Chapter Text
В лицо прилетела пригоршня песка, и Ван Ибо раздражённо сплюнул. Ветер — солёный и влажный — хлестал по лицу, орали потревоженные чайки, гнездившиеся на утёсе. Их не слишком волновало, что доблестным детективам нужно вниз, волновало то, что на почти отвесной стене их ждали голодные птенцы.
— Ебучий случай, — пробормотал Ван Ибо. — Ну что за ебучий день.
— Наслаждаешься видом?
Ван Ибо скосил глаза на Робардса, прижимавшего к груди чемоданчик с инструментами — вот кому легко не будет. Да хотя чего врать, и Ван Ибо легко не будет. Он недовольно поглядел на тяжёлые, налившиеся свинцом тучи над океаном. А кто говорил, что будет легко? Когда оно в Р’льехе легко бывало-то?
— Поможешь? Эй, Ибо!
— Да чем я тебе помогу, разве что, помолиться. Такой ветер, что через секунду камни опять вымочит.
— Блядство.
Внизу, под утёсом, на узкой полосе пляжа лежало тело.
Раздувшееся, синюшно-белое, оно пятном выделялось на фоне почти чёрного вулканического песка. И до него нужно было добраться.
— Вертолёт надо.
— В такой ветер тебе его и маг воздуха не поднимет. Нет, Берти, полезем так. Во-он там тропинка.
— Да хоть подсуши, гадкая ты рыбина!
Ван Ибо только хмыкнул. Рыбина, надо же.
Но врать он не врал — толку от его магии сейчас было чуть, мелкий противный ситец оседал на камнях быстрее, чем вода испарялась, повинуясь движению пальцев. Говно какое. И про вертолёт ведь чистая правда.
И на кой хрен он вырядился в туфли? Ходил бы дальше в кроссовках, так бы и трупа не было, небось. Он бы дождался такого же точно момента, когда Ван Ибо пришло бы в голову вырядиться в цивильное. Иногда казалось, что океан издевался. Или издевалось то, что в нём жило. Здоровенное такое. Со щупальцами.
Ван Ибо осуждающе глянул вдаль, туда, где на стыке неба с горизонтом спал Древний.
— А толку-то. Гляди на него, не гляди… В святилище зайду, так и то наорать не дадут.
Спустились только через час. Ноги дрожали, а об обратном пути Ван Ибо предпочитал не думать — лезть наверх той же дорогой было попросту самоубийством. А жить Ван Ибо любил. Приятное заделье.
— А обратно полетим, — вторя его мыслям, пробормотал Робардс. — Омерзительно. Вот чего ты ходить по воде не умеешь?
— Я тебе что, Иисус? — фыркнул Ван Ибо, нервно косясь на океан. — Нет уж, спасибо.
Не хотелось бы лезть в воду. В холодную, тёмную, бурную воду. Она как будто была чем-то недовольна. Видимо, трупом, потому и выплюнула его на берег, изрядно помотав.
Черты лица было уже не разобрать, они раздулись от воды, исказились до неузнаваемости, пергаментную, полупрозрачную кожу местами стесало о камни.
— Девчонка, — вздохнул Робардс, и ветер злее встрепал его рыжую шевелюру. — Терпеть не могу, когда умирают девчонки.
Ван Ибо только хмыкнул.
Кто же любил?
— Почему мы? — спросил он запыхавшегося патрульного, первым прибывшего на место. — Почему магия?
— Фонит, сэр! Сильно фонит! Флан сразу почуял и заволновался, а как я его со счётчиком отправил, так треск сверху слышно было.
Невозмутимый служебный ястреб посмотрел на Ван Ибо как на говно. Кисло глянув в ответ, тот пнул песок. Девчонка не просто фонила. Воздух вокруг неё подрагивал от волшебства, звенел от пропитавших кожу проклятий. Этого, мать его, им только и не хватало.
— Ну, отсюда скажу: экспертиза будет долгой. Неслабо её потрепало, дней пять в воде она проболталась. Странно, что жрать не начали.
— Да тут любителей немного. Кто её жрать-то должен? Рыболюды не идиоты, небось, они и выволокли. В соседней бухте их фермы. Заманаемся… Дагоновых[1] детей нам только не хватало.
— Скажи спасибо, что не дети Ктулху, — хохотнул Робардс, а Ван Ибо скорчил рожу. — И не кривись. Правда бы спасибо сказал.
— Спасибо, ага.
— Ну-с… Поглядим.
Было бы на что глядеть. Ван Ибо уныло уставился на труп. От вида обнажённого, бледно-розового, поеденного солью мяса захотелось жрать, желудок тут же требовательно заныл, заурчал, и стало неловко. Чтобы как-то укрыть звук, Ван Ибо плотнее запахнулся в пальто. Вырядился, блядь, а надо было как обычно… И бургер брать.
Робардс, насвистывая, взялся за осмотр, рядом изнывал патрульный, а ястреб — Флан — с подозрением косил круглым птичьим глазом. Чего, интересно, разглядел? Вздохнув, Ван Ибо пошёл вдоль кромки прибоя, тщательно следя, чтобы океан не лизнул ног — ещё чего не хватало. Туфли стоили три сотни, да и за брюки он прилично отдал. Не хватало их ещё лишиться по прихоти солёной лужи.
Лужа, будто услышав мысли, взъярилась сильней, накатила на берег яростней, и пришлось прыгать глубже в чёрный песок, матерясь себе под нос.
— Чего я тут увидеть-то надеюсь? — выругался Ван Ибо. — Козлу ж ясно, что выплюнуло её.
Бедная девчонка, как угораздило? Как вообще можно оказаться голой в воде неподалёку от Р’льеха, где отродясь никто не купался, не считая рыболюдов? Если можно их существование назвать купанием, конечно.
Дойдя до поворота, Ван Ибо обнаружил тропинку, вившуюся по склону. Гораздо более удобную, чем та, по которой они спускались.
— Нет, ну не блядство ли?
А вернувшись к Робардсу, сразу понял — херовы дела. Тот хмурился, и его светлые, почти невидимые, брови сились сомкнуться над переносицей, на плече, почти сунув клюв в девчоночьи внутренности, сидел сокол, а патрульный застенчиво блевал, отбежав к утёсу.
— Какого хрена?
— Труповозку вызывай, — хмуро велел Робардс. — И мне похер, как они сюда дотащат носилки с консервацией.
— А надо?
— Её надо показывать Ли, под пальцами разъезжается. Видишь, — он ткнул пальцами в прореху на девичьем животе, — под пальцами разошлась, а я только температурный щуп воткнуть хотел, хотя и так ясно, что давненько умерла. Да только температура у неё, как у живой.
— И?.. У этой мысли явно есть продолжение.
— Херовое продолжение. Пытали её. А потом уже убили. Вот, видишь, одно проникающее, прямо в сердце. Кабы не профи работал.
— Да хрен с ним с профи, — вздохнул Ван Ибо, разглядывая девичье раздутое тело. — Кабы не культист…
***
Девчонку никто не искал. Это стало ясно через несколько дней, которые и Ван Ибо, и Спенсер рыли носом землю. Никто словно бы и не заметил, как она пропала. Такого Ван Ибо не любил. Не должны юные (а она была юной) блондиночки испаряться бесследно. Их должны искать, обивать пороги и не слезать с полицейских шей, пока кто-то не найдёт тело, а лучше — живую девчонку, пусть чем-нибудь и обдолбанную. Но никаких заявлений не было, никто укоризненно не вздыхал над ухом Ван Ибо, как будто всем было плевать.
— Ну? Что думаешь? — спросил Спенсер, глядя на доску с фотографией раздувшегося лица. — Как думаешь, Ли соберёт нам портрет?
— Пиздюлей скорее соберёт. Надо с другого конца взяться. У кого такой ритуал может быть?
— Ну ты загнул. Может быть — у кого угодно. А вот у кого такой есть…
Фыркнув, Ван Ибо уложил голову на стол. Хотелось спать, хотелось, чтобы кончился клятый дождь, и чтобы хоть на часок над Р’льехом разъяснило и солнце просушило серые стены домов и брусчатку. В промозглую ледяную весну Ван Ибо казалось, что вот-вот — и на шее прорежутся жабры. А хотелось бы загар. Мальдивский. До Мальдив от Р’льеха было как до Луны в неудобной позиции, так что никакого солнца не обещалось.
— Живём, как в нуарном фильме, — пробормотал Ван Ибо, глядя на опухшие от воды губы и раздувшийся, вывалившийся изо рта бледный язык. — И чего с тобой случилось?
В святилищах никто ничего не знал, либо талантливейшим образом делал вид — в тёмных залах под взглядами Древних жрецы качали головами, выслушивая описания ритуала, и ни черта было не прочесть в их пустых, подёрнутых плёнкой истовой веры глазах. С алтарей глядели уродливые морды, щерили зубы, щурили тысячи глаз, тянули лапы и клешни, стекали к подножию бесформенными мерзкими складками.
В храмы Ктулху идти не хотелось — Ван Ибо и так знал, что ему скажут. Древний, самый близкий к Р’льеху, покровитель города, спавший в холодной глубине, не требовал таких жертв. А видеть его статуи не хотелось. Не любил Ван Ибо ни щупальца, ни прикрытые тяжёлыми веками глаза — шесть пар, чтобы заглядывать во сны и души своих последователей.
— Если это твои, — сказал Ван Ибо, глядя в сторону океана, — нассу в море.
Ктулху промолчал, только мигнули зловеще звёзды над горизонтом, а Ван Ибо закатил глаза.
Следствие затянулось, стало походить на нагретую солнцем жвачку, налипшую на ботинок — и идти вроде не мешает, и тянется неприятно и бесконечно, периодически роняя ошмётки. Ну хоть подошву на ходу не рвёт — и на том спасибо.
Ехать в морг не хотелось — его Ван Ибо не любил даже больше, чем святилища Ктулху. Здание — толстостенное, мощное, больше похожее на старую крепость — напоминало о детстве. Как он испуганно жался к дедову боку, а бабушка рыдала навзрыд, узнав дочь на прозекторском столе. Не любил Ван Ибо морг, не нравилось ему в широких коридорах, подсвеченных через равные расстояния тусклыми лампами. Между ними прятался сумрак, тонкие его ломти разбегались к стенам от ярких пятен пересечений световых кругов. И постоянно казалось — прячется там что-то, гадкое, мерзкое, чему молятся в святилищах Древних, что призывают в ритуалах сумасшедшие колдуны, будто мало в Р’льехе говна.
Не нравился Ван Ибо этот город, этот морг, и эти бесконечные храмы, в которых пахло затхлой сыростью, водорослями и смертью.
— Почему бы не быть милым богам? — спросил он у Ли, только зайдя в прозекторскую. — Чтобы с цветочками, милыми служителями и пушистыми барашками у ног?
— Бастет? — предложила Ли Сюин, закидывая ногу на ногу. Тёплая домашняя тапочка шлёпнула по затянутой в капрон пятке.
— Её кошки жрут трупы.
— Любые кошки жрут трупы, если жрать нечего. Хотя, конечно, они бы предпочли живьём.
— Фу. Ты не делаешь лучше.
— А должна? — ухмыльнулась Ли Сюин и помахала кому-то рукой. — Робардс сейчас придёт и расскажет тебе всё в подробностях.
— Мерзких?
— Мерзейших.
— Не нравитесь вы мне, — вздохнул Ван Ибо.
А волосы на затылке уже поднялись. Редко когда Ли Сюин хоть что-то называла мерзким.
Как и ожидалось — подробности удручали. И немного даже вводили в полнейшую тоску. Ван Ибо не любил таких дел, когда над жертвами измывались, когда невинные погибали без всяких причин. Врождённое (в мать, конечно) чувство справедливости не давало пройти мимо или хотя бы не расстроиться. Так что Ван Ибо расстроился.
— Прекрати, — лениво велела Ли. — У нас водопровод и так на ладан дышит.
— Вызовите сантехника.
— Или просто магам воды стоит держать себя в руках.
— А то ты сожрать урода не хочешь?
— Хочу, — хищно улыбнулась Ли Сюин, демонстрируя совершенно точно не человеческие зубы. — Но так я и могу. А ты чего? Заставишь его ссать вовнутрь?
— Должно быть, между прочим, болезненно, — встрял Робардс, промокая вспотевший лоб платком и всё ещё нервно косясь в сторону загудевших труб. — Но ты это, Ибо, давай полегче. Я понимаю, дело неприятное, но если тут всё зальёт, ещё и без улик останешься.
— Уговорили, черти, — буркнул Ван Ибо. — Ты уверен?
— В том, что большинство повреждений получено при жизни? — занудничая, уточнил Робардс. — Определённо. Кое-что содрало о рифы, но в основном… И сексуальное насилие. Естественно.
— Что может быть естественнее изнасилования ранним пятничным утром!
— Ну, в таком деле, знаешь, без него бы даже странно было. Какое-то чувство незавершённости, — Ли Сюин повела рукой так, будто пыталась нащупать сексуальное насилие в воздухе. — А так, даже как-то скучно.
— А мне вот весело! Никто её будто не знает. Во всём Р’льехе не нашлось человека, который бы эту девчонку знал. Не бывает ж так! — Ван Ибо досадливо поморщился. — Я с твоим портретом все культы обошёл, ни одна собака не сознаётся. В приюты сунулся — мало ли сироток. И ни хера. Спенсер сутенёров трясёт, как косатка тюленя, а без толку.
— Зависнет, — вздохнул Робардс, — к гадалке не ходи. Если в первую неделю имя не накопаешь — зависнет.
— Спасибо, ты очень помогаешь, — от души поклонился Ван Ибо. — Как я без очевидных истин?
— Сходи к прессе, — посоветовала Ли Сюин. — Пусть портреты в тираж пустят, на сайтах своих повесят. Вдруг кто опознает девчонку, не с Луны ж она упала.
— Ага, как Ктулху. Не было, не было, а потом — хуяк! — и Древние боги. Йог-сототовых попытать, что ли? Должна ж быть польза от Великих Врат.
— Ну… Попробуй. Но к прессе было бы проще, — хмыкнул Робардс, открывая форму отчёта на стареньком компьютере. — Ты ж был уже в культах, говорят, не знают. Если бы Он девчонку провёл, уж жрецы в курсе были бы.
Вместо ответа Ван Ибо крайне по-взрослому высунул язык и заставил раковину оглушительно отрыгнуть, отчего Ли Сюин дрогнула. Потом пришлось улепётывать, потому что разъярённая волчица на хвосте его совсем не радовала. Но кто бы помнил, что на днях полнолуние!
Новолуния ведь были страшней.
Из чистого упрямства Ван Ибо сунулся к Йог-сототу. Тот привычно не ответил — считал ниже своего достоинства говорить с полицией. Впрочем, день, когда Древний ответит копу, можно будет отмечать как последний. Вместо Врат всего сущего отвечал жрец — иссушенный верой в безумного бога, больше походивший на оживший скелет.
— Нет, мальчик мой, — замогильно нудел он, — нет… Не проводил Великий Владыка Путей по Ним никаких отроковиц. Не вёл он Тропой Сущего юных дев. Девы — есть тлен, как и юнцы, и лишь Вечные Боги — Вечны…
Ван Ибо хотелось его ударить. Во-первых, чтобы поставить на двойное ускорение, а не умирать от скуки между запчастями изрекаемых сентенций, во-вторых, чтобы лексикон как-то обновить, но тут рассчитывать было не на что. Образование жрец получал веке в девятнадцатом, — Древние с радостью длили жизнь своих жрецов, отщипывая от своего бесконечного бессмертия, — так что и надеяться не стоило, что Верховный Жрец Йог-сотота Тлазохтлалони (ебучие ацтеки и ебучие традиции!) заговорит вдруг по-человечески.
О том, как говорили бы Древние, Ван Ибо и думать не желал.
Выйдя из мрачного святилища, где под потолком реяла бесформенно-уродливая, многоглазая статуя Великих Врат Йог-сотота, Ван Ибо немедленно попал в слякотный липкий туман, окутавший Р’льех, и если в Сан-Франциско туман называли Карл, то тут бы подошло что-то вроде Хинераувхаранги.[2] Потому что в этом тумане тонул и огонь, и земля, и сам воздух становился тяжелее. Оставалось радоваться, что Ван Ибо работал с водой — хоть какое-то подспорье в непроглядной белёсой мгле.
Из неё то и дело выступали фигуры — уродливые, странные, двигавшиеся вовсе не так, как способны живые, больше похожие на мутантов из фантастических комиксов. На улицы Р’льеха вышли те, кого вера в Древних изменила чересчур сильно. Они скользили над тёмной брусчаткой, перешёптывались в накатившей волной паморе.
Ван Ибо торопливо добрался до машины, заперся в ней, чувствуя, как колотится в груди сердце. Он не любил изменённых, не любил их уродливых лиц и марионеточной дёрганной походки. Не любил, но знал, что рано или поздно, если лицо неизвестной не узнают ни в приютах, ни в хостелах, не назовут имени сутенёры и мелкие наркоторговцы, тогда придётся спускаться в подвалы и переходы Р’льеха, ходить по его осклизлым мерзким катакомбам в поисках тех, кто мог видеть, не имея глаз, мог слышать, лишившись ушей, мог давать имена, не имея губ.
Рано или поздно придётся идти к изменённым.
— Лучше поздно! — воздев к автомобильной крыше палец, провозгласил Ван Ибо. — Журналюги, пусть и не намного, а попритянее будут. Решено, едем в «Фог».
До офиса «Фог» Ван Ибо добирался долго. В серой непроглядной мари приходилось едва ли не красться, молясь, чтобы фары не выхватили из мглы что-то настолько жуткое, что сердце выпрыгнет горлом, да ещё и врезаться не хотелось бы в идиота, который не поставил р’льехские противотуманки, единственные справлявшиеся со здешней напастью.
Все знали, что туманы — это сезонное, они приходили с холодами, отступали с теплом, и только Р’льех кутался во мглу круглогодично, едва Древним в голову взбредёт. В туман выходили рыболюды, уже неспособные дышать на суше, добирались до своих домов, раздавали указания потомкам, ещё не достишгим такого уровня просветления. Иссушенные жрецы Йог-сотота выходили в марь, и она дарила влагу бессмертным телам. Дети Ктулху, не имевшие к нему отношения, торопились к вулканическим пляжам, чтобы пролить кровь жертвенных овец в пенистый прибой. Совокуплялись последователи Шуб-Ниггурат в надежде порадовать Великую Мать новым потомством…
А Ван Ибо в этом работать должен был.
Из-за оргии поклонников Чёрной козы[3] ему пришлось объезжать площадь, потом было одностороннее движение, а включать из-за такой малости маячки было даже неловко. Так что в «Фог» Ван Ибо приехал злющий как чёрт, и взмокший от липкой мути как свалившаяся в реку псина. И пах, кажется, не лучше — виной тому был салон его «Крауна», вонявший псиной даже после полной смены обивки. А всё потому что раньше он принадлежал Ли Сюин! Долбаные оборотни!
— К редактору Нвогу, — рявкнул Ван Ибо на козлоподобного юношу за стойкой. — Офицер Ван! — И сверкнул значком.
Козлоподобный юноша унёсся за угол, откуда заблеял что-то маловразумительное — и чего, спрашивается, не звонил с рабочего места?
— Ты перепугал малыша, — укорил из-за спины знакомый голос. — Чего тебе?
— Тебя! — злобно рыкнул Ван Ибо, разворачиваясь к чернильно-чёрному человеку. — И кофе!
— Как злобен офицер Ван, — вздохнул Кингсли Нвогу. — Пойдём, заодно успокоим Варфоломея.
— Кого?
— Ну, мальчика с ресепшена.
Означенный мальчик обретался в коридоре, глядя честными-пречестными глазами. Портил их только горизонтальный козлиный зрачок, а так — сплошные красоты: ресницы во, глаза ого-го. Ван Ибо в шутку клацнул зубами, и мальчик окончательно сбледнул.
— Варфоломей, не бойся. Офицер шутить изволил, — проворковал Нвогу и осуждающе глянул на Ван Ибо. — И как не стыдно! Иди, работай. Если кто-то придёт, скажи, я у себя.
Панорамное окно редакторского кабинета выходило на город. Этажность позволяла рассмотреть весь центр, часть гетто, тянувшегося вдоль побережья, и особняки, взбиравшиеся по склону подальше от смертоносного океана. А вот туман не позволял. Он облепил окно, и всё тонуло в молочном, непрозрачном дыму, который в Р’льехе отдавал неизбежной зеленью гниения. Чудный город, Ван Ибо был рад родиться в нём.
— Так чего тебе, офицер Ван? — повторил Нвогу, протягивая кофейную кружку, материализовавшуюся в кабинете ещё до их прихода. — Что тебе нужно, сын шайтана?
— Спасибо, друг, — фыркнул Ван Ибо. — На пляже Йобиксу нашли тело девушки, управление давало пресс-релиз, наверняка. Её никто в городе не знает. Я уже и культистов перетряс, и приюты, Спенсер трясёт улицы. А толку — чуть. Сюин сделала её портрет, ясное дело, не без огрехов, но… Глянул бы, а? И напечатать хорошо бы.
— Что, вот так и сознаетесь в собственной беспомощности? — невидимые — чёрные на чёрном — брови Нвогу взлетели к курчавым волосам.
— Не трави душу.
— А она у тебя есть? Ладно, давай порт…
Нвогу замолчал на полуслове, стоило только увидеть фото неизвестной. А Ван Ибо только-только смахнул на него, отлистнув скриншот результатов заезда Мото-GP. Пальцы Нвогу — всегда горячие, как будто он умирал в лихорадке — коснулись рук, Ван Ибо передал телефон и позволил приблизить картинку.
— Люц, — позвал Нвогу, щёлкнув кнопкой селектора. — Позови Чжань-Чжаня.
— Ты её знаешь? — тут же спросил Ван Ибо.
— Знаю, — медленно кивнул Нвогу. — Но Чжань-Чжань объяснит лучше.
Ван Ибо скорчился. Ещё этого ему не хватало — новые знакомства означали новые расшаркивания: «ах, как вас зовут?», «ах, откуда вы?», «ах, родились в Р’льехе!». А ему не до того было, у него был Нвогу, который знал девчонку, и этого было достаточно для того, чтобы Ван Ибо почуял азарт, какой случался, стоило ступить на след.
— Ты звал? — Снова к нему подкрались из-за спины, но теперь голос был незнакомый. — Кингсли?
— Смотри, — велел тот. — Это же?..
Ван Ибо не стал оборачиваться, решив, что расшаркивания можно пережить тоже. А потом его обдало незнакомым странным запахом. Как будто он оказался в персиковом саду, как будто по рукам тёк сок, а лицо всё перепачкалось мякотью. Как будто он пил и пил сладкую влагу и не в силах был утолить жажду. И единственный путь был — припасть к источнику этого аромата.
Никогда такого с Ван Ибо не случалось, а тут продрало по спине желанием, он едва не заскулил от того, как свело скулы, стянуло обручем грудь. Нвогу спокойно сидел, неведомый Чжань-Чжань как раз подошёл к столу, склонился к телефону и удивлённо выдохнул.
— Это ведь Нора, — сказал он, поднимая глаза на Ван Ибо. — Нора Пилгер, она приходила к нам.
Фамилия показалась знакомой, но призрак узнавания завял под насмешливым взглядом нежных глаз. Судорожно сглотнув, Ван Ибо кивнул, дёрганно протянул руку.
— Ван Ибо.
— Сяо Чжань, — улыбнулся тот, и стало совсем худо. — А почему вы спрашиваете про Нору?
[1] Дагон — одно из меньших божеств пантеона мифов Ктулху. Наряду с его супругой Гидрой, Дагон является непосредственным покровителем Глубоководных, которые почтительно именуют их Отец Дагон и Мать Гидра.
[2] Hinerauwhārangi – Хранительница стихий, женское имя народа маори
[3] Чёрная коза с Тысячным потомством — другое имя Шуб-Ниггурат