Work Text:
Скуление Джейса давно стало фоновым шумом. Чем-то, что Виктор приноровился игнорировать.
Невозмутимо он перелистнул страницу блокнота, лежащего на подрагивающем животе, полностью захваченный формулой, желанием закончить её. В какой-то момент он упёр знатно затупившийся кончик карандаша в лист, закончив выводит закорючку — размашистую тройку. Цифры у него всегда в моменты поглощения выходили вот такими — кривоватыми, чересчур округлыми, а порой и вовсе неузнаваемыми. Джейс давно научился разбираться в его торопливых записях.
И кстати, о нём. О его партнёре.
Не сказать, что его скулёж ничего с ним не делал. Делал, да ещё как!
Он чувствовал, как смазка стекает вниз густыми каплями, зная, как та окропляет собой яйца Джейса, — те наверняка полностью пропитались ею. Чувствовал, какое всё не влажное — мокрое. До безобразия. До хлюпанья при малейшем движении.
Виктор повёл бёдрами. Плавно, из стороны в сторону. Описал круг. Но так и не приподнялся: ни разу за последний — Виктор кинул быстрый взгляд на часы — почти час.
За который Джейс не произнёс ни слова.
Почти.
Виктор вновь уткнулся взглядом в блокнот и решил, что, пожалуй, Джейс достоин своей награды.
Ведь он вёл себя как самый, самый хороший мальчик всё это время.
Не шевелился. Не произносил ничего, кроме сорванного имени Виктора. Только диминутивы. Только жалобное «Вик!», только скулящее «Ви-и». А вот остальных звуков было чрезвычайно много. Сбитое дыхание, нуждающиеся стоны, когда Виктор сжимал его член стенками влагалища — дразня, обещая, что случится, если тот будет достаточно терпелив.
На большее Виктор разрешения не давал.
Он просунул карандаш в металлические кольца блокнота и небрежно отбросил всё в сторону. Блокнот свалился с кровати.
Виктор сосредоточился на Джейсе.
— Такой послушный, — тихо зашептал он, скользя ладонями по напряжённому животу, задевая большим пальцем пупок, надавливая. Желая вплавиться в него — как металл вплавился в него самого под воздействием хекс-ядра. — Такой тихий.
Джейс же застонал, разрушая только что озвученную похвалу. Его бёдра дрожали. Виктор довольно хмыкнул, зная, сколько сил он прикладывает, чтобы оставаться неподвижным.
У него самого там, внизу, внутри всё нестерпимо — почти — горело, стремилось двигаться: вверх, чтобы тяжело опасть вниз, до хлюпанья-шлепков, до стонов, до дрожи в ногах, что останется после такой-то скачки.
— Ну что ты, мой хороший? — голос его, напряжённый и предвкушающий, шелестел; живот Джейса поджался, словно Виктор не говорил, а теми самыми словами вёл по его влажной разгорячённой коже. Словно слова Виктора — нечто осязаемое. — Тише, тише. Ты всё это время так хорошо справлялся, неужели хочешь всё разрушить и не получить награды?
Он скользнул ладонями выше — к мышцам груди. Сжал упругую плоть, дразня твёрдые соски круговыми движениями. Сминая и наслаждаясь тем, как Джейс — молчаливо, всё ещё — прогнулся в спине, как закатил глаза на нехитрую, в общем-то, ласку. Он облизнулся, желая взять их в рот по очереди, желая прикусить их, потянуть, чтобы вытянуть не скуление, а целый вой. Ведь его Джейс такой, такой чувствительный мальчик.
— Такой отзывчивый… Всегда реагируешь так, что…
Виктор позволил себе стон — такой же преисполненный нужды в своём партнёре, как у Джейса, и широко и медленно лизнул прямо между грудных мышц. Язык окропила соль пота, мягкая терпкость Джейса — отдалённая нотка полного вкуса, которым Джейс награждал его, когда его прекрасный член оказывался у него во рту.
Не удержавшись, Виктор всосал солоноватую кожу, вгрызся зубами, оставляя след. А после продолжил изучение и языком, и губами-зубами, и жадными руками. Нет-нет! То — путь по давно исследованным тропам на карте его тела. Прошёлся выше, мазнув по ключицам острым кончиком языка. Руками — по бокам, вверх-вниз, слегка царапая жёсткими пальцами. Его касания — твёрдые, весомые, заставляющие желать большего. Всё, как шептал порой Джейс в полубреду.
Он обхватил его шею руками, накрывая его корпусом, сжимаясь на члене от изменения положения.
Поцеловал в подбородок, прикусил нижнюю губу — зашептал, оторвавшись от искусанной в мясо мякоти:
— Можешь говорить, мой хороший.
И снова поцеловал — в челюсть, в уголок губ, в шею, спустившись ниже. О, эта пульсация под губами призывала пелену перед глазами — тёмную, кроваво-красную. Как венозная кровь. Как самое крепкое сладкое вино, окропляющее губы с каждым глотком.
Если бы Джейса с чем и сравнивать, так только с вином — пьянил он не слабже.
— Ви-иктор, — всхлипнул Джейс, смотря на него дикущим, голодным взглядом. Так он смотрел всегда, только с разной интенсивность. Всё зависело от обстоятельств.
А вот такого Джейса хотелось сожрать — всего, с потрохами, чтобы ни капли, ни кусочка не осталось. Ни для кого. Чтобы он весь был — в нём.
Всег-да.
— Я больше не могу, — хрипло зачастил он. — Не могу, Вик! П-пожалуйста, позволь мне!.. Просто позволь! Я же, я был хорошим, да? Я не двигался, да? Ви?
Виктор улыбнулся — голодно, порочно, зная, что только он может довести Джейса Талиса до такого состояния, что только он может видеть его — таким. Он спрятал весь этот голод в его шею, вдыхая запах. Джейс пах прекрасно: свежим потом, едва уловимыми остатками холодного парфюма, усилившимся собственным запахом — огнём и металлом, и бумагой, и чем-то терпким и неуловимо сладким, что заставляло Виктора сходить с ума.
Вся комната пахла сексом: отдающей озоном смазкой Виктора и Джейсом.
Виктор наслаждался.
— Ты был хорошим. Послушный мальчик, — зашептал Виктор ему на ухо, наслаждаясь стоном. Джейс не сдвинулся ни на сантиметр. И Виктор прикрыл глаза, дурея.
Потому что он всё ещё не разрешил.
Он выпрямился — над Джейсом, на Джейсе, — возвышаясь над ним. Вновь помял его грудь, вызвав стон. Пошёл дальше: с силой провёл пальцами по волосам в подмышках, царапнул передний пучок дельтовидной мышцы, повёл выше по этим си-ильным рукам, наслаждаясь их напряжением, вздутыми венами. Остановился на запястьях, обхватил их, распластав себя по этому сильному телу. Заворожённо наблюдая за объятыми лиловым светом запястьями — светом от его, Виктора, пальцев. Глянул в глаза, касаясь его носа своим.
У Джейса в них от цвета едва ли что осталось: только тёмный, зовущий омут чертей, готовых на любой приказ Виктора.
Отчаяние и нужда, жажда и обожание в них завораживали.
— Виктор, — всхлип его имени перешёл в хрип, когда он, сам прогнувшись в спине — так, как когда-то и мечтать не мог, — немного приподнял бёдра, с шлепком опускаясь обратно и чувствуя, как из влагалища хлынула смазка, чья большая часть была до того заперта внутри. Вниз, вниз по твёрдому члену, вновь и вновь стекая на полные яйца.
Смотреть нет нужды — он знал, что узрит.
— О, Джейс, — проворковал он. Улыбнулся нежно — Джейс, романтик, назвал бы это влюблённой улыбкой. Впрочем, он бы его исправлять не стал. Не в этом. — Ты так отчаянно хочешь кончить. Так хочешь трахнуть меня, да?
— Б-боже, Виктор, да! Пожалуйста, позволь мне!
Виктор улыбнулся, прижался лбом ко лбу; глаза в глаза. Джейс дышал загнанно, будто его уже хорошенько трахнули.
Джейс до белоты, до боли наверняка держался за изголовье кровати. Ещё чутка, и затрещит дерево, рассыпаясь щепками. Скулил не только Джейс, но и дерево в его сильных, таких мощных руках — пело натужно, едва-едва терпя его хват.
Скри-пе-ло.
— Хороший мальчик. — Джейс на это облизнул губы, сглотнул тяжело. Член внутри него дёрнулся. — Как же не наградить тебя? Мм?
— Виктор…
Виктор издал тихий смешок, выпрямился и приподнял бёдра, оставляя головку едва-едва касаться распухших, мокрых половых губ, поелозил, играясь, а потом с силой опустился, наслаждаясь раскрытым в немом крике ртом, зажмурившимися глазами. Его партнёр ждал этого так, так долго.
Виктор, ещё разок — или два, ох, — повторив, голодно облизнулся:
— Джейс. — Нет ответа. — Дже-ейс-с, — зашипел он, вновь скользнув по члену вверх и задерживаясь так, не касаясь даже головки, — пока не получит ответа. Но его партнёр с застывшей блаженной улыбкой на лице лишь тяжело дышал, закрыв глаза. Поняв, видно, в какой-то момент, что продолжения не будет, он открыл их — мутные-мутные, шальные, влажные от непролитых слёз.
— В-вик?..
— Молодец, — похвалил он, ведя ладонь к груди, сжимая сильными пальцами сосок и терзая его. Джейс был здесь до поразительного чувствительным. Однажды они провели эксперимент: Джейс кончил без дополнительной стимуляции только от того, как Виктор лизал и покусывал его соски и мял грудь. А Виктор — от того, как тёрся о его ногу сквозь штаны. Был он при том абсолютно голым. В отличие от Джейса, на котором просто расстегнул рубашку где надо.
— Хочешь, чтобы я вот так, — он показательно повторил свои телодвижения — медленно, наслаждаясь каждым сантиметром члена, скользящего внутрь горячего нутра, где всё ныло от его нехватки. Вновь растёкся по мощной груди, трахая себя его членом. Это было просто дьявольски хорошо. Прек-рас-но. Если бы не этот час, в течение которого Джейс изнывал от невозможности двигаться, Виктор уже бы во всю дико скакал на нём, сжимался, вытрахивая из Джейса — и из себя — последние остатки осознанности и разума.
— Да, да, Вик! Не останавливайся, умоляю! Ты такой узкий, такой горячий, — шептал он словно в бреду, смотря на него не моргая. Чёрт, Виктор восхищался тем, как он мог вот так сдерживаться. Он невольно сжал его член внутри, пьянея больше от такого послушания. — Блядь, такой…
— Какой?
Может и да, может, Виктор кокетничал — самую малость.
Потому что слышать, как Джейс восхищается им, ему никогда не надоест. Признание его партнёра — всё.
Виктор не запыхался. Виктор млел от потерявшегося в медленных фрикциях Джейса. Сладкая и терпкая смесь их запахов кружила не хуже самого дорогого, элитного пилтоверского вина.
— Прекрасный, — прошептал разбито Джейс в ответ, мажа взглядом по аугментациям, по их стыкам с кожей. — Красивый. Невообразимо, Вик.
Виктор вглядывался в его лицо — тоже красивое. Красное, потное, с напряжённым выражением лицо. Глядя на него раньше, глядя на него сейчас, Виктор поверить иногда не мог, что на нём есть все эти выражения — и все для него.
Джейс любил его раньше — с его хромотой, ортезами и костылями. Любил он его и сейчас — изменённого ядром, которое обещался уничтожить, со слитыми во едино плотью и металлом, с льющимся из стыков между ними лиловым светом, с его новой силой и возможностями.
Джейс любил его любым.
А Виктор, он всегда — тогда, сейчас — отвечал тем же.
Джейс был его мальчиком. Его и только его.
— Я бы хотел тебя…
— Как?
И вновь это тягучее движение, от которого ему самому было настолько хорошо, что аж плохо от того, насколько мало.
— Я…
Джейс отвёл взгляд. Интересно. Будто у них не было ещё чего-то такого, чего он мог так стесняться.
— Говори.
— Вик!
— Говори. Будь послушным. И, может, я позволю тебе это.
Джейс застонал, бёдра его впервые за всё это время вскинулись вверх. Виктор от этого только зашипел сквозь зубы да языком цокнул, решая ничего не предпринимать на такое своеволие. Для разнообразия.
И слова полились рекой:
— Хочу поставить тебя на колени и трахнуть сзади. — Виктор повёл бёдрами, глядя на него из-под полуприкрытых век. — Так, чтобы кровать о стену билась. Чтобы ты забыл обо всём, кроме меня, Вик. — А тот видел, как напрягались эти сильные руки. Виктору ещё придётся разминать их позже — настолько мёртвой казалась его хватка. — Обо всём, кроме моего члена, кроме моего тела поверх твоего. Хочу гладить тебя всего. — Виктор вновь поразился, как хорошо он мог говорить — даже в такой момент. — Хочу зарыться носом в твои волосы и укусить — так, чтобы ты вскрикнул, сжался на мне своей тугой пиздой. Чтобы были только мы — ты и я, Вик. Навсегда.
О, и разве Виктор мог в такой момент — да и когда-либо ещё, если уж начистоту, — думать о ком-то или о чём-то другом?
Джейс давал волю языку, рассыпаясь откровениями, только на грани — когда уже совсем-совсем терялся в ощущениях и наслаждении.
— И этого ты стеснялся? — Виктор выдавил из себя смешок и впервые с того момента, как оседлал его член, поцеловал его, продолжая неспешно двигаться. Он знал, что Джейсу этого было мало. Ему тоже. Но он хотел — они оба хотели, — чтобы он кончил по команде. Как настоящий. Хор-р-роший. Мальчик. И полностью — его.
Джейс ответил жадно, вторгаясь в его рот языком, трахая им так, как наверняка хотел трахнуть членом: быстро, мощно, до самого корня. Он вылизывал — и Виктор поставил мысленный крестик на этом — его рот, гладил щекотно нёбо, пробегался по щекам и краям зубов, толкался в его язык, жадно постанывая и едва ли не рыча.
Виктор оторвался от него, жадно вдыхая — пот, смазку, озон и металл, — а Джейс зажмурился и замотал головой.
— Не могу думать, — прохрипел он вымученно. — Не хочу. Ви, у меня уже яйца болят, всё болит, я не могу… Пожалуйста, можно я…
— Ты не ответил. Только просишь… чего-то, — он хмыкнул. — Ты хочешь, чтобы я продолжал объезжать тебя, мой хороший, или… Или хочешь сам?
— Хочу. Тебя. Трахнуть.
Рык — не слова.
Скрип дерева под жёстким хватом.
Тяжёлое дыхание.
Виктор смотрел на него, не думая, что когда-нибудь сможет пресытиться его видом.
Наклонился.
И позволил:
— Можешь двигаться, Джейс, — прохрипел, едва успев прижаться губами к щеке и выпрямиться, упершись руками в его тело.
— Бля-адь, да-а, — выдохнул он.
И о, как же Джейс задвигался!.. Всем телом подкинулся на кровати, врезался в него бёдрами, выбивая из Виктора блаженный стон. Он тоже ждал слишком долго.
Не останавливаясь.
Мощно, быстро.
Поднимая его тяжёлое тело. И это наверняка заставляло его глаза темнеть, чернеть от похоти. Его всегда возбуждала сокрытая в этом теле сила. Но то, что он вот так мог?.. Это лишь усилило исходящее от него свечение.
Вскидывался, не ослабляя хватки на изголовье, что терпело подобное не впервые. И ещё, быть может, стерпит не раз, если не падёт сегодня.
— Бля, Вик! — Джейс застонал, уперев затылок в съехавшие подушки. Он захрипел: — О, чёрт, как же… Блядь, не могу, ты такой…
Джейс взвыл, не контролируя голос, не контролируя себя.
Виктор качался на нём, встречал его толчки. И в какой-то момент упал сверху, придавил его — со стоном. С наслаждением почище, чем от решения головоломки, принимая каждый яростный толчок.
Он целовал его везде, куда дотягивался, метил его, оставляя налитые подступившей кровью отметины, желая, чтобы они остались на этой смуглой коже навсегда.
— Вик, позволь мне кончить, — не толчок — удар бёдер о бёдра, встречаемый с прошибающим позвоночник удовольствием. — Пожалуйста, позволь мне кончить! Я так, так близко, Ви-иктор-р! Мне нужно… Не могу-у…
Лизнув солёную кожу, прикусив, Виктор отлепил от него свой рот и выстонал своё разрешение, эти три слова — «Кончи для меня», — предвкушая, как Джейс изольётся внутрь.
— Боже, Вик. Поцелуй меня.
Ах, ну кто такой Виктор, чтобы отказывать самому золотому, самому хорошему мальчику во всём грёбаном Пилтовере?
И он поцеловал его, обвив руками и ногами, кончая, освещая своего измученного Джейса сиянием, с наслаждением ощущая, как бедный, бедный Джейс кончает, вбиваясь в него последними быстрыми толчками, да так и замирает, едва ль не дугой выгнувшись.
И когда он тяжело упал на развороченную кровать, Виктор, собирая себя после долгожданного оргазма едва ль не по частям, потянулся вверх и один за другим разжал пальцы Джейса, освобождая его от хватки.
Джейс руки раскинул, совершенно безвольный, дышащий, казалось, всем телом. Лицо его было пустым, если не считать улыбки. Её-то Виктор и поцеловал, вновь накрывая всего Джейса собой.
Он ёрзнул, всё ещё чувствуя опавший член внутри. В месте соединения их тел была мешанина жидкостей — даже смотреть нет нужды.
— Если однажды ты заездишь меня до смерти, Вик, — лениво протянул Джейс, — то это будет лучшей смертью из всех возможных.
Виктор уткнулся носом ему в шею, запустил пальцы во влажные, слипшиеся волосы.
— Дурак.
Его дурак.
— Твой.