Chapter Text
— Что ты намеревалась делать с этим, сука? — Гордон грозно поднес чемодан, набитый коктейлями Молотова, к лицу привязанной к креслу, заплаканной женщины.
— Иди на хуй, сын личинки!.. — голос Лили Боунс сорвался на визг, когда он с силой дернул вниз выставленный в неприличном жесте средний палец. — Ничего… я нашла это в поезде… понятия не имею, что это за жижа…
— Не вздумай мне лгать, ты, отродье, — Гордон проигнорировал Барни, предупредительно стиснувшего его локоть, ломая ей еще один палец.
Женщина протяжно застонала. Нечеловеческий, отвратительный звук. Так выли бездомные собаки, которых комбайны, проводящие чистку, поджаривали лазерами.
— Спрашиваю в последний раз…
Несмотря на все причиненные ей увечья, гражданка Лили Боунс так и не раскололась. Несколько раз она скатывалась в обморок, но Фримен будил ее могучими пощечинами. В конце концов ее передали в руки ребятам посерьезнее. Уж они-то прекрасно знали, что надо делать с такими молчунами. Вспомнив о поездах-бритвах, Фримен ощутил мороз между лопаток, но и он быстро исчез вместе с глотком теплого пива, конфискованного у другого бедолаги часом ранее. Лили была красивой. Даже с заплаканным лицом и изуродованной рукой. Красивой и слишком гордой.
Барни от пива отказался и вообще был мрачнее тучи.
— Не стоило тебе так налегать на нее, — набравшись смелости, заметил он.
— Ты же прекрасно понимаешь, что за каждым нашим шагом следят. И если мы не выполним план по поимке повстанцев — пиши пропало.
— Мне кажется, дело не только в этом. Мне кажется, ты упиваешься происходящим.
— Тебе кажется, — отмахнулся сердито Фримен, делая еще глоток и почесывая шею под высоким воротником. — Интрижка с Кэтрин сделала тебя чересчур сентиментальным, дружище.
Барни покраснел и сделал шаг вперед. Гордон услышал скрип его перчаток — это судорожно сжались кулаки:
— Я хотя бы стараюсь оставаться человеком. Работа в Гражданской Обороне слишком сильно повлияла на тебя… дружище, — последнее слово Калхаун почти выплюнул в лицо Гордону.
— Боже правый! Будто бы ты не калечишь людей пачками, как и я! — парировал Гордон, — и после этого у тебя сохраняются хоть какие-то иллюзии о том, что мы еще не по уши в крови, о том, что мы не прошли точку невозврата?! Да ты просто смешон!
— По крайней мере, я не потерял надежду, Гордон. И не помешался на мести, — ответил Барни и смачно хлопнул дверью, как делал всегда, чтобы оставить за собой последнее слово.
— Истеричка, — сквозь зубы процедил Гордон.
Пиво сразу как-то начало отдавать псиной. Фримен отставил его в сторону, вновь натянул на лицо маску и поплелся патрулировать станцию, принимающую поезда из пустошей, коими раньше были фермы Болгарии. Метрокоп под номером 27, его сегодняшний напарник, бесстрастно кивнул ему, держа одну руку на бедре, совсем близко к дубинке.
Гордон вздохнул. И правда, его рвение выслужиться перед Альянсом в последнее время стало каким-то нездоровым. Не так уж много полезного для повстанцев он узнал и сделал, будучи метрокопом. Это один из младших чинов в иерархии комбайнов и информации им не доверяли практически никакой. Сохранять баланс между задачами Альянса и работой под прикрытием на Сопротивление Гордону — да и Барни тоже, чего греха таить — было все сложнее. Это становилось похоже на обыкновенное приспособленчество, подстегнутое желанием выжить. Но Гордон знал, что Калхаун держится только потому, что он сам держится. Да, иногда срывается, но затем снова берет себя в руки и продолжает работать, просто потому что иного выхода нет. Просто потому что ему стыдно сломаться раньше Гордона. И Фримен твердил себе каждую ночь перед сном, что продолжает переступать через себя ради него и его никчемной надежды.
— Я говорил с Сорок Первым, — доверительно сообщил Двадцать Седьмой, — набирают добровольцев для облавы на станцию Шесть. Ходят слухи, что участников рейда щедро вознаградят. В случае успеха, разумеется.
— Как? — Гордон попытался изобразить скучающий тон, но с искаженным голосом это была та еще задачка.
— Их повысят, конечно же, примут в Сверхчеловеческий Патруль. Возможно, откроют доступ в Нова Проспект или саму… Цитадель, — Двадцать Седьмой понизил голос, будто говорил о святой святых. В некотором роде, оно так и было.
Фримен стремительно размышлял. На одной чаше весов стояли жизни повстанцев, тогда как на другой — редчайшая, хоть и зыбкая возможность попасть в логово Брина и Покровителей. Он мог бы предупредить обитателей станции Шесть заранее, и обставить все так, словно повстанцы побросали оружие и сбежали. Заблокировав при этом практически единственный путь для «нарушителей», эвакуирующихся из Сити 17. Но эти издержки стоят того, чтобы попробовать. Вторая чаша чуть качнулась вниз…
— Смотри, как этот олух глядит на старину Администратора Земли, — мерзко хохотнул Двадцать Седьмой, махнув рукой в сторону огромного щита, с которого вещал Брин, — как будто в первый раз видит.
Гордон с неохотой посмотрел в ту же сторону. Неподалеку, как раз где сейчас подметал платформу вортигонт Свипи, стоял мужчина в очках и глазел на экран. Фримен с помощью визора шлема приблизил изображение. Вроде молодой.
— Что-то мне не по себе от него, — Двадцать Седьмой сплюнул, и Гордон даже заинтересовался, как у него это получилось, при закрытом респиратором лице. — Может, допросим его?
— Оставь парня, — как можно более расслабленно ответил Гордон, хотя внутри все неприятно свернулось, будто перекрученный кабель. — Не думаю, что с ним будут проблемы. Если хочешь, я присмотрю за ним.
— Валяй, — не слишком пышущий рвением и вообще откровенно ленивый Двадцать Седьмой начал играть со своей дубинкой, подбрасывая ее в воздух. Фримен надеялся, что она прилетит ему промеж глаз. Или промеж еще чего-нибудь.
Гордон неторопливо двинулся к подозрительному горожанину. Что-то в его облике смутно беспокоило Фримена, словно он увидел старого, но давно позабытого друга.
Какой-то метрокоп схватил чемодан одного из пассажиров только-только прибывшего поезда и принялся колотить того дубинкой. Приезжий в очках, обратив внимание на это обстоятельство, тут же стряхнул с себя искреннее недоумение и негодование, заменив смирением тупого скота. Расправленные плечи поникли и сам он весь как-то съежился. «Молодец, парень,» — восхитился Гордон, — «Быстро сориентировался». А потом подумал: «Он словно не с нашей планеты. Не боится».
Фримен направился вслед за странно знакомым — или нет, черт побери? — человеком на вокзал. Он наблюдал за тем, как по прихоти очередного метрокопа мужчина поднимает банку и аккуратно кладет ее в мусорку, как вдруг его плеча кто-то коснулся.
— Гордон, прости за мой выпад утром, — затараторил Барни, — Сорок Первый сказал мне…
Фримен зашипел на него, призывая замолкнуть, но Калхаун не отступал, как и всегда, когда его охватывали моральные терзания:
— Но это наш шанс попасть в Цитадель, Гордон! — он зашептал, — при этом может пострадать куча невинных людей. Я не знаю, что и думать…
Пришелец как будто почувствовал, что за ним наблюдают и обернулся. Они на секунду встретились глазами, и Гордона словно током прошибло. Едва ли не в первый раз после Инцидента он ощутил, что находится на грани паники.
— У нас сейчас есть дела поважнее. Необходимо выловить этого парня, пока он не влип в неприятности.
Барни посмотрел на человека в безликой джинсовой одежде, кою носили теперь все гражданские. Тот уже отвернулся и протискивался мимо метрокопа, нервно ковыряющего каблуком щербину в бетоне.
— Гордон, да он же вылитый…
— Заткнись.
Фримен потянул Барни за собой, петляя по служебным помещениям, чтобы обогнать пришельца. Благо они хорошо знали расположение камер и не засветились на мониторах. Гордон выдернул задыхающегося от бега друга на платформу, с которой отправлялись поезда, ведущие на Нова Проспект, и уже более вальяжной походкой приблизился к необычному мужчине, только-только поставившему ногу на холодную плитку платформы. Он глядел вопросительно, но уверенно. Словно у него все, бля, под контролем.
Когда-то и Гордон чувствовал себя так же. Но на место каждого убитого комбайна приходили по трое новых, и спустя двадцать лет его репутация Мессии С Монтировкой заржавела, а статус основателя Сопротивления не вызывал больше искорки интереса в людских глазах. Герой Черной Мезы стал таким же, как все, а может даже хуже. Он знал, как о нем отзываются за спиной: старый циничный мужик, освободивший пограничный мир от Нихиланта и тем самым навлекший на человечество еще большую беду. Его душа полна скрытого отчаяния — с виду спокойное море, кишащее голодными пиявками.
— За мной, — приказал Гордон.
Пришелец хладнокровно окинул Гордона и отдувающегося Калхауна оценивающим взглядом, будто просчитывая свои шансы против двух вооруженных электрическими дубинками метрокопов. Затем он кивнул.
Барни и Гордон привели мужчину в комнату для допросов. Первым делом Фримен сорвал с его одежды нашивку с именем, которое однажды заставило содрогнуться всю Вселенную. Указал головой на кресло, и он разместился на самом краю сиденья, заляпанного засохшей кровью. Гордон Фримен встал напротив, демонстративно, словно стриптизер, стягивая с себя шлем.
Молодой мужчина, забыв про брезгливость, откинулся в кресле и выпучил глаза. Весь его самоконтроль мгновенно слетел с лица.
— Отец? — хрипло выдавил он из себя.
Гордон и Барни переглянулись. Фримен многое бы отдал, чтобы видеть сейчас выражение лица Калхауна. Барни тоже потянулся к шлему, но Гордон остановил его движением руки:
— Нужно кое-что проверить, — он снова обратился к гражданину. — Расскажи-ка мне историю с запеканкой Магнуссона.
Мужчина поначалу глядел ошарашенно, но быстро нашелся:
— Она сгорела. В микроволновке. Я искал нужный режим, и…
— Лжешь, — холодно произнес Гордон.
— Ну, хорошо. Мне надоело, что эта задница строит из себя главного и помыкает мной при любом удобном случае. Поэтому я взорвал его обед намеренно и ни о чем не жалею.
Барни рассмеялся. Из-за вокодера его смех звучал жутковато. Все еще красный от бега, он наконец снял шлем, пригладил пятерней торчащие лохмы и расплылся в широкой, лучезарной улыбке, которую Фримен не видел у него уже много-много лет:
— О, это тот Гордон, которого мы знаем и любим.
От его слов в животе «оригинального» Гордона что-то горько и ревниво съежилось.