольно или невольно, но не принудил бы лишний раз шевельнуть пальцем. – Алва вздохнул снова, поднял лицо, и Ричард невольно залюбовался точёным профилем. – Я пришёл, чтобы просить её стать моей женой. Она впустила убийц.
Губы Ричарда дрогнули, но ему удалось ничего не сказать. Он знал, что Алву нужно убить, что тот – враг Великой Талигойи. Но сейчас Алва не был врагом Окделлов.

Время вышло из комнаты, оставив Алву и Ричарда, каждого – наедине с самим собой, потому что нельзя разговаривать, когда нет времени.
Ричард видел свой возможный выбор словно со стороны. На одной чаше весов – мечта о мести, справедливости и Великой Талигойе. На другой – будущее всех Окделлов, жизнь мерзавца, которому Ричард поклялся служить, и… Его собственные чувства, спутанные, наполовину непонятные, наполовину – наколдованные Алвой.

– Вы не боитесь, что однажды я вас убью?
– "Боюсь" – неподходящее слово. – Алва перестал страдать и улыбнулся Ричарду. – Месяц назад я думал, что это может меня развлечь, но сейчас, пожалуй, предпочту избежать такой драмы. У тебя вряд ли получится, а ты сам можешь погибнуть.
Ричард прислушался к себе. Алва как будто не держал его и не давил – в этот момент. Ричард колебался, и это было мучительно и стыдно само по себе – как мог он думать о том, чтобы продать память отца, верность подлинным королям, надежду целого народа за благополучие одной только семьи?!
Но это была его семья.
– Вы можете меня обмануть, – задумчиво сказал он.
– Это очень просто, – согласился Алва. – Но довольно унизительно.
Оба помолчали, одновременно вдохнули – и выдохнули, ничего не сказав.
– Ты тоже можешь меня обмануть, – улыбнулся Алва.
– Не могу. У вас есть заложники.
Алва фыркнул и рассмеялся:
– У тебя тоже.
Он потянулся к Ричарду, который мог отшатнуться, откинуться на спину или вообще удрать, соскочив с кровати с другой стороны, но почему-то тоже подался вперёд. Оба замерли, когда между кончиками носов осталось меньше ладони.
– Не заставляй себя, – попросил Алва. – Мне нужен сообщник, а не ещё один поверженный враг.
– Вам придётся сделать меня равным вам. – Ричард прищурился. Злость клокотала в душе, но не только она – было что-то ещё, обжигающее, жадное и испуганное. – Сможете?
– Не обещаю, хотя буду очень стараться. Это будет увлекательно и займёт много лет, – промурлыкал Алва, а потом всё-таки коснулся лица Ричарда. Не поцеловал, а прижался щекой к щеке.
От гладкой – разве может быть такая у мужчины?.. – кожи пахло благовониями и слезами.
– Вы ведь не плакали, – прошептал Ричард.
– Ты тоже не плачешь, когда тебе больно.
Трудно сказать, кто кого поцеловал, кто первый начал движение к этому неприличному, но сейчас – волшебному и необходимому – действию. Сухие, горячие от отчаяния губы Ричарда столкнулись с божественно безупречными, прохладными, сладковатыми, словно способными утолить любую жажду. Они казались источником радости и всякой благодати, и Ричард, не думая, что творит, приник к ним. Алва протолкнул язык в его рот, обнял, издал какой-то звук – то ли стон, то ли рычание. Ричард вздрогнул, уловив грозившее ему желание – зрелое, опытное, знающее, что, как, почему, куда, в какой позе. Он почувствовал себя голым, ему даже почудилось, что вся его одежда пропала, повинуясь волшебной власти Алвы, но нет. Повалив Ричарда на спину, Алва принялся его раздевать.

Можно было сопротивляться, сказать "не надо", даже закричать – наверное, Алва остановился бы. Но внутри Ричарда проснулась иная сила, не имевшая ничего общего ни с инстинктом, ни с обычными человеческими чувствами, ни с властью Алвы. Ричард хотел присвоить его, не понимал как и не понимал, что делает.
Оставшись без рубашки, он схватил Алву за плечи и потянул к себе, на себя. Алва поддался, словно игрушечный, словно у него не было ни веса, ни воли, ни силы. Позволил опрокинуть себя на спину и поцеловать, но потом прошептал:
– Дикон, я всё-таки лучше знаю, что делать.
– А я знаю, чего я хочу, – ответил Ричард почти угрожающе и навалился на Алву, который застонал влажно и нежно и подался бёдрами вверх. Там было горячо – закатные твари, у Ричарда тоже было очень горячо в штанах!.. – но ткань мешала почувствовать всё. Нужно было избавиться от неё, вытряхнуть Алву из одежды – получилось проще, чем с Марианной.

Когда на Алве остались только чулки, Ричард остановился. Сел на пятки, тяжело дыша и пытаясь сообразить, что он должен – не хочет, не может, а именно должен – сделать дальше.
– Ты же меня видел. – Алва тоже шумно дышал и хмурился.
Ричард сообразил, что ему нужно. Надавил ладонью Алве на грудь – будто мог удержать, наклонился над членом и провёл по нему языком.
Алва отчётливо охнул.
Ричард лизнул снова. Он помнил, как Марианна – совсем недавно – обхватывала его член губами, как позволяла втолкнуть головку – неглубоко, но Ричарду и не требовалось большего. Помнил, но не собирался повторять фокус, в успешности которого сомневался. Ему нужно было владеть Алвой, для этого не обязательно было брать его член в рот, достаточно было ошеломить, прижать и после этого – вылизывать и ощупывать сколько угодно.
– Дикон, вообще-то это я собирался тебя изучать. – Алва вздрогнул, потому что Ричард сжал его член ладонью, а губами поймал и потянул сосок.
Ричард не ответил. Алва не сказал "перестань", "прекрати", "хватит", "мне не нравится" или что-то в этом духе, и Ричард подчинился своей необходимости.

Дыхание Алвы становилось всё прерывистее и громче, он крупно вздрагивал, ёрзал, выгибался, ахал, даже говорил "ещё вот так" или "Дикон!..", не сопротивлялся, когда Ричард перевернул его на живот, а подставил под жадные поцелуи покрытую шрамами спину, но застонал и попросил – почти взмолился: "Нет!", – когда Ричард захотел раздвинуть его ягодицы.
– Почему? – Ричард положил ребро ладони на расщелину между половинками. Там было горячо. Наверное, даже Алве будет стыдно, если кто-то будет трогать его внутри, в том месте.
– Животное, – пробормотал Алва, встряхнулся и перевернулся на спину. – Что ты собирался со мной сделать?
– То же, что ты со мной. – Ричард не заметил, что "тыкнул" Алве, а тот вообще не обратил на это внимания. – Изучить. Можно хотя бы посмотреть?
– Нет там ничего особенного, – недовольно проворчал Алва, повернулся лицом вниз и бесстыдно задрал зад кверху, подобрав согнутые ноги.
Ричард раздвинул половинки, осторожно потянул носом воздух и разочарованно выдохнул – пахло теми же благовониями, что и от Алвы целиком.
– Я же говорил – никаких сюрпризов, – не очень внятно прокомментировал Алва замешательство неопытного... любовника?!
Нужно было не думать, а действовать, и Ричард погладил плотно сжатое отверстие подушечкой большого пальца.
– Юноша, у вас руки, как рашпиль, а я не железный, не надо меня пилить.
Ричард подумал, что можно лизнуть, но заколебался, а Алва уже ускользнул от него, перекатился на бок, поймал за руку, притянул к себе – под себя – и поцеловал.
– Моя очередь, – сказал Алва. – И не бойся, больно я тебе не сделаю.
– Ты не можешь, – вспомнил Ричард. Голос был хриплым, будто сорванным.
– Я не хочу, – очень серьёзно сообщил Алва и поцеловал Ричарда.
Необходимость, правившая им до этого, превратилась в расслабленность, в бесстыжее желание раскинуться, довериться, открыться и получать удовольствие. Позволить себя изучить – то есть выполнить желание Алвы.

Тот больше смотрел, чем ласкал; сжимал и гладил не для того, чтобы доставить удовольствие, а из жадного любопытства. И всё равно Ричарду нравилось больше, чем с Марианной. Он позволил стянуть с себя штаны вместе с подштанниками, подождал, пока Алва избавит его от чулок. Алва взял член двумя пальцами и покачал, разглядывая.
– Какое, гм, замечательное орудие.
– Марианна не жаловалась? – Ричард не знал, нравится ли ему происходящее. Разум понимал: от Алвы нельзя ждать ничего хорошего, но необходимость требовала – позволь ему, разреши, он делает то, что должен.
– Она обошлась без таких подробностей. – Алва ухмыльнулся, облизал губы, наклонился и почти до половины вобрал член Ричарда в рот.
Ричард вскрикнул и содрогнулся всем телом, но не кончил, потому что Алва резко отпустил его. Член влажно шлёпнулся о живот.
– Это не то, с чего я хотел начать. Повернись. – Алва стоял над Ричардом на четвереньках, в позе скорее соблазнительной и непристойной, чем грозной, но всё равно требовал.
– Попроси меня. – Слова пришлось выталкивать из непослушного рта. – Убеди, а не прикажи.
Алва вытянулся над Ричардом, почти лёг на него, опираясь на одну руку.
– Я могу сделать с тобой что угодно, и ты всё равно упрямишься. – Он смотрел в упор – огромный, кошмарный, безграничный. Ричард чувствовал себя бессильным и маленьким, словно над ним нависло воплощение бури, замершее на несколько мгновений, но всё же – горячим и упрямым.
– Ты хочешь, чтобы я встал на твою сторону. – Ричард пытался сказать не совсем это, но у не было подходящих слов. – Тебе нужен сообщник.
– Как насчёт возлюбленного? – усмехнулся Алва – словно грозовое облако поддёрнуло оборки, показывая чистое небо.
– Я тебе не верю. – Ричард понимал, что если Алва захочет – заставит поверить кого угодно во что угодно.
– Не буду с тобой спорить. Пока. – Алва склонился, и Ричард ненадолго забыл о том, кто он такой – и кто такой Алва. Стало жарко, мокро и правильно, Ричард казался себе мягким, но не безвольным, а расплавленным и податливым, и не растворился в похоти полностью.

Алва приласкал его, заставив застонать, но не позволил кончить и страстным шёпотом попросил:
– Повернись, пожалуйста.
Ричард подчинился и был награждён поцелуем в основание шеи, поёрзал, пытаясь потереться членом о покрывало.
– Нет-нет, мой хороший, для этого ещё рано. – Алва отстранился, чтобы заставить Ричарда поднять зад, а потом внутрь без предупреждения ввинтились мокрые пальцы, сразу два.
Ричард замер, запрокинув голову и хватая ртом воздух. Было приятно, но на этот раз – как-то особенно горячо и непристойно.
– Такой нежный, такой открытый.
– Помолчи, – потребовал Ричард.
– Ни за что. – И Алва поцеловал между ягодицами, чуть выше отверстия. Убрал пальцы, засунул внутрь язык, обслюнявил всё так, что стало совсем мокро; потом отодвинулся и растянул анус – Ричарду должно было бы стать неприятно или по меньшей мере неудобно, но он чувствовал только неловкость. – Такой красивый.
– Вы… – Ричард всхлипнул. – Вам не нравятся люди?.. – "Обычные" было слишком длинным словом, чтобы выговорить его сейчас.
– Мужчины – нет. – Алва снова поцеловал его, Ричард поймал стон зубами и спрятал лицо в подушке. – Ты совершенно особенный. Я хочу познать тебя, но не хочу испортить впечатление.
Ричард застонал – так тихо, как мог, но у тела был язык, кроме звуков, оно выгнулось, вздрогнуло, раскрылось.
– Хороший мой, – повторил Алва.
Теперь он вылизывал Ричарда не для того, чтобы раскрыть, а чтобы собрать внутри побольше слюны.
"Не надо, – думал Ричард, балансируя между отчаянием и восторгом. – Не надо, Рокэ, пожалуйста, не поступай так со мной". Он не мог вымолвить ни слова – рот был занят стонами и вздохами, приглушёнными, почти мучительными и всё равно блаженными. Он был почти рад, что не может прекратить.

Алве нужно было отдышаться, он снова засунул в Ричарда пальцы и ласкал ими внутри, а снаружи – целовал, обжигая дыханием и непристойными похвалами.
– Рокэ, – позвал Ричард.
– Сейчас, Дикон.
– Я не хочу.
Алва торопливо отстранился, ощупал член Ричарда – горячий, твёрдый, сочащийся смазкой – и непонимающе хмыкнул.
Ричард перевернулся на спину, тяжело дыша.
– Я не могу. Я… не для этого.
Алва непонимающе моргнул.
– Ты – совершенное безупречное чудо, изумительно красивый молодой человек, ты пахнешь мхом и горячим камнем, ты создаёшь драгоценности внутри своего тела, для чего ты можешь быть ещё?..
"Он не понимает", – подумал Ричард.
– Я человек! – Он тонул в безнадёжности, в невозможности объяснить очевидное.
– Ты больше, чем человек, – улыбнулся Алва. – Скажи, что тебе плохо, что тебе не нравится. Скажи, что я тебе неприятен.
"Будь ты проклят!" Ричард зажмурился.
– Я засовывал в тебя руку. – Алва лёг на него сверху, потёрся членом о живот. – Это не причинило тебе никакого вреда.
– Я был без сознания.
– Я хочу тебя, ты – хочешь меня. Что тебе нужно ещё?
Ричард не мог изложить своё требование словами. Он закрыл глаза, чтобы попытаться сосредоточиться, но это не помогло – жар навалившегося тела растекался по коже, дразнил обычное – не волшебное и не необходимое – желание. Ричард хотел кончить.
– Хочешь получить от меня то же самое? – недоверчиво спросил Алва.
Ричард вспомнил аккуратное, плотно закрытое отверстие с бледными краями.
– А ты пробовал? – Он позволил себе посмотреть на Алву.
– С обычным человеком. Признаться, было не очень интересно. – Тот улыбнулся, явно недоговорив что-то, и поцеловал Ричарда с настойчивой застенчивостью целеустремлённого ухажёра.
– Со мной будет по-другому?
– Вполне вероятно. – Алва вздохнул: – Очень волнующее предложение. – Он потёрся членом о живот Ричарда, прижался носом к щеке, вполголоса спросил: – Дикон, неужели тебе не любопытно?..
– Я узнаю о тебе всё, что ты узнаешь обо мне, – то ли пообещал, то ли пригрозил Ричард.
– Я дольше живу, и ты потратишь впустую уйму времени.
– Всё самое важное и тайное.
– Если ты станешь моим… Во всех смыслах. Я не могу доверять шпи…
Ричард прихватил зубами безупречные, сейчас горячие губы и через мгновение втолкнул между ними язык, обвёл чужой рот внутри – нежный, но с твёрдыми и наверняка острыми зубами.
– Я не шпион. Я твой подопечный, – напомнил Ричард, когда Алва поднял голову.
– А я тебя развращаю, какая мерзость. – Алва улыбался. – Тебе мерзко?
Ричарду уже хотелось, чтобы Алва сделал, что собирался, внутри было влажно и как-то… пусто.
– Ты заставил меня захотеть? – уточнил Ричард.
– Если и да, то ненамеренно. – Алва прикрыл глаза на мгновение.
Ричард вздохнул, едва не утонул в запахе благовоний и прошептал:
– Если ты меня обманываешь, я найду способ раздавить тебя.
Что-то внутри Алвы ответило – неподатливое, угловатое, колючее, но мерцающее.
– У тебя может получиться, – прошептал он.
Ричард заёрзал, раздвинул ноги, демонстрируя, что согласен. Подтвердить это словами было выше его сил.

Алва понял и так, но как будто не поверил сразу. Надёргал подушек из-под покрывала, засунул под Ричарда сначала одну, потом другую – согнул его так, что ноги оказались за головой. Ричард вообразить не мог, что ему будет удобно в такой позе. И, конечно, ни за что не поверил бы, что ему понравится заниматься любовью с Алвой.
Получив разрешение, тот действовал без спешки, словно новый владелец, довольный собой и приобретением. Снова вылизал, теперь – всю промежность, приласкал и член, и мошонку, прошептал что-то на кэналлийском – Ричард не стал переспрашивать. Заново раскрыл, словно без этого было не обойтись, и только потом, собрав в ладони и размазав по члену слюну, толкнулся головкой внутрь.
Тело Ричарда впустило её, обхватило, потянуло глубже. Алва застонал, подчиняясь, вошёл до конца и замер.
Ричард пытался привыкнуть к ощущению – ему не было плохо, но и хорошо тоже. Он чувствовал давление – тёплое и мягкое, совсем не такое, как от камней. К тому же член Алвы растягивал вход, а вошёл не слишком глубоко.
– Я сейчас, – как-то беззащитно сообщил Алва.
Ричард специально сжался, чтобы проверить, насколько тот искренен, и они вскрикнули одновременно: Алва – от удовольствия, Ричард – от удивления. Он никогда не чувствовал ничего подобного.
Алва выругался, начал двигаться – лихорадочно, несдержанно, жадно вталкивая свою похоть в Ричарда, упиваясь властью над податливой плотью, стремясь проникнуть глубже, почувствовать больше.
Сипло приказал:
– Приласкай себя.
Ричард подчинился – он был так ошарашен новыми ощущениями, что без этого не смог бы поймать своё удовольствие, невообразимое, тревожное и волшебное. Каждое движение обещало боль или хотя бы неудобство, но приносило с собой стремительную волну мягкого тепла; она разбегалась по телу, задевая что-то, чему не было названия – или Ричард не знал подходящих слов. Он не успел по-настоящему увлечься, а Алва уже вздрогнул всем телом, вжался, вырвав у Ричарда блаженное и потрясённое восклицание, и зажмурился, толкаясь мелко и часто. Воздух со свистом ходил между стиснутыми зубами, злые кулаки упирались в постель по сторонам от Ричарда, член внутри трепетал и пульсировал, разливая вокруг себя новое волшебство – чистое, ослепительное удовольствие.
– Рокэ! – обвиняюще вскрикнул Ричард. То, что делал с ним Алва, было не просто непристойно или противоестественно – это было колдовство, чудесное, мучительное, лишающее власти над собой, сильнее всех восторгов, которые дарила Ричарду Марианна, сильнее всего на свете… Ричард не понимал, что кончает, пока чары не рассеялись, и он не почувствовал, что залил живот семенем.

Алва тоже вскрикнул, но тише и без слов, а потом упал на постель рядом с Ричардом, который не сразу догадался, что можно выпрямиться, отодвинув подушки.
– Ты победил, – прошептал Алва без выражения. – Не знаю, что ты со мной сделал…
– Это ты что-то со мной сделал. – Ричард попытался собраться с мыслями, но отвлёкся на привычное ощущение чего-то твёрдого внутри.
Он хотел встать, но Алва поймал его за локоть и удержал, вглядываясь в лицо.
– Там что-то… – нахмурился Ричард.
– Я заберу, можно? – Алва казался очарованным.
"Если ты попался в ловушку собственного колдовства, то так тебе и надо", – подумал Ричард, но не мстительно, а нежно. Он – точно попался. Ещё не отдышавшись, не привыкнув заново к собственному телу, он уже понимал, что в будущем не сможет отказать Алве – даже если тот придумает какое-нибудь запредельное извращение.
– Можно, – ответил Ричард едва слышно. Думал, что Алва опять его согнёт, но тот сказал приподнять одну ногу, сунул ладонь под зад, ощупью нашёл отверстие и мягко надавил, вытягивая добычу к себе. Ричард чувствовал что-то выпуклое и что-то мелкое. Прошептал:
– Там какая-то мелочь, забери всё, – и запоздало смутился.
– Ты такое чудо. – Очарованный, Алва почти пел. – Я чувствую.
Он вынимал из Ричарда камни, взгляд с ленивым наслаждением скользил по покорившемуся ему телу, по красному, наверное, лицу.
– Такая красота…
Ричард закрыл глаза. В это он поверить не мог – разве что Алва сам сделал его нечеловечески привлекательным. "Я сам потребовал этого, – прохладно и удовлетворённо подумал Ричард. – Равенства. Если колдовство Алвы ответило… – Он осёкся, потому что через растянутый, ещё влажный анус выскользнуло что-то ощутимое. – Если оно ответило, значит, он тоже этого хочет. Он уничтожил сына Эгмонта, рыцаря Талигойи, но он сделает меня нелюдем, равным себе".
Вздох облегчения – Алва вычерпал всё, что появилось – словно отсёк Ричарда от прошлого. Алый шарик холодной боли повернулся в сердце и замер – он ещё даст о себе знать, но не сейчас.
– Даже не спросишь у меня, что там? – Алва забирал из-под Ричарда камешки.
– И что? – нахмурился Ричард.
– Тебе больно?
– Нет. Устал. – Ричард отвёл взгляд.
– Ты лжёшь и делаешь это неумело. Когда не хочешь отвечать правду, лучше говори что-нибудь абстрактное, чтобы и ты не соврал, и собеседник поверил, что ответ именно тот, который ему нужен.
Ричард слабо улыбнулся и всё же посмотрел на камни: крупные желтоватые жемчужины неправильной формы и маленькие – с половинку ногтя на мизинце – почти плоские сверкающие капли. Опять алмазы? И почему?..
– Красота. – Алва предложил ему "добычу" на ладони. Жемчужин было много, как если бы… Ричард поморщился, а Алва разулыбался, довольный собой, жизнью и, наверное, Ричардом тоже. – Да, радость моя, их столько, сколько могло бы получиться, если бы ты превратил в них моё семя. Разве это не прекрасно?
– Ты не предпочёл бы женщину, которая превратит твоё семя в ребёнка? – почти серьёзно спросил Ричард.
– Это довольно хлопотно и очень обычно. – Алва ссыпал камни на прикроватный столик, выудил из вороха одежды платок, вытер им ладони и налил воды. Ричард вспомнил, что хочет пить. – К тому же я не уверен, что у меня может получиться. – Алва смотрел вниз, будто бы виновато. – Остаётся только надеяться, что Карлос успел… Или у отца были другие сыновья, и я рано или поздно о них узнаю. Нет – придётся оставить Кэналлоа Берто.
– Ты как будто собираешься умереть завтра. – Ричард сел, принял у Алвы кубок. Оказывается, он злился, пока хотел пить – странно, раньше он так не раздражался из-за мелких неудобств.

Вопрос "Что дальше?" повис в воздухе и задумчиво рассыпался невидимой и невесомой пыльцой, когда Алва сказал:
– Мне нужно навестить нашего дорогого обер-прокурора, и только поэтому я тебя оставлю. – Он принял у Ричарда пустой кубок и поцелуем забрал каплю воды, собиравшуюся сбежать на подбородок. – Сожалеешь?
– Этим следовало заниматься раньше. – Ричард нахмурился. Алва уже получил что хотел и получит снова – зачем нежничать?
– Не делай глупостей. – Новый поцелуй пришёлся в висок, и Ричард вздрогнул, остро почувствовав интимность момента. Сейчас, после соития, они были словно ещё более обнажены, чем перед ним. – Не пытайся убить моего волшебного мальчика.
– Не обзывайтесь, – хмуро попросил Ричард. – Я не ваш и…
– Нет, Дикон. Ты мой и ты волшебный. – Алва поболтал пустым кубком, словно это был бокал с вином. – Я хочу, чтобы у тебя были дети. Много детей. Хочешь – женись, хочешь – брюхать любых служанок…
Ричард поморщился. Это было недостойно.
– Но если ты позволишь другому мужчине прикоснуться к себе…
– Что?! – взвился Ричард.
Алва со смехом закончил:
– Позволишь то же, что позволил мне, – я не оставлю от него даже пепла, а тебя до конца жизни буду держать взаперти.
– Я вас убью, – предупредил Ричард. – Я требовал свободы, а вы ограничиваете меня в том, что не имеет никакого значения. Я вам что – девица?
– Ты лучше, – счастливо мурлыкнул Алва, поцеловал Ричарда сухими солёными губами и наконец вспомнил, что нужно налить себе воды. – Я не хочу, чтобы у кого-то был шанс увидеть твоё чудо.
– Но сами рискнули.
– Не произошло ничего необычного. – Алва глотнул воды, не глядя на Ричарда. – Он не узнал моей тайны.
"Я узнаю", – пообещал себе Ричард и зевнул.
– Поспи, – посоветовал Алва. – Я чувствую себя таким бодрым, будто только что проснулся. Вернусь – снова буду к тебе приставать.
– За что? – Ричард расправил покрывало, чтобы закатиться под него и в самом деле вздремнуть.
– Не за что, а почему. Мне это очень нравится. А тебе?
Ричард растерялся.
Алва ждал ответа.
– Нравится. Но это…
– Что?
– Пошлость. Вы просто захотели, получили своё и планируете получать снова и снова. – Ричарду стало противно. – Уйдите.
– Чтобы ты мог спокойно покончить с собой? – Алва заломил бровь. – Нет, чудо моё, ты будешь спать, пока я не вернусь, чтобы поцеловать тебя снова. – И он коснулся губами лба Ричарда.
Всё то же нежное бестелесное давление словно погладило – и не по волосам, а прямо внутри черепа. У Ричарда закрылись глаза, он безвольно откинулся на подушки, но ещё услышал удивлённое: "Надо же, получилось".

В следующие три дня Алва не отпускал Ричарда от себя. Даже в уборную ходил следом – то ли чтобы посмотреть на выливающуюся прозрачную воду, от которой будто ради разнообразия пахло летним лугом, то ли просто не мог налюбоваться, то ли опасался, что Ричард покончит с собой.
Хотя Ричард не собирался.

Он проснулся один, вспомнил, что забыл оттереть семя, но оно исчезло – может быть, и у него, и у Алвы не могло быть детей?.. Или им нужны были особенные женщины? Или Алва попросту вытер его и укрыл?
Посидел на кровати, привыкая к своему обесчещенному – смешное слово, когда дело касается волшебства – телу. Оно ничем не отличалось от прежнего, разве что Ричард мог угадать в себе жажду тайных и порицаемых наслаждений – она принадлежала плоти и казалась вещественной.
Взял кинжал, погладил большим пальцем клеймо – и снова не заметил перемены. Он остался собой, просто узнал кое-что новое, что-то почувствовал, чему-то, наверное, научился. Ему хотелось снова прикоснуться к Алве, надавить на того, попытаться подчинить – хотя бы выяснить, что он может.
Ричард понимал, что никогда не убьёт своего врага. Даже если тот сделается беспомощным и беззащитным, а Ричард станет таким же всемогущим и непобедимым, как Алва сейчас, всё равно уже не откажется – именно от этого кошмарного человека, от его омерзительных манер, язвительных шуток, его безупречного тела… И да – от его похотливого любопытства. Никто другой не мог желать Ричарда так же сильно, как его спаситель и кровный враг.
"Я вас ненавижу. – Ричард улыбнулся. – Я должен вас победить". Следующая мысль: "Я должен подчинить Алву так же, как он подчинил меня", – вызвала неприятную дрожь, но Ричард стиснул зубы и мысленно повторил каждое слово. Это был единственный способ не впасть в отчаяние и не убить себя: вцепиться в невообразимую – ещё более немыслимую, чем полная и справедливая победа Людей Чести – цель. "Если мне это удастся, – подумал он и улыбнулся вновь, – даже Оллары будут мне не страшны".
Он поймал себя на том, что тянется острием к запястью – что он мог сделать, расцарапать вены до крови?.. Вскрывать их нужно было ножом хирурга или бритвой цирюльника, лезвие кинжала для этого было слишком тупым.
Петли Ричард вязать не умел, яд его тело переработало бы в очередную кошмарную драгоценность, оставалось застрелиться – для этого требовался заряженный пистолет – или броситься с обрыва или крыши. Четырёх этажей особняка могло не хватить, искать в столице колокольню, а потом пробираться… Бррр! Нет. Алва не хочет, чтобы он умер, Алва готов беречь его и выполнять его желания, окружить сказочной роскошью и подарить немыслимые наслаждения – почему бы не воспользоваться этой возможностью? "Что я потеряю?" – думал Ричард.
Он как будто уже потерял нечто невозвратимое – не невинность, которая казалась ему неудобной, вроде слишком узкого колета. Наоборот, распробовав плотскую любовь с обеих сторон, Ричард почувствовал себя более цельным.
Что же он утратил? Честь? Свободу? А был ли он когда-нибудь свободен? Просто раньше им владели долг, честь, верность. А теперь – Алва, ненавидевший всё это.
Ричард судорожно вздохнул. Дверь приоткрылась, и Алва сказал:
– Положи кинжал.
Ричард знал, что не сможет убить своего врага, и поэтому подчинился.

Алва подошёл и торопливо его обнял.
– Как ты?
– Проснулся, – без выражения ответил Ричард. – Что вы хотите?
Алва с заметным удовольствием принюхался.
– Оденься. Мы поужинаем, я расскажу тебе новости, а потом, если ты не против, – продолжим то, что начали днём. – Красивые губы дрогнули, словно от жажды, и Ричард поцеловал их.
– Вот как? – выдохнул Алва, когда поцелуй закончился.
Ричард растерялся. Он сам не знал, почему сделал это, но ему понравилось – словно поддаваясь желанию Алвы, дразня его, можно было в какой-то мере управлять самим Алвой.
– Нет, не дразни меня сейчас. – Алва жадно погладил Ричарда. – Иначе останешься голодным.
Ричард хмыкнул и отстранился – это оказалось легче, чем он думал. Алва не держал его ни руками, ни колдовством, но внимательно смотрел, как он одевается, потом одёрнул колет и сказал:
– Не застёгивай. Что в Надоре носят дома?
– Ничего особенного.
– Как ты относишься к халатам?
– Не знаю.
– Это довольно удобно.
Ричард опустил взгляд и покраснел – ну да, если он будет носить в особняке халат, Алве будет проще его щупать, когда захочется.
– Я не настаиваю, – очень светски произнёс Алва. – Идём, должны были уже накрыть.
Ричард подчинился, словно лишённая воли марионетка – но разве сейчас нужно было бунтовать?..

По мнению Алвы засаду подстроил Эстебан, и Ричард не спорил. Ни хозяин таверны, ни слуги ничего не знали – сдали несколько номеров разным господам, а когда клиенты из зала вдруг побежали наверх, растерялись и испугались. Конюху даже досталось – но ему поставили фингал и напугали. Это Баловника убили.
Когда Ричард об этом задумался, Алва сделал паузу, разрешая справиться с горем.

– Жоан-Эразм изображает расследование, но на самом деле закапывает дело, как кот в клумбу. – Алва фыркнул, не глядя на Ричарда. Собирался что-то сказать, но промолчал.
– Что мне делать? – спросил Ричард растерянно.
– О, юноша, неужели вы примете совет от такого мерзавца?..
– Вы мой опекун, – прищурился Ричард и покраснел, потому что подумал: "И любовник. Даже если я этого не хотел".
– Как ваш опекун я вам говорю – пока Эстебан лежит и страдает, можете о нём не думать и ничего не делать. Допрашивать вас я запретил.
– Почему?
– Потому что вы мой подопечный. – Алва как будто удивился. – Зачем мне чтобы какие-то пошлые зануды морочили вам голову, заставляли оговорить себя, задавали вопросы, на которые вам не захочется отвечать?.. У них есть злоумышленники, пойманные моими людьми, и Эстебан, который знает не меньше вашего. Он наверняка солжёт – уж точно не скажет, что пытался вас поцеловать. – Синие глаза полыхнули гневом – ревностью!.. – А потом ещё и обвинит в лжесвидетельстве вас.
– Спасибо, – пробормотал Ричард.
– Вас будет допрашивать Штанцлер, поэтому в ближайшее время я вас к нему не отпущу. Или вы хотите поведать ему о своих, гм, увлекательных приключениях?
Ричард вспыхнул, едва не выкрикнул: "Я вас ненавижу", но неожиданно для себя задумался. Он ведь не хотел рассказывать эру Августу ни о подлости Эстебана, ни о том, что сделал Алва. Не хотел признаваться в своём падении – он не считал себя виноватым и смутно подозревал, что эр Август заставит его раскаяться, а раскаиваться не хотелось.
– Вы так очаровательно хмуритесь, что мне хочется вас поцеловать, – произнёс Алва. – Да, старый трус может вытянуть из вас всё, что вы считаете правдой, и ещё немного.
– Не называйте эра Августа трусом, – огрызнулся Ричард.
У Алвы от удивления приоткрылся рот, а потом он рассмеялся:
– Юноша, вы чудесны, но если бы ваш Штанцлер не был трусом, он бы не пережил ни одного из устроенных им мятежей. Смельчаки гибнут на поле боя или на плахе, трусы отсиживаются в кабинетах и спальнях.
– И вы хотите запереть меня в спальне.
– Да, хочу. И это не делает трусом вас.
Ричард гневно сопел – Алва морочил ему голову, оскорблял эра Августа, но ведь в каком-то смысле он был прав.
– Я не хочу, чтобы ты ему рассказывал, – неожиданно мягко сказал Алва.
– Я тоже не хочу рассказывать! – признался Ричард. – Он ведь поймёт, что вы не просто так, а про камни он не знает!
– Ну вот и не говорите ему ничего. На вас покушались, я запретил вам выходить – и я запрещаю.
– Навсегда? – безнадёжно спросил Ричард.
– На три дня, – сказал Алва. – Пока что.
"Ты мой, – говорил его взгляд. – Я присвоил тебя, спрятал. Никто тебя не коснётся, никто не навредит – кроме меня, а я проделаю с тобой всё, что захочу". Ричард чувствовал себя добычей, вещью, но к этому унизительному ощущению примешивалось другое, жаркое и бесстыдное. Переступив через страх и отвращение, Ричард попытался перевести его в слова – понять самого себя было не так-то просто. Он хотел Алву, хотел продолжения и повторения, хотел сделать с Алвой то же самое – одна мысль об этом была непростительной наглостью, но Ричард мог её себе позволить.
– Ты улыбаешься.
– Я строю планы. – Ричард прикусил губу.
– Мести?
– Взаимности. – Он взглянул на Алву и увидел ответное желание, требовательное и властное, но готовое покориться. Прислушался к себе – касается ли его колдовство Алвы?.. Внешнего давления не было, Ричард чувствовал призрачный вес необходимости, но сейчас тот не давил и не требовал, а добавлял устойчивости и уверенности – Ричард делал всё правильно.

Жёлтый свет свечей плескался в уютной спальне, в камине тлели дрова, на столе у окна ждала корзина с бутылками и кувшин, на столике у изголовья кровати угрожающе сгрудились шкатулки и баночки с притираниями.
– Что это? – насторожённо спросил Ричард.
– Тебе понравится. – Сейчас Алва казался податливым и нежным… Словно волшебная женщина из баллады или приснившийся цветок.
"Он знает, что я слабее, – думал Ричард. – Он издевается или хочет силы?"
Если бы он в самом деле любил Алву, то ни за что не обошёлся бы с тем грубо. Но в узле, которым они связали себя, ещё оставалось немного места для твёрдости. Ричард притянул Алву к себе, впился в пахнущий вином рот жадным поцелуем, облапал – нагло, как не лапал Марианну. Алва вздрогнул, прижался сильнее – будто хотел именно такого обращения. Откинул волосы с шеи, подставил её под жадный язык, глухо застонал, когда Ричард слегка прикусил кожу.
– Ты сладкий, – прошептал Ричард.
– Я знаю. – Алва содрогнулся вновь.
– Они замечали, но ничего не поняли?
– Они не знали, в чём дело. – Теперь он шумно вздохнул. – Я никогда не спал ни с кем, кто знал бы о моей особенности.
Ричард подтолкнул его к кровати – нужно было спешить, чтобы Алва не передумал и не сделал всё по-своему.
– Это так важно? – Он стянул с Алвы колет.
– Да, – прозвучало грустно и как-то невинно. – Они трогали меня, хотели, ласкали, подчинялись или пытались подчинить, но не знали, с чем имеют дело…
– И с чем я имею дело? – У Ричарда сел голос, и казалось, что он пытается изобразить суровость.
– С шуткой мироздания?.. – Алва явно не был уверен. – Тебе сказали про литтэна, а мне говорили, что я проклят, что я не доживу до шестнадцати, что у меня никогда не будет детей… Отец меня ненавидел.
– Рокэ!..
– Врач – жалел. Остальные не знали. Даже мать. Слуге, который узнал первый, отец сломал шею, а потом выбросил его в окно – у меня на глазах. Я чудовище?
Ричард взял его лицо в ладони – это было в какой-то балладе, и странно было поступать с Алвой так. Но тому, кажется, понравилось.
– Чудовище. – Ричард поцеловал его. – Но не из-за своей особенности. – Он ещё не знал всех подробностей, но верил, что узнает.
– Откуда ты знаешь. – Алва отстранился, но только для того, чтобы снять с Ричарда колет и погладить по шее. Ричард замер под странной, угрожающей лаской и не сразу нашёлся с ответом.
– Если из-за неё, то я тоже должен быть чудовищем, – торопливо проговорил он, когда Алва принялся развязывать на нём рубашку.
– А я уже назвал тебя чудом, – тихо рассмеялся Алва.
Он снова давил на Ричарда, словно обнимая призрачной силой, мягкой и тёплой, нежной, словно весенняя улыбка, и Ричард попытался нажать в ответ. Он не знал, чего хочет добиться, но Алва вздрогнул всем телом и уронил руки, словно обессилев.
– Что?.. – вытолкнули красивые губы. – Что ты хочешь?
– Тебя. – Ответ оказался правдивым и невыносимо горьким.
Отяжелев от желания, Ричард сел, притянул к себе Алву, обхватив за бёдра, а тот выпутался из своей рубашки и снял, словно отобрал, рубашку Ричарда.
– Я буду говорить тебе, что делать, – строго сказал Алва.
– Что ты сделаешь, если я не послушаюсь? – Ричард нагло мял его зад – Алве явно нравилось, – но не мог избавиться от нехорошего волнения. – Если сделаю всё по-своему, как ты со мной?
У Алвы сбилось дыхание, он нахмурился, глядя на Ричарда сверху вниз, и Ричард поцеловал напряжённый живот. Потрогал языком.
– Если мне не понравится, я буду сопротивляться, – выговорил Алва как будто с сомнением. – Ты заставляешь меня хотеть. Ты говорил, это похоже на давление.
– Да.
– Я чувствую тяжесть всем телом. – Алва подался вперёд, грозя повалиться на Ричарда. – Словно ты уже подмял меня.
Ричард слегка отодвинул его и начал развязывать штаны.
– Скажи, что тебе не нравится. – Снова он чувствовал горечь. – Попроси меня остановиться.
Вместо этого Алва наклонился и поцеловал его. Когда он выпрямился, штаны свалились на пол.

Они легли в постель совершенно обнажёнными. Алва то и дело вздрагивал, прятал взгляд, но подставлял тело – позволял ласкать себя; нежно охнул, когда Ричард лёг на него сверху, прижавшись членом к члену; потянулся за поцелуем, но закрыл глаза.
– Ты не хочешь меня видеть, – прошептал Ричард, смешивая своё дыхание с летним ароматом Алвы.
– Я боюсь, что ты можешь увидеть меня. – Шумно вздохнув, Алва распахнул глаза. – Представления не имею, что у нас получится.
"Что-то особенное", – подумал Ричард и поцеловал его.

Алва только казался податливым и покорным – то есть он позволял изучать и ласкать себя, но когда Ричард попробовал потрогать между ягодиц, сжался и не терпящим возражений тоном потребовал:
– Возьми зелёную склянку и намажь… Дикон, с твоими руками нужно что-то делать, это какой-то кошмар.
– Заколдуй меня, – в шутку предложил Ричард.
– Когда пойму, как это сделать, – прошептал Алва. Только что командовал, а теперь распластался на простынях, взволнованный и как будто беззащитный.
"Нет, – поправил себя Ричард. – Он не хочет защищаться. Он согласился. Так же, как я".
От густого, словно сметана, тёмно-бурого зелья пахло травами. Алва издал грудной урчащий звук, когда Ричард смазал самый вход; резко вздохнул, когда внутрь проскользнул палец. Он раскрылся так же легко, как Ричард, плоть подалась, словно ждала такой ласки. Точёное лицо капризно сморщилось, Алва тихонько охнул, улыбнулся, прикусил губу и едва слышно застонал, насаживаясь на пальцы.
– Вот так – хорошо. Добавь ещё.
Ричард хотел посмотреть на его зад, но не мог перестать любоваться тем, что видел сейчас. Пришлось отвлечься, зачерпнуть ещё зелья. Алва сам захотел показать ему: подтянул под себя две подушки, гибко согнулся – изящный, он словно танцевал лёжа. Ричард ласкал его, раскрывая, без труда вставил в мягкое отверстие три пальца, ввёл их поглубже, потрогал горячую нежную плоть внутри. Алва застонал, коротко и как будто жалобно, а когда Ричард приласкал его снова – громче и ещё нежнее. Рот оставался приоткрытым, гримаса казалась странной: обычно надменный, сейчас Алва выглядел уязвимым и трепетным. Ричард продолжил раскрывать его, трогать внутри, добавил ещё зелья, чтобы побольше попало внутрь. Проверил, войдёт ли четыре пальца. Алва вскрикнул, на мгновение сжался, но потом впустил, шумно втянув воздух сквозь зубы, и прошептал:
– Ты хочешь, чтобы я так?..
Ричард понятия не имел, чего он хочет. Чужое бесстыдное наслаждение ошеломило его настолько, что он забыл о собственной похоти – да и желал ли он Алву?.. Стоило об этом задуматься, и член тут же дрогнул – горячий, твёрдый, налитый кровью.
– Сделай, – предложил Алва. – Тебе же интересно, как это. – Он облизал и прикусил нижнюю губу, снова застонал, руками раздвинул ягодицы, открывая себя перед Ричардом. – Не заставляй меня ждать.
Но спешка сейчас была равна святотатству. Ричард придвинулся ближе, но продолжал ласкать пальцами. Отставил ополовиненную банку и левой ладонью обхватил член Алвы – мягкий, но влажный, истекающий смазкой.
Алва вздохнул, почти всхлипнул, и закатил глаза.
– Ты хочешь, чтобы я просил. – У него заплетался язык. – Хорошо. Пожалуйста, Ричард, пожалуйста… Возьми… – Последнее слово осталось непроизнесённым, а когда Ричард, вытащив пальцы, медленно ввёл в растянутое отверстие член, Алва застонал в голос.

Безумие навалилось на Ричарда. Телесная жажда толкала его вперёд, внутрь, в это чудесное, безупречное, волшебное, почти родное тело; он пытался сдерживаться, пытался не вбиваться слишком резко. Алва вскрикивал то нежно, то восторженно, то почти страдальчески стонал, всхлипывал, шептал "не надо", "мне больно" и тут же – "хорошо", "ещё", "пожалуйста, Дикон". Он дрожал от удовольствия, из члена выплёскивались одиночные капли семени. Ричард не мог даже предположить, что его любовник чувствует на самом деле. Собравшись с мыслями – их было до неприличия мало, он всё же сумел спросить:
– Тебе нравится?
Алва шумно всхлипнул и задёргался, сжимаясь и насаживаясь так, что у Ричарда перед глазами сделалось бело, а всё тело превратилось в одно раскалённое желание. Он двигался, совершенно подчинённый похотью, Алва вскрикивал, содрогался всем телом, приласкал себя, но тут же прекратил, невнятно попросил:
– Можно мне?..
– Что угодно, – выдохнул Ричард.
Алва хотел обхватить его ногами, вжать в себя, а когда получил желаемое, выгнулся и затрясся в диком, совершенно безумном экстазе. Он не касался своего члена, но тот за считанные мгновения налился кровью и теперь разбрызгивал семя.
– Вот так, – всхлипнул Алва. – Так… чудесно.
Слишком потрясённый зрелищем, Ричард едва не забыл о собственном удовольствии, жадно толкнулся, попал в немилосердную хватку мышц, вскрикнул и излился тихо, почти стыдливо.
– Мальчик мой, – с пьяным блаженством простонал Алва. – Иди сюда, не раздавишь.
Ричард лёг – на мокрый живот, на вздымающуюся грудь, позволил обнять себя, прижался щекой к щеке и едва не задохнулся от густого запаха незнакомых цветов.
– Агирнийский сад, – прошептал Алва. – Весной.
Ричард не понял, не смог перепросить словами, но Алва догадался пояснить:
– Так весной пахнет в Агирнэ. Это в Багряных Землях.
Ричард шумно вздохнул. Собственного запаха он не чувствовал.
– Тебе понравилось? – забеспокоился вдруг Алва. – Ты заколдовал меня, заставил… – Он охнул, словно теперь ему стало неудобно.
– Я? – Ричард приподнялся, опершись на предплечья.
– Ты хотел меня подчинить, – безмятежно сообщил Алва, казавшийся в самом деле околдованным. – Поиметь, заставить получить удовольствие. Я его получил. А ты?
– Да, – сказал Ричард. – Но это всё очень…
– Волшебно. – Алва счастливо улыбался, и от этого было не по себе.
– Безумно.
– Это тоже хорошо. – Алва вдруг моргнул и резко вздохнул. – Слезь с меня. Немедленно.
Ричард откатился, не понимая, с чего вдруг такая перемена.
– Ты хотел увидеть меня?! – Алва покраснел и казался злым. – Тогда подними ноги… Только не лезь туда лицом.
Подчиняясь сбивчивым приказам, Ричард снова его согнул, развёл ноги в стороны, хотел прикоснуться к ягодицам, но те содрогнулись, и из темноты между ними вылетела зелёная бабочка. Огромная, в две ладони, она никак не могла бы поместиться внутри, не сломав крыльев. Алва всхлипнул и зажмурился, и Ричард понял, что тот стыдится своей особенности не меньше, чем Ричард – своей. Снова ягодицы вздрогнули, ещё резче и ярче запахло цветами, появились новые бабочки – розовые и белые, они были не такими большими. Алва задрожал всем телом, и над ним поднялся целый рой. Разноцветные, разных размеров, они разлетелись по комнате. Одна, зелёная, но маленькая, села на правое запястье Ричарда и попыталась его укусить. Он дунул на неё, и она отстала.
– Нравится? – зло и несчастно спросил Алва. Даже потный и красный от смущения, он оставался прекрасным. Волшебным.
– Так красиво. Всё?.. – Алва кивнул, и Ричард плавно опустил его ноги. Отодвинул мешавшиеся подушки, мокрые от благовонного пота. – Почему ты стеснялся?
– Это нелепо. – Алва повернулся на бок, спиной к Ричарду. – Открой окно. Дорогу в оранжерею эти твари найдут сами.
Ричард подчинился.
– Когда холодно, появляются семена, – с омерзением сказал Алва. – Они хотя бы не летают. – Он содрогнулся, словно от холода или тревоги, Ричард поспешил вернуться в постель и обнять. – Моя очередь спрашивать, не внушают ли они тебе отвращения.
– Нет. Они ведь даже не влажные.
Алва шумно вздохнул, а Ричард попытался вообразить, с каким грузом тот живёт всю жизнь. Иметь любовниц и помнить, что потеешь духами; скрываться в каждом походе, даже дома помнить…
– Ваши слуги… Они ведь догадываются.
– Они не станут ни болтать, ни задавать вопросов. – Алва вздохнул, развернулся к Ричарду лицом, обнял – с детской жадностью. – Теперь понимаешь, почему я в тебя вцепился?
Ричард обнял его в ответ и закрыл глаза: он понял, почему подчинился этому человеку.
– Я не убью себя, – пообещал он едва слышно. – Это кошмар, но…
– Теперь он разделён надвое, а значит – не так страшен. – Алва вздохнул, поёрзал, устраиваясь поудобнее. – Знаешь, мне в самом деле понравилось. Это было очень безумно и очень неожиданно, я не знал, что моё тело способно на такие фокусы.
– Больно не было?
– Было, но как-то странно. Словно вспышки в сплошном удовольствии. Ты казался таким огромным.
"Звучит как комплимент", – подумал Ричард и понял, что ужасно устал и вот-вот заснёт.
– Спи, – разрешил Алва. – Я тоже буду спать.

Они подремали час или около того, проснулись, выпили и продолжили. Теперь Алва хотел поставить Ричарда на четвереньки и сначала приласкать, а потом трахнуть. Ричард, слегка захмелевший и уже окончательно согласившийся на все извращения, подчинился. Поначалу ему ещё было стыдно, но Алва не переставал хвалить его – за открытость, волшебность, чудесность, способность дарить наслаждение, и Ричард забыл о стыдливости, сам подался назад, насаживаясь на пальцы, а потом не возражал, когда Алва, растянув его и натолкав внутрь зелья, захотел засунуть всю кисть.
– Если будет больно – скажи, – попросил он, услышав тихое, почти несчастное "да".
Ричард понимал, что предаётся безрассудству и похоти, но, во-первых, ему самому было любопытно, а во-вторых – он знал, что Алва не причинит ему вреда. Всё же было немного страшновато: тело, способное создать и выпустить из себя крупный камень, не сразу согласилось принять чужую руку.

Когда внутри было четыре пальца и половина ладони, Ричард всхлипнул, слепо поймал левую руку Алвы и прижал её к своим губам. Она казалась не такой уж большой, это заключённая в ней нечеловеческая сила пугала Ричарда.
– Будь нежным, – то ли попросил, то ли потребовал он.
Раскрытый, горячий, он словно избавился от стыдливости. Давление на растянутый анус само по себе не приносило удовольствия, но внутри – ох, внутри было хорошо.
– Ещё, – попросил он, сообразив, что Алва остановился.
Тот вынул руку – ровно настолько, чтобы прижать к ладони большой палец. Ричард почувствовал его, когда Алва снова повёл руку вперёд; шумно охнул, когда самая широкая часть растянула вход.
– Хороший мой, – прошептал Алва.
Ричард всхлипнул, соглашаясь быть его и хорошим, и открылся, подчиняясь чужому извращённому желанию. Широкая часть проскользнула внутрь, анус плотно обхватил изящное запястье.
– Это так приятно, – заметил Алва. – Ты такой.
Он пошевелил пальцами внутри, и Ричард утопил громкий стон в подушке – это было немыслимое, кошмарное и чудесное ощущение. Он был так растянут! Так доступен для непристойной ласки! Алва придумал, как сделать всё ещё ярче – свободной рукой приласкал яйца и член. Ричард заскулил, дрогнул, но не сжался, а Алва продолжал доводить его до безумия, горячего, мокрого, твёрдого… Ричард чувствовал, что в нём что-то появляется, из него что-то выходит – он ничего не соображал, помнил только, что нельзя сильно дёргаться и кричать, но не помнил почему.
Пахло мечтой и летом – даже от подушки, в которую он утыкался отчего-то мокрым лицом. Тело дрожало от непривычного напряжённого удовольствия, где-то далеко счастливо смеялся Алва:
– Мальчик мой.
Ричард опасался, что если придёт в себя, если спросит, что случилось, то, узнав ответ, сойдёт с ума от стыда, и первая внятная его мысль была: "Я уже обезумел, раз позволил Алве". Тот уже вытащил из Ричарда ладонь, но пальцами вычерпывал камни, появившиеся внутри. Они были гладкими и не слишком крупными, это было непристойно, но приятно.
– Рокэ, – вздохнул Ричард. – Что я сделал?
– Лужу, – рассмеялся Алва. – Но это не страшно.
– Закатные твари!
– Только одна, и очень счастливая, – "поправил" Алва. – Тут ещё камни… Кажется, розовые, но надо смотреть на свету.
Ричард не понимал, почему они появляются и появляются, спросил:
– Это ты хочешь вынимать их из меня.
– Да. – Алва как будто растерялся, и камни наконец закончились. Он выловил два последних и позволил обессилевшему Ричарду лечь. "Лужа" оказалась небольшим мокрым пятном, но, наверное, если она вылилась из Ричарда прямо в ладонь Алве… Ричард постарался выкинуть эту мысль из головы. Если Алва не недоволен – а он казался восторженным, чтобы не сказать "счастливым" – значит, он не сделал ничего неправильного или неуместного.
Собрав с постели добытые камни, Алва высыпал их на прикроватный столик, подвинул свечу, чтобы было лучше видно. Ричард прищурился на танцующий огонёк, но всё же приподнялся, чтобы взглянуть. В жёлтом свете казалось, что они скорее красные, но Алва был прав – гладкие, круглые или неправильные, камни были всех оттенков розового, от молочно-бледного до почти фиолетового. Ричард распознал два отполированных сапфира и несколько агатов, но про остальные мог только гадать.
– Ты влюбился, – самодовольно заявил Алва.
Ричард фыркнул и подумал: "Это не любовь. Это колдовство, проклятие".
– Мы оба прокляты, – продолжил он вслух, – и потому прикипели друг к другу.
– Разве это не счастье? – Алва стремительным движением опрокинул его на постель и поцеловал. – Я хочу ещё. Тебе не больно?
Ричард прислушался к своему телу, покраснел и прошептал:
– Я хочу.
Он был пустым, раскрытым, влажным, тело требовало удовольствий – и оно могло их себе позволить. Не размышляя об этом подробно, Ричард всё же понимал, что обычный человек если и не пострадал бы от подобного эксперимента, то вряд ли хотел продолжения, а его желание было требовательным и жгучим.
Ему надоело стоять на четвереньках, и он, уронив Алву на спину, сел на него сверху, чтобы бесстыдно направить в себя член.
– Не мало? – деловито поинтересовался Алва, вжимаясь в дыру, которая должна была бы быть огромной – но не была, потому что и Ричард, и Алва хотели получить удовольствие.
– Ровно столько, сколько я хочу, – ответил Ричард и сжался, лаская собой чужой похотливый отросток.
Алва прошептал что-то на кэналлийском, собрался схватить Ричарда за бёдра и трахнуть, но Ричард позволил только схватить. Придавив Алву своим желанием, он двигался, как хотел, исследуя чужое наслаждение и собственную реакцию на давление под разными углами. Алва шептал и выстанывал нечто немыслимое, настолько невозможное, что Ричард не хотел ни слышать, ни понимать. Не догадавшись закрыть чужой рот, он занял свой: Алва захотел пощипать его за соски, Ричард поймал руку и, не переставая двигаться, принялся облизывать пальцы и ладонь. Он слабо понимал, что делает, совершенно не знал зачем, но ему было так хорошо, так горячо, так чудесно. Поймав особенно яркую вспышку удовольствия, он вскрикнул, насадился, запрокинул голову и забыл о прекрасной руке, которую только что ласкал с такой жадностью. Алва воспользовался свободой, чтобы обхватить член Ричарда – и через несколько безумных, бурных, очень громких и страстных, восхитительных мгновений Ричард кончил. Алва поймал семя другой ладонью и, когда Ричард начал приходить в себя, спросил:
– Тебе будет больно, если я продолжу?
– Нет. Но я… мне не будет сразу приятно. – Ричард не был до конца уверен. Он вообще чувствовал себя пьяным.
– Тогда нужно выпить. – Алва с наслаждением вытер руки о собственный живот. Ричард проследил за движением, облизнул губы и сообразил, что нужно сделать.
Чтобы не тратить время на объяснения, он снова придавил Алву волшебством – тот приглушённо охнул – и, устроившись так, чтобы было удобно, взял в рот. Алва застонал в голос, выругался, дёрнул бёдрами, пытаясь втолкнуть глубже – Ричард позволил, настолько, насколько мог, потом ещё немножко, едва не задохнулся, отодвинулся, обхватил нежную кожу губами, прижал головку языком и начал двигаться. Алва всхлипывал, вздрагивал, восторженно бранился, отрывисто предупредил "сейчас!" – и кончил.
Его семя оказалось сладким и как будто немного хмельным.
Ричард сел на пятки. Голова кружилась – от того, что он ею так дёргал, или от того, что он только что проглотил?..

– Дикон, ты такое бесстыжее чудо, – прошептал Алва, прижавшись к нему. – Поцелуй меня.
Только когда поцелуй закончился, Ричард сообразил, что у кого-нибудь другого так могло бы и не получиться.
– В нас нет ничего грязного, – прошептал он потрясённо.
– Надо же, – хмыкнул Алва. – Ты понял. Я хочу сделать то же самое, но тебе нужно отдохнуть.

"То же самое" пришлось отложить до утра – выпив вина, Ричард упал в беспамятство, как в пропасть, а проснулся от того, что Алва тормошил его и гладил по стоящему члену:
– Ну же, юноша, просыпайся, я хочу доставить тебе удовольствие, а потом измучить, хватит сопеть, волшебное ты чудовище!..
Ричарду казалось, что он спит и видит очень странный сон. Он пробормотал:
– Я проснулся, – но на самом деле пришёл в себя только излившись в жадный и жаркий рот Алвы.
"Что я сделал?" – подумал Ричард, но тут же решил, что после вчерашнего дня и прошедшей ночи глупо чему-то удивляться и чего-то стыдиться. Он покорил – он пока не знал, в каком смысле и до какой степени – Рокэ Алву, он чувствовал себя прекрасным, всемогущим, бесстыжим… И очень голодным.
Но Алва хотел тренироваться, и они пошли тренироваться.

Они всё делали вместе: мылись, одевались, завтракали. Пока Алва читал свою почту, Ричард сопел над трактатом о ядах, а потом отвечал на беспорядочные вопросы своего невозможного и непредсказуемого наставника.
После обеда ударил ливень, Алва полюбовался буйством стихии, посмотрел на Ричарда и сказал:
– Нас нигде не ждут. Пойдём в спальню.
Ричарду не пришло в голову возразить. Ему не хотелось отказываться от волшебства, от удовольствий и от странной власти над Алвой, которую давала близость.

Всё же Алва был требовательнее и наглее и лучше знал, чего хочет.
Он вынимал из Ричарда камни – небольшие, но их было так много!.. – каждый раз, когда ему хотелось их вынуть. Вылив семя внутрь, он собирал жемчуг – таких причудливых форм и оттенков, что Ричард засомневался, бывает ли нечто подобное в природе.
– Бывает, только очень редко, – ответил Алва, разглядывая пригоршню жемчужин. – Ты – чудо из чудес.
Ричард рассмеялся, почти не смутившись.

За три дня он свыкся со своим новым положением и даже успел подумать, что если теперь его обвинят в связи с Алвой, он сумеет надменно заявить: "Вас не касаются мои отношения с опекуном", – и, может быть, даже намекнуть, что Алве подобные сплетни не понравятся.
В комнаты Алвы принесли одежду Ричарда – не всю, но достаточно, чтобы не нужно было каждый раз гонять за ней слугу. Ричард не доверял кэналлийцам, которые оставались для него чужими, но Алва был для них живым богом, и можно было рассчитывать, что они не станут ни болтать, ни шутить. К тому же их отношение к Ричарду, поначалу насторожённое, заметно изменилось – Алва приблизил его к себе, и он сделался в глазах слуг кем-то вроде родственника господина. Может быть, не слишком солидного и могущественного, но важного для соберано, а значит и для них тоже.

Ричарду было хорошо.
Он чувствовал себя в безопасности и мог не тревожиться за мать и сестёр. Алва ждал писем от своего человека, которого отправил в Надор, Ричард – от родных. Он догадывался, что матушка будет недовольна, но надеялся, что она поймёт – и безвыходность ситуации, в которой он оказался, и преимущества, которые давало им опекунство Алвы.
Ричард научился доверять Алве – получив от Ричарда желаемое, тот вёл себя… Почти идеально. Язвил, но не в постели, шутил, но беззлобно. Он вообще казался счастливым и почти влюблённым – Ричард верил в его лихорадочную радость, потому что не представлял, как можно дожить до тридцати пяти лет, скрывая свою особенность ото всех, кроме единственного врача, ни от кого не слыша ни слова одобрения, и не свихнуться. К тому же Ричарду очень льстило то, что Алва – этот надменный могущественный вельможа и воин, чья жестокость могла сравниться только с его же отвагой, млеет от неумелых ласк, плавится в объятиях и бесстыдно наслаждается любовью, грешной, но чистой – между ними двумя не могло быть ничего грязного.
Сам Ричард ещё пытался разделять телесное наслаждение, требования загадочной необходимости, поселившейся в нём, колдовскую власть Алвы и свои собственные чувства, робкие, словно оглушённые; пытался не захлебнуться ни вином сладострастия, ни мучительным счастьем разделённой тайны; напоминал себе, что его положение равно положению пленника – может быть, в каком-то смысле любимого, но не ценного и не уважаемого. Алва пытался уничтожить его насторожённость, но она отступала только тогда, когда Ричард был чем-то увлечён или забывался от наслаждения.
Несмотря ни на что, Ричард оставался собой, но каждое мгновение своей новой жизни постигал и получал что-то новое.

Он понял, что потерял – свою наивную мечту о счастливом и справедливом будущем, о Великой Талигойе и реставрации Раканов. Это была серьёзная утрата, и ему казалось – он не сможет больше мечтать. Вместо высокой цели у него появились желания, по-мещански пошлые, но ощутимые и выполнимые: он хотел благополучия для своей семьи и счастья для сестёр. Насчёт себя он не определился и если задумывался, то быстро сбивался с мысли. Он уже имел то, чего не было и не могло быть ни у кого больше. Он хотел сделаться хорошим фехтовальщиком и таким наездником, чтобы ему не было стыдно рядом с Алвой. Он только собирался стать воином, но не знал даже, хочет ли быть полководцем. Ему казалось – лучше желать что-нибудь такое, что может подарить ему Алва.
Сейчас Алва обещал богатство, безопасность, протекцию для сестёр, возможности, которых никогда не было у детей Эгмонта.
Всё складывалось для Ричарда намного лучше, чем можно было предположить. Ему было жаль, что он больше не может быть рыцарем Великой Талигойи, и стыдно оттого, что он не мог всё объяснить ни Налю, ни эру Августу, ни матушке.

Когда вечер третьего дня окрасил кабинет золотым предвечерним светом, а Алва посыпал песком очередное письмо, Ричард рискнул пожаловаться.
Алва не понял, и Ричард объяснил:
– Я не хочу им лгать. Я хочу, чтобы они знали, что на меня нельзя рассчитывать.
– Мне удалось убедить тебя не пытаться меня убить? – поднял бровь Алва.
Ричард коротко нахмурился, посмотрел на Алву специальным тяжёлым взглядом и сказал:
– Вы очень старались.
Алва рассмеялся, но тему не сменил.
– Они попытаются убить тебя, – предупредил он после паузы.
– Не они первые, – вздохнул Ричард. Он не хотел быть врагом эра Августа или, тем более, её величества, но он не мог быть их другом и понимал, что Алва навсегда останется врагом всех Людей Чести.
– Скажи Штанцлеру правду, – предложил Алва.
Ричард не смог даже переспросить – бессмысленно открыл рот, моргнул, заставил себя закрыть рот.
– Скажи ему, что я могу допросить тебя обо всём, что ты видел и слышал. Скажи, что мне надоели покушения и я не собираюсь отпускать тебя от себя… Скажи ему, что я приказал тебе передать это ему. Постарайся выглядеть поглупее и понесчастнее.
– Эр Август знает, что я не дурак!
– Наоборот, – ласково улыбнулся Алва. – Ваш "эр Август" замечательно умный человек и знает, что его окружают хитрецы, подлецы и недоумки. Ни на хитреца, ни на подлеца вы не похожи, значит, вас можно отнести только к недоумкам.
Ричард обиженно засопел.
– И в этом ваше счастье… Ох, Дикон, не делай такое лицо, иди сюда. – Алва встал, и Ричард почти бросился в его объятия – спрятаться от собственной обиды и, увы, глупости.
– Я хочу, чтобы он оставил тебя в покое, можешь так ему и передать, – прошептал Алва ему на ухо.
– Он захочет меня спасти. – Разрубленный змей, почему это звучало так пугающе?..
Алва горько рассмеялся:
– Скажи ему, что я скорее убью тебя, чем позволю кому-то другому управлять твоей жизнью. Это он поймёт.
"А если я скажу ему, что вы меня любите, он меня убьёт", – подумал Ричард. Ещё он подумал, что, наверное, любит Алву – не ослепительного и беспощадного Кэналлийского Ворона, а синеглазого человека с неловкой тайной, горьким смехом и сладким телом, жадным до удовольствий.
Ричард поцеловал его и пообещал, что скажет.

Он думал, что после ужина они отправятся в постель, но Алва повёл его на конюшню, чтобы познакомить с Соной – чудесной вороной мориской, спокойной и дружелюбной. Она с достоинством приняла у Ричарда яблоко, но не раньше, чем обнюхала его уши и рукава.
– Ты ей понравился, – рассмеялся Алва. Моро ревниво зафыркал, заставив Ричарда шарахнуться, но получил яблоко от Алвы и задумчиво захрустел угощением, выглядя так зловеще, будто обычно его кормили человечиной.

Сона не была подарком – такое существо невозможно было подарить, она сама согласилась считать Ричарда своим человеком. Подарком было желание Алвы позаботиться о Ричарде, сделать для него что-то особенное, и Ричард лелеял в сердце удовольствие от понимания: Алва не просто хочет владеть им, Алва хочет, чтобы он был жив и счастлив.
Ричард собирался удовлетворить это желание.

Хоть и понимал, что легко не будет.

Во дворце было многолюдно и шумно – Оллар заскучал, приказал явиться всем вельможам и, покрутившись в большой зале, вновь потащил всех гулять. Светское веселье казалось натужным, Ричард ловил на себе завистливые, ненавидящие – от обер-прокурора и тессория – и насторожённые – от Людей Чести – взгляды, делал вид, что не замечает их, и старался не отставать от Алвы. Тот откровенно приглядывал за оруженосцем, никому не позволяя вклиниться между ними.
Её величество нехорошо себя чувствовала, Ричард смутно волновался, но Урсула Колиньяр, сопровождавшая супруга, заверила всех, что беспокоиться не о чем – просто её величество дурно спала ночью, и теперь у неё кружится голова.
– Ах, как это печально, – безразлично произнёс Алва и тем же почти издевательским тоном поинтересовался здоровьем наследника Колиньяров.
Ричард кожей почуял вал обжигающей ярости, которую источал отец Эстебана. Его жена владела собой лучше, она же нашлась с вежливым и скупым ответом: жизни Эстебана ничего не грозит, но выйти в свет и, тем более, вернуться на службу он сможет ещё нескоро.
"Ах, как это печально", – мысленно передразнил Ричард. К счастью, с Урсулой Колиньяр заговорил Оллар, и можно было не сочинять на ходу что-нибудь вежливое и безобидное.

В этот раз процессия распалась ещё до того, как они обошли весь сад: Колиньяры воспользовались шансом увлечь короля пустым разговором, Дорак ловко перехватил Алву, Манрика и Килеана-ур-Ломбаха, который тоже наградил Ричарда неприязненным взглядом. Краска бросилась в лицо, Ричард едва не выкрикнул: "Я не виноват, что там была засада, а Эстебана ранили!"
Дорака его присутствие как будто совсем не беспокоило – тот хотел обсудить задержки по выплатам жалования городскому гарнизону. Ричард смутно догадывался, что спор, если и был, то между тессорием и комендантом, а присутствие Алвы требовалось, чтобы несогласие не превратилось в серьёзную вражду. Ричарду было не по себе, хотелось уйти, и если сегодняшние камни Алва уже забрал, то от воды нужно было избавиться.
Он извинился, покраснел ещё больше и попросил разрешения удалиться.
– Подождёте меня в голубом павильоне, – промурлыкал Алва. – Вы помните, где он?
– Возле клумбы с ирисами. – Ричард переминался с ноги на ногу, изображая нетерпение, которое ещё мог сдержать.
Алва отпустил его жестом, и Ричард торопливо направился к летней галерее.
– Вашему оруженосцу повезло, – процедил у него за спиной Килеан-ур-Ломбах.
– Вы имеете в виду ту нелепую засаду? – Легко можно было вообразить, как Алва приподнимает бровь. – Скорее, не повезло молодому Колиньяру. Ваше высокопреосвященство, вы хотели… – Продолжения Ричард не слышал и не хотел.

Спрашивать у гвардейцев, где тут ближайшая уборная, было неловко, но удачно подвернулся слуга – невысокий и плотный, он тащил куда-то огромную корзину полотенец.
– Любезнейший, – отчеканил Ричард, слуга остановился, узнал его и подобострастно пролепетал:
– Чем могу служить, монсеньор?
"А ведь если бы не благосклонность Алвы, этот скот притворился бы, что меня не существует", – подумал Ричард, а вслух сообщил, презрительно и лениво:
– Мне нужна уборная. Проводите.
Слуга поклонился, половчее перехватил корзину и засеменил перед Ричардом. Идти было недалеко, но Ричард слишком поздно понял, что нужно запоминать дорогу!.. Ведь из галереи они через боковой вход попали во внутренний коридор, два раза свернули, прошли через гостиную, какую-то пустую – Ричард не заметил ни картин, ни гобеленов, ни цветочных ваз или переносных подсвечников, а потом слуга указал рукой на закрытую дверь:
– Туда, монсеньор, третья дверь!

Эти комнаты явно давно пустовали. "Вот и славно, – подумал Ричард, – меня никто не побеспокоит". Скромность ниши за хлипкой дверцей компенсировал роскошный рукомойник – громоподобный, бронзовый, явно очень старый. В Надоре были попроще, но похожие, пока их не украли солдаты Шроссе. Эр Эйвон хотел всё отремонтировать и заменить, но матушка с тихой ненавистью сказала: "Они испортят всё, кузен. Всё, что найдут".
Мыло пахло розами, полотенце – лавандой, на одежде Ричарда держался запах благовоний, пропитавший всё в доме Алвы. От ниши не разило, но Ричард всё равно поспешил вернуться в пустую гостиную и уже там успокоился, изгнав из мыслей унизительное прошлое.
Он знал, куда должен идти, но понятия не имел, как выбраться в галерею, в сад или хотя бы в знакомый коридор или зал.
Разрубленный змей!..
Ричард решил, что куда-нибудь да придёт, но свернул слишком рано и оказался в очередной пустой гостиной. За витражной дверью был декоративный балкончик – терраса, на которой можно было поставить два стула. Ричард открыл дверь, чтобы проверить – может быть, получится просто перешагнуть ограждение?.. Увы, вокруг топорщили шипы строгие садовые розы. Он собирался уйти, но услышал голоса, доносившиеся сверху, и замер – больше от неловкости, чем от желания подслушать.

– А я тебе говорил, что ты должна встретиться с ним наедине! – шёпотом отчитывал кого-то эр Август. – Что ты теперь будешь делать?!
Ричард не разобрал ответа, только понял, что голосок – женский, тоненький и слабый. Разве может эр Август быть таким суровым с женщиной?
– Да, Эстебан решил, что может тобой попользоваться, но Окделл-то не Колиньяр, уж как-нибудь без этого обошлось бы. Да и что с тобой сделается, не он первый, не он последний.
– Прекратите! – прозвучало отчётливее, Ричард узнал голос – и для него весь мир перевернулся вверх дном.
Эр Август бранил её величество, как нерадивую служанку или… Нет, так нельзя. Нужно было уйти или зашуметь, вмешаться – но что, если бы от этого стало хуже?.. Ричард словно окаменел и прирос к полу – он не мог пошевелиться. Попытался почувствовать колдовство, но дело было в удивлении.
Наверху продолжали, но то ли отошли от окна, то ли понизили голос. То ли Ричарда чересчур оглушило осознание.
Холодная беспощадная мысль взяла его за горло: "Алве лучше узнать об этом". Она же вернула способность слышать и запоминать.
– От Колиньяра мы уже не избавимся! – со сдерживаемой яростью шипела Катарина.
– Зато Окделл поедет на войну и там погибнет.
– Вы обещали мне то же самое про Придда.
– Кто же знал, что вмешается Алва. В этот раз мы избавимся от обоих. – Эр Август, друг отца, хотел избавиться от Ричарда?..
– Вам повезло подставить Эгмонта с Морисом, но Робер Эпинэ выжил, а Придды вообще не ввязались в вашу авантюру. – Сейчас Катарина виделась Ричарду злобной шипящей тварью, хорьком или змеёй, а вовсе не нежным гиацинтом. – Вы постоянно требуете и ничего не делаете сами!
– Я слишком стар, чтобы ввязываться в приключения самостоятельно. Зато ты, моя дорогая… – От послышавшегося злодейского хихиканья по коже побежали мурашки.
"Алва меня хватится! – подумал Ричард в ужасе. – Начнёт искать!"
– Добейте Колиньяра, – требовала Катарина.
Ричард почувствовал невесомое прикосновение, оглянулся – нет, он был один. Но Алва в самом деле хотел его видеть.
"Я ведь недолго, – подумал Ричард. – Я заплутал в боковых коридорах и бродил…" Ему ещё предстояло выбраться из громадины дворца, но сейчас он хотя бы понимал, где свернул не в ту сторону.
– Почему бы тебе не расправиться с ним самостоятельно. – Штанцлер – нет, этого человека нельзя было называть эром – снова хихикнул. – Пусть вас увидит Савиньяк. Уверен, ему понравится.
Ричард поймал себя на желании спасти Эстебана. Тот был мерзавцем, убийцей и, наверное, насильником, но то, что разговаривало этажом выше, вообще не было людьми! Ни Катарина, ни Штанцлер!

Порыв ветра зашуршал кустами, втиснул в щель струйку свежего цветочного запаха. Катарина выбранилась, невнятно и капризно, и Ричард осторожно прикрыл дверь. Если она и стукнула, звук наверняка заглушили другие.
Стараясь ступать как можно тише, он вернулся в коридор, пересчитал двери – и в конце концов нашёл выход в сад. Не тот, через который попал во дворец: дверь была закрыта, а стороживший снаружи гвардеец так удивился, что не сдержал богохульство.
– Проклятый слуга завёл меня в пустующие комнаты и удрал! – Ричард попытался прикинуться разозлённым. – Господин Первый маршал здесь не проходил? – Он боялся, что у него дрожат губы. Лицо казалось холодным.
– Нет, ваша светлость. – Гвардеец вдруг подкрутил ус и подмигнул. – Они во-о-он там как стали, так и стоят.
– Благодарю вас! – с чувством ответил Ричард, расправил плечи и, изображая одновременно ответственность и надменность, прошёл к голубому павильону. Ни Алва, ни Дорак не могли его видеть, а Манрик и Килеан-ур-Ломбах были сосредоточены друг на друге, словно дуэлянты.

Скрывшись в благословенной тени, Ричард смахнул со скамейки сухие листья и почти рухнул на неё.
Посидел, пытаясь собраться с мыслями и вспомнить, что говорили эр Август и её величество.
Она недовольна, что у них не получится избавиться от Эстебана; эр Август намекал, что Эстебан… Ричард оборвал себя: нет, ни за что. Эстебан подлец, мерзавец и, как сказал Алва, обалдуй, но он бы не стал так рисковать. Себя он любит. Может быть, Штанцлеру это и было нужно?.. Может быть, он что-то сказал Эстебану?
"Сказал же он мне про Джастина". Ричард понял, что беззвучно всхлипывает, вытащил из рукава платок и торопливо промокнул лицо – оно было в самом деле холодным и влажным, но от испарины, а не от слёз.
"Рокэ, – позвал Ричард, не надеясь, что его услышат. – Рокэ, я влип в неприятности, и мне страшно".
Как приятно было просто знать, что Алва существует и не хочет, чтобы Ричард умер.
"А ведь если бы не он, я бы уже думал, как убить эра Августа. Или себя".

В том, что королева и кансилльер были союзниками, не было ничего нового. Ричарда поразила гнусность их планов. Зачем избавляться от него? Зачем?.. Что они сделали с Джастином?.. И что собираются сделать с Алвой?! Ревнивый гнев – это Ричард должен хотеть убить Алву, остальные пусть занимают очередь!.. – вспыхнул в груди алым цветком.
"Мне скоро понадобится домой, – подумал Ричард. – Опять мне что-то угрожает, опять камни придут невовремя". Неделю назад он бы занервничал, а сейчас подумал, что Алва наверняка захочет их достать, превратит это в ласку или короткую игру, и улыбнулся. Хорошо, что никто не видел этой улыбки – похотливого оскала бесстыжего животного.

Алва явился через несколько минут, Ричард успел успокоиться и как следует вспомнить то, что слышал.
– Монсеньор! – Он подскочил, различив знакомую фигуру в дверном проёме.
– Идёмте, юноша. Ничего интересного сегодня уже не будет. – Алва прикрыл рот, пряча зевок – наверняка комендант с тессорием надоели ему до кошек.
Ричард подозревал, что Алва, наверное, сочтёт его рассказ интересным, но сообразил, что во дворце об услышанном нельзя даже заговаривать.
По дороге он думал: "Я собираюсь выдать её величество и эра Августа эру Рокэ", – и стискивал зубы, чтобы не закричать сразу же.
"Эр Август 'отделался' от моего отца, – напомнил себе Ричард. – Он заслужил всё, что с ним сделает Рокэ". Катарину было немного жаль – Штанцлер заставлял её, а она не хотела, но она хотела смерти Джастина, Эстебана, Ричарда… И Алвы.
Просто из вредности хотелось расстроить их планы относительно Эстебана. Тот намеревался убить Ричарда и вообще был гнусным типом, но им тоже управляли. "Он хотя бы не видел в них друзей. – Ричарда охватила грусть. – До чего же я всё-таки одинок".

Во дворе он хотел предупредить, что должен рассказать кое-что важное, но их ждали – письма из Надора и теньент Айала с личным докладом.
– Хочешь всё услышать? – спросил Алва.
– Хочу. – Тело Ричарда не спешило заявлять об опасности обычным способом, и он решил, что должен хотя бы попытаться.

Теньенту – смуглому коротышке с блестящими чёрными глазами – явно было неловко говорить при "молодом доре герцоге", но Ричард не ушёл и даже не вскрыл письма раньше времени.
– Что вы застали в Надоре? – спросил Алва.
Айала говорил на талиг бегло, не очень грамотно и с заметным акцентом, но понять его неправильно было невозможно.

Шроссе явился на четыре дня раньше, задержался в замке – и в этот раз и он, и его мерзавцы порезвились вволю, будто знали, что в последний раз. Они переломали – "разобрали" – всю мебель в хозяйских комнатах, разобрали стены над каминами и устроили – Шроссе устроил – пожар в кухонном погребе. За каким змеем он туда полез, не могли вообразить ни Ричард, ни Айала, но замок остался без припасов, а Шроссе наконец-то сломал свою мерзкую шею. Повезло, что больше никто не погиб.
– Он был пьян? – поинтересовался Алва.
– Да кто ж его знает. – Айала поёжился, покосился на Ричарда, и выпалил: – Затоптали его там! Он накануне стал у дориты Эдит вышивку отбирать, с собакой, поцарапал иголкой…
– С Эдит всё в порядке? – перебил Ричард. – Она не заболела?
– Да там крошечная царапинка, дор Рикардо. – Айала моргнул – словно две тёмные звезды мигнули. – И заражения нет.
– И кровь Повелителей Скал попала на вышивку с собакой, – промурлыкал Алва. – Эрэа Эдит как-то прокомментировала произошедшее?
– Да. – Теперь Айала смотрел вниз. – Мы приехали в середине дня, узнали, что Шроссе её приказал запереть…
– Что она сказала?
– Что он оскорбил Дом Скал и его за это накажет Невепрь.
Ричард зажмурился: до чего Шроссе довёл его семью, если Эдит, маленькая, тихая, скромная, никогда не заговаривавшая со старшими без разрешения, пригрозила мерзавцу Невепрем!..
– И он наказал, когда Шроссе полез в погреб, разве это не прелестно?.. – Алва счастливо усмехнулся и поинтересовался: – А какая была собака?
– Серая. Большая, если сравнивать… Дорита хотела послать вышивку дору Рикардо и разозлилась, что Шроссе её испортил. – Айала шумно вздохнул, и Ричард заставил себя прекратить жмуриться и морщиться. Ему до Шроссе уже не дотянуться, но, может, хотя бы его подручных сошлют в самый неуютный из талигойских гарнизонов. – А ему что – он напакостил, напился и завалился спать. С утра схватил факел и полез погреб "осматривать". Солдаты услышали оттуда вопли, сунулись, а там уже загорелось. Потушить потушили, вытащили уже при нас… Котлету горелую, извините за выражение. Весь переломанный, будто его камнями забивали.
– Камнями? – невозмутимо уточнил Алва.
– Копытами, соберано. Я следы видел. – Айала даже не дрогнул. Он как будто радовался гибели Шроссе.
– Очень хорошо. – Алва улыбался. – Одним мерзавцем меньше, и можно обойтись без суда. Замок в очень плохом состоянии?
– В ужасном. Шроссе ломал так, чтоб жить было нельзя.
– Он хотел их убить, – решил высказаться Ричард. – Если бы он запретил им выезжать, до зимы никто бы не дожил – по ночам бывает холодно даже в середине лета.
Алва поёжился.
– Они уехали?
– Да, с дором Эйвоном, в его замок, раз ареста больше нет. То есть сначала в гостиницу перебрались, подождать, пока всё готово будет, но собирались точно. Все здоровы, кроме двух стариков из прислуги. – Айала замялся, вспоминая чужие ему северные имена.
– Старый Джек и Нэн, – подсказал Ричард.
– Так точно, дор Рикардо. Они не умирают, старые просто очень.
Ричарду захотелось увидеть Нэн снова, услышать её тихий потрескавшийся голос. Пусть бы она рассказала ему про сплюшцев, про Невепря, про летучего мышонка и принца, который превращался в седоземельского лиса.

В глубине души он всегда знал, что рано или поздно у Окделлов не останется даже дома. Конечно, Лараки приютят матушку и сестёр, но замок теперь непригоден для жизни.
Алва задал ещё несколько вопросов, Айала ответил, добавил, что привёз письма ото всех. Алва зачем-то спросил:
– Как держалась эрэа Мирабелла?
– Как кремень. – Айала помялся. – Старый дор со своей дорой намного любезнее. А дора Мирабелла… грустно ей очень, от нас радости никакой, а Салас – балбес.
– Насколько я помню, капитану Саласу пятьдесят лет, – медленно проговорил Алва. Айале на вид было не больше сорока, хотя морозец седины уже схватился за вороные виски. – Он проявил неосмотрительность в общении с эрэа Мирабеллой?
Было немного обидно, что Алва говорит про мать Ричарда, словно про особенно опасную взрывчатку. С другой стороны – нельзя было сказать, что он совсем неправ.
– Да уж ясное дело. – Айала как будто искренне смутился. – Ей вуаль ветром дёрнуло, он косы увидел – и аж засвистел. Она на нас после этого смотрела, как на паяцев безмозглых.
– Нашёл время, – пробормотал Алва, закатив глаза, а Ричард понадеялся, что этот несдержанный Салас своей глупостью сумел немного отвлечь матушку от… от всего, что на них свалилось и продолжало сваливаться. Алва посмотрел на Ричарда: – Значит, будет торчать там, пока не отремонтирует замок.
– Там работы на год, если не больше, – подал голос Айала.
Алва пожал плечами, повернулся к Ричарду:
– До зимы Хуан подберёт в столице особняк, но можно подумать и над приглашением в Кэналлоа.
Если Айала и удивился, то виду не подал.
Ричард всерьёз задумался, где будет лучше сёстрам – понимал, что мать никуда из Ларака не уедет и, скорее всего, не вернётся даже в Надор, раз там хозяйничают кэналлийцы.
– Мне нужно прочитать письма, – пробормотал он. Алва кивнул и отпустил Айалу.

– Эр Рокэ, – позвал Ричард, когда за Айалой закрылась дверь. – Я должен сказать…
– Это важнее писем? – Алва приподнял бровь.
– Более срочно. Я слышал королеву и Штанцлера, – торопливо выдохнул Ричард. – Заблудился во дворце и… Неважно. Я… – Воздух закончился, Ричард судорожно вдохнул, но не смог продолжить.
– Успокойся, – предложил Алва.
– Они убили Джастина! И хотят убить нас! И Эстебана!
– Это не новость, – промурлыкал Алва. – А тебя за что?
– Не знаю. – Ричард моргнул. – Они говорили про войну.
Алва кивнул, словно рассеянно:
– Да, конечно. Она будет, это знают все, но до совета никто не заговорит об этом вслух. Тебе придётся пока посидеть под замком. Пошлёшь кузену записку, что я крайне тобой недоволен и лишил прогулок в город в качестве наказания.
– За что?
– Ты заблудился во дворце. – Алва развёл руками. – Что-нибудь содержательное в разговоре наших дорогих друзей было?
Ричард покраснел.
– Хм-м? – протянул Алва.
– Эстебан что-то сделал с её величеством. То есть эр Август сказал: "Он решил, что тобой можно попользоваться". – Рот сводило, словно Ричард жевал какую-то мерзкую дрянь.
– Это я знаю, – безмятежно отозвался Алва. – Тот редкий случай, когда дама сначала приглашает кавалера на свидание и позволяет себя поцеловать, но потом выясняется, что она с самого начала была против. Если бы я хуже знал Катарину, я бы поверил ей.
– Эр Август предложил ей подставить Эстебана под эра Лионеля.
– Потому что под меня не получилось, а меня в любом случае нужно убить. А от тебя они что хотят?
– Чтобы я умер. – И Ричард сообразил, что в самом начале говорили о нём. – Давайте я просто повторю то, что они говорили.
– А ты помнишь?
– То, что помню.
Алва почему-то огляделся, жестом поднял Ричарда и увёл в маленькую гостиную за кабинетом. Там был диванчик, на который они и сели.
– Я буду тебя держать, – сказал Алва. – Тебе очень страшно?
Он уже взял Ричарда за руку, и можно было улыбнуться и честно ответить:
– Теперь – нет.

Ричард всё равно закрыл глаза, вспомнил витраж, щель, за которой виднелись розовые кусты, голоса… Если он и забыл какое-то слово, то суть, в этом он не сомневался, передал точно.
Алва поцеловал его в висок.
– Настоящего шпиона я бы обругал за такое поспешное бегство, но ты ушёл как раз вовремя. Тебя могли заметить?
– Вряд ли. Там просто никого не было, мне едва удалось выбраться.
Алва молчал, задумчиво щурясь, и Ричард почувствовал смутное беспокойство. Как будто заметив это, Алва окутал его плащом призрачной уверенности: всё будет хорошо, но вслух сказал:
– Я должен тебя убить.
Ричард не мог ни вдохнуть, ни пошевелиться. Зачем он доверился этому ужасному человеку?!
– Но я не хочу, – продолжал Алва в том же спокойном тоне. – Эстебана ты не спасёшь – мне странно, что ты этого хочешь. Твои наблюдения подтверждают, что Штанцлер заставляет Катарину – может быть, получится избавиться и от него.
– А от неё?
– А её я должен защищать. – Алва едва заметно поморщился. – Это приказ короля.
Теперь поморщился Ричард: набитое ватой ничтожество приказало самому чудесному человеку в своём королевстве защищать… то, чем была Катарина.
– Мне показалось – они вообще не люди, – вспомнил Ричард.
– Люди ли мы с тобой? – задумчиво спросил Алва, но ответа ждать не стал: – Никому не рассказывай о том, что слышал.
"Я не идиот", – надулся Ричард.
– То есть Эстебану тоже… Тебя попытаются выманить к Штанцлеру – предупреди кузена, что за тобой следят и что я узнаю всё, что ты скажешь и сделаешь. – Спокойная и дружелюбная беспощадность Алвы казалась опаснее его же гнева или раздражения. – В конце концов, в Надоре сейчас мои люди, сможешь притвориться напуганным?
– Скорее злым и отчаявшимся, – пожаловался Ричард.
Он попытался вообразить, как мог бы бояться Алвы, но тот помешал – сначала поцеловал, а потом нежно спросил:
– Как ты себя чувствуешь?
– Вы хотите заняться со мной любовью. – Ричард чувствовал желание всей кожей, смутная тяжесть внизу живота сообщала, чего именно хочет Алва. – Хотите вынуть из меня камень. – Пришлось облизать губы, и Алва поцеловал снова.

Бежать от неумолимой ласки было некуда, Ричард подставился, позволил расстегнуть на себе колет и развязать штаны.
– Повернись, – прошептал Алва, но не сразу выпустил Ричарда, жадно лаская вставший член.
Ричард не мог приласкать в ответ, только бестолково хватался за сильные плечи и постанывал, охваченный чужим желанием и собственным удовольствием.
– Сейчас. – Он отодвинулся. – Рокэ, там… Внутри.
– Конечно, любовь моя. Как обычно.
Алва отодвинулся от Ричарда, взял за бёдра, развернул спиной к себе и заставил подняться. Одной ногой Ричард стоял на полу, коленом другой опирался на сиденье дивана, руками – неудобно хватался за спинку.
Алва спустил его штаны вместе с подштанниками на бёдра, погладил ягодицы, мягко надавил, разводя их в стороны. Ричард заскулил – от возбуждения, от обернувшегося удовольствием стыда, от горячей тяжести внутри.
– Ты такой красивый, – сообщил Алва. – Просто чудесное зрелище.
"Вам же не нравятся мужчины", – растерянно подумал Ричард, а потом Алва вставил в него смазанные слюной пальцы, и он застонал, раскрываясь под давлением чужой воли и собственной похоти.

Похныкивая бесстыдно и капризно, Ричард позволял вынимать из себя колючие камни. Алва показал ему один, и Ричард едва не сжался от страха, хотя внутри оставалось что-то ещё: похожие на звёзды с бледными сверкающими лучами, они выглядели опасными.
– Тш-ш-ш, Дикон, всё хорошо, это не всё?..
Ричард застонал снова, и Алва вытащил из него новый кристалл – продолговатый, толщиной в три пальца Ричарда, с углами и сколами, но хотя бы не острый.
– Не больно? – Алва продолжал ласкать открытое отверстие.
– Нет. Ты хочешь.
– Конечно, хочу.
– Тогда не медли, – выдохнул Ричард, улыбаясь.
Раньше он сошёл бы с ума от стыда, если бы кто-то вынул из него камни, а потом прижался скользкой от смазки головкой к раскрытому входу. Сейчас – он упивался осознанием того, что Алва восхищается его особенностью, хочет его, заколдовывает его, чтобы получить желаемое.

Член легко вошёл в растянутое нутро, Ричард приглушённо застонал, сжал его собой – не сильно, ровно настолько, чтобы было приятно обоим.
– Ты учишься, – прерывисто прошептал Алва и выругался на кэналлийском. – Как же хорошо!
Сначала было немного сухо, но он двигался осторожно и, наверное, сделал что-то ещё – стало совсем скользко, безумно горячо и так приятно, что Ричард застонал и попытался насадиться.
– Не так быстро, мальчик, не спеши. – Алва тяжело дышал. – Приласкай себя.
– Нет, – всхлипнул Ричард. – Я кончу, когда ты будешь доставать из меня… – Он не договорил, застонав.
Приглушённо зарычав, Алва наклонился. Хотел поцеловать шею, но мешал воротник, поэтому прихватил губами ухо. Ричард прогнулся и повертел задом – ну же, не медли, тебе же хочется!.. И, видит Чужой, Алве хотелось. Он схватил Ричарда, словно тот пытался вырываться, натянул на член, навалился, насколько мог, весом и принялся вбиваться с таким ожесточением, что если бы Ричард не млел от похоти, то, наверное, кричал бы от боли.
Болтающийся член цеплялся за рубашку, Ричард кое-как подобрал её, устроился удобнее – Алва не останавливался, продолжая жадно вколачивать в него своё желание. Ричард подставлялся, издавая звуки, за которые любой Человек Чести убил бы себя, но сейчас Ричард не был в полном смысле слова человеком – он был вместилищем волшебства, похоти и почти мучительной необходимости. Он должен был отдаться Алве, чтобы потом сделать – сотворить? – что-то ещё.
Неужели это был его долг: стоять над диваном, согнувшись, предоставляя себя на поругание мужчине, которого он должен был ненавидеть и убить?..
В огненном вихре удовольствия мерцала холодная белая искра – обещание будущего, чего-то немыслимого и ещё более чудесного, чем Ричард и Алва по отдельности.
– Рокэ, – простонал Ричард, до предела пропитавшись наслаждением. – Рокэ!.. – Он хотел поделиться обретённым откровением, но не мог облечь его в слова, а потом Алва излился в него, обжигая внутренности наслаждением и овеществлённым восторгом.
– Сейчас, мой хороший. Уже можно?
– Да. – Ричард заскулил, когда член сменился пальцами. Терпеть это спокойно было совершенно невозможно, он устал и не мог приласкать себя, но Алва просунул левую руку между его ног, сжал член, накрыв головку платком – удовольствие стало как будто меньше, но внутри, ох, внутри снова было что-то большое.

– Какая красота, пробормотал Алва, вытянув из Ричарда что-то огромное. – Не дёргайся, пусть закроется.
– Там ещё, – всхлипнул Ричард. – Ещё не всё.
Алва вычерпывал из него жемчужины, казавшиеся маленькими по сравнению с неровным, но округлым цилиндром, который он вытащил первым.
– Ты обещал, мой нежный. – Всё уже вышло, Алва продолжал дразнить чувствительное место пальцами.
– Сейчас. – Ричард шумно вздохнул, а когда внутрь вжались сразу три пальца, схватил их собой, вскрикнул, завертелся, изнывая от двух наслаждений сразу, и наконец излился, запачкав и платок, и ласкавшую ствол ладонь.
Алва медленно вытащил пальцы, лизнул и поцеловал пульсирующее отверстие, которое сейчас казалось вывернутым – словно уговаривал плоть успокоиться.
– Оно огромное?
– Нет, – серьёзно ответил Алва. Закатные твари, он отстранился, чтобы посмотреть!.. – Очень красиво. Похоже на цветок – если бы бесстыдство имело форму цветка.
Ричард охнул – сейчас, после экстаза, его бесстыдства хватало только на одно место. Лицо заливала краска.
– Но стремительно успокаивается. – Алва поцеловал снова, легонько толкнулся языком в отверстие – и Ричард почувствовал, как плотно оно закрылось.
Он знал, верил, чувствовал, что нравится Алве, что того восхищает тело, неспособное производить грязь, но всё равно не удержался от вопроса:
– Вам не противно?
– Нет. С тобой – вообще ничто не противно.
"Можно мне одеться? – Ричард всё ещё чувствовал себя подчинённым чужому желанию, подавленным и доступным – для вторжения или ласки. – Почему я вообще об этом думаю?!" Он неторопливо – чтобы не оттолкнуть Алву – выпрямился и подтянул штаны.
– Ты щедр сегодня. – Алва уже успел поправить одежду и встал, чтобы поддержать пошатнувшегося Ричарда и показать ему добычу.
Угловатый брусок был тёмно-розового цвета – шерла, не такая дорогая, как рубин, и вышедшая из моды до воцарения Олларов. Пугающих размеров – толщиной в запястье Ричарда и длиной в полторы его ладони – не очень ровный цилиндр с милосердно скруглёнными концами казался уже отполированным. Он был скучного молочного цвета, Ричард не смог сразу понять, что это, а Алва явно видел раньше.
– Йернский нефрит, – хмыкнул он. – В Торке белый тоже попадается, но редко. – Он всё-таки поцеловал Ричарда в шею. – Ты создал очередное сокровище.
– А эти… ежи? – Ричард неприязненно косился на колючие камни. Зачем им нужно быть таких затейливых форм? Зачем создавать неудобство?
– Эти звёзды – кэналлийский шпат. Ювелиры их недолюбливают – форма капризная, обрабатывать сложно, но разве они не прекрасны?.. – Алва рассмеялся и, воспользовавшись тем, что Ричард оглянулся, поцеловал его в губы. – Они похожи на тебя – чудесные, но с ними непросто.
Алва обнимал Ричарда, прижимая к себе нежно и крепко, и обижаться на него было совершенно невозможно.
Легко было позабыть обо всём на свете, но Ричард вспомнил:
– Письма.
– Конечно. – Алва погладил его по низу живота, прижимая задом к себе. – Ничего не болит?
– Нет.
Алва удержал Ричарда ещё на несколько мгновений, словно пытаясь ощупать магией.
– Тебе не причиняет вреда то, что я достаю из тебя столько камней?
– Нет. Я не чувствую ничего особенного…
– Если заметишь – скажи. Я не хочу… – Алва не сразу нашёл нужное слово: – Истощить тебя.
"Ты наполняешь меня – собой, силой, магией. – Ричард улыбнулся. – И постоянно заставляешь меня есть".
– Ты не истощишь.
– Очень хорошо. – Алва сжал его, шумно вздохнул, словно не желая отпускать, но всё же отступил. – Письма.

Как же их оказалось много!..
У Алвы на отчёты ушло меньше времени, чем у Ричарда – на то, чтобы прочитать письма эра Эйвона; капитана Рута – старый вояка посчитал нужным написать всё, что он думает про Шроссе, Саласа, Айалу, олларовских солдат, кэналлийцев и "оболтусов" Теда и молодого Джека; матушки и сестёр. Эдит заполнила целый футляр – чтобы пожаловаться на гнусного Шроссе, похвастаться, что тот наконец-то сдох, и нарисовать собаку, которую она когда-нибудь обязательно вышьет. Она писала: "Мне приснилось, что ты едешь домой на чёрной лошади, впереди тебя бежит большой серый пёс в золотой короне, а позади – рыжие и чёрные собаки поменьше. Ты был в чёрной одежде с золотом, а небо вокруг – белое и золотое. Я хотела нарисовать и вышить всё, но это сложно, а матушка сказала, что тебя ещё рано рисовать, потому что ты ещё не совсем взрослый. Когда приехали люди Ворона, она сказала, что теперь мы, наверное, долго тебя не увидим. Ты пришлёшь нам свой портрет, когда станешь совсем взрослым? Я боюсь, что нам не дадут забрать портрет святого Алана, хотя капитан Салас кажется весёлым и добрым. Матушка обозвала его грубияном, но я думаю, это потому, что она не любит неуместного веселья. Разве кэналлийцы бывают весёлыми и добрыми? Обязательно напиши нам обо всём. Капитан Салас арестовал солдат полковника Шроссе, теперь никто не станет отбирать у нас письма и в каждом искать что-то плохое".

Письмо матушки оказалось на удивление мирным: она беспокоилась за Эдит, которую поранил этот мерзавец Шроссе, и благодарила силу, покаравшую его. Она так и писала – "чьей бы ни была воля, оборвавшая жизнь этого человека, я не могу не испытывать к ней благодарности". "Бедная моя матушка, – подумал Ричард. – Вы отступили от своей веры, потому что испугались за дочь. – Он улыбнулся: – И потому, что все мы довольно мстительны".
Эрэа Мирабелла не проклинала и даже не бранила непослушного сына. Об Алве и присяге она писала холодно, но без гнева и сдержанно благодарила за то, что Ричард нашёл способ позаботиться о своей семье. Она давала понять, что получила и то письмо, которое Ричард передал через эра Августа. Можно было угадать, что она сетует на переезд – но Мирабелла Окделл была не из тех, кого можно напугать временными трудностями или настоящими испытаниями. Она была довольна, что Шроссе умер, что они больше не арестанты в собственном доме, и верила, что Алва позаботится о том, чтобы исправить нанесённый Шроссе вред. Конечно, не удержалась от шпильки: "Поскольку вред, который нанёс нам он сам, исправить невозможно". Ричард был с ней согласен – прошлое нельзя было исправить, но нельзя было позволить ему уничтожить будущее. Он думал: "Ты ещё увидишь своих дочерей счастливыми и гордыми", – и улыбался, но сник, когда понял, что не ждёт счастья для самого себя: даже вполне довольный своим положением любимой и интересной игрушки, он понимал, что его унизительная сделка с Алвой останется в силе – тот будет распоряжаться Ричардом, подавлять его волю, исследовать его, делать всё, что пожелает. "Но я получу то, что нужно мне, – подумал Ричард с холодной твёрдостью. – И вся власть, которую я получу над Алвой, будет только моей". Жадность и властолюбие, раньше казавшиеся ему отвратительными, грели душу медленным тёмным огнём.
Хорошо, что Алва, занятый своей почтой, не следил за Ричардом – не видел его лица и не касался волшебством.

На следующий день после завтрака Ричард сел писать ответы. Он не мог довериться никому из кэналлийцев, поэтому сначала набрасывал черновики, а потом сам переписывал всё начисто. Потратил кучу времени – ведь он писал всем по отдельности и писал откровенно, словно они были в одной комнате и могли поговорить.
После обеда паж сообщил, что дора Рикардо хочет видеть его кузен. Ричард пригладил – почему они всё время растрёпывались?.. – волосы и спустился вниз, но за ворота не вышел, а поговорил с Налем из привратницкой. Это был короткий печальный разговор, словно между двумя арестантами: Ричард жаловался на суровость Алвы, Наль – намекал, что у Штанцлера есть для Ричарда какие-то новости.
Не блиставший умом привратник Бернардо отвлёкся, Ричард открыл дверь и яростно прошептал:
– Ворон пригрозил, что шагу мне не даст ступить без надзора! Его разбойники с меня глаз не спустят!
– Опять покушение! – всплеснул руками Наль.
– Да нет, глупость просто. – Ричард обиженно шмыгнул носом. – Я заблудился во дворце, Алва из-за этой мелочи совсем озверел. – Он помолчал и добавил: – По-моему, он просто срывает на мне злость.
Наль открыл рот, Ричард услышал шаги Бернардо, бросил "всё, прощай" и быстро закрыл дверь. Уф! Удалось и оборвать встречу, и не сказать ничего лишнего. Наль, конечно, всё расскажет Штанцлеру, а тот поймёт, что Алва знает про войну и злится из-за неё… Но кто мог догадаться, что о войне знает и Ричард?..

Она была так близко, что он не успел затосковать взаперти. К тому же он не сидел в доме непрерывно: по утрам тренировался с Алвой, а днём мог читать в саду. В оранжерее, облюбованной диковинными бабочками, было чересчур жарко, но Ричард, получив разрешение, спускался туда с перерисованными из трактата о ядах изображениями цветов.

Застав его во время такой прогулки, Алва улыбнулся:
– Умница. И много нашёл?
– Вы не заняты? – забеспокоился Ричард. Он знал, что Алва лихорадочно готовится к походу, пока – тайно.
– До завтрашнего утра. – Алва притянул его к себе и поцеловал. – Будет Совет Меча, мне навяжут проэмперадорские полномочия…
– И ответственность! – Ричард понял, какая опасность грозила Алве.
– Да. – Тот стоял очень близко, но жарко рядом с ним не было. – Поедешь со мной на войну?
– Разве я могу отказаться? – удивился Ричард.
Он почувствовал мягкую неуверенность и тень тревоги от Алвы.
– Я могу отослать тебя в Ларак.
– Нет. – Ричард пытался поймать синий взгляд, но тот ускользал. – Не можете. Вы… Вы хотели, чтобы я всегда был с вами…
– Хотеть, мочь и считать нужным – разные вещи, – перебил Алва, посмотрев в глаза Ричарду. – Я могу тебя отослать. И я спрашиваю – что ты хочешь?
Ричард словно упал в ледяную пропасть. Алва был здесь, так близко, но как будто полностью скрыл ощущение своего присутствия от Ричарда.
– Рокэ! – вырвалось у Ричарда.
– Я жду ответа. – Теперь бездной казался сам Алва.
У Ричарда закружилась голова, он закрыл глаза и попытался обратиться к самому себе. Это удалось не сразу – от него в последнее время осталось так мало. Он был занят Алвой, семьёй, интригами, тренировками, чтением – чем угодно, только не собой. Он не мог сказать, чего он хочет, но он знал, чего требует от него необходимость. Нащупав её, он словно нашёл почву под ногами.
– Я должен следовать за вами, – медленно проговорил Ричард. – Это больше, чем… желание стать военным.
– Ты обратился к своей силе, которую я не могу понять, – почти ревниво сказал Алва, а Ричард чувствовал себя так, будто очнулся от дурного сна: Алва не давил и не делал ничего особенного, он просто был и просто видел Ричарда, знал, что тот есть.
– Я тоже плохо её понимаю, – пробормотал Ричард. – Мне кажется, что если вы перестанете знать, что я есть, я исчезну.
– Какая замечательная дикость, – фыркнул Алва. – Ты любишь древних философов?
– Не знаю. – Ричард вспомнил отрывки, которые они зачитывали в Лаик, и с трудом подавил зевок.
– Да-да, совершенно верно. – Алва рассмеялся. – Но когда мы вернёмся, можешь их полистать… Алонсо зачем-то собрал огромную коллекцию переводов с древнегальтарского, в Алвасете их ещё больше, чем здесь. Вроде бы я читал или слышал что-то похожее – мир имеет для нас значение, только пока мы его созерцаем, а как только перестаём созерцать – он может провалиться к тварям.
– А если мы спим?
– То, проснувшись, обнаруживаем, что мир, оказывается, не провалился. – Алва продолжал развлекаться, а Ричарду смешно не было: он поверил, что если Алва забудет о его существовании – ему конец. – Я рад, что ты решил ехать со мной, – добавил Алва уже серьёзнее. – И хочу получше тебя рассмотреть.
– И потрогать? – улыбнулся Ричард, охотно отвлекаясь от смутных ощущений и тяжёлых мыслей.
– Безусловно.

Пока они поднимались в спальню, Ричард успел задуматься над собственной стыдливостью – или бесстыдством?..
Сняв колет, он сказал:
– Рокэ, в походе ведь будет нелегко спрятаться.
– Конечно. – Алва, как и собирался, разглядывал его. – Будет неприятно, если меня станут обвинять в развращении несовершеннолетнего подопечного.
Ричард хотел возмутиться, открыл рот, но понял, что ему нечего сказать. Алва развратил его. Принудил с помощью колдовства. Какой бы чудесной ни была их связь, она оставалась позорной и почти преступной для всего остального мира.
– Нам придётся прятаться. – Ричард поморщился. – И соблюдать осторожность.
– Рад, что ты это понимаешь. – Алва скинул свой колет и позволил Ричарду себя обнять. – Хотя мне совсем не хочется скрываться.
Ричард не торопился и наслаждался уже тем, что вдыхал запах Алвы и пропускал роскошные кудри между пальцев.
– Ты хочешь огласки? – Она казалась Ричарду невозможной и не могла напугать.
– Да. Сам не знаю почему. Словно это будет правильно.
Понимание наполнило рот Ричарда горечью, и чтобы не захлебнуться, ему пришлось выдохнуть:
– Когда я выйду из-под твоей опеки… – Но горечи было слишком много, она затуманила взгляд, запустила липкие пальцы под череп, сдавила что-то внутри. Ричард не выдержал, поморщился – и Алва объял его своей силой, внутри и снаружи, выгнал горечь, оставив лишь ясное, бесстыдное понимание реальности: когда Ричард станет совершеннолетним, Алва всё равно его не отпустит, оставит однажды присвоенное живое чудо, доказательство собственного неодиночества, при себе. Друзьями они стать не могут, значит, все поймут – как бы они ни скрывались.
Ричарду стало заранее тоскливо – от презрения Людей Чести, от ухмылочек подлецов вроде Эстебана, от пошлой мещанской зависти.
– Не надо. – Все его чувства были для Алвы как на ладони. – Сейчас рано страдать.
Ричард очнулся вновь и теперь чувствовал себя более собой.
– Ты меня рассудка лишишь, – проворчал он.
– Прости. Я был неосторожен?
– Нет. – Ричард прижал его к себе. – Просто тебя слишком много.
– И ты не пытаешься защищаться.
– Я могу попытаться атаковать. – Ричард не был уверен ни в своих возможностях, ни в желаниях. Алва защищал его от телесной и душевной боли, но непрерывно сбивал с толку.
– Попробуй вернуть мне это "слишком много". Вдруг получится, – рассмеялся Алва.

У Ричарда получилось что-то другое. Алва позволил подмять себя, покорился – и удовольствию, и желанию Ричарда, впустил его в себя и восторженно прошептал:
– Так много.
Он отдал Ричарду своё тело, не скрывал от него эмоций, он был обнажённее и откровеннее, чем когда-либо; казалось, что Ричард может ощупать и как следует рассмотреть самую его душу, но Ричард не мог подавить его, подчинить так, как он подчинял Ричарда.
Потные, запыхавшиеся, почти пьяные от удовольствия, они остановились одновременно, почувствовав одно и то же желание – прервать лихорадочный танец наслаждения, запомнить друг друга, самих себя и упоительные мгновения плотской радости.
– Не слишком много? – Ричард плавно ввёл член в Алву – полностью.
– В самый раз, – ответил Алва с медленной похотливой ухмылкой. – Очень хорошо, Дикон, просто волшебно…
Ричард держал его не только руками и собственным весом, но и своим непонятным колдовством – оно знало, что не причинит Алве вреда.
– Ты тяжёлый, но мне так хорошо. – Звуки ускользали – Алва хотел вернуться к сладостному безумию и тянул Ричарда за собой. – Продолжай, пожалуйста.
И Ричард продолжал, пока их не настиг стремительный хищный экстаз.

До отъезда из столицы Ричард не смог бы повидаться с эром Августом, даже если бы хотел, но Наль рискнул вытащить его на улицу. Алва был занят, Ричард решил, что сам ничего рассказывать не будет, но выслушает, что скажет Наль.
К тому же он просто соскучился по кузену, которого никак не мог подозревать в отравлении. Тот, конечно, служил Штанцлеру, но только потому, что считал того другом всех Людей Чести.

– Дик! – прошептал Наль, как только они отошли от калитки. – Эр Август получил письмо от эрэа Мирабеллы.
– Они ведь собирались ехать в Ларак…
– Да, я знаю. Она написала перед отъездом и отправила с надёжным человеком, чтобы кэналлийцы не заметили. Эр Август сжёг письмо, но просил рассказать тебе. – Круглое лицо трагически сморщилось. – Понимаешь, она не могла писать прямо, чтобы не навлечь на тебя гнев ещё и Алвы, но она… Ей очень больно из-за того, что он стал вашим опекуном. Он убил Эгмонта…
Сердце Ричарда сжалось – это могло быть правдой, могло быть ложью, а проверить было нельзя.
– Она не захочет возвращаться в замок, даже когда его отремонтируют, – пробубнил Наль. – И ничего не возьмёт от кэналлийского убийцы.
"Неправда, – подумал Ричард. – Неправда. Если бы матушка была разгневана, она бы написала и про глупость Саласа".
– А про кэналлийцев, которые арестовали солдат Шроссе, она не писала? – спросил Ричард.
– Нет… То есть они отвратительные, но все кэналлийцы разбойники и ничем не лучше других олларовских солдат.
"Для тебя, – холодно подумал Ричард, – но не для меня. А я для них – подопечный соберано".
Он тяжело вздохнул:
– Алва меня не отпустит. Матушка требовала, чтобы я ехал в Ларак?
– Нет, но…
– Но ты считаешь, что это было бы правильно?
– Нет. – Наль посмотрел на Ричарда открыто и ясно. – Я думаю, что если ты уедешь без разрешения, тебя арестуют и будут судить за дезертирство. А если Алва тебя отпустит, тебя ославят трусом. – Он посмотрел на свои пухлые руки в потёртых перчатках и печально покачал головой: – Я никогда не буду таким, как ты, но будет неправильно, если ты станешь кем-то вроде меня.
– Эр Август будет недоволен? – прозвучало жалобнее, чем Ричард хотел бы – но нельзя было показывать, что он не доверяет Штанцлеру и считает его врагом.
– Не знаю. Отец писал мне, и я рад, что Алва избавил нас всех хотя бы от Шроссе… То есть от проверок.
Ричарда охватило смутное беспокойство – пора было прощаться.
Он открыл рот, но Наль опередил его:
– Я знаю, что ты не можешь отлучаться надолго. Я скажу эру Августу, что у тебя нет выбора и ты должен ехать на войну.
Нужно было соврать, сказать: "Мне жаль, что я не могу с ним встретиться", но Ричард не мог, просто не мог.
– Спасибо. – И он попрощался с кузеном.

Начало похода оказалось совсем не таким трудным, как можно было подумать. Конечно, приходилось по несколько часов в день трястись в седле, отдыхать в гостиницах, которым далеко было до особняка Алвы, а по ночам помнить о скрипучих кроватях и любопытных слугах.

Офицеры, которых Алва взял с собой, относились к Ричарду с покровительственным дружелюбием – он ведь был не просто порученцем, как Жиль Понси, и даже не просто оруженосцем, а подопечным Алвы. Будь это другие люди, Ричард радовался бы и, наверное, пытался бы с ними подружиться, но это были Хорхе Дьегаррон, Орасио Бадильо, Эмиль Савиньяк и Курт Вейзель. И все они, кроме последнего, участвовали в подавлении восстания.
Пожилой артиллерист держался вежливо и не навязывал разговоров, с ним было бы легко, если бы рядом постоянно не оказывался кто-нибудь ещё. Брат Арно, жизнерадостный и беззаботный, не язвил специально, как Алва, но в его весёлости угадывалась такая же беспощадность.
"Они не друзья мне, – напоминал себе Ричард каждый день. – Даже Вейзель считает Олларов законными правителями".
Днём он держал свои мысли при себе, а по ночам старался не думать вовсе – что бы ни разделяло его и Алву, они нашли друг друга, они принадлежали друг другу, и им было хорошо вместе.

В Тронко Ричард едва не лишился и этого источника радости – пусть грешной и тайной.
Рыжая красавица, свояченица губернатора, захотела сделаться любовницей Алвы, а тот не привык отказываться от удовольствий. Узнав об этом от Жиля, который сам положил глаз на красотку, Ричард с деланным равнодушием пожал плечами и вечером даже не заговорил об этом с Алвой: тот лёг спать, а днём они наедине не бывали.

Оставшись в приёмной один, он задремал – это не воспрещалось – и во сне увидел Катарину Ариго в платье Марианны. Она сидела на диване, обитом синим атласом, а на полу у её ног лежал мёртвый Эстебан с кинжалом Алана в груди.
– Вы никогда ничего не поймёте, – произнесла Катарина голосом Алвы, Ричард понял, что спит, но не смог проснуться.

Утром он хотел уйти, но Алва приказал ему задержаться, а завтрак подавать на двоих.
– Ревнуешь, – сказал он, выставив слуг.
– Не знаю. – Ричарду было больно, он не знал, ревность это, обида или страх, что Алва, насытившись им, больше не будет заботиться о его семье.
– Не надо, – очень мягко попросил Алва. Ему как будто показалось мало, и он прикоснулся к Ричарду своим волшебством – оно было полно нежностью.
Ричард удивился – с чего вдруг такая щепетильность?.. – но не знал, как ответить.
– Я не хочу, чтобы тебе докучали всякими глупостями, а связь с дамой может несколько охладить болтунов. Ты никого не присмотрел для себя?
– Болтуна или даму? – хмуро спросил Ричард.
– Или приятеля. – Алва улыбался, словно общество Ричарда доставляло ему удовольствие.
"Но ведь так и есть, – подумал Ричард. – Чтобы помнить, что он не единственный, ему достаточно знать, что я есть. И ему нравится на меня смотреть". Он не позволил растерянности полностью захватить себя и сказал:
– Оскар Феншо-Тримейн мне не доверяет.
– Неудивительно, ведь он человек Катарины… Или Штанцлера. Он тебе понравился?
– Он Человек Чести. – Ричард не мог сойтись со сторонником Олларов, даже с Вейзелем. Хотя того, наверное, следовало считать сторонником Алвы. И талигойской артиллерии.
– Брось, он такой же простолюдин, как Манрик. – Алва едва заметно поморщился. – Он к тебе не цеплялся?
– Нет.
– Это пока, – непонятно ответил Алва. – Попробуй соблазнить какую-нибудь служанку. Деньги у тебя есть?
Ричард не привык транжирить и до сих пор не потратил то, что Алва заплатил ему за янтарь – это было так давно, в какой-то предыдущей жизни, когда Ричард был несчастнее и злее, но как будто не так одинок, как теперь.
Он не мог вспомнить ни одной подходящей женщины: он видел каких-то во дворе губернаторского дома, мельком, они казались ему слишком взрослыми, может быть, старше Алвы. К порученцам приставили мужчин – скорее всего, чтобы избежать разврата.
Когда Ричард поделился своими соображениями с Алвой, тот рассмеялся:
– Тогда можешь выйти в город. Сейчас все напуганы из-за бириссцев, но какая-нибудь хорошенькая дурочка может и согласиться.
– Я же не умею уговаривать. – Ричард покраснел.
– Учись, – беспощадно распорядился Алва. – Некоторым достаточно откровенного предложения, некоторые – предложат сами, но обычно всё же следует начинать с невинных комплиментов.
"Как я могу говорить кому-нибудь комплименты, если самый красивый человек, которого я знаю, это вы?"
– И приходи сегодня вечером пораньше, – предложил Алва. – Ты не только порученец, ты мой подопечный, я хочу с тобой поговорить.
– Хорошо. – Ричард обрадовался, но не сумел сдержать зевок – всё-таки спал он мало и плохо.

Он, конечно, не нашёл ни в городе, ни на реке никакой женщины, не сумел разговориться с Феншо-Тримейном, но неудачно подвернулся Савиньяку и Манрику. Они делали вид, что тренируются, но Ричард видел, что Савиньяк выпендривается – странно, что Арно оказался в списке шестым, а не вторым, ведь его наверняка учили братья. Манрик краснел, потел – было жарко – и завидовал.
– А, Дикон, – обрадовался Савиньяк. – Иди сюда!.. Рокэ сказал, что начал тебя учить.
– Совсем недавно, – поторопился уточнить Ричард и почти с надеждой покосился на Манрика. Если верить тому, что про него болтали, он должен был произнести речь о вреде панибратства с порученцами, но вместо этого только тяжело дышал. Это южанину Савиньяку жара была нипочём.
– Но ты ведь и дома время даром не терял. – Савиньяк подмигнул весело, словно другу, и жестом указал на защищённую шпагу.
Ричард подчинился, понимая, что сейчас над ним будут издеваться.

Нет, брат Арно не был к нему жесток – просто он был прекрасным фехтовальщиком, ему было скучно, а Манрик успел устать.
Ричард тоже взмок, но сумел выучить две связки – сами удары он знал раньше. Чтобы повторить их с достаточной скоростью, нужно было быть Алвой, а чтобы сбить клинок противника, когда тот контратакует, – кем-то вроде Катершванцев. Ричарду не хватало ни силы, ни скорости.
– Попробуете? – Савиньяк предложил шпагу Манрику.
Ричард, едва отдышавшись, выпрямил спину и вскинул подбородок. Манрик! Сын тессория, ненавистный навозник, занудный и гнусный, со шпагой выглядел почти жалким. Конечно, он был старше и сильнее, но сейчас Ричард готов был поставить на скорость и рискнуть.
Он едва не пропустил опасный контрудар, почти отпрыгнул в сторону, а потом атаковал – но не так, как его учил Савиньяк, а наглым прямым выпадом. Манрик слишком высоко задрал шпагу, и Ричард успел отступить раньше, чем она обрушилась бы на его голову.
– Недурно, – с преувеличенной серьёзностью произнёс Савиньяк.
– Я специально промедлил, чтобы не покалечить оруженосца Первого маршала, – зло процедил Манрик и всё же удостоил Ричарда прямого обращения. – Вы, корнет, рисковали остаться без глаза или без носа.
– А по-моему, Дикон знал, что делает, – рассмеялся Савиньяк. – Но это ведь не то, что мы разучивали. Попробуем ещё раз?
– Без меня. – Манрик поторопился отдать шпагу Савиньяку, словно присутствие Ричарда причиняло ему… Страдание? Серьёзное неудобство?
– Обиделся, – заговорщически прошептал Савиньяк, когда Манрик скрылся в доме.
"Зачем вы меня подставили, эр Эмиль? – хмуро подумал Ричард. – С вами Леонард в открытую враждовать не станет, а со мной…"
На самом деле он не знал, что ему может сделать Манрик. Навозники недолюбливали Алву, но пресмыкались перед ним, потому что он был богат, знатен и близок к трону.

Сосредоточившись на тренировке, Ричард почти забыл о своих размышлениях и вспомнил о них только вечером: он явился "пораньше", но Алва оказался занят с Манриком и выставил его перед самой полуночью.
Ричард проводил, вернулся, чтобы спросить, не надо ли позвать слуг, чтобы всё убрали.
Но Манрик и Алва не пьянствовали, убирать было нечего.
– Не надо, – устало сказал Алва. – Запри все двери и иди сюда, мне нужно за тебя подержаться.

Ричард хотел обнять его своей загадочной силой, но слишком плохо владел ею – это привело только к тому, что в комнате стало теплее и запахло нагретым камнем.
– Ты понимаешь, что ты делаешь? – поинтересовался Алва.
– Нет.
– Тогда не делай ничего.
Но совсем ничего – это слишком сложно, и Ричард начал с того, что разбирал, пропуская между пальцами, тяжёлые волосы Алвы, потом наклонился, чтобы поцеловать – сперва в висок.
– Хочешь меня убаюкать? – Бестелесная сила Алвы заволновалась тоже, Ричард почувствовал угрозу, жадность и требование.
Он заколебался, но всё же принял решение до того, как Алва встал и заключил его в объятия – нежные и неумолимые, из которых невозможно было бы выбраться.
– Нет, – прошептал Ричард, пойманный и сейчас вполне этим довольный. – Для этого ещё рано.
Алва поцеловал его – неторопливо, но напористо – и принялся расстёгивать колет.

Летняя полночь на юге – не самое спокойное время. Им могли помешать, их могли застать или услышать, но Алва словно скрыл от мира и себя, и любовника.
Ричард чувствовал знакомое давление – сейчас оно было другим, не таким нежным, и направлено не на него.
– Ты колдуешь, – заворожённо прошептал он, снимая с Алвы рубашку.
– Пытаюсь, – усмехнулся тот. – Любопытно, может ли у этой силы быть практическое применение.
Ричард был уверен, что может, но не хотел думать, какое именно.

В ту ночь они только ласкали друг друга. Соскучившись, помчались за наслаждением, словно в первый раз, и излились – по очереди – каждый себе на живот. Одуряюще пахло цветами, Ричард захмелел от удовольствия и едва не задремал, но очнулся, когда Алва принялся оттирать семя влажным полотенцем. Он чего-то хотел, Ричард прислушался к желанию, но потребовал:
– Скажи это вслух.
– Ты смутишься.
– Я хочу смутиться.
– Когда ты в последний раз создавал камни?
– Позавчера. – Алва забрал и бледно-сиреневый агат, и затейливую гранатовую гроздь – к счастью, не слишком большую. – Ты хочешь забрать новые.
– Да. – Алва поцеловал Ричарда. – Если можно.
Ричард согнул левую ногу – Алва сидел с этой стороны.

Он всё ещё смущался своей особенности – бабочки были романтичнее и улетали, если открыть окно. Камни оставались напоминанием: ты не человек, Ричард Окделл; никто не знает, что ты такое на самом деле. Сейчас эти мысли не причиняли Ричарду боли, как не причиняли её явившиеся камни, даже крупные. Он – вот такой, ненормальный – был нужен Алве, вместе со своими камнями.
– Чудо моё, – прошептал Алва, мягко нажимая на анус.
Ричард шумно вздохнул – было так приятно, будто они только собирались заняться любовью, – зажмурился и позволил себе откликнуться на желание Алвы.
Сегодня к нему – к ним, ведь это Алва позвал камни – пришли разноцветные кубики шпинели и оранжево-полосатый оникс, похожий на гигантскую фасолину и отполированный.
– Что ты будешь с ними делать? – спросил Ричард, пока Алва любовался то им, то камнями.
Благодаря Алве Ричард привык не стесняться ни их, ни того, что они влажные и скользкие. Он больше не стремился поскорее их вымыть, ему не чудилось никакого запаха.
– Прикажу продать. – Алва пожал плечами. – Хочешь, чтобы из них что-то сделали?..
– Нет.
– Ты получишь деньги, – как-то холодно сказал Алва. – Если они тебе нужны – скажи прямо сейчас, но твоя комната не запирается, кто-нибудь может… – Он пожал плечами.
– Я не об этом. – Ричард поймал тонкие сильные пальцы. – Просто стало любопытно.
– Я думал о том, чтобы сохранить их все. – Алва отвёл взгляд, но руки не отнял. – Мой волшебный клад.
– Не надо, – попросил Ричард. – Это не клад, а напоминание о стыде.
– Только о стыде? – Теперь Алва смотрел на него, и это было приятно.
– И об удовольствии, – признался Ричард.
– Как насчёт счастья? – произнёс Алва осторожно, будто слово могло поранить его язык.
Ричард отрицательно помотал головой.
– Жаль. Я хотел бы увидеть тебя счастливым.
Пришлось прикусить губу, чтобы не закричать – про Эгмонта, про Олларов, про горе всей Талигойи, которую превратили в это уродливое хромое чудище, Талиг.
Поцелуй помог успокоиться, Ричард вспомнил, что он прекрасно выспался днём, и сел:
– Тебе нужно спать.
Алва с удовольствием зевнул, позволил себя обнять и потёрся о Ричарда:
– Раз ты такой бодрый, позаботься обо мне.

Поправляя на нём одеяло, Ричард чувствовал себя хозяином всего мира, но потом, в полутёмной приёмной, вернулся к своему обычному одинокому настроению.
Манрик заявился, когда Алва ещё спал, а дежурство Ричарда не закончилось, желчно спросил, спал ли Ричард, пришлось уронить прохладно и гладко:
– Вздремнул. Это ведь не запрещено.
В ответ Манрик потребовал отчёта о содержании порученцев Первого маршала.
"Почему с меня? – мысленно взвыл Ричард. – Какое вам вообще до нас дело?!"
Вслух он пробубнил что-то утвердительное, всё-таки Манрик оставался генералом. И генерал Манрик, словно смилостивившись, осчастливил Ричарда известием, что собирается тренироваться в саду после наступления сумерек.
"Там же ветки, ваше превосходительство, вы можете упасть и отбить свой драгоценный зад!" К сожалению, Ричард мог язвить только мысленно.

Поспав ещё пару часов, он обошёл всех порученцев, записал жалобы – Понси постарался больше прочих, прогулялся на реку, встретил там Феншо-Тримейна и как бы между делом спросил, хорошо ли Манрик фехтует.
– Так себе, – пожал плечами Феншо-Тримейн. – А что, он решил вами заняться, пока Алве недосуг?.. – И весело рассмеялся, словно пошутил удачно и не совсем пристойно. – Не верьте ему, до Алвы ему как до луны.
Затребованный отчёт был готов как раз к сумеркам, Ричард застал Манрика в компании какого-то унылого теньента – тот удрал, как только появилась возможность, а Манрик после этого потребовал повторить приём, которому вчера "научил их" Савиньяк.
Ричард мог бы прикинуться дураком, сказать, что ничего не помнит и не умеет, но вспомнил предупреждение Алвы о ревности и согласился, даже улыбнувшись. Манрик ему не нравился, и Ричард не страшился навлечь на него гнев Алвы.
Он не особенно старался, чтобы не злить господина генерала прямо здесь и сейчас, но тому как будто просто нужен был напарник – неболтливый, крупный и с длинными руками, младше и возрастом, и званием, чтобы на него можно было рявкать. Ричард не огрызался, лелея мысль: если он захочет, Алва разделается с Манриком, как с цыплёнком.

– Я бы понял, если бы Леонард был одним из столь любезных вам Людей Чести. – Алва раскинулся в кресле, недовольный, но как будто не всерьёз. Вечером он пил с варастийским епископом, и тот укатился, счастливо побулькивая, но Ричард помнил, сколько может пить Алва. – Что вы в нём нашли?
– Ничего. Оскар не хочет со мной разговаривать, от Жиля у меня в ушах звенит…
– А остальные были в Ренквахе. Кроме Вейзеля, но вам будет скучно с ним, а ему – с вами. – Алва был в дурном настроении, следовало уложить его спать и вернуться в приёмную, но когда Ричард делал что следовало?
– Я хотел спросить вас, почему Манрик вдруг решил обратить внимание на меня.
Привычная насмешливая злость сменилась тихой печалью. Ричарду захотелось поцеловать Алву, но он решил дождаться ответа.
– Потому что его отец хочет вас убить, – медленно проговорил Алва после долгой паузы. – А его – женить на Айрис.
– И получить Надор, – понял Ричард.
– Они его не получат. – Алва задумчиво разглядывал Ричарда. – Осталось дать им это понять.
– Как?
– Женить тебя – желательно, на больших деньгах или маленькой армии. Выдать замуж Айрис. – Алва вдруг поёжился. – Хорошо, что Фердинанду в своё время не пришло в голову заставить меня жениться на твоей матери.
– Она бы вас убила.
– Ты такого низкого мнения обо мне? – вскинул брови Алва. – Впрочем, ты прав. Если бы я сделал то, что делают все мужья, она бы смогла… Знаешь, что самое важное в убийстве? Особенно если жертва не может защититься.
– Желание убить? – неуверенно спросил Ричард.
– Да. Она меня ненавидит?
– Да. Но она любит нас – меня и сестёр.
– И поэтому не прокляла тебя за предательство Людей Чести?
– А что я мог сделать? – вызывающе нахмурился Ричард. – Отказаться, чтобы меня арестовали прямо на площади и отправили в Багерлее?.. – Он поморщился. – К тому же я плохо соображал. – И закрыл глаза, потому что вспомнил ощущение, которое научился распознавать только недавно. Необходимость. Уверенность в том, что он поступает именно так, как должен. Тогда он не заметил её из-за жара и боли в руке. – И вы меня звали. Вы хотели, чтобы я подошёл.
– Я не хотел. Я давал тебе шанс, но когда ты сделал первый шаг… – Алва замолчал, засомневавшись.
– Что? – Сейчас Ричард тоже шагнул к нему. – Что ты почувствовал?
– Усталость. – Алва вздохнул. – Предчувствие неизбежной трагедии. Терпеть не могу Дидериха.
– А Иссерциала?
– Могу одобрить только те отрывки, которые обычно вымарывает цензура. – Алва широко улыбнулся и встал навстречу Ричарду. – Их даже переводят отдельно. Как же там было?.. Юноша ночью вошёл, что-то там про засов и бронзу, факела свет на стенах отражал его сердца биенье. Ты читал?
– Нет. – Ричард сделал ещё шаг вперёд.
– Какое упущение. – Алва поцеловал его. – Что у нас с засовами и бронзой?
– Засовы наложены, а задвижки у нас из железа. – Ричард улыбнулся улыбке Алвы, сладкой и немного терпкой от вина. – И что сделал юноша?
– Признался Сервиллию в любви и пытался возбудить, но снадобья Перитеда уже сделали своё дело – Сервиллий не мог получить удовольствие как мужчина.
– Арсаку следовало уйти.
– Сервиллий для этого был слишком хорош. – Алва рассмеялся. – Он сам предложил себя юноше, который пришёл к нему без злого умысла. И в конце концов это купило ему свободу.
– Вы считаете это сделкой. – Ричард отвёл взгляд. Конечно, в Лаик читали сокращённую, вполне цензурную версию, но он поверил, что Арсак и Сервиллий искренне полюбили друг друга.
– Не думаю, что тогда Сервиллий уже был влюблён. Но украв у Перитеда Сервиллия, Арсак похитил у Сервиллия сердце.
"Вы так говорите, будто мне предстоит вас похищать", – угрюмо подумал Ричард.
– Вы же не собираетесь попасть в плен, – проворчал он вслух.
– Нет. Это глупо и довольно опасно. – Алву передёрнуло, и Ричард прижал его к себе, защищая от дурных мыслей. У него получилось – Алва забыл об Иссерциале, и о Манрике, и о трагедиях.
Они целовались, раздевались и ласкали друг друга, потом перебрались на кровать, Алва шептал возвышенные глупости, пытаясь подражать вымышленному Сервиллию, а Ричард мешал ему, непрерывно отвлекая – он и так уже понял, чего хочет Алва.
– У нас есть масло? – спросил он, когда тот распластался на простынях – волшебный, бесстыдный и возбуждённый.
– Есть. – Алва указал на прикроватный столик.

Он всхлипнул, когда Ричард ввёл в него пальцы; запрокинул голову и прошептал:
– Не медли… Не трать время зря.
Но Ричард хотел его раскрыть и не позволил мешать себе. Алва подчинился – по собственному выбору и для собственного удовольствия, Ричард не был способен заставить его. Алва просил, требовал, приказывал, но не давил на Ричарда колдовством. Захотев, чтобы Ричард одержал над ним верх, он сообщал о своих желаниях только словами – и всем безупречно прекрасным телом.
Ричард никак не мог налюбоваться, но вспомнил, что ночь не бесконечна, а Алва жаждет плотской любви. "Мало тебе той рыжей?"- эта кислая мысль едва не испортила всё настроение, но, толкнувшись головкой в нежное скользкое отверстие, Ричард совершенно о ней забыл.
– Вот так, – блаженно выдохнул Алва. – Вот так, хороший мой… Как же много, как хорошо, не останавливайся.
Он продолжал в том же духе, пока не потерял возможность говорить внятно, но и тогда продолжал издавать нежные тихие звуки, беззащитные и требовательные одновременно.
– Не шуми. – Ричарду самому хотелось рычать, но он сдерживался – спасибо смущающей болтовне Алвы, он помнил, на каком он свете.
– Тогда, – выдохнул Алва, – помоги мне.
Ричард обхватил его член ладонью, хотел толкнуться, но Алва упёрся спиной в постель и принялся выписывать бёдрами такие фигуры, какие и не снились "экзотическим" танцовщицам.
– Рокэ, – всхлипнул Ричард почти жалобно. – Рокэ!..
– Тише, любовь моя, сейчас… – Алва затих, сжался, насадился на член – Ричард едва не вскрикнул – и вздрогнул в коротком жадном экстазе.
Его нутро – нежное, горячее, восхитительное – затрепетало вокруг члена Ричарда, обняло его требовательно и страстно, и Ричард излился, толкнувшись только один раз.
– Хорошо, – выдохнул Алва. – Но нужно проветрить.
В комнате пахло ярче, чем в оранжерее.
Ричард неохотно отодвинулся и, пока Алва не опустил ноги, коснулся влажных ягодиц кончиками пальцев.
– Хочешь найти во мне что-нибудь? – спросил тот почти смущённо.
– Или просто потрогать. Можно?
Они замерли, прислушиваясь к волшебству, которого не понимали и которым управляли наугад. Ричард не давил на Алву, Алва обнимал Ричарда благодарной нежностью. "Тебе в самом деле понравилось. Тебе нравится, когда я тебя… – Ричард покраснел. – Закатные твари!.."
– Можно, только осторожно. Если прольётся, будет неприятно.
Лужица у него на животе уже подсыхала. Ричард наклонился, слизнул каплю – сладкая, словно молоко с мёдом.
– Твои любовницы не замечали, что ты особенный? – усмехнулся он, мягко нажимая указательным пальцем на ещё открытый анус.
– Нет. Даже когда я был слишком пьян, чтобы таиться, мне не говорили… – Он перешёл на кэналлийский, и Ричард ничего не понял.
– Переведи.
– "Росио, ты весь сладенький, но сироп вместо спермы – это что-то новенькое".
– Ты спал с такими вульгарными девицами?
– Невульгарные реже пробуют мужское семя, – усмехнулся Алва и тихо застонал, потому что Ричард вставил в него палец.
Внутри было нежно – там всегда было нежно и прекрасно! – и очень горячо, но уже не так мокро.
Алва шумно вздохнул:
– Ты что-то зовёшь. Позволь ей… Дай им вылететь. – Он вновь страдальчески зажмурился, а Ричард отодвинулся, чтобы поднять его зад ещё выше, заставил развести ноги и приказал:
– Посмотри. Посмотри, разве это не чудо?
Бабочки, которые сегодня вылетели из Алвы, были похожи на ожившие цветы.
– Зачем я только с тобой связался, – простонал Алва и тут же рассмеялся. – Да ты же развращаешь меня в отместку.
– Ты заставил меня смириться с моим телом. Почему ты до сих пор не примирился со своим?
– Потому что боюсь… – Алва охнул, а Ричарду удалось увидеть его анус именно в тот момент, когда оттуда вылетела новая стайка бабочек. Ему показалось, будто внутри что-то светится. Он хотел посмотреть, но когда раскрыл отверстие шире – не увидел ничего особенного.
– Что там? – недовольно спросил Алва.
– Мне казалось, там внутри свет, – признался Ричард, поглаживая ягодицы и бёдра.
– И?
– Но он пропал.
– Вот и отлично, – пробормотал Алва. – Интересно, что мы ещё выясним друг о друге… – Он поморщился, и Ричард придержал его, пока новая пёстрая стайка разлеталась по комнате. Закончив, Алва недовольно вздохнул: – А теперь открой окно и выгони этих тварей вон. Некоторые из них кусаются.
– Конечно.

Пока Ричард устраивал сквозняк, чтобы бабочек выдуло в благоухающий летом сад, Алва успел вытереться и задремать. Спящий, он казался совсем не злым и не надменным. В нём оставалось нечто волшебное и нечто величественное – и что-то, что Ричард не взялся бы описать словами. Не красота – Алва был красив всегда, даже когда язвил или злился; не загадочная сила – сейчас она притихла, охраняя Алву. Это что-то было неуловимым и хрупким, и Ричард подумал: "Наверное, это только мои чувства. Неужели я полюбил этого человека?.. Как жаль".
Он знал, что взволнованная болтовня Алвы ничего не стоит – сходя с ума от сладострастия, можно наговорить уйму романтичных глупостей, Ричард и сам иногда забывался.
Сейчас он смотрел на спящего Алву, и в сердце саднило неприятное острое чувство – разве могло оно быть любовью? Скорее горечью.
"Я никогда вас не убью, – подумал Ричард. – И не предам". Осознание причиняло ему боль – желание мести оказалось слабее стремления к неодиночеству, желания быть нужным и интересным, защищённым, важным. Он судорожно вздохнул, пытаясь успокоиться – раз уж он смирился со своим положением, незачем из-за него страдать. Алва проснулся и приказал:
– Дай мне рубашку, а потом позови слуг, чтобы прибрали здесь.
– Да, монсеньор. – Ричарду было тошно, но сейчас Алва не касался его своей силой, хотел, наверное, спать и ничего не заметил.

На следующий день, ближе к вечеру, к Ричарду вновь прицепился Манрик, и не нашлось ни одного благовидного предлога избавиться от него. Будь он сверстником Ричарда, теньентом или хотя бы капитаном, в его угловатой назойливости можно было бы заподозрить неловкую попытку подружиться, но Ричард видел очередную опасную интригу.

Увы, Алве было не до него, бегать радостной собачонкой вокруг палачей восстания было невыносимо, Оскар Феншо-Тримейн не стремился общаться с подопечным Ворона, а с Вейзелем Ричарду не о чем было бы поговорить.
Ему оставались противный и несчастный Жиль, откровенно влюбившийся в свояченицу губернатора, нудный спесивый Манрик и река. Рассанна, хоть и была глубокой и быстрой, не пыталась ни оглушить Ричарда, ни утопить в скуке. Из воды можно было выплыть.

Короткие свидания с Алвой выдёргивали Ричарда из этого унылого существования, но ненадолго, ведь им каждый раз приходилось прощаться, а за каждой ночью наступало неизбежное утро.

Эмиль Савиньяк, иногда осчастливливавший Манрика своей компанией, подчас откровенно над ним издевался. Ричарду было неловко, и он делал вид, что не понимает шуток.
Если бы он мог лишить Манриков богатства, титулов, званий и отправить в тюрьму или ссылку за всё зло, которое они и их предки причинили истинным талигойцам, он не колебался бы ни секунды. Но смеяться над рыжим и скучным человеком только за то, что он рыж и скучен?.. В этом не было ничего по-настоящему весёлого.
Правда, когда Манрик словно бы между прочим – у него и это получилось неловко – спросил об Айрис, Ричард захотел его убить.
Он учтиво ответил:
– Мы очень дружны, и я сожалею, что не могу писать ей каждый день.
– Пишите, – разрешил Манрик, словно Ричарду нужно было его разрешение. – Почту отвозят в Олларию раз в неделю, а слуги герцога Алвы наверняка перешлют ваше письмо.
"А ты всё прочитаешь, подделаешь мой почерк и напишешь, какой ты замечательный. А потом, когда я погибну, скажешь моей сестре 'мы были очень дружны с вашим братом, выходите за меня замуж, у вас такой красивый Надор'. – Ричарда замутило. – Рыжий мерзавец".

После этого он старался не попадаться Манрику на глаза, но это было непросто, а спрятаться было не за кого.
К счастью, Бонифаций притащил к Алве каких-то забавных мужланов, которые утверждали, что знают, что творится в степи.
Ричард, слишком занятый собственными чувствами, уделял чужим страданиям мало внимания, но отъезду обрадовался: в Тронко оставались и Манрик, и рыжая свояченица губернатора, и Жиль.
Только в дороге Ричард понял, что не ревновал в полном смысле этого слова. Он просто завидовал женщине, которая может подолгу оставаться наедине с Алвой. Ричард привязался к своему господину и мог бы не расставаться с ним вовсе.

Уже на первом привале Ричард вспомнил, что общество Алвы – не только волшебство, удовольствие и счастье, но и изнурительные тренировки и постоянные издёвки. Когда никто – хотя бы никто, кроме кэналлийцев, охранявших Алву, – не слышал, Ричард пытался огрызаться. Когда поблизости были офицеры, Бонифаций или варастийское мужичьё, величавшее себя разведчиками и добровольцами, он только гневно сопел. Алва был не так осторожен – позволял себе короткие дружелюбные улыбки, беззастенчиво заботился о Ричарде и прикасался чаще, чем было прилично.
Когда Ричард указал ему на это, Алва рассмеялся:
– Это вы на севере живёте в шубах и ходите на расстоянии сугроба друг от друга. Мы, южане, не так сдержанны в выражении симпатии.
– Рокэ. – Ричард вздохнул и покосился на тонкие стены маршальского шатра. – Если они поймут…
– Если я буду шпынять тебя днём и держать при себе ночью, они точно всё поймут. – Алва заглянул в кубок, но поставил его на стол. – Иди сюда, мне нужно тебя обнять.
– Нужно?
– Да. Ты представить себе… Нет. Как раз ты – единственный человек во вселенной – можешь представить, каково мне в походе.
Ричард подошёл, позволил себя обнять, наклонился и поцеловал гладкий лоб, вдохнув густой цветочный аромат.
– Они считают, что я прихорашиваюсь, – пожаловался Алва и тяжело вздохнул. – А ты?.. Над тобой не шутят?
– Нет, – сказал Ричард, подумал и прибавил: – Пока нет.

Походная кровать, прочная, но низкая и узкая, не годилась для того, чтобы предаваться на ней бурной страсти, и страсти пришлось сделаться тихой и сдержанной.
Алву злила необходимость соблюдать тишину и осторожность – он хотел всё и ещё больше, хотел грешить каждую ночь, бранился и тихо рычал Ричарду в плечо, вжимаясь членом в ладонь или бедро.
Ричард наслаждался. Похоть, вынужденная скрываться, переплавлялась в нежность, они не могли позволить себе ни шум, ни явную возню и потому ласкали друг друга волшебством, ощупывали силой, чары сталкивались, сплетались, смешивались – и Ричарду приходилось зажимать себе рот, чтобы не вопить от восторга.

Днём Алва был с ним… вполне доброжелателен. Разумеется, он не мог вовсе отказаться от шуток, но вся армия – все десять тысяч человек – видели и слышали, что Первый маршал, Проэмперадор Варасты не издевается над подопечным и не гоняет его почём зря.
Учителем Алва оставался беспощадным, но эта беспощадность была удобна и полезна обоим – она экономила время и отсекала все лишние во время тренировок чувства. Ричард злился, собирался с силами и растил свою собственную кусачую жестокость, пока ещё маленькую и неопасную, словно волчонок, но Алва одинаково хвалил его за успешные контрудары и удачные ответные шутки, какими бы редкими те ни были.
Ричард наглел. С каждым днём он замечал в себе всё больше силы и власти. Не над Алвой, нет – над самим собой, над окружающими, словно бы над реальностью вообще. Стоило строго взглянуть на некстати заговорившего адуана, и тот затыкался; Ричард хотел искупаться – вода была тёплой, а течение – не слишком сильным; ему нужно было спрятаться, чтобы получить новые камни, – он легко находил укрытие. Алва, конечно, любил забирать их сам, но у него не всегда была возможность.

Адуаны раздражали Ричарда своей подчёркнутой провинциальностью и тем, как они кичились собственной необразованностью и низким происхождением. "Что за радость быть никем, если не бежишь от большой беды?" – думал Ричард с горечью. О себе он знал, что уже не убежит – не из олларовского Талига, а от Алвы, где бы тот ни был и что бы ни делал.
"А если он начнёт нас убивать?" – спросил Ричарда внутренний голос, интонациями неприятно похожий на Штанцлера. Ответ пришлось собирать несколько дней, по частям.

Когда лагерь разбили у обманчиво удобного оврага, Ричард был почти готов всерьёз обдумать хотя бы часть собственного будущего, но отвлёкся на очередную драму между Феншо-Тримейном и Алвой.
Алва орал, как кухарка на пекаря, Феншо-Тримейн держался с достоинством – которое, разумеется, вызывало раздражение у всех остальных, ведь никто не смел перечить Алве.
– Эр Рокэ, – позвал Ричард после того, как Феншо-Тримейн гордо удалился. – Можно спросить у вас кое-что?
– Слушаю вас, юноша. – Алва ещё был раздражён – или он только изображал раздражение?
– Вы хотите, чтобы генерал Феншо-Тримейн ушёл?
Алва помолчал, потом опустил веки: "да" не просто беззвучное, но скрытое от того, кто пытается проглядеть шатёр насквозь или угадать ответ по шороху.
– Вы его убьёте. – Ричард не обвинял и не возмущался. Феншо-Тримейн не был его другом – и они не сошлись только из-за Алвы. Вряд ли возраст Ричарда играл такую большую роль.
– Убью, – ухмыльнулся Алва. – Тебе не следует из-за этого беспокоиться.
– Это неправильно. – Ричард поморщился, потому что внутри него неприязненно шевельнулась необходимость. Феншо-Тримейн, отстранённый, но доброжелательный, не причинивший Ричарду никакого вреда, должен был умереть. – Почему? – спросил Ричард.
Алва отказался отвечать.

И объяснил только утром, когда Феншо-Тримейн уводил своих людей тем самым оврагом.
– Он самонадеянный болван и мятежник, хорош собой, любим женщинами и дураками. Выгнать его из армии – подарить Штанцлеру очередного предводителя очередного восстания, к тому же обаятельного и амбициозного. Оставить на месте – рискнуть и нынешней кампанией, и будущими. – Алва сделал паузу, но Ричарду нечего было сказать – он мог только пожалеть Феншо-Тримейна, тоже оказавшегося фигурой в чужой грязной игре. – Если бы в тебя не вцепился я, тебя ждало бы то же самое.
– Почему вы не можете "вцепиться" во всех Людей Чести? – хмуро спросил Ричард. Рассвет робко ощупывал лагерь первыми лучами, за стенами палатки душераздирающе зевали гвардейцы, кто-то ругался – довольно далеко, но вдохновенно и звучно, заново разводя потухший ночью костёр.
– Я вцепился в Джастина, – уронил Алва. – Ты говоришь, его смерть подстроили Штанцлер и Катарина. Они же рассчитывают, что мы с тобой не вернёмся с этой войны.
Ричарда охватила тоскливая безнадёжная обида – мир был не просто несправедлив и жесток. Он не мог быть никаким иным. Алва спросил, почему он скис, Ричард попытался кое-как объяснить, и Алва снова вспомнил философов, а потом решил:
– Я ничего не могу сделать с Катариной, но смерть Штанцлера доставит удовольствие не только мне. Сильвестр будет тянуть время и искать легальный повод, значит, нужно его подтолкнуть. – Он холодно рассмеялся. – Или опередить.
Синий взгляд остановился на Ричарде, словно приглашая ответить – но что можно было сказать?
– Вы… спрашиваете у меня разрешения убить Штанцлера? – Ричард говорил так, чтобы было понятно: сам он в это не верит и пытается пошутить.
– Пытаюсь посоветоваться. Он очень страшный? – Сейчас Алва касался Ричарда колдовством, и было понятно, что он не насмехается и не пытается выставить Ричарда трусом.
Ричард прикрыл глаза, одновременно уходя из-под слишком яркого взгляда и вспоминая жуткое ощущение, охватившее его тогда во дворце.
– Дикон, – позвал Алва.
Они сидели за столом на походных креслах, и чтобы прикоснуться к Ричарду, Алве пришлось встать и подойти.
– Мне было страшно, – признался Ричард. – Дико. Жутко. Мне казалось – они совсем не люди. – Он вздохнул, возвращаясь в настоящее, тревожное, но всё же не такое невыносимое, и уточнил: – Но не как мы.
Алва наклонился и поцеловал его в висок.
Ричард уже знал, что в таких случаях нельзя ни подскакивать, ни шипеть, ни шуметь как-то ещё. Оставалось только пропустить прикосновение сквозь себя, вытянуть из него всё возможное удовольствие и запомнить ощущение – до следующего раза.
Он замер, впитывая доставшуюся ему каплю блаженства, и задумчиво спросил:
– Вы трогали своей силой кого-то, кроме меня?
– Феншо. Я его злил, а он злился, можно было обойтись без фокусов – они понадобились бы, чтобы его остановить.
Если бы Феншо-Тримейн был другом Ричарда, тот обязательно попытался бы – но у него не было даже повода заговорить о безумности затеи.
– Не грусти. – Алва погладил Ричарда по голове. – Поспи днём, ночью ты мне понадобишься.
Ричарда кольнуло воспоминание о внутреннем жаре, который невозможно было утолить ни тихими и тайными объятиями, ни колдовским слиянием. Алва имел в виду не страсть, а приключения, но, заметив желание Ричарда, поделился отблеском собственного – и от этого отблеска можно было ослепнуть.
"Когда война закончится, мы месяц из постели не выберемся, – подумал Ричард. – А если и будем выбираться, то только вместе". Мысль была сладкой и почти нестыдной.

На не участвовавшего в драке Ричарда трупы произвели угнетающее впечатление – они источали не только мерзкую вонь, но и призрачное ощущение смерти. Словно она была существом и хотела потрогать Ричарда Окделла.

Алва обошёлся с генералом Феншо-Тримейном именно так, как обещал. Ричарду было муторно – от чужой смерти, чужой подлости и чужой глупости. Он не мог ничего исправить, не мог ни помешать Алве, ни помочь Феншо-Тримейну. Да и стоил ли тот помощи?.. Он всегда видел в Ричарде только марионетку, которую Алва украл у Штанцлера, – и всё же он был Человеком Чести. Ричарду было стыдно, что он даже не попытался вступиться за него.
Феншо-Тримейну дали время на написание писем, а Ричард увязался за Алвой, который прошёл в свой шатёр, чтобы умыться.
Ричард жестом отослал сунувшегося следом кэналлийца и сам взялся за кувшин, потом – выпутал из чёрных волос пару мелких листочков и ошарашенного паука. Ричард собирался щелчком отбросить его подальше, но Алва сказал:
– Не надо. Посади куда-нибудь, пусть ловит комаров.
Ричард подчинился. Мысли о комарах, болоте, которым называли Кагету, пауке и Феншо-Тримейне смешались в один узел, он повернулся к Алве и сказал:
– Эр Рокэ, если вы собираетесь убить Штанцлера, вам необязательно убивать генерала Феншо-Тримейна. Вы… подчиняли меня. Вы можете подчинить его? Сделать своим человеком?
Алва подозвал его жестом, Ричард подошёл и прижался, молча, жадно и отчаянно.
– Он ведь тебе даже не друг. Почему?
– Вы отобрали у Штанцлера меня. Отберите Феншо. Если это игра, зачем сбрасывать со стола фигуру, которую можно использовать? Разжалуйте его, отправьте куда-нибудь… Где он ничего не сможет сделать.
– Перестань ныть, – перебил Алва. – Ты подал мне идею, она мне не нравится, но я ею воспользуюсь. Надеюсь, мне не придётся спать с Феншо, чтобы его подчинить. Абсолютно не в моём вкусе. – И он коснулся губами щеки Ричарда.
Ричард почувствовал дрожь и задрожал сам – как же ему хотелось, закатные твари!.. Вынырнуть из кладбищенской мути, стонов раненых, жестокого приговора, диких и жутких пленников – в книгах они казались благородными воинами, наяву – кровожадными разбойниками.
– Ещё нескоро, – прошептал Алва на кэналлийском. – Но однажды я получу всё…
– Что-то особенное за?.. – Ричард не смог подобрать слово.
– За сегодняшнюю милость. – Алва рассмеялся. – Нет, ничего. Ты весь – неповторимое чудо.
Он прижался скулой к скуле Ричарда. Сейчас они были одного роста, но Ричард знал, что ещё вырастет. Это было приятное знание – ему хотелось быть большим, красивым и сильным. Для Алвы.

Смотреть на Феншо-Тримейна было стыдно, на Савиньяка – противно, а на Алву – страшно – вдруг передумает?.. Вейзель держался позади Савиньяка, и Ричарду оставалось смотреть вниз и немного – по сторонам. На пожухлую траву и адуанов – на их куртки и мушкеты.
– Я вас милую, – с отвращением произнёс Алва, когда Феншо-Тримейн, явившийся к месту казни, остановился. – Сейчас вы останетесь на попечении генерала Дьегаррона, потом – отправитесь в гарнизон Могилы Сильке Штернберг в чине корнета.
– Создателя ради, Рокэ, где это? – удивился Вейзель.
Адуаны гнусно ухмылялись.
– Самый север Варасты, ваш-ство, – сказал Шеманталь. Он был как будто немного учтивее прочих. – Граница с Холтой, если так можно выразиться. Ледяное болото, форт деревянный – и ничегошеньки вокруг.
– Я готов! – Феншо-Тримейн вскинул голову, но в нём не было решимости или гордости – только безграничная растерянность. Ричард распознал это чувство, потому что часто испытывал его сам.
– Вы ни к чему не готовы и менее всего – к военной службе. – Алва презрительно морщился, скрывая душевное напряжение: он давил на Феншо-Тримейна. Не так, как на Ричарда, а светло и жёстко, словно хотел ослепить и скомкать. – Ваше имущество остаётся за вами, вам запрещается покидать лагерь и заговаривать с военнослужащими без разрешения. Можете читать книги, которые привезли с собой, можете писать мемуары. Убирайтесь.
Пока Алва говорил, Феншо-Тримейн смотрел на него и вряд ли понимал, что происходит. Ричард слышал треск – это ломалась хрустальная гордость молодого генерала. За те несколько мгновений, что Алва произносил свою речь, Феншо-Тримейн словно постарел на полвека: его плечи ссутулились, безоружные руки повисли. Если не знать о колдовстве, можно было бы подумать, что он донельзя расстроен таким унизительным помилованием и предпочёл бы смерть.
– Благодарю, господин Первый маршал, – бессильно прошелестел Феншо-Тримейн, больше похожий на призрака, обременённого телом, чем на живого человека.
– Благодарите Окделла – он рискнул за вас вступиться.
Кто-то из адуанов бесстыдно присвистнул.
– Дикон? – удивился Савиньяк.
Вейзель тяжело вздохнул.
– Вот славное деяние, – проворчал Бонифаций. – Не должно добродетели сгибаться перед власть имущими.
Ричард совершенно смутился – о какой добродетели можно говорить, любовник Ворона просто упросил не убивать дальнего родича!.. Он покраснел и опустил голову, но удалось ни фыркнуть, ни нервно засмеяться.
Он не знал, смотрел ли на него Феншо-Тримейн. Его присутствие не чувствовалось вообще, будто Алва оставил от него пустое место – меньше, чем неглубокую могилу в степи.

Словно в насмешку над этим пустым местом Алва сделал Шеманталя генералом, а Коннера – полковником. Ричард устало подумал: "Он насмехается и над ними. Здесь они знают всё, но если их повысят и переведут, они окажутся бесполезны и погибнут".

Издевательство над пленными и их казнь Ричард вытерпел молча. Ему удалось – как будто – спасти Феншо-Тримейна и не следовало дразнить благосклонность Алвы лишний раз.
К тому же эти бириссцы хотели убить их всех – даже если не относились к разбойничьим бандам, которые жгли деревни и убивали поселенцев.

И всё равно, смотреть на убийство беззащитных было противно.
– Юноша, вам дурно? – поинтересовался Алва.
– Нет, монсеньор. Зачем вы приказали их обрить?
– Чтобы талигойские солдаты увидели не загадочных и опасных призраков, а обычных людей, – обстоятельно ответил Вейзель вместо Алвы, который явно сочинял какую-нибудь гнусность.
– Запомни фокус, – подмигнул Савиньяк. – Вдруг пригодится.
Ричарду хотелось… Нет, не ударить брата Арно. Оказаться от него подальше, среди степного простора, не видеть ни одного человека, кроме, может быть, Алвы…
Ричард взглянул на него, пытаясь совладать с ощущением необходимости – сейчас она была огромной и грозила раздавить изнутри, превратить в тонкую безвольную оболочку. Алва не мог не почувствовать его состояние. "Он должен меня отпустить, – думал Ричард. – Мне так нужно, закатные твари, это же не просто нужда!.."
– Поскольку от барсов мы избавились, – с кровожадным наслаждением промурлыкал Алва, – я снимаю запрет с прогулок за пределы лагеря, но напоминаю об ызаргах и прочей возможной нечисти.
– Ты собираешься прогуляться сам, – догадался Савиньяк.
– Да. – Алва прикоснулся к Ричарду своей силой, сейчас огромной и красной. – Хочу кое-что увидеть. Юноша, раз вы не страдаете, следуйте за мной. Миль, Хорхе ранен – проследи за тем, чтобы люди Феншо-Тримейна не устроили беспорядков.
– Меня?! В тюремщики?!
– На пару часов. – Алва надавил на Савиньяка, вряд ли понимая, что именно делает.
Тот рассмеялся, махнул рукой:
– Ладно, прослежу, чтобы не перепились на радостях – оттого, что живы и что их разлюбезного генерала не расстреляли.

– Ты хотел мне что-то показать.
Моро и Сона шли рядом, Ричард мог протянуть руку и потрогать Алву. Ему очень хотелось, но это было бы неприлично – эскорт следовал за ними в пятидесяти шагах. Это были одни кэналлийцы, при них можно было не так стесняться, но Ричарда всё равно ужасала мысль о том, что все узнают о тайной связи.
– Не хотел. – Необходимость не отпускала его, но не пыталась уничтожить – он делал именно то, что должен. – Нам нужно что-то увидеть.
Небо только начинало розоветь, а Ричард чувствовал, что им нужно задержаться в степи до заката. Хорошо, что Алва чувствовал то же самое – разделённая, необходимость казалась не такой тяжёлой, а Ричард наслаждался соприкосновением волшебных сил и мог не считать себя ни безумцем, ни дураком.

Алва послал Моро вперёд, Ричард подтолкнул пятками Сону, горький ветер, ещё по-дневному жаркий, вцепился в лицо. Нужно было поправить шейный платок, но Алва мчался вперёд, и Ричард не мог отвлечься.
Эскорт отстал, и они наконец увидели башню – или они увидели её потому, что остались наедине?
Алва перевёл Моро на шаг, Ричард последовал его примеру. Сона тяжело дышала – нужно было дать ей дойти до реки и напоить, но Ричард не мог отвести взгляда от башни, чтобы осмотреться. Он забыл, сколько времени провёл в степи, но он был с Алвой, значит, можно было ничего не бояться.
– Она прекрасна, – промурлыкал тот, придерживая Моро.
Ричард сумел-таки отвлечься от башни и взглянул на Алву.
– Вы не хотите?.. – Ему казалось, они должны были до неё добраться.
– Это мираж. – Алва развернулся, чтобы посмотреть назад, а потом вдруг потянулся к Ричарду. Тот не успел опомниться, бездумно качнулся навстречу, и они коротко поцеловались.
Ричарда словно молнией ударило – было хорошо, плохо, стыдно, страшно и восхитительно одновременно.
– Вы!..
– Сейчас пропадёт, – сказал Алва, и Ричард послушно уставился на башню. Поспорить можно было вечером или на обратной дороге.
Пугающее видение задрожало, и Ричард почувствовал, что на него кто-то смотрит – оттуда, с верхней площадки башни.

– Вы меня ей показали! – выдохнул он, когда башня пошла рябью и исчезла. Осталось огромное тревожное небо и необъятная темнеющая степь.
– А не ты – меня? – с сомнением спросил Алва. – Впрочем, это не так важно. Мы попали туда, куда нам нужно было попасть, и увидели то, что должны были увидеть.
– А поцеловали вы меня зачем? – хмуро спросил Ричард. – Нас могли увидеть.
– Орланы и вороны? – Алва огляделся по сторонам. – Для летучих мышей рановато, к тому же их тут мало.
Ричард любил летучих мышей, но сейчас поёжился – ему показалось, что здесь, в этой чужой, огромной и опасной земле, даже летучие мыши будут какими-нибудь чужими и неправильными.
– Не бойся. – Алва истолковал его тревогу по-своему. – Ты поймал для меня чудесное зрелище, но пора возвращаться.

До отъезда к Польваре Ричард так и не решился заговорить с Феншо-Тримейном. Он не просто не нуждался в благодарностях – он боялся говорить с человеком, изломанным силой Алвы.

Остаться наедине в горном лагере было не проще, чем в Варасте. Между Ричардом и Алвой скопилось так много желаний, что они начали переплавляться в мечты и обещание – всё будет хорошо. Ричард боялся верить, боялся мечтать, но жизнь бесправного наложника, пусть любимого и тайного, была для него невыносима, и он поддавался мечтам, чтобы хоть как-то терпеть реальность.
О, Алва держал слово. Он учил Ричарда – и фехтовать, и драться без оружия или кинжалом, и стрелять – и хвалил, не скрываясь, при всех, даже за скромные успехи. Правда, за ошибки ругал тоже – и был совершенно беспощаден. Изредка Ричард возмущался – вы не объяснили, я не знал, Алва язвил – можно было догадаться, иногда следует думать и своей головой, – но принимался объяснять.

Он не потащил в горы свою кровать. Обниматься на шкурах, застеленных одеялами, было удобнее, но теперь мешала пыль. Стоило отнять полотенце от чистого лица, и она тут же прилипала к коже. У редких поцелуев, полных изголодавшейся страсти, был серый привкус непростительно затянувшегося ожидания.
Ощущение необходимости не пропадало полностью, но сейчас оно было почти уютным – Ричард был там и с тем, где должен, и делал именно то, что нужно.
Он пытался почувствовать какую-нибудь связь со своей стихией – здесь, в горах, это казалось естественным – но не знал, отвечают ли ему Скалы или лжёт обострившееся воображение. С людьми он экспериментировать не спешил – у него и так всё было хорошо, его не задевали, над ним не смеялись, никто не лез с непрошенной дружбой. Ричард оставался одиноким, словно камешек в кармане Алвы – тепло, темно, и только один человек может прикоснуться, бросить, погладить или расколоть.
Ричарду казалось – теперь так будет всегда. Он не сойдётся с обожателями Алвы, потому что они ему неприятны, а Люди Чести… Что ж, Оскар Феншо-Тримейн стал достаточно ярким примером. Ричард пытался найти в своём одиночестве положительные стороны, но здесь, в горах, не было книг, в которых можно спрятаться от всего мира. Конечно, солдаты по вечерам травили байки, среди которых попадались по-настоящему интересные, но Ричард тратил это время на то, чтобы дождаться, пока уйдут Савиньяк и Бонифаций. Иногда Алва звал его в палатку, и Ричард присутствовал при попойках и разговорах, от которых не было никакой пользы. Умей он подлизываться и лицемерить – возможно, расположил бы к себе Савиньяка. К Бонифацию можно было не подлизываться, он относился к Ричарду с грубоватой и покровительственной, но сдержанной симпатией, как к сыну или племяннику давнего друга. Это могло бы быть приятно, если бы другом был не Алва, а сам Бонифаций не служил бы Дораку.
Однажды Ричарду удалось услышать кое-что интересное: Савиньяк в шутку упомянул Багерлее, а Бонифаций ответил так, что стало понятно – толстый епископ успел побывать в тюрьме, и отправил его туда Дорак. Ричард корил себя за злорадное – враги дерутся – любопытство, но всё же рискнул.

– А почему Дорак отправил Бонифация в тюрьму? – спросил он, когда они лежали на одеялах, придавленные к месту пылью и необходимостью скрываться.
Алва помолчал, рассеянно поглаживая Ричарда по рукаву – прикасаться кожей к коже в этом месте было неприятно.
– Если я скажу тебе правду, кто узнает её, кроме тебя?
– Никто? – Ричард пожал плечами. – Мне просто стало любопытно.
– Раньше тебя Бонифаций не интересовал, – хмыкнул Алва. – Ладно, это в самом деле знают многие. У Бонифация была любовница, работавшая на гайифского посла. Ничего интересного она от него, конечно, не узнала, но…
Алва не продолжил, Ричард задумчиво нахмурился:
– Зачем это нужно было Дораку?
– Бонифаций был младше, громче и амбициознее. Сильвестр позволил выпустить его, когда решил, что он сломался.
– Он не похож на сломанного, – пробормотал Ричард.
Алва фыркнул:
– Да, он просто пропивает то, что осталось от его жизни.
– Это вы его спасли, – догадался Ричард.
– Ты совсем отвык говорить мне "ты", – грустно сказал Алва вместо ответа.
Ричард вздохнул и подкатился к нему ближе. Так было теплее и приятнее, но в каком-то смысле мучительнее – они не могли даже поцеловаться по-человечески.
Алва обнял его – хозяйским счастливым движением. Но заговорил опять про Дорака:
– У Сильвестра нет пристойного преемника. Если он умрёт, придётся менять кансилльера. Сейчас они друг друга уравновешивают, но Штанцлер позволяет себе слишком многое… Я думал, смерть Джастина – дело рук Ариго, а они, оказывается, плясали под его дудку.
Ричард вздохнул, пытаясь под сочувствием спрятать недоброе ликование: Алва начал ему доверять! Открыл ему тайну, пусть маленькую и опасную.

"Мне придётся сделаться хитрым, – думал Ричард с омерзением и тревогой. – Я не смогу лебезить и пресмыкаться, но я ведь могу… Оставаться собой?.. Сыном Эгмонта, подопечным Рокэ Алвы, молодым человеком, пойманным в тиски чужой воли". Как же он ненавидел эту волю! Он не хотел ни убивать Алву, ни избавляться от него как-нибудь ещё, но как же он жаждал свободы – невообразимого права принимать собственные решения!.. И понимал, что сама по себе свобода невозможна – всегда будет кто-нибудь другой, кто будет мешать, искать собственную выгоду. Ричарду Окделлу нужна была власть.
А он не мог рассчитывать даже на свои тайные способности, ведь они оставались непредсказуемыми – кроме камней – и загадочными.

И всё же, во время штурма оказавшись лицом к лицу с седой и злобной смертью, Ричард сумел использовать свою силу. Увернувшись от удара сабли, он приказал своему противнику умереть – тот застыл, и Ричард не без удовольствия всадил шпагу в горло. Из-за обломка выскочили ещё двое, Ричард едва успел уклониться от первого, поймал взгляд второго… Формулировать приказ было некогда, Ричард хотел только, чтобы они пропали, оба, провалились в драконьи могилы под горами. Нечто, схватившее его противников, правило ими на пользу Ричарду, но вне его воли. Второй ударил первого в спину, и тот упал. Словно очнувшись, второй бросился на Ричарда, пришлось драться, он потерял шпагу – она сломалась о кольчугу, скрытую одеждой, но сумел обезоружить врага и заколоть обломком.
Подобрав трофейную саблю и пистолет, который не разрядили в него только чудом, он осторожно двинулся вдоль стены. Он слышал крики и выстрелы, но не торопился – короткая схватка вымотала его не меньше, чем двухчасовая тренировка.

Алва мог быть чудовищем изо льда и стали, но в его армии, сжавшейся до жалких – и очень опасных – шести тысяч, служили живые люди. Им нужно было есть и спать, а иногда – ещё и мыться.
Как ни торопился он к Дарамскому полю, но вынужден был объявить привал.

Два дня Барсовы Врата грабили и отмывали, и Проэмперадор Варасты, всемогущий, но вечно занятый, смог подарить своему волшебному любовнику две ночи.
Ричард вытянул из них всё, что мог.

Когда они, впервые после Тронко, оказались в комнате с нормальной кроватью, вымытые и обнажённые, то не бросились друг на друга сразу же.
– Ты стал ещё красивее, – заметил Алва, с удовольствием разглядывая Ричарда. – И ещё выше.
Ричард просто пытался насмотреться. Как же он невыносимо соскучился!
Но даже больше, чем по красоте Алвы, он соскучился по жарким бесстыдным ласкам, по едва слышным стонам, по нежному "да, Дикон, да, хорошо".
У них не было подходящих зелий, пришлось воспользоваться пахучим маслом – Алва смешал свои благовония с оливковым, запах получился тяжеловатый, но почти неотличимый от привычного.
Он вертелся под Ричардом, изнывая от похоти и насаживаясь на пальцы. Сейчас на него не нужно было давить – он весь был для Ричарда, с Ричардом, жадный и… влюблённый?
– Вы хотите меня, – прошептал Ричард во влажное ухо, прикусил мочку, дурея от восторга и желания.
– Да, мальчик, Дикон, да, чудо моё. – Алва почти всхлипывал.
Приподнявшись, Ричард увидел, что глаза у него закатываются, словно у безумца.
– Пожалуйста.
– Вы меня любите? – вырвалось у Ричарда.
Он должен был понимать, что не получит на свой вопрос внятного ответа, но Алва шумно вздохнул, взглянул на него и ответил:
– Разве можно не любить живое чудо?
Это оказалось слишком сложно уже для Ричарда, и он навалился на Алву, заставил раздвинуть ноги, толкнулся головкой в жаркую и скользкую глубину.
– Вот так, – выдохнул Алва. – Ещё.
Ричард и сам хотел ещё, и ещё, и ещё.

Кончив, он склонился над членом Алвы, но тот выдохнул:
– Не надо, – и объяснил срывающимся шёпотом: – Я не хочу кончать, я хочу тебя… Ох! – Он зажмурился, и Ричард понял, что это значит.
Осень уже наступила, и в лагере у Польвары Алва получал семена – мелкие и невзрачные, они казались просто мусором, но Ричард захотел собрать, не выбрасывать в этом пыльном безжизненном месте, но здесь, в натопленном раю меж каменных стен, к Алве вернулись бабочки.
Он казался слишком уставшим, чтобы заставлять его сгибаться, и Ричард помог ему повернуться на бок. Алва спрятал лицо и вздрогнул всем телом. Его зад странно дёрнулся – впервые Ричард видел, как волшебство взаимодействует с живым телом, и наружу выпорхнула – нет, не бабочка! Маленькая белая птичка!
– Создатель! – потрясённо выдохнул Ричард.
– Это не всё, – пожаловался Алва.
Ричард отвёл его ягодицу вверх, открывая анус, который сейчас казался мерцающим. Вот он мигнул, давая дорогу ещё одной птице.
Алва сдавленно выругался на кэналлийском. Птиц было четыре, они метались под потолком, но хотя бы ничего не испачкали. Когда Алва сказал "всё", Ричард спросил:
– Открыть окно?
– Да, – севшим голосом ответил Алва – будто всё это время беззвучно кричал. – Только дай мне взглянуть…
Стоило ему приподняться и протянуть руку, как птичка, устроившаяся было на шляпе Ричарда, брошенной на спинку стула, слетела на изящные пальцы.
– Ласточка, – улыбнулся Алва. – Белая кагетская ласточка. Осенью им здесь делать нечего, но если они не дуры, то найдут путь в долину.
Ласточка чирикнула, словно обидевшись на "дур".
Ричард смотрел на Алву – обнажённого, растрёпанного, ослепительно прекрасного, утомлённого любовью, с ласточкой на руке, и понимал, что видит чудо, грешное и порочное, на какое не был способен никакой Создатель – да и был ли тот когда-нибудь, или Кэртиану сотворили демоны?
– Окно, – напомнил Алва.
– Ты такой красивый, – сказал Ричард и подумал: "Я люблю тебя – и за это ненавижу больше, чем за всё остальное. Люди не должны быть такими, как ты… Как мы".
Он открыл окно, ласточки вылетели прочь и скрылись, будто исчезли.
– Теперь иди сюда, – приказал Алва совсем другим тоном – властным и хрипловатым. – Я успел соскучиться.

До утра оставалось много времени. Ричард не знал, откуда у него взялись силы, но этой ночью в Саграннах стало на шестнадцать белых ласточек больше.

На другую ночь его ждало возмездие, немного пугающее, но прекрасное. Оказавшись в ласковом плену беспощадных рук, Ричард сам сообразил, что нужно сделать:
– Завяжи мне рот, иначе я буду кричать.
– Нет. – Алва поцеловал его. – Я не могу тебя не слышать. Не лишай меня этого удовольствия.
И Ричарду пришлось постоянно сдерживаться, чтобы не шуметь. Если бы он выстонал и выкричал из себя всё, что успел перечувствовать этой ночью, Вейзель и Савиньяк, наверное, решили бы, что Алва его пытал.

Ричард не страдал в полном смысле этого слова – он изводился от ожидания, трепетал от непристойных ласк, отдавался чужой похоти, но не мог погрязнуть в собственной – ему нельзя было кричать! Только шептать, всхлипывать, приглушённо стонать – в плечо Алвы, в его же ладонь или в подушку.
Алва хвалил Ричарда и иногда переходил на кэналлийский. Ричард верил и похвалам, и непонятным словам, он весь был удовольствием и любовью, он дарил себя Алве, уже вне сделки, вне расчёта и вынужденной покорности, просто от желания близости, от тайного болезненного восхищения и телесной жажды. Алва излился только два раза за ночь, но вычерпал из Ричарда четыре пригоршни причудливого жемчуга и дюжину мелких розовых сапфиров.

– Ласточки красивее, – пробормотал Ричард с бессмысленной завистью.
– Надеюсь, я их больше не получу. – Алву передёрнуло. – Они шевелятся. У них перья.
Ричард взял его руку в свою. Алва покосился на горку камней на прикроватном столике и упал рядом с Ричардом.
– Ты чувствуешь форму и размер камня. Я – того, что из меня… – Алва страдальчески поморщился. – Иногда мне кажется, что они шевелятся внутри.
– Вчера казалось?
– Да. – Алва закрыл глаза. – Я чувствовал, как там что-то… Не знаю подходящего слова. Сгущалось?.. Варилось? Лепилось?
"Это созидание", – подумал Ричард.
– Оно хотело наружу и двигалось.
– Тебе было страшно?
– Да, наверное. – Алва улыбнулся. – Может быть, я боюсь, что однажды из меня вылезет изначальная тварь.
Ричард поцеловал его, чувствуя себя бесстрашным и могучим. Алву привлекли его камни, Ричарда не пугала перспектива встретиться с изначальной тварью.
– Ты её победишь, – теперь Алва рассмеялся – тихо, но явно.
– Не знаю, – осторожно ответил Ричард.
– Я буду верить, что победишь. – Алва закрыл глаза и как будто заснул.
Ричард смотрел на него и пытался свыкнуться с огромным и непостижимым чувством, словно ему только что вручили всё Ожерелье и право исправлять любую беду.
"Но я же на самом деле ничего не могу", – подумал Ричард и заставил себя встать: нужно было спрятать камни, одеться и уйти в проходную комнатку, где можно было вздремнуть на длинной скамье, заваленной всё теми же шкурами.

Он не стал будить Алву, только укрыл. Погасил все свечи, кроме одной, и вышел, прикрыв за собой дверь.
Огромное непривычное чувство могущества встретилось с тяжёлой твёрдой необходимостью, они как будто обнюхали друг друга и притихли, удовлетворённые существованием друг друга. Ричарду казалось – он больше, чем человек, больше, чем сумма души, тела и разума, но он боялся в это поверить, боялся попасть в ловушку самообмана.
"Я расправился с тремя бириссцами, – напомнил он себе. – Я не успел понять как, но я воспользовался какой-то силой… – Мысль оборвалась, не закончившись. – Я должен научиться управлять ею – может быть, тогда у меня появится шанс…" Он не знал, на что именно.
В то утро, после оглушительной ночи с Алвой, он не хотел ни свободы, ни справедливости.

Дарамское поле принадлежало Алве.
Его сила объяла пространство, время и обе армии. Ричард больше всего думал о себе и о Соне, но он непрерывно чувствовал непреодолимую власть, волю единственного человека, подчинившего себе всё – и вряд ли подозревавшего об этом.
Алва пил и сражался, словно в последний раз в жизни, Ричард обожал его, но не сумел выбрать момент, чтобы сказать об этом или о безграничности его власти, а ярче всего запомнил не кавалерийскую сшибку, не волшебный выстрел из пушки, которая тоже казалась волшебной, а прикосновение – телесное, весёлое и невинное.
Первый маршал Талига приласкал своего оруженосца на поле битвы, и в этом не было ничего непристойного.

К вечеру, когда победа, с утра видевшаяся невозможной, была в руках талигойцев, Ричард валился с ног, и они поговорили с Алвой только утром, торопливо и тихо, потому что помнили – их могут услышать.

– Хочешь сказать, что я это всё?.. – Алва выглядел растерянным и таким красивым, что хотелось зажмуриться.
– Да. – Ричард шумно вздохнул – громче, чем говорил. – Вас было так много, вы были везде, правили всем.
– Какая пошлость. – Уголки безупречного рта скорбно опустились, Ричарду захотелось поцеловать Алву. – Значит, я не… – Алва рассмеялся, и поцеловать его захотелось ещё сильнее. – Я могу побеждать и проигрывать по своей воле, вот как, значит. – Смех не стих, но сделался горьким. Ричард шагнул ближе.
– Ты должен тоже научиться, – строго сказал Алва. – У тебя тоже должно что-нибудь получаться.
Ричард покосился на развязанный полог шатра, стремительно похитил поцелуй, хотел отстраниться, но Алва схватил его и прижал к себе.
– Волшебный мой мальчик. – Щекотный шёпот бежал в ухо снизу вверх, и Ричард слегка наклонился. – Ты нашёл мой талант, я должен найти твой.
– Если вы можете управлять всем… – Ричард задохнулся. Ему показалось, что он не просто умирает – исчезает, становится таким же пустым местом, как Феншо-Тримейн, но Алва хотел только обнять его, изучить, пропитать собой насквозь и – благословить?..
– Рокэ. – Губы не слушались, отпечаток чужой силы был тяжек и сладок, как грех, как сама тайная любовь Ричарда.
– Следовало бы оставить тебя в лагере. – Алва с явной неохотой отпустил Ричарда.
– Можно мне поехать с вами, монсеньор? – Ричард из последних сил пытался сохранить себя, но расстаться с Алвой сейчас было немыслимо.
– Да. Я буду иногда смотреть на тебя.

Погружённый в собственные переживания, Ричард понял замысел Алвы, только когда чудовищный сель хлынул в долину.
Хотелось крикнуть: "Рокэ! Нет!", молить о пощаде для деревень, припавших к берегам Биры, но было уже поздно.
– Рокэ, – беззвучно позвал Ричард.
Алва не услышал. Он был занят – правил селем? Долиной? Людьми в ней? Отступившим к Равиату Адгемаром?..
Ричард понял, что мешать нельзя. Он ничего не мог сделать, а в ушах стоял немой яростный крик – камни в потоке, так долго ждавшие своего часа, пели Повелителю о своей гневной жатве, требовали присоединиться или хотя бы благословить их. От Ричарда и так осталось слишком мало, он чувствовал, что исчезает, смолотый двумя чуждыми волями – Алвы и камней. Он превратился в крошку, в песчинку вне потока, понял, что сходит с ума, но всё же спросил: "Вы ненавидите всё живое? За что?!"
Камни не ответили. Они кричали, они требовали – мести? Смерти?
"Вам больно?" Ричард понял, что успел зажмуриться, оглянулся по сторонам и увидел только Сону. Алва, Вейзель и адуаны исчезли, Ричард остался со стихией один на один. Поток звал с собой, приказывал присоединиться, но нежное сияние – нечестивое благословение Алвы – не позволяло ему полностью захватить Ричарда.
Он подошёл к Соне – её пугали гроза и грохот, но прикосновение знакомого человека ослабило страх. Она тяжело дышала, но не рвалась убежать.
– Это не мы, – сказал Ричард, чтобы сказать хоть что-нибудь. – Мы никуда не понесёмся. Мы не будем спешить.
Сона фыркнула, будто её озадачила такая длинная и сложная тирада, и потянулась к Ричарду – то ли хотела, чтобы он обнял и защитил её, то ли просила угощение.
Ричард не мог предложить ей даже травы – прострелившие среди валунов листья казались острыми, как ножи.
– Пойдём. – Он погладил её по гриве и заозирался. – Алва должен быть… Где-то.

Рядом с другим живым существом, пусть бессловесным, было проще: голос камней не смолк, но ослабел; Ричард вспомнил, что он не жалкая песчинка, а человек, что у него есть своя воля и что он может приказывать хотя бы лошади.

К сожалению, рассказать об этом Алве получилось только вечером.

– Ты успокоил лошадь, чуявшую грозу? – Алва улыбнулся и отпил вина. Посмотрел на кубок с осуждением – он был непрозрачным и нельзя было полюбоваться вином. – Может быть, это и не чудо…
– Наоборот, это Сона помогла мне успокоиться. – Ричард пытался объяснить, но Алва не понимал, каково это – быть меньше, чем собой.

Его всегда было ровно столько, сколько ему нужно, и окружающих, и мира вообще – теперь, благодаря Ричарду, Алва понимал почему. Иногда волшебство подводило – как в случае с предавшей его возлюбленной; иногда – вмешивалась чужая злая воля, как с Джастином. Был кто-то ещё, но Алва не стал вдаваться в подробности, а Ричард не переспросил. Его печали были для Алвы очевидны, но лезть в чужую боль из пустого любопытства было бесчестно. Пустого ли?..

– Ты меня бережёшь, – заметил Алва. – Укачиваешь, чтобы мне было не так тоскливо.
– Что? – моргнул Ричард.
– Да, – кивнул Алва своим мыслям и ощущениям. – Ты не замечаешь, но когда ты хочешь кого-то успокоить – ты успокаиваешь, даже если тревожишься сам.
Ричард нервно вздохнул: да не умел он ни успокаиваться, ни успокаивать, ни утешать, ни баюкать!.. Его по-прежнему было слишком мало, и он никак не мог нащупать себя.
Алва хотел его обнять – и руками, и силой, показать ему его, но Ричард испугался – и его страх остановил Алву.
– Я не хочу тебе вредить, – сказал тот. – Ты сам можешь прикоснуться. Можешь посмотреть в меня, как в зеркало?
Ричард не мог. Алва не был предметом – он был пространством и временем, прекрасным и всемогущим, и рядом с ним Ричард казался самому себе крошечным. Он подумал вслух:
– Ты даже не пытаешься меня раздавить. Ты просто существуешь – и это уже невыносимо.
– Невыносимо? – Алва так расстроился, что поднял обе брови вместо одной.
– Невыносимо прекрасно. Я не могу постичь… – Ричард понял, что страдает от близости к непостижимому величию, и немного успокоился.
– Не надо. – Алва поднялся, едва не опрокинув походный стул. – Просто будь. Я буду с тобой.
Ричард заколебался.
– Если захочешь.
На Ричарда обрушился целый шторм сомнений. Алва – не просто соберано Кэналлоа, Первый маршал и Проэмперадор Варасты, а непостижимое живое чудо, слишком огромное для воображения Ричарда Окделла, – был виновником главных бед Ричарда, но он же мог стать подателем не просто милостей, а счастья.
Ричард сморгнул невольные слёзы стыда – он понимал, что никогда не простит себя, но не мог противиться зову сердца. Не мистической необходимости, не чужой воле, а своей собственной мечте, которую он не желал признавать, пока не посмотрел ей в глаза.
– Вы – счастье? – спросил он, делая шаг навстречу Алве. – Или судьба?
Он был неправ – Алва не был ни тем, ни другим. Он не был ни богом, ни демоном – для этого он был чересчур жив.
– Сердце, – выдохнул Ричард, упиваясь восторгом осознания. – Вы – моё сердце. – Он совершенно захмелел от навалившихся на него ощущений: уютного жара, который мог превратиться в похоть или остаться невинной близостью, собственной нужности, устойчивого могущества, которого не мог нащупать раньше ни в себе, ни в мире, и бескрайней безопасности, внутри которой он мог делать что угодно. Поймав Ричарда в кокон своей власти, Алва захотел дать ему больше свободы – и подчинил себе весь мир?.. Или это было только иллюзией?..
Ричард больше не чувствовал себя пленником. Ему было хорошо.
Он поцеловал Алву – сам, с невинным бесстыдством, словно раньше между ними ничего не было, словно они только что обнаружили друг друга – и замер, охваченный ослепительным блаженством.
– Прости, со справедливостью ничего не выйдет. – Усмешка Алвы была горькой, но поцелуй, в который она превратилась, оказался сладким, как счастливый сон. Противоречие сбило Ричарда с толку, он понял, что слишком много перечувствовал за сегодня.
– Тебе нужно поспать, – сказал Алва. Сейчас он не держал Ричарда своей силой, но касался его – и знал о нём всё.
– Вы получили то, что хотели? – спросил Ричард. – Изучили меня?
– Я многое узнал о тебе и о себе, – очень серьёзно ответил Алва. – Но я буду изучать тебя… сколько получится.
"Я не могу тебе помешать и не хочу", – подумал Ричард с блаженным отчаянием.

Они не ласкали друг друга в этот вечер – чувства утомили их больше, чем могла утомить плотская любовь. Алва тоже устал – и от того, что совершил, и от самопознания, и от мучений Ричарда. По крайней мере, наслаждение Ричарда на него не давило, и это было удобно.

"Робер!" – Ричард узнал ощущение раньше, чем разглядел пленника. Последний из Эпинэ был там, в Барсовых Вратах, Ричард мог с ним столкнуться – и всё же не столкнулся, попавшись трём бириссцам.
Адгемар, от которого веяло обманчивой, ускользающей силой, тоже не был простым человеком. Ричарду хотелось повертеть головой, но это было бы некстати: переговоры – занятие деликатное и опасное, если не для него и Алвы, то для Робера.
Ричард ощупывал своим любопытством его и Адгемара, но не мог найти Савиньяка – тот был где-то рядом с Алвой. Могло ли ощущение огромной воли заслонить эория из дома Молний?
Робер был Повелителем, в этом не было никаких сомнений, и Ричард прятал глупую самодовольную ухмылку, глядя вниз, на лёд и мелкие скальные обломки. Даже не щурясь, он мог вообразить каждый камешек в подробностях – все сколы, трещины, цветные прожилки в серой плоти. Какая бесполезная способность!..
Адгемар был одновременно чарующим и раздражающим. Безусловно опасный, по определению враждебный, он не был совсем обычным человеком. Его голос шуршал, словно вкрадчивые озёрные волны, и Ричарду пришлось мысленно отстраниться, чтобы не поддаться этой обманчиво прекрасной колыбельной.
"Волны, – подумал он, пытаясь ограничить расплывшееся восприятие, уподобиться обычному человеку. – Адгемар принадлежит к дому Волн или пользуется чем-то…" Это мог быть предмет или призрачный отпечаток большей силы.
Фигуры напротив начали двигаться, Робера вывели вперёд, и Ричард почувствовал болезненное раздражение Алвы: тот был недоволен, но почему-то не мог немедля исправить чужую ошибку.
У Ричарда закружилась голова, он заморгал и пропустил момент, когда Робера толкнули в спину.
– Поднимите его, юноша! – Алва хлестнул Ричарда словами, будто хлыстом. – Иначе мы тут до ночи проторчим.
Ричард обиделся, но понял, что зря – злость Алвы была направлена не на него, а на Адгемара и его подлость, украшенную велеречивой хитростью. Если казар и был волной, это была волна яда.

Когда Бакна объявил испытание выстрелом, Ричард не сумел сдержать радостной улыбки – он не сомневался, что Алва подыграет бакранскому божку, собьёт плод абехо – Разрубленный змей, какой же он маленький!.. – с головы Робера, и тот не погибнет.
Сам Робер явно так не думал – но он не знал и не чувствовал того, что знал и чувствовал Ричард.

На мгновение, поймав недобрый взгляд Алвы, Ричард испугался, хотел попросить – и не сомневался, что Алва поймал его просьбу. Он был везде, был всем: крошащимся льдом, пистолетом, порохом, пулей, плодом абехо, белыми волосами казара – Алва не видел в нём человека, только вещь, которую нужно было сломать. Чужие чувства и знание о чужой воле словно царапали голову изнутри, а Ричард пока не умел от них прятаться.
Когда Алва предложил ему помолиться, он закрыл глаза и простёр свои робкие надежды к Алве: "Прошу тебя, пощади моего друга, даже если он виновен в этой войне".
Вспышка чужого гнева обожгла нежность Ричарда, он вздрогнул и, оглушённый волшебными чувствами, понял, что не слышал выстрела. Робер устоял, подстреленный плод абехо взлетел над его головой и упал в двух шагах сзади; пуля, не заметив препятствия, устремилась дальше – к голове Адгемара.
"Вот кого ты казнил". Понимание было пропитано любовью.
Ричард понимал, что излишне восторжен и почти пьян, что окружающие могут принять его за безумца, и потому старался не встречать ничьих взглядов, ни на кого не таращиться слишком долго, сохранять одно и то же выражение лица – к сожалению, лучше всего у него получалась гримаса загнанного в угол волчонка, отчаявшегося и не ждущего милости.
Он всё же позволил себе улыбнуться: Робер был жив, Адгемар – мёртв, победа Алвы сделалась полной, а Ричард не чувствовал себя пылинкой на ладони мира.

Поздним вечером, он попытался рассказать про Адгемара Алве, но того как будто абсолютно не интересовало происхождение покойного казара, а про Эпинэ всё и так было понятно. Сила Молний оставила умирающего Анри-Гийома и перешла к его внуку.
Уже утром Ричард вспомнил и сумел облечь в слова деталь, которая показалась ему важной:
– Адгемар пытался очаровать нас своим голосом.
– Ты имеешь в виду – заколдовать? – Алва зевнул и поёжился.
– Да.
– Меня он раздражал, – задумчиво произнёс Алва. – Что ж, туда ему и дорога, его наследник будет осторожнее выбирать жертв своего колдовства, а если нет – отправится следом за отцом.

Ричард видел перед собой жестокого дневного Алву. Его следовало бы опасаться или хотя бы изобразить тревогу, но у Ричарда не получилось – Алва успел сделаться для него самым близким существом во вселенной. И Алва помнил своё обещание защищать Ричарда и не причинять ему вреда.
– Хотя бы съешь что-нибудь кислое, – предложил Алва и рассмеялся. – У тебя такой вид, будто ты влюбился.
Ричард вспыхнул, надулся и вышел из шатра самым обиженным – разумеется, несправедливо – оруженосцем в мире.

Ритуал Премудрой Гарры не на шутку напугал Ричарда. То, что он видел, не вязалось с тем, что он знал, а оно не имело никакого отношения к тому, что он чувствовал – от Алвы, от мира, от самого себя. Он и раньше знал, что он – Повелитель Скал, что бы это ни значило! Но мучительное видение словно пыталось ему внушить, что он – лишь камень в селе, часть злой мстительной силы, слишком долго ждавшей своего часа.
"Я не буду разрушать! – Ричард попытался стать больше внутри видения, ему показалось, что он кричит. – Не буду!.. И не позволю!" Его тащило вниз, вперёд, к домам, к людям, которые посмели обидеть его божество, ранить его сердце, их нужно было убить, раздавить в кашу, смешать с грязью. "Нет!" – простонал Ричард, не слыша сам себя. Обещание мести исчезло, стало темно, но он слышал крик камней и словно продолжал нестись вперёд вместе с ними, не чувствуя ни себя, ни своей силы, ни Алвы. "Это обман", – понял он и канул во тьму.

– Юноша, вы продолжаете меня поражать, – ласково промурлыкал Алва. – После манионики вы держались неплохо, но сегодняшняя ваша выходка стала возмездием за ваше подозрительно пристойное поведение во время кампании.
Адуаны, с которыми пил Алва, захихикали – до чего ж грубые твари!.. Вдруг глупые смешки оборвались, словно по команде.
– Что с вами случилось? – Алва присел рядом с Ричардом и сунул кубок ему в руку.
Ричард бездумно глотнул вина и сумел выдавить из себя:
– Видение. Ложное.
– Уверены, что ложное?
Ричард кивнул. Голова закружилась.
– Потом расскажете мне подробности, – промурлыкал Алва ещё ласковее. Он хотел продолжить беседу с адуанами, но те вдруг заторопились, смущённо и с неловкой вежливостью.

– Ты их выгнал, – сказал Алва, когда адуаны ушли. – Доволен?
– Не знаю, – вздохнул Ричард и сел. – Ты что-нибудь видел?
– Да. – Алва смотрел мимо него. – Осень… Пожар, обвал, наводнение, ураган.
– Конец мира?
Алва кивнул.
– Мир устал от нас. – Он словно делился чужим неприятным секретом. – Мы слишком долго в нём копошимся, ему надоела эта суета, мы не делаем ничего интересного, только дышим и чувствуем. Мы бесполезны для него.
"Жуть какая", – подумал Ричард.
– С этим можно что-нибудь сделать?
– Не знаю. – Алва взглянул на Ричарда и коротко улыбнулся. – Ты говоришь, твоё видение было ложным?
– Я не чувствовал ни себя, ни тебя, я был камнем в потоке, который хотел остановить. Камни хотели… мстить. Разрушать, убивать, хоронить. Я кричал?
– Это было похоже на предсмертный хрип. Как ты себя чувствуешь?
– Ничего не болит. Ты?..
– Обманутым. – Алва поморщился и налил ещё вина. – Знаешь, я собираюсь отпустить нашего друга Эпинэ. Было бы лучше отпустить с ним и тебя.
– Кому лучше? – насупился Ричард.
– Тебе? – предположил Алва.
– Нет, – отрезал Ричард.
– Ты же хотел свободы. – Алва сел рядом с ним, походная кровать недовольно покачнулась – одна из ножек попала на мелкие камешки, и они расползлись из-под неё.
– И я выбираю тебя. – Ричард недовольно поджал губы.
Алва поцеловал его, отодвинулся и несколько мгновений рассматривал с беззастенчивым самодовольством. Ричард мог его пощупать и даже выразить в словах: "Вот я, такой красивый и хороший, я схватил своего волшебного юношу и мучаю его, а он сам соглашается остаться со мной, вот моя тайная победа, которой я по-настоящему горжусь".
– Я ещё тебя не выучил, – хмуро сказал Ричард.
Алва расхохотался и поцеловал его снова.
В этом не было ничего мучительного.

Робер уехал, не поговорив с Ричардом. Это было правильно – их могли подслушать, да и что Ричард мог сказать Роберу?.. "Мы – Повелители – отличаемся от всех остальных людей"?
Но Робер не отличался от всех остальных так, как Ричард и Алва. Он был Повелителем, но – человеком. По крайней мере, он не был вынужден всю жизнь скрывать непристойную особенность.

Отдых в Барсовых Вратах оказался коротким: приличных помещений там было немного, и Алва предпочёл поторопиться, чтобы расквартировать уставшую и, увы, поредевшую армию в Тронко, а не задерживаться в крепости, где офицеры могли блаженствовать, а солдаты – мёрзнуть и тесниться в кое-как отремонтированных кагетских лачугах.

Вновь оставшись наедине в настоящей спальне, Алва и Ричард словно утратили рассудок. Общая жажда набросилась на них, а они – друг на друга. В жадных объятиях поначалу почти не было похоти, только желание близости, откровенной и полной, но тела, какими бы ни были особенными, требовали радости и для себя.
В этот раз первую ночь забрал себе Алва. Он хотел любить Ричарда – телом, колдовством, всей своей непостижимой сутью – и Ричарду казалось, будто весь мир подчинился желанию овладеть им.
– Так слишком много, – жалобно шептал он, изнывая от бесконечности ласки и жгучего плотского наслаждения.
Алва не понимал, отодвигался, Ричард насаживался на член – от этого он отказываться не собирался – но продолжал бессмысленно умолять о пощаде.

Даже когда первый экстаз, короткий и ослепительный, ненадолго отогнал похоть, оставив их друг другу, Ричард не сразу сумел подобрать слова:
– Рокэ, ты подчинил весь мир.
– Я хотел только тебя.
– И чтобы получить меня, использовал силу, которой можно подчинить мир.
– Ох. – Алва посерьёзнел. – Ты про это хотел рассказать?
– Да. – Ричард прерывисто вздохнул, пытаясь успокоиться. – Я не могу это описать, но это слишком много. Я не кричал?
– Ты сдерживался, а я закрывал тебе рот. – Алва повернулся на бок и оперся на руку, чтобы поцеловать Ричарда.
– Я совсем себя не помнил.
– Меня это не радует. – Алва был собой недоволен? – Мне нужно научиться владеть собой… А не только тобой и миром.
"Завтра я овладею тобой", – подумал Ричард с влюблённой мстительностью.
– Ты позволишь мне? – осторожно спросил Алва.
– Что?
– Продолжить. – Алва улыбался. – Пробовать снова и снова.
"Я могу отказать. – Ричард коротко облизал губы. Свобода выбора пахла цветами и любовью. – И Рокэ не станет меня принуждать – ни угрозами, ни колдовством".
– Конечно. – Ричард нежился в ощущении безопасности и… любви. Возможно, Алва не испытывал к нему чувств, о которых пишут в поэмах, но каприз и жажда обладать живой диковиной переросли в привязанность, в заинтересованное тепло и желание не только защитить, но и позаботиться.
Сейчас Ричард мог прикоснуться к ним, словно наяву. Алва показал ему свои чувства, не желая говорить о них прямо?
– Беда не в том, что поэты лгут, а в том, что их ложь пачкает слова и делает их дешевле и пошлее, чем то, что они значат.
– Опять какие-то философы? – вздохнул Ричард. Ему казалось, он уловил суть, но он слишком боялся обмануться.
– Не помню. – Алва погладил его по животу, задержал ладонь на лобке.
Ричард охнул:
– Забери. Забери раньше, чем оно… – Он понятия не имел, на что способен создавшийся внутри него камень, и не хотел проверять.

Кристаллы были ярко-синими, мутноватыми, угловатыми, но не острыми. Они мерцали своим собственным светом: чтобы убедиться, Алва накрыл их одеялом. Слишком тусклые, чтобы использовать их для освещения, они оставались чудесными – и неприлично огромными. Ричард не кричал и почти не боялся, пока Алва забирал их, но чувствовал себя неестественно широко раскрытым. Если бы его вера во всемогущество Алвы была слабее, он испугался бы, увидев размер первого – в самом широком месте толщина была с запястье, а общая длина – около двух третей бье.
– Это никому нельзя показывать, – подумал Ричард вслух.
– Да, пока мы не знаем, что это такое. Они чудесны сами по себе, но окружены чарами, которые кажутся усыпляющими. – Алва посмотрел на кристаллы, которые вынимал голой рукой, встал и завернул их в рубашку, а потом спрятал в своём походном сундуке. – Я не думаю, что когда они проснутся, их будет безопасно трогать.
"Я хочу подарить один вашему королю, эр Рокэ. Хочу посмотреть, что с ним произойдёт. Его мне не жаль", – подумал Ричард с затаённой жестокостью. И надо же, Алва не заметил её, отвлёкшись на кристаллы.
– Надеюсь, больше таких чудес не будет, – пробормотал Ричард.
Алва открыл рот, явно собираясь сказать что-то восторженное, но рассмеялся:
– Дикон, у нас с тобой всегда будут какие-нибудь чудеса.

Обнимая его, Ричард подумал: "Как ужасно всё началось. Как хорошо теперь".

Днём их едва не застал Бадильо.

Они фехтовали в полутёмном узком коридоре – Алва решил, что это забавное место для тренировки, а Ричард мысленно взвыл в первые же мгновения, сообразив, что здесь его рост и длина конечностей – не преимущество, а помеха. Алва выбил у него шпагу, но Ричард сумел поймать клинок рукой – он "поранился", но не был "заколот". Для размаха не было ни пространства, ни времени, поэтому свободной рукой он сгрёб Алву за грудки и дёрнул на себя, обозначая удар лбом в переносицу.
– Ох. Это было жестоко, – рассмеялся Алва, почти повиснув на Ричарде. – Что ж, засчитайте себе грязную победу, герцог Окделл.
Они были так близко, Алва не торопился высвобождаться, Ричарду совсем не хотелось его отпускать – ему хотелось попробовать на вкус выступившую на лице Алвы испарину, убедиться, что она такая же сладкая, как всегда.
Алва сам поцеловал его, но сразу же оттолкнул, скорее почувствовав приближение человека, чем услышав шаги.

Бадильо искал своего соберано, но причину Ричард пропустил мимо ушей – он прилип спиной к стене, изображая усталость и умирая от запоздалого ужаса. Их могли увидеть!
Больше собственного позора, который теперь казался почти смешным, Ричард боялся, что Алву обвинят в… В том, что он сделал.
Ричард так к нему прикипел, так доверился, что уже не чувствовал ни обиды, ни отчаяния, но разумом понимал, что "герцог Алва шантажом склонил несовершеннолетнего герцога Окделла к гайифскому греху" звучит отвратительно.
Он понимал также, что должен ненавидеть Алву – но это было просто невозможно. Разве можно ненавидеть воздух, которым дышишь, или стук собственного сердца?.. Можно, наверное, но очень недолго, ведь выход из этой ненависти очевиден.
Смерть.

Ричард насмотрелся на смерть за время похода, она казалась не очень страшной, но какой-то противной. Он не хотел умирать – ему ещё столько всего нужно было узнать и сделать!
К тому же он наконец-то был в этом мире не один – и не хотел оставлять Алву в одиночестве.

К вечеру Ричард успел успокоиться, испугаться своей беспечности, успокоиться снова. Алва был занят, ходить за ним хвостиком или болтаться по крепости не хотелось, скукоженный осенью день захлёбывался ранними сумерками, и даже если бы Ричард нашёл здесь интересную книгу, то измучил бы глаза, пытаясь почитать. Помаявшись от глупого безделья, он вернулся в свою проходную комнату – ему не могли выделить другой, устроился, как получилось, на неудобном ложе из сундуков и досок и неожиданно легко уснул.
Словно за время похода он накопил столько усталости, что её можно было избыть, только отсыпаясь за четверых.

Алва поднял его перед ужином – отвратительно бодрый, ослепительно прекрасный, но недовольный.
– Что-то случилось? – пробормотал Ричард.
– Нет. – Алва поморщился. – Курт полез с советами, я наорал, как дурак.
Ричард не понял.
– Барон Вейзель – образцовый семьянин и, наверное, понимает что-то в воспитании молодых людей. Он считает, что я уделяю тебе недостаточно внимания.
Ричард фыркнул.
– Потому что почти не смотрю на тебя, когда нас видит кто-то ещё. Сказал, что ты выглядишь неприкаянным и одиноким.
– Но я… А зачем вы орали?
– Обиделся. – Алва невесело рассмеялся. – Вставай, поужинаем в общем зале – пусть Курт убедится, что я тебя хотя бы кормлю.

"Я недостаточно любезен с ними, – подумал Ричард с грустью. – Но я не могу дружить с офицерами олларовской армии. А сам я кто?"
Мир и жизнь оказались на ощупь сложнее, чем Ричарду виделось ещё в Лаик: вот гнусные навозники, вот Люди Чести, вот эории, отвернувшиеся от прошлого, чтобы служить узурпаторам ради сиюминутных выгод и унизительного процветания.
"Выходит, я теперь отношусь к последним". Ричард должен был изобразить улыбку или любезность, но тонул в отчуждённости, с которой ничего не мог сделать.
Ещё оставались иностранцы – бергеры и марикьяре. Союзники олларовского Талига, они не относились ни к предателям Талигойи, ни к её палачам, ни к их жертвам. Ричарду не хотелось быть ни предателем, ни палачом, ни жертвой, но он был талигойцем, а не бергером, и это невозможно было изменить.

В зал, куда набилась невообразимая толпа народа, он вошёл, словно окружённый хрустальной стеной. Не желая сближаться ни с адуанами, ни с палачами восстания, ни с их друзьями – такими, как Вейзель, сейчас Ричард отделил себя даже от Алвы.
Ему было тоскливо и одиноко, но не так уж плохо, а такое настроение позволяло не прятать глаза, не следить за выражением лица, избегая неуместной восторженности. Он не собирался ни к кому подлизываться, но оставался учтивым и с адуанами – не в последнюю очередь потому, что их это как будто настораживало, чтобы не сказать пуга́ло.
Преодолев удобное прочное отчуждение, Ричард попытался ощупать их своей силой – они казались маленькими, запутанными, какими-то бестолковыми, словно шалаши на песке. Они молились на Алву, потому что тот мог уничтожить их или исправить их никчемные жизни по своему желанию. Вот, например, генерал Шеманталь, смешной, суетливый и злой, потому что испуганный и уставший – разве сможет он когда-нибудь сделаться настоящим генералом и командовать армией?.. Только если Алва оставит на нём отпечаток своей воли, прикажет ему измениться и вырасти над собой – иначе останется Шеманталь мелочным и жадным провинциальным пошляком. Коннер мало от него отличался. Конечно, они пригодились в Варасте и при взаимодействии с бакранами и кагетами, но в цивилизованных местах с ними неловко было бы находиться в одном помещении. Сейчас, под взглядами Ричарда и Вейзеля, они вели себя не так залихватски, как в поле, но это была временная сдержанность, а не воспитание.
"Если Алва захочет сделать из них приличных людей, то наймёт им менторов. Или прикажет бывшим людям Феншо-Тримейна". Ричард отвлёкся на собственное неловкое воспоминание и выкинул из головы адуанов.

Алва мог править миром. Ричард робко ощупывал этот мир своим странным волшебством, иногда что-то чувствовал, иногда ему казалось, что он просто выдумывает и принимает желаемое за действительное. Он даже не знал, не обманывает ли его таинственная сила, и хотел убедиться в своих способностях на практике, но что он мог?
Воспоминание о штурме Барсовых Врат успело поблекнуть, и Ричард не мог заставить себя заново испытать те же чувства и воззвать к своей силе так же, как тогда.
Он мог чувствовать Алву, давить на него, касаться своей силой его, но ведь это могло быть результатом желания Алвы.

"Мы не понимаем, что мы делаем, – подумал Ричард, пригубив вино после очередной здравицы. – Мы не знаем, как у нас получается то, что получается".
Его совершенно не утешало, что он не одинок в своём незнании.

Он выпил больше, чем следовало – ненамного, но в голове мутилось, а язык казался непослушным. Ричарда едва хватило на то, чтобы вежливо откланяться и убрести – ему хотелось думать, что он выглядит усталым, а не попросту пьяным – в комнаты, отведённые маршалу и оруженосцу.
Алва засиделся допоздна, от души напился и разбудил Ричарда с нежными извинениями:
– У нас так мало ночей, когда мы можем спрятаться, давай не будем терять эту.
Ричард подскочил и, проверив запоры, потащил Алву в спальню. Тот тихо смеялся, жался к Ричарду, ощупывал его и подставлялся под лихорадочные ласки.

Ричард догадывался, что вряд ли сможет навредить Алве загадочной силой – тот был неизмеримо могущественнее, но всё равно не взывал к ней. Сейчас в ней не было нужды, Алва подчинился желанию Ричарда сам – потому что хотел этого.
Одуревший от любви, переполненный восторгом и нежностью, Ричард не спешил овладеть Алвой. Он знал, что в первый раз кончит быстро, а потом похоть будет уже не такой яркой, и упивался жадным, голодным удовольствием – ему хотелось большего, но он сдерживался, потому что наслаждался самим желанием.

Алва терпел, хотя наверняка хотел тоже, но не просил, только шумно вздыхал, едва слышно постанывал и шептал: "да", "хорошо", "ещё", "чудо моё", и этот шёпот был для Ричарда святее любых откровений и желанней благословения Создателя. Он не выбирал себе кумира, но сейчас молился ему – душой, телом, каждым прикосновением и каждым вдохом.
Целовал и гладил горячее тело, прихватывал губами твёрдые соски, облизывал член, яйца, бёдра, которые после приподнял и раздвинул, чтобы приласкать самые тайные и чувствительные места. Алва заёрзал, захотел согнуться, предлагая себя: вот я, мальчик, Дикон, иди ко мне.
– Ты мне нужен, – прошептал он вслух.
Ричард мог бы, наверное, продолжить, но он подчинился – подсунул под Алву подушку, смазал отверстие, которое сначала казалось закрытым и узким, но легко приняло в себя пальцы, а после них – член.
– Вот так, правильно, – пробормотал Алва.
Его сила делала что-то – но не с Ричардом, а с ним самим. Ричард хотел спросить: "Ты знаешь, что ты творишь?", но доверился чужому волшебству, поверил, что оно может быть мудрым само по себе, даже когда Алва сосредоточен только на похоти.
Неторопливая, но жадная, она требовала не просто ритмичных движений, а плавного танца, мучительной, бесконечной нежности, ласк, ответного шёпота – Ричард не знал, что говорить, а если говорил, то понимал, что несёт чушь, но Алве нравились и чушь, и нежность, и медлительность. Он говорил "всё хорошо", говорил "я хочу больше", а потом сразу же – "не спеши".
Они не спешили очень долго. Сознание Ричарда вытянулось в тонкую нить, в которой не было места для мыслей, только для чувства – любви – и желания – доставить наслаждение и получить его, нить стала золотой струной, и Алва извлекал из неё мелодию, сверкающую и немилосердную. Если бы Ричард не подчинился ему раньше, то сейчас сделался бы рабом, беспомощным и счастливым – это знание было частью песни без слов, вплавившейся в самую суть Ричарда, требовательной и счастливой.

Он почувствовал приближение экстаза раньше Алвы, хотел остановиться, продолжить песню, но Алва сжался, насадился и прошептал:
– Да, хорошо, я тоже.
Взгляд Ричарда прикипел к ослепительно прекрасному лицу, а тело, вырвавшись из-под власти мелодии, потеряв ритм танца, оказалось во власти грубой похоти. Бёдра Ричарда дёргались, член вонзался в жаркую нежную плоть, пот заливал глаза, но невозможно было остановиться или отвлечься хоть на долю мгновения, чтобы утереть лицо.
– Вот так. – Алва коснулся своего члена, но даже не обхватил его ладонью. – Ещё немного.
Ричарду пришлось зажмуриться – глаза щипало. Перестав смотреть на Алву, он почувствовал его ещё ярче – странно, что это было возможно, вжался в желанное, любимое тело и едва сумел сдержать крик, кончая.
Он не знал, приласкал ли Алва себя – когда он открыл глаза, тот стирал с живота белую лужицу. Она не размазывалась, просто исчезая под рукой.
– Что ты чувствуешь? – глупо спросил Ричард.
– Тебя, – улыбнулся Алва. – Счастье.
Ричард отодвинулся. Алва выпустил его член и поёрзал – Ричард догадался, что нужно вытащить и отбросить подушку, и собирался это сделать, но Алва вдруг встревоженно нахмурился:
– Дикон, там что-то… – Он выругался и сквозь зубы процедил: – Помоги мне. Оно большое. И глубоко.
Ричард действовал интуитивно, Алва сосредоточился на себе и своём волшебстве, и поэтому у них получилось. Обмазав маслом всю кисть, Ричард собрал пальцы горстью и втолкнул – сначала мягко – в открывшееся отверстие. Алва охнул и прошептал "хорошо", словно способен был сейчас получить удовольствие.
Осторожно, боясь навредить или оскорбить, Ричард ввёл в него руку по середину ладони. Обычный человек, наверное, уже взвыл бы от боли, но Алва беспокойно улыбался, а его тело поддавалось вторжению, словно было создано именно для этого.
– Уже близко, – пробормотал Алва.
Ричард не мог с ним согласиться – пришлось вставить всю кисть по запястье, чтобы нащупать капризно округлый хвостик чего-то твёрдого. Не камня – это Ричард понял сразу.
Он развёл пальцы, раздвигая плоть – он не хотел думать, как называется эта часть внутренностей Алвы!.. – и ввёл руку чуть глубже, чтобы ухватить коварный дар волшебства. Алва застонал и закрыл себе рот тыльной стороной ладони, Ричард мельком заметил, что из мягкого члена сочится белесая жидкость. Тяжело дыша от волнения, он тащил наружу что-то крупное – не ужасно огромное, но большое. Да даже его кулак был слишком велик, чтобы совать его в человека.
"Мы не люди, – вспомнил Ричард. – Не совсем люди".
Алва захлебнулся тихим "и-и-их!", и из его тела с чпокающим звуком выскочил изогнутый зелёный плод, покрытый мелкими бугорками. Длиной почти в бье, он в самом толстом месте был шире ладони Ричарда.
Ричард хотел спросить, что это, но Алва всхлипнул:
– Там ещё.

Когда Ричард извлекал третий плод, Алва казался бессознательным, по крайней мере – совершенно безвольным. По подрагивающему животу растекалось полупрозрачное пятно, сфинктер пульсировал вокруг руки Ричарда. Синие глаза закатились так, что под полуопущенными веками были видны белки, рот приоткрылся, но из него не вырвалось ни единого стона – только дыхание, поверхностное и неровное.
– Всё? – испуганно и жалко спросил Ричард. Он умирал от усталости.
– Да. Брось их в камин. – Язык Алвы заплетался.
– Ты что!
– Тогда заверни во что-нибудь и вымой руки с мылом, – прозвучало немного внятнее. – Это садрская пальма, у неё едкий сок, но плоды, особенно высохшие, безвредны. – Алва шумно вздохнул. – Леворукий и все его кошки!.. Ричард, спасибо. Я не знаю, как тащил бы эти штуковины наружу без твоей помощи.
Ричард поторопился встать и убрать с постели опасные плоды. Плотная кожица казалась гладкой и неповреждённой, Ричард обтёр их влажным полотенцем, убедился, что на нём не осталось цветных пятен, завернул в сухое и спрятал в сундук.
Алва успел совладать с собой, сесть, зажечь больше свечей и налить вина.
– Покажи руки, – потребовал он, когда Ричард вернулся к кровати. – Хорошо… И под ногтями ничего нет. – Он поймал правую руку Ричарда – ту, которая была внутри, – и поцеловал сначала костяшки, потом ладонь, прижался губами к основанию большого пальца.
– Рокэ, – едва слышно выдохнул Ричард. – Что ты делаешь?
– Люблю тебя, – объяснил Алва, словно несмышлёнышу. – Всего, целиком.
У Ричарда не нашлось слов для ответа. Опрокинув Алву на постель, он навис – не навалился – сверху и жадно прижался виском к виску.
– Я понимаю твоё волнение, – тихо рассмеялся Алва, – но я хочу пить. Ты, наверное, тоже.
Ричард хотел, но не мог сразу отпустить свою добычу, свою живую мечту, смертоносную, нежную и уязвимую.
– Ты что-то делаешь, – заметил Алва. – Ты… оставляешь на мне свой след.
– Прости. Я не понимаю. – Ричард не владел своей силой, ею правили бесчеловечная необходимость и жадная грешная любовь.
– А я не хочу тебя останавливать, – как будто удивился Алва. – Это как рисунок на коже, только прямо на душе.
– Шрам?
– Нет. Шрамы – это следы разрушения и боли, они уродливы, а твоё чувство прекрасно.
Ричард боялся навредить, он приподнялся, но понял, что это не помогло – его сила продолжала держать Алву. Тот казался задумчивым, но довольным.
– Нет, ты мне не вредишь, – медленно произнёс он. – Это приятное чувство. Возможно, впоследствии мы сможем этим воспользоваться.
Ричарду было стыдно: он так мечтал о своей свободе, но когда захотел присвоить Алву, не сумел совладать с жадностью.
Алва рассмеялся:
– Пей, мальчик. Когда из твоей "жадности" выйдет что-нибудь скверное – тогда и будешь раскаиваться.
Ричард покорно взял кубок. Он стоял, Алва сидел, но всё равно казалось, будто Ричард смотрит снизу вверх.

Они больше не занимались любовью той ночью, но Алва захотел обниматься; Ричард задремал в его постели, а потом подскочил, словно от кошмара.
– Мы же заперли дверь, – полусонно промурлыкал Алва. – Если боишься, что её выбьют… – Он приподнялся на локтях, зевнул и запрокинул голову – чёрная масса волос волнами перекатилась по бледной спине. – Поцелуй меня и иди к себе.
Ричард подчинился: с удовольствием – первой части распоряжения – и без удовольствия – второй.

Летом они спешили, потому что им нужно было остановить набеги. Осенью – торопились, чтобы как можно меньше времени проводить в мокнущих и подмерзающих полях.
Ричард ночевал в маршальском шатре, Алва по утрам тренировал его, но ни в дороге, ни вечером они не разговаривали. Ричарду не нравились попойки, не нравились вконец обнаглевшие адуаны. Ему было немного жаль Дьегаррона, у которого теперь всё время – или очень часто – болела голова, но разве мог Ричард дружить с кэналлийским маркизом?.. К тому же лучшее, что мог сделать для Дьегаррона самый распрекрасный из друзей – это не тревожить его лишний раз.
Вейзель оставался всё тем же вежливым благочестивым бергером, но после Барсовых Очей казался мрачным – и опасным.
По вечерам Ричард маялся от безделья, а когда погода была не слишком плохой, болтался по лагерю, надеясь на какое-нибудь развлечение, или ходил к реке, но купался только днём, во время длинных привалов.

Однажды во время такой бесцельной прогулки он застал на берегу Вейзеля. Тот стоял над небольшим обрывом, заложив руки за спину, и смотрел на запад – закат отцветал, небо переходило под власть ночной тьмы.
– При Малетте Рокэ спас нас всех. И остававшихся в заслоне, и отступавших, потому что победившие гаунау могли обнаглеть, – зачем-то сказал Вейзель, когда Ричард остановился рядом.
– Когда он убил Грегори Карлиона?
Вейзель кивнул, покосился на Ричарда и сказал:
– С ним тяжело.
Ричард не понял.
– Не только вам – всем. Но он побеждает, его боготворят и прощают любую жестокость.
– Я вижу, – уронил Ричард. Он боялся выдать свои собственные чувства. Хмурый и насторожённый днём, по ночам он тоже "боготворил" Алву, но подозревал, что его способ ни у кого не вызовет одобрения. Кроме Алвы.

Вейзель жестом предложил пройтись, Ричард не стал возражать – ему всё равно было нечего делать – и был вознаграждён рассказом о другом сражении, тоже с Гаунау. Упоминания Эгмонта были скупыми, но Ричард жадно ловил каждое – и понял, что Вейзель выбирает из памяти крохи, какие мог бы давно выбросить за ненадобностью.
– Спасибо, – неловко сказал он.
– Не за что. – Вейзель скромно улыбнулся и повернулся к кострам. – Холодает.
Они разошлись по палаткам, но на следующем привале Ричард сам разыскал Вейзеля.

Закатные твари, как же Ричард устал быть волчонком на псарне!.. Он мог любить Алву, когда они оставались наедине, но не обожать его так же безоглядно, как обожали все остальные.
В этом Вейзель мало отличался от других офицеров, но очень тактично обходил эту тему в своих рассказах. Он говорил о сражениях, спрашивал, слышал ли о них Ричард – а он слышал, от отца, хоть и не обо всех.
Эти беседы, не похожие ни на лекции, ни на болтовню неблизких приятелей, скрашивали тоскливую дорогу, но Ричард не знал, как об этом сказать. Он даже предположил, что Вейзель пытается подкупить его своими историями и что-нибудь выведать, но тот никогда не заговаривал о восстании, и за это Ричард был особенно благодарен.
Он помнил, конечно, о страсти самого Вейзеля и, когда хотел уйти от неприятной темы, спрашивал про пушки – любую ерунду, потому что Вейзель был терпелив и готов был делиться артиллерийскими премудростями даже с таким бестолковым учеником, как Ричард.

Алва знал об этих прогулках, и казалось, что они ему безразличны, но когда дождь загнал в маршальский шатёр и Вейзеля, и Ричарда, спросил, не устраивают ли они какой-нибудь заговор.
Ричард вспыхнул, оскорблённый таким предположением, а Вейзель ответил со сдержанной усмешкой:
– Если когда-нибудь Ричард взорвёт Новый дворец вместе со всем содержимым, можешь обвинить меня в том, что это я подал ему идею.
– Да ну, – сказал Савиньяк. – Под него не подкопаешься, Франциск все норы засыпал.
– Всегда можно что-нибудь найти. – Алва задумчиво смотрел на пляшущие на пологе тени, а его сила осторожно ощупывала Ричарда – то ли проверяя, не ранен ли он, то ли пытаясь успокоить и приласкать, не смущая. – Но сколько же понадобится пороха.
– А дворец большой? – спросил Коннер.
– Вполне, – кивнул Алва. – Это королевская резиденция, а не крепость, так что взять его штурмом в случае необходимости не очень сложно, но взорвать… – Он оглянулся на сундук, в котором лежали письменные принадлежности и бумага, Ричард приготовился подать их. Конечно, ему хотелось посмотреть, как Первый маршал Талига, пусть в шутку, планирует разрушение резиденции ненавистного Оллара.
– Рокэ, – усмехнулся Савиньяк, – нас всех обвинят в неуважении к величеству.
– И отправят в Багерлее? – заломил бровь Алва.

Бонифация передёрнуло, и он почему-то взглянул на Ричарда… сочувственно? Да что он мог понять, этот жирный пьяница!.. Но за возмущением последовала маленькая светлая мысль: "Не все сторонники Олларов довольны Дораком. Дорак тоже доволен не всеми. Если они перегрызутся друг с другом, Людям Чести будет не так…" Ричард осёкся. Все считали Штанцлера другом Людей Чести, но чем тот был на самом деле? Кого привезла в Талиг Алиса Зильбершванфлоссе?

Шутку никто не поддержал, Алва поскучнел и сказал:
– Тогда давайте "взорвём" что-нибудь другое. Курт, у вас есть что-нибудь на примете?
Это оказался какой-то дриксенский форт с непроизносимым названием, похожим на услышанное от Норберта бергерское ругательство, до которого Вейзель не смог добраться во время Марагонской кампании. Сооружение, на первый взгляд довольно жалкое, торчало на куске скалы посреди болот и могло обстреливать чуть ли не хорну единственной твёрдой дороги на Эзелхард.
– Я б туда не ходил, – пробормотал Шеманталь, когда Алва набросал карту.
– И лесочка нигде? – От Коннера кисло пахло потом и вином, он знал об этом и старался не лезть вплотную к Алве. Или к Ричарду?
– Жалкие – по дриксенским меркам – рощицы, – отозвался Алва. – Ну что, юноша, как бы вы брали этот форт?
Алва хотел опозорить Ричарда перед всеми?!
– У вас нет времени на осаду – вам нужно расчистить дорогу и двигаться дальше.
– Рокэ, ты упрощаешь задачу, – вмешался Савиньяк, покупая Ричарду время на размышления. – Мы же говорили о взрыве.
– Что там взрывать, там врывшийся в болото камень, из которого сделали фундамент, – фыркнул Алва.
– Какое там болото? – осторожно спросил Ричард. – Совсем сырое?
– Пусть будет не совсем. – Теперь Алва улыбался – как лис, к которому пытается подкрасться курица. – Лето, очень жарко, а вы накануне поссорились с приятелем… Пожалуй, похмельем вас награждать не буду.
– Сухо? – Ричард не сомневался, что все эти блестящие военные, даже Шеманталь и Коннер, уже знают ответ. Алва мог изменить условия – и тогда Ричард оказался бы дураком.
– Вполне. – Но он решил подыграть.
– С какой стороны ветер?
– Курт, с какой стороны ветер?
Вейзель всерьёз задумался и ответил после долгой паузы:
– С запада, то есть от дороги.
– Сильный? – Ричард коротко облизал губы. Он почти потел от волнения! Ну почему Алва не мог объяснить сам?!
– Днём слабый, вечером свежее. Ночью может пойти дождь, – вспоминал Вейзель.
– Но вам нужно взять форт, а не прокрасться мимо него, – вклинился Алва.
– К тому же дриксы прекрасно знают, где дорога, сползти в болото ты не можешь, так что они могут расстрелять тебя и в темноте, – присоединился к издевательству Савиньяк.
Дьегаррон страдальчески поморщился.
У Ричарда была идея, но он медлил, опасаясь, что она окажется ошибочной. Огонёк почти догоревшей свечи заплясал и погас, потянуло дымом.
– Можно поджечь болото, – неуверенно сказал Ричард. – Но нужно выбрать такое место, чтобы дым мешал дриксам, а не мне. – Он надеялся, что никто не заметил горькой паузы перед последним словом. – После этого… – он растерялся окончательно.
– Зависит от густоты дыма, – не выдержал Савиньяк.
– Да, можно проскочить или рискнуть и захватить подкопченный форт. – Алва задумчиво крутил в руках перо.
– Но чтобы вскрыть ворота, понадобится бомба, – сообразил Ричард.
Вейзель слегка поклонился и выглядел вполне довольным собой.
– Я бы другую дорогу искал, – сказал Коннер.
Наверное, он хотел подольститься к Ричарду, но заработал осуждающий взгляд от Алвы.
– Мы ж тех болот в глаза не видели, – вступился за друга Шеманталь. – Оно сильно дымит?
– Ужасно. – Ричард моргнул, словно наяву вспомнив горький дым с востока. – Ренкваха иногда горит.
– И что делать, если огонь под землёй? – нахмурился Коннер. Нет, он явно только прикидывался дурачком.
– Копать, – пожал плечами Вейзель. – В Ренквахе это особенно неудобно, потому что весной и осенью она чересчур топкая, зимой – мёрзлая, а гореть имеет обыкновение летом. – Он недовольно шевельнул носом, словно вспомнил неприятный запах.
– Ренкваха и правда очень топкая. – Ричард старался ни на кого не смотреть. Глаза слезились, словно от едкого дыма. – Там хватает воды, так что обычно огонь убивает сам себя – пожирает всё топливо и гаснет, не найдя нового. Но если лето жаркое и сухое, выгореть может большой кусок.
Алва недовольно хмыкнул, и Ричард гневно подумал: "Вот почему ты прошёл! Из-за своей силы! Ты не знал, что делаешь, но ты сделал. Она должна была тебя съесть!" Он почувствовал призрачный запах, который не был запахом – но не гари, а болота. "Я взмок и слишком много выпил". Всего один кубок, но разволновался всерьёз.
– А в Багряных Землях бывают большие пожары? – обратился Вейзель к Дьегаррону.
"До чего же этот бергер всё-таки… приличный. Но служит он Олларам. Или Алве".
Все наконец отвлеклись от Ричарда, он отступил в тень и допил вино.
Дьегаррон рассказывал о жестоких и опасных суховеях, которые тащат из пустыни песок и, разумеется, подхватывают огонь там, где находят неусмирённый. Адуаны слушали, словно дети – сказку, Бонифаций успокоенно клевал носом, Вейзель внимательно следил за Дьегарроном, а Ричард в кои-то веки не чувствовал себя чужим среди этих людей. Он, конечно, не стал им своим, ни в коей мере, это Алва присвоил его – но только он один.
Просто ему было не так неуютно, как обычно.

У Дьегаррона разболелась голова, и все разбрелись. Адуаны, подавленные волей Ричарда и тактичностью Вейзеля – неизвестно, чем больше, убрались тоже, хотя явно были не прочь выпить ещё, и не вина, а касеры.
– Спрячь это всё и погаси лишние свечи. – Оказалось, что Алва устал тоже. – Ты слишком долго тянул время.
– Я сомневался.
– На самом деле правильного ответа не существует – ветер может перемениться, и ты окажешься в собственной западне, – эти слова почему-то врезались в память Ричарда. – Всегда нужно иметь несколько разных планов на разные случаи, но всё равно придётся импровизировать – если не во всём, то в деталях.
– Ты сделаешь из меня полководца? – спросил Ричард почти с вызовом.
– Мне этого очень не хочется, потому что тебе дадут роту или даже полк, пошлют куда-нибудь…
– Ты Первый маршал.
– И если я буду держать тебя при себе, ты будешь страдать.
Ричард не был в этом уверен.

В ту ночь они, завязав полог палатки и погасив все свечи, кроме одной, долго обнимались, лёжа на походной кровати Алвы.
– Не хочу тебя отпускать, – пробормотал тот полусонно. – Земля такая холодная.
– У нас такой запас шкур, что мне, наверное, теплее, чем тебе, – тихо рассмеялся Ричард.
Слишком взбудораженный неожиданным испытанием, он не слишком хотел спать и долго ворочался, морщась от близости коварного холода – тот хотел проникнуть сквозь шкуры, прокусить одежду Ричарда и выпить из тела всё тепло.
"А почему я должен ему что-то отдавать, – недовольно подумал Ричард. – Обойдётся".
Он плохо понимал свою силу и боялся применять её к людям – иногда это получалось само собой, как и у Алвы. Но холодная земля – это не человек.
Ричард представил под собой призрачный фундамент, тёплый и неуязвимый для холода, а над собой – такой же уютный купол, но не душный. Слепая сила медленно подчинялась воображению, и с землёй получилось лучше, чем с воздухом. Ричард, конечно, не создал под собой раскалённый противень, но холод отступил, словно обиженный неожиданным сопротивлением.

Утром Ричард улучил момент, чтобы похвастаться своим достижением и удостоился восхищённого:
– Вот это да, – от Алвы, непобедимого, богоподобного и обожаемого. – Ты молодец.
Ричард просиял и вынужден был весь день сдерживаться, чтобы не светиться от гордой радости.

Вечером Алва попытался проделать то же самое под всем шатром, и там сделалось по-настоящему жарко, но Алва всех – кроме Ричарда – выгнал, потому что рано захотел спать.
– Это довольно утомительно, – пробормотал он, ворочаясь под одеялом.
– Может быть, потому что вы взялись не за свою стихию?
Алва с удовольствием зевнул и по-кошачьи моргнул на Ричарда:
– Идите спать, Повелитель Скал.
Он явно что-то задумал.

На следующее утро тучи, собиравшиеся захватить всё небо, разбежались, словно искусанные злыми и неожиданно горячими солнечными лучами.
– Вот это денёк! – радовался Коннер. – Сроду не видал, чтоб осенью так ясно было!
Бонифаций недовольно сопел – то ли подозревал козни Леворукого, в которого вряд ли искренне верил, то ли страдал от похмелья.
Алва просто светился, и Ричард догадался, что ясное небо – его заслуга.

Они смогли поговорить только вечером.
– У тебя получилось. – Никто, кроме Ричарда, не знал, что это Алва разогнал тучи. Никто не мог его похвалить или подбодрить, а Ричард никогда никого не учил и не умел хвалить – как хвалить Алву?! – или подбадривать.
– Удивительное чувство. – Алва выразительно зевнул. – Но утомительно.
– Ты не истощишь себя? – забеспокоился Ричард. Как же ему нравилось говорить Алве "ты"!.. И как же он боялся оговориться при свидетелях!
– Нет, я просто хочу спать. У тебя всё-таки есть что-то общее с совами, ты слишком бодрый, когда темно. – Алва заворочался на своей постели. – Закатные твари, когда же мы доберёмся в Тронко…
– Я слышал, вы собираетесь зазимовать там. – Ричард хотел вернуться в столицу, но лучше всего – отправиться куда-нибудь ещё. В Тронко торчал визгливый Жиль, там сидел под замком Оскар Феншо-Тримейн – то, что от него осталось, – и жила рыжая красавица. Ричард не хотел отдавать ей внимание и время Алвы, даже те часы, которые не мог присвоить сам.
– Собираюсь. Не злись. Может, твоему другу Понси всё-таки повезло?..
Ричард не верил в подобный каприз судьбы. От Жиля с его воплями разбегались мужчины, а дамы, наверное, считали его просто посмешищем.
Алва без слов позвал его к себе – не тащил, как на аркане, а просил подойти. Ричард погасил лишние свечи и присел у кровати, поближе к изголовью.
– Дикон. – Алва растрепал его волосы. – Женщины составляют примерно половину населения Кэртианы.
– Взрослых, но не старых меньше. – Ричарду нравилась ласка, но он всё равно недовольно сопел.
– Ты обворожителен. – Алва тихо рассмеялся. – И неповторим. Я никогда не встречу никого похожего на тебя, ни к кому не почувствую ничего подобного.
Ричард недоверчиво нахмурился. Ну да, он был особенным, но Алва ведь мог…
Нет, не мог.
Они никому не могли доверять так, как друг другу. Об этом нельзя было забывать. Ричард был не просто особенным человеком – он был таким для Алвы.
Ричард наклонился, чтобы поцеловать его, и вздрогнул – ему показалось, что кто-то коснулся полога шатра, но это был ветер или что-то такое же безвредное.
– Когда встретишься с соперницей лицом к лицу, тогда и будешь решать, что с ней делать, – задумчиво продолжил Алва после паузы. – Но я не считал бы её соперницей – ей скучно в провинции, мне тоже должно быть там скучно.
– И если вы будете скучать вместе, никто не заподозрит, что у вас есть я. – Ричард всё понимал, но ничего не мог с собой поделать.
– Ты у меня есть, – с удовольствием произнёс Алва, и Ричард улыбнулся, поверив, что для Алвы это важно.

На следующий день они видели схватку и гибель птиц, жгли кусты, кишевшие степной мерзостью, и после Ричард совсем не обрадовался новости, что они всё-таки поедут в Олларию.
Он поверил знамению, а оно было гнусным.
"Я хочу это изменить", – подумал Ричард, но понятия не имел, что для этого нужно сделать.
Более того – он не знал, на что он способен.

В Тронко было тревожно – слишком много людей, слишком много любопытных слуг, крикливый Жиль, рыжая красотка, тоскливый Манрик.
Этот вытащил Ричарда на тренировку один раз, был позорно заколот – на самом деле Ричарду просто повезло, и он сразу это признал – и больше его не тревожил.

К Феншо-Тримейну Ричард не пошёл. Это было трусостью, но он не мог видеть раздавленного человека – которого сам же предложил раздавить!.. – и не хотел навязывать своё общество тому, кто потерял чин и… Ричард не знал, что теряют люди, которых давит сила Алвы.

Алва избавился от дорогих камней, которые копил всю дорогу – недорогие он раздаривал подчинённым, а самые бессмысленные с разрешения Ричарда оставил в сокровищнице Барсовых Врат. И, когда им удалось наконец остаться наедине, заявил Ричарду, что теперь должен ему тридцать тысяч таллов.
– Это твои деньги, и ты можешь ими распоряжаться, – добавил он после затянувшейся паузы. Ричард представить себе не мог такую сумму.
– Рокэ, я не знаю…
– Купи подарки сёстрам.
Ричард задумался: в Лараке жили лучше, чем в Надоре, у Айрис, Дейдри и Эдит наверняка не было недостатка ни в изящных вещицах, ни в безделушках…
– Можно отправить деньги?
– Это скучно. – Алва рассмеялся.
– Зато они сами решат, что им нужно. И… все будут думать, что вы заботитесь о подопечных, но матушка будет знать, что это не от вас.
Губы Алвы сложились в обиженную линию, и Ричард удивился – разве тому не безразлично, что думает о нём и его подарках вдова убитого им человека? Сколько их было, таких вдов?
– От меня она не примет ничего.
– Для себя – нет. – Ричард нахмурился. – И будет недовольна, если вы что-то подарите моим сёстрам.
– Ладно, тебе виднее. Подумай, что им написать – и письма, и деньги удобнее отправлять из столицы. Мы задержимся здесь на несколько дней, но вряд ли надолго. Тебе очень скучно?
Ричард не жаловался Алве на скуку, но в зимнем Тронко было в самом деле маловато развлечений.
– Мне надо увидеть Феншо-Тримейна? – Ричард не хотел об этом говорить, но всё же спросил.
– Нет, абсолютно. – Алва едва заметно поморщился. – Я его видел, и смотреть там не на что. От него ничего не осталось… Может быть, он ещё сумеет прийти в себя, но сейчас он пуст. – Заглянул в свой бокал. – Как пустая бутылка.
Ричард не смог сдержать вздох облегчения и тут же задумался вслух:
– А вы можете его?..
– Наполнить? – Алва фыркнул, явно подумав о какой-то непристойности. – Нет. И не хочу. Я могу… дать ему что-то. – Он передёрнул плечами. – Слишком сложно, и я просто не хочу. Отделаюсь от Штанцлера – подумаю над твоей просьбой. – Оглянулся на дверь. – Уже достаточно поздно, можно надеяться, что нас не побеспокоят.

Ричард вернулся в приёмную, чтобы проверить, не ждёт ли там кто-нибудь, и запер дверь – если будут стучать, они всё равно услышат… А Ричард вернётся, к сожалению, довольно скоро.
Он и так чувствовал себя преступником, ворующим сон Алвы.

Но сам Алва был только рад этому "преступлению". Он подал Ричарду полный бокал и приказал:
– Пей.
Ричард подчинился, вино показалось горьковатым, но Алва поцелуем забрал всю горечь.
– Ты говорил что-то о наполнении.
Ричард вспыхнул – не столько от смущения, сколько от восхищения собственным тайным бесстыдством.
– Но, может быть, ты хочешь наполнить меня? – Алва приоткрыл рот, приглашая к поцелую, и Ричард ринулся в него, как в омут или в бой, едва не выронив бокал.

Как же они успели изголодаться!..
Их загадочные силы тоже как будто соскучились друг по другу: они сплетались, тёрлись друг о друга – Ричарду казалось, что летят искры, опасные и горячие, но Алва забирал их и говорил, что они состоят из одной только нежности. Столкнувшись, две призрачные волны не ударились, а смешались, и Ричард едва не вскрикнул от ощущения немыслимого единения – а ведь они едва успели раздеться и лечь.
– Дикон, – тихо позвал Алва. – Разве это не прекрасно?
Это было прекрасно, но и опасно тоже. Ричард пытался сдерживать своё волшебство, но Алва звал его, тянул к себе – так же, как звал иногда камни. Он пил любовь Ричарда, словно вино, и хмелел от похоти.

По комнате метались невидимые сполохи – не огня, а радости, желания, восторга и, к сожалению, мучительной, неизбывной обиды.
– Мальчик мой, – шептал Алва, – это всё ты, всё мне…
Ричард, забыв обо всём на свете – об осторожности тоже, зацеловывал подставленный рот, гладкий – заколдованный?.. – подбородок, шею, вылизывал ключицы, тёрся губами о соски – потому что боялся, что если откроет рот, то не сдержится и укусит. Бездумно обшаривал безупречное тело Алвы жадными ладонями, прижимался членом к ногам, но не пытался потереться – всё и так было хорошо.
Алва шептал что-то нежное и непонятное, язык казался ещё более чужим, чем кэналлийский. Морисские заклинания? Абвениатские гимны?

Здесь можно было не экономить масло, и Ричард долго ласкал Алву рукой, пытаясь раскрыть пошире. Алва сначала подставлялся, издавая тихие, немыслимо прекрасные звуки, но потом сжался, поймав пальцы Ричарда, и в самых грубых выражениях объяснил, что от него требуется.
– Рокэ, – прошептал Ричард.
– Я сейчас просто сгорю, если ты не!..
Две воли, две силы бросились друг на друга – и проникли друг в друга, создавая нечто новое, что невозможно было вообразить. Ричард замер, Алва гневно нахмурился, и Ричард сказал:
– Конечно, Рокэ. Сейчас.
Алва позволил ему освободиться и смазать себя, но потом повалил на постель и уселся сверху: жадный, бесстыжий, ослепительно прекрасный и могущественный, словно бог или демон.
"Что тебе король, – промелькнула по краю затопленного восторженной похотью сознания маленькая лёгкая мысль, – что тебе все короли и властители мира, ты сам – сильнее, чем вся Кэртиана".

Ричард любил Алву всем своим существом, едва помнил, что нельзя шуметь, и совершенно утратил власть над своей силой. Её следовало бы сдержать или усыпить заранее, но теперь было слишком поздно. Она вплеталась в похоть, обжигала сердце и душу, пыталась украсть воспоминания, не могла, ощупывала Алву изнутри и снаружи, и тогда он содрогался от мучительного удовольствия.
– Тебе не плохо? – Ричард чересчур увлёкся и не сразу заметил, что Алва подобрал ладонью яйца и совершенно мягкий член.
– Нет, мой хороший. – Алва казался безумным и очень сосредоточенным, даже не довольным. – Тебе не нравится, как это выглядит?
– Мне всегда нравишься ты. – Ричард натянул его на себя, и Алва застонал, низко и тихо, а потом попросил:
– Давай по-другому.
Он хотел лечь лицом вниз, и чтобы Ричард лёг сверху. Так не получалось вставить на всю длину, Алва был раскрытым и мягким, и Ричарду показалось, что он мог бы продолжать всю ночь.

Конечно, нет.
Алве нужно было отдохнуть или что-то почувствовать, но он остановил Ричарда, почти сбросил с себя, встал на четвереньки и потребовал:
– Ещё. Быстро. Сильно.
Ричард из любопытства ощупал его член – ладонью, потому что волшебство его не слушалось. Алва застонал как будто недовольно, зато стоял у него как каменный.
– Пожалуйста, – прошептал Алва на кэналлийском. – Прошу, дай мне… – это была почти мольба, и Ричард не мог на неё не ответить.
Он отдал Алве всё, что у него было – весь душевный жар, всю животную похоть, всё волшебство – оно само ринулось в требовательное чужое тело, пронизало плоть и изменилось.
– Рокэ, – пожаловался Ричард. На то, чтобы сказать "я сейчас", времени уже не осталось. Алва низко наклонил голову, топя торжествующий стон в подушке.
Он не касался себя, но семя всё равно выстрелило из члена – Ричард как-то узнал об этом, потому что хотел знать, хорошо ли Алве так же, как ему.

Кончив, он повалился на постель, совершенно обессилевший.
Алва сначала распластался прямо животом на лужу, но потом лениво повернулся на бок, лицом к Ричарду.
– Это было чудесно. – Он казался счастливым. – Ты не понял, что мы сделали?..
Ричард не очень хорошо понимал, кто он такой и как оказался в этом волшебном месте с этим прекрасным человеком, но помнил его имя.
– Рокэ, – в который раз повторил он, закрыл глаза на мгновение – только на мгновение, чтобы прийти в себя!..

Очнулся от приглушённого стона боли и не знал, сколько прошло времени.
– Дикон, – позвал Алва, задыхаясь. – Дикон, помоги мне, оно внутри. – Он издал какой-то звук, словно пробовал рассмеяться.
Ричард бестолково вскочил, обежал кровать и присел за спиной у Алвы – двигаться тому явно было бы больно; потрогал между ягодиц – анус казался огромным, такой длинной влажной складкой, чудесной и пугающей.
– Раскрой. – Алве требовалось усилие, чтобы вытолкнуть из себя слово, не закричав. Конечно, он не мог сам избавиться от того, что было внутри.

Ричард надеялся, что это просто большая косточка какого-нибудь экзотического растения, что там нет ничего опасного – он верил, что их волшебство не могло навредить им самим, ведь иначе они уже умерли бы.
Рука легко проскользнула внутрь, но Ричард не сразу нашарил то, что искал. Стоило кончикам пальцев коснуться гладкой твёрдой поверхности, как Алва блаженно вздохнул.
"Камень?" – удивился Ричард со смешной ревностью и приказал предмету плавно покинуть тело Алвы. Предмет подчинился не сразу, но Ричард не смог бы его схватить – он выскользнул бы из пальцев, ушёл бы ещё глубже. Пришлось превратить свою силу в призрачный клей, облепить им часть, которую можно было нащупать, а потом осторожно тянуть наружу.
– Дикон, – всхлипывал Алва. – Ричард. Рикардо. Мальчик.
"Он хочет меня проклясть или убить, но сдерживается".
Ричарда переполняли любовь и благодарность.
Он хотел поймать проклятую штуковину пальцами, но та была слишком широкой, и он вытащил её наружу колдовской силой. В спальне густо пахло болотом и садом, словно кто-то не вычистил фонтан в розарии.
Штуковина оказалась бежево-серым мраморно-пятнистым яйцом длиной в бье, а толщиной… Ричард растерялся. Больше, чем два его кулака.
– Что там? – слабо спросил Алва.
– Яйцо, – прошептал Ричард.
– Брось в камин. Не хочу знать…
Ричард встал и взял яйцо в руки, но оно раскололось, засыпав пол толстыми осколками, а сверху плюхнулся какой-то комок перьев. Ричард знал, как вылупляются птенцы, и это существо на птенца не походило.
Если бы Алва приказал его убить, Ричард, наверное, подчинился бы, но Алва, услышав шум, кое-как перекатился по кровати, чтобы посмотреть.
Из перьевого комка высунулся клюв. Потом – длинная лапа с когтями. Ещё одна. Перья – крылья – раздвинулись, и показалась голова, пока с закрытыми глазами.

Ричард покосился на Алву. Тот с любопытством и отвращением наблюдал за птицей – всё-таки это была птица, крупный – как он успел увеличиться? – журавль, светло-серый, с тёмными перьями на крыльях и хвосте и изысканной шеей.
– И что с ним делать? – спросил Ричард. – Снаружи для него холодно.
– Если бы я не знал, откуда он взялся, – Алву передёрнуло, – я бы предложил свернуть ему шею и отнести на кухню.
– Рокэ!
– Что? – Алва с неприязнью смотрел на птицу. – Только не говори, что ты считаешь это существо…
Журавль вряд ли понимал, что происходит вокруг. Он неловко переминался с ноги на ногу, шагнул в сторону от кровати, недоверчиво покосился на Ричарда, а потом попытался схватить клювом его шейный платок, лежавший поверх колета на полу.
– Эй, это не твоё!
Журавль открыл рот, но не издал ни звука.
Алва вздохнул.
– Оденьтесь, юноша, возьмите себя в руки и передайте эту больную птицу на попечение слуг. Удерёт – его проблемы, станет ручным – будет развлекать нашу знакомую.
– А что сказать?
– Что я вас позвал и приказал избавить меня от общества птицы, но ваше милосердие не позволяет вам убивать не в бою и не для пропитания…
– Рокэ!..
– Хм?
– Пока я хожу – убери скорлупу. Пожалуйста.
Алва свесился с кровати, подобрал кусочек и пробормотал:
– Каменная. Но так сразу не скажешь…
Ричард думал, что непрозрачные осколки с неинтересным рисунком вряд ли чего-то стоят, но возражать не стал. Он оделся, следя за тем, чтобы журавль не пытался ничего утащить.
– Я скажу, что открыл окно и отвернулся. – Алва потрудился сесть, надеть рубашку и сунуть ноги в сапоги. – И птица нагло этим воспользовалась, чтобы сюда ввалиться.
– Думаете, он не может летать?
Журавль неловко хлопнул крыльями.
– Представления не имею, – пожал плечами Алва. – Может быть, это вообще не птица, а закатная тварь. Какого змея он явился на свет таким огромным?!
Ричард уже одёргивал колет. Все решат, что он дрых во время дежурства, но это лучше огласки.
– Но ласточки тоже были взрослыми. И бабочки…
– Ни слова больше! – Синие глаза сверкнули нешуточным гневом. – Хватит с меня и того, что уже есть. – Он тихо зарычал. – Ты хотя бы постоянен. – Он что, завидовал?..
– Ветер переменчив, – пробормотал Ричард, цепляя шпагу. – Я сейчас.
Журавль, важно вышагивая, последовал за ним в приёмную.

Ричард вызвал слугу, объяснил ему нелепую ситуацию, слуга поверил ошарашенному виду Ричарда – не всякого порученца в три часа ночи призывают в спальню Проэмперадора, чтобы выгнать журавля.
– Голодный, наверное. – Ричард проследил взглядом за журавлём, который приглядывался к каминной решётке – можно ли склевать с неё что-нибудь съедобное?
– Господин Проэмперадор не отдавали дополнительных распоряжений? – Слуга журавлю тоже не доверял.
– Нет. – Ричард скроил самую жалобную мину, на какую был способен. – Он, наверное, не смог улететь с остальными.
– И его будет несложно приручить. – Слуга поклонился, а выходя, открыл дверь пошире.
Журавль со степенным любопытством вышагивал за ним.
Разумеется, он не мог быть просто птицей. Но в нём не чувствовалось ничего плохого. Он был таким же живым чудом, как появившиеся в Барсовых Вратах ласточки.

Закрыв дверь за слугой, Ричард собирался упасть в кресло и уснуть, но решил взглянуть на Алву и узнать, нужно ли что-нибудь ещё.
– Птицу забрали? – Алва лежал в постели на спине, приличный, одинокий и даже немножко скучный.
– Да. Тебе грустно?
– Странный вопрос. – Алва пожал плечами. – Нет, не грустно. – Он выругался и потребовал: – Иди сюда.
А когда Ричард сел рядом, взял его за руку и признался:
– Мне страшно. Что ещё может из меня появиться? Зверь Раканов?
– Для этого, наверное, нужен Ракан, – растерялся Ричард.
– Это не так уж сложно устроить. – У Алвы слипались глаза, словно ему нужно было подержаться за Ричарда, чтобы успокоиться. – Но спать я с ним не буду. – Алва зевнул. – Уходи, иначе я тебя не отпущу.
Ричард торопливо поцеловал его в щёку, поправил одеяло и принялся гасить лишние свечи.
Он проветрил, ненадолго открыв окно. Запахи болота и летнего сада истаивали слишком медленно, а от свечей тянуло удушливым дымком.
"Никто не поймёт, что здесь было, – говорил себе Ричард. – А если поймёт, Алва найдёт способ его заткнуть". От этой мысли было не по себе.

Спавший по утрам Ричард мог ухватить только половину короткого осеннего дня, и на какую же чепуху её приходилось тратить!..
Вейзель и Савиньяк были заняты, от кэналлийцев Ричард сам держался подальше, оставались Жиль, который любил не фехтовать на морозе, а жаловаться на жизнь и стихи Марио Барботты, и адуаны, про которых Ричард не сразу понял, что им нужно. Они приходили, когда он тыкал защищённой шпагой в Жиля или в набитый соломой мешок на шесте – признаться по совести, первый был не опасней второго, и делали вид, что обсуждают свои дела или просто Лово нужно побегать именно здесь, во дворе губернаторского дома.
В очередной раз, когда Ричард явился к чучелу один, Коннер неловко сказал:
– Мы видели, что вас Прымпердор учит. В столицах правда как-то не так фехтуют, чем в бою?
– Вы имеете в виду дуэли?
Коннер кивнул.
– Да, это совсем не то же самое, что настоящий бой. – Ричард нахмурился, вспоминая Эстебана. – Важны скорость и отсутствие милосердия. Господин Первый маршал говорит, что прямые удары самые надёжные, а генерал Савиньяк любит шутить.
– А вы? – Коннер то ли потешался, то ли нет. – Успели подраться?
– Нет. Вы думаете, вам придётся? – Как вовремя он проглотил слово "боитесь"!..
Адуаны замялись. Ричард представил, что Эстебан может сказать про этих варастийских офицеров, которых Дорак, наверное, сделает баронами или хотя бы кавалерами, какие обидные слова найдёт даже Северин, с каким презрением на них будут смотреть дамы. "Если Рокэ потащит их в столицу, они станут посмешищем".
– Для начала вам нужно хоть что-то узнать об этикете, – пробормотал он неуверенно. – Любой паркетный шаркун найдёт, к чему прицепиться, если захочет вас вызвать.
– Это мы и так понимаем, – проворчал Шеманталь. – Драться-то с ними как?
Ричард понял, что объяснять слишком долго, а упускать дневное время было жаль.
– Давайте лучше попробуем. У вас есть защита для шпаг?
– Мы тренировочные попросили. – Коннер покосился на Шеманталя.
"А ко мне подошли, потому что я не подниму вас на смех", – подумал Ричард.

Привычные к грязным дракам, они больше рассчитывали на скорость и жестокость – ударить, отскочить, перехватить руку, пнуть, чем на выпады и парирование, и прекрасно чувствовали пространство. Гоняться по площадке за Коннером было сомнительным удовольствием, но Ричард не сразу решился сказать, что за такое поведение во время настоящей дуэли его ославят трусом.
Коннер разозлился, атаковал, и Ричард наконец смог показать, в чём состоит искусство фехтования. После Алвы ни один противник не казался по-настоящему страшным, Ричард уклонялся, не бегая, парировал, а когда Коннер на мгновение растерялся, сумел выбить у него шпагу.
Жаль, Алва этого не видел!..
– Ну, старый конь, допрыгался, – рассмеялся Шеманталь.
Коннер тяжело дышал, выпучив глаза.
– Надеюсь, вы не обижены, – учтиво сказал Ричард.
– Да я б тебя голыми руками!.. – Коннер сжал кулаки.
Ричард не сумел сдержать гневную гримасу. Алва несколько месяцев учил его драться, что этот мужлан себе позволяет!..
– А попробуй, – насмешливо предложил Шеманталь. – Никто за язык не тянул.
– Не-а. – Коннер встряхнулся, похожий на собаку. – Не получится. Вишь, где стоит?.. И высоченный.
Ричард успел поднять шпагу, и если бы Коннер на него в самом деле бросился, то неизбежно был бы убит.
– Тут только драпать.
– А на дуэли что было бы? – прищурился Шеманталь.
Ричард опустил острие.
– Зависит от условий, но прилично было бы позволить противнику поднять оружию.
– Ты бы позволил?
– Вам – нет. – Ричард начал мёрзнуть и отошёл к скамье, где были сложены его вещи.
– Почему? – спросил Коннер за спиной.
– Потому что вы хотите меня убить. – Ричард яростно вытирался – не влезать же в колет потному.
Адуаны принялись возмущаться, Ричард не хотел мямлить и ответил, только хорошо подумав:
– Когда вы на меня нападали, вы готовы были меня убить.
Коннер замялся, потом неловко пробубнил:
– В настоящей дуэли меня никто жалеть не будет.
Ричард не мог объяснить им разницу между благородной яростью и тупой кровожадностью и не стал пытаться.

Хорошо, что они не собирались торчать в Тронко долго; хорошо, что у адуанских офицеров были свои дела. Иначе они не оставляли бы Ричарда в покое. Поняв, что, во-первых, днём ему нечем заняться, а во-вторых – что он не станет над ними насмехаться, они избрали его своим ментором и засыпали вопросами – об этикете, о сонетах – нет, их необязательно было уметь писать – и обо всём на свете.
В глубине души он признавал, что ему нравилось быть полезным и умным даже для этих грубых жестоких людей, потому что на самом деле от них не так сложно было отделаться – хватило бы любой отговорки, а Ричард мог надавить силой.
Один раз, когда Коннеру удалось-таки его разозлить, он использовал её – мысленно толкнул противника, тот оступился и упал, едва не подвернув ногу. Разумеется, ни учтивости, ни такта ему это не добавило.
Какой бы лестной ни была роль наставника, а Ричард рад был от неё отделаться. Ему самому нужно было учиться – а не тратить время на бессовестных мужиков.

Жиль, которого сложно было заподозрить в подобном коварстве, ждал отъезда, чтобы в пути обрушить на Ричарда все откровенные жалобы на жестокую и бессмысленную жизнь.
Сначала Ричард молча слушал и пытался утешать несчастного Жиля. К сожалению, тот не позволял себя уговаривать – перебивал и начинал трагически вопить.
Можно было толкнуть его, но это было бы глупо. Надавить?.. Ричард не знал, на что и как.

Вечером он пожаловался Алве, но тот сказал:
– Делай с ним что хочешь, он же кричит, что хочет покончить с собой.
– Я не прощу себе…
– Ты за него не отвечаешь. И я не верю, что он решится. Такие только жалуются, но не умирают.
– Люди разные, – вяло возразил Ричард.
Алва развёл руками, одновременно отказываясь от спора и предлагая себя обнять, что Ричард и сделал.

На следующий день Ричард ощупал стенавшего Жиля своей силой, нашёл неподдельные боль и одиночество и огромную кислую обиду, с которой непонятно было, что делать, и попытался накинуть на это всё покрывало покоя. Ему хотелось, чтобы Жиль смирился с отказом, перестал позориться и цитировать Барботту и нашёл себе какое-нибудь занятие.
Получилось не очень хорошо – Жиль притих, но сделался по-настоящему печален. Ричард ощупал его снова, убедился, что в нём нет подлинного стремления к смерти, и успокоился.
Чары продержались почти сутки – до следующего полудня. Жиль оживился и снова начал голосить, Ричард повторил свой фокус, сделав покрывало тоньше. Он боялся навредить человеку, который не был ему врагом. В этот раз получилось лучше – Жиль не сник, но стал спокойнее, его можно было отвлечь от страданий хотя бы Барботтой.

Ричард не любил столицу – шумную, опасную, наполненную ложью и подлостями, но радовался возвращению, потому что оно означало расставание с Жилем и адуанами и возможность проводить наедине с Алвой больше времени.

Жаль, что во Фрамбуа тот выставил Ричарда сразу после позднего ужина, словно к нему кто-то мог прийти.
Дотянуться силой из соседней комнаты было несложно, и Ричард узнал, что это Лионель Савиньяк. Можно было подслушать, но он слишком хотел спать.
Приснился отец, грустный, но не разгневанный. Он протянул Ричарду кинжал и пропал, а Ричард оказался перед дверями Нового дворца. Он подумал: "Ты хочешь, чтобы я тут всё уничтожил?" – и проснулся.

Ричард вёз знамя с вороном, это было одновременно почётно и грустно – Алва стал его любовником и защитником, но не союзником. Сон не шёл из памяти, и в душе копилась противная тяжесть.
Алву тоже что-то злило – может быть, Фридрих Манрик, может быть, торжественный шум, а может быть, вся церемония в целом. Ричард чувствовал чужую силу – она металась по улицам, разыскивая что-то или пытаясь что-то узнать, но не находила – и не мог даже спросить, что происходит.

Когда триумфаторы вошли во дворец, ему показалось, что Алва заполнил собой всё здание. "Ты же не думаешь, что я действительно хочу его взорвать?" – улыбнулся Ричард. Он не смотрел на Алву, никто не знал, чему он улыбается.

Король и королева, похожие на кукол, сидели на возвышении, придворные рассыпались вокруг, словно цветные камни с горки – галька и драгоценности вперемешку. Сила Ричарда, скорее любопытная, чем злая, проскользнула под ужасающим весом силы Алвы, торопливо ощупала кардинала, короля и королеву – Катарина не была человеком!.. Она почувствовала прикосновение, испугалась и захотела спрятаться. Ричард отстранился, зато Алва заметил это столкновение. Разозлился?.. Он казался сосредоточенным на том, чтобы следовать протоколу церемонии.

Когда Алва преклонил колено перед Олларом, Ричарда замутило от ревности и гнева. Его сила, всё ещё распластавшаяся ниже власти Алвы, вскипела. Он едва удержал её от выплеска – а ведь мог ударить Фердинанда, и даже Алва не мог бы помешать…
"Если я это сделаю, он меня убьёт", – подумал Ричард. Обидно было до слёз – зажравшееся ничтожество командовало самым чудесным человеком в мире, и с этим ничего нельзя было сделать. Хотелось орать: "Зачем ты ему кланяешься?! Как смеет он смотреть на тебя сверху вниз!"
Хотя бы орден вручала Катарина. Она казалась опасной – словно стилет, обёрнутый бархатом и мехом, а ройя была привязана к Алве. Не просто подарок – залог.
Когда Катарина наклонилась, чтобы надеть на Алву орденскую ленту, тот сконцентрировал свою силу вокруг себя. Защищался?.. Изучал Катарину?..
В любом случае, из-за этого он не мог контролировать весь зал, и Ричард ударил, не думая. Алва сам учил его атаковать быстро, и Ричард понимал, что другого шанса может не представиться. Призрачная воля пронзила Оллара, словно кол… И ничего не произошло. Король остался сидеть на месте, даже не вздрогнув, Алва поцеловал край платья Катарины – это было унизительно и мерзко. Подумать только, раньше она казалась Ричарду прекраснейшей из женщин, а сейчас напоминала крысу, укусившую его в Лаик.
Штанцлер был таким же, только толстым – то есть если бы они с Катариной были крысами, крыса-Штанцлер был бы крупнее. Сейчас он прятался – от Алвы и от Катарины, но не от Ричарда. Штанцлер не знал, что Ричард может увидеть его сущность.
Дорак оказался обычным человеком, довольно старым и очень нездоровым. Неудача с Олларом заставила Ричарда засомневаться в своих силах, но он вспомнил Барсовы Врата и не ударил, а приказал: "Убей его", имея в виду Оллара. Лже-кардинал не шевельнулся, но он смотрел на короля, и Ричард почувствовал установившуюся между ними призрачную связь. А что чувствовали они?.. Он не мог даже предположить.

Катарина вернулась на место, Оллар поднялся и зачем-то полез за собственный трон, Дорак следил за ним недобро и насторожённо. Алва смотрел на них сверху вниз, но склонил голову, когда Оллар заговорил.
Меч Раканов!.. Любопытство Ричард ринулось к нему, как бестелесное, но живое существо, обладающее собственной волей. Сила Алвы снова растеклась по всему залу, и Ричард подумал, что сейчас, наверное, Алву любят все.
Даже Оллар, бессердечный и никчёмный, любил своего Первого маршала. Он сам потащился вниз по лестнице, чтобы вручить меч.
Увы, это был всего лишь кусок железа, очень старый и богато украшенный. Камни могли таить в себе какую-нибудь силу, но на таком расстоянии Ричард не мог узнать о них ничего.
Алва зачем-то повторил клятву Первого маршала, от этого стало ещё муторней – ну зачем он служит Олларам?!
И тут на улице заорали.

Ричард не испугался, увидев пылающие солнца, но понял, что выдал себя, бросившись следом за Алвой. Он, наверное, даже толкнул кого-то и забыл извиниться. Штанцлер станет его допрашивать, придётся делать вид, что он ненавидит Алву… Можно избежать этого, рассказать о ненависти к Оллару – коронованный тюфяк вызывал у Ричарда искреннюю злобу. Даже Дорак, при всей своей жестокой подлости, казался не таким мерзким.
Публика устала удивляться, и Алва светским тоном поинтересовался у Ричарда:
– Герцог Окделл, вы здорово выручили нас с озёрами, а что вы скажете об этом явлении?
В двух шагах от Ричарда раздался гневный вздох – кто-то хотел что-то сказать, но Ричард успел раньше:
– Мэтр Шабли рассказывал нам о различных небесных явлениях – радугах, световых столбах и ложных солнцах… – Он не помнил всех подробностей, но короткой лекции хватило, чтобы придворные успокоились и начали перешёптываться и перешучиваться.
– Благодарю, – уронил Алва, надменный, любезный и ослепительно красивый. – Кстати, раз вы мой оруженосец, будьте добры приглядеть за этой реликвией.
Ричард почтительно принял из его рук меч. Нет, сам по себе тот не обладал никакой особенной силой. Он был символом и запасным инструментом, но Ричард не мог вообразить его предназначение. Может быть, Алва устроил гало, взявшись за меч?.. Но он ведь не колдовал. С другой стороны – его сила была везде, повсюду, она могла, коснувшись меча, дотянуться и до неба.

Ричард, прищурившись, смотрел на пылающее сердце, в которое были нацелены четыре меча. Алва стоял рядом, и ему было одиноко и грустно, будто он понял, что обречён на что-то… Печальное и плохое, но не страшное – по крайней мере, для него.
Ричард не мог коснуться его рукой, но потянулся волшебством – оно ослабело от неудачных покушений на Оллара и волю Дорака, но его хватило на тень объятий. Алва коротко улыбнулся, ответил на шутку, которую Ричард не расслышал.
Он оглянулся, чтобы узнать, кто так расстроился, когда Алва его похвалил, и увидел Валентина Придда. Тот стоял рядом с родителями, и Ричард поспешил отвести взгляд, чтобы не показать, как он завидует. Его отец был мёртв, мать он не видел с прошлой осени и не знал, когда увидит.

Приём продолжался допоздна, Ричард успел устать и захмелеть, но разговаривать было не с кем – Люди Чести сторонились Алвы, а с олларовские прихвостни делали вид, что герцога Окделла не существует.
Только Леопольд Манрик, неожиданно хмурый – по сравнению с ликующими придворными, спросил, понравился ли Ричарду Тронко. Ричард не сразу нашёлся с ответом, но Алва его не спас.
– Там теплее, чем в Олларии, – с прохладной учтивостью ответил Ричард. – Но он не очень большой.
– Зато там происходят забавные вещи. – Алва рассмеялся и по-своему рассказал историю про журавля. Дескать, он открыл окно, чтобы проветрить, отвлёкся, а через минуту обнаружил в спальне журавля, который вёл себя, будто контуженый.
Манрик слушал с довольной усмешкой, потом сказал:
– Леонард писал мне об этом. Действительно, забавно.
– Птица, вероятно, заболела во время перелёта и забралась в первое попавшееся тёплое место, – со светской ухмылочкой отметил маркиз Фарнэби. – А что с ним стало потом?
Алва и Ричард переглянулись с одинаковым недоумением.
– Губернатор Уэсс решил его приручить, – сказал Манрик. – Его назвали Корнетом.
Ричард поморщился, но тут же подумал, что это могло быть в честь Понси – длинного, нескладного и странного.
Он не заметил Эстебана ни при Килеане-ур-Ломбахе, ни при родителях, но ни у кого не мог спросить, куда тот делся. Северина не было тоже, но тот мог уехать с эром.
"Наверняка Штанцлер захочет со мной поговорить, – подумал Ричард тоскливо. – Про Колиньяра можно спросить у него. И вообще послушать, что он скажет, а потом сочинять письма".

По дороге в особняк Ричард откровенно клевал носом, но по-настоящему уснуть не давало чужое беспокойство: Алва ждал нападения, ждал – но на них никто не напал.
Во дворе пришлось очнуться – Ричард почувствовал, как в нём собираются камни. Не очень большие, но твёрдые и много. Если не избавиться от них как можно скорее, неудобство превратится в пытку.
Алва заметил, что он торопится, и сказал:
– Умоешься – приходи в кабинет, выпьем.
– Да, монсеньор.

Рубины и агаты, целая пригоршня, и два металлических бруска, серебряный – с мизинец, золотой – с два указательных пальца. Ричард устал их вынимать, измучился стыдом – отдавать камни Алве было приятно, но каждый раз, когда это приходилось делать в одиночку, превращался в испытание.
Как обычно, Ричард вымыл и вытер камни, они уже давно не казались грязными, он даже пытался почувствовать гордость за то, что создал их, – всё равно не получилось.
Вернулся в "свою" комнату, откуда фактически перебрался к Алве. Спешить не хотелось, он огляделся, зажёг свечи и снял колет.
Подумал: "Я дома. Теперь я буду дома везде, где есть Алва". Мысль не была лёгкой, но она дарила покой – одиночество, загнавшее их с Алвой в объятия друг друга, превратилось в надёжную, хоть и тайную близость.
Ричард больше не ненавидел Алву, словно это чувство осталось там, в Большом Тронном зале, словно Ричард потратил его на Оллара и Дорака. "Я ведь даже не знаю, получилось ли что-нибудь". Невозможность проверить результат сразу же вызывала и досаду, и тревогу.

Умывания показалось мало: рубашка пропиталась запахом сырого леса, шея и затылок зудели от воображаемой пыли. Ричард вычесал волосы влажной расчёской, разделся и обтёрся мокрым полотенцем – оно убрало ощущение грязи, запах не пропал, но изменился – теперь к нему примешивалось что-то летнее, сладкое. "Это из-за Рокэ, – подумал Ричард и заторопился. – Хватит тянуть время. Он всегда знал, что я ненавижу Оллара и Дорака, а я и близко к ним сегодня не подошёл – что он мне сделает?"
Всё равно было страшновато – вдруг Алва обидится из-за нелепого призрачного покушения?
"Ничего же не вышло. Если не спросит, не буду ему говорить, – хмуро подумал Ричард. – Если получится – придётся признаться, но сдаваться заранее глупо". Он бездумно потёр горло, понимая, что Алва не станет его судить – ни как колдуна, ни как мошенника, а просто убьёт. Или не убьёт, а придумает что-нибудь похуже.
Но даже если бы Ричард мог отменить собственное желание, он не отказался бы от попытки. Алва сделался ему дорог, убивать его было бы и невозможно, и кощунственно, ведь он был воплощением волшебства, но ни Оллар, ни Дорак волшебными не были.

– Ты долго. – Алва, казалось, дремал в кресле.
– Извини. – Ричард хотел оставить "добычу" на столе, но Алва жестом подозвал его к себе.
– Серебро?.. Я по-прежнему не знаю, на что ты способен. – Он коротко рассмеялся и сказал: – Налей нам.
Ричард едва не выронил кувшин, увидев на столе меч Раканов, но сначала наполнил бокалы и только потом спросил:
– Можно?
– Смотри, конечно. – Алва глотнул вина, встал, потянулся – Ричард едва не забыл про меч и пробормотал:
– Ты сейчас красивее, чем во дворце.
– Разве? – слегка нахмурился Алва. – Неужели мундир так меня портит?
– Нет. – Ричард отставил бокал. – Движение… Там ты словно в броне из зеркал. Ослепительный и жёсткий, как статуя. – Он с трудом подбирал слова. – А что ты хотел найти?
– Найти?
– Ты заполнил собой весь город, потом – весь дворец, потом – ощупывал дорогу перед нами…
– И специально – только последнее. – Алва пожал плечами. – Я пытался спрятаться от Катарины – ты не заметил?
– Заметил, – кивнул Ричард. – Но я не понял, что ты прячешься. Ты её чувствовал?
– Да. – Алву передёрнуло. – Мерзость. Я… – Он резко мотнул головой и шагнул к Ричарду, чтобы обнять его и развернуть к мечу: – Смотри, а я буду тебя трогать. Я соскучился.
Ричард соскучился тоже, но объятия Алвы были не требовательными и не похотливыми, а уютными.

Он спрашивал о символах, разглядывал рукоять – карас едва держался в своей ячейке, время выгрызло в чёрном боку выемку, он давно собирался выпасть, но задержался, угадав, что скоро попадёт в руки законного владельца.
– Законного? – вслух удивился Ричард.
– Хм?
– Карас считает тебя законным владельцем меча.
– Раньше они с тобой своим мнением не делились.
– Он… очень важный. Он… – Ричард осторожно потрогал полированную поверхность, камень поддался и скатился на стол. – Ему пора было выпасть, но он ждал тебя.
– Зачем?
– Откуда я знаю. – Ричард пожал плечами. – Странное ощущение. Они такие тяжёлые.
– Вовсе нет. Меч дурно откован, но камней-то совсем немного.
Ричард отрицательно покачал головой. Обычно он мало что знал о камнях, своих или чужих, мог иногда угадать породу – и ничего больше. Да и сейчас он чувствовал не вес, а груз чужой ответственности.
– Карас, наверное, очень устал, раз я его понял, – пробормотал он неуверенно.
– Это в любом случае полезно. – Алва потёрся щекой о его плечо. – А девиз прочитать можешь?
Ричард не мог – от этого алфавита отказались до принятия эсператизма. Отец рассказывал ему сказки про говорящие камни, испещрённые загадочными письменами, но матушка не разрешила бы держать дома словарь – даже если бы они могли позволить себе такую роскошь.
Ричард поморщился на воспоминание и попросил:
– Прочти.
– "Их четверо, но сердце у них одно. Сердце Зверя, глядящего в Закат". Старый девиз.
– Чей? – Ричард нахмурился. Паоло и Герман говорили что-то… Паоло.
– Раканов. – Алва был чем-то недоволен, Ричард изогнулся, чтобы коснуться губами щеки, увидел профиль Алвы на фоне жёлтого света свечей, и ему показалось, будто он всё понял. По крайней мере – самую важную истину в своей жизни.
– Рокэ, – позвал он неуверенно, подчинившись необходимости, – ты Ракан?
– С чего ты взял? – Алва не казался удивлённым, но он ведь тоже мог устать.
– Меч, гало, волшебство, которое сильнее моего – а ведь я Повелитель, живые существа, семена, которые не может носить ветер… – Вдохновение оставило Ричарда, он чувствовал себя так, будто сейчас упадёт. Он понятия не имел, почему понял – или придумал – это, но теперь не сомневался, что угадал правильно.
– Полгода назад я приказал бы тебе заткнуться, – хмыкнул Алва и обхватил Ричарда крепче, поддерживая. – А теперь скажу – не знаю. Если рожу Зверя – узнаю наверняка.
– Не надо. – Ричард смущённо рассмеялся. – Это же, наверное, больно.
– Ты не хочешь, чтобы мне было больно?
– Совсем не хочу. – Усталость медленно сползала с Ричарда, словно недовольное утреннее одеяло. Конечно, день выдался длинный и бурный, но Алва хотел получить от ночи не только покой и отдых, а Ричард не мог не отозваться на это желание. – Я хочу, чтобы тебе было хорошо.
Алва снова прижался лицом к его плечу – что-то задумал, в чём-то сомневался, что-то предчувствовал, но не делился. Ричард и сам не всегда мог облечь свои знания и ощущения в слова и потому не стал спрашивать.
– Пойдём в спальню, – предложил Алва.
Ричард пошёл, как привязанный.

Алва тоже не успел нормально вымыться, от кожи пахло сладко и пряно, не цветами, а спелыми плодами и сухими травами. Ричард млел от запаха, Алва видел это – и словно до сих пор не верил, что его чудесный естественный запах может быть настолько приятен кому-то.
– Они считали, что я чем-то натираюсь, – пробормотал он, когда Ричард вжался носом в подмышку.
– И никто не спросил, как ты избавляешься от запаха пота? – невнятно спросил Ричард. Отодвигаться не хотелось – его желание оставалось ровным и тёплым и пока ещё не превратилось в необузданный пожар похоти.
– Спрашивали. – Алва закинул руки за голову, и Ричард лизнул сладкую кожу. Алва беззвучно хихикнул. – Щекотно! Прекрати.
– И что ты сказал? – Ричард сполз так, чтобы не щекотать дыханием чувствительное место, нагло лизнул сосок – тот показался влажным и таким же сладким, и Ричард продолжил.
– Что это секрет. – Алва дышал взволнованно и шумно. – Продолжай…
Ричард вобрал сосок в рот, словно пытаясь высосать из него что-нибудь, а член приласкал ладонью.
– Ещё, – попросил Алва. – Почему так?..
Волшебство сочилось из него – призрачное, но ощутимое и сладостное для Ричарда, который пил его, словно вино или молоко.
– Что ты делаешь? – капризно простонал Алва, когда Ричард приник к другому соску.
Прервался он неохотно и ненадолго:
– Не я. Ты.
– Я ничего не делаю, – прошептал Алва, откидываясь на подушки. – Я тебя люблю.
Ричард шумно вздохнул.
– А ты? – едва слышно спросил Алва.
– А я – тебя. – В горле встал непрошеный комок, Ричард прижался лбом к грудине, за которой билось единственное во всём мире сердце, и ему показалось, что он молится – не просто са́мому красивому мужчине в мире, не потомку богов, а вселенной, воплощённой в одном человеке. Он сглотнул. – Тебе нужно было это услышать?
Алва запустил пальцы в его волосы, растрепал, но не убрал, а потянул, заставляя поднять голову:
– Да.
Ричард угадал его желание – "поцелуй меня" – и с радостью выполнил. Алва обнял его не только руками, но и волшебством. Лёгкое и переливающееся на этот раз, оно походило на смех и мыльную пену или пузырьки в игристом вине, щекотало кожу и нервы, заставляло вздрагивать и прижиматься сильнее.
– Вот так, – шумно вздохнул Алва, слегка отталкивая Ричарда. – Нравится?
Ричарда встряхнуло особенно сильно, теперь призрачные прикосновения были похожи на пушистый дождь.
– Зачем? – выдохнул он. – Слишком…
– Раз слишком, то ладно, – самодовольно усмехнулся Алва. Волшебство упало на Ричарда бестелесным покрывалом, нежной лаской, предложением удовольствия, обещанием… счастья?
Не решившись переспрашивать, Ричард поцеловал Алву и сполз так, чтобы взять член в рот. Он не мог развлечь Алву колдовскими фокусами – но мог раздразнить вполне телесными ласками.

Алва толкался вверх, раздвигал ноги, приподнимался, то ли пытаясь вставить поглубже, то ли предлагая себя. Ричард просунул ладонь под ягодицы, погладил, надавил между ними, Алва резко вздохнул и сказал: "Возьми мазь".
Ричард мог подождать ещё, но чужое желание было требовательнее его собственного. Зелёная склянка сама подвернулась под руку, зелье было всё то же – бурое, сохранившее в себе совершенно летний запах.
– Дикон, – вздохнул Алва. – Так хорошо.
Он подсунул под себя подушку и поднял ноги – бесстыжий, прекрасный, безупречно изящный.
– Рокэ, – пробормотал Ричард.
Он едва помнил, кто он такой и кто перед ним; безграничная нежность и невинная жажда наслаждений погребли под собой и прошлое, и вражду, и тяжёлое тусклое желание отомстить. Ричард помнил имя человека, с которым собирался заняться любовью, но не помнил, что было между ними за пределами спальни; он забыл свой титул, свой долг и возможности, он существовал только здесь и сейчас и был настолько околдован, что не сознавал этого.

Он приласкал податливое отверстие, смазал вход и натолкал внутрь столько зелья, сколько получилось.
– Вот так, – вздохнул Алва. – Теперь иди сюда.
Ричард подчинился, счастливый и безвольный, ткнулся головкой, и та легко проскользнула внутрь – в восхитительно влажный и мягкий жар чужого тела.
– Хорошо, – сказал Алва.
Ричард не мог с ним спорить. Совершенно одурманенный, восторженный до безумия, он взял своего любовника за задницу, нежно, но крепко, приподнял и насадил на себя; немного опустил, поменял угол, толкнулся снова.
Алва ответил звучным стоном – значит, Ричард всё делал правильно. Они повозились ещё немного, выбирая идеальное положение – Ричард, при всей своей очарованности, успел мельком подумать: "Рокэ вряд ли соображает лучше, чем я", – решил, что нужно всё-таки немного сдерживаться, не спешить и не долбить членом желанное тело, такое уязвимое, такое нежное, волшебное…
Он не владел собственной силой, она ответила на чужой призыв, превратилась в ритм и песню, заставила танцевать – сначала помедленнее, потом быстрее, но не так широко, потом – редко и сильно. Ричард подчинялся волшебству и необходимости, словно участвовал в ритуале, но всё же смутно понимал – Алва тоже не знает, что происходит, и тоже подчиняется чему-то.
Об этом следовало сказать, но Ричард, даже если бы сумел отвлечься от собственного ритмичного наслаждения, не был бы способен связать и два слова. Он слишком засмотрелся на Алву: чёрные волосы разметались по подушкам, глаза полуприкрыты, рот – приоткрыт; язык то и дело обегает губы, а по вздымающейся груди можно угадать ритм дыхания, соразмерный ритму танца, владеющему Ричардом.
Они ничего не могли сообщить друг другу, кроме: "вот так", "хорошо", "так правильно".

Танец ускорялся, стоны делались громче; Ричард понял, что издаёт хриплые жалобные звуки – нечто среднее между рычанием и плачем, и это была песня беззащитной измученной любви.
– Да, мой нежный, – прошептал Алва и тут же вскрикнул. – Сейчас!
Ричард не знал, что именно "сейчас", его тело вырвалось из-под власти ритма, задёргалось резко, быстро и не в такт, Алва застонал длинно и звучно, сжал свой член ладонью, а Ричарда – собой. Вселенная вокруг вспыхнула и на мгновение перестала существовать, Ричарду казалось – весь мир содрогнулся от силы их взаимного удовольствия. Но он не мог ни удивиться, ни отвлечься – наслаждение не отпустило его сразу, выдаивая и вытягивая не только семя, но и силу. Волшебная составляющая Алвы лучше двух людей знала, что ей сейчас нужно, и забирала необходимое, пока смертные содрогались в агонии экстаза и не могли ей помешать.
Удовольствие превратилось в пытку, Ричарду стало холодно, он вскрикнул, но не очнулся до конца. На смену волшебству и восторгу явилась бесконечная усталость, он бессильно позвал "Рокэ" и упал рядом с ним, неспособный ни шевелиться, ни говорить.
Несколько мгновений было тихо. Алва дышал открытым ртом и вяло пытался собрать с живота семя, чтобы не разливалось. Ричард помнил, где полотенца, но не мог до них дотянуться; он хотел пить, но не мог даже приподняться.
Алва как-то справился сам – или жидкость просто подчинилась его воле, пятно перестало разбегаться и замерло.
– Мы что-то сделали, – безрадостно предупредил Алва. – Что-то значительное. – Он грустно вздохнул. – Ты тоже устал?
– Страшно, – признался Ричард. Чтобы произнести одно слово, ему потребовались все силы, но когда он это сделал, их как будто прибавилось.
– Налей мне воды, – попросил Алва. – Пожалуйста.
Шумно вздохнув, Ричард заставил себя подняться.

Пока он наливал воду в бокал, Алва притих, будто задремал, но когда Ричард вернулся, он распахнул глаза и задышал шумно и быстро. Торопливо приподнялся и опустошил бокал, вздрагивая и обливаясь.
– Оно внутри? – спросил Ричард, пытаясь справиться со страхом – он чувствовал узел из своей и чужой силы, который сейчас твердел и рос где-то в глубине чужого тела. Внешне оно не менялось, поэтому сложно было сказать, где именно.
– Да. – Алва почти всхлипнул.
Ричард отставил бокал.
– Смотри, – это слово было похоже на рыдание.
Живот Алвы увеличивался на глазах – не рос, потому что кожа не растягивалась. Её просто становилось больше, как и вздрагивающих мышц.
– Уродство, – прошептал Алва.
– Чудо, – напомнил Ричард. – Больно?
– Не знаю. – Алва вскрикнул. – Странно. Зачем… столько?.. – Он зажмурился, из уголков глаз скатились две крошечные слезинки – и тут же пропали, будто их никогда не было.
Ричард сообразил, что пятно семени пропало тоже.
– Дикон, – позвал Алва. – Вынь это.
Он хотел сказать что-то ещё, но Ричард не нуждался ни в приказах, ни в просьбах. Ещё не пришедший в себя после одержимости любовью, он готов был сделать для Алвы всё.
А требовалось от него совсем немного – положить побольше подушек под спину, чтобы вещь внутри сдвигалась к выходу под тяжестью собственного веса, потом, почти лёжа на постели грудью, слегка приподнять дрожащий зад, нащупать огромное – сейчас – отверстие и призвать наружу то, что находилось внутри.
Оно было сотворено из смешения сил и легко подчинилось.
Когда оно – округлое и золотистое – показалось, Алва вскрикнул и потерял сознание. Ричард осторожно вытянул из него яйцо. Золотое, гладкое, но какое же огромное!..
Уронил его в гнездо из сбившегося одеяла и перевернул Алву, чтобы осмотреть и убедиться – нет ни разрывов, ни трещин. Успел увидеть, как до жути огромная дыра стремительно уменьшается, превращаясь в обычный человеческий анус. "Ты говорил, если нас станут осматривать, то не заподозрят в гайифском грехе", – подумал Ричард глупо.

– Дикон, – глухо позвал Алва. – Ты здесь?
– Здесь, – всхлипнул Ричард. Его затрясло – от усталости и от запоздалого страха. Закатные твари!.. Алву могло разорвать этим яйцом!
– Что там? – мрачно спросил тот и завозился, чтобы перевернуться.
– Яйцо. Большое.
Алва сел, дотянулся до кувшина с вином, налил себе, жадно выпил и сказал:
– Покажи.
Ричард осторожно поднял яйцо так, чтобы Алва увидел. Тот выругался, зажмурился, помотал головой и отвернулся, чтобы налить себе ещё.
– Зачем такое огромное?.. А что внутри?
– Не знаю. – Ричард знал, что поучаствовал в создании яйца, но представления не имел, что оно такое и что там может быть внутри.
Алва выпил, сказал:
– Дай сюда. И выпей тоже, ты бледнее покойника.

Ричард вручил ему яйцо и с облегчением отвлёкся. Алва пришёл в себя, он не ранен, колдовство не свело их с ума – теперь Ричард понял, как далеко был от самого себя, пока они творили это загадочное чудо. Следовало бы испугаться, что однажды он забудет всё и навсегда, превратится в безумца, но он слишком устал и слишком верил Алве, чтобы бояться.

Он успел выпить и услышал звон, когда поставил бокал. Толстые золотые стенки раскололись, кусочки осыпали Алву и постель, золотая пыль встала в воздухе, изнутри хлынул какой-то кисель – тоже золотистый.
– Ой! – вырвалось у Ричарда.
– Потрясающе, – произнёс Алва саркастично. – Полюбуйтесь на свой шедевр, юноша.
– Наш, – попытался поправить Ричард. Голос его не слушался.
Алва держал на руках ребёнка, очень маленького и сморщенного, всего вымазанного в золотистом киселе и тоже облепленного золотой пылью.
– Это, конечно, не Зверь…
– Он дышит? – торопливо спросил Ричард.
Алва поднял ребёнка, поднёс к уху сначала лицом, потом грудью и кивнул:
– Спит, хвала Чужому. Надень штаны и вызови Хуана.
– Что?..
– Кто-то должен вымыть это безобразие, разбудить мэтра Рильяхи, найти кормилицу, обустроить…
– Вы его не убьёте? – Ричард подобрал подштанники и штаны.
– Кого?
Ребёнок недовольно хныкнул.
"Ему тоже страшно! Он тоже знает, каков Алва!"
– Вот его? – Алва посмотрел на ребёнка, подтянул одеяло и кое-как укутал. – Кем ты меня считаешь?
Ричард как раз успел застегнуть штаны и дёрнул за шнурок.
Ответил, конечно, дежурный паж, Ричард приказал немедленно позвать Хуана.

Пока за тем ходили, Алва как-то очистил ребёнка от золотого киселя – пыль была везде, и от неё избавиться было не так просто – и завернул в большое чистое полотенце. Малыш проснулся, поморгал мутными глазами – при свечах нельзя было различить их цвет – и снова издал недовольный звук, на этот раз напоминавший хрюканье.
– Он похож на тебя, – сказал Алва.
Ричард насупился. Он никогда не присутствовал при родах, но в учебниках были подробные изображения детей, и этот ребёнок казался…
– Да, на совсем новорождённого он не похож. – Алва угадал его сомнения. – И не орёт.
Малыш открыл рот.
– И не надо, – сказал ему Алва.
Малыш хрюкнул, на этот раз отчётливее и с какой-то осуждающей интонацией.
– Очень выразительно.
Алва сунул младенца Ричарду, который застыл в ужасе – только бы не уронить, не придавить, не поранить!.. – а сам накинул халат.
В дверь постучал Хуан.
Алва с безупречным изяществом, будто всю жизнь этим занимался, подхватил недовольного младенца у остолбеневшего Ричарда и невозмутимо направился к двери.

Ричард воспользовался шансом и рухнул в кресло, до которого не дотягивался свет свечей.
Ему даже страшно не было.
Он просто ничего не соображал.
До него долетали обрывки разговора, и он догадался, что Алва никак не объяснил своему домоправителю внезапное появление в доме слегка позолоченного младенца.
К сожалению, слова: "Это сын дора Рикардо", – Ричард расслышал более, чем отчётливо. Продолжение потонуло в серо-золотом тумане то ли милосердной грёзы, то ли отчаянного беспамятства.

Он проснулся, потому что Алва укладывал его в постель – свежую, пахшую лавандой, полынью и вербеной.
– Рокэ.
– А, ты очнулся. – Алва казался собранным и бодрым. – Как ты?
– Потрясён. Рокэ, почему ты сказал, что…
– Что малыш, которому ты должен дать имя, твой?.. Это стало очевидно, как только я взял его на руки. Я ещё многого о тебе не знаю, но ваше сходство невозможно отрицать.
– Он тоже будет особенным? – спросил Ричард, заранее сочувствуя малышу.
– Не знаю. Может быть, он просто наследник Повелителя Скал. – Алва улыбнулся, коротко и беспокойно. – Нет, "просто" с ним ничего не будет. Дикон, как твой опекун я должен позаботиться о твоём отпрыске, но решать, как его будут звать и кем считать, должен ты.
– Я могу признать его законным? – Ричард на мгновение зажмурился. Скандал будет кошмарный: наследник Повелителя Скал появился в доме Кэналлийского Ворона, а уж шутки… Если они будут задевать Алву, шутники дважды подумают, прежде чем открыть рот.
– Можешь. И не беспокойся так. Хуан увезёт его в Алвасете, тайно, быстро и осторожно. Мы приедем позже, малыш подрастёт, и его возраст будет не так очевиден… – Алва вдруг рассмеялся резко и зло. – А ведь Беатриса сделала именно это – родила ребёнка от Ринальди, а потом выдала его за брата-близнеца Альбины. Мальчик оказался крупнее – ну и что?.. – Он болезненно скривился, и Ричард, очнувшись, взял его руку в свои. – Не надо. – Алва вздрогнул, но руку не забрал. – Не жалей меня.
Он прижал Ричарда к постели и сам лёг сверху, чтобы обнять. Стало тепло, счастливо и уютно.
– Рокэ, – неожиданно для себя нежно и чувственно мурлыкнул Ричард.
Алва прикусил мочку его уха и прошептал:
– Попробуй собраться с мыслями, ненадолго. Ребёнку нужно имя.
– Эдвард. – Ричард не колебался ни мгновения. – Эдвард Окделл.
– Без "Сэц"?
– Без "Сэц". – Ричард вздохнул. – Рокэ, он ведь и твой тоже…
– И я чувствую к нему не больше симпатии, чем к очередной бабочке.
– Не лги.
– Я пытаюсь обмануть себя. Я знаю, что никогда не смогу открыться…
Ричард попытался вообразить реакцию общества на то, что Рокэ Алва, во-первых, развратил своего подопечного, а во-вторых – противоестественным образом родил от него ребёнка. Ничего не получилось.
Ричард и свою-то реакцию сформулировать не мог – удивление вышвырнуло его из рамок привычных мыслей, он словно болтался в пустоте, будто пёрышко или сухой лист на ветру.
– Может быть, когда он подрастёт? – спросил Ричард.
– И ты позволишь? Мне – подлецу, потомку предателя, убийце Эгмонта – быть для твоего сына… Кем?
– Другом? Наставником? Ты же не собираешься меня от себя отпускать, значит, либо мы будем проводить время с нашим… – Ричард осёкся.
– С нашим ребёнком, – договорил за него Алва и расхохотался. – Нет, я знал, что может произойти что-нибудь безумное, но такое чудо!.. Если подумать, я ещё легко отделался. – Он поцеловал Ричарда. – Ты не передумаешь?
– Нет. – Ричард вздохнул и вернулся к предыдущей мысли: – Если я всё время буду с тобой, то и с нашим ребёнком мы будем или не будем вместе. – В носу вдруг защипало, глаза намокли, Ричард почувствовал себя ещё более уязвимым. – Что ты к нему чувствуешь?
– Я убью любого, кто попытается причинить ему вред. – Алва улыбнулся. – Ты?
– Я боюсь, что с ним случится несчастье. – Ричард на мгновение прикусил губу и добавил: – И я его люблю, потому что он наш, – прозвучало слезливо и жалко, но Алва хотел искреннего ответа, а не красивой и пристойной лжи.
– Очень хорошо, – сказал Алва. – Семья – последнее, чем я мечтал обзавестись, но раз уж вы у меня теперь есть, незачем из-за этого расстраиваться.
"Ты никогда ни в чём не раскаиваешься", – улыбнулся Ричард. Стоило ему немножко успокоиться, как сразу захотелось спать.
– Отправить Эду в Алвасете всё равно придётся. Там нет ничьих шпионов, кроме моих, никто и не поймёт, что мальчик, которого ты через четыре года представишь как своего наследника, родился здесь.
– Я хочу его увидеть, – сообразил Ричард.
– Ещё успеешь. Баржа отойдёт завтрашним вечером, а тебе нужно отдохнуть.
– И тебе, – пробормотал Ричард.
– Спи, я скоро приду. – Алва усыпил его поцелуем.

Снова приснился отец. Он держал за руку малыша – очень похожего на Ричарда, но всё же неуловимо отличавшегося. Оба были одеты в цвета Скал и шли куда-то по тропе среди дубов.
Ричард, сначала увидевший их спереди, оказался сзади и бросился догонять, крикнул:
– Эдвард! – Позвать отца он почему-то не мог.
– А, вот ты где, – рассмеялся отец. – Ну давай, Эд, беги к Ричарду.
Эдвард сделал шаг, другой, третий, Ричард присел, чтобы подхватить его на руки, но успел взглянуть на отца.
Дубрава исчезла, во все стороны разлилась жидкая грязь, там и сям истыканная квёлыми сосенками. Ренкваха!
Показался Алва – тёмный силуэт со шпагой.
– Нет! Рокэ! Нет! – выкрикнул Ричард. Он едва не забыл об Эдварде, но всё же успел подхватить его. – Рокэ!
Оба пропали. Ричард и Эдвард остались наедине; серые, ненормально умные для ребёнка глаза сделались золотыми, а потом синими, и Эдвард спросил:
– Где моя мама?
Ричард не смог ответить и наконец проснулся.
Рядом безмятежно посапывал божественно красивый – даже в таком растрёпанном виде – Алва, этажом ниже шумели, за окнами было ещё темно.
– Утро? – мурлыкнул Алва, не открывая глаз.
– Не знаю. Я выспался.
Алва зевнул.
– А ты – нет.
– Это не повод пропускать тренировку. – Алва открыл глаза и улыбнулся. – Скажи мне, что прошлая ночь мне не приснилась.
– Не приснилась. Как ты себя чувствуешь?
– Могущественным. – Улыбка сделалась хитрой. – Влюблённым, счастливым, невообразимо самодовольным.
Ричард удивлённо моргнул.
– Я успел обдумать свой, гм, подвиг, пока отдавал распоряжения. Я знал, что мы можем создать что-нибудь вместе. Но дитя?.. – Алва коротко вздохнул, а Ричард пожалел, что не сможет сделать для Алвы то же самое. – Мы сотворили чудо, любимый мой юноша.
– Я хочу его увидеть. – Ночью Ричард слишком испугался, чтобы как следует рассмотреть ребёнка.
– Не буди его лишний раз.

После тренировки Ричард, конечно, прокрался в гостевую спальню, наспех переделанную в детскую.
Нянька – для кормилицы эта девушка была слишком молодой и стройной – пела Эдварду колыбельную. Из люльки доносилось озадаченное гуканье, будто он пытался подпевать.
– Дор Рикардо, – улыбнулась девушка. – Меня зовут Селия. Вы на Эду пришли посмотреть?
Ричард кивнул.
Селия вышла, и Ричард присел у колыбели.
– Эдвард, – позвал он.
Эдвард удовлетворённо угукнул.
Ричард вглядывался в него, пытаясь увидеть следы волшебства, какой-нибудь знак ненормальности, но внешне Эдвард был вполне человеком – ни золотой пыли, ни особенного запаха.
Ричард осторожно прикоснулся к нему своей силой. Эдвард засмеялся, но тут же захныкал – ему нужно было поменять пелёнки.
– Мы с тобой ещё встретимся, – пообещал Ричард и вышел.

Празднества по поводу победы продолжались, Ричарду следовало бы гордиться полученным орденом, воспользоваться поводом покрасоваться или познакомиться с кем-нибудь если не полезным, то приятным, а он думал только о том, что хочет провести остаток этого дня с сыном. "Ребёнок, – думал Ричард очарованно, – у нас с Рокэ есть общий ребёнок, он появился из нашего волшебства, он жив и он будет". Он пытался вести себя прилично, ни на кого не пялился и только вежливо отвечал на приветствия. Алва бросил: "Подождите меня здесь", – и отошёл, чтобы поговорить с Савиньяками и Фридрихом Манриком.
Рядом остановился Дэвид Рокслей. Пусть не близкий друг, он оставался надорцем и почти приятелем.
– Совсем достал? – спросил Дэвид вместо приветствия.
Ричард тяжело вздохнул и кивнул:
– На шаг отойти нельзя.
– Ага, значит, в Ларак тебя не сошлют. А молодого Колиньяра сослали в Эр-Сабве. После того, как на вас напали, он недели три провалялся в постели, Килеан его освободил от службы.
– Думаешь, его за что-то наказали? – удивился Ричард. Может быть, старший Колиньяр понял, что сыну грозит опасность?..
– Абсолютно в этом уверен.
Ричард по позе Алвы угадал, что сейчас тот оглянется.
– У-у, змей летучий, почуял. – Дэвид фыркнул, торопливо пожал руку Ричарду и отошёл к брату.
Ричард, притворяясь, что вовсе не следил за Алвой, скользнул взглядом по толпе придворных. На этот раз Валентин держался рядом с Рокслеем и скупо улыбался на шутки – она наверняка шутила – Дженнифер. Ричард мельком позавидовал ему – Рокслеи были его вассалами, при них он был бы на своём месте, месте сына Эгмонта. Алва присвоил его, отобрал у всех, даже у семьи и земли, но приблизил к себе и подарил немыслимое чудо.
Ричард нахмурился, чтобы спрятать расползающуюся по лицу глупую улыбку.
Алва жестом поманил его к себе и велел отправляться домой, Ричард сделал вид, что расстроен, и ушёл.

Дома было намного лучше!..
Он устроился в комнате, где спал Эдвард, начал записывать свой рассказ о Варастийской кампании – вчерне, ведь ему предстояло отписать и родичам, и Арно, и Берто – и чувствовал себя совершенно умиротворённым и всем довольным.
Сейчас его уже не расстраивало то, что он не сумел убить Оллара или натравить на него Дорака. Эдвард был не просто волшебным ребёнком, он был обещанием будущего для Окделлов. "Даже если со мной что-нибудь случится, – безмятежно думал Ричард, – Алва не даст ему пропасть, позаботится о них всех, и всё будет хорошо".

Алва приехал следующим утром, когда Эдварда уже увезли.

Когда не нужно было сопровождать Алву, Ричард писал – матушке, эру Эйвону, сёстрам и друзьям.

Он понятия не имел, где теперь служат Йоганн и Норберт и пришлось просить Алву передать письма с почтой фок Варзову.
– Найдутся, – кивнул Алва. – Приложить что-нибудь хочешь?..
– Я хотел заказать перстни, в память о галерее… – Ричард неловко пожал плечами. – Но это ведь долго.
– В Кэналлоа тоже есть ювелиры, – усмехнулся Алва. – Весной мы поедем в Торку, так что с кем-нибудь повидаешься лично.
Ричард просиял.
– В Ларак мне, конечно, не нужно, – задумчиво проговорил Алва. – Но если мы заберёмся достаточно далеко на север, ты сможешь съездить сам. – Он отложил письмо, которое читал. – Ларак пишет, что здоровье эрэа Мирабеллы не позволит ей совершить путешествие в Кэналлоа и что негоже отрывать дочерей от матери.
Ричард насупился.
– Если Катарина пригласит Айрис ко двору, твоя матушка будет против?
– Нет, но… – Ричард вспомнил Катарину, и его передёрнуло. Каким же стойким и гнусным оказалось однажды сложившееся впечатление!..
– Но Катарина опасна. – Алва кивнул. – Значит, попросим приглашение у доры Бланки.
Ричард не мгновенно, но сообразил, что речь о матери Берто.
Алва дождался, пока он догадается, и продолжил:
– Она не держит полноценного двора – не так, как это принято на севере, но окружающие её дамы ничуть не хуже дам Катарины, девочки будут в безопасности и в хорошем обществе. Они сговорены за кого-нибудь?
Ричард отрицательно качнул головой и неуверенно добавил:
– Нужно спрашивать матушку и эра Эйвона. Они могли решить без меня.
– Вот как. Значит, спросим. Дикон, всё хорошо?
– Да. – Ричарду хотелось спросить: "Ты совсем не думаешь про Эдварда?", но он понимал, что Алва просто сделал всё, что было в его силах, и сосредоточился на том, что требовало его внимания здесь и сейчас.
– Я тебя обидел? – Алва казался обеспокоенным, и Ричард на мгновение замер, наслаждаясь ощущением – нет, не власти, а нужности.
– Нет. – Ричард обошёл письменный стол и взял Алву за руку. – Я подумал – ты совсем не думаешь про Эдварда?
Алва шумно вздохнул.
– Если я буду про него думать, я сойду с ума, – ответил он, глядя вниз. – В Алвасете он будет в безопасности. Здесь – нет. Ты хорошо подумал насчёт признания его наследником?.. Ты ведь рано или поздно женишься…
– Нет, – перебил Ричард, негромко, но уверенно. – Я не смогу обманывать жену. И никогда не оставлю тебя.
Алва заломил бровь.
– Ты сам сказал, что не отпустишь, – напомнил Ричард.
– А если всё-таки отпущу? – Алва улыбнулся.
– Я никуда от тебя не пойду. – Ричард передёрнул плечами. – Ты хотел меня присвоить – ты присвоил.
Алва ещё держал Ричарда за руку и поднёс ладонь к губам. Прикосновение было едва ощутимым, но Ричарда словно пламенем окатило.
– Пожалуй, сейчас я не буду в подробностях демонстрировать, как именно я хочу тобой владеть.

Для этого у них были ночи – не такие долгие и сердитые, как в Надоре, но всё же достаточно тёмные.

Неделя перед отъездом в Кэналлоа выдалась такой суматошной, что Ричард едва не упустил возможность повидаться со Штанцлером. Алва разрешил и предупредил не болтать лишнего, но записку принесли вечером, когда Ричард думал только о том, чтобы забраться с Алвой сначала в горячую ванну, а потом – в постель; утром нужно было ехать во дворец, днём Ричард был свободен – но почти позабыл о приглашении.
Вспомнил, уже свернув к улице Мимоз. Сона хотела прибавить шагу – ей не нравился снег, а в конюшне было тепло и уютно.
– Прости, – пробормотал Ричард. – Нам надо заглянуть кое-куда.

Как же страшно было разговаривать со Штанцлером!
Тот напустил на себя болезненный вид – Ричард знал, что эта тварь не может, просто не способна болеть так же, как люди! – и жаловался на коварство Дорака и Манрика, которые только и ждут возможности сжить со свету всех Людей Чести.
– А Колиньяры? – глупо брякнул Ричард.
Штанцлер как будто сбился в заранее приготовленной речи.
– Колиньяры не хотят сжить нас со свету?
– Хотят, мальчик мой, но после истории с Эстебаном они притихли. Ты не знаешь, кто всё-таки подстроил ту засаду?
– Эр Рокэ сказал, что это мог быть Эстебан, – ответил Ричард. – Но его почему-то ранили.
– Рана неопасна… Ты уверен, что это не Ворон?
– Он даже не знал, где мы встретимся. Он был во дворце, ему передали записку, маркиз Салиган подглядел название и сказал, что это притон… – Ричард поморгал. Те события казались такими далёкими, будто случились с кем-то другим, в совсем другом мире.
"Я изменился, – подумал Ричард. – Я теперь вижу, чувствую, думаю и знаю по-другому. Спасибо, Рокэ".
– И они поехали туда. И Салиган тоже?
– Он там был, – пробормотал Ричард. – Может быть, дорогу показывал?..
– Люди Алвы знают город не хуже, а то и лучше гарнизона, – проворчал Штанцлер. – Если бы обер-прокурор мог обвинить Алву!..
– Но не обвинил же. – Ричард попытался скрыть, что обижен за эра.
Да, у Алвы был отвратительный непредсказуемый характер, он много пил и был не в меру жесток – всегда и со всеми, с Ричардом он смягчался только когда они были наедине. Но Алва не был воплощением зла. Он был чудом – и Сердцем.
– Обычно Ворон делает вид, что презирает придворные интриги, но сейчас ведёт какую-то игру. Будь осторожен, и в Кэналлоа тоже. Убить он тебя не убьёт…
– Он уже сказал, что я должен жениться! – выпалил Ричард, надеясь сбить Штанцлера с толку и не дать заморочить себя. – Я не собираюсь связываться с южными дикарками!.. – Он сердито засопел, потому что подходящей невесты у него не было.
Штанцлер задумчиво покачал головой.
– Дикарки – это не страшно. Ты заметил, каким дружелюбным стал Манрик?.. Сначала я думал, что они хотят просватать Айрис за Леонарда.
Ричард скривился – может быть, Леонард и не был плохим человеком, но он был рыжим, занудным и Манриком. Представлять рядом с ним Айрис было противно. Если уж искать ей мужа… Это должен быть кто-то вроде Арно или хотя бы Катершванцев. Жаль, что Паоло уехал – он бы ей точно понравился.
– Теперь я думаю, что Манрик собирается подкинуть в твою постель одну из своих внучек. Иоланту или Лионеллу.
– Почему мне? – удивился Ричард.
– Потому что они хотят получить власть над Надором, а ты им мешаешь. Если Алва не будет возражать, тебя женят на мешке с золотом, дождутся, пока она родит тебе наследника, а потом избавятся… – Штанцлер скроил такую мрачную мину, будто завидовал тому, кто сумеет убить Ричарда.
– Я не собираюсь пока жениться! – Ричард вспыхнул и порадовался, что Штанцлер никак не мог знать о причине его смущения. – Я несовершеннолетний.
– У тебя нет наследника.
– У Алвы тоже, а он не торопится…
– Ты начал брать с него пример. – Улыбка Штанцлера казалась мягкой и всепрощающей, но Ричард угадал за ней тень ярости, больше присущей зверю, упускающему добычу, чем человеку.
– Я… не всерьёз. – Ричард вовремя вспомнил совет прикидываться дурачком и уставился на свои сапоги. – Я не хочу связывать с себя с женщиной, которую я даже не знаю. Я… должен подумать.
– Жаль, что Алва не отпустит тебя на север!..
"А кого бы я мог там встретить? Невепря, заскучавшего в пустом замке?" Ричард сдержал смешок.

К счастью, ему удалось убаюкать подозрения Штанцлера и не выдать своих истинных чувств к Алве. Он сумел показать себя всё тем же Ричардом Окделлом, очень доверчивым, очень одиноким, растерянным, почти совсем отчаявшимся и угрюмо восхищающимся Алвой.

Вернувшись в особняк, он поднялся в свою комнату, снял сапоги и перевязь со шпагой и в колете лёг на кровать поверх покрывала. Сегодня здесь не топили, но Ричард не замечал внешнего холода – изнутри его грызла тревога, и она была ледяной.
Он подумал: "Рокэ, если ты не убьёшь Штанцлера, он убьёт меня и попытается – тебя".
Постучал слуга, спросил, не надо ли разжечь камин.
Алва собирался заночевать во дворце. Штанцлер ошибался – Алва интриговал не меньше, чем другие вельможи, его связь с Катариной была не прихотью Дорака и не рискованным романом для пресыщенного развратника, а игрой, сути которой Ричард пока не знал. "Или он просто мне врёт, – подумал Ричард. – Может быть, мне вообще все врут, кроме Рокэ".
Они расстались всего несколько часов назад, впереди было несколько часов "разлуки", а Ричард уже соскучился.
Как же он ужасно влюбился!

Наконец серый нахохлившийся город остался позади. Впереди были долгая дорога и короткий отдых в зимнем Алвасете, а после – новое путешествие, явно не последнее.
Шипастые подковы дробили наледь, лицо кусал морозный ветерок, Ричард ехал рядом с Алвой, верил, что увидится там с Эдвардом и был… Счастлив?..

Они почти разминулись с Хуаном: устроив Эдварда, тот торопился вернуться в столицу – разумеется, ведь без него там всё пришло бы в упадок.

Ричард сидел в детской, подобрав ногу и положив на неё подбородок. Не происходило ничего интересного: Эдвард мирно посапывал в кроватке, можно было встать и уйти, но Ричард никак не мог насмотреться на маленькое чудо, получившееся у них с Алвой.
Эдвард издал недовольный звук – пора было звать няню или кормилицу, и Ричард поспешил к двери.

Алва должен был вернуться к вечеру, можно было почитать – какая же здесь была библиотека!.. – прогуляться в саду или спуститься к морю. Было ветрено, Ричард взял плащ, но в передней наткнулся на пыльного и потного Антонио.
– Беда, дор Рикардо! – выпалил тот. – Письмо для соберано.
– Война?.. – Ричард бездумно коснулся кинжала. Шпагу он в Алвасете не носил.
– Хуже.
– Соберано уехал к Пиньейро, – вмешался встретивший Антонио слуга. – Будет к вечеру.
– Я могу съездить за ним, – пробормотал Ричард. Капитан Гонсало Пиньейро погиб в Ренквахе, и не стоило лишний раз напоминать об этом его родственникам, но раз речь шла о важных новостях…
– Возьмите, дор Рикардо. – Антонио вытащил из-за пазухи зашитый в кожу и запечатанный пакет. – Тут от Хуана и от дора Лионелло.
– Ты можешь сказать мне, что случилось? – Ричард оглянулся на слугу, и тот удрал – приказать оседлать Сону.
– Талигойский король помер. – Антонио стёр грязь с лица ладонью. – Колиньяры с Манриками побросали в тюрьму всех, кто им не нравился.
Ричард едва не выдал себя. "Дорак! – вспыхивало в мозгу. – Это всё устроил Дорак. Избавился от бесполезного короля и подставил Людей Чести!"
– Что с её величеством? – глупо спросил Ричард. – С кансилльером?
– Кансилльер погиб вместе с королём, её величество горюет.
– Как умер Оллар?
– Несчастный случай. Подробности тут. – Антонио кивнул на письмо.
– Благодарю. Отдыхай. – Ричард вышел под палящее – такой здесь была зима – солнце.

Повезло, что Алва уже собирался уезжать, можно было поздороваться с вышедшим проводить стариком и не смотреть в глаза женщинам или детям.
– Что-то случилось. – Алва не спрашивал и не показывал тревоги, но его сила, счастливая и неостановимая здесь, торопливо ощупала Ричарда.
– Антонио привёз письма из Олларии. – Ричард не знал, насколько можно доверять дальним родичам соберано.
– Я могу прочесть их и дома. – Алва попрощался со своим провожатым, вскочил на Моро, и за ворота они выехали, словно в спешке.

Позже, на узкой дороге, огибавшей утёс, Алва придержал коня и сказал:
– Ты рад и озадачен.
– Оллар мёртв. – Только сейчас душа Ричарда зазвенела, загудела от беспощадного свинцового ликования.
Алва вздохнул и погладил гриву Моро.
– Жаль. Сильвестр меня призывает, или Антонио пришлось прорываться?
Ричард пожал плечами.
В глубине его души прорастал маленький неудобный стыд, напоминавший мох. Это он подтолкнул Дорака к убийству, но тот столько тянул… И зачем лже-кардиналу избавляться от короля?
Алва подтолкнул Моро пятками.

Ричард думал, что Алва его выставит, но тот сказал:
– Со мной.
Он казался каким-то закаменевшим, затвердевшим, словно пытался что-то скрыть. Ричард касался его своей силой, но не давил. Он хотел напомнить – я здесь, я с тобой, но понимал, что не сможет даже изобразить скорбь ни по Оллару, ни по Штанцлеру.

В кабинете Ричард устроился на кушетке среди подушек, Алва сел за стол и принялся торопливо потрошить пакет, словно хищная птица – добычу. Залюбовавшись, Ричард едва не забыл, почему они здесь.
Алва пробежал глазами первый лист первого письма.
– Очень хорошо, что мы не успели вытащить твоих сестёр в столицу.
– Что там, Рокэ?
– Заговор, но какой-то дурацкий. – Он положил бумагу. – Король – то есть кардинал – захотел устроить проверку в казначействе и зачем-то позвал туда кансилльера. Сам кардинал не явился, его величество пожелал посетить архив – и кто-то опрокинул подсвечник. Началась суматоха, почему-то упал шкаф – и как раз на короля с кансилльером. Огонь потушили довольно быстро, сам тессорий отделался незначительными ожогами… – Вздохнул. – В любом случае придётся ехать. Ты со мной? – Он скосил глаза вниз и вправо – в том направлении была комната Эдварда.
– Конечно! – вырвалось у Ричарда раньше, чем он успел о чём-нибудь подумать, а потом на него навалилось огромное, серое и липкое, словно глина, чувство вины. Он сам отобрал у себя – и у Алвы – будущие месяцы безмятежной жизни в Кэналлоа, увлекательное и почти неопасное путешествие в Торку и может быть в Ларак. Попал в собственную западню.
– Дикон? – позвал Алва.
Ричард решил не тянуть.
– Это я, – сказал он и заставил себя посмотреть на Алву.
– Что? – непонимающе нахмурился тот.
– Во время приёма… – Дышать было тяжело, Ричард подёргал ворот рубашки, но тот и так был распущен. – Я хотел убить Оллара. Попытался – своей силой.
– Когда мы уезжали, он был в полном порядке, – с отвращением сказал Алва. – Не говори ерунды.
– Тогда – помнишь, я приказал бириссцу во время штурма напасть на товарища, но сам не соображал, что делаю?.. Я приказал Дораку.
– И он тянул так долго?.. – Алва откинулся на стуле. – Нет, Дикон, я не думаю, что ты прав. Это не может быть тессорий, это не может быть кансилльер. Смерть Фердинанда не нужна никому… Теперь я регент. – Он тяжело вздохнул.
Ричард порывисто встал и подошёл, ещё не зная, что сделает.
Поймав его руку, Алва положил её на своё плечо. Ричард легонько сжал и спросил:
– Рокэ, ты ведь узнаешь правду, когда мы приедем.
– Узнаю, – безразлично отозвался Алва. – Тебе страшно?
– Нет. Мне грустно, потому что грустно тебе.
Алва расхохотался злым лающим смехом:
– И что, ты пощадил бы своего смертельного врага, только бы меня не расстроить?
– Не знаю. – Ричард надеялся, что если это Дорак виноват в убийстве, Алва сам его покарает.
– Ты неподражаем, – фыркнул Алва. – Иди спать, мы едем завтра утром. Всё это, – взмахнул он ворохом писем, – я могу прочитать и в дороге.
Ричард поймал его за плечи, поцеловал в висок и ушёл.

В дороге они не занимались любовью и мало оставались наедине. Алва спешил – ехали на сменных лошадях, а Сону и Моро должен был привести Антонио.

Придорожные городки встречали регента ликованием, словно победителя, придорожные таверны – подобострастным восторгом. Часть этого поклонения как будто распространилась на Ричарда – служанки строили ему глазки, а одна открыто предложила погреться. Зная, что Алва это одобрит, Ричард согласился и дал ей двадцать таллов – многовато, наверное, но жадничать не хотелось.

Пока они не достигли Кольца Эрнани, Ричарда не оставляло странное двойственное чувство – он должен был бы торжествовать и злорадствовать, избавившись от двух врагов разом, или тосковать из-за кошмара, устроенного Манриками и Колиньярами с попустительства Дорака. Из писем Алва узнал только, что арестованы Вальтер Придд и Килеан-ур-Ломбах, но на каждой стоянке их поджидали новости одна другой хуже: Генри, Джеймс и Дэвид Рокслеи в Багерлее, Дженнифер помещена под домашний арест; арестован Северин Заль; в столицу вызывают графа Ларака и Джон-Люка Тристрама, Ангерран Карлион объявлен пропавшим без вести…
"Что с Налем? – думал Ричард в ужасе. – Его ведь тоже могли арестовать!"
Бедный круглый Наль, он так хорошо прятался, что о нём не упоминали ни в письмах, ни в сплетнях. Ричард узнал о его судьбе только в Кро: виконт Лар пострадал во время пожара, был арестован – среди десятков других "подозреваемых" и умер в тюрьме.

– Я убью Манрика, – пообещал Ричард, когда они с Алвой остались наедине.
– Может быть, – кивнул Алва. – Может быть, я успею раньше. Тессорием он был неплохим, но за дело взялся чересчур рьяно. По письмам не скажешь, но действует он по указке Сильвестра. Даже если несчастный случай был действительно слу́чаем, они своего не упустят.
Ричарду было тошно – кого ещё успеют убить в тюрьме до того, как Алва наведёт в столице порядок?
"Это я, – думал он. – Я виноват в том, что всё так вышло. Если бы я не подтолкнул Дорака!.."
– Эр Рокэ, если это из-за меня, вы меня убьёте? – Ричард сжался, сдерживая свою силу – она была против, она не собиралась сдаваться, она хотела жить и владеть.
Пауза затянулась, Алва встал со своего места у камина, подошёл к Ричарду и крепко его обнял.
– Даже если ты. – Оба тяжело вздохнули, и Алва тихо рассмеялся. – Думаю, я смогу тебя простить.
Ричард уже был немного выше. Он потрогал губами щеку – гладкую, хотя был уже поздний вечер.
– Ты ведь меня простил? – Алва как будто не был уверен.
– Да. – Ричарда и самого удивила лёгкость, с которой он ответил. – За всё.
Алва поцеловал его сам, заставив наклониться к себе, и прошептал:
– Знаешь, что в этом всём кажется мне наиболее неудобным?.. Нам придётся жить во дворце, а там столько соглядатаев!..
– Наши тайны перестанут быть тайнами. – На мгновение Ричард провалился в безбрежный ледяной ужас, но быстро взял себя в руки. – Но вы ведь можете всех заморочить.
– Всех. – Алва попробовал слово на вкус и поцеловал Ричарда снова. – Посмотрим, как у нас это получится.
– У нас?
– Ты же не откажешься мне помочь.
Ричард улыбнулся и нагло погладил Алву по спине.
– Можем начать пробовать прямо сейчас, – рассудил тот.
Гостиница притихла, подавленная волей регента Талига – и истинного наследника Золотой Анаксии. Волшебство не давило и не ломало, позволяя всем заниматься своими делами, только отводило внимание от одной комнаты, не подпуская ни шпионов, ни слуг.

– Ты не отвлечёшься? – спросил Ричард, выдёргивая рубашку Алвы из штанов.
– Вот и проверим, может ли она служить без непрерывного контроля.
Ричард поцеловал его, подумал мгновение и сказал:
– Если кто-то узнает, что я твой любовник, я скажу, что сам этого захотел.
– Это неправда.
– Я скажу, что ты мог меня принудить, но не стал этого делать. – Ричард засунул руки под рубашку и жадно обшаривал горячее, необходимое тело.
– Это тоже неправда. – У Алвы сбилось дыхание.
– Я буду лгать для тебя.
Алва выругался, но окончание проклятия утонуло в очередном жадном поцелуе.

Они были несдержанны, они стонали и скрипели кроватью, им никто не мешал, никто не подслушивал под окном или над каминной трубой, пространство и люди повиновались воле Алвы, даже когда тот не управлял ими напрямую.
Ричарду всё же было страшновато – он боялся огласки, боялся позора, с которым придётся жить, и завидовал Алве, способному наплевать на любой позор.
Но когда утром он убедился в том, что никто ничего не заметил, он поверил, что у них получится всё.
Вообще всё – ведь они уже совершили столько невозможного.

В дороге он улучил момент, чтобы поделиться этой мыслью с Алвой, тот улыбнулся – самоуверенно и светло – и ответил:
– А я говорил, что "невозможно" – глупое слово.
Он был совершенно прав. Возможно было всё.